Луну за луной я терпел своё одиночество. Общался с соплеменниками. Занимался чем-то, что должно было помочь забыть. Жил обычной жизнью, мотался вдоль побережья, делал какие-то глупости и что-то нужное... не помню, что именно. Я запретил себе даже нос высовывать на берег. Не хотел больше видеть людей, не хотел видеть её. Человеческая жизнь гораздо короче нашей, наверное, настолько короче, насколько для самих людей коротка жизнь бабочки-однодневки. Я ждал под водой. Ждал, пока пройдёт человечий век, чтобы больше не встретить её среди людей. Так прошла тысяча лун. И ещё полсотни. На берегу сменялись поколения, а я всё не мог найти в себе силы подняться со дна, выбраться хотя бы в верхний прозрачный слой моря. Я боялся сквозь светлую воду увидеть фигурку на пустом пляже. Увидеть, как ветер полощет в своих ладонях её волосы цвета зимнего песка...

Луны катились своим чередом. Одно время я даже думал, что перестал их считать. Наивный. Счёт теперь всегда оставался со мной, внутри меня - жестокая человечья магия, о которой сами люди, похоже, и не подозревают. Я уже не боялся встречи - она стала невозможна, как невозможны приливы во время тёмной луны. Но на берег я по-прежнему не выходил. Я хотел забыть. И я, пожалуй, забыл наконец. Спустя три тысячи лун. Вот только полнолуние продолжало меня мучить.

Наверное, я так и жил бы среди донных ракушек и водорослей, чувствуя себя почти счастливым от луны до луны, а в полнолуние прячась от пляшущих по дну янтарных сполохов. Если бы не старый Зенх. Знаю, он наблюдал за мной с того самого момента, как я вернулся с суши. Не знаю, почему я доверился ему. Может быть, потому, что он неуловимо напоминал Лургу, человеческого колдуна, научившего меня жить среди людей. Зенх знал о моей беде. Он не пытался сочувствовать, и за это я был ему благодарен. Он терпеливо ждал, пока пройдут луны, и я забуду. Тщетно. Я не забыл. Прошло три тысячи лун, а память всё не собиралась умирать. Боги бездны, она даже стареть не хотела!

И вот, когда очередная весенняя луна привычно взялась кромсать мою душу, Зенх позвал меня в свой дом.

- Ты снова маешься.

Дом у Зенха большой, уютный. Я стоял у завешенного узкого окна и смотрел на пляшущие за ним лунные отблески. И молчал. Какой смысл спрашивать, тем более - подтверждать очевидное?

- Тебе не кажется, что пора бы этому прекратиться?

Ещё одна очевидная мысль. Дерьяна тоже любила произносить вслух очевидное, но у неё это получалось как-то... иначе, что ли. Мне всегда хотелось ей отвечать, подтверждать то, что она произносила своим задумчивым полувопросительным тоном.

Зенх усмехнулся, и у меня сложилось ощущение, что он прочитал меня. Зенх слишком давно живёт на свете - возможно, он и впрямь научился читать мысли. Ничего сложного. Лурга тоже умел это делать, а ведь люди живут гораздо меньше нас, хельдов.

- Я бы прекратил это. Если бы мог.

- Не лукавь, Лагу, - тон Зенха стал строгим, словно он выговаривал за что-то своему провинившемуся внуку. Пожалуй, я мог бы быть его внуком, или даже правнуком. Всё-таки он намного, намного старше. Что ему мои три тысячи лун... - Ты можешь соврать мне, но не можешь обмануть самого себя. Ты отлично знаешь, что давно уже способен справиться с собой. Ты просто боишься.

- И чего же я боюсь? - мои губы помимо воли кривятся в неприятной гримасе, и я пытаюсь стереть это выражение с лица, хотя бы из уважения к старику.

- Боишься отпустить от себя эту память. Боишься забыть боль и начать новый путь.

- Ты всерьёз полагаешь, что я боюсь избавиться от боли?

- Я в этом уверен. Я знал немало таких случаев. Иногда к болезненным воспоминаниям привыкаешь, как к тому сладкому соку, что дурманит мозги. Люди делают его из плодов... как это называется, кажется, виноград?

- Вино. Его делают из виноградных ягод.

- Вот-вот, - Зенх подошёл к окну, отдёрнул завесу. Лунный свет ударил меня по глазам, но я из принципа не сдвинулся в тень. - Ты видел, что происходит с людьми, которые привыкли пить вино? Они становятся больными. Ты болен, Лагу. И не хочешь сам себе в этом признаться. Сделай это, иначе ты пропадёшь.

- Но как? Пьяницу можно лишить его пойла. А что прикажешь делать мне? Зарыться с головой в донный ил?

- Увы, тебе это не поможет. Разве всё это время ты не пытался спрятаться?

- Что ж тогда?

- Отправляйся на берег, Лагу. Выйди, посмотри на людей.

- Зачем?

- Чтобы понять, что всё прошло. Что жизнь уже давно другая, катится себе, не смотря на твои переживания. Где жила твоя человечка? В городе? Вот туда и отправляйся. Сейчас.

- Сейчас? Зачем так сразу?

- Потому что сейчас - весеннее полнолуние. Скоро оно пройдёт, ты в очередной раз немного успокоишься, и я не смогу снова выковырять тебя из твоей раковины. Так что не тяни, отправляйся.

Я и сам не понял, почему его послушался. Может, и впрямь, виной тому оказалось весеннее полнолуние, и я очень хотел излечиться. В последнее время я действительно ощущал себя больным.

К тому времени, как я выплыл, мучительница-луна успела свалиться за горизонт, и небо нехотя светлело. По старой памяти я выбрал безлюдное место между двумя вервями, осмотрелся. Всё же есть в мире вещи, которые не меняются. Я узнал большой камень, возле которого Инг когда-то давно, ещё в той, прошлой моей жизни, выбрался со мной на берег.

Что меня дёрнуло тогда? Подружиться с человеком - дикий, нелепый для хельда поступок. Тем более дикий, что этот человек на меня охотился. Собственно, я чуть не умер от этой его охоты. Я должен был его убить. Или он меня. Но вместо этого между нами возникла дружба, странная дружба человека и хельда... потом было расставание, и дорога в город. Сперва - его, потом - моя.

После ухода Инга старый человечий колдун сумел научить меня жить на воздухе. Расплатился за небольшую услугу. Сперва я радовался, как ребёнок: для меня открылась сторона жизни, обычно недоступная моему народу. Но путешествия по окрестным холмам мне быстро наскучили. Вервичане оказались слишком пугливыми или слишком злыми. Я вполне понимал их, придавленных бедностью и необходимостью ежедневно добывать себе трудный хлеб. Сперва я вернулся назад, в родную воду, возомнив себя кем-то вроде бывалого путешественника и местного барда. Мне нравилось внезапно окружившее меня внимание. Соплеменники, затаив дыхание, слушали мои рассказы о людях, их вервях и окрестных холмах. Но со временем я потерял интерес к своей новой роли. А позже понял, что скучаю по Ингу, и отправился в город. Там я встретил Дерьяну.

Воспоминания отвлекли меня, а между тем нужно было привести себя в порядок и раздобыть человеческую одежду. Если я ничего не забыл, дорога в город начинается ближе к Дальней верви - так её Инг называл. Помню, меня тогда позабавила эта человеческая манера именовать окрестности. Своя вервь - стало быть, ближняя, а та, что всего-то за ближайшей скалой - уже дальняя, хоть и пути к ней - восьмушка солнца. Так. Значит, мне нужно в Дальнюю вервь. Раздобуду одежду, заодно погляжу, как там нынче люди живут. Много времени прошло всё же. Хоть что-то, да изменилось.

...А изменилось, как выяснилось, многое. Чего уж там - всё изменилось. Исчезли невысокие домишки под тёмными земляными крышами, что карабкались от морской кромки вверх, к подножию когда-то голых каменистых холмов. Теперь холмы эти зеленели молодым низкорослым лесом, лес сбегал с них почти к самой воде. Вся вервь утопала в зелени. Новые дома, пожалуй, были красивее прежних - выше, опрятней, стены сплошь белые, а крыши - зелёные или красные. Мне понравилось. Не понравилось только, что почти каждый дом был окружён уродливым серым забором. От кого прятаться в верви - друг от друга? Люди всегда были странными, но эта их новая странность оказалась похлеще прежних.

А всё же хорошо, что я не в самой верви, а на пустом берегу из воды выбрался. Как оказалось, берег тоже огораживал забор. Из тонких таких прутьев, лёгкий, почти прозрачный, но очень высокий. Я подошёл поближе, огляделся. Людей у воды не было видно. Лов не начался ещё, что ли? Весна не такая уж и поздняя - должны бы уже рыбачить...

Развешенных для просушки рыбацких сетей на берегу я тоже не нашёл. Зато с берега далеко в воду тянулась широкая полоса огороженного гладкого камня. У дальнего конца этой каменной дороги болталась на волнах человечья лодка. Я смекнул, что и впрямь это, наверное, удобно: не вытаскивать её на песок, а привязывать у такой вот каменной дорожки и отплывать-причаливать, не замочив ног. Да и лодка-то - не чета прежним, в одну пару рук на берег не вытащишь: гораздо больше, и формой иная. Странная лодка: словно кто-то прямо на ней дом с трубой построил. И почему-то без паруса. Некуда там, похоже, парус крепить. Не на трубу же, в самом деле... И как этот дом по морю поплывёт, интересно? А может, то и не лодка вовсе?

Надивившись на странный забор и каменную дорогу в море, я повернул к холмам. Обойду вервь стороной, может, на окраине ещё что-нибудь интересное высмотрю. Одежда, опять же, нужна. Помнится мне, раньше, когда я прямо из моря в вервь заходил, по-всякому случалось. Кто-то, меня завидев, прятаться бежал, кто-то за острогу хватался... бывало, и привечали, делились своими тряпками и едой в обмен на жемчуг. Я и сейчас с собой прихватил несколько переливчатых розовых шариков. Любят их люди. И Дерьяна любила, но не так, как все. Ей жемчуг просто за красоту нравился. Помню, как увлечённо катала она на ладони крупные жемчужины, что я ей приносил. Подставляла их свету, заглядывалась подолгу. А потом возвращала мне. Я не брал, говорил - подарок. Она решительно и непреклонно качала головой: "негоже!". И я не настаивал. Никогда не мог я с ней на своём настоять...

Я прошёл уже пару окружённых заборами домов, когда наткнулся на первого человека. Остановился, жду. Интересно, как он меня встретит? Испугается, или кидаться начнёт? Я постоял немного за деревом, подождал, покуда вервичанин поравняется со мной. Вышел ему навстречу.

Он немного замедлил шаг, смерил меня хмурым взглядом. Хлипкий какой-то мужик. Невысокий, руки тонкие... этот, пожалуй, острогой размахивать не станет. Как бы с криками прочь не побежал.

- Здравствуй, человек. Не беги от меня.

Я ошибся. Страха в его глазах не было, только лёгкое недоумение пополам с брезгливостью. Человек остановился, посмотрел на меня уже внимательней. Презрительно скривил губы.

- Тоже мне, нашёл девку - от тебя бегать. Мало ли здесь блажных, вроде тебя. Да что-то рано вы в этот сезон. Боитесь, что летом ваш пляж закроют? Правильно боитесь. Нечего вам здесь делать. Нет, ну ты сам на себя погляди! Срамота же! Как приличные люди вас терпят - не пойму. Так чего тебе?

- Мне бы одеться...

Я недоумевал. Похоже, эта худосочная немочь и не собиралась от меня шарахаться. Что он, каждый день хельдов видит?

Вервичанин, между тем, услышав мои слова, как-то подобрел. Глянул уже иначе, вроде бы даже с сочувствием.

- Так ты не из этих?

Я на всякий случай помотал головой. "Эти" явно не вызывали у человека приятных эмоций.

- Так бы сразу и сказал. Идём, здесь недалеко.

Мы зашагали по узкой дороге, зажатой между очередными заборами. Мужик на меня почти не оглядывался, но болтать не переставал.

- Ограбили тебя, что ли? Эх, бедолага... а вот не надо не в сезон по побережью шляться! Замёрз, небось. Нынче ещё ночи не те, чтоб нагишом разгуливать. Я-то сперва подумал, ты из этих, ненормальных. Ни стыда у них, ни совести. Пляж себе отдельный оккупировали, палатки ставят и целыми семьями всё лето живут. Хотя, какие уж там семьи - стыд один! Совет давно этот пляж закрыть хочет, но это же забор городить надо, охрану, а денег нет. Хорошо хоть, этой зимой соседний участок какой-то богатый арег из города прикупил. Может, хоть он этот срам рядом с собой не потерпит... Постой! Тебя небось эти нуды и ограбили?

Я молчал - обилие незнакомых слов сбивало с толку. Но мужик, слава Морскому Хозяину, попался нелюбопытный. А может, списал моё молчание на шок от ограбления. Ха! Посмотрел бы я на того человека, что меня ограбить попытается!

Так мы и шли. Недолго шли, впрочем. Перед очередным забором вервичанин остановился, открыл узенькую калитку.

- Заходи. Подожди здесь, в саду. Вид у тебя... ещё жену напугаешь. Мало - голый, так ещё и чёрный. Издалека небось? Нездешний, с островов? Смелый ты. Все о войне только и талдычат, а ты отдыхать приехал!

Война? О чём это он?..

- Ограбить-то ограбили, а линзы не тронули. Не заметили, да? Линзы-то какие чёрные... небось для красоты, а? И зубы эти... - продолжал между тем человек. - Модно у вас так, что ли?

Я снова промолчал. Он ушёл в дом, а я остался ждать, поглядывая то на пустую улицу за забором, то на закрывшуюся за вервичанином дверь. Долго стоять не пришлось - вернулся он почти сразу. Сунул мне в руки ворох тряпок. Я в ответ протянул ему жемчужину.

- За одежду.

Мужик сощурился, разглядывая розовый шарик.

- Хороший камешек! Только мне зачем?

- Это жемчуг. Розовый жемчуг.

- Ну ты даёшь! - восхитился вервичанин. - Натуральный, что ль?

Я промолчал. А то он в верви живёт и не знает, что розовый жемчуг невозможно подделать! Мужик между тем покатал жемчужину в пальцах, сощурился, разглядывая её в утреннем свете.

- Ну, раз такое дело... Погоди, я сейчас.

Он сбегал в дом, вынес мне ещё один свёрток.

- Здесь куртка. И ботинки. Не лето, сам понимаешь. А ты не прост, парень! Не всё у тебя забрали, видать. Где только прятал... ха... только не отвечай, лады? - Он тонко, противно захихикал, сразу сделавшись похожим на злого шкодливого мальчишку.

Смех его мне не понравился. Я забрал вещи, повернулся и пошёл прочь.

- Зубы ты всё же зря так изуродовал! - донеслось вслед. - Эмаль восстановить - это тебе не линзы с глаз снять, на это тебе не один такой шарик понадобится!

Я не обернулся.

Одеться удалось не сразу: пришлось повозиться с незнакомыми застёжками, но, разобравшись, я всё-таки убедился в их удобстве. Я ещё некоторое время поболтался по верви, приноравливаясь к человечьим тряпкам. Всё было сносно, за исключением ботинок. Высокие и тяжёлые, они тут же стали натирать непривычные ноги. Ничего, скоро пройдёт.

Я побродил вдоль заборов, посидел немного на скамейке у небольшого фонтана под едва зазеленевшими деревьями. Наверное, люди приводят сюда гулять своих детей. Пока я сидел, к фонтану подошла молодая женщина с ребёнком. Покосилась на меня, остановилась в нерешительности. Я поднялся и пошёл прочь. В город.

Я чувствовал, что уже могу туда пойти, без страха вновь свалиться в липкую паутину воспоминаний. Знакомая до последнего домишки вервь изменилась разительно. Отмечая все эти изменения - от бросающихся в глаза нарядных крыш до незнакомых застёжек на полученных ботинках, я ощущал, как понемногу блекнет образ Дерьяны, и память становится наконец тем, чем должна была стать множество лун назад - просто памятью. Оттиском раковины на меловой отмели. Тенью ночных облаков на рассветном песке. Чем-то красивым и немного щемящим. Не более.

Дорога ещё больше подняла мне настроение. Пожалуй, дороги - это единственное, что почти не меняется в человеческом мире. Правда, вместо утоптанной земли здесь появились подогнанные друг к другу крупные плоские камни, шагать по которым оказалось очень удобно, даже несмотря на непривычные сапоги. Кое-где, ближе к обочине, камни успели растрескаться, и в трещинах и стыках пробивалась трава. Но сама дорога осталась прежней: широкая серая лента, нанизывающая на себя окрестные холмы. Путь в город.

Солнце продолжало карабкаться вверх, и в придорожных кустах давно уже щебетали птицы. Вскоре я выяснил, что идти посередине дороги не стоит: постепенно её заполнили едущие в обоих направлениях платформы на колёсах. У них были низкие бортики и забавные поручни, чтобы находящиеся на платформах люди могли держаться во время движения. Сначала мне показалось, что двигались эти штуковины сами собой, без видимого участия стоящих на них людей. Потом я присмотрелся и понял, что платформы управляются с помощью пары рычагов рядом с передним поручнем.

Раньше люди запрягали в свои повозки лошадей. Инг как-то обмолвился, что ему жаль этих животных, и я был с ним согласен. Неужели нынешние люди уподобились моему давнишнему приятелю? Увы, я не настолько верю в людей, чтобы так думать. Скорее всего, они просто нашли способ, при котором повозки передвигаются быстрее.

Эта быстрота, кстати, и вынудила меня идти по обочине. Поначалу меня пару раз чуть не сбили, ещё и обругали на ходу. Я не стал обижаться и спорить, но задумался: возможно, дороги теперь - только для вот таких повозок... где же тогда ходят обычные путники?

- Эй, парень! Тебя подвезти?

Рядом со мной притормозила очередная платформа, на которой ехали молодые люди. Много людей. Они улыбались. Один умудрялся даже играть на губной гармонике, придерживаясь за поручень одной рукой.

- Влезай, подвезём! Что ноги зря сбивать?

Подвезём? Почему бы и нет. Я забрался наверх и встал на свободное место. Снова зазвучала губная гармошка, и платформа рванула вперёд. Шума эта штука производила довольно много, разговаривать приходилось громко, почти крича, но это не останавливало словоохотливых парней.

- Ты чего чёрный такой? С островов, что ли?

- Нет.

- Полукровка, значит. Бывает... ты из посёлка?

- Да.

- Из глухомани - в город. В корпус, ясное дело. Мы вот тоже... а чего пешком? На станцию опоздал? Туда же специально за новобранцами транспорт прислали!

Станция. Наверное, от станции едут в город эти платформы. Интересно, что такое корпус? Ладно, потом как-нибудь спрошу. А вервь они теперь называют посёлком. Это правильно. Потому что от прежней верви там совсем ничего не осталось...

- Я пешком идти решил.

- Ну, ты даёшь! Далеко же!

- А он, наверное, тренировался. Ты ведь тренировался, да?

Я согласно киваю. Людям часто нужны объяснения, а ещё лучше - подтверждения их собственных мыслей.

- Зачем? В корпусе натренируешься ещё. Как погонят с полной выкладкой, да по горам...

- А он хочет несгибаемым солдатом стать!

- Он-то? Не смеши меня, Гет! Ну посмотри - какой из него несгибаемый солдат? Жилистый, конечно, но худющий. Тебе, парень, лучше сразу при командовании, денщиком. Или писцом, если писать умеешь. Иначе пропадёшь. Корпус - это тебе не молодёжные походы!

Тот, кого назвали Гетом, согласно кивает коротко стриженой головой и затягивает на губной гармошке очередную задорную мелодию. Парни поют. Им весело, они раскачиваются в такт песне и движению платформы, размахивают руками. От них пахнет нагретой солнцем кожей, дорожной пылью и здоровым молодым человечьим потом. Ложится под колёса серая лента дороги, яркой весенней зеленью мелькают вдоль обочины деревья и кустарники... я еду в город. Слушаю разухабистую песню, улыбаюсь своим случайным попутчикам. И наконец свободен от своих воспоминаний. Мне хорошо. Наверное, именно это состояние люди называют счастьем. Я уже почти люблю этот, наверняка неузнаваемо изменившийся, как и вервь, город. Люблю живущих в этом городе людей. Просто за то, что среди них нет её. Дерьяны.

Наша дорога постепенно становится шире, словно река, что вбирает в себя ручейки. В неё и впрямь постоянно врезаются более узкие дороги, они приносят с собой всё новые и новые платформы. Наконец появляется город. Кнезов град. Он и тогда был огромен, а я никак не мог понять, почему люди так любят собираться вместе, любят тесноту и многоголосье, и толкаться локтями в густой, как похлёбка, толпе. Я помнил, каким большим был тогда город. Но всё равно поразился тому, что увидел сейчас.

Широкая каменная полоса разворачивалась мало не на весь горизонт, и дорога терялась где-то среди разноцветных высоких стен. Присмотревшись, я понял, что стены это - не крепостные, город начинается просто с высоких, в несколько этажей, домов. Раньше, я помнил, была стена. И флаги на островерхих башнях. Разрушили враги? Или сами жители?

Дорога наконец добралась до города, и наша платформа принялась петлять между высокими домами. Скорость движения снизилась - улицы были узкими, а платформ, таких, как наша, - много. Мы постоянно притормаживали на перекрёстках, чтобы пропустить платформы, едущие по поперечным улицам. Потом они останавливались - пропускали нас. Гет спрятал наконец свою губную гармошку и ухватился обеими руками за поручень: платформа постоянно дёргалась, то тормозя, то вновь торопливо срываясь с места. Интересно, зачем так разгоняться, если на следующем перекрёстке опять придётся останавливаться?

- Эй, чёрный! Не глазей ты так - голова отвалится! - один из парней, патлатый и рыжий, хлопнул меня по плечу. - Ты что, в первый раз в городе, что ль?

- Я давно тут не был.

- А, ясно. Тогда смотри, смотри. Как в корпус приедем - фиг насмотришься.

- Что такое "корпус"? - я решил наконец выяснить хоть одно из новых слов.

- Не понял...

По его тону я уразумел, что ляпнул что-то не то. Рыжий сдвинул брови, глянул на меня пристально, куда внимательней, чем раньше.

- Так ты не новобранец?

- Нет.

- А кто?

- Так, просто... человек, - я чуть запнулся на последнем слове.

- Очень остроумно. Человек, значит, - он грубо ткнул в меня пальцем. - А может ты, человек, всё-таки с островов?

- Нет. Я с побережья.

- И говоришь ты как-то странно. Вроде бы и по-нашему, а вроде бы и нет. С побережья, это ж надо так сказать! Как твой посёлок называется?

Мне всё меньше нравился этот разговор. Тем более что остальные попутчики стали внимательно прислушиваться и как-то незаметно придвинулись ко мне. Только водитель не обернулся - ему хватало своей заботы.

- Какая тебе разница?

- Как это - какая? - удивился парень, - а может, ты и не из посёлка, а вообще - островной лазутчик?

- Островной - кто?!

- Не прикидывайся! Ребята, странный он какой-то. А давайте отвезём его в корпус - пусть там разберутся!

Он протянул ко мне руку, и моё терпение лопнуло. Ну, всё, хватит, поиграли. Я оскалился, замахнулся на рыжего когтями и зашипел.

- Эй, парень, ты чего - ненормальный? - он, похоже, не ожидал от меня такой прыти.

- Я не парень. И не ненормальный. Я хельд! Разуй глаза, ты, жаба сухопутная!

- Точно, ненормальный, - пробормотал другой, кажется, Гет. - Как мы раньше-то... слушай, а почему тебя в корпус не призвали?

- Не знаю я, что это за корпус. Говорю тебе - я хельд!

- Съехал с катушек совсем, - он сочувственно покачал головой и повернулся к первому моему собеседнику. Я слегка растерялся. Он что, совсем меня не боится?

- Ребята, не кипешуйте. Ну сами посмотрите - какой из него лазутчик? - продолжал между тем Гет. - Их, говорят, специально готовят, чтобы от наших было не отличить. Белокожих подбирают, среди них ведь и белые есть. А этот... он же просто сумасшедший. Хельда какого-то приплёл. Это из детских сказок, что ли... Он же мозгами скорбный! От того, наверное, и в корпус бедолагу не призвали. В комиссии-то дураков не держат, их дело - здоровых отбирать. А его отсеяли, вот он самоходом в город и пошёл. Так я говорю, чёрный?

Я промолчал, прикидывая расстояние до края платформы. Справиться-то я с ними справлюсь, но устраивать драку посередине города... Лучше уж по-тихому смыться.

- Если сумасшедший - почему тогда не в скорбном доме? - не сдавался рыжий.

- А он, наверное, тихий. В скорбник только буйных сажают, кажется...

- Ничего себе, тихий, - вон как на меня вызверился!

- Ты же первый к нему пристал: "лазутчик, в корпус отвезём"... вот он и испугался. Испугался, чёрный? ...Где он?

Пока они препирались, платформа притормозила на очередном перекрёстке. Я по-скорому соскользнул на дорогу и опрометью кинулся в узкую тёмную арку между домами. Хельды движутся быстро. Если надо - гораздо быстрее людей. Парни не успели заметить, как я исчез.

Из своего укрытия я прекрасно слышал их голоса.

- Сбежал.

- Может, всё-таки лазутчик? Поймать бы надо...

- Да брось! Обычный сумасшедший. Ты его зубы разглядел? Кажись, выпилены. А может, обломаны. Линзы стиляжьи носит, а ногтей не стрижёт. Скорбный он. Ладно, сбежал - туда ему и дорога.

Платформа тронулась наконец с места, пересекла очередную улицу и затерялась где-то среди лабиринта каменных стен. Жаль, что Гет перестал играть на своей дурацкой гармошке - было бы слышно, где они. Впрочем, направление определить не трудно - улицы здесь прямые... пойду-ка я в другую сторону. Я выбрался из арки, завернул за угол и пошёл, стараясь держаться поближе к домам.

Кажется, я наконец догадался, почему ни тот, в посёлке, ни эти парни меня не боялись. Люди попросту забыли о нас. Слово "хельд" для них стало сказкой. То-то они все решили, что в глазах у меня какие-то линзы, и зубы "выпилены". Я уже давно уяснил, что, если человек во что-то не верит, он найдёт этому чему-то сотню объяснений, укладывающихся в его представления. Может, оно и к лучшему...

Совсем уходить из города я пока не собирался, но бесконечная суета и шум, производимый людьми и платформами, здорово действовали мне на нервы. Наверное, я чисто инстинктивно двигался туда, где шума было меньше. Улицы постепенно сузились, по ним уже почти не ездили. Пеших тоже стало гораздо меньше. Я огляделся. Похоже, меня вынесло на бедную окраину. Дома здесь были похуже, тусклые, облупившиеся, хоть и тоже высокие. Я задрал голову, разглядывая верхние этажи. Людей очень много, и они всё равно упрямо собираются вместе. Живут буквально друг у друга на головах, мостят свои коробки из дерева и камня всё выше и выше, терпят тесноту и шум... ради чего?

Я свернул на очередную улочку и остановился. Вот она - крепостная стена! Вернее, то, что от неё осталось. Небольшой фрагмент посередине пустыря. Раньше она казалась мне такой высокой, а теперь, рядом с этими многоэтажными домами, она выглядела чем-то вроде тех игрушечных башенок на берегу, что любят строить из морского песка человечьи дети. Каменная кладка потрескалась - это было видно даже издали. Ветер мерно покачивал жёлтую прошлогоднюю траву, выросшую и засохшую прямо на голых камнях. И башни, остроконечные деревянные башни с флагами... их просто не было. Дерево не так долговечно.

Я пересёк унылый пустырь, тронул нагретый солнцем камень. Пошёл вдоль стены, стараясь угадать, где находились ближайшие ворота. Кнезов град - город семи ворот... Я уже не помню, где были те ворота, на которых меня встретил Инг. Здесь? Или с другой стороны города? Интересно, там стена тоже сохранилась, или это - последний её кусок?

Дорогу мне преградили камни. Я поднял голову. Осыпавшаяся кладка. Я попробовал камень ногой, - похоже, прочно, - и взбежал по импровизированной лестнице на стену.

Хотя по сравнению с новыми домами стена и была невысока, стоять на ней, разглядывая окрестности, мне понравилось. Это было почти как тогда, когда Инга посылали в караул, а я приходил к нему, и мы бродили в ночи по крепостной стене - три десятка шагов вправо от ворот, три десятка шагов влево, и говорили, говорили...

Я повернулся лицом к ветру и раздул ноздри, улавливая далёкое дыхание моря. Если слегка прищурить глаза и идти по гребню, глядя вверх, может показаться, что паришь в водной толще. Или, как говорят люди - летишь. Им воздух ближе, хоть они и бескрылые.

Я сделал ещё несколько шагов вот так, задрав голову, и тут что-то заставило меня остановиться. Скорее всего, почувствовал движение. Я опустил глаза и уткнулся взглядом в длинные пряди цвета зимнего песка.

Почему я не сразу увидел её? Она сидела на краю стены, свесив ноги. На коленях - большой лист бумаги, в руке - карандаш. Ветер играл с её волосами, постоянно бросал их на бумагу. Она машинально отбрасывала пряди за спину и продолжала рисовать. Похоже, она вообще не замечала ничего, кроме своего рисунка. Грубоватая ткань платья задралась до колен, придавленная планшетом. Я различил синяк на бледной голени. Обувь на ногах тоже была грубой. За путаницей прядей я видел кончик её носа и линию подбородка. Остальное скрывал от меня ветер. Что она рисует так увлечённо?

Я сделал шаг, почему-то пошатнувшись на ровном месте. Заглянул ей через плечо.

На листе бумаги извивался самый настоящий кер-лаунг. Блестящий, чёрный, он выплетал своими кольцами прихотливый узор, грозно топорщил когтистые присоски. Вот только не плыл он - летел по воздуху. А под ним расстилался город, такой, каким он виделся отсюда, со старой крепостной стены. По сравнению с чудовищем в небе дома казались маленькими, игрушечными. И беззащитными.

Художница заметила наконец упавшую на рисунок тень и подняла голову. Вот тут я и сел с размаху там, где стоял, полученными в обновлённой верви человечьими штанами прямо на острые выщербленные камни. Закрыл глаза, чтобы не видеть. Но что толку? Всё равно я успел разглядеть её лицо. Лицо Дерьяны.

- Эй, ты чего? Тебе плохо?

И голос. Её голос.

Я вспомнил, как недоумевал Инг, узнав, что для меня все людские голоса звучат почти одинаково. В начале я вообще мог различить только, мужской голос или женский, и только со временем научился выделять из этого однообразия голос Инга, голос старого Лурги... голос Дерьяны. Колокольчики рыбацких донок в прибое. Тростник на ветру.

- Лекаря позвать? У тебя что, голова кружится? Не молчи, только не молчи! Открой глаза, слышишь?

Она схватила меня за руку, и я открыл наконец глаза.

- Ой, мамочки! Хельд!

А вот этому я совсем не удивился. В мире, забывшем о морском народе, записавшем его в свои сказки и выдумавшем сотню объяснений моим тёмным глазам и нечеловеческим зубам, только Дерьяна должна была узнать хельда. Дерьяна.

Она держала меня за руку, а я разглядывал её лицо, совсем близко, совсем рядом. Три тысячи лун. Конечно, она не могла быть моей Дерьяной, девушкой с котелком удачи, странной подружкой Инга, городской ведьмой, сумасшедшей отшельницей. И всё-таки она почти была ею. Волосы. Глаза. Лицо. Даже голос. Голос. Она не умолкала ни на мгновение, дёргала меня за руку, заглядывала в глаза. Я наконец заставил себя вслушаться, и поток бессмысленных звуков постепенно сложился в понятные для меня слова.

- Ты что здесь делаешь, а? До воды далеко... откуда ты взялся? Ты же хельд, тебе нельзя без воды, верно? Ты что, умираешь?

Я уже умер. Умер и попал туда, где до сих пор живёт Дерьяна.

Ветер подхватил брошенный ею рисунок, поднял его с камней. Я поймал трепещущий лист бумаги, стал рассматривать, чтобы хоть как-то избавиться от наваждения.

- Почему у тебя кер-лаунг летит по воздуху? Так не бывает.

- О чём ты? - она прервалась на полуслове, перестала тормошить меня за руку. Непонимающе захлопала глазами, и мне стало немного легче: мимика была незнакомой, чужой. Она перестала наконец быть призраком, прошедшим через тысячи лун. Стала обычной земной девушкой. Просто - похожей. Похожей разительно, страшно, до боли в стиснутых ладонях... но - другой. Я перевёл дух.

- Твой рисунок. Почему этот кер-лаунг летит по воздуху?

Она подняла брови, посмотрела на чёрно-белые кольца нарисованных щупалец. Я непроизвольно дотронулся до шеи, провёл пальцем по старой полоске шрама - памятке о когтистых присосках. Если кер-лаунг атакует неожиданно, шансов выжить нет. Ну, почти нет.

- Кер... что? Кто?

- Кер-лаунг. Ужас моря.

- Это спрут, - она пожала плечами, разглядывая рисунок так, словно его нарисовал кто-то другой, а она впервые увидела.

- Спруты тоже не летают.

- Ну и что? Зато красиво! Спрут над городом.

- Кер-лаунг. Всё-таки это кер-лаунг.

Она не стала спорить и снова уставилась на меня. Лучше бы смотрела на рисунок. Или вообще - в сторону. Когда она вот так молча заглядывала мне в глаза, меня снова охватывало наваждение. Сходство было слишком велико. Губы. Мочка уха. Прядка волос на шее, под прядкой бьётся голубоватая жилка... Я почувствовал, как где-то в середине груди заворочалось раздражение. Я понял, что обижен на эту девушку за то, что она оказалась такой похожей на Дерьяну. Похожей. Но не ею. Это было, как предательство.

- Тебе уже лучше?

Она забрала у меня рисунок и сунула его в планшет. Я кивнул и поднялся на ноги. Она тоже выпрямилась, одёрнула юбку. Повесила планшет на плечо. Глянула искоса.

- Ты взаправду - хельд?

- Нет. Я - сказка. Легенда.

- Легенды не падают в обморок. И не бывают такими...

- Какими?

- ...такими красивыми.

Последние слова она пробормотала очень тихо, но я расслышал. Дерьяна никогда не называла меня красивым. Я подумал, что бы я почувствовал, скажи это Дерьяна. Мне так хотелось, чтобы она это сказала. Тогда. Три тысячи лун назад. А услышать довелось сейчас, от незнакомой девчонки.

Похоже, она смутилась от собственных слов. Чуть покраснела, стала теребить прядку волос. Ещё один незнакомый жест, Дерьяна так никогда не делала. Она вообще не обращала внимания на свои волосы, не поправляла, как ни трепал их ветер.

Девушка переступила с ноги на ногу, снова тронула меня за руку.

- Если ты хельд, почему ты здесь? Вы же, это... морской народ. Ты что, умеешь обходиться без воды?

- Умею. Один колдун научил.

- Колдун? - она округлила глаза и приоткрыла рот, совсем как ребёнок, увидевший фокус на ярмарке. - Колдунов не бывает!

- Раньше - были. Это было очень давно.

- Вы живёте дольше людей, я знаю.

Разговор становился всё более странным. Незнакомая девушка - копия моей давней любви, знала о хельдах в мире, где нам не оставили места. Старая разрушенная стена, свидетель давних моих приключений в этом городе, похоже, теперь станет свидетелем их продолжения...

- Откуда ты знаешь о хельдах?

- Отец рассказал. Он - учёный, изучает древнее искусство. Наскальные рисунки, легенды. Он говорит, что рисовали с натуры. То есть, тот, кто рисовал, вас видел. Другие с ним спорят... другие учёные. Он говорит, что они не умеют мыслить конста... конструктивно.

Я кивнул. Надо же! Учёный, который верит в то, что я - живой. Есть, чем гордиться.

Очередной порыв ветра бросил мне в глаза пыль.

- Может, спустимся вниз? - предложил я.

Она кивнула, обогнула меня и зашагала к каменной осыпи, той самой, по которой я поднялся на стену. Я немного задержался, ещё раз окинул взглядом город. Всё-таки, где находились те ворота? Не помню. Забыл.

Девушка терпеливо дожидалась меня внизу. Планшет с плеча перекочевал к ней за спину, от чего она сделалась похожей на диковинную морскую черепаху с плоским панцирем. Я улыбнулся, не размыкая губ. Я ещё помнил, как надо улыбаться, чтобы люди не пугались, принимая улыбку за оскал. Она заулыбалась в ответ.

- Так значит, твой отец не согласен с другими учёными?

- Не согласен, - она задорно тряхнула волосами и подбоченилась. Похоже, она гордится своим отцом. - На последнем заседании отец заявил, что мнение большинства - не обязательно верное!

Опасная позиция. Похоже, этот учёный - не трус.

- А они?

- Исключили его из совета при верховном ареге, - она поскучнела, стала снова теребить свои волосы.

- Сочувствую.

- Ерунда, - она упрямо выпятила подбородок. - Отец сказал, что истина всё равно дороже, чем это паршивое жалование.

- Понятно...

Я кивнул. Истина - вообще дорогая штука. Вот только не все готовы за неё заплатить.

Мы пересекли пустырь и неспешно мерили шагами какую-то узкую улочку с облупившимися домами и кучками мусора в тёмных подворотнях. Ветер провожал нас тоскливым шёпотом и пригоршнями поднятой в воздух пыли.

- У тебя есть имя?

- Конечно. Меня зовут Лагу.

- Красиво! А меня - Бер. Коротко, как собачья кличка.

- Тебе не нравится твоё имя?

- Не знаю, - она чуть пожала плечом, - я привыкла к нему.

- А кто такой "верховный арег"? - похоже, здесь я могу задавать вопросы без опасений.

- Глава города. Есть просто ареги - они хозяева заводов, рынков... в общем, хозяева. А главный в городе - верховный арег. Ему подчиняются все.

- Раньше его называли кнезом. А город назывался Кнезов Град.

- Он и сейчас так называется. Слушай... а можно, я тебя в гости приглашу? - она неожиданно остановилась и умоляюще заглянула мне в глаза. - Ты ведь никуда не спешишь, правда? Познакомишься с моим отцом, - пусть посмотрит на живого хельда!

- Хочешь, чтобы он притащил меня в этот свой совет, как живое доказательство теории?

- Вовсе нет! - она возмущённо поджала губы. - Делать ему нечего - этим тупицам доказывать! Если ты не хочешь - он никому не скажет, ты не бойся! А если тебе понравится - можешь пожить у нас, сколько захочешь...

Похоже, она действительно верит в то, что говорит. Но кто удержится от соблазна доказать свою правоту? Клетка с диковинной тварью на главной площади. Когда-то это уже было. И, помнится, тогда мне это не понравилось.

Она всё ещё заглядывала мне в глаза. Без особой, впрочем, надежды. А мне вдруг подумалось: почему бы нет? В конце концов, судьба сделала мне подарок - показала её лицо. На такие дары нужно отвечать, и поскорее, пока ещё ткётся между тобой и миром эта странная, необъяснимая паутина чуда. Она стала чудом для меня. Мне нужно стать чудом для кого-то другого. А клетка... может, и не будет никакой клетки. Даже если и будет. Выберусь. Не в первый раз.

Я кивнул, и глаза Дерьяны на лице Бер расцвели улыбкой.

Дверь нам открыла худощавая женщина в платье с засученными рукавами и повязанном крест-накрест платке. Она напомнила мне рыбачек из вервей - так они одевались, отправляясь на берег встречать с промысла отцов, братьев, мужей.

- Где ты ходишь? Я стирку начала, скоро полоскать надо. Опять небось на стене торчала? Маешься дурью, хоть и выросла уже. А это кто с тобой?

- Здравствуйте! У вас замечательная дочь... - если я ничего не забыл и не перепутал, люди любят ни к чему не обязывающие комплименты. - Я...

- Мама, это господин Лагу, он пришёл к отцу, - чувствительный тычок в спину крепким кулачком заставил меня проглотить приготовленные фразы. - Папа дома?

- Здравствуйте, господин Лагу! Господина Рутена нет дома, но он скоро придёт. Бер, дочка, проводи гостя в папину комнату!

Девушка ухватила меня за рукав и потащила куда-то вглубь узкого тёмного коридора, мимо полуоткрытой двери, за которой я разглядел дровяную плиту и булькающий на огне здоровенный чан. Всё помещение застилал тяжёлый пар с резким запахом, от которого глаза сразу заслезились.

- Хлорка. Извини, я не знала, что мама стирает.

Из коридора мы выбрались наконец в небольшую комнатушку, все стены которой были загромождены книжными полками. Книги были везде - на полках, на столе, даже на полу. Бер торопливо распахнула единственное окно, переложив на стол с подоконника несколько фолиантов.

- Подождёшь здесь? Я сейчас...

Она скрылась за дверью, а я подошёл к окну, с удовольствием вдыхая свежий воздух. Люди не меняются. Меняется их одежда, меняются стены, верви и города, но ничего не меняется внутри этих тёмных узких лачуг. Шерстяные платки крест-накрест. Огромные чаны, в которых кипятятся тряпки. И этот жуткий запах.

Ворвавшийся в комнату ветер вымел раздражающий пар, дышать стало немного легче. Чтобы как-то развлечься, я пошёл вдоль книжных полок, разглядывая корешки. Помнится, Инг как-то рассказывал мне, что у них в верви была всего одна книга, в которую вервичанский староста записывал, когда кто-то рождался или умирал. У колдуна Лурги было несколько книг. Он не писал в них - мелкие чёрные закорючки уже равномерно покрывали желтоватые от времени листы. Жаль, я так и не удосужился узнать, что там было написано. Лурга относился к этим сшитым пачкам бумаги с каким-то особенным трепетом. Во всяком случае, полка с книгами в его доме всегда сияла чистотой, в отличие от всего остального. Хозяин здешних книг, похоже, тоже не позволяет им пылиться. Я наугад взял одну из книжек, развернул. Бумага сухой травой зашелестела под пальцами.

В коридоре зашаркали шаги, послышались голоса - Бер и чей-то ещё, незнакомый.

- Вот он, папа!

- Доброго дня, уважаемый. Неужели на этот раз Бер не фантазирует? - Коротко стриженый мужчина с кустистыми бровями и мягкой улыбкой, прячущейся в уголках внимательных глаз, подошёл ко мне и протянул руку. - Я - Рутен, отец этой егозы.

- Лагу.

- Хельд Лагу, - уточнил новый знакомый. В его интонациях я, к своему облегчению, не услышал ни восторженности, ни истерии. Обычный тон человека, подтверждающего очевидное. - Хельд, обходящийся без воды... сказать по правде, я всё-таки сперва не поверил Бер. Но, как видно, чудеса ещё случаются. Надеюсь, вы простите мне моё удивление?

- С удовольствием! - улыбнулся я. - Тем более что оно почти не заметно.

Он снова кивнул со спокойным достоинством, снял свою куртку и накинул её на спинку видавшего виды стула.

- Присядете? Бер, ласточка, спроси у мамы, может, она согласится перенести ужин в кабинет? На кухне душновато, а здесь мы отлично поместимся...

Ночью я потихоньку открыл окно и выбрался на воздух, под бархатное весеннее небо. Я не собирался уходить, не попрощавшись - гостеприимные люди, угостившие меня своим ужином и поделившиеся кровом, не заслуживали такого отношения. Но я никогда не мог спать в их мягких и слишком тёплых постелях. Возможно, моё тело не могло забыть, как я впервые очутился в человеческом доме: полуживой от укуса кер-лаунга, связанный магическим зеркалом.

Сев прямо на землю, я вытянул ноги и прислонился к толстому древесному стволу. Кажется, тополь. Дерьяна рассказывала мне о деревьях, учила отличать одно от другого. Тополь, падуб, акация... Она говорила, у каждого дерева - свой характер, своя сила. Если я ничего не забыл и не перепутал, тополь умеет забирать у человека его боль. У человека. Надо думать, для хельдов он бесполезен. Странно, что мне пришло это в голову только сейчас. Надо было спросить об этом Дерьяну...

За спиной зашелестела трава, отзываясь на лёгкие осторожные шаги. Бер. Ей-то что неймётся под крышей? Девушка подошла ближе, опустилась рядом, подогнув под себя ноги.

- Я думала, ты совсем ушёл.

- Как видишь, нет. Я уйду завтра.

- Домой?

- Домой.

- Жаль. Отцу с тобой интересно. И мама сегодня совсем почти не ворчала.

- Твоя мама любит ворчать?

Кажется, она улыбнулась.

- Нет, вообще-то она хорошая. Устаёт просто. А теперь ещё всё время боится, что меня заберут в корпус. Пока отец работал, у меня была бронь...

- Бронь? Корпус? Вчера я что-то уже слышал о корпусе.

- Корпус - это корпус. Армия. У вас есть армия?

- Нет. Мы не воюем. У вас, кажется, раньше это называлось "легион"?

- Не знаю. Это у отца спросить можно - он должен знать.

- Так у вас идёт война?

- Пока что нет. Но я думаю, скоро может начаться.

- С островитянами?

- Откуда ты знаешь?

- Меня уже пытались обвинить в шпионаже. Случайные попутчики. А при чём здесь доспехи?

- Какие доспехи? - она непонимающе сдвинула брови.

- Ты говорила о броне.

- Не броня, а бронь. Это... ну, как защита, что ли. Когда отец работал при верховном ареге, он имел привилегии. И одна из привилегий - не посылать в корпус своего ребёнка.

- Разве у вас воюют и женщины?

Она кивнула. М-да... а их мир переменился не только внешне. Женщины в армии. Бред какой-то.

- А сама ты не хочешь в этот ваш корпус?

- Не хочу. На нас ведь никто не нападает, это мы сами хотим нападать! А я этих островитян и в глаза никогда не видела... Я рисовать хочу. При верховной академии есть класс рисунка. Мастер Йолга видел мои работы и согласен меня учить. Только сейчас он взять меня не может. - Она замялась. Я уже был знаком с этими недомолвками и таким выражением лица и спросил напрямик:

- Деньги?

- Не только. Мастер Йолга обещал похлопотать о бесплатном курсе. Он говорит, у меня есть способности. Но главное - бронь. Академия сейчас может брать в обучение только тех, у кого есть бронь.

- Понятно...

Кер-лаунг, летящий над городом. Молодая девчонка, которая не хочет воевать неизвестно с кем. И кто-то, имеющий власть послать её на войну, которую она не считает своей. Когда-то Дерьяну хотели заставить одаривать удачей воинов. Кнез собирался захватить пару зажиточных вервей, принадлежащих более сильному правителю-соседу. Без удачи ему было не обойтись...

Воспоминания шелестели молодой тополиной листвой, обнимали меня за плечи. Кнез тогда так и не сумел отобрать у Дерьяны вожделенный котелок удачи. Но и цена была высокой. Стоило ли оно того? Вначале я сомневался. Потом уверился - стоило.

- Лагу? - Она посмотрела на меня из-под руки, придерживая непослушные пряди. Помялась немного, но потом всё-таки произнесла: - Я тебе кого-то напомнила?

Вот оно. Я ждал этого её вопроса. Даже удивился, что она так долго вытерпела - видела же, как я на неё пялился весь вечер. Я немного помолчал, подбирая слова.

- Много лун назад в этом городе жила одна очень похожая на тебя девушка.

- Ты её любил?

- Да.

- А она тебя?

Удивительная манера вот так запросто задавать такие вопросы. Девушка спрашивала без жадного любопытства, но как-то очень просто и тепло. Я задумался.

- Не знаю, Бер. Я так и не узнал этого.

- С ней что-то случилось?

- Нет. Пожалуй, нет... я не знаю.

- Но ты её любил?

- Любил.

- Тогда ты должен знать!

Вот так. Ни много, ни мало. Должен. Пожалуй, она права...

- Думаю, она прожила свою жизнь и умерла. От старости. Это было очень давно. Я тогда ушёл, а она осталась.

Она кивнула головой, принимая моё объяснение. Потеребила прядку.

- Если бы она сказала тебе, что любит, ты бы не ушёл?

- Не знаю. Возможно.

- Лагу...

- М?

- А давай завтра прогуляемся в крепость?

Я согласно кивнул, несколько сбитый с толку такой резкой сменой темы. Прогуляться. Почему бы и нет?

- Иди спать, Бер.

- А ты?

- Мне здесь лучше.

Колючие весенние звёзды подмигивали сквозь листву. Скоро взойдёт луна, и они ничем не смогут мне помочь.

Вышли мы очень рано, небо едва посветлело. Луна ушла, но звёзды ещё поглядывали на землю, постепенно бледнея от рассветного перламутра. Чистое небо обещало ясный день.

Бер взяла с собой объёмистую заплечную сумку, в которой поместился даже её неизменный планшет. Подумав, я забрал у неё её ношу: для меня сумка была не тяжелее охапки водорослей, а Бер с ней смотрелась как-то не очень хорошо. Лучше бы не забирал. Девушка смутилась и покраснела, а потом глянула на меня так, что я наконец понял, зачем ей приспичила эта прогулка. Наверное, и я когда-то так глядел на Дерьяну, бродя с ней по городским предместьям. Она тогда виновато улыбалась и отводила взгляд, совсем как я сейчас. Я словно увидел те прогулки её глазами, влез в её шкуру... и, клянусь богами Бездны, мне там не понравилось.

Мы долго шли молча по безлюдным улицам, и я не особенно задумывался, куда ведёт Бер. Наконец дома расступились, и я увидел кусок крепостной стены, родного брата вчерашних развалин. В этом месте постройка выглядела ещё более древней, осыпавшиеся камни валялись повсюду, а сама стена почти потеряла свою форму. Я молча недоумевал, зачем Бер привела меня сюда. На мой взгляд, даже для любителей древностей та стена неподалёку от её дома выглядела гораздо привлекательней. Бер уверенно прошла вдоль развалин и свернула в узкую щель, рассекающую стену. Нам открылась небольшая площадь, со всех сторон огороженная остатками стены. В центре угадывался почерневший то ли от времени, то ли от огня фундамент.

Бер оглянулась на меня и указала на развалины:

- Здесь раньше был замок. Цитадель.

- Каэр-тан. Сердце града, - название кнезова замка всплыло в моей памяти само собой и прыгнуло на язык.

- Ты знаешь?

- Знал. Раньше здесь жили мои друзья... и мои враги.

Странно. Раньше замок казался большим, а теперь, глядя на остатки фундамента, я никак не мог понять, где же помещалась вся эта масса жившего в нём народу. Кнез со своей семьёй, прислуга, охранники-аргузии... Я помнил, что башня донжона была видна из любой точки града. Теперь же я смотрел на жалкий пятачок почерневших камней и понимал, какая это была теснота. Замок карабкался к небу, и люди, по обыкновению, жили друг у друга на головах. Тесно. Душно. Надёжно. Узкий пятачок двора было легче защищать в случае осады. Величие, как обычно, оборачивалось простой вывеской, за которой пряталась жёсткая необходимость.

Мы не стали спускаться к фундаменту - каменный пятачок был грязен, уныл, и вряд ли удобен для отдыха. Зато за остатками стены сыскалось уютное освещённое солнцем место. Нагретые камни источали тепло, и Бер с удовольствием облокотилась на них, вытянув ноги в своих некрасивых ботинках.

- Перекусим?

Весенний полдень лениво ронял на наши головы свою дремоту. Ранняя мальва, пригревшаяся под защитой старой стены, привлекла одинокую пчелу, и та деловито вилась вокруг бледно-розовых лепестков, нарушая сонную тишину своим жужжанием.

- Лагу...

Больше всего я не любил, когда моё имя произносили вот так, задумчиво и вопросительно. Я уже знал, что последует за этим её обращением. Знал и боялся.

- Слушаю, Бер.

- Скажи... ты влюбился в ту женщину сразу? Или постепенно?

Так и есть. Начались расспросы. Сидит, смотрит в сторону и снова теребит уже и без того засаленную прядь. И что ей неймётся?!

- Какое это имеет значение? - я не хотел, чтобы мой голос прозвучал настолько неприязненно и резко, но так уж вышло.

Она испугано вскинула голову, попыталась заглянуть мне в лицо. Я отвернулся, надеясь, что она замолчит. Напрасно. Если уж женщине пришла охота открыть рот, её ничто не остановит.

- Прости, Лагу. Для меня это важно, - тихий виноватый голос охладил моё раздражение. Я почувствовал себя виноватым. И чего, в самом деле, напустился на человечку? А и правда - когда я понял, что люблю Дерьяну? Наверное, сразу. Всё-таки сразу. Да.

- Вот и я... - я только сейчас понял, что последнюю мысль произнёс вслух, и она прозвучала ответом на вопрос Бер. - Я, как тебя увидела...

- Бер!

- Подожди, я должна сказать. У вас, наверное, тоже не принято, чтобы девушка говорила первой. Но мне всё равно. Ты уйдёшь, я знаю. Или меня заберут в корпус. Или и то, и другое. И я тебя больше никогда не увижу. Я должна сказать, что влюбилась, Лагу. Прости.

Засаленная прядь цвета зимнего песка. Родные черты, знакомые до боли глаза. Только выражение в них - иное. Дерьяна никогда не смотрела на меня так. А я никогда так и не сказал ей того, что сейчас сказала мне эта девчонка. И правильно сделал, что не сказал. После слов Бер я чувствовал себя... прямо скажем, паршиво чувствовал.

- В моём народе не считают важным, кто говорит первым.

И зачем я это сказал?! Она вся прямо расцвела от этих моих слов. Улыбнулась, словно оттаивая, сбрасывая с себя ледяную корочку неловкости и настороженности. Боги, да она ещё решит, что я отвечаю на её чувства! Я торопливо добавил:

- У нас, если не уверены во взаимности, вообще ничего не говорят.

Вот теперь хорошо. Теперь она снова сникла и принялась теребить волосы. Нельзя давать ей пустую надежду. Она - Бер. Не Дерьяна. Моё сердце умерло три тысячи лун назад.

- Вот так совсем ничего? И даже знака какого подать нельзя?

- Знак - можно, - нехотя проворчал я. - Могут жемчужницу подарить. Дарят, и, если подарок принят, ждут ответа.

Интересно, знала ли Дерьяна об этом нашем обычае? Я ей о нём точно никогда не говорил, только приносил жемчужные ракушки. Она любовалась, но никогда не брала. "Негоже"... Знала? Или просто догадывалась своим чудесным чутьём?

Бер наконец замолчала, только коротко глянула на меня сквозь пряди. И полезла в свою котомку. Вытащила планшет, села поудобнее, повернувшись ко мне спиной. Рисовать, значит, будет. Пусть её. Когда руки заняты - меньше глупых мыслей в сердце забредает.

Я встал и неспешно пошёл вдоль стены в сторону остатков Каэр-тана. Со стороны площади не до конца разрушенная кладка давала густую тень, и я окунулся в её прохладу, как в воду. Истосковался я по воде, кстати сказать. Пора домой. Уйду. Сегодня же уйду, вот только домой провожу человечку.

Чёрные камни замкового фундамента равнодушно нежились под солнечными лучами. Я подошёл поближе, взобрался на треснувшую плиту. Сбоку угадывались остатки лестницы. Похоже, это парадный вход. А вон там, чуть дальше, начинался спуск к кладовым и кухне. Сейчас от них осталась только неглубокая яма.

Я спрыгнул вниз, ковырнул носком ботинка слежавшуюся землю. В глаза неожиданно прыгнул тусклый металлический проблеск. Заинтересовавшись, я присел на корточки и принялся разгребать пальцами плотную, как камень, глину. Постепенно на свет глянул потемневший от времени, погнутый кругляшок воинской бляхи. Инг, будучи кнезовым аргузием, помнится, носил такую... Застёжки на значке не было - видно, отломалась, от того воин её и потерял. Или сорвали в бою? Уже не угадаешь.

Я потёр металл, очищая выбитый на нём кнезов герб: волнистая полоса, обозначавшая море, чёрточки гор и неба, и соединяющая их стрела каэр-тановского донжона. Море, небо и горы остались неизменными. Донжон же искривился, изломался, повторяя изгиб повреждённого металла. Даже на этом знаке человеческое творение пострадало раньше творений богов. Люди недолговечны, и недолговечны плоды их трудов. Вечны только море, горы... и память. Память. Оставлять найденную бляху в каменистой грязи мне показалось неправильным, и я сунул её в один из многочисленных карманов куртки.

Когда я вернулся к Бер, рядом с ней, придавленный сумкой, уже лежал изрисованный лист. Сама художница трудилась над чем-то мелким, уложенным на планшет. Я услышал скрип, заинтересовался, заглянул ей через плечо. На планшете лежала половинка крупной раковины пайя. Бер осторожно скребла перламутровую поверхность миниатюрным ножом, и тёмно-серые царапины складывались в какой-то узор. Я отодвинулся, чтобы не мешать девушке. Взял в руки законченный рисунок. Изображённая на нём крепостная стена была не разрушенной - целой. За ней небо вспарывала гордая стрела донжона, окружённая остроконечными деревянными башнями.

- Откуда ты знаешь о башнях?

Она оторвалась от работы, проследила мой взгляд и пожала плечами:

- Ниоткуда. Просто так правильно. А что, там были башни?

Я кивнул. Что это - память поколений? Или просто фантазия художницы?

Она наконец закончила царапать ракушку, но показывать работу не стала, спрятала в карман. Ну и ладно. Я молча протянул ей рисунок с донжоном, подождал, пока она уложит свой планшет, и мы двинулись в обратный путь.

Очарование рассветного города стёрли заполнившие его люди и снующие по улицам платформы. Я шёл, чувствуя, как уличный шум раздражает, разъединяет нас с Бер, и был рад этому: молчание перестало быть неловким и стало простой необходимостью. Не о чем нам говорить.

Подойдя к дому, мы застали мать Бер на улице у крыльца. В руках она держала какой-то листок и смотрела пустым, отсутствующим взглядом вслед удаляющейся фигуре в однотонном тёмно-сером одеянии.

- Мама? - окликнула Бер.

Женщина повернулась к нам, у неё задрожали губы.

- Бер, доченька... собирайся. Принесли повестку.

- Когда? - коротко спросила девушка.

Я было удивился вопросу, ведь спина посыльного ещё виднелась в конце улицы. Но мать поняла дочь сразу.

- Сегодня, до заката.

Девушка медленно кивнула и скрылась в доме. Мать беспомощно оглянулась вокруг, скользнула по мне остановившимся взглядом и последовала за дочерью. А я остался столбом стоять перед закрывшейся дверью, сжимая в руке позабытую сумку с планшетом.

Бер не стала дожидаться заката. За дверью послышались шаги, всхлипывания. Я быстро отошёл за угол, чтобы они не видели меня. Её провожали мать с отцом. Мать плакала, отец молча хмурил брови. Бер обняла их, что-то негромко сказала, - я не расслышал, что именно. Потом они вернулись в дом, а Бер быстро пошла прочь.

Улицы едва успели остыть после солнечного полдня, и подкрадывающийся вечер занавесил воздух лёгкой дымкой. В этом прозрачном мареве тонкая фигурка девушки показалась мне совершенно неуместной, чуждой. Бер рассталась со своей юбкой, заменив её какими-то бесформенными штанами. Куртка и ботинки остались прежними.

Завидев меня, она грустно улыбнулась, провела рукой по собранным в хвост волосам. С этой новой причёской она выглядела строже, старше... и беззащитнее. Я протянул ей сумку с планшетом. Бер отрицательно покачала головой.

- Там это не понадобится.

Мне вдруг захотелось её утешить. Чужую человечку, так раздражающе похожую на мою прошлую жизнь.

- Корпус - это ведь не навсегда?

- Наверное, не навсегда...

- Ты вернёшься.

- Война...

- Война ещё не началась.

Она кивнула, соглашаясь. Улыбнулась, уже тепло и радостно. А я стоял и клял себя за то, что не могу улыбнуться ей в ответ.

- Вот и всё. Спасибо тебе, Лагу.

- За что?

- За встречу. И за сегодняшнее утро. - Я молчал, не зная, что сказать. - Закрой глаза!

- Зачем?

- Ну пожалуйста! - Я послушался. И почувствовал, как она что-то всовывает мне в ладонь. - Прощай!

Удаляющийся звук торопливых шагов. Кажется, она перешла на бег. Когда я открыл глаза, её уже не было, остались только дымка и тишина уходящего тёплого дня. На ладони у меня лежала половинка раковины пайя. Процарапанные на перламутре линии складывались в моё лицо.