Крымов Илья Олегович : другие произведения.

Огонь и смерть

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Небольшой рассказ, события которого происходят в тёмном средневековом мире, где почти единственной защитой людей от чудовищ и колдовства является Церковь Кобинчи и Орден Охотников. Это мир ночных страхов, межрасовой ненависти и затянувшейся на века войны ради выживания.
  Семеро братьев и сестёр прятались в листве ночного леса, следуя за Кимелити, которая вела отряд домой. Они перепрыгивали с дерева на дерево, бежали по ветвям и подвешенным меж них верёвкам, скрученным из лозы. Семеро братьев и сестёр защищали её, время от времени отставая, путая следы и следя за великанами, идущими по земле. Во тьме ночного леса те преследовали Кимелити, чтобы отнять у неё чадо.
  Прилетела сойка от Лювари, который сообщал, что великаны нагоняют их. Кимелити с братьями и сёстрами мчалась по древесным тропам, и в лесу им не должно было быть равных в скорости, но великаны никак не отставали, хотя весь лес стоял против них.
  - Как же у них это получается?
  Она отправила Лювари послание вместе с сойкой - надо устроить засаду и постараться убить хотя бы нескольких преследователей. Стрел много и наконечники их смазаны ядом, луки лесного народа не знают промаха и темень не преграда для глаз детей листвы... они не получат её чадо!
  Кимелити остановилась на ветке раскидистого дуба, прислонилось спиной к растрескавшейся грубой коре, поросшей мхом, и смогла, наконец, перевести дух. Её уши слышали, как живительные соки текут внутри древа, как поётся древняя песня его жизни в шёпоте листьев и скрипе веток на ветру. Малыш, которого она бережно несла всё это время, заворочался, его пухлощёкое личико сморщилось, и звонкий детский голосок вот-вот должен был полоснуть по лесному мраку, когда Кимелити посыпала на него пыльцой.
   - Ещё немного, моя прелесть, ещё совсем чуть-чуть, зашептала она. - Скоро мы будем дома, а пока плакать нельзя, моё сокровище. Чудовища хотят отнять тебя у нас, но мы не отдадим тебя им, моя прелесть. Не отдадим...
  Братья и сёстры собрались вокруг, она чувствовала их на ближайших деревьях, настороженных, решительных и... испуганных. Таких же, как она. Кимелити пропела птичьим голоском, спрашивая у братьев и сестёр, готовы ли они? Эдолари ответил сразу, Иханна и Дилеари - чуть погодя, остальные предпочти промолчать. Они готовы.
  Кимелити прикрыла глаза, обращаясь в слух, и, да, великаны были уже близко. Она поняла это благодаря лесу, которого тревожило появление чудовищ. Чем ближе они подходили, тем больше дисгармонии проявлялось в песне древ. Чужаки, чудовища, убийцы лесного народа!
  Кимелити прикоснулась к стволу и на том месте немедленно выросла огромная чага, в которую, как в колыбель она уложила малыша. За спиной в колчане, скрученном из листьев, ждали своего часа стрелы и лук из юной ветви с тетивой, которую Кимелити сплела из собственных волос. Шкуры великанов прочны, но и в них есть мягкие зазоры, и стоит только вогнать туда стрелу, как злобное чудовище начнёт корчиться в муках и вскоре подохнет. А в меткости детям листвы равных не было.
  Нет-нет, лук и стрелы подождут, они есть у всех братьев и сестёр, но лишь Кимелити может петь с деревьями. Это намного ценнее сейчас. Нужно начать песнь немедля, чтобы успеть к подхожу чудовищ.
  Дочь листвы, дитя леса, поющая с деревьями, она выпрямилась, прислушиваясь, и стала раскачиваться из стороны в сторону. Её ноги вросли в тело дуба, её собственное тело стало ветвью, её кожа обратилась корой, а волосы - листьями. Жизнь древа потекла сквозь неё, песнь леса зазвучала в ней громче. Она - сам лес, жизнь изначальной природы, скрип живой древесины, шёпот листвы. Кимелити запела голосом леса, растворяясь в нём и питаясь его извечной силой.
  Чудовища шли вперёд, оскверняя священный ночной мрак свирепым пламенем. Деревья видели их, видели их травы и кустарники, видели папоротники и лианы. Лес взирал на великанов, которые из века в век несли ему лишь боль. Огонь и смерть... убийцы древ, безумные гасители жизни. Она видела их так, как видел их лес, и они были ужасны. Четверо полосатых и десятеро серых ступали по чаще, убивая травы и кустарники стальными клинками.
   - Готовьтесь, - прошептала Кимелити.
  Её братья и сёстры, напряжённые, готовые к бою, достали стрелы и наложили их на луки.
  Вожак великанов нёс в руке пылающий клинок, следом за ним шёл второй полосатый с длинным копьём и колдовским факелом, третий держал стреломёт, а четвёртый нёс на плече огромный страшный топор. Их безумные глаза пылали смертельным жаром, в пастях их сверкали серебряные зубы, а стопы их увлажнились от растительной крови, пока они расчищали себе путь. Та боль отзывалась в Кимелити, но она терпела, как терпел лес.
  Вожак остановился, рокот его голоса разогнал мелкое ночное зверьё, великаны подняли оружие. Они знали, что дети листвы рядом, они чуяли их также, как лесной народ чувствовал смрад великанов и жар их безумия.
   - Убейте их, - прошептала Кимелити.
  Тихо затренькали тетивы, зашуршали по воздуху стрелы и великаны подняли рёв. Единожды выстрелив, дети листвы немедленно бросались прочь, укрытые ветвями и чарами поющей. Они меняли свои позиции, стреляли, и меняли позиции вновь. Великаны ревели и выли, первая же стрела угодила одному из них в горло, и теперь он бился на земле, истекая кровью, пожираемый ядом. Вожак приказал остальным защищаться и чудовища выстроились кругом, подняв щиты. Сам он вышел вперёд и уже три стрелы, которые пытались клюнуть его в горло, столкнулись с мечом. Безумно быстрый, он отбил их одну за другой, водя из стороны в сторону огненными сферами, которые служили ему глазами.
  Великан со стреломётом вскинул оружие, и тяжёлая стальная стрела выгрызла из тела вяза огромный кусок, едва не взорвав голову Дангулу. Тот отскочил, взлетел вверх по стволу, выстрелил и вновь ринулся прочь, когда вторая стальная стрела срезала ветвь, на которой он стоял мгновение назад.
  Ещё один из серых великанов рухнул на землю, когда стрела Дилеари ранила его в сгиб локтя, но затем Кимелити содрогнулась, почувствовав его боль и агонию! Один из полосатых великаном метнул своё копье, и оно пронзило живот Дилеари. Великан дёрнул за цепь, которая крепилась к копью и брат рухнул с дерева вниз, его предсмертный вопль оборвался прежде чем тело коснулось земли. Кимелити издала крик муки по мёртвому брату, а его убийца уже смотал цепь и поднял над головой копьё. Он потрясал телом отважного воина и подбадривал серых великанов, пока вожак не оборвал его.
  Стрелок продолжал поливать лес стальными стрелами, которые калечили деревья. Бедная Иханна, самая ловкая и быстрая среди детей листвы в кой-то веки не успела увернуться, снаряд взорвал ей грудь и пригвоздил к стволу дерева. Из глаз поющей брызнул древесный сок, она всхлипнула, и лес отозвался на её горе. Всхлипы превратились в вой, когда вожак великанов поднял вверх кривой жезл, раздался грохот, и голова Лювари взорвалась, от врезавшегося в неё куска раскалённого металла. Братья и сёстры погибали ради неё и её чада...
  Довольно! Пора вступать в битву!
  Ветвь, которой была Кимелити, отломилась от тела дуба, и песнь древ в ней звучала громко. Подобно феям она полетела вниз на эфемерных крыльях.
   - Осквернители леса! Пожиратели жизни! Сеятели смерти! Вам нет места под сводом крон! Вам и вашему проклятому огню!
  Она вскинула тонкие руки с трепещущими дубовыми листочками, которые успели отрасти на них, и лес отозвался на её голос. Из земли потянулись корни, быстрые и злые, которые окутали и проросли сквозь двоих великанов, вспарывая их шкуры. Как же сладко звучали их предсмертные вопли!
   - Убийцы! Убийцы! Убийцы! Пусть ваши тела уснут в корнях деревьев и накормят их своей плотью!
  Песнь леса звучала в душе Кимелити всё громче, пока стальная стрела не врезалась поющей с деревьями в живот, вспорола толстую дубовую кору, которая была ей вместо кожи и пронзила древесную мякоть - её плоть. Холодный металл жёг её страшной болью. Кимелити схватилась за наконечник, вылезший из спины, и, визжа, выдрала стрелу из тела. В отместку она наслала корни на великана-стрелка, но те напоролись на стену огненных слов и отпрянули, дымясь, после чего топор другого великана порубил их на куски в мгновение ока.
   - Лес поглотит вас всех!
  Незримый молот жара рухнул на поющую, отшвырнув её прочь. Вожак великанов шёл к ней, сжимая в одной руке раскалённый докрасна меч, а в другой - такое же пылающее клеймо. Его страшный рёв тряс мир и вырывал из Кимелити всю её решимость. Огонь его глаз прожигал поющую сильнее, чем проклятая великанская сталь, он подступал всё ближе, ревел всё громче, жар его меча обугливал её кору. Стрелы братьев и сестёр натыкались на его клинок и вязли в полосатой шкуре, Эдолари погиб от цепного копья, пронзившего его грудь, а вожак великанов был всё ближе. Тенями с деревьев соскользнули Баоле и Миркули, отважные и верные сёстры. Они встали рядом с опалённой Кимелити, и начали пускать стрелу за стрелой... ни одна так и не дорвалась до мякоти. С коротким невнятным криком Миркули отлетела прочь, когда тяжёлая стальная стрела пробила ей грудь. Кимелити закричала от боли, которую ощутила её сестра в последний миг жизни. Баоле отбросила лук, выхватила ножи и набросилась на вожака. Много раз она с лёгкостью вспарывала мягкие глотки великанов, таких медлительных и громоздких, но вожак оказался быстр и проворен словно охотящийся горностай, он отразил её стремительные удары, а потом вонзил пылающий клинок сестре в горло. Там, позади, Кимелити видела это через деревья, Дангул спрыгнул с ветвей и воткнул стрелу в шею одному из серых великанов. Оставив обречённое чудовище биться в агонии, он хотел перепрыгнуть на следующего врага, но другой серый ударил его щитом, сбил на землю и опустил на голову меч. Земля оросилась зелёной же кровью.
  Засада была ошибкой. Её братья и сёстры погибли из-за неё, из-за её неопытности и слабости. Погибли зря... но пока остались какие-то силы, пока песнь ещё не затихла, Кимелити должна попытаться отомстить за них! Корни и ветви древ отозвались на её голос и потянулись к великану, но в ответ из пасти чудовища выметнулось пламя. Он ревел и рычал, опаляя лес, его раскалённая сталь рубила живые побеги, множа смерть. Шаг за шагом он становился ближе, пока не закрыл собой весь мир. Клеймо врезалось в грудь Кимелити, и она завизжала от ужаса и боли, когда проклятый металл выжигал в её плоти проклятый знак. Сила древ покинула её.
  Великан стоял рядом с обессилевшей поющей и что-то рычал, лязгая серебряными зубами. Последним, что она видела в своей жизни, была его приближающаяся стопа за миг до того, как лопнул её череп.
  
  Утро выдалось туманным и холодным. Солдаты кутались в плащи, а женщина плакала, сидя на коленях.
  Она зачем-то продолжала сжимать в руках сплетённую из тонких молодых веточек фигурку младенца, которую обнаружила в колыбели ночью. Сжимала её и плакала над ней. А солдаты продолжали кутаться в плащи, стараясь не смотреть в её сторону. Сама фигурка своим видом вызывала омерзение в богобоязненных душах этих людей, да и бесконечные рыдания простолюдинки раздражали. Но кто запретит матери оплакивать родное дитя? Даже лейтенант Най, уж насколько суровый и жёсткий человек и тот не спешил её затыкать. А ведь его наверняка мучило и собственное горе. По крайней мере, солдаты об этом догадывались.
  - Пятый за два месяца, - в который раз вздохнул Гвилле.
  - Заткнись уже, и без тебя тошно! - На ольдермана снисхождение лейтенанта не распространялось, так что можно было немного отвести душу. - Иди, лучше, отведи её к себе!
  - Вот только этого горя мне и не хватало, герр лейтенант, - отозвался старик, ничуть не обидевшись.
  - Так определи к кому-нибудь пока не сможет вернуться! Ведь есть же родня!
  - Никто её к себе не потащит. Зря она эту куклу в руки взяла. Грязь это и скверна. Теперь и сама она...
  - Так тащи в храм! - заорал Най.
  Солдаты встрепенулись, Гвилле испуганно отскочил, и только безутешная мать не перестала рыдать.
  - Пусть священник польёт её святой водой и заставит читать молитвы! Я не знаю! Просто убери её отсюда!
  Ольдерман, попытался поднять женщину с колен так, чтобы поменьше к ней прикасаться, всё время бормоча имя Кобинчи. Тихонько подталкивая её клюкой, он направился к небольшой башенке храма, над которой в тумане проглядывался солнечный диск, пронзённый чёрным копьём. Холод щекотал поджилки.
  - Ничего не нашёл. - С крыльца дома вышел Бруно. - Ничегошеньки, герр лейтенант. Пустили по раме молодые побеги, те тихохонько выломали окошко, вот эти твари и залезли. Так и вытащили мальца.
  - Видать, она потому и проснулась посередь ночи, что сквозняк, - поделился своим мнением Пауль.
  Най, рыча, наступил на плетёную куклу и та с треском сломалась, но лейтенант продолжал топтать её, богохульствуя на чём свет стоит так, что слюна по все стороны брызгала. Солдаты отвернулись кто куда, чтобы не дай Кобинчи, не посмотреть командиру в глаза. А то ведь можно было и кулаком по лицу схлопотать ни за что, ни про что.
  - Лейтенант Най! Лейтенант Най!
  Со стороны дороги бежал Петир. Те солдаты, которые уже стояли возле несчастливого дома, втянули головы в плечи, представляя, как попадёт молодому дураку, попавшему под горячую руку. Лейтенант поднял на подбегающего мутные от злобы глаза и сжал кулаки.
  - Он подъезжает, герр лейтенант! Он уже почти здесь!
  - Кто?
  - Хексенйегар! - прошептал Петир враз осипшим голосом.
  Офицер торопливо зашагал к дороге. По пути его облаяло несколько собак. Они всё ещё не привыкли к солдатам и считали их чужими.
  - Ночью надо было лаять, паршивые сучонки, - прошипел лейтенант Най.
  Он выбрался на дорогу, возле которой стояла деревня Войга, но, осмотревшись, никого не увидел. Туман скрадывал всё и вся за пределами двадцати шагов вокруг, глотал звуки и запускал холодные пальцы под плащ. Скрипя зубами, лейтенант хотел было пойти и начистить юнцу Петиру рожу, но прорезавшийся в сером мареве скрип колёс и лошадиный храп его задержали.
  Сначала появилось бельмо света, которое становилось всё ярче по мере того, как набухал темнотой силуэт приближающегося фургона.
  Йегарваген. Из его крыши торчала печная труба, стены защищали панели морёного дуба и стали, покрытые множеством царапин и вмятин, в которых имелись небольшие бойницы с волоковыми задвижками. Тащили йегарваген два исполинских рьёмксих тяжеловоза, также покрытых бронёй. На месте, где должен был бы сидеть возница, была бронированная выпуклость со смотровой щелью, из которой к лошадям тянулись вожжи. Над ней и покачивался одинокий фонарь.
  Йегарваген остановился, в его стенке с лязгом открылась бронированная дверь, и изнутри пахнуло духом, от которого Ная замутило. Кровь, пот, какие-то травы, зловонный раствор для дубления кож, церковные благовонья. И железо. Изнутри сильно пахло железом. Хотя, возможно, это была всё та же кровь. Наружу выпала металлическая лестница-подножка и из тьмы фургона показалась высокая фигура в красно-чёрных одеждах.
  - Моё почтение, герр...
  Най умокл, видя, как за первым, из фургона выходит второй мужчина, а затем - третий. Пожилой, зрелый и юнец, все трое в длиннополых красных камзолах и тяжёлых плащах, красных с чёрными полосами. Их головы венчали высокие шляпы с фазаньими перьями, широкими полями и ремнями с массивными бляхами. Хексенйегары.
  - Я лейтенант Най, - обратился офицер к старшему из этой троицы, седому хексенйегару с крупным носом и аккуратной острой бородкой,- марнегаузский охранный гарнизон.
  Пожилой мягко улыбнулся и ничего не ответил. Зрелый хексенйегар, широкоплечий силач с чёрной бородой, усмехнулся, сверкнув серебряными зубами. Юнец не отреагировал никак.
  - В этих местах стали пропадать дети, поэтому мы здесь. А вы?
  Най вздрогнул от этого голоса. Негромкий, но грозный, как рокот далёкого камнепада, он доносился из тёмного, пропахшего смертью чрева йегарвагена.
  - Герр...
  - Соломон ван Хелленбах.
  - Герр Соломон, мы... обер-бургомистр Марнегауза разослал несколько рот по дорогам от Тульнарских гор до берегов Райна. Мы ищем и вылавливаем лихих людей, которых в этих землях порядком развелось в последние годы. Моё отделение обосновалось в Войге, отсюда и выходили в рейды по лесам, когда получали приказ...
  Четвёртый хексенйегар вышел на тусклый свет. Он был выше прочих, не молод и не стар, сухой, жилистый, с широкой грудью, длинными ногами и руками. Лицо его тоже было длинным и худым, со впалыми щетинистыми щеками, жёстким ртом, прямым носом и глазами, глубоко засевшими в черепе. Под красно-чёрными одеяниями угадывались латы, на кожаном поясе висело три пистолета, длинный тонкий меч в чёрных ножнах, кинжал, маленький топорик, хексенйегарское клеймо и несколько мясницких крюков.
  - Отведи нас на место последней пропажи, добрый человек, - попросил старший.
  - Не нужно, я чую их вонь даже отсюда! - Чернобородый глубоко втянул носом воздух и зашагал в сторону последнего пострадавшего дома.
  Старик и юноша последовали за ним, а высокий остался у йегарвагена. Он мрачно, кривя стиснутым ртом, осматривал поддёрнутую туманом округу, пока Най мялся у обочины. Офицер постарался бы ответить на любой вопрос посланца Церкви, но сам заговаривать с хексенйегаром не решался. Боязно было.
  К дороге выбрались его подчинённые. Напуганные и продрогшие они сгрудились вокруг лейтенанта как овцы, надеявшиеся на защиту пастуха от голодного волка. И ведь знают же, что хексенйегар не враг любому богобоязненному человеку, а всё едино трепещут перед ним. Ничего не поделаешь - трудно держаться молодцом рядом с тем, кто даже на нечисть наводит страх.
  Троица, ушедшая к дому, вернулась.
  - Как ты и говорил, это они- бросил старший, хмурясь, отчего на его лице проступило множество морщин. - Пришли, тихо выломали окно и унесли. Оставили взамен воргорена, но кто-то его сломал.
  - Жаль, - молвил высокий, - будь у нас целый воргорен, это облегчило бы поиски.
  Он взглянул из-под шляпы на лейтенанта Ная, и офицер задрожал. Кровь отхлынула от его лица, и побелевшие губы сжались в тонную ниточку. Хексенйегар более никак не выказал своего недовольства и повернулся к старику.
  - Родители?
  - Отец напивается у соседей. Где мать никто не знает...
  - Она в храме! - взволнованно кукарекнул Петир.
  Высокий немедля двинулся к часовне, остальные хексенйегары устремились за ним. Немного помедлив, Най бросился их догонять. Четвёро вошли в храм, снимая шляпы, и прошли меж грубо сколоченных скамей к алтарю, возле которого лежало содрогающееся тело. На алтаре покоился солнечный диск, откованный из красной меди и пронзённый копьём чёрного железа - символ Кобинчи, средоточие святости и силы бога, спасшего человечество. Рядом с рыдающей женщиной сидел тонкий словно сухая ветка старец в мешковатой шерстяной сутане.
  - Я долго молился Ему, взывая о помощи, - его дребезжащий голос полнился скорбью и болью, - но бог не слышал моих молитв. Наши дети исчезали из колыбелей, горе поселилось в наших домах и сердцах.
  - Он послал нас на помощь, отец, - ответил высокий, - ваши молитвы услышаны. Благословите на охоту.
  Они опустились на колени подле алтаря, а старый священник с трудом поднялся и встал над их склонёнными головами.
  - Именем Кобинчи, бога, спасшего всех нас, благословляю на праведное дело верных сынов Его. Несите возмездие врагам рода людского, несите им страх, несите огонь, несите смерть.
  - Да будет так, - ответил высокий, положа руку на сердце, - именем Кобинчи, все нелюди должны умереть.
  Хексенйегары поднялись.
  - Эта несчастная может говорить? - спросил старший.
  - Адна убита горем. Я читал над ней молитвы, призванные очистить бедное дитя от скверны, но если вы дадите мне немного времени, я заварю успокаивающий взвар.
  - Она ничем не сможет нам помочь, - качнул головой тот, кто назвался Соломоном. - Они украли ребёнка ночью, а сейчас раннее утро. Значит у этих тварей несколько часов форы. По лесу ни ходят быстро, так что каждая минута на счету. Вооружаемся и выходим.
  Хексенйегары двинулись к дверям, но Соломон задержался - в край его плаща вцепилась дрожащая рука.
  - Герр... майнгерр...
  - Отпусти, - приказал он.
  Но Адна не отпустила. Она подняла на него воспалённые глаза.
  - Верните моего ребёнка, заклинаю вас!
  - Мешаешь. Отпусти.
  - Майнгерр...
  Он стряхнул с себя простолюдинку.
  - Майнгерр!
  - Молись, и уповай, что Он тебя услышит.
  Лейтенант Най пошёл за хексенйегарами обратно к йегарвагену.
  Окунаясь в мрачное нутро своего фургона, они возвращались с оружием в руках. Под чёрной красной тканью на воинах Церкви были их знаменитые латы - порождение кузнечного искусства, молитв и древних заклинаний. На поясах они крепили пистолеты, метательные ножи и топорики, маленькие ручные арбалеты со складными рогами. Прозрачные круглые бутыли со святой водой и святым маслом также занимали своё место в поясных кармашках. Чернобородый силач взвалил на плечо огромную секиру, молодой спрятал под плащом два коротких меча и взял громоздкое чудовище - многозарядный механический арбалет с запасом освящённых болтов. Самое странное оружие оказалось у старшего - это был гарпун с тонкой длинной цепочкой, конец которой крепился браслетом к правому плечу. Чтобы орудовать такой вещью, нужно было иметь большой опыт. Ещё он взял короткий металлический жезл, который заткнул за пояс. Бородач вытащил из фургона два массивных деревянных сундука с кожаными ремнями.
  Высокий хексенйегар не взял из фургона ничего.
  - Майнгерры... можно ли и нам пойти с вами? - выдавил лейтенант.
  По тому, как хексенйегары стали переглядываться, Най понял, что они немало удивились.
  - Охота - не место для простых людей, - качнул головой старший.
  - Сколько они там протянут? - усомнился молодой.
  - Исключено! - отрезал силач.
  - Пусть идут.
  Остальные удивлённо воззрились на высокого. Несомненно, этот мрачный тип среди них был самым главным.
  - Как они ранили тебя, лейтенант? - спросил он, взглянув на офицера.
  Най только теперь разглядел его глаза - белёсые, светло-серые, почти белые... почти мёртвые. Более страшного взгляда он не встречал.
  - Меня... мой... они убили нескольких моих людей прошлой ночью, просто взяли и перерезали им глотки. Я должен отомстить.
  Высокий кивнул.
  - Если сможешь набрать десятерых храбрецов, можешь идти с нами. Но и ты, и они должны знать, что живыми от силы вернётся треть. Охота не место для простых людей, это верно.
  - Я... я скажу им. А если что, то пойду один.
  Хексенйегар не ответил. Лейтенант отправился к своим людям, но краем уха ещё смог услышать слова старшего:
  - Что ты делаешь, Соломон?
  - Так угодно богу, - был ему ответ.
  Солдаты смотрели на командира взволнованно и нетерпеливо. Как назло зарядил мерзкий промозглый дождь, старавшийся попасть людям за шиворот.
  - Ну чего там, герр лейтенант? - спросил Пауль, шмыгая распухшим красным носом.
  - Они идут охотиться.
  - Ну, слава Кобинчи...
  - Я иду с ними.
  - Ох...
  - Лейтенант, а, может не стоит...
  - Я отомщу за Патрэка, Лимана и Ульфа. Хексенйегары сказали, что я могу взять десятерых добровольцев. Силой за собой не потащу. Они сказали, что лишь половина сможет вернуться обратно живьём.
  - Половина, - повторил Том Бекас.
  - Ох и не солдатское это дело - с нелюдью воевать,- сказал Ульрих, выражая всеобщее мнение.
  - Ошибаешься, сын мой.
  Никто не заметил, когда священник приблизился к ним. Старик кутался в некрашеную шерсть сутаны и мелко дрожал, но голос его звучал отчётливо.
  - Не всегда были те, кто выступал на охоту длинною в жизнь. В те далёкие времена, когда люди лишь только-только ступили на сии священные земли, все они были обычными. Воины в простом железе, с простой сталью в руках. Всё что у них было - это огонь и вера. А ещё великая жажда жить. С этим они и шли против нелюдей, с этим они завоёвывали для нас, своих потомков, новый мир. Намного позже появились первые хексенйегары, которые вели свою охоту по предназначению Кобинчи. Но до них тысячи отважных людей сражались и погибали, проливая огонь своей веры на нелюдей. Все они обрели своё место рядом с богом и покрыли себя святой благодатью.
  Пошатываясь от налетевшего ветра, старик отправился к хексенйегарам, и о чём они говорили, солдаты не слышали.
  - Я пойду!
  - Петир, прыщ, тебе что, в объятья Кобинчи попасть не терпится? - покривился Одерляйн. - Простите, герр лейтенант, против людей я завсегда ваш, но в лес к этим тварям я не ходок!
  - Будто мы в лесу не бывали, - проворчал Гюнтер.
  - Не дальше одного дневного перехода,- шмыгнул носом Пауль, - по тропам лесорубов и охотников, к логовам таких же людей, как и мы, которые тоже боятся заходить в чащобу.
  Солдаты тихо зароптали.
  - Я тоже пойду,- продолжил Пауль. - Дело богоугодное, а у меня на душе довольно грехов, которые постом да покаянием не смыть. Да и не можно герра лейтенанта оставлять.
  - Я иду, - хмуро кивнул Гюнтер.
  - Я тоже, - подал голос Том Бекас.
  Вслед за ними вызвались Бруно, Лейкман, Курт, Тиль, Готлиб и Артур. Итого десятеро сорвиголов. Най скрипнул зубами. Он знал, что вызовется Пауль, с этим толстяком Най возится не первый год, несколько раз спасал его от смерти, и хотя в обиходе он казался нерешительным, в бою на вечно простуженного толстяка можно было положиться. Том Бекас, лучший стрелок в отряде, лучший с луком, лучший с арбалетом, сын охотника, он боялся леса меньше всех прочих, и на его помощь Най тоже надеялся. Петир... молодой, дурной, но хороший стрелок, ученик Тома, очень набожный. На него Най не надеялся, но дурак неожиданно вызвался первым. Гюнтер готов был принять любой вызов, и, хотя, рубака отличный, в азартных играх и пари ему не везёт. Почему решили присоединиться остальные, Най не знал, никаких особых причин идти в проклятый лес, у них не было, но они вызвались.
  - Держу пари на пять медяков, что мы все вернёмся живыми и невредимыми! - громко сказал Курт.
  - Держу пари, что все помрём!- не задумываясь отозвался Гюнтер, пожимая руку сослуживца.
  Спустя несколько мгновений до него дошло, на что он поставил, и солдат зашёлся лающей руганью, проклиная всё и вся. Остальные добровольцы принялись хохотать. Гюнтер никогда не выигрывал в спорах, так что всем немного полегчало.
  - Берите луки и арбалеты, мушкетов не надо, греметь на охоте позволено только нам.- Смех стих, когда к ним подошёл чёрнобородый хексенйегар. - Щиты берите, эти твари любят стрелять из кустов, а стрелы у них ядовитые. Еду и воду тоже не забудьте. Мы будем идти денно и нощно, так что вам придётся хлебать отвар лимонника, чтобы не падать замертво. Это хорошее средство, но и побочные эффекты есть, так что простой водой не злоупотреблять.
  - К-какие побочные? - подал голос Лейкман.
  - Мочиться будешь вверх, - расхохотался чернобородый, клацая серебряными зубами.
  Хексенйегары скинули с себя чёрно-красные плащи, оставшись в доспехах, покрыли плечи зелёными накидками, повесили на себя ящики и отправились к лесу, а лейтенант Най начал подгонять своих людей, чтобы поторапливались. Охотники на ведьм не станут их долго ждать.
  
  Они вошли лес, и сразу двинулись быстро. Вскоре солдаты поняли, что хексенйегары все как один двужильные. Они обвешались оружием, тяжёлыми ящиками, но шагали широко и быстро. Впереди всех двинулся единственный из посланцев Церкви, имя которого Най знал. Он без сомнения входил в туман, клубящийся средь замшелых стволов, находил дорогу в этом промозглом 'молоке' и указывал ведомым самый верный путь средь папоротников, кустов и выбивающихся из земли корней. Его меч со свистом торил проходы в зарослях подлеска.
  Солдаты боялись, лейтенант это знал, он и сам боялся не меньше. Наверняка каждый из них успел пожалеть, что не остался в деревне. Лес людям не друг, он дружит лишь с теми, кто жил на этих святых землях задолго до детей Кобинчи. Най и сам испытывал тихий ужас, погружаясь всё глубже и глубже в царство непривычных сырых запахов и звуков, но жалеть о предпринятом шаге офицер не смел. Он знал, куда идёт, он знал, что должен сделать во славу Господа и своей чести. Он знал, что это будет стоить ему множества седых волос и лет жизни, если повезёт, а уж если судьба будет к нему неблагосклонно, то о старости волноваться не придётся.
  Поговаривают, что страшные люди с серебряными зубами, чуют зло всюду, где бы оно ни крылось. Как охотничьи псы они рыщут по Землям Кобинчи, идя по следу нелюдей, и неся им возмездие огнём и сталью. Мать говорила Наю и его брату, когда те были детьми, что коли укоренятся в душе ростки скверны, коли не будут усердно молиться и побратаются с нелюдьми, придёт хексенйегар и клеймит их, а потом будут они гореть в жарком пламени во искупление своего предательства. От хексенйегара не скроешься, не убежишь, он пойдёт по твоему следу и поймает тебя. Хексенйегар придёт за тобой, мальчик, он придёт за тобой... так что молись и ешь кашу.
  За свою жизнь лейтенант, разумеется, встречался с этим народом, но всё больше не сам, не лицом к лицу, а видел издали чёрно-красные плащи и широкополые шляпы с перьями. Хексенйегары колесили по дорогам, вели розыск в городах и весях, всегда присутствовали на судилищах и казнях, искали ведьм и ведьмаков среди рода людского. Всегда в одиночку, реже по двое, всегда поодаль от остальных детей Кобинчи. Теперь, оказавшись подле живых страшилок, он всё больше понимал, как много правды о них несёт людская молва. Они шли по следу, громко втягивая носами воздух, словно охотничьи псы, и даже если остальные начинали сомневаться, теряясь в лесных дебрях, Соломон уверенно показывал единственный верный путь.
  - Они знают, что мы идём за ними.
  Отряд двигался весь день, и всю ночь. С заходом солнца люди продвигались медленнее, хотя волшебный факел хорошо освещал путь. Рано утром хексенйегары разрешили устроить короткую передышку и солдаты Ная повалились наземь. Сами посланцы Церкви оставались на ногах и при оружии, лишь от бренчащих ящиков избавились на время. Бородач раздал людям фляжки с жидкостью странного неопределённого вкуса и приказал пить. Най уселся, подстелив под зад собственный плащ и, глотая отвар лимонника, услышал голос высокого хексенйегара:
  - Лес давно сообщил им о нас.
  - Попытки сбить нас с пути стали чаще. Думаю, один или несколько их лазутчиков крутятся неподалёку.
  - Нет. Раньше - да, но не сейчас. Они периодически отстают чтобы строить нам каверзы, но потом догоняют своих.
  - Очень быстро идут. Догоним ли?
  - Ребёнку необходим отдых, они не захотят его терять. Наши же стопы направляет сам бог, поэтому мы идём быстрее.
  Старик некоторое время молчал, глядя в сторону и задумчив поглаживая свою аккуратную седую бородку.
  - Я всё ещё не понимаю твоих мотивов, Соломон, людям...
  - На охоте не место. Знаю.
  Старик недовольно поворчал.
  - Мы их не звали, они пошли сами, - продолжил высокий.
  - Но не наш ли святой долг беречь людей от нелюдей, вместо того, чтобы сводить их лицом к лицу?
  - Это так. Но, ни мы, ни Кобинчи не может сберечь людей от них самих. Успокойся, Ульбрик, я вижу в происходящем Его Промысел, а потому лучше бы нам думать о нашем прямом долге - искать и уничтожать. Скоро прольётся кровь, и огонь пожрёт наших врагов. Быть может, это наша последняя миссия, но так заканчивается всякая охота длинною в жизнь.
  - Отдохнули? - гаркнул бородач. - Так в путь же!
  Отряд двигался дальше сквозь лес, который с каждым шагом становился будто темнее, враждебнее. Туман поднялся под самые кроны, а сквозь него отовсюду доносились вскрики лесной птицы и далёкий вой. Мурашки бегали по всему телу лейтенанта и волосы под шлемом становились дыбом. Солдаты шли дальше, тревожно озираясь, теряя внимание, часто спотыкаясь. Бородач недовольно пенял им на это, говоря, что если кто умудрится сломать ногу, то будет брошен тут же. Най понимал, что держать своих воинов в узде и направлять их это его, командира обязанность, но все духовные силы уходили на то, чтобы следить за самим собой.
  - Там! - воскликнул Петир, выхватывая из колчана стрелу.
  - Никого, - тихо ответил на это самый молодой хексенйегар, тот, у которого был лишь один серебряный зуб.
  - Я тоже видел, - дрожащим голосом промямлил Гюнтер. Его лихорадочно блестящие глаза вращались в глазницах как у сумасшедшего.
  - Это всё игры тумана, - пояснил старший, тот, кого звали Ульбриком. - Он лжив и коварен, умеет смущать взор людей ложными видениями. Не бойтесь их и не обращайте внимания.
  - Но как, если враги...
  - Эти твари не оставляют в тумане теней. - Голос Соломона заставил всех встрепенуться.- Бойтесь мест, в которых теней нет, ведь именно там, скорее всего, нелюди и прячутся. Шагайте шире.
  - Таких мест гораздо больше, - прошептал Том Бекас, прежде чем сделать новый шаг.
  Им пришлось идти весь день и всю ночь. Лимонник помогал, придавал сил, но и он не мог поддерживать людей вечно. Хексенйегары шли всё также быстро, словно неживые, не устающие, они мало пили, не ели вовсе и даже нужду не справляли. Тем временем солдатам Ная становилось всё труднее поддерживать заданный ритм. Уставали ноги, уставали умы, и души тоже уставали от постоянного страха в ожидании стрелы из тумана.
  - Доконало уже, - ворчал Лейкман, - идти мешает!
  Послышались резкие смешки. Лейтенант и на себе испытывал побочное действие отвара, то самое, о котором предупредил бородач. Надо будет запомнить название этого растения и выспросить у какого-нибудь аптекаря, как оно выглядит и где растёт. На старости лет будет жене радость. Офицер горько усмехнулся в усы этим мыслям. О чём он думает, сунувшись в пасть смерти сам и потащив за собой десятерых подопечных? О том, как будет скакать на своей старухе, когда поседеет? Позор и бесчестие, глупость, не достойная богобоязненного человека! Сколькие вернутся живьём из этого проклятого похода? Он солгал им, сказав, что половина, стало быть, шансы у каждого один к двум. Но охотник на ведьм сказал, что треть. Откуда он знает?
  Лейтенант посмотрел в спину вожаку, который как был так и остался во главе отряда, уверенно ступая вперёд. Он не сомневался и не озирался растеряно, даже когда остальные хексенйегары вели себя так. Враг пытался сбить их со следа, но с Соломоном это не проходило, он хранил непоколебимую уверенность в избранном пути и остальные перенимали её у него. Такой человек не сомневается, и не даёт сомневаться подчиненным. Командир, которым Най всегда пытался стать, но теперь понимал, что уже не сможет. Если такой как этот Соломон говорит тебе, что ты скоро умрёшь, то ты и без доказательств начинаешь ему верить. К тому же мир полнится слухами о том, что охотники на ведьм тесно дружат с теми самыми мудрецами, магами, которых не коснулась скверна, и которых защищает Церковь. А уж они-то точно умеют видеть будущее. Быть может, и хексенйегары что-то подобное у них переняли?
  От такой мысли Наю стало совсем не по себе.
  - Этой ночью мы встретимся с ними, - неожиданно сказал Соломон, и его отчётливо расслышали даже идущие последними.
  - Сегодня?
  - Этой ночью.
  Больше никто ничего не спросил. Вплоть до темноты они шли молча изредка перекликаясь и предупреждая друг друга о коварных корнях, либо когда пересекали глубокие овраги. Ночь опускалась на пропитанный промозглым туманом лес, и страх опускался на души людей, в том лесу плутавших. Вскоре, к их удивлению, туманы улеглись влагой на листья папоротников и замшелые стволы, сквозь шуршащий полог листвы над головами стал нерешительно пробиваться тусклый свет звёзд. Продвижение по лесу постепенно замедлялось, пока Соломон и вовсе не остановился, глядя вперёд.
  - Ульбрик, потуши жезл, они уже...
  Первая стрела вылетела из темноты и клюнула Курта в горло. Солдат выронил арбалет и упал, его ноги безумно задёргались, а изо рта с бульканьем и хрипом полилась пена. Поднялся крик.
  - Стрелков в круг, щиты поднять! Озмольд, защищай их! - взревел Соломон.
  Чернобородый хексенйегар быстро поставил на землю свой груз и встал перед солдатами. С умопомрачительной скоростью его топор отбил следующую стрелу, а потом начался кошмар. Молодой хексенйегар поднял многозарядный арбалет и выпускал болт за болтом в темноту, из которой летели стрелы. Кто-то из солдат тоже пытался стрелять, но для их глаз темень оставалась непроглядной.
  - Держать щиты! Держать! - рычал Най.
  Вскрикнул Тиль - стрела вонзилась ему в локоть, в зазор между наручем и наплечником, пробив укав старой солдатской куртки. Он рухнул на колени как подкошенный, воя и хрипя, начал дёргаться, давясь пеной. Пока это происходило, седой хексенйегар не терял времени, он молниеносно метнул копьё туда, откуда прилетела стрела, зазвенели звенья тонкой цепи, раздался пронзительный, будто бы детский возглас, и старик дёрнул за цепь. Он подтащил к себе копьё, на которое, словно на гарпун, было насажено тело...
  - Их можно убить, видите?! - рявкнул Ульбрик, поднимая свою добычу. - Не теряйте мужества и верьте в бога!
  Солдаты Ная отправляли стрелы 'в молоко', он кричал на них, чтобы они равнялись на молодого хексенйегара, тот будто бы знал, где в кронах засел враг. Бородач махал топором, Соломон - мечом, оба отражали летящие стрелы ещё в воздухе, невиданное зрелище!
  - Достал, - тихо процедил молодой охотник, вновь перезаряжая арбалет.
  Грохотнул пистолетный залп.
  - Я тоже, - отозвался Соломон.
  В следующий миг их всех накрыл нечеловечески громкий и пронзительный вопль. Най сам не понял, как оказался на коленях, зажимая руками уши. Среди древесной листвы родился новый источник света - зеленый, парящий между ветками и приближающийся к людям шар.
  - Кобинчи, защити наши души!
  - Колдовство!
  Лейкман заверещал, а Готлиб издал невнятный стон, когда из земли вырвалось нечто тёмное, змееподобное, пробившее их насквозь и опутавшее, будто щупальца неведомого зверя. От увиденного лейтенант едва не обмочился, но его встряхнул визг Бруно, которого схватила, словно рука, древесная ветка. Солдаты ничего не успели сделать, но чернобородый хексенйегар взлетел вверх по стволу и двумя ударами обрубил её. Бруно рухнул вниз и, судя по стонам, остался жив.
  - Дефрид, - проговорил Соломон.
  Молодой охотник кивнул и выстрелил в сгусток зелёного света - раздался ещё один страшный вопль. Земля заволновалась под ногами, выпуская наружу ещё щупалец, в которых Най запоздало узнал ожившие древесные корни. Они попытались пронзить молодого стрелка, но седой хексенйегар затянул молитвенный речитатив и корни отпряли, а чернобородый оказался тут как тут со своим топором и порубил их на куски.
  - Соломон, - закричал Ульбрик, - нужно кончать с этой тварью немедля!
  Высокий охотник с мёртвыми глазами даже не обернулся на это. Он громко вдохнул, а потом лес наполнился гулом его голоса, словно грохотом приближающегося камнепада, который сметает всё, чему не посчастливилось стать на пути. Ударами грома и воем ветра звучали слова священных текстов... хотя Соломон ван Хелленбах говорил тихо. Най не понимал, почему заученные с детства слова молитв, призванных ограждать род людской от нелюдей и языческих божков, так грохочут у него в ушах, но он видел, как гаснет зеленый свет и чувствовал, как отступает страх. Жар разливался из сердца, наполняя тело силой и проясняя рассудок, покуда Соломон шёл вперёд. Теперь Най видел... или ему казалось, что он видел это в черноте ночи - огненный нимб с острыми зубцами, который пылал над головой хексенйегара. А ещё он не смог не заметит тонкую фигурку, кутавшуюся в гаснущее зелёное свечение. Она упала и ударилась оземь, когда Соломон призвал на помощь самого Кобинчи.
  С деревьев соскользнули две расплывчатые тени и стали осыпать высокого хексенйегара стрелами, но меч его мелькал в воздухе стремительными разводами, защищая хозяина. Ульбрик метнул своё цепное копьё в кроны и вновь попал, молодой Дефрид прикончил одного из двоих защитников упавшей колдуньи стрелой, второй набросился на Соломона, но тот смог распороть ему горло.
  - А-а-а-а!
  Что-то упало на Пауля сверху и Най успел увидеть во мраке блеск огромных тёмных глаз, полных злобы. В следующий момент солдат захрипел сквозь пронзённое горло, а нелюдь прыгнул на Петира. Лейтенант закрыл стрелка своим щитом, сбил тварь на землю и, не помня себя от ужаса, рубанул мечом ей по голове.
  - Получилось, я убил!..
  Стрелы перестали сыпаться с деревьев... неужели всё?
  Соломон стоял поодаль с мечом и клеймом в руках и что-то говорил над павшим врагом. В конце он возвысил голос и все услышали: '...все нелюди должны умереть!' Раздался хруст сокрушаемых костей.
  
  Ульбрик ван Ольцбер приблизился к молившемуся Соломону нерешительно и подождал, пока тот закончит.
  - Дело сделано.
  - Ещё нет.
  - Ещё не поздно отказаться от этой безумной затеи, Соломон.
  - Сомнения растут в тебе, Ульбрик.
  - Да, растут. Ты нарушаешь основные правила, которым нас учили - не ищи альвов в лесу...
  - Ибо там они сильнее.
  - В этой стычке погибло пятеро, Соломон. Люди не должны заниматься нашим ремеслом, они для этого не годятся.
  - В прежние времена охотники вели за собой именно простых смертных.
  - Тогда нас было мало, а врагов несоизмеримо больше.
  - Сейчас нас тоже мало, а врагов много, намного больше, чем нас.
  - Но мы и не должны были...
  - Ты не желаешь понимать, Ульбрик. - Соломон обратил на него пронзительный взгляд свих белёсых глаз. - Мы уже были в этих лесах. Люди прошли в самое их сердце, освещая себе путь огнём, сразились со злом, выжгли его и ушли. Но корни зла глубоки, и если дать время, они вновь пустят побеги. Не пройдём до конца сегодня - через каких-то пятьдесят лет этой же дорогой придётся идти сотням охотников и тысячам простых смертных. Как думаешь, сколькие из них полягут в корнях этих деревьев и будут поглощены лесом?
  Старый охотник, опустил глаза, его рука потянулась к кончику седой бородки, но безвольно опустилась. Не сказав больше ничего, Ульбрик отошёл прочь. Спорить с Соломоном ван Хелленбахом было бессмысленно, этот человек не ведал сомнений, как не ведал их болт, выпущенный из арбалета.
  - Подойди сюда, добрый человек, - устало позвал старый охотник.
  Офицер, которого Соломон взял с собой, помогал выжившим солдатам перетаскивать мёртвых.
  - Не стоит копать могилы.
  - Но как же, герр...
  - Вы и так устали, наши отвары не смогут поддерживать вас вечно.
  - Но мои люди достойны погребения.
  Ульбрик опустил набрякшие веки на несколько мгновений, вздохнул.
  - Во времена Восточной экспансии, мой друг, каждый день гибли сотни, а то и тысячи добрых сынов Кобинчи. Люди шли на восток, прокладывали дороги, прорубались в самую чащу лесов, плутали меж заколдованных холмов, и отовсюду на них нападали лютые твари, жадные до крови человеческой. Люди гибли один за другим, но наступление не могло остановиться, иначе бы мы не смогли его продолжить. Хоронить павших братьев не было времени, и воины шли всё дальше и дальше, позволяя земле поглотить мертвецов. Не стоит беспокоиться о ваших подчинённых, лейтенант, их души пребывают с богом.
  Человек кивнул, смотря в сторону пустыми глазами, и крикнул выжившим, чтобы те оставили тела в покое, забрали оружие и отдохнули немного.
  - Ваш меч запачкан зелёным, мой друг.
  - Да, я смог... смог добить одну из этих тварей.
  - Ту, что с раскроенной головой?
  - Да...
  - Вы молодец. Альвы очень быстры и ловки, чтобы поспевать за ними нужно быть очень везучим.
  - Или хексенйегаром.
  Ульбрик ван Ольцбер поджал морщинистые губы. Уже сколько десятилетий он ездит по дорогам Земель Кобинчи, но так и не привык к этому резкому слову. Оно выросло на двух словах старинного языка: 'хексе', что значит 'ведьма', и 'йегар', что значит 'охотник'. Так простые люди называли таких как он, но сами охотники - никогда.
  - Взгляните сюда. - Ульбрик пробудил световой жезл и опустил его пониже к трофею лейтенанта.
  - Это то, зачем мы шли?
  - Альв. Приглядитесь к нему получше. Видите, как он похож на человека?
  - Я вижу, насколько он не похож на человека, майнгерр.
  - Это правильное мышление,- одобрил Ульбрик.
  Подле их ног лежало существо, похожее на человеческого подростка, тонкокостное, нескладное, худощавое. Его кожа и волосы имели цвет юной листвы, на руках и ногах было всего по четыре пальца, уши отличались остротой кончиков, и сколько бы офицер не вглядывался, он не мог разглядеть ни сосцов на груди, ни пупка на животе, ни век на огромных глазах. Его собственный меч разрубил твари лоб почти ровно пополам, из-за чего её нелюдские черты исказились и стали ещё более уродливыми. Из раны торчали осколки костей и вытекал мозг.
  - Загляните ему в рот, только осторожно.
  - Острые как иглы.
  - Да, - кивнул охотник, - зубы острые как иглы, а слюнные железы совмещены с ядовитыми. Эти твари облизывают свои стрелы, и вы видели, что их яд делает с человеком. Кстати, зубы это практически единственные настоящие кости в их теле, всё остальное - прочные и гибкие хрящи. Эти твари гораздо ближе к растениям, ежели к животным.
  Офицера передёрнуло. Вид мёртвого нелюдя внушал ему явное отвращение, но, то самое чувство, когда мерзость притягивает взгляд, не давало отвернуться.
  - А, - нерешительно начал лейтенант,- а эта тварь, она мужчина или же...
  Действительно, всей одеждой мертвецу служили ремешки из живого зелёного вьюна, на которых держались колчан да ножны с ножами, а так же накидка из зелёных листьев. В остальном альв был наг, но внизу живота его не на что было взглянуть.
  - Это он.
  - Правда? - Офицер сапогом отодвинул в сторону ногу мертвеца, разглядывая промежность. - А не похоже.
  - У женщин также. Всё, чем они отличаются от мужчин, это сосцы. Альвы - твари совсем иного склада, и детей они зачинают иначе, нежели люди...
  - Нашёл! - донеслось сверху.
  Дефрид медленно спускался с дерева, держа в левой руке свёрток.
  - Его положили в огромную чагу, и лежал он так тихо, что я, было, едва не пропустил.
  Молодой охотник поднёс младенца к свету.
  - Немудрено, у него вся мордашка в пыльце фей, - хмыкнул Озмольд, - вот и дрыхнет тише мыши.
  - И губы... зелёные, - тихо добавил солдат Гюнтер.
  Люди замолчали, пристально глядя на спящего малыша.
  - Ребёнка нужно отнести к матери как можно скорее. - Соломон приблизился к остальным сгрудившимся вокруг источника света.- Охотники идут дальше, солдаты могут возвращаться в деревню. К утру мы должны достичь логова альвов и да поможет нам Кобинчи завершить нашу миссию.
  - Майнгерр, вы отправитесь туда вчетвером?
  Соломон не удостоил ответом этот вопрос офицера.
  - Я пойду с вами!
  - Вы не обязаны, лейтенант.
  - Я пройду до конца, герр Ульбрик.
  - Распробовал вкус альвской крови, и понравилось?- осклабился Озмольд.
  - Я с герром лейтенантом, - угрюмо сказал Том Бекас, водя пальцами по тетиве своего лука.
  - Уверены? - спросил Ульбрик. - От вас уж половины как не бывало, а ведь впереди врагов больше, много больше.
  - Как сказал бедолага Пауль, да прибудет он подле Господа, солдатская жизнь, она грешна сама по себе. На мне великая тяжесть и искупить её я могу лишь пойдя на подвиг. Может и прикончат меня эти твари, но хоть за благое дело. А с божьей помощью я и сам одну-двух проткну.
  Остальные поддержали стрелка, нестройно, глухо, но поддержали. Ульбрик невольно глянул на Соломона, а тот смотрел в ответ прямо, будто доказывая свою истину.
  - Кто-то всё же должен отнести ребёнка обратно, - напомнил старый охотник. - Три дня он впитывал альвов сок, оттого и губы позеленели. Чем скорее присосётся к матери, тем лучше.
  - Петир пойдёт.
  - Я, герр лейтенант?
  - Том учил тебя искать путь в лесу, ноги у тебя длинные, дорогу запомнил.
  - Но... но... я хочу с вами!
  - Выполняй приказ, солдат, а ни то, сам знаешь, десять плетей и день без еды, - пригрозил Гюнтер, который следил за исполнением наказаний в отряде Ная. - Спорим, я и посреди леса смогу плётку сыскать?
  Молодому Петиру выделили припасов и воды, Артур наскоро смастерил из нескольких ремешков и куска собственного плаща что-то вроде перевязи для ношения малыша.
  - Ступай.
  - Герр лейтенант...
  - Шагом марш, солдат!
  Петир заковылял прочь и успел оглянуться несколько раз, прежде чем окончательно скрылся из виду.
  - Как думаете, герр лейтенант, он доберётся?
  - Доберётся, Гюнтер.
  - Дай бог...
  - А вот малец помрёт. Три дня его кормили какой-то мерзостью, а следующие три дня ему кроме воды ничего не светит, коль зубов не отрастил.
  - В вашем сердце осталось очень мало места для надежды. На что спорим, что малец выживет?
  Ная едва не перекосило от желания дать этому дураку по морде. Желал бы добра ребёнку, то поспорил бы, что помрёт, так нет же! Принцип хода от обратного никогда не укладывался у искреннего Гюнтера в голове.
  - Я повёл вас на заклание, Гюнтер, и Кобинчи мне судья за это, но если станешь распускать сопли, отправляйся-ка лучше следом за Петиром. - Лейтенант обернулся к остальным подчинённым. - А ну-ка становись! Эти твари повадились ходить к нашим домам и воровать наших детей! Пора бы сходить к их домам и пожечь там всё!
  Солдаты отозвались усталыми, но кровожадными возгласами.
  Они шли впотьмах, то ковыляя по извилистым тропкам, то углубляясь в заросли кустарников и вьюнов. Пришлось долго взбираться на вершину высокого холма, чтобы обнаружить на ней мост, перекинутый через овраг, на дне которого шумела лесная речушка. Кто-то начал читать молитвы, кто-то тихо вскрикнул, но тут же заткнулся, ощутив рёбрами локоть товарища, кто-то просто тихо выругался - начало моста, словно два часовых по бокам, охраняли пугала. Истлевшие человеческие останки, насаженные на врытые в землю шесты с поперечными балками, давным-давно почернели и перестали смердеть, но пустые глазницы внимательно всматривались в души пришедших людей, выглядывая там страх. Один из покойников, судя по колышущимся обрывкам плаща, при жизни был охотником. Это не помешало Соломону срубить его шест и сбросить пугало в реку. Второй 'страж' отправился следом.
  - Бояться не грешно, - сказал высокий охотник. Ступая на палки, перевитые верёвкой из волокон молодой коры,- но если страх возобладает над вами, вы будете уже наполовину мертвы. Молитесь о силе, и Он услышит вас.
  Следующий переход продлился несколько часов и лишь перед рассветом Соломон позволил всем передохнуть. К тому времени отряд выбрался к берегам небольшого лесного озерца, спокойного и тихого. Пока шли все вымокли в ледяной росе, солдаты нередко падали в грязь потому что Ульбрик до предела усыпил свой жезл, и то и дело из мрака выплывали новые пугала, одно древнее другого. Сначала Соломон рубил их, но со временем оставил это дело и стал идти мимо. Когда прозвучало дозволение отдохнуть, многие просто попадали ниц. Заря едва занялась, но вновь поднявшийся туман делал её рождение тусклым, и оно не вселяло в сердца людей никакой надежды.
  - У вас есть несколько часов на сон, - сказал Ульбрик солдатам, - потратьте их с толком и не беспокойтесь, мы защитим вас в это время.
  - А вы, майнгерр, вы ведь тоже не спали всё это время.
  - Охотники могут проводить на ногах по шесть-семь суток к ряду, герр лейтенант, так что о нас не беспокойтесь, отдохните сами.
  - Скажите, майнгерр, - устало просипел Бруно, - нам ещё долго... ых... идти?
  - Мы уже пришли, - ответил вместо старика Соломон.
  Люди разом встрепенулись и похватали оружие, но ван Хелленбах даже не взглянул на них. Его глаза следили за потоками молочного тумана, которые лениво танцевали над водной гладью. Там, в минуты, когда туманная завеса истончалась, местами проступал тёмный силуэт чего-то огромного.
  - Это башня?
  - Замок?
  - Громадное...
  - Смотрите зорче, - приказал Соломон.
  Они провели некоторое время в молчании, пока нечаянный ветерок мимолётно не приоткрыл для них тайну.
  - Господи... разве же бывают такие?...
  Посреди озера стоял небольшой, поросший лесом островок, а из его середины ввысь тянулся гигантский выжженный пень, полый изнутри, с неровными гранями, черный, словно уголь и изрезанный трещинами, широкими как речные русла. Он был столь велик, что не всякий замок мог бы сравниться с ним высотой своих башен.
  - Что это?
  - Память о том, что здесь были люди, - ответил Соломон, не оборачиваясь.- Некогда все святые земли, дарованные нам Кобинчи. Были заполонены нелюдью. Альвами, цвергами, троллями, гоблинами, ограми, дуэргарами и прочими чудовищами, ибо ничто ценное не может упасть с неба в руки страждущего. Всё нужно завоёвывать! И наши праотцы завоёвывали. Здесь, на этом самом озере, росло великое древо альвов, одно из нескольких. Множиться, как это делают люди, дети листвы не способны в силу своей мерзкой природы, а потому им нужна их всеобщая мать-прородительница, их древобог. Земли, из которых растёт древобог, священны для альвов, лишь семя, зарытое в них, может прорости и стать живым потомством. Так и никак иначе. Наши предки пришли сюда с огнём и сталью, сразились с полчищами нелюдей и предали огню их древесное божество. Святой подвиг во имя Кобинчи. Нетленная слава героям человечества!
  - Нетленная слава, - тихо поддержали охотники.
  - Все древобоги в Землях Кобинчи мертвы, это мы знаем твёрдо, но на юге, за Стеной Энхиля они ещё есть, и там, подле Стены, нередко пропадают дети, - пояснил Ульбрик. - Когда это начало происходить так далеко к северу, в деревнях, ютящихся близ лесов, мудрецы забили тревогу и мастер Соломон был послан в эти земли. По пути он собрал нас с Дефридом и Озмольдом. Теперь вы понимаете, зачем мы шли сюда?
  - Не за ребёнком. Вы идёте к старому логову альвов.
  - Да, и если мы обнаружим там нечто непотребное, мы обязаны выжечь сие проклятое место...
  - Любой ценой, - завершил Соломон ван Хелленбах. - И вы нам в этом поможете.
  Солдаты молчали, им нечего было сказать.
  - Утром мы выманим часть альвов с острова. Нам нужны их лодки, самих гребцов перебьём. Потом зачистим остров и сожжём всё, что покажется нам опасным.
  - Их там больше, - осторожно подчеркнул Ульбрик, - но на нашей стороне будет внезапность, и коли навяжем им ближний бой, то шансы наши возрастут.
  - Но разве можно подкрасться к этим тварям в лесу? - возразил лейтенант. - Майнгерры, я слышал, что вы говорили тогда, альвов предупреждают сами деревья. Если они будут готовы и устроят засаду, то перебьют нас всех.
  - Не будут, - отрезал Соломон. - Если бы деревья могли их предупредить, то уже сделали бы это, но я принял меры.
  Охотник коснулся одного из мясницких крюков, висевших на его поясе. Некий тёмный комок влажно поблёскивал там, нанизанный на стальной шип.
  - Это язык поющей с древами? - кровожадно усмехнулся Озмольд. - Впервые вижу такой оберег своими глазами!
  - Многие книги из библиотеки ордена могли бы помочь тебе в твоей охоте, если бы ты уделил им время.
  В ответ ван Левенберг лишь сдавленно рассмеялся.
  - Топор, божье благословение и удача - вот вся помощь, которая мне нужна, Соломон.
  Охотники рассредоточились и окружили крошечную стоянку с разных сторон света. Солдатам было запрещено шуметь и разводить огонь, так что те разлеглись на расстеленных плащах и попытались перевести дух. Следовало дождаться, когда солнце поднимется выше, ибо альвы прекрасно видели в сумерках, ещё лучше - ночью, но яркий солнечный свет убавлял их зоркость и даже причинял боль. Оттого туман над озером и не рассеивался, альвское чародейство держало его вокруг логова, чтобы хоть как-то защитить от священного огненного диска.
  Дефрид ван Виленхофф стоял, прислонясь к стволу старой пихты, и следил за той частью леса, за которую отвечал. До него долетели тихие голоса солдат, расположившихся вблизи, и услышанное заинтересовало охотника. Держа ухо востро, Дефрид покинул пост и неслышно переместился поближе к людям.
  - Да дрянь это, говорю тебе! Избавься поскорее! - бормотал худой солдат с мешками под глазами и очень редкими седыми волосами.
  - А я тебе говорю, Бекас, это трофей! - отвечал второй, крепкий черноволосый мужчина с намечающимся вторым подбородком. Его звали Бруно, как помнил Дефрид.
  - Может, и трофей, но не твой. Из наших только лейтенант сумел рубануть одну из тварей, остальные только и делали, что мазали. Даже я.
  - Отстань, не буду я его выбрасывать! Ты посмотри, какой отлив у этого металла!
  - Не к добру...
  - Да ладно! Хексенйегары ведь не запрещали.
  - Может, они и подумать не могли, что кто-то окажется таким дураком, что станет подбирать вещи с трупов нелюдей.
  Спор шёл над кривым цельнометаллическим кинжалом, рукоять которого покрывала оплётка из сухого растительного волокна.
  - Лучше уж послушай его, - посоветовал Дефрид, отчего оба солдата едва не подскочили. Охотник остался доволен собой. Не то чтобы он любил пугать людей неожиданными появлениями, такое ребячество даже для его молодых лет было делом недостойным. Просто он смог неслышно приблизиться к ним по лесу, будучи обутым в тяжёлые охотничьи сапоги, подбитые металлическими набойками. Если он сможет также тихо подкрасться к альву, то, может статься, вскоре получит ещё пару серебряных зубов.
  - Вы это кому, майнгерр? - спросил Бруно, переведя дух.
  - Тебе, ясное дело. Ты держишь в руках кинжал из цвергского железа. Цверги куют такое оружие и продают другим нелюдям, альвам, например, потому что те не умеют обрабатывать металл, или гоблинам, которые хоть и владеют огнём, но в оружейном мастерстве цвергам уступают. Очень хорошее оружие, хотя и железное.
  - Так это, почему бы тогда...
  - Приглядись. Там, на клинке, должна быть вытравлена надпись. Прочесть не пытайся, это цвергский. Надпись гласит: 'Рождён во чреве гор, дабы нести смерть сынам Кобинчи'. Это оружие создавалось чтобы убивать людей, оно не принесёт тебе ни удачи, ни воинской славы, а может, и наоборот. Порежешься, и рана загноится, или же в бою этот кинжал тебя подведёт, и ты погибнешь. Не ищи добра от нелюдей, воин, от них людям лишь горе и беды.
  Когда охотник вернулся на свой пост Бруно ещё держал кинжал в руках, но, опомнившись, отшвырнул его прочь, будто ядовитую гадину и торопливо вытер ладони о провонявший потом поддоспешник.
  Дождавшись позднего утра, Соломон поднял людей и отвёл подальше от озера. Он сам выбирал позиции для стрелков и мечников, а потом указал на долговязый тополь. Озмольд поставил на землю свой ящик, открыл крышку и вытащил оттуда бутыль из прозрачного стекла, коих внутри насчитывалось множество, покоящихся в плотных объятьях соломы. Точно такие бутыли охотники носили на поясах. Ковырнув ногтем пробку, он опустил в горлышко лоскут тряпки и протянул руку к Ульбрику. Тот подпалил тряпку с помощью своего жезла.
  - И да начнётся наша священная миссия! - с улыбкой провозгласил чернобородый охотник.
  Бутыль разбилась о ствол тополя, разбрызгав масло, которое немедленно воспламенилось. Людей обдало волной жара и запахом церковных благовоний.
  - Все по местам!
  
  Лейтенант Най спрятался за указанным деревом и замер с мечом и щитом в руках. Он попытался по-настоящему затаиться, даже дыхание задержал, пока не понял, как это глупо. Появление хексенйегара офицер пропустил, тот возник рядом как бесплотный дух и напугал Ная до дрожи.
  - Майнгерр?
  Седой достал из-за края стального воротника, украшенного сложными узорами, маленькую бутылочку чёрного стекла.
  - Такие старики как я могут погибнуть на любой миссии, - сказал Ульбрик ван Ольцбер. - А ещё порой беда застаёт тебя когда ты ранен или болен. Если смерть неминуема, а ты не можешь встретить её достойно, то хорошо, если у тебя под рукой есть это.
  Сдвинув стеклянный колпачок-пробку, хексенйегар вытянул из пузырька иглу, на кончике которой маслянисто поблёскивала желтоватая капля.
  - Слизните, герр лейтенант.
  - А... что это?
  - Это зелье, приготовленное из множества разных трав, таких, например, как лисенник долговязый, белая падчерица и кривень. Мы называем его 'росомашья смерть'. Слизните и ко времени, когда альвы будут здесь, ваши рефлексы обострятся, тело ускорится и станет сильнее, чувство боли притупится, и об усталости вы забудете.
  - Правда?
  - Да, герр лейтенант. Я попотчую этим всех ваших людей, но вы должны быть первым.
  - Тогда почему вы раньше не давали нам этого, майнгерр? - подозрительно спросил Най.
  - Потому что 'росомашья смерть' не дарит человеку иных сил кроме тех, что таятся в нём самом про запас. Когда её действие ослабнет, вам, коли выживете, станет очень худо. Но иначе никак, альвы быстрее любого обычного человека и стреляют они метко.
  Най засомневался, но всё же подался вперёд и слизнул с иглы сладкую маслянистую каплю.
  - Да поможет вам Кобинчи, герр лейтенант.
  Хексенйегар ушёл прочь, а Най вновь замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего. Что ж, надо надеяться, что эта сладкая дрянь успеет подействовать.
  - О, боже...
  В животе Ная разлилось и закипело ледяное пламя, сердце затрепыхалось в груди, и горячая кровь тугими толчками полилась по венам, отчего бешеный ритм сердцебиения отдавался дрожью в конечностях. На лбу обильно выступил пот, свет стал слишком ярким, сильные запахи хвои, гнилой листвы и сырости полезли в нос, а уши заболели от какофонии навалившихся лесных звуков. Это мучительное состояние терзало его недолго, и, в конце концов, отступило, оставив щедрые дары. Все его чувства обострились, тяжесть доспехов и оружия исчезла, мышцы наполнились силой. Правда, теперь собственное дыхание казалось Наю столь громким, что его, наверное, могли бы услышать даже в Ортене. Следовало поскорее успокоиться, не мог он так громко дышать, это всё обострённый слух играет злую шутку. Най слышал, как громко барабанит сердце и плещется кровь в венах. А ещё он отчётливо услышал мягкий шлепок по коре с другой стороны ствола, к которому прислонился. Наверное, прежде он не смог бы расслышать такой тихий звук, но теперь...
  Не дыша, офицер повернул голову и чуть наклонился, чтобы краем глаза увидеть зеленоватую ступню, зарывшуюся в мох четырьмя пальцами. На стволе, словно паук, безо всякой опоры, сидел альв в накидке из зелёных листьев. Человек видел часть его затылка, острое ухо и больше нечего. Тот притаился, отчасти сливаясь со стволом, будто кусок коры, и вертел головой, высматривая опасность. Горящее дерево громко трещало и испускало в воздух дым с сильным запахом гари, что помогало людям укрывать свой запах.
  Лазутчик издал тонкий птичий крик, и вскоре появились его сородичи. Почти одинаковые при взгляде со стороны, они едва отличались ростом и длинной волос. Один из альвов приблизился к горящему дереву, хотя было видно невооружённым глазом, как ему неприятен источаемый огнём жар. Подняв руки, он начал петь на чужом языке. Неизвестно, чего, в конечном итоге, хотел добиться этим чародей, ибо тяжёлый болт прервал его песнь, взорвав зеленоволосую голову, точно переспелую дыню. Иного сигнала к началу действий не требовалось.
  Альвы подняли гвалт своими птичьими голосами, затренькали тетивы. Най поднял щит. Впервые он видел столь неспешный полёт стрел. Отчего-то каждый шаг причинял мимолётную боль, словно земля била в подошвы сапог, но зато двигался он так быстро, как никогда прежде. Хексенйегары выметнулись из укрытий размытыми росчерками, кто, рыча, кто, шепча заветные слова, кто молча. Бекас продолжал стрелять, молодой Дефрид тоже не отставал, тяжёлые болты так и свистели меж стволов. Убойная их сила была такова, что хрупкие тела альвов разрывались на части при попадании. Копьё Ульбрика, топор Озмольда и меч Соломона уже обагрились кровью, когда Най только-только приблизился к месту боя. Он тоже успел встретиться с врагом, но не более того. Несколько выпадов, лязг металла о металл и его противник погиб, разрубленный пополам топором Озмольда. Хексенйегары, быстрые и свирепые как удары ураганного ветра разметали отряд из дюжины альвов и покончили с ними за минуту.
  - Время не терпит, к озеру!
  Оставив горящее дерево и истекающих зеленью мертвецов позади, люди ринулись обратно к воде. На берегу, заросшем стеблями камыша, их ждали две длинные лодки с одинаковыми острыми носами с обеих сторон. Внутри них не было скамей, но нашлись короткие вёсла.
  - Дивные штуки, - пробормотал Артур, разглядывая весло, покрытое корой, - к ним не прикасался нож, будто такие и выросли. Да и лодки тоже...
  - Это колдовство нелюдей, солдат, не стоит ему дивиться. Над водой рот раскрывать не сметь, звук расходится далеко. Когда высадимся, пойдём тихо. Неизвестно, когда твари нас заметят, постараемся оттянуть этот момент как можно дальше. А теперь молчать и грести. Они будут следить за западной стороной леса, где горит дерево, а мы зайдём с юга.
  Вскоре две лодки, слишком мелкие, чтобы в них могли с удобством расположиться люди, заскользили над водной гладью. Созданные для миниатюрных и лёгких альвов, те лодчонки опасно покачивались и едва не черпали краями воду, пока плыли в самую гущу тумана, к чернеющему силуэту. Туман пугал, как и опасность, дремавшая в нём, а солнечный свет нисколько не воодушевлял детей Кобинчи. Однако же более всего страху нагоняла вода озера. Чёрная как покрывало слепой ночи, оно расстилалось во все стороны, облизывая хрупкие деревянные скорлупки, и источала холод. Казалось, у озера того не было дна, а при взгляде в его чёрное нутро страх перехватывал горло и мешал дышать.
  Лодки скользили по камышовым зарослям, обрамлявшим остров, пока не ристали к берегу, солдаты и хексенйегары ступили в плещущуюся воду и гнилой жирный ил засосал их ноги по самые колени. Лягвы подняли крик и тучи мошкары взвились в воздух, но с этим люди ничего не могли поделать. Держа оружие наизготовку, они двинулись в молочном тумане и скоро вступили под тёмную кровлю леса. Продвигались очень медленно, хотя тропа ясно проглядывалась под ногами и не пыталась обмануть чужаков.
  Страх вновь стал одолевать Ная, который ждал ядовитой стрелы с любой стороны, но человек понимал, что пути назад нет. Его не стало после первого же шага, сделанного вместе с хексенйегарами. Эти воины охотятся всю жизнь и никогда не отступают, с какими бы тварями не сводила их судьба. По крайней мере, так считается. А если уж ты выступил на охоту вместе с ними, то будешь идти вперёд до самого конца, иного не дано.
  Деревья выныривали из тумана и безмолвно исчезали в нём, в то время как тень исполинского пня нависала над людьми подобно горному пику. Соломон поднял руку, показывая два пальца, затем, указал вперёд. Дефрид ван Виленхофф, видимо, знал, чего от него ждут, поэтому тронул плечо Тома Бекаса и жестом приказал следовать за собой. Вдвоём стрелки ушли в туман, остальные люди замерли и стали прислушиваться. Неожиданно раздалось два звука, слившихся воедино - треньканье тетивы лука и щелчок арбалета. Туман выплюнул Бекаса, тот кивнул и махнул рукой идти за ним. Люди были уже в самых корнях великанского пня.
  Взбираясь по плавному земляному подъёму, они выбрались к внешней стене и смогли в деталях разглядеть чёрную кору, перевитую трещинами, и покрытую скоплениями тускло светящегося мха. Самая широкая трещина была сквозной и уходила внутрь тесным коридором, из которого тянуло гнилью. Подле неё валялся труп альва со стрелой в горле, второй был пригвождён к коре арбалетным болтом. Соломон приложил палец к губам и шагнул в логово нелюдей первым.
  Извилистый, узкий, но короткий, проход вывел их во внутреннюю полость пня, походившую на глубокий кратер давно уснувшего вулкана. Всё округ было черно, древняя обугленная древесина, пол, усыпанный грязью, рождённой от дождевой воды и пепла. Пространство полости могло вместить небольшую ярмарочную площадь, потолка не было как такового, а к стенам пня тут и там крепились серыми полипами круглые гнёзда огромных размеров.
  - Сухой тростник, камыш и ветки, - донёсся до Ная голос Озмольда ван Левенберга.
  Соломон резко обернулся и, хотя лицо его оставалось каменным, в стылых белёсых глазах взбушевало пламя ярости. Чернобородый хексенйегар прикусил язык, а потом поставил свой ящик на пол, и стал вытаскивать оттуда стеклянные бутыли с маслом, которые расходились по рукам. Он действовал быстро, но осторожно, так, чтобы стекло не билось о стекло. В гнезде нелюдей шуметь не стоило, во всяком случае, до поры.
  Соломон смотрел вперёд, туда, где в самом центре выжженного дна из земли поднималось нечто. Переплетение сотен толстых и тонких корней, вьюнов и лоз образовывало некое подобие гигантской вазы, изящной и узкой, сквозь редкие зазоры в которой наружу проникало белое свечение. Най прикипел взглядом к этому строению и ничего больше не замечал, пока в его руках не очутилась бутыль с маслом.
  Прокрадясь ближе к сердцевине, отряд стал в тишине, пока...
  - Начали. - Голос Соломона расколол серые сумерки, царившие внутри благодаря туманной завесе.
  Озмольд первым размахнулся и метнул бутыль к одной из дальних стен. Снаряд с треском раскололся, а второй уже летел следом. Хексенйегары начали метать бутыли во все стороны, порой добрасывая до стен, а порой - нет. Запах освящённых масел густел и становился приторным, треск разбивающегося стекла не смолкал ни на миг. Най тоже бросил свою бутыль, затем получил новую и швырнул в другую сторону.
  Гнёзда зашевелились, из них, словно пауки из коконов, полезли альвы. С чириканьем и тонкими вскриками они ползли по чёрным стенам, окружая людей. Иные попадали на масляные пятна и соскальзывали вниз, но тут же вскакивали и мчались вперёд, вновь скользя босыми ступнями по растущей масляной луже, ранясь о разбитое стекло. Нелюди окружили людей плотным кольцом, вооружённые луками, кинжалами и длинными тонкими кольями вместо копий. Люди ощетинились мечами и арбалетами, подняли щиты. Отовсюду на них смотрели треугольные лица с огромными тёмными глазами. Сквозь их острые зубы доносилось свирепое шипение, и вырывалась наружу ядовитая слюна.
  - Все нелюди должны умереть. - Соломон поднял над головой хексенйегарское клеймо - витой стержень с круглым диском солнца, пронзённого копьём. Оно пылало в сумрачной мути так, словно только что покинуло раскалённый горн. - Мы принесли вам огонь и смерть во славу Кобинчи!
  Клеймо улетело прочь, кувыркаясь в воздухе и там, где оно упало, с рёвом и гулом родилось пламя. Весь обозримый мир оказался захвачен огнём, и хексенйегары молча бросились в бой.
  Началась резня, в сердце которой оказался и Най, сам того не заметив. Он просто обнаружил себя покрытым зелёной кровью, маша клинком и отмахиваясь щитом. Мельтешащие в ужасе треугольные лица водили вокруг него безумный хоровод, а те ужасающие звуки, которыми нелюди приветствовали рождение огня, опьяняли солдатскую душу. Най бился, не помня себя от страха и ненависти. Хруст костей и чавканье разрубаемого мяса, бессильный стук стрел о щит и треск ломающихся кольев, всё это нашёптывало ему, что месть свершилась!
  Лейтенант старался держаться рядом со своими солдатами, которые оставили стрелковое оружие и взялись за мечи. Кабы не горящее масло, которым хексенйегары попотчевали нелюдей, солдаты были бы перебиты в первые же минуты. Враги превосходили людей числом многократно, имели луки и острые глаза. Нет-нет да и вонзилась бы отравленная стрела в горл или в щель меж латными пластинами. Но святой огонь стал людям подмогой. Он сражался с зелёными тварями лучше самих людей, набрасывался на них бешеным псом, иссушал, превращая в обугленные деревянные трупы, покрытые растрескавшейся корой.
  Голодными волками среди мечущихся альвов носились хексенйегары. Они рубились так, что зеленоволосые головы взлетали высоко в воздух и брызги крови то и дело попадали в пламя, громко шипя. Среди собратьев выделялся Соломон ван Хелленбах, который рвался к плетёной клетке в сердце логова. Каждое его движение стоило кому-то жизни, меч описывал стремительные дуги, а сам человек танцевал среди врагов, убивая одного за другим будто в одном плавном, невероятно затянувшемся и сложном движении. Его тонкий меч всегда оказывался там, где к телу хексенйегара стремилось отравленное оружие, и всегда разил насмерть.
  Победа обещала вот-вот попасть в руки людей. То, что не сделают мечи, доделает огонь, он пугал альвов до полусмерти, и они теряли последнее подобие единства, которое смогло бы помочь им. Победа приблизилась настолько, что её привкус уже смешивался со вкусом крови во рту Ная. А потом внезапно лейтенанта сбил с ног удар штормового ветра.
  
  Ульбрик ван Ольцбер был стар для охотника. Он и для простого смертного был стар, а уж для охотника и подавно. Люди его призвания редко пересекали пятидесятилетний рубеж, ибо охота забирала их раньше, но Ульбрик прожил на этом свете семьдесят четыре года, стал одним из самых старых и самых уважаемых членов ордена. Он многое повидал, многое познал, и вместе с бесценным опытом к нему пришло понимание многих вещей. Например, он понимал, что уже слишком стар для охоты.
  Каждый раз, выступая на миссию, он смирялся с тем, что не сможет вернуться, что тролль, огр, или, спаси Кобинчи, дуэргар, наконец-то прервут его охоту длиною в жизнь. Но этого не происходило, и Ульбрик просто шёл дальше, неся смерть нелюдям, и ожидая, что они отплатят ему сторицей.
  Откликнувшись на предложение Соломона, и приняв участие в этой миссии, он вновь уверился в том, что идёт на смерть. Уже пора, он зажился и устал, ему не по плечу больше воевать с целым кланом альвов в таком возрасте. Ему и в молодости такие подвиги были не с руки, ведь он не безумный Соломон ван Хелленбах. Однако ж вот всё получилось - у него было вдосталь возможностей умереть, а мрут пока что другие. Странная мысль пришла в посеребрённую сединой голову Ульбрика, пока он орудовал копьём и стрелял из пистолетов, вспарывая глотки и пробивая насквозь альвовы сердца. Они воруют мою смерть - подумал он. Все эти несчастные бедолаги, которым совсем не место на охоте, украли его смерть!.. И во всём виноват Соломон!
  Как бы то ни было, когда отчаянный план ван Хелленбаха подействовал, когда загорелось масло и альвы, огонь не переносившие, заметались, а люди начали пожинать свой кровавый урожай, седовласый охотник на краткое время уверовал, что они смогут. Что безумие и рвение Соломона, которое в равной степени восхищало и пугало старейшин ордена, и на этот раз приведёт его в победе, а вместе с ним и тех, кто за ним последовал. Ульбрик поверил в это, но потом произошло то, что пошатнуло его веру.
  Из переплетённых стен альвской купели выступил защитник древобога - альвденхоорц. О таких тварях люди не слышали уже несколько веков, но детальные описания их сохранились в летописях Восточной экспансии. При каждом древобоге некогда был один такой альв, избранный из числа сородичей, колдун по силе не уступающий дуэргарам. Верхней половиной это существо уподоблялось остальным сородичам, но поясницей врастало в живой пень, передвигающийся на изогнутых корнях, словно на паучьих ногах. Чудовище выбралось из-за стены купели и ринулось к людям, презрев жар горящего масла и дух благовоний, сбивавший нелюдей с ног. Оно вскинуло руки и напустило на них сильфа, который ударил по людям шквалом воющего ветра.
  Ульбрик рухнул ниц и едва успел воткнуть копьё в землю, чтобы уцепиться за него. Та же судьба постигла и остальных людей, альвов, и даже сам огонь. Жаркое пламя оказалось прижато, оно задыхалось и гибло, разрываемое в клочья свирепыми ударами ветра... которые не смогли согнуть лишь одного.
  Соломон ван Хелленбах продолжал стоять непоколебимый как гора. Альвденхоорц приблизился к нему вплотную и когда ветер стих, а огонь погиб, смертельные враги будто остались наедине. То был конец. За колдуном стояли великие тёмные силы, само его существование означало возрождение древобога. Нужна была армия и многие священники, чтобы вернуть в эти проклятые леса святой огонь в полной его мощи и славе. Не горстке людей такая миссия могла быть под силу...
  Альвденхоорц вскрикнул, и незримая сила отшвырнула Соломона прочь как лёгкую щепку, но тот оказался на ногах, не успев пролежать на дымящейся земле и мгновения. Вновь незримая сила швырнула его прочь, как только охотник ринулся к врагу, и вновь Соломон оказался на ногах. Тогда он сорвал с пояса бутыль, полную освящённого масла, поднял над головой и... сжал пальцы. Стекло лопнуло с треском, а через миг масло, пролившее голову и плечи человека, воспламенилось! Не веря глазам своим, Ульбрик следил за тем, как уже полностью охваченный огнём Соломон ван Хелленбах кометой мчится на альвденхоорца. Его голос гремел колокольным набатом, пылал его меч, и пылало нечто, напоминавшее огненное колесо нимба над его головой. Что было дальше, Ульбрик не знал - мир погиб в ослепительной вспышке и протяжный вопль выбил из него дух.
  Очнувшись, старый охотник видел сплошь одни только белые пятна у себя перед глазами, а в ушах застрял противный несмолкаемый писк. Он понял, что отныне некоторая часть звуков мира будет ему недоступны, да и глаза с годами уставшие, теперь станут ещё слабее.
  Его доспехи и седины покрывали хлопья серого пепла, которые также парили повсюду вокруг. Ульбрик дёрнул за цепь, отточенным движением привлекая к себе копьё, попутно чувствуя, каким тяжёлым стало оно и каким неповоротливым - он. Тщетные усилия, ведь альвов не было вокруг. Лишь пепел да иссушенные трупы. Посреди всего этого возвышался Соломон ван Хелленбах. Он уж не горел, но едва различимые останки нимба всё ещё тлели над его головой. Чтобы уверится в том, что это не обман слабых глаз, Ульбрик потёр их, а, взглянув ещё раз, не увидел более ничего.
  - Соломон?
  - Всё кончено, Ульбрик. - Ван Хелленбах вложил меч в ножны и обернулся. Скудный свет коснулся его лица, измождённого, худого, мрачного, покрытого копотью, но не более обожженного, нежели раньше.
  - Мне казалось, что ты горел.
  - Казалось. Можешь идти?
  - Я... да. Я могу.
  - Тогда идём. Последний шаг, Ульбрик, и наша святая миссия будет завершена.
  - Я с вами!
  Как не странно, но пока Озмольд и Дефрид продолжали плыть в реке беспамятства, лейтенант Най успел очнуться. Грязный человек с измученными глазами поднялся из пепла и двинулся к охотникам расшатанной походкой. Ульбрик понял, что действие зелья заканчивается, ибо офицеру не хватало сил даже на то, чтобы держать в руках оружие.
  - Что ж, ты достоин увидеть это не менее чем все остальные. Ульбрик, поставь их на ноги, я буду ждать.
  С этими словами Соломон ван Хелленбах вскинул на плечо второй ящик и пошёл к купели. Ульбрик же заставил офицера сесть и отдохнуть хоть немного, пока сам отправился проверять остальных охотников. Приводя их в чувство пробиркой с душистым корнем остроки, Ульбрик пересчитывал трупы людей. По всему выходило, что из солдат, ушедших с ними на охоту выжил лишь мальчишка, отправленный обратно с младенцем да сам лейтенант. Знает ли он уже об этом? Успел ли проверить бездыханные тела своих людей, неподвижно лежащие, тут и там?
  Ульбрик почувствовал на языке сильную горечь. Пепел или, всё-таки, совесть?
  - Что... что произошло?- прохрипел Озмольд, пытаясь открыть глаза.
  - Вставай.
  - Кхак! Кх! Что? А... мы ещё живы?
  - Можно и так сказать.
  - Но... я рубился в окружении, когда меня снесло, а потом ослеп. Что произошло?
  - Не знаю, видит Кобинчи, не могу тебе ответить. Вставай же.
  Растолкать Дефрида оказалось ещё сложнее, но, в итоге, молодой охотник смог идти и ноги его почти не заплетались. Используя копьё как опору, Ульбрик обошёл тела солдат, убеждаясь в том, что эти несчастные мертвы, и направился к купели. Несмотря на то, что ему самому было тяжело, он помог лейтенанту встать. Даже будучи стариком он прежде не испытывал такой слабости, его тело оставалось твёрдым и крепким, сердце билось исправно и даже суставы почти не болели. Да, реакция и чувства притупились, он хуже спал и быстрее уставал, но никогда силы не исходили из него настолько, чтобы Ульбрик не мог держать спину прямо. Будто что-то опустошило его.
  - Я тоже видел это, - прошептал Най.
  - Что же вы видели, герр лейтенант?
  - Снисхождение карающего духа на врагов человеческих.
  - Правда?
  - В одеяниях огненных с огненным клинком и огненным колесом над челом он прошёл по ним как по грязи, испепелил и обратил в пепел, обратил в золу. Ярость Кобинчи, лютая ярость.
  - Мне кажется, вы слишком истощены и лихорадка битвы ещё не отпустила вас.
  - Я никогда не пропускал месс, майнгерр, исправно служил Господу и старался быть хорошим человеком, насколько то было мне по силам. Но никогда голоса ангелов не снисходили до моего слуха, я не видел в себе божественного призвания и не штудировал священных текстов. Однако я знаю, что я видел, и вы знаете, потому что видели это. Мы знаем, потому что видели. Потому что божественное явление это всегда святая правда, и она даёт понимание того, что оно есть.
  - Греховно было бы разубеждать вас в том, что вы, как вы говорите, узрели, но и подтвердить этого я не могу.
  Лихорадочно блестящие глаза лейтенанта Ная обратились к старому охотнику, который помогал ему идти. Ульбрику показалось, что несчастный тронулся рассудком.
  - Он сказал, что выживет треть моих людей, - совершенно чётко проговорил Най.
  Ульбрик поджал губы, но не отвернулся.
  - А вы обещали им, что выживет половина, лейтенант. Соломон ван Хелленбах такой же человек как вы или я, он может ошибаться. Вы же солгали им преднамеренно. Стоило оно того? Стоила жизнь вашего родича жизней неполного десятка людей?
  - Откуда вы знаете?
  - У охотников острый нюх. В часовне пахло свежей кровью, когда мы пришли за благословением. Вашей кровью. Но вы были здоровы, значит, кровь принадлежала кому-то из ваших близких родичей. По выговору вы не из этих мест, приехали на восток из окрестностей Йольна, откуда бы тут взяться вашей родне? Стало быть, среди ваших людей был родич. Сын, отец или брат?
  - Брат. Погиб ночью перед тем, как приехали вы. Вышел поссать в темноту, тупой ублюдок, никогда не слушался, всегда выпивал втихую, конченое ничтожество. Я тянул его по служебной лестнице, а он упирался как баран. Сидеть на моей шее и бездельничать, видно, нравилось ему больше. Когда начали пропадать дети, мы быстро поняли, что нечистый след тянется в лес. Я запретил солдатам пить и выходить на улицу ночью, но у Герхарта было на всё своё мнение. Тупого увальня прирезали как свинью, перехватили горло и неслышно уложили наземь. Так его и нашли - со спущенными портками. Достойная смерть для достойного человека.
  Прорвавшийся поток слов иссяк и к купели они подходили молча.
  - Вы его не любили.
  - Он ввергал меня в ярость каждый божий день, и порой от того чтобы задушить Герхарта меня отделяла только память матери. Пригляди за братом, Ганц, пригляди за, братом...
  - Но вы пошли в лес, чтобы оплатить долг крови.
  - Он был моим братом. Не всегда умным, не всегда правым, но всегда моим братом. Кобинчи велел защищать братьев своих. Я не самый праведный человек, но эту заповедь я чту.
  Альвская купель походила на высокое изящное гнездо, расходящееся от узкого основания к более широким краям намного выше человеческого роста. Переплетение растительных отростков с редкими зазорами в стенах и несколькими узкими проходами внутрь хранило нечто, что не могло оставить равнодушным неподготовленное человеческое сознание. Людям открылся крохотный пруд с неровными краями, уставленный круглыми замшелыми валунами, источающими бледно-зелёный свет. В абсолютно прозрачной воде плавали белые рыбки с огромными глазами, они казались прозрачными из-за того, что на дне пруда тоже рос светящийся мох и его свет прятал крохотных созданий. Посередине пруда торчал крохотный островок, из сердца которого росло дерево. Скрее дереце, совсем молодое, тонкое и хрупкое, с корой белой и гладкой словно кожа юницы, и источающей чистый живой свет. На тоненьких веточках едва-едва виднелись молодые листики, но зато переплетение корней заняло весь остров без остатка, накрыв его сложной вязью.
  
  - Вы видите перед собой врага человечества, - сказал Соломон, - демона древности, которого порой именуют древобогом.
  Хексенйегар стоял рядом с деревом в мокрых сапогах, а подле его ног лежал раскрытый ящик, полный бутылок.
  - Он совсем недавно был посажен, но уже пророс и дал первые листья. Спустя каких-то тридцать лет, питаемый щедрыми подношениями, он смог бы вырваться из мёртвых останков своего предшественника, подняться к небесам, разрастись над лесом и дать альвам новую жизнь. Но Кобинчи решил иначе.
  Най изо всех сил старался не терять сознание. Хотелось просто упасть и заснуть, но он не позволял себе. Они шли сюда, шли к этому дереву, это важно, возможно, важнее этого в его проклятой жизни уже ничего не произойдёт.
  Хексенйегар достал из ножен меч и подобрался к самому стволу подле основания которого переплетения корней образовывали неровное кольцо вздутых узлов размером с коровью голову. Встав над одним из таких белых коконов, Соломон вонзил в него остриё, а когда убрал клинок, по белым корням побежала жидкость слишком красная, чтобы спутать её с древесным соком.
  - Боги нелюдей суть демоны, - прошептал Ульбрик, неотрывно следя за тем, как Соломон пронзает один кокон за другим, - и питаются они кровью людей. Древобог поглощает кровь младенцев и впитывает жизнь, дарованную светом Кобинчи. На крови он и растёт, что же до альвов, преподносящих ему эти дары, в благодарность они получают обратно детей. Отдают чужих, а получают собственных.
  Старик присоединился к сдвоенному шёпоту своих братьев по ремеслу, которые читали молитвы, следя за высоким худым хексенйегаром с глазами убийцы. Из чледующего переплетения корней, когда меч пронзил его, потекла светло-зелёная жижа. Чем бы ни было существо, росшее там, к сынам Кобинчи оно более не имело никакого отношения. Ная упал на колени и вырвал то скудную трапезу, которую принимал на последнем отдыхе. Казалось, что это было вечность назад.
  - Возблагодарим Господа за славную охоту!
  Соломон перенёс ящик с маслом к самому стволу древесного божества, которое оказалось таким беззащитным, достал одну из бутылей, откупорил, и стал лить на землю, причём лить мудрено, искусно. Тонкая струйка освящённого масла прогулялась по древесине ящика и легла на корни рядом с ним, а потом хексенйегар стал отступать, словно путая свои следы и продолжая лить. Последние капли кончились на бережке, когда Соломон сошёл в светящуюся воду, напугав рыб, и швырнул пустую бутылку проч. Его клеймо было при нём, и, как только хексенйегар взялся за него, печать в виде солнечного диска, пронзённого копьём, на глазах налилась сперва жёлтым, затем красным, потом белым. Раскалёный металл коснулся масляного следа и огнь побежал по корням, очерчивая ажурную вязь, пожирающую нежно-белую плоть древобога.
  Видевший это Най тихо завыл, откуда-то извне в его душу проросли побеги страха, нет, дикого и тоскливого ужаса. Древо погибает! Стонет в слышных ему одному муках, пока огонь ползёт к стволу! Это невозможно выдержать! Это ужасно! Это нужно прекратить! Нужно спасти древо, нужно потушить проклятое пламя, горящую скверну, злую и голодную! Нужно потушить! Нужно лечь и валяться на корнях, чтобы потушить пламя и спасти древо!
  Офицер со стоном упал в пруд, поднялся весь мокрый, а потом его тело, только что едва державшееся на ногах, ринулось вперёд, расплёскивая светящиеся воды, давя белых рыбок, топча донные мхи. Вся суть существования Ганца Ная сузилась до одного единственного стремления - спасти древо. Он почти добрался до противоположного берега, когда на его пути выросла тощая фигура, а потом стальные пальцы врезались в его глотку и оторвали от дна, от воды. Най повис в руке тёмного великана, харкая и задыхаясь, его собственные пальцы скользили по твёрдому металлу, обрамлявшему длинное предплечье, язык перестал помещать во рту, по подбородку потекла слюна пополам с пахнущей тиной влагой, а ноги стали дрыгаться слабее. Сквозь белые пятна, мельтешащие пред взором задыхающегося, офицер увидел великана иначе, увидел чёрные обугленные кости лысого черепа, увидел растрескавшиеся выщербленные жаром зубы и увидел глубокие глазницы, в которых бушевало свирепое всеиспепеляющее пламя.
  - Изыди! - выдохнул обугленный череп. - Изыди и умри!
  Огонь добежал до политого маслом ящика, тот вспыхнул и через несколько мгновений, масло взорвалось, исторгнув во все стороны ревущую смерть. В тот же миг корни ужаса, пробившиеся в человеческую душу, иссохли, скрючились, пропали.
  Соломон разжал пальцы и Най упал обратно, чуть не утонул, но всё же смог встать. Вода в пруду едва доходила взрослому человеку чуть выше колена. Теперь она была красно-чёрной от пляшущих отблесков красного огня и извивающихся потоков чёрного дыма. Чёрно-красные воды, воды цвета Кобинчи.
  - Охота закончена, нам больше нечего здесь делать.
  Последнее, что помнил Най, это то, как Озмольд ван Левенберг подступает к нему, хватает за пояс со стороны спины и легко взваливает на плечо.
  
  К концу Восточной экспансии, когда человечество уже отвоевало огромные земли у нелюдей и посвящало все свои силы тому, чтобы на них закрепиться, дороги, проложенные людьми между новыми крепостями и строящимися городами, были смертельно опасны для путешественников. Зачастую они пролегали в лесных дебрях, туманных лощинах или у подножья холмов, в которых, как известно, всегда находила убежище всякая нелюдская пакость. Особенно опасно становилось ночью и несметное число людей исчезали бесследно, рискнув отправиться в путь без защиты божественного светила. Чтобы справиться с этой проблемой, властители человеческие решили строить вдоль дорог укреплённые убежища, вместительные таверны, огороженные высокими стенами и прочными воротами, которые могли бы дать людям приют на ночь, накормить, напоить, подковать лошадей и дать припасов в дорогу. Века спустя, когда человечество окрепло и основательно почистило тёмные потаённые места от всего, что там пряталось, необходимости в ночных приютах стало меньше. Многие из них исчезли навсегда, но другие взял под опеку Орден Охотников.
  Убежище, стоявшее подле тракта, ведшего в Марнегауз, гостеприимно распахнул ворота, впуская за круглые стены йегарваген. Ночь охотники провели в удобных кроватях, а утром двое из них ускакали на своих лошадях, которые дожидались их на конюшне.
  - Ешь, тебе нужно восстановить силы.
  Ульбрик едва прикоснулся к каше, которая успела остыть без его внимания, а к сосискам не прикасался и вовсе, дав им покрыться застывшим жиром. Сам Соломон ел много, неспешно и без удовольствия. Он мерно работал челюстью, смотря в пустоту и, словно, не чувствуя вкуса. Еда не удовольствие, а лишь бренная подпитка для бренной плоти.
  - Ты мог не позволить им.
  Соломон отодвинул пустую миску, утёр рот рукавом красно-чёрной куртки и взялся за недопитую кружку пива.
  - Мог.
  - Тогда зачем позволил?
  - Ради тебя.
  Охотники были единственными людьми в зале, так что последовавшая тишина показалась оглушительной.
  - Ради меня?
  - И ради всех последующих поколений охотников. Ты уже немолод, Ульбрик.
  - Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю!
  - И каждая миссия может стать для тебя последней.
  - Соломон...
  - Нас было четверо, а стало пятнадцать, и твои шансы на выживание повысились.
  - Это отвратительно...
  - Им не повезло, но они умерли, чтобы ты мог жить.
  - Наше дело защищать людей, а не использовать их как живые щиты! - закричал Ульбрик ван Ольцбер. Он попытался встать, но общая слабость не позволила этого. - Ты притворился богом, Соломон! Ты...
  - Всё в руках Его, - продолжил Соломон, как ни в чём не бывало. - Всё так, как Он того желает. Если бы Он пожелал, то те девятеро не уронили бы и волоска со своих голов, если бы Он пожелал, то ты умер бездарно и глупо, захлебнувшись слюной во сне. Всё произошло так, как произошло, а я всего лишь человек, который попытался увеличить твои шансы, никого силой не принуждая.
  - Мы должны...
  - Защищать и спасать. Я спас сотни людей от злой и мучительной участи, как и ты. И за те годы, что длится моя охота, я встречал всего двоих охотников столь же опытных и умелых, что и ты. А таких мастеров обращения с цепным копьём мне и вовсе не доводилось видеть. Всё это не должно быть похоронено в сырой земле вместе с тобой. Всё это ты обязан передать ученикам, чтобы подготовить новое поколение охотников, кои, видит Кобинчи, понадобятся человечеству в будущем.
  - Ты не имел права так поступать!
  - Если хочешь, можешь злиться на меня, хоть до скончания своих дней, - равнодушно ответил Соломон ван Хелленбах. - Однако, девятеро мертвецов в обмен на тысячи, спасённые твоими учениками, это очень выгодно. Ты должен отправиться в Ульфбург и стать наставником. Остаток дней твоих пройдёт под защитой стен, в тепле и покое, среди учеников. Так будет правильно.
  - Я не вернусь в Ульфбург, Рихтар меня не любит, и если ты сделал всё это только ради...
  - Рихтар умер не так давно, и его место среди гроссмейстеров пока пустует. Ты вернёшься в Ульфбург и гроссмейстеры обратятся к тебе с предложением занять его. Нет охотника более достойного такой чести чем ты во всех Землях Кобинчи. А дальше у тебя появятся ученики, и ты передашь им свой опыт.
  Соломон поднялся, накинул поверх куртки чёрно-красный плащ и надел широкополую шляпу с высокой тульей и фазаньим пером.
  - Пойми, Ульбрик, те люди уже в лучшем месте, ибо погибли во имя Кобинчи. А если этого тебе мало, то утешься хотя бы тем, что мы смогли спасти младенца. Сделай так, как я говорю, отправляйся в Ульфбург и неси свет знания молодому поколению. Иначе всё было зря.
  - Ты не прав, Соломон! - ещё пытаясь распалить угасающую ярость, сказал старый охотник. - Кобинчи тебя не простит!
  - Простит или нет, тебе это неизвестно. Переступив порог смерти, я за всё отвечу перед Ним, но до тех пор меня интересует лишь охота. Прощай, Ульбрик, и да прибудет с тобой Его благословение.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"