Крылов Борис Владимирович : другие произведения.

Талисман

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Можно ли написать роман о любви в жанре боевой фантастики? Можно ли написать роман-утопию в жанре боевой фантастики? Можно. Сержант Крис О'Салливан четыре года служит в армии. Он спасатель и вытаскивает с поля боя раненых воинов. Вот только все эти воины - женщины. Почему? Потому что Крис живет в мире, где женщины заправляют всем. Они пишут законы, командуют и воюют. Мужчины в этом мире не более, чем любовники-лизуны и прихлебатели. Или, при удачно сложившихся обстоятельствах, спасатели, как Крис. Только настоящий спасатель, настоящий горой может примоститься на той одной-единственной иерархической ступеньке лестницы, которую выстроили женщины. Ему везет, как никому другому. И в жизни, и в любовных похождениях, и в сражениях с неведомым врагом - баркаидами, с которыми Империя Криса Карри-Ган воюет уже две сотни лет, соблюдая Правила Боя. Но Правила эти не вечны, тем более, что под землей на них элементарно плюют. Правила надоедают обеим враждующим сторонам слишком большие потери и слишком мало эффекта и они начинают действовать исподтишка... Но и из этого Крис "Талисман" извлекает для себя выгоду.
  
  
  
  ТАЛИСМАН
  
   Посвящается Назло
  
  
  
  РАБОТА ЕСТЬ РАБОТА
  
  
  
  Крис О'Салливан давным-давно закончил школу для мальчиков, после чего никогда и нигде не учился. Не было у него такой возможности. Но он прочитывал огромное количество электронных книг, многие из которых запоминал почти полностью. Хотя никогда и нигде этим не хвастался. Не было у него такого желания. Да и необходимости особой выставлять себя напоказ.
  Но главным его достоинством было не то, что он самостоятельно учился, главное, что он учился на чуждом опыте, в отличии от большинства других. Учился сначала жизни, а затем выживанию. На своем опыте, как и все, он тоже учился. Причем опыт, накапливаясь, начинал вырабатывать в нем способность, отличавшую его от других. Способность эта скорее была ощущением, предчувствием.
  Вот и сейчас оно не подвело его. По крайней мере, он именно так и считал...
  Правый глаз слегка задергался, что совершено точно означало − через пару минут начнут бомбить. Предчувствие никогда еще не подводило. Только за счет него Крису и удавалось выжить.
  − Отстегни спасательный зажим девять на своем скафандре и прикрепи к спинному оперению Воина, − крайне сурово и откровенно злясь, поскольку почесать дергающийся глаз не представлялось возможным, произнес сержант Крис О'Салливан.
  − Но это не по Уставу, − возразил рядовой Глинка.
  − Насрать, − Крис для острастки кашлянул, а затем начал, как гвозди забивать, втолковывать парню: − Пойми, только так ты будешь стопроцентно уверен, что сможешь вытащить своего Воина из завала. И не просто вытащить, а удержать если что... Не перестегнешь зажим, − оба ваших скафандра при минимальной перегрузке просто расползутся по швам.
  − Это лучшие скафандры во вселенной! − возразил Глинка так, будто читал рекламный плакат.
  − Ты мне будешь рассказывать? − с насмешкой произнес Крис, делая ударение на местоимении 'мне'. Но тут же спохватился и больше не произнес по поводу скафандров ни слова, потому что ответ разглядел в глазах рядового. Звучал он примерно так: 'Сейчас ты мне еще про свой безмерный опыт начнешь плести...' Или что-то в этом роде. Затем Крис увидел и обрывочные мысли рядового, которые прятались за его нарочитым нахальством: 'Плети-плети, мне и без того страшно...' И тогда все встало на свои места.
  Про опыт обязательно напомню, решил Крис для самого себя. Если успею. Дурак этот не понимает, да и не успеет уже понять, что опыт − великая вещь. Но в большей степени − великая для носителя этого самого опыта. Потому что страх без опыта, когда тебя засыпало в пещере глубоко под землей − верная смерть. Так что, рядовой Глинка, всего тебя наилучшего. Спи спокойно.
  Крис не был циником. Он был заядлым жизнелюбом. Вот только жизнелюбие его после десятой бомбежки притупилось и сжалось до размера абстракции. А абстракция − это уже из области философии; поэтому он с полным правом мог назвать себя философом. Черным философом.
  Крис с любопытством следил за действиями рядового, краем глаза не упуская вниманием то, как ведут себя буро-серые стены пещеры, в которой они находились. Глинка судорожно перестегнул зажим восемь на место десятого, а десятый прикрепил к восьмому спинному зажиму лейтенанта, которого сопровождал в данном рейде и который сейчас лежал на песке в полной отключке. Третий спасатель, который первоначально отправился вместе с ними, он же − напарник рядового Глинки (на Гарбидже только Крис работал без напарника) валялся метрах в трех от них и успешно агонизировал. На крышке опустошенной индивидуальной аптечки, валявшейся возле правой ладони бедолаги, лежали использованные шприцы. Никакое лекарство уже не могло помочь парню, но Крис был обязан сделать все возможное для его спасения, ведь камера зафиксировала и записала его действия на чип. Итак − он сделал все возможное, чтобы спасти парня. А если тот не выживет... то виноват будет не сержант О'Салливан, а исключительно сам не-... выживший. Суть дела заключалась не в положительном итоге оказания экстренной помощи, а в самой сути ее оказания. Это и был фундамент 'черной философии Криса', которая действовала безотказно.
  Все равно из-под земли никогда всем не выбраться. Это закон Гарбиджа. Всегда кого-нибудь завалит. Насколько помнил Крис, за три года только один раз группа, отправившаяся в рейд, вернулась в полном составе. Потому что не успела пересечь линию фронта.
  Крис еще раз мельком глянул на третьего − лежавшего − спасателя: к поясу его легкого скафандра не был прикреплен пульт управления капсулой. Значит, и капсулы-то у него не было. Значит, его спасение даже и не предусматривалось. То есть − спастись могли лишь четверо из пяти участников рейда. Крис с капитаном, да еще рядовой Глинка с лейтенантом.
  И хотя с самого начала рейда Глинка, на фоне напарника, не смотрелся − парень был явно посообразительнее и посмелее, но он имел одно несомненное преимущество − был почти на пол-головы выше и имел лишних килограмм двадцать веса. Так что парня его все равно пришлось бы оставить подыхать здесь, в пещере.
  Крис разочарованно пожал плечами, отметив, что рядовой Глинка все еще тупо возится с зажимами, меняя их местами. Совершенный болван. Или обучение стало окончательно отвратительным. Пять лет назад их муштровали лучше. А этот парень, хотя и прошел ту же школу, что и Крис, на Ланте, во второй учебке, да только... Сказал, что обучение велось по ускоренному курсу. Бывает.
  Что ж, таких козлов учить и учить, если не сказать − мочить и мочить. Что тут, право, думать или говорить, размышлять или фантазировать? Говори не говори, но все равно окажется, что завтра Крис так и останется жить. А этот козел так и 'останется' заваленным здесь, на втором уровне. Или гораздо ниже. Потому что он все равно не сделает то, что ему сейчас предложит Крис. Он мог бы и приказать, вот только бригадный полковник не отдала ему такого распоряжения - приказывать. Ведь задача Криса, не козлов спасать, да тащить потом на себе.
  Сержант О'Салливан обвел взглядом пещеру. Она неумолимо сжималась со всех сторон. Это было характерно для подземных туннелей и гротов Гарбиджа. Совершенно неожиданно перед вами могла образоваться пустота или огромная пещера, причем песок, как живое существо, как бы расступался сам; становился другого цвета, другой консистенции. Но столь же неожиданно он мог начать сжиматься вокруг вас. Если только вы не обработали стенки вашего укрытия клеерином, создав нечто, напоминающее скорлупу ореха, то есть некую полость со 'стальными' стенами. Хотя, надо сказать, и капсулы иногда трещали и ломались.
  Образование полостей, как и сжатие вокруг вас песка происходило само по себе, причину этому установить до сих пор военным ученым так и не удалось. А гражданских ученых со всем их комплексом оборудования на Гарбидж просто не пускали.
  Хорошо хоть, что песок неизменно всегда сжимался не так быстро, как расступался. Тем не менее, сейчас все шло к тому, что их через считанные секунды завалит и раздавит. Так что невозможно будет дотянуться до пульта управления капсулой. Да если и успеть... капсуле негде будет не то что разогнаться, а начать движение.
  − Все, надо выбираться, − громко произнес Крис О'Салливан и кивнул головой, указывая вверх.
  − Куда? − вытаращился на него рядовой Глинка. Он явно почувствовал в интонации сержанта какой-то подвох.
  − Куда-куда. Отсюда, − сказал Крис, глядя в рябое лицо рядовому.
  − Это я понимаю, − сглотнул Глинка.
  − На поверхность, − спокойно сообщил Крис, как нечто само собой разумеющееся. И тут же констатировал, следя за рядовым, что тот не готов действовать нестандартно. Обязательно начнет ерепенится и спорить. А в итоге, скорее всего, поступит по-своему.
  − Но ведь нам было приказано...
  − Мне было приказано, − уточнил Крис, сделав ударение на местоимении.
  Сержант О'Салливан не тянул время, он выжидал подходящего момента, чтобы 'стартовать'. Он включит пульт именно в ту секунду, когда это будет оптимальным временем, так чтобы их не смогли потом засечь на поверхности по крайней мере в течении двадцати минут. Конечно, красиво было бы сейчас схватиться за бластер и заставить этого сосунка действовать так, как он, сержант, считает нужным, но у него совершенно не было желания заставлять рядового. Ведь в задачу Криса входила гораздо более важная задача − спасти капитана. Он, как чувствовал, чем закончится этот рейд.
  Самое главное, что он чувствовал, что вновь останется жив...
  Так и случилось. Чуть впереди группы шел спасатель, − теперь он уже перестал подергиваться − напарник Глинки; капитан с лейтенантом шли за ним; Крис и Глинка прикрывали группу. Метров через триста-четыреста после того, как они пересекли линию фронта, очередная пещера обрушилась, причем с потолка посыпался не просто песок, а какие-то камни. Крис видел под землей камни всего несколько раз. И хотя их бункер-пост был построен внутри некоего подземного кратера, это не означало, что камни валяются повсюду. Камни являлись очень редким вкраплением в песке, покрывавшем всю поверхность планеты.
  Первым же огромным валуном припечатало напарника Глинки, ага, его звали Мозес, наконец-то вспомнил Крис. Двумя другими, более мелкими камнями на песочный пол туннеля повалило капитана и лейтенанта. Не будь они спецназовцами, экипированными так, что вам и не снилось, они бы сейчас тоже перестали дергаться, как Мозес, а так − лишь контузия. Да и препараты, которые ввел им Крис после того, как они с Глинкой оттащили всех троих подальше от обвала, были новыми и сильнодействующими. В последнем можно было не сомневаться.
  И вот теперь им, спасателям, предстояло вынести офицерские чины и тела из боя, если можно назвать боем банальный подземный обвал.
  − Ты понял меня, парень, − повторил Крис, − здесь и сейчас приказываю я. Отстреливай лишнюю амуницию и включай движение капсулы.
  − Мы не имеем право ослушаться приказа бригадного полковника.
  − Дурак ты, чудило, − прищурился сержант О'Салливан, услышав взрыв метрах в двухстах. По тому, как начал осыпаться со стен песок, он мог сказать с уверенностью, что почти что на их глубине.
  Грохнула L-бомба. Не очень мощная, килограмм на дести, (?) но им бы хватило. За первым взрывом через несколько минут последуют еще два взрыва, а рванут они где-то непосредственно под ними. Точнее, под ними может рвануть только одна из бомб. А им, как уже заметил Крис, и одной вполне хватит.
  − Уходим наверх, − повторил Крис, − нутром чуя, что рядовой Глинка не выполнит приказ, да и не прислушается к разумному совету. Наверх − неожиданно для противника. Наверх − верное спасение. − Наверх, повторил Крис, хотя и не столь настойчиво, ведь Глинка все равно сделает по-своему. И погибнет. Ну, да и хрен-то с ним. Крису надо спасти капитана. Вернее, ему надо спасти скафандр капитана из-за какой-то новейшей системы защиты. Ее должны проверить и определить, а настолько ли она надежна, как рассчитывали.
  Крис редко отправлялся в рейды с кем-то кроме полковника, но в этот раз его намеренно послали в эту переделку, чтобы он выполнил свою работу. И он ее выполнит. Бригадного полковника не отпустили в этот рейд. А вот его попросили, заметьте, не приказали, а попросили сопровождать капитана во время рейда. Рядовой со своим грузом ничего не стоит. И Глинка, и его лейтенант − балласт. А вот капитана спасать надо. Вокруг них, надвигался со скрипом совершенно незнакомый розовый песок, искрился практически в кромешной тьме, но любоваться им было некогда.
  − Повторяю, уходим наверх, − сказал сержант Крис О'Салливан.
  − Но... как же?
  − Наверх, я сказал, − замкнул капсулу и включил манипулятор движения.
  Капсула сомкнулась вокруг него и капитана, которого он подхватил подмышки. Она начала медленно подниматься вверх, но это движение к свободе не означало приятного пути. Крис знал, что сейчас боль охватит все тело, и эти несколько секунд станут очередным кошмаром в его жизни, если вообще пребывание на Гарбидже можно назвать жизнью.
  Крис О'Салливан испытал на себе ощущение движения в капсуле с десяток раз, но так к нему и не привык. Если бы к нему приходилось прибегать не в минуты смертельной опасности, он никогда бы не решился повторить это ради собственного экстремального удовольствия − разновидности мазохизма, о котором в последнее время часто сообщали в новостях. Сообщали так, будто бы заверяли − мол, не бойся солдат, мы и на гражданке не лыком шиты. Ну да и хрен с ними. Тем более, что Крис не знал, а получают ли они за свои 'подвиги' деньги. Ему, на Гарбидже, платили очень прилично...
  Все, пора начинать гребаный отсчет. Грубо? Только как его еще назвать, когда буквально каждая песчинка проходит через твое тело. Не на самом деле, но, по крайней мере, ощущение именно такое.
  
  Девять секунд, если Крис правильно рассчитал, и тогда они выберутся на поверхность.
  Итак, раз. Что сказать про раз. Раз − он раз и есть. Раз как раз и, значит, − раз... и поехали. Чушь полное, но говорить и думать что-то надо, иначе запросто можно потерять сознание. А сознания терять нельзя, иначе потеряешь и все остальное. Надо всегда о чем-то думать. Конечно, можно сказать и 'Один'. Тоже выход, ведь он действительно один. Капитан сейчас в такой глубокой коматозной жопе, или коме, что капитану сейчас на все наплевать. Когда же этот раз закончится? Почему именно вначале всегда труднее всего. Наверное потому, что потом становится все равно? Крис мог продержаться даже не девять, а десять секунд. Может быть, даже одиннадцать. Но не больше... Неужели?... Действительно, уже...
  Два! На как тошнит. Но их двое с Воином. И 'Да поможет им с капитаном L-сила!'. Что можно еще сказать про два? Черт, голова как в кофемолке из-за этого жуткого скрежета песка, который закончится только тогда, когда капсула вырвется на поверхность. Два... два... два... Соберись, Крис, все еще только началось. Кажется, приближается три. Что-то уж больно быстро. Наверное, это какая-то западня. Нет! Это действительно три!
  Три! Действительно, три! Что придумать про три гораздо сложнее, чем про раз и два. Хотя, чего проще. Крис уже три года на Гарбидже, а всегда на службе − пять лет. Но это надо оставить на потом. А сейчас только три. Три года, мать твою. Действительно, когда на Гарбидж высадилась первая экспедиция, кто-то сразу же сказал, окинув взглядом ландшафт: 'Ну и помойка!'. Поверхность − полная гниль. Помойка, она и есть помойка.
  Темно-фиолетовые пески, куда ни глянь. Низкая облачность, прижимающаяся облаками к поверхности. Но это не облачность, это песчаные же тучи, ведь воды на Гарбидже нет. Особенно много этих туч находится над вами после посадки космического шатла или после взрывов L-бомб. Это и поможет Крису доползти до своих.
  Какие-то темные, то тут то там мелькающие силуэты, какие-то невысокие насыпи и барханы, какие-то останки, не острые, а зализанные ветром. Но все это вкупе у любого нормального человека ассоциируется с помойкой. Так и назвали планету − Гарбидж. Так и начали строить укрепления − все время находили какие-то странные останки предметов, то ли из металла, то ли из кости. Сдавали их в военную разведку или службу безопасности. Но никто в ответ ничего не говорил, никто не рассказывал, что это такое. Крис был уверен, что даже бригадный полковник не в курсе того, что это за предметы. Сжать зубы. Вопить еще рано. Вопить можно будет на счет восемь. То ли от радости, то ли от отчаяния. Три года, три года, мать твою... Что-то застопорилось на трех. Или уже четыре? Ура, уже четыре!
  Четыре. Ни хрена ж себе. Четвертый год пошел, как Крис на Гарбидже. И тут же они рванули − четыре подземные бомбы, значит их группа баркаидам, как кость в горле. Иначе бы две сбросили. Четыре − явный перебор. Четыре бомбы бросают, когда хотят накрыть большой отряд. Или знают что-то такое, чего не знают даже участники рейда. Крис и капитан кому-то очень нужны. Капсула затряслась. Никто не станет использовать сразу четыре мощные подземные L-бомбы просто ради забавы. Черт... че... черт... четыре. Он хотел покачать головой, но мышцы уже начало сводить, да и не покачаешь в капсуле особенно-то головой. Кого же мы так достали? Кто опять про нас узнал? Кому мы так нужны? Что-то часто случайности случаются, если так можно сказать. Не успеют в штаб-бункере операцию разработать, как ее тут же накрывают. Крис уже делился своими сомнениями с бригадным полковником, но ответа не получил. Да и каким может быть ответ? Все еще четыре?... Сейчас вырублюсь, прямо на середине расстояния от пещеры до поверхности.
  Нас ведь действительно было четверо, вот только этот Глинка... козел. Вот поэтому-то нас всех, спасателей, не просто так козлами называют... Никакого сигнала от него нет. Значит, этот козел Глинка несомненно направил капсулу вниз. Согласно приказу. Да пошел он! Конечно, номинально он все это время находился в моем подчинении (сержанта). Но он не знает, что в таких ситуациях каждый за себя. И если он не вернется − все вина на нем. Кррис почувствовал головокружение. Но ведь он все правильно Глинке приказал. И у Криса есть записи его команд. Так что он теперь за него не ответчик! Он имеет все оправдательные 'справки и бумажки' на этот счет, если можно так назвать запись на чипе, который фиксирует все разговоры и действия отправившихся в рейд Воинов и спасателей. Ну где же пять? Ага. Вот и пять!
  Пять! Я действительно пять лет на службе, подумал Крис. Пять − мое любимое число. Нет, перепутал. Мое любимое число семь. Но пять тоже здорово! Крис любил нечетные числа. Он натужно открыл как можно шире глаза, потому что они так и смыкались. Не засыпать, не терять сознания! Да и место это надо запомнить. Какой-то странный зеленоватый песок пошел. А их всегда муштровали насчет зеленого песка. Надо обязательно запоминать место, где есть зеленоватый песок. Капсула обо что-то задев, заскрежетала. Так грунт это или песок. Или у Криса просто в ушах уже скрежещет?... Нет, это не в ушах. Капсула чуть замедлив ход и изменив направление, процарапала себе путь, как будто проползла по обшивке бронехода или скиссера. Черт его знает, на что только можно наткнуться на этой гребаной помойке. Пять... Проверить, срочно проверить. По пять пальцев на руке? По пять. А на ногах? Тоже − по пять. Пошевели, Крис, пошевели ими, Крис, немедленно пошевели, а то левая нога вот-вот занемеет. Ну... шесть.
  Шесть. Что же придумать про шесть? Крис всегда сбивался на этой цифре. Именно на шестерке он сбивался, не зная, как сбить боль, которая уже сжимала горло, которая окутывала и туманила разум. Не терять сознания! Ни в коем случае не тереть! Потеряешь сознание и капсула остановится. И тогда − все! Вечная могила во славу Империи. Ага! Именно шесть дней назад и исполнилось пять лет с того момента, как он пришел на службу, бросив работу в библиотеке. Именно шесть дней он пролежал под стеллажами в дальнем подвальном отделении библиотеки, после того, как на него опрокинули стеллажи и самостоятельно он выбраться никак не мог. За что опрокинули? Не захотел оприходовать свою непосредственную начальницу. Думал, сможет выкрутиться. Но не смог. В итоге оказался заваленным. Но не тут-то было. Он выбрался на шестой день. На гражданке записи не ведутся, поэтому его просто уволили за прогулы. Вот ведь хохма − уволили за прогулы! Но кто-то узнал, что с ним произошло и комендант округа пригласил его на призывной пункт. Где еще найдешь такого человека, как он?! Незаменимого человека. Это воспоминание заставило его улыбнуться и все как-то незаметно перескочило на семь.
  Семь − просто его любимое число. Пора петь песни. Хотя... в глазах поплыли огоньки. Семь − любимое число Криса. Но еще миг и он заорет от боли. Не расслабляться. Эти гнусные пробивки сквозь почву в капсулах, мать их так...! Еще миг и можно умереть от боли. Так, так, семь... семь... И вот уже...
  Восемь. Больше нет сил. Вот уж какое число Крис действительно терпеть не мог, так это восемь, потому что эти два шарика напоминали ему сиамских близнецов в мошонке. Ему это снилось в страшных снах. Вот хирург пытается их разделить, но операция проводится неудачно, шарики лопаются, из них вытекают два желтка и... Сегодня подъем напоминал бесконечную вселенскую муку... Все... Сейчас он либо тронется умом, либо окажется на поверхности... Ну... НУ!!!
  Девять! Он на поверхности! Он вновь обманул всех!
  
  Мерзопакостное небо было ближе, чем обычно. Но его близость могла только радовать. Чем оно ближе, тем больше у него шансов вырваться из передряги, что называется, окончательно живым.
  Да, это помойка, но это своя помойка. Это своя хорошо знакомая помойка. Крис отключил защитный (блок) экран капсулы. Проверил зажимы. Капитан был крепко пристегнут к скафандру Криса. Лица он не разглядел, потому что шлем почему-то изнутри запотел. Но лампочка индикатора жизнедеятельности все еще светилась зеленым.
  Крис аккуратно перевернулся на правый бок и начал неторопливо ползти вместе с 'грузом' к линии фронта. Скорее всего, она находилась метрах в двухстах от них. Никаких окопов или укреплений на поверхности сейчас уже не было. Как только боевые действия сместились под поверхность планеты, здесь было безмолвно, неуютно и фиолетово-мерзко. Минут через он включил маячок и вскоре увидел как в считанных метрах от них образовалась воронка. Он подтащил к ней капитана, перевернул на спину, обхватил ногами так, что голова находилась на его груди и помчался вниз по туннелю, как по санной трассе................
  
  
  .........................БЕЗ ПЕРЕДЫШКИ
  
  
  
  Крис спокойно лежал на койке. Настолько спокойно и отрешенно, что даже не слушал книгу из новых поступлений аудио-библиотеки.
  Я не расслаблялся, не старался заснуть. Наоборот, был максимально сосредоточен. В любой момент меня могли вызвать на поверхность или на любой подземный этаж бункер-поста.
  Я лежал и тупо считал трупы. Как ни странно, их можно было считать, лежа на кровати. Даже здесь, в его комнате на двенадцатом подземном этаже, ощущались далекие отголоски боя − разрывы тяжелых L-бомб. Ложка в пустом стакане, служившем Крису лучше любого электронного индикатора и стоявшем на тумбочке у койки, всякий раз заставляла тонкое стекло тихо позванивать.
  За последние двадцать минуть таких звоночков − при каждом их звучании гибло, как минимум, пятьдесят-шестьдесят воинов и в два раза больше спасателей − прозвучало уже тридцать один. Или тридцать два.
  Все спасатели жили на двенадцатом этаже: рядовые − в больших комнатах по двадцать человек в каждой, сержанты − в двухместных комнатенках с отдельным горшком и раковиной. Я, как старший сержант и личный спасатель бригадного полковника, командующей бункер-постом, имел отдельную комнату с душем. Теплой воды в его бачке хватало только на то, чтобы раз в сутки смыть с себя грязь и пот. Но, все равно, это был мой личный и неприкосновенный душ. В комнате, кроме кровати, плоского шкафа и встроенного ребилтера для хранения легкого защитного костюма, стоял столик с андеграундовым коммуникатором. 'Из него' бригадный полковник отдавала мне приказания. Чаще − сама, реже − через своего адъютанта. Приказы других вышестоящих должностных армейских 'лиц и рож', когда на месте была полковник, я не выполнял. Но, когда ее вызывали в бункер-штаб к бригадному генералу, и она оставляла вместо себя 'командовать' либо майора Грушко, либо майора Ковалевски, мной начинали помыкать не только они, но и все остальные 'чины и чиники'. Обычно, эта пытка длилась не дольше двенадцати часов, но что я за это время успевал натерпеться, никому лучше и не знать! И вам не расскажу.
  Сейчас я, старший сержант Крис О'Салливан, лежал, подложив под голову руки, и тупо смотрел на светло-голубую шершавую стену, по которой ползла муха. Неожиданно до меня дошло, что это настоящая, что называется, 'человеческая' муха. На Гарбидже мух не было и в помине; здесь обитали только какие-то, напоминающие пауков, летающие насекомые размером с ворону. Злые языки утверждали, что это и не насекомые вовсе, а механические создания, искусственно созданные расой существ, миллион лет назад населявших планету.
  Так это было или нет − никто толком не знал. Лично я никогда не видел летающих 'пауков', только имел возможность дважды наблюдать огромные рваные раны на теле покойников, которые оставили после нападения на спасателей эти твари.
  Сейчас мне было на них глубоко наплевать, поскольку меня взволновало необъяснимое появление в комнате мухи. Я схватил пульт, лежавший рядом со мной на покрывале, попытался увеличить освещение в комнате, но ничего не получилось. Видимо, все энергию уходила по кабелям в туннели.
  − Джонни! − выкрикнул я, поднеся к губам браслет на левом запястье. − Бегом ко мне! Немедленно.
  Через несколько секунд сержант Джонни Бигело, который в этот день просиживал штаны при входе в жилые помещения спасателей, то есть − выполнял роль дневального, хотя на самом деле 'оттягивался' по полной программе, открыл дверь и заглянул ко мне.
  − Какие проблемы, мистер О'Салливан? − с откровенным ехидством поинтересовался он. Несомненно, что Джонни был слегка навеселе.
  − Быстро закрой дверь. За собой, − уточнил я. Джонни тут же заскочил в комнату и захлопнул дверь.
  − Посмотри!
  − На кого? − спросил Джонни.
  − Муха, − я поднял руку и указал на стену.
  − Явный непорядок, − вздохнув, согласился Джонни. − Сейчас разберемся, − добавил он, нагнулся, стащил с ноги ботинок, ловко его подхватил и... прихлопнул...
  − Ты чего... сделал? − возмутился я. − Это же настоящая муха!
  − Знаю, − кивнул Джонни.
  − Это... это была моя муха!
  − Не, тут ты не прав. Они летят из душевой новобранцев.
  − Там кто-то повесился, протух и из него мухи вылупились? − поинтересовался я, положил пульт и сел на кровати.
  − Ну, ты и скажешь! − восторженно произнес Джонни. − Это стоит запомнить. Надо ведь такое придумать − 'Протух и повесился!', − процитировал он, поигрывая застежкой на кармане комбинезона.
  − Повесился и протух, − уточнил я.
  − Тем более! − воскликнул Джонни.
  − Тогда откуда она взялась? − спросил я и, чувствуя внутренний 'позыв', встал и машинально направился к ребилтеру.
  − Новобранцы с Тенцера привезли двести замороженных мух. А тут у нас они оттаяли и разлетелись.
  − Ребята с Тенцера три дня как подорвались.
  − Вот и я о том же. Они оттаяли и разлетелись в отсутствии хозяев, − подхватил Джонни, с явным интересом наблюдая за мной. 'Сейчас спросит, куда это я раньше времени начал собираться', − думал я, неторопливо натягивая на себя легкий защитный костюм.
  − Зачем? − удивленно спросил Крис.
  − Неопытные были, − ответил Джонни.
  − Ты это о чем? − переспросил Крис.
  − О новобранцах.
  − А я − о мухах!
  − Они рассчитывали, новобранцы, а не мухи, − тут же уточнил Джонни, − что смогут на рыбалку сходить. Вот наживку и привезли.
  − Но на Гарбидже нет рыбы. И воды нет.
  − Их сержант в учебке разыграл. Сказал, что лучше, чем на Гарбидже, рыбалки нигде нет.
  Это была известная шутка всех сержантов, которым удалось улизнуть живыми с Гарбиджа.
  − Ты не успел спросить у них, как его звали? Может, мы с ним служили вместе? − Крис проверил фильтр шлема, продув его дыхательной смесью из накопителя. − Работает нормально, − удовлетворенно констатировал он.
  − Успел, − ответил Джонни, присаживаясь на кровать. − Фамилию его они то ли не помнят, то ли он им и не называл вовсе. Меж себя они звали его просто − 'Урод'. Говорили, у него здоровенный фиолетовый шрам на лбу. И глаза одного нет.
  − Так это же Питерсон! − воскликнул Крис. − Значит, выжил, чертяга.
  − Точно, Питерсон! − подхватил Джонни и хлопнул себя по лбу ладонью. На правой у него как раз и не хватало мизинца. − Как я сам-то не догадался. Знатный приколист был, − вздохнул Джонни.
  − Да уж, − Крис усмехнулся и напомнил: − Особенно весело было Владману, когда Питерсон выстрелил ему в спину...
  − Чего не бывает на Гарбидже... − Джонни развел руками.
  Он был прав − на Гарбидже возможно все. Недаром планету так назвали. На помойке и жизнь, как в бесплатном сортире. В любой момент можешь оказаться в числе погибших...
  − Ты чего собираешься-то раньше времени? − спросил Джонни. − Тебя еще никто не вызывал.
  Крис покачал головой...
  
  'Старший сержант О'Салливан, − раздался из коммуникатора голос бригадного полковника. − Немедленно поднимайся на восьмой уровень'.
  Джонни печально посмотрел на Криса.
  Восьмой уровень означал, что ему предстоит по подземным туннелям отправится за линию фронта, то есть − в очередной рейд. На поверхности опасно, а под землей и подавно. В любой момент временный туннель может обвалиться, и тебя никто и никогда не спасет. Даже если при тебе маячок.
  Тем более, никто не спасет, когда при тебе маячок. Твое местонахождение определят как свои, так и чужие − баркаиды. Обычно они находят заваленных со спутников через восемнадцать-двадцать часов. Откапывать 'найденышей' не имеет смысла. Это попусту потраченное время. Баркаиды не станут этого делать, но и наших саперов не подпустят.
  На нашей территории тоже полно подобных 'захоронений'. Даже сейчас в пяти-шести точках есть живые. Но откапывать их себе дороже. Каждый день дислокация подразделений по обе стороны фронта меняется. Пленный, как 'язык', способный снабдить вас информацией − нонсенс. Так что, если где завалит, будешь лежать под землей несколько суток, пока сам не сдохнешь. Если же саперы попытаются сунуться, чтобы тебя спасти, потери у них окажутся несоразмеримыми с твоей спасенной жизнью. Можно даже и не сравнивать с твоей, никому не нужной, да еще заваленной тысячами тонн грунта, покидающей тело душой.
  Крис, не заметив, как Джонни тактично вышел из комнаты, молча рассуждал о перспективе вернуться обратно, одновременно с этим натягивая на себя защитный костюм. Он установил фильтр, несколько раз подпрыгнул на месте. Кажется, все со скафандром в порядке. Раз, два, три и − вперед.
  На выходе Джонни протянул Крису походный 'эн-эс' − набор спасателя − лопатку, универсальную кирку, почти невесомый моток каната длинной сто метров, аптечку, инжектор с водой, рассчитанный на трое суток, и маячок, который старший сержант тут же прикрепил к запястью. Набор спасателя весил пять с небольшим килограмм и был уложен в рюкзачок, который можно было носить, как за плечами, так и на пузе. В рюкзачке находились еще какие-то вещи, но их перечень постоянно менялся, поэтому там можно было найти все, что угодно. Особенно же устройства, назначение которых на вкус и на запах определить было просто невозможно. К ним имелись чипы с инструкциями, но ознакомиться с ними времени не было. Да и не хотелось голову забивать ненужной информацией, которую полноценно воспринять можно только тогда, когда тебя завалит...
  − Ну, ни пуха тебе, ни пхера, − дружелюбно сказал Джонни и перекрестил Криса, поскольку на восьмой этаж, или уровень, как любили выражаться только воины, спасатели, по собственной инициативе, попасть никогда не стремились.
  − К чертовой матери! − ответил Крис и бегом бросился к лифту, увидев, что в него начали заходить спасатели-рядовые.
  Они молча потеснились к противоположной стене. ''Я!'- старший сержант' − в данном раскладе 'Я!' именно с большой буквы и с восклицательным знаком − стоял на первом месте, и только ему было дано право решать, куда ехать. Поэтому 'Я!' нажал кнопку с цифрой восемь.
  
  Спасатель Крис О'Салливан появился на пункте сбора раньше своего шефа, бригадного полковника Анжелы Корри. Это удавалось не каждый раз − десантная выучка Анжелы Корри была на высшем уровне, поэтому собиралась полковник за считанные секунды. К тому же, она связывалась со своим личным спасателем тогда, когда уже сама начинала собираться.
  Крис, выйдя из лифта на восьмом этаже, сразу же предусмотрительно скользнул вправо и прижался к стене туннеля. Не зря − мимо пробежали четыре пары воинов. Попадись он им под ноги, они не стали бы перепрыгивать или переступать, а затоптали бы его, не моргнув глазом. Следом за ними, едва поспевая, пробежали спасатели. Крис не стал их пересчитывать, не его это было дело. Но чисто визуально ему показалось, что их не шестнадцать, а меньше. Салаги. Попадут где в заварушку, вытащить своих воинов не смогут. А бросить − не имеют права. Ну, да и берд с ними со всеми! У него своя работа. Ему, если что случится, придется одному вытаскивать бригадного полковника.
  Анжела Корри подъехала через несколько секунд на эмобе. По инструкции ей полагалось сидеть на заднем сидении, но она плевала на нормы и правила поведения, поэтому сидела впереди, рядом со своим адъютантом, которая управляла эмобом. Поэтому на заднее сидение запрыгнул Крис.
  − Отдай Ганне маячок, − скомандовала бригадный полковник. Это означало, что они не просто направятся за линию фронта, но обратно, скорее всего, двинутся по поверхности. Как ни странно, на Гарбидже поверхность представляла собой меньшую опасность.
  За последние полгода, после удачных испытаний подземных дальнобойных снарядов, боевые действия окончательно переместились под землю. За поверхностью следили лишь со спутников. На поверхности проходили стычки между отдельными воинами или подразделениями, бросившими Вызов.
  − В шестнадцатом секторе засекли новую модификацию робота-вуманоида, − сказала Анжела Кори. − Мы должны уничтожить его, но перед тем − извлечь микрочип.
  Эмоб мчался по серо-коричневому туннелю, стены которого были укреплены бетонными дисками, разгоняя во все стороны и воинов, и спасателей. Подразделения гнали поближе к линии фронта; воинам, несомненно, было приказано отвлечь внимание баркаидов, пока они выполняют порученную им миссию.
  'Смертники', − подумал он, глядя на бегущих. Ничего другого, более утешительного, Крис о них сказать не мог. Они выполнят черновую работу, а ему с полковником − возможно, что к ним присоединятся еще несколько воинов из спецуры − останется лишь выследить вуманоида, уничтожить его и вытащить из 'внутренностей' микрочип. Сущая ерунда. Главное, чтобы не убили.
  'Не сегодня', − тихо произнес он кодовую фразу. Произноси − не произноси, но Крис был на все сто уверен, что сегодня ничего плохого с ним не случится. Как и с бригадным полковником.
  Анжела Кори, не поворачивая головы, протянула Крису чип с 'техническим заданием', и он на пару минут отключился. Когда эмоб начал резко притормаживать, а Ганна − адъютант полковника − водила его только на предельной скорости, Крис уже приблизительно знал, что именно им предстоит. Как он и ожидал − ничего хорошего, потому что действовать, придется 'по обстоятельствам' и 'согласуясь со сложившейся обстановкой'.
  Крис соскочил с эмоба и с удивлением огляделся. Пока они ехали, он чувствовал, что эмоб все время берет влево. Он был уверен, что на восьмом уровне знает все туннели, но, оказалось, это не так.
  − Юго-восточное ответвление, − пояснила ему бригадный полковник, видя некоторое замешательство. − Ориентир пять с половиной, − уточнила она. Это означало, что они находятся практически возле самой линии фронта.
  Грунт здесь был странного изумрудного цвета с красными прожилками. Туннель, в котором эмоб едва мог развернуться, впереди расходился на пять направлений, как пальцы перчатки. Это уже были не туннели, а самые настоящие норы, в которых можно двигаться вперед разве что ползком.
  − А что делать? − усмехнулась Анжела Кори. − Задание надо выполнить, так что поползем хоть на брюхе.
  − Эти туннели кто-то уже осматривал? − спросил Крис, поскольку заранее должен был определить 'эс-пэ-тэ' − степень потенциального риска.
  − Пока еще нет, − порадовала его адъютант полковника. − Мы будем первыми.
  − Посветить бы внутрь и посмотреть, что там дальше за порода, − предложил я.
  − Два левых туннеля упираются в горный хребет, куда идет центральный − мы не знаем, да он нам и нужен лишь для отвода глаз. А вот крайний правый − наше направление.
  На Гарбидже горные хребты находились не на поверхности, а под слоем мягкого грунта или песка. Очень часто − зыбучего. На ровной поверхности не было практически ничего. Сильнейшие ветры сглаживали любые холмы и возвышенности. Если что-то и возвышалось над поверхностью, то лишь сооружения, построенные враждующими сторонами.
  Когда на Гарбидже говорили о горах и хребтах, то имели в виду лишь одно − подземные возвышенности. То же и о впадинах там или разломах; под течениями же подразумевалось передвижение песка и грунта в глубине планеты.
  
  Крис услышал сзади гул − к ним приближался туннельный вездеход: восьмиколесная каракатица, способная подниматься по склону под углом в сорок пять градусов. 'Тэ-вэ' тащил за собой, о, Берд Всемогущий!
  А чего еще можно было ожидать от бригадного полковника?
  Вездеход тащил за собой плазмотрон направленного действия. Судя по размерам аккумулятора, он был рассчитан на три-четыре залпа. После чего, через десять минут, он включал самоликвидацию. Значит, обратно им этой же дорогой точно идти не придется.
  Следом за плазмотроном на двух броневозах расположились два подразделения воинов в скафандрах максимальной защиты. Крис покачал головой, слава Берду − не 'вслух'. Опыт подсказывал ему, что каждое подразделение отправят по двум левым туннелям, которые образуются после выстрелов плазмотрона. Очевидный ход − пробиться наверх сквозь скалу и оказаться за спинами защитников первого рубежа обороны баркаидов. Бомбить 'диверсантов' в таком месте не станут, чтобы не задеть своих, хотя, кто их там наверху знает.
  'Наши бы могли и побомбить, − заключил Крис. − Лишь бы не дать диверсантам возможности проникнуть за вторую линию обороны к бункер-постам'.
  Бункер-посты были не приспособлены к наземному ведению боевых действий. Любое умелое нападение на них приводило к их захвату. Хотя, захватывать то, что в любой момент и само может взлететь на воздух, не имело смысла. Бункер-посты были построены так, чтобы из них можно было по подземным туннелям направляться к передовой или за линию фронта.
  Здесь, на восьмом уровне, их со спутника не видно до первого разряда плазмотрона, да и броневозы можно будет засечь лишь после того, как машины поднимутся метров на двадцать-тридцать выше по туннелю. Тогда их сразу же засекут и подготовятся к радушной встрече. Уничтожать под землей не станут; дождутся, когда броневозы выберутся на поверхность. Определят, сколько появилось на поверхности воинов, попытаются проследить за их маневрами, чтобы определить, с какой целью их забросили в тыл. ............
  
  
  
  .............. ОТПУСК.
  
  
  Я вошел в приемную бригадного полковника, когда там, кроме ее адъютанта, находилась майор Ковалевски. Приемная была небольшой, в ней стоял кофейный столик с двумя старыми замызганными креслами, и металлический двустворчатый ящик, который адъютант называла шкафом.
  − Драпаешь, козел? − с усмешкой посмотрела на меня майор, отхлебнула из фляги, остальное вылила в чашку с недопитым кофе. Теперь чашка была наполнена до краев. − Совсем обосрался от страха?
  Я молча посмотрел на нее. Она только того и ждала, чтобы вцепиться мне в глотку и вырвать столь ненавистный кадык. Неприятности перед самым отъездом домой мне были не нужны, поэтому я промолчал. Неприятности, если мы сцепимся, будут и у нее, но я, после недолгой драки, в лучшем случае попаду в реанимацию. Скорее же всего, меня вынесут ногами вперед.
  Такой здоровой бабы, как она, я никогда не встречал. Ростом она была почти два сорок, а весила не меньше двух центнеров. При этом в ней не было ни грамма лишнего веса.
  − Доложите бригадному полковнику, что явился старший сержант О'Салливан, − обратился я к адъютанту бригадного полковника.
  − Доложи-и-и-те-е-е, бе-е-е-е-е, − передразнила меня майор Ковалевски, рассмеялась басом, выхлебала свой 'коктейль', поднялась и вышла из приемной. Я усмехнулся: она никогда не станет бригадным майором, а это значит, что дальнейшего продвижения по службе ей не видать, как собственных ушей.
  − Войди, − сказала мне адъютант, выйдя из кабинета полковника. − Вещмешок можешь пока поставить возле шкафа.
  
  Бригадный полковник сидела за полукруглым столом и просматривала информационное сообщение на вирдисе − виртуальном дисплее. Судя по всему, донесение о результатах спутниковой разведки. Иначе она не стала бы закрывать дисплей со стороны, обращенной к двери, зеркальной поверхностью. Я вошел, но она не выключила экран, хотя была обязана так поступить.
  Увидев меня, бригадный полковник осторожно улыбнулась одними губами и жестом пригласила присесть.
  Тем самым она допустила два промаха, за которые любой другой на ее месте поплатился бы карьерой, если бы его, что называется, 'засекли'. Но она была боевым офицером, и, самое главное, дважды героем Империи. Вторую звезду, между прочим, бригадный полковник получила лично из рук Императрицы. Таких орденоносцев, как она, я уточню − живых, в Империи было не больше десятка. А уж полковником − из этой десятки − она была и вовсе единственным.
  Кабинет ее был сравнительно небольшим, хотя, за счет стенных металлоидных пластин с зеркальным напылением, казался практически неохватным, и... бестолково пустым. Кроме стола, установленного строго напротив двери, в углу стоял внушительных размеров сейф. В нем хранились магнитные карты для оформлении я пропуск-кодов и банк-карт. Документы здесь, наверху, никто и никогда хранить бы не стал. На столе, кроме крохотного прибора виртуального считывания, который умещался на ладони, и информацию с которого было удобнее просматривать в бункере, на десятом подземном этаже, где располагался 'настоящий' кабинет бригадного полковника, стоял лишь аппарат для записи и оформления пропуск-кодов и банк-карт.
  Аппарат, как и сейф с чистыми магнитными картами, намеренно держали наверху. В случае, если наземная часть бункера будет уничтожена баркаидами, вместе с ней с 'лица' поверхности исчезнет и аппарат, а для его восстановления необходимо собрать тридцать семь бумаг и документов, заверенных подписями и печатями. На это уйдет минимум полгода. Самое главное, что за это время никто не сможет слинять из бригады в отпуск. Все бойцы останутся на месте, а это − самое лучшее из того, что может быть. Если кого-то начать отпускать, то, в соответствии с условиями контрактов, в увольнительные смогут одновременно сбежать до половины личного состава.
  Насколько я знал, негласное распоряжение держать эти аппараты в наземных помещениях бункера поступило высоко сверху и строго соблюдалось. Даже наш бригадный полковник Анжела Корри, несмотря на все свои привилегии, пользуясь которыми могла игнорировать и даже 'отфутболивать' многие распоряжения, строго его выполняла. Да и как его было не выполнять, если положиться можно было только на опытных бойцов.
  Нехватки в притоке новых воинов не было, но не в этом заключалась проблема. Проблема заключалась в том, что опыт решал все. Половина вновь прибывших гибли за первые два-три боя. Еще тридцать процентов − до десятого боя. В живых, то есть вернувшихся домой, оставалось восемь-десять воинов на сотню. Статистика жестокая, но уж тем, кто возвращался на родные планеты, почести и льготы были без всяких ограничений. Да еще и безбедное существование до конца жизни.
  Военное ведомство Карриганды − нашей Империи, в состав которой входило тридцать шесть обитаемых планет, − никого насильно не заставляло служить. В армию шли исключительно добровольцы. Многие даже дожидались по нескольку лет своей очереди, поэтому вынуждены были перед 'окопами' или 'открытым космосом' проходить переподготовку, поскольку наука убивать не дремала, а способы и средства для уничтожения противника развивались семимильными шагами.
  Информации на этот счет у меня было предостаточно...
  − Кри... − позвала меня бригадный полковник и улыбнулась.
  − Извините, мэм, − начал было я, но она резким жестом остановила меня. Я хорошо знал этот жест: во-первых, он означал, что мы можем разговаривать не задумываясь над тем, что говорим, то есть − нас не подслушивают; во-вторых, если я немедленно не сделаю, как говорит, она через минуту превратится в настоящую стерву. Я этого не хотел, потому что на самом деле она именно сейчас была такая, какая есть. Думаю, изначальная первичная злость включала в ней какой-то вживленный датчик, отчего начинали вырабатываться и выбрасываться в кровь гормоны злобы и агрессии. В бою эти качества были незаменимы, но в повседневной мирной жизни их не стоило выпускать наружу. − Извини, Анжела, − произнес я, и она вновь улыбнулась.
  Мне нравилась ее улыбка, ее белоснежные зубы, ее чуть вздернутая верхняя губа, курносый носик и большие, чуть раскосые глаза. Короткая стрижка придавала ей несомненный 'шарм', как она говорила, хотя я и не знал, что значит это слово. Я знал одно − песочные мягкие волосы хотелось постоянно трепать, гладить и по шерсти, и против.
  Она не часто снимала шлем. Только когда оставалась наедине со мне и была уверена, что в помещении нет 'жучков'. В противном случае она повязывала голову платком, как это делали все остальные воины. Я же всегда считал, что они попросту прячут под платками свои бритые черепа; именно поэтому мне нравились мягкие, короткие, но уже начинающие виться песчаного цвета волосы Анжелы.
  Я был ее личным спасателем, хотя мне пришлось раз пять участвовать в операциях и без нее. Обычно это происходило, когда Анжелу вызывали в штабной генеральский бункер, и ее заменяла бригадный майор Ковалевски, крайне неприятная и злобная особа. Она терпеть меня не могла − то ли из-за того, что мне покровительствовала бригадный полковник, то ли из-за врожденной вредности. Что называется, 'тормоза' у нее отсутствовали полностью. Возможно, ее бесило то, что она не могла ничего со мной поделать.
  − Так ты сядешь, Кри? − спокойно спросила Анжела и откинулась на спинку кресла.
  − Я уже сижу, − ответил я.
  − Вот и отлично, − она достала сигарету и закурила. Меня всегда умиляло, как она это делала − изящно и непринужденно. Только она умела вот так вот взять из пачки сигарету и закурить.
  Она протянула пачку мне.
  − Спасибо, не хочу, − отказался я.
  − А я хочу, − улыбнулась она и продолжила фразу после недвусмысленной паузы, − спросить еще раз: 'Почему ты не уйдешь в отставку? Пенсия тебе положена была после пятнадцати рейдов, а на твоем счету их уже двадцать четыре'.
  − Я ведь 'Талисман', − улыбнулся я. − И не могу бросить тебя на произвол судьбы.
  − Но ты уезжаешь в отпуск, − напомнила она, чуть наклонив голову влево и выпустив к потолку колечки дыма. − Ты ведь бросаешь меня, − то ли спросила, то ли констатировала Анжела.
  − Мне казалось, мы уже все обсудили и договорились. Пять лет назад умер отец, а я так никогда и не был в кримоформе.
  − Он для тебя что-то значит? − вновь интонация ее голоса была плохо определяема. Сказав, она подалась вперед и облокотилась о стол. Металлические пластины защитного костюма слегка звякнули о край стола.
  − Наверное, ничего, − согласился я, потому что, по глубинной сути, мне было сказать нечего. − Но что-то вот здесь, я постучал себя по груди, последнее время так и скребет. Я даже спать не могу, когда вспоминаю его.
  − Мне все это не очень-то понятно.
  − Мне тоже, − вновь согласился я. − Но, что ни говори, все равно − скребет. Возможно, когда я возьму шкатулку с его прахом в руки, мне что-то более конкретное привидится или прислышится. Пока я не знаю. Но меня не покидает внутренняя уверенность, что это надо сделать. Поэтому я улетаю в отпуск.
  − Но ведь ты − 'Талисман', − напомнила она и вновь изменила позу. Села − нога на ногу. Изящество, с которым она это сделала, затуманило мне голову, и я едва не произнес, что не хочу никуда ехать. Взяв себя в руки, я произнес:
  − Меня могли убить во время первого же рейда, но случай спас. А дальше − появился опыт. Временами, я бы сказал, выручало элементарное везение.
  − Везение? − переспросила она. − У тебя, практически, нет ни единой царапины.
  − Я же говорю − везение.
  − В это трудно поверить. Тут что-то другое, но я не могу разобраться, что именно. Я совершила всего восемнадцать рейдов и в трех была на волоске от гибели. В двух... − напомнила она и указала на меня пальцем...
  Я помнил эти два счастливых для Анжелы момента. В первом случае я случайно наткнулся на нее после взрыва L-бомбы. Ей тогда распороло весь левый бок, и я едва успел дотащить ее до врачей. Опоздай я на десять минут, и спасти бы ее не удалось.
  Во второй раз взрывом первой мины ее контузило, а взрывом второй − срезало почти все кожу с черепа. После этого она имплантировала волосы и перестала стричься на лысо. Я и тогда сумел вытащить ее. Один. Хотя на ней был костюм высшей защиты и вместе с ним вес составлял не менее полутора центнеров. Никто не хотел верить, что я это сделал без помощи вуманоида-спасателя. Глупые твари. Они просто не понимали, что я вытаскиваю с поля боя Анжелу...
  − Наверное, хочешь совершить двадцать пять рейдов, получить орден и уровняться с женщинами в правах? − чуть ехидно произнесла Анжела.
  Раньше она никогда меня об этом не спрашивала. Мне казалось, она понимает меня без слов. Я ответил не сразу, подбирая слова; сначала мне было обидно, что она меня спросила о наградах − я никогда о них не думал. Но потом я понял, что она просто-напросто не хочет, чтобы я уезжал. А когда я это понял, ответ родился сам собой.
  − Наверное, хочу, хотя я об этом еще не думал. Даже после двадцать пятого рейда я останусь на передовой. Я буду здесь до тех пор, пока здесь ты.
  Ответ ей явно понравился. Анжела хотела было что-то еще сказать, но тут последовал вызов. Судя по звуку гудка − из генеральского бункера.
  Анжела поднесла палец к губам, предупреждая, чтобы я сидел тихо, как мышь. Она развернула вирэк − виртуальный экран так, чтобы меня не было видно.
  − Полковник Корри? − раздался знакомый 'металлический' голос бригадного генерала Садуряну. − Вы опять без защитного шлема?
  − Вы же знаете, мой бригадный генерал, что мне предписано врачами ходить как можно чаще без шлема, − парировала Анжела.
  − Только не на поверхности. В наземном помещении бункера это абсолютно недопустимо. Кстати, нас никто не слышит?
  − Нет. Я записала пропуск-код и банк-карту Крису О'Салливану и уже собиралась спуститься вниз, − Анжела взяла со стола легкий пластмассовый шлем и одела его.
  − Вот о нем-то я и хотела с вами поговорить. Вчера... − бригадный генерал замолчала на несколько секунд, затем продолжила. − Итак, Анжела, вчера вы... мне продолжать рассказывать самой или я услышу объяснения?
  − Очередной рапорт от майора Ковалевски? − сердито переспросила Анжела.
  − Ты же знаешь, − голос бригадного генерала стал мягче. Видимо, она осталась в своем кабинете одна. − Я положу этот рапорт на дно самого нижнего ящика стола. Но я хотела бы услышать твою личную трактовку того, что вчера произошло.
  Ничего особенного вчера не произошло, так и хотелось выкрикнуть мне. Просто последнее время Анжела стала немного, как бы это сказать, пугливой, что ли. Вот и вчера, судя по звуку, мина пролетала высоко над нашими головами. Она и взорвалась метрах в восьмидесяти от нас.
  Но Анжела почему-то запаниковала, чего раньше никогда с ней не случалось, повалила меня на грунт, а сама бросилась сверху, закрывая... Я в первый момент даже не понял, что именно она делает, потому что закрывать телом − не ее работа. Это моя работа, за которую мне прилично платят.
  − В рапорте сказано, что... вот − 'она закрыла своего спасателя телом'... Это правда? − спросила бригадный генерал.
  − Нет, не правда. Рядом взорвалась мина, и нас опрокинуло взрывной волной. Вот это правда, − соврала Анжела.
  − Будем считать, что именно так все и было, − вздохнула генерал. − Я бы тебе настоятельно советовала перейти ко мне в штаб. Пусть твой майор Ковалевски бьется с баркаидами. С ее физическими данными − туда ей и дорога. Подумай еще раз. Свой долг перед Империей ты уже выполнила сполна. Мне нужны твои мозги, а не физическая сила и ловкость. Тем более, что это не твои козыри. Я представляла тебя к награждению за то, что ты сдвинула фронт почти на сто километров. Такого никто и никогда не совершал. А ты смогла придумать, как это сделать. Ну, пока я говорю, прими же и сейчас единственно правильное решение.
  − Я уйду в штаб после двадцатого рейда, − отчеканила Анжела.
  − Чего ты добиваешься?
  − Сама не знаю, если честно. Но я должна это сделать.
  Я внутренне усмехнулся. Кажется, я понимал, почему она тянет с переводом в штаб. Если она уйдет, меня с собой взять не сможет. Мне там делать нечего. Но, даже если меня и возьмут каким-нибудь почетным курьером, встречаться мы не сможем. Анжела не знает, что творится в штабных помещениях. А здесь она хозяйка. И все делается так, как она того захочет.
  − Надеюсь на твою разумность, − со вздохом произнесла бригадный генерал. − Я ведь не вечна и мне нужна будет замена.
  Сказав это, генерал не стала дожидаться ответа, а тут же отключилась.
  − Вот видишь, − чуть растерянно произнесла Анжела, доставая из пачки очередную сигарету. − Я такая же дура, как и ты. Но ты, Кри, − она указала на меня пальцем, − даже не вздумай обо мне так говорить.
  − Никаких проблем, − я пожал плечами.
  − Держи, − она протянула мне пропуск-код и банк-карту. Не потеряй. У тебя там двадцать пять тысяч.
  − Более, чем достаточно, − согласился я.
  − На неделю хватит.
  − На пять дней, − уточнил я. − Сутки лета до Блейла. Еще пару часов подлет до Карригана. Трое суток дома, если он все еще мне дом, и сутки на обратную дорогу. Как раз успею к завершению перемирия. Ну, день в запасе. Все равно успею точно к окончанию перемирия.
  − Хорошо, − сказала Анжела и опустила защитный козырек шлема. − Я буду тебя ждать, − как-то сдавленно произнесла она.
  − Взаимно.
  Я хотел напоследок заглянуть в ее глаза, но непрозрачный козырек закрывал их от меня.
  
  Я поднялся. Мы болтали с бригадным полковником минут двадцать. Мы не тянули время, наша встреча на поверхности не могла считаться неким вариантом прощания перед недельной разлукой; я ждал двух-тридцати, когда с нашей площадки до штабного бункера полетит челнок, который возьмет раненых воинов. А заодно и меня, пятого военного − и первого спасателя-мужчину − за два года моего пребывания на передовой.
  Я не успел дойти до двери, как раздался сигнал тревоги.
  − Вот, черт! − выкрикнула Анжела и бросилась к двери.
   Я предусмотрительно отступил в сторону, иначе бы она сбила меня с ног. Несмотря на то, что она была выше меня всего на полголовы, весила она в своей тугоплавкой 'упаковке' килограмм сто двадцать, не меньше.
  − Вали отсюда как можно быстрей, − крикнула она напоследок. − Челнок ждать тебя не будет. Через три минуты мы включим защитный купол, и никто никуда уже не полетит.
  Я и сам это знал. Три года на фронте − какая еще нужна наука и советы?
  Я схватил походный мешок и бросился к выходу на взлетную площадку. В челнок все еще продолжали загружать капсулы с ранеными воинами. Всех погрузить не успеют, подумал я. Но и обратно вниз, в подземный госпиталь, тоже всех опустить не смогут. Слишком много их на поверхность вытащили. Я рванул бегом к открытому люку кабины с опущенной лесенкой. В кабине имелось два лишних кресла для отпускников. Использовались они по назначению редко, хотя курьеры в штаб летали регулярно.
  
  
  
  
  
  ПОЛЕТ СО ЗНАКОМСТВОМ
  
  
  
  
  
  − Все! − орала первый пилот, стоя на трапе возле погрузочного шлюза. − Остальных тащите обратно, иначе мы потеряем даже тех, кого уже успели погрузили. На борту и так семьдесят две капсулы! Я закрываю шлюз!
  Она все делала правильно − надо спасать тех, кого уже погрузили. Баркаиды вот-вот начнут бомбардировку. Купол выдержит минут пятнадцать. После этого, если наши истребители не смогут поразить торпедоносцы врага, а артиллерия не подавит наземные цели, купол начнет пропускать мощные удары L-бомб, которые пустят с низких стационарных орбит аэронавигационные бомбардировщики. И тогда на поверхности всем тем, кто, что называется, 'не успел спрятаться', хана.
  Я смотрел сквозь открытый шлюз кабины на суету, которую устроили спасатели, когда поняли, в какую передрягу попали. Их коричнево-черные комбинезоны метались по площадке с такой скоростью, что буквально оставляли за собой воздухе цветные разводы. Затем они на секунду остановились, а затем бегом бросились к лифтовым шахтам, толкая пред собой криогенные капсулы. Их было человек сорок, многих я хорошо знал.
  − На место! − скомандовала первый пилот, и я шарахнулся в 'гостевое' кресло позади кресел пилотов.
  Я посмотрел в иллюминатор. В двухстах метрах от крыши надземного здания бункера, где и положено было появиться защитному куполу, пространство − невидимая стена − заискрилась. Три минуты истекли; у нас оставалось еще две, чтобы проскочить сквозь защитный купол, пока мощность его не достигла сорока процентов. После этого можно попросту врезаться в купол, как в стену, вспыхнуть и рухнуть на землю только для одного − догорать.
  Я вздохнул и посмотрел перед собой. Кресло второго пилота уже было занято. Когда второй пилот появилась и заняла его, я даже не заметил.
  − Даже не дыши, − сказала мне первый пилот и включила гравитационные двигатели; челнок оторвался от взлетной полосы и на несколько секунд завис в воздухе − двигатели нагнетали мощность. На плазме с крыши бункера не улетишь − сожжешь народу больше, чем спасешь.
  Я пересел на соседнее кресло и смотрел теперь в иллюминатор на суетящихся возле капсул спасателей и откровенно им не завидовал. Почти последним в этой очереди смерти стоял Джонни. Я уставился на него, ни на секунду не сомневаясь, что больше не увижу. Ему никак не успеть спустить вниз вместе со своим грузом. Конечно, спасатели могут оставить криогенные капсулы на поверхности и спуститься в подземные укрытия без них, но тогда их ждет, согласно условиям контракта, суд. Расстрел им не грозит, но тридцать лет тюрьмы можно схлопотать, как нечего делать. А это автоматически значит, что все родственники лишаются не только всех имперских прав, но и перспективы получения даже доли страховки. Если же спасатели не покинут боевой пост и погибнут вместе с капсулами, то родственники получат страховку в размере двухсот тысяч. А это − пятнадцать - двадцать лет безбедного существования. Еще лучше не для них, а для их семей, если они запихают как можно больше капсул в лифт и отправят его вниз с одним-единственным спасателем. Только как его выбрать среди сорока человек, практически приговоренных к смерти. В этом случае, у Джонни появлялся шанс. Он прослужил на Гарбидже чуть больше года и получил звание младшего сержанта. Если он не сглупит и возьмет командование на себя, спустится вместе с капсулами, как самый опытный и старший по званию.
  Если нет, то двадцать-тридцать спасателей и десять-пятнадцать капсул − неизбежные потери при погрузке и транспортировке раненых. Такое случается всякий раз, когда баркаиды проводят налеты на бункеры в тот момент, когда загружают челнок. Конечно же, центральные бункеры, как штабной или генеральский, имеют поземные ангары, в которых производится погрузка в челнок, который затем поднимают на поверхность. Но наш бункер считается временным, поскольку мы всего в десятке километров от передовой. Нам такая блажь, как подземный ангар, не положена, поскольку, если не дай блин, враг начнет захват бункера, его придется тут же взорвать.
  Анжела, конечно же, сейчас исходит на говно и орет на начальника службы транспортировки, но в том, что погибнут раненые воины и спасатели никто не виноват. Ей сверху слова не посмеют сказать, что она потеряла десяток воинов при отправке в госпиталь. Главное, что она спасла семьдесят двух! Один к семи − допустимые потери.
  
  Первый пилот включила двигатели на полную мощность, меня прижало к креслу, затем последовал хлопок − челнок прошел сквозь силовое поле купола и оказался на открытом пространстве...
  Зрелище было ужасающим. Неизменно грязное розово-малиновое небо Гарбиджа стало зловеще-фиолетовым. Это означало, что ветер вновь задул в нашу сторону, и баркаиды распылили тетрамекаин, который мешал нашим радарам идентифицировать их ракетоносцы. Не знаю, на чем было основано действие этого вещества, только наши истребители, после его распыления, невозможно было отличить от летательных аппаратов баркаидов. Поэтому у командиров зенитных подразделений постоянно возникал вопрос − сбивать все подряд или не стрелять вовсе?
  Я посмотрел на часы. Оставалось продержаться три часа двадцать минут, после чего в силу вступит договор о временном перемирии, поскольку обе воюющие стороны целую неделю будут отмечать Цельсианский новый год. А затем все начнется по новой. Со взаимного трехчасового артобстрела.
  Мы воюем с баркаидами уже почти два столетия. Боевые действия проходят с переменным успехом − то мы их давим, то они нас. Особенно жуткая ситуация сложилась здесь, на Гарбидже. Настоящая мясорубка.
  Геологи считают, что тот, кто захватит планету, в дальнейшем одержит победу в войне. На Гарбидже, по данным их исследований, нескончаемые месторождения мега-урана. Геологи же у нас − самая привилегированная научная раса.
  Челнок встряхнуло. Второй пилот громко произнесла:
  − Два истребителя баркаидов сейчас вот пристроились нам в хвост. На обычных двигателях не оторваться.
  − Что ты предлагаешь? − спросила первый пилот.
  − Есть сейчас новый расчет курса полета, − сказала второй пилот. − На плазме мы вот уйдем, но тогда не имеет смысла садиться на космодроме Гарбидж-сити. Проще лететь прямо на Берроус, и вот сдать груз в Центральный криогенный госпиталь.
  Челнок вновь ощутимо встряхнуло. Даже если нас сразу не собьют, от таких мощных ударов могут повредиться криогенные капсулы.
  − Запроси дежурного в бункере бригадного генерала, − как-то вяло скомандовала первый пилот и заложила крутой вираж. Я увидел, как в десятке-другом метров от нас пронеслась ракета, выпущенная одним из истребителей.
  − Нам разрешено лететь сейчас прямо на Берроус.
  − Отлично. Курс?
  − Вот уже рассчитан. Включаю сейчас автопилот.
  − А я − плазму, − сказала первый пилот и щелкнула одним из тумблеров на панели управления.
  Челнок понесло куда-то в малиново-фиолетовое небо...
  На мгновение, а, может, и не на одно, я потерял сознание из-за перегрузки. Когда я пришел в себя, на меня с ухмылкой смотрела второй пилот.
  − Что, вот, спасатель, сдрейфил?
  − Я привык на пузе ползать, − признался я.
  − Тебя никто не просил сейчас отвечать, − сердито произнесла второй пилот. − Здесь вот я буду говорить, а ты сейчас сиди и молчи в тряпочку.
  Она отвернулась и что-то показала первому пилоту на вирдиспе.
  Я вновь повернулся к иллюминатору. Черт с ней, с этой бабой. Не надо и внимания обращать. Главное − живы остались и скоро окажемся на Берроусе. Сэкономлю на дороге почти двенадцать часов, если, конечно, до Карригана, моей родной планеты, корабли летают как раньше, каждые шесть часов.
  К иллюминатору-то я повернулся, вот только не сразу понял, что мы уже в открытом космосе. Звезды сияли, как ненормальные светлячки в кромешной тьме. К горлу подступил ком. Я с детства хотел стать пилотом и мотаться среди звезд, но мечтам моим никогда не суждено было сбыться. Не мужское это дело − управлять космическим кораблем. Меня даже на челнок возьмут только уборщиком...
  Ладно, я и так многого добился по сравнению с другими. Стал личным спасателем бригадного полковника. Оттрубил три года в армии, из них два − на Гарбидже. Кто еще может этим похвастаться? Думаю, практически никто.
  − Слушай, умник, − обратилась ко мне второй пилот. − Ты вот знаешь, как сейчас определить, кто в капсулах жив, а кто помер? Вот можешь отвечать.
  − Знаю, − ответил я.
  − Тогда бегом сейчас иди и определи. Мы вот скоро совершим пространственный скачок, и нам сейчас каждый лишний килограмм веса может поперек горла хреном встать. Всех жмуриков вот вместе с капсулами сейчас перетащи во второй резервный отсек. Знаешь, вот что такое отсек второй резервный?
  − Знаю, − однозначно повторил я.
  − Мы его сейчас отстрелим, как только ты вот сразу все сделаешь. Если будешь плохо двигаться сейчас и работать медленно, отстрелим вместе еще с тобой, − она рассмеялась. − Шучу вот еще. Иди, а я пока сейчас попью сока.
  Она встала одновременно со мной, и я понял, почему она − второй пилот. В первый раз, когда она поворачивалась ко мне, сидев в кресле, я видел лишь ее левую слегка небритую щеку. Сейчас я отлично видел все ее лицо полностью: правую челюсть, ухо и глаз ей несомненно восстанавливали искусственно. Сделали качественно. Но все равно заметно было. Да и с речью, вернее с головой, у нее не все в порядке. Говорила она хоть и четко проговаривая звуки, но невпопад. Все ее постоянные 'вот-ы' и 'сейчас-ы' являлись последствиями контузии.
  Да и пальцев на правой руке − безымянного и мизинца − у нее не хватало. Учитывая почти безграничные возможности современной медицины по восстановлению как органов, так и конечностей, это могло означать только одно: ей обожгло руку J-кислотой, которую баркаиды применяли крайне редко, но все же при возможности применяли, и с большой осторожностью. Любая неточность в расчетах приводила к тому, что пары J-кислоты относило на их собственные позиции, после чего воины гибли сотнями. В случае со вторым пилотом было очевидно, что руку можно было спасти, лишь отрубив или отрезав подверженные воздействию J-кислоты пальцы. Судя по суровому выражению лица второго пилота, она могла отрубить себе не только два пальца, а запросто − все. На обеих руках.
  Я понял, что она не шутила, сказав, что может меня отстрелить вместе с капсулами. Скорее всего, она уже запланировала именно так и поступить, поэтому мне следовало что-то предпринять, чтобы спастись. Иначе выкинут за борт и скажут, что так и было.
  Я повел плечами, делая вид, что мне неудобно будет работать в куртке и быстро снял ее. Второй пилот остановилась, держась тремя пальцами за спинку кресла, и уставилась на мои нашивки.
  − Сколько их сейчас у тебя? − спросила она.
  − Двадцать четыре, − спокойно ответил я.
  − Вот неужели ты 'Тот Самый' Крис О'Салливан?
  − Да, − кивнул я. − Тот самый.
  − Вот никогда бы не поверила! Я всегда сейчас считала, что ты − мужланский миф, вот не более того что. Извини, но можно попросить сейчас твои все документы.
  Я достал из кармана гимнастерки пропуск-код. Он взяла его левой рукой, присела на край кресла и вставила в опознаватель. Пролистав мое личное дело на вирдиспе, она вернула мне пропуск-код.
  − Так ты вытащил тридцать семь воинов? − чуть хрипло спросила она. На этот раз совершенно четко и правильно, без всяких лишних слов.
  − Получается так, что вытащил, − я пожал плечами. Я не видел в этом ничего особенного или запредельного. Я просто выполнял свою работу. − На самом деле их было сорок два, просто наш майор...
  Она не стала дослушивать мои воспоминания и спросила:
  − Ты помнишь сейчас капитана Боньти?
  − Я никого не помню по фамилиям, − честно признался я. − По армейским номерам − да. − Я постучал указательным пальцем по лбу. − Они у меня все здесь.
  − Вот по номерам... − она задумалась. − Шестнадцать тридцать один... сейчас... − она вновь задумалась. − Дальше не скажу вот прямо сейчас.
  − На шестнадцать у меня был только один воин, − я перебил ее, чего делать не стоило, но она не обратила на это внимания. Она явно ждала, что я скажу. И я, как вскоре выяснилось, не сплоховал: − Шестнадцать, тридцать один, семьдесят восемь, четырнадцать...
  − Точно, вот как пить дать! − громко произнесла она. − Капитан Альбина Боньти. Моя сейчас кузина теперь.
  Я молча ждал, что она скажет дальше.
  Она потерла здоровой рукой небритую скулу, несколько раз нервно дернула головой. Я понял, что это означает: 'Ну надо же!'
  − Выпить сейчас хочешь?
  − Не откажусь, − кивнул я, потому что на подобное предложение от женщины мужчина должен всегда отвечать положительно.
  − Мы сейчас выпьем, вот только вот разберемся с капсулами. Илоиза, − обратилась второй пилот к командиру челнока, первому пилоту. − Я пойду вот и помогу этому парню.
  − Идите, − спокойно ответила первый пилот Илоиза.
  Мы вышли через шлюз в служебный отсек, затем еще через один шлюз − в капсульную. Оставалось только удивляться, как здесь все уцелело после двух крепких попаданий в фюзеляж челнока.
  − Я вот по левому борту, ты − сейчас по правому, − сказала второй пилот, а затем добавила. − Я вот раньше сама была первым пилотом, но вот после налета баркаидов на космопорт в Гайд-Стэмфорде... Ты сам сейчас все видишь.
  Некоторое время мы молча проверяли капсулы, затем она остановилась, посмотрела на меня и произнесла:
  − Вот ума не приложу, как ты, без помощи робота-вуманоида, смог вытащить сейчас, − она встряхнула головой, понимая что сказала совсем не то, что хотела. Затем еще раз встряхнула головой и поправила сама себя: − Вытащить тогда эту тушу кузину мою вот с поля боя. Она ведь без амуниции весит вот полных килограмм сто пятьдесят...
  Я начал вспоминать... Это было примерно год назад, когда Анжела отодвигала фронт.
  Баркаиды, яростно обороняясь, тогда впервые применили подземные снаряды дальнего действия...
  Вот, хреновина! За последние три года все мои воспоминания связаны с какими-либо боевыми операциями. То мы отступали, то мы наступали, то кого-то убило, то кого-то спасли...
  Тогда один из подземных зарядов совершенно неожиданно взорвался в районе второй полосы атакующих воинов. Членов подразделения, которым командовала номер шестнадцать, разнесло в клочья, а ее саму тяжело ранило. Я видел это, находясь метрах в двухстах от их группы. Когда я подбежал, номер шестнадцать уже потеряла сознание. Я сделал ей два укола − обезболивающее и антибиотик − и вызвал ближайшего вумноида, но у робота, как оказалось, оторвало одну конечность и он практически не мог двигаться вперед, а лишь крутился на месте. Тогда я расстелил брезент, перекатил на него номер шестнадцать и потащил...
  − А вот и дружище фельдшер, − печально произнесла второй пилот, наткнувшись на тело. − Упала ё и сейчас ударилась о переборку затылком. Вот сколько у себя ты насчитал?
  − Троих, − ответил я.
  − И у меня вот двое. Вот еще сейчас и дружище фельдшер. Давай перетащим их всех во второй отсек, который можно отстрелить.
  Работу мы закончили быстро и вернулись в кабину.
  − Ты вот зажигай, − сказала майор Боньти и похлопала своего командира, первого пилота, по щеке. Я отвернулся, делая вид, что ничего не заметил. Да и что мне замечать? Не мое это дело, как они между собой общаются. Скорее всего, я не мог не проанализировать ситуацию, майор Боньти всегда была первым пилотом, а капитан Илиоза ходила у нее в подручных. А после бомбардировки Гайд-Стэмфорда и контузии, второй пилот уже сама могла выбрать для себя экипаж. За двадцать истребителей баркаидов ей не могли не дать Героя Империи, а орден этот дает практически полную свободу выбора.
  После того, как первый пилот включила гипердвигатели, мы со вторым пилотом перешли в служебный отсек и выпили вдвоем за полтора часа бутылку хорошего рома. Практически молча. Но самое главное − она не пыталась меня завалить. За что я был ей чрезвычайно благодарен, ведь отказать было бы верхом бестактности.
  Я был готов к такому раскладу, но потом вспомнил, как майор Боньти разговаривала с первым пилотом и успокоился.
  Но самое главное − расслабился. Причем расслабление это, пусть и после третьей стопки, а пили мы из стограммовых армейских стопок, были совсем иным, чем в объятиях Анжелы... Как женщина − она была просто прекрасна; с ней я забывал, что ежедневно нахожусь на волосок от смерти. Я утопал в ней, но никогда не думал, что почувствую то, чего не ожидал почувствовать.
  Сейчас я расслабился, как будто оказался дома. Как будто не было войны, рвущихся вокруг меня бомб и снарядов. Я вновь ощутил себя маленьким мальчиком. Я вспомнил, как мы с пацанами возвращались из школы домой, а девчонки, учившиеся в гимназии, подкарауливали нас, затаскивали под мост через Карлену и мутузили. Я вспомнил, как отец, стоя на мосту, не полез нас защищать, а дожидался, когда они вдоволь насладятся своим физическим превосходством. Но даже эти неприятные, на первый взгляд, воспоминания не скрадывали чего-то большого, что нахлынуло на меня.
  − Ты вот что сейчас? − спросила Майор Боньти.
  − Дом вспомнил, − признался я.
  − Это вот хорошо, когда сейчас есть дом, − сказала она, и я запомнил ее корявую на первый взгляд фразу; но именно она на долгое время стала для меня неким символом: '...когда сейчас есть дом...'
  
  Когда мы входили в плотную атмосферу Берроуса, нас несколько раз здорово встряхнуло. Не хуже, чем от попадания ракет. Мне даже показалось, что тряска выветрила из меня весь выпитый ром. Облака над планетой начинались на высоте тридцати километров и висели почти до самой поверхности. Я помнил это жуткое место, потому что здесь находилась база переподготовки и переброски. Когда нас отправляли на Гарбидж, мы взлетели лишь с третьего раза. Из-за облачности приборы не видели сигнальных маячков, и челнок терял ориентацию в пространстве.
  Я сидел в кресле и смотрел в иллюминатор на желтоватые пуховые облака. Второй пилот сидела передо мной, спокойная, как танк. Кажется, все эта болтанка только радовала ее. Она изредка подсказывала первому пилоту, что делать, и та совершенно спокойно воспринимала ее советы. Наверное, они все были по делу.
  В конце концов, челнок вывалился из желтой непроглядности облаков в двух-трех сотнях метров от поверхности. Под нами расстелилась огромная проплешина выжженной земли, которая сейчас заросла красноватой травой Берроуса. Слева и справа, в нескольких километрах от взлетно-посадочных полос, возвышались здания предместий столицы − Лейк-Роуса. Элементарные требования безопасности запрещали строительство жилых зданий вокруг космопортов. Но на Берроусе, учитывая его стратегическое значение, как самой крупной перевалочной базы, они не соблюдались. К тому же, даже с такого расстояния можно было определить, что кварталы, возведенные вокруг взлетно-посадочных полос, очень дешевые, а значит, это были районы, заселенные мужчинами. Так что, в случае катастрофы и гибели большого количества мирных жителей, на 'унесенное огненным ветром' население этих кварталов можно было просто наплевать.
  Первый пилот связалась с диспетчерской.
  − Дэ тридцать два - шестнадцать заходит на посадку по курсору ноль-семь, − сообщила она.
  − Какого черта вы делаете в этом воздушном сегменте! − раздался истошный вопль. − У нас заходит на посадку правительственный челнок! Немедленно набирайте высоту и ложитесь на курс сто шесть.
  − Послушай ты вот, сучка ё недоделанная, − вступила в разговор второй пилот, − мне начхать, кто сейчас там за нами сзади садится. Если им вот хочется, пусть они сейчас и взлетают. Нам вот надо немедленно сейчас выгрузить шестьдесят семь капсул с ранеными вот на Гарбидже воинами. Тебе все и предельно сейчас ясно?!
  − Вы будете давать показания перед трибуналом! − завизжал голос в микрофоне.
  − Вот только после тебя, ё сучка, − зло произнесла второй пилот. − Я сейчас капитан Урсула Боньти и мне вот насрать на твои ё угрозы. Вот на какую полосу нам сейчас вот садиться? Если ни на какую сейчас, − она распсиховалась и говорила не только непонятно, но и невнятно, − то я ё посажу челнок вот на первую сейчас попавшуюся.
  Голос из диспетчерской на несколько секунд заткнулся, скорее всего, дежурная советовалась с кем-то из вышестоящего начальства. А я вдруг вспомнил, откуда мне известна эта фамилия − Боньти.
  Урсуле Боньти первой удалось сбить двадцать вражеских истребителей.
  Везет мне на встречи с героями!
  Совершенно случайно знакомишься, да еще и выпиваешь, что называется, с легендами Челменского конфликта, как теперь принято называть войну с баркаидами.
  Конфликт! Надо же было такое придумать. Потери исчисляются десятками миллионов, а называется все это − конфликт. Самая ужасная в истории война, в которой, как в болоте, завязли обе стороны.
  Было бы с кем воевать! Ну, будь это негуманоидная раса злобных существ. Рептилий там или огромных крыс. На самом же деле воюют два человеческих сообщества, уничтожают друг друга почем зря и даже не пытаются договориться о прекращении боевых действий. Я всегда рассуждал на эту тему Ти-Ви-ртуальными терминами, которые, как заноза, сидели в голове...
  − Садитесь на полосу пятнадцать и сворачивайте к правительственному зданию по подлетной полосе восемь-два, − сообщила диспетчер.
  − Обеспечьте сейчас немедленный прием тяжело раненых, − напомнила второй пилот, явно от дышавшись и успокоившись.
  − У вас есть обслуга? − спросил другой голос. Видимо, кто-то пришел на помощь диспетчеру.
  − Мы не предполагали совершать межпространственный перелет, − сообщила первый пилот. − Фельдшер сопровождения погибла. Кроме меня и второго пилота на борту отпускник-спасатель.
  − Он поступает в наше распоряжения до особого приказа, − сообщили из диспетчерской.
  − Он вот отправится ё по своим делам, − вновь начала командовать Урсула Боньти. − Подготовьте сейчас транспорт и спецгруппу для выгрузки вот шестидесяти семи криогенных капсул.
  − Вы долго там будете распоряжаться?! − сердито переспросили из диспетчерской.
  − Долго ё, − ответила второй пилот. − У спасателя имеется специальное задание, так что подготовьте сейчас наземный транспорт и вот группу. Все. Мы ё сейчас над полосой.
  Урсула Боньти отключила связь и, левой 'рабочей' рукой взялась за штурвал, на всякий случай подстраховывая первого пилота. Челнок сел мягко; я даже не заметил, когда колеса коснулись полосы. Мимо нас пронеслись радарные установки, несколько машин для экстренного тушения пожара и разборки завалов, и три ожоговых амбулансы. Первый пилот была хорошей ученицей. Урсула Боньти отпустила рычаг и похлопала ее по руке:
  − Отличная сейчас посадка.
  Первый пилот свернула на подлетную полосу восемь-два и покатила челнок к правительственному зданию.
  − Сворачивайте налево к семнадцатым воротам, − последовала команда из диспетчерской.
  − Мы встанем сейчас у седьмых, там вот удобней подъезжать машинам, − вновь возразила второй пилот.
  − Черти что, Урсула, когда ты научишься выполнять приказы?! − сердито произнесла диспетчерская.
  − Тай, ё, − по имени обратилась к ней второй пилот. − Мне насрать на всех сейчас твоих графинь, княгинь и вот принцесс. Я сейчас привезла воинов, и тебе ё вот следует как можно быстрее отправить их сейчас в госпиталь.
  − Из-за твоего характера я могу слететь с этой должности, − задумчиво произнесла так называемая 'Тай'. − А никто другой терпеть тебя не станет.
  − Вали все вот на меня! Понятно сейчас?! − спросила ее второй пилот, остановив челнок практически возле самого правительственного здания, выполненного в старинном колониальном стиле. Метрах в тридцати перед челноком находились синие раздвижные металлические ворота с номером семь. Слева стояла осветительная башня, сразу за воротами торчала труба воздуходувки, почти такой же высоты, как и осветительная башня. Судя по ее высоте, под космопортом 'город' уходил вниз этажей на двадцать, никак не меньше.
  Урсула Боньти открыла шлюз и опустила трап.
  − Можешь сейчас выходить, − сказала она мне. − Вот ни на кого не обращай внимания, иди сейчас к двенадцатому терминалу. Там тебя вот уже не остановят.
  − Спасибо.
  − Тебе вот тоже, − она поднялась и протянула мне руку.
  Я пожал, она подмигнула мне своим настоящим глазом. Тут же поднялась и первый пилот, тоже протянула мне руку.
  − Насовсем? − спросила она.
  − Вернусь, − ответил я и пошел к шлюзу.
  
  
  
  
  НАЛЕТ
  
  
  Внизу уже суетились спасатели, готовясь к выгрузке капсул. Метрах в двадцати от трапа стояла вооруженная охрана. У центральных дверей правительственного здания космопорта суетились какие-то важные особы в строгих деловых костюмах.
  Они явно ожидали прибытия некой персоны голубых кровей. Я начал спускаться вниз, когда воздух наполнился ревом двигателей. По той же подлетной полосе, по которой пять минут назад катили мы, к зданию приближался правительственный челнок, если судить по трехцветной − оранжевый-синий-зеленый − эмблеме на фюзеляже. Когда он остановился, его тут же окружила многочисленная вооруженная охрана, которая появилась из-за правительственного здания. Я спустился на шершавое покрытие площадки перед зданием, продолжая наблюдать за тем, кто выберется из челнока.
  Шлюз открылся и к нему тут же услужливо подъехал трап, украшенный разноцветными ленточками в тон флагу Империи. Перед трапом двое слуг начали стремительно раскручивать ковровую дорожку.
  Из-за высоченных вооруженных охранников видно, что именно там творится, было плохо, поэтому я остановился, вытянул шею. Никто не шикнул на меня и не погнал прочь. Краем глаза я заметил, что из нашего челнока уже начали выгружать капсулы и аккуратно ставить их в машины. Второй пилот стояла и следила за ходом выгрузки.
  Из правительственного челнока начали выходить персоны 'ОЗ' − особого значения − и спускаться вниз. Пятой или шестой шла по трапу, я не мог ошибиться, поскольку она была совсем ненамного выше меня, принцесса Лиона, племянница Императрицы. Теперь было понятно, почему челнок взяли под контроль бойцы спецподразделения десантников. Принцесса спустилась на расстеленную ковровую дорожку, остановилась и начала с кем-то раскланиваться. Десантники сдвинули ряды и видимость стала нулевой, поэтому я, закинув вещмешок на спину, двинулся к отрытым воротам.
  В этот момент раздался характерный рев двигателей, и я инстинктивно бросился на бетонное покрытие, закрывая при этом голову мешком. Пока я летел, я успел заметить, как мое действие повторила второй пилот; остальные же − и охрана, и спасатели, и десантники и прочий персонал, не говоря о членах правительственной группы, продолжали с удивлением прислушиваться к непонятным звукам.
  Мне же они были до боли знакомы.
  Я этот звук знал наизусть, и он вызывал у меня неизменный приступ тошноты. Звук означал, что через несколько секунд все вокруг захлестнет море огня, от выпущенных торпед и сброшенных L-бомб баркаидов. Я ни с чем его перепутать не мог, вот только как и откуда над центральным космопортом Берроуса могли появиться сигарообразные ракетоносцы врага? Я не стал задумывать над этим вопросом, потому что мне не дано было получить на него ответ. Я еще раз огляделся − все вокруг насторожились, но никто не знал, что надо делать.
  Какого хрена, подумал я, они все стоят и ничего не делают. Почему никто не закроет принцессу... И в это время последовало три последовательных взрыва. Одним разнесло правительственное здание, вторым накрыло осветительную башню и воздуходувку, третий − самый мощный − разорвал пространство за пределами космопорта. Но именно его взрывная волна бросила на челнок, в котором я прилетал, заправщик и машины, в которые грузили капсулы.
  Взрыв был настолько мощным, а свет от него настолько ярким, что практически вся ослепленная десантура, охранявшая принцессу, повалилась навзничь. Челнок накренился и начал заваливаться на правый бок. Я досчитал до трех и, поскольку повторного взрыва не последовало, бросился в сторону от челнока по направлению к ковровой дорожке. Раздался жуткий скрежет. На бегу, виляя между разбросанных по бетону извивающихся тел, я обернулся и увидел, что куски осветительной башни рушатся на опрокинувшийся челнок. Сейчас взорвется, заключил я, но сразу взрыва не последовало, что оставляло мне шанс. Тем не менее, я совершенно точно знал, что он не может не взорваться... Небольшая временная отсрочка не более, чем иллюзия спасения...
  Но тут я понял, что самое страшное заключалось не во взрыве челнока, а в том, что фрагменты воздуходувной трубы, каким-то образом разрезанные по длине на две примерно равные половины-полудуги, летели на правительственный челнок. Самый мелкий весил, судя по размеру, не менее полутонны...
  Я добежал до ковровой дорожки в тот момент, когда первый фрагмент трубы рухнул на бетонное покрытие, расчленив двоих членов правительственной делегации. Второй фрагмент шарахнул чуть впереди меня...
  И в тот же момент я увидел принцессу. Она была в строгом голубом костюме... Лежала на правом боку и не шевелилась. Кусок трубы, который упал чуть впереди, создал естественное убежище, под которым можно было спрятаться. Я подхватил принцессу под мышки и потащил. Сзади упал еще один фрагмент трубы, и я почувствовал спиной, что еще секунда и на нас повалятся все остальные обломки, поэтому я бросился под искусственно получившуюся 'арку' и следом втянул за собой принцессу. Сделать это было не сложно, потому как, в сравнении с воинами, весила она, что твое перышко. И тут же с неба начали валиться остальные обломки трубы и осветительной башни. Но грохот падающего искореженного железа заглушил взрыв − это взлетел на воздух наш спасательный челнок. Огонь брызнул во все стороны и заполз даже под наше укрытие. Я стащил с себя куртку и начал от него отбиваться, затем поглубже втащил под трубу принцессу.
  Перевести дух мне не удалось, потому как сверху на трубу рухнуло что-то очень тяжелое, настолько тяжелое что труба, а я знал, что они изготавливаются из специального сплава, 'застонала' и прогнулась почти до земли. Точнее говоря, почти до моих ног. Пришлось распластаться на бетонном покрытии и ждать, что произойдет дальше...
  А дальше, согласно хорошо знакомому мне сценарию, ракетоносцы баркаидов должны были вернуться, чтобы нанести повторный ракетно-бомбовый удар. Им требовалось для этого три минуты, а наши истребители успевали подняться в воздух только за четыре. Но тут произошло чудо, хотя, возможно, так и было запланировано. Вслед за ракетоносцами баркаидов пронеслись три эскадрильи истребителей. Теперь можно было перевести дух, хотя следовало бы и помолиться, чтобы часом не взорвался правительственный челнок. Он наверняка напичкан оружием и если он взорвется, нас вместе с трубой снесет к чертовой матери...
  На мое счастье, боевая готовность в космопорту была на повышенном уровне. Возможно, это произошло из-за того, что в город прибывала принцесса. Не успели пронестись над нашими головами истребители, как я услышал еще один ласкающий мой слух звук. Над нами зависли два спасательных и два пожарных челнока. Пожарные начали поливать правительственный челнок и дорожку, где лежали тела, не знаю, насколько бездыханные, а затем переместились к нашему взорвавшемуся челноку. Тут же на бетон посыпались из челноков спасатели в гравитационных костюмах. За ними начали спускаться по веревочным лестницам парамедики. Я вылез из-под трубы...
  Все пространство перед зданием, от которого сейчас осталась лишь часть боковой стены, устилали тела. Почти на всех лежали какие остатки трубы, осветительной башни или бетонные фрагменты взорванного правительственного здания. Медики перебегали от одного тела к другому, оставляя на осмотренных маленькие черные флажки, что означало − этому помощь уже не требуется. Ко мне подошли два капитана медицинской службы.
  − Жив? − зачем-то спросила одна из них, хотя это и без вопроса было видно.
  − Да, − кивнул я.
  − Как тебе удалось? − спросила другая, но я перебил ее, сообщив:
  − Там, под трубой, принцесса. Пару минут назад она еще была жива.
  Они несколько секунд судорожно таращились на меня, пытаясь переварить информацию, затем бросились к трубе.
  − Это действительно принцесса Лиона и она жива, − услышал я восторженный вопль одной из врачей. Ну и отлично, подумал я и осмотрелся.
  Пожарные практически сбили огонь. Я двинулся к останкам спасательного челнока, на котором прилетел. Не знаю, было ли мне жаль погибших спасателей и воинов в капсулах. Совершенно точно знаю, что мне было жаль второго пилота, Урсулу Боньти, которая, как мне помнится, стояла возле корабля и находилась в эпицентре взрыва челнока. Уцелеть она, честно говоря, едва ли могла.
  Я обошел искореженные останки, осмотрелся − повсюду изуродованные обгоревшие трупы. Видимо, температура была настолько высокая, что даже крови не было видно на бетонном покрытии. Я шел между трупов, но второго пилота так и не увидел. Думаю, я бы узнал ее, несмотря на любые увечья. Я остановился, размышляя. Затем двинулся к синим воротам. Практически подойдя к ним, я услышал за воротами стоны и бросился туда.
  Урсула Боньти полулежала, привалившись к воротам, а из правого бока в районе печени и из правой ноги торчали два металлических прута.
  − Сюда! − крикнул я медикам. − Здесь живой человек!
  Двое в белых комбинезонах тут же бросились с носилками ко мне.
  − Кто это? − спросила меня одна из медиков.
  − Второй пилот спасательного челнока, на котором я прилетел.
  − Вы меня слышите? − спросила одна из медиков, присев возле Урсулы Боньти и похлопав ее по плечу. Та лишь застонала в ответ. − Ввожу обезболивающее, − сказала врач, сделала Урсуле Боньти укол и приколола одноразовый шприц к лацкану пиджака второго пилота. На капсуле мгновенно высветилось время, когда укол был сделан − семнадцать тридцать три. Следующий укол можно будет сделать не ранее, чем через три часа.
  Неужели всего семнадцать тридцать три, удивился я. Прошло ведь всего одиннадцать минут с того момента, как я пожал второму пилоту руку и начал спускаться по трапу из челнока. Я и раньше замечал, что в такие неординарные моменты время течет с какой-то своей собственной, необычной скоростью. Кажется, что прошло несколько часов, а на самом деле − считанные секунды и минуты.
  Урсула Боньти перестала стонать и открыла глаза, увидела меня. Медики осторожно переложили ее на носилки.
  − Жить будете, − сказала одна из врачей.
  − Вот зачем сейчас? − удивленно переспросила второй пилот.
  − Травматический шок, − чуть ли не хором, они ведь еще не привыкли к манере майора Боньти выражать свои мысли, констатировали медики. − Поднимаем...
  − Вот одну ё секунду, − остановила их Урсула Боньти. − Крис, я видела, как ты сей... тфу-ё тогда бросился к принцессе... Ты ё... тогда спас ее ё?
  − Очень на это надеюсь.
  − Ты вот сейчас вот молодец, Крис, − прошептала второй пилот, находясь на самой грани потери сознания. − А вот моя подружка ё... сейчас погибла...
  − Понесли, − сказала одна из медиков. − Она начинает бредить.
  Одни подняли носилки и понесли. До меня вдруг дошло, что она сказала мне напоследок. 'Подружка погибла...'. Именно поэтому она пила со мной ром тихо-мирно и не приставала... Я так и подозревал, но подозрения − одно, а конкретное подтверждение − совсем другое.
  Чертова жизнь! Мне было искренне жаль майора Боньти.
  
  Я вышел на выложенную красным камнем пешеходную дорожку и направился к гражданским строениям космопорта. Я похлопал себя по карману гимнастерки − пропуск-код и банк-карта были при мне, а большего и не надо. За вещмешком я решил не возвращаться: куплю куртку и чего-нибудь выпить в двенадцатом терминале.
  И полечу домой, чтобы понять, а действительно ли там все еще мой дом.
  
  Двенадцатый терминал был битком набит. Но большая часть народа − практически одни мужчины − плотной толпой сгрудилась под электронным табло, которое высвечивало расписание рейсов.
  Я не стал пробиваться к табло − всю информацию можно было с него считать, стоя у дверей. Мой рейс на Карриган был отложен на определенное время. Несмотря на то, что взлетная полоса, как и сами корабли, повреждены не были, власти, судя по всему, решили провести тщательное расследование инцидента, а заодно и сканирование околопланетного пространства.
  Никто, если судить по перешоптываниям, а массы всегда и все знали первыми, так и смог понять или определить, откуда появились ракетоносцы баркаидов.
  Думаю, перед самым перемирием они применили какую-то новую хитрость или решили опробовать новые системы вооружений. Если учесть, что их корабли появились вблизи столицы Берроуза буквально из ниоткуда, они разработали какую-то новую систему межпространственной целевой переброски. Не мне было судить или понимать, как они это сделали, но я считал, что они совершили явный промах, дав перед недельным перемирием нашим ученым возможность обмозговать, что они такое напридумывали.
  Конечно же, этот рейд баркаидов явно преследовал две цели. С одной стороны, они стремились убить принцессу, хотя и не понятно, зачем им это надо. Принцесса являлась не более, чем символом... Может, именно поэтому символы необходимо устранять. Но устраненные символы − в лице конкретных людей − проще простого перевести в ранг мучеников и мстить за них. То есть, стремление убить принцессу вело лишь к эскалации боевых действий и нагнетанию конфликта... Глупо. Обе воюющие стороны и так по уши в дерьме. И даже не пытаются из него выбраться. Так... а что же второе, стал вспоминать я. Желание запугать противника? Может и так. Показать нам перед началом перемирия, что наши дела куда как плохи...
  
  
  
  
  
  Домой
  
  Ко мне подошли двое патрульных.
  − Документы, козел, − строго произнесла одна, та, что была повыше.
  Я достал пропуск-код. Она опустила его в переносной считыватель, посмотрела на монитор.
  − Извини, − этого слова я давно не слышал от женщин в форме. − Выходит, ты у нас герой, − усмехнулась она и возвратила мне пропуск-код.
  − Стараюсь, − ответил я. Интересно, что там мне понаписала Анжела, если меня всюду встречают, что называется, с 'распростертыми объятиями'.
  − Только одет ты как-то странно, − уточнила она, глядя на мою обгоревшую гимнастерку.
  − Попал под обстрел возле правительственного здания космопорта...
  − Ты сейчас оттуда? − удивленно поинтересовалась вторая патрульная, та, что была с автоматом.
  − Оттуда. Наш челнок приземлился возле ворот номер двенадцать.
  − По Ти-Ви-зору сообщили, что в живых никого не осталось.
  − Принцесса жива, второй пилот с нашего челнока тяжело ранена, но, думаю, ее спасут. Да вот и я...
  − Ладно, приятного отдыха, − остановила мой монолог первая патрульная. − Какие-то трудности?
  − Хотелось бы улететь на Карриган. У меня всего неделя отпуска. И еще − где у вас тут магазин? Куртку бы купить.
  − На Карриган рейсов не будет до завтрашнего вечера. Сейчас, минутку. − Вторая патрульная достала моб, набрала какой-то номер. − Надо помочь одному солдату улететь на Карриган. Старший сержант Крис О'Салливан. Когда посмотрите его пропуск-код, сами все поймете. Хорошо. − Затем сообщила мне. − Подойдешь к седьмому накопителю, там сейчас пусто, спросишь лейтенанта Сальвински. Грузовой транспорт улетает через полтора часа. Места у них есть. Там не кресла, как на лайнере, но если очень торопишься, полететь согласишься. А магазин вон в том углу, за кофейней.
  Я поблагодарил патрульных и двинулся в магазин. В кофейню стояла жуткой длины очередь, поэтому о том, чтобы пропустить пару стаканчиков, не могло быть и речи.
  Оставалось надеяться, что весь нудный мне товар есть в магазине. Двери его услужливо разъехались передо мной; какой-то щетинистый тип тут же оказался рядом. Народу никого. Значит, цены здесь аховые, но мне на это было наплевать. Лишь бы только спиртным торговали.
  − Чаво желаете? − гнусаво спросил молодой извивающийся продавец.
  − Куртку армейского образца на липучках. Высокие ботинки и пакет. Выпивкой торгуете?
  − Конечно! − радостно произнес он. Судя по блеску глаз и интонации голоса, он явно был под кайфом.
  − И пригласи администратора, − попросил я. Иметь делом с таким типом, как он, − тратить драгоценное время. Начнет болтать − не остановишь.
  − Зачем? − удивленно переспросил продавец. − Я готов все показать и рассказать.
  − Именно этого мне сейчас и не надо.
  Он что-то еще хотел возразить, но я взял его правой рукой за лацканы розового бархатного пиджака и как следует встряхнул.
  − Посмотри внимательно на мои нашивки, дубина, и немедленно позови администратора.
  − Хорошо, хорошо, − затараторил он и куда-то смылся.
  Тут же из-за занавески вышел бородатый пожилой мужчина, поздоровался и, прежде всего, поинтересовался:
  − Чем вам не понравился Джонни?
  − Пусть не курит на работе всякую дурь, − сказал я и, не дожидаясь ответа или реакции на свое замечание, повторил, что именно мне надо. Что за напасть с этими Джонни − один остался на Гарбидже и, возможно, его прах уже готовят придать земле, второй обкуренный Джонни хочет меня обслужить.
  Администратор действовал быстро и с пониманием, так что через несколько минут я стоял возле кассы в новых армейских сапогах, брюках и куртке. Гимнастерку мне было не поменять, хотя она тоже в нескольких местах прогорела. Но нашивки на кармане в этом магазине я бы восстановить не смог, а они для меня многое значили. И для того, чтобы чувствовать себя в относительной безопасности, и для собственного самоутверждения. Я их заработал потом и кровью, поэтому гордился ими. Деньги для меня играли роль, но на самом деле − не такую уж и важную. Хотя, мне-то теперь легко рассуждать. За каждый рейд по двадцать тысяч, за каждого спасенного воина − по пятнадцать. Если учесть, что после пятнадцатого рейда положены внушительные премиальные плюс проценты... возможно, что я уже миллионер.
  Я вышел из магазина с пакетом в руках, когда начало темнеть. В пакете лежали две литровые бутылки дорого коньяка и два больших набора закуски. Я чувствовал, что изрядно проголодался за сегодняшний день, а я лишь завтракал часов восемь назад. Если мне удастся улететь с транспортом, то окажусь на Карригане, в своем Карри-тауне, где-то через пять-шесть часов, причем опять же вечером.
  Я подошел к седьмому накопителю. Он был закрыт, как и справочное окошко, но за ним сидела то ли кассир, то ли администратор. Я постучал, привлекая внимание работницы космопорта.
  Она лишь отмахнулась. Я еще раз постучал. Кассир или администратор поднялась, открыла окошко и сообщила:
  − Еще раз постучишь, и я вызову патруль.
  − Они-то меня сюда и направили. К лейтенанту Сальвински, − сообщил я.
  − Старший сержант Крис О'Салливан? − спросила кассир, заглянув в какой-то список.
  − Да, − кивнул я и протянул пропуск-код.
  − Мне он не нужен, − кассир сделала несколько шагов к двери, открыла и позвала: − Надя! Нет не ты. Надежда! К тебе пришли.
  Она закрыла, вернулась на место. Затем, как будто случайно вспомнив обо мне, подняла на меня глаза, они были явно чем-то подведены, − я давно не видел макияжа на женских лицах − поправила фирменную пилотку космофлота и сообщила:
  − Сейчас она подойдет.
  Через пару минут дверь открылась, и вышла лейтенант Сальвински − одного взгляда мне хватило, чтобы прочувствовать ее военную выправку. Правда, волосы у нее были собраны в аккуратную косичку. Видимо, за три году я попросту успел забыть, что на Берроусе все женщины ходят с волосами. Только на Гарбидже воины стригутся на лысо.
  Она подошла к окошку и протянула руку ладонью вверх.
  − Очень интересно ознакомится с твоим пропуск-кодом, − сообщила она, взяла его и опустила в анализатор. Начав читать, даже присвистнула, вернула его мне. − Пойдем. − Затем оглянулась и обратилась к кассиру: − Лиз, пропусти его.
  Я пошел следом за лейтенантом мимо каких-то багажных контейнеров, складских настилов с ящиками, опечатанных клетей с оружием, которые охраняли специально обученные собаки. Сидели они молча, но я знал, что резких движений лучше не делать.
  Мы прошли весь терминал насквозь и оказались на огромной бетонной площадке. Лайнеров поблизости не было, как я и предполагал, все летательные аппараты находились в космопорту глубоко под поверхностью планеты. В видимой близости находился лишь транспортный челнок, почти таких же размеров, как и тот на котором мы прилетели на Берроус. Но, судя по блестящему корпусу, он совершил едва ли два-три десятка полетов. Скорее всего, челнок относился к последнему поколению шатлоидов и был напичкан новейшими приборами навигации и термодатчиками.
  − Эр-тысяча двести? − с некоторой завистью произнес я.
  − Ты знаешь? − поинтересовалась лейтенант Сальвински, не притормаживая и не поворачивая головы. Кокетливая косичка торчала из под пилотки, придавая молодой женщине тот самый шарм, про который я ничего не знал. Хотя на самом деле я знал много и о многом. Особенно много − о сексе. И совсем ничего − о шарме.
  − Еще бы! Нам бы на Гарбидж таких штук десять, мы бы от баркаидов камня на камне не оставили.
  − Скоро будут, − с уверенностью заверила меня лейтенант, усаживаясь на заднее сиденье электромобиля, который подкатил к нам из темноты. Красиво она шла, черт возьми, виляя попкой. На Гарбидже воины ходят как тяжеловесные боевые скакуны. Однажды Анжела, посмотрев очередной старинный фильм, которые ей ужасно нравились, попыталась сотворить что-то подобное, но ничего не получилось. Не с ее комплекцией было вилять бедрами.
  Я сел, как и полагается, на переднее сиденье возле водителя. Лейтенант молчала. Я понимал, что при шофере никаких разговор не должно вестись. Так и произошло. Стоило нам остановится возле челнока, вылезти из электромобиля и начать поднимать по ступенькам трапа, как лейтенант продолжила:
  − К осени на Гарбидже таких машин будет не меньше пятнадцати. Естественно, в другой комплектации. Меньше вес и максимум вооружения. Об остальном узнаешь, когда они к вам прибудут. Пилотов уже готовят. На корабле совершенно иная перспектива управления. Тем, кто сидел за штурвалом, очень сложно перестраиваться.
  − А защита? − спросил я.
  − 'Принцип невидимки', − сказала она, и я понял, что имеется в виду. Никаких тайн она не выдала, потому что под принципом невидимки подразумевался целый комплекс защитных мероприятий, а которых надо был знать очень многое. Едва ли кто-то один знал хотя бы половину всего этого. − Плюс лобовая броня и более мощное устройство взрывного самоуничтожения. У нас оно тоже есть, но наш челнок рассчитан на то, чтобы части его сгорели в атмосфере, если на него нападут, и его придется взрывать в открытом космосе.
  − А система насильственного лучевого притягивания.
  − Ты слишком много всего знаешь для сержанта, − она остановилась и внимательно на меня посмотрела, явно ожидая ответа.
  − Я старший сержант. И личный спасатель бригадного полковника Анжелы Корри, − уточнил я. − У меня доступ к секретной информации 'Один-А'.
  − Первый раз сталкиваюсь с тем, чтобы у мужчины был подобный доступ, − покачала головой лейтенант. Ее симпатичная мордашка, да и вся она в целом нравилась мне все больше. − На челноке есть новейшее противолучевое устройство. В деле мы его еще не пробовали. Надеюсь, никогда и не придется. Неплохо, правда? − повторила она.
  Я тоже считал, что неплохо.
  Но подумал в этот совсем о другом. Где достать чипы с книгами и старыми фильмами для Анжелы; тогда я буду совершенно счастлив вернуться на Гарбидж. Но об этом, естественно, я не стал говорить вслух.
  
  Мы поднялись по трапу − я шел позади, предвкушая неизбежное − прошли в кабину пилотов. Лейтенант представила меня командиру корабля.
  − Что за фрукт? − поинтересовалась командир. Она была в летной куртке, и звания ее по погонам или нашивкам я определить не смог.
  − Старший сержант-спасатель с Гарбиджа, − сообщила лейтенант.
  − Отправляется на покой? − усмехнулась командир.
  − В пятидневный отпуск, − поправил ее я.
  − Неужели ты собираешься... − Начала было говорить командир, но ее вопрос оборвал голос диспетчера.
  − Борт эр-двенадцать-ноль-ноль, разрешаю взлет.
  − Вас поняла, включаю гравитационные двигатели.
  Она начала водить пальцами по какой-то панели, напоминающей рисовальную доску; приборы и датчики мгновенно включились. Затем я услышал, как двигатели начали нагнетать мощность.
  Сейчас она поднимет челнок в воздух, а через пять минут мы сможем взлететь. Но эти пять минут у нее свободны, поэтому она продолжит расспросы. Я не хотел вновь и вновь повторять для всех одно и то же.
  Я не хотел слышать, как она будет удивляться тому, что я собираюсь вернуться на Гарбидж. Этому все удивляются. Я и сам себе удивляюсь.
  Лейтенант кивнула мне, и мы вышли из кабины пилотов, прошли в грузовой отсек челнока. Он чем-то напоминал отсек, в котором крепились криогенные камеры. Такой же вместительный... Нет, этот был облицован каким-то специальным материалом. В середине отсека стояло под брезентом нечто, хорошо укрепленное к полу. Я прикинул длину и оценил форму, потом усмехнулся.
  − Догадался, что это? − произнесла лейтенант.
  − Ракетоносец баркаидов.
  − Да. С новой начинкой.
  − Не страшно везти такой груз без охраны?
  − Меньше возможности привлечь к себе внимание. Посидишь здесь и поохраняешь. А если на нас нападут, взорвем все это к чертям собачьим.
  − Отличная перспектива, − согласился я.
   − Но ты ведь торопишься в отпуск... − напомнила лейтенант.
  − Хотелось бы долететь.
  − А это уж как получится. Бутылки вижу, − она указала на пакет. − А закусить есть чем?
  − Два каких-то набора.
  − Ерунда, − отмахнулась она. − Минут через двадцать после взлета принесу тебе горячее. Не возражаешь?
  − Не возражаю, − кивнул я и улыбнулся. Возражать не имело смысла, хотя я и предвидел, чем все это закончится. Но лучше себя настроить на приятное, чем терпеть и делать вид, что тебе на это наплевать. Тем более, что таких, как лейтенант Сальвински, у меня почти что и не было. Главное, не распускать нюни и слюни. Не вспоминать Анжелу, не настраивать себя внутренне на то, что это некая разновидность измены или предательства. Тут ведь как − не захочу сам, справятся со мной и без моего желания. Экипаж состоит из четырех человек. Если, конечно, только из четырех.
  − Тут шесть кресел. Можешь пока их сдвинуть и немного вздремнуть. Горячее будет минут через сорок. Ты привык, наверное, спать, где придется.
  
  Я действительно привык спать. Где придется...
  
  Но сейчас об этом думать не хотелось. Я сел, пристегнулся, как мне посоветовали сделать, и во второй, или в третий, раз за сегодняшний день уставился в иллюминатор.
  Затем открыл пакет, достал бутылку. Я пил тот же коньяк, что мы пила с Анжелой еще вчера после рейда...
  
  Когда я заснул, мне приснился вчерашний, незабываемый вечер, мне приснилось, как вчера Анжела предложила... Одним словом, в одном из старинных фильмов, которые, как я уже говорил, она любила смотреть, она увидела, как мужчина ложится на женщину и решилась на эксперимент. Я об этом тоже слышал, но никто и никогда мне подобного не предлагал. Женщины, пользуясь врожденным преимуществом в силе, просто бросали тебя на спину, садились сверху и делали все, что им было нужно. А на тебя, как на живое существо, наделенное чувствами и эмоциями, просто плевали.
  
  Отпил я, наверное, больше, чем половину бутылки. А вот съесть практически ничего не успел. Увалившись на сдвинутые кресла, я смотрел, а может − видел, прекрасный завораживающий сон, напоминающий один из фильмов, что так любила Анжела.
  
  
  
  Погоня.
  
  
  
  − А кто-то говорил, что невидим!
  − Так и есть. Думаю, заметили совершенно случайно
  
  Адъютанта полковника убили.
  Нет. В тот момент, когда полковник пошла посмотреть, где враги, Крис открыл клапан...
  − Извини, что в этой жизни не успел доставить тебе радости.
  Спрятались в дольмене.
  − Не могу понять, почему, но кровь меня всегда дополнительно возбуждает, − сказала Анжела Кори, мой бригадный полковник, моя радость и моя ненависть, моя любовь и моя печаль, моя девочка и моя сучара.
  Сцена секса с Анджелой переходящая в сцену с лейтенантом...
  
  
  Я не просто представил ее, я ее и ощутил, а затем стремительно почувствовал, но... это оказалась не она. Когда я 'проснулся', мне в то ли в глаза, то ли в душу смотрела лейтенант Сальвински, оседлавшая меня, старшего сержанта, сверху. Сержант же − я − крепко держал ее за талию и не выпускал. Она сидела на нем и разве что не плакала...
  Почему-то всю сцену я видел как бы со стороны, и рассуждал о себе в третьем лице. Как будто все еще шло кино и я смотрел его на виртуальном проигрывателе.
  
  − Отпусти, − ни с того ни с сего попросила она, хотя дело мы еще не сделали.
  Она зажмурилась, потом вновь открыла глаза, но теперь они блестели. Но не от счастья и удовлетворения, а от отчаяния... Я впервые смотрел женщине в глаза, которые буквально наполнились слезами. Все мои предыдущие женщины если и не злорадствовали, то, по крайней мере, не страдали.
  − Что случилось? − спросил я.
  − Не хочу делить тебя с какой-то Анжелой, − сообщила она и встряхнула волосами. Я впервые видел женщину, у которой волосы были до плеч. Смотрелись они 'на ней' просто превосходно.
  − Анжела − мой бригадный полковник. Я − ее спасатель. Мы повязаны одной... − я не смог подобрать слова. − Она мой начальник.
  − Только лишь начальник? − прищурившись спросила лейтенант.
  − Она мой друг. Два раза я вытаскивал ее из передряг. Один раз она меня спасла.
  − Бригадный полковник спасла сержанта-спасателя? Пусть даже и старшего сержанта. Что-то не сходится.
  − На фронте все сходится, − в отчаянии произнес я, чувствуя, что она готова меня задушить от ревности. Надо ведь, какой бесценный опыт за сегодняшний день я приобрел − познакомился с лесбиянкой и ревнивицей. Разницы в их поведении не было ни какой. − Мы спасали друг другу жизнь! − в отчаянии выкрикнул я.
  − Когда спасаешь другому жизнь, это так много значит?
  − Это значит больше, чем ты думаешь, − спокойно, но уверенно, заверил я, чувствуя, что ее глаза вновь начинают блестеть страстью.
  − Отпусти меня, − вновь попросила она, но уже вяло, по привычке. Я знал, что теперь она полностью в 'моих руках' и никуда больше не денется.
  Тем не менее, я не мог понять, что происходит. Неужели женщины за три года изменились. Почему мне сегодня попадаются женщины, в которых я не разочаровываюсь, а которые мне начинают все больше и больше нравиться. Неужели я так сильно закостенел на своем гребаном Гарбидже?
  − Не уходи от меня. Я хочу тебе кое-что показать. Только не возражай, − попросил я и убрал руки с ее талии.
  − Я не буду возражать, − покорно произнесла лейтенант, которая была почти на голову выше меня и запросто могла свернуть мне шею.
  − Ляг на спину, − попросил я. Она удивленно посмотрела на меня, но выполнила мою просьбу...
  
  − Страшно и непривычно, − сообщила она после всего того, что я показал... − Но мне понравилось.
  − Думаю, тебе не стоит никому об этом рассказывать, − посоветовал я.
  − Наверное, ты прав. Но сейчас не уходи. Просто полежи сверху. Не знаю, почему, но мне понравилось, что ты меня придавливаешь. В этом что-то есть...
  
  Потом мы выпили, она принесла дымящееся − совершенно замечательно приготовленное − рагу, которого я не ел со школьной скамьи.
  Затем... все как обычно... раздался вой сирены. Надежда что-то быстро натянула на себя и помчалась в кабину.
  Минут через "совсем несколько" она вернулась в летном комбинезоне и шлеме, еще один держала в руке.
  − Стаскивай брезент! − приказала она. Сейчас это была не та девушка, которую я сжимал в объятиях. Сейчас она являла собой пример долга − собранности и подтянутости.
  Я понял, что и с чего стаскивать; схватил с импровизированного стола нож и начал обрезать натягивающие брезент веревки. Это заняло у меня минуты две.
  − Вход в ракетоносец со стороны хвостового оперения. Залезай!
  Я бросился выполнять приказание. Надежда набрала код на пульте управления на стене, и крепежные манипуляторы начали медленно отходить от ракетоносца. Она бросилась следом за мной и догнала уже в кабине.
  − Я вообще ничего не знаю о пилотаже, − признался я. − Мне это запрещено...
  − Так и должно быть, − теперь она была совсем другим человеком, совсем другой... почти что воином. Ну и ладно. Слава богу, она хоть на несколько часов в жизни проявила свою истинную сущность. Может, когда об этом и вспомнит.
  
  
  Допрос
  
  
  В комнате для допросов меня ждала капитан военной полиции. Я вошел, она жестом предложила мне сесть.
  − Я ознакомилась с твоим пропуск-кодом. Характеристики у тебя потрясающие. Да и допуск позволял тебе лететь вместе с... бывшим лейтенантом Сальвински.
  Я молча слушал ее. Она неторопливо ходила по комнате. Судя по всему, она еще не решила, как со мной поступить.
  − Она не имела права брать тебя с собой.
  − Она посадила ракетоносец баркаидов.
  Капитан 'вэ-пэ' посмотрела на меня так, будто раздумывала − сразу мне врезать или пару минут подождать. Затем она села на угол стола, погасила и размяла в пепельнице сигарету.
  − Лейтенант Сальвински поступила согласно приказу капитана челнока. Я готов...
  − Молчи, придурок. Ты ни к чему не готов. Ты, вообще, никто.
  − Через неделю я вернусь на Гарбидж, совершу двадцать пятый рейд, уравняюсь в правах с женщинами и смогу выступить в ее защиту на суде...
  Капитан замахнулась, но бить не стала. Я не отвернулся, не скривился. Я был готов к тому, что она может ударить. Именно это, как мне кажется, ее и остановило. Бьют трусливых, тех кто боится, кто отворачивается, пытается закрыть лицо руками.
  Точно так же достается и нахалам, которые начинают презрительно ухмыляться, то есть − сами нарываются на удар. Так поступают немногие, но их быстро ломают. Они не знают, на что способно взбешенная женщина. Да еще капитан военной полиции.
  Я же, сказав то, что вызвало ее внутреннее недовольство и заставило поднять руку, оставался совершенно спокоен. Я знал, что хуже мне уже все равно не будет. Не один капитан 'вэ-пэ' даже не представляет, что ожидает спасателя, попавшего в плен к баркаидам. К этим зверям, которые воюют с нами на Гарбидже. Я не просто представлял, я − отлично знал. Поэтому сержантов-спасателей, по приказу бригадного генерала, учили, как контролировать себя в случае, если попадешь в плен. Я мог не просто оставаться спокоен, я мог практически полностью отключить боль, мог 'вырубить' в себе инстинкт самосохранения.
  Я даже знал, как покончить с собой, если станет понятно, что тебя вот-вот начнут нарезать ломтями, как колбасу.
  − Ты ничего не боишься? − спросила капитан.
  − Я устал бояться. К боли и возможной смерти привыкаешь быстрее, чем может показаться.
  Капитан достала из нагрудного кармана пачку сигарет, вытащила одну, закурила, посмотрела на меня и, совершенно неожиданно − я действительно не ожидал такого поворота событий − протянула пачку мне:
  − Закуришь?
  Отказываться я не стал. Вытащил сигарету, взял со стола зажигалку, затянулся.
  Капитан еще какое-то время молча смотрела на меня. Затем встала со стола, подошла к зеркальной стене справа от меня, кому-то жестом дала отмашку, мол, можете расходиться.
  Это был приятный жест. Он означал, что наблюдение за мной снято и разговор примет совершенно иной характер.
  − Какого рожна тебя понадобилось на Карригане?
  − За мной здесь закреплена квартира.
  − Думаешь, она все еще пустует?
  − Надеюсь на это.
  − Как давно ты знаком с Надеждой Сальвински?
  − Я всего четыре часа назад узнал как ее зовут и в каком она чине.
  − И за это время вы успели снюхаться?
  − Я могу не отвечать на этот вопрос?
  − Нет, не можешь.
  − Между нами ничего не было, − спокойно ответил я.
  − А почему ты в рваной гимнастерке?
  − Попал под бомбежку на Берроусе. Майор Луиза Боньти...
  − Откуда ты ее знаешь?
  − Она была вторым пилотом на спасательном челноке...
  − Вторым пилотом?
  − Да, вторым пилотом. После бомбежки она уцелела, хотя ее и тяжело ранило...
  − А почему уцелел ты?
  − Мне этого не дано понять. Я и на Гарбидже...
  − Сколько раз лежал в госпитале?
  − Ни разу.
  − Так не бывает! − оспорила мой ответ капитан и тут же ответила на стук в дверь: − Войдите!
  Вошла лейтенант в красной форме кодировщиков.
  − Что ты скажешь? − спросила у нее капитан.
  − Все чисто. Абсолютно. Подлинность документов не вызывает сомнений.
  Капитан вздохнула. Мне кажет, она только делала вид, что разочарована тем, что меня не удалось уличить во лжи.
  − Я могу быть свободна? − спросила лейтенант.
  − Иди, − махнула на нее рукой капитан военной полиции и, когда дверь закрылась, выдвинула ящик стола, достала бумагу и ручку. Протянула мне. − Напиши, что обязуешься не покидать Карриган до особого распоряжения властей.
  − Я не буду ничего подобного писать.
  − Почему??? − вытаращилась на меня капитан.
  − Я солдат. И обязан через пять дней вернуться в часть. Или раньше. Но не позже следующей пятницы. Иначе в следующую субботу меня занесут в списки дезертиров.
  − Ты хочешь сказать, что приказ капитана военной полиции для тебя ничего не значит?!
  − Значит. Но изначальный приказ мне отдала бригадный полковник, и я обязан его выполнить.
  − Обязан-обязан, − передразнила меня она. − Солдафон хренов. Тогда напиши, что обязуешься не покидать города, не оповестив об этом военную полицию, то есть меня.
  Я взял ручку, но сразу же писать не стал.
  − Ты меня сейчас разозлишь. И я оставлю тебя до утра в камере. Ты этого добиваешься?
  − Нет, − честно признался я. − Хочу домой. Хотя и не знаю, значит ли он для меня хоть что-то.
  − Тогда зачем ты вернулся?
  − Завтра будет пять лет, как умер отец.
  − Пойдешь в кримоформ?
  − Да. Я там еще ни разу не был.
  − Тогда пиши поскорее.
  Я написал, постав ил подпись и число.
  − Вали отсюда, − со вздохом произнесла капитан. И не забудь сделать пожертвование на памятник воинам, погибшим на Чемене. − Миллионер хренов, − добавила она сквозь зубы.
  Выходит, я был прав, прикидывая, сколько денег мне накапало за время моих рейдов на Гарбидже. Голову они мне просветить не могут, а вот банк-карту проверить за десять минут − это запросто.
  Я взялся за ручку двери, когда она окликнула меня:
  − Ты ведь совсем не так прост, как пытаешься показаться... − заключила капитан. − Можешь не отвечать. Можешь промолчать и уйти. Но, учитывая то, что сейчас нас никто не слышит, да и то, что я все равно обязано тебя отпустить, ответь.
  Она достала из стола бутылку минеральной воды, скрутила ей голову и жадно сделала несколько глотков. Я ждал, когда она мне скажет. Что? Она должна первой пойти на 'контакт'. Откровение за откровение. Правда за правду.
  И она сказала:
  − Ненавижу нашу столовую. После нее у меня все внутри горит огнем. Знаешь, я считаю, что мужчины-повара никуда не годятся. Они ничего толком не умеют. То ли из страха, то ли по причине природной тупости.
  − Они готовят непонятно кому, − уточнил я.
  − Что это значит?
  − Мужчина, который что-то готовит своей любимой - невкусно сделать не может.
  − Странные ты слова говоришь. Хотя... знаешь, я всегда хотела быть поваром. У меня в голове так и крутится, как можно что-то с чем-то смешать, чтобы сделать вкуснее...
  − А я всегда мечтал стать командиром космического лайнера − большого и быстроходного. Я прочитал для этого книг столько, сколько не прочитали все остальные карриганцы на Гарбидже вместе взятые. Но я, тем не менее, остаюсь тем, кем стал. Потому что иного выбора у меня просто нет. Нет и возможности изменить этот выбор, который сделали за меня.
  − Только не говори мне, что женщиной быть лучше! − взмахнула руками капитан. Возможно, тупой женщиной, действительно, быть лучше. Но когда ты все понимаешь...
  Я собирался ей что-то ответить, но она вновь резко сменила тему разговора.
  − Значит, все что с тобой происходит, из-за ума и начитанности?
  − А что такого необычного со мной происходит? − удивился я.
  − Утром ты получил документы из рук дважды героя Империи Анжелы Кори. Днем ты летел в спасательном челноке с не мене известной Урсулой ...., затем ты сообщил спасателям, где находится принцесса, которая единственная уцелела, после налета баркаидов, а чуть позже ты оказался на сверхсекретном челноке, на который напали баркаиды. И это все произошло из-за того, что ты прочел две-три тысячи книг.
  − Двенадцать, − уточнил я.
  Она в этот момент делала очередной глоток из бутылки и едва не подавилась.
  Откашлявшись, капитан сказала:
  − Тебе помогают выжить в этом мире твои немереные знания?
  − Откуда мне знать, − прикинулся я. − Я простой сержант-спасатель. А вот насчет баркаидов хочу заметить: все, что произошло с челноком − не болдее, чем случайность. Если бы они спланировали операцию по уничтожению челнока, они бы его уничтожили. Они совершенно случайно на нас наткнулись, поэтому нам элементарно повезло. Неужели кто-то поверит, что нам бы удалось обвести их вокруг пальца, если бы они знали, что это-то трофейный ракетоносец?
  − Иди, − она сделала жест рукой, отмахиваясь от меня. − Сейчас вытошнит. То ли из-за обеда, то ли из-за твоих логических рассуждений.
  
  
  ТАКСИСТ
  
  
  
  Я вышел на улицу, остановил такс-глайдер.
  − Лимзи, − назвал я адрес, − тридать пять - двадцать.
  − Вечером, после восьми, двойная такса, − прогундозил водитель.
  − Да хоть тройная, − сказал я, забираясь в салон.
  − Ловлю на слове, − подхватил водитель и влился в интенсивный поток машин на магистрали.
  Мы ехали мимо знакомых и в то же время совсем чужих кварталов.
  − Местный?
  − Я здесь родился.
  − Ничего не узнаешь?
  − Ничего.
  − Да, парень. В прошлом году здесь творилось черти что.
  − Ну так подсоветуй, как себя вести.
  − А не сдашь?
  − Кому? Бабам?
  − А многие ведь сдают.
  − И не за тридцать серебряных монет.
  
  − Тут у нас почти что революция была. Ты про организацию 'гэ-бэ-гэ' что-нибудь слышал?
  − Ничего.
  − Бабы объединились в группу 'гёл-бед-гёл'. Фашистки поганые. Ходили по пабам, по кафе, где мужики собирались и тупо всех мочили.
  − Секс был им нужен? − удивленно спросил я.
  − Какой там секс! − водитель покачал головой. − Носили при себе дубинки из каменного дерева или стальные прутья. Первым делом били между ног, а затем просто забивали.
  − Забивали насмерть? − удивленно переспросил я.
  − Еще как насмерть, − покачал головой водитель. − били , а потом проверяли − сдох или нет. Если не сдох − били дальше. Потом громили мебель и поджигали. Мужики один раз собрались и напали на какое-то женское кафе. Несколько баб замочили, хотя их самих чуть позже порешили на месте.
  − Но ведь раньше, да какой там раньше, еще пять лет назад, когда я здесь жил, законы действовали.
  − Теперь на Карри-Гане нет никаких законов. Планету три года открыли для общего въезда, сказав, что таковы демократические посулы.
  − Ничего об этом не слышал. Ни в новостях не передавали, ни в чип-газетах не писали.
  − Не писали... − сокрушенно произнес водитель. − Ссали они на все твои чип-газеты. И на телевидении и в прессе работают одни бабы. Так, возьмут для видимости трех-четырех мужичков-подпевал и называют это политкорректностью. Ты хоть понимаешь, о чем я говорю.
  − Ты говори, − попросил я. − Если что непонятно будет, я переспрошу.
  − Ну вот, значит, о чем бишь я? Разрешили свободный въезд на Карри-Ган. Понаехало всякой шушары с ближайших нищих планет. Знаешь, сколько в городе сейчас народу?
  − Когда я уезжал, было около двенадцати. Помнится, мэр заверяла, что примут закон, согласно которому не разрешат населению города увеличиваться более пятнадцати миллионов.
  − А сейчас, по неофициальным данным, в городе от тридцати пяти до сорока. Иногда не поймешь − кто тебя останавливает. Брать не хочется. Но не возьмешь бабу − неприятностей потом не оберешься. У меня так приятель погорел. Отказался везти каких-то желтоглазых бестий с голубыми ладошками.
  − Так это одно из племен баркаидов, − удивленно произнес я. − Как они-то сюда могли попасть.
  − Баркаидов? − сипло переспросил меня водитель. − Откуда ты знаешь?
  − Мы один раз троих таких воинов откопали. − Они с Аллиуса или Аллимуса, что-то в этом роде. Их не так много, но и они против нас воюют.
  − Ты ничего не путаешь? − еще более хрипло переспросил водитель. − И пальцы у них...
  − ... очень тонкие и длинные, а ногти, как и ладошки, тоже голубые.
   Водитель резко затормозил. Сзади идущий глайдер едва в него не врезался. Успел увернуться и промчаться мимо нас. Водитель глайдера обернулся и покрутил пальцем у виска.
  − Если это так и наши враги живут среди нас, то с кем мы тогда воюем?
  Вопрос был совершенно резонным. Но ответа на него не было.
  Мы промчались по подземному туннелю, который был мне абсолютно не знаком и оказались в Лимзи. Район выглядел знакомым, но еще больше − чужим. Я осматривался, все больше и больше жалея о том, что вообще приехал сюда.
  Мне не нравилось то, что я видел справа и слева. Все изменилось до неузнаваемости. Потом мы свернул к моему кварталу. Лимзи-авеню, слава богу, осталась такой же, какой и была. Мы подъехали к жилому комплексу тридцать-пять - двадцать и сердце екнуло. Мы с отцом прожили здесь двадцать шесть лет. До того как меня шандарахнуло уйти в армию.
  − Выходишь? − поинтересовался водитель... видимо, мы стояли возле дома уже несколько минут. Меня явно захлестнули воспоминания. Сейчас я знал, почему я сюда вернулся. Конечно же, я не мог не сходить к отцу в кримоформ. Но мне также надо было сходить в банк, чтобы открыть свой ящик и вынуть коробку с чип-книгами и чип-фильмами. У меня их было много и я обещал привезти из Анжеле.
  − Выходить? − поинтересовался я.
  − Ты у меня спрашиваешь? − сердито переспросил водитель и открыл бардачок. Внутри я увидел блеск металла. − Послушай-ка, ты, может, тебе платить нечем?
  − Есть чем, − усмехнулся я и достал пачку свежих банкнот, которые получил по банк-карте в космопорту. Я знал, то с таксистом по банк-карте не расплатишься, да и выпивку продадут только за наличные. В Лимзи так принято. Не тот это район, чтобы в магазине или баре держали анализатор банк-карт. − Ну так сколько с меня?
  − Сто, − спокойно 'заломил' цену водитель. Таксист может ругать власть, рассказывать ужасы о зверствах женских банд, но он все равно всегда останется жадным до денег водилой.
  − Держи пятьдесят, − я протянул ему. − Остальное отдам, если подождешь меня пару минут.
  Он засопел, но спорить не стал. Все равно он ни от кого больше таких денег не получит. Счетчик он не включал, но если я потребую показания спутниковой полиции, ему не сдобровать.
  Я вылез и направился к знакомым с детства дверям. Их явно покрасили, но не поменяли, хотя и поставили кодовый замок.
  Я набрал номер своей квартиры и, к своему удивлению, мне ответили...
  − Да кто это там у меня! − возмутился я.
  − Пошел вон, сучий потрох! − рявкнули на меня в ответ.
  Выражение было до боли знакомым, и я воскликнул:
  − Джемс-хлопотун, это ты?!
  − Откуда ты меня знаешь? − удивился Джеймс. − Ты кто там?
  − Я − Крис! А вот что ты делаешь в моей квартире − это вопрос?
  − Криси... − он один звал меня так. − Неужели это ты?
  − Да я это, дядя Джеймс. Я! Открывай!
  − У нас чип-замок не работает, − сообщил он. − Сейчас спущусь. Мигом буду внизу.
  Он действительно спустился очень быстро и долго сжимал меня в объятиях.
  − Я знал, что ты цел. Ты ведь регулярно посылал деньги. Ну, пойдем.
  − Если дома все нормально, я сначала прогуляюсь по району. Ты не возражаешь?
  − А чего мне возражать? Возражать можешь только ты.
  − Почему?
  − Живу в твоей квартире. Первый этаж перестроили и его теперь занимают какие ханурики с Энрико. Меня же попросту выселили.
  − Так вот запросто выселить не могут.
  − Ну, понимаешь...
  − Я сам тебе расскажу, когда вернусь. Я уже догадался. Ты меня дождись, потому что принесу выпить.
  Для Джеймса это был серьезный довод.
  − Ладно, вали. Пробздись немного. Только не забудь про старика Джеймса.
  − Не забуду. Кстати, ты курносого Лива не видел?
  − Видеть не видел, но слышал. Вечерами он чаще всего бывает в баре 'Ушастик'. Это в двух кварталах отсюда.
  − Вперед или назад?
  − Вперед, − Джеймс махнул рукой. − Давай вещи, я подниму в квартиру. И не забудь, что я тебя жду. Что-нибудь на ужин приготовить?
  − Закажи пиццу, − я протянул ему пятьдесят кредиток. Бумажек меньшего калибра у меня просто не было. − И не напейся до моего прихода.
  − Будь спокоен. Да, вот. Возьми ключи, чтобы не звонить. − Он протянул мне связку.
  Я вернулся к глайдеру.
  − Поехали вперед. Только медленно. Здесь где-то должен быть бар 'Ушастик'.
  
  
  
   Новые лрузья
  
  
  
  Мы проехали чуть вперед, и я увидел тоскливую вывеску. Самого же Ушастика, а им, судя по всему, должен был быть какой-то заяц, видно не было. То ли у хозяина не хватило денег, чтобы подключить к картинке освещение, то ли освещение было сломано.
  Когда я расплатился с таксистом, пожелав ему на прощание 'Смотри не подавись', и вошел в бар, то сразу все понял. За стойкой стоял не человек, а робот меноид. Что означало − хозяин бара либо сидит, либо в бегах. Но, скорее всего, заправляет здесь некто, не желающий, чтобы о нем вообще хоть что-либо знали.
  Потом я увидел и второго робота, который работал на подхвате − подавал бутылки и мыл стаканы.
  Я спустился вниз по ступенькам, оглядываясь и вспоминая, что здесь было раньше. Кажется, какая-то ремонтная мастерская. То, что здесь не было ни закусочной, ни бара, совершенно точно. Да и кто станет устраивать бары в полуподвальном помещении?
  Я спустился вниз по шести выщербленным ступенькам, внимательно при этом оглядываясь. Лива Тейлора в зале видно не было. За темно-коричневыми деревянными столами сидели незнакомые настороженные мужички и потягивали пиво. Я сначала нахмурился, но затем вздохнул от удовольствия − можно посидеть и расслабиться. Порасспросить этих придурков насчет Лива. Может, кто-то из присутствующих его знает.
  Домой я не торопился. Джеймс наверняка закажет не только пиццу, но и пару бутылок дешевого виски, так что мне сегодня с ним не посидеть. Квартиру свою, я не сомневался, он попросту пропил, продав каким-то приезжим ханурикам. Если верить водителю такси, их сейчас в городе пруд пруди. И многие наверняка приехали в столицу с хорошими деньгами.
  Я подошел к стойке, меноид, заценив мою форму, вскинул три пальца и прищелкнул языком, что означало − 'тройной виски?' Я в ответ тоже показал ему три пальца, но дважды, что значило − два тройных. Он слегка повернул свою металлическую голову и произнес:
  − Итого шесть? Или сразу стакан?
  − Бутылку, − усмехнулся я. − За сорок пять.
  − Ого, − только и сказал он и вновь прищелкнул механическим языком.
  Робот на подхвате открыл шкафчик за спинной панелью меноида и вытащил бутылку гаррийского виски. Я наблюдал за тем, что он делает, поэтому успел заметить, что рядом стояла бутылка челменского рома.
  − Ром настоящий? − спросил я.
  − Он стоит семьдесят пять, − сообщил мне меноид.
  − Я не спрашивал, сколько он стоит. Я спросил: 'Он настоящий?'
  − Естественно, − заверил меня меноид. Если бы он умел, он бы от досады пожал плечами. Но он не умел.
  − Если мне не понравится, я разобью бутылку о твою башку, − предупредил я, доставая две бумажки по пятьдесят. − И закуски разной. Не фарш-мажор, а настоящей говядины.
  Робот-меноид, как истинный метрдотель из ресторана 'Помойка комедианта', щелкнул металлическими пальцами, призывая подручного робота выполнить мой заказ. Затем он вытащил откуда-то из-под стойки бутылку пива − такой этикетки я прежде не видел − и налил в стакан, который тут же запотел.
  Я сделал глоток и мне понравилось.
  Меноид поставил на поднос две бутылки, чистый стакан, стакан с пивом, вазочку с какими-то разными орешками и блюдечко с тонко нарезанными дольками лимона. Под стакан с пивом он подложил картонку с изображением одноглазого робота.
  − Сам возьму, − остановил его я, взял поднос и направился к столу, за которым сидело трое.
  − Привет, − сказал я троим мужичкам.
  Один был пожилым, небритым с носом-картошкой и уродливым шрамом на левой скуле. Второй, судя по всему, его сын − бородатый, что твой Санта-Кляуз, и косоглазый. Он и на трезвую голову, судя по всему, не каждое утро мог собрать глаза в кучку, а сейчас, в подпитии, и вовсе смотрел непонятно куда. Хотя меня как-то умудрился заметить и даже приветливо помахал мне рукой. Третий был совсем молодой и являлся соответственно внуком одному и сыном другому. Тем более, что нос картошкой являлся их характерной семейной чертой.
  − Как тут у вас дела? − спросил я.
  − А как у тебя? − поинтересовался старший, ничего не ответив.
  − Сегодня утром, − я посмотрел на часы, − семнадцать часов назад, я получил увольнительную и прилетел сюда с Гарбиджа.
  Бородатый хмыкнул, а молодой аж присвистнул. Я налил в стакан на треть рома и залпом выпил. Затем забросил в рот дольку лимона. Ничего, вроде бы. Ром не паленый.
  − С Гарбиджа, − усмехнулся старый скарфейсер, − а говорят, что оттуда не возвращаются.
  − Оттуда не выпускают, − уточнил я, сделал глоток пива и бросил в рот горстку орешков. − Но когда выпускают, возвращаются и оттуда. Вот, видишь, я же вернулся.
  − А откуда мне знать, что ты с Гарбиджа? − не унимался старик.
  − Воевал? − поинтересовался я.
  − Не хуже твоего. Всю морду уделали.
  − Вижу, − я еще раз взглянул на шрам. − У тебя в руках осветительная ракета взорвалась.
  − Можно подумать, ты там был! − возмутился скарфейсер.
  − Я даже уточню − модель О-Эр тридцать.
  − Дед, а ты говорил... − начал было внук.
  − Как я говорил, так и было, − уставился на него старик.
  − Гарбидж-Гарбидж... − подхватил бородач, что сидел справа от меня. − У меня там двоюродный брат в землю осел.
  − Гор? − переспросил его сын.
  − Да. Гор Семенов.
  − Когда? − спросил я.
  − Чуть больше двух лет назад.
  − Нам тогда очень тяжело было, − согласился я и сделал глоток. − В каком бункере служил?
  − В семнадцатом, кажется.
  − Так это рядом с нами. Я в пятнадцатом.
  − Да... − кисло протянул бородатый.
  Я посмотрел на него и на старика. Стаканы у них были пусты. Я взял бутылку и плеснул каждому на два пальца. Молодой выжидательно на меня посмотрел, но я покачал головой.
  − Пиво допивай. Давай-ка за твоего двоюродного брата и за нас всех, пока живы.
  − Давай, − согласился бородатый и выпил.
  Скарфейсера всего от моих слов перекосило, но желания выпить в нем было больше, чем отвращения ко мне.
  − Да... прока мы там как следует не окопались, можно было легко осесть в любой яме.
  − Можно подумать, что сейчас легче, − криво усмехнулся старый.
  Интересно, сколько тебе надо выпить, вернее, сколько мне надо тебе налить, чтобы ты меня не доставал?
  − Сейчас мы на коне, − затянул я патриотическую песню. − Двигаемся вперед почти по всем фронтам. Да так, что даже в тылу почти не бомбят. А что с братом-то было.
  − Откуда мне знать, − бородатый причмокнул, глядя на бутылку. Я плеснул им обоим еще на два пальца. − Где-то за неделю до гибели он прислал электрограмму. Рассказывал, что совсем там хреново. А напоследок попрощался. Сказал, что оттуда никто живым не вернется.
  Я не стал ничего говорить, потому что вспомнил про пятнадцатую. Баркаиды ее подорвал и подземными снарядами. Они как раз в то время их испытывали, а мы про это оружие еще ничего не знали.
  − Но я же вернулся, − повторил я.
  − Ты, наверное, облизываешь там всех подряд и из бункера не выходишь, − заметил скарфейсер.
  − А вы тут чем-то другим занимаетесь? − усмехнулся я. − Я хоть за это деньги хорошие получаю. А что касается бункера, так вот, посмотри. − Я распахнул куртку, чтобы они увидели мои нашивки. − Двадцать четыре рейда.
  − Ты с Берроуса летишь?
  − Да, а что?
  − Сказали, что челнок на Карриган уничтожили баркаиды. Тебя как в списке погибших называли.
  − Меня сегодня уже три раза хоронили, − усмехнулся я, вспоминая, как меня собиралась отстрелить с капсулами Урсула Боньти, затем, как бомбили челнок, на котором прилетела принцесса, а в заключении − когда Надежда пристроилась к эскадрилье баркаидянских истребителей.
  − Ладно, прекрати, − вдруг заступился за меня старик, − не видишь что ли, что парню хочется отметить свои несостоявшиеся поминки и как следует выпить.
  На самом то деле я прочитал по бегающим глазам скарфейсера, что выпить хочется именно ему, именно поэтому он затянул всю эту мудянку насчет парня, которому хочется отметить свои непоминки.
  Ладно, козлы, подумал я, сегодня мне все равно, с кем пить. На всякий случай я активировал защиту нагрудного кармана гимнастерки, в котором лежали пропуск-код и банк-карта, повернув пуговицу по часовой стрелки до щелчка. Теперь в карман никто не залезет, да и саму гимнастерку с меня снять не смогут.
  − Я бы туда не хотел попасть, − сказал молодой, − хотя и дома сидеть не велика работа.
  − Тебя под какую повинность повязали? − спросил бородатый.
  − Не под какую.
  − Ты просто псих, если сам решился... понимаю, если бы тебя забрали...
  − А что, сейчас забирают всех подряд?
  − Ты как первый день родился, − усмехнулся старик.
  − Четыре года назад брали только добровольцев, и то не всех.
  − Сейчас гребут всех подряд.
  − Так ты сам сдался?
  − Я сам пошел, − с четкой старательностью произнес я, сделав ударение на слово 'пошел'.
  − И намерен обратно вернуться?
  − Намерен! − разозлился я, потому что меня сегодня все только об этом и спрашивают.
  − Зачем?
  − Да мало ли на этом свете причин, чтобы свалять большего дурака?! − я повернулся и выругался в адрес меноида. Затем у него же поинтересовался: − Где жратва, гнида железная? Неси закуску! И еще одну бутылку рома!
  
  Не успел я повернуться и налить выпивку, как подкатил робот-помощник с двумя тарелками чего-то мясного и бутылкой рома. Мы еще раз срочно выпили, и тут до меня дошло...
  − Здесь виртуальный экран есть? − спросил я.
  − Висит под потолком. Но на него у нас денег нет.
  − Деньги тут не нужны, − отмахнулся я поднял руку, направив браслет на потолок, и назвал код: − Гарб - три шестнадцать - шестьдесят два.
  Экран автоматически включился, на мониторах по периметру начали проскальзывать программы.
  − Канал новостей. Два - двенадцать, − скомандовал я.
  На виртуальном экране появилось изображение...
  Затем диктор начал читать сводку новостей за прошедший день.
  'Начинаем программу с экстренного сообщения о варварском нападении на принцессу Лиону на Карри-Гане. Бомбардировка Лайм-Сити на Карлайме. Сбитый челнок неподалеку от столицы империи. Погибли шесть членов экипажа и спасатель с Гарбиджа. Как мы сообщали ранее, он чудом выжил после бомбардировки космодрома на Берроусе, но наверняка погиб в сбитом челноке'.
  − Новости сначала, два-двенадцать семьдесят три, − скомандовал я.
  'Ракетоносцы баркаидов, нарушив условия перемирия, подвергли варварской бомбардировке космопорт Берроуса. На правительственное здание было сброшено три L-бомбы...
  − Всего одна, − уточнил я.
  ... после взрыва которых была уничтожена вся правительственная делегация. Также был взорван спасательный челнок со ста пятьюдесятью криогенными капсулами, в которых находились тяжелораненые воины с Гарбиджа...
  − Опять врут? − ухмыльнулся старика.
  − Семьдесят два воина, − еще раз уточнил я. − И командир челнока.
  
  
  
  ... Принцесса чудом осталась жива. У нас имеется уникальная запись спутникового слежения...
  На экране я увидел самого себя, − хорошо, что сверху − бегущего после взрыва L-бомбы к ковровой дорожке, на которой лежала принцесса. Затем я подхватил ее и затащил под обломок воздуходувки. Все произошло невероятно стремительно. Я никогда бы не предположил, что мог действовать так быстро.
  ... сейчас мы покажем вам еще раз, в замедленном варианте, − сказала диктор. Изображение повторило сцену. Меня сверху было трудно идентифицировать. Но все же можно, если рассмотреть волосы и погоны старшего сержанта.
  ... принцессу, как мы вынуждены признать, принося свои извинения, спас спасатель-мужчина. В нашем предыдущем выпуске мы сказали, что это переодетая в мужчину женщину. Мы основывали свое заключение на мнении эксперта, который утверждал, что мужчина не способен действовать и реагировать на все столь же быстро. К тому же, как мы смогли выяснить, этот, не побоюсь этого слова, герой, погиб во время взрыва, когда летел на транспортном челноке. Он направлялся в Карриган-сити, получив отпуск. На его счеты было четырнадцать спасенных воинов...
  − Двадцать четыре рейда и ............. Спасенных, − я хватил кулаком о стол.
  Все, кто сидел в зале, замолкли и посмотрели на меня.
  − Это ты? − спросил бородатый, кивая на экран.
  − Нет. Я его знал... Он же погиб, как вы слышали.
  − Будем считать, что так все и было, − усмехнулся бородатый.
  − Будем, − сказал я, разливая остатки первой бутылки. Я выпил без лишних слов, нахлобучил на кусок хлеба два здоровенных ломтя мяса и принялся молча жевать.
  'Анжела, − думал я. − Она не могла не видеть этих новостей. Что она предпримет в подобной ситуации, узнав, что я погиб, Увидев, что баркаиды не выполняют условий перемирия. Поднимет весь бункер-пост под ружье. Отправится за линию фронта давить врага в отместку за меня? К сожалению, она может поступить именно так. Она не будет слушаться даже приказов бригадного генерала. Поступит так, как посчитает нужным. Она очень хорошая... ба... женщина... она мне очень нравится. Но, черт возьми, сейчас я не в состоянии как-то ей помочь или хотя бы сообщить, что жив. Откуда я смогу передать сообщение, что жив? Кому я расскажу, что у нас с ней такие лирические, такие, а чтоб тебя, любовные отношения. Я никуда не могу обратиться, чтобы связаться с ней. Меня всюду прихватят за шиворот и мордой в салат...
  Я налил себе еще и залпом выпил. Если мои соседи по столу захотят, пусть сами решают, что им делать дальше − наливать самим, без разрешения, или ждать, когда налью я...
  
  
  
  Полиция
  
  
  ... В этот же миг на улице раздался гул полицейского глайдера и несколько секунд спустя дверь бара открылась. В дверях остался стоять робот-вуманоид.
  В зал же спустились две полицейских. Чуть впереди шла сержант, держа правую руку на кобуре. Слева чуть сзади держалась патрульная с автоматом, перекинутым за спину.
  − Часто тут у вас такие гости?
  − Иногда заезжают, − прошептал бородатый.
  − Какого черта им здесь надо? − поинтересовался я.
  Сержант остановилась в центре зала под виртуальным экраном.
  − Кто его включил? − громко спросила она.
  − Я, − ответил Крис.
  − Почему отвечаешь сидя, козел? − голос ее задрожал так, что зазвенели стекла.
  − Потому что так мне удобнее смотреть новости.
  Двое мужиков, сидевшие за столом возле входа, рванулись к двери, но вуманоид остановила их легким движением металлической руки. Они распластались на полу и двигаться больше не пытались.
  Патрульная перекинула со спины автомат, а сержант, направившись к моему столу, начала расстегивать кобуру.
  − Кто разрешил смотреть на халяву новости, козел? − глаза ее метали молнии, а голос гром. − Смирно встать, − ее явно переклинило. − Откуда знаешь коды допуска, козел?!
  − От верблюда, − что-то заставило меня не заткнуться, а продолжить с ней препираться.
  − Документы на стол! − завопила она. − Руки за голову!
  Можно было подумать, что она − контуженный андроид. Я достал пропуск-код, протянул ей. Она буквально выхватила его у меня, опустила в карманный анализатор. Постовая смотрела на экранчик поверх ее плеча.
  Сержанту хватило десяти-пятнадцати секунд, чтобы прийти в себя и понять, с кем она связалась. Что ни говори, а на гражданке, пусть она будет хоть трижды полицейским, она все равно останется для любого военного бабой 'на гражданке', в этом у меня преимущество, поскольку в данных столкновениях существуют свои законы и условности. Сержант закашлялась, а постовая, как мне показалось, явно попыталась мне отдать честь. Но ее честь мне была не нужна. Сержант тоже поняла жест постовой, схватила ее за руку и прошипела: 'Не сметь...'
  − Извините, старший сержант О'Салливан, ошибочка вышла... − но затем тут же решила отыграться на молодом: − Что-то парень я тебя не знаю. Старика Гудко я по морде могу определить, а ты кто будешь?
  − Это мои гости, сержант, − остановил ее я. − Я сегодня в отпуск приехал, вот и пригласил своих старых друзей, всех Гудко оптом, в бар. Молодой − его внук, он пьет только пиво.
  Сержант взяла его стакан, понюхала.
  − Ладно, − сказала она и грохнула стаканом по столу так, что пиво брызнуло наружу. − Гуляйте. Сегодня.
  Она развернулась и, сделав небольшой круг по залу, подошла к дверям и покинула со своими спутницами наше питейное заведение.
  − Это ты их хорошо, − усмехнулся бородатый.
  − Думаешь, она потом на нас не отыграется?!
  − Пусть только попробует! − раздухарился я. − Оставлю свой электронный адрес. Если будет вредничать, сразу свяжитесь со мной.
  − А ты серьезный фрукт! − произнес бородатый.
  − На фронте я понял одно − нельзя им спуску давать. Они от меня завися точно так же, как и я от них. По тому как...
  − Расскажешь? − взмолился молодой.
  Я хотел было рассказать, но потом почувствовал, как ком подкатывает к горлу. Не хочу я сегодня вспоминать. Да и вообще вспоминать не хочу. Все это такая паскудная мерзость, что кроме тошноты − ничего хорошего. А тошнить мне еще рано. Начнешь рассказывать, потом все это ночью начнет сниться, а я так надеялся, что когда лягу дома спать, увижу что-нибудь из старой мирной жизни.
  − Нет, парень, не сегодня, − произнес я. Лучше ничего не вспоминать, а залить все это на хрен. − Возможно, в следующий раз. Если он, конечно же, будет.
  − А спросить можно? − взмолился он.
  − Два вопроса, − ограничил его я.
  − Ты кольцо видел?
  − А второй вопрос, − усмехнулся бородатый, − потому что знаю, что именно он спросит: 'Что ты знаешь о Свободных мирах'. Так ведь?
  Молодой утвердительно кивнул.
  − О Свободных Мирах я ничего не знаю. Не думал над этим, потому что некогда об этом думать, − соврал я. − Вам на гражданке должно быть больше известно. А про кольца вот что скажу. Не знаю, артефакт это или просто природное явление. Я не космодесантник, а простой пехотинец. Летал не так много. Ни разу не встречал человека, который сам видел кольца. Людей, которые видели людей, которые якобы видели кольца, знал немало. Но ни сам, ни кто-либо из моих знакомых их не видел.
  − А ты веришь, что в них можно...
  − Затеряться? Если не знаешь дороги, то можно затеряться в любом подземном туннеле, ведь их понарыто на Гарбидже сотни километров.
  Я хлопнул сам себя по щеке, приводя в сознание.
  − Да, дружок... − начал было старик.
  − Я тебе не дружок, − разозлился я.
  Молодой явно успокоился и опустил нос в стакан с пивом. Старый же вновь на меня посмотрел:
  − Эка тебя пробрало. У тебя лицо аж красными полосами пошло все!
  − Это из-за солнца на Гарбидже... − уточнил я.
  − Разве там есть солнце?
  − Есть. Появляется раз десять за год. На два-три часа. На несколько минут подставить под него рожу, потом вся жизнь будешь такими пятнами покрываться.
  − А если дольше?
  − Один придурок с полчаса загорал, так его потом в закрытом гробу хоронили... − зачем-то сказал я. На Гарбидже никого и никогда не хоронят. − Можешь, правда, и случайно попасть под обстрел, когда ползешь за очередным клиентом.
  − А ты в паре работаешь?
  − Чаще − один.
  − На тренажерах качаешься?
  − Иногда. Но чаще пользуюсь вакуумной присыпкой.
  − А вам ее дают?
  − А куда им деваться. На Гарбидже дают. Но после нее несколько суток ты вообще никакой. Даже пойло не помогает.
  Мы выпили.
  
  
  Настоящие стервы
  
  Дверь резко хлопнула.
  В зал вновь спустились трое. Вумаоид стоял на нижней ступени, а по залу двинулись две безбашенные бабенки, одетые, как будто сбежали из дурдома. Одна держала в руке тонкую, но явно из каменного дерева тросточку, вторая же, в брюках, задрала на пузе кофту. Из кармана у нее торчал резиновый фаллос оранжевого цвета.
  − У вас здесь что, проходной двор?
  − Да обычно сюда никто носа не сует.
  − А как же погромы?
  − Слышал уже? Это на юге города. А здесь у нас все тихо было.
  Бабенка с тросточкой подошла к соседнему столу, один из сидевших за ним парней как-то неловко дернулся и тут же получил по запястью, которое откровенно хрустнуло. Парень повалился на колени соседу и застонал.
  − Таких откровенных засранцев нам не надо, − зевнула вумка с голым пузом. − Сейчас он ему отсосет, − усмехнулась вумка, глядя, как парень запутался где-то в промежности соседа.
  За их спинами я увидел на стене еще одно небольшое полотно. В отличии от той мазни, что висела на стене противоположной и представляла из себя натюрморт, возможно, из кладбищенских яств, эта была как бы незатейливой, но выполненной со вкусом. Двухголовый рыбак вытаскивал из речки двухголовую рыбы. Потом я понял, что и речек тоже две. Я закрыл один глаз и все встало на свои места. Завтра, решил я, зайду и сам себя проверю. То ли в глазах уже двоится, хотя еще и рано, то ли − это мегаллоидная репродукция с Римуса. Но полотна там стоят больших денег. Так что едва ли хозяин бы этой забегаловки расщедрился на ее покупку.
  − А ну-ка посмотри на меня, покажи зубы, − скомандовала бородатому вумка с голым пузом.
  − У рыбы на той картине действительно две головы? − спросил я вумку и указал пальцем.
  − Это ты со мной к... − но не-до-про-из-не-сла, вспомнив, кто я. Несомненно, эти сучки появились в баре по наводке копов. − Ты нам совершенно неинтересен, солдатик. Усталый и затраханный. И тело, наверное, все в шрамах.
  − Ты этого никогда не узнаешь. Кстати, голов у рыбы сколько? − переспросил я.
  − Три, − ответила сучка и положила руку на плечо молодому. − Вот это детское молочко мне по вкусу.
  − Ты его не получишь! − поднялся на ноги скарфейсер и тут же получил тросточкой по плечу. Глаза у него от боли выкатились из орбит и он захрипел, кричать, видимо, он не мог.
  Я поднялся.
  − Знаете что... − начал было я, чувствуя, что лезу не в свои дела. Но что-то у меня сегодня с тормозами случилось...
  − Послушай, солдатик, − посмотрела на меня сверху вниз вумка с голым пузом. − Тебя мы не тронем. А вот этих двоих возьмем с собой поразвлекаться.
  − Встали и пошли за нами! − скомандовала вумка с тросточкой.
  Я сел обратно на лавку, посмотрел на старика, который сидел рядом. Он приходил в себя. Будем надеяться, что у него ничего не сломано.
  Бородатый и его сын встали и двинулись следом за вумками.
  В этот момент я во второй раз за день, нет, про день говорить было глупо, за период бодрствования, начиная с тревожного пробуждения на Гарбидже, так будет точнее, услышал рев двигателей. Это вновь налетали ракетоносцы баркаидов. Вот сволочи! Нападение на мирный город. Такого обе воюющие стороны никогда себе не позволяли. Существовали неписанные правила ведения боевых действий. Ими обе стороны руководствовались почти двести лет. И вот теперь, именно на моем веку, ситуация кардинально изменилась.
  Я услышал свист летящих бомб. Каким-то образом баркаиды научились перебрасывать военную технику в точку непосредственной бомбардировки. Для них это − колоссальный прорыв и путь к победе. Для нас же...
  Не время было рассуждать. Время было действовать.
  Я опрокинул лавку, на которой сидел, вместе со скарфейсрером, на пол, перевернул на бок стол, закрывая его от взрыва. После удара он все еще не пришел в себя и сам бы закрыться не смог, а затем бросился к пацаненку. Бородатый, услышав взрыв, ошалел и бросился непонятно куда − то ли к двери, то ли к окну. В дверь ему было не выскочить, как и в окно.
  Я повалил молодого парня на пол, повалился на него сверху. Бородатый, получив от феминоида в поддых, согнулся пополам, но тут же бросился к окну.
  − На пол! − крикнул я ему, но он меня уже не слышал. Я не в первый раз видел людей в таком состоянии. У меня на глазах погибло по меньшей мере две сотни спасателей, которые во время бомбежки бросились бежать куда попало, не разбирая дороги. А дорога у них у всех была одна − на тот свет. Туда же помчался и бородатый.
  Вумки бросились на улицу, туда им была и дорога...
  
  Бородатый бросился к двери. 'Назад' − выкрикнул. Но у страха были не только глаза велики. Очко было не меньше размером. Именно оно 'заиграло', из-за чего бородатый от страха и ничего и никого не слыша, рванул к выходу. Стекла так и брызнули в лицо и по шее. Я видел, как большой кусок рассек шею и сонную артерию. Кровь хлынула...
  − Отец! − закричал парень, но я повалил его на пол и грохнулся сверху. Профессионализм − великая вещь. Особенно она на руку тем, кого спасают.
  Второй взрыв не заставил себя ждать. Баркаиды всегда сбрасывают по две бомбы. Одна взрывается сразу, другая − через несколько секунд, когда все уже и думать о ней забыли. И хотя о втором взрыве многие знают, частенько попадаются на удочку даже прожженные во многих местах солдаты. А уж о салагах и говорить нечего. Они пытаются как можно быстрее подняться и расправить плечи.
  На нас тоже сбросили две бомбы. Но вторая взорвалась, когда здание уже рухнуло и завалило обломками всю улицу, а мы остались в полуподвальном помещении под обломками...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"