- Зеркало удалось на славу. Да и чего б ему не удаться - я ведь делал, а не какой-нибудь кмет косорукий. Папаша мой не из простых был, не из нашенских. Бают, что и вовсе даже кнезов оруженосец. Аргузий, по-ихнему. Погостил, значит, высокий кнез со своими аргузиями в нашей верви семнадцать вёсен назад. То ли в поход какой шли, то ли наоборот - из похода возвращались. Я так думаю, что всё-таки в поход шли. Воевать. И сложил, верно, на этой войне мой папашка свою голову. Потому как иначе не ушёл бы он от матери моей, остался бы. Или её с собой забрал. Хочется мне, чтоб так оно и было.

Нет, ты не подумай чего - в верви нашей нас с матерью не обижают. Подумаешь - прижила сына... так от воина же! Да не из простецов воин, я уже говорил. Откуда знаю? А ты на меня погляди и поймёшь. На местных я, как ни крути, не похожий. Глаза разве что светлые, как у матери. А в остальном я - вылитая старая порода: волос тёмный да прямой, кожа смуглая, ростом невысок... зато силой боги не обделили. И толстым да рыхлым, как иные пожитые мужики в верви, я никогда не стану. Откуда знаю? А ты на пацанву местную глянь и на меня. Сравни. Видишь? То-то же!

Так о чём я? Да. Зеркало. Удалось, говорю я, зеркало. Долго я его делал, а ещё дольше слюду для него по Чёртовым оползням искал. Можжевел, противосолонь крученый, сам собой у росстани засохший. Да небесное железо, то, что не из северных болот достают, а которое само с небес на землю падает. Хуже всего мне с этим железом пришлось. Никак не мог дотумкать, где его найти. Своих вервечан расспрашивал, в Дальнюю вервь ездил... Местные уж и потешаться надумали - ищет, говорят, наш Инг звезду с неба! Пришлось во второй раз к колдуну ходить, кланяться. Он-то мне его задорого и продал... Я сейчас смекаю - может, можно было и простым железом обойтись, а колдун просто нажиться решил и мне эту свою болванку втюхать? Ну, да боги с ним... Главное - зеркало получилось. Зачем зеркало, спрашиваешь? Жениться хотел. Да ты не торопи, не подталкивай! Сам взялся рассказывать, - значит, расскажу. Теперь чего уж молчать... слово - за слово, до всего доберёмся.

Хотел я, стало быть, жениться. Мы с Вектей по соседству выросли, с малолетства друг друга знали. А разглядел я её по-настоящему только две весны назад. Красивая она стала - ну просто как святая Гета - покровительница морских дорог, что на столбе у входа в молельню вырезана. Волосы светлые, до пояса. Это когда в косе. А как распустит - так и вовсе на цельную пядь ниже, крупными кольцами вьются. Рослая, статная. Красавица, в общем. Плохо только - не один я красоту эту разглядел, а как-то вся вервь в одночасье прозрела. И что ещё хуже - сама Вектя вдруг эту красоту свою увидела. А у простой вервечанской девки какое может быть богатство? Ну, ежели денег нету? Верно, красота её, да руки справные-умелые. Ну, с руками-то у нас всякая девка, что красавица, что уродина. Вервь - она не кнезов дворец, лентяев-неумёх не держит. Вот и смекнула моя Вектя, что ежели она из родной нищей избы выбраться хочет - одна ей дорога: красоту свою выгодно использовать. Замуж, значит, за богача выйти. Только у нас-то какие богачи? Все, как камни-голыши на берегу, которые разве что цветом промеж собой отличаются. А в дальние верви, не говоря уж о городе, Векте не вырваться. Кто ж незамужнюю девку из дому отпустит? Парень вот - другое дело...

В общем, начали к Векте мои ровесники свататься, да всё без толку. Родители-то её любят, неволить не хотят. Вот девка и перебирает, не спешит. Оно и понятно: замуж - на всю жизнь, тут не прогадать бы. Я свататься тогда не стал, хоть мать мне и намекала, что не против. Видела она, что нравится мне девка. А я не стал. Подошёл к ней как-то один, без сватов, когда она на берегу сеть для просушки развешивала. Подошёл и спросил:

- А что, Вектя, не пошла бы ты за меня?

Она обернулась вроде как удивлённо сперва, а потом засмеялась, косу на грудь перебросила, и говорит:

- Ну ты, Инг, насмешил! У меня что ни день, то женихи у порога. Наши женихи, вервечанские. И побогаче тебя, чужака.

- Почему ж это я чужак? - спрашиваю, - здесь родился да вырос, и мать - вервечанка нашенская.

- А ты, - смеётся, - вроде наш, а вроде и не наш. Старая порода, благородный - я тебе не чета. Так что иди себе, Инг!

Смеётся-то - смеётся, а только вижу я - в смехе её доля правды есть. Не хочет она чужую кровь, древний род, да и не хочет идти в бедный дом. Не люб я ей. И подумал я тогда, что правильно решил пока со сватами не связываться. Что проку позориться, блюдо с сушёной рыбой получая!

Спрашиваешь, рыба здесь при чём? А как же! Обычай такой: ежели девка сватовство принимает, она сватов и жениха в дом своих родителей зовёт и тушёную камбалу на стол ставит. А если отказ - сушёную мелочь разнорыбью прямо на пороге даёт. Чтоб и без слов ясно было, что решила.

В общем, луна за луной идёт, а Вектя как была, так и сидит в нежёнках. Сперва оно вроде бы как так и надо... а потом уж удивляться начали. Первыми - сваты с женихами. Последними - вектины родители. Короче, день за днём - и дошло до того, что собрались вервечане, молодые, те, кому Вектя отказала, да старые, те, что ходили, сватали. Собрались и спросили: доколе? У нас ведь - не в городе, это там, говорят, одиночке можно прожить, хоть и не понятно, как. А у нас девкам положено замуж выходить, а парням - жениться. Так прямо и сказали Векте. Напомнили, значит. А напомнив, спросили: чего, девка, надобно?

Ты вот, небось, не знаешь... закон есть такой: ежели девка долго в нежёнках сидит, а женихи у её порога не переводятся - её спрашивают, чего ей от жениха нужно. И она обязана ответить. Конечно, Луну с неба пожелать не разрешат, нужно что-то настоящее выбрать, такое, что смертный человек может в руки взять. Но уж ежели скажет нежёнка, что ей от будущего мужа надобно - так тому и быть: если добудет кто желаемое - выходить ей за него. Хороший закон, говоришь? Может, оно и так. Только ты ещё раз подумай. Вот если скажет какая краля, что нужно ей, к примеру, четвёрку белых лошадей. А приведёт ей этих лошадей не любимый парень, а старый урод какой, что конюшим у кнеза в городе служил, и раньше кралиной зазнобы это её желание исполнил? Закон-то такой, что отказываться от брака уж нельзя будет. Или, к другому примеру, вдруг и вовсе не сможет никто задуманное выполнить? Без исполнения загаданного ей уж ничьей женой не стать. А жить как-то надо... Нет, ну есть, конечно, одна лазейка. В любом законе, что в людском, что в божьем, лазейка завсегда есть, иначе какой же это закон? Вот найдётся тот, кто желание нежёнкино исполнит, да сам её от слова замужнего освободит. Тогда на ней уж любой жениться сможет. Так-то.

Дотянула, одним словом, Вектя. Довыбиралась, значит. Старики думали, припугнут её вопросом, она тут же и выберет, за кого идти. Да только Вектя - скала-девка, не дрогнула! Есть, говорит, у меня желание. Выйду за того, кто синего жемчуга мне принесёт, да чтоб не готовый жемчуг был, а самые что ни на есть свежие синие жемчужницы. Живые. Сама хочу тот жемчуг из живой жемчужницы достать. Тут уж вся вервь принялась охать да пальцем у виска крутить: рехнулась Вектя с красоты своей, не иначе!

Ты вот не из нашей верви, ты не знаешь. А я расскажу. Живём мы у самого берега, морем кормимся, морем промышляем. При любом, самом бедном, домишке лодочный сарай есть. Кто сети плетёт, кто рыбу ловит, кто её заготавливает... а кто и жемчугом промышляет. Ныряльщиков в верви немного, и все - молодые парни, вроде меня. Ремесло это недолго кормит, лет до двадцати пяти, позже уж дыхалка не та становится. И принимаются ныряльщики за простое рыболовство. Если доживут.

Жемчуг у наших берегов есть, и неплохой, надо сказать, жемчуг. Кнезовы люди каждый год к нам наезжают его для дворца покупать, а кнез абы что не купит. Разный есть жемчуг: простой белый, мелкий и крупный, розовый... даже чёрный. А есть - синий. Особенный. Все остальные жемчуга обычные ракушки-жемчужницы творят. От того, на каком песке те ракушки лежат, и цвет жемчуга будет. Во-о-он там, глянь, где скала поворачивает, - там, к примеру, отмель с розовым жемчугом. Только у нашей верви такая отмель есть. В Дальней верви розовый жемчуг глубоко лежит, трудно, они его и не добывают почти. Зато у них чёрного больше. А вот синий... Синий - то песня отдельная.

Смотри. Видишь - там, где волны, что к берегу бегут, высокой пеной берутся? Это полка. Что смеёшься? Не та полка, что в избе к стене приколочена, а морская полка. Отмель, значит, обрывается, а дальше - немеряная глубина. Рыбаки и те туда не заплывают, потому как сети там часто рваными возвращаются. Говорят, хельды там живут. Я верю. Где ж им ещё жить, как не в самой пучине? На мелководье-то им несподручно, я смекаю. А на глубине - самое то. Ну, и жемчуг синий - там же. Жемчужницы-то у него особые, так и зовутся - синие жемчужницы. Вот, к примеру, ежели выйти на лодке, да понырять за раз в нескольких местах - и на Дальней отмели, и у Чёрных камней, так потом выловленные жемчужницы потрошить - наперёд ни за что не угадаешь, какой внутри жемчуг, белый ли, розовый, чёрный... все они снаружи одинаковые. А синюю жемчужницу ты сразу отличишь. Другая она. Крупная, тяжёлая, формой - другая. И жемчуг в ней будет непременно только синий. Водятся эти синие жемчужницы только за полкой, у хельдов. В той глубине, что ни одному смертному ныряльщику не одолеть.

Как, спрашиваешь, мы этот синий жемчуг добываем? А так и добываем. Боги дают - после особенно сильного шторма выносит на берег эту красоту. В разбитых раковинах, мёртвых. И жемчуг, ясное дело, далеко не во всех. Но есть. Кнезовы люди его дорого ценят. За одну такую жемчужину полгода можно безбедно жить. Может, и в город съездить хватит.

О чём бишь я?.. А. Вектя. Пожелала, стало быть, она синего жемчуга, и чтобы не из мёртвой раковины, а непременно из живой. Самой, значит, чтоб ту раковину открыть и жемчуг из неё достать. Так вот. Вроде бы желание и такое, что руками потрогать можно, а всё одно - как та Луна. Женихи все вектины, что к ней до того сватались, только руками развели. А ведь среди них и не худшие ныряльщики были. И вот тут-то мне и подумалось: а ну, как сумею?! Не-е-ет, не за полку нырять, конечно! Что я, сумасшедший? Я ведь с этим ремеслом с тринадцати лет знаком, знаю, что смертному по силам, а что - нет. Глубина там... и я подумал о хельдах.

Кто такие хельды? Боги знают... одни говорят - просто морские чуды такие. Другие думают, что они не совсем наши, а с обратной стороны мира. А что в воде живут - так известно ведь, что на обратной стороне всё наоборот. Там, может, рыбы по воздуху летают, а те чуды на них какие-нибудь небесные сети ставят... а ещё говорят, что нету никаких хельдов, а это - половинки человечьи, от людей при рождении отделённые и в море живущие. Чудно? Ага, чудно. Хельдов тех и не видел почти никто. А кто видел - такое рассказывает... на сказку похоже. Потому про хельдов историй много, да бают их всё больше старики детям малым. Или вот ещё молодёжь, когда на посиделках пугать друг друга затевают. На ночь глядя, в темноте, да у огня - чего не придумаешь, во что не поверишь... я вот поверил.

Услыхал я как-то сказ про то, что если хельда поймать, он тебе любое желание за свою свободу выполнит. И как Вектя про этот самый синий жемчуг завела, вспомнились мне те посиделки и сказка про рыбака, которому хельд пойманный камбалу к порогу приносил. Дурак тот рыбак был, я смекаю. Обычную рыбу - её и так, своими руками наловить можно, любой пацан сумеет. Какой толк был ради рыбы паршивой хельда неволить? А вот синий жемчуг... Короче, засела у меня эта байка в башке, ни туда - ни сюда. Маялся я, маялся, да и решился. Пошёл к старому Лурге, колдуну из Дальней верви.

Своего-то колдуна у нас нет, и слава богам. Хлопотное это дело - своего колдуна иметь. Насмотрелся я на вервечан из Дальней, когда у них дорогу к дому Лурги спрашивал. Редко кто в ответ растопыренной пятернёй не заслонился - от дурного слова, значит. Боятся они своего колдуна крепко. А избавиться от него, я смекаю, им ещё боязней. Так и живут, с растопыренными пятернями перед лицами да со страхом в глазах. С другой стороны, со своего колдуна и польза есть - рыбу в голодный год подманить, долгий шторм унять, лихорадку от верви отвадить... За то ему - почёт и уважение. Ну, и плата - хлебом, рыбой, а то и серебром. Лурга ведь сам рыбу не ловит, его за его колдовскую силу вся вервь кормит. Так-то.

В общем, показали мне дом на краю верви, почти под самой горой. Небольшой дом, не новый уже, но крепкий. И хозяин на свой дом похожим оказался: такой же пожитой, но не дряхлый. Сильный такой дед. Вошёл я к нему, по обычаю трижды перед входом в ладоши хлопнув. Поклонился на пороге. Подошёл, выложил на стол хлеб, пироги с камбалой - мать только утром пекла, свежее всё, тёплое ещё. Ну, и жемчуг, само собой. Отборный, розовый, что у меня в запасе к приезду кнезовых людей был заготовлен. А старик, как глянул, так и говорит:

- Что задумал?

Ну, вопросу-то я не удивился. Смекаю, мало кто к колдуну захаживает просто о погоде поболтать. Отвечаю ему прямо, мол, так и так, научи меня, как хельда поймать. Лурга молча бровями двинул, сел к огню, стал трубку набивать. И мне показал на место рядом с собой - садись, мол. Сел я, дождался, покуда колдун трубку раскурит. Сижу, молчу. И он молчит. Курит и на огонь щурится. Наконец докурил и говорит:

- Хельда поймать - дело нехитрое, хоть все простецы и наоборот считают.

- Я не из простецов! - говорю.

Усмехнулся колдун, покивал.

- Это хорошо, что не из простецов. Может, мозгов у тебя поболе, чем у них, окажется. Подумаешь хорошо, да и отступишься от того, что задумал. Хельда, его ведь не только поймать, его ещё удержать нужно. А как он желание исполнит - суметь отпустить так, чтобы самому целым остаться. Может, и вовсе легче убить...

Не понравились мне тогда его слова. Обидное в них было что-то. Вроде как признал старик, что я не из простых, и тут же в моём уме усомнился. Опять же, хельда ловленного убить будто предлагает. Хм, даже не ловленного ещё, так - шкура неубитого ската... задумался я. И колдун молчит, не торопит. Посидел я, значит, помолчал, слова старика так и эдак покрутил...

- Прости, - говорю, - уважаемый Лурга, но если у меня, как ты говоришь, мозгов мало, так это - моя беда, не твоя. Не хочу я от задуманного отступаться. Если знаешь, чем мне помочь - научи. А не знаешь - пойду я другого колдуна искать.

Засмеялся Лурга, да и я улыбнулся. Знал я, что в округе нашей других колдунов нет. И Лурга, думаю, знал, что я знаю... в общем, согласился он меня научить. Зеркало велел изготовить.

Само зеркало - из пластины самой толстой горной слюды, что на Чёртовом оползне найти можно. Раму к нему - из можжевела, особым образом росшего и засохшего. А в можжевел тот поместить другую раму - из небесного железа. Чтобы хельд пойманный не мог к зеркалу прикоснуться. Хельды, они, оказывается, на зеркала падкие, а небесного железа на дух не переносят, оно для них - вроде как огнём добела раскалённое, не коснуться, не взять. Рассказал мне всё это колдун, да и отправил домой. Иди, говорит, Инг, а как зеркало сделаешь - назад возвращайся. Научу, мол, как дальше быть. Я и пошёл.

Ну, сколько времени да сил я потратил, то зеркало мастеря, я тебе уж тут говорил. Но сделал. Всё сделал, как старый Лурга велел: и слюду, и раму. Сделал и принёс к колдуну. Он посмотрел, головой покивал - понравилась работа, значит. Стал дальше сказывать.

Пойдёшь, говорит, ночью на лодке в море. Туда, где полка, пойдёшь. Вёсла возьмёшь, само собой, зеркало и острогу покрепче. Ночь выбери безлунную, но ясную, чтобы звёзды хорошо видны были. Станешь над глубиной, над самой пучиной. Только далеко не заплывай, смеётся колдун, не забывай - тебе ещё назад как-то добраться надо! В общем, стань, зеркало двумя руками возьми, да опускай его под воду. Выровняй так, чтобы через воду себя в нём увидеть, и звезду за своим плечом. Не спеши, устройся удобно - может, до самого рассвета так сидеть придётся. Сиди и смотри на выбранную звезду в своём зеркале. И время от времени на своё отражение поглядывай. Как увидишь, что ты - это и не ты вовсе, так аккуратно, медленно, по волосу начинай зеркало из воды поднимать. А как вынешь его из воды - тут же быстро в лодку его клади, слюдой вверх. Там же в лодке и хельд твой окажется. Только с зеркалом, смотри, осторожно! Хельд его коснуться, конечно, не сможет, но ты сам его не разбей. Потому как ежели разобьёшь - погубит тебя морской чуд, загрызёт и кровь выпьет, тебе с ним не справиться.

Как поймаешь хельда, сразу можешь ему своё желание говорить. А как исполнит он его - тут снова внимательным быть нужно: сможешь - отпустишь чуда, попросту зеркало в воду опустив и вниз слюдой перевернув. Пока зеркало на воздухе, да вверх слюдой лежит - вроде как в ловушке хельд, твоему слову послушный. А откроешь ловушку - тут ему и свобода. Только лучше всё же тебе того хельда убить, а после уж зеркало переворачивать. Потому как хельд, он непременно отомстить за своё пленение захочет. Вот тут тебе острога и пригодится.

Скривился я на этих словах лурговых. Некрасиво, говорю, как-то выходит - поймать, желание своё исполнить заставить, да убить. Покачал головой колдун.

- А тебе, Инг, ещё и красиво надо? Красиво - оно только в сказках да легендах бывает. Наша жизнь, она попроще, но и понаваристей. Как та рыбацкая уха по сравнению с кнезовым обедом. У кнеза - изыск, для вкуса тонкого. Много с того обеда не наработаешь потом, сил не хватит. А у нас - хоть и попроще вкусом, но силу даёт, тому как без силы ни рыбаку, ни ныряльщику хлеб свой не добыть...

Смолчал я тогда. А что попусту языком-то молоть? У всякого - своё о жизни понятие есть. В общем, покивал я, да и пошёл себе прочь со своим зеркалом.

Полнолуние тогда было, так что до безлунной ночи хватило мне времени вдоволь. Лодку подновить, просмолить. Вёсла укрепить. Острогу заготовить... Так-то. А настала нужная мне ночь - я и отправился.

Всё сделал, как старый Лурга научил: над глубиной стал, зеркало в воду опустил, выбрал на небе звезду, что аккурат за моим плечом в зеркале отразилась... уставился. Сперва, правда сказать, всё к своей физиономии глазами возвращался. Смешно: сколько раз себя в зеркалах слюдяных видал, а тут - как в первый раз рассмотрел. Погляжу-погляжу, и думаю: ну что этой Векте во мне не так? Чем не хорош? Чем других хуже?.. Потом понемногу успокоился, на себя таращиться перестал, стал всё же на звезду глядеть. Тоже нелегко оказалось. То ли специально не упредил меня колдун, то ли не упомнил упредить: долго на звезду глядеть тяжело - она, и без того махонькая, то и дело на глазах мельчать начинает. Вроде как гаснет. Смигнуть - боязно, чтоб всё с начала начинать не пришлось. Сижу, таращусь, что есть сил... потом притерпелся. Вроде как и успокоился даже. Был момент, показалось - чуть не задремал. Чуть смигнул, да случайно на своё отражение глянул. Святая Гета! Отражение вроде как мне в глаза запоздало поглядеть! Неужто сработало? Отвёл я взгляд, снова за звезду уцепился. Сижу. Время мало прошло - снова не утерпел, на себя глянул. И обомлел. Лицо... да что там лицо - весь я в зеркале другой, тёмный, худой какой-то. Ты не скалься, я знаю, что говорю. Да, я и сам по себе - не пряник белый, с местными не спутаешь... да только тот, в зеркале, против меня словно уголь против необожжённого дерева был. И худей не в пример, хоть и не болезненной худобой. Жилистый такой, мышцы на руках да на груди играют. Глядит неотрывно из зеркала куда-то мне за плечо... ту звезду мою углядел, что ли?

Стал я тогда зеркало из воды вынимать. Аккуратно, по волосу, как Лурга учил. Сперва испугался - руки затекли, с места не сдвинуться. И зеркало вроде как потяжелело. Но потом дело пошло. Помаленьку, полегоньку - вот и рама можжевеловая, до мельчайшей впадинки знакомая, над водой показалась. Разогнулся я быстренько, да на дно лодки сел. Зеркало рядом с собой положил. Крепко я эту часть лургова рассказа помнил. Не разбить, не перевернуть! А как положил, так и закружилась голова. Думаю, не в колдовстве тут дело было: столько времени неподвижно, скрючившись, просидеть - у кого угодно голова закружится...

Одним словом, закружилась голова, сморгнул я. А как глаза открыл, глядь - в лодке-то я не один сижу! Сидит напротив, таращится на меня чуд морской: голый, худой, как щепка, тёмный, глаза без белков, чёрные волосы - сосульками, а с них вода капает. Попался!

Не успел я это слово подумать, как слышу, шелестит в ответ: "Попался". Согласно так шелестит, обречённо. Удивился я, что хельдов язык понимаю. Но бледно удивился, на настоящее удивление времени не было. Видел я, как хельд глазами на меня да вокруг зыркает - даром, что глаза без белков! Вот к зеркалу потянулся, но только пальцем раму тронул - зашипел, будто в костёр сунулся, руку отдёрнул. Глянул зло. Действует небесное железо, стало быть!

Посидели мы с ним, помолчали. Не хотелось мне первым разговор начинать. И дождался я. Хельд облизнул губы - язык у него узкий и острый какой-то оказался, что и говорить, нечеловеческий язык. Облизнулся мой хельд и спрашивает: чего надо? Вот только тогда я в свою удачу поверил. Не врали старые сказки! Неси, говорю ему, синих жемчужниц. Да чтобы не пустышки, а с жемчугом! Хельд головой кивнул, и как сидел, не поднимаясь, боком за борт лодки повалился. Тихо вода плеснула. Нырнул - как не было.

Я немного дух перевёл, зеркало аккуратненько на дне лодки поправил, чтобы случайно не задеть. Сижу, жду. И думаю. Если принесёт-таки мне чуд синие жемчужницы, как дальше быть? Неужели вот так взять и убить его? Отпускать живого боязно. Видел я, как он на меня зыркал. Когда на тебя таким взглядом смотрят, это долгой жизни не способствует, а очень даже наоборот. Отпустить, зеркало своё в воде перевернув, и быстренько к берегу грести? Так далеко мне до берега. А ну как хельд в лодку сумеет забраться да кинется? Драки-то я никогда не боялся, ежели со своими, со смертными. Но хельд - существо иное, то ли глубинное, то ли и вовсе - с оборотной стороны мира, я тебе уже говорил. И на что он способен, проверять что-то не хочется. По всему выходит - придётся убить.

А время уж сквозь полночь давно просочилось, небо из чёрного серым становится. Жду - всё нет и нет хельда. Может, никак жемчужниц не соберёт, а может, сумел из моей ловушки вырваться? Нагнулся я, нашарил на дне лодки свою острогу. Хорошая у меня острога была, ладная да прочная. Я пробежался пальцами по древку, ухватил поудобнее. Вспомнил, как поза-той луной всей вервью на лов выходили. Я этой самой острогой тогда немало рыбы добыл. Привстал я в лодке, размахнулся - вроде рыбу бью... Глядь - а мой чуд, оказывается, уже здесь! И когда успел подплыть только. Из воды одна башка торчит, рукой за борт лодки ухватился. На острогу таращится.

- Принёс? - спрашиваю.

Чёрная башка мотнулась утвердительно - стало быть, принёс.

- Давай, - говорю.

Шлёпнулась на дно лодки сумка, из морской травы сплетённая. Тяжело так шлёпнулась, весомо. Я быстренько одной рукой сумку ту распотрошил, убедился - и впрямь, синие жемчужницы, целых три штуки.

- Все три - с жемчугом? Почём знаешь?

Хельд вроде как даже обиделся:

- Я не человек, я вижу! - а сам всё на мою вторую руку, ту, в которой острога, смотрит.

Покосился и я на кованое острие. Вздохнул даже. Жалко мне его всё-таки стало, но своя жизнь - она завсегда дороже, как ни крути. А чуд мой всё не уплывает, как держался за борт, так и держится. Пальцы на руке длинные да тонкие, а между пальцами навроде перепонки... Видно, хорошо ловушка зеркальная держит.

Привстал я, удар готовя, а тут... святая Гета! За спиной у хельда какая-то тварь всплыла, да щупальцем ему по башке, как кнутом, хрясь! Вторым щупальцем шею захлестнула, на себя дёрнула. Он за лодку ещё держался, а глаза уже закатились - крепко, видать, тварь его приложила...

Спрут, говоришь? Ты меня за кого - за городского дурачка принимаешь? Был бы спрут - я бы так и сказал. А я тебе говорю - тварь какая-то невиданная. Спрутов-то я за свою жизнь много повидал, охотился на них, само собой. Мясо у спрута, хоть и жёсткое, да сытное... только таких размеров спрутов у нас никогда не бывало. Да с клювом навроде птичьего и с во-о-от такенными когтями на щупальцах, с присосками вперемешку...

Пока я дивился, тварь тоже замешкалась слегка, добычу свою от лодки моей отдирая. Подобралась близко... Тут у меня в голове как щёлкнуло что-то. Острога-то давно у меня в ладони, для удара приготовлена! Размахнулся я посильнее, да вколотил острие твари в глаз. А может, и не в глаз... Хоть и светало уже, а разглядеть толком не разглядел, некогда было мне разглядывать. От удара того тварь от хельда отпрянула, забулькала и нырнула. Тут и хельд наконец пальцы разжать соизволил, от лодки отцепился и плавненько так тонуть начал.

...Что на меня нашло - не знаю. А только острогу я не глядя в лодку бросил, на борт животом плюхнулся и мало не с головой - в воду. Успел-таки ухватить хельда за чёрные его патлы. Обратно в лодку втащил, на дно кое-как уложил, а сам - на вёсла и ходу. Где одна тварь водится, там и вторую жди. И, опять же, недопонял я, убил эту или раззадорил только. А вдруг она сейчас обратно вынырнет?! Гребу, помню, что есть сил к берегу, на хельда лежащего смотрю. Это ночью он мне чёрным показался. А рассвело - оказалось, смуглый просто, только кожа не в бронзу, а в зелень отливает. Как оливковые деревья по осени. Лежит, глаза закрыты, тонкая рука неудобно так под себя подвёрнута, не шевелится vjq хельд... живой ли? Вроде бы живой - жилка на шее неспокойная, бьётся. Смотрю, а у самого в башке одна только мысль крутится. Знаешь, есть такие морские создания, что без сознания под водой тонут, хоть она им - дом родной. Дельфины вот, киты, к примеру. А ну как и хельды - из таких? Позабыл я как-то, что в моей ловушке тот хельд и что я убить его собирался.

Да, ещё забыл сказать. Пока я с хельдом над полкой возился да тварь невиданную острогой угощал, поднялся ветер. Самый нормальный рассветный ветер, Западник. Нормальный-то нормальный, да только выгрести назад к своей верви он мне уж не дал. Смотрю - крепко сносит меня вдоль берега, почти к Дальней верви сносит. И подумалось тогда мне, что это - даже к лучшему...

Не знаю, что старый Лурга обо мне подумал, когда я на рассвете к нему в дом ворвался с полудохлым хельдом на руках. Но уберегла святая Гета - не убил, не выгнал. Выслушал меня, подошёл на хельда посмотреть. На меня покосился как-то странно. Указал на сундук в углу, куда ношу мою положить. А сам швырнул мне старое толстое одеяло и велел хорошенько в воде морской его намочить да обратно скорей нести. Мне думается, верно я тогда в лодке насчёт дельфинов смекнул: без сознания хельд в воде погиб бы. А только и без воды ему, как тому дельфину, - смерть. Вот и нужно было его в мокрое одеяло заворачивать.

День тот я плохо помню. Бегал бесконечно между берегом и лургиным домом - одеяло снова и снова в воде мочил, хельда им закутывал. Что уж там обо мне тамошние вервечане подумали - не знаю, да и не интересно мне это. Помню - косился кто-то, в спину что-то говорили... а я всё с одеялом мокрым мотался. Ещё - по слову колдуна стерёг отвары в очаге, чтобы из котелка не выкипели. Поил ими чуда своего. Миски подставлял, когда его то ли от тех отваров, то ли от яда твари наизнанку выворачивало... А хельд всё никак не мог определиться, жить ему или помирать. Колдун сказал, это ему от кер-лаунга на орехи досталось. Из лурговых слов я понял, это как раз та тварь, что рыбакам, сети за полкой ставить рискующим, эти самые сети в клочья рвёт. Странно только, что не видел её у нас никто. Ночная тварь, наверное. И, как сказал Лурга, ядовитая. Ну, это-то я и по виду хельда понял. От простого удара так глаза не закатывают и не налаживаются помирать... а хельд наладился. Несколько раз я уж думал - конец. Ругал себя, что из воды его напрасно вытащил. Не люблю напрасную работу делать.

В конце концов уже и Лурга вымотался так, что рукой махнул. Мол, сделал что мог, остальное во власти божьей. Рукой махнул, да и повалился на свою кровать - спать. Вечер уж спустился. Я тогда ещё раз к воде с одеялом сбегал, вернулся, укутал дохлятину мою. Стою у сундука, а ноги после эдаких-то ночи и дня подгибаются. Огляделся вокруг. На полу лечь, вздремнуть мало? На земляном полу - никак, грязи там мы с колдуном развели, покуда страдальца моего с того света на этот тащить пытались... А старик уж захрапел. Представил я себе его лицо, ежели будить начну и спрашивать, где мне лечь... представил, да и подвинул осторожно бесчувственного хельда, на сундуке рядом с ним устраиваясь. Широкий у Лурги сундук оказался, всё своё нажитое добро небось колдун в нём хранил. Или просто это хельд такой худой?.. Протянул я руку в темноте, до плеча, одеялом не прикрытого, дотронулся... тёплый хельд, совсем как человек, тёплый. Прислушался я. Показалось мне, что вроде как поспокойнее чуд дышать стал. Подумалось - неужто и впрямь оклемается? Только долго думать у меня не вышло - уснул, как провалился.

Проснулся от того, что луна в окошко заглянула. Узенький такой едва народившийся серпик, а достало света, чтобы разбудить. Или не луна была причиной? Одним словом, проснулся я и вижу: хельд глаза открыл, голову повернул и на меня своими бездонными зыркалами смотрит. Странно так смотрит, ну, да с его-то глазищами иначе смотреть не получится. Передёрнуло меня слегка от его взгляда.

- Не пялься, - говорю.

Он глаза прикрыл и отвернулся. Только сначала напоказ эдак взглядом мою руку проследил. Святая Гета! Я-то как заснул, руку на голое плечо ему положив, так и лежу! Отодвинулся я, сколько сундук позволил, - чуть на пол не свалился. Потом и вовсе сел - спать расхотелось.

- Ну что, оклемался? - спрашиваю. Молчит.

Тронул я одеяло - вроде бы мокрое ещё, но скоро всё же намочить надо.

- Лежи, - говорю, - сил набирайся, а я сейчас тебе горячего нацежу, вон, в котелке наверное ещё не остыло... а после схожу одеяло вымочу... ты не думай, это не я тебя, это кер-лаунг сзади напал. Не веришь - вон, Лургу спроси...

Говорю, а у самого аж пальцы занемели. Думаю, какая удача, что хельд мой - пленник да немощный! Я ведь с ним рядом заснул. А ну как загрыз бы он меня?! Но лежит хельд спокойно, даже повернулся на сундуке поудобнее. Умирающие, к слову сказать, так не устраиваются, голову рукой подперев.

- Тебя, я вижу, яд не берёт?

- У кер-лаунга яд такой, - шелестит хельд, - если сразу не насмерть, то проходит быстро.

Оно и видно, что быстро. Как и не валялся пластом весь день!

- Выходит, зря я тебя вытащил? - усмехаюсь.

- Если бы не вытащил - я бы умер.

Вот оно как! Не ошибся я всё же... А у хельда, видно, любопытство проснулось.

- Жемчужницы для кого? - шелестит.

- Для девчонки.

Кивнул чуд головой - понял, значит. Видать, и у них на дне зазнобы-вертихвостки есть... Сам не знаю, зачем - стал я ему про Вектю рассказывать. Рассказываю, и сам не пойму: чего я так из-за девки загорелся, что с этим клятым зеркалом на рожон полез? Ну, женился бы на другой какой, вон их, ладных да справных, в нашей верви - через два дома в третьем... А хельд будто мысли мои прочёл.

- Не любишь ты её, - покачал головой, - никогда не любил...

Я, ясное дело, в ответ взвился. Ты-то, говорю, рыбья кровь, что в этом понимаешь?! Вот тут-то всё и началось.

Не успел я и глазом моргнуть, как чуд из кокона своего мокрого вывернулся, одним прыжком с сундука взвился и рядом со мной оказался. Словно и не лежал полумёртвый весь день! Я даже крикнуть, Лургу разбудить не сообразил - от неожиданности молча попятился. Остановился, только когда спиной с брёвнами стены встретился. Стою, в стену вжался, а хельд близко-близко, глаза бездонные блестят, рот приоткрыт - зубы видны мелкие да острые... нечеловечьи зубы. Вот он руки раскинул, пятернями своими перепончатыми по стене по обе стороны от лица моего шлёпнул...

Я голову вздёрнул, чтобы хоть как-то от него отодвинуться. Напрасно, только затылком о стену треснулся, да ещё горло для хельдовых зубов открыл. Рванулся я, да неуклюже как-то. Он будто ждал, чтобы я голову опустил, горло защищая - сразу своим лбом к моему лбу прижался. Тут и заглянул я ему в глаза. В первый раз за всё время по-настоящему заглянул, и веришь - как со скалы в воду бросился. Закружилось передо мной всё, поплыло...

Проморгался, смотрю - на полу сижу, о стену опираюсь. Давно сижу видно, шея и спина здорово затекли, а в окошко уже утренняя серость полезла, звёзды погасли. И хельд здесь же, рядом, на полу сидит - прям как прошлой ночью в лодке: коленки острые около ушей, чёрные волосы - сосульками... разве что не такой мокрый, как тогда, да с волос не каплет. Повернул я голову - Лурга как спал, так и спит, носом посапывает. Видать, за день так намаялся колдун, что его даже наша с хельдом возня проснуться не заставила. Хотел я сперва крикнуть, разбудить его. Да раздумал. Жив же, и хельд вроде бы ничего мне не сделал... а чуд голову эдак к плечу склонил, посмотрел с любопытством.

- Оклемался? - спрашивает. Ну прям, как я его перед тем спросил.

Не ответил я ему. А то он сам не видит!

- Помнишь хоть что-нибудь? - не унимается хельд.

...И тут я вспомнил.

То ли сон, то ли бред мне привиделся, пока я, сомлев, у стены валялся. Хотя, на сон не похоже - не бывает таких ярких снов. Или то хельд расстарался? Не зря же он меня теперь расспрашивал...

Вспомнил я невиданные земли, людей в странных одеждах. Больших зверей, по двое - по трое запряжённых в повозки и тянущих эти повозки по огромным плоским землям. Разве ж бывает так, чтобы одна только ровная земля - ни гор тебе, ни воды?.. Ещё видел диковинные лодки размером с целый лодочный сарай. Не на вёслах лодки, а с большими такими полотнищами сверху. Я так понял - те полотнища ветер ловят и ветром лодка движется... И города - не верви, а целые города у моря, с крепостными стенами, домами и башнями, такими высокими, что кажется, вот-вот - и проткнут они небо... И всё - яркое, настоящее.

Знаешь, как это бывает - вроде бы правду тебе бают, а ты сразу понимаешь, что это - ложь. А бывает и наоборот: города, люди - в диковинку, а ясно, что в диковинку они только потому, что ты - простой дремучий вервичанин, мира не видевший. Так и со мной тогда случилось. Почему-то сразу поверил я, что сон этот мой - реальный. К примеру, город в том сне один был - я так сразу понял, что это тот самый город, где наш кнез живёт. Откуда понял? Боги ведают... А ещё понял я, что не успокоюсь, пока хотя бы малую толику во сне увиденного въяве не увижу. А Вектя... что - Вектя? Жаль её, конечно. Пропадёт, так и останется в девках из-за дурацкого своего желания. Потому что вряд ли кто ещё на такую круговерть отважится, как та, в которой я оказался.

Схватился я тут за голову. Святая Гета! Да того ли я в жизни желал?! Это что же получается? Получается, чуд морской мне объяснил, что для меня в жизни - настоящее, а что - как то отражение в зеркале, чужое, призрачное...

Посмотрел я на хельда... да вдруг некстати как-то вспомнил, что зеркало волшебное так в лодке и осталось. А ну как перевернёт его кто? И жемчужницы! Я же их тоже в лодке бросил! Выкинул я из головы свой сон - на время. Встал, Лургу разбудил. Сказал, что отлучусь ненадолго, одеяло с собой прихватил - в воде морской намочить, да и поспешил к берегу. В который раз за прошедший день. Хельд, как я выходил, так на полу сидеть и остался, с места не сдвинулся.

Нашёл я на берегу свою лодку, вёсла свои, рядом с лодкой на песок брошенные. Никто к ней так и не подходил - только одна цепочка следов, моих следов, и тянулась от воды. Вот и сумка из морской травы, на дне лодки лежит. Хорошо, что хельд жемчужницы в такой сумке приволок - трава влагу сберегла, стало быть, жемчужницы не погибли, живые. Нагнулся я, сумку поднял... святая Гета! Зеркало моё, что я аккуратно так на дно лодки клал, зеркало-то разбилось! То ли тогда, когда я кер-лаунга острогой привечал, то ли тогда, когда прибитого хельда в лодку втаскивал... не помню, не заметил. А только лежит сверху на зеркале моя острога, а слюда зеркальная во-о-от такой трещиной скалится.

Что тут скажешь? Сел я прямо рядом с лодкой на песок, прямо там, где стоял, сел. Сумку травяную в руках сжимаю, пялюсь на слюду, аккурат пополам треснувшую. Это что же, думаю, выходит? Выходит, хельд-то мой и не в ловушке давно? Это ночью, когда я рядом с ним уснул, он запросто убить меня мог?! Тут я сообразил, что оставил его в доме с Лургой наедине. Лурга, конечно, колдун. Но ведь старик же! И что вольному чуду морскому в голову стукнет - лишь боги ведают... Подхватил я сумку, с места сорвался, да скорей к лургову дому побежал. Прибежал... смотрю - в доме один только Лурга. Стоит, в окно так задумчиво смотрит. А хельд сгинул. Только сундук весь мокрый остался.

Постоял и я рядом с Лургой.

- Зеркало разбилось, - говорю.

Он кивнул, - сам понял, мол. Подумал я, подумал, да и достал из сумки одну жемчужницу. Вскрыл ножом, нашёл синий переливчатый шарик. Протянул колдуну. Он бровями подвигал удивлённо.

- Ты уже расплатился, - говорит.

- Это - за хельда, - отвечаю.

Взял он жемчужину. А я в тот же вечер домой вернулся. Ещё одну жемчужницу вскрыл - матери жемчуг отдал. Последняя жемчужница у меня осталась. На следующий день пошёл я в дом к вектиным родителям.

Слухи у нас быстро бегут, иной раз быстрее людей. Вот и в тот раз не успел я до вектиного дома дойти, гляжу - полверви к её двору подтянулось. Подошёл я, перед дверью трижды в ладоши хлопнул. Вышла Вектя во двор вместе с родителями. Смотрит на меня во все глаза... а на лице такой страх, такая опаска написана... не стал я время тянуть. Отдал ей раковину, протянул нож. Она, пока жемчужницу вскрывала, мало не поранилась - так руки у неё тряслись. Я не стал помогать. Ещё скажут потом - обман, подлог... А как вскрыла Вектя раковину да достала жемчужину, тут я родителям её поклонился и сказал, что освобождаю их дочь от замужнего слова. Сказал, да и пошёл домой. За спиной вервечане загомонили, вектин батя меня окликнул... да мне уж не до них было. Дома мать ждала. Сумку она мне с вечера собрала... отпросился я у неё. В кнезов город. Или дальше куда, - насколько сил да желания хватит. Да, и обязательно хочу я на те огромные лодки вблизи поглядеть...

Спрашиваешь, неужто хельд так без следа и сгинул? Ну почему же - без следа... как раз перед тем, как нам с тобой встретиться, он меня с берега окликнул. Во-о-он за той скалой, там дорога близко к берегу подходит...

Мы с ним долго говорили. Обо всём и ни о чём. Знаешь, как это между друзьями водится? Я ему половинку зеркала отдал. Правда, небесное железо он попросил меня из рамы вытащить. Я вытащил. Я - не хельд, надо мной оно власти не имеет. Он? Что - он? Сделал ли он мне ответный подарок? Чудак-человек! Это и был мой, - мой! ответный подарок. Подумай - поймёшь.