Аннотация: За каждым успешным мужчиной стоит женщина с уставшими ногами и мигренью. И за каждой успешной женщиной стоит развод.
Скоро на месте
Девушка, Которая Боится Летать, проснулась и заказала две двойных порции виски у стюардессы.
- Ужасно, да? - спрашивает она, на лице написан стыд.
- Нет, конечно! Будет только лучше, если ты немного выпьешь. Я бы сделала тоже самое, если бы боялась летать. Пожалуй, я тоже закажу себе, хотя я и не боюсь летать. Или как раз потому, что я не боюсь летать! - говорю я радостно.
Ее молодой человек косится на нас, пока мы чокаемся. Он читает "Современную промышленность" со строгим выражением на лице. Экономика, религия нашего времени. У меня появляется желание его подразнить, и я чокаюсь опять, чуть звонче, чем нужно, с Девушкой, Которая Боится Летать. Она начинает мне все больше и больше нравится. Или я просто начинаю ей все больше и больше сочувствовать?
Да, он определенно напоминает священника, который штудирует библию, в этом своем черном пиджаке и белой рубашке. Стюардесса-мама понимающе улыбается нам. Я уверена, что она не будет возражать, если мы немного напьемся. От виски разливается тепло в животе и поднимается настроение. Я слушаю Нину Симоне, всегда Нину Симоне, мое единственное спасение. Она и еще ванна. И Айседора.
Моя Айседора, которая боится летать, все еще в самолете, который летит в Вену. Она оглядывает пассажиров и замечает, что знакома с большинством из сидящих там психоаналитиков. С некоторыми из них она провела многие часы в течение последних лет. Айседора и ее муж, Беннетт, посещали психотерапевта чуть ли не с пеленок, и дошли до такого состояния, когда ни одно решение, даже самое ничтожное, не может быть принято без того, чтобы в облаке у вас над головой не собрался некий воображаемый синклит*.
А все потому, что наш брак достиг критической точки. Пять лет - и простыни, полученные в качестве свадебного подарка, истончились и начали рваться. Пришло время решать, покупать ли новые простыни, обзаводиться ли ребенком и жить ли с бзиками супруга до конца дней или же расстаться с призраком брака, выкинуть драные простыни и снова начать спать со всеми подряд.
Похоже, что их брак разваливается, и как следствие этого, мир кажется ей переполненным свободными, интересными мужчинами, которые подстерегают повсюду. Она чувствует постоянное желание, когда каждая твоя дырка хочет, чтобы ее оттрахали, она жаждет сухого шампанского и влажных поцелуев.
Я читаю это и понимаю, что мне придется примириться с той мыслью, что я мечтаю совсем о другом. Об одиночестве, свободном времени и тишине.
Шампанское и влажные поцелуи, долгие, чудесные занятия любовью с незнакомыми мужчинами - это как Даллас*. Как тогда, когда я прикупила пару трусов-стрингов на пробу. И мы с Йоханом хохотали как сумасшедшие, почти до слез, когда увидели мою задницу в зеркале - украшенную этой малюсенькой белой полоской, которая разрезает попу пополам. Это выглядело необыкновенно по-дурацки. Как кукла Барби.
Правда заключается в том, что точно также неудержимо меня тянет расхохотаться в раздевалке фитнесс-центра, где почти на всех девушках стринги. Независимо от того, насколько натренированны и совершенны их попки. Я не могу заставить себя не думать о следах-вмятинах, остающихся в тех местах, где узкие полоски впиваются в тело. Стринги - это просто уродство. И именно сейчас я меньше всего похожа на изголодавшуюся по сексу женщину в стрингах. Все совсем наоборот. Я - одинокая желчная стерва в хлопчатобумажных трусах, которая уже очень скоро получит, наконец, возможность спать столько, сколько захочет, целую неделю! Нирвана.
В аэропорту в Тенерифе нас ожидает автобус, чтобы отвезти в отель. Девушка-экскурсовод подробно рассказывает о всех мероприятиях, которые для нас подготовило экскурсионное бюро, и в которых мы сможем принять участие, если захотим. На завтра, например, запланирована вылазка в город. На мгновение меня накрывает волна счастья. Вот я сижу здесь, сама по себе, и в таком хорошем настроении. Я поглядываю на других пассажиров в автобусе. Большинство - пожилые пары, покидающие категорию среднего возраста, одна семья с ребенком, и я. Уставившись в окно, я пытаюсь делать вид, что не замечаю их недоуменных взглядов. Пытаюсь напомнить себе, что я здесь ненадолго. Девушка, Боящаяся Летать, и ее парень сидят через пару сидений от меня.
Они сидят и смотрят в окно, не говоря ни слова, и то, что им не о чем говорить друг с другом, позволяет мне опять ощутить, как это все-таки чудесно - быть одной. Не надо ни с кем рядом сидеть (с Йоханом), не надо выдумывать темы для беседы, напрягаясь все больше и больше от того, что он все время молчит. Почему нам не о чем говорить друг с другом? Может, мы на самом деле несчастливы, и даже не догадываемся об этом?
В отеле меня опять затапливает маленькая волна счастья. С моего балкона видны море и горы вокруг. Здесь хватает и места, и времени чтобы продумывать долгие, ничем и никем не прерываемые мысли. И ванна в ванной комнате! Я собираюсь долго-долго нежиться в ванне: каждый божий вечер, целую неделю!
Я спускаюсь в ресторан и заказываю паэлью и бутылку минеральной воды. Через стол от меня сидит немецкая пара средних лет. У нее светло-розовая куртка, обесцвеченные волосы и рот алкоголички. Она на каблуках, и это заставляет ее покачиваться при ходьбе еще сильнее. На нем очки и седые волосы. Он выглядит слегка недовольным и с печатью интеллекта на лице. Зачем они приехали: хорошо провести время, выпивая между делом, или для того, чтобы она попыталась бросить пить? Она говорит слегка неуверенно, и когда официант подходит принять заказ, муж резким движением вырывает у нее из рук меню и заказывает. Его жест был явно агрессивным, но похоже, ей все равно, она только улыбается и закидывает ногу за ногу. Он не улыбается в ответ, и через короткое время улыбка сползает с ее лица, и оно вдруг становится невыносимо печальным. Я не в состоянии перестать на них глазеть, и чувствую себя пойманной в ловушку. Как давно она ощущает себя нелюбимой, и не поэтому ли она начала выпивать?
Однажды, в один из октябрей, случилось так, что большинство моих друзей одновременно испытывали трудности во взаимоотношениях. И я решилась опросить всех своих знакомых мужского пола, ощущают ли они, что их любят, или нет? Все, кроме двух, ответили, что ощущают себя очень любимыми. Среди моих знакомых женского пола такой уверенности не наблюдалось. Во всех ответах присутствовало колебание, хотя они часто ощущали себя любимыми. Но эта маленькая разница между "всегда" и "часто" что-то да значит. Почему, интересно, мужчины более уверены и расслаблены, чем женщины, в вопросе об ощущении себя любимыми?
В немалой степени это касается и меня. Какие бы кризисы в отношениях между Йоханом ни разворачивались, именно он всегда более уверенно сидел в седле, и был более уверен, как в моей любви к нему, так и наоборот. Иногда это доводило меня до бешенства.
- Ты что, не понимаешь, что еще немного - и я тебя брошу?! - кричала я минувшей осенью, когда все было просто невыносимо. Я действительно была готова уйти. Я мечтала днями и ночами об одинокой жизни, и что Сигге будет жить с каждым из нас по очереди. Но, похоже, и это его не задело по-настоящему.
- Я знаю, что мы подходим друг другу, - повторял он опять и опять.
И точно также, как меня это бесило, точно так же я от этого и успокаивалась. Должна признаться.
Его непробиваемость можно объяснить тем, что Йохан вырос в хорошей семье. Семья в детстве дала ему твердую уверенность в себе, гарантию того, что он хорош такой, каков он есть, что он будет любим, каков бы он ни был. Хотя, согласно другой тайной теории, это можно представить как проявление того надутого самодовольства, которое появляется у очень многих мужчин, выросших при патриархате.
Именно это мне и нужно прояснить для себя, вдруг понимаю я. Где - объективные причины, а где - мой личный страх. Какое я вообще имею право быть такой желчной стервой? Имею полное право, если верить самой себе. Мне говорит об этом мой опыт. К тому же у меня есть засекреченный список разных фактов и данных, который я время от времени перечитываю, чтобы поразмыслить над ними. Этакая стервозная статистика, основанная на маленьких заметках и статьях, которые я прочитала, и которые много лет не дают мне покоя..
1. Из доклада шведского министерства по социальным вопросам следует, что риск развода гораздо выше в том случае, когда заболевают женщины, чем когда заболевают мужчины. У женщин, заболевших раком матки, вероятность развода в два раза больше, чем у здоровых женщин.
Для мужчин, заболевших раком простаты, соотношение обратное. У них вероятность развода будет меньше по сравнению со здоровыми мужчинами.
2. Среди тех, кто жертвует как донор своими органами, больше женщин, чем мужчин. А среди тех, кто использует донорские органы, больше мужчин, чем женщин. Этот факт выглядел так удручающе, что один ученый в области социальной медицины решил исследовать, идет ли речь и в этом случае о виде дискриминации по половому признаку, который лежит в основе того, что мужчины чаще получают более дорогие лекарства, чем женщины.
3. По данным одного социологического исследования, среди замужних женщин больше психически больных, чем среди незамужних. Для мужчин это выглядит наоборот: психические заболевания больше всего поражают неженатых мужчин, в то время как у женатых все просто замечательно. Женитьба благоприятно влияет на мужчину, и неблагоприятно - на женщину.
4. Все остальные несправедливости: истязания, изнасилования, проституция, неравная зарплата. Все это настолько всеобъемлюще, что можно смело называть это глобальным апартеидом.
Этот список бесконечно длинен, и именно поэтому так трудно перестать быть стервой. Хотя мне совсем не хочется ей оставаться. И я очень часто об этом думаю: возможно ли перестать быть стервой, если этот чертов мировой патриархат проявляет свое господство в любой, даже самой незначительной детали?
Недовольному мужу и его ярко-розовой жене-алкоголичке принесли заказ. Он жадно, большими кусками поедает мясо, она сидит, уставившись в свой салат из креветок, всё больше и больше наливаясь белым вином. Я, наверное, продолжаю на нее глазеть, потому что она внезапно приподнимает свой бокал и кивает мне. Я улыбаюсь и приподнимаю свой в ответ. Муж, не прекращая жевать, бормочет что-то неразборчивое по-немецки.
Я не могу заставить себя отвести глаза от их супружеской несчастливости. Я запечатлеваю это в своей душе навеки. Вот именно таким картинкам, случаям, моментам осознания я никогда не позволю утонуть в забвении. Есть и другие - моменты понимания, которые я предпочла бы забыть, да не могу.
Как, например, то исследование, которое показало, что замужние женщины более несчастливы, чем незамужние. Мы и так это знаем, но несмотря ни на что, надежда умирает последней у миллионов жаждущих счастья женщин. Надежда - это такая маленькая мечта, которая нашептывает им, что вот именно их любовь будет больше и сильнее, чем эта проклятая статистика и эта дьявольская культура. Но подозрение, оно остается, и оно и не дает нам покоя. Это подтачивающее исподтишка ощущение, что из меня медленно, но верно, вытягивают жизненную силу, время и энергию.
Или, как шведский политик Гудрун Шиман сказала в своей речи, которую средства массовой информации назвали "речью талибана": "Женщины дают, мужчины берут". Я прекрасно понимала, о чем она говорила, и мне стало грустно, когда я услышала, как другой человек сформулировал то, что я и так интуитивно знала: существуют некие структуры, вид идеологии или религии, которые можно назвать патриархатом. Они воздействуют на наши сугубо личные любовные отношения таким образом, что мы ожидаем от любви и от друг друга чего-то различного. Они узаконивают мужскую власть и женское бессилие. Они добиваются, чтобы мы слепо в это верили и продолжали жить с этими древними, покрывшимися плесенью половыми ролями, которые на самом деле делают нас всех глубоко несчастными.
Когда отсутствию любви бросается вызов, это неприятно, и можно увидеть, как кто-то, например, журналист Эрик Фихтелиус, распинается с пылающими щеками на экране телевизора про то, как стыдно приравнивать положение афганских женщин к положению, в котором находятся (избалованные) шведские женщины.
И уже не имеет никакого значения то, что после этого Гудрун Шиман пробует объяснить, что она не собиралась приуменьшить степень угнетения женщин в Афганистане, она просто имела в виду, что механизмы патриархального угнетения в Афганистане те же, что и в Швеции, просто его внешние формы различаются (к примеру, женщины в Швеции не носят паранжу). Но сама основа, ядро угнетения - это то, как поделена власть между двумя полами, сказала Гудрун. Но в тот момент никто уже ее не слышал, потому что ее заглушили разъяренные и раскрасневшиеся журналисты-мужчины, громко стенающие о том, какими оскорбленными они себя чувствуют, после того, как их сравнили с талибами.
Я пробую посмотреть на ситуацию с юмором. Какое-то время это выглядит забавно: возбужденные, багровые мужчины на экране, но та небрежность, с которой они говорят, делает их брюзжание нарочитым.
В борьбе за власть есть очень выигрышная стратегия - не признавать свою часть угнетения. Угнетение становится невидимым, когда его значение умаляется.
Это даже больше заметно, когда речь идет о классовых различиях. Когда я брала интервью у людей, выросших в семьях элиты, они часто раздражались и отказывались мне отвечать, говоря, что не понимают вопроса, который я им задавала: к какому классу принадлежала их семья. Или они отвечали, что понятие классов устарело, что теперь речь идет лишь об индивидуальных различиях. Однажды случилось так, что человек, с которым я проводила интервью, просто отказался понимать вопрос. Так произошло с одним молодым стилистом и журнальным редактором, портрет которого я делала для радиопередачи.
- В каком районе ты выросла? - спросила я.
- Оргрюте, - ответила стилист.
Это один из элитных районов Гетеборга.
- Как бы ты описала этот район? - сказала я, пытаясь уточнить ее ответ.
- Ну, я не знаю, можно позвонить в Гетеборгскую коммуну и отдел парков и получить у них ответ, - раздраженно ответила стилист.
- Но чего там больше - многоэтажек, квартир или вилл...? - не отставала я.
- Да всего понемножку, - ответила она и посмотрела на меня большими голубыми глазами. Она встряхнула своими длинными, светлыми, хорошо ухоженными волосами, и хотя она напоминала Барби, я прекрасно знала, что она не глупа. Наоборот, и это меня смущало, что эта компетентная Барби делала вид, что она не понимает, когда я продолжаю допытываться о классе. Ровно до той поры, как она наконец от всего этого устала и с видимым раздражением ответила, что если она и принадлежала к какому-нибудь классу, то это был рабочий класс, поскольку ее родители, мама-врач и папа-судовладелец, работали всю свою жизнь больше, чем по шестьдесят часов в неделю.**
Когда я возразила, что врачи и судовладельцы, возможно, не совсем тот род деятельности, который относится к рабочему классу, она ответила, что каждый сам волен решать, какое определение класса ему подходит. И это было каким-то образом просто восхитительно. И просто отвратительно.
Совершенно очевидно, что в мире проживают два разных вида людей: те, кто считают, что мир справедлив, и те, кто считают, что он несправедлив.
И довольно часто случается так, что именно люди, рожденные в привилегированных семьях, как раз и отрицают то, что разница, обусловленная классовыми различиями, существует.
И довольно часто случайным образом это именно мужчины - те, кто отрицают, что существует несправедливое распределение по половому признаку между мужчинами и женщинами.
Вообще, если что-то и заставляет меня оставаться стервой, то прежде всего это именно такое отрицание. Мне кажется, это как-то связано с небрежностью. Чувство полного бессилия и как будто тебя не видят, хотя ты стояла и кричала во все горло, и когда тебя никто не слышит, хотя ты знаешь, что все были в состоянии услышать то, что ты кричала.
Меня смущает, что отрицание настолько эффективно... Вполне возможно, что это на деле самый хитроумный из всех способов продолжать поддерживать угнетение.
Любые диалоги затухают, и нужно откручивать пленку полностью назад и начинать все с самого начала.
Конечно, понятие классов сегодня совсем иное, чем было сто лет назад. Конечно, сегодня неквалифицированный рабочий может получать больше, чем образованный библиотекарь. И конечно, нет уже тех четких границ между классами, что были в начале двадцатого века. Понятие класса включает в себя сегодня нечто иное, чем то, что включалось в него в 1920 году. Но по-прежнему мы живем в таком обществе, где у санитарки без образования будут иные социальные и экономические условия, чем у стилиста-блондинки и редактора журнала с мамой-врачом и папой-судовладельцем.
Когда дело доходит до отрицания несправедливости в любовных отношениях, появляется непрерывный поток подробных объяснений, которые призваны извинить это унизительное и неравное разделение. И частью этого отрицания и невидимости становятся те сложности, с которыми сталкиваешься, когда пытаешься дать любви определение. Я много размышляю над тем, что любовь - это то, что любовь делает. Что если бы мы начали воспринимать любовь скорее как действия и поступки, а не как чувство, тогда и ответственность и обязанности следовали бы за ней автоматически.
Если бы мы прекратили определять любовь как чувство, то легче было бы парировать аргументы о том, что у разных людей любовь проявляется по-разному. Если бы мы все придерживались общего определения любви, мы бы не стали так легко жертвами всех этих романтических картинок из Голливуда, из-за которых мы не замечаем того, чего в отношениях не хватает . Или всех этих историй о том, как скучна любовь без романтики, без роз и шампанского. Тысячи подобных историй, которые я читала или слышала, заставляют меня поверить, что мне не хватает именно пышных букетов...
Я могу спокойно прожить без роз и шампанского, но не могу спокойно смотреть на неравенство. У отношений, где нужно отстаивать свое право любить, не должно быть, по сути, права на существование.
Не потому ли многие из нас принимают на ура ту точку зрения, что любовь означает разные вещи для разных людей, потому что иначе, если бы появилось точное определение любви, нам пришлось бы посмотреть правде в глаза и увидеть то, чего не хватает в любви именно нам?
Что мне больше всего не нравится в состоянии стервы, так это чувство, что я перестала быть щедрой, которое очень медленно, но верно меня захватывает. Это порочный круг скупости, из которого трудно выбраться. Я, например, позволяю маленьким деталям вырасти в большие. Мне совсем не хочется быть жадной и мелочной. Но щедрость появляется тогда, когда у тебя всего в избытке, только тогда, когда у тебя все хорошо и с тобой обращаются справедливо и заботливо.
Чем больше я об этом думаю, тем яснее это становится: любовь, которая важнее и огромнее всего остального, была похищена патриархатом, капитализмом и Голливудом, и ее превратили в подделку, во что-то гораздо меньшее, чем она есть. Точно также похитили и брак. Вместо того, чтобы быть чистым проявлением любви, он превратился в нечто связанное с королевскими особами, премьер-министром и традициями и конвенциями, которые заставили бы всех экспертов этикета и культуры хлопать в ладоши в их стильных гостиных. Все это узаконенное угнетение, которое стало в такой степени нормой, что мы уже не в состоянии заметить за ним настоящую любовь. Которая в жизни - самое главное. Нет ничего необычного в том, что мне пришлось подшучивать над своим собственным браком уже через месяц. Нет ничего необычного в том, что я и мои идеалы о равенстве не хотели бы быть замужем по такому образцу. Я-то хотела праздника любви.
И нет ничего необычного в том, что я сижу сейчас на Тенерифе и не в состоянии остановить свои стервозные раздумья. Свои черные как ночь наблюдения. Я просто не могу больше закрывать на все глаза, и не это ли делает меня стервой, полной желчи? Я слишком много знаю. Я знаю, что женщины, как правило, расцветают, после того, как преодолели самую сильную боль после развода, в то время как мужчины неожиданно обнаруживают, насколько они одиноки. Насколько плохие у них отношения с детьми, как мало у них друзей, потому что это жена занималась детьми, и друзьями, и семьей, пока он работал и делал карьеру.
Привилегированное положение обходится дорого и самим мужчинам.
За каждым успешным мужчиной стоит женщина с уставшими ногами и мигренью. И за каждой успешной женщиной стоит развод.
Вот они поднимаются и уходят: женщина-алкоголичка и ее недовольный муж. Он на нее не смотрит, а решительно шагает к выходу, она ковыляет сзади на своих высоких каблуках. Она пробует за ним поспеть, и делает вид, что не замечает, как он раздраженно ее игнорирует, и скорей всего они лежат ночами без сна и размышляют, зачем они вообще когда-то поженились. Все эти представления о том, что должно было бы случиться с отношениями, когда люди женятся, и что вроде бы как и не случилось. И внезапно прошло тридцать лет, и до кого-то из них доходит, что она превратилась в выпивающую и несчастную, и собственный муж ее стыдится, и идет всегда на пару метров впереди. Тогда она едет на Тенерифе на неделю, одевает ярко-розовую ветровку и высокие каблуки, и пробует накрасить губы подходящей по тону ярко-розовой помадой и побрызгаться парфюмом, и ничего из этого не помогает. Она продолжает покачиваться при ходьбе.
Я тоже поднимаюсь и выхожу, и ложусь в одно из удобных кресел, расставленных вокруг бассейна. И осознаю, что настолько уставшим человек не может быть, такого просто не бывает.
Я проваливаюсь в глубокий сон и мне снится, что я в Нью-Йорке. Я путешествую, очень счастлива, все так интересно, но ниже по улице я слышу целый хор кричащих женских голосов. Сначала я думаю, что они поют, но когда подхожу поближе, слышу, что они кричат. Они на что-то злятся, но я не могу расслышать, что они говорят, и какой-то мужчина, напоминающий Арнольда Шварценеггера, поднялся на скамейку, чтобы их утихомирить.
Когда я подхожу поближе, я вижу, что это на самом деле Шварценеггер, и я начинаю ему сочувствовать, хотя и понимаю, что у женщин есть причины для недовольства.
Он весь седой, и в глазах усталость и печаль. Вдруг он срывает с себя рубашку и показывает свое мускулистое, сверкающее от масла тело. Все кричащие женщины замолкают на миг от растерянности, и Арнольд с радостью пользуется моментом и начинает позировать. Он поворачивается в профиль и напрягает бицепсы, в то же самое время убирая живот. Настоящий качок. Когда до женщин доходит, что он начал позировать, вместо того, чтобы им отвечать, они приходят в еще большее бешенство.
Большие слезы катятся по израненным щекам Арнольда. Он никак не поймет, что он сделал не так.
Бедняга, придется ему помочь, но крики все заглушают, и мне приходится подойти прямо к нему, чтобы он смог меня услышать.
- Привилегированное положение обходится дорого и самим мужчинам. За власть приходится расплачиваться. Понимаешь ты это?
Он недоуменно глядит на меня и пробует ответить, но женщины так орут, что я не слышу, что он говорит.
Я просыпаюсь, потому что дети в бассейне не согласны со своей матерью, которая кричит, что им нужно выходить, НЕМЕДЛЕННО! Отца не видно. Отцы никогда не кричат на своих детей, заходясь в истерике от усталости. Они обычно сидят в баре и разговаривают.
Я думаю про свой сон. Когда доходит до дела, мало утешения в том, что мужское доминирование стоит дорого им самим. Женское подчинение все равно стоит дороже.
Мое превращение в желчную стерву происходило в течение всей моей жизни, и причин этому было много. Но по количеству боли и глубине разочарования с ролью матери не сравнится ничто. Самый фальшивый среди всех мифов - это миф о священной роли матери. Он же и самый жалкий.
* синклит - в переносном смысле (обычно иронически) - полное собрание, заседание избранных или высокопоставленных лиц.
** (примечание переводчика) в Швеции и других скандинавских странах в настоящее время рабочая неделя равна 37 часам. Ранее было 41.5 часа.