Выпроводив удовлетворённого графа, Локлир предался грустным размышлениям о своей неготовности к роли правящего герцога. Ещё до войны необходимость принимать непростые, а порой и жёсткие решения представлялась ему непомерным грузом на плечах, который нельзя было ни стряхнуть, ни переложить на кого-нибудь другого. Однако всё познаётся в сравнении, и после того, как в Междуречье грохнули первые файерболы, он не раз с тоской вспоминал благословенные времена, когда от его распоряжений зависели жизни только самых отъявленных преступников.
Ещё в детстве Локлира поразила сцена в романе фос Саканхаза, в которой торжествующий злодей с усмешкой говорил поверженному рыцарю, что ему надо было меньше доверять своим благородным порывам. Он долго не понимал, как могли боги оставить в беде смелого и честного человека, поспешившего на помощь прекрасной девушке. В привычных ему сказках Лапельто благородство и отвага всегда одерживали верх, поэтому Локлир дважды перечитал начало книги, искренне надеясь, что неправильно понял смысл витиеватых фраз великого романиста. Увы, раз за разом умиравшему графу это никак не помогало, и разочарованному мальчику пришлось прочитать ещё без малого сотню страниц, прежде чем негодяя наконец-то настигла заслуженная кара. Осилив ещё несколько романов, Локлир пришёл к выводу, что в окружающем его мире зло чувствует себя достаточно комфортно, а благородные чувства частенько соседствуют с кровью и слезами. Несовершенство мира удручало, но, погоревав несколько дней, юный Локлир нашёл для себя некое подобие объяснения: что если романисты специально придумывают все эти страсти, желая привлечь внимание своих читателей? Стремясь окончательно разобраться в этом вопросе, он взялся за труды историков и летописцев, благо подобных фолиантов в отцовской библиотеке было великое множество. Однако правда оказалась ещё более безжалостной, чем Локлир мог себе представить. Целыми днями он читал о том, как из века в век между собой воевали люди и анеры, заносчивые дворяне, самые разные племена, народы и государства, не забывая в промежутках между кровопролитиями порассуждать о чести и справедливости.
Юному Лолкиру было явно не под силу разобраться в этом водовороте опасных страстей, но единственным человеком, к которому он мог обратиться за помощью, была его любимая матушка Бескиель. Желая успокоить опечаленного сына, герцогиня начала говорить об ошибках и заблуждениях людей, однако быстро поняла, что её мальчик уже знает слишком много о жизни, бурлившей за стенами фамильного замка. Герцогиня была умной женщиной, поэтому не стала убеждать его, что всё в мире происходит по воле богов, управляющих мыслями, поступками и судьбами всех разумных и бессловесных существ. Для самой Бескиель ответственность людей, пекотов и всех остальных за свои деяния была само собой разумеющимся делом. Любые попытки оправдать свою глупость или подлость вмешательством высших сил она воспринимала как подтверждение закономерности случившегося - вляпавшись в кровь или дерьмо, именно дураки и мерзавцы охотно обвиняли во всём злонамеренного Молкота.
Герцогиня хорошо знала, как относятся к её сыну старшие братья и сестра, поэтому считала необходимым как-то подготовить его к непростым годам, которые неизбежно последуют после ухода старого герцога. Отвечая на столь необычные для юноши вопросы, Бескиель сумела внушить Локлиру, что ему следует очень внимательно следить за своими словами и поступками, избегая любых необдуманных действий. Юному фос Контандену не так часто доводилось встречаться со своими шумными и самоуверенными родственниками, но даже мимолётное общение с ними лучше всяких слов убеждало его в справедливости материнских наставлений.
Обдумывая слова Бескиель, Локлир пришёл к выводу, что ему очень не нравится подобная перспектива. Он не хотел всю жизнь помалкивать, прятаться в тёмных углах или пытаться угождать своему не слишком умному старшему брату - будущему герцогу Тивара. Из романов и летописей Лолкир знал, что младшие сыновья лотвигов нередко покидали отчий дом в поисках удачи. Свой путь к славе и золоту молодые дворяне прокладывали в основном с помощью клинков, однако в истории Бонтоса случались и достойные внимания исключения. Известный своими обширными знаниями каулонский архивист Гукасар оставил жизнеописание нескольких влиятельных царедворцев, достигших своего высокого положения благодаря острому уму, обширным знаниям и умению находить верные решения.
Локлира восхищали такие люди как переживший двух королей Индаср фос Кенойса, непревзойдённый казначей Нагор фос Дитгелай и легендарная Вилста фос Натерсер, более двадцати лет стоявшая за троном правителей Ватиласа. Рассматривая их как достойный подражания пример, он понимал, что ему ещё очень многому предстоит научиться, прежде чем его слова смогут заинтересовать каких-либо сановников и тем более - коронованных особ. Преисполненный рвения, юноша начал методично штудировать десятки книг, относящихся к самым разным отраслям знаний. Начав с истории, географии и геральдики, он со временем взялся за финансы, добычу и обработку металлов, фортификацию, архитектуру и многое другое. Трезво оценивая свои возможности, Локлир не стал особо углубляться в военное дело и навигацию, хотя счёл необходимым изучить хотя бы основы этих наук. Поразмыслив, он взялся также за изучение языков помимо тиварского и имперского. Обладая прекрасной памятью, Локлир тем не менее ограничился на первом этапе всего двумя новыми языками: уритофорским (кто знает, с кем ему придётся иметь дело, к тому же наёмники с уважением относились к тем, кто дал себе труд освоить их язык) и раквератским, который был в большом ходу на северо-западе Бонтоса.
На детей Бескиель в замке, как, впрочем, и во всём Тиваре, обращали мало внимания, поэтому никому в голову не приходило интересоваться столь усердными занятиями младшего сына герцога. Сам Свербор фос Контанден, разумеется, знал, об этом увлечении Локлира и при встрече часто задавал ему различные вопросы, раз за разом убеждаясь, что проведённые в библиотеке дни и месяцы не пропали даром. Слушая толковые и обстоятельные ответы младшего сына, герцог невольно сравнивал его со своим первенцем, которому предстояло унаследовать корону Тивара.
Дивиск был смелым и решительным человеком, не любившим придворный этикет и длинные доклады, которым он всегда предпочитал седло, фехтование и компанию молодых аристократов. Его познания в истории и политике соседних государств, их планов и возможностей не отличались особой глубиной, так как будущий обладатель тиварской короны не сомневался, что возле трона обязательно найдутся люди, способные ответить на любые вопросы. Всё это не радовало старшего фос Контандена, который всё чаще задумывался о том, чем может обернуться в будущем самоуверенность Дивиска и его привычка принимать быстрые решения, не утруждая себя детальной оценкой ситуации. Свербор счёл бы подобные качества приемлемыми для младшего кавалерийского офицера, но его сыну предстояло управлять целой страной, а не драгунским эскадроном.
Существовало ещё одно обстоятельство, заставлявшее герцога с тревогой смотреть в будущее, и это было даже не презрительное высокомерие первенца по отношению к пекотам. Рождённые его первой женой дети унаследовали от Эйсиз склонность к скоропалительным и категоричным суждениям, которым они затем следовали, не обращая внимания на изменившиеся обстоятельства. Никто не мог толком объяснить, почему потомки Эйсиз не приняли новую жену герцога Бескиель и её детей - Локлира и Фиорис. Особенно нетерпимыми оказались Ночери и Дивиск, которым охотно подражали окружавшие их молодые лотвиги. Со временем издёвки становились всё более злыми, и фос Контанден начал всерьёз беспокоиться о дальнейшей судьбе младшего сына. В какой-то момент он хотел заранее отправить Локлира куда-нибудь подальше от столицы - то ли на побережье Батакского моря, то ли вообще в Астельбажор под защиту традиционно дружественного хана Дофатамбы. Идея была неплоха, но Дивиск тоже был фос Контанденом, и если бы он сообщил правителю меднолицых о свеем желании заполучить ненаглядного братика, отказал бы ему хан в такой мелочи? А ведь Дофатамба была единственным местом, куда Локлир мог уехать без риска быть использованным врагами Тивара для интриг и развязывания междоусобной войны.
Ясное дело, герцогу не приходило в голову, что его младший сын собирается покинуть Тивар, даже близко не представляя, в каком водовороте событий он может оказаться помимо своей воли. А вот для Бескиель намерения Локлира не были секретом. Поначалу она только удивлялась широте его интересов, искренне радуясь успехам сына. Однако как-то весной во время очередной частной встречи с новым послом Ракверата Бескиель неожиданно услышала от него похвалу своему сыну, удивившему графа хорошим знанием его родного языка (некая вольность фос Нутвеге объяснялась тем, что они были знакомы ещё со времён пребывания Бескиель в Ракверате в качестве дочери тиварского посла). Герцогиня тут же почувствовала неладное, и с тех пор стала по-другому оценивать стремление Локлира накопить как можно больше разнообразных знаний. Через полгода она уже не сомневалась в намерениях своего быстро взрослеющего мальчика, но так и не смогла придумать, как уберечь его от надвигающейся беды.
Кто знает, как сложилась бы дальнейшая жизнь Локлира, если бы готовившийся к войне фос Скифест не решил вмешаться в престолонаследие Тивара. Дивиск всегда восхищался небрисским королём, стремился ему во всём подражать, но именно это и решило его судьбу - Шинат не хотел видеть на троне в Ансисе смелого и решительного старшего сына стареющего герцога. Иливат фос Подельван выполнил тайное поручение своего короля, и наследником тиварской короны стал бесцветный Сатпай, всегда бывший бледной тенью своего брата.
После гибели Дивиска в жизни шестнадцатилетнего Локлира изменилось очень многое. К тому времени Ночери уже несколько лет как покинула Ансис, поэтому Сатпай, всегда ориентировавшийся на других детей Эйсиз, неожиданно почувствовал себя одиноким. Толпа молодых бездельников его больше не привлекала, ведь быть душой компании он не умел, а вечно смеяться над чужими шутками считал недостойным наследника короны. Чтобы как-то развеять навалившуюся тоску. Сатпай стал искать общения с младшим братом, который оказался на удивление интересным и полезным собеседником, способным растолковать многие непонятные вопросы (после того как Сатпай стал прямым наследником, за его обучение всерьёз взялись люди канцера, генералы и дипломаты).
Не прошло и года, как сама мысль о побеге стала казаться Локлиру странной и неуместной. Наконец-то смогла почувствовать себя спокойно и Бескиель, с замиранием сердца следившая за сближением сыновей герцога. Вскоре от былой неприязни не осталось и следа, однако ещё через пару лет Сатпай, не без помощи придворных льстецов, почувствовал себя достаточно уверенно и без постоянных пояснений Локлира. Тревога вновь начала наполнять душу герцогини, но вскоре она убедилась, что обретший вальяжность наследник без раздумий отмахивался от "доброжелателей", пытавшихся что-то ему нашёптывать. Что же касается самого Локлира, то он вновь стал проводить целые дни в столь любимой им библиотеке.
Жизнь шла своим чередом, Тивар торговал и воевал, но после падения империи для большинства государств Бонтоса это было вполне привычным и обыденным делом. Потрясение после гибели Дивиска почти забылось, но очередная эпидемия лишати не обошла стороной и замок фос Скифестов. Шесть лет спустя старый герцог лишился ещё одного сына, и все вдруг поняли, что корона Тивара довольно скоро перейдёт к этому скромному и незаметному светловолосому юноше.
Когда это свершилось, Локлир довольно быстро убедился, что никакие книжные знания не в силах заменить практический опыт управления людьми и тем более - принятия непростых решений. Спору нет, любые знания не были лишними при рассмотрении вопросов, требующих участия коронованной особы, но все решения обретали силу приказа только после слов герцога, ставящих точку в спорах и обсуждениях. Право произносить эти слова Локлир получил вместе с короной, однако иногда оно представлялось ему тягостной обязанностью, ведь зачастую за каждым вариантом решения стояли интересы или амбиции конкретных людей, из-за чего любой выбор оставлял в чьей-то душе разочарование, а то и тщательно скрываемую обиду.
Потребовалось всего несколько месяцев, чтобы молодой герцог смог в полной мере оценить мудрость Гукасара, считавшего, что всегда найдётся кто-нибудь недовольный самым правильным и толковым решением, ибо такова природа людей и иных разумных существ. А уж если решение окажется не столь справедливым, число тех, у кого будет повод ворчать или негодовать, может умножиться многократно. Поначалу герцог старался не только разобраться в сути вынесенных на его рассмотрение вопросов, но и обосновать принятые им решения, многословно убеждая недовольных и разочарованных в логичности своих доводов. Увы, слишком часто его слушали, но не слышали, оставаясь при своём мнении и уверенности в том, что им и Тивару сильно не поезло с правителем.
Чаще всего подобные сцены приходилось наблюдать фос Варадану, поэтому именно канцлер первым посоветовал Локлиру не пытаться превзойти в красноречии епископов и актёров. Слова опытного сановника смутили, но не убедили герцога, которому очень хотелось прослыть справедливым правителем. Следующий удар по его романтическим мечтаниям нанёс Бесли рит Нейстулат во время обсуждения жалобы драгунского капитана, который так и не стал майором, хотя благодаря выслуге лет мог бы рассчитывать на следующий чин. Выслушав проявившего недюжинную настойчивость офицера (лично предстать перед правящим герцогом было не самым простым делом), Локлир уже был готов исправить допущенную несправедливость, но неожиданно для самого себя счёл полезным выслушать и армейское начальство. Примчавшийся в замок рит Нейстулат сдерживался как мог, описывая похождения известного всей Западной армии гуляки и картёжника, которому случалось проигрывать даже жалованье своих драгун. Исчерпав все наличные запасы терпения, генерал завершил свою речь парой диковинных ругательств, заставивших герцога усомниться в своих анатомических познаниях.
Урок был усвоен, и следствием этого стало не только увольнение беспутного офицера. Теперь Локлир старался выслушивать все стороны, имеющие отношение к вопросу, не доверяя ни своему первому впечатлению, ни честным глазам просителей, будь то дворянин, торговец или простолюдин. На всё это требовалось заметно больше времени, из-за чего очередь желающих предстать перед герцогом стала расти, став для него новым поводом для беспокойства.
На этот раз в роли наставника вновь выступил Невин рит Корвенци, не так давно убедивший Локлира принимать просителей в двух разных кабинетах - уставленном дорогой мебелью и самом что ни на есть простецком, в котором даже селяне могли бы чувствовать себя относительно спокойно. Многоопытный граф на конкретных примерах показал, что минимум половина жалоб и обращений должна решаться бургомистрами, судьями и другими чиновниками подобного уровня, которые просто пользуются молодостью своего правителя, перекладывая на него свои обязанности и ответственность.
В качестве лекарства рит Корвенци предложил использовать своих офицеров, поручив им выяснить, почему раньше никто не смог или не захотел разобраться в вопросах, попавших в конце концов в канцелярию герцога. Через месяц с небольшим Локлир, канцлер и начальник тайной стражи подвели итоги, вызвавшие немалый переполох среди чиновников и судей по всему Тивару. Основания для подобного волнения были вполне реальны, ведь с десяток знающих себе цену людей неожиданно лишились доходных должностей, а один очень самоуверенный судья продолжил карьеру в качестве писаря в каторжной тюрьме.
Так или иначе, набравшийся опыта Локлир вскоре почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы принимать большинство решений без излишних сомнений и душевных терзаний. Большинство, но не все. Герцога всегда тяготила угроза надвигающейся войны, и когда она стала реальностью, ему не всегда удавалось справляться с волнением, затапливающим сознание подобно бурному половодью. С большим трудом выбравшись из этого состояния, Локлир был готов на многое, лишь бы избежать повторения подобной ситуации (сломанная кисть руки была для этого вполне приемлемой ценой).
Тахимат фос Теонесте как-то обмолвился, что война всегда была хорошим учителем, пусть даже строгим и беспощадным, одинаково сурово наказывающим за высокомерие и неуместное благородство. Подобные высказывания Локлир не раз встречал в романах и летописях, однако только после магических атак танкисов он смог до конца осознать всю справедливость этой жестокой истины. Сейчас герцогу было стыдно вспоминать, как он не решался позволить рит Таначали использовать все имеющиеся магические средства, страшась возможных последствий своего приказа.
После сражения с вражеской конницей и танкисами на улицах столицы Локлиру казалось, что теперь он готов принимать какие угодно решения, руководствуясь исключительно интересами Тивара и его жителей. Однако сегодняшний разговор с начальником тайной стражи показал, что в нём ещё живёт душа мальчика из отцовской библиотеки, уверенного в том, что непреходящей ценностью этого мира является справедливость. Только вот о какой справедливости можно будет говорить после принятых им самим решений: многократно заслужившему виселицу полковнику фос Тантласу будет позволено остаться в живых и стать генералом, а предавшего свой город бургомистра рит Тимипре, которого тихо удавят в каком-нибудь подвале, запомнят как героя и невинную жертву. Зато имена подлинных героев, отдавших свои жизни ради победы, нельзя было вспоминать даже в Военном зале, где собираются самые высокопоставленные сановники и военачальники герцогства. Да что там имена, непозволительно было даже полусловом дать понять, что Тивар имеет какое-то отношение к событиям прошлого месяца в Фур-Утидже, обсуждаемым на обоих брегах Велитара.
Официальная точка зрения состояла в том, что в Тангесоке подняла голову дворянская оппозиция, недовольная большими потерями и нерешительностью короля Апсамы фос Нкаревшита. Довольно неожиданно эту версию поддерживал и начальник королевской стражи рит Нешадис, который то ли добивался расширения своих полномочий, то ли пытался снять часть вины со своего ведомства. В самом Ансисе, правда, мало кто верил, что люди графа не имеют отношения к бойне в столице Тангесока, во время которой неизвестные умельцы положили больше трёх десятков стражников и солдат (однако не верить - это одно, а держать язык за зубами - совсем другое).
Из Фур-Утиджи сумел выбраться только один Савонль, но доставленная им информация была бесценной, ведь она давала возможность атаковать главу танкисов в его логове, до последнего времени считавшемся неуязвимым для любого магического оружия. Ради этого приняли свой последний бой тружери Мушир и майор рит Гловосор, когда-то участвовавший в освобождении проклятого Бидашита. Выяснив все обстоятельства, Локлир тогда сказал рит Корвенци, что эти имена должны быть выбиты на каменной плите. "Или нас под ней похоронят", - ответил тогда граф с холодной усмешкой, намекая на необходимость суметь воспользоваться полученной информацией.
Тянуть с организацией атаки на главаря танкисов никто не собирался, имелось и оружие, которому было по силам сокрушить магическую защиту Рахтара. Проблема была в том, что управляться с этим смертоносным средством могли либо самые опытные рунка, либо маги, обладающие особыми и весьма редкими природными способностями. Лучше других с этим могли бы справиться рит Таначали и Каскаль, однако Слиатос был слишком хорошо знаком ищейкам коронной стражи Тангесока, а Каскаль ещё не оправился после магического удара, полученного им во время отчаянного рейда за Динайкий мост. Не дожидаясь вопросов герцога, начальник тайной стражи предложил направить в Фур-Утиджи никому не известного Севени фос Нарамсина, прожившего последние семь лет в Викрамаре и на юге Литука.
Локлиру была известна история единственного оставшегося в живых мужчины из рода фос Нарамсинов, целью жизни которого стала беспощадная месть. Герцога беспокоила готовность Севени к использованию уникального оружия, но Сфобарик заверил его, что природные таланты этого парня (не только магические, но и артистические) были в должной степени отшлифованы магистрами Викрамара. Решение было принято, и сержант пограничной стражи провёл его через козьи тропы Касатлено на территорию соседнего королевства. Теперь оставалось только ждать, надеяться и гадать, что ещё может натворить человек с иконописным лицом Альфира и окаменевшей душой, в мрачных закоулках которой соседствовал горячий пепел и острые кристаллы льда.
Повернувшись к большой карте Бонтоса, герцог попытался прикинуть, где сейчас может находиться фос Нарамсин, но тут же одёрнул себя, вовремя вспомнив, что Шосфай говорил о своём необычном воспитаннике ещё пару лет назад. Старый магистра рассказывал тогда о непредсказуемости Севени, который всегда руководствовался какой-то своей логикой, раз за разом удивлявшей его наставников. Покачав головой, Локлир уселся поудобнее и придвинул к себе папку со списком вопросов, которые следовало сегодня обсудить. Стоявшая справа от него пирамидка вновь негромко зазвенела, и получивший разрешение войти секретарь вручил герцогу небольшой конверт с инициалами Фиорис фос Контанден.
Удивлённый Локлир сломал небольшую узорную печать и извлёк сложенный вдвое листок, содержание которого поразило герцога: сестра просила его о срочной встрече возле развалин Тулблата- старинного замка в четырёх центудах от южной окраины Ансиса. Не зная, что и думать, Локлир внимательно осмотрел конверт и письмо в поисках знаков, известных только им двоим. Всё было на месте: особым образом примятый угол, пара следов от ногтей и неровное написание четырнадцатой буквы, что соответствовало сегодняшнему дню. Отбросив последние сомнения, герцог поручил Кадаману отменить совещание в Военном зале, вернуть графа и найти старшего мага охраны рит Писвала.