И тщился, и плыл понедельник мимо окна снежными всплакнутыми стеклами машин.
Колко бил снег в лицо, в смякоть; и глаз сам слезил.
Пробившись от ветра в загородок, бросил в воздух выдох; наряженный заваченный пуховик придороги взбучен близкой водой, грязен и неприветлив; никому пешеходно не откопаться от него: везде слякотный понедельник.
Нет на вас весны, но есть грусть прекрасная и выволоченная вот мной - хотя бы, да вам никому ее не, и будете плыть, как тени безногие, в конвеере: следующий, заказывайте дальше, говорите дальше, проходите дальше, на кассу, на кассу, на кассу! - я сказала, - веселитесь на кассе, эякулируйте на кассе.
Да где вам? А мне вот джаз.
А куда вам? А мне до лампочки.
Ах, захреначьте все это обратно, откуда достали, да, прямо туда, с ногами и подальше, чтобы не торчало.
Следующий! Следующий понедельник! Полить сверху майонезом на тепленькую поджаристую корочку и захавать по гланды.
*
Но не будем портить джаз.
Построим из его гармонии высокие стеклянные лестицы.
Как ксилофон, ступени заплетаются среди ног, стрепещущих высоко, зашкаливает аккорд и зашкирдонивает прямо наверх в буддийскую обсерваторию.
Позырь, да!
Из глаза Шивы видно далеко!
Какие нейроничики? Шарикоподшипниковые!
Да, как на берег выскакивает из края Вселенной моторная лодка моя и выхожу на твердь бесконечную и непробиваемую. Вот здесь-то и поставим наш город.
А в это время, внизу, в Москве бесприютный понедельник бродит по квартирам чужих душ и никого в них нет - пусто.
Заходи в любую и ставь музыку.
Пусть играет Бирели Лагрен, и никаких понедельников!