Сигареты, телевизор, кровать, кофе - вот все чем Он жил все это долгое "сегодня". Кровать, на которой Он лежал, незаправленная и скомканная, напоминала..., она ничего не напоминала. Смятая, за ночь, простынь, смешалась с одеялом, половина которого было поглошена пододеяльником, а вторая свисала на пол, собирая пыль и впитывая пролитый кофе. Подушка растеклась по кровати, как чье-то пивное брюхо, наволочка пропитанная сонной слюной, утратила человеческий вид и была похожа на кожу покойника трехдневной давности.
Из телевизора текло что-то обыкновенное, что-то, что должно было, по замыслу создателей программы, развеселить зрителя. Странно, но Он совсем не веселился. Программа ассоциировалась у него со сгущенкой, которая течет, течет и течет, очень медленно, очень тягуче, течет длинной, не желающей разрываться полоской, а когда переворачиваешь банку, то эта тягучая, сладкая полоска прилипает к пальцам, держащим банку.
Скука внутри Него, также ассоциировалась с этой тягучей сгущенкой, она также текла в нем, вызывая тошноту, прилипая ко всему на что бы Он не посмотрел. Все вокруг казалось ему скучным, все окружающее Его было облеплено скукой, вытекающей из Него как из синей банки с коровой на этикетке.
Он вышел из комнатЬҐe #А х W$ 1 b! ,0 l ,0 l 0 0
0
ª K (0 ì0 ˜0 T î0 ñâîåé "áåñôîðìåííîé" формы, она и называлась кучей. Всякий раз, когда Он открывал шкаф, эта куча норовила свалится, Ему приходилось её подхватывать и с силой утрамбовывать в пространстве шкафа. Какие-то непонятные тряпки, с прилепленными к ним, не то рукавами, не то штанинами, не то гульфиками, хранились в этой куче и составляли её хлипкое целое. Найти здесь что либо было крайне сложно, но все таки можно. После долгих поисков Он все же отыскал штаны. Носки Он искать даже не пытался и надел туфли прямо так, без носок.
Он вышел из вонючего, зассаного подъезда в душную улицу. Молочно-белый свет бил в слезящиеся глаза. Секунд пять Он ничего не видел, слезы сочились из глаз, Он вытирал их рукавом, усиленно моргал и щурился.
Прозрев, Он поплелся в сторону ближайшего кафе. Каждый шаг утомлял Его, пыльный воздух втягивался в легкие, забивался в кровь и бежал по венам, заставляя бится уставшее сердце.
Иссохшийся труп собаки лежал на пожелтевшем газоне. Он бросил в него окурок. Попал. Две испуганные мухи взлетели над трупом.
Он подошел к летнему кафе, расположившемуся не далеко от дороги. Бородатый грузин жарил шашлыки, он махал засаленой картонкой на дымящиеся угли и гнал серый дым на подвыпивших клиентов. Он подошел к прыщавой продавщице и заказал котлету.
Усевшись за пластмассовый столик с зонтом в самом центре, Он стал ждать свой заказ.
Ожидая, он рассматривал коричневые, пивные пятна, покрывавшие стол. Он усиленно пытался увидеть что-нибудь в этих пятнах. Континент, животное, лицо, но Он ничего не видел. Только пятна. Пятна, напоминавшие пятна. Вот и все.
К чему бы Он не прикоснулся в этом кафе, все прилипало к рукам, все было когда-то облито кофе, пивом, водкой, заблевано, заплевано, залапано, от всего несло тухлятиной, все отбивало аппетит, все глядело на Него хмуро.
На столе, помимо пятен, находилась иоррп. Как она тут взялась Он непонимал, но знал, что она была тут и раньше, просто Он не замечал ее. Он удивился потому что иоррп ни когда не видел и знать о ней в сущности ни чего не знал. Он уставился на лежащую напротив него иоррп и не заметил, как официантка принесла заказ.
Он неотрываясь смотрел на иоррп и лишь слегка покосился на котлету, резко переведя взгляд обратно на иоррп. Он смотрел раскрыв рот минуты две, затем почувствовав на своем затылке чей-то взгляд, Он не отводя глаз от иоррп, взял руками жирную котлету и целиком запихнул её в рот. Медленно он пережевывал теплую котлету, куски которой порой вылезали у Него изо рта и падали на брюки.
Котлета не торопясь проскользнула в желудок и упала на его дно так что Он сразу ощутил её тяжесть и одновременно пустоту внутри себя.
Иоррп ничего не делала, она просто лежала на столе, притягивая Его взгляд. Он почувствовал легкую тошноту и головокружение от долгого созерцания иоррп, в переносице у него что-то защемило, голова начала болеть. У Него появилось такое чувство будто Он вчера сильно напился, а теперь болеет с похмелья.
Он понимал, что перед Ним лежит иоррп, но что она такое, для чего она, из чего она - этого Он не понимал. Рядом с иоррп, все казалось никчемным, бесполезным, абсурдным, утрачивающим свою неоспоримую логику, утрачивающим свое предназначение, свой смысл. Он резко схватил иоррп, сунул её в карман и побежал домой.
Обратный путь домой оказался, намного короче, чем путь из дома.
Прибежав домой он достал иоррп и принялся снова её разглядывать.
"Иоррп. -думал Он - Почему Я думаю, что она именно "иоррп"? Почему Я думаю что она - это "она", а не "он"? С чего Я это для себя взял? И для чего ты вообще нужна? Какая у тебя функция? Ведь в мире нет, бесполезных вещей, у каждой вещи какая-нибудь функция. Картина - для того чтобы на нее смотреть, получать эстетическое удовольствие, молоток - чтобы им забивать гвозди, гвозди - чтобы приколачивать ими чего-то, а вот на кой ты нужна - непонятно."
Он смотрел на иоррп и понимал, что в сущности Он её не видит. Мозг отказывался принимать иоррп в перечень тех объектов, что заложены в нем, мозг счел иоррп галлюцинацией, которая является следствием пищевого отравления и как средство, предложил старый добрый, рвотный рефлекс, который по его мнению избавляет от всех напастей.
Он блеванул на пол.
Потом еще раз.
И еще раз.
Иоррп оставалась на месте. Иоррп была той же самой и в то же время совсем другой.
Он блеванул на пол.
"Что же ты за сволочь такая?" - подумал Он.
Он пошел на кухню и взял молоток. Подойдя к иоррп, Он размахнулся и ударил по ней молотком.
"А ударил ли Я? Ведь бьют по чему-то существующему, причем ощущают как ударили, а я не ощутил и вообще не понял по чему же такому я бью, твердому, жидкому, газообразному? А эта иоррп ни та, ни другая, ни третья, она - иоррп!"
Тут же он понял, что иоррп - это еще и звук, причем звук, который слышишь только тогда, когда видишь иоррп и в тоже время ощущаешь её. Он ощущал иоррп - это ощущение было и запахом, и одновременно вкусом, и звуком, и светом, и цветом и при чем не было ни чем этим, потому как все это не подходило к иоррп.
Иоррп лежала на столе и не лежала.
"А может быть ворона. Хи-хи-хи" - подумал Он и блеванул на пол.
Рядом с иоррп, как я уже говорил, все казалось бессмысленным, одна только иоррп обретала смысл, который был настолько прост, что ускользал от понимания, как мыло ускользает из рук. Иоррп была проста и из-за этой простоты непонятна.
Он схватил иоррп и запихнув её в рот, тут же проглотил.
Нечто непонятное поднялось к горлу и пробежало по всем внутренностям, непонятно щекоча их, а может и не щекоча, а причиняя самую адскую боль, которая была приятна и вроде бы щекотна, а вроде и болезнена.
"А может быть ворона." - подумал Он и понял, что ворона - это иоррп и ощущения все Его, тоже - иоррп, и сам Он - иоррп, бессмысленный, бесполезный, не нужный. Полезен и нужен, Он был только самому себе и иоррп тоже существовала только ради себя, и в то же время была самому себе противна до смерти и каждую секунду пыталась уничтожить себя и это самоуничтожение рождало гармонию, в которой и существовала иоррп.
Он понял, что все вокруг Него - иоррп, потому что сам Он был иоррп, существование всех вещей было не нужно и бесполезно, вещи эти существовали только ради себя, существовали только для того, чтобы существовать. И что в принципе иоррп - это иоррп, а иоррп - не для того, потому как - иоррп не то что мы видим, а лишь косимся и иоррп - не представляет из себя иоррп, потому как она, вовсе не иоррп, а иоррп. Иоррп, иоррп - иоррп! Иоррп: "Иоррп, иорпп иоррп иоррп иоррп, иоррп; иоррп (иоррп) иоррп, иоррп!"
Иоррп: "Иоррп, иоррп. Иоррп иоррп, иоррп?"
Иоррп: "Иоррп."
Иоррп: "Иоррп."
Бедняга, Он не понмал, что "иоррп" - это всего лишь пять букв, набранных мной вслепую. Для чего? Иоррп.