Пять лет мать моя ждала отца, всё надеялась, что он вернётся. Выйдет, как обычно из леса нагруженный дичью. Достанет из выреза домотканной рубахи, с левой стороны, там, где сердце, мешочек с корнем жизни, и протянет ей.
- Держи, жена, - скажет, - на год должно хватить.
Но не вышел отец ни в первую, ни в последующие четыре осени. Когда мне было четырнадцать, то в полудне пути от нашей деревни, у подножия Святой горы, нашёл я отцовский нож из древней булатной стали, рецепт которой уже не знал мой прадед. Ничего не сказал матери про нож. И она продолжала ждать.
На пятую осень, в утро, когда на ещё зелёную траву лёг первый снег, она подняла меня затемно.
- Я ухожу, Храбр - тихо сказала она.
Я не стал спрашивать, куда. Всё и так было ясно. Прошло два года с той поры, как я нашёл нож отца с пятнами крови. И не говорил об этом матери. Из-за трусости. Не чувствовал себя, четырнадцатилетнего, готовым к самостоятельной жизни. Но чему суждено случиться, рано или поздно произойдёт.
Мы обнялись. Глаза матери были сухими. Все слёзы она выплакала в те пять лет, когда умерли мои два брата и младшая сестрёнка. Они были бы живы, если бы вернулся отец с корнем жизни. Но он не вернулся. Поэтому моя мать уходит к нему. Мне уже шестнадцать и я могу позаботиться о себе сам. Я мог бы позаботиться и о матери, но закон, доставшийся нам от прадедов нарушать негоже.
Я смотрел ей вслед, пока её фигура не исчезла за деревьями.
А на следующее утро ко мне пришли старейшины нашей деревни.
- Ты должен нас оставить, Храбр, - проскрипел самый старый из них, которого звали Мудром.
Дорожный мешок уже дожидался меня у входа. Дом без хозяев - плохой знак для деревни. Хотя в книгах я читал, раньше было всё по-другому.
Деревня наша, с незапамятных времён, стоявшая у Небесных гор, в год моего рождения насчитывала больше ста дворов. Отец рассказывал, когда на свет появился он, дворов было в десять раз больше. Сейчас их двадцать девять. В западных землях это число считается священным. Запад стал для нас примером, поэтому число это стало мерилом и у нас. Двадцать девять старейшин, двадцать девять охотников артели...
Родная моя деревня носит громкое название Гиперборея. Так называлась древняя страна, жалкими потомками которой мы являемся. Её жители поклонялись одному богу, живущему в небесах и дали миру письменность. В основе любых азбук гиперборейские буквы, так что мне, освоившему в детстве грамоту, доступны любые книги в этом мире. Да и грамотностью хвалиться у нас всё равно, что хвалиться наличием двух рук или двух ног. В самой дальней деревне, в самой захудалой избе уж с десяток-то книжиц завсегда отыщется. Так что, больше половины моего скарба, взятого из дому, составляли книги.
Я вышел за околицу, даже не оглянувшись на деревню, где прожил 16 лет и два месяца. Остановившись, долго смотрел на лес, поднимавшийся всё выше, туда, где Небесные горы устремляются к небу. А там по древним поверьям моего народа живёт Тот, кто создал всю эту землю. Вот по лесу я буду скучать. Хотя именно он забрал у меня родителей.
Я уже знал куда направлюсь. На юго-западе в Последних землях стоял город Ультидад. В одной из книг я читал о нём. Он стоит больше тысячи лет на самом конце Последних земель, на берегу океана Тьмы. В древности он назывался Грандад, да и океан носил название океана Света. Город был крупнейшим портом на побережье, там проживало более двадцати тысяч жителей - торговцев, моряков, поэтов и художников... Пока не случилась Великая катастрофа. Сейчас там согласно разнарядке Высшего Совета всего двадцать девять сотен, как и во всех городах Последней цивилизации. Кроме этих скудных сведений в книге была картинка - мощёная крупным булыжником площадь, заканчивающаяся высоченной башней, шпиль которой устремлялся к небесам. Именно башня поразила меня, привыкшего к приземистым избам родной деревни.
Ещё я читал, что в землях Последней цивилизации используют небольшие кругляши из металла, которые тамошними жителями именуются монетами или деньгами. Когда-то и в наших землях пользовались ими. На деньги можно было выменять всё что угодно - от еды до скаковой лошади. Но вот уже пятьсот лет мы не пользуемся деньгами. Это привилегия жителей Последней цивилизации.
- Храбр! Погоди!
Я оглянулся. По узкой тропинке меня догонял Неждан, мой товарищ, с которым провели мы неделю в горном лесу во время первой ступени посвящения. Делили добычу, согревали друг друга холодными ночами, прикрывали друг друга во время схватки с лесными кровососами.
Он, подбежал ко мне, тяжело дыша.
- Вот возьми.
На мою ладонь легла круглая блестящая монета.
- Говорят, в Последних землях без этой штуковины шагу нельзя ступить, - виновато улыбаясь, произнёс Неждан.
- Спасибо друг!
Я обнял его за широкие плечи. И обернувшись перед поворотом, я видел, что он всё стоял и смотрел мне вслед. Больше никто из земляков провожать меня не вышел. Наш дом стоял на отшибе и был бельмом в глазу каждого из старейшин. Потому что был тридцатым по счёту. А это не приветствовалось в Высшем Совете Последней цивилизации.
Я шагал по горной тропинке до самой темноты. Заночевал под разлапистой елью, даже не разжигая огня, укрывшись шкурой горной кошки. Шесть лет назад оголодавший зверь прыгнул на моего отца с дерева. В последовавшей схватке родитель мой сразил её тем самым булатным ножом, который сейчас спрятан за голенищем моего сапога.
Лишь забрезжил рассвет, я снова был на ногах. Пожевав краюху домашнего хлеба и запив её водой из ручья, двинулся дальше. И уже вечером пришёл в единственное городище в наших землях. За ним начинались Последние земли. Там-то я и узнал, что до Ультидада три дня пути, но не пешком, а в дорожной кибитке. В большую крытую холстом телегу помещалось двадцать девять путников. И за место на жёсткой скамье я должен уплатить вознице 29 циво, так назывались деньги Последней цивилизации. Я также выяснил, что монета, которую дал мне Неждан, была достоинством в 20 циво. Следовательно, мне не хватало девять.
На следующее утро, сгорая от стыда, я встал на местном базаре в торговых рядах. Слева от меня стояла женщина средних лет с пучками свежей зелени, которую она время от времени окропляла водой. Справа сердитый старик выложил свежепойманную рыбу. Я же положил на прилавок книгу " 29 легенд и преданий Небесных гор", которую через полтора часа позорного стояния купила молодая мамаша с пятилетним сыном за 10 циво. Таким образом, деньгами на проезд до Ультидада я был обеспечен.
В четыре пополудни я уже стоял в очереди на крытую повозку, запряжённую тройкой мощных буцефалов. Эта специальная ездовая порода, предназначенная для преодоления крутых подъёмов, была выведена лет пятьсот назад в Небесных горах.
Возница демонстративно скучал, ожидая пока соберутся нужные двадцать девять пассажиров. Ожидание длилось не менее часа. Наконец, возница отвлёкся от созерцания горных пейзажей, пересчитал корявым пальцем очередь, и откинул полог повозки. Получив сдачи мелкую монетку в один циво, я уселся на жёсткую скамью, к счастью у самого борта. Соседом моим оказался тучный крестьянин с телом, напоминавшим пивную бочку. Усевшись, он крепко прижал меня к борту, распространяя к тому же сильный запах чеснока и лука. Щёлкнул бич возницы, и мы тронулись в неблизкий путь.
Глава 2.
Через два часа жуткой тряски по отвратительной дороге всё мое тело, казалось, являло сплошной синяк. Мне даже показалось, что я стал негромко постанывать. А ведь ехать предстояло целых три дня! К тому же на жарком августовском солнце нагрелась холстина, натянутая на обручи и в нашей повозке стояла одуряющая жара. Да и за отсутствием оконцев не было возможности любоваться "проплывающими" мимо живописными пейзажами.
Мой толстяк-сосед бросал на меня настороженные взгляды. Затем достал из дорожного мешка, который держал на коленях, флягу из буйволиной кожи.
- Глотни сынок отвара из морфей-травы. А то вид у тебя как у новорождённого телёнка, которого оторвали от материнского вымени. Видать, с непривычки. Я-то к дочерям каждый месяц в Промедад езжу.
Я, поблагодарив, взял протянутую флягу, сделал осторожный глоток.
- Пей, как следует! Ехать-то, почитай, всю ночь.
Послушавшись совета этого бывалого путешественника, сделал пару хороших глотков. На вкус это пойло было не очень, но желания выплюнуть его на дно повозки не вызывало.
Мне снились родители, молодые и красивые. Два моих брата и сестра. Мы все сидели за праздничным столом, лица моих родных светились радостью и весельем. Но тут опустился густой туман и скрыл их от меня. А когда туман рассеялся, я увидел, как отец с матерью встали из-за стола и, взявшись за руки, направились к лесу. Братья с сестрой пошли в противоположную сторону. Меня охватило отчаяние. За кем бежать, родителями или малышами? Но затем я вдруг обнаружил, что не могу встать из-за стола. И вдруг плотная и густая тьма опустилась на землю. И из этой тьмы за мной следил кто-то невидимый. Я попытался разорвать оковы охватившего меня ужаса и со стоном, прилагая невероятные усилия начал вставать...
- Эй, милаай! Ты чего?
Я открыл глаза. Мой сосед тряс меня за плечо.
- Приснилось али что дурное?
Всё тело моё было будто опутано крепкой паутиной, я с трудом смог пошевелиться.
- Сколько я проспал?
И словно ответом на мой вопрос был крик возницы:
- Подъезжаем к Промедаду!
Ого, значит, спал я более двенадцати часов! Ай да морфей-трава!
- Ты во сне кричал, - стал рассказывать мой сосед. - Имена какие-то называл.
Вскоре копыта буцефалов застучали по деревянному настилу.
- Проезжаем мост через реку Сентро, - отметил крестьянин.
Через некоторое время копыта зацокали уже по булыжной мостовой.
Я помог своему доброму соседу вынести вещи из повозки. Над городом нависло свинцовое небо. Дома было не выше двух-трёх этажей, но за всю свою жизнь я и таких не видел. Повозка стояла на центральной площади города, а рядом возвышалась башня. Я, задрав голову, рассматривал шпиль, устремившийся к небу.
- Что, лесной житель, не видал в своих чащобах таких-то избушек? - с усмешкой спросил меня крестьянин.
Я без улыбки посмотрел на него и ответил:
- В Ультидаде-то повыше будет.
- В Ультидаде, - посерьёзнел толстяк, - там много, чего нашему брату-лапотнику и не снилось. Повозка здесь час стоять будет, добирать пассажиров, так что у тебя есть время прогуляться по городу.
А тут подошли три его дочки с мужьями, и мы стали прощаться. Он с какой-то грустью посмотрел на меня и сказал напоследок:
- Ты там, в Ультидаде, поаккуратней.
И не успел он отойти со своими родственниками, как ко мне подбежал парень немного младше.
- Не желаешь подняться на башню. Всего-то за один циво.
Я нащупал в кармане монетку. Взглянул на возницу.
- Давай, парень! - ободряюще сказал мне он. - Времени целый час.
- А ты что, - спросил я местного зазывалу, - за этот циво на себе меня наверх понесёшь?
- Ещё чего! Десять минут ты можешь наслаждаться видом нашего славного города, и десять раз ударить в кампану.
Я читал про эту кампану, устанавливаемую на башнях. Раньше они были и моей земле. И назывались колоколами.
Вид с высоты птичьего полёта был достоин наслаждения, и стоил жалкой монеты. К тому же я сэкономил массу времени, не стаптывая башмаки по брусчатке, а опершись о перила, не торопясь, обозревая городские красоты. А потом взявшись за толстый пеньковый канат начал раскачивать тяжёлое било, и над Промедадом поплыл густой колокольный звон.
Глава 3.
Следующим моим соседом до самого Ультидада оказался 13-летний парень. Звали его Красимир. Своё гиперборейское имя он охотно объяснил тем, что отец его уроженец Небесных гор, хотя мать была из Промедада.
- Жалко, что здесь нет окон. Отец как-то раскошелился и купил мне место в настоящем дилижансе с окнами, так что я много чего повидал. Правда обошлась папе эта поездочка в 58 циво.
Мальчишка мне понравился, и я заговорщицки подмигнул ему.
- Мы тоже с тобой сделаем небольшое окошко. Только чтобы никто не знал, а то за порчу повозки с нас потребуют деньги, а у меня их нет.
Отцовским ножом я сделал в холстине незаметный надрез, и мы с моим новым приятелем через каждый час менялись местами, чтобы полюбоваться на окрестности, да и глотнуть свежего воздуха. И что самое интересное, я напрочь забыл про отвар из морфей-травы.
Величественные, поросшие густым лесом горы давно закончились, вокруг была степь с редкими перелесками. На следующий день на горизонте появились невысокие горы, но не такие как у нас. Безлесые и каменистые, они напоминали мне шишки на голове деревенского старейшины Тверда. Да и воздух стал каким-то другим.
- Морем пахнет, - потянул ноздрями Красимир.
И вот после трёх часов тряски по каменистой дороге мы выехали к воде. Мой сосед, чья очередь была любоваться дорогой, великодушно уступил мне место у борта. Не преминув при этом похвастаться, что он едет по этой дороге второй раз. Я поинтересовался, где его родители.
- Я еду один, - не без гордости заявил Красимир. - У меня в Ультидаде старший брат. И в прошлом году ездил без родителей.
И уже другим тоном спросил меня:
- А, правда, что небесногорцы с 12 лет уходят на много дней в лес?
- Ну, не на много, - отвечал я, - а всего на неделю.
- Но там же дикие звери! - воскликнул мальчишка.
Вместо ответа я достал из-за голенища отцовский нож, и пока этот городской недоросль с восхищением рассматривал его, рассказал о том, как сражался со стаей лесных кровососов. Звери эти не отличались большими размерами, всего-то с домашнюю кошку, но злобы и жажды крови в них было хоть отбавляй.
- А что ты слышал об Ультидаде? - вдруг перебил меня Красимир.
- Очень немного. Башня там высокая на центральной площади.
- Значит, ты ничего не знаешь о двадцати девяти псах Преисподней?
- Это что, какая-то местная легенда?
На лице подростка мелькнула горькая усмешка взрослого, повидавшего жизнь человека. Но я уже вовсю смотрел в дыру в холстине. Столько воды я не видел в своей жизни! И над всей этой свинцовой гладью висело бледное светило. Я догадался, что при более скудном освещении вода океана кажется чёрной как сажа. Отсюда, наверное, и название - Океан Тьмы.
Иногда из воды возвышались скалистые островки, а в небе носились морские птицы, названия которых я не знал.
Дорога пошла вверх, буцефалы медленно, но верно тащили повозку с тридцатью людьми в гору. Подъём то увеличивался, то становился более пологим, и так мы ехали часа три. Наконец, повозка остановилась, хотя в дырку никакого города я не увидел.
- Ночлег! - раздался зычный голос возницы.
Вот тебе на! Три дня мы ехали почти, не останавливаясь, если не считать часа в Промедаде, да пары коротких остановок чтобы напоить буцефалов. Даже спал наш возница не отпуская вожжи. А тут вдруг ночлег. И это, если верить Красимиру тогда, когда мы почти приехали.
Когда я выбрался из повозки, то обнаружил, что мы на небольшом плато. А с него открывался великолепный вид на город Ультидад. Погружающееся в океан светило отражалось в куполах зданий, разноцветных окнах городских домов. Высоченная башня на центральной площади подобно сталактиту в небесногорских пещерах устремляла свой шпиль к серо-голубому небу. Зрелище было настолько впечатляющим, что я застыл у самого края крутого обрыва с открытым ртом.
- Нравится? - спросил подошедший Красимир.
- Неужели в городе всего двадцать девять сотен жителей? Отсюда сверху он смотрится таким огромным.
- Двадцать девять сотен постоянно живущих, - ответил парнишка, - ещё столько же приезжих на временную работу и ещё двадцать девять сотен несущих здесь службу по поручению Высшего Совета. Да рыбаки, которые каждый день доставляют в город дары океана.
- Мне кажется, здесь не мешая друг другу, запросто могут жить тысяч сто.
- Раньше так и было. Ещё лет сто назад здесь проживало двести тысяч жителей. Сейчас две трети домов в городе пустуют.
- Именно поэтому вашу цивилизацию называют последней, - горько произнёс я.
- В Высшем Совете считают, что чем меньше людей, тем живут они лучше.
- Ну, согласно их логике, лучше всех будет жить последний оставшийся на этой земле человек.
- Правильно, - отвечал Красимир, - ему не с кем будет ссориться.
- Но и некого любить.
Мальчишка с удивлением посмотрел на меня.
В это время пассажиры нашей повозки разожгли костры, около которых расположились, готовясь к ночлегу. Кто-то доставал припасенную снедь из дорожных мешков, кто-то пристраивался ближе к огню, готовясь ко сну. Вместо дров тут были сложены в огромную кучу древесные камни, видимо повозки останавливались на ночлег здесь постоянно.
Мы с Красимиром приготовили себе аккуратную кучку этих горючих камней, я достал кресало. И уже вскоре сидели, глядя на весёлые языки пламени, и жевали вяленое мясо горного козла.
- Скажи, Красимир, до города рукой подать. Почему мы остановились всего в часе пути?
- Ты действительно ничего не знаешь о двадцати девяти псах Преисподней.
- Нет. Ты ведь мне так и не рассказал.
- О, ты был увлечён морскими видами, что едва ли услышал бы меня.
- Но сейчас-то самое время послушать твою историю.
Глава 4.
- В Ультидаде крупнейшая библиотека, - начал свой рассказ Красимир. - Другой такой ни в одном из городов Последней цивилизации нет. Я там прочёл одним махом книгу по истории города. Но когда, в прошлом году я первый раз приехал в этот город, ничего о нём не знал. Только картинки видел в каком-то справочнике по архитектуре.
Год назад мы подъезжали к городу часа за два до заката, поэтому не ночевали на горе Салвадор.
- Погоди, - перебил я, - кажется, Салвадор на древнем языке последнеземельцев означает спасение.
- Скорее спаситель, - ответил Красимир, и во взгляде его мелькнуло что-то похожее на уважение.
А меня посетила мысль, что всё-таки приятно беседовать с начитанным человеком. Пусть ему даже всего 13 лет.
- Всех пассажиров высадили на центральной площади у самой высокой башни города, - продолжал Красимир. - Мой старший брат, который должен был меня встретить, что-то задерживался. Через короткое время я почему-то оказался на площади совершенно один, но даже не заметил этого. Задрав голову до ломоты в затылке, я рассматривал шпиль башни Последней Цивилизации.
Так вот как она называется, подумал я, слушая своего спутника.
- Затем повернул голову налево и увидел зрелище, заставившее меня забыть о башне. Светило, как раскалённая в сильном огне монета достоинством в сто цивов, медленно опускалась в океан, прочертив по свинцовой глади золотую дорожку до самого берега. Я потерял счёт времени и едва очнулся от окрика. Мой брат звал меня. Он был сердит и напуган.
- Идём скорее, Красимир! Нам ещё надо добраться до дома.
От моего гиперборейского отца мне досталась черта характера, которая среди людей Последней цивилизации считается скверной; я не умел скрывать свои чувства. Мой родной брат Рамос не видел меня целый год, но даже не поздоровался, уж не говоря о братских объятиях. Об этом я прямо и заявил ему. Но он одной рукой подхватил мой дорожный мешок, другой крепко взял меня за руку.
- Идём, нам надо быть дома до захода.
А я-то собирался полюбоваться на закат, стоя на берегу!
Мы быстро шли, почти бежали по старинным ультидадским улочкам, освещаемыми предзакатными лучами. На лице брата я читал нескрываемую тревогу, почти страх. Я быстро передвигал ногами, не смотря по сторонам, хотя окружающее великолепие прямо так и бросалось в глаза. Редкие прохожие также торопливо полубегом-полушагом либо попадались навстречу, либо обгоняли нас.
- Немного осталось, - тяжело дыша, сказал Рамос. - Завернём вон за тот угол, а там с сотню шагов и дом.
Как только мы завернули за угол, над городом поплыл звон кампаны. Он напоминал похоронный, моё сердце, будто кто-то сжал невидимой рукой, а внутри росло чувство страха и тревоги.
С первыми ударами кампаны брат бросился бегом, гремя деревянными башмаками по брусчатке. Моя рука была в его руке, и мне ничего не оставалось, как последовать его примеру. Большой трёхэтажный дом занимал около тридцати пасо квартала.
Мы подбежали к массивной деревянной двери, обитой металлическими полосками
- Чонита! - закричал Рамос. - Открывай!
За дверью нас ждали. Чонита, моя золовка, распахнула дверь, и мы буквально ввалились внутрь. Рамос уронил мой дорожный мешок на пол и, пока его жена запирала дверь аж на три засова, обессиленно опустился на пол.
- Почему так долго? - спросила Чонита.
- Красимиру вздумалось полюбоваться на закат, - устало ответил брат.
Я хотел было сказать, что он сам задержался и как только нашёл меня, мы немедля отправились домой, но наткнулся на предостерегающий взгляд. Мы с Рамосом, несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте, всегда понимали друг друга с полуслова, поэтому я понял, что лучше сейчас промолчать.
Чонита с лёгким укором посмотрела на меня. Потом будто спохватилась.
- Так ведь он не знает.
- Не знает, - согласился брат.
- Чего я не знаю? - не выдержал я.
- Надо показать мальчику, - тихо сказала золовка.
Рамос поднялся.
- Пока Чонита накроет на стол, я должен тебе кое-что показать, чтобы отпали все вопросы. А всё остальное завтра ты найдёшь в городской библиотеке.
Он подошёл к окну, забранному массивной металлической решёткой.
- Я бы сначала хотел увидеть племянника.
- Успеется, - ответил брат, - это важнее.
И он повёл меня вверх по узкой винтовой лестнице. Мы вышли на плоскую крышу, и брат подвёл меня к краю, огороженному железным парапетом, доходящим мне до середины груди.
- Стой и смотри!
Я стоял и смотрел на пустую улицу тремя этажами ниже, отмечая детали, бросающиеся в глаза. Во-первых, окна первого и второго этажей близстоящих домов были забраны толстыми металлическим решётками. Они были плотно закрыты, несмотря на то, что стоял тёплый летний вечер. Во-вторых, улица была пустынна. Ладно, люди; жители моего родного Промедада тоже любят сидеть по вечерам дома, ужинать, рассказывать своим детям сказки на ночь...
Но где праздношатающаяся молодёжь, где стража, обходящая улицы?
Я поднял голову к темнеющему небу. И где, интересно, птицы?
Тьма овладевала городом, и никто не зажигал уличные фонари.
Я так и не понял, откуда они появились. Какие-то существа, по виду звери, так как передвигались они на четырёх конечностях, стремительно пронеслись подо мной. Я даже не успел разглядеть, как следует, и стая скрылась за углом. Но даже на крыше трёхэтажного дома я почувствовал зловоние, исходящее от этих тварей. Так пахнет на скотобойне, это был запах крови и вываленных наружу внутренностей. И так пахнет настоящий ужас, не то щекочущее чувство, которое мы испытываем, слушая страшилки на ночь, а именно настоящий, животный ужас.
Пасо - старинная испанская и португальская мера длины, равная 1м.39 см.
Глава 5.
Красимир замолчал, глядя, как огонь пожирает древесные камни.
- Я стоял, вцепившись в ограждение, и даже не сразу почувствовал, как рука брата сжала моё плечо.
- И вот так каждую ночь, - тихо произнёс Рамос, - как только заходит солнце, эти твари носятся по городу, и я не завидую тому, кто в это время окажется на улице.
- Ты уже два года здесь, Рамос, - я, наконец, оторвался от созерцания пустой улицы, - письма от тебя приходят раз в два месяца. Отец всегда просит меня почитать их ему и матери. Но ни в одном из писем ты не писал об этом.
- Я писал, Красимир. В первом письме. Но вы его так и не получили. А на следующий день, после того, как я отправил в Промедад письмо, меня вызвали в управление корпуса стражей Ультидада и провели двухчасовую беседу.
- Беседу о чём?
- О том, что твари эти являются священными для Ультидада и за пределы города не должно просочиться никаких слухов. Тем более в такой, как они выразились, неуважительной форме. При этом офицер стражи сунул мне под нос моё же письмо. По его словам, каждый, кто живёт в Ультидаде, должен испытывать священный ужас перед этими существами, которые посланы нам в наказание.
- Кто и за что вас наказывает?
Брат взглянул на меня, и в глазах его мелькнула горькая улыбка.
- Ты помнишь, отец говорил нам, что мы всегда наказываем себя сами. Наказание - результат наших ошибок. Видимо двести лет назад жители Ультидада совершили нечто такое, что привело к ночному ужасу.
Мы спустились в комнаты, где нас ждал ужин. Чонита разрешила мне подержать на руках крохотного Тристана, который вопреки своему имени улыбался мне во весь свой беззубый рот . А я смотрел на розовощекого племянника и думал, что пройдёт немного времени и он тоже узнает о ночном кошмаре города, в котором родился.
А когда я заснул на мягкой перине в одной комнате с малышом, мне приснилось, что я вышел на ночную улицу Ультидада, и входная дверь за моей спиной захлопнулась. Я в ужасе проснулся весь в поту и, всхлипывая, и не сразу сообразил, что нахожусь в уютной спальне, в доме с толщиной в полпасо стенами, а окна забраны крепкими решётками.
Весь остаток ночи я просидел у окна, глядя сквозь прозрачную слюду и прутья решётки на пустынную улицу. Где-то под утро, когда глаза начали слипаться, я увидел зверя. Сначала подумал, что чудовище мне снится. Протёр глаза, но тварь, стоящая посреди улицы не исчезла. Превозмогая отвращение и ужас, я приник к окну. Назвать это существо псом, а именно псами Преисподней именуются в книгах эти носители ночного ужаса, мой язык не смог. Они совсем не походили на тех милых гиперборейских или равнинных пёсиков, с которыми люди ходят на охоту или пасут скот. Во первых тварь была бесшерстной. Под серой пупырчатой кожей перекатывались мышцы. Голый отвратительный хвост доставал до земли и заканчивался круглым кожаным утолщением, из которого в разные стороны торчали острые шипы. Когда зверь разинул пасть, я увидел там всего четыре клыка; по два вверху и внизу. Мутные глаза с тёмно-красными зрачками излучали жажду. Позднее в книге я прочитал, что это была жажда крови, ибо кровь эти существа любят больше мяса. Она даёт им силу.
Между тем зверь поднял к тёмному небу отвратительную морду и завыл. От воя этого кровь застыла в моих жилах, я не выдержал и зажал уши ладонями и зажмурился. А когда открыл глаза, улица была пуста. Обессиленный свалился я на свою постель и забылся сном тяжёлым и без сновидений, проснувшись лишь к полудню.
Красимир поднялся, чтобы выбрать из большой кучи пару горючих камней. Я тоже встал размять ноги. Подойдя к обрыву, вгляделся во тьму, где смутно угадывался Ультидад. Представил себе псов Преисподней, рыскающих по улицам города в поисках жертвы. И к удивлению обнаружил, что не испытываю страха. Многодневные блуждания по Небесным горам закалили меня, да и текла во мне кровь гиперборейцев - храбрых воинов, опытных охотников, трудолюбивых земледельцев и искусных мастеров. А что такое город с его домами и улицами? Неужели он опасней горных круч, бурных рек и непроходимых лесов?
Я достал из-за голенища отцовский нож и представил, как перерезаю глотку псу из Преисподней, и его горячая кровь впитывается в землю.
Тристан означает грустный.
Глава 6.
Лишь только край светила показался из-за скалистых гор, возница зычным окриком стал будить пассажиров. Помятые ото сна люди выстроились в очередь к небольшому водопадику. Кристально чистая вода падала с высоты двух пасо в каменное углубление, у которого одновременно могли умываться не больше трёх человек. Когда подошла наша очередь, мы с Красимиром с удовольствием омыли лицо и шею этой освежающей влагой.
Вскоре наша повозка катила по серпантинной дороге, а затем от подножия горы Салвадор мы ехали лиги три до городской стены. Глядя в дыру, я заметил, что со стороны океана оба конца стены упирались в скалу, посередине которой чернел овальный проход.
- Видишь скалу? - спросил меня Красимир. - Это и есть Преисподняя.
- И оттуда после захода солнца вырываются в город псы? А замуровать её нельзя?
- И оставить горожан без еженощного священного ужаса?
Какое-то время мы ехали вдоль городской стены на восток, и вскоре всё в ту же дыру я увидел огромные ворота, высота которых была не меньше восьми пасо, да и ширина достигала, наверное, четырёх. Ворота (позже я узнал, что назывались они Восточными) были настоящим произведением искусства ультидадских мастеров. На отполированную до блеска поверхность из гиперборейского кедра была прибита огромными заклёпками ажурная металлическая решётка. Её прутья были сделаны в виде двух псов Преисподней. Это с внешней стороны. А с внутренней была выкована та самая башня Последней цивилизации. Это я увидел позже, когда прогуливался по городу. А сейчас наша повозка приближалась к Восточным воротам, громыхая на каменистой дороге, и псы Преисподней, скаля железные клыки, словно приглашали нас в город. Чтобы не выпустить обратно.
Повозка остановилась, сквозь дыру в холсте я видел аккуратную брусчатку и подножие башни. Я повернулся к Красимиру.
- Надеюсь, ты составишь мне компанию, когда я захочу подняться на башню?
- А ты хочешь?
- Да хоть сейчас. Только сначала денег заработаю.
- У меня есть деньги, - улыбнулся парень.
Мы бросили свои дорожные сумки у входа, и Красимир достал мешочек с монетами.
- Только один уговор, - сказал я, - как только заработаю, верну тебе деньги.
Мальчишка заплатил привратнику целых шесть циво за двоих.
- Это грабёж! - возмутился я. - В Промедаде подъём стоил всего одну монету.
- Ну, так там и башня в три раза ниже, - невозмутимо ответил привратник.
Но как только мы поднялись наверх, я забыл обо всём. Вид был такой, что дух захватывало! Я никак не мог оторвать взора от бескрайнего океана. Серая гладь воды, освещённая стоящим в зените светилом, и редкие скалистые островки со скудной растительностью.
- Вон порт, - ткнул Красимир пальцем туда, где виделись мачты кораблей и многочисленные одноэтажные строения, - между прочим, самый большой во всех землях от Небесных гор до океана Тьмы.
А я вспомнил виденную в детстве картинку Гипербореи Северной - древней морской столицы некогда существовавшего государства. Славной страны моих предков. Там-то порт был побольше ультидадского!
Я смотрел на городские улицы, по которым сновали редкие прохожие, с высоты ста пасо казавшиеся мне муравьями.
С востока к долине, где стоял город, подступали скалистые горы. А вон там, на северо-востоке была моя родина. Я вглядывался туда, словно пытаясь увидеть за нагромождением камня могучие горы, покрытые густыми лесами.
Однако, пора было спускаться на землю.
Внизу моего попутчика уже ждали. Среднего роста молодой мужчина с широкоплечей фигурой типичного гиперборейца, но с утончённым лицом представителя Последней цивилизациию. Нетрудно было догадаться, что это Рамос - старший брат Красимира. Уж больно явно проступала в его облике смесь кровей двух народов.
Он обнял брата одной рукой, одновременно кивнув мне и выдав дежурную улыбку, которая среди жителей западных городов считается обязательной для проявления вежливости к любому незнакомцу.
- Где твоя поклажа, Красимир? - спросил Рамос.
И тут выяснилось, что ни моего дорожного мешка, ни кожаной сумки Красимира на том месте, где мы их оставили, не оказалось. На наш вопрос привратник башни неопределённо пожал плечами:
- Прогуливалась здесь какая-то шпана, - наконец, снизошёл он до ответа.
Рамос разразился гневной тирадой в адрес своего беспечного младшего брата. Оказывается, отец положил в багаж подарки для него, внука и невестки.
А я вдруг вошёл в то состояние, когда прошедшей ночью стоял на обрывистом краю горы Салвадор и пытался во тьме разглядеть город. Подошёл к месту, где мы оставили наши вещи. Опустился на корточки и положил ладонь на холодный камень брусчатки. Затем подошёл к привратнику и не сразу поймал его взгляд.
- Куда они пошли?
- А мне почём знать!
Не сводя глаз со стража башни, я достал отцовский нож и щёлкнул ногтём по бритвенно острому лезвию. В лице привратника поубавилось надменности.
- У вас очень красивый указательный палец, - как можно дружелюбнее произнёс я. Думаю, вы не будете возражать, если я заберу его себе. На память.
Мужчина указал этим самым пальцем в узенький проулок. При этом рука его дрожала.
- Ждите меня здесь! - крикнул я братьям уже на бегу.
Проулок вывел меня на широкую улицу и поставил перед выбором. Куда бежать; направо или налево? Я посмотрел налево и тут же перед глазами возник вид городских улиц с высоты птичьего полёта. Если я побегу налево, то улица плавно закругляясь, выведет меня обратно к башне, вспомнил я. Поэтому бросился направо.
Мчась по улице, я высматривал похитителей, но заметил их, должно быть, чудом. Вернее, боковым зрением, когда уже почти пересёк перекрёсток с улочкой, спускающейся к океану. Заметил-то я сначала не их, а свой видавший виды дорожный мешок, который в этом чопорном городе, наверное, ни у кого и не встретишь.
Их было трое. Долговязый мужик и два подростка, лет двенадцати. Взрослый тащил тяжёлую сумку Красимира, а мальчишки держали с обеих сторон мой мешок.
За десять пасо до них я перешёл на шаг, чтобы немного отдышаться. Затем догнал долговязого, достал из-за голенища нож и несильно ткнул вора под лопатку. Он попытался вывернуть в мою сторону свою длинную и худую шею, и я нажал на рукоять чуть сильнее. На светлой рубахе проступило маленькое красное пятнышко.
- Поставь чужую сумку на место, - тихо произнёс я.
Его малолетние подельники оглянулись на нас. Мгновенно оценили положение и приняли единственно верное решение; бросили мой мешок на мостовую и кинулись прочь.
А я одной рукой уцепил долговязого за пояс его штанов и, не убирая руку с ножом от спины, велел взвалить на плечо брошенный мешок.
Я увидел, как разинули рты привратник и братья, когда увидели меня сопровождающего высокого мужчину, изнывающего под грузом поклажи.
- Сюда, пожалуйста, - ткнул я в место у башенной стены, куда мы час назад беспечно бросили свой багаж.
И лишь после того, как долговязый положил наши с Красимиром вещи на брусчатку, я убрал свой нож от его спины.
А этот пройдоха обернулся ко мне с гнусной ухмылкой и произнёс:
- С тебя пять циво, парень.
Пока я думал, что ему на это ответить, к нам подскочил Рамос и сгрёб похитителя за ворот рубахи.
- Я из тебя сейчас всю душу вытрясу!
- Эй, эй, - закричал привратник, выбегая на улицу, - думаю, не стоит привлекать городских стражей. Вещи снова на месте. Этот, - он кивнул на долговязого, - будет всё отрицать, а вас, уважаемый, могут привлечь за насилие.
Рамос развернул незадачливого вора и дал ему хорошего пинка по костлявому заду. Через пару мгновений долговязого и след простыл.
Глава 7.
Брат Красимира подошёл ко мне и протянул руку. Его рукопожатие было крепким, гиперборейским.
- Ты первый раз в Ультидаде? - спросил он.
Я кивнул.
- Тебе есть, где остановиться?
- Я слышал, здесь нужны рабочие руки.
- А что ты умеешь делать?
- Почти всё, - ответил я и добавил: - Всё, чтобы не пропасть в лесу.