Юстас смотрел в небо. Сегодня оно, как и во все предыдущие дни, было темно-синим со слабым розовым отливом по горизонту. Юстас горизонта не видел, но точно знал, как выглядит тонкая тень бледности, стирающая ровный синий цвет над кромкой леса. Юстас смотрел на облака. Только вот сегодня они были совсем не такими, как во все предыдущие дни - они были совершенно одинаковыми: ровными, слоистыми, не меняющими формы. Словно кто-то без устали крутил ручку шарманки небосвода, повторяя один и тот же рисунок облаков. Юстас досадовал на потраченное время и ветер, что так старательно оглаживал небо. Если бы не ветер, то облака застыли бы, и можно было придать своему времени смысл: например, поиграть облаками в шахматы или выложить из ровных слоев причудливый узор. Однако настырный борей уводил облака до того, как возможно было хотя бы раз передвинуть "фигуру". От разочарования хотелось ухватить зубами кусок одного из идеальных облачков и бежать быстро-быстро, чтобы не догнали, чтобы не восстановили идеальный небесный уклад, чтобы хоть одно облако отличалось от другого. И пусть не ему, Юстасу, а кому-то другому, но удастся насладиться совершенным несовершенством.
Осеннее настроение шуршало где-то в уголке души Юстаса и требовало прекратить летние ухищрения, вроде разглядывания облаков или ранних утренних прогулок, - пора было доставать старый плед и пить горячий чай с ромом по вечерам, читать Данте и собирать крыжовник, чтобы Инга могла сварить из него дивное варенье. Она не просто засыпала ягоды в большом тазу сахаром и ставила его на огонь, сперва Инга с трепетностью и вниманием вынимала из плотной кожуры мякоть, варила её с сахаром, а потом снова наполняла ею "ягоды". В эти часы по дому распространялся удивительный аромат, а Юстас нетерпеливо ожидал своего законного "права первой ложки" и последующей возможности обвести пальцем по краю тазика, в котором варенье варилось, собирая оставшуюся пенку.
Юстас поднялся с травы. На поляне сражение осени и лета можно было наблюдать воочию. Цветы уже давно пожухли, только пара сумасшедших лютиков цвела, склоняя одинокие головки перед зеленой травой. Трава тоже сдавалась, желтела у самых кончиков узких своих стебельков и становилась неприятно жесткой. Юстас давно приметил несколько любимых травинок и каждый день приходил смотреть, как они борются с подмерзающей землей в надежде на хотя бы несколько глотков солнечного мёда. Юстас улыбался, глядя на стойкость и решимость травинок, иногда даже смеялся, когда видел, что они побеждают, удерживая яркую зелень еще один день. Тогда он подпрыгивал высоко-высоко над поляной и победно грозил осени кулаком.
Так случилось и сегодня, только Юстас не удержал радостного крика. Не удержал и понял, что выдал себя. Сейчас Оно появится, увидит его, нарушит мир и покой, разрушит дом - прямо сейчас, вот-вот Оно вновь придет в его жизнь. Сердце его ушло в пятки, которые бросились бежать. Конечно же, пятки Юстаса не бегали, бежал Юстас, как и не сжимались его пальцы в кулаки - их сжимал Юстас, как и не пересыхали губы - просто Юстас часто дышал. Он взбежал на крыльцо дома и угодил прямо в объятия Инги. Она ничего не сказала, просто увела в темноту и заставленность дальних комнат, усадила в кресло-качалку и начала читать книгу, которую не без труда достала с одной из верхних полок стеллажа. Юстас любил книги. Они были наполнены подвигами, преданиями, волшебством и любовью. Юстас любил представлять, что всё в их доме наполнено загадками и тайными связями, которые можно постичь, прочитав все книги в мире. Инга читала плохо, сбивалась и часто проглатывала слова, но Юстас додумывал до нее, разворачивая новые сцены у себя в голове, приплетая в сюжет своих собственных героев, - и расследовал тайну потерянного ключа, раскрывал роман красной прихватки с лоскутным зайцем, расплетал интригу седьмой половицы кухни против древесной щепки.
А потом Юстас засыпал. Вернее, притворялся, что засыпает, чтобы его мыслям было уютнее, и они его не стеснялись. Мысли разбегались и шалили, щекотали пятки, покусывали уши, а иногда забирались ему в нос, заставляя чихать. Юстас всё им прощал, ему с ними было почти так же весело, как с облаками, травой, вареньем, Ингой и книгами. Ему становилось спокойно и радостно, тихо и тепло - и каждый день был слишком хорош, чтобы сдаться Ему, внимательно следящему Оно, ждущему Юстаса в подвале, темном бору и за комодом.
"Уважаемый г-н Аннершмахт,
Юстасу с каждым днем становится всё лучше. Он больше не кричит во сне и не рассказывает тех страшных историй о войне, с которыми мы и связывали его умственное расстройство. Галлюцинаций не было уже очень давно. С самого начала лета.
Тридцатый его день рождения мы отметили очень спокойно, весь день Юстас улыбался. Жаль, что вы не приехали. Мне показалось, что он был немного растревожен этим фактом, хотя иногда мне кажется, что он никого не помнит. Часто его пугает что-то, но он быстро успокаивается, и я ему читаю.
Всё чаще мне кажется, что врачи в городе намудрили - Юстас совсем не опасен. Во всяком случае с тех пор, как главврач приставил меня ухаживать за ним, он ни разу не попытался хотя бы ударить меня или спрятаться. Не беспокойтесь, уход Юстас получает надлежащий, приходящей медсестры не боится, только изредка убегает на поляну и до осмотра его не дозваться.
Почему бы вам однажды не приехать к нам? Осенью в деревне очень красиво, а Юстас показал бы вам свои любимые места, а потом мы поели бы крыжовенного варенья. Приезжайте, г-н Аннершмахт, только не привозите г-на Иммберга, Юстас его не любит. После вашего последнего приезда он несколько дней не выходил на воздух - боялся этого доктора и его молоточков.
С уважением, Инга Брин,
17 сентября, 1947 г.
Приют для умалишенных, Фрисдорф, Бонн.
P.S. Сейчас Юстас спит, и я уверена, что во сне он смотрит в небо..."