Аннотация: История вызвана к жизни рассуждением В. Г. по поводу таблички с надписью "Будённого 26", увиденной им как-то на улице. Первоначально это была песня, но потом проза взяло своё.
Рассказ для В. Г.
В этих горах вчера затонул
знаменитый крейсер "Мангуст".
Разлёгся среди песчаных акул,
зацепившись кормою за куст.
Небо над ним, словно земля.
Дождь сухой, как песок.
Ни крошки воды, ни капли огня, -
насухо крейсер промок.
Ожил со смертью его капитан,
кингстоны плотно открыл,
к сухопутным портам неведомых стран,
якорь спуская, отплыл.
Подземные тучи с песчаных болот
деревянные камни несут.
А мимо них крейсер, зоркий, как крот,
неподвижный проложит маршрут.
На развалинах древней автостоянки в сером бетонном сарае, похожем на громадную шершавую жабу, жил Будённый Двадцать Шестой.
Стоянка совсем небольшая - просто закуток за магазинами, куда может примоститься несколько грузовиков. И машина на ней уцелела только одна - заляпанный ржавчиной белый "Опель" без двух стёкол и колеса.
Каждую ночь, когда небо краснело, словно раскалённый медный лист, и далеко-далеко в тучах вспыхивала лампочка луны, ржавое брюхо "Опеля" ворчало, фыркало, подвывало и багровело огнём: Эразм занимался механикой.
Под утро он выбирался наружу, садился на капот, и, обмахнувшись хвостом, заводил разговоры.
- Что ты чувствуешь?- вопрошает он,- Что там у тебя в датчиках? Конец света? Птички? Змейки? Грызуны?
- Масло,- отвечает Будённый, лязгая и поднимаясь во весь рост,- на исходе. И маслёнка сухая. Масло...
Эразм кривит морду и начинает ругаться.
Нет, ему это уже надоело. Сколько можно, да в конце-то концов, бегать по этому распроклятому городу и искать масло? Что хочет от него, несчастного хорька, эта недоутилизированный автомат с кока-колой? Он - честный и порядочный хорёк, который может вынюхать крысу или голубя, знает трубы и не боится канализации, не говоря уже об особом покровительстве Вилк-Берестейского, но за каким Парусом обязан он искать масло? У него тысяча запахов и все тошнотворные, оно может быть где угодно и в чём угодно, к нему не везде можно подобраться и набрать, и вообще, если Буденный такой умный, то почему хотя бы не поможет дотащить? Одной канистры хватит на целый год, а Эразм прежде знал целый склад, где было, наверное, с полторы сотни отличных канистр первосортного...
- Что с ним теперь?
Тени, Тени. Он, конечно, не подбирался близко, но видел их так же ясно, как вот этот ободранный флагшток над воротами. Кстати, если Буденный, как он сам выразился, мощнейшая боевая единица, то почему бы ему в кои-то веки не показаться себя на деле?
Ну вот почему?
Будённый молчал. В голове что-то щёлкало, и красные глаза мигали в такт.
- Скоро дожди.
- Да, скоро дожди.
- Что ты скажешь о звёздах. Ты за звёзды или против?
После естественного выброса возмущений и ругани Эразм всё-таки отвечает. Против звёзд он ничего не имеет, тем более что видны они два раза в год. Надоесть не успевает. Если сломается небо, их не будет, но пока всё в порядке.
- Звёзды естественны и у тебя нет ничего против них. Тени тоже естественны и я тоже совсем не против.
- Ты им просто ничего сделать не можешь! Как и я звёздам.
- Неправда. Ты можешь убить звёзды.
- Вот это да! И как?
- Зажги мазут. По небу будет дым. Звёзд не станет.
- Но звёздам-то от этого ничего. Я их уберу, но они останутся.
- Тени - то же самое.
Эразм плюнул и пошёл завтракать. Желания охотиться не было, пришлось забираться в Ресторацию и вскрыть консервную банку. Банка уже набухла, мясо обросло пушистой плесенью.
Настроение испорчено на весь день.
- Придурок чугунный!- бурчал Эразм,- Совсем уже закоротило. Звёзды убрать, Тени оставить. Придурок!
- Есть много естественных вещей, Эразм. Не только звёзды и люди.
Хорёк ойкнул и посмотрел снизу вверх, как тысячи лет смотрели на человека его предки. Будённый стоял рядом, отбрасывая огромную холодную тень.
- Ничуть не менее естественны Яйца Зябликов. Северный ветер нанесёт сегодня великое множество. На Марб и Моторное. Все крыши будут в Яйцах, сладкий сок потечёт в водосточных трубах и распустится десятками красных травинок возле сломанных лавочек...
Шёрстка зашевелилась, во рту побежала слюна.
- Ты... не обманываешь?- только и смогла выдавить глотка.- Откуда ты знаешь?
- Радиолокация.
...Давным-давно у них было пять канистр с маслом. Одна вышла, в другой обнаружилась течь, третьей жили потом целый год.
А другие две увёз Буденный. В сырой ненастный день с большим ветром и выстрелами грозы он вдруг встал, погрузил масло в тележку и отбыл куда-то по дребезжащим серым улицам. На возмущённые вопли Эразма, который забился под карданный вал и тихонько дрожал, ответ был один:
- Радиолокация.
Эразм решил, что так звали богиню, которой поклонялся Будённый. Сам он богам не доверял, считая их слишком независимыми. То ли дело механизм - починил и работает!.. Но Радиолакация была богиня особого сорта, она могла видеть всё, что происходит в воздухе над городом, исправно предсказывала Чёрствые Тучи, Яйца Зябликов и прочие странности, которых немало было и тогда, и теперь. Жертвоприношение окупалось и Эразм, не знавший, какая эта Радиолокация, искренне верил, что в случае чего она примет правильную сторону.
- Так ты принесёшь масло?
- Принесу-принесу!
Эразм отправился в полдень. Фонтан лежал в руинах, из рухнувшего киоска так же как раньше гудело "Всё в пределах нормы". Хорёк неслышно перемахнул на щербатые руины и замелькал к Матусовке.
С Вышки удалось разглядеть стаю - пока ещё очень далёкую и мутную. Она ещё не добралась до Мирба, но Моторную уже накрыло. По крышам бежали зелёные всполохи...
Процесс шёл!
До того, как появится лакомство, оставалось ещё часа четыре, и можно было подумать о масле. Особых проблем не намечалось - в районе Осмоса было множество старых двориков с нетронутыми гаражами. Плюс по чистой случайности найденный магазин автозапчастей, небольшой, но многообещающий.
Первым оказался большой кирпичный сарайчик с накрепко заваренной железной дверью. Из чёрного окна разило мучительной вонью. Эразм поостерёгся и нырнул к следующему.
Второй был из железного листа, когда-то красный, а теперь похожий на кубическую карту Марса с огромными морями ржавчины. После недолгих поисков и обнюхиваний под крышей нашлась крошечная отдушина. Хорёк обрадовался сам за себя и юркнул внутрь.
Со всех сторон обрушился вязкий дух старого дерева. Ступать приходилось мягко и осторожно, чтобы не зазанозить лапы. Через пару шагов в бок упёрлась другая доска, а третья заслонила отдушину. Чего-чего, а дерева здесь было много.
Эразм замер, прикрыл лапками глаза и попытался представить, как бы выглядел сарай, если его осветить... или даже нет, освещением тут ничего не добьёшься, тени перепутают всё ещё больше... лучше представить, как оно будет, если изобразить всё на карандашном плане, какие он видел в Полифоническом. Хорёк поджал уши, отвлёкся от всего и принялся строить картину.
Сперва, как обычно, всё расплывалось, мельтешили посторонние образы, но спустя минуту всё было готово. Вариантов вышло два: в первом сарай напоминал склад пиломатериалов, а второй изображал грандиозную и бессмысленную перепутицу из досок и перекладин. Ничего хорошего.
Напоследок Эразм принюхался. Маслом и не пахло. Значит, не стоит и судьбу искушать.
Когда он выскользнул наружу, солнце уже спряталось за дома, и на гаражи наползала сизая тень. Полтора часа, не меньше. Ещё час и тень бы накрыла отдушину, а день пасмурный...
Интересно, почему, когда думаешь, время летит так быстро? Эразм нахмурился и отшвырнул этот вопрос в сторону. Как раз на раздумья времени у него не было. На два гаража ушло почти два часа. Если так будет продолжаться дальше, от Яиц ему достанутся разве что пенки.
Поразмыслив, он решил осмотреть Автосервис. Всё равно придётся изучить, рано или поздно, но придётся. Если там действительно магазин, это сразу решит громадную кучу проблем.
Автосервис прятался в крохотном подвальчике за узорной металлической дверью. Внизу доносилась музыка, но это ничего не значила - за десять лет соседства со "Всем в пределах нормы" привыкаешь ко всему. Может, там был кассетник или даже сидюк - этот и вовсе может играть до скончания века.
Ступени были из сырого цемента, лапы липли, словно на мокром песке. Музыка становилась всё громче, к ней добавились запахи смазки, древней вонючей резины и ещё один, невероятно и неуловимо знакомый. Осторожно переставляя лапы и огибая крошечные мутные лужицы, Эразм добрался до щёлки и заглянул.
Вот она! Огромная, неслыханных размеров канистра, подсвеченная невидимым прожектором, покачивалась под потолком. Словно луна, словно немыслимых размеров плод, вызывающая одно-единственное сомнение - сможет ли он дотащить эдакую громадину до дома? Подвешенная на тонкой верёвочке, она так и просилась в лапы, и казалось просто чудом, что она до сих пор не рухнула под собственной тяжестью.
Так и подмывало прыгнуть прямо сейчас, но он не рискнул - помещения он не знал и был уже недостаточно юн, чтобы летать по незнакомому воздуху. Пол расползался прямо под лапами, пахло недружелюбием. С трудом оторвав взгляд, он осмотрелся.
Форма комнаты была почти прямоугольная и, похоже, слегка менялась с каждым его вздохом - но незначительно, не так, чтобы запутать всерьёз. Один угол был влажным, затопленным, второй пружинил и проваливался, словно некое линолеумное болото. Эразм отступил, вспомнив подвалы. Летать в неизвестность он не любил.
Первый прыжок был пробный и без особой тяги к успеху, просто, чтобы прочувствовать здешний воздух и посадку. Особенно посадку - ведь мы наземные животные. Ещё важно, чтобы канистра не оказалась раскалённой, как солнце или напротив, обжигающе-ледяной, словно сердце холодильника. Такие лучше не трогать: все нехорошие канистры скрывают в себе злое масло.
Но эта оказалась хорошей. Температура (в прыжке он задел её лапой) естественная, какая и бывает, когда пластик висит на задумчивых блуждающих сквозняках. Масса тоже в норме: от удара канистра качнулась слабо-слабо, совсем нехотя.
Хорёк обернулся хвостом и стал думать. Самым логичным способом казалось подпрыгнуть и вцепиться всеми четырьмя лапами. Вариант простой и симпатичный, но оставлявший слишком много простора для неожиданностей. Насчёт пола он не волновался, опасные участки были для него теперь открытой книгой...
Но что, если канистра, рухнув, опрокинется и придавит незадачливого охотника за скольжением? что, если она увернётся в сторону, как если бы он прыгал в свет фонаря - она ведь пыталась и только в последний момент ухитрился извернуться и задеть её лапой?
Что, если она, наконец, подвешена на слишком прочной верёвке и так и останется висеть, неторопливо покачиваясь, пока он будет к ней жаться, впившись всеми четырьмя лапами?
Это очень невесело; получалось, что он сдавал ей всю инициативу. Предстоит ему летать или падать, решала пузатая канистра, у которой масло вместо мозгов! Нет, так дело не делается.
От канистры мысли перешли к верёвке и потолку.
А что, если её перегрызть? Канистра, разумеется, грохнется, но она и так и так падает, тут без вариантов (не собирается же он тащить во двор ведь подвал целиком, с вонючими стенами и раскисшим полом?).
С каждой секундой идея становилась всё заманчивей. Канистра висит на верёвка, верёвка поднимается к потолку и привязана (он уже клал голову под лапы, движение скорее инстинктивное, как смотреть на часы) к стальному тросу, что тянется под потолком от стены к стены (много беспокойства причиняли зыбкие стены, постоянно менявшие форму: на его мысленном чертеже они представлялись чем-то вроде волнения на море, вывернутого наизнанку и наложенного само на себя). Раньше, когда здесь шла торговля, к ним что-то подвешивали. Стена возле входа выглядит вполне надёжной, как и противоположенная, в которую уходит трос... а почему бы и взаправду не попробовать?..
Карабкаясь по стене, он чувствовал, как из-под лап сыпется бетонная крошка, а уже наверху чудом не полетел кувырком - трос оказался куда более шатким, чем казался снизу. Присосавшись, словно пиявка, он медленно-медленно пополз вперёд, орудуя скорее когтями, чем лапами. Добравшись до верёвки (зыбь боковых стен, похоже, усилилась, они сгибались и разгибались, чудом не лопаясь в пыль), он осторожно нагнулся и принялся грызть.
Рот наполнился гадостью, после каждого укуса приходилось сплёвывать вниз, а за ушами выскочил пот. Чтобы отвлечься, он пытался угадать, что это за материал. Не проволока точно, металлическую проволоку его зубы грызть пока не научились. Он решил, что позовёт на помощь Будённого, если проволока окажется вдруг железной. Может, пакля? Нет, вкус совсем нерастительный, но и на изоляцию не похоже. И не чистая резина, резина пружинит...
Момент обрыва Эразм не уследил и чудом успел спрятать морду, когда огрызок верёвки спружинил ему чуть ли не прямо в пасть. Он непроизвольно зажмурился, а когда распахнул глаза, кончиком хвоста чуя, что что-то не так, то обнаружил, что канистра бесследно исчезла: внизу, на полу, куда доходил слабый отсвет из распахнутого входа, было пусто. И только немного позже понял, что так оно и есть - он не услышал удара при падении. Всё говорило о том, что канистра растворилась прямо в воздухе.
Оценив шаткость мира, предпринимать розыски он не рискнул. Спрыгнул на пол и принюхался. Ничем новым не пахло.
"Ну и ладно!"
Счастье улыбнулось дальше по улице. Это была чистейшая, нетронутая, девственная пластмассовая канистра с машинным маслом, которая ехала на тележке с крошечными синими колёсиками из дешёвой пластмассы, направляясь, похоже, к скверику, где стоял памятник собакам - жертвам экспериментов академика Павлова.
Эразм схватил её обоими лапами и столкнул на асфальт. Канистра послушно съехала, а тележка как ни в чём не бывало покатила дальше, намного быстрее, чем прежде. Едва ли она что-то заметила.
"Ну и до свидания",- подумал Эразм, волоча канистру зубами. А всё-таки, колёсики бы ей не помешали.
Колёсики к канистре - это как раз то, что нужно.
По весне пришли дожди. С неба падала ржавчина.
Посередине белоснежной ночи Эразм проснулся и выглянул из форточки, которая когда-то вела в бензобак.
Будённый Двадцать Шестой стоял во дворе и смотрел вверх.
Ночное небо горело бесконечно белым прожектором, все стены стали низкими и призрачно-серыми, далёкие ржавые тучи ползли и дрожали, словно кофейные разводы на белом столике, - и чернел угрюмым прямоугольником плечистый двухметровый Будённый. Его глаза превратились в едва заметные угольки, а рот был распахнут и с регулярным рёвом выезжали из дёсен отточенные титановые пластины.
Будённый Двадцать Шестой показывал зубы.
В один из дней на горизонте загрохотало. Сперва казалось, что это очередной Поезд - они любили появляться по чётным числом, но прошёл день, ночь, потом ещё день, а грохот не утихал.
Эразм отправился на разведку, но разнюхать подробностей не удалось. Грохотало за Расколом, где-то в частном секторе, и даже с Банка нельзя было ничего разглядеть.
На обратном пути Эразм сделал крюк через Площадь. Там всё было как обычно, если не считать крошечного пятнышка над жёлтыми колоннами Мэрии - хорёк невольно задержал на нём взгляд и чем больше разглядывал, чем больше оно ему не нравилось. Даже цвет был какой-то неприятный, не конкретный, а словно переливающийся из одной неопределённости в другую.
Стена щербатая, словно под заказ, однако добраться до флагштока оказалось совсем непросто. Серебристая трубка так и дребезжала под лапками - спасибо, хоть скобы держались.
Непонятное пятнышко оказалась крохотным лоскутком ткани, плотным и влажным, словно нераскрывшийся бутон. Пока можно было разглядеть только пунцовый фон, непонятный золотистый контур в середине и мягкий жёлтенький пушок по краям.
Узнав об этом, Будённый покачал головой и моргнул рубиновыми глазами.
- Через дня четыре он раскроется как полноценный флаг. С гербом и бахромой.
- А потом?
- Придёт тот, чей герб будет на флаге, и попытается занять город. Ты что-то хочешь спросить?
- А как они его... ну, вырастили?
- А как выращивают Яйца Зябликов? Их никто не выращивает. Они сами растут.
- И что, пока оно не вырастет, мы так и не узнаем...
- Это Железный Феликс,- Будённый развернулся к своему бункеру, прогрохотал по ступенькам и зашагал где-то в глубинах, которые Эразм так и не рискнул залезть.
- Как ты узнал?
Ответа не было.
На серой стене бункера, достаточно высоко, чтобы было видно с улицы, висит пятнистая от ржавчины табличка. Чёрными буквами по белой краске, на диво чётко и тщательно: "БУДЁННОГО 26".
Случалось, Эразм задумывался - который из Буденных первичней и существуют ли Будённые Двадцать Четвёртый, Двадцать Восьмой или Восемьсот Девяносто Пятый?
Сегодня думать было некогда - Буденный собирался на битву. Из подвалов поднялся рогатый боевой конь АГР7 вер.Б, отлитый, казалось, из цельного чугуна; седло его топорщилось пулемётами, а с правой стороны подмигивал ацетиленовый крис, вскрывавший железобетон, словно булочку.
Эразм еле-еле успел закончить с машиной и всё утро носился с маслёнкой, смазывая всё, что могло сказаться на мобильности.
- Спасибо тебе,- наконец, сказал Будённый,- Сейчас мой долг - отблагодарить тебя и, к величайшему счастью моему, я знаю, чего ты хочешь больше всего на свете. Я скажу, откуда я узнал про Феликса.
Эразм так и замер с полуоткрытым ртом. Железобетонная проницательность Двадцать Шестого и вправду могла раздавить.
Далеко-далеко - на мосту? наверное... - загрохотало и заревело в двести тысяч раз громче, чем прежде. Задрожал асфальт, затрепетали стены, задребезжала вывеска...
Будённый дождался, когда стихнет, и сказал всего одно слово:
- Радиолокация.
Всхлипнули и распахнулись ворота. Будённый выступил на мостовую, свернул, и двинулся навстречу грохоту. Много позже, когда одинокий всадник уже почти растворился в сером желобе улицы, вокруг него замелькали, стягиваясь, мутные тёмные пятна.
Это были Тени. В той битве они сражались на его стороне.
Грохот, грохот, грохот. Жаркий и фыркающий грохот взрывов, сухой и удушливый разрушений, железное "га-га-га" световых пулемётов и ещё десять тысяч иных грохотов: плачущих, стонущих, отчаянных, бессмысленных, глупых, вездесущих, звенящих и несуществующих. Спёртых, вонючих, презирающих, оскорбительных. Провальных, обвальных, застигающих и пугающих. Вездесущих.
Вечером Эразм взобрался на Вышку. Вся конструкция ходила ходуном, а один прожектор уже начал крениться. Чувство было, словно оседлать флюгер.
Битва шла огромной дугой по всему фронту - от Парка и до Газонокосилки. На два-три квартала вглубь были только чёрный дым, руины и грохот, и только возле Второго Железного мигал крошечный маячок.
Площадь затянуло дымом, флага было не разглядеть.
Эразм вернулся к машине и стал наводить последние штрихи. Двигатель, трансмиссия... карданный вал вроде держится. Он вылез наружу, и лишний раз осмотрел её со всех сторон. Вид опрятный. Может, даже ездить будет.
Сидение водителя прогнулось, но выдержало - кожа была на редкость добротная. Ключ повернулся без проблем, за годы в скважине зажигания он успел срастись с ней в единое целое, а вот педали смущали: на рост хорька они рассчитаны не были и пришлось их поднимать искусственно и связывать с прежними рычагами при помощи изощрённого механизма. Ну да ладно, в инженерный свой гений он верил всегда.
Грохот отступил, раздавленный рокотом ожившего мотора. Эразм вдавил газ, врубил первую передачу и почувствовал, что трогается с места. В самый последний миг он крутанул руль, увернувшись от кирпичного столба, и выехал в ворота, подпрыгивая на растресканной мостовой и весь счастливый и пьяный от внезапной свободы.
Потом вывернул на улицу и затрясся, с трудом удерживая автомобиль на дороге. Войны больше не было, она бурчала где-то за спиной, ненужная и неинтересное.
На большом перекрёстке он с лёгкостью вписался в поворот и загрохотал по широкому проспекту до Моторного. И слева и справа тянулись всё такие же пустые дома с лопнувшими окнами и осевшими стенами, но тоски они больше не наводили.
В конце-то концов, техника не вечна, да и человек тоже - нет ведь больше людей... но находчивость? но смекалка? но тяга к познанию мира?!.