Мне муторно плохо дома, не хочу никого знать, ни с кем говорить, и даже кажется, что не с кем. И все в обиде за это, всегда будешь последним стрелочником. Ну, глянь, даже малая отодвинулась подальше: 'Не хацу с табой рядом сидечь', - и в зайца своего уткнулась. Да что за напасть такая, ну не могут все идти не в ногу, право. А может идут? Кто утверждал, что правее всех всегда я, и моя правда самая правая? Этот с головой в мониторе, на ушах стерео, ничего слышать не желает. Хранительница, чтоб ей ..., глянь, сидит, перья вылизывает день-деньской, курица. Вместо приличного ужина. И ... лучше б кухню вылизала. А, хрен с ней, нет, с обеими, включая кухню. Пятница, вечер, тяжёлая неделя отвалилась в прошлое, весна рокочет грозой, душно во дворе, и в квартире не лучше. Вместо хорошего собрания всей милой семейкой, так уж и милой!, - ну а как же ещё сказать. Ладно, вместо семейного сборища, - так лучше? Тьфу ты, не стал я собираться, надоело, хватит, пусть сами всё попеределают, без меня. А я себе устрою короткое замыкание с пятницы на понедельник.
Последняя электричка. Уже не пятница, а суббота. Вон за углом, ещё сотню метров пройти - и проходная. Кириллыча поприветствую.
- Да в ночную я сегодня, просили подсобить, сам знаешь, квартал победно завершать надо, - на ходу, не останавливаясь бросил я вахтёру. Хорошо соврал, сам себе хмыкнул и зашагал меж затемнённых корпусов. Наш ангарчик на отшибе, и всегда засвеченный по вечерам. Рулёжка влажная, подумалось само, хотя к чему мне это сейчас. Никакого плана у меня и в помине не было. Надо было сбежать ото всех, в своё любимое одиночество.
А куда ж ещё денешься в этой дыре, где кроме объекта и спальника с многоэтажками, да с тремя строениями соцкультбыта на сотни километров в округе более ничего. Хорошо хоть снабжают по-столичному. Приятелей ни по работе, ни по соседству я так и не завёл. Так, знаю чуток народ, кто в каком корпусе работает, где живут. Поближе сойтись, - не то чтобы не с кем, наверное нужно ответное телодвижение, а я не гораздый. Все - семейные. Кстати, слышал, как кадровички недавно в столовой вперемешку со сплетнями помянули, что холостых на работу к нам вообще не берут. И действительно, когда меня нашли, то первое, что спросили, как с семьёй, всё ли в порядке. А что не в порядке? Черт их знает, я на всякий случай покивал. Они проверяли, я знаю, дражайшая мне докладывала. Но вот как про мои короткие замыкания узнали, ума не приложу, может с той школьной олимпиады, куда меня не взяли, а я потом ... , миленько всё выглядело, вроде никто не догадался. Или всё ж-таки, ... даже красавица моя, в невестах обретаясь, не знала. Ведь до сих пор думает, что я - испытатель авиатехники.
И в местной прессе про это пишут, про самолёты, про рекорды. Ну как же, как же - всё наше - самое-самое, и слоны, и жирафы. Странно, может мне кажется, что притворы, но все вокруг ведут себя соответственно, будто верят на все сто. А может-таки верят? Опять все в ногу, а я ... Веруюююю! Это когда на собрании, на лицо благообразие нацепишь и преданно Мефодьичу в глазы ясныя смотришь. А он мне верит, это точно. В последней телепрограмме он меня как маяка перестройки выставил, эти маяки у нашего местного отца народов любимая метафора, а может и единственная, осталась ещё с горбачёвских времён. Я аж там в студии расчувствовался. А что же мне прикажете делать? Не в идиоты же идти. Он мне прилюдно такое спасибо затолкал, ух! В тот момент мне показалось, что все мои знания оттуда - сплошная туфта, а истина - вот она. Но это так, в заднем полушарии проскользнуло и затихло, а правое с левым продолжали трудиться. И пока у меня с этим конфликтов не наблюдается.
Телевидение наше местное показывает аж пять программ, и все кабельные, и все из одной студии, ретранслятор со спутника над нами. Интересные они ребята, идеологи и охранители наши, даже новости изнутри страны мы получаем отфильтрованные, а про то, что за занавеской - оттуда только чернуха прёт и щупальца этой гидры надобно надёжно отсекать. Секут надёжно. Мне ж в переходе вся картина как на ладони. Кстати, а сейчас, в темноте увижу или нет? Вот там, чуть правее альфы, ага это не каталожная звёздочка, во-о-н он, спутничек наш. Кино крутят регулярно, по трём каналам, круглосуточно. Старое советское и самоё лучшее, потом этот канал, где зарубежное очень отобранное, чтоб никаких восхвалений образа жизни, и моя конфетка - сай-фай. Тут уж меня не оттащить - это мой профканал. Кайдановский, как брат родной - все его передряги, словно мои собственные. Условно. Но вот руководство проекта, который из-за меня-то и был затеян, дало мне право выбрать позывной. Я взял Сталкера. Потому что Стругацких с детства люблю.
- Никто ж не спорит, чего кипятишься, слово только иностранное, там русского чего-нибудь нет? - Сошлись на Стажёре.
Уговорил их, что это французы позаимствовали из нашего языка. А ведь на самом деле - сталкер я, разница в том у меня с кайдановским героем, что я информацию притаскиваю. Потому как через короткое замыкание предметы не проходят, а не получается. Однажды я попробовал притащить штуковину, что-то с климатом связанное - задатчик погоды, еле жив остался, мог застрять там навсегда. Непонятно только, мысль-то вроде тоже материальна.
Олимпийской шутке моей скоро пятнадцать лет, а феноменом владею все двадцать. Будто вчера было, помню первое замыкание произошло от неимоверного желания во что бы то ни стало выиграть пульку в угадайке чемпионата по футболу. Пацаны окрестные скидывали по рублю, завернутому в клочок бумаги со своим спортивным прогнозом в банку из-под халвы. В день финала, когда чествовали чемпиона, мы подводили свои итоги. На эти огромные деньги можно было купить велик. Зная, что мне велосипеда не видать ещё много лет, потому что маме это было не по карману, я распалил себя настолько, что сумел закоротить аж двадцать восемь часов, остававшихся до победы 'Динамо' назавтра, в воскресенье. Это произошло, как вспышка, и я не знал, что случилось, и вообще осознанно я стал заниматься этим ещё через два года. Велосипед до сих пор у мамули дома в чулане, Петюня на нём учился, скоро и Наталинку тренировать начнём.
Весна олимпийская, это я в честь моей, а не спортивной, так громко обзываю, выдалась ранняя, жаркая. В конце учебного года традиционно соревновались по математике, физике и химии. А наш чудак-очкарик добился, чтоб и астрономию включили. Это меня и сподвигло. Изо всех школьных предметов звёздные часы были у меня самые родные и не в тягость, даром что ли всю фантастику из библиотеки поперечитывал. Ну а в остальном, там вся эти общественно-исторически-географически и прочая науки меня никак не возбуждали, и даже бывало наоборот. В общем, тоска зелёная, зеленее и не придумаешь. Это и в табелях отражалось с точностью, как я теперь понимаю, неимоверной.
А той весной, когда чудило наше прилюдно объявил, что, несмотря на мои выдающиеся астрономические познания, меня из-за весьма низких отметок по общим предметам к участию не допускают, наступил конец света, хоть и скрашенный совершенно потерянным лицом моего наставника - я ж был его надёжей. На выходные команда с шумом и гамом и предвкушением городских нечастых развлечений разместилась в стареньком рафике, и была отвезена за десяток километров, в райцентр, в большую красивую новую школу - гордость района.
Как сказала бы моя красавица нынче, - ежели б знала, - ты совершил Поступок. С большой буквы, потому что, как мне стало ясно через десяток лет, он определил мою и наши жизни наперёд и кажется навсегда. Черканув маме записку, что я уехал на соревнования в центр, прихватив пару яблок и рубашку, чтоб там переодеться, я оседлал единственно доступное мне средство передвижения.
Через пару часов, уже отдышавшись и придя в себя от гонки по пыльной, хотя и асфальтовой дороге, я с независимым видом прогуливался взад-вперёд перед входом в школу, ожидая начала. Наш астроном сначала широко, потом виновато заулыбался, памятуя недавний конфуз, затем спросил, чего я тут делаю. За призом прибыл, нагло и мрачно оскалился я в ответ. Недоумённо встряхнув лохматой большой головой, он взглянул на меня с подозрением. Зная срок сдачи результатов, ровно за полчаса до конца отведённого срока, я не стучась вошёл в аудиторию, и положил на стол комиссии свой лист с ответами на все вопросы, которые даже и не видел, когда соревнование началось. И вышел с гордо поднятой головой, как мне тогда казалось, - вот вам!
О, как я наслаждался своим реваншем за унижение и пренебрежение. Всю обратную дорогу, крутя не спеша педали, насвистывал всякие бравурные мелодии, самой навязчивой из которых был "Марш тореадора". Как же далёк я был от триумфа, кабы знал, не свистел. В понедельник с утра меня вызвали к директрисе, где были ещё астроном, завуч и ещё кто-то, кого я не знал. На вопросы о том, где, как и откуда я упорно отвечал молчанием, представляя себя героем-партизаном. Мать приходила в школу, упросила, чтоб меня не исключали, а дома устроила выволочку и оставила пешеходом на всё лето. Мамуля моя золотая что-то наверное такое необычное во мне чуяла, а спросить или поговорить не умела. Но зато понимала, что убивать это нельзя. Вот такая была нашумевшая в районе история с олимпиадой, даже в местной и ещё какой-то газетах заметка проскочила про астронома-вундеркинда из 7б класса. И тот дяденька незнакомый из директорского кабинета меня рекрутировал в "испытатели" - через десять лет.
Чиркнув пластиком в щели замка, я просочился в ангар. Тишина кругом, только низко гундосят генераторы аварийного питания. Пчёлка стоит посреди зала, издалека маленькой кажется, не крупнее автомобиля. Ближе подошёл и до пилотского фонаря уже не дотянуться. По стремянке взобрался и сел в своё сиденье, конечно моё - там же никто другой никогда не сидел и вряд ли будет. Моё сиденье - самое приятное изо всех чудес нашей и не нашей техники, что внедрены в Пчёлке, анатомическое оно, часть моего тела. Вспомнил про рулёжку и развеселился - по штатной рутине я каждый раз, отправляясь в полёт, должен выкатиться из ангара, прорулить на взлётную полосу и как положено каждому лётчику, разогнаться и полететь, а для возвращения - повторить всё в обратном порядке. В этом-то и был весь смех, что для моих 'полётов' мне и ангар-то открывать не надо. Но секретность в кубе, подписки в двадцати местах о неразглашении и тому подобные вещи, с накрученным вокруг нас с Михалычем штатом обслуги, конструкторов, технологов, охраны, управления полётами, всё было как в кино. Ежели кто помнит Ангар-17 или 18, то напоминает. Только у них там тарелка инопланетная, а у нас - Пчёлка земная, хоть и мутированная.
Кстати, ничего смешного с полётами, мне пришлось освоить всамделишные малые реактивные машинки, и наши, и чешские, и американские. Мало ли чего, может пригодиться, и на этой ласточке приходится ведь взлетать. Обслуга, да и абсолютное большинство в ангаре считают это все новой авиатехникой, а я как всегда подыгрываю. Сажусь в кабину, надеваю шлем, проверяем связь, прогоняем все бортовые системы с операторами, а главная система, которую только двое - я и Михалыч знаем, - на закусончик. Передо мной на щитке средь уймы приборов затерялся небольшой экранчик размером с почтовую открытку, который официально называется у нас ММ - монитор маскировки. Ежели пространнее по-русски, только для спецов, так это дисплей системы подавления визуального авиаимиджа. Ну, из названия наверное понятно, что как систему включаешь, так на радарах меня не видать. Был самолётик, и вдруг нету, а вот опять есть! Ну, прям детские игрулечки. Правда стоит эта игрушечка пару сотню миллионов не наших рублей. Но зато оно есть! И кажется, у наших лепших друзей этого пока нет.
Вот под эту систему моё короткое замыкание-то и замаскировано. И летать никуда не надо. Даже ангар окрывать. И всех поувольнять к ... , или другой разработкой занять. Но это уж дело стратегов, которые видимо решили, что чем более на виду секретная работа делается, да ещё по известному ходу вещей, то тем менее, приметна необычность, и для утечки шансов меньше. Может они и правы. Я им не советчик. Мне главное, чтобы конёк-горбунок жив был и не иссякали новинки, что я добываю. Сталкерство моё оказалось таким захватывающим - у-уф, я без этой работы вообще жизни не представляю. Иногда кажется, ничего не надо боле, детей-роднулек, жену-мать с отчизной продал бы, только не отнимайте ЭТО. Вот эта трясина и привела меня в ступор, не могу с домашними сладить, ничего делать не хочется, даже по супружеской части. Только бы к Пчёлке доступ был - и всё. Вот сижу, довольный, радостный, расслабленный, предвкушаю полёт через несколько минут. И даже согласен оттянуть момент старта, чтобы продлить удовольствие ожидания. Вот же зараза какая, опиум для народа. Иногда удивлялся своей особенности, неужто более никого с этим нет. А как же это, горячее, ну резервирование? Или в другом ангаре где-то, ... а может действительно я один с этой придурью?
Осознавать-то уникальность приятно, носятся как с писаной торбой. Может от этого у меня развилась эта мания уверенности в своей правоте, потому что всегда почти всё происходит так, как я предчувствую ... или знаю? Но это же происходит только последние лет пять, как работать здесь начал, а до того? Ну не так методично, но было же. В спортлото осмелился пару раз выиграть, надо было осторожничать, предсказал землетрясение в Аргентине, для шуток ради друзьям перед рыбалкой погоду обещал хорошую. Когда знал, что будет хорошая, естественно. С работой у меня из-за этой особенности всегда было нормально, потому как ежели чуял что-то, замыкал, и ... всё - результат известен? Известен, принимай меры заранее. Простой рецепт. И особенно-то и не задумывался. Правда, всегда хотелось нырнуть поглубже или взлететь повыше, это что с чем сравнивать. Ежели в будущее ныряют, то ... или летают? Вот, летаю. Моя натуральная сила позволяла заглядывать на семь-десять дней в зависимости от времени года и суток.
Когда Михалыч появился через месяц после меня, а я уже прошёл курс полётной подготовки на Пчёлке и начал помалу вылётывать, нас познакомили и сказали, вот тебе начальник. Чтоб любил и жаловал пуще жены. Он твоя последняя инстанция. И должен признаться, я его полюбил. Потому что без его расчётов и без его усилителя я не мог далее совершенствовать свое короткое замыкание. Михалыч же не имел другого кролика, и потому любил меня не меньше. Несмотря на то, что мы кроме как о работе, ни о чём другом почти не толкуем, мне сейчас уже кажется, знаю его как облуп... , как себя самого. Естественно, официальные биографии мы свои прочитали, как дожили до нашей жизни такой - выяснили. Интересно, что подельник никогда не умел замыкать время, но с этой идеей поженился в ранней юности и не изменил ни разу. Уважаю мужика, ему даже женщины побоку. Моя хвост распустит, глазками сделает слева направо, а он словно бревно, прости Г-ди, сквозь смотрит и не видит. Катерина аж голубым его мне представила. Вот дурёха, учёный он - У-чё-ный, не ровня нам смертным, испытателям всяким.
Однажды я его разговорил.
- Михалыч, ты про свою спепцматематику хотел мне рассказать, про рыбу, а у меня с похмелья вчера соображалка ну, точно замерзла. Извини, что грубо тебе чего-то сказал. Ты ж знаешь, что я тебя люблю и уважаю, и не только потому что генерал велел.
- Да ладно, Стажер, какие счеты. Сочтёмся славою, это кто сказал? Правильно, трибун революции.
- Сочтемся... А все равно, что с рыбой-то случилось?
- А, ты про это... Я маленький еще был, лет пять. С отцом рыбачить пошли на озеро, а не утро, рыба вся ушла в глубину. Долго мы там дежурили, и наконец - такая удача, огромаднейший сом!
- Ух ты!
- Может он и не такой уж огромный, но по моим меркам тогда... Отец его в ведро с водой устроил и все втроем вернулись к дачке. Пока родители готовили печурку и все остальное, я стоял и смотрел на него, чуть не глаза-в-глаза, а он шевелил усами и хотел что-то сказать напоследок.
- Михалыч, ну совсем разжалобил.
- Потом, после обеда, я спросил, - Папа, а почему он на меня смотрел? А что он думал? А ты что думаешь, что сомик думал? А почему ты его отпустил?... Прошло лет двадцать, я уже и кандидатскую защитил, и родители в Америке осели, и про замыкания твои уже наслышан был...
- Иди ты! Про меня знал?
- Да, в первом отделе института твоя фамилия звучала, когда меня на допуск оформляли... Ну и однажды на семейном вечере, а мама как раз рыбу по-гречески приготовила, я вспомнил тот случай в детстве. Спрашиваю отца, который вернулся с конгресса в Швейцарии, помнит ли он. 'Да, Ефим Михалыч, помнится мне... а знаешь ли, дорогой мой, что наши с тобой обзервационные математические опусы имеют место быть благодаря твоему сому?' У меня глаза застыли и речь пропала... Что значит благодаря? 'А вот так вот. Ты про это смотрение мне сказал тогда на даче, меня оно и озарило, что вот она рыбка золотая - выполнила моё желание, надоумила - потому и отпустил на волю. Понял я, что математика наша традиционная не учитывает самого главного фактора...'
- Михааалыч!! Ты что ж забыл, ну нельзя со мной так!
- Спокойно, Стажёр, никаких мозгодёрок не будет. Сейчас все доступненько изложу. - Главный фактор состоит в том, что в зависимости от места расположения наблюдателя в пространстве и времени меняется результат вычисления того или иного искомого.
- Ты ещё мне скажи, что дважды два - это сколько надо, столько и будет!
- Ну не совсем, но тепло, - усмехнулся Фима и продолжил. - Представь, когда ты в Пчёлке сидишь и перемещаешься по заданной прямой, ну, замыкаешь когда пространство и время, - что с твоим внутренним временем происходит?
- А ничего, так себе, как часики тикали, так и продолжают.
- Ага! А что со внешним временем происходит?
- Ну, так я ж вперёд ускакиваю на...
- Вот именно! Насколько вперёд? А какую уставку сделали, то бишь, сколько киловатт я могу сконцентрировать на острие вектора перехода, на столько гигасекунд ты и Пчёлка продвинулись в будущее. И что важно, что вы ни одной точки впереди себя пропустить не можете, но скорость такова, что для тебя с твоими биочасами время останавливается.
- Значит, я сам над собой наблюдатель, и поскольку ножками не топаю, а просто сижу себе в кресле, то и нету для меня никакого движения.
- Правильно, Лёха! А за тобой кто наблюдает со стороны?
- Ну-у-у, ты наверное,... за приборами глядишь.
- Я - да, гляжу. Но я о другом. Есть над тобой, наблюдатель ты наш в себя смотрящий и наивный, есть другой наблюдатель, который видит картинку крупнее планом, а в картинке и я есть, и те, кто с нами работают...
- Ты о Боге, что-ли?
- Если он есть, то он творец, и свое дело давно сделал. А я о тех, кто сверху смотрят. И чем выше уровень смотрящего, тем более сложную и богатую картину мира он видит.
- Ну, прям, как Машенька с медведем, высоко сижу - далеко гляжу! Фантазёр ты, Фимыч, ей богу!
- Точно, Алексей! В самую точку. И чем у Машеньки ранг круче, чем она менее наивна, тем большее количество медведей она видит. А ещё представь, что параллельно с нашим пространством есть неизвестное количество других, в которых мы все с нашими опытами пытаемся то же самое сделать. Мы с отцом, когда эту новую арифметику развивали, стали примерять её к известным физическим теориям. И оказалось, что-таки не всё дважды два...
- И Эйнштейн, и Менделеев, и... эти, ну по чьим уравнениям всё...
- Да, Лёша, - вздохнул Михалыч с налётом сожаления поверх сдерживаемой радости превосходства, - они все были правы, но только со своей, наивной, так сказать, точки зрения, и на основе своих гениальных допущений по поводу своей среды обитания.
- А вы с папашей твоим доказали, что они не были?
- Не совсем так. Смотря, откуда и кто теорию рассматривает. Если представишь наблюдателя тремя-пятью этажами выше нашего, а этажики-то высокенькие, то ответь, он оттуда картину лучше представляет, чем нам она видится?
- Ну-у, Машеньке виднее. И вообще, все великое видится на расстоянии! А, как я - прав?
- Совершенно верно, чем выше уровень наблюдателя, чем он менее наивен, то бишь более опытен, тем точнее ответ в расчётах. А в таких расчётах, как у нас с тобой, когда энергию города ты заглатываешь в доли секунды, чем правильнее ответ, тем дальше ты улетишь.
- Фимыч, я подозревал, что ты у нас Гений-интерпретатор, но чтоб так красиво свою теорию подать... Да, тебе бы книжки писать. Помню в детстве ещё, была такая серия 'Это очень просто' про радио, химию, астрономию.
- Да, видел у родителей в книжном шкафу книжки, кажется Ваксберга.
И не зря его с большой буквы назвал, опять же, свою прозорливость лишний раз доказал, - выдал Фима такое! Симпозиум у нас в ангаре устроили, промежуточные результаты показать и это, ... бюджет усилить. У меня, правда, зарплата не изменилась. Съехались академики официальные и неофициальные, не эти, что из бывшего союза - пожизненные, а новые. Я их называл раённые, Фимка уржался. Главным был профессор из РАЕН, Зобалев. У того и самого нестандартных изобретений куча, а тут мы с нашим замыканием. Ну ребята, показывайте "козу", пригласил Зобалев. По плану я должен был слетать в завтра и в следующий понедельник. А привозить надо было файлы текущих новостей с Интернета, про погоду, политику, кто умер, чего изобрели и т.п., и всё на трёх языках. Вот формалисты - русского им мало.
Ближние полёты для меня сплошная скука, уже сколько можно шлифовать-то. А вот ТУДА, в будущее, для тренировки накануне мы провели первое замыкание - на год вперёд. С нами там, через год, всё было нормально, потому на академиков мы особенно внимания уже не обращали, зная положитеьный результат. Вернулся из понедельника, файлы новостей сгрузил на сеть. А тут Михалыч, клавой постучал минуту, тумблерами пощёлкал и объявил по громкой связи: 'Испытателю Соломину приготовиться к выходу на пенсию'.
Я поначалу не врубился в его фразу, там из-под потолка прогундело что-то типа '...пыта...лю...мину...иго..ица...ходу..а...сию!', как на вокзале. Иду к Пчёлке, будто каждый день туда только и делаю, что ныряю, в глыбь времён. Это был второй полёт на срок глубже недели. Уселся в кресло родное, фонарь потянул, защёлкнул кабину и гляжу, генерал наш что-то Фиме, убедительно эдак крутя пальцем у козырька своей фуражки, втолковывает. Глянул на ММ и ... вспотел - не ждал, что мой главный зашлёт меня в 32-й год, на моё шестидесятипятилетие. А уж поздно, генератор гудит вовсю. Ангар растаял, потом обычный провал всех моих ощущений, никогда, как ни старался, описать переход не мог, пустота, почему-то звёздное небо, потом опять ангар. Другой.
- Гражданин Соломин, - опять сверху, но чётко внятно и бархатно-ласкающим женским голосом, - пройдите пожалуйста к выходу номер пять второй секции времинала. - Чего? Я сидел в какой-то шаровой прозрачной кабинке, кресло почти как моё, только управления гораздо больше. А стенка кабины передо мной - то ли экран с дисплеями разными, то ли в воздухе прямо парит информтабло.
- Стажёр, зайдите, пожалуйста, - прозвучало негромко где-то над головой, и дверь (ну хоть одну дверь-то увидел) отошла в сторону. В глубине комнаты за столом сидела приятная женщина, вставшая мне навстречу, когда я шагнул вовнутрь.
- Координатор полётов двадцать первой зоны, - представилась она, протянув руку и слегка улыбаясь, - присаживайтесь. Как самочувствие, не очень трясло?
- Н-не, а что, должно было?
- Просто вы в дальнем полёте с пересадкой впервые, иногда бывает.
- С какой такой пересадкой? - я прибалдел от этой её уверенности и от собственного непонимания того, что происходит, и где я нахожусь.
- Чай, кофе? Вы ж завтракали недавно, наверное, не очень проголодались? - откуда ..., а ну да, им тут видно все маршруты известны. Завтракал, я глянул на свои часы, пару часов назад, не мешало бы и подкрепиться.
- Спасибо, мне чаю ... с это, ... с булочкой. - На мой испытующе просящий голодный взгляд она ответила ободряющим кивком и нажала что-то там на столе.
- Так что за пересадка, это вы о чём? Мне Михалыч ничего не сказал. Вообще я к вам сюда сквозанул, так сказать, случайно. Это он перед генералами похвастаться решил, а я тут кролика из себя давлю. И вообще, я в этой теории ни фига не тумкаю. Замыкать - пожалуйста, а ... куда пересадка-то? - закончил я неожиданно для самого себя.
Вместо ответа тренькнуло, будто лифт остановился, в двери нарисовалось нечто ажурно-сверкающее на колёсиках. Девушка подкатила столик, содержимое тарелок которого точно удав прихватило мой взгляд.
- Стажёр, Вы угощайтесь, ... ешьте - не стесняйтесь, я пока переговорю с руководителем. Окончание её фразы уже стало фоном перезвяку чайных принадлежностей, потому как меня упрашивать было не надо. Что за голодуха напала, странно даже. Жуя, подливая, намазывая и размешивая, я пропустил начало её разговора, а когда оторвался, наконец от еды и поднял глаза, то услышал конец фразы.
- ... хорошо Ефим Михалыч, да, сейчас переведу, - Стажёр, это с Вами хотят говорить.
Краем глаза я видел, что она, прихватив столик, пошла к двери. Прозрачный экран развернулся ко мне, и лысый, с полуметровой улыбкой Фимка, ехидненько поздоровался:
- Пионерам - наше с кисточкой! С прибытием на пенсию! Как полёт? - у меня должно быть видончик был ещё тот, потому что он прервал себя раскатистым смехом секунд на двадцать. Отсмеявшись и вытирая слёзы, Михалыч заговорил всерьёз.
- Не серчай на шутки. Ты ж видишь, я - это, я, хоть и лысый и почти пенсионер. Ждал тебя столько времени. Когда отправил в последний полёт, совсем не надеялся, что мы с тобой там ... здесь свидимся. Не знал же, доживу тебя встретить или нет. А ты всё такой же голодный, мы с тобой только что завтракали, - опять рассмеялся Фима.
- Михалыч, чего ж не предупредил-то?
- Да откуда я знал, что получится. Экспромт. В последний момент, когда ты вернулся из понедельника, мой комп вдруг выдал такой гладкий пассаж, всё с точностью до одной десятитысячной процента, а окошко было для нырка всего полторы минуты. Ну тут меня и понесло. Я просто был уверен, что ты вернёшься и всё будет в порядке. Помнишь, ... мн, ... н ... на прошлой неделе у меня никак уравнение эквихроники не просчитывалось, там коэфф...
- Ню-ню-ню! Опять двадцать пять, ты забыл, что ль как мы договаривались? Мне твоя математика как корове ... Получилось - и лады, рад за тебя. Ты лучше скажи, как мои, всё нормально у вас там, ... тут?
- А чего ты у меня спрашиваешь? На, спроси у оригинала. - Михалыч чуть съехал с креслом в сторонку, а к экрану наклонившись, чтобы я смог его увидеть, подсунулось чьё-то лицо.
- Подальше, он тебя так не увидит, - Фима потянул нового участника за белый рукав, - садись на моё место.
- Ну привет, тёзка! Как летел? Точно к сабантую поспел. Мы тут только стол накрыли. Помнишь хоть число какое сегодня? - я говорил и говорил, то есть он, конечно, который там ... тут ... в будущем. А я хоть и понимал, что вижу и слышу себя-пенсионера, но в голове всё это проворачивалось совершенно на первой скорости. Единственное, что мне было чётко и ясно, это что им обоим было обалденно весело от моего появления. - А завтра дома, по-семейному, с внуками.
- Сколько их? - вякнул я, не найдя ничего лучшего спросить, держа в одной руке булку с вареньем, а вторую приторочив к чашке с чаем.
- Трое, Машка с Пашунчиком - Петькины, и Владислава у Натальи Алексевны, - при этом в лице говорящего почудилось то-ли ирония, то-ли скрытая гордость.
- С Наталинкой что-то не так? - почему-то с тревогой спросил у себя-старшего, - Она замужем?
- Замужем, за мной, - в экран вдруг въехала улыбка Михалыча, - подвинься, пенсионер. Владя наша первогодок в университете, а Наталья Алексевна - теперь наш всехний начальник. Как докторскую защитила, так её этим турагентством руководить и поставили, ... и полковником наградили. Вот мы, всякие лейтенанты-переростки у неё тут на подхвате, - загоготал он уже где-то сбоку от экрана.
Сваты еще позабавлялись чуток моим глупейшим, видать, лицом, на котором ни одной путной мысли за последние пять минут не просквозило. Чай успел остыть, булка недоелась. Да и аппетиту мне все эти новости не прибавили. Нет, не из-за знания, что с детьми, с внуками. Кстати, про жену-то я и не спросил, а он и не сказал. Наверное, всё там по-прежнему. Просто комок в горле стал от волнения, что ли. Это тебе не интернетские новости скачивать для доказательств, сказал сам себе. А когда обратно вернусь, как я со всеми-то буду, зная ...
- Слушай, Лёха, а ты что, ничего не помнишь об этом полёте, ну где я сейчас?
- Не помню, а знаю, - веско и раздельно произнёс он, взглянув на меня, - помнить ты не будешь, а узнаешь от диспетчера накануне своего прилёта.
- Вы что стираете ...
- Нет, не мы, оно само, - он повернулся в сторону, - иди ты ему скажи, по твоей части.
- Потом, потом, мужики, время кончается. Слушай сюда, Стажёр, - Фима посерьёзнел, - поскольку мы знаем, что с тобой к нашему этому дню всё в порядке, есть предложение тебе продолжить полёт. Понимаешь, пока ты в транзите, меньше энергии уйдёт и дальше тебя послать можно. Согласен?
- А ... куда пересадка-то? - закончил я свой вопрос.
- ... Там знакомых не будет, - он глубоко вдохнул.
- ... обратно, что ... , - пытался я уточнить хоть это.
- Не знаем про это пока ничего. Так глубоко вперёд никто не ходил, будешь опять первым. Осталось пять минут, тебе ещё обратно в кабину.
- Ну ты, Фимка, уже всё за меня решил, да? - огрызнулся я, почему-то покоробленный бесцеремонностью начальника, - сюда послал не спросивши, ещё дальше к свиньям собачьим закидываешь...
- Д... д-да нет, просто я знаю, что ты э... это, всегда д-добровольно. Гы-ы, ты ж в удовольствие, забыл, что ли, сталкер? - опешил он, вдруг весь сникнув и виновато улыбаясь. - Ты чё, Лёха, обиделся на что?
- Как она?
- Кто? - спросил Михалыч и сделал круглые глаза.
- Да, я не тебя спрашиваю.
- Нормально, внуками занята, и лады, - пенсионер-Лёха глянул из угла монитора. - Ты, эта, того ... не волнуйся, всё будет нормально, у меня ощущение есть ... Завидую тебе ... мне уже не слетать.
- Так ты и это не помнишь? Тьфу, млин, так на хрен кому всё это надобно, ежели вы не помните ни фига.
Возмущение моё было искренним и беспредельным. Нет, ты глянь, - все при деле. Зарплаты с премиями им, спецпитание, обслуга, наука, армия. Это уже додумалось на выходе из переговорной комнаты, как я назвал то место с чаем и булочкой. В дверном проёме оглянулся и увидел себя старого и лысую голову за моим плечом. Видать расстроил их своей риторикой. По дороге прихватил со столика бутылку воды и пачку печенья и, махнув рукой, поспешил в ангар к Пчёлке ... без крыльев ...
Странно Фимыч про память сказал, я вот же помню, что было там, с кем встречался, о чём толковали. А-а-а, наверное, не про меня, а про тех, кто в текущем моменте живёт. Ну, а ежели я попробую что-то пустить по-другому, зная результат, что тогда? Ни-че-го... Если б чего, то уж это бы отразилось у них, а раз всё идёт по-писаному, значит..., а может идёт уже с отражением. И не с первым. А с которым по счёту? Дурость эти мои рассуждения. Всё идёт по плану, и точка. Значит мои короткие замыкания - это предписанные телодвижения, и никаких причин и следствий не могёт быть вообще, в принципе. О-о-о! Так, глядишь, я новый вселенский порядок скоро откопаю, вернее старый, ещё не открытый. А свободы всякие, ну мысли там, выбор вариантов, куда хочу, туда ... А нету их, свобод, сплошное надувательство ... в мировом масштабе. Хе-хе, так наш оплот и надёжа всего мира и был самым правдивым местом на земле? Делай как велено, потому что другое сделать-то невозможно. Послушал бы Фимыч меня, убил бы с места не сходя - заплевал бы поверх головы, ренегатом бы обозвал, отступником. Да ладно, Фима, не петушись, мысленно обратился я с успокоением к своему удавчику. Твой кролик никуда не денется, уже летит как миленький, только булочкой поманите на пересадке и - относи готовенького.
Пчёлка-шарик уже переливалась огнями как новогодняя, и голос сверху приятственно выкликал меня на старт - ... тридцать секунд ... десять .... поехали ... уже приехали? Ну и скорости у них там. Меня воротило от того, что показывал дисплей. Думалось вязко и отвратно ... А какие звёзды шикарные за стеной, приободрил я себя, яркие такие, никогда таких огромных не видел. И сияние снизу. Я медленно приблизился к краю того, что можно было назвать с великой натяжкой полом, в том месте, где он пересекался с прозрачным окном или стеной. Сияние изливалось от Земли, приковывало, завораживало.
Я любовался доселе невиданным, что-то неощутимо странное происходило с ... этим местом ... платформа или станция, где закончился мой полёт. Вижу под собой внизу Южную Америку, явно за пределами атмосферы. Из обязательной метеонауки, что шпиговали в меня заодно с теорий полетов, помнил, что подобный вид на Землю открывается с высоты, может километров пятьсот-семьсот. Точно, вон и полярные сполохи впереди и чуть ниже, значит там север. Пока я пялился на эту красоту, кабина, или черт его знает что, медленно вращалась по огромному кругу над континентом, так что я всё время мог видеть внизу под ногами какое-то иногда сверкающее под определённым углом пятно... это вроде бы в западной части Боливии ... точно, это же озеро Титикака на границе с Перу ... Тропик Козерога - вдруг вспомнилось не к месту черно-белое кино Хичкока, что смотрел в детстве.
... И звёзды как-то странно перемещаются. Полярное сияние и огромаднейшая Полярная звезда над ним смещаются влево и начинают пропадать из видимости, а на смену им открывается вдруг Африка ... сначала в сумерках, а потом все ярче и ближе ... И вдруг сверху ударил сноп света, а потом огромный, желто-оранжеый диск следом выкатился в поле видимости. И уже ничего не разобрать за прозрачной стеной от яркослепящего света. Пока я жмурился и протирал глаза от слез, диск ушел вверх, Африка мигнула Мадагаскаром ... и на следующие полчаса - примерно столько занимало пол-оборота вращения этой платформы - я прилип к стенке, пораженный неимоверным зрелищем. Водная гладь встретилась с какой-то белой поверхностью, которую я наконец-то смог определить как береговую линию ... но что это могло быть!? ...
Кроме Антарктиды ждать было нечего. И самое странное и страшное, что берег не кончался, и я мог видеть белую пустынь справа налево и слева направо, а вдали белые зубцы гор по всему горизонту ... Что за хрень, куда меня закинули?
Поскольку время на пребывание тут мне не задали, я решил порезвиться на полную катушку, пока не отзовут. Мой планшет с камерой при мне, и простая цифровая фотомыльница в кармане. А еще под рукой испытанный временем бинокль, как рояль в кустах, и всегда по делу. К началу следующего оборота этой кабины я был вооружен и начал съемку. Все записи я сдал по возвращении Михалычу, и подробности тут рассказывать - только место занимать. Но самое-самое ... На втором обороте, когда я взглянул вдаль в бинокль, то чуть не обалдел ... увидел родного 'тигра', только вверх ногами ... ну, то есть Скандинавию, а дальше и перевернутый 'сапог' Аравийского полуострова.
Поразило меня это не сразу, то, что я вижу эти удаленные места, а как-то с запоздалым и тихим внутри вопросом ...а как же кривизна, сфера, шарик? На вскидку, от озера, над которым я кружил, до, например, Стокгольма - километров тысяч десять-пятнадцать будет. А бинокль у меня двадцатикратный. Чего-то не складывалось в нормальную картину. Мне бы там видеть непробиваемые облака и горизонт горбушкой ...
Повезло ли мне и нам всем, но вызов на полет обратно пришел через четырнадцать часов. Печеньки с водой пригодились, обедами тут не потчуют. Когда снаружи стало смеркаться, а световая зона на поверхности земли сместилась в сторону Австралии и дальневосточного региона Евразии, я смог наблюдать одновременно и солнце и луну. Причем, что было интересным, когда оба светила, желтое и серебристое, были от меня по обе стороны, то есть я в этот момент смотрел на надоевшее полярное сияние, кружа над озером, то оба диска виделись одного размера. Красивый панорамный снимок, в котором были и Северный полюс с зелеными столбами, и луна и солнце, Фимыч распечатал и повесил в нашей конторке в ангаре. Смотрелось, будто не на Земле.
Мы с удавчиком все мои записи потом просматривали многократно, и то, что Ефим Михалыч изрек, но не так уверенно, как он популярную математику мне толкал, выбило нас из нормального течения событий. Я поклялся, что от меня этого никто не услышит, и что он будет над этим работать ...
Мне не хотелось отрываться от глядения вдаль и вниз по очень простой причине, так я мог не думать о том, что показало табло, или ... что у них здесь вместо него ... Второе октября 30... Первая цифра была всего-то на единичку больше исходной, но от этой простенькой 'цыферьки' я испытал такой спазм в желудке, будто встряхнули держа вверх ногами. И посочувствовал всем завтракам, что вдруг решили со мной распрощаться.
Эти тихие сообщения, как в палате умирающего больного, где пульс замедляется и давление падает, медленно, но неизбежно. Вот-вот ровненько запищит динамичек и пила станет линией ... Ага, повторяют. Так - это, наверное, по-китайски, это - немецкий ахтунг, теперь ворнинг, а вот и по-нашему.
'Внимание... Персоналу международной космической станции наблюдения за состоянием перехода оставаться в готовности номер один без отмены режима до особого распоряжения. Телепорты два, четыре, шесть, восемь находятся на профилактике до первого ноября 3038 года'.
Когда же этот переход наступит? Никто не знает, просто ждут. Может сотни лет ещё, а может завтра, или ... сейчас, при мне...
Позвали: 'Стажёр Соломин, внимание! Пошел обратный отсчет ... сто восемьдесят ... сто пятьдесят ...'. Возвращение далось им в один присест, уселся в ... кабину, а вышел из Пчёлки. Странно, и чего это - я все помню, а они ни черта. Может все-таки феномен мой как-то мозги мои выправил... или скособочил...
Однако, засиделся я тут, в воспоминаниях погряз, пенсионер, что ли ... мн-да, а ведь хотел короткое замыкание на понедельник сделать. Яркий свет встающего солнышка на секунды ослепил, когда я отворил калитку ангара.
В админ корпусе уже наметилось оживление, народ на работу заявляется, вон и механики-вертолётчики пришли.
- Привет, мужики, с понедельничком!
- Здорово, Стажёр! С похмельем! И с субботой тебя! - засмеялись в ответ.