Аннотация: Вечные вопросы требуют как минимум серьезных ответов. Но иногда страсть заходит слишком далеко, делая впечатлительного влюбленного настоящим безумцем.
В этом рассказе нет имен. Не в именах суть. Вы вполне можете придумать их и сами, ведь у каждого была когда-то первая любовь.
1
Должно быть, Господь Бог благословил первую любовь. Как иначе объяснить неудержимый порыв, головокружительный всплеск эмоций, слёзы радости и сладкий стон, от которого что-то внутри тает как воск? Должно быть, Господу Богу не угодно, чтобы мы искали счастье в других объятиях, топили свою душу в бесконечной череде глупых интрижек, романов, измен и предательств. Господь Бог желает видеть нас счастливыми в безгрешной и чистой первой любви. Как иначе объяснить трепет в груди и дрожь в руках при виде старой фотографии - безмолвной свидетельницы давно прошедшего счастья? Как объяснить внезапное волнение, дикую тоску и острую-острую боль при мысли о том, что она где-то с другим, что она сменила уже не одного любовника, далеко не одного? Как объяснить то, что память бережно хранит симпатичную молодую девчонку с пучком светлых волос и наивным взглядом голубых глаз? Как объяснить, что пальцы сами сжимают непонятно откуда взявшийся нож и колют, режут, давят?..
2
Я коротко выругался и раздражённо отшвырнул газету, вместо того, чтобы аккуратно сложить её и добавить в стопку. Какая тут аккуратность, когда сукин сын буквально на днях успешно замочил Двенадцатого, моего предшественника. И теперь уже не нужно быть пророком, чтобы догадаться, кто будет следующим.
В комнату вошла моя жена - короткий халатик, волосы до плеч, слегка усталая улыбка - и зачем-то устроилась рядом, совершенно игнорируя тот очевидный факт, что я сейчас не в духе и хотел бы недолго побыть в одиночестве, спрятаться в собственных мыслях от её назойливого внимания хоть на короткое время (впрочем, женщины ведь всегда умеют пренебрегать очевидным). Мне отвлечённо подумалось: сколько семейных ссор случается только из-за того, что супруги слишком много времени проводят вместе, элементарно утомляясь обществом друг друга. А ведь последние несколько месяцев я из кожи вон лез, чтобы отвлечь её от того, о чём говорили в нашем городе если не все, то многие, и, благодаря моим чаяниям, она оставалась, наверное, единственной, почти ничего не знающей обо всём этом.
Странно, но легавые до сих пор не вычислили систему его действий, хотя я был уверен, что это лишь вопрос времени: на дело, как я слышал, бросили лучшие силы. Конечно, догадаться об этом постороннему человеку было нелегко, но всё-таки если собрать круг общих знакомых жертв за последние пять-десять лет, то кое-какие лица встретились бы слишком много раз для простого совпадения.
- В последнее время ты какой-то задумчивый и раздражённый, - полувопросительно заметила моя супруга, после того, как некоторое время с неприкрытым вниманием изучала моё лицо, хотя и знала прекрасно, что эта её привычка раздражает меня чрезвычайно. - Тебя что-то беспокоит? Или, точнее, что тебя беспокоит?
Я фыркнул, попытавшись вложить в этот короткий звук сразу несколько чувств - от высокомерного мужского пренебрежения к женщинам вообще до моего личного презрительного отношения к её беспокойствам обо мне, - но у меня получился лишь какой-то неопределённый всхлип - так, жалкий пук вместо боевого клича. Вот вам и вся мужская борьба за независимость.
- Все мы слегка "на взводе" в последнее время... Жизнь нервная, - попытался отмахнуться я, думая о том, что, будь у неё такая возможность, она с пинцетом и лупой в руках ковырялась бы ежедневно в моих внутренностях - именно так она ковыряется в моих чувствах, моих мыслях, малейших нюансах моего настроения. Господи, я понимаю - это брак, да, мы супруги, но право интеллектуальной собственности на мысли и эмоции должно ведь оставаться в силе, не так ли?
- Жизнь бывает и другая, - промурлыкала она, придвигаясь поближе, - и ты это знаешь.
Безнаказанно пользуясь тем, что она в данный момент не может видеть выражения моего лица, я в ответ слегка поджал губы: близость к ней давно уже перестала приводить мою кровь в движение.
Она слегка откинулась назад, улыбнулась спокойной улыбкой, возможной только у замужней женщины с двумя детьми, и провела рукой по моей бороде. Я захотел поцеловать её, сделать ей маленькое одолжение, раз она настроена игриво, и потянулся даже, но она вдруг принялась (эта смена настроений иной раз просто бесила меня) пространно рассказывать о своих планах устройства на работу, дабы - это легко читалось между строк - внести свою скромную лепту в семейный бюджет. По этому поводу могу лишь заметить, что зарабатываю я не так уж мало, по нашим трудным временам, да ещё и подрабатываю вечерами. У нас отличная квартира, довольно новая иномарка, забитый (всяким малосъедобным дерьмом, как уверяет моя искушённая в кулинарных вопросах жена) холодильник. Но женщинам ведь всегда будет мало.
С чистой совестью я переключил свое внимание с её слов и её самой на этого маньяка. Подумать только! - я один знаю, кто он. Я один вычислил его.
Конечно, я мог бы сообщить следователям, - это здорово ускорило бы дело, если не сказать, что это сдвинуло бы его с мёртвой точки. Не знаю, почему я не торопился, ведь речь теперь зашла о моей шкуре, а я всегда проявлял щепетильность в таких вопросах. Наверное, я просто считал это чем-то вроде семейного дела и не хотел чужого вмешательства, копания в личных чувствах близкого мне человека.
Тут мне подумалось, что наши "цветы жизни" что-то очень уж незаметны сегодня: никаких визгов, полубезумных скачек по коридору, никакого плача с взаимными обидами и апелляциями к родительскому правосудию, никаких вопросов - ничего этого в течение получаса - повод насторожиться. Пятилетние шустрые двойняшки кого угодно сведут с ума... С другой стороны, хорошо, что их двое - иногда они могут играть друг с другом, не привлекая к этому нас, родителей.
- Ты меня не слушаешь! - заявила она не просто с упрёком, а так, будто наконец-то изобличила меня в серьёзном тайном пороке.
И тут я не выдержал. Какого чёрта! Она изводит меня постоянно, достаёт по мелочам и по-крупному, а я так трепетно оберегаю её душевный покой! Не отвечая, я поднял с пола скомканную газету (тот факт, что она несколько минут провалялась там безнаказанно в присутствии моей жены уже говорит о том, насколько она была поглощена изучением моей персоны), слегка разгладил и ткнул в неё пальцем.
- Узнаёшь? - Я потряс фотографией на полстраницы.
По тому, как у неё перехватило дыхание, я понял, что она ничего не знает ни об этом, ни о предыдущих. Воодушевившись (Боже мой, в кого нас превращает брак!), я извлёк из стопки ещё несколько газет и открыл их одну за другой. Выражение её лица окончательно убедило меня в том, что она не имеет ни малейшего представления о последних событиях. В это вряд ли без труда можно поверить, но моя благоверная принадлежит к числу женщин, которые полностью игнорируют телевизор, практически не читают новостные сайты в интернете и абсолютно не интересуются местными городскими новостями. Про бумажные газеты я вообще молчу - не уверен, что она догадывалась об их существовании до этого момента.
- О Боже! - запричитала она, бегая глазами по газетным полосам. - И всё это время ты молчал! Ты... ты... ведь знал, что... Боже!..
Она заплакала, судорожно листая газеты, слёзы текли по щекам, но это её, похоже, совсем не волновало. Выглядела она совершенно ошарашенной: от былого лоска самоуверенности и снисходительности не осталось и следа. С какой-то нездоровой радостью я подумал, что не зря собирал газеты всё это время. Ещё я подумал, что бессонная ночь ей сегодня гарантирована.
- И это все? - В её голосе присутствовало удивление, как будто ей было мало! - Немыслимое совпадение. Почему они? Что это такое? Что... происходит?
- Нет, милая, это не совпадение, - торжественно объявил я, наслаждаясь её замешательством и смущением, буквально смакуя их, мысленно приговаривая: "Ну, и где теперь твоё высокомерие, милая?". - Он убивает всех твоих мужчин, отправляет их к праотцам одного за другим, строго по порядку... э-э-э... следования, насколько я могу судить, и знаешь... - я сделал паузу, собираясь сообщить ей, что не знал всех их, но догадался по тем, кого знал, что и остальные тоже отметились у неё в списке.
- Всех? - переспросила она таким тоном, что у меня внутри всё возмущенно заклокотало. - С чего ты взял, что всех? - И как только ей удавалось выглядеть надменной даже в таком виде - со слезами на глазах?
Я любил её, обожал, носил её на руках (в своё время, конечно, до тех пор, пока она не начала становиться неподъёмной - мои бицепсы ведь не увеличиваются пропорционально её бедрам), но никогда не мог простить ей, что я не первый, далеко не первый. А теперь ещё дальше... И как только она успевала совмещать всё - учебу, а потом и работу - со своими похождениями...
Женщина не может быть по-настоящему прекрасна, если в ней нет чего-то гадкого, - так, кажется, говорят французы. С этой точки зрения моя изумительна...
Я покидал квартиру в спешке - вечерняя работа всё-таки. Надо, знаете ли, как-то кормить семью. С этими любовными переживаниями я чуть было и не забыл, что меня ждёт небольшая дополнительная подработка. Мне повезло найти работу в небольшой фирме, которую устраивал мой график - вечерами и по субботам. Они платили немного, но даже немного - это больше, чем ничего. К тому же, я особо не напрягался там. Кроме всего прочего, на работе я мог немного отдохнуть от своей супруги.
Работа - работой, но одно я знал точно. Я совершенно точно знал, кого прикончил бы, если бы был этим парнем, маньяком сезона.
1
Она вышла замуж за Тринадцатого.
Должно быть, Господь Бог желал чётко показать мне, что чаша его терпения переполнена - а как иначе можно толковать это число? Господь Бог словно благословлял меня вместе с моей светлой и чистой - первой - любовью.
Я часто открываю старый потёртый фотоальбом, медленно листаю толстые страницы, смотрю на стареющие снимки... Такие знакомые, такие прекрасные черты. Боже мой, какая невинная девочка, какой нежный, чистый и открытый взгляд! Я давно уже не смотрю на неё без слез - не могу просто, не выдерживаю. Вот так сижу и пускаю сопли, словно жалкий мальчишка. Переворачиваю страницу и разглядываю другие фотки - тут мы вместе. Я, каким был в юности, - наивный, искренний, добрый, честный. С влюблёнными глазами и пустым кошельком. С тех пор многое изменилось. Она стала другой, я тоже. Верность прошлому сохранил только кошелёк. Она пошла своим путём и живёт теперь где-то и с кем-то, отдаёт себя какому-то постороннему для нашей любви человеку, а я... я даже не знаю, где я и с кем. Не то, что не знаю - не хочу знать. Да и какая разница, если не с ней? Порой я живу как в тумане, и есть только один островок, освещённый моей любовью, - она.
В моей маленькой квартирке нет зеркал, представляете? Ни одного. Я расчёсываюсь на ощупь. Я не хочу видеть себя таким, каким стал - взрослым, грубым, более опытным. Я лелею в памяти рядом с её образом свой образ и не хочу разрушать его. Господи, да я просто пытаюсь проложить дорогу в прекрасное прошлое - дорогу для нас обоих, для нашей любви. Эта дорога терниста и трудна, но я упорный и отлично знаю, что счастье иногда нужно завоёвывать. Видит Бог - я стараюсь не для себя, или, по крайней мере, не только для себя. В конце концов, я просто подтираю грязь за своей любимой, сметаю мусор, оставленный ею. Только и всего.
Я расчёсываюсь на ощупь в своей квартире.
И знаете, я почти счастлив.
Почти...
2
Это тот придурок, который был у нее первым. Это он, он. Он хочет убить всех, добраться и до меня. Он уже убил почти всех, его ничто не остановит. А я в его списке следующий.
Я нахмурился, вспомнив слова жены о том, что, мол, далеко не всех. Хм, это ведь кое-что меняет... Это разрушает логику, схему. Это превращает качественную работу в какую-то дешёвую поделку.
Я могу не знать об остальных, кто-то ещё может не знать, но почему не знает этот парень?
Или ему вполне хватает и этих?
Потом я отмахнулся. Глупые женщины вечно норовят внести сумятицу, перепутать всё, сбить с толку, одурачить.
Всё испортить.
1
Наверное, вы и сами знаете, как это происходит. Всё начинается с того, что вы зачем-то решаете перечитать какую-то старую книгу, которую прочли лет десять назад, открываете её, начинаете перелистывать страницы и вдруг погружаетесь в воспоминания; вы листаете дальше, и в памяти всплывают забытые мысли, чувства, переживания, причём связанные не с сюжетом, а с вашей тогдашней жизнью. Потом вы слышите по радио какую-то Богом забытую старую песню из того же временного периода, или по телеку идёт фильм, который вы в то время смотрели вместе с каким-то своим другом или подругой - и вот что-то щёлкает, и вы уже словно переноситесь в прошлое, которое, казалось, было... ну если не совсем забыто, то, по крайней мере, сдано в архив воспоминаний. А если ещё вдруг встречаете на улице приятеля, которого так же давно не видели, то начинаете чувствовать во всём происходящем уже какой-то мистический, высший смысл. Потом вы достаёте какие-то письма (помните, до тотальной интернетизации были такие, знаете ли, бумажные), извлекаете из какой-то дальней тумбочки старые, начинающие выцветать фотографии (снятые плёночной "мыльницей"), окружаете себя всеми этими "архивными материалами" и оказываетесь целиком в объятиях прошлого, которое поглощает, буквально опутывает вас своими нитями. Потом вы думаете, а как там поживаете сейчас она, та самая, которая каких-то десять лет назад заставляла ваше сердце учащённо биться, что (и кто) с ней сейчас? Помнит ли она о вас, а если помнит, то как именно - как своего бывшего возлюбленного или же как сомнительный эпизод из смутного и полузабытого прошлого? Почему-то это начинает волновать вас сейчас, по прошествии стольких лет...
Если все эти мысли и чувства вам знакомы, то вы поймёте, почему я в один прекрасный вечер извлёк из старой тумбочки запылённые реликвии, окружил себя ими и основательно задумался над прошлым. Я так увлёкся, что позволил прошлому заворожить и поглотить себя. И не подумайте, что с настоящим у меня всё так уж плохо, нет, дело не в этом совсем, просто прошлое... ну, оно совершенно очаровало и поманило к себе какой-то тайной, словно я упустил что-то важное однажды и только сейчас смутно начал понимать это.
Чёрт, банально, конечно, но не любовь ли - самое главное на свете? То, из-за чего стоит жить и стоит умирать? В конце концов, всё остальное - деньги, работа, брак (если он не с Той самой) - не приносят удовлетворения, разве что временное. А уж секс в сравнении с любовью - это мелкие ставки в крупной игре.
И только любовь - истинная, чистая - сверкает подобно маяку в ночном море, манит, влечёт нас к себе. Она становится огромной чертой, разломом, разделяющим прошлое на до-встречи-с-ней и после, точкой отсчёта начала новой эры.
Думая об этом, я уверенным шагом шёл по улицам, улыбаясь прохожим - и мужчинам, и женщинам. И с теми, и с другими у меня были особые отношения, дающие мне право улыбаться им.
У меня осталось одно небольшое дело с тем парнем, который должен сидеть сейчас дома. С человеком, который мнит себя её избранником, её половинкой, счастливым отцом семейства.
А он просто Тринадцатый - ни больше, ни меньше.
2
Вечерняя работа, как же!
Никакой работы не существовало и в помине. Я понял это, когда оказался на улице и вдохнул полной грудью воздух свободы. До этого, в квартире, я был абсолютно уверен в обратном. Уверен настолько, что смог бы пройти тест на детекторе, если бы это потребовалось. Собственно говоря, я и проходил его ежедневно, ведь жёны - самые строгие детекторы лжи. И я убеждал себя, увлекался идеей настолько, что буквально видел свой коллектив, мог довольно долго разглагольствовать о том, над чем работаю в настоящее время. Я мог говорить об этом до тех пор, пока жене не надоедало слушать. И всё - ради свободы, ради последнего островка независимости, ещё не захваченного моей ненасытной супругой.
1
Она отдала мне свою девственность тогда, и я отдал ей свою. Господь Бог благословлял нас с небес - улыбкой солнца в просвете облаков, шёпотом ветра в ветвях старого каштана...
А потом появился этот смазливый мудак (много позже именно его, Второго, я убил первым - и с огромным удовольствием, потому что именно из-за него мы и расстались; Боже мой, он даже не вспомнил её - причину своей смерти, - а может, не успел вспомнить: тогда я немного нервничал - первый раз всё-таки - и, возможно, поторопился и просто не дал ему времени вспомнить), после чего всё пропало, исчезло, сгорело, распалось, растворилось...
Я ходил по осенним лужам, в которых отражались только серые тучи. Я пытался понять ту, которую любил всем сердцем, пытался понять, почему она сделала так. Я был её половинкой, её рабом, её сокровищем. Но, похоже, всё это для неё мало значило...
Мне предстояло научиться жить по-другому, жить без сердца, потому что оно так сильно кровоточило, что я не мог не вырвать его с корнем...
А теперь... всё, что у меня осталось - кроме воспоминаний, конечно, - это десятка полтора старых фотографий (жуткого качества по нынешним меркам), небольшой локон её светлых волос (между прочим, на самый крайний случай, у меня ещё останется маленький шанс с магией вуду) и несколько писем-записочек с милыми рисуночками на полях (она часто рисовала их почти непроизвольно, повинуясь каким-то внутренним порывам - и таким образом, письма её почти всегда сопровождались визуальным рядом). Вы скажете: немного для того, чтобы сохранить огонь в душе и пронести любовь сквозь годы. Я отвечу: предостаточно. Моя вера, моя религия не требует большого количества символики и атрибутов. Всё самое важное всегда нематериально, как вы, наверное, знаете. Всё самое важное всегда легко помещается где-то в самой глубине, вдали от посторонних глаз. Именно это важное и являет собой суть, квинтэссенцию чувств. Именно эта суть и представляет интерес, а всё остальное - пыль.
Если бы я умел воплощать свои чувства в музыку, то написал бы сонату - грустную и прекрасную. И ни одна нота в ней не звучала бы фальшиво. А финал был бы грандиозным и непременно высекал бы огонь из сердца, как говорил Бетховен.
Если бы я был поэтом, то представил бы свету поэму, и каждая строфа в ней была бы отточена и совершенна, а каждое слово - на своём месте, потому что в качестве чернил я использовал бы кровь из собственного сердца, кровь, которая бежит и сейчас - только подставляй чернильницу и успевай записывать строки.
Но я не поэт и не композитор, и мне остается только суровая проза жизни. И я живу в этой суровой прозе, борюсь с ней по мере сил и жду. Я всегда жду чего-то. Бог ты мой, да я просто мастер ожиданий, вот кто я такой. Я жду каких-то перемен, жду (как вы уже знаете) встречи со своей любовью.
Ну, теперь-то уже недолго осталось до нашей встречи, нашей новой встречи.
И она... я уверен... она примет меня, полюбит меня снова, ведь я заслужил это право, я принёс искупление и смыл её грехи кровью. Господь, знающий толк в таких делах, наверняка даст нам второй шанс, ведь мы очистились от скверны... почти очистились, остался лишь один, но за этим дело не станет, вы уж поверьте.
Откуда-то сверху потекла вода, заставив меня поднять воротник и ускорить шаг.
Чёртов дождь...
2
Вечерняя работа, ну конечно! Мне и одной-то более чем достаточно.
На самом деле это лишь удобный предлог, чтобы спрятаться от моей любимой супруги, хоть немного побыть одному в маленькой, специально снятой для этого квартирке. Здесь минимум удобств - нет телевизора, интернета, нет нормального дивана, здесь крохотная кухня, из окон вид на стену соседского дома, а ванная комната убога до того, что в ней даже нет зеркала, представляете? Зато у этой квартирки есть одно очень важное достоинство - здесь нет также и моей благоверной. Здесь она, знаете ли, совсем не водится. И за одно это я готов терпеть некоторые мелкие неудобства.
Кроме того, теперь, когда маньяк совсем наседал мне на пятки, я мог переждать здесь более длительное время, уйти на дно, так сказать.
А может, мы могли бы... договориться с ним? Интересно, пытались ли его жертвы пойти на сотрудничество? Хотя... что они могли предложить? А у меня ведь есть кое-что для этого парня. У меня есть моя жена, которую я с радостью могу отдать ему в обмен на свою жизнь. Хм, мне подумалось, что я мог бы отдать ему её и просто так, совершенно безвозмездно. Возможно, я мог бы даже добавить что-нибудь ещё, чтобы придать сделке более привлекательный вид. А от него мне хотелось бы только одного: узнать, зачем она ему нужна? В самом деле, что он собирается с ней делать? Отстегать её плёткой? Или заспиртовать в большой стеклянной банке и разглядывать по воскресеньям? А может, сделать из неё чучело? Нет, ну, не жить же с ней нормальной жизнью, в самом деле? И вообще, перед началом своей резни следовало бы поговорить со мной... а действительно, ведь мог бы подойти и спросить: эй, старина, а стоит ли это делать, стоит ли "овчинка выделки"? Чёрт, надо быть достаточно глупым, чтобы разрушать прекрасные воспоминания юности реалиями взрослой жизни.
Хотя... А с чего, собственно, я взял, что таким странным образом этот ненасытный маньяк добивается моей дражайшей супруги?.. Может, у него на уме что-то совсем другое...
1
Пустые дни подобны пустым пакетам. Память легко спрессовывает их, превращая в пачку, вполне пригодную для утилизации. И моя месть отнюдь не наполняет их содержимым, она скорее подобна ржавой проволоке, пронзающей насквозь - она объединяет, да, скрепляет воедино, но не наполняет пустоту смыслом.
Яркий островок в прошлом и призрачный в будущем, а между ними лишь мрак и пустота.
Свет в окнах погас довольно рано.
Я прождал ещё с полчаса, отираясь по окрестным подворотням и закоулкам, затем решительно шагнул в подъезд. Долгие месяцы я предвкушал этот вечер, лелеял его. Я улыбнулся счастливой улыбкой полумраку, который истосковался по мне, как улыбался всякий раз, когда, разложив на столе тринадцать фотографий - от себя до того бородатого типа, её мужа, - чёрным маркером рисовал на одной из них крест. Прямо по центру. И так один за другим. Одиннадцать раз. О, благословенные вечера!
С внезапным непонятным беспокойством я извлёк из кармана фотографию бородатого, щёлкнул зажигалкой, всмотрелся в черты его лица. Я никогда не встречался с ним (в сборе материалов мне помогал один частный детектив - субъект, в принципе лишённый понятия совести, таких развелось сейчас хоть пруд пруди, такие за деньги сделают любые фотографии и добудут любые сведения - прости меня, Господи, что я дурно отзываюсь о покойном), но был уверен, что легко узнаю его. Было в нём что-то смутно знакомое, словно мы с ним раньше знали друг друга... Впрочем, это типичный самообман, мне просто не по силам лично знать всех кавалеров своей возлюблённой... при её-то прыти... Я спрятал фотографию и продолжил путь.
На шестом этаже мне пришло в голову, что я опять немного замечтался и не воспользовался лифтом, но, с другой стороны, в последнее время развелось столько сраных маньяков, что порядочному влюблённому человеку становится страшно при одном упоминании ночного лифта. Кроме того, я любил темноту, таинственный ночной покров. Да, любил. И мне кажется... знаете, иногда мне кажется...
Что темнота всегда, ну просто всегда любила меня.
2
В кромешной тьме я шёл домой. Я знал, что иду с работы к своей жене и детям, в уютную тёплую квартиру, знал, что нужно защитить её, укрыть, спрятать. От того придурка, что скрывается за углом во мраке. От того, кто смотрит безумным взглядом.
Впрочем, что это я? Её ли нужно спасать?..
1
Едва ступив в квартиру, я понял, что здесь живет она. Она, ОНА... Я уловил полузабытые запахи - её духи, её любимый сорт мыла (представляете, насколько она консервативна во всём, кроме чувств... ко мне, по крайней мере), даже лёгкий, едва уловимый запах её тела (я вдруг поёжился от внезапных мурашек). Воспоминания вскружились вокруг меня смерчем искорок, каждая из которых была счастливым мгновением, нашим счастливым мгновением. А я стоял с открытым ртом и разглядывал их. В таком волшебном месте, как её обитель, даже воспоминания обретают волшебную силу.
С внезапным волнением я осознал, что сейчас увижу её, скажу ей всё, что давно хотел сказать.
Но готов ли я? Я ведь даже не знаю, как выгляжу, ведь я так давно не смотрелся в зеркало.
На ощупь я пробрался в ванную и включил свет. У меня тут же задрожали руки: себя самого я не видел почти так же давно, как и её.
Я облизал пересохшие губы и приблизился к зеркалу.
- Сука! - рявкнул я, выхватывая нож и отстраняясь.
Из зеркала на меня ошарашено смотрел её бородатый муж.
2
Я никогда не вспоминал прошлое. Тем более, стоя у зеркала с ножом в руках. Я довольствовался настоящим и не копался слишком глубоко в своих воспоминаниях. Но сейчас они нахлынули на меня горной лавиной, подминая и сокрушая сознание...
Я вспомнил, вспомнил, вспомнил...
Я чётко вспомнил пластические операции над моим лицом, операции по изменению тембра голоса. Я вспомнил, каким титаническим трудом зарабатывал деньги на свои цели, не гнушаясь порой деньгами сомнительными, чтобы не сказать грязными. Я вспомнил разбойные грабежи, воровство, налёты на квартиры и много другого в таком же духе. Моя совесть была спокойна: всё это я делал ради нашей любви.
У меня было чёткое представление, каким мне нужно стать, ведь я так хорошо изучил её вкусы. Чтобы измениться в сторону её идеала, я даже прошел курс психотерапии и несколько сеансов глубокого гипноза. Я знал, что с моим опытом, новой внешностью и некоторыми (любимыми ею) новыми привычками смогу завоевать её сердце...
Дрожащими пальцами я извлёк фотографию нас обоих...
1
Нож выпал из вспотевшей ладони. Выскользнул и звякнул в раковине оглушительно громко в тишине позднего вечера.
Но я не обращал на это внимания. Я не сводил взгляда с зеркала. Для верности я даже ощупал своё лицо. Сомнений не оставалось: я был одновременно собой (в этом я был уверен) и её мужем (в чём свидетельствовало зеркало).
Тут-то и появилась она.
В коротком халатике, со слегка растрёпанными волосами. Глаза чуть прищурились от яркого света в ванной.
- Что... - начала она, но осеклась, заметив в моих руках фотографию.
- Ты... - выдохнул я. Голос изменил мне в её присутствии, став вдруг прежним, несмотря на все операции. Я долго представлял нашу с ней встречу, выбирал слова, которые скажу ей, но сейчас забыл всё. Да и... ситуация требовала импровизации, а я продолжал молча таращиться на неё.
- Но... - Она смотрела в мои глаза и не могла найти подходящих слов.
Её глаза расширились от шока, кровь отхлынула от лица. В своей короткой пока, но насыщенной жизни я видел много перепуганных лиц, но никогда я не видел, чтобы кто-нибудь бледнел так быстро и так сильно. Видимо, она начала понимать что-то, но отказывалась этому верить.
А я глядел, глядел на неё. Мы так давно не виделись... в некотором смысле, конечно... Я смотрел на неё взглядом, каким, должно быть, апостолы смотрели на Мадонну. А ведь она и в самом деле моя богиня, моя любовь, мой вечный идеал и эталон для сравнения. Я ощупывал её жадными глазами, изучал её, вспоминал её. Из-за халатика я не мог быть уверенным на все сто насчёт крылышек за спиной, но никакого нимба не было и в помине.
Я успел забыть эти глаза, окружённые сетью морщинок (те, что я помнил, были другими - я сразу почувствовал разницу)... эти руки, когда-то столь прекрасные...
Короткий халатик обнажал располневшие ноги...
И ЭТО МОЙ ИДЕАЛ?!!
Волна горячего праведного негодования затопила меня. По ней я сходил с ума? Из-за неё я делал все эти операции, резал себя?
Из-за неё я...
Из-за неё нас стало двое. Ибо одна часть меня так и не захотела принять унизительный обман и принялась добиваться цели своим, более достойным мужчины, путём.
Глядя на неё, я понял вдруг с абсолютной чёткостью и ясностью (как оно бывает в минуты озарений): это не Бог. Нет, нет, это точно не Бог благословил меня, подал мне знак. Нет! Всё это было лишь чудовищным обманом нечистого, на который я повёлся.
- Это ты... - сказала теперь она, только сейчас, спустя столько лет супружества, узнав меня по моим глазам. - Но как? Ты... Нет... ЗАЧЕМ?
- Я подчищал за тобой, милая, - сказал я таким укоризненным тоном, словно она только что обделалась прямо на пол, а я собственноручно прибрал за ней. - Я просто вытирал грязь, оставленную твоей похотливой натурой. - Я вообще-то понимал, что отвечаю не на тот вопрос, но эту заготовку мне непременно хотелось произнести вслух.
Она шагнула ко мне, собираясь то ли обнять, то ли просто рассмотреть получше, но я поспешно отстранился.
- Нет уж! С меня достаточно! - отрезал я. - Тебя достаточно.
Для верности я даже перекрестил её и по тому, как она отпрянула, легко заключил, что предположения мои верны. Это не Бог благословлял нас тогда с небес. Не Бог указал мне путь, по которому я пошёл. Глядя на неё, я осознал всем своим существом, что над моими надеждами и чувствами глумились и надругались в течение долгого времени, буквально размазывали их грязной тряпкой. Меня заставили ползти на брюхе подобно собаке - смиренно и униженно - и вымаливать себе объедки с чужого стола. Как-то это, знаете ли, не похоже на путь, которым ведёт Господь, не так ли?
И тут мне открылась истина: в прошлом нет будущего. Я гонялся за призраками, предавался нравственному онанизму над старыми фотографиями и пытался отыскать своё счастье там, где его давно уже не было.
Но тогда... уф-ф-ф... все эти жертвы... к чему тогда они были?
Я отёр пот со лба. Бог ты мой, отчего я весь покрылся этой влажной и липкой плёнкой?
И что же, что мне с ней делать теперь?
2
Вообще-то, эта моя часть знала, что делать, прекрасно знала. Мне нужно просто подвести черту под прошлым, подбить баланс и вывести сухой остаток. И ванная комната - самое подходящее место для этого.
- Иди ко мне, моя жёнушка, - почти промурлыкал я своим хорошо поставленным голосом, одновременно отыскивая нож в раковине у себя за спиной.
1
...Когда туман в моей голове рассеялся, я понял, что стою над кроватями маленьких близняшек. Между прочим, мои девочки, моя плоть и кровь...
Впрочем, моя ли? Или того придурка, её мужа... То есть... я... Я коснулся рукой бороды и вздрогнул. Новое осознание себя было столь необычным...
Теперь некоторое время уйдёт на то, чтобы примириться с самим собой.
Я посмотрел на хорошенькое личико одной из спящих девочек. Они действительно были миленькими, дело не только в том, что они мои дочки. Я вспомнил, как перед родами волновался, наверное, не меньше моей беременной супруги. Кроме всего прочего, я опасался, что они (мы, конечно, уже знали про двойню) родятся некрасивыми. Странно, но тогда мне это казалось очень важным, хотя сейчас я пожелал бы своим рождающимся детям скорее счастья и удачи, чем красоты как таковой.
Я задумчиво почесал бороду.
Что же мне теперь с ними делать?
Я платил дань, думая, что это дань Господу. Я пытался искупить её вину, но искупление обернулось чудовищным открытием. Так не следует ли искупить недавно сотворённый грех? (Я кивнул в полумраке, так как мне показалось, что это звучит логично и правильно). Я пошёл на поводу у нечистого, позволил обмануть себя. Я должен, нет, просто обязан принести искупление. И дело тут вовсе не в сожалениях по убитым. Бесспорно, что все они были грешниками и развратниками - все, включая её мужа... то есть... может, и не все, вообще-то, откуда я знаю... её муж вполне мог быть порядочным.
Я тряхнул головой, подытоживая: убивать её мужа у меня не было ни малейшего желания. В конце концов, он не нёс абсолютно никакой ответственности за похождения своей жены до брака с ним - это очевидно даже ребенку. У меня просто не могло быть к нему хоть сколько-нибудь логически обоснованных претензий.
Но вопрос оставался: что же мне с ними делать?
Капля упала на простыню с лезвия ножа, который я до сих пор держал в руках. Я внимательно смотрел, как тёмно-красное пятно медленно расползается по светлой ткани. Если это не перст Божий, то я вообще ничего не понимаю в подобных вещах. Словно в подтверждение моей мысли рядом с первой упала вторая. Теперь капли медленно превращались в два глаза, глядящих на меня в упор с простыни. Один был чуть меньше, будто прищуренный. Но оба медленно увеличивались в размерах, как будто глаза становились круглыми от удивления. И ещё... они были словно налитыми кровью - хотя насчёт цвета никогда нельзя быть уверенным в полумраке... Откуда они взялись?
Я перевёл взгляд на нож. Нож тоже словно смотрел на меня. Не посмотрел в ответ, нет, он давно уже терпеливо дожидался моего взгляда. Он был грязный, но мне почему-то казалось, что холодному лезвию приятна эта грязь. Грязь на нём безмолвно свидетельствовала, что он честно выполнил свою работу. А мог ли я сказать такое о себе? Да, я уже начал искупать свою вину, но сделал только первый шаг.
Потом до меня дошло, что я должен делать. Мои руки задрожали, ноги подкосились. Боже мой, Боже мой, я просто не могу пойти на это, они ведь такие маленькие и красивые, они ведь мои дети, мои малышки, моя плоть и...
Я прервал себя на полуслове, влепил самому себе пощечину (предварительно положив нож на пол). Я и к себе, как видите, тоже могу быть суровым.
А кто сказал, что служба Господу бывает лёгкой и безболезненной?
Кто мне сказал, что Господь выбирает для своих детей лёгкий путь, что он ценит их жизни и не даёт проливаться их крови? Общеизвестно, что любовь - это путь к Господу, но эта любовь должна быть любовью строгой и суровой. В Библии недвусмысленно отмечено, что нельзя жалеть розог для детей своих. Только Господь иной раз сам выбирает и подаёт тебе розги.
Я мысленно оглядел содеянное. Странно, но все эти убийства совсем не вызвали у меня омерзения. Более того, появилось чувство, что я только что завершил составлять... своеобразную икебану, в которой моя возлюбленная стала последней, самой красивой веточкой, ключевой фигурой всей композиции. Я кивнул. Да, всё просто стало на свои места - и её дружки, и она сама заняли предназначенное для них место. Я увековечил их, поместив на алтарь Любви в своём Храме. Осознав это, я почувствовал себя так, словно впервые за очень долгое время посетил душ. Догадка пришла сама - я очистился, я родился заново, все грехи мои остались в прошлом... Ну, т.е. почти все.
Теперь я знал, что мне делать с этой парочкой маленьких выблядков, тут-то всё ясно, - то, что мне подсознательно хотелось сделать с ними с того самого мига, когда я впервые их увидел. Но другой, неожиданный вопрос поразил меня своей очевидностью: что делать со всеми теми, кого я касался за свою жизнь, которые соблазняли, совращали меня? Хотя их было не так уж и много, острота вопроса от этого не терялась. Как мне быть с таким серьёзным делом-то, а? Ведь не могу же я просто забыть о них, словно ничего и не было, не так ли? (Отвлечённая мысль: и почему я так и не нашёл радости в чужих объятиях? Почему секс всегда остаётся только сексом и никогда - любовью, а? Куда девался истинный трепет, куда исчезла страсть? Почему секс с годами становится всё разнообразней и интересней, вроде, но радости от него всё меньше? Или мне просто не повезло потерять невинность по любви? Кто мне теперь ответит на эти вопросы? Кому мне задать их, чтобы окончательно во всём разобраться?)
Я тряхнул головой, прогоняя прочь все эти надоевшие мысли и образы, в которых я тонул, словно муха в киселе.
Да, поиски моих бывших пассий займут некоторое время, но это ведь прекрасно - жить с высокой, благородной целью.
Дорога к Господу никогда не бывает лёгкой - уж это я усвоил твёрдо. Путь этот тернист и изобилует соблазнами, и одолеть его по силам немногим.
Я крепче сжал нож и улыбнулся. Теперь я прекрасно знал, что мне следует делать...
* * *
Пожар в квартире случился глубокой ночью. Следствием был установлен очаг возгорания - как это часто бывает, виновником пожара оказалось короткое замыкание в электропроводке. Все четыре найденных тела обгорели до такой степени, что опознать их не представлялось никакой возможности - но, впрочем, всё и так было очевидно: в самом крупном трупе опознали мужа (на этот раз про лифт я не забыл - просто не дотащил бы "самого себя" по ступенькам), в трупе поменьше - жену, ну, а два маленьких обгоревших тела - это, разумеется, дети.
Правда, всё это уже не имело ко мне никакого отношения. Очистившись от прошлого, я "реинкарнировал", и теперь у меня были дела и поважнее, чем переживать о случившемся...
В огне сгорели также и все мои "реликвии" - от фотографий и "милых писем" до "локона её волос", прости Господи. Воскурив такой своеобразный фимиам, я надеялся ублажить обоняние Всевышнего, чтобы Он направил меня, наконец, на путь истинный.
* * *
И кстати: никаких больше проблем с раздвоением личности.
PS Тягомотина с этим рассказом тянулась лет двенадцать, наверное. Будучи написанным в конце девяностых, рассказ пережил вторую редакцию перед размещением на СИ (в конце 2001 года, кажется). На долгое время я оставил его в покое, однако чувствовал, что до конца он так и не доведён, и внутреннее желание кардинально переработать его грызло меня изнутри. В 2009-ом году, спустя примерно год после такой же основательной переделки моего лучшего рассказа - "От заката до заката", - я проделал-таки эту печальную работу, "перелопатил" практически весь текст - и он, как мне кажется, обрёл большую силу, зазвучал как-то жёстче, хлёстче и правдивее. Окончательную (надеюсь) форму рассказ обрёл в мае 2010 года (темпы переделок просто удручающие).
По этому поводу вспоминается знаменитое высказывание, что "книгу нельзя закончить, можно только перестать над ней работать" - как-то так. Мастер Слова сделал бы всё это несопоставимо быстрее, мне же по силам только такая вот долгая шлифовка (хотя, конечно, я не занимался доработкой всё время, а очень даже изредка).
Возвращаться к его редактированию не буду больше никогда - разве что расставлю пару пропущенных точек над ё.
По причине всех этих многочисленных переделок в рассказе отключены оценки.