Василий Иммануилович Сушкин - отец семейства, 40 лет.
Мария Павловна Сушкина - мать семейства, лет так около тридцати.
Дарья Сушкина - старшая дочь, 17 лет.
Тамара Терентьевна Сушкина - мать Василия Иммануиловича, 80 лет.
Тарас - работает и дворецким, и слугой, и поваром.
Сцена 1
На сцене большой стол, за ним сидит Тамара Терентьевна и сама с собой играет в дурака. Дарья сидит в кресле и читает. Мария Павловна в другом кресле шьет. Они сидят молча некоторое время.
Тамара Терентьевна (играя в дурака). Помню, похожую партию мы играли с Петром Павловичем Гуевым, царствие ему небесное. Знаменитый был певец раньше. Да. Ох, и мастак же он был в картишки поиграть, ох и мастак. Всю ночь с ним в дурака дулись, всю ночь, всю ночь! Он проигрывал мне постоянно и все отыграться норовил. Говорит беспрестанно: ну, Тамара Терентьевна уж эту партию-то я у вас отыграю! И нет, не отыгрывал. Царствие ему небесное, замечательный был человек. А пел-то как! (Поет) Я ва-ас лю-юби-ил, еще-о быть мо-оже-ет...
Даша. Ах, бабуля прекратите, я этого не стерплю! И так с утра самого мигрень, так тут вы еще! Можно хоть раз в жизни почитать спокойно!
Мария Павловна. Даша, не дерзи бабушке! Не дерзи! Что ты себе позволяешь? Приличной девушке...
Д. Мама, это так старо ваш образ приличной девушки расходится с современными понятиям о правах человека. Современные понятия о правах человека уже далеко шагнули, а вы все не желаете принимать современности, вы все со своим образом Татьяны Лариной носитесь, как не знаю кто.
Т. Тер. Ох уж эта современность, в наше время не было современности, помню мне Зиновий Карлович Серый, царствие ему небесное, сказал, что современность это рудимент! Так и говорит: ру-ди-мент! Говорит: я вашей современности не признаю, она, говорит, устарела, отстала от паровоза современности. Царствие ему небесное, замечательный был человек.
Д. Бабуля, ну что же вы такое говорите?! Современность и вдруг рудимент. Это же парадокс чистейшей воды, это антилогично!
М. П. Ты, я смотрю, со своими книжками совсем сбрендила! Слов понахватала заумных и все ими тыкаешь всем, все тыкаешь! Это неприлично так вот тыкать. Девушка должна быть скромной, должна старших уважать, а ты так вот. Это неприлично.
Т. Тер. Да, да, ты совершенно права Машенька, со-вер-шен-но. Я так себя, Даша, в твоем возрасте не вела. Я была молода, красива в твоем возрасте. Помню в твоем возрасте за мной ухаживал один хорошей фамилии кавалер. Красавец, умен, богат, на лошади ездит, штаны носит. В добавок ко всему еще и щедр, как Соломон!
Д. Так почему же не вышли за него?
Т. Тер. А потому что я должна была поставить себя, как приличную девушку. Я, мол, не абы как, я честь берегла! Береги честь смолоду! Он и не выдержал. Уехал к какой-то вертихвостке, которая тут-же ему и отдалась. Ну, да тебе не понять. Нынче такие нравы, что никому этого не понять. Честь! Честь - это самое главное! Вот так-то (бьет карту)! Опять я выиграла! Везет мне, однако, сегодня, а ведь это уже десятая партия.
М.П. Что-то папы нет нашего.
Д. Мама, вы каждый раз так говорите и, каждый раз, он приходит через минуту. Это так обыденно.
Спустя некоторое время входит Василий Иммануилович.
Василий Иммануилович. Вот я и возвратился, вот я и дома! Ух, умаялся совсем. Домой добраться нынче невозможно со-вер-шен-но! Совершенно невозможно, это какой-то ад кромешный!
М. П. Ну наконец-то Васюшка, мы уже истомились все. Я волноваться начала, не случилось ли чего. Думаю, а вдруг он с моста свалился. Ведь ты не умеешь плавать со-вер-шен-но!
В. И. Машенька, ну с чего бы это мне, простому бухгалтеру, валится вдруг с моста в самую воду? Машенька, ты слишком у меня богатая воображением.
М. П. А вдруг, а вдруг? Васенька, от сумы, да от тюрьмы не зарекайся.
Т. Тер. Да, Васюшка, Машуля совершенно права. Вот батюшка мой, царствие ему небесное, замечательный человек был, а в 80 лет взял да и помер. Мистика.
А тоже ведь храбрился все, со мной, мол, ничего такого случится не может, я всех вас еще, подлецов, переживу! Ан нет, по своему Господь распорядился, забрал батюшку моего, царствие ему небесное, замечательный был человек, замечательный. А пел-то как, как пел! Я ва-ас лю-юби-ил, еще-о быть мо-оже-ет...
Д. Да что же это такое происходит, ведь это совершенно нестерпимо! Такая тонкая натура как я не может находится в такой обстановке! Бабуля последний раз прошу вас: прекратите ваши концерты, прекратите иначе я уйду в Москву с рыбным обозом, как Ломоносов. Ей Богу уйду!
В. И. (Снимает пиджак, садится в кресло). Даша, я в шоке от тебя и от твоего поведения! На службе я всем говорю о тебе без остановки, как о девушке кроткой, добродетельной, смиренной. Ты же позволяешь себе вещи прямо противоположные моим словам, вещи от которых мне вещей предыдущих, которых я говорил о тебе, мне говорить не хочется со-вер-шен-но. (Даша закатывает глаза с видом "надоело"). Я, Даша, в твоем возрасте (закуривает трубку) подобных выходок себе не позволял...
Т. Т. (Нервно тасуя колоду) Да, да барышня, твой папенька был золотой ребенок! Он таких выходок себе не позволял!
В. И. Я делал все возможное, прилагал все усилия для того чтобы угодить родителям, для того чтобы быть первым, чтобы оправдать свое существование на этой бренной земле.
Т. Т. (Нервно раскладывая карты) Да, да и папенька твой свое существование оправдывал, потому, как прилагал все возможные усилия для того чтобы быть первым и оправдать свое существование на этой бренной земле.
В. И. Я был первым учеником в классе, учителя ставили меня в пример. И сам директор однажды назвал меня идеальным.
Т. Т. Да, да папенька твой был первым в классе и не мешал старшим петь, потому директор назвал его идеальным и ставил всем в пример!
В. И. И поглядите на меня теперь. Я бухгалтер, скоро, Бог даст, стану главным бухгалтером, а это уже что-то значит. На работе меня все уважают, называют по имени отчеству и даже директор, сам директор, здоровается со мной приподнимая шляпу. Говорит: здравствуйте Василий Иммануилович. А я ему говорю: здравствуйте Гаврила Еремеевич. И я ему не перечу, не указываю, а говорю постоянно: здравствуйте Гаврила Еремеевич. И он меня за это уважает и говорит: здравствуйте Василий Иммануилович.
Т. Т. Я вырастила ЧЕ-ЛО-ВЕ-КА. Жизнь прожить не поле перейти, так говаривал Семен Иваныч Затылков, великий русский писатель, царствие ему небесное. Один раз довелось мне общаться с ним, но какой это был раз! Он мне тогда сказал: жизнь прожить не поле перейти. И эту мудрость я пронесла через всю свою судьбу. Судьбу пусть и нелегкую, но зато честную. Да.
Д. (Стоит в оцепенении, потом вдруг начинает плакать) Вы все меня ненавидите. Что я вам сделала, я же хорошая, я же умная. Вам-то хорошо, вы жизнь уже прожили, у вас положение, у вас я есть, а уменя никого нет. Вы меня не любите! Я ранима, я тонка, за что мне все это?! За что Господь немилосердную долю воздвигнул на мои плечи?!
В. И. Птенчик ты мой, душенька моя, ну что ты, что ты, мы же тебе добра желаем.
М. П. Мы ведь это не от злобы, а только от сострадания своего к тебе.
Т. Т. Таков наш христианский долг выудить заблудшую овцу и вернуть её в лоно.
Часы бьют три раза, в комнату входит Тарас.
Тарас. Кушать подано. (Уходит)
В. И. Пойдем дорогая моя, пойдем Дашенька. Пойдем покушаем.
Д. Я не хочу кушать. Мне жизнь не мила.
Т. Т. (Уходя) А я пойду покушаю. Я голодна. Я покушаю. Я покушаю пойду, голодна уж очень, очень оголодала я... (Уходит)
М. П. Пойдем Дашенька покушаем, кушать надо, а нето заболеешь истощением желудка и умрешь.
В. И. А мы ведь не хотим такую умницу-красавицу потерять. (Щекочет Дашу под ребрами).
Д. (Смеется) Ах папа, мне уже целых 17 лет, а вы со мной, как с маленькой.
М. П. Ну вот и рассмеялась, вот и чудесненько, пойдемте кушать, остынет все.
Все трое уходят.
Сцена 2
Та же комната. За столом сидит Тамара Терентьевна и строит карточный домик который постоянно разваливается. Мария Павловна вышивает. Даша читает.
Даша. (Про себя) Ну надо же.
Мария Павловна. Что такое?
Д. Да нет ничего.
М. П. Зачем говорить тогда если ничего.
Д. Да нет, я про себя.
М. П. Ты, наверное, думаешь, что я не пойму?
Д. Да, нет ну что вы мама говорите.
М. П. Нет, ты так и скажи если думаешь такое обо мне.
Д. Мама я просто сказала, а вы такую, пардон, канитель устраиваете. Смешно прямо таки.
Татьяна Терентьевна. Кашляет, карточный домик у нее рушится. (Весь свой монолог она произносит параллельно с диалогом Марии Павловны и Даши.)
Ну вот, опять рухнул. Это я от огурцов кашляю. Вечно Тарас огурцы холодными на стол подает. Такие холодные прямо лёд, чистейшей воды лёд. Я ведь говорила ему: поставь огурцы в теплую воду, чтобы они отопрели малость, а потом уж на стол их подавай. Нет ведь, все ведь назло. Поперек все лишь бы. Вот батюшка мой, царствие ему небесное, слуг как порол. Ох, как он их порол, Господь свидетель, как он их порол, а тоже ведь помер. Все мы смертны. С такими холодными огурцами конечно помрешь. Лентяй нынче мужик. Лень ему поставить огурцы в теплую воду, чтобы сделать их теплее чуток, он их помойму в подполе нарочно еще больше охлаждает, чтобы сделать их холоднее, вместо того чтобы поставить их в теплую воду и сделать их теплее. Да за такое мой бы батюшка бы, царствие ему небесное, выпорол бы этого Тараса, да так что тот бы только и делал всю жизнь, что ставил бы огурцы в теплую воду чтобы они теплее были. Вот как бы он его выпорол. А нынче ведь слуг не порют. Помню Федор Романович Поплеваев, царствие ему небесное, великий русский мыслитель, замечательный человек был, женится на мне хотел однажды, даже кольцо подарил. Но я ему русским языком сказала: нет. И он иммигрировал в Париж. Там нашел себе богатую француженку, которая ему отдалась моментально. Да.
М. П. А ты посмейся если смешно, посмейся, посмейся над своей матерью.
Д. Мама, я не желаю над вами смеятся.
М. П. Зачем тогда говоришь, что смешно это будто бы?
Д. Мама, это говорится так, я смеятся вовсе не хотела.
М. П. Вот ты вечно скажешь не подумав. Порядочная девушка должна владеть своим словом, должна быть ему верна. Порядочная девушка не бросает слов на ветер.
Д. Мама. Образ современной девушки расходится с вашими архаичными, домостроевскими представлениями о порядочной девушке.
М. П. Значит, современная девушка непорядочна.
Д. Нет, она порядочна.
М. П. Нет, она непорядочна.
Д. Это ваша порядочная девушка непорядочна. Она устарела, она отстала, она дает себя угнетать предубеждениями.
М. П. Это у тебя предубеждения о порядочной девушке, ты ведешь себя так, что я за тебя краснею постоянно. Ты совершенно не умеешь себя держать! Со-вер-шен-но!
Д. Мне надоело выслушивать оскорбления! Я свободная девушка! Я вот отравлюсь вам назло, тогда поймете, какой в моем лице ценный дар вы потеряли! И будете плакать, умолять, но я уже буду мертва и не услышу ваших стенаний!
М. П. Да что ты все пугаешь меня, Дашенька! Я требую: прекрати эти речи! Слышишь ли ты мои слова?! Прекрати! Папенька наш на работе задерживается, но он вот придет сейчас и прекратит все это!
Д. Вы, мама, только и делаете, что третируете мою тонкую натуру! Я этого не снесу, я уйду в Сибирь вслед за моим сосланым мужем, как только он у меня появится. Его осудят за свободолюбивые мысли, сошлют в Сибирь, а я за ним поеду. Поеду, поеду, поеду! И не отговаривайте меня!
М. П. Господи, ты, Даша, меня изничтожаешь!
Входит Василий Иммануилович.
Василий Иммануилович. Ох, умаялся нынче. Работа, работа, работа. Продыху нет. Вертишься, как белка в колесе целый день.
М. П. Ну наконец-то Васенька! Ты меня мучаешь своими бесконечными задержками. Я же волнуюсь! Ты не думаешь обо мне совершенно, со-вер-шен-нно!
В. И. Машуля, я каждодневно каждый день прихожу домой в одно и тоже время. Причин для волнения нет совершенно.
М. П. Но я волнуюсь. Вдруг на тебя напали разбойники? Ведь это у нас на каждом шагу, в газетах только и пишут, что о разбойниках, да о том, как они на людей кидаются! Это наводит на мысли.
Т. Тер. Да, разбойники нынче распустились совешенно! В мое время разбойники сидели на каторге или дома. Они не разбойничали, как сейчас, они приносили пользу обществу! А что теперь? Они не приносят обществу пользы, от них одни обществу убытки и волнения.
Д. Общество не может просто обеспечить этих несчастных людей. Совершенно очевидно, что они кидаются в разбой. Наша задача дать понять этим людям, что они нужны, что они такие же, как и мы.
В. И. (Снимая пиджак) Ну уж, Дашенька, я ни за что на свете не соглашусь, что я точно такой же, что и разбойник на дороге. Я работаю без устали, а они не работают без устали, они норовят отобрать у меня заработанные мною деньги и присвоить их себе, чтобы жить хорошо! А я не желаю, чтобы разбойники за мой счет хорошо жили! Пусть работают!
Т. Тер. Да, барышня, это безнравственно называть родного отца разбойником! Твой папенька работает непокладая рук, чтобы содержать тебя, а ты называешь его разбойником! Неблагодарное дитя! Назови я, своего папеньку, царствие ему небесное, замечательного человека, разбойником, так он велел бы меня выпороть, как разбойника! Потому что это разбой чистейшей воды, называть своего единородного отца разбойником!
М. П. Даша, ты слишком много читаешь, тебе совершенно вредны эти книги! Ты с ними с ума скоро сойдешь. Порядочной барышне не стоит читать книги, от которых сходят с ума.
Д. Вы все ничего не понимаете, вы отстали от всего, от чего только можно отстать! Вы мыслите прошлыми категориями, мыслить прошлыми категориями несовременно! Совершенно несовременно!
В. И. Пусть, пусть я мыслю прошлыми категориями, но я им верен, своим категориям! Я ими взращен, вскормлен!
Д. Но это старо! Как это старо, папенька, вы сами не видите, как это старо!
Т. Тер. Старость нужно почитать. Вот Сигизмунд Авдеевич Черемушкин, царствие ему небесное, всегда говорил: старость почтенна, а потому её нужно почитать! И ты Даша, почитай старость.
Д. Не хочу! Старость - стара! Я буду почитать только современность, она - не стара, она молода!
Часы бьют три раза. Входит Тарас.
Тарас. Кушать подано.
В. И. Наконец-то! (Бьет в ладоши) Пойдемте же кушать, я голоден, как волк!
Т. Тер. Да, пойдемте, пойдемте, я страсть как хочу теплых огурцов.
Все уходят.
Сцена 3
Татьяна Терентьевна сидит все за тем же столом и смотрит через решето то на Дашу, то на Марию Павловну. Даша читает. Мария Павловна гадает на картах, она кладет карту и сверяется с толкователем карт.
Мария Павловна (к Татьяне Терентьевне). Я ничего не понимаю. Тут валет и дама, что это значит тут не написано.
Татьяна Терентьевна (все так же глядя сквозь решето). Это не к добру.
М. П. К какому именно "недобру"?
Т. Тер. Хорошего ничего. Недоброе недобро.
М. П. Кошмар какой, мама, вы меня пугаете.
Т. Тер. А что делать, душенька? Жизнь непредсказуема, как сказал Сидор Ефремович Куцуп, царствие ему небесное, замечательный был человек. А еще он сказал: "жизнь - это решето"! Что бы это могло значить? (всматривается в решето)
М. П. Нет, чтобы это могло значить: три сердечка подряд? (Листает книгу)
Даша. Мама, ну, что вы там все смотрите? Что вы все вглядываетесь? Современная наука полностью опровергла возможность предсказания судьбы с помощью карт. Вы сейчас поступаете в высшей степени антинаучно.
М. П. Даша, прекрати свои эти все выкрутасы! Прекрати сечас же, у меня от твоей науки уже голова болит.
Т. Тер. (Сквозь решето) Вот дочего мать довела.
М. П. Ты бы лучше вышивала бы, вместо того чтобы книги свои читать сумашедшие. Как хорошо: цветочки, птички, ангелочки разные. Как приятно смотреть.
Д. Птички, цветочки, ангелочки - это все старо, это все не ново. Вышью лучше рабочего! Или нет, вышью домну! Рабочего с домной! Рабочий с домной - это ново!
М. П. (Всплескивает руками) Господи ты боже мой!
Д. Где у нас пяльцы? (Уходит)
Т. Тер. (Провожает Дашу взглядом сквозь решето) Ерунда какая-то. (Отшвыривает решето) Когда Сидор Ефремович Куцуп, царствие ему небесное, замечательный был человек, изрек свою историческую фразу "Жизнь - это решето", то Василий Федорович Поддышников, царствие ему небесное, тоже человек замечательный, возразил на это: "Нет, жизнь - это вам не решето". И был прав.
М. П. Нет, вы представляете, Татьяна Терентьевна, "вышивать домну"!
Т. Тер. Кошмар! Жизнь и вдруг решето!
Возвращается Даша с мольбертом и кисточками.
Д. Пяльцев я не нашла. Буду рисовать пламенный плакат!
М. П. Но ты же хотела домну.
Д. На плакате будет домна и будет рабочий и еще что-нибудь пламенное.
М. П. (Продолжает раскладывать пасьянс) Татьяна Терентьевна это что такое? (Показывает карту)
Т. Тер. Это валет.
М. П. Какой-то странный. Похож на деревенскую бабу с усами.
Т. Тер. Где мое решето? Куда оно улетучилось? Только что было и вот его уже нет. Так и жизнь наша исчезает, как решето. Да, жизнь - это не что иное как решето. (Тихонько плачет)
М. П. (Глядя в книгу) Тут говорят, что вот этот самый непохожий валет: "предвестник бури в житейской купели наполненной слезами агнца". Не знаю, что это, но это очень страшно.
Д. Как одеваются рабочие? Наверное очень бедно. Они ведь угнетены, они строят домны, заводы, а империалисты и церковнослужители бьют их кнутом. Да на рабочих, поди, и одежды-то нет никакой. Они голые наверно.
М. П. Даша не вздумай рисовать голых рабочих! Не вздумай, слышишь?! Приличной девушке не подобает рисовать подобные вещи!
Д. Мама вы совершенно ничего не понимаете в искусстве! Со-вер-шен-но! Я буду рисовать правду жизни, как бы ужасна она ни была! Я нарисую голого изможденного рабочего!