Сошлите меня в Сибирь. Я все делаю неверно. Вывожу полки на площадь, а по ним - пальба. Потому что агенты, провокаторы, все доводы известны охранке и она уже подготовила контраргументы, потому что заранее известно, что не оправдаться, потому что заранее известна безнадежность всего происходящего.
А я иду. Расставляю солдатиков из олова, а впереди шахматный Король. Напротив - пушки.
Шах и мат гроссмейстера. Площадь складывается разрушенным карточным домиком. Под тузами похоронены пешки. А я смотрю на это в зеркало и вижу капли и ручейки... Дождя, конечно. Капли сплетаются в струи и стекают с края зеркала. Ноги промокли. В луже отражается Исакий и серые копыта Всадника, а я мучаю в руках берет с вышитой буквой "М" и пишу на старой печатной машинке историю сумасшедшего бунта. Клавиши противно пощелкивают, отбивая ритм моего пульса. Я их касаюсь только мыслями. Большее не дозволено, потому что пальцы почти разрушены выцарапыванием своего имени на гранитной плите. Буквы сплетаются в арабскую вязь. Нет Бога кроме Аллаха. Мы, наверное, иноверцы. Бросают под ноги самодельную бомбу. Клочки - по закоулочкам. Сквозь брусчатку далекой промышленной улочки пробиваются кровавые маки. Их топчет бегущий на суд белый Кролик. Распни его! Распни! Распни! И я вбиваю гвозди. Крышка гроба покрыта алым бархатом.