Криминская Зоя : другие произведения.

Комедия положений

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение "Все еще молодость"

  Комедия положений
  Я добралась до четвертой части рассказа о своей жизни. Боюсь, что читатель, продравшись сквозь многочисленные строчки до этого места, переведет дух и отложит книгу до лучших времен, до более подходящего настроения, которое появится неизвестно когда.
  Предвидя это, можно было бы поставить точку, и не писать, но последующие годы просят, чтобы и их не забыли, и жизнь в развитии, и изменения характеров действующих лиц видны лишь при просмотре длительного отрезка времени. До того, как я стану бабушкой, осталось всего одиннадцать лет, вот их я и попытаюсь охватить, замкнуть круг от своего детства с бабушкой Людмилой Виссарионовной Устьянцевой до себя, бабушки Криминской Зои Карловны.
  Зрение у меня постепенно ухудшается, без очков я мелкое не вижу совсем, и теперь свои воспоминания я представляю так: огромная карта далеко на стене, вся покрытая неразборчивыми надписями, событиями давно забытых и канувших в лету дней, недель, месяцев и десятилетий. Я беру в руки большую тяжелую лупу, подношу к карте и в круглом прозрачном окне вижу все детали в подробностях. Видение не только отчетливое, но и живое, копошащееся, остается только его описать, и перевести лупу в другое место карты, но это другое место находится вовсе не рядом с предыдущим, а где-то в стороне, и между ними остается нерассмотренное пространство серых затёртостей, которые не удается рассмотреть даже с помощью мощной лупы. Я снова и снова силюсь разглядеть эти смазанные места, - но тщетно, - и приходится оставлять их как есть, неживыми, нерезкими, смириться с тем, что они выцвели навсегда, и что там происходило, неизвестно.
  Мое повествование заключает в себе перечисление фактов и событий нашей тогдашней жизни и частично мои чувства и переживания по тому или иному поводу. Это скелет, на который каждый читающий в меру своей фантазии, жизненного опыта и терпения может наращивать мясо: домысливать чувства общающихся со мной людей, давать оценку тем или иным событиям со своих, более поздних, отстраненных и поэтому более умудренных позиций, в общем, наполнять пустоты моего повествования своим воображением.
  Я же стараюсь описать происходившее с наибольшей достоверностью и объективностью, если на это способен человек, пишущий от своего реального, непридуманного я.
  
  
  1979 год Мытарства при получении квартиры
  После долгого и суматошного дня я безуспешно пытаюсь согреться под одеялом и уснуть под храп выпивших мужчин.
  Одеяло синее ватное, то самое, которое привезла мне Люся из Кохмы в 1967 году. Практичная Людмила предлагала мне купить сатиновое одеяло, как более ноское, но я не хотела заглядывать далеко, мою южную сорочью душу тянуло на всё блестящее, а атлас блестел и переливался, тогда, двенадцать лет назад переливался, а сейчас выносился, посекся и по поверхности его пошли унылые протертые борозды, а местами и дыры, в которых белела скатавшаяся старая вата.
  "Бедность не порок, но большое свинство", вспоминала я переделанную бабушкой пословицу каждый раз, когда выдергивала это безобразие из пододеяльника, чтобы надеть чистый. Мечтала купить ситцу и обшить, но руки не дошли, а сейчас, в новой квартире, дойдут, думала я, но уверенности не было.
  Кроме синего ватного, у нас было сшивное полушерстяное одеяло.
  Мы купили детское одеяло перед рождением Кати, а Алешке на работе в Подлипках подарили хорошее верблюжье, и купленное нами осталось невостребованным. Я придумала докупить такое же, в клеточку, сшить два вместе, получить большое одеяло и сэкономить пять рублей. Еще одно, легонькое золотистое атласное пуховое одеяло бабушка отдала мне для Кати.
  Эта богатая вещь из хорошей семьи осела в нашей случайно: когда жили в Батуми одна бабушкина знакомая, соседка пенсионерка, попросила взаймы сорок рублей на билеты, чтобы уехать к дочери куда-то в Россию. Бабуля упиралась, не будучи уверенной, что ей долг вернут, и просительница в залог принесла ей пуховое небольшое одеяло, получила деньги и не вернула их, просто-напросто продала бабуле насильственным способом одеяло, продала, правда, задешево, за полцены.
  - Ну что, Людмила Виссарионовна, надула Вас ваша подруга? - насмешничала мама.
  Бабулька обиженно поджимала губы и молчала, а потом спрятала одеяло со словами:
  - Зошке на приданое.
  Но досталось не мне, а моей дочери, её правнучке.
  А еще одно старое зеленое одеяло, под которым сейчас храпел Колгин, имело две аккуратно заштопанные дыры сверху - да, да, оно было сшито из того самого сатина, который я в пятилетнем возрасте резала на бахрому в Колпашево, больше двадцати пяти лет назад. И еще мама дала розовое вылинявшее одеяло, купленное в Карталах и служившее тарой, в которую зашивался багаж при многочисленных маминых переездах (из Карталы в Кобулети, из Кобулети в Батуми, из Батуми в Караганду и из Караганды в Подмосковье). В промежутках между переездами одеяло стирали и использовали по назначению.
  Так что, возможно, не надо было ездить на курорты, а накупить одеял, - кто знает, но сейчас-то, я обязательно всё куплю, налажу уютный добротный быт.
  После десяти лет скитаний мы заполучили, наконец, трехкомнатную квартиру, 34 квадратных метра, самая большая, проходная комната - четырнадцать метров, на седьмом этаже нового панельного дома. Панели обложены розовой плиткой.
  - Голубятня, - обозвала нашу обитель мама.
  Мы стали как все, с пропиской по месту жительства, с правом бюллетеня по болезни, с заботами о ремонте, узнали такие слова, как бустилат, раствор, шпаклевка, цинковые белила, эмаль, водоэмульсионка и прочие названия вещей и предметов, которые не интересовали нас в первые десять лет совместной жизни.
  Оставалось купить ковры и старательно выбивать из них пыль по выходным дням, забивая легкие себе и подвернувшимся прохожим, и тогда уже мы встроились бы в единую шеренгу скромных и не очень требовательных российских обывателей.
  Сейчас самое время вернуться назад, пройтись по годам и вспомнить, как досталась нам эта квартира.
  Восемь лет назад, в августе 1971года я перераспределилась в НИОПиК. В направлении, которое я принесла в отдел кадров, было написано "жилплощадь в порядке общей очереди".
  Эта чахлая приписка помогла мне встать в общую очередь на квартиру сразу, а не после двух лет отработки.
  В НИОПиКе было запланировано строительство четырех девятиэтажных жилых домов. Алешка работал в Подлипках и всё порывался оттуда уйти, хотелось ему найти работу с предоставлением жилья.
  Юрка Подгузов, его приятель по ЦНИИМАШ устроился в управление связи, где ему пообещали комнату. Он звал моего мужа туда, но Лешка медлил. Не хватало ему решительности действовать быстро. Он был молодой специалист, и надо было ехать в министерство, перераспределяться заново или просить отпустить. Эти несколько месяцев промедления оказались роковыми.
  Тем временем маме, проработавшей в Воскресенске пять лет, предложили в больнице квартиру на всех нас, прописанных, т.е. маму, бабушку, меня и Катю. Квартира находилась в чудесном месте, ближе к Москве, чем Воскресенк, где работала мама, на остановке "Белозерская" среди сосновых лесов с песчаной почвой. Мама до пятидесяти лет моталась по частным квартирам и коммуналкам и рвалась в квартиру, но горсовет выдвинул требование, чтобы и Алешка прописался у мамы, на кусок семьи в виде меня и Кати они давать не захотели. Квартира на Белоозерской, была случайной удачей, в следующий раз могло быть такое противное место, как Москворецкая, рядом с Шиферным заводом и Цемгигантом.
  Нам с Лешей не хватало времени фиктивно развестись, не были мы готовы к такому повороту событий, и я уговорила мужа прописаться в маминой квартире. Слезно уговаривала.За годы моих переездов в детстве и сейчас, я устала от цыганской жизни, страдала за мать, у которой всю жизнь ни кола, ни двора не было, и мне казалось, что вот мама устроит свою жизнь, и мы потом тоже не будем как неприкаянные, а то из поколения в поколение нашу семью преследовало какое-то наследственное неумение устроиться в жизни поосновательней.
  И мама получила квартиру на всех нас. Алексей был вписан в ордер.
  Неожиданно начальника Управления связи Беспалова уволили, пришли новые люди, и когда возник вопрос о предоставлении Алешке комнаты, и он принес документы, указывающие, что он живет в двухкомнатной квартире, ему отказали. Кто-то надоумил маму, как в таких случаях действуют. Мама пошла в Воскресенск к психиатру, и та дала ей справку о психическом нездоровье бабушки, которой к тому времени было 75 лет. Такая справка давала право на лишнюю жилплощадь.
  Врач, смеясь, сказала:
  - В этом возрасте у каждой второй маразм.
  
  Начальник управления связи не желал давать Леше комнату (он был работник, которого взял предыдущий начальник, исключенный из партии и снятый с должности Беспалов), и кто-то из профкома поехал в Воскресенскую больницу проверять правдивость справки.
  А как они могли проверить? Да очень просто, проверили наличие карточки.
  А врач карточку не завела. Была бы карточка, доказать, что больной здоров было фактически невозможно, надо было бы создавать комиссию медицинскую. А так всё просто, - карточки нет, справка липовая, и Алешке отказали, несмотря на то, что после рождения Сережки мы оказались вшестером в двух комнатах, но у нас на человека приходилось больше шести метров.
  Мамин дом строили военные и восемнадцатилетние молодые парни, перегородки в квартирах ставили, как бог на душу положит, у нас перегородка была сдвинута в сторону коридора за счет увеличения комнаты, в результате был фантастически узкий коридор и кухня пять с половиной метров, но жилой метраж квартиры получался 31 кв м. На втором этаже такая же квартира, но с перегородкой, сдвинутой в сторону уменьшения комнат была 29 кв м. Было бы тридцать, мы могли бы надеяться на расширение, а так нет. И один квадратный метр лишал нас прав на расширение. Мы оказались вшестером в 2-х комнатной квартире. В результате мама устроилась, а мы повисли в воздухе, оставалась надежда только на НИОПиК.
  
  В 73-74 годах в НИОПиКе сдали два дома, но я туда не попала
  Осталась восьмая на очереди. Неожиданно один из очередников отказался от трехкомнатной квартиры, передо мной не было претендентов с двумя детьми и жилкомиссия предназначила её мне, а общий профком не утвердил, её отдали Угаровой , которая была на очереди ближе, чем я. У нее была комната в Лобне, она прописала к себе временно мать, и ей удалось получить на четверых трехкомнатную квартиру. Позднее Катя училась в одном классе с дочкой Угаровой, и я спросила её, живет ли с ними бабушка. Оказалось, что нет, это был просто хитрый ход.
  Я ходила к Герасименко еще раз, просила его подписать ходатайство перед директором о предоставлении мне жилплощади, в надежде, что у Дюмаева, который был тогда директором, где-то в загашнике завалялась какая-нибудь квартирка.
  Герасименко уперся и ни за что не подписывал, всё говорил, что он должен думать о работе, а я беспокоюсь только о себе, о своей семье. Те квартиры, что у него есть, он уже распределил для больших специалистов.
  Через него тогда получили квартиры Комаров и Ломоносов, два кандидата наук, приглашенных Толкачевым в нашу лабораторию. Оба они недолго проработали на Фотонике, Комарова уволили года через четыре при сокращении штатов, а Ломоносов, разругавшись с Толкачевым, сам ушел.
  Так что Герасименко, царство ему небесное, был совершенно неправ, считая, что он думает о работе, когда приглашает со стороны готовых кандидатов наук. Во всяком случае, я проработала дольше, защитилась и спустя несколько лет, когда ни Комарова, ни Ломоносова никто и не вспоминал, была ничем не хуже, чем они.
  Я переломила упрямого хохла Герасименко, убедила его подписать мое ходатайство перед директором, подкинув идею, что, в общем, у директора могут быть еще квартиры, и он как бы просит для меня сверх того, что ему уже дали. С подписанным ходатайством я поехала к Дюмаеву.
  В первый мой приезд в его секретарской происходил как раз прием и чаепитие.
  Необычайно красивая девушка, элегантно одетая, плавными движениями ухоженных рук, сверкая золотым перстнем с огромным янтарем, разливала чай высокопоставленным гостям. Она явно служила украшением интерьера, знала это, не тяготилась, но и не радовалась, просто находилась здесь, как и красивый цветок в горшке на подоконнике. Я чувствовала разительный контраст между моей запущенной жизнью и её ухоженной, обеспеченной, по крайне мере, на первый взгляд.
  Ждать пришлось долго, я сидела в углу, как и положено бедной просительнице. Людей к Дюмаеву было мало, сидела я одна, но всё время кто-то входил запросто и застревал надолго.
  Наконец, пригласили и меня. Я зашла в кабинет к Дюмаеву, оставив свою неэстетичную сумку, а в ней и носовой платок, в секретарской.
  Я рассказывала директору свою фантастическую историю бесквартирных мытарств, закончившуюся проживанием в монастыре, и чем дольше я говорила, сидя перед этим благополучным мужчиной в светлом и просторном кабинете, тем горше мне становилось, и одновременно, описывая невыносимость жизни в храме Успения, я чувствовала себя предательницей по отношению к моим соседям, которые там жили как могли, как могли радовались, пили водку, плодили детей и не рыдали по кабинетами.
  Мне стало противно просить, и я заплакала.
  Дюмаев мне сочувствовал, рассказал, что у него было голодное детство и что он смог позволить себе второго ребенка через десять лет после первого (а какого-этого ты рожаешь, если тебе жить негде, вот что завуалированно звучало для меня в его рассказе о себе), но никакой квартиры не обещал, клялся что у него её нет.
  С одной стороны, он как бы кожей чувствовал мое неприятие его благополучия и скрытую ненависть обделенного к преуспевающему, спрятанную за крокодиловыми слезами моей жалости к самой себе, а с другой, - Дюмаев с любопытством, даже останавливаясь в рассказе, делая неожиданные паузы в речи, наблюдал, как я выйду из положения, рыдая без носового платка.
  Возможно, он колебался, не предложить ли мне свой, но не предложил.
  Я осторожно вытирала слезы ладонью и старалась незаметно одновременно промокнуть нос, а сама при этом думала:
  "Задрать бы сейчас подол и высморкаться в него, вот была бы картинка, квартиры всё равно не видать, так хоть развлекусь". Но не решилась, да и подол у меня был шерстяной, а подкладка синтетическая, неудобно сморкаться.
  На третий раз моего паломничества к Дюмаеву, он стал говорить какие-то неопределенные слова, что вырисовывается какая-то трехкомнатная квартира, и отправил меня к Васютину, а как только я увидела рыскающие по сторонам глаза Васютина, изгнанного, как мне потом насплетничали, из горсовета за недоказанные подозрения в мздоимстве, я поняла, что никакой квартиры мне не видать, и решила ждать очереди, тем более, что мы нашли квартиру в Долгопрудном и стали жить в относительном благополучии.
  Все это происходило в 74-ом году, а квартиру я получила в 79-ом. Дом, в который я въехала, было запланировано сдать в 75-ом году, а сдали с опозданием на четыре года. Сделали нулевой цикл и заморозили строительство, и возобновили только где-то в конце 78-ого года. Воровство при отделочных работах было такое, что стали сдавать дом по подъездам, а то получалось, что пока второй подъезд делали, первый обдирали. Уносили двери, рамы, унитазы.
  Мне выделили квартиру в первом подъезде, но я поменяла её на точно такую же в шестом, с балконом на юг, написав заявление в горсовет, что мои дети часто болеют и нуждаются в более теплой квартире. Справку о частых болезнях детей доктор Нараган выдала мне без звука.
  После того, как мне предоставили квартиру в институте, Долгопрудненский горсовет не утверждал её за нами, так как после выезда у мамы оставалась на двоих двухкомнатная квартира, это было много, и требовали, чтобы они переехали в однокомнатную. Тогда мама поступила просто.
  У нее были к тому времени знакомства в поселке, и она пошла в жилуправление, и заведующая позволила ей разделить счет так: мы с бабушкой в одной комнате, а мама одна в другой. Мотивировка раздела была такая: мы всё не платим за квартиру, вот она, как ответственный квартиросъемщик, и поделила лицевой счет.
  Таким образом, после нашего отъезда оставалась одна бабушка в одной комнате, а это допускалась.
  В общем, и тут пришлось ловчить, прежде чем удалось получить бесплатное жилье, прозванное мамой голубятней.
  Через полгода после нашего отъезда мама соединила счет.
  Описание наших мытарств заняло полстраницы и охватило восемь лет жизни.
  Когда я начинала работать в НИОПиКе, Толкачев советовал и Алешке устроиться там, - когда работали вдвоем, то легче было получить квартиру, но Алексей не пошел, и впоследствии я рада была этому, наблюдая, как губила мужское население НИОПиКа возможность неограниченно пить казенный спирт.
  Теперь у нас была квартира, и все эти истории длительных унижений остались позади.
  
  Мы переехали вторые в подъезде, занята была лишь четырехкомнатная квартира рядом с нами. Воду подключили через день или два после нашего переезда, газ через месяц, а лифт, чуть ли не к Новому году.
  На другой день, в субботу, после новоселья, мы собрались съездить в хозяйственный магазин у станции, купить вешалки в прихожую, не на что было повесить пальто.
  Оставив детей с бабушкой, мы с Алешкой, я веселая и бодрая, а он слегка усталый после вчерашнего перебора, но тоже веселый, потопали на автобусную остановку. Первые десять минут болтали, обсуждали планы расстановки мебели, покупки необходимых вещей. Вторые десять минут, я устало перебирала ногами на месте, с тревогой оглядывая нараставшую толпу, еще через десять минут я ожесточенно принялась ругать мужа за то, что мое предложение прогуляться пешком, он отверг:
  - Ну, что ты, Зоя, это очень далеко, - и теперь вот мы стоим тут, а за это время давно бы дошли.
  Через сорок минут пришел автобус. Истомленная ожиданием толпа штурмовала его с остервенением. Эти сцены посадки в автобус напоминали мне посадку в поезд в фильмах о гражданской войне, только публика чуть-чуть понарядней.
  Я тоскливо наблюдала посадку, начиная понимать, почему в объявлениях об обмене квартир, которыми пестрели фонарные столбы в городе, снизу делалась приписка: "первый этаж и Гранитный не предлагать", а теперь мы жили на Гранитном.
  - Возьмем такси, - предложила я выход, Алешка махнул рукой и нас довезли за пять минут и за рубль до магазина, где мы купили простую деревянные вешалку за шесть рублей и вернулись обратно пешком.
  Дом был новый, наступил октябрь, а топить не начинали, говорили, что-то не в порядке, батареи начнут течь. Радиаторы в квартирах были новомодные, гнутая тонкая труба с жестяными ребрами, народ уверял, что они холоднее, чем привычные чугунные.
  Организовали письмо-жалобу сразу в несколько инстанций: непосредственным исполнителям, их высокому начальству, очень высокому начальству и даже в газету, причем в письме были указаны все три адресата, - и через день после отправки письма в первую инстанцию невозможное совершилось, отопление включили.
  Дом был весь дырявый, как будто сложенный из игральных карт. Казалось, что ветер гулял по квартире, холодом тянуло из всех углов, а в маленькой комнате угол даже промокал.
  Я пожаловалась Алешке.
  - Мне всё время кажется, что если упереться ногами в стенку в маленькой комнате, то стенка выпадет наружу.
  - Тогда иди и попробуй это сделать, - вполне серьезно сказал Алексей. - Когда у тебя это не получится, то и чувство пройдет.
  Я подумала, подумала, легла на диван и уперлась в стенку ногами изо всех сил, но стена не зашаталась, и я успокоилась.
  Новоселье для всей лаборатории я не отмечала. В нашем рабочем коллективе все, кто получали квартиру, устраивали грандиозные пьянки-гулянки в новой квартире, но это было давно, они все получили квартиры на пять лет раньше, чем я. Квартиры двухкомнатные в наших домах были хорошие, 28-29 кв метров, с большой комнатой с балконом и просторной прихожей, а я получила крохотную трехкомнатную квартирку, угловую, которая мне не нравилась, спустя пять лет после всех, и не считала нужным это праздновать, а главное, после болезни сына у меня не было настроения видеть людей, что-то готовить. И я отвергла все намеки, и прямо сказала, что никаких новоселий праздновать не буду, не до того мне.
  Наш маленький коллектив из пятерых человек, с Комаровым во главе, всё же у меня собрался. Инициатором была Женька Пыхтина. В один прекрасный день она сказала, что меня не дождешься, и устроила экспромт: после работы они приехали ко мне. Я тогда была очень слаба физически, и вечеринки после службы меня утомляли, но тем не менее посидели удачно. Слегка обжившись, в октябре, я собрала друзей, и девчонки подарили мне большое круглое зеркало, а позднее я собирала родню, дядю Борю с тетей Ниной, Алешкой и Татьяной, и они принесли симпатичную трех рожковую люстру, с прессованными и интересно преломляющими свет желтыми плафонами.
  Мы приобрели книжный шкаф, который поставили в комнате с балконом и использовали его как сервант и как шкаф одновременно.
  Книг у нас было относительно мало, их трудно было купить, а мы и не старались, - возить с квартиры на квартиру книги было тяжко.
  Мы пользовались библиотеками, читали периодику, в основном "Новый мир" и "Иностранку", тогда подписки разыгрывались или наиболее заслуженные сотрудники награждались подпиской. Автомобилисты гонялись за журналом "За рулем", его давали тем, кто подписался на "Правду".
  Сережка быстро освоился на новом месте, играл с детьми во дворе под окнами, но всё время что-то забывал, то велосипед, то знаменитый выменянный экскаватор, то еще что-нибудь.
  Он кричал снизу на седьмой этаж, выпрашивал у бабушки очередную игрушку, и она несла ему.
  - Пять раз сходила вверх вниз, - жаловалась свекровь вечером.
  - Да что ж вы его так балуете? Надо, пусть сам поднимается и берет, что ему нужно, ребенку туда-сюда пройтись - лучше спать будет.
  
  Я вернулась с работы, зашла в дом. Никто меня не встречал, не бежал с радостным визгом, не повис на руках. Я тихонько подошла к двери комнаты и заглянула.
  Сережка на своем диванчике, подушка диванная положена поперек, он её оседлал, в руках у него эмалированная тарелка-руль. Сергей-шофер куда-то везет свою бабушку, которая сидит рядом за его спиной.
  - Трясись бабушка, трясись, здесь большие ухабы, - Сережка издает звук мотора буксующей машины, подскакивает на подушке и резко поворачивает руль. Бабушка подскакивает тоже, и, повернувшись ко мне, говорит:
  - Вот так целый день трясусь.
  Я не успеваю засмеяться, как с машиной происходит следующая напасть, она попадает по обстрел.
  - Взжжж бух, ложись бабушка, обстрел, вжжж бух, ложись. - Сережка спрыгивает с дивана и залезает под него. Я быстренько ретируюсь в кухню, чтобы меня не накрыл снаряд.
  После переезда свекровь прожила у нас до октября, потом замерзла и уехала.
  Как-то раз, когда Катя заболела, я, жалея свекровь, попросила Алешку побыть с детьми, улизнуть с работы якобы в местную командировку и побыть дома. Сама я должна была выйти после Катиного бюллетеня на работу.
  - А то не справляется твоя мама с двумя, - пояснила я свою просьбу.
  - Ну, с него какая помощь? - недовольно воскликнула бабушка, услышав мои слова. - Вчера вечером дети залезли на шкаф и висели там. Я позвала Алешку с балкона (Алексей сделал на балконе верстак и всё что-то мастерил для дома, сделал шкафчики в прихожей, встроенный шкаф в отдельной комнате), он пришел, встал на пороге, продекламировал: - Дети, не балуйтесь, - и ушел.
  А они как висели, так и висели, ни один даже и не шелохнулся.
  На самом деле Алешка бывал упорен в своих требованиях к детям, но именно в своих, а висеть вниз головой на шкафу он не считал чем-то недозволенным:
  Висят, не орут, ну и пусть висят, ничего шкафу не сделается.
  К Новому году решили приобрести телевизор, цветной. Стоил он шестьсот пятьдесят рублей, и Алешка взял на работе справку о зарплате, чтобы купить телевизор в рассрочку. Самый хороший из советских цветных телевизоров "Рубин" в рассрочку не продавался, а сейчас, перед Новым годом, в продаже вообще было мало телевизоров, зато в каждом магазине мы с Алешкой сталкивались с кучей неработающих приборов. Зрелище нагроможденных друг на друга ящиков брака заставляло задуматься, и мы купили черно-белый телевизор "Рекорд" за 200 рублей, и я вышла из магазина с чувством облегчения: нам бы пришлось в течение почти полутора лет платить за цветной телевизор по 40 рублей в месяц, а я так устала от безденежья.
  Девятая школа, в которой училась Катюша, считалась одной из лучших в городе, но теперь, когда мы переехали, ей оказалось далеко туда ходить и по пути нужно было переходить на углу Дирижабельной и Пацаева довольно оживленный перекресток, а ей было всего девять лет. Кроме того, я решила Сережку не водить в детский сад в течение года. Заведующая сразу пошла нам навстречу, как только услышала, что нам пришлось пережить, замахала руками и сказала, что я могу в любой момент, как только решу водить ребенка, приводить в сад, и одно место в таком случае она всегда для меня найдет, и не нужно мне бегать ни с какими официальными бумагами.
  Вот я и решила оставлять Сережку с Катей, а для этого я перевела её в седьмую школу, одну из самых слабых и хулиганистых школ в городе. Зато занятия в ней проводились в третьем классе во вторую смену, так что я уходила утром на работу и оставляла их одних, а возвращалась к двум часам, через час после того, как уходила Катя.
  На работе я оформила три четверти ставки без перерыва на обед и заканчивала работу в час дня, а заработок, таким образом, получался побольше, чем полставки, около девяноста рублей.
  Газ подключили, но я боялась, что дети что-то подожгут, и ставила им электроплитку, на которой они должны были разогревать себе обед.
  В первый рабочий день после отъезда свекрови, я вернулась с работы полвторого и нашла сына стоящим у окна, завернувшимся в штору.
  - Мама, я на тебя обиделся, - сказал сынок, разворачиваясь из шторы, - ты очень долго не приходила.
  Но это было в первый день, а в последующие я находила его чем-то занятым, какой-нибудь игрой. Часто эта игра не прерывалась и с моим приходом. Я сразу же убегала на кухню, поесть и посмотреть, что они там наделали и ели ли сами.
  
  Еще в начале года я заметила тоненькую высокую девочку с длинной темной косой.
  Она пришла на горку с санками, совершенно одна прокатилась несколько раз, потом повернулась и ушла, ни с кем не обменявшись ни словечком.
  А позднее я увидела ее выходящей из 205 квартире на нашем этаже.
  В 205 квартире жили двое, мать и дочь, Аня и тетя Полина.
  И как-то, когда ехали с Аней в лифте, я спросила ее, что у них за девочка живет.
  - Это племяшка,- ответила Аня. - Сестра с мужем уехали за границу, а дочку оставили нам.
  - Ей тут скучно одной, - сказала я. - Давай познакомим ее с Катей.
  Сказано, сделано, мы их познакомили, но как-то неудачно у нас вышло, девочки не выразили желание общаться. А спустя полгода между ними вдруг вспыхнула дружба. Но это произойдет в следующем году.
  
  Сережка бегает по квартире и кричит: - Катюша, Катюша.
  Надо же, думаю я, как скучает без сестры, даже когда она в школе, представляет, что она здесь и играет с ней.
  БЖЖЖ, бух, БЖЖЖ, Бух, тра-та-та-та, - имитируя полеты снаряда, взрывы и автоматные очереди кричит Сережка, и вместо облика дочери при слове Катюша у меня возникает призрак грузовика с торчащими из него ракетами. Братские чувства оказываются ни причем, не сестру зовет мой сын, а везет ракетную установку на позицию, чтобы бить оттуда врага, а враг всё тот же, что и во времена моего детства, - немец. Сын любил смотреть фильмы по телевизору, но когда начиналось про любовь, отвлекался и просил:
  - Мама, позовешь меня, когда стрелять начнут.
  В результате он подкован по части вооружений в закончившейся за тридцать лет до его рождения войне.
  Сережка в возрасте от пяти до восьми лет просто обожал зажигать спички, и я разрешала ему жечь их в моем присутствии. И он жег спичка за спичкой, иногда выжигая целый коробок.
  Совершенно загадочно почему, но таким же огнепоклонником стал и мой внук Ваня, тоже целыми днями всё жег, правда, Ваня рос на воле и жег костры на даче. А Сережке не разрешалось разводить костры в квартире, и он сжигал спички, и всё сердился, почему делать это можно только, если я стою радом. Однажды головка спички отлетела и загорелась бумага в пепельнице, я быстро потушила и сказала:
  - Вот для чего нужны взрослые, они не растеряются и быстро потушат огонь, а дети могут испугаться, и тогда разразится пожар.
  Оставаясь одни, дети жутко безобразничали. Придешь с работы, дверь на цепочке, из щели дым валит, а они ушли в маленькую комнатку и в шахматы играют, и дозвониться невозможно, а дым валит от поставленного разогреваться молочного супа, который они героически соскребли со дна кастрюли и съели уже после моего прихода, чтобы им меньше влетело от меня.
  - Мама, - сказала Катя после очередной взбучки, - ты меня одну ругаешь, а ведь не одна я беспорядок делаю.
  - Я прекрасно знаю, кто где пакостит. Вот, например, веревки к ключам в гардеробе примотал Сережка, насмерть привязал, теперь в шкаф не скоро попадем, а грязную тарелку посреди дивана оставила ты. На полу диванные подушки разложил Сережка, тарелку эмалированную, которая ему рулем служила, тоже он на пол бросил, а бумажки от конфет по всему полу от кухни до комнат раскидала ты. А обувь в прихожей вы раскидали вдвоем.
  Теперь и читатель может себе представить, что я заставала, приходя с работы.
  Однажды пришла, а их нет дома. Катя была на каникулах, ушли гулять и не вернулись, нет моих деточек. Я посидела минут пять в прихожей, помчалась их искать. Бегала вокруг дома по всё увеличивающемуся кругу и со всё большим напряжением в душе, и хотела только одного: увидеть своих детей целыми и невредимыми. Тогда вокруг не было многих домов и гаражей, стоял заснеженный яблоневый сад, пересеченный дорожками в разных направлениях, и на одной я наткнулась на плачущую Катю.
  Оказалось, они вернулись, увидели по сумке, что я пришла, и раз меня нет, значит, я пошла их искать, а это грозило им хорошей взбучкой. Вот Катеринка и бегала по саду, теперь уже меня искала, а Сереже приказала рассказать мне какую-то фантастическую историю, по которой они оказывались не виноватыми в опоздании.
  Я вошла в квартиру первая. Тут же из комнаты выполз Сергей и, скосив и без того косые глаза к переносице, начал врать, как его Катька научила.
  Я не успела вслушаться, как из-за моей спины вышла дочь и сказала своему брату.
  - Ладно, Сережечкин, не ври, я маме уже правду сказала.
  Так раскрылся их заговор против меня. Но я тогда их не очень щучила. Устала, намерзлась, пока бегала по зимнему саду, и не было сил их поколотить.
  Отопление включили, но было очень холодно, новый дом, кругом щели. Дом был построен по новой технологии и не промазан по стыкам панелей, и сквозило прямо из углов.
  Маме под Новый год больные носили шоколад. Однажды, как-то, когда мы жили на Белоозерской, мама принесла огромную бабаевскую шоколадку, по размеру она была вдвое больше обычной.
  - Да это целая взятка.
  - За дело, - гордо ответила мама. - Пришла ко мне женщина, с чесоткой, толковая, аккуратная. Я ей всё рассказала, как надо мазаться, как всё продезинфицировать, а она мне не поверила, что у нее чесотка. А потом принесла спустя неделю шоколад и говорит: "Доктор, спасибо большое, свет увидела, два месяца непрерывно чесалась, ночей не спала, на стенку лезла от зуда, а меня лечили от аллергии", а там сразу видны были чесоточные ходы, и какая дура её от аллергии лечила, не знаю.
  Новый год встречали дома. Приехала мама со своими шоколадками, пришла Надежда Панфилович. Надя жила с Улановой в одной комнате в общаге, НИОПиК часть квартир в своих новых домах пустил под общежитие, так как у него (у института) был лимит на прописку, и места в общаге позволяли брать молодых специалистов и набивать их потеснее по двое в комнатке, вот такой второй у Улановой, работающей со мной в одной группе и непродолжительное время имевшей со мной приятельские отношения, и была Надежда. Надежда понравилась мне с первого взгляда, стоило мне только столкнуться с ней у Людмилы в комнатке. Я всегда тянулась к людям, на которых, мне казалось, мне хотелось бы чем-то походить, а тут, если представить себе по-другому сложившуюся жизнь, то я хотела бы походить на Надьку, не унывающую, ироничную, любящую посмолить сигарету, раскинуть карты, побеседовать на отвлеченные темы.
  И Надежда приблудилась к нам на несколько лет. Когда она приходила, мы устраивались на кухне и играли в преферанс, безуспешно пытаясь отучить Надежду не брякать с туза, когда вистуешь.
  А в тот Новый год она принесла с собой курицу, которую я тут же засунула в духовку, и научила меня делать из наломанного печенья колбаску на десерт, я забыла рецепт, но помню, что это быстро и вкусно.
  Детям Надя принесла по шоколадке, я купила тоже, и у наших детей в тот Новый год было шесть больших стограммовых) шоколадок. Я думала, им на неделю хватит, но третьего утром хотела съесть кусочек и не нашла, всё сожрали милые отпрыски, и плохо им, как Булгаковскому мальчику из Театрального романа, не было, ни тошноты, ни рвоты и даже никакой аллергии с ними не случилось. Вообще-то я в жизни не встречала детей, я имею в виду не младенцев, а подросших детей, которым бы вдруг стало плохо от шоколада. Или дети стали другими или шоколад, или Булгаков как-то наблюдал, что ребенок целый день жует шоколад и хоть бы хны, позавидовал ему и придумал ту сцену с тошнотой и позеленением.
  
  
  1980 год. Поездка в Батуми
  Начало года протекало без запомнившихся мне как радостных, так и грустных происшествий. Катя поменяла класс, новая учительница Валентина Степановна была спокойнее и менее требовательна, чем Антонина Владимировна, чаще стали у Кати в дневнике красоваться пятерки, исчезли тройки, подравнялся почерк. Во втором полугодии занятия в Катином классе были по-прежнему во вторую смену, и по утрам она оставалась с младшим братом.
  В доме у нас стали появляться новые девичьи лица, Светка Жеребцова, Наташка Самыгина, Маша Сысорова, а потом Катя привела и Наташку Малюшину.
  Как-то раз мы с Катей пришли в дом пионеров и увидели развешенные на стенах картинки, исполненные детьми из художественной студии. Катеринка, которая, как и я в детстве, всё рисовала задумчивых красавиц, незамедлительно решила посещать студию. Минут тридцать мы ходили по коридору, внимательно вглядываясь в вывешенные на стенках картины, пока обе не пришли к выводу, что больше всего нам нравятся пейзажи, яркие и с настроением, под которыми стояла подпись: Наташа Малюшина.
  Увидев кареглазую, темноволосую, стеснительную, даже замкнутую девочку, с интересным низким тембром голоса, я была изумлена, так как по картинкам и технике исполнения я представляла себе автора значительно более зрелого возраста, лет четырнадцати-пятнадцати. Наталья первые годы появлялась у нас не так часто, как другие девочки, но она была единственной, с которой Катя продолжала дружить после ухода из седьмой школы пять лет спустя.
  В третьем классе у нас каждый божий день пребывала Маша Сысорова, которая жила с матерью, отчимом и маленькой сестрой Танюшкой в первом подъезде нашего дома и училась вместе с Катей. Маша любила музыку, прибегала послушать наш проигрыватель и отдохнуть от домашнего шума.
  И тогда же каждодневно стала появляться у нас Света Чебурахина, при появлении Маши, как правило, уходившая к себе. Девочки играли в куклы, в дочки матери, разыгрывали сюжеты, а Сережка, у которого не было никакого общения с детьми, скучал, и я попросила девочек принимать его в свои игры.
  Катя и Света были недовольны свалившимся на их головы партнером, но потом придумали ему роль: он был соседом-пьянчушкой, который не кормил своих детей.
  Дети его, в виде самой старой куклы валялись в углу без трусов и обуви с всклокоченными непричесанными и кое-где выдранными волосами.
  Но сынок был доволен, роль свою выполнял честно, шлепал куклу по попе, и все были довольны.
  Сережка был подвижным ребенком, ему надоедали малоподвижные девчоночьи игры скучно, и он постоянно приставал к сестре: то толкнет ее, то повиснет на ней, то призывает побороться.
  Привычная Катя не обращала на это внимание, молча стряхивала его с себя, как комара отгоняла, но Светлана, которая была одна в семье, хваталась от проделок Сережки этого за голову, и не вмешиваясь в потасовки сестры и брата, говорила:
  - Я тебе сочувствую. Ох, Катя, как я тебе сочувствую.
  Чужие дети в доме не мешали мне, я толклась на кухне, или отдыхала в комнате с балконом, а девочки сидели в большой комнате, крутили пластинки, делали уроки, во что-то играли.
  Сергей привык сидеть час в одиночестве, я перестала пускать пузыри от страха, что пятилетний сын один, просто бегом бежала с работу на электричку, бегом с электрички домой. Автобусы днем были не так набиты, как вечером, в часы пик, зато и ходили редко.
  Нашпигованный антибиотиками сынок болел реже, мой кашель не прошел, но стал привычным, не мешающим жить, также привычным стало мое постоянное лечение его: то ингаляции, то банки, термопсис с содой, багульник. Катя простывала часто и любила после простуд раскашляться, но тяжелых астматических приступов не было, и кашель сам по себе затихал.
  В классе Кате досталось место рядом со второгодником, он её обижал, порвал тетрадку. Мальчик был из неблагополучной семьи, и его собирались отдавать в интернат. Мне стало жалко этого никогда не виданного мною десятилетнего мальчика, никому не нужного, с предрешенной судьбой изгоя.
  - Будь с ним поласковей, его, наверное, обижают, - посоветовала я дочке.
  Через неделю я поинтересовалась, как утряслись Катины взаимоотношения с обидчиком.
  - Он недавно поцеловал меня в щеку, - доложила дочь.
  Откровенно говоря, это были несколько неожиданные последствия моего совета.
  - Может быть, Катя, ты была с ним чересчур ласкова? - заволновалась я, но дочка не придала большого значения ни поцелуям, ни моему волнению.
  Мы с мужем не утомляли учительницу своим присутствием на родительских собраниях, Алексей и не знал, что существует такая отцовская обязанность, посещать школу.
  Но когда Катя болела больше недели, я заходила в школу за уроками. Унылое и довольно грязное здание седьмой школы производило грустное впечатление, узкие темные коридоры, теснота. Возможно, я не заметила бы всего этого, седьмая школа была ничем не хуже тех, в которых училась я сама, но Катенька первые классы училась в светлой и новой девятой школе, и контраст был велик.
  Однажды, во время болезни Кати, я пришла в школу сразу после работы, хотела взять у Валентины Владимировны домашние задания. Время оказалось неудачным, только что прозвенел звонок на урок и в Катином классе начался урок физкультуры. Валентина Ивановна выстраивала детей у доски в линейку, чтобы вывести линейку в коридор, затылок в затылок и все по росту.
  Одного черноглазого маленького мальчика, со странным названием Гандера, она оставила в классе, причем оставила без достаточно уважительных причин.
  Посидев с ним в одной комнате в течение пятнадцати минут, я поняла учительницу: каждая минута, проведенная вдали от такого подарочка, праздник для учителя, и не только для учителя.
  Я сидела на задней парте, он тоже, но в другом ряду.
  Что этот мальчишка потерял, я не поняла, предмет был видимо очень маленький, но искал он его дотошно.
  Он лег на сидение парты на бок и вывернул наружу карман брюк. Вскочил, наклонился и стал трясти карман. Ничего не упало. Он вздохнул, лег на сидение парты на другой бок, и вывернул другой карман. То, что высыпалось из его кармана, улетело под парту, он полез под парту, сел там на пол, и стал там разглядывать, что же это.
  Предметы, которые он вытряс из себя таким трудоемким способом, его не удовлетворили. Гандера вылез из-под парты, при соприкосновении его коленок и локтей с деревом раздавался резкий металлический звук, под этот аккомпанемент егоза залез на парту, уселся на нее, и стал опять выворачивать карманы, стучать чем-то об стол, залез на парту с ногами, спрыгнул вниз, разместился под сидением, пролез по полу, выполз с другой стороны, снова залез на стол, спрыгнул на сидение, с сидения снова на пол, прополз через весь ряд с последней парты до первой. Скорость его движений всё возрастала. У меня кружилась голова, и глаза, я думаю, уже косили на разные стороны, и когда он скрылся под рядом парт, я на минуту передохнула, но он уже вылезал из-под учительского стола и прыгал по партам назад, ко мне. Всё это мельтешение заставило меня зажмуриться.
  Зашелестела растворяемая дверь, я открыла глаза. Тихо вошла невысокая Валентина Степановна с усталым лицом, но в моих глазах она была гигантом.
  Как людям хватает мужества избрать себе профессию учителя? Выносить изо дня в день в течение трех лет такое существо вкупе с бандой похожих!
  Я получила задание и ушла, восхищенная героизмом учителей.
  
  Несколько лет подряд я увлеченно следила за фигурным катанием, и Роднина, брошенная любимым человеком, и поднявшаяся на пьедестал почета снова, уже с другим, а потом повторившая свой подвиг после родов, наперекор всем этим мнениям, созданным мужчинами, что или рожать, или кататься, Ирина, родившая, как положено от веку всякой бабе, и снова ставшая чемпионкой, была для меня образцом мужества, той стойкости характера, которая превозмогает трудности, и главное, умеет преодолеть стереотипы мышления. Часто бывает тяжелее всего заставить окружающих понимать тебя так, как ты себя понимаешь, а не так, как у них сложилось.
  Я смотрела на её безмолвные слезы, обильно текущие по лицу под звуки советского гимна и подумала, вот женщина, в спорт после родов вернулась, а мне всего лишь преуспеть надо в профессии, в которой работают до глубокой старости, и я колеблюсь?
  Еще и Семен Моисеевич Шейн, когда я вслух думала с Ниной, стоит ли идти в аспирантуру, если у тебя двое детей, вмешался и сказал:
  - Именно потому, что у тебя двое детей и надо идти в аспирантуру, а то чем ты собираешься их кормить?
  В старой записной книжке у меня был записан телефон Любочки Пулатовой и я, не объявлявшаяся много лет, ей позвонила. Она не удивилась, сказала:
  - Приезжайте, пожалуйста, поговорим.
  Я приехала, обсудили тему, что и как делать, когда поступать, только трудно мне было решиться уйти на три года на стипендию девяносто рублей, на работе я получала 120 и премию квартальную от 40 до 60 рублей, и обещали повышение. И в разгар этих раздумий Шейн предложил мне идти в заочную аспирантуру НИОПиКа.
  - Пойдешь к Дюмаеву, он всех берет, будешь его аспиранткой, я тебя порекомендую, а у меня в институте Химфизики приятель есть, Гена Фомин, умница, хороший человек, сделаешь у него работу, он сейчас докторскую делает. Очень плодовит, много статей выходит, и в деньгах не потеряешь на время учебы.
  И добавил, заметив, что я колеблюсь:
  - Да не бойся, у него легкий характер, с ним хорошо работать, не так, как со мной, со мной тяжело.
  Семен был человек дела, а раз он решил, что его вариант самый для меня подходящий, то и начал действовать, хотя я еще колебалась.
  Фомин был оппонентом на защите Семеновской аспирантки, мы сидели в Московском НИОПиКе в конференцзале вместе с Ниной, и после доклада своего аспиранта Семен неожиданно громогласно обратился в зал.
  - Вот тут потеснитесь, пожалуйста, я хочу познакомить этих двух людей. Она в аспирантуру собралась, это Зоя Карловна Криминская, конечно, вы всё её знаете (это такая шутка была, меня на заседании ученого совета впервые-то и видели, если увидели вообще). И руководителем у нее будет Фомин Геннадий Васильевич, вот он тут сидит, пусть они рядом сядут, им поговорить надо.
  Я по такому случаю подкрасилась, нарядилась в свою оранжевую кофту, и сейчас оранжевое пятно моей кофты мелькало среди серых одежд профессоров, привлекая внимание.
  Нина потом смеялась, что Смирнов, химик, доктор наук, присутствовавший в зале, поглядел на меня, полыхающую от смущения, обиделся и сказал:
  - А почему это аспирантку Фомину, чужому? Я тоже хочу аспирантку.
  
  Мы с Геной познакомились, договорились встретиться и обсудить работу уже вплотную.
  Пока я думала, как мне сказать Любе о перемене своего решения, Гена с ней столкнулся в столовой института Химфизики, всё ей рассказал, и когда я ей позвонила, Любочка, может быть чуть-чуть обиженным тоном, сказала, что она встретилась с Фоминым, что он будет мне прекрасным руководителем и что она дала мне наилучшие рекомендации.
  Я извинилась, объяснила ситуацию, преимущества для меня заочной аспирантуры, позволяющие мне положить два горошка на ложку.
  - Зоя, я всё понимаю, поступайте, как вам удобнее, Гена тоже очень хороший вариант.
  Оставалось договориться с Дюмаевым. Семен и это взял на себя, порекомендовал меня, и договорился о встрече. Я пришла в знакомый кабинет, где когда-то рыдала без носового платка, выпрашивая квартиру. Не знаю, узнал ли меня Дюмаев, но ни словом мы не обмолвилась о каких-то там квартирах, говорили только о работе, и Кирилл Михайлович очень неназойливо, вскользь сказал, что в мелочи он вмешиваться не будет, Гену он хорошо знает, полностью ему доверяет, тему мою они обсудили, а во всех организационных вопросах он готов мне помочь. При всём при том о тематике будущей моей диссертации мы говорили конкретно, и я удивилась быстроте, с которой Дюмаев схватывал суть проблемы в области, далекой от его непосредственной специальности.
  Еще один невыясненный вопрос читался в глазах Дюмаева, моего будущего руководителя диссертации, а именно, какая связь между мной и Шейном, каким образом мы знакомы.
  Семен любил изобразить себя секс гигантом, и любопытство Дюмаева было естественным, и я предоставила Кириллу Михайловичу полную возможность думать по этому поводу, что ему заблагорассудится, дать волю фантазии.
  Шейн в разговорах наших вслух не упоминался, как будто и не он всё это организовал.
  Я съездила в отдел аспирантуры, узнала у ученого секретаря, которым тогда была Женя Попова, близкая приятельница Нины, какие документы надо сдавать, и когда экзамены. Женя посоветовала мне не пороть горячку и сдать экзамены осенью. Я взяла программу по физхимии, по истории партии, учебники в библиотеке и успокоилась пока.
  Ирка сидит у меня, навестила подругу. Мы болтаем о том, о сём, потом я говорю ей, хотя она, наверное, знает, но молчит по этому поводу.
  - Ну всё, я решила поступать в аспирантуру.
  Ноль внимания, Ирка смотрит на меня и молчит.
  - Ну и что ты молчишь, скажи, что не одобряешь, я ведь знаю, что ты думаешь.
  - Сказать-то я могу, да зачем, ты ведь всё равно не послушаешь, - отвечает мне моя разумная подруга.
  Алешка же, когда меня в январе следующего года зачислили, на нашем дне рождения, подвыпив, ходил между друзьями и говорил:
  - Моя жена поступила с аспирантуру. Принимаю соболезнования.
  
  Осенью Зоя навестила меня на новой квартире. Она ездила в командировки в Москву, и нашла меня первый раз еще на Дирижабельной. Тогда, на Дирижабельной, я даже не сразу её узнала.
  Послышался стук в дверь, я открыла и увидела на пороге молодую женщину в голубом костюме.
  - Вам кого? - растеряно спросила я.
  - Ну, Хучуа, ты даешь, - сердито сказала мне Зойка и, потеснив меня, вошла.
  Арутюнян выщипала брови, и взгляд от этого сильно изменился, а голубой костюм перекрашивал Зойкины зеленые глаза в голубой цвет, всё это вместе помешало мне в первый момент узнать подругу.
  Зойка осмотрела мою голубятню, вздохнула, что вообще такие квартиры здесь, в Москве, строят (теперь она была ленинградка, а я москвичка, и теперь всё моё было московское, а у неё ленинградское, и уже не в индивидуальности было дело, да и какая индивидуальность может спасти трехкомнатную квартиру 34 кв метра?).
  Я рассказала Зойке о прошлогодней болезни сына. Я не вспоминала пережитое, так мне было легче, но сейчас, когда приехала Зоя, меня прорвало.
  Зоя слушала, сострадала, но последнюю мою фразу о невозможности жить без сына оборвала резко и бескомпромиссно:
  - Даже и не думай, что ты! Ты должна жить, и думать даже не смей.
  Я промолчала, решила, подруга не понимает моих чувств, то что, у неё ещё нет детей, разделяет нас. Пройдут годы и вдруг я пойму, как права была Зоя, только так и не иначе нужно отсекать всякие мысли о самоубийстве.
  Зойка зимой развелась с Никулиным, а летом встретилась с Виктором на встрече выпускников Техноложки, и рассказывала мне о своем вновь возникшем романе с Андрюшиным.
  - Он клянется, что любил меня все эти годы. Зовет замуж.
  - Врет. Увидел тебя и снова влюбился.
  - Я тоже так думаю.
  - А насчет замужества?
  - Не знаю, боюсь.
  Боялась недолго. Через год родила дочку Дашу, и мы много лет не будем видеться, разделенные семьями, заботами.
  Сосед рядом, старик Серебряков Евгений Никитич спросил Сережку, как зовут его родителей:
  - У меня папа Леша, а мама Зоя Карловна.
  Евгений Никитич потом дразнил меня:
  - У меня папа Леша, а мама Зоя Карловна.
  Он считал, что таким образом ребенок обозначил, кто в доме главный. Может быть и так. Но вполне возможно, Сережка решил, что Серебряков хотел узнать, как обращаться к его родителям, и что меня по только имени Евгению Никитичу, как мужчине, называть нельзя, а Лешу можно.
  Десять лет переездов не утомили видимо нас, так как мы продолжали переезжать, теперь уже из комнаты в комнату и перетаскивать мебель. Дети были маленькие, им отдали большую комнату, вместе со старой светлой мебелью, сами устроились в комнате с балконом. Алешка прикрепил телевизор на кронштейнах над кроватью, причем установил его в наклонном положении, мордой слегка вниз, чтобы было удобнее смотреть лежа.
  Уже с порога нашей квартиры при открытой двери в комнату был виден на секунду застывший в своем падении телевизионный ящик, и входящие впервые в наш дом зажмуривались в ожидании грохота. Парящий в пространстве над кроватью серый экран не соответствовал моим старомодным буржуазным представлениям об уютном добропорядочном доме, и я сердилась, обижая мужа полным непониманием его гениальных технических решений.
  - Я чувствую себя под этим экраном, как на космодроме, а не в супружеской постели, - бурчала я мужу.
  Сережка раскрывался во сне, скидывал одеяло на пол, нужно было бегать по коридору его укрывать, пока добежишь, весь сон пропадет. Мы взяли диван и переехали в маленькую комнатку, там у нас стала спальня, но ненадолго, Катя подрастала и вскоре маленькая комнатка станет её, а мы вернемся в комнату с балконом. Пока же они спят в большой, мы в маленькой.
  Мне очень нравится, как у Генри Миллера появляются персонажи: открывается дверь и входит О'Хара. Он так вваливается в общую жизнь, в ссоры и дрязги, так закручивается в общем водовороте, что начинаешь судорожно листать страницы обратно, где же ты пропустил его описание, но нет никакого описания, вот тут на тридцать второй странице он открыл дверь и вошел, как это и бывает в жизни.
  Вот и у нас так, раздался звонок, мы открыли дверь: там стояли двое, уже знакомый нам Гамлет и его жена Люда, которую мы с Алешкой видели впервые.
  Сейчас, спустя столько лет после знакомства с Людмилой мне трудно воссоздать облик женщины, которую я к тому времени нарисовала в своем воображение в качестве жены Гамлета, но знаю точно, воображаемая жена была блондинка. Сработал стереотип: черный как галка горбоносый армянин Гамлет Сагиян должен был увлечься голубоглазой и белокурой женщиной.
  Вперед Гамлета в нашу квартиру втиснулась (на звонок прибежали трое, и гостям, при такой широкой встрече остается только по одному в двери вминаться), и расправила плечи не просто темненькая женщина, а настоящая брюнетка, и не просто брюнетка, а копия армянка, даже слабые усики виднелись. Единственное, чем она отличалась от большинства южанок, это белая кожа красивого востроносого лица.
  Я просто раскрыла рот от изумления и вместо "здравствуйте", и пожимания руки я сказала:
  - Ну вот.... А я думала, ты женат на блондинке...
  Гамлет тряс Алешкину руку и медленно поднимал брови, вернее только начал их поднимать, пытаясь придумать ответ, Люда выдала, выдавая изумление мужа за разочарование:
  - Да..., Гамлет, что же ты так выбрал. Придется менять.
  "Хорошо" радостно подумала я. "Этой палец в рот не клади".
  Вслух я засмеялась и предложила гостям проходить.
  Позднее, когда мы подружимся (хотя много лет, когда Людмила начинала меня донимать подковырками, я сердилась и кричала:
  - А ты кто вообще такая? Думаешь ты мне подруга? Нет, ты только жена друга!)
  Так вот жена друга прошла, мы обложили её альбомами с фотографиями, мы тогда вели такой альбомчик для детей, куда вклеивали фотографии детей и смешные вырезки из журнала Мурзилка, который выписывали. Люда, которую Гамлет звал Милкой, рассматривала альбом, сидя на диване и снисходительно слушая объяснения Катерины, а мы засели за преферанс.
  Посреди наших пасов и вистов Гамлет мне сказал:
  - Зоя, поставь чайник, что-то пить хочется.
  Я послушно вскочила, и рванулась было за чайником
  - Гамлет. Да ты что? Я не понимаю, как это можно? В чужом доме? - взвилась Люда, как будто в нее вонзили иголку.
  Я не поняла, в чем дело, настолько естественной мне показалась жажда Гамлета, партнера по игре, а поняв, постаралась отразить нападение на приятеля:
  - Ну, Люда, вы очень строги. Мы много общаемся на работе, у нас товарищеские отношения, нет ничего страшного в такой просьбе.
  - Я ни в коем случае не собираюсь вмешиваться в ваши служебные отношения, - вот что дословно ответила мне Люда, - но здесь, в чужом доме просить чай...
  - Да ведь иначе не дадут, а пить хочется, - я умчалась ставить чайник.
  Вернувшись, я глянула на часы. Было полдесятого.
  - Катенька, пора, ложись спать, - закричала я из комнаты (Сережу забрала мама и дочка была одна).
  Послушался далекий вздох из комнаты, куда удалилась Катя, потом шуршание покрывал и простыней. Дети убирали постели в секретер, снизу там было пространство для постели.
  - И сколько времени надо, чтобы мы дожили до такого? - заинтересовалась Люда. - Чтобы вот так, сказала "ложись" и всё?
  - Катюше десять.
  - Да..., еще дожить надо.
  А Сурику, их сыну, тогда было полтора года.
  Спешу заверить, что они дожили.
  Позднее Люда живописала свое первое впечатление от меня. Я его приведу, чтобы читатели могли увидеть меня чужими глазами, а не моими собственными, снисходительными.
  Ты оказалась худой, тоненькой женщиной с громадной пушистой шевелюрой на голове, в неповторимой меховой жилетке, и что меня особенно поразило, в высоких валенках, из раструба которых торчали такие худые ноги, что непонятно было, как ты можешь передвигать этими конечностями такую обувь. Я до этого никогда не встречала человека, молодую женщину, которая ходит по квартире в валенках. Но глаза у тебя были веселые: живые карие глаза, и, не считая потрясения от валенок, в целом ты мне сразу понравилась. Тем более, что я вообще очень расположена к кавказским людям.
  Люда действительно расположена к кавказским людям, особенно к Гамлетам, не каждой женщине в жизни перепадет два Гамлета, один грузин, несостоявшийся муж, художник, а другой состоявший Гамлет Суренович Сагиян, армянин из Баку, закончивший физфак Московского Университета и волею судьбы оказавшийся со мной в одной лаборатории
  В лице Люды я приобрела еще одну близкую подругу, но в первый момент этого не поняла: слегка опешила от Людмилиной манеры всех расставлять по своим местам, с которых потом уже никогда её не сдвинешь.
  
  Надо мной высоко стояло темно-синее южное небо, забыто пахло кипарисами, морем и розами. Всё вокруг цвело, шумно бил фонтан, отраженное от белых плит мостовой солнце резало глаза.
  Я шла по Батумскому бульвару, со своими веселыми веснушчатыми детьми и не верила в реальность происходящего.
  Последний раз я была в Батуми осенью 67 года, мучилась болями от холицистита, лежала в стационаре и вышла на берег только один раз. Море было бурное, дул пронзительный сырой ветер, раздувал серые низкие облака. Я постояла над пляжем, облизала соль с губ, и уехала на тринадцать лет, а казалось мне, что навсегда, и сейчас, радуясь солнечному приволью раскинувшихся над морем родных кипарисовых аллей, я не понимала одного, что мешало мне все эти годы купить билет, сесть на поезд и приехать сюда?
  Почему я не приехала раньше? Стеснялась неустроенности своей жизни? Не имела денег?
  Просто за время жизни среди блеклой природы Подмосковья, суровых зим, неярких летних дней, я перестала верить в существование субтропиков, круглогодичного торжества и буйства зеленых растений и своей юности, и невозможно было приехать туда, чего нет в реальном мире.
  Пустынный Крым и высохшая полевая трава в Кабардинке не напоминали мне мой родной юг, это был другой юг, даже другое море, мелкое и холодное.
  Навстречу мне шла Тира, важная-преважная, фантастически раскрашенная и совершенно не изменившаяся, не считая того, что перестала мучить своих учителей в школе и мучила теперь своих учеников, - Тира окончила Батумский пединститут и работала учительницей в младших классах.
  - Привет, - сказала мне Тира так, как будто мы расстались вчера. - Приехала? С детьми?
  Она оглядела мое потомство.
  - А что все такие худые? А кто еще приехал? Ты кого из наших видела?
  И вдруг я поняла, что Тира каждый год встречает кого-нибудь из одноклассников, вот так прогуливающихся по бульвару, и я одна из этих немногих.
  - Да я вчера с поезда, а кто здесь из наших?
  - Да ты первая.
  И Тира удалилась, не удостоив меня более продолжительной беседы.
  Я ошеломленно посмотрела ей вслед, потом засмеялась празднику узнавания. В Тире было столько же перемен, сколько в Батумском бульваре: выросла пальмовая роща, поменяли ограду вокруг, и море отошло еще метра на два, а Тира стала другим цветом мазюкаться, и сегодня её веки устрашали зеленым цветом, вместо примелькавшегося мне синего.
  Первые три дня я была счастлива встречей с природой, с городом, его улицами и домами, и первую радостную встречу с друзьями я пережила совершенно случайно.
  Исколотив кулаки по автомату в попытках связаться с Москвой и поговорить с любимым мужем, я устала, угомонилась, по старинке заказала разговор через телефонистку, уселась ждать, когда меня позовут.
  Мне нужно было рассказать мужу, как мы тут живы, и что нужно привезти, чтобы прожить три недели, как было запланировано. В Батуми были ужаснувшие меня абсолютно голые прилавки. Не было ни яиц, ни масла, ни сыра, ни колбас. Продавец маленького магазинчика с двойным названием "Мясо" и "Хорци" сидел на пороге абсолютно пустого магазина и пялился на проходящих полуголых курортниц. Хорци было только на рынке, говядина, по пять рублей за кг, и куры, цыпленок на полкило за 5 рублей, а большая курица 10. Скучно как-то при зарплате 120 рублей.
  Ждать разговор в течение часа утомительно. Всех потихоньку соединяют, с Харьковом, с Одессой, даже с Ленинградом, а меня никак, - и я глазею по сторонам, жалею, что не взяла книжку почитать.
  Огромная молодая женщина с симпатичным личиком толчется возле кабинки. Очень внушительных размеров. И высокая и толстая. Но вот лицо...
  Я вглядываюсь в эти светло карие глаза, чуть на бок ухмылку, и как во сне сквозь те черты, которые я вижу сейчас, проступают другие, детские, и я узнаю девочку.
  Боже мой, этот слонопотам - Кира, младшая сестра моей одноклассницы Марины Игитханян!
  Я хочу окликнуть её, спросить, где Марина, но она разговаривает с двумя женщинами, я жду момента. Одна из женщин поднимает голову, она в темных очках, смуглое лицо в конопушках...
  - Марина?
  Женщина спустила темные очки на нос и стала озираться в поисках, кто же её зовет, и я уверенней и громче:
  - Марина!
  Ее взгляд скользнул по мне и прошел дальше.
  - Маринка! Ты что, меня не узнаешь?
  Наконец она увидела, шагнула навстречу, мы радостно потискали друг дружку, потормошили, враз заговорили и уже не могли оторваться, пока меня не пригласили в кабину.
  Так началось мое восстановление старых дружеских связей спустя пятнадцать лет.
  Подруги мои работали, и я прямо с детьми с моря заходила к ним, зашла к Мане в Филармонию, к Нельке в банк, к Нанули в диспетчерскую. Было много визгу, писку, и объятий. Подруги орали от радости, эмоционально выражали свои чувства, я снова была на родине, среди людей, так похожих на меня, еще более шумных, еще более увлекающихся.
  Приехала отдыхать из Калинина Инга Алая, теперь Гребенникова, врач, и мы решили встретиться и собрались у нее, человек десять было, отпраздновали пятнадцатилетие окончания школы и договорились встретиться спустя пять лет, отметить двадцатилетие и собрать всех, кого найдем.
  Мы были счастливы вернуться в детство как в лучшую пору своей жизни, и никто не вспоминал сейчас, как хотелось вырасти скорей, чтобы стать независимыми от взрослых, как тяготил постоянный контроль дома и в школе.
  Алешка приехал через неделю после нас. Он был извещен об отсутствии продуктов и привез огромное количество еды, все продукты, коробки с яйцами, пачки масла, всем родственникам и знакомым в подарок. В Грузии, где, если верить справочнику, сельское население преобладает над городским, не было еды.
  Проводница впала в истерику, когда Алешка всё это выносил. Кричала, что столько мест нельзя иметь, и думаю, была не права, по весу было не так уж и много, да и возмущаться по этому поводу надо было в Москве, а не сейчас.
  Встречать его пришли мы все и тетя Тамара.
  Наклоняясь к подавшей ему руку тете Тамаре, и заглядывая ей в лицо, Алешка засмеялся:
  - У Самсона Николаевича, оказывается, был широкий диапазон.
  Дело в том, что тетя Тамара была крохотная женщина, не выше 150 см, а бабушка высокая, а для тех лет и очень высокая, все 170.
  Алешка привез надувной матрац, ласты, и мы стали проводить время, как обычно все отдыхающие, с утра на море, потом передых, потом на бульвар. Поселились мы не у тети Тамары, а у её родственницы, Венеры. Они сдавали свои комнаты, и это было отдельная комната с отдельным входом, Венера меняла нам постельное белье и мы могли готовить на кухне. Готовила я мало, мы часто забегали на обед к тете Тамаре, у которой жила мама, но мама через неделю после приезда Алешки укатила обратно в Москву, кончился отпуск.
  Она приехала на две недели раньше вместе с Сережкой, потом мы с Катей, потом Алексей. Сережка боялся прибоя и в этот наш приезд довольно неохотно купался, легко заходил в море только в полный штиль, предпочитая в остальное время мелкий детский бассейн. Ходили мы огромной командой, брали с собой внучку Венеры и соседскую девочку, а иногда и двух соседских девочек, так что мы были с пятью детьми, а когда к нам присоединялась Инга с сыном Димкой, на год моложе Кати, было совсем весело.
  Я познакомилась с Ингиным отцом, старым, медлительным, большим умницей. Иногда он приходил с дочерью и внуком на море, сидел в тени виноградника, и я любила с ним побеседовать. От него, прошедшего войну, я впервые узнала, что в 41-ом, под Москвой, наши ополченцы шли в бой без оружия!
  - Нам говорили, - рассказывал он, - возьмете винтовку у товарища, когда его убьют. А у немцев были автоматы....
  С моей привычкой тут же ставить себя в описываемые собеседником условия, на меня напала такая тоска, что и светлый солнечный день не радовал.
  
  Я зашла в свою школу, прошла к кабинету директора. Там сидела Нина Константиновна, бывшая завуч, сейчас директор. Мы с Зойкой заходили сюда летом 66-го года, после первого курса, и виделись с ней же.
  - Узнаёте? - спросила я, остановившись на пороге.
  Через минуту напряженного всматривания Нина Константиновна изумленно сказала:
  - Зоя... На улице не узнала бы, прошла мимо, но когда вот так, появляются на пороге, сразу знаешь, наша, и узнаёшь.
  Завуч повела по коридору, встретили физика у дверей физкабинета. Шота взял меня за руку и повел в учительскую.
  - Вот, - сказал он, - эта девочка пятнадцать лет тому назад закончила школу, и не было дня, чтобы все эти пятнадцать лет на уроках я не вспоминал её: Хучуа, Хучуа. Лучше ученицы у меня не было.
  Кто-то из старых учителей меня узнал, а одна незнакомая женщина, подняла голову и спросила:
  - Конечно, там уже и кандидатские...
  - Нет, - бодро ответила я. - Только институт закончила, потом замужество, дети отвлекли. Но я собираюсь поступать в аспирантуру.
  Уходя из школы, я точно знала, что не собираюсь, а поступлю.
  Я зашла на корты, поздороваться со знакомыми, вспомнить радости игры в теннис, услышать стук мячика о ракетку.
  Сергей, рабочий по обслуживанию кортов, узнал меня, поздоровался и ушел в здание, а минут через пять из раздевалки вышла мать Нельки Варданашвили, тетя Валя, которая там работала.
  - Значит это ты приехала, - задумчиво сказала тетя Валя, после обычных здесь поцелуев при неожиданной встрече. - Теперь понятно, о ком рассказывал Сергей. И она смехом передала мне, что Сергей пришел и рассказал:
  - Приехала девочка из Москвы, батумская, когда она в институт поступала, все профессора собрались чтобы её завалить, но она оказалась такая умная, всех за пояс заткнула и прошла.
  А теперь я выхожу и вижу тебя, ну понятно, про кого рассказывал Сергей.
  - Да ничего этого не было, просто легенда какая-то.
  - Было - не было, теперь ты девушка из легенды.
  От этой поездки на море осталось много фотокарточек.
  Провожала нас толпа народа, как будто какая-то делегация уезжала, перечисляю:
  родня: тетя Тамара, Августа Ивановна, теща маминого брата Резо с внуком, - трое;
  тетя Венера с внучкой Лалой и девочкой со двора, Ноной, с которой Катя сдружилась, - ещё трое;
  мои подруги: Маня с двумя детьми и Инга с Димкой, - пятеро. Итого 11 человек, и нас четверо. И я понимала, что уезжаю не навсегда, что я еще вернусь. Хорошо мне было здесь.
  - Что ты помнишь из восьмидесятого года? - спросила я мужа.
  - Ооо, в восьмидесятом была олимпиада в Москве. Я даже ходил на борьбу смотреть в спорткомплексе ЦСК.
  И действительно, была олимпиада, и нас предупреждали не шляться в Москву во время олимпиады, и железнодорожные билеты в Москву продавали только прописанным там, и мы покупали билеты из Батуми по паспорту и без всякой очереди. Нас предупреждали о возможных провокациях, просили не поднимать всякие ручки, конфетные бумажки и прочие мелкие вещи с полу, боялись эпидемий и просто взрывов, и я с детьми просидела в Долгопрудном, а на другой год Ирка организовала у себя встречу одногруппников по случаю десятилетия окончания физтеха, и Пашка Лебедев рассказывал по горячим следам, как он ходил на стадион болеть, как там все махали флагами, а у наших, у хозяев и флагов не было. Он пошел в общагу в Электростали, там у дверей висел флаг. И комендант поймал Пашку во время попытки стянуть его.
  После выразительных объяснений, комендант дал ему флаг, и Павел где-то со своего двадцатого ряда размахивал флагом, а болельщики с первых рядов увидели полощущееся по ветру красное полотнище, затребовали Пашку и флаг вниз, и спустили по рукам обоих, - вот так то.
  Бабушка-патриотка купила фаянсового олимпийского Мишку, и теперь он стоит у нас в серванте; когда уезжали из Батуми в 1998 году, я много чего выкинула, но олимпийского Мишку забрала.
  Вслед за воспоминанием об Олимпиаде в памяти немедленно всплывает другое событие, трагическое: смерть Владимира Высоцкого. Теперь, после прочитанных мною воспоминаний о нем многих различных людей, я понимаю, в каком напряжении жил этот человек, как неудержимо он растрачивал и губил себя, мне не удивительна его ранняя смерть, но тогда это было большой неожиданностью для нас.
  Магнитофона у нас не было, пластинок с Высоцким выходило мало, у нас было всего две, зато Алешка привез из командировки самодельную книжку стихов Высоцкого, ему подарили распечатку на ЭВМ, на перфорированой бумаге в зеленом переплете.
  Это было совсем другое знакомство с поэтом, песня песней, но музыка создает настроение, и смысловая часть стихов при слушании частично стирается, а тут сиди, читай, перечитывай.
  ...Его не будет бить конвой, он добровольно...
  Одна такая строчка, и вся история страны перед тобой.
  или
  ...Капитан, никогда ты не будешь майором...
  и многие судьбы недоучившихся, не поднявшихся выше капитана.
  Меня всегда удивляла изумительная емкость фразы поэтической по сравнению с прозаической, а у Высоцкого это особенно сильно:
  ...И остались ни с чем егеря...
  
  А в июле мы в выходные дни ездили к Иринке в Троицкое, в то лето, помнится мне, раза два ездили, ходили на пляж, гуляли по лесу.
  Сережка и Ольга охомутали Алешку, использовали его, как коняшку, катались вдвоем, визжали, как резанные, он их стряхивал на песок и убегал на четвереньках, и дети пришли в азарт и замучили его совсем.
  В конце июля Алешка решил поменять работу. Он зарабатывал много, около 270 рублей, но ему жутко не нравилась нудная конторская работа, которую он выполнял и он ушел, его сманила в институт "Цветметавтоматика" Ирка, которая там работала. "Цветметавтоматика" была рядом, в Дегунино, но проиграл он при переходе сорок рублей в зарплате, деньги по тем временам немалые.
  А в перерыве между работами Алексей решил еще погулять, взял детей и отправился в Лысьву.
  От той поездки он вспоминает только, что мать встречала их, а автобус ушел переполненный, пришлось идти пешком, Сережка устал, и его везли на коляске, два чемодана и сверху мальчишка. А двухколесную тележку Алешка сделал сам, нашел два колеса на свалке, и ему приятель сварил металлическую раму, на которую была натянута сетка. Ленивый таскать тяжести Алешка даже картошку с рынка возил на этой тележке.
  В конце августа я взяла учебный отпуск и стала готовиться к вступительным экзаменам. Английский я уже сдала, и мне на подготовку остальных, специальности и истории партии дали две недели.
  Я приготовлю с утра завтрак и обед, уйду в комнату с балконом, там занимаюсь, и мешать мне нельзя, наору. И дети тихо себя вели, предоставленные самим себе, ну да Кате было уже 10 лет.
  На улице в Долгопрудном я встретила знакомого физтеха, Валеру, с которым я была в одной лаборатории в Пущино, он на курс позже учился. Он был с сыном Сашкой, восьми лет. Разговорились, я показала дом, где живу, сообщила номер квартиры, пригласила заходить. Сказала, что у меня двое детей. Сашка навострил уши, и в один прекрасный день раздался звонок - это Сашка пришел к нам в гости, они жили недалеко.
  Я его впустила, он познакомился с Катей и Сережей, ушел с ними в комнаты, и они целый день что-то там творили, что-то лопали на кухне, а потом он сам, решительно так ушел.
  - Мне пора домой, - и я услышала шебуршание в прихожей.
  - А где ваша мама? - поинтересовался он напоследок.
  - А она в другой комнате учится, - ответила Катя.
  - Ух, как здорово, у вас как будто взрослых и дома нет, делай, что хочешь.
  Сашка заходил еще пару раз, "делай, что хочешь" ему понравилось и они очень дружно, хорошо так играли, меня не допекали совсем, а потом он исчез, возможно, они переехали, Валера жил с семьей на частной квартире.
  Перед экзаменом по истории партии я поехала на Белоозерскую на консультацию с бабушкой о международном положении. Бабуля каждый выходной смотрела передачу "за круглым столом" и читала газеты, к чему я себя за всю жизнь не смогла приучить. Один вид газеты навевал на меня невыносимую скуку, а поскольку я считала, что газету надо читать, как книгу, от корки до корки, то просмотрев три строчки передовицы и доклада о трудовых буднях, я заканчивала чтение.
  Бабушка должна была рассказать мне в какой стране какой сейчас правитель, какой режим, за кого мы ратуем, за Манолиса Глезоса, или за Анжелу Дэвис. На экзаменах по истории партии иногда задавали вопросы о современности, вне программы, и я со своей полной аполитичностью боялась этих шагов в сторону. Анжела Дэвис в те времена не сходила с нашего телеэкрана, и бабуля, не любившая моей шокирующей лохматости, всегда говорила мне:
  - Зоя, подстригись, ты прямо как Анжела Дэвис, - хотя, вроде бы, как помнится, Дэвис была цветной, а я, несмотря на крайнюю заросшесть, белой.
  Но история партии это несерьезно, а вот в программе по специальности, по физхимии был очень трудный кусок, раздел электрохимии, я почти неделю старалась разобраться во всех этих двойных электронных слоях, а потом оказалось, что мне дали не ту программу, и электрохимия мне не нужна, а я над ней корпела, ломала могзи. То-то мне было обидно.
  Сдавала экзамен по специальности я известным людям на Фотонике: Калие, Герулайтису и Лукьянцу. В свое время Олег Леонидович Калия, тогда старший научный сотрудник в лаборатории Лукьянца, распотрошил меня за мой отчет по фталоцианинам, хотя и топтать особенно было нечего, так, страниц пятнадцать текста, довольно очевидного. Дело было не в моем чахлом отчете, а в том, что фталоцианины были веществами Лукьянца и Калии, а я по недомыслию в отчет их не включила, а Толкачев и не подсказал. Злопыхательный Олег в конце концов понял, с кем имеет дело в моем лице, никакого злого умысла, а просто недопонимание сложных человеческих взаимоотношений. До меня дошли его сожаления о том, что он устроил мне баню. Когда он довольно пылко меня топтал, я сопротивлялась, и как ни странно, заслужила впоследствии некое уважение за стойкость.
  Позднее Катюшка и Иринка Калия ходили в одну группу в детском саду и очень любили играть вместе, у них были какие-то интересные сюжетные игры, и когда мы приходили забирать своих дочерей, то не могли оторвать одну от другой.
  Но вернемся к экзамену. Первый вопрос был из области термодинамики, и спрашивал меня в основном Герулайтис, физик по образованию, столп "Фотоники", этого физического отделения химического института, занимающегося закрытой тематикой.
  Я ошиблась в определении изолированной системы, не сказала об отсутствии массообмена, как само собой разумеющегося, и Герулайтис, поймал меня на этом и, увидев, как я раздосадована, засмеялся. Остальное, всякую там математику, я бойко, без запинки, рассказала
  Второй вопрос был по кинетике. Тут Калия меня выручил:
  - Одну минуту, - сказал он, - я задам ей вопрос.
  Он встал, провел наклонную прямую мелом на доске и спросил:
  - Какой будет порядок у реакции, если зависимость концентрации от времени имеет такой вид?
  - Нулевой, скорость постоянна.
  Лукьянец и Герулайтис молчали, смотрели на доску.
  - Может быть, тогда ничего у нее и не спрашивать, и так всё ясно? - задумчиво спросил Лукьянец.
  - Ну, я для того и задал вопрос, чтобы ничего больше и не спрашивать, - как-то даже обиженно ответил Олег.
  И я ушла с пятеркой, реабилитировалась после своих троек по физхимии на физтехе.
  В сентябре мы определили Сережку в детский сад, в его бывшую глазную группу, и вот, первого сентября, Алешка взял Сережку за ручку и повел в детский сад, а я убежала на работу в НИОПиК.
  Я шла на электричку и думала, что я эти годы была как мать одиночка, я отправляла Катю в школу, отводила Сережу в детский сад, бегала на обеденный перерыв кормить Катю обедом, забирала Сергея из детского сада, всё всегда я. В будни Алешка уходил в семь и приходил в семь, и так изо дня в день, из месяца в месяц. Основная его обязанность была привезти мясо из Москвы, просто в Долгопе трудно было его купить, и по выходным стирка из-за моей аллергии к порошкам, вернее к порошку "Лотос". Тогда нас не баловали, и было два порошка: "Лотос" для всех видов белья, и "Астра", для белого.
  Остальные домашние дела, за исключением мытья посуды вечером, я делала сама, и самым тяжелым делом было приготовление пищи.
  Теперь же добираться до "Цветметавтоматики" было недолго, и рабочий день мужа начинался не с восьми тридцати, а с девяти и мои мужички утром самостоятельно ушли из дому, я к ним даже и не прикоснулась. Благодать! Сережка, правда, потом будет вспоминать, как отец тащил его за руку в детский сад, и он не успевал за ним, пройти нужно было почти полтора километра, не близко, а автобусы были битком набитые.
  Отец отводил сыночка в садик, а я забирала, а Катюшка сама приходила из школы и грела обед на плитке, газом пользоваться я ей всё еще не разрешала, но и на продленку не отдавала, боялась, что она там будет уставать, да и страдая всю жизнь желудком, я старалась, чтобы дети мои как можно позже стали пользоваться общепитом.
  
  Я собралась к Фомину во второй половине дня, и грустно брела на электричку, раздумывая, как мне успеть вернуться с Ленинского проспекта до шести вечера, чтобы ухватить Сергуша из детского сада. По пути меня нагнал Гамлет.
  - Ты куда? - уцепилась я за него, чувствуя, что при виде его какие-то надежды стали шелестеть в сердце.
  - Сейчас одно дело сделаю, и домой, - радостно сообщил мне ничего не подозревающий приятель.
  Я посмотрела на его горделивый кавказский профиль свободного человека, радующегося возможности пораньше уйти с работы, вздохнула перед тем как сделать пакость:
  - А ты не зайдешь к нам, не попросишь Алешку забрать Сергея из детсада. Он сегодня вечером часов в пять должен вернуться из командировки, но будет сидеть до последнего, ждать, что я сама приведу сына, не догадается пойти за ним.
  - А если его не будет дома, тогда что? - Гамлет был почему-то не в восторге от моей замечательной идеи.
  - Это маловероятно... - тяну я. - Ну, тогда тебе придется самому взять Сережку из детсада.
  - Вот еще, возвращаться. Лучше я сразу заберу Сергея. Если Алешки не будет дома, я его оставлю у нас, а ты потом заберешь. Как его там найти?
  - Он на втором этаже, в глазной группе, кажется номер два. Как взойдешь по лестнице, налево.
  - Ладно, не беспокойся, всё сделаю.
  Я с легким сердцем укатила в Москву, просидела там до шести часов и возвращалась уже около восьми. У Сагиянов на втором этаже приветливо горел свет, и я свернула в общагу, чтобы потом не возвращаться, если Сережка у них.
  Сережки у них не было, Гамлет отвел его домой, но Люда усадила меня, голодную и усталую, перекусить у них.
  Пока я жевала вермишель, отказавшись от ненавидимых мною котлет, Гамлет обстоятельно, серьезно приступил к рассказу, ни разу не засмеявшись и выдерживая паузы для наших с Людой реакций.
  - Сережу я забрал, хотя ты всё сделала, чтобы я этого не смог, только этаж знаешь. У него группа не вторая, а четвертая, не налево, а направо, но всё же я его нашел, спросил, где группа глазная.
  Найти я его нашел, и забрать забрал, но, боюсь, навсегда погубил твою репутацию.
  Вошел я в раздевалку, стою. Сережка меня увидел, подбежал.
  - Я за тобой, собирайся, говорю ему, домой.
  Вышла воспитательница, увидела мою сомнительную южную наружность. Встревожилась, похищают детей прямо из детских садов:
  - Сереженька, а ты знаешь этого дядю?
  - Да, это дядя Гамлет.
  - Кто, кто?
  Сережка повернулся к ней и громко пояснил:
  - Это дядя Гамлет, мамин друг. Папа мой в командировке, и поэтому меня забирает дядя Гамлет.
  Тут я не выдержала, встряла в его рассказ.
  - И ты. Конечно, не объяснил, что мол встретил меня случайно, я занята и т.д...
  - Зачем? - Гамлет, наконец, засмеялся.
  - Всё было уже сказано, оправдываться, только ухудшать ситуацию. Пришли мы к вам (по дороге они зашли в шахматный клуб, к приятелю Гамлета Аскерову, чемпиону Долгопрудного и кандидату в мастера, но об этом в другой раз, тогда ни Гамлет ни Сергей мне не рассказали об этом), звоню, Алешка открывает
  - А, Гамлет, привет, проходи, а сам глазами вниз, вниз и наткнулся на Сережку, а ожидал увидеть Сурика. Удивился страшно и спрашивает:
  - А где Зоя?
  - А Зои нет, - отвечаю и захожу. - Я зашел, а Алешка выбежал на площадку, думал ты там прячешься.
  Потом объяснились.
  Вошла эта история наравне с гусями лебедями в золотую историю забавных случаев, я любила в тесном кругу её живописать, даже то, чего и не видела, как Алешка выходил на площадку и вертел головой, меня искал.
  Алешка прослушал её раз, прослушал другой, а потом рассказал всё это со свой, мужниной стороны:
  - Три дня был в командировке, приезжаю, прихожу домой, кругом черт ногу сломит, жены дома нет, детей нет (Катя во вторую смену училась) еды никакой нет. Жду час, уже пора прийти, но никого нет. Жду второй, никого лет. Потом звонок, открываю дверь: приятель жены приводит младшего ребенка.
  - А где жена?
  - Поехала в Москву на свидание с шефом.
  Такая вот моя жизнь. Иду на кухню искать еду для сына.
  
  Письмо Кати бабушке. Привожу без купюр. Нунягой Катя звала бабушку в детстве, так образовала от Нонны.
  
  Здравствуй, Нуняга!
  Я пишу тебе потому, что соскучилась. Ведь мы с тобой давно не виделись. Приезжай к нам в гости. Ты скоро уедешь в Батуми, и мы будем видеться еще реже.
  Учусь я хорошо. По немецкому одни пятерки, а учительница по истории сказала, что отличные отметки некуда ставить. По русскому в тетрадях две тройки, одна четверка, остальные пятерки. Математичка очень аккуратная женщина и требует от учеников того же. Я же в тетрадках по математике только и ляпаю, делю плохо. Зато у доски отвечаю на четыре и пять. По литературе читать не спрашивают. Меня выбрали в совет отряда. Я должна отмечать, сколько получено отметок, и на линейке для четвертых классов рапортовать об этом. Классный руководитель ведет по русскому языку и литературе. Передавай привет бабушке (видимо, прабабушке, у нее 30 сентября день рождения, а письмо датировано 12 октября) и скажи, что я приношу глубокие извинения по поводу запоздавшего подарка. И поцелуй её от моего имени.
  Напиши о себе и обязательно приезжай.
  Я буду ждать. Целую. Катя.
  Да, совсем забыла. Мама и Сережа оба болеют. Сережа от меня заразился. А мама страдает г......м (геморроем).
  
  Из письма маме. Я тоже писала письма на Белоозерскую.
  ...Вчера мама, ждали тебя, но вместо тебя пришло письмо. Мне нездоровилось, и я не решилась ехать к вам...
  Документы для тебя никак не могу взять: то нет паспортистки, то коменданта, то их обеих (что за документы, сейчас совершенно не помню.) Это ЖКО на два дома не ЖКО, а сплошной бардак. В понедельник пойду снова.
  Я сижу на больничном. Сначала сидела с Сережей, а потом и Катя стала сильно кашлять, села с Катей.
  Такая у меня жизнь. Сейчас кашляет один Сережа, но слабо. Выпишу его в сад, а как водить буду, не знаю. Алексей собрался в командировку дня на 2-3 в Калинин. (после этой командировки, в пятницу, Гамлет и забирал Сережку из сада).
  С шубой у меня обстоятельства такие: 150 рублей мне надо отдать в этом году - остальные где-то в марте (125 рублей). 25 рублей я за нее уже отдала, так что, как видите, осталось всего 275 рублей.
  Я купила в комиссионке шубу из кусков мутоновой цигейки, отделанную каракулем, очень теплую и тяжелую, деньги заняла у Люды и Нины.
  Конечно, острой нужды в шубе на эту зиму у меня не было, могла бы проходить и в своей старой, но ведь это случай, когда еще подвернется шуба по сходной цене. К тому же цены растут. Когда мы сюда приехали в1976 году я видела в ателье каракулевую шубу из кусков за 250 рублей, а теперь такая стоит 700 рублей.
  Так что ждать нечего.
  Были сильные боли в сердце и я обследовалась. И рентген, и кровь из вены на ревматизм и была у ревматолога. Ничего не нашли, опять кокарбоксилазу колю, аскорбинку и глюкозу в вену. Вроде стало полегче. Я откомандирована в Москву с первого декабря, а зачислили меня в аспирантуру с 15 января 1981 года.
  ...приезжай. Съездим в Дегунино за стульями, а то обещают поднять цены.
  
  Мое трагическое описание грозящего мне финансового краха не прошли даром, не зря бумагу марала. Мама и бабушка, в конце концов, подарили мне 150 рублей, чтобы я отдала часть долгов за свою шубу.
  
  Долгие прикидки привели нас с Алешкой к мнению, что описываемое ниже событие произошло именно в сентябре 80-го года.
  Почему тогда?
  Все происходило до того, как начали топить, и в квартирах и подъездах было холодно. Свекрови не было, а мама с бабушкой жили еще на Белоозерской.
  Тогда мы уже переставили мебель и переехали: Катя жила в маленькой комнатке, Сережа в проходной, а мы с Лешей устроили спальню в комнате с балконом.
  Сережа кашлял, я ночью встала, укрыла его, напоила теплым чаем с молоком и, чтобы не бегать в потемках по квартире, оставила свет на кухне.
  Не успела я упасть в сон, как раздался звонок в дверь.
  Я встала, глянула на часы. Было полвторого ночи.
  Я спросила кто, глянула в глазок.
  Какая-то мужская фигура, потом женская, и жалобный юношеский голос попросил:
  - Откройте, пожалуйста.
  Я открыла.
  Передо мной стоял молодой, очень красивый парень, который сбивчиво начал говорить мне что-то, потом вдруг сказал своим товарищам, мужчине и женщине:
  - Хорошо, что есть мужчина, это хорошо, они не будут бояться.
  Я повернулась и увидела мужа, сонного, встревоженного, в одних трусах.
  Парень всё говорил и говорил и изгибал тонкие, женственные брови.
  Наконец, мы уяснили, в чем дело.
  Они из Риги. Приехали в гости сюрпризом к людям, живущим в соседнем доме, а те, к счастью для себя и к несчастью для гостей, сами куда-то умотали на выходные.
  Вот они в подъезде ждали их до тех пор, пока не стало совсем поздно, и везде погас свет, и только у нас горел, и они подумали, что мы не спим и, может быть, пустим их переночевать.
  Наверное, мы с Лёшей вспомнили, как остались на улице в первую брачную ночь, и всю свою жизнь с мытарствами и переездами вспомнили, только когда я сказала:
  - Ну хорошо, давайте скорее, а то спать хочется, - Лёша не возражал.
  Правда оказалось, что их не трое, а пятеро, и что у них чемоданы, но нам уже было всё равно.
  Они ушли за оставшимися и чемоданами, а Лёша достал ватный матрас, мы постелили его на циновку, нашли пару подушек, и тонкие шерстные одеяла.
  Одного мы решили положить на раскладной диванчик, а Сережа спал на своем детском диванчике.
  Две пары легли нана матрас поперек, а холостой парень на кресло.
  Женщина всё время кашляла, и под утро Сережа перебрался к нам в постель.
  Утром я покормила своих гренками с яйцами, а для гостей у меня ничего не было, но я предложила им горячий сладкий чай и хлеб с маслом.
  Понятно, что они и не ужинали.
  - Нам неудобно, - сказал тот, что уговаривал нас пустить их переночевать.
  - Ну да, но есть-то хочется, - ответила я. - Просто у меня ничего нет, только чай, хлеб и масло.
  Они попили чай, предлагали нам деньги, но мы отказались.
  - Мы на этом не зарабатываем, - сказала я.
  Они собрались и ушли. Оставили нам курицу в холодильнике, которую купили на всякий случай, - когда едешь сюрпризом, у хозяев может и не оказаться еды.
  Когда мама узнала о том, что мы пустили в дом посреди ночи пятерых незнакомых людей, рассердилась:
  - Зоя, ну как вы могли такое сделать? А вдруг это грабители?
  Я вспомнила юношу, его честные светлокарие глаза, тонкие брови. Не зря на переговоры послали его.
  - Мама, я как-то сразу поняла, что они не бандиты, - ответила я. - Да и что у нас взять-то?
  А бабушка добавила:
  - Нона, не переживай, бог убогим соломку подстилает...
  
  На каникулы на седьмое ноября Катя ездила с отцом в театр. Я после посещения с пятилетней Катей спектакля "Волшебник изумрудного города" в театр с детьми не ходила, правда, помню, что всё же была на "Трех толстяках", но когда, не могу сказать. Помню только, что с Катей, не с Сережей.
  На другой день после театра у Кати поднялась температура до 37,5 и заболела горло. Она отлежалась два дня в постели, температура больше не поднималась, и горло прошло, но в первый день учебы, я её в школу не пустила:
  - Что-то глаза мне твои не нравятся, мутные какие-то, больные глаза, посиди-ка ты дома еще денек.
  А к вечеру по Катиному телу пошла сыпь, мелкая красная, не похожая на аллергию.
  Наша участковая врач Симонова не любила как-то ходить по этажам без лифта, а лифт в очередной раз не работал, и я не стала вызывать врача к десятилетнему ребенку без повышенной температуры, а отправила Алешку с утра показать врачу девочку, на всякий случай предупредив его, чтобы он обязательно зашел в поликлинику со стороны бокса, и вызвал врача к себе:
  - Черт его знает, что это за сыпь, может быть, инфекция какая-то.
  А Сережку отвела в детский сад сама.
  Алешка позвонил мне, и сказал, что Симонова нас ругала, почему её не вызвали, у Кати скарлатинозная сыпь, скарлатина ходит с тяжелыми осложнениями, велено лежать в постели и пить антибиотики. И две или три недели никакой школы.
  - Ну вот, - сказала я вечером дочке, - потом расскажешь Таисии Петровне (классной руководительнице) как я спасла весь ваш класс от эпидемии скарлатины, оставила тебя дома без явных признаков болезни.
  Еще до скарлатины Катя подралась с Машей Сысоровой. Подралась, громко сказано, Маша её побила, а потом еще и камнями кидалась. Все дни эта девочка проводила у нас, весь третий класс, а в четвертом её всё больше вытесняет Наташка Самыгина. В четвертом классе Наташка очень льнула к Катеринке, часто появлялась у нас и, блестя глазами, рассказывала мне, какая замечательная девочка Катя, самая лучшая девочка в их классе, и сравнить её даже не с кем. Ни единого темного пятнышка не могла допустить Наташка на светлом облике подруги, и сомнениям в великих достоинствах дочери, мелькавшим на моем лице Наташка противопоставляла свою глубокую убежденность в несравненных достоинствах Кати. Начитанная, уверенная в себе, хорошо учившаяся Наталья, к тому же так высоко оценивающая Катеринку, была как подруга интересней для Катерины, чем простоватая Машка, и мягкая, неспособная оттолкнуть кого бы то ни было, Катеринка, оказалась неверной в дружбе и предпочла Самыгину, а самолюбивая Марья, чувствуя себя приниженной и брошенной, из ревности пыталась побить мою Катьку. Вся эта трагедия прошла мимо моего занятого солями тетразолия (вещества, на которых я попытаюсь сделать диссертацию) сознания, и только разбрасывание камней открыло мне глаза на драму внутри девчоночьего коллектива четвертого "Г".
  - Как же ты дочка допустила, чтобы Маша Сысорова тебя побила? Она же тебе до плеча только. Стукнула бы её разок, да и всё.
  Большие зеленые глаза дочери стали наполняться слезами:
  - Ты, мама, не понимаешь, я не могу ударить человека, не могу и всё тут.
  Я понимала, но плохо.
  Наташка Самыгина, председатель совета отряда, решительно выступала за исключение Маши из пионеров, драки с подругами чернили светлый облик советского пионера, и теперь брошенная, оттиснутая на задний план двоечница Машка оказывалась недостойной носить галстук.
  Я провела доверительную беседу с дочкой.
  - Не стоит, может быть, так раздувать это дело, а? Помирись ты с Марьей, прости её, но больше не дружи близко, отойди постепенно.
  Катя опять пустила слезу, теперь уже потому, что ситуация вышла из-под контроля, и подруги действовали сами по себе, забыв о том, что причиной конфликта была Катя.
  - Если вы помиритесь, Наташка умерит свой воспитательный пыл. Ты же не хочешь, чтобы Машку исключили?
  - Нет-т, - плакала дочь, - но и мириться не хочу, в конце концов, не я била Машку, а Машка меня.
  Я только вздохнула. Катерина - причина раздора двух захватнических женских натур была без вины виноватой.
  Оставалось надеяться на разум Таисии Петровны. Классная решительно осудила образовавшиеся в классе коалиции. Катя так и расписывала спустя много лет.
  - Таиська поорала на нас, повращала глазами в разные стороны, и на этом дело и кончилось, а когда позднее стал образовываться новый "Д" класс из-за переполненности, Маша сама с радостью ушла туда, хотя обычно в новый класс классные руководительницы старались отдать учеников похуже, а сами дети и родители изо всех упирались, и при таком способе отбора вновь образующийся класс изначально оказывался самым слабым. Маша Сысорова единственная сама туда попросилась, начала жизнь с новой, чистой страницы:
  - Меня там никто не знает, мне там будет проще, - скажет Маша.
  Эта её решительная манера обрывать несложившееся и начинать с нуля будет хорошо прослеживаться позже, в зрелые годы Маша решительно сменит двух мужей за короткий срок, а потом и третьего выгонит, но до этого еще далеко.
  На новый год к нам приехал Сашка Ярош, мой новый сослуживец, с женой Наташкой, дочкой Ксюшей и парой друзей, Ирой и Колей, которые завались к ним, когда они стояли в дверях. С собой они привезли кучу всякой еды, очень вкусную домашнюю колбасу, и помню, мой куриный плов с кусочками апельсина даже не попробовали.
  Детей уложили спать в двух комнатах, а сами сидели в комнате с балконом. Там стояла софа, новый книжный шкаф, висели проданные мне Ниной Скуратовой, моей сослуживицей, расписные красные с розовым и синим шторы и лежали подушки с наволочками из этой же ткани.
  Как всегда, если я выпью и поем ночью, мне было плохо с желудком и пришлось пойти и вырвать, потом меня трясло от озноба некоторое время, и я, расклеившись, легла спать, но довольно поздно, уже в четвертом часу. Пьяный Сашка давно свалился на надувной матрас, Ира с Колей легли, а самоотверженная Наташка перемыла всю посуду, и, когда я утром встала, у меня был на кухне порядок.
  
  
  1981 год. Смерть Гены Фомина, переезд мамы в Батуми
  С января меня зачислили в аспирантуру, я стала ездить в институт Химфизики почти каждый день, прижилась в маленькой полуподвальной комнате, потихоньку перезнакомилась с группой Гены, состоящей из сотрудника Пети Мордвинцева, физтеха, на несколько лет моложе меня и живущего, в Ниопиковском общежитии, где и Сагияны, Марины - аспирантки, самого Гены и меня.
  Гена сдвинул меня с мертвой точки. Мы стали пробовать добавки, получили увеличение эффекта воздействия радиации на мои растворы, интересный результат при облучении растворов ультрафиолетовым излучением и уже через два месяца можно было писать небольшую статейку и подумать о заявке. Никаких трений у меня с Геной не было, хотя однажды мы обсуждали с ним результаты, поспорили, разгорячились, и Маринка пришла к нам (для обсуждения Гена уводил сотрудника в соседнюю аудиторию, чтобы не мешать остальным) и сказала:
  - Вы так орете, по всему коридору слышно.
  В результате своей увлеченности работой я зиму проскочила незаметно.
  Гамлет по выходным ходил гулять с Суриком и заходил с малышом к нам, пока его жена думала, что они пребывают на свежем воздухе.
  Я его понимала, скучно гулять с дитем неразумным, а с нами можно поболтать.
  - Можно дать Сурику конфету? - спрашиваю я Гамлета.
  Сагиян кривится, как будто проглотил что-то кислое.
  - Ох, да он весь измажется сейчас, придется мыть.
  Но уже поздно. Глаза мальчишки, чуть видные над столом, увидели конфету и засверкали как звезды в ночи.
  Пришлось дать ему возможность вымазаться.
  Яркий солнечный день. Выходной. Окна нашей голубятни на запад, деревьев нет, шторы раздвинуты, и солнце сверкает и даже припекает в комнате, хотя только первые числа апреля.
  Гамлет с Суриком у нас в гостях, а моих детей нет, может быть, они у мамы на Белоозерской, может быть в школе на каком-нибудь мероприятии. В квартире тишина.
  Сурик играет в Сережины машинки, сидит на полу и гудит, а мы за столом пьем кубанскую водку, мягкую, на чем-то настоянную, 6 рублей за бутылку. Закуски у меня нет, и я открыла баночку селедки с укропом, мы вытаскиваем вилкой кусочки селедки прямо из банки, заедаем хлебом. Повод выпить есть: во-первых, весна, во-вторых, у нас троих в марте прошли не обмытые дни рождения, у Гамлета 17-го, он рыба, а не овен, как мы с Лешкой. За это тоже надо выпить.
  Нам хорошо, но мальчишка возможно голодный.
  - Давай я его покормлю, у меня суп есть, - предлагаю я Гамлету.
  Сагиян смотрит на часы.
  - Нет, его скоро обедом кормить, Люда расстроится, если он есть ничего не будет.
  Великий конспиратор, если Люда не спросит, он и не скажет, что у нас сидел.
  А дальше весна, май. Я иду по тропке между общежитием и нашим домом и веду за ручку Сурика Сагияна. Люда с Гамлетом уехали к врачу на осмотр, Людмиле скоро рожать, а Сурика подкинули мне. Сурке два с половиной года, он очень мил, черноглаз и говорлив, я с удовольствием держу его маленькую ручку. Я люблю держаться за маленькие ручки, обувать маленькие ножки и люблю смотреть на крохотные детские туфельки рядом с огромными емкостями мужской обуви.
  Суббота, спешить мне некуда, обед готов, свои дети с отцом, и я гуляю с чужим ребенком.
  На меня набегает Таня Якунина, приятельница Нины Макшановой еще по Рубежному.
  Именно набегает, потому что она близорука и узнаёт знакомых, только уткнувшись в них носом.
  - Зоя, - говорит она, с изумлением глядя на Сурика, - как же такой маленький пойдет в школу?
  Несколько секунд я в замешательстве, не понимаю, о чем она.
  - Да он не пойдет в школу.
  - А ты говорила, Сереже семь лет и он идет в школу в этом году.
  - Сережа и пойдет, а это не мой сын, не Сережа. Это Сурик.
  - Я Сурик, - подтверждает Сурик и смотрит на Таню снизу вверх жгучими армянскими глазами.
  - Странно, - Таня как бы уличает меня в том, что я отказываюсь от родного сына. - Он так похож на тебя.
  - Может даже больше, чем мой собственный сын. Да и вообще все армяне похожи один на другого. Но тем не менее это не мой ребенок, а Сагиян.
  - Я Сагиян, - подтверждает Сурик, еще сильнее запрокидывая голову на Таню.
  - Ну, если ты Сагиян, то что ж, тогда верю, - смеется Таня и убегает.
  В детском саду у сына намечался выпускной вечер.
  Сергей, как всегда, перенес простуду и пропустил подготовку к танцам.
  - Ты не будешь выступать, - строго сказала ему Анечка Гудзенко, девочка из пары разнополых близнецов, которые ходили с Сережей в одну глазную группу и жили в одном с нами подъезде.
  Она услышала, как Сергей приглашает меня на вечер, и строго так сказала:
  - Не будешь выступать, у тебя нет пары.
  На личико моего сына легла трагическая тень, и губы задрожали.
  Видимо, действительно, не было у сыночка пары, а то бы он сказал: "А вот и нет, у меня пара такая-то". И я иду на вечер в детский сад со страхом, что сынок будет одиноко сидеть в уголке, когда все дети будут танцевать.
  Вышли детки, парами, и в первой паре мы с Катей увидели Сережу с красивой уверенной девочкой, которой он доходил только до плеча, был неловок, путался в движениях, но личико у него сияло. Девочка танцевала с удовольствием и не выглядела огорченной тем, что ей достался такой невысокий и неуклюжий партнер.
  После танцев и стихов о школе пили чай все вместе и выступавшие и присутствовавшие. Детям вручили симпатичные портфели, букварь, и Сережка долго слонялся по саду от площадки к площадке, всё никак не уходил, не решался уйти, слово "навсегда" его пугало, и Катя сказала:
  - Не уходит. Хочет перед маленькой Ксюшкой похвастаться, что у него портфель есть.
  Имелась в виду Ксения Ярош, дочка Сашки Яроша, она ходила в один садик с Сергеем, только на группу младше. Мой всегда предпочитавший мужское общество сын любил поболтать с Ксюшей, очень оживлялся в её обществе, и его романтическая сестра приписала брату нежные чувства.
  В результате постоянных упражнений в глазной группе у нашего одноглазого циклопчика улучшилось зрение и к лету он ходил без очков и без повязки.
  
  Я была одна в гулкой и пустой квартире, во всех трех комнатах и мне было плохо, выворачивало наизнанку.
  Как всегда, я долго надеялась, что обойдется, что не нужно промывать желудок, но потом пришлось сделать это и раз, и другой, до чистой воды, и после чистой воды всё мутило и мутило, и я моталась по квартире, ожидая, когда меня отпустит.
  Алексей с детьми на Белоозерской. У моих мамы и бабушки периодически накапливались мужские дела по хозяйству, то новую полку надо повесить, то кран потек, надо прокладку сменить, то замок вставить, вот Алешка и уехал с ночевой на все выходные, а пока его нет, я тут блюю. В субботу ко мне зашла Людмила Уланова скоротать вечерок, принесла выпивку, расположилась надолго. Не надо было мне водку, да вот выпила. И Милка Сагиян тоже зашла и тоже выпила, и только выпила, как начались схватки и повез её Гамлет в Москву на попутном Икарусе рожать, а Уланова пошла себе спать.
  Летняя ночь короткая, приступ был тяжелый, и очухалась я, когда светало, вставала летняя ранняя заря. Я села на пороге балкона, вся пустая изнутри, смотрела на светлеющее небо и думала о Людмиле. Я отмучалась, а как там она? Родила или нет?
  На всякий случай я глянула на часы, шел пятый час.
  Потом выясню, когда она родила, решила я, поднялась с порога и захлопнула балкон.
  На другой день Гамлет сказал, что Люда родила мальчика, а вот в котором часу так и не знаю до сих пор.
  
  Сережка затемпературил. Привезла я его от мамы нормального, а тут каждый день 38,5. С момента его тяжелой болезни прошло два года, и все эти годы, несмотря на частые простуды, выше 37 не было. Симонова была в отпуске, третью неделю стояла жуткая жара, Сергей лежал в маленькой прокаленной комнате, пил аспирин, ничего не ел, и никакого диагноза у него не было. Но только перенесенными недавно страхами можно объяснить, что я уступила настояниям врача и отвезла мальчишку в детскую больницу.
  В субботу приехала мама, обругала меня за то, что у меня вечно происходит что-то плохое с детьми, обругала так, как будто я виновата, и мы с ней помчались в больницу. Мама, оставив меня во дворе, сама прорвалась к внуку в палату. Медперсоналу не удалось её остановить, она всегда проходила, бросив через плечо, что она медик.
  Сережа спал, температуры у него не было, сейчас я думаю, что у него был сильный перегрев, жару мой белокожий мальчишка переносил плохо. На открытых ножках внука мама увидела синяки и поняла, что ему дают сульфамидные препараты, которые он не переносит.
  А на его больничной карте врач, которая нас принимала, сверху с моих слов написала: "Сульфамидные не переносит" и подчеркнула. Уже второй раз в своей жизни я сталкивалась с полным игнорированием врачами слов матери, первый раз в санатории, когда ему дважды ввели гамма глобулин, несмотря на мое предупреждение, что этого нельзя делать.
  Мама добилась, чтобы сульфадимезин сняли, а в воскресение Сережке разрешили выйти ко мне во двор, и я попросила его таблетки не пить, подстраховалась на всякий случай.
  Сережке сделали анализы мочи, крови, и рентгеновский снимок, а пока начали внутримышечно пенициллин.
  Во вторник на улице я встретила Симонову, нашего педиатра. Симонова по любому поводу предлагала больницу, объясняя это тем, что стационар, мол, пустует, а государство разоряется на больничных листах. Я сильно сомневалась, что наше государство раззоряется на больничных для матерей, но молчала, а сейчас Симонова сказала мне, что дежурила в больнице, видела там Сережку, и ему совершенно нечего делать в стационаре.
  Я вздохнула, чувствуя себя виноватой, - упекла сына в больницу.
  Одновременно с Сережей в больницу попал и Сурик, с подозрением на пневмонию, его тоже кололи, и я просила Сергея заходить к маленькому соседу и развлекать его немного, ну да семилетний мальчик не семилетняя девочка, проку от Сергуша было мало.
  Стояло лето, я приходила к сыну каждый вечер, приносила еду, Сережка сидел у окна, ждал, когда я или мы с Алешкой придем, выбегал, веселый, вроде здоровый. Молодая медсестра ласково подзывала его на укол, он убегал и возвращался, лишь слегка потирая попу, хвастаясь, что совсем не больно, пустяки.
  В пятницу не были готовы повторные анализы, но я решила его забрать.
  - Мама, меня еще нельзя выписать, - ребенок стоял как побитый, такой преисполненный необходимостью здесь быть, тихий, послушный.
  - Идем домой, собирайся, - строго сказала я сыну.
  - Но ведь нельзя, анализов нет, - ну мама, нельзя.
  - Можно, - сказала я. - Можно. Под мою ответственность, а я не боюсь и забираю тебя.
  Только стоял передо мной такой тихий, такой понурый и тут завопил, оглушая:
  - Ура! Домой!
  Подскочил на месте как мячик и сломя голову помчался собирать свои нехитрые пожитки.
  
  Мама собралась уезжать в родной Батуми, мы с ней нашли подходящий вариант обмена, и не было смысла нам в этом году ехать к морю, снимать квартиру, платить деньги, если на будущий год можно будет ехать прямо к маме, и я проводила отпуск в Долгопрудном вместе с сыном. Алексей взял Катю и уехал в путешествие на Урал, а я не поехала, осталась.
  Я помню, что от нечего делать мы с Сережкой ходили в кино довольно часто, он уже подрос и сидел на взрослых фильмах, а я героически выдерживала дневные мультики ради него.
  Из фильмов я запомнила детектив "Два долгих гудка в тумане", возможно потому, что позднее смотрела его еще раз по телевидению, а может быть потому, что смотреть его было интересно нам обоим, и Сергею и мне.
  Погода испортилась, купаться было холодно, но мы ходили на остров на аттракционы, Сергей без устали катался на каруселях, на ветерке, качался на качелях, а я расслаблено сидела на лавочке, ждала его.
  В качестве моральной компенсации за проведенный в городе отпуск я купила себе золотые серьги за 80 рублей. Подорожавшее золото стало появляться на прилавках, не было за ним больших очередей, и я купила штампованные маленькие серьги с бледно-розовым корундом.
  На рынке в начале августа продавали арбузы, но цена была не для младшего научного сотрудника без степени, а Сережка просил, мечтал об арбузе. Поскольку таких, как я и мой сын было много, то арбуз продавали на разрез, по кусочкам. Мама никогда не разрешала мне покупать такие вот кровоточащие, истекающие соком утыканные черными семечками ломти, кричала, что это пахнет дизентерией и желтухой, и при ней мы проходили мимо прилавка с арбузами.
  Третьего августа у сына был день рождения, и я решила, что ведь не все подряд куски напичканы инфекцией, и мы с Сережкой поехали на рынок. Я купила яблок, потом ему кусок арбуза, а затем мы потопали в культтовары за полем (так назывался магазин в Долгопрудном, за полем, хотя на поле уже разбит был парк, где, к моему удивлению, посадили всё те же, только чахлые березы, хотя вокруг были и без этого парка прекрасные березовые рощи и непонятно было, а почему не посадить клены или каштаны, что-нибудь такое, что отличало бы посаженный парк от окружающих лесов, но ведь нет, - воткнули те же березки, что и всюду).
  В культиках Сережка выбрал себе новенькие шахматы. У нас были старые, подаренные папой шахматы еще в моем детстве с надписью от бабушки Сусанны, но потерялся черный слон, а теперь я купила сыну его личные шахматы, замурованные в клетчатую доску, и отдала их Сергею, а сама встала в очередь за обоями. Очередь была короткая, обои давали вчера, а сегодня было то, что вчера не разобрали, но мне понравились эти вполне приличные обои бежевого цвета с золотистыми виньетками. В то время в продаже появились дорогие немецкие обои, как правило, с яркими довольно изящными, не аляпистыми, но чересчур, на мой вкус, отчетливыми цветами, на которые еще вешали ковры и это становилось ужас что такое, а тут довольно одноцветные советские обои по 18 метров в рулоне. Вешай хоть ковры, не страшно, но ковров у меня не было. Я купила шесть кусков, четыре сунула в сумку, где лежали яблоки, два взяла в руки и потащила всё это через поле домой. Доперла до большого дома, находящегося напротив моего, присела там на лавочку рядом с обязательными по тем временам бабками-пенсионеркам, стражами дверей, и чтобы объяснить вторжение своё в их сплоченные ряды, объяснила, что устала, вот и присела. Купила обои случайно, да промахнулась, много взяла, мне шесть штук надо, если по 12 метров, а тут по 18 и мне за глаза четырех хватит, вот лишнее переплатила, да еще и тащить приходиться.
  Сидящая рядом женщина всколыхнулась, схватила у меня два рулона, пообещала сейчас вернуться и или принести деньги, или вернуть рулоны.
  - Дочери покажу, - объяснила она. - Мы как раз ремонт делаем, и нам не хватает на прихожую. С тем она и исчезла, а я осталась ждать и думать, какие у нас в квартирах прихожие, два рулона хватает. Минут через десять я стала волноваться, не пропала ли бабка совсем, и я и денег-то не увижу.
  - Да куда она денется, тут живет, сейчас придет, - успокоила меня оставшаяся на лавочке женщина и действительно буквально тут же появилась покупательница вместе с деньгами.
  "Ну и ловка́ же я" горделиво думала я, шагая с тяжелой сумкой и радуясь, что избавилась от лишнего веса. Тут же купила, тут же продала. А что на самом деле дура, и покупать не надо было, это как-то в голову не пришло.
  Мы перешли дорогу, и осталось только подняться в горку, пройти последние пятьдесят метров и всё, но руки ныли, стало тянуть и желудок, и тут я увидела мужчину в знакомой рубашке, пересекающего нам дорогу и направляющегося из общаги на стройку детского сада под окнами.
  Гамлет! Радостно подумала я. Сейчас я его заловлю, и он дотащит мне сумку.
  Я ускорила шаг, подошла к воротам стройки, увидела, что это Гамлет, и тут уж силы совсем покинули меня, я бросила сумку на землю и окликнула его.
  Неторопливо шагающий на работу Сагиян повернулся, увидел меня, и не ускоряясь, в том же темпе зашагал невозмутимо обратно.
  - Привет, - сказал он, - как дела, как Алешка, пишет?
  - Да, написал одно письмо, и всё, да теперь скоро приедет, а ты из дома?
  - Да...
  - Слушай, донеси мне эту сумку, сил что-то нет, нагрузилась, как лошадь.
  Гамлет взял сумку и мы пошли к подъезду, а по дороге Сережка вертел у Гамлета под носом шахматами и вспрыгивал и хвастался, что у него сегодня день рождения.
  - Да... И сколько же тебе лет?...
  Я удивлялась способности Гамлета вести беседы с детьми. Он так спросил, сколько ему лет, как будто и не знал, как будто я не прожужжала им все уши по поводу грозящей моему сыну школе.
  Сергей рад был сообщить, что ему уже семь, и они, поднимаясь в лифте, успели обсудить вопрос, что это уже не так и мало.
  Потом Сережка попросил раскрыть ему шахматы, которые склеились и не открывались, потом они расставили фигуры и сели играть, причем Сережка нагло взял фору ферзя, а я пошла на кухню варить курицу.
  Я сварила суп, и стала думать, как отвлечь мужчин от игры и покормить. На мое предложение Гамлет сказал, что он не в состоянии глотать суп после Людиного обеда, а Сережка вообще не услышал ничего про суп, он обдумывал ход.
  Я вздохнула, съела одна суп, потом глянула на часы. Время шло к четырем и мне казалось, что Сагияну, пожалуй, пора появиться на стройке, а младшему Криминскому пообедать.
  - Понимаешь, - сказал мне Гамлет нисколько не беспокоившийся по поводу стройки, - трудно играть против ферзя. Я построю комбинацию, Сережка даже и не заметит ее, но пойдет ферзем и всё разрушит.
  Тут я подсела и стала играть с Сергеем против Гамлета, и, имея преимущество в виде ферзя, мы довольно быстро загнали его короля в угол, и Гамлет сдался.
  Встал, глянул на часы, - Ой, давно пора уйти, - и ушел.
  Между тем, как позднее было рассказано мне Людмилой в мельчайших подробностях, на стройку пришла комиссия из института проверить посещаемость сотрудников. Приятель Гамлета, обеспокоенный, что тому поставят прогул, помчался в общагу его выручать.
  Люда вымыла посуду и что-то делала спокойно по хозяйству, когда к ней прибежал взъерошенный взбудораженный человек:
  - Где Гамлет? У нас проверка. Пусть идет скорей на стройку.
  - Но Гамлета нет дома, - Люда удивленно подняла черные брови. - Он давно ушел на стройку.
  - Как это нет? - и приятель стал протискиваться мимо Люды и заглядывать в комнату, чтобы увидеть там Гамлета, который в это время сидел у меня.
  Люда выше подняла брови, но посторонилась, давая возможность окинуть взглядом комнату:
  - Вы думаете, я прячу собственного мужа?
  - Да как же нет. Все видели, что его забрала какая-то темненькая женщина, он с ней и ушел.
  - Может быть, его и забрала какая-нибудь темненькая женщина, но это была не я, не я это была.
  Люда переставила слова, надеясь, что так будет доходчивей.
  Окинув еще раз взглядом комнату и решив, что под кровать заглядывать, наверное, не стоит, приятель удалился.
  "Надо же", думала Люда, устраиваясь в задумчивости на диван. "Отпустила мужа на работу всего лишь через дорогу, и то его кто-то утащил".
  В общем, вспоминая эту историю, веселились мы во всю, тем более, что Гамлет успел в последний момент показаться и сойти за работающего. А работал он для того, чтобы ему дали квартиру в следующем доме. Всех, кто стоял на очереди на получения жилья, посылали в рабочее время помогать строителям. И они, как могли, помогали. Впрочем, Сагиян не очень старался.
  Как ни посмотрю в окошко, Гамлет стоит, задумчиво опершись на лопату, и наблюдает, как его товарищи не очень, правда, рьяно, машут лопатами.
  - И что ты всё стоишь? - я спросила его, не в этот раз, а в другой, когда он не помогал мне тащить груз, а просто встретился. - Как ни посмотрю в окошко, так ты стоишь.
  - Понимаешь, мне так не везет. Или везет, - обстоятельно объяснил мне Сагиян. - Когда нужно копать, то у меня оказывается кидальная лопата, а когда кидать, то наоборот.
  Я представила себе, как медленно, с чувством достоинства, свойственного кавказскому человеку, подходит Гамлет к месту, где лежат лопаты и ему всегда достается последняя и к счастью, не та, какая нужно.
  Да-а, хорошо, что Гамлет в молодости на физфаке учился, а не в армии служил.
  
  Мама уезжала в Батуми. Укладывала вещи, наняла контейнер, чтобы перевезти мебель, увязывала белье, в общем, делала то привычное, что делала всю жизнь, перебираясь с места на место. Шел 81-ый год, а последний их переезд с Москворецкой на Белоозерскую был в феврале 73-го года. Прошло восемь лет жизни на одном месте, и окружающие воспринимали мамину жизнь как нечто постоянное, окружающие, но не сама мама, которая всё вспоминала, что вот соседка южанка уехала в свой Баку, не смогла здесь жить, получила квартиру и уехала, и она тоже только об этом и мечтает, уехать. У мамы все воспоминания, лирические, радостные воспоминания были из детства, прошедшего среди солнечных субтропиков.
  - Сейчас им до меня добираться на электричке три часа, и лету на самолете тоже 3 часа, ничуть не дольше, - объясняла мама свое решение уехать так далеко от дочери.
  Я её не отговаривала. Я понимала желание мамы вновь оказаться в сказке юга, куда она стремилась всю жизнь, ехала из Владивостока с двумя остановками: на три года в Колпашево, и позднее на пять лет в Карталах. Попытка устроить личную жизнь в Караганде, не удалась, а теперь её всё неудержимее тянуло на родину, в светлый край детства.
  - Как представлю, что мне на этот виадук зимой в гололед подниматься, так дурно делается, и вообще жить здесь не хочется, среди вечного холода, пьянства и матерщины. Да и кладбища здесь убогие, хочу лежать на Батумском.
  Мама все эти восемь лет ждала, чтобы мы получили квартиру и выписались, и вот дождалась.
  К тому времени маме было шестьдесят, но она хорошо выглядела, и была полна энергии. Климакс прошел, давление меньше её мучило, но помню, я приехала на Белоозерскую, она лежит, кругом раскардаш, и мама просит проверить, хорошо ли она уложила вещи.
  Я плохо понимаю, как это можно поверить, но всё же смотрю.
  - Зачем ты берешь с собой хлорку? - спрашиваю я, - что, в Батуми хлорки нет?
  - А если нет? Тогда как? Я не хочу сидеть на чужом говне, хочу продезинфицировать унитаз.
  Я вздыхаю и вытаскиваю пакет с хлоркой.
  - Ну, хорошо, но зачем же заворачивать пакет, из которого сыпется хлорка в новое пальто. Надо отдельно, в каком-нибудь тряпье.
  - Ну вот, не зря я прошу тебе проверить, когда давление, я плохо сосредотачиваюсь, - вздыхает мама, лежа на диване.
  - И куда тебя с давлением несет? - Вопрос риторический, я прекрасно сознаю, что отступать поздно, хозяева квартиры, с которыми она менялась, уже приехали и пока жили в Загорске у сына, ближе к которому они и решили перебираться на старости лет, в то время как мою маму несло куда-то вдаль от меня.
  И мама уехала в Батуми, уехала одна, а бабушка осталась пока у нас. Мы поместили её в комнате с балконом.
  Было, это, видимо, в сентябре месяце, в тот год рано похолодало, еще не топили, и бывало зябко по ночам. В пятницу мы укладывались спать пораньше, чтобы с утра убежать за опятами в лес. Ходили мы чаще всего одни, без детей, оба ребенка не испытывали энтузиазма и не любили шлепать в лес с нами, что позволяло нам уходить далеко, за воинскую часть, а то и шляться по лесу полдня.
  В этот день наверху соседи Солдатенковы провожали своего младшего сыночка Сережку в армию. Шум и гвалт стоял подобающий такому событию.
  Мама, уезжая, оставила мне электрическую грелку, и сейчас, трясясь от холода, я укладывалась спать с грелкой в ногах, хотя муж намекал на существование других способов разогреться, которые я отвергла.
  - Нам завтра рано вставать, а дети еще не спят, не ждать же, пока они уснут.
  Последней моей мыслью перед тем как я провалилась в небытие сна было, что под такой грохот не уснуть.
  Неожиданно возникло ощущение жжения в ногах и першения в горле.
  Я села в постели как Ванька-встанька и пошевелила пальцами ног, откуда шло на меня тепло. Стало просто горячо.
  Грелка! Вспомнила я, вытащила шнур из розетки, но продолжала беспомощно сидеть, стараясь вникнуть, что же меня беспокоит.
  Рядом молча поднялся и сел Алешка, сонно мигая глазами.
  - Грелка перегрелась, и я её выключила, - ответила я на незаданный вопрос.
  Алексей поднял край своего одеяла, и из-под него повалили дым.
  Теперь и я подняла свое одеяло, увидела грелку с дырой и дым. Перехватив грелку за шнур, я пробежала в ванную мимо спящих детей, бросила грелку под струю, схватила чайник из кухни.
  В коридоре столкнулась с Алешкой с диванной подушкой в руке, из большой дыры посредине валил дым.
  - Одеяло тоже тлеет, - сказала я и помчалась в комнатку тушить одеяло и заодно простыню.
  Пока мы бегали, дым заполнил комнатку. Я открыла окно, закрыв дверь в проходную комнату, в которой спали дети.
  Алешка вернулся с подушкой. Дым уже из нее не валил, темнели почерневшие края дыры.
  Раздался звонок в дверь и крик:
  - Вы горите, горите!
  Кричал Сергей Солдатенков.
  - Да, мы знаем, всё уже потушили, - прокричала я ему через дверь.
  Оставив окно открытым, и заткнув покрывалом щель под дверью, чтобы спящие дети не наглотались дыму, мы с Алешкой сидели на кухне со слезящимися глазами, приходили в себя после пережитого.
  - Вот что бывает, когда женщина отказывается от проверенных традиционных способов согрева, - сказал муж, вытирая с глаз слезы.
  Я молчала, кругом виноватая.
  Мы взяли диванные подушки, сложили их посредине большой комнаты и улеглись спать, а утром убежали раньше, чем проснулись все остальные. Обед я приготовила заранее, а кашу сварила утром.
  Часам к двум явились с корзиной опят. Тогда и рассказали бабушке и детям о ночном прошествии.
  Катя, которая всё же проснулась ночью, сказала, что ей запомнилось, что у нас дым, а сосед Сережка свесил свою голову в окно сверху и кричит.
  - Да, нет, Катя, это невозможно, расстояние между этажами большое. Он в дверь стучал.
  - Да я понимаю, что невозможно, но во сне было так, - объясняет Катя
  Когда дети ушли, бабушка сказала гранд зятю:
  - Тебе не стыдно, ну что ты за мужик такой, баба с тобой ложится в постель с грелкой.
  Алешка промолчал, но мне-то выговорил:
  - Я ещё и виноват оказался!
  Диванная подушка прогорела не насквозь, а только с одной стороны и мы еще до конца 20-го века пользовались этой софой, купленной в 73-ем году в Подлипках.
  
  Я сижу, подперев ладонью подбородок и грустно смотрю на своего младшего сыночка, на эти подвижные, как ртуть, вечно куда-то бегущие, вечно что-то канючащие 17 кг живого веса, утопающие в данный момент в синей школьной форме самого маленького размера, который удалось найти.
  - Не понимаю, - вздыхаю я печально, - как этот дурачок учиться-то будет?
  И я поворачиваюсь за поддержкой и сочувствием к старшей дочери.
  - Мне кажется, - продолжаю я, - что ты умнее была.
  - Мне тоже кажется, что я умнее была, - не возражает дочь, и мы обе в две пары глаз продолжаем созерцать нисколько не озабоченного нашими сомнениями сына и брата.
  Первый поход Сережки в школу был для нас в первый раз в первый класс, так как с Катей мы все торжества пропустили, а тут пришли в школу вчетвером, и Сережка был украшен большим букетом розовых гладиолусов. С того места, где мы с Алешкой стояли, зажатые толпой взволнованных родителей, видны были только кончики цветов, и где был розовый гладиолус, туда я и смотрела, подбадривая мысленно своего сыночка, находящегося далеко от нас в толпе чужих людей. Речей я не слушала, но вот они под музыку тронулись с места, и кончик гладиолуса поплыл в сторону коридора, и выпускники-десятиклассники подхватили малышей на руки, и я увидела над толпой важную и довольную, ничуть не смущенную мордашку сына.
  В коридоре мы протиснулись к Сереже и задержали его разговорами, а когда подошли к его классной комнате, оказалось, что бросающие последний взгляд на своих дитятей родители прочно забаррикадировали вход.
  - Граждане, расступитесь, пропустите первоклассника, - продекламировала я в выставленные зады, но пока я говорила, а люди шевелились, расступаясь, пропускать было некого, Сережка наклонился и в считанные секунды пронырнул между ног взрослых в класс.
  В этот раз, возлагая больший надежды на 11-летнюю дочь, я не взяла полставки на работе. Сережке нужно было вернуться домой, и открыть дверь, а через два часа приходила из школы пятиклассница Катя, и кормила его и себя обедом.
  Утром, в спешке, я его одевала, завязывала тесемки на шапке, зашнуровывала ботинки, а он сидел сонный-пресонный и милостиво позволял мне всё этот делать, только моргал своими длиннючими ресницами и ритмично сопел в ухо.
  - Какой противный, развалился, как барон, - дочь комментирует нашу копошащуюся в коридоре группу, ждет, когда самой можно будет выйти в узкий проход и одеться. - И вот сейчас ты его одеваешь, чтобы он не опоздал, а в школе я его снова одеваю, а он так и сидит, ручки опустит, как будто ничего и не умеет.
  Каждый день после четвертого урока Катя спускалась вниз, где учились первоклашки, забирала брата, вела его в раздевалку и там, быстренько нанизав на него одежки одну за одной, выпроваживала из школы, проверив, есть ли у него ключ от дома.
  - Я думала, ты только помогаешь ему, пуговки застегиваешь, - смущенно замечаю я.
  - Да... как же. Если ему дать самому одеваться, так я на урок опоздаю, пока он один ботинок зашнурует.
  - Ну ладно, не расстраивайся, - успокаиваю я разбушевавшуюся дочь, - не вечно ты будешь его одевать, вырастет он.
  - Когда я пошла в первый класс, - сердито тянет дочь, - так я сама собиралась, никто мне не помогал.
  - Ну и дождаться тебя из школы было совершенно невозможно, - охлаждаю я воспитательский пыл Кати.
  Брат с сестрой снежной лавиной скатываются по лестнице. У подъезда дома напротив Сережку перехватывают его приятели, и они отстают от быстро идущей Кати.
  - Разденешься, сам, Сережечкин, - кричит Катя брату, и я, бегущая на электричку в другую сторону, слышу этот крик.
  Сережка стал ходить в свой "Д" класс и сразу окунулся в мальчишечий разбойный коллектив. Позднее я узнаю, что все дети из НИОПиКа учились в "А" или "Б" классах, родители ходили, просили записать детей в класс с такой литерой, туда обычно ставили более сильных учителей и подбирали детей. Я ничего этого не знала, просто отнесла заявление, и всё, и мальчишка мой начинал в обыкновенном сборном классе. Детей там было даже меньше, чем в "А", зато мальчишек больше, чем девочек.
  Осень, не холодно, но уже и не жарко, середина сентября. Я возвращаюсь с работы и вижу своего сына в канаве, вырытой для коммуникаций, с палкой в руке. Рядом двое таких же грязных мальчишек строчат из автоматов по прохожим:
  - Д Д Д Д Т Т Т Т.
  Я не вытаскиваю ребенка из канавы, не поднимаю его с земли, я прохожу счастливая. Дождалась, мой сын, как положено нормальному мальчишке, валяется в грязи с себе подобными, двумя Сережками из первого "Д" Акингиновым и Кирюхиным, и Юркой Шуваловым.
  Мой сынок теперь не говорит: мама, я не понимаю, почему дети меня должны обязательно бить, не пугает мать такой обобщенностью (его стукнул не Слава, Дима или еще кто-то, нет, его обидели дети, это противопоставление всего мира и его собственного индивидуального я меня пугает); или:
  - Мама, посмотри, я совсем чистый, не запачкал комбинезон, - и отряхивает коленки.
  Ой, зря я радуюсь, лиха беда начало, теперь он вылезет из этой канавы к восьмому классу, не раньше.
  Три его товарища часто пасутся у нас, Катя с ними не справляется, они творят, что хотят, и прыгают со шкафа вниз.
  Вначале я не возражаю, раз Таня, соседка снизу, не ходит, не жалуется, то и ладно, но потом я нахожу ошметки грязи прямо на чистом белье в шкафу.
  - Откуда это?
  - А это Сережка Акингинов лазил, наверное, с его носков.
  Тут только я задумалась о том, каким образом мальчишки залезали на шкаф. Ясное дело, они использовали полки в шкафу как ступеньки. Уходя на работу, я стала запирать дверцу на ключик, а ключик класть наверх шкафа. Но это не помогло, в один прекрасный день полка в шкафу оказалась сломанной. Нужно ли объяснять, что это была работа Сережки Акингинова.
  Акингинов был светлый татарский мальчишка, на голову выше всех, не визглявый, уравновешенный. Уже с первых классов он избегал разговаривать со мной, и мне казалось, что он молчит по причине невозможности изъясняться со мной на привычном ему кратком русском языке, чтобы что-нибудь непотребное не сорвалось с языка, Сергей на всякий случай молчал.
  У Акингинова была сестра-близнец Лена.
  Прихожу домой, полон дом мальчишек, визжат, ползают по полу и не замечают моего прихода. В кресле с куколкой на руках, поджав ноги подальше от мальчишек, тихо сидит Ленка, поднимает на меня глаза, выдает тихое здравствуйте. В это паре разнополых близнецов главным был брат, и Ленка всё раннее детство провела с мальчишками, причем она не играла в их игры, только присутствовала со своими куколками при этой возне.
  А в другой паре, Аня и Юра Гудзенко, с которыми Сережка был в детском саду, ведущей была девочка, и я не раз видела, как ватага девчонок прыгает в классики и с ними тихий Юра, единственный из мальчишек двора, играет в эту игру.
  На физкультуру в школе требовали тянучки - синие трикотажные панталоны. Я купила их когда Катя была в первом классе, это замечательное произведение нашей легкой промышленности.
  Катя ходила на физкультуру редко, большей частью болела, и штаны сохранились. Когда Катерина добралась до четвертого класса, я хотела купить новые, побольше, а эти выбросить, но не тут-то было, синие тянучки большими, перехваченными резинками грудами, лежащими на полках в спортивных магазинах, теперь словно корова языком слизала. На работе мне популярно объяснили, что за ними надо отстоять очередь в "детском мире", хотя на пленуме или на съезде или черт его знает где, во всяком случае там, где наша руководящая задала направление, что производство товаров народного потребления должно превалировать над производством чугуна и стали и изделий из них (видимо, не вилки и ложки имелись в виду), тянучки не отметили как товар народного потребления, - и они исчезли.
  Я вздохнула и купила дочери гольфы. Катя надевала тянучки, они ей были коротки, но не узки, а снизу дочь натягивала гольфы.
  Так проходила она четвертый класс, и наступил пятый, когда и Сергей пошел в школу. Теперь их оказалось двое на одни штаны. Два занятия у них попадали на разные дни, и проблем не было, но два совпадали, вторым уроком физкультура была у Кати, а потом у Сергея.
  Отбегав свое, Катя приносила брату штаны, и он надевал их. В общем, оказалась бесценная вещь, хотя стоила всего пять рублей.
  Утро, я собираюсь на работу. Приехала свекровь, и я ухожу чуть пораньше, отдав последние указания. Уже в дверях останавливаюсь, и наблюдаю. Катя мечется по комнате, шарит в шкафу, выкидывает одежду на пол. Опаздывает и не может найти физкультурные штаны.
  - Сережка, ты куда их положил?
  Сергей, уже одетый, важно сидит с ранцем в руках и смотрит, как Катя ищет штаны, водит за ней глазами, надеется, что найдет.
  - Чего сидишь, куда ты их девал?
  Сергей молчит, хлопает ресницами, и как-то подозрительно тень от ресниц закрывает глаза, не видно, что в них.
  Я смотрю наверх, не закинул ли Алешка штаны на полку для шляп. Нет, нету.
  Свекровь сидит, наблюдает, как Катя перекапывает кучу одежды на полу, потом поворачивается к внуку:
  - А, ты Сережа, не брал?
  И опять возникает пауза.
  Катя подходит и осматривает ранец брата, на всякий случай, не утаил ли он пропажу там.
  В ранце только книжки и тетрадки.
  И тут свекровь наклоняется и задирает брючину Сергея. Под ней вместо колготок синеют тянучки.
  Я ухожу, слышу вопль Кати и увесистые шлепки.
  За дело, думаю я, вот ведь дрянь, затаился, сестра мечется по квартире ищет, а он хоть бы мяукнул, что они на нем.
  Вечером я беседую со своим маленьким партизаном:
  - Ты почему надел штаны и молчал? Забыл, что они на тебе?
  - Да... мне приходится раздеваться, а девочки дразнятся, что я в трусах.
  И Сергей заплакал.
  - Придется ехать в очередь, - с тоской подумала я, но не пришлось, во второй четверти расписание поменяли, и уроки перестали совпадать, а через год этих тянучек снова стало навалом во всех магазинах
  Катя потеряла ручку, и ей не с чем идти в школу.
  - Сережечкин, у тебя есть запасная ручка? - спрашивает Катя брата. - Дай, а то мне писать нечем.
  Сережка уже уложил свой ранец и закрыл его. Он неохотно достает пенал, аккуратненько открывает его, там лежат три новенькие ручки, я им сразу по три покупала.
  Сережка достает ручку, оглядывает её, достает другую, чуть поцарапанную.
  - На.
  Катя вместо спасибо вдруг разражается возмущенным воплем:
  - Аа..., как же я ненавижу этих противных прилизанных чистеньких мальчиков, у которых всё всегда есть, всё у них припрятано.
  Я тут же вспоминаю, что я тоже не любила таких мальчишек, и еще я думаю, что мой зануда муж в детстве, наверное, именно таким и был.
  Но муж мужем, а за сына я заступаюсь
  - Совесть имей, - выговариваю я дочери, - где бы ты сейчас была, если бы у Сережки не нашлось ручки?
  Свои шариковые ручки Катя не только теряет, но и обгрызает. Жует, жует кончик, и потом оказывается, что в дыру проваливается стержень и писать невозможно. Я тоже грызла ручки, но они были деревянные, я догрызала их до металла и огрызком очень ловко писала, а тут эту пластмассовую изжеванную гадость приходится выбрасывать.
  Сережа пошел в школу, умея читать и решать в уме задачки, по крайней мере, с двумя неизвестными, но писать он не умел совсем, не считая каракулей заглавными буквами, и тетрадки его представляли изумительное, незабываемое зрелище, особенно для слабонервных мамаш, к которым я, к счастью, не принадлежала.
  Рассматривая разнообразные иероглифы, выведенные сыном в тетрадке за считанные секунды, я задумчиво спросила:
  - А как ты думаешь, Сережа, ты хорошо учишься?
  - Нет, - после небольшой паузы скромно ответил сын, - я не очень хорошо учусь ("не очень хорошо" было очевидным преувеличением).
  - Откуда знаешь? - не отставала я, - тебе учительница сказала?
  - Да нет, я сам вижу, какие у меня крючки крючковатые.
  Сережка захлопнул тетрадку, лишив меня возможности, замирая от восторга, созерцать его произведения и засунул её в портфель. Убрал с глаз моих на всякий случай, тревожно ему стало от моего внимания к его школьным успехам.
  Навестила меня Иришка.
  - Ну, Сережка, покажи мне свои тетрадки, похвастайся, как ты учишься, - попросила Ирка моего сынишку, устраиваясь поудобней на диване.
  Сережа без всякого ломания или смущения достал свои тетради и принес ей на показ.
  - Да..., - сказала Ирка, пролистав тетрадь до конца, - да..., Сережа, повезло тебе с родителями.
  - И с учительницей тоже, - добавила я. - Она первый год работает, а там класс 38 человек и мальчишек больше чем девочек, представляешь? Ей не до их почерка.
  Потом устроили просмотр Катиных аккуратных девчоночьих тетрадок усидчивой пятиклассницы.
  Разительная смена зрелища.
  Сережка, прижавшись к Иркиному боку, внимательно рассматривал тетради сестры. Катя даже и не думала торжествовать, её преимущество перед младшим братом было слишком очевидным и подразумевалось изначально.
  - Не в строчку написано:
  Сережка ткнул пальцем в Катину строку в тетрадке по арифметике, где она вылезла за клеточки.
  Ирка засмеялась:
  - Да, голыми руками твоего сына не возьмешь.
  
  Я с увлечением езжу в "Химфизику" работаю там над диссертацией, мотаюсь туда не каждый день, очень далеко, стараюсь часть работы делать здесь в НИОПиКе, хотя бы растворы и обработку данных. Дюмаев - директор, - и ко мне слабо цепляются, я аспирантка директора.
  Но вдруг Дюмаев уходит на повышение в "Комитет по науке и технике", директором становится Титов, бывший зам директора и руководитель "Фотоники" после смерти Герасименко. И Толкачев, мой завлаб, начинает ко мне цепляться, именно ко мне, хотя таких, как я, в лаборатории трое. Думаю, его донимал кто-нибудь, возможно, тот же руководитель группы Амбросимов, который сам не защитился и не любил, когда это делали другие. Преподносилось это так, что он, Амбросимов, работает, кормит всю лабораторию, а они, бездельники, тем временем строчат себе диссертации. Толкачев тоже не любил, когда народец защищался, всячески мешал сделать это своим собственным аспирантам, ведь защитившийся человек сразу независимо от него начинал получать больше.
  Гена Фомин решил приехать и поговорить с моим начальником о том, чего же он хочет. Мы сидели, обедали не в обычной институтской столовой, а в столовой ВЦСПС, и я убеждала Гену не спешить встречаться с моим начальником, пусть он сам выскажет такое желание, но Гена любил во всем ясность и надеялся договориться.
  Я должна была установить время встречи, но тут Гена позвонил мне и очень меня встревожил, сказал, что чувствует себя очень хреново (дословно), приехать никак не может, голова сильно болит.
  Меня это испугало, удивительно, но я вспомнила, как у мамы умер пациент, жаловался на головные боли, а потом оказалось, он ударился при падении, забыл об этом и умер от сотрясения мозга.
  - А вы не падали, не ударялись головой?
  - Откуда падать? - Гена засмеялся. Тогда у него еще были силы смеяться. - С кровати вроде нет.
  - А с лошади? - Я знала, что Фомин увлекается верховой ездой.
  Секунда была задержка, потом Гена ответил:
  - Да нет, с лошади я не падал.
  Это был наш последний разговор.
  Головные боли у него усиливались. Три дня врачи отделывались советами принимать анальгин, никого не удивило резко возникшие сильные боли, потом его положили в больницу на обследование. Состояние Гены резко ухудшилось, стало ясно, что нужно что-то предпринимать, но до начала обследования его забрали домой.
  Я позвонила к ним и разговаривала со старушкой, его матерью.
  - У нас консилиум, пришли врачи, завлаб, обсуждают, куда лучше его положить. А он спит.
  - Спит?
  - Да, спит, храпит даже немного.
  В голосе матери слышалась надежда, вот, мол, поспит и легче станет сыну, но я поняла, что Гена просто без сознания.
  Его положат в больницу Бурденко и сделают операцию на мозг, оказывается, после удара головой о мяч при игре в футбол у него образовалась гематома, она нарастала, давила на мозг и начались головные боли. "Хотя бы на три дня раньше", скажут врачи, которые его прооперировали. Хотя бы на три дня...
  А он эти три дня беспомощный провалялся в академической больнице.
  Теперь же врачи не могли дать никаких гарантий, прогнозы были плохие.
  Всё это мне рассказывает Петя Мордвинцев, я встречаюсь с ним вечерами, он гуляет с сыном возле общаги, а я выхожу к нему, чтобы узнать новости.
  Две недели Гена лежал, не приходя в сознание, в реанимации, две недели молодой организм боролся за жизнь и была надежда.
  В тот день вечером я увидела Петю издалека. Мы шли вдвоем с Алешкой, я быстро его оставила и направилась к Петру, сидящему на скамейке. При виде меня он встал, лицо было усталое, безрадостное, веки красные. Я подходила к нему и моя тревога возрастала.
  - Всё. Умер он.
  Я присела, а Петя продолжал стоять и молчать. После сказанных слов нечего было добавить. Потом Петя опустился рядом со мной на лавочку, и только тут я заплакала. Подошедший Алешка подал мне платок.
  Гена умер от воспаления легких, не приходя в сознание.
  На похороны мы ездили вдвоем с Ларисой Параил, матерью Саши, с которым Катя ходила в одну группу в детском саду. Лариса была с физтеха, постарше меня немного, а диссертацию делала у Гены, я это знала, и пришла к ней, сказала, что Гена умер.
  Не помню, на каком кладбище были похороны, но мы с Ларисой опоздали и положили цветы на свежую могилу, а рыдающий женский голос за спиной произнес:
  - Зачем ему теперь цветы? Его не воскресить.
  Это говорила вдова. Обернувшись, чтобы я увидеть её и выразить соболезнование, я наткнулась взглядом на вспухшую от слез Марину, еще одну аспирантку Гены.
  - Как дальше-то быть? - с отчаянием спросила меня Марина.
  А вдова Гены прерывающимся голосом рассказывала, что когда Гену положили в больницу от академии наук, врач успокаивала:
  - Совершенно ничего опасного нет, уверяю вас, что ваш муж поправится.
  Было Геннадию Васильевичу Фомину, когда он трагически умер, всего 42 года, расцвет творческих сил. Молодой двадцатилетний юноша, стоящий рядом со вдовой, был их единственный сын.
  Я не видела Гену в гробу и долго потом мне мнилось, что зазвонит телефон, и я услышу Генин бас в трубке. Трудно привыкала к мысли об его смерти, глупой, неожиданной.
  Его сильный низкий бас мало вязался с ординарной внешностью невысокого слегка рыжеватого парня.
  Перед болезнью Гена говорил о необходимости измерить константы реакций участвующих в процессе образования окраски веществ.
  Семен, который взяв единожды надо мной шефство, не бросил в несчастье, поговорил с Дюмаевым обо мне, и они остановились на кандидатуре занимающегося импульсным радиолизом Пикаева Алексея Константиновича, с которым Дюмаев был знаком.
  Вот я, через месяц, вытерев слезы, поехала после знакомиться с Пикаевым, который был предупрежден о моем приезде.
  Я читала его книжку " Сольватированный электрон..." еще когда делала диплом.
  Это был конец сентября, не топили, я была в голубом плаще, навела макияж, позвонила по внутреннему телефону, и Пикаев вышел ко мне. Алексей Константинович оказался невысоким кругленьким мужчиной в очках с сильными линзами.
  Я пересказала ему свою невеселую историю.
  Услышав о смерти Гены от игры в мяч, Пикаев удивился:
  - Ударил головой мяч, и такое с ним приключилось? А как же по телевизору показывают, как футболисты бьют головой мяч и ничего?
  Я мрачно глянула на своего будущего шефа:
  - Головы разные.
  И этим замечанием его развеселила.
  Все остальное он выслушал молча, как-то неодобрительно, особенно, что у меня двое детей. Единственное, что показалось ему обнадеживающим, это физтех за спиной, так, во всяком случае, мне показалось.
  - А что, собственно, говоря, имел в виду Дюмаев под просьбой Вас пригреть?
  Я остолбенела на секунду. Ничего себе формулировочки! Пригреть!
  Но оскорбляться было не к месту, и я сказала, может быть, чуть-чуть хмыкнув:
  - Всего лишь стать моим руководителем.
  Пикаев был невозмутим и молчал. Трудновато мне с ним было после быстрого и открытого Гены. Он бы обязательно заметил шутку и засмеялся.
  Я спросила в лоб:
  - Так Вы возьмете меня?
  - С начальством не спорят, - последовал малоутешительный ответ.
  Мне ездить к ним на Калужскую было очень далеко, от одного этого вариант Пикаева был для меня не самым подходящим, но я тоже не хотела спорить с начальством и промолчала и тут и там.
  Мы отправились в первый отдел относить мой допуск. Там было еще холоднее, чем в вестибюле.
  - Вы хоть бы посодействовали, чтобы скорее затопили, - сказал Пикаев начальнику группы режима (проку с вас никакого, звучало подстрочно, хоть бы в этом помогли). - Посмотрите, женщина (это я) приехала из другого института, так с непривычки так замерзла, что у нее губы посинели.
  Тут чиновник оторвался от писания и впервые глянул и на меня, а не только на мою справку.
  - Подумаешь, пусть помадой покрасит, - ответил он.
  С этим я и уехала, передав Пикаеву свои результаты, полученные с Геной.
  На следующий мой приезд я прошла в комнату знакомиться с народом, и спросила мнение Пикаева о моей работе.
  - А что, нужно измерить константы и писать диссертацию, - последовал ответ. Я и начала измерять константы скорости реакций промежуточных продуктов радиолиза матрицы с моими веществами, вот как это называлось.
  Компьютер подчеркнул мне красным слово радиолиз. Он прав, не будем углубляться в эту тему, она для узкого круга.
  
  К нам приехал Сашка Ярош расписать пулю, мы сидели в отдельной комнате, закрыв двери, а мои дети паслись где-то в двух других.
  Вдруг раздался топот, как будто стадо бизонов летело по коридору.
  Дверь распахнулась. В комнату влетела Катя. Прошмыгнула мимо нас, и бросилась на софу, в угол, спасаясь от мчавшегося за ней с криком диких индейцев брата.
  Сережка кинулся на успевшую перевернуться на спину сестру, вспрыгнул на нее, в воздухе сверкнули тонкие ножки со сползшими колготками.
  Катя протянула руки и легонько, как-то не спеша, как будто не на нее совершалось нападение, пощекотала болтающиеся в воздухе пятки.
  Сергей взвизгнул, еще выше взметнул ноги. Перевернулся в воздухе, слетел с дивана и ринулся обратно, за дверь.
  Катя вскочила и с топотом исчезла. Действие заняло не более минуты. В наступившей тишине я перевела дух, раздумывая, идти проводить воспитательную работу или продолжить игру.
  - Да-а, а вот у нас такого нет, - завистливо сказал Сашка, и я осталась.
  Не всегда всё кончалось так мирно.
  Недавно встретила Надежду Панфилович, и она вспоминала:
  - Твои дети произвели на меня неизгладимое впечатление с самой первой встречи.
  Они подрались, Сережка укусил Катю за ногу до крови, а Катерина шибанула его и разбила нос. До сих пор эта кровавая разборка у меня перед глазами.
  А сколько времени прошло? Считать не хочется, но сейчас мои внуки старше, чем дети были тогда.
  В декабре Алешка отвез бабушку в Батуми на новую квартиру, и помог там маме с ремонтом, оклеил обоями комнату. Я купила по случаю розовые обои, которые мне не очень-то нравились, и сменила их на бежевые (которые Гамлет донес), а эти отдала и имела возможность любоваться на них все годы, пока ездила в Батуми. В 98-ом году я продавала эту квартиру с этими самыми розовыми обоями, заметно выгоревшими.
  
  Дорогие мама и бабушка!
  Поздравляю вас с Новым годом! (не с 81, как ты нас, мама, поздравляешь, а с 82)
  Желаю счастья и благополучия на новом месте.
  Мы на Новый год собираемся быть дома.
  Сегодня Катя и Алексей едут на ёлку, а Сережка с соплями сидит дома. Он потерял ключ от квартиры и до 7 часов вечера был на улице, Катя тоже, но она была на кружках.
  У Кати болит нога - неизвестно что. Воюет в школе с учителями и в результате имеет по труду двойку в четверти. Нас вызывали в школу, но сейчас конец года, никак мы не можем прийти.
  Как ваши дела, как складывается жизнь на новом месте. Где ты работаешь? Кто ходит к вам в гости? Не представляю себе ваш быт, хотя ты пишешь подробные письма. Свекровь приезжать не собирается. Так что бабушки натянули нам нос.
  Сережа учится неважно, плохо пишет. Не знаю, как кончит четверть.
  Вот и все наши скудные новости. Я работаю много и устаю.
  Пишите, ваша дочь и внучка Зоя.
  
  Катя обиделась на учительницу труда, та была груба с ней, и Катерина ей в ответ нахамила и извиняться отказывалась. Учительница вызвала в школу родителей. Надо было бы послать Алешку, он бы послушал, покивал головой, но пошла я и сказала приблизительно следующее:
  - Девочка наша очень упрямая, и требовать, чтобы она при таком нажиме, двойки в четверти, извинилась, если она считает, что вы её обидели, я не могу. Бесполезно. Разбирайтесь сами.
  То ли Катя извинилась, то ли учительница смягчилась, но вместо двойки появилась тройка в четверти.
  А Таисия Петровна, которая, видимо, надеялась, что мой визит в школу удовлетворит учительницу, когда это не произошло, страшно разозлилась.
  - Вот еще, - сказала она. - Она мне из отличницы троечницу делает.
  И сама исправила тройку на четверку.
  - А то потом вылезет эта тройка где-нибудь и помешает Кате, - беспокоилась классная, которая заметно выделяла Катю среди своих учеников.
  А новый год встречали дома, и ёлку, наверное, наряжали, но возможно, искусственную. Мама, уезжая к магнолиям, оставила её нам.
  
  1982 год. Продолжение учебы в аспирантуре, поездка на юг, история с собакой
  Самое тяжелым препятствием на моем продвижении к степени кандидата наук оказалось, неумение заправлять фотопленку в бачок.
  Я не могла ничего делать без контроля глазами, координации вслепую у меня не было никакой. Молодой дипломник Пикаева Саша Козлов быстро и ловко заправил пленку в бачок, я успешно повторила, а потом закрыла глаза и попыталась сделать то же самое.
  Проклятая пленка стала жесткой, коварно скрутилась, и не желала укладываться в направляющие бороздки бачка.
  - Пальчиками щупайте, пальчиками, - говорил мне Саша, где-то в темноте под ухо. - И не цапайте пленку, где попало, потом пятна от пальцев будут, держите за ребро.
  - И что же вы, Зоя Карловна, деток своих бросили, а сами такими глупостями занимаетесь, - выговаривал мне серьезный Сашка, наблюдая за движением моих неумелых рук.
  Наверное, я была надоедлива, стараясь обучиться незнакомому делу, но в лаборатории ко мне относились терпеливо, никто не обижал, во всяком случае, склок я не помню. Может быть, за глаза что-то и говорили, не без этого, ну да как не обсудить нового человека, не поискать в нем недостатков, но мне, казалось, что нашли не только недостатки, но и достоинства.
  Просидев два дня за этим скучным занятием запихивания пленки в бачок, я решилась и стала заправлять настоящую пленку в темной комнате, где совершенно ни зги не видно, так и хочется открыть дверь и посмотреть, что же у тебя получается. Первое время я работала на трех чужих кюветах, но потом заказала себе десяток кювет. Дифференциальные уравнения и кинетику я знала достаточно хорошо, чтобы не испытывать никаких затруднений с обработкой экспериментальных данных, а вот получать эти данные первое время было затруднительно.
  Наука припаивания молибденовых стеклянных трубочек к кюветам была второй трудностью. Запаивать и вскрывать их я умела, а вот удлинять после обрезки - нет, и Валера Чудаков, который был туда же откомандирован задолго до меня, учил меня припаивать трубочки к переходам кварц-молибден. Так я с миру по нитке осваивала кропотливый физико-химический эксперимент.
  После подготовки образцов работа на ускорителе была достаточно простой, - жми себе кнопки, фотографируй экран после импульса. Потом проявление и обработка данных.
  С проявлением вышел конфуз.
  В лаборатории стояла банка с проявителем, которую готовил кто-нибудь из сотрудников, а потом пользовались все работающие в этой комнате. Долгое время я пользовалась чужим трудом, но в один прекрасный день у меня получилась мутная пленка и Галка Семенова, молодая сотрудница Пикаева, объяснила мне, что качество упало из-за старого проявителя. Рецепт проявителя лежал под стеклом на столе, реактивы хранились под тягой, оставалось только взвесить и смешать. Правда, на банках с веществами были написаны химические формулы и их химические названия, а в рецепте технические названия веществ (например, карбонат натрия вместо кальцинированной соды), что создавало трудности для человека без химического образования, выполняющего такую работу в первый раз. Я дотошно расспрашивала окружающих, что есть что, сопоставляла названия, мне кивали головой, а зря.
  Создав замечательный светленький раствор, я вылила испорченный старый, влила новый в банку и гордая тем, что я не только приношу неприятности и неудобства своим присутствием, но и вношу свою лепту в общее дело, с чистой душой и совестью укатила в НИОПиК. А когда вернулась на следующей неделе, мне рассказали, что Саша Понамарев, еще один аспирант Пикаева, доверчиво воспользовались моим проявителем, залили его в бачок и вынули из него совершенно прозрачную пленку, вся фотоэмульсия сползла с нее.
  Такая неудача означает неделю работы псу под хвост. Совершенно обескураженная достигнутым эффектом, я готова была со стыда провалиться сквозь землю. Вопрос приготовления проявителя стал вопросом чести.
  Я вновь достала все вещества из шкафов, надписала на банках, какие названия чему соответствуют, попросила Семенову проверить это и сделала проявитель и сама им тут же воспользовалась. И хотя в этот раз всё сошло удачно, Галя не решалась использовать приготовленные мною растворы, я вышла из доверия, можно сказать, навсегда, что не помешало нам с Галей в конце концов подружиться и вспоминать эту историю со смехом. Пикаев об этом никогда ничего не узнал, доносительства не было.
  Я заказала у нас в стеклодувной необходимое оборудование, смонтировала установку, и теперь могла готовить образцы в Долгопрудном и ездить на Калужскую только для работы на электронном ускорителе два раза в неделю. Это экономило мои силы, час сорок на дорогу в один конец - это тяжко.
  В рабочее время я делаю работу, нетяжелую, но кропотливую, набираю данные для будущей диссертации, а вечера и выходные уходят на семью.
  Иногда первое время вечерами я сидела, обрабатывала данные на логарифмической линейке и даже как-то не приготовила ужин, всё досчитывала свои константы.
  Мой работающий на ЭВМ муж просто разъярился, увидев, как я в компьютерный век двигаю взад-вперед бегунок, вместо того, чтобы стоять у плиты. Он схватил телефон и позвонил своему приятелю и однокурснику, Юре Иванову, который заведовал лабораторией автоматизации обработки научных данных в НИОПиКе.
  - Чем вы там занимаетесь, - вопил он в трубку. - Ты хвастался, у меня то, у меня сё, а Зойка сидит и на логарифмической линейке считает.
  - Пусть приходит, что она дороги не знает?
  Дорогу я знала, я уже работала с девочками из Юриной лаборатории и дружила с ними, тогда их комнаты были расположены на том же этаже, что и мои.
  Юра выделил мне сотрудницу, Люсю Вищипанову, я объяснила, что мне нужно, и она быстренько состряпала мне программки, с помощью которых мы без хлопот не только данные обрабатывали, но и проводили статистические сравнения полученных мною экспериментальных величин.
  Я вожусь на работе со своими солями тетразолия, а дети тем временем растут как сорная трава без должного присмотра. Правда, незаметно, что они этим огорчены.
  Весна, видимо апрель. Вспоминается, что снег сошел, а может быть, это осень, и он еще не выпал, в общем, подсохшая грязь, превратившаяся в пыль, желтая трава кое-где, посаженные после стройки деревья размером с кусты.
  Я жарю оладьи и наблюдаю скудный пейзаж двора из окна.
  Меня отвлекает шевеление на земле. Присмотревшись, я узнаю своего сына. Сережка лежит на спине, раскинув руки, потом начинает катиться как бревно, отталкивается ногами и катится, со спины на живот, с живота на спину. Прямо по пыли и жухлой траве.
  Я пододвигаю табуретку, открываю фрамугу. Высоко вверху у нас дырка в третьем стекле, так Алешка сделал форточки.
  Пока я залезаю, я вижу, что следом за Сергеем по земле катится Акингинов, а за Акингиновым Шувалов. Три бревна передвигаются вдоль дома.
  Я слезаю с табуретки,
  Кричат тем мальчишкам их мамаши истошными голосами, чтобы они прекратили валяться по земле?
  Не кричат. Вот и я не буду.
  Кажется, где-то в то время я купила себе новое демисезонное пальто, немецкое, теплое, длинное и бледно-голубое. Последнее было очень неудобно при нашей пыльной и грязной жизни, нежно голубой цвет быстро превращался в серовато-бурый. И вот я помню, еду с любимым сыном в одном лифте, поднимаемся домой. Сережка, как всегда, что-то увлеченно мне рассказывает, а я не столько его слушаю, сколько внимательно за ним наблюдаю, и только он в тесноте лифта приближается ко мне, я начинаю кричать:
  - Не подходи ко мне близко, не соприкасайся с моим пальто! Я потом не отчищу его!
  Катя продолжала дружить с Наташкой Самыгиной. Темноволосая, темноглазая, глаза не карие, а с прозеленью, Наташка рано оформилась и выглядела в 12 лет вполне взрослой девушкой. При виде любого существа мужского пола, даже совершенно ей не нужного, она начинала кокетничать. Это было не наигранное, расчетливое кокетство обольщения, нет, это было совершенно неконтролируемое, естественное для нее кокетство, это существо женского рода строило глазки представителям рода мужского, всем подряд. Наталья росла без отца, с мамой и бабушкой, единственной дочкой в семье, и в нашей семье два совершенно не подходящих для нее мужичка, Алешка и Сережка не были обойдены её вниманием. С Сережкой она постоянно дралась, постоянная свалка между сестрой и братом в её присутствии усиливалась, а с Алешкой любила побеседовать, поигрывая глазами. Последнее возымело неожиданный эффект.
  Много лет Алешка вставал утром в шесть часов и уходил на работу. Жили мы в однокомнатной квартире, и чтобы не будить детей и меня, Алешка переодевался в прихожей, где на вешалке у него висели брюки и пиджак.
  Теперь у нас была своя спальня, а в ней гардероб, и я безрезультатно старалась убедить мужа переодеваться в спальне и вешать одежду в шкаф, чтобы она не замусоривала прихожую. Но всё было, что об стенку горох. Алешка не желал помещать грязные брюки в шкаф, а вешал их сверху пальто в прихожей и каждый пытающийся преодолеть тесноту нашего коридора и попасть на просторы комнаты, должен был сначала носом ткнуться в Алешкины штаны, так как большой ком навешенной на один крючок одежды загораживал коридор до половины.
  А тут вдруг вхожу и вижу: муж прыгает в одних трусах не в коридоре, а в спальне, он всегда как-то хитро припрыгивал на одной ноге, вытаскивая другую из брючины.
  - Что это с тобой? - удивляюсь я, нисколько не сомневаясь, что не мои многочисленные просьбы возымели действия, ну нет, сейчас, после стольких лет совместной жизни я на это не рассчитываю.
  Доносится громкий смех Наташки Самыгиной из Катиной комнаты.
  - А.., - понятно, - говорю я.
  - Да такие кобылки ходят, взрослые совсем, - недовольно говорит муж.
  - Да на самом деле они еще маленькие, не понимают.
  - Они может, и не понимают, а я-то понимаю, - бурчит Алешка.
  
  Мне, как заочной аспирантке, был положен двухмесячный отпуск.
  - Для работы с литературой, - бурчал Пикаев, подписывая мне бумагу для НИОПиКа с просьбой предоставить мне дополнительный отпуск в размере тридцати календарных дней.
  - Да.
  - Что да? Вы будете работать с литературой?
  - Конечно.
  Пикаев взглянул на меня. Я смотрела честным открытым взглядом, Пикаев вздохнул.
  "Да, вот сейчас, поеду на юг и буду там под пальмами читать радиационную химию" такая мысль пряталась у меня за завесой глаз.
  На самом деле ни море, ни пальмы не могли помешать мне заниматься, если очень нужно, но во-первых, я не чувствовала, что очень нужно, работа продвигалась, а во-вторых, двое моих драгоценных деток целый божий день со мной, - я не питала иллюзий, - мне будет не до науки.
  И Алешка проводил нас на юг.
  Я потом много раз приезжала к маме с детьми и без, и сейчас уже трудно мне отличить одну поездку от других, но тогда я в первый раз приехала к маме на её новую квартиру и чувствовала себя прекрасно, несмотря на все неудобства быта, главным из которых было то, что напор воды был слабый, и на второй этаж она не шла, приходилось набирать ночью большой бак, подвешенный над ванной. Ночью вода с шумом затекала в бак, а днем мы использовали эту воду, она текла из бака самотеком. Воду по ночам набирала бабушка.
  Квартира мамина находилась и близко к рынку и близко к морю, на одной из центральных улиц города, напротив спортшколы.
  Погода была солнечная, и мы целые дни проводили на море, до половины двенадцатого на пляже, а потом еще и на бульваре.
  На рынок за продуктами ходили после обеда, покупали фрукты, овощи и иногда мясо.
  Мясо стоило дорого, пять рублей за кг, дорого стоил и грузинский сыр, но сыр мы брали регулярно, а мясо нет.
  Мама работала до двух часов. После работы иногда ходила на рынок прикупить что-нибудь. Помимо заработка была еще мамина пенсия, денег хватало. Больные без конца приносили маме шоколадки, которые после овощного обеда были очень кстати, съешь большую шоколадку на троих и сыт.
  Правда, я как-то после овощного супа и жареной молодой картошки спросила сына:
  - Ты наелся?
  - Да.
  - А мяса хочешь?
  Наступила пауза. Сын задумался, хочет ли он мяса, потом подошел к сковородке, закрытой крышкой, поднял её. Там лежали остатки картошки.
  - Ну и где твое мясо? - с обидой спросил сын.
  Пришлось на другой день делать мясной обед.
  Иногда в магазине по дороге на рынок давали кур. Сразу набегала очередь, приходилось стоять, пары кур нам хватало дня на три, и было сытно, только куры были жирные, я любила более постные.
  Дети буквально разоряли меня на мороженом и пепси-коле, хотя, возможно, пепси-кола появилась несколько позже, а тогда лимонад.
  Еще была напасть, авторалли.
  Цена на них была просто сумасшедшая, 50 копеек за пять минут, если два раза в день, то выходило рубль, умножим на 60 дней, получим шестьдесят рублей, больше стоимости взрослого билета в Батуми и обратно в купе. А Сережка так упоенно катался на этих авторалли.
  И в этом году он потихоньку поплыл. Моря он уже не боялся, целыми днями они с Катей ныряли, но если Катя знала меру, то Сергей не знал совершенно и всё время, пока мы были на пляже, он пребывал в воде, делал стойки, и я постоянно контролировала, тут ли его торчащие над водой ноги.
  Как и два года назад, одновременно с нами, приехала к родителям Инга Гребенникова, и мы много времени проводили вместе, купались, загорали. Трудно только было переносить общество троих детей, Ингин Димка по возрасту попадал где-то посередине между моими детьми, то есть был одновременно приятелем и Сережке и Кате. Контроль над ними терялся совершенно, они непрерывно кидались камнями, особенно мальчишки, и этим вызывали естественное неудовольствие окружающих: как ни обширен Батумский пляж, но и народу на нем хватало в те годы. Дома отдыха и турбазы работали, да и "дикарей" (отдыхающих без путевок на частном секторе) хватало.
  Помню, мы возвращаемся с моря впятером, дети всё время дерутся: пихаются, толкаются, непрерывно хихикают и на наши попытки (решительные мои и вялые Ингины) никак не реагируют, как будто с рождения глухие.
  Так дошли мы до угла, откуда Гребенниковым с нами не по пути. Инга свернула, Димка поплелся за ней, а мои как вцепились друг в дружку, так и продолжали свалку на ходу, ноль внимания на уход приятеля.
  "Хорошо Инге", завистливо подумала я про подругу. "Вот у нее тишина наступила, а мои меня скоро с ума сведут.
  На другой день на пляже, пока дети активно купались, Инга, сидя на шезлонге под зонтиком, передала мне разговор с сыном, состоявшийся после вчерашнего расставания:
  - Вон, мама, посмотри, - сказал Димка матери, - им так весело, а я всё один да один.
  Я много времени проводила с одноклассницами, часто забегала к Мане в филармонию поболтать, бывала у Вороновых, у Софы.
  Как-то провожая нас на автобус, не склонная к сентиментальности Софья вдруг сказала Кате:
  - Твоя мама была такой необыкновенной девочкой, мы все старались походить на нее.
  Я даже рот открыла от изумления. Чего я не замечала в нашем детстве, так это стремления Чартилиди подражать кому бы то ни было.
  
  Разморенные жарой, мы втроем возвращаемся с пляжа. Печет плечи даже сквозь батистовую блузку. Мне хочется пообщаться с Маней, и я предлагаю детям зайти по дороге в Филармонию.
  - Нет, пойдем домой, - тянет меня Сережка.
  - Ну, да что дома-то делать, успеем, обедать еще рано.
  - Да..., - тянет Сережка. - Да.... Твоя Манечка так щиплется.
  Мне смешно. Мане нравится Сережка, и она в порыве чувств щиплет мальчишку за щеку, так здесь выражают симпатии к детям. Видимо, сильно щиплет, раз Сережка жалуется.
  Весь центр Батуми утыкан маленькими и большими магазинчиками, где торгуют товарами местной швейной фабрики и Кутаисской и Тбилисской обувью. Много кожаной обуви, красивой на вид, и хотя она не на картонной подошве, как та, которой после войны торговал на Тбилисском рынке мой отец, но носится немногим дольше.
  Я не успела купить Сережке сандалики в Москве и купила здесь голубые с белым босоножки. Через две недели он их разодрал в клочья, вечером, когда мы были на бульваре вместе с мамой, у него отвалилась вся передняя часть подошвы. Так и пришлось бы Сережке идти домой босиком, но к счастью, у мамы был с собой кусок бинта, которым фиксируется повязка на конечности, такая дырявая эластичная трубка. Мама натянула внуку на носок, прижав подошву к ноге, и Сергей дошел до дому в обуви, а на другой день пришлось покупать ему новую пару. Такую же. Другой обуви подходящего размера не было.
  Катя обожала ходить по магазинам, всё время что-то выискивать и потом выпрашивать денежки, (в основном у бабушки) чтобы купить. Одну я её не пускала, и мы делали это вместе. Сергей не любил ходить с нами по магазинам одежды и галантереи, он любил зайти в магазин с игрушками и что-нибудь выпросить.
  - Денег нет, - сердилась я. - На юге гуляешь, авторалли, еще и игрушки.
  - А вот Катичке так покупаешь...
  - И тебе покупаем, - двое сандалий купили.
  - Так мне только в случае крайней необходимости.
  - И Кате тоже в случае крайней необходимости. Ты же знаешь, если женщине понравилась какая-нибудь вещь, то купить её крайняя необходимость, - смеюсь я.
  А пока мы купаемся, загораем, ходим на местный рынок, Алешка дома один и пишет нам письма, в которых описывает ощущения многодетного папаши, впервые за долгие годы женатой жизни ставшего одиноким.
  "...дома странная тишина и пустота. Можно лечь на пол, и никто на тебя не залезет, не начнет топтать. Можно даже встать на голову, и никто не наступит на уши. Вот только еды нет. Повешу объявление - ищу кормилицу".
  У Кати был только сплошной купальник, из которого она выросла.
  Раздельные купальники, которые продавались в магазинах, ей не подходили, бюстгальтеры были велики. И мы смастерили ей раздельный купальник. Я сшила трусы из куска зеленого ситца, который нашелся у бабушек, а Катеринка вырезала из материи два квадрата, подшила их и продернула веревочки, одну в верхние части квадрата, другую в нижние. Получился импровизированный бюстгальтер.
  Катя его надела и осматривалась перед зеркалом, когда в комнату вошел Сережка и прямо-таки остолбенел, увидев на груди у сестры эти два квадратика. Секунду удивленно таращился на них, потом подошел и пощупал, что там, под квадратиками.
  И в ту секунду пушинкой отлетел и ударился головой о стенку от толчка, которым наградила его оскорбленная Катька. Я не кинулась его защищать, как это обычно я делаю, когда Катя применяет силу, а только сказала:
  - Сергей, не всегда можно хватать руками, что хочется. А то можно и не так получить.
  Мальчик мой вздохнул, поднялся, потер ушибленную головешку, подошел вплотную к сестре, скосил глаза за квадратик.
  - Ну, всё равно, Катичкин, я вижу, что ничего у тебя там нет.
  А вечером восьмилетний сынок подошел ко мне:
  - Мама, пощупай, у меня усы растут.
  Я провела рукой по гладенькой губе.
  - Нет, Сережа, вроде еще не растут.
  Сергей вздохнул. Опять сестра впереди, у нее появились признаки женского взросления, а у него мужского еще нет.
  За неделю до отъезда Сережка заболел. Докупался до того, что у него образовался какой-то воспаленный бугор сбоку на пенисе.
  Мама послала нас к хирургу, и я пошла к Гиви Цивадзе, своему однокласснику, который тогда заведовал первой городской больницей и вел прием.
  Гиви осмотрел моего мальчишку, назначил марганцевые ванночки и добавил, смеясь:
  - Ты не расстраивайся. Если не поможет, сделаем ему обрезание, будет наш человек (аджарцы - мусульмане).
  Делать ванночки Сережке обернулось хлопотным делом. Во-первых, он панически боялся, как бы кто не увидел его богатства. Когда ему было шесть, я объяснила Сергею разницу между мужскими и женским особями, и теперь он панически боялся, что зайдет Катя и увидит его кончик. Он задвигал шторы и закрывал двери, и в течение получаса никто не мог войти в комнату, а я держала майонезную баночку с марганцовкой, в которой плавал больной орган. При любом сотрясении он тут же выпрыгивал из баночки, марганцовка расплескивалась, - в общем, тушите свет.
  Так я мучалась три дня, а потом мы собрались уезжать.
  - И как, мама, я буду в условиях вагона делать эти ванночки? - спросила я маму
  Мама взяла бинт, намазала ихтиолку (надо брать не 10% мазь, а чистый ихтиол, сказала маме мне), прилепила бинтик с мазью к больному месту и залепила сверху лейкопластырем.
  На обратный путь в Москву у нас было три билета, но два места. Сережке не было восьми лет и можно было не брать на него место в купе. Я бы взяла, но мест не было.
  - Ничего, утешали меня провожающие, заплатишь проводнице пятерку, вот тебе и будет место.
  Мы уселись в вагон, напротив нас расположился немолодой грузин, принявший живое участие в разговоре моих детей.
  Вдруг Сережка повернулся к сестре:
  - Катичка...
  - Это Катичка? - воскликнул сосед. - Это Катичка? Девочка?
  Катя была одета в полотняные голубые джинсы, мальчуковую тенниску и коротко подстрижена мною под мальчика. Вот её вид и ввел в сомнения нашего попутчика.
  В купе к нам подсела женщина, командированная. Она приезжала по делам в Батуми, и была очень недовольна отсутствием качественных молочных продуктов в магазинах города, всё расписывала, какая замечательная у них в Кисловодске сметанка, сыры, маслице. Женщина была совершенно непомерной толщины, и глядя на нее, я про себе думала:
  "Очень бы полезно тебе в Батуми посидеть на овощах. Очень полезно".
  Командированная была без билета, и подсела к нам шестой. Пятым был парень с верхней полки.
  Мне стало ясно, что никакого места для Сережки я не найду, и придется детям ложиться вдвоем на нижнюю полку и как-то перебиться двое суток.
  Сосед по нижней полке тем временем рассказал моим детям трагедию гибели своей единственной из четверых детей дочки:
  - Маленький ребенок, братишка выполз на дорогу, по которой ехал грузовик, девочка увидела машину, побежала, братика выхватила из-под колес, но тут у нее свалилась сабо с ножки (были бы туфельки на застежках, всё было бы в порядке!), и сама она увернуться от грузовика не смогла, а брата спасла.
  Мои дети и я примолкли, огорченные случившимся с этим немолодым человеком несчастьем.
  Ближе к вечеру стали укладываться спать.
  К этому времени проводницы изрядно накачались, и на мои просьбы увеличить температуру воздуха в кондиционере, а то холодно, красная распаренная проводница прошла со мной в купе проверять, где там мне дует, встала посреди крохотного пространства купе широко подбоченясь:
  - Ну, и кому здесь холодно?
  Во всяком случае, ей было жарко.
  Я отступилась от безнадежного дела, устроила детей внизу, а сама залезла наверх, укрывшись, как могла от струи холодного воздуха.
  Парень с верхней полки уступил командированной место, она долго раскладывала свое тело на узкой полочке, потом просила меня прикрыть её, брюхо большое, а руки короткие.
  - Дома я сплю на кровати. У меня югославская большая кровать, на ней так комфортно. А здесь мне не уснуть, - посетовала моя соседка по верхней полке.
  Откинулась назад, замолчала, потом издала громкий всхрап, вздрогнула, сказала мне:
  - Не беспокойтесь, это я так, случайно, - снова закрыла глаза, и тут началось. Вот это была симфония!
  Начинала она с обычных нот сопения, потом звук нарастал, креп, ширился, и, когда уже казалось, что всё, дыхания не хватит и сила звука уменьшится, в этот самый момент раздавался басистый всхрип неописуемой силы, и только после этого, как санки с горки, храп устремлялся вниз и затихал, чтобы через пару секунд всё началось сызнова.
  Я смотрела вниз на детей. Они лежали валетом. Сергуш спал глубоким сном, закинув одну ногу на стенку купе, а другую подсунув сестре под щеку, но Катюшка беспокойно ворочалась, её будили звуки сверху.
  Промучившись пару часов, я поняла, что больше не выдержу, сердце останавливалось, и выползла в коридор. На стульчике сидел грустный безбилетник, впущенный нашими лихими проводницами за десять рублей.
  Я села на другой, вздохнула:
  - Вон как её разбирает. Совсем спать невозможно.
  Безбилетник засмеялся:
  - Да даже здесь слышно, громко.
  Из-за закрытой двери купе, несмотря на неумолчный стук колес в открытое окно, доносился могучий храп.
  Спас меня парень, уступивший место соседке и ушедший играть в карты к проводницам. Когда перебравшие бабы стали буянить, он вернулся и прогнал безбилетную командированную спать в купе проводников, а сам лег на своё место, и остаток ночи удалось вздремнуть.
  На перроне Курского вокзала нас встречал одичавший на свободе Алешка. И через час мы с тачкой, нагруженной чемоданами, и двумя отпрысками двигались от остановки Водники к родному дому. Спустившись с горки, мы прошли к военкомату, кратчайшей дорогой, а Сережка вдруг ринулся налево, решил пробежаться кругом, скучно ему стало идти с семьёй, понесло в сторону.
  На половине пути, когда надо было переходить проезжую часть дороги, мы остановились, поджидая сына. Он шел по тротуару к нам весь взъерошенный, ушибленный какой-то.
  - Что с тобой?
  - Меня собака укусила.
  Задрал штанину, и показал маленький укус, но до крови.
  - А собака была с ошейником, чья-то?
  - Нет, беспризорная.
  У Алешки были куплен билеты. Через неделю они уезжали в Лысьву вдвоем с Сергушем, а он, пожалуйте вам, собакой неизвестной покусан.
  Что было делать?
  Пошли в поликлинику, назначили ему уколы против бешенства. Зашли в процедурный кабинет.
  Хорошенькая черноглазая девушка подросток стояла в процедурном после укола от бешенства. Её тоже укусила собака.
  - Рыжая? - спросила я, зная по рассказу сына, кто его цапнул.
  - Да,..
  - А где это произошло?
  - На Водниках. Она подошла, я думала, она поиграть хочет, а она раз и тяпнула без предупреждения.
  - И я тоже думал, что она поиграть подошла, а она и не лаяла даже, сразу укусила.
  Очевидно, эти двое детей пострадали от одной собаки, не может же быть в одном и том же месте целая свора рыжих собак, кусающих людей без предупреждения.
  На всякий случай мы дали девочке наш адрес, вдруг она найдет собаку или мы найдем, узнаем, кто хозяин, и, возможно, колоть не надо будет. У девушки была большая рана на левом бедре.
  Медсестра набрала шприц, собралась воткнуть в Сережку, который уже и брюки приспустил, в последний момент спрашивает меня:
  - А у него аллергии нет?
  - Есть, - говорю, - в основном, как раз на медикаменты. (Ему даже ставили полиаллергоз, но это было не так, антибиотики он переносил.)
  Сестра отложила шприц.
  - Вот бы я сейчас сделала укол, вот так бы и сделала, - со страхом сказала она второй медсестре.
  Она задрала штанину, увидела крохотную ранку на ноге.
  - Шли бы отсюда, и я вас не видела и собака вас не кусала.
  - Да ранка крохотная, но до крови, если собака больная, то всё.
  - Тогда идите к Майе Ефимовне, она сейчас у нас аллерголог, пусть решает, что с вами делать.
  Мы пошли к Майе Ефимовне, неизменной палочке выручалочке.
  - Ну и что? - сказала мне она на мое замечание о малости ранки. Вы же грамотная женщина, видите, что кровь есть и этого достаточно. Я вздохнула. Грамотная-то я грамотная, но всегда хочется махнуть на всё рукой и быть беспечной, но у детей медиков это не получается, вечно слышишь какие-нибудь истории со смертельными исходами, происшедшими от несоблюдения необходимых медицинских норм.
  - Ищите собаку, я вам настоятельно рекомендую, ищите собаку. Если собака здорова, то и колоть не надо.
  И Алексей два вечера подряд вместе с Сергеем бегали в окрестностях и нашли-таки собаку, Сергей её опознал, опознала и девушка, теперь оставалось следить за той собакой, и если она в течение десяти дней с момента укуса не сдохнет, значит здорова.
  Сережка и Алешка уехали, напоследок навестили собаку, показали мне её логово. Собака была со щенками, вот и кусала всех подряд, кто казался ей опасным для её потомства, такие мамаши есть и среди людей.
  Через три дня после их отъезда мне нужно было удостовериться во здравии рыжей собаки, но одна я не решилась туда идти, а решила прихватить с собой Гамлета.
  Гамлет тогда купил машину, еще его папа собирал деньги, мечтал, чтобы у сына была машина, и вот её купили в Томске, так как Людин отец был ветеран и имел льготы. Купили "Москвич " и перегнали из Томска сюда, а здесь нужен был гараж и Гамлет приобрел железный гараж и теперь устанавливал его на Лихачевском шоссе ближе к каналу, за Гранитным тупиком, метров пятьсот от дома.
  Установка гаража затянулась. Еще весной мы иногда выходили гулять и доходили до Гамлетова гаража. У нас даже и маршрут прогулки установился: до Гамлетова гаража. Обычно Гамлет ковырялся вокруг него с лопатой, а как-то мы шли и наблюдали издалека: Гамлет стоит и сморит на свой гараж и все десять минут, пока мы шли, Гамлет всё стоял и смотрел на свой приобретение.
  - Было бы на что любоваться, - посмеялась я, - а то на эту железную коробку.
  Потом мы выяснили, что Гамлет вовсе и не восхищался своим гаражом, как могло показаться, а смотрел, на какой бок он перекошен.
  На десятый день от момента знаменательной встречи моего сына и рыжей собаки, я зашла к Сагиянам вечером. Люда была одна, Гамлет был на своем рабочем посту в гараже. И я пошла в гараж.
  Гамлет вздохнул при виде меня, но закончил работу, взял ведро, и мы отправились. От того места до платформы Водники, где обитала собака путь не близкий, Гамлет шел устало, задумчиво, и в каждой луже мыл свои сапоги.
  Вымоет, идем дальше, снова грязь, он снова выпачкается, снова вымоет их в луже, идем дальше.
  После третьего мытья я не выдержала, поинтересовалась, зачем он обувь моет так часто.
  - Да ты же сказала, что здесь рядом, я каждый раз думаю, что это последняя лужа и последняя грязь, вот и мою.
  - Еще и обратно пойдем, что ты волнуешься, если собака захочет нас покусать, чистота нашей обуви ей не помешает.
  Я несла в коробке еды, кости и всё прочее, положила на землю, поманила собаку, она выползла из своей норы где-то в кустах, поела.
  - Живехонька, слава богу, ничего ей не сделалось, - обрадовалась я. - Мои будут звонить, скажу, что уколов не надо.
  И мы пошли обратно. По дороге Гамлет еще три раза полоскал сапоги в лужах.
  
  В августе у нас появился новый член семьи: кошка Мурыська. Этот подарочек нам преподнесла Катина подружка и одноклассница Светлана Жеребцова. Они уезжали всей семьей на месяц отдыхать, и они вдвоем с Катей принесли нам это серое хвостатое сокровище якобы на непродолжительное время.
  - Как я понимаю, вы её потом заберете? - поинтересовалась я.
  Светка ответила правду:
  - Ну, вы ведь её полюбите и не захотите расстаться.
  Я любила кошек, а эта серая ворсистая кошка с роскошным, как у белки хвостом, была еще и большая умница: умела пользоваться туалетом. Правда, оказалось, что нашим унитазом с трубой она пользоваться не может, соскальзывает вниз, и пришлось ей ставить ящик с песком или позднее с газетками, но, во всяком случае, она не гадила, где попало.
  Вечером пришел Алексей.
  - Кошка?! - воскликнул он, увидев сидящую на пороге кухни Мурыську. Мурыська встала, выгнула спину и распушила свой великолепный хвост. Муж взял на три тона ниже:
  - Кошка... Ну живи, кошка.
  И кошка осталась жить, и прожила у нас два года. Все эти два года вид был у нее такой, как будто она нас еле-еле терпит, столь высокомерен и неприступен был вид этого серого зверька, разгуливающего мягкой неторопливой походкой по квартире.
  Мурыська оказалась воровкой. Мы имели привычку краковскую колбасу вешать на веревки над газовой плитой: колбаса подсыхала и не плесневела. Краковскую колбасу тогда еще можно было купить, но не в любой момент и не на каждом углу. Алешка покупал несколько кругов краковской колбасы по случаю, мы держали её над плитой, а потом убирали в холодильник. И вот Мурыська вспрыгивала на кухонный стол-шкаф, а с него запрыгивала на висящую колбасу и, раскачиваясь на ней, грызла. Стали закрывать дверь на кухню, - не помогло, дверь захлопывалась на шарик, кошка толкала дверь и открывала. Алешка подтянул шарик в двери, открывать стало труднее. Я иду в кухню и вижу: кошка разбегается от самого конца коридора и с разбега ударяется о кухонную дверь, - дверь открывается.
  Пришлось Алешке поставить задвижку. Кошка подходила к двери, поднималась на задние лапы, гремела железкой. Но кошачьи лапы не человеческие руки, открыть дверь она не могла.
  Мурыська обожала только краковкую колбасу, вареную докторскую нюхала и отходила, Алешка смеялся:
  - Патриарх разрешил употреблять в пост докторскую колбасу как постную пищу. Мясом даже и не пахнет.
  Не ела Мурыська и финский сервелат, который иногда давали в заказах. Поясню, что такое заказ: на предприятиях, большей частью больших предприятиях, можно было брать продовольственные заказы. Распространение этих наборов продовольствия шло по профсоюзной линии: заказы давались по очереди и были не равнозначные, но довольно часто там бывала хорошая колбаска, икра красная, черная очень редко, и красная рыба, которая почему-то в те времена была большим дефицитом, а сейчас продается на каждом углу.
  В институте "Физхимия", где я делала диссертацию, заказы давались без всякой очереди, каждому, кто пожелает, но брала я редко, тяжко было тащить груз с Калужской до Долгопрудного.
  Так вот, Мурыська не ела вареных колбас и не пила молоко, за исключением того периода, когда бывала кормящей матерью. Лопала она мясо и рыбу.
  Я стою на кухне, разделываю мясо. Кошка сидит на полу, внимательно следит за мной светящимися зелеными глазами. Не мяучит. Ждет. Изредка, Мурыська поднимается на задние лапки, кладет передние на мою ногу и не царапает, а только выпускает свои когти, не настолько, чтобы остались раны, но достаточно чувствительно, чтобы я про нее не забыла. Приходится бросить ей обрезки и жилы.
  У Нины Макшановой в её недавно приобретенной двухкомнатной квартирке на пятом этаже пятиэтажной Хрущевки завелись мыши, и тетя Груша, её мама, узнав, что у нас живет кошка, попросила её взаймы на неделю.
  Кошка мирно там пожила, а потом я её забрала обратно. Дело было зимой, помню, я несу кошку прижав к себе, а она вырывается, царапается. Недалеко от нашего дома я выпускаю её из рук, и она убегает.
  Прихожу домой без кошки. В первый момент Катя не очень огорчилась пропажей, но спустя два дня, в воскресение, Катя горюет о кошке и выговаривает мне, что я выпустила её кошку, и теперь она где-то пропадает в голоде и холоде.
  Я слышу её сетования, стоя, как всегда у плиты на кухне. Кидаю взгляд в окошко просто так, на всякий случай, и вижу, что от соседнего дома к нашему подъезду деловито пробирается Мурыська, пушистый хвост трубой.
  - А вот и Мурыська домой бежит. Катя иди встречать.
  Катин плаксивый речитатив затихает, она прибегает ко мне, кричит с недоверием:
  - Где, где Мурыська?!
  Кошка еще не исчезла из поля видимости, и Катя, убедившись, что я не ошиблась и это действительно наша кошка, торопливо одевается и через пять минут приносит замерзшую любительницу зимних прогулок.
  - Ну, всё, Катя, жди приплода, - говорю я, и не зря. Через положенное количество времени (я не помню сколько) Мурыська окотилась, прямо на нашем покрывале, закрывающем семейную софу, тремя котятами, двумя серенькими и одним черным.
  Сохранились и мои рисунки и фотографии этого первого помета.
  
  Сережка учится во вторую смену во втором классе. Это причиняет нам массу забот, потому что Катя учится в первую. Сережку часто провожает в школу Алешка, приезжает из своей ЦВЕТМЕТАВТОМАТИКИ, и кормит сына, а потом едет обратно на работу, ему проще, чем мне, хотя я работаю ближе, но я зажата проходной, а Алешка может и опоздать на работу.
  Нина Скуратова, моя сослуживица, как-то умеет устраиваться, знает табельщиц, подарит шоколадку и может опоздать с обеда, а я не умею это делать, для меня институт - машина, и люди работающие в ней тоже механизмы-винтики, а под машины лучше не попадать.
  С работы я прихожу раньше сына, успеваю приготовить ужин до его прихода и жду, когда он придет домой.
  Вот пробежал Кирихин Сережка, нырнул в подъезд дома напротив, протопал важно, заплетая ногу об ногу Акингинов в полном одиночестве, шаркая, скрылся в подъезде, а моего нет и нет.
  Наконец идут. Вдвоем с Юриком Шуваловым. Окна Шуваловых напротив наших и я быстренько занавесила свои окна шторами, неудобно, пройдешь в одном белье, а там товарищи сына на тебя пялятся, да еще, возможно в бинокль, как мой сыночек, встанет у окна, наведет на соседский дом полевой бинокль и смотрит, нет ли чего интересного.
  Возле Шуваловского подъезда еще постояли, потом разошлись, Сергей топает через грязь в скверике между домами, нет, чтобы обойти по асфальту, прямо так и шпарит по раскисшей глине.
  Добрался до тротуара, встал. Ему что-то кричит девочка, школьница, с портфелем. Тоже копуша, до сих пор домой не добралась. Вдруг мой сын бежит за ней и с размаху толкает. Девочка падает, лежит, потом встает и плача уходит.
  Я не лезу кричать в форточку. Дело уже сделано, противник повержен, а воспитательную работу я проведу и дома.
  - Ты зачем девочку толкнул? - сразу же, вместо приветствий начинаю я. - Как ты себя ведешь? Позоришь нас с отцом. Не знаешь, что драться нельзя?
  Тощенький воин надувает от обиды губы, серые глубоко посаженные глаза-паучки сверкают обидой.
  - Она первая начала.
  - Как? Я сама видела, что ты её первый ударил, а она вообще тебя не тронула.
  - Да, как же, дразнилась.
  - Как?
  - Кремль, - кричала.
  Сережка умел изобразить такую трагедию на лице, что, даже, когда он кругом виноват, начинаешь ему сочувствовать.
  Как-то раз, еще в четыре года, подрался с Катей и пришел за сочувствием. Залез ко мне на колени. Сидит, реснички слиплись, на щечках слезы. Пришла Катюшка, глянула на него сердито:
  - Вот, сидит, как херувимчик, а на самом деле такой противный, сам первый лез, а кто поверит?
  Вот и сейчас, я сочувствую сыну, эти девчонки бывают такие вредные, я тоже дралась в детстве, когда меня дразнили, но ... :
  - Кремль совсем не обидно, - говорю я. - А вообще, заруби себе на носу, никогда не связывайся с девчонками. Сколько бы они ни дразнились, если подерешься, то будешь кругом виноват ты, девочку нельзя побить, можешь припугнуть, что побьешь, но толкать или ударить нельзя.
  Сын молчит, борется с желанием заплакать. На улице девчонки дразнятся, а мать дома держит их сторону.
  
  За первую четверть у Катерины четверка по алгебре. Катя сидит на своем диванчике, а мы с Алешкой столпились вдвоем вокруг нее, таращимся то в табель, то на дочь, наше ли это создание, и если наше, то почему у нее четверка по математике. Родители-физтехи, а дочь внешне так похожая на родителей, что классная, увидев опоздавшего на родительское собрание Алешку, сразу сказала, что это Катин отец пришел, так вот эта самая дочь внутри какая-то не такая, если докатилась до четверки по математике, это при пятерке по русскому языку!
  Не такая дочь, видя наше изумление, собирается поднять рев во весь голос, ну точно как я в детстве, когда меня обижали, рев-то похожий, но вот четверка...
  Даже невпечатлительный папа Алешка удивлен:
  -Что-то с нашей дочкой не то,- говорит он.
  Позднее, когда Сережка будет приносить нам четверки по математике, я буду относиться к этому спокойно. Мальчишка есть мальчишка, пишет как курица лапой, грязюку разведет, вот и четверка. Но старательная девочка совсем другое дело, значит, чего-то не знает. А Катька только воет на наши недоуменные расспросы, но объяснить свои трудности не может. И я пытаюсь отследить, что не получается у моей дочери. Отслеживаю, и у меня волосы становятся дыбом. Тут не четверку надо ставить, а двойку. Дочь не знает элементарнейших вещей, и это может быть только в одном единственном случае: ее не просто плохо учат математике, но вообще никак не учат!
  Дочь сидит, пыхтит, делает преобразование дроби, и благополучно вычеркивает из многочленов числителя и знаменателя одинаковые члены.
  Приходится объяснять, что сокращать можно только сомножители, и приводить примеры на числах, доказывающие, что в противном случае изменяется значение дроби.
  Потом "а" плюс "б" в квадрате у нее равняется "а" квадрат плюс "б" квадрат. Заставляю ее расписать произведение двух одинаковых скобок, приводить подобные члены, вывести правильную формулу. Катя видом формулы недовольна, ей не нравится удвоенное произведение. Опять берем числа, проверяем правильность формулы. Катя плачет, она разочарована, что квадрат суммы не равняется сумме квадратов, когда это так красиво и понятно, но смиряется с очевидностью. Вот к ней пришла Наташка Самыгина, Катя ей пересказывает мои слова, Наташка понимает, не плачет из-за уродливости формулы, а радуется, потом говорит мне на кухне:
  - Какая ваша Катя умная девочка!
  Катя действительно неглупа, схватывает быстро, только вот заставить ее слушать меня и воспринимать в роли учительницы мне удается с трудом, правда сейчас легче, чем в прошлом году.
  В прошлом году они проходили степени чисел, и Кате нужно было разделить 27 в кубе на девять в четвертой степени. Моя честная дурочка собралась возводить 27 в куб, потом девять в четвертую степень, потом делить одно число на другое.
  Я хотела объяснить ей, что так делать не надо, но упрямая дочь не желала ничего слушать, умножала на бумажке и кричала, что она и без меня всё знает, и я ей мешаю.
  Точь-в-точь папочка родимый, тоже упрется в какую-нибудь глупость и никого и ничего не слушает, правда не орет, просто глохнет.
  Я очень вспыльчива, не люблю глупости, да еще я и оскорбилась: родная дочь не желает две минуты послушать мать! грубит, кричит на одной ноте: Ааа...
  Я с маху, не сильно, но резко закатала Катьке оплеуху. Не ожидавшая удара дочь прекратила перемножать и монотонно кричать "ааа", подняла на меня наполненные слезами глаза, и рот открылся для пронзительного крика обиды. Но в эту возникшую паузу я успела прокричать: Представь 27 и 9 степенями числа 3! "И вычти показатели" я сказать не успевала, рев покрыл бы мои слова.
  Но крика не последовало. Катя закрыла рот, опустила глаза в тетрадку, сразу всё поняла, и стала быстренько высчитывать ответ, а я тихо отошла. И вот после этого моего рукоприкладства Катя, то ли из страха быть побитой, то ли уверовав в наличие у меня каких-то знаний, превышающих ее собственные, стала прислушиваться к моим объяснениям по математике.
  
  У Кати трудный возраст. Переходный. Сколько себя помню, всё время Катя куда-то переходит, всё жди, когда она прорастет, перерастет и станет слушаться мамочку. А пока битвы за послушание.
  Один раз я её сильно побила, в четвертом классе, три комплекта ключей подряд потеряла, а когда побита была, то два нашлись тут же. Та весна была холодная, в мае еще и пальто не снимали, я побила дочку и слегла, заболела простудой. И непонятно было, то ли я так сильно вышла из себя, потому что заболевала, или наоборот, заболела от стресса. Папочка мой наградил меня характером, не дай бог. Всю жизнь была подвержена очень резким вспышкам гнева, когда контроль теряла над собой и не помнила, что говорила (но действия свои помнила).
  Переболела я и приняла решение из себя не выходить и Катю лишний раз не лупасить, руки не распускать.
  Лето, с отпусками и поездками я продержалась, а вот осенью...
  Попросила помыть посуду, ни в какую. Не буду и всё тут.
  Как говорила моя бабушка, я ей слово, она мне два в ответ. Я её и выгнала из дому.
  - Уходи, говорю подальше от греха. Убирайся с глаз долой.
  Дочка в слезах оделась и ушла, а я стоило ей уйти, сразу стала думать, куда она пойдет и, если сильно обидится, то как с ней мириться?
  Пойдет сейчас к Наташке Самыгиной, а если до десяти вечера не придет, уговорю Алешку сходить за ней, но не скажу, что я её выгнала, а то он потребует, чтобы я сама за ней шла.
  А пока отдохну. Часа три точно не придет, за это время можно и успокоиться.
  Я возилась на кухне, прошло минут десять, не больше, звонок. Открываю дверь, стоит Катя по пояс мокрая.
  - Мама, - говорит, - мама, я куда-то провалилась, в какую-то яму с водой.
  А на улице было не лето, снег лежал, точно. Я испугалась, побежала скорей воду в ванну наливать, мокрое помогать снимать. Засунула её в ванну, сижу на краю и говорю.
  - Ну вот, а я думала, хоть часика три отдохну. Отдохнула.
  - Даа, а я решила, до десяти вечера ни за что не приду, пусть беспокоятся.
  Ни одна из нас и мыслей не держала, что ссора затянется больше, чем на один день. Ни мне, ни Кате это свойственно не было, дуться подолгу.
  Из сохраненных мамой писем.
  
  Здравствуйте, дорогие мама и бабушка!
  Ожидание электрички на Савеловском вокзале побудило меня написать это письмо на миллиметровке, так как другой бумаги у меня нет, зато есть уйма времени(15+25=40 минут!)
  ...Алексей мне говорил, что ты, мама, звонила, и сказала, что уже работаешь. А перед этим ты написала такое плохое, расстроившее меня письмо о твоем здоровье и об операции; я теперь никак не совмещу письменные и телефонные новости, поэтому жду от тебя письма. Алексей уехал в командировку в Ленинградскую область. Приедет 8 числа. Так что целых 8 дней одна с этими крокодильчиками, твоими ненаглядными внуками и моими деточками.
  Сережа болеет весь февраль. Сначала жутко промерз, лазая по подвалам на стройке. Отец привел его вечером домой, нашел где-то с соплями до нижней губы и с рукой, примерзшей к фонарику, который он брал с собой.
  Алексей сказал, что когда он вынул фонарик из Сережиной руки, то пальцы так и остались скрюченными. В результате 2 недели с соплями сидел дома, потом четыре дня ходил в школу, и опять заболел, видимо, подхватил вирус, температура 39,5 и сильный лающий кашель. Давала антибиотики 10 дней. Лечила горчичниками и банками. Сейчас лучше, но в школу врач его не выписала, так как горло плохое, да и кашель еще остался. А тут как назло март. Сырость, слякоть. Я купила себе сапоги осенние на поролоне за 84 рубля, советские, поэтому так дешево!
  И вовремя, так как уже ношу, а те финские, которые я носила раньше, открыли рты и просят каши.
  Катюша сшила себе на уроке труда ночную рубашку, очень симпатичную, но получила за это тройку. Я молчу, но всё это мне не нравится. К счастью, Катя не очень переживает. Жаль только, что нет у нас швейной машины. Катя бегает по знакомым, по подругам и это всё отнимает массу сил. Учится она очень лениво, по математике имеет 3 и 4, но не потому, что не соображает, а ленится считать. Моя работа движется вперед, но мне кажется, что медленно.
  В квартире надо делать ремонт, мы купили обои, а обойного клея нигде нет, кафель тоже достать не можем.
  Бабушка! Почему вы нам не пишите, как ваше здоровье, как Вам нравится жизнь в Батуми. Я не пишу вам отдельно, так как просто не хочется писать одни и те же новости 2 раза.
  Кончаю. Уже проехали Марк (остановка электрички).
  Пишите, жду, целую Зоя.
  Мама, перевод получила. Спасибо.
  
  Мамино письмо от 21 октября, из которого ясно, что мама заболела в 82 году после нашего отъезда.
  Дорогая Зоя! 21 Х 82
  После Резо приехала Галя (его жена) и привезла мне 1 кг масла и ампиокс еще 2 коробки, твои две пачки я уже выпила в сентябре, теперь принялась снова, осталась коробка. Надо тебе послать деньги на эти лекарства, наверное, еще понадобятся (раз в месяц обострения и я пью по 2 коробки на курс), фурадонина (этой отравы) тоже нет, посылаю рецепт на него с Галей и на ампиокс еще раз и 20 руб. с ней. Галя выедет 24 в воскресение, хочу послать с ней немного корольков и хурмы (хурма пусть полежит до праздников). Много не смогу, (все время тянет вниз). За это время побывала у профессора Капетивадзе в Тбилиси, он тоже ковырнул. Хечинов (Батумский хирург) смотрел 21/1Х еще раз убедиться хотел, что ничего нет, и опять у меня обострение после каждого инструментального обследования, провались всё пропадом. Но ничего серьезного он не нашел, однако сказал, что было очевидное воспаление после удаления полипа и что нельзя простужаться, так что поехать в Москву не смогу, нет ничего теплого на ноги, сапоги мои сама знаешь какие. Даже здесь не знаю, как прохожу, а сейчас тем более не топят (у вас). Я бы тебе послала деньги на сапоги: если на меху размер 39,5 - 40, из замши. Рублей 100?. Ты напиши. А так простужаться боюсь. Сегодня ездила в Респуб. больницу, Тамаре Степановне сделали, наконец, операцию, удалили катаракту л. глаза. 3-ий день с повязкой, пока всё хорошо, но как будет видеть, не знаю. Галя с ней была две ночи.
  Один врач сказал, что у меня видимо, какая-то инфекция, надо делать посев на чувствительность к антибиотикам и на флору. Господи, я всё о себе, а думаю о детях, недавно снился Сережа, неразборчиво и чем-то довольный.
  Как Катушечка, всё кашляет? У нас идут теплые дожди, а было числа 16-18 до + 25. Сейчас опять прояснило. Нет, тут лучше. Здесь какой-то институт будет открываться по физике подводного царства, что-ли. Как твое здоровье, почему редко пишешь? Когда будешь посылать лекарства, добавь к ним и линимент. Пиши почаще. Письмо сумбурное. Только пришла злая, норму на масло уменьшили в этом месяце в 2 раза, все ругаются. Еще раз прошу, пиши почаще, пусть Катенька и Сереженька напишут, лентяи такие. Целую, ма ба.
  Приписка на полях
  Я не работаю до 20/IХ взяла опять без содержания 2-ой месяц. Буду, вероятно, увольняться.
  
  Здравствуй, буська!
  Пишу тебе письмо прямо с урока геометрии. Извини, что не писала тебе раньше, всё некогда да некогда. Передай мой горячий привет прабабушке Люде. Вот сижу, и Лева колотит линейкой в спину, а Саликов тычет пальцем в бок. Четверть закончила нормально - 38 % пятерки. К Новому году ждите подарочки и тебе и прабабушке. Очень большое тебе спасибо за посылку. Правда, мы съели уже все корольки и истекая слюной смотрим на недозрелую хурму. Недавно я записалась в городскую библиотеку, беру много книг, непрестанно читаю. Записалась в школьный хор...
  У нас траур и 15.11. 82 мы не учимся, (умер Брежнев) а Наташа страдает, что нельзя справить день рождения. А вот мои отметки.
  
  Дальше идет перечисление отметок.
  Мамочка считала своим обязательным долгом послать фрукты внукам. Так было принято, посылали посылки с юга, передавали с оказией. На юге фрукты были дешевле, и вкусней, а в этот раз, вспоминается, мама даже по почте послала, и кто-то из соседей помогал тащить ей посылку.
  
  Здравствуй дорогой внучек Сереженька!
  Получила твое письмо, спасибо за "подарки" - орнамент салфетку. Мы не поняли, что бы это значило. Почему не написал свои отметки за четверть. Сейчас у вас в Москве стало теплее, смотри не простужайся. Как Катя, я ей и маме послала письмо, но боюсь, не перепутала ли я адрес ваш.
  Сереженька, мы не ссоримся вовсе, а иногда спорим с бабой Людой, так что ты, мой юный друг, не беспокойся. А вот лучше живи дружно с Катенькой.
  Я всё еще лечусь и не знаю, когда поправлюсь окончательно. У нас совсем тепло, +16 (после холодов и снега.) И дома жара, топят пока что усердно. Сереженька, пиши иногда ваши семейные новости, нам интересно, где бываете, с кем водитесь, и что читаете.
  Вот об этом и пиши. У нас нет стержней, а я сегодня случайно купила ручку за 1 руб. (простая шариковая ручка стоила 35 коп.) и вот пишу тебе письмо, а то нечем было писать, пошли мне стержень один в письме - вдруг да дойдет. Привет и поцелуй маме, сестре Кате, папе и Мурыське.
  Привет от бабушки Люды, собирается тебе написать письмо. Вот и всё, дружочек. Твоя бабушка Нона. г. Батуми
  16/ХII 82 г.
  Сережа, пиши дату в письме. Ба.
  Я сегодня перевела маме твоей деньги, чтобы она купила вам с Катей подарки к Новому году.
  
  Здравствуй, бабушка!
  Передай привет прабабушке. К новому году ждите подарки. Спасибо за фрукты. Четверть закончила нормально, Сергей тоже. Я научилась плести макраме, а у З.К. 7 декабря экзамен, и потом она тебе напишет. Записалась в библиотеку, непрестанно читаю, езжу на изо.
  Привет, Котенок.
  
  Переписка с мамой после ее отъезда стала обязательной составляющей нашей и ее жизни. Многие подробности быта, забытые уже, всплывают из этих подробных писем.
  
  Дорогая Зока! Наконец, получили от тебя и Сережи письма, а через 6 дней и бандероль. Дело было в субботу, я умудрилась ОРЗ заболеть и беспокоюсь, как бы не повлияло это на мое основное заболевание. Думала, кого бы послать на почту и за хлебом, как вдруг появилась впервые Марина с Юрой (мои одноклассники, муж и жена) и дочерью. Юра чего-то зачесался и вот они пришли (мама была дерматовенеролог). И я тут же попросила Марину, она и принесла бандероль и хлеб буханку. А паек свой, наше урезанное масло я успела выкупить раньше. Я думала, что в посылке будет хоть немного масла, а если будете посылать остальное, то положи хоть с "полкилишко" (по жаргону Подмосковья).
  Очень мы расстроились из-за детей, неужели Сережа ел снег? Или пил холодную воду. Иначе ангины не бывает, в общем-то, дело в переохлаждении.
  Я вот простыла, у нас топят по бешенному, я вся мокрая выхожу и тут же сопли потекли.
  Я Сереже напишу ответное письмо, от его письма мы (особенно я) пришли в восторг. Что за прелесть. А Катюха лентяйка. Мои похождения в ноябре это тысяча и одна ночь, всего и не расскажешь.
  Я пошла к урологу, а вместо него сидит молодой хирург, которую учится сию минуту на уролога. Везет же мне.
  Короче, начала я мономицин (уколы). И Зоя, как высыпала крапивница, обострился нейродермит на ноге, я чесалась, как угорелая. Решила сама перейти на сульфамиды и принимаю уросульфан. Стало лучше, но теперь, вот ОРЗ, и чем всё кончится, не знаю. Мне профессор не велел простужаться, а у нас хоть и тепло, но часто дожди. И жаль бросать работу, но что делать, прошу работу в городе, но пока нет. То ли б/лист просить до 25 Х1, то ли писать об уходе с 20, но в БНЗ ездить не смогу, это ясно. Зоя, ты забыла прислать линимент стрептоцида, и еще гречихи 1 кг, рейтузы и коричневые сапожки. А суконные не мои, мои маленькие, бабушка их носит здесь. Их посылать не надо. Пусть полежат у тебя, вдруг пригодятся.
  Второй лист, возможно не от этого письма
  Уху из консервов я сварила в тот же день всё время приходится мочить руки, т.к. бабушка болеет, слабость у нее, она перепила корвалол и вообще ей здесь не нравится. Уход за ней для меня нагрузка Не знаю, поедет ли она к тебе хоть на время. Она говорила, что поехала бы к тебе в мае, чтобы свою комнату вам уступить, но всё это, по-моему, химеры. Зоя, ты напиши мне письмо, как дети теперь, а то мы волнуемся. Получила ли ты от Гали (жена Резо) письмо и в нем 20 р. У Гали было с собой 14 мест! Проводница ругалась. Она взяла собой много хурмы и облепихи. Хурму для шефа. Может и для твоего шефа надо 20 кг хурмы? Ты напиши. А айвы я послала немного - 1кг (1р 30к), чтобы ты сама сварила хоть компот. Да, Зоя, вложи в посылку штук 10 стержней, а то писать нечем.
  Я тебе писала, что ездила в Тбилиси? Вспоминала с неразборчиво свои молодые годы, жалели Донару (не знаю кто, видимо, из маминого институтского выпуска), что рано ушла из жизни, еще не была на пенсии. У нее был рак кишечника, ела помалу, (последнее время) так рассказывала ее мать.
  В вагоне было тепло, но в туалете окна настежь, и я, видимо, еще там малость простыла.
  Нас замучила мышь. Поселилась в плите и гадит везде, каждое утро на кухне кошмар что. Принесли яд, не берет, мышеловку тоже. Марина обещала кошку. У нас не жизнь, а 1000 и одна ночь. И в комнаты наведывается.
  
  Мамочка! Вдруг исчезло масло: в Долгопе нет совсем, а из Москвы Алексей привез соленого. Его и посылаем. Напиши подробно, какие сапоги хочешь. Есть (т.е. я видела на людях) типа резиновых, но с молнией, на искусственном меху, теплые. Цена 40-45 рублей. У нас в слякоть носят. Бывают и кожаные, но на низкой подошве редко (сейчас модно "манка"). В магазинах стоят только страшные.
  Пиши. До свидания. Привет бабушке и т. Агнессе. Зоя.
  
  Экзамен я сдала на стандартную для этой комиссии четверку, но не обрадовалась, а скорее огорчилась: надеялась на отлично.
  Тем и закончился год.
  
  
  1983 год. Уретрит
  Мама заболела всерьез и попала в больницу с сильными болями. Осенью 82 года ей прижгли полип в уретре, пустяковая вещь, делается амбулаторно, и больничный дают всего на три дня,
  Знакомая врач при осмотре увидела мамин полип и сказала:
  - Вот, полипчик, давай я тебе его прижгу, пока маленький.
  Мама легко согласилась. А после прижигания попала инфекция, начался воспалительный процесс, который сопровождается страшными болями даже у женщин. Пришлось лечь в больницу, где её пытались вылечить.
  Я так испугалась, что взяла в счет отпуска неделю и приехала в Батуми.
  Меня встречали мама, которую к тому времени выписали, и тетя Наташа, свояченица дяди Резо.
  В первый момент, возбужденная и обрадованная встречей, я лишь заметила, что мама похудела, и только, когда мы выходили из вокзала, я обратила внимание, как трудно мама идет, медленно, согнувшись, выбирая ногой, куда ступить, совсем по-старушечьи.
  - Мама, что с тобой?
  Знала я, что мама болеет, и ради того, чтобы помочь и подкормить их после больницы, я и приехала, но не была готова к тому, что увидела.
  - Мама твоя очень больна, побереги её, - вместо мамы ответила Наташа, и я почувствовала щемящую боль и страх. Впервые повеяло на меня возможностью крушения незыблемого мира, детства, состоящего из мамы и бабушки.
  Похудевшая и несчастная, мама постоянно лежала в постели с грелкой и гримасой боли на лице. Лежала молча, тихо, и это молчание больше всего остального говорило мне, что маме плохо; обычно, болея, мама любила постонать, пожаловаться, ища сочувствия окружающих, а теперь она уходила в себя, в свои страдания, и отрешалась от нас. Мама была на больничном, но ясно было, что дело идет к тому, чтобы оставить работу навсегда.
  Мой приезд приободрил её. Несмотря на боли, мама выходила на бульвар, иногда на базар, стараясь выбрать безветренные дни, ветер продувал насквозь и болезнь обострялась.
  Наличие или отсутствие ветра она определяла по движению веток магнолии. Огромная столетняя магнолия напротив балкона, раскинув толстые ветки, стояла незыблемо на любом ветру, но её огромные блестящие листья слегка шевелились и стучали друг об дружку как тонкие деревяшки, когда ветерок разыгрывался посильнее.
  Мама смотрела на эти слабо шевелящиеся ветки, прислушивалась к жестяному шелесту и говорила:
  - Нет, сегодня я не выйду. Такой ветрина.
  - Магнолия до земли клонится, - бросала я насмешливую фразу, однажды сказанную Резо.
  Эта фраза стала в нашей семье ироническим символом страха человека перед плохой погодой. Огромные, с толстыми, в три обхвата, стволами магнолии, а именно такая стояла во дворе спортшколы прямо напротив маминого балкона наклониться никак не могли.
  Месяц назад похолодало, и я попросила своего тридцатилетнего сына надеть шапку.
  - Ветер пронзительный, - сказала я.
  - Да знаю, знаю, магнолия до земли клонится, - ответил Сережка.
  
  Посовещавшись с Наташей, решила я забрать маму домой. Бабушка согласилась остаться одна на месяц-два, дать дочери подлечиться в более комфортных условиях.
  Я накупила продуктов, забила холодильник, а мама попросила соседей снизу, Сону и её дочь Марину, навещать бабушку, и мы уехали.
  Летать на самолете мама панически боялась, она работала, получала пенсию, деньги были, знакомства тоже, и я купила билеты в международный вагон.
  Купе было просторное, на двоих, со столиком, превращающимся в умывальник, и даже вода потекла из крана, когда мы открыли его!
  Но перед тем как попасть в этот вагон, мы натерпелись. Отправление поезда отложили почти на три часа, кажется, где-то на пути были завалы, сход лавин или что-то в таком духе, чем любят баловать нас красивые, но коварные горы.
  Мама пролежала три часа в медпункте, проводя беседу с медсестрой на грузинском языке, изредка переходя на русский, чтобы я тоже порадовалась какой-нибудь шутке или едкому замечанию.
  Всю первую ночь в дороге пьяный за дверью нашего купе что-то выяснял, ругался и сердился по-грузински, и когда утром мама запела "Сулико" на родном языке, я завопила:
  - Нет, мама, только не по-грузински, мне опротивел этот язык за ночь.
  Утро было ясное, и за окном медленно разворачивалась величественная панорама Северного Кавказа, которую мы обычно проезжаем до рассвета, а сейчас, благодаря опозданию, ехали при дневном свете, и я, схватив пастель, стала, как сумасшедшая, рисовать пейзажи за окном вагона. Передний план мелькал быстро, но дальние горы я успевала схватить. Осталось много рисунков с той поры.
  
  Зима 82-83 годов выдалась снежная и теплая, не сиротская зима, когда всё время плюс, а спортивная зима, когда небольшой минус, и Катин класс дружно катался с горок каждый божий день. За Катей заходил кто-нибудь из девчонок или мальчишек и утаскивал её кататься с ледяной горки. Горки эти были естественным обрывом в водохранилище, и дети скатывались прямо на лед.
  Маленький черноглазый Дима Гандера, тот самый, от которого у меня голова кружилась в третьем классе, зашел к нам.
  Мама открыла дверь: у порога стоит хорошенькое маленькое существо в надвинутой глубоко на лоб кроличьей шапке и спрашивает Катю. Надо сказать, что тогда девчонки и мальчишки носили одни и те же ушанки, мода такая образовалась, и мама принимает Димку за знакомую ей Машу Сысорову.
  - Дома, дома Катя, - отвечает мама и, видя, что щуплая фигурка не трогается с места, приглашает:
  - Заходи Машенька.
  И мнимая Машенька не возражает, что она Машенька, но только упорно не переступает порог.
  Из дальней комнаты появляется Катя и шепотом выражает неудовольствие:
  - Бабушка, ну какая это тебе Машенька? Это же мальчик.
  - Мальчик... - растеряно переспрашивает мама, - мальчик? Разве это не твоя подруга Машка? А почему он отзывается на Машу?
  Катя одевается и не отвечает, а бабушка уходит на кухню и хихикает, чем еще больше сердит Катю.
  В этот ли год или спустя год, но снова похожий эпизод:
  За Катей заходят два одноклассника, Гандера с приятелем Эдиком, блондином, выше меня ростом, с красивым девичьим румянцем во всю щеку, не тронутую в его тринадцать лет бритвой. Мама к тому времени запомнила, что Гандера мальчик, и узнавала его, а тут открыла дверь, глянула на них, и ушла, давясь смехом.
  Встречает меня в комнате и шепотом, который мертвого разбудит, а живой на расстоянии двух метров точно услышит, вот таким якобы шепотом мама мне рассказывает:
  - Пришел такой ма...а...ленький мальчик и такая бо...о...льшая девочка.
  Я приоткрываю пошире дверь в коридор, стараюсь вглядеться и понять, кто же пришел, но уже слышу за спиной Катин ответ:
  - Ну и где, ты, бабушка, увидела, девочку. Пришли два мальчика, Димка и Эдик.
  
  Мама обследовалась, мы ездили к Алику Гваришвили на Калужскую, где он работал младшим научным сотрудником в институте рентгенологии и рентгенографии. Во время пребывания в Батуми я случайно встретила учителя математики из нашей школы, Михаила Ароновича, и после обычных приветствий и поцелуев, Михаил Аронович сказал мне, что всего месяц назад вспоминал меня в Москве вместе с Аликом Гваришвили. Так я узнала, что Алик в Москве, и взяла его адрес. Он работал недалеко от моего института на Калужской, и я заскочила к нему на часок, повидать старого товарища, поболтать о прошлых временах. А вот теперь я ему позвонила, попросила о помощи: в их институте было современное оборудование, которого в других местах не было, и Алик меня выручил, мы сделали у него сканирование маминых почек и кроме небольшого воспалительного процесса ничего не нашли.
  И мама уехала домой, а к нам приехала свекровь, присмотреть за внуком.
  Пока мама и свекровь были у нас, мы не прибегали в перерыв кормить Сережку обедом, это делали бабушки.
  Мама просто грела и наливала ему суп перед школой, но добросовестная свекровь бегала его искать, выискивала на ледяной горке, вытаскивала из сугробов и вела домой: занятия у него начинались полвторого, часов не было, и он, увлекшись катанием, забывал про время.
  - Зоя, я сегодня привела его во втором часу домой, всего мокрого, - жаловалась мне на него бабушка. - Еле успели переодеться и поесть.
  Сережка ходил в школу со сменной обувью, в раздевалке они переобувались и целый день ходили в школе в сменке.
  Я приспособила под сменку самодельную сумку-мешок с лямками, только эти лямки не затягивались.
  Однажды Сергей пришел домой, в сумке один кед.
  - А где второй? - спрашивает его бабушка Люба.
  Сережа растерян, он не знает, где его второй кед.
  - Иди, ищи, посмотри на дороге, там, где сражался, - выпроваживаю я сына.
  Сережка уходит, возвращается через десять минут. Не нашел.
  Придется новые покупать, думаю я.
  Свекровь в недоумении:
  - Зоя, я всё же никак не пойму, как можно один ботинок потерять...?
  - Конечно, не можете понять, вы ведь когда с сумкой ходите, не вращаете ею над головой, не лупите товарищей по спине, вот и не понимаете. Да вывалился он у него из сумки и валяется где-то в снегу.
  Свекровь подержала в руках мешок для сменки, подумала.
  Дня через два у Сережки появился новый мешок для сменки, поверху была продернута веревка, и мешок затягивался, выпасть из него ничего не могло. Сергей проходил с этой сумкой две недели, и еще бабушка не успела уехать в Лысьву, как он её потерял, теперь уже с парой сандалий.
  Ничто не спасет этого мальчишку, если он не может потерять один, он потеряет пару.
  Легче вырастить двух девочек, чем одного мальчика.
  
  Весна, апрель. День солнечный, рабочий, вторая половина дня, а я почему-то дома. Аспирантура дает определенную свободу, я откомандирована на Калужскую, а когда иногда что-то не ладится, ремонтируется ускоритель или я приготовила образцы, освободилась и вернулась пораньше, во всяком случае я дома и сын пишет домашнее задание по русскому языку.
  Разложил тетрадку, высунул язык от старания язык, скосил его на бок, выводит:
  "2 апр...". Не дописав дату, сын останавливается, замирает, потом прячет язык и спрашивает:
  - А где кошка?
  - Зачем тебе кошка? - изумляюсь я причудливому течению мысли сына. - Зачем тебе кошка? Думаешь, она тебе поможет задание сделать?
  Сергей не отвечает, сидит, о чем-то думает, прислушивается к звукам в комнате.
  - Пиши, давай, - понукаю я сына.
  Мой ученик берет брошенную ручку, долго несет её к тетрадке, дописывает дату, начинает выводить дальше:
  "Упрожне... "
  - Упражнение, - поправляю его я, привстав и заглядывая, что он там пишет. - Каждый день пишешь, а запомнить не можешь.
  Сергей долго целится, чтобы попасть рядом с буквой "о", удачно попадает и исправляет "о" на "а".
  - Может быть, она в вашей комнате?
  - Может быть, ну и пусть, - отвечаю я.
  Сергей пишет номер упражнения, кладет ручку и прислушивается. В доме тихо, только крючок шуршит в моих руках, я вяжу себе юбку из ковровой шерсти.
  "Владимер Ильич... "
  - Владимир, - я встала, чтобы уйти на кухню, посмотреть, как там суп варится, заодно заглянула сыну в тетрадь.
  Сережка пытается попасть в "е", чтобы исправить его на "и".
  Я ухожу и отсутствию минут пять. Вернувшись, я не нахожу следующего слова "Ленин" в тетради у сына, зато его нахожу на полу, голова под диваном.
  - Вылезай, - я подпинываю ногой бездельника. - Вылезай сейчас же и напиши, наконец, домашнее задание.
  Сережка вылезает, чихает от пыли:
  - Мне, кажется, она там. Я почти её увидел.
  И Сережка начинается мучиться дальше.
  С разгона он выписывает без ошибки "Ленин" и переходит на слово "родился".
  - А почему она от нас прячется? - Сережка написал "ро..." и устал. - Почему кошки должны обязательно от людей прятаться?
  - Кошки от людей вообще-то не прячутся, это наша Мурыська от тебя спасается, ты ей надоел.
  Рука сына скользит по бумаге, он пишет, я успокаиваюсь, и опять ухожу на кухню:
  - Мама, мама, - слышу я радостный голос сына, - представляешь, Ленин родился 22 апреля и я пишу об этом 22 апреля.
  Удивление сына перед таким совпадением забавляет меня. Ему и в голову не приходит, что учительница задала это задание именно сегодня, по случаю дня рождения Ленина.
  В комнате наступает тишина, я уверена, что Сережка, наконец, дописывает задание, задали им мало, всего одно упражнение из трех предложений.
  Почистив картошку и спустив её в суп, я возвращаюсь в комнату и застаю такую картину:
  Сережка полностью под диваном, торчат только его ноги. По их беспорядочному движению в попытках упереться я понимаю, что Сергей пытается вылезти. Диван низкий, сделать это нелегко, но сын по-пластунски выпячивается из-под дивана и вытягивает за передние лапы кошку, которая молча упирается всеми четырьмя лапами.
  - Вот, она, попалась, - торжествующе говорит он.
  Несчастная беременная кошка издает жалобный звук и, воспользовавшись моментом ослабления хватки, вырывается, чтобы в считанные секунды исчезнуть обратно под диваном.
  - Так, - начинаю я. - Если ты за десять минут не напишешь упражнение, гулять не пойдешь ни сегодня, ни завтра. Дел на десять минут, а ты за час написал только два слова.
  
  Тогда же, весной, когда Сергей учился во втором классе, Алексей неожиданно решил заняться с сыном русским языком. Думаю, он просто случайно наткнулся на тетрадку сына, открыл её по неосторожности и... слабые нервы нашего папы не выдержали вида перекособоченных, то ползущих вверх, то печально спускающих вниз строчек, состоящих из кривых букв разной высоты и фасона, ни одна буква не повторялась, так что думаю, что графолог был бы в большом затруднении.
  К тому же, видимо для краткости, Сережка писал слова, пропуская гласные, и слова с пропусками выглядели даже грамотнее, чем при полном наличии всех буковок.
  Их мечтательная красавица-учительница регулярно выписывала красными чернилами каллиграфическим почерком неправильные слова из Сережиного текста, и Сергей должен был дописывать строчку этих слов до полей.
  Сережка всегда честно дописывал, но если он не повторял ошибки, из-за которой должен был переписать слова, то, по крайней мере, придумывал новые ошибки.
  Однажды я открыла тетрадь, а в ней красовался изящный красный образец: "фефраль" написала ученику учительница в качестве образца, так как Сергей опустил мягкий знак в конце слова.
  А в ответ её "фефралю" прыгал по строчке три раза: "феврал".
  Мне в полном смысле слова сделалось плохо, когда я это увидела. Сергей гонял в это время хоккей, и я хохотала в полном одиночестве над этой перекличкой думающих бог знает о чем, но только не о правописании, людей.
  И вот, в выходные, Алексей взял тетрадку, учебник и засел с сыном учить русский язык.
  Помню, они сидят за столом, я на кухне, свекровь у окошка вяжет внуку носки, всё как полагается.
  Минут через пятнадцать после начала занятий слышу с кухни в комнате разгорается скандал: доносится бу, бу, бу Алешки и а, а, а Сережки. Бросаю все дела, бегу выяснять, в чем дело.
  Сергей бросил тетрадку на пол, наступает на отца и кричит:
  - Ты меня не так учишь, ты меня не тому учишь, ты должен меня учить красиво буквы писать, а не грамотности! Грамотности меня учить не надо.
  - Да как же, - сердится отец, - как же не надо, ты же неправильно пишешь.
  - Нет, - возражает сын, - я не аккуратно пишу, и всё. И грамотности меня учить не надо.
  - Да, - вмешиваюсь я, - грамотности тебя учить не надо, хотя воробей ты пишешь через все "а", и молоко тоже.
  - Сережка не виноват, это вы так говорите, - заступается за внука свекровь. - Говорили бы, как у нас говорят: вОрОбей, мОлОкО, вот он правильно бы и писал.
  Алешка снова усаживает сына заниматься и сегодня и на другой день. Но их занятия сопровождаются такими ссорами, слезами, воплями, что я в один прекрасный день прихожу с кухни, отбираю у них тетрадки и говорю:
  - Грамотность, Леша, это прекрасно, но нервы прежде всего. И Сережкины, и твои, и мои тоже. Двоек у него нет, пусть учится, как учится.
  И Алешка, видимо, тоже устал, потому что притих, и занятия прекратились.
  Весной этого года мы решили продать кошку, которая благополучно жила у нас с той самой поры, как Светка Жеребцова нам её подкинула. Наша красавица кошка была хитрюга и воровка, но не это вынуждало нас попытаться пристроить её, а её привычка приносить помет, по крайней мере, раз в год. Когда у Мурыськи начиналась течка, она мяукала, царапалась, начинала мочиться по углам, и, когда я открывала дверь, кошка, которая всегда, опасливо принюхиваясь к порогу, пятилась от открытой двери, пулей вылетала из квартиры, и только через два дня Катя приносила её обратно, а потом, как положено, кошка приносила котенка. В этот раз одного, черного котика, и Ольга Чуняева мне его пристроила, отдала знакомому зубному врачу, который жил в собственном доме. Хозяину очень понравилось, с каким кровожадным урчанием крохотный зверек накинулся на мясо, он его полюбил и оставил, но в перспективе на будущий год снова появились бы котята, и мы решили кошку сплавить.
  В воскресение всей семьей, включая Мурыську, мы поехали на общественном транспорте на птичий рынок. Наша красавица-кошка обращала на себя внимание, но все искали котят, а взрослую кошку хотела только одна женщина, которую очень привлекал тот факт, что кошка приучена ходить в туалет, и не гадит, где попало. Но её внуки, с которыми она пришла, хотели только котенка. И пришлось ей им уступить, а нам возвращаться домой с кошкой. Есть фотография, где мы запечатлены на рынке. К середине дня мы устали, проголодались, отказались от своей напрасной затеи, решили вернуться домой поскорее, и взяли такси до Савеловского вокзала. Уставшая и напуганная кошка вырвалась и забегала по салону, за что нас отругал шофер такси:
  - Придержите свою кошку, а то шерсть от нее по всей машине разлетится, а здесь и приличные люди ездят.
  Комментарии, как говорится, излишни.
  
  Мне впервые в жизни подвернулась путевка в санаторий в Гагры, после моих жалоб врачу на сердечную аритмию.
  Наша лабораторная комната находилась в аквариуме. Так назывались помещения, имеющие огромные стеклянные окна, выходящие не на улицу, а в коридор, и имеющие в потолке большие вентиляционные дыры для притока воздуха. Эти странные помещения были спроектированы для создания так называемых обеспыленных мест работы, так как пыль могла сделать мутными растворы для оптики, которые собирались изготовлять в этих комнатах. Но потом оказалось, что растворы можно делать и в простых лабораторных условиях, и эти огромные, метров по 35, комнаты, пустили под обыкновенные химические лаборатории. Работать там было невыносимо душно, в воздухе, который подавался в комнату, не хватало каких-то ионов, и вот из-за недостатка воздуха, как я сейчас полагаю, у меня появились жалобы на сердце. Обычно мне по весне, когда я начинала ходить к врачам и жаловаться, назначали кокарбоксилазу, очень болезненные, но эффективные инъекции.
  А тут мне перепала в начале мая путевка на юг, и я оставила семью с мужем и свекровью и укатила на 24 дня, впервые за 14 лет брака, уехала одна.
  По дороге в вагоне мне стало плохо с желудком, и я промывала его водой из бачка. Воду я набрала в бутылку, а бутылку прихватила у соседей по купе. Эту бутылку с водкой они благополучно опорожнили и теперь блаженно храпели, а я пребывала в тамбуре вагона, так как мне на свежем воздухе было легче, и попивала водичку, чтобы мелкими глотками уменьшить сухость во рту, но не вызвать тошноту.
  За этим занятием меня и застала родная милиция, делавшая обход по вагонам. Я сидела, как заправский забулдыга, на корточках в тамбуре с бутылкой водки в руке. Мой вид не располагал к доверию, и пришлось мне идти с ними в купе за удостоверением личности, так как, само собой разумеется, паспорта у меня в кармане моих синих тренировочных не было.
  Я залезла на свою нижнюю полку, и в темноте стала копаться в своей сумке-свалке, стараясь выискать там документ, но милиционер, увидев, что я действительно еду в купе, имею место, махнул рукой и ушел, понял, что я не приблудилась на какой-то станции, а действительно еду на законных основаниях.
  На Лазаревской в два часа ночи долго стояли, я вышла, опять встретила уже знакомых милиционеров, и мы посреди ночи побеседовали о том, как важно иметь хорошее здоровье.
  Часика два я поспала, а в пять утра были Гагры. Я вышла на сумрачный перрон незнакомого города, заря только-только занималась. Отдыхающих встречал рафик, за рулем которого сидел старый армянин. Ежась от бессонной ночи и прохлады утра, я подошла к водителю:
  - А меня вы подкинете до санатория "Маяк "?
  - Такую красавицу и не подкинуть!
  И армянин сделал широкий приглашающий жест в сторону дверей своей потрепанной машины.
  "Умеют на Кавказе обласкать", думала я, оглядывая салон автобуса в надежде найти не продавленное сидение. Это его обязанность развозить приехавших, а он преподносит это как услугу красивой женщине.
  Мой санаторий был последний, выше не было. Через полчаса я шла по территории санатория, расположенного на высоте 150 метров от уровня моря. Я забралась на холм, зашла в просторный холл административного корпуса и уснула в кресле мертвецким сном, который обычно накатывал на меня после приступа.
  Утром оказалось, что места в санаторном корпусе с двухместными палатами, где мне было положено отдыхать по моей путевке, нет, и мне предложили на время трехместную палату.
  Я долго шла по широкому длинному коридору, волоча за собой чемодан и разглядывая номера на дверях. Нашла нужный, толкнула дверь.
  В просторной комнате на кровати лежала молодая, но полная, слегка отекшая женщина. Две другие постели были пустые.
  Я поздоровалась, устало опустилась на одну из пустых кроватей, и вдруг спросила то, что минуту назад и не собиралась спрашивать:
  - А ты не храпишь?
  - Храплю...
  - Точно?
  - Да..., народ жалуется.
  Я взяла чемодан и потащила его обратно в вестибюль главного корпуса.
  - Она храпит, - сказала я администратору, - а я с храпящим человеком глаз ночью не сомкну.
  К моему счастью, через час освободилось место в двухместной палате, где моей соседкой оказалась Алла, красивая татарочка, молодость и худоба которой не позволили мне заподозрить, что она храпит. Она и не храпела, да и вообще ночи проводила не со мной. Единственное, о чем она меня просила, не запирать вечером двери.
  Удивительно, как ярко запечатлеваются в памяти дни отдыха, вообще каких-нибудь перемен, и как странно однообразно выглядят будни, с их монотонным каждодневным трудом, и сейчас я помню Аллу и её рассказы о жизни гораздо ярче, чем людей, с которыми работала годами. Впрочем, на работе люди не бывают так до конца открыты, как в условиях санатория, где люди встретились на месяц и разбежались навсегда.
  Я прожила с Аллой неделю, после чего она дождались очереди, и перебралась на южную сторону корпуса, где можно было загорать на балконе в шезлонге. Меня же наша просторная прохладная комнатка с окнами на север вполне устраивала; к комнате примыкал закуток с личным толчком и краном с холодной водой, только душа не было, душевая была на этаже одна, в общем, не три звездочки, а две с половиной.
  За ту неделю, что жили вместе, которая была всего-то на какой-то десяток лет меня моложе, Алла, которая была всего-то на десяток лет меня моложе, успела рассказать мне свою жизнь, а я, возможно, свою. Но моя жизнь была заурядным существованием домашней женщины, дневная жизнь которой сводится к заботам о хлебе насущном, а ночная ограничена возможностями одного человека, собственного мужа. Да и там возможности использовались не полностью, во всяком случае, в нашей семье.
  Привлекательная и готовая легко согласиться на близость Алка, притягивала мужиков как магнитом, но её распущенность была внешней, холодной распущенностью одинокой женщины, и, рассказывая мне свою жизнь, Алла описывала только внешнюю её сторону и не стремилась к интимным откровениям; поэтому мне с ней было комфортно и не стеснительно.
  При жизни двух взрослых женщин в одной комнате всегда следует опасаться некоторого взаимного раздражения и неприятия. Я боюсь аккуратных педантичных женщин, которые вводят свою аккуратность в ранг наивысшей добродетели и шпыняют окружающих за их неряшливость. Мне проще смириться с небольшим беспорядком в комнате, с оставленными на спинках стула платьями и юбками, чем напрягаться в условиях отдыха, борясь за чистоту. Алка производила в комнате вполне терпимый легкий бардак, а её беспорядочная ночная жизнь не мешала мне спать, - она тихонько проскальзывала в комнату под утро и не будила меня, крепко спящую именно на заре.
  Алла замужем не была, но имела постоянного любовника, о чем её родители и, главное, брат, которого она боялась, и не подозревали. Работала Алла в аптеке, а её любовник был её первой любовью, еще со школы.
  "... ушел он в армию, я его ждала, а он вернулся женатым. Служил в Горьком, ребенка там сделал и женился по необходимости, а в Москву её не привез, там оставил. А потом по старой памяти ко мне подкатился, а я его любила, дурочка была, вот и сошлась. А теперь он и мне жизнь ломает, и жене, и я ни то, ни се, и жену на расстоянии держит. Я тоже могла так поступить, родить ребенка и привязать его к себе, давно, еще до армии, но я не захотела, хотела, чтобы у нас всё было по-честному. А теперь я приехала отдохнуть, и женщина я свободная, с кем хочу, с тем и гуляю".
  Алла работала в аптеке и с ней на отдых приехала её начальница. Она Алке и путевку организовала.
  - Погулять ей хочется, а, ясное дело, со мной это проще, чем одной.
  И Алла иронически усмехнулась. С её точки зрения, незамужней женщины, стремление погулять было естественным, но...но, Алка изменяла любовнику, который ею пренебрег и женился на другой, а начальница - мужу. И это представлялось Алке, да и мне тоже, более безнравственным.
  В отличие от обычных отдыхающих женщин, которые стараются найти себе дружка из числа мужчин в санатории, Алка сказала пренебрежительно:
  - Да я таких мужиков в Москве могу иметь сколько угодно. Мне интересны местные.
  - С местными опаснее, как привяжутся, не отстанут, - осторожно сказала я.
  Но Алла меня не послушалась.
  Когда мы жили порознь, Алла всё равно приходила ко мне потрепаться, когда у нее оказывалась для этого пауза.
  Она нашла себе немолодого местного кавалера, с которым проводила всё время, каталась по горам на его машине, ходила в рестораны, в общем, он ей нравился. И она радовалась жизни. Но на весь срок Алкиного санаторного лечения его не хватило, он уехал. Обещал вернуться, но потом позвонил, что не получается, и Алка, заскучав, нашла себе другого, из той же компании.
  И хотя второй нравился ей значительно меньше первого, она тоже не слишком ломалась. Гулять, так гулять. Что ждало её дома в Москве? Монотонная работа и встречи тайком, урывками, в вечном страхе, что узнает её семья, придерживающаяся строгих правил нравственности?
  Но предупреждала я её не зря.
  Как-то, когда они выпивали всей компанией на природе, и её новый кавалер куда-то уехал по делам, к ней стал грубо приставать молодой парень.
  - Прямо как проститутку тащил в кусты, иди с ним и всё.
  Алла разозлилась и отказалась наотрез. Она встречалась с теми, кто ей нравился, и не переносила насилия. Мальчишка вспылил, его мужское самолюбие было оскорблено, на его глазах она сошлась с двумя, а с ним не хочет. Дело дошло до рукоприкладства, и вот я встречаю Аллу на завтраке с лиловым зловещим фингалом на правом глазу.
  Я ничего не выспрашивала у Аллы, но сделать вид, что я не вижу синяка, было трудно. И после завтрака, когда я отдыхала на лавочке, Алла мне описала события последних дней. Сама она чуть не плакала. Не от боли, а от страха перед родителями:
  - Через четыре дня я буду дома. Ну что мне им сказать?
  - Скажешь, гуляла по горам, споткнулась о корягу, упала, не успела подставить руки, и ударилась о пенек, - сочиняла я ей легенду.
  Вечером Алла зашла ко мне:
  - Представляешь, мой Николай (московский дружок) прискакал сюда на экскурсию (он работал гидом). Как увидел меня, так и охнул: "Ну, мать, ты и оторвалась! Поедем домой, не надо тебе здесь оставаться", и такой он родной, милый. И так противны мне стали все эти мужики. Какого черта я гуляла с кем попало, это только назло ему.
  После отъезда Аллы мне подселили сорокалетнюю очень смешливую женщину, мать двух детей, ткачиху.
  С ней казалось всё в порядке: замужняя женщина, с веселым характером, но явно строгих нравов, по выражению моей бабушки к такой на драной козе не подъедешь, себя блюдет.
  Но вот в первый же день она написала письмо, забыла на столике, а письмо "до востребования" и фамилия другая.
  Я чуть бросила взгляд на письмо, но как будто и не видела и не поняла, а познакомившись со мной поближе, Валентина слово за слово, рассказала мне свою жизнь, да и кому рассказать, как не временному человеку, которого судьба прибила к тебе под бок?
  У Валентины, симпатичной и полной энергии женщины, муж был пьяница, и пять лет как импотент, они продолжали спать в общей кровати без всяких действий с его стороны.
  - Как будто, так и нужно, - сказала мне Валя. - Валится рядом и храпит.
  Год за годом, надоела ей такая жизнь, а на ловца и зверь бежит: их давний общий знакомый маялся много лет с больной женой. Вот с ним она и сошлась, и место свиданий у них было прозаическое - гараж.
  А сейчас она вязала платье, похожее на то, что было на ней, жене своего любовника.
  - Плохо ей, пусть порадуется новому платью, а у меня руки не отвалятся, - сказала она мне.
  Их связь с обеих сторон тщательно скрывалась. И Валентина боялась, что муж узнает, прибьет.
  - Ну, интересно, - возмутилась я, - Ему-то чего? Раз сам не пользуется, теперь и другим нельзя?
  В санатории к Вале всё подкатывался один металлург, доставляя нам с ней много веселья своими примитивными галантностями, мы с ней укатывались вечерами, вспоминая его дневные дон-жуанские поползновения.
  
  Моя открытка в Батуми из Гагры:
  Здравствуйте, дорогие мама и бабушка!
  Случайно подвернулась горящая путевка и вот я в Гаграх. Мама, жду письма, а ты не пишешь. Напишите, как у вас дела. Может, нужно заехать? (имеется в виду из Гагры) Алексей собирается (в Батуми) в июне после моего приезда. Как здоровье бабушки?
  
  Я спустилась в город, на пристань, узнала, когда катер на крыльях под названием "Комета" идет на Батуми, и дней через десять, уехала, вернее, уплыла, а может быть, раз "Комета" судно с крыльями, то улетела в родной город. Перед отъездом попросила Валю беречь мое место и никого не впускать к себе.
  Еще во второй день своего приезда я сходила к санаторному врачу, сделала десять приседаний не охнув, только коленные суставы трещали, и врач мне сказал: основное ваше лечение - наш воздух. Старайтесь как можно больше времени гулять и ходить пешком до моря и обратно (150 ступенек), хотя бы дважды. И действительно с той поры, как я, проблевавшись в вагоне, проснулась в фойе главного корпуса с ощущением легкости, никаких явлений со стороны сердца у меня не наблюдалось, всё исчезло, как только я вырвалась из своего аквариума, а значит, уезжая в Батуми, я не пропускала никаких лечебных процедур.
  Села я в салон кометы, открыла Чивилихина и через пять часов, я за чтением их и не заметила, "Комета" причалила в Батумском порту, а там рукой подать, пять минут ходу, и я у своих.
  Мама и бабушка встретили меня радостно, но сильно ругали, что я приехала налегке, без плаща, всего-то два свитера с собой взяла, а дело было в середине мая, на юге, и хотя море было еще холодное, жара стояла порядочная.
  Приехала я к полудню, с хорошим аппетитом, но в доме не было еды. Никаких баночек с остатками недоеденного вчерашнего жаркого, завалявшихся блинчиков, кусочков жареной рыбы, ничего, чем, бывало, встречали мой неожиданный приезд на Белоозерскую мама и бабушка. Было откровенно голодно. Я попила чаю с остатками хлеба, старого хлеба, срезав с него плесень и намазав вареньем, и пошла на базар за продуктами. Я, конечно же, прискакала без копейки денег, и продукты покупала на мамины. Тогда еще мамина пенсия в 120 рублей была хорошей пенсией, свекровь жила на восемьдесят и тоже сводила концы с концами.
  Накупила сыра, мяса, лаваш, овощей, сварила суп. Как всегда в Батуми мясо я купила никудышное, вечно мне доставался не молодой кусок теленка, а кости престарелого быка, а то и буйвола, и мясо при варке начинало издавать странный запах, а может быть, это было не оттого, что варился буйвол, а от пальмовых листьев, которые служили пищей коровам. По улицам Батуми шатались беспризорные коровы и объедали листву с пальм в районе набережной. В местной газете, носящей гордое название "Советская Аджария", было напечатано объявление: "Коровы, пойманные на территории города Батуми, будут отправляться на скотобойню, если в течение недели не найдется их хозяин".
  Интересно, что машины, которые в Батуми мчатся прямо на людишек, норовя их задавить, перед коровой почтительно останавливаются. Меня это очень оскорбляло: почему я должна для сохранения собственной жизни перебегать, еле успевая вытаскивать ноги из-под колес, а глупое животное ходит себе без всяких хлопот? Только теперь, когда у мужа автомобиль, я понимаю, что всё дело было в том, что мы с коровой находились в разных весовых категориях, и корова при столкновении могла нанести вред машине, а я нет.
  Может быть, именно такую корову, пасущуюся на асфальте под пальмами, я и покупала на рынке. Но мясные щи есть мясные щи и, хотя мама стонала, что её кишечник не выдержит недоваренной капусты, но тоже похлебала. И после теплой мясной еды все повеселели.
  Я прожила у мамы с бабушкой четыре дня, натаскала продуктов, отнесла белье в стирку, вымыла окна и укатила, а что я еще могла?
  Вернувшись в санаторий, я прислала открытку, в которой и описала ужасы своего обратного путешествия в Гагры, которое прошло не так гладко, как путь в Батуми.
  
  Здравствуйте, дорогие мама и бабушка! Доехала я уф, благополучно и уже сегодня строчу письмецо. Выехали или выплыли или как? в полный штиль, а потом по морю пошли круглые волны, гладенькие такие и стало слегка покачивать. Потом море потемнело, потом позеленело, хотя небо оставалось чистым и бледным. Появились барашки. Стало бросать из стороны в сторону. Бортовая качка.
  Хорошо, что я не завтракала. Стало бросать вверх вниз. Хорошо, что я поставила клизму.
  Стало бросать вверх вниз и справа налево. Хорошо, что бабушка сунула мне валидол. Потом на волнах появились целые белые бараны а у меня мысли, добегу я до туалета или нет. Решила, что нет, и осталась в кресле. Наконец Поти. Надо держаться до Сухуми, отсюда весь транспорт морем или автобусом по горам.
  Вверх-вниз, вправо влево; и снова вправо влево, вверх, ох, только не вниз. 15-20-40 минут. От Поти до Сухуми 2 часа. Интересно, я выйду сама или меня вынесут? Если сама, то только ползком. Где сумка, там есть еще валидол.
  Вверх-вниз, вверх-вниз. Что ж она так прыгает, а еще комета, а еще на крыльях. Как ты, мама, сказала? Мертвая зыбь? Возле Поти? Я тогда не поняла, почему мертвая, теперь понимаю.
  Через час после Поти. Пожалуй, я не буду выходить в Сухуми, дотяну до Гагр.
  Молодец, качает, а я ничего, ко всему можно привыкнуть. Посмотрим в иллюминатор, да почему качает, на море опять мертвый штиль, никаких барашков.
  В 10.15 в Сухуми. Красота! Какие горы! Снежные.. какой море! Голубое... И что это бабка так распахлась своей курицей. Надо же так грызть, с таким хрустом. До чего же есть хочется.
  Гагры встретили умопомрачительной жарой. В самый раз, когда ты в двух свитерах. Жалко, что без плаща. Плащ был остро необходим.
  Хотели на мое место временно кого-нибудь подселить, но соседка, дай ей бог здоровья, не пустила.
  
  В санатории в Гаграх я лечилась от астении, и диеты для меня не было. На ужин часто давали свиную поджарку, настолько жирную, что я просто не могла её есть. Однажды мне лично пожарили яичницу, когда я отказалась есть всё, что у них было в меню. Мой отощавший вид убеждал людей, что я не ем не потому, что капризная, до такой степени истощения трудно докапризничать. Но, несмотря на сочувствие медперсонала, еда была настолько плохая, что я совершенно посадила свой и без того гастритный желудок.
  Постоянные затяжные тошноты стали обычным явлением. Днем это меня мало тревожило, но ночью я не могла уснуть. Наш корпус на ночь не запирался, нравы здесь были совсем не такие, как в шестидесятые годы на Каменном острове в Ленинграде, и я выходила ночью в сад.
  Странные удушающие запахи невидимым туманом наполняли воздух, мешали дышать. Цвели хурма и мандариновые деревья. Гагры запахами напоминали мне родной Батуми, но запахи цветения были здесь сильнее: в Батуми по весне пахло глицинией, позднее распускались ранние розы, а цветущей хурмы было мало, там город, асфальт, газоны, а здесь сады начинались сразу за оградой санатория, да и на самой территории был сад.
  Я спускалась по ступеням до дорожки, ведущей в столовую. Стояла тишина, в слабом свете месяца всё выглядело причудливым и неузнаваемым. Когда мне было плохо, я не боялась ночи и темноты, я ничего не боялась, кроме того, что меня не отпустит, и я не буду спать до утра.
  И я стояла одна, накинув свитер на плечи. Ночи были теплые, безветренные, безлюдные. Однажды мое одиночество нарушило выскочившее из кустов на дорожку странное животное: небольшое, волосатое, тощее. Местная свинья. Я уже видела их, бегающих под деревьями, грязных, худых, заросших длинной и редкой шерстью, только пятачками на мордах и ушами похожих на наших русских свиней.
  Свиньи здесь полудикие, чтобы пустить такую свинью на ветчину, если из такой спортсменки, бегающей по горам можно сделать ветчину, сала-то точно никакого не будет, так вот, чтобы употребить это животное в пищу, хозяин берет ружье и пытается застрелить его, и не факт, что найдет и застрелит.
  
  Когда я вернулась домой, то мои ночные бдения продолжались. Для меня привычными стали промывания желудка по два раза на месяц, а то и каждую неделю, и часами ходила я по квартире, ожидая, когда пройдет приступ.
  Почему-то мне было легче, когда я ходила непрестанно взад-вперед как маятник. И когда дети спали, я ходила по коридору и кухне.
  В июле Алешка взял отпуск и поехал с детьми на юг к теще и грандтеще,
  Пока Алешка был рядом, я справлялась со своими приступами самостоятельно, а вот оставшись одна, я испугалась, и когда после повторной рвоты мне не полегчало, я, промучившись пять часов, на рассвете, в четыре утра накинула плащ и потопала в приемный покой нашей городской больницы.
  И странное это было ощущение, когда я брела по пустынным улицам, и присаживалась пару раз на скамейки возле домов. Как будто это не я бреду в больницу по сонному городу в четыре утра, а кто-то другой, а я смотрю фильм про это. Когда я вышла, заря только поднималась, а когда стучалась в приемный покой, было совсем светло. Меня уложили в знакомое инфекционное отделение, еще раз промыли желудок, и часам к шести я уснула как убитая, а утром проснулась с чувством чистоты и воздушности и легкого головокружения. Лежала я комфортно, первые два дня одна в палате, потом ко мне подселили одну бабульку. Через три дня с диагнозом пищевая токсикоинфекция меня выпустили обратно в общую жизнь, в которой всё меньше становилось еды, годной мне в пищу.
  
  Дорогая Зоя!
  Получила твое письмо и очень расстроилась. Второй раз ты в больнице и неизвестно что, напиши подробно свои анализы. У Сережи тоже плохой кишечник. Вы чего-то съели. Сегодня у меня опять болючий день. Вчера ходила на базар, купила овощи, фрукты, всего 4, 5 кг, еле доперла, вот сегодня гнусь. А до этого вымыла полы в зале и натерла, 2 дня каталась. А кто будет делать? Вот сейчас фруктов много, особенно груш. Надо приезжать сюда с 15 июня по 15 июля, фрукты дешевле, а груши даже в магазинах коопторга появились по 70 коп кг.
  Ты писала бабушке, но я не разобралась, почерк на конверте был не твой, и стала читать. Только вот бабке твоей не под силу с кем-то не лаяться, иначе она болеет.
  Никакой телеграммы мы не получали. (Возможно, поздравительной с днем рождения)
  Крыша пока не течет, был сильный ливень, ночью что-то грохонуло над головой, может, то железо сорвало, не знаю, некому смотреть, но не течет пока, а что будет при снеге, неизвестно.
  Зоя, делать мне снимок амбулаторно или нет, напиши, я боюсь. Приезжай на месяц сентябрь отдыхать с Сережей, а его отдадим здесь в школу на месяц или опоздает - велика важность. Или приезжай числа 15 августа. Деньги дам на дорогу. Привези масла. А сейчас с Резо пошлите 2 кг масла и баралгин.
  Мышь вновь взяла свои права, покоя нет, на мышеловку чихает, объела хлеб и всё. Явилась ко мне в комнату, на окне сох рис в кульке; где-то живет, не могу найти. Твой муж помет принимает за чаинки (Леша отдыхал у тещи с детьми без меня). Бабушка видела сама мышь вечером. Надеюсь, теперь достоверно. (достоверно для зятя) Выросла, говорит. Ужасно. Из-за нее столько уборки, Я всё худею, взвесилась на бульваре 65 кг. А в прошлое лето была 73. За зиму 8 кг как не бывало. И что будет? У тебя зимой мне плохо, холодно и мало фруктов, овощей. Но зато в коллективе.
  Зоинька, пиши скорее про здоровье, береги себя.
  Целую детей.
  Как Катя, у нас температура воды в море 24-26. Вот когда!
  Пусть напишут, а в пионерлагерь не советую, в августе холодно, простынет!
  Как гербарий и камни?
  
  Нина искала обмен, хотела поменять свои две комнатки на двухкомнатную квартиру. Одну комнатку она получила от НИОПиКа, вторую выменяла, как я рассказывала, из Подпорожья сюда мамину комнату, а теперь на заключительном этапе она хотела съехаться с мамой.
  На вариант размена квартиры на две комнаты могли пойти люди, которые разводились, или которым не нужна была квартира, а нужны были деньги.
  И вот возник вариант квартиры в пятиэтажном доме возле Гранитного завода.
  Нина зашла ко мне:
  - Пойдем Зоя, вместе сходим. Там семья такая, скандальная, разводится, что-то мне не хочется одной идти.
  Я была свободна, дети с мужем загорали на югах, и через десять минут мы с Ниной направились смотреть вариант возможного размена.
  Поднялись на третий этаж, встретились с женщиной, посмотрели квартиру, окна выходили прямо на Гранитный завод, и гул от завода отчетливо был слышен.
  Но Нина сказала, что ничего, в принципе мама глуховата, а она привыкла бы, её больше пугала пыль, которая могла приноситься ветром с завода.
  Женщина говорила без умолку и бестолково, не столько о квартире, сколько о том, какой её мужик подлец и пьяница, и что жить с ним просто невозможно.
  Мы вышли из подъезда и прежде, чем совсем уйти, сели на лавочку. Мы с Ниной никак не могли оторваться от непрерывно говорившей хозяйки квартиры.
  Вдруг она неожиданно прервала свой монолог о беспутном муже и с криком:
  - Чтобы ты сдох, пьяница проклятый, - ринулась на проходящего мимо мужчину, вернее не на мужчину, а на занюханного мужичка, который при виде своей мегеристой половины втянул голову в плечи и ускорил шаг, стараясь незаметно и быстро проскочить опасное место,
  Не тут-то было. Женушка накинулась на него, размахивая руками и пытаясь вцепиться в волосы.
  Мужик выставил локти, закрывая голову.
  - Ну, бл..., - только и произнес он на поток её проклятий.
  - Вы слышали, да, слышали? Он матерился, - торжествующе обратилась она к нам.
  Мы с Ниной почувствовали, что надо поскорее сматываться с места битвы, но не успели.
  Мимо проходил милиционер, как я потом поняла, их участковый.
  - Он дрался, матерился, у меня свидетели есть, - пронзительно завопила баба и кинулась к нему.
  Участковый шел с черной папочкой под мышкой. Был он такой же, как проклинаемый муж, только в форме и помоложе, но тоже невысокий и выглядел затюканным.
  Бросив беглый взгляд на всю группу, он сказал устало только одну фразу:
  - Ну, пошли, - повернулся и пошел, ни разу не оглянувшись, и мы покорно потопали за ним в отделение милиции.
  - Скажите, что видели, он нападал на меня, матерился и дрался, - шептала нам жена. Мы с Ниной дружно молчали, единомысленно молчали.
  В отделении участковый дал нам с Ниной по листу бумаги и сказал:
  - Пишите!
  - А что писать?
  - Ну, вы же грамотные женщины, пишите, что видели.
  И занялся какими-то бумагами на своем столе.
  И мы с Ниной, злые от того, что попали в скандальный переплет, начали описывать ситуацию.
  Обе дружно изобразили всё, как оно было, не выполнив просьбу нашей новой знакомой, которая так наделась на женскую солидарность, но мне лично жалко было мужика, пьяница он или нет, но как не запить с такой фурией!
  Через двадцать минут, оставив милиционеру исписанные листочки, мы с Ниной выбрались на простор улицы. Уже темнело.
  - Уф, - сказала Нина, - ну, не буду я с ними меняться, хлопот не оберешься по милициям бегать.
  - Ну и баба, - добавила я, и мы засмеялись и разошлись. А Нина позднее нашла вариант на пятом этаже Хрущевской пятиэтажки и поменялась. К зиме они с мамой жили в квартире.
  
  Через месяц вся моя семья, веселые и загорелые вернулись с моря. Подробностей их отдыха я не знаю, только знаю, что Алексей проводил время с Ингой Гребенниковой и её незнакомой мне подругой, и иногда, когда Инна уже уехала, подруга приходила под окна и вызывала Криминского.
  Мама так и рассказала:
  - Кричала по утрам: "Алеша, Алеша", поспать не давала.
  Без моего присмотра Алексей, видимо, стесняясь спасовать перед женщинами и не умея заставить детей вовремя уйти с пляжа, перегрелся, посадил свою эндокринную систему и с тех пор уже двадцать лет плохо переносит солнце, и даже в мае при легкой жаре обязательно надевает кепку на голову.
  Всё дело в том, что я еще до 12 часов всегда ухожу с южного солнца. Быстренько одеваюсь и убегаю и поджидаю детей в тени, поджидаю нетерпеливо, не позволяя им задержаться. В этом я непреклонна - я знаю, как безжалостно солнце на юге, и обгоришь до волдырей, и солнечный удар получишь, или в лучшем случае просто устанешь, и день пропадет.
  Без меня Алексей пошел на поводу у детей и пострадал. А дети ничего, детям обошлось.
  После их возвращения мы отправились в субботу к Ирине на дачу в Троицкое. Туда мы обычно добирались на ракете от пристани "Водники", а обратно на автобусе до Лианозово. Утром я поставила тесто на оладьи и, когда ближе к вечеру мы вернулись с дачи, где купались, гуляли по лесу и загорали, я быстренько напекла пушистые оладьи на дрожжах, все быстренько их полопали, я тоже приложилась, а потом ночью мне стало худо, совсем худо, рвота не приносила облегчение, руки ноги холодели, и я разбудила посреди ночи Алешку. Он вызвал скорую.
  Знакомые девчонки-медсестры в инфекционном отделении, промывая мне желудок и кишечник, все ругали за то, что я так поздно вызываю скорую, дотягиваю до самой ночи.
  - Чувствуешь, что тебе плохо, ну и вызови хоть в 11 часов, а то спать в два часа хочется.
  - Да я в 11 часов еще терплю, надеюсь, что сама справлюсь, - объясняла я им. - Я ведь из 20 приступов только один раз вызываю скорую, а то сама справляюсь.
  Меня промыли, но состояние легкости и освобождения не наступило, меня всё трясло и тошнило, я ходила по коридору, согнувшись. Заспанная медсестра Надежда вышла в коридор, пощупала мне пульс:
  - Что-то ты у меня сегодня плохая, прошлый раз лучше была.
  - Да, - согласилась я, - сегодня мне совсем худо, просто сил нет.
  Окно в моей комнате было распахнуто. Ветки кустов торчали где-то внизу.
  Я подходила к окошку, дышала. Мерное дыхание на какие-то секунды приносило облегчение, а потом волна тошноты вновь охватывала меня. От прохлады меня тряс озноб.
  "Если сейчас выпрыгну из окна, разобью себе коленки в кровь. Будет очень больно, зато уже тошнота пройдет, не буду чувствовать тошноту от боли". Я прикрыла окошко.
  В шесть часов Надежда вызвала мне дежурного врача. Я знала, что такое дежурный врач, мама сама часто дежурила по ночам в стационаре, я знала, что иногда даже и стоматологов заставляли дежурить. Пришла врач, недовольная, заспанная, померила мне давление, сделали какой-то укол. Я уснула, но сон был тяжелый, беспокойный. Меня всё ещё мутило.
  Утром пришла заведующая, осмотрела меня.
  - Посмотри, ты у меня вся желтая, желчь не отходит.
  И назначила капельницу.
  Я лежала с закоченевшей от втекания холодного раствора рукой, когда пришли Алеша с детьми. В палате я была одна, они стояли у порога кучкой и смотрели на меня, лежащую на кровати с прилепленными ко мне тонкими шлангами. Вид мой смущал детей, и они не подходили к постели.
  - Я отравилась оладьями. Очень вас прошу, выбросьте эти оладьи, а то еще кто-нибудь отравится.
  После ночных путешествий со мной на скорой в больницу и обратно, муж не выспался, с трудом расклеивал веки и послушно кивал головой:
  - А, да, выкинем, ты Зоя, не беспокойся.
  После того, как я выпишусь из больницы, я спрошу у Кати:
  - Ну, что, Катя, послушался меня отец, выбросил оладьи?
  - Ну, мама, когда ты просила их выкинуть, мы давным-давно их съели.
  После этого тяжелого, продолжавшегося не обычные три-четыре часа, а больше двенадцати часов, приступа меня выписали через три дня. Прошлые разы Таисия Петровна, заведующая отделением, уговаривала меня полежать, полечиться, а тут через три дня (пищевая токсикоинфекция), и меня выписали.
  Я пришла домой, поела, чтобы не тревожить печень, вареную говядину со свежим огурцом, и стало мне снова плохо.
  И не понятно мне было, как жить дальше, если я дошла до ручки и организм мой уже никакой еды не принимает.
  Я открыла поварскую книгу. В конце книги были описаны диеты при различных болезнях и даны даже рецепты различных блюд.
  Я прочитала диету при печени вне обострения, а внизу была сноска: "Обострение болезни печени и желчного пузыря сопровождается обострением гастрита, в этом случае см. диету при болезнях желудка".
  Я перевернула страницу и прочитала, что мне в течение двух недель рекомендуется протертая пища! А меня продержали на протертой пище в больнице всего два дня и стали давать щи из квашеной капусты на третий день.
  Я знала, почему Таисия Петровна ставит мне такой диагноз, не соответствующий истине, - я не желаю лежать положенные при обострении желудочных болезней две-три недели в стационаре, инфекции у меня никакой нет, отделение инфекционное, вот отсюда и диагноз.
  Было лето, была молодая картошка, кабачки. Я приходила с работы, варила себе картофель с кабачками, протирала сквозь дуршлаг и ела полученное пюре. Остальным членам семьи я готовила другую пищу, варила щи, жарила мясо с картошкой. Но дети все остатки моего пюре съедали мгновенно! Я не разрешала им есть мою пищу - только остатки, и Сережка, который в рот не брал кабачки, по честному разделив с Катей тарелку оставшегося пюре, съедал его.
  Я только вздыхала. У меня не было физических сил готовить протертое пюре на здоровых людей, к тому же я не сомневалась, что если начать готовить и для детей, они тут же перестанут его есть
  После Батуми, где дети пробыли всего месяц, я взяла на август путевку для Кати в пионерский лагерь. Поскольку я за все годы работы никогда не пользовалась лагерем, путевку мне дали бесплатную.
  Многие женщины хвалили мне лесистые места за Дмитровом, где располагался лагерь, но мои дети, как только слышали, что надо рано вставать, бежать на зарядку и вообще жить вдали от родителей целый месяц, так сразу отказывались ехать, а тут дочь вырастала из пионерского возраста, и я уговорила её посмотреть, что это такое, жизнь в пионерском лагере.
  И в начале августа я усадила её вместе с нехитрой поклажей в автобус возле НИОПиКа, и помахала ручкой, а Сережка остался беспризорный на какое-то время.
  Среди старых фотографий нашла краткое дочкино письмо из лагеря.
  
  "Здравствуй, мама! Мне здесь не нравится и в родительский день (14 числа) уеду. Пришлите мне (срочно) расческу, крем, цепочку. Пришлите бандеролью. И еще пришлите каких-нибудь сосалок ("взлетные", "дюшес", "барбарис") или еще что-нибудь в этом роде, только не театральные. Катька.
  Присылайте по адресу
  141830, Московская обл. Дмитровский район
  Синьковское почтовое отделение деревня Нестерово
  Пл Василек 2 отряд.
  
  Мы в первые выходные не ездили в лагерь, и спустя десять дней Алешка накупил фруктов и собрался навестить дочку. Я с ним не поехала, тяжко мне было так далеко ехать, долго сидеть я не могла. Перед отъездом я сказала мужу:
  - Ну, ты строгости не разводи. Если нашей дочке там не нравится, плюй на всё, забирай домой.
  Нужно ли говорить, что вернулись они вдвоем.
  Алешка потом рассказывал:
  - Иду по лагерю, а навстречу мне Катеринка. Увидела меня, оживилась, обрадовалась и стала рассказывать, как в лагере интересно, какую газету они выпускают, как готовятся к празднику, рисуют плакаты.
  Но постепенно ручеек дочкиных слов стал иссякать, появились паузы, и вдруг глаза стали наполняться, наполняться глазами. Тут я понял, что сейчас польется настоящая река и затопит меня. И я сразу, опережая водопад, сказал:
  - Ну, если тебе не нравится, поедем домой, - глаза сразу высохли!
  По поводу пионерского лагеря Катерина рассказала мне следующее:
  - В ЛТО (туда Катя попадет на будущий год) хотя бы был туалет, и можно было ночью сходить в него, а в пионерском лагере ставили ведро, и утром дежурные тащили это ведро. До сих пор мерзко вспоминать об этом.
  А прошло, не мало не много, двадцать лет с той поры.
  В августе я взяла учебный отпуск.
  И в первый день отпуска, прихватив с собой Катю для моральной поддержки, я поехала искать хозрасчетную (так тогда назывались платные поликлиники) поликлинику на Арбате и купила талончик к гастероэнтерологу. Талончик был на прием только через неделю, ближе не было.
  Я отчетливо помню эту редкую для нас поездку с дочкой в столицу.
  Мы вышли из первого вагона на Арбатской, и пока мы повернулись и оглянулись, толпа, вывалившая из вагона, исчезла за углом. Я увидела только пятки стремительно убегавших людей.
  - Куда они всё мчатся? - воскликнула Катя, изумленно округлив глаза.
  - Да что с них возьмешь! Одно слово москвичи, суетливый народ, - почти двадцать лет жизни возле столицы и беготня на работу в страхе опоздать не изменили моей провинциальной сущности, там, где можно идти не спеша, я иду не спеша и никуда не бегу.
  Через неделю я вышла из кабинета врача с целой кипой направлений на анализы: желудка, печени, гастроскопии, анализ крови на биохимию и всего прочего. И вот каждый божий день, натощак, я стала мотаться из Долгопрудного на Арбат на обследования. В общем, конечно, тяжело, больной человек не смог бы так ездить каждый день. Самое трудное для меня оказалось заглотать зонд для рН метрии желудка. Я была второй, первый мужчина, зашел в комнатку, где была медсестра, и вышел оттуда с зондом, торчащим изо рта. Я как увидела этот хобот, мне стало плохо, замутило, руки, ноги похолодели, в общем, страшно. Пришла мед сестра с тонким резиновым шлангом и нашла меня в обморочном состоянии, меня к тому же начал бить озноб.
  - Я не могу, - сказала я ей.
  Медсестра меня обругала. Вот, мол, деньги уже заплачены, а ты глотать не хочешь, анализа не получишь, и болеть будешь, и, главное, твои два рубля тебе никто не вернет.
  - Я сейчас всё равно не могу глотать.
  - Ну, тогда подожди, может, соберешься. - И она ушла, а я стала глядеть в окно, на маленький унылый асфальтированный дворик, на деревья, и я ясно себе представила, что сейчас или никогда. Если я сейчас спасую, уйду, страх останется, и никогда мне не проглотить зонд, который я в молодые годы так лихо глотала.
  Минут через двадцать пришла медсестра. Была она одних со мной лет, а может быть, даже и чуть-чуть моложе.
  - Давай, начнем, - и я села на стул.
  Через пять минут, когда зонд был проглочен, медсестра сказала:
  - Надо же, ты прекрасно глотаешь, а я когда увидела, в каком ты была состоянии, подумала, что всё, не проглотишь.
  С дуоденальным зондированием было еще проще: я только попыталась выдернуть проглоченный зонд, так как у меня начался кашель, как медсестра, её звали Эмма, схватила меня за руку, прижала мою голову к своему боку и сказала:
  - Дыши..., расслабься и дыши.
  Я поддалась и расслабилась и она тут же запихнула мне половину шланга в пищевод. Я прямо почувствовала, как шланг провалился, ну, а дальше было проще.
  Из меня вылезло много беловатых хлопьев в порции С, и я, выходя из поликлиники и думая, доеду ли я до дому или меня раньше разберет влитая в меня английская соль, одновременно очень отчетливо чувствовала, что я могу без последствий съесть то, что до процедуры не могла.
  А когда я приехала сдавать биохимический анализ, мне не хватило денег, двух рублей. Все процедуры стоили по 2 рубля, а здесь насчитали целых двенадцать, и вот двух рублей у меня не хватало, и за меня заплатил незнакомый мужчина, с Кавказа, судя по акценту, грузин. Он заплатил и отмахнулся от моих благодарностей и попыток выяснить, как я могла бы вернуть ему деньги.
  Гастроскопию мне назначили на четыре часа дня, и до четырех часов я должна была ничего не есть и потом еще доехать и сделать процедуру, и еще вернуться обратно. Я взяла с собой половинку вареного цыпленка, несмотря на свою полную уверенность, что тут я точно протяну ноги, и цыпленок мне не понадобится.
  Но и в этом случае я после процедуры почувствовала себя бодрее, чем до нее. Пока врач водил по желудку своим прибором, он разгладил все складочки в моем опущенном и плохо очищаемом желудке.
  Заключение он дал невеселое - атрофийный гастрит - и еще там чего-то понаписал.
  Забрав заключение, я поехала к Динке, с которой накануне договорилась, что после процедуры проеду к ней, повидаюсь, да и отдохну, прежде чем тащиться домой.
  Динки не было дома. Она появилась, когда я доедала цыпленка, сидя на ступеньках широкой лестницы между вторым и третьим этажами.
  Так я и запомнила свое окончательное, расслабленное состояние после последней процедуры длинного ряда обследований, которым мне хватило духу подвергнуть себя в первый и, надеюсь, в последний раз в жизни.
  Сижу, подстелив картонку, в чужом подъезде, держу немытой рукой куриную ножку за косточку и с аппетитом её обгрызаю. Удовольствия воз, ещё бы, время шестой час, а я не лопала с утра!
  Так и нашла меня Григорьева: сидящей на ступеньках, с кульком, набитым объеденными куриными костями.
  Потом Динка сварила мне яблочный компот и сказала, наблюдая, как я его глотаю, обжигаясь, из чашки, не имея терпения дождаться, пока остынет:
  - А ты очень прилично выглядишь. Свекор мой очень плохо себя чувствовал после гастроскопии.
  Я не ответила, занятая компотом.
  
  Здравствуй, дорогая мама!
  Срочно пишу тебе письмо. Твое получила сегодня. Я болею, но мне сейчас полегче. Была у платного врача на Арбате в поликлинике. Она сказала, что диагноза у меня нет, назначила таблетки и обследований целую гору. Пью ферментативные таблетки "панкурмен", но приступы тошноты мучают не менее 2-х раз в неделю, а то и чаще. Поэтому приехать не могу, дорогу мне пока не перенести. Мы ждем вас вдвоем с бабушкой. Может, Резо устроит тебя в стационар, подлечишься, и Катя поедет с тобой в Батуми и останется до конца года. А то где всем-то жить? Негде, долго не выдержите без своего угла. Будем готовить себе еду отдельно. Фрукты сейчас в Москве есть. Я варю яблочный компот каждый день. Сырые фрукты не ем, врач не советовала. Глотала электрод (тонкий зонд, внутри проволока), измеряли рН, сказали кислотность слегка повышена. Завтра поеду за путевкой в Моники, может быть, они положат в стационар, хотя навряд ли. Тогда придется обследования делать платно. Очень тяжело ездить, особенно натощак. Пишите. Приезжайте. Привет бабушке, т. Агнессе, Ав.Ив. И Ник. Ст.
  Зоя.
  Как бабушка себя чувствует? От нее писем нет. За квартиру не бойся. Что у тебя там есть? Один ковер да салатница. Золотые вещи отдай на хранение или возьми с собой.
  Привет Резо, Кето и всем знакомым.
  
  В общем, врач объяснила мне, что я вымыла себе слизистую желудка, велела продолжить пить ферменты, которые назначила с первого раза, еще до анализов, сказала, что, не считая воспаления желчного пузыря, у меня с печенью всё в порядке, и запретила промывать желудок.
  - Диета всю жизнь! А два года обязательно!
  В заключение своего монолога, врач, молодая женщина, внимательно посмотрела на меня и сказала:
  - А вы вполне ничего, симпатичная женщина, даже с румянцем. В первый раз вы меня прямо-таки напугали своей худобой, а сейчас худая, худая, но вроде ничего.
  Я засмеялась:
  - Вот и я посмотрю на себя в зеркало: черт знает что такое, а в другой раз гляну: да нет, вроде ничего.
  И мы расстались.
  Ферменты, назначенные врачом и её слова "диета на всю жизнь, а на два года обязательно" сыграли свое дело: раньше, после того, как мне бывало плохо, я сидела на диете день-другой, а потом переходила на жареное и всё такое прочее, а теперь я знала точно, что этого делать мне нельзя, держалась, - и частые приступы прекратились.
  А в тот день, выходя от врача, я набежала на бананы, постояла в небольшой очереди с полчаса и купила два кило бананов по 1,20 за кг. Пока они стоили 1,20, купить их было трудно ленивым: надо стоять в очередях, и только, когда подняли цену до 2 рублей, бананы стали более доступным фруктом.
  Я еле дотащила эти бананы домой, я еще купила продукты и сумка оказалась тяжелой. В электричке я съела два банана. Когда я пришла домой, дети накинулись на меня, разобрали сумку, вытащили бананы и тут же их поделили на четверых (и на отца, который отсутствовал), при этом мне зачли те два банана, которые я съела в электричке.
  Я запротестовала, меня помиловали и наградили одним бананом за то, что именно я их купила. Разрешили-таки съесть на один больше, чем досталось на долю каждого, причем долго думали, справедливо это или нет.
  
  Здравствуйте, дорогие мама и бабушка!
  Первым долгом спешу сообщить, что у меня нашли гепатит (лейкоциты в порции С, в скоплениях до 80), повышенную кислотность и атрофию участков желудка, геморрой, который нужно оперировать. Тем не менее, глотая ферметативные таблетки, чувствую себя значительно лучше и желудок не промываю. Сижу на диете, иногда приходится поголодать, не есть того, что нельзя, но в общем, всё в порядке; вешу, наверное, как обычно, судя по юбкам.
  У нас резко похолодало, в квартире не топят, дети кашляют, но в школу ходят; у Алешки радикулит, а в остальном, всё хорошо, как в известной песне.
  Дядя Резо звонил и говорил, что сможет уложить тебя в стационар в октябре. Думаю, что лучше вам приехать вдвоем, а если бабуля совсем не может, найди кого-нибудь, кто посидит с ней за деньги.
  Если надумаете ехать вдвоем, то попросите Наташу и Виктора, они посадят на такси и на поезд, а здесь мы встретим. Пугает меня только то, что очень холодно, у вас-то наверное, теплынь, а у нас 4 градуса и ветер. Скорей бы зима...
  За квартиру не бойся. Что у тебя там есть? Один ковер да салатница.. Золотые вещи возьми с собой или отдай на хранение.
  
  В начале сентября мама и бабушка вдвоем приехали к нам.
  Бабушке по паспорту было 84 года, а по её словам и все 86. Ходила она плохо. На Курском вокзале идти до такси далеко. Мама поговорила с проводницей, и та вызвала для бабушки из медпункта инвалидное кресло. Оказывается, есть такая услуга, вернее, была такая услуга в нашей стране для тех, кто плохо передвигается.
  И на Курском вокзале маму и бабушку помимо нас встречал веселый усатый носильщик с инвалидным креслом, усадил мою бабульку, и лихо так домчал до такси, где при виде кресла огромная толпа народу безропотно нас пропустила без очереди.
  Спальных мест у нас запасных было два: раскладушка и красное раскладное кресло. На эти неудобные спальные места я уложила детей, а бабушки устроились на детских диванчиках.
  Резо вскоре устроил маму через знакомого врача в больницу (мама была не прописана здесь и права на стационар без соответствующих направлений из Батуми в Московскую больницу не имела, да и с направлениями могли отделаться только консультацией, а мама хотела в стационар).
  Вера её в возможность излечиться с помощью врачей была удивительно велика, и убедить её, что с хроническими болезнями человек должен привыкнуть бороться сам, мне не удавалось. Впрочем, на моем личном примере было видно, что результаты самолечения часто не пропорциональны усилиям.
  - Зато не в больнице, - говорила я, ненавидевшая все виды стационара, очереди по утрам на толчок и храп ночами.
  Мама лежала где-то в районе метро "Бауманская", вспоминается тенистый сад, где мы гуляли, с их приездом потеплело, стояло бабье лето.
  
  Потом Резо устроил и бабушку на неделю в ту же больницу, но у бабули никаких болезней, требующих серьезного лечения, не нашли.
  Когда бабушку укладывали в палату, где лежала мама, одна из больных женщин спросила:
  - А кто из вас мама, я что-то не пойму.
  Возмущенная мама ответила:
  - А что, не видно, я мать, а она дочь.
  Конечно, женщина была не права, по разговору и быстроте реакций видно было, что мама моложе, но с первого взгляда по внешнему виду мама, которой было всего 62 года, почти не отличалась от бабушки, А когда она уезжала два года назад в Батуми, по виду она выглядела не старше пятидесяти лет, и за два года так изменилась, что её приняли за восьмидесятилетнюю!
  А главное, в результате столь резкого похудания (на двадцать кг), мама решила, что у нее рак и она умирает, просто ей не говорят диагноза.
  И наши убеждения не помогали.
  Тем не менее, страх страхом, но, выписавшись из больницы, мама собралась домой, в Батуми, как всегда, обеспокоенная, всё ли там в порядке, не залез ли кто в квартиру, не украл бы чего.
  Бабушка уезжать не хотела. Она привезла с собой много вещей, надеясь пожить у нас подольше. Само по себе это было бы нормально, пока мама болеет. Маме одной прожить, в какой-то мере, легче, чем с бабушкой, за которой нужен уход, и моя помощь маме заключалась бы в том, что я оставляю у себя свою бабульку.
  Но я в это время была совершенно измотана своими желудочными обострениями, дошла до 45 кг, и не знала, как выбраться из этого состояния, и если бабушка оставалась у нас, то нагрузка, прежде всего, падала бы на Алешку, больше стирки, больше продуктов надо принести, чаще сбегать в аптеку. Но главное во всем этом было - теснота. Жить постоянно впятером на нашей площади было возможно, но очень неуютно, как на Казанском вокзале, и вынести всё это можно было только при нормальном здоровье.
  В общем, что тут оправдываться, родная бабка, которая меня вырастила, хотела остаток жизни дожить со мной, а я не согласилась, не было у меня в тот момент душевных и физических сил для этого.
  Перед упаковкой вещей Людмила Виссарионовна потеряла свои похоронные деньги. Были у нее эти деньги сложены пополам и завязаны в носовой платок, и пропал сверточек.
  Искала мама, искала бабушка, искала я - всё напрасно. Бабушка была просто в истерике. Время подпирало. Пора было выезжать, поезд не ждет.
  Я отстранила всех и методично, вещь за вещью стала поверять чемодан. На дне, среди белья, оказалась тряпочка с деньгами, бабушка успокоилась, а потом потеряла свои деньги во второй раз, и на этот раз они оказались под ножкой стула. И вот до сих не знаю, мерещится мне, что во второй раз бабушка сама спрятала деньги, в надежде, что раз деньги не найдутся, она останется у меня как бы для того, чтобы их найти.
  И вот сейчас, уже зная, как всё будет, я жалею, что не оставила бабушку у себя, но тогда я искренне думала, что вот год этот очень тяжелый, я немного поднимусь со здоровьем, разделаюсь с диссертацией и возьму бабульку к себе.
  Человек предполагает, а судьба располагает, так сказала бы бабушка.
  Возможно, мама и бабушка уехали после Нового года, прожили часть зимы у нас в тепле, сейчас уже не вспоминается.
  Жизнь вокруг вертелась и крутила меня, но в паузах между описываемыми событиями я посещала работу, вернее всё происходило в паузах между рабочим временем, а значит, дело делалось, скелет диссертации вырисовывался, и оставалось только наращивать на него мясо, делать и делать эксперимент и писать статьи, и я ухитрялась это успевать в просветах между болезнями своими и близких.
  
  
  1984 год. Операция, смерть бабушки
  Кое-как добила предыдущий год. Прочитала, что получилось, и вспомнила анекдот более поздних, девяностых годов: "один русский сценарист решил показать американцам нашу жизнь, как она есть, написал сценарий, отнес в Голливуд. Режиссер прочитал, обрадовался: замечательный сценарий, снимаем фильм ужасов!"
  Я пришла с работы домой. Как всегда, еле протиснулась в дверь, мешала обувь, густо посеянная в тесном коридорчике. Запнулась о коричневый сапог, бывший Катин, а теперь Сережкин.
  Я только успела подумать "в Катиных красных ушел", как на глаза мне попался красный сапог.
  Неужели Сережка ушел в школу в ботинках? Они такие мелкие и малы ему уже. Я продолжаю оглядывать пол и выискиваю взглядом ботинки. Они стоят рядышком в конце коридора.
  - Любовь Феопентовна, - зову я свекровь, - а в чем Сережка в школу ушел, если вся его обувь здесь?
  Свекровь выходит из комнаты и смотрит на пол.
  - Не знаю, - говорит она в замешательстве. - Вроде он обувался в коридоре, даже и не знаю, в чем ушел.
  Я обвожу взглядом обувь в прихожей, потом наклоняюсь и ставлю раскиданную обувь парами: нахожу, что отсутствует один красный и один коричневый сапог.
  - Он ушел в разных сапогах, - изумленно говорю я.
  - Да не может быть, - восклицает свекровь, - они же разного цвета.
  - Это-то ладно, но там молнии с разных сторон и подошвы разной толщины сантиметра на три, он должен в них хромать.
  - Ну, - вздыхаю я, - как ушел, так и придет.
  Впечатлительная бабушка садится у окошка и героически ждет, когда внук, возвращаясь из школы, окажется в поле зрения.
  - Ну, вот идет, - вскрикивает она минут через сорок, - сапоги на нем действительно разные.
  Я смотрю из кухонного окна, как сын прощается с приятелями у подъезда дома напротив, потом один, шаркая ногами и перекособочившись, плетется домой. Из-под брюк торчат красный и коричневый кончики сапог.
  - Не будем ему ничего говорить сами, - решает свекровь. - Посмотрим, заметил он или нет.
  Бабушка открывает внуку еще до звонка, по шуму захлопывающейся двери лифта. Сережка вваливается в коридор, запинается об оставленную на видном месте пару разномастных сапог.
  - Ой, мама, знаешь, - кричит он мне на кухню, - я сегодня в разных сапогах в школу пошел.
  И заливается смехом.
  - А когда ты заметил, что сапоги разные, вот что интересно мне было бы знать?
  - В школе, когда складывать в сумку стал, - объясняет мне сын. - Смотрю, а они разные.
  - А когда ты шел, то не заметно тебе было, что они разной высоты?
  - Да, на обратном пути.
  - Господи, - говорю я свое обычное, стараясь сдержать рвущийся наружу смех, - здоровый лоб вырос, а ума нет как нет.
  В начальных классах зимой Сережка играл в хоккей на дороге возле дома. Машин тогда было мало, была возможность поиграть, только соседки с первого этажа орали, боялись, что вышибут им стекло шайбой.
  Когда я возвращалась с работы, то находила сына на улице и могла пройти мимо незамеченной им, но обычно я окликала его и просила прийти домой поужинать минут через тридцать.
  Как правило, Сергей не приходил, пока я не прокукарекаю ему из окошка пару раз.
  Зайдя в квартиру, Сергей не раздевался и не разувался, а как был, с порога, падал возле дверей вдоль коридора и лежал не шевелясь. Оттаивал.
  Я подходила и стаскивала с него превратившиеся в ледяной ком варежки вместе с клюшкой, ручка которой намертво вмерзала в шерсть, стягивала пальто и заледенелые двое штанов, а нередко и мокрые колготки и тащила сына за ноги волоком до комнаты, где бросала его на ковер, вернее, на вьетнамскую большую циновку, служившую нам напольным ковром, приносила сухую одежду и бросала рядом с ним, после чего он начинал слабые попытки натянуть сухое белье на свои сырые красные ноги.
  Когда он промерзал сильно, то я гнала его в ванную, во вторую зиму горячая вода была чаще, а если её не было, то хоть ноги попарит, из чайника подольем.
  Отогревшись до состояния, когда его руки могли удержать ложку, Сергей плелся ужинать, а после ужина учить уроки.
  После многочасовой разминки на свежем воздухе, уроки были тяжким бременем.
  - Зоя, да как он у тебя пишет, - типичный почерк алкоголика, дрожание рук, - воскликнула Нина, которая зашла к нам на огонек и случайно открыла тетрадку Сережки, лежащую на столе.
  - Нина, он полдня держит тяжелую клюшку, а потом замерзшими отечными руками берет маленькую шариковую ручку, поневоле начнешь писать как алкоголик.
  Я знала, что говорила. Мне всегда трудно было писать после игры в большой теннис.
  Так, через пень-колоду, Сережку учился в третьем классе, больше играя с товарищами, чем занимаясь учебой. Как-то к нему пришел Акингинов Сережка, якобы делать домашние уроки, а я собралась на остров за продуктами. У нас в Долгопрудном Клязьма и канал образуют остров, на котором поселок, а в нем магазин с Московским снабжением и там, если постоять в очереди, всегда можно было купить мясо. Вот я и потащилась туда, приехала с Калужской пораньше для закупки еды.
  Ушла и проходила часа полтора, два. А когда вернулась, то из пяти заданных примеров Сережки решили только один, и тот неправильно!
  Особенно мне разозлило, что у них ответ не сошелся.
  Я взяла лист бумаги, и сделала этот пример на длительные и нудные вычисления за пять минут.
  - Так..., если принять, что вы считаете медленнее меня в два раза, то на один пример у вас должно было уйти 10 минут, и за полтора часа, пока меня не было, вы должны были решить девять примеров, а вы решили один. Всё, Сережка, одевайся, иди домой и занимайся сам, а ты, Сережка (теперь уже сын) сейчас сядешь и чтобы за полчаса всё сделал.
  Я мягко повернула медлительного Акингинова в направлении к вешалке, под которой валялось его пальто, а Сережка, поджав губы, взялся за тетрадку. Он, в отличие от Кати, и позднее, от своего собственного сына Вани, никогда не плакал, когда я ему назначала срок и требовала, чтобы задание было сделано к такому-то часу, он просто садился и делал, не могу сказать, что тщательно, но без сопротивления, а главное, он не испытывал чувства, что мои требование ему не под силу, он был уверен в себе и по пустякам не плакал, чем и отличался от женской половины семьи.
  Ровно через полчаса домашнее задание по арифметике было написано.
  В воскресение к нам заглянули на часок гости, Люда и Гамлет с мальчиками.
  Не успели мы устроиться с чаем, как за Сережкой зашли товарищи, трое, братья Шуваловы и Акингинов.
  Дверь открыла я.
  - Никуда он не пойдет, - я критически оглядела приятелей с клюшками. - Ему надо еще пообедать, сделать уроки. Заходите через час.
  И ушла, а Сережка выскочил в коридор и о чем-то шушукался с ними.
  Мы посидели, поболтали.
  - Завтра в Москву, на Калужскую ехать, а тут мороз обещают, - жаловалась я Люде.
  - А какая тебе разница, куда в мороз ехать? - заинтересовалась Люда.
  - А я в НИОПиК в валенках езжу, а в Москву не могу.
  - Да почему же?
  - На неудобно как-то, да и воды в метро много, промочу ноги, замерзну.
  - А ты галоши надеть. Приедешь, снимешь, поставишь рядом с кабинетом шефа. Народ побежит мимо, будет спрашивать: чьи это галоши?
  - А это одна аспирантка из Долгопрудного к шефу приехала.
  Примерно через час Сагияны собрались уходить, я взяла поднос с посудой, вышла в коридор, свернула за угол. В узеньком коридорчике, не больше метра шириной, сидели все трое приятелей, с клюшками, в одежде. Спинами уперлись в одну стену коридора, ногами в другую. Акингинов с отсутствующим видом мурлыкал какой-то мотив.
  Пройти на кухню оказалось невозможным.
  Я повернула обратно в комнату, решив сначала выпроводить мальчишек, а потом таскаться с посудой.
  Но в это время четверо гостей, двое взрослых и двое маленьких вышли в прихожую одеваться, и путь обратно был отрезан. Так я и осталась на углу своей прихожей с подносом в руке. Ни взад, ни вперед.
  - Просто нашествие монголо-татар на Русь, - воскликнула я, прижавшись к стенке и стараясь не грохнуть посуду на пол, не в силах пробраться.
  Встретившись глазами с Гамлетом, я заволновалась, не обидится ли он.
  - Я их имею в виду, - я мотнула головой в сторону команды, развалившей на полу.
  - Ну почему же только их, - Сагиян насмешливо поднял брови, - Всё правильно, они монголы, мы татары.
  Сережка затяжно и подолгу кашлял, и я лечила его ингаляциями. Кипятила ковшик с травами, ставила на диван, Сережка накрывался одеялом и дышал там, а когда он уставал, то я приходила и убирала остывший ковшик.
  Вот и сейчас я оставила сына дышать под одеялом, а сама ушла на кухню, начала чистить картошку и не смогла. Отчего-то мне стало страшно, вдруг я вспомнила, как резко Сережка прыгнул на диван рядом с кипятком, как лихо закинул на себя одеяло. В этих движениях не было осторожности, свойственной ему, да и любому человеку, находящемуся рядом с очень горячим предметом.
  И я пошла обратно в комнату, чтобы напомнить сыну о возможной опасности, остеречь его. И не успела! Уже в коридоре меня настиг его душераздирающий крик боли, я в секунды добежала, он прыгал и кричал, и я стянула с него колготки вместе с кусом кожи с коленки.
  Подоспевший Алешка схватил сына на руки и потащил в ванную под холодную воду, а я сделала раствор марганцовки и, когда он минут через пять принес и положил стонущего, но уже не кричащего сыночка на диван, я стала быстро прикладывать к ране бинты, смоченные в марганцовке, и быстро их менять, так как холодная вода уменьшала боль. Во внутрь мы дали ему анальгин и вызвали скорую, а я всё меняла и меняла бинты на Сережиной ноге, так как уже через двадцать секунд бинт нагревался, и Сережа начинал стонать сквозь стиснутые зубы.
  Скорая приехала через двадцать минут. Врач забрызгал рану какой-то пеной, уменьшающей боль, наложил повязку.
  - Это еще ерунда, - сказал врач. Самые страшные ожоги бывают, когда они через костер прыгают. Оступаются. Падают и горят.
  Меня и так знобило, а тут совсем плохо стало.
  Нужно было в больницу и мы втроем уехали. К тому времени первый шок прошел, и Сергей дошел до скорой, при поддержке отца, уже наступая на поврежденную ногу. В приемном покое Сережку увели наверх к хирургу, а мы остались ждать. Вернулся Сережка, наверное, минут через сорок, с обработанной и завязанной раной.
  Три раза мы ходили с ним на перевязки в детскую поликлинику, но добираться туда ребенку с больной ногой было очень трудно, а тут Люда Сагиян посоветовала мне залить рану солкосерилом, гель такой. Он образовал прозрачную пленку на ране, рана не мокла, и я не стала ходить на перевязки, просто Сережка сидел дома с закатанной штаниной, и держал рану на воздухе, она не загноилась, а постепенно зарастала кожей под пленкой. Там, куда пришелся первый выплеск кипятка, остался шрам.
  Сережку навещали приятели, и он охотно демонстрировал им свою ногу, как солдат гордился ранами, полученными в боях.
  
  И мамино письмо Кате.
  21 февраля 84 года.
  Здравствуй, дорогая Катуня!
  Спасибо хоть за открытки, но напугала ты нас сильно, еле разобрала я (но всё же разобрала), что Сережа ошпарился, но "сейчас заживает". Это нас подбодрило, но всё же сообщи или ты или мама, как это случилось.
  Мы расстроились.
  У меня тут были мелкие злоключения, в результате я получила насморк и сидела перед 8/III 3 дня дома, а 8-го пошла в баню в душевую. Никого народу не было, наконец-то я вымылась, а то дома какое мытье. Мои приклю-злоключения я описала в рассказах "удивительные истории".
  Почему ты, Катя, не любишь писать письма? А ты учись и пиши их как небольшие рассказики. А вдруг попадешь на факультет журналистики ? (спустя 4 года Катя "попала" на мехмат МГУ) Ты ведь любишь читать. А теперь учись излагать свои мысли.
  Ведь у Зои что-то получалось, помнишь ее детские рассказы о вас с Сережей.
  Ждем-пождем подробного письма, что же произошло, все обстоятельства, что там случилось с Сереженькой и чайником или кастрюлей?
   Хорошо, если бы он написал. Катя, я послала Зое письмо, но ответа нет, как ее доклад и здоровье, вернее наоборот.
  Серая собачка твоя сидит у меня на виду, на ящике постельном, и я время от времени подхожу к ней и ласково говорю: "Пусик! Ты что скучаешь? Скоро хозяйка приедет". А иногда просто " Пусик". И мне кажется, он поднимает одно ухо. Катунь! Пиши. Целую. Привет всем. Ба.
  Сереженька! Напиши сам мне письмо. Целую. Ба. 10/III, 84 г.
  Бабушка ждет грелку свою и ацидин-пепсин за одно, 1 фл.
  Тут нет.
  
  Буленька, привет!
  Живем тихо и спокойно. Никаких происшествий пока нет. А Сережка обварился так: он делал ингаляцию, и вылили на себя отвар. Вызвали скорую и мама, папа и Сережка - все уехали в больницу. Потом они приехали. Сережку каждый день водили на перевязку. Теперь у него всё прошло, только на месте раны кожа нежнее, чем вокруг. Ну, а в остальном, всё хорошо. Я закончила четверть с 4-мя четверками: по химии, алгебре, геометрии и русскому. Остальные пятерки. Мамулька корпит над своей диссертацией. На работе на восьмое марта ей подарили книжки и написали стихи, что-то вроде: вес фолианта больше веса диссертанта.
  Пирушка по поводу родительского дня рождения была двадцать пятого марта. Гостей было много, но жратвы еще больше. Мы потом три дня доедали. Папке подарили шарф, дипломат и перчатки, а мамке тетя Ира материи на юбку, а тетя Нина на платье. Вообще подарки очень хорошие.
  Жалко только, что перчатки папе малы оказались. А от дипломата он отказался, и дипломат перепал мне.
  Я тут занялась лепкой из пластилина и покрываю изделия лаком. Выходит очень недурно.
  Я связала себе шапку. Всем нравится. А как твое здоровье? Куда ходишь? Что делаешь?
  Извини, что долго не отвечала. Ты же знаешь, как я не люблю писать. Но ты пиши обязательно. Я очень люблю твои письма: они такие добрые, немного грустные, но всё-таки жизнерадостные и веселые.
  В июне месяце я еду в ЛТО (лагерь трудового отдыха), туда все семиклассники едут в обязательном порядке. Поэтому я приехать не смогу. Но, может быть, приеду в июле. Как мама - еще не решено. Посылают нас в колхоз, три км от Коломны.
  А каникулы я провожу хорошо. Завтра поеду в театр, в ЦДСА на пьесу "Стрелы Робин Гуда", а 31 в МГУ, там будут читать и объяснять вопросы зоологической олимпиады, на которую я, правда, не попала, но мне очень хотелось в ней участвовать. А не попала я потому, что встреча тех, кто ехал на олимпиаду, была назначена на семь часов утра на ст. Долгопрудной. А учительница с пацанами - опоздали. А мы устали ждать, замерзли и уехали домой на автобусе.
  А в школе у нас зоологическая викторина. Очень интересные вопросы.
  Как поживает моя прабабушка?
  Передай ей привет.
  Пиши обязательно.
  Шлю привет, горячий, как сковородка.
  Обнимаю, целую, Катя.
  
  Здравствуй, Катенька!
  Получила твое письмо, очень обрадовалась и ... огорчилась. Конечно, неплохо приобщаться к труду, но в твоем возрасте эти тр. лагеря не оправдали себя. Была я там как-то в тр. л. в Воскресенском р-не: вода сырая, не водопроводная, холодно. Отсюда всякие болезни. Да хорошо бы дизентерия, а то и желтуха. Это такая скверная вещь, заиметь больную печень не на один год. Я не пугаю, я говорю, что знаю. Я знаю, что ты малость неряшка, руки едва моешь и воду любишь сырую, а это в деревне опасно. А я так ждала вас всех в июне. Теперь, конечно, вы приедете в июле. Не бросит же мать тебя одну под Коломной. Она могла бы пойти в школу и сказать, что у нее отпуск в июне, но она пойдет?
  У нее умная головка, может, что и придумает. Сережа, например, мог и не обвариться, если бы не кипяток. А я говорила твоей маме (совершенно не помню, чтобы говорила), что для ингаляции вовсе не нужно кипяток, и достаточно и 60 градусов. Об этом говорили и по телевизору, (и даже 40) Иногда полезно слушать передачу "здоровье".
  Ну да что теперь. После драки кулаками не машут.
  Я никуда не хожу. В светлые промежутки только за хлебом насущным. Слава аллаху, (почему аллаху? Не иначе, азербайджанцы торговали) нынче картошка через дорогу. Со страхом жду, что скоро кончится. В мае будет туго. А в июне уже будет молодая. Я написала твоей маме списочек в 7 штук. Пусть пошлет.
  Катуни! А может, приедешь, не исключат же тебя. Может, Симонова (наш участковый педиатр) поможет. Ну, я не знаю, как дотяну. На тебя одна надежда была, как на помощницу. Маме спасибо и тебе за милые письма со сковородкой в конце. Помогай маме, пожалуйста, ей трудно, а ты уже большая.
  Как твоя долговязая Наташа, в которую все влюблены!! Она такая разбитная девица. А ты, твой стиль более тонкий, как и твой носик. Ну, пиши, Катуня. Я жду всегда наших писем, как-то вроде легче. С приветом всем.
  Целую тебя в носик, твоя ба.
  
  Катин класс послали в трудовой лагерь под Коломной.
  Катя к тому времени оправилась от преследовавших её в детстве болезней, и мы с Алешкой проявили слабину, сдались перед мнимой необходимостью и отпустили Катеринку в эту сомнительную поездку, заведомо зная, что условия жизни и быта будут на уровне тридцатых годов. И не ошиблись. Детей посели в школе, а можно себе представить, как школа приспособлена для проживания: туалет в конце коридора мужской и женский, холодная вода, помыться негде, сомнительная еда и тяжелая работа.
  Мы уступили понятиям: как все, так и наша дочь. Коммунистическое воспитание довлело над нами, пока довлело.
  
  Привет, ба!
  Ну, сначала об ЛТО. У одной девочки из параллельного класса мама ходила в ГОРОНО и спрашивала, что будет, если туда не поедешь. Ей сказали, что ничего. Но у нас в школе все немного стукнутые и могут не перевести, хотя на самом деле они не имеют права, оставляют за плохую учебу и прогулы, а меня ни в чем таком нельзя упрекнуть. Всё же я поеду, а если будет плохо, то вернуться всегда можно.
  Учусь я нормально, только по химии тройки хватаю, уже две, но ничего, я исправлю.
  В Батуми, как мы планируем, мама с Сережей приедут во второй половине июня, а когда я вернусь из лагеря в конце июня то приеду сама.Ты не волнуйся, я уже большая и смогу доехать одна. Да, кстати, мне на восьмое марта папа с мамой подарили бадминтон. Я очень рада. У нас теперь светло, темнеет только в девять, и я много гуляю, большой компанией.
  Дальше идет перечисление всех детей, с которыми Катя гуляет, я это опущу.
  Из всей этой компании ты не знаешь только троих, а остальных видела. А Эдик, это мальчик, которого ты приняла за девочку.
  Мы с Наташкой и Светкой хотели поступить на работу, на почту, но потом подумали, что через полтора месяца придется увольняться, и не пошли, а пойдем в сентябре, обязательно.
  Наташку вначале мама не пускала, а потом согласилась.
  Я сшила себе платье, сарафан, блузку и принялась еще за одно платье, а еще я раскроила себе блузку, но у меня не выходят рукава, потому, что плохая выкройка.
  Сегодня мы с папой купили шахматные часы. Сережка буквально визжит от счастья. Папка и мамка тоже близки к этому. (Ирония не случайна, Катя единственная в семье не увлекается шахматами.)
  У моего велосипеда испортилась камера, столько дыр, что уже нельзя заклеить, а новых нигде нет, поэтому я на велосипеде не катаюсь, а хочется, очень хочется. Да еще к моему велосипеду нужен новый руль.
  Бабушка еще живет у нас, но ей всё надоело и она собралась уезжать. А как ты живешь? Как твое здоровье? Как ты совершаешь вылазки в магазины?
  Как поживает тетя Агнесса, часто ли навещает тебя, да и навещает ли тебя вообще кто-нибудь? Пиши обо всём подробно.
  Да, вот еще, себе на день рождения я заказала родителям хорошие духи. А чего бы ты хотела получить в подарок на день рождения, ведь он не за горами?
  А как поживает моя прабабушка? А серый, ушастый и лохматый?
  Пиши и об этом. Целую, Катя.
  
  Следующие Катины письма отправлены прямо из лагеря.
  
  Здравствуйте товарищи близкие родственники!
  В лагерь мы приехали около пяти часов, а на остановке перед этим нас продержали три часа.
  Работаем мы с 9 часов до часу дня. Мы выдергиваем капустную рассаду и укладываем в ящики. Норма за четыре часа - 9 ящиков. (ящики как те, в которых привозят в магазин яблоки). Норму, если постараться, можно выполнить. Вместо обещанных домиков нас поместили в школе. Горячей воды нет. В палате нас 18 человек. Девчонки из нашего класса и из 7 "Д". Девчонки хорошие. Кормят нас не ахти как. Подъем в 7 утра, отбой в 10 вечера. Первой ночью мы бесились до 2-х часов, Антип орал, учителя бесновались. На следующую ночь мы тоже бесились, пришли пацаны, болтали
  Мальчишки сказали, что пацанов из "В" выгнали на улицу. Мы посмотрели в окно и увидели, что их действительно выгнали в трусах и майках. Утром мы не вышли на зарядку и нам обещали дать отбой в 9 часов. Кормят очень плохо. Сегодня, например, был обед гороховый суп, курица с макаронами и кисель. Про гороховый суп и говорить нечего, по выражению Угаровой это - музыкальный суп. Макароны я не люблю, да они, в добавок, были холодные. Курица не паленая, то и дело попадались перья, в кисель для цвета положили свеклы.
  Но, в общем, жить можно.
  Пишите. Приезжайте. Мой адрес на конверте.
  Катька.
  
  Второе письмо было спокойнее.
  
  Привет товарищи предки!
  Кормить нас начали получше, и вообще жизнь потихоньку налаживается.
  Сегодня ездили на посадку капусты. На работе устаем, но вечером все дружно бежим на дискач или в кино. Сегодня многим нашим девчонкам прислали посылки. Я прочитала Стивенсона "Черная стрела". Вообще-то интересно, но, по моему, эта книга одна из тех, на почве которых помешался Дон Кихот, несмотря на то, что эта книга была написана в 18 веке.
  Мне нужно кое-что из вещей: платья, босоножки. Еще обязательно постарайтесь купить вьетнамки и перчатки резиновые (эти вещи мне очень нужны). Привезите апельсинов, помидорчиков и чего-нибудь мучного и сладкого. Пишите, приезжайте. Катя.
  P.S. Доехать до меня можно так: до Голутвина и на автобусе до ост. Парфеново, найти белую школу.
  
  И письмо бабушке:
  Здравствуй, буленька!
  Ты очень долго не писала, и мы начали волноваться. Я очень огорчилась, когда узнала, что ты лежала так долго в больнице. Я решила тебе написать, но раньше мне не удавалось. Я, несмотря на твои уговоры, всё же поехала в ЛТО, и из-за сборов не могла написать. Напиши, пожалуйста, как ты живешь, я жду с нетерпением.
  А теперь я расскажу тебе о своей жизни. Перед отъездом Алексей Иванович (наш учитель физики и начальник трудового лагеря, его мы зовем Антип) (От фамилии Антипов), обещал нам отдельные, деревянные, отапливаемые домики для шести человек, душевые (правда, без горячей воды), каждый день парное молоко и всякое такое разное.
  Мы ему поверили и первого июня двадцать человек из нашего класса (без освобожденных) и еще около 100 человек из параллельных классов пришли на сборный пункт. Для нас были заказаны три экспресса, и конечно (у нас ничего не бывает без происшествий) пришли только два и мы в течение трех часов вместе с многочисленными сумками и чемоданами ждали третьего автобуса.
  В нашем автобусе должны были ехать два класса, наш и "Д", в автобусе было сломано багажное отделение, и большую его часть заняли чемоданы. Была ужасная давка, и многие пацаны сидели в проходе. Наконец, кого-то угораздило вызвать грузовик, и чемоданы загрузили в него. Стало посвободнее, и мы отъехали. Дорогу водитель знал плохо, и мы немного заплутались. Итак, сбор был назначен на половину девятого, а к пяти вечера мы приехали на место.
  Вместо обещанных домиков нас поместили в школе, школа старая, потолки высокие, комнаты огромные, нас здесь восемнадцать человек в большой комнате - шумно, весело и тесно, негде яблоку упасть. Как сказала наша медсестра "плюнуть негде". Горячей воды нет. В туалете вода ледяная. В столовой посуду моют холодной водой - грязь-жуть. Кормят плохо. Суп и каша не соленые, в кисель для цвета добавляют свеклу. В общем, пища урковая.
  Работаем мы два дня на сборке рассады капусты. А сегодня поставили на уборку редиски. Капусту надо было собрать 9 ящиков на человека, а редиски надо связать 250 пучков по 11 редисок. Работаем по 4 часа в день с 9 и до часу. Подъем у нас в половине седьмого, а отбой в десять. Но засыпаем мы около двух часов и учителя ужасно устают, успокаивая нас. Антип тут совсем с ума сошел, мальчишки из "В" класса бесились, и он заставил их бежать 3 км. А мы утром не вышли на зарядку и нас уложили спать в девять часов. Но есть и хорошие стороны: вокруг школы прекрасный сад (три деревца), душ (холодный), но жизнь всё-таки хорошая. С одной стороны деревня, а с другой кладбище. Гуляем по кладбищу и подыскиваем себе местечко. Бледные, как смерти. Сюда мне не пиши, я сбегу.
  С трудовым приветом.
  Не расстраивайся, я в письме половину приврала.
  Катенька, нучка Нюнягина.
  
  Получив приведенное выше письмо, где ужасы быта описаны в более мрачных тонах, чем в письмах к нам, мама, над которой никогда не довлело никакого коллективного сознания, и для которой члены семьи были существа, которых надо было оберегать, а остальное человечество могло поступать, как ему заблагорассудится, немедленно начала действовать. Послала в лагерь телеграмму что она больна и нуждается в уходе, а дочь работает и вся надежда на внучку (этого в телеграмме не было, но подразумевалось). А тут как раз и Алешка поехал навестить дочку, и тут же и забрал её, но не со скандалом, а сами отдали, нужно было ухаживать за бабушкой.
  Как раз сегодня, когда я пишу эти строки, Алексей перебирал старые фотографии и нашел среди них желтую полоску бумаги этой исторической телеграммы:
  
  "Московская обл Коломенский район Парфентьево школа Криминской Кате=
  Лежала в больнице нуждаюсь твоей помощи приезжай с Зоей целую= бабушкаќ"
  
  Спустя года два, Катеринка расписывала их трудовые будни:
  - Как вспомню как Машка Сысорова (Маша, та самая, которая побила Катю в третьем классе на почве дружеской ревности, не выросла и была маленькой девочкой, как пятиклассница в свои 14 лет) тащит тяжеленный ящик с рассадой, а Антип стоит рядом и только покрикивает, так и хочется ему в морду дать, до сих пор хочется.
  Ну, и что ждать от юношей в нашей стране, если взрослый мужчина, педагог, как надсмотрщик наблюдает, споро ли девчонка таскает ящики. Спасибо, хлыста нет. При этом он себя уважает, ведь всё здоровье и силы отдает этим лагерям, пропади они пропадом!
  
  После дочерних подвигов на сельскохозяйственной ниве мне ничего не оставалось, как прихватить с собой в Батуми не только сына, но и дочечку, что я и сделала, хотя клялась себе, что с двумя не поеду, очень они меня донимали, не отдых получался, а хождение по мукам.
  Помимо отдыха, мой приезд в Батуми имел и еще одну цель: мы организовывали с Ксанкой Тотибадзе грядущую на будущий год встречу с одноклассниками. В 1985 году исполнялось двадцать лет со дня окончания школы.
  За год до этого Ксана нашла меня в Долгопрдном.
  Дело было весной, в воскресение, я готовилась к аспирантскому докладу и срочно писала плакаты, разложив ватман на столе, потом спохватилась, что жрать нечего, и помчалась по магазинам.
  Вышла, стою и думаю, идти в булочную или нет, не хочется в очереди стоять, как вдруг из-за угла показывается Катеринка, а рядом с ней высокая красивая женщина, мне незнакомая.
  Вдруг женщина распахивает руки и кричит:
  - Зоя, ты меня не узнаешь?
  И этот странно знакомый голос вызывает движение памяти, накатывает волна, секунда, и незнакомая женщина оказывается моей одноклассницей, Оксаной Тотибадзе, а теперь Комляковой.
  Летом 1982 года мы с Маринкой, с которой много времени проводили вместе с той поры как встретились на переговорной, так вот, мы с Маринкой зашли к родителям Оксаны, которые жили рядом с Мариниными родителями, оставили мой адрес, и вот теперь Оксана нашла меня.
  Помню, мне было стыдно, приехала подруга, а у меня не было нормального обеда, всё из-за моих аспирантских забот.
  Но мы тогда хорошо посидели, рассказывали друг дружке свою жизнь за последние двадцать лет. Оксана год как вернулась с Камчатки, куда ездила с семьей на заработки по контракту на три года.
  - Там морковка за фрукт идет, дети яблок не видят. Поехали за длинным рублем, а вернулись с длинной шеей, - подвела Ксана итог своего пребывания в краях отдаленных.
  Приехала она с сыном, Димкой, на год старше Сережки.
  Оксана увлекалась йогой, не ела мяса, держала бессолевую диету, и когда я стала выделывать селедку для стола, Димка округлил свои большие светло-карие глаза:
  - Разве селедку можно есть? Селедку есть нельзя!
  - Молчи, Дима, молчи, - рассердилась Оксана.
  Я, сначала опешившая, подумавшая, что мальчик бракует не селедку вообще, а именно мою селедку, поняв, в чем дело, принялась смеяться.
  Тогда же мы обсудили время нашего приезда в Батуми, чтобы вместе провести отпуск и за одно разыскать наших одноклассников и оповестить их об намеченной встрече.
  И сейчас мы с Оксаной, прополоскавшись утром в море, днем занимались делами, ходили по городу, встречались с учителями, находили одноклассников местных и приехавших.
  Наши сыновья обычно были при нас.
  Димка был на год старше Сережки, на голову выше и много сильнее, подросток с взрослым разворотом в плечах. Он занимался спортом, кажется дзюдо, а может быть карате, не знаю, знаю только, что приемами он владел. Сережка, которому было десять, выглядел как комар со своими тоненькими ручками и ножками, что не мешало ему всё время задираться и лезть к Димке, пытаться сбить его с ног своей ногой-палкой. Он пугал, но не Димку, а меня. Я чувствовала, что Диме страшно надоедали наскоки Сережки, и я боялась, а вдруг Димка не рассчитает, резко схватит его за ногу и Сережка хлобыстнется с размаху головой об асфальт.
  Ксана боялась того же и постоянно предупреждала:
  - Дима, осторожней, Дима, соизмеряй силу.
  Димка был мальчик не злой, и просто забавлялся с Серегой, легко отмахиваясь от него, как от мухи, но нас необходимость быть настороже, утомляла. А Катеньку во время этих походов я не помню. Может быть, она просто шла рядом с нами, а, может быть, вообще отсутствовала. Кате было 14 лет, и она снисходительно не вмешивалась в это свалку мальчишек.
  Зато в походах на рынок я помню Катюшку очень хорошо.
  Жарко, послеобеденное время, вечерний базар, цены ниже. Утром мы были на море, а сейчас мы вдвоем с Катей бредем по рынку. Прошлый мой приезд в Батуми два года назад я ходила одна, но сейчас мне трудно носить тяжести и Катенька ходит со мной в качестве носильщика.
  Одета она в голубой сарафан из марлевки, собственного производства, юбка из двух оборок, а верх на тоненьких бретельках. Дочка идет, задрав носик кверху, своим видом заранее говоря всем, кто бы захотел познакомиться:
  - И не мечтайте!
  Я иду быстро, лавируя между ящиками с помидорами и мешками с картошкой в узком проходе между стеной рынка и соседними домами, где бойко торгуют крестьяне, не попавшие на рынок. Дочь отстала. Обернувшись, я вижу молодого парня-продавца с персиком в руках перед весами, напротив него женщину, которая надеется эти персики получить, и идущую мимо них Катю. Парень открыл рот и замер, наблюдая за ней взглядом, забывая положить плод на весы и поворачивая голову по мере того, как Катя удалялась, потом он сделал несколько шагов за ней, споткнулся и остановился, напоролся на мой отодвигающий взгляд. В спину ему гортанно кричала рассерженная невниманием женщина с раскрытой авоськой. Но персики парня совсем не интересовали. Я дождалась дочку и пропустила её вперед, чтобы всё время была на виду, знаю я наши южные нравы.
  И еще всплывает
  Утро ясного солнечного дня. Мы в гурьбой идем на море, с нами помимо Оксаны и Димы четырехлетняя девочка, племянница Ксаны, у которой врожденное косолапие, и она ходит довольно плохо для ребенка её возраста.
  Дети обогнали нас, стоят на краю тротуара, на самом бордюре и Димка и Сережа держат девчушку за ручки. Стоят они на таком месте, где дорога делает поворот, светофора нет, машины разгоняются на обширном пространстве площади слева от поворота и идут на большой скорости. В Батуми водят, в основном, плохо, ленятся учиться, покупают водительские права.
  Я смотрю на группу детей, и приятная расслабленность, вызванная ясным южным утром, заменяется чувством тревоги: слишком близко хрупкие фигурки детей к несущимся железным машинам. Дети вертят головами и ждут паузу в движении, чтобы перескочить улицу
  Я непроизвольно думаю:
  - Если что, то мальчишки сумеют, возможно, отскочить, а вот девочка...
  Мысль свою я даже додумать не успела, как раздался визг тормозов, и на тротуар в метрах десяти от группы детей вылетела белая Волга, проскочила между пальмами и замерла.
  По моей похолодевшей спине забегали мурашки. Я ужаснулась стремительной материализации случайной мысли.
  Из машины выполз немолодой водитель, зеленый от потрясения, оглянулся, увидел нас, подошел, и стал, как свидетелям, объяснять, что с ним произошло, после перенесенного стресса ему нужно было выговориться:
  Перед ним резко затормозила машина, и он нажал на тормоза. Серой тенью мелькнула выскочившая из-под колес первой машины кошка, и он очутился на тротуаре, на пустом на его и наше счастье тротуаре. Кошка благополучно пересекла оставшуюся часть дороги и скрылась в подворотне.
  
  Маринка Игитханян родилась в июле, и я попадала на её день рождения несколько раз за те годы моих частых наездов в родной южный город, и эти празднования, как часто бывает, наложились одно на другое, и сейчас всплывают единой картинкой.
  Мы сидим в саду у Киры, младшей сестры Маринки. Сидим за длинным столом прямо под айвой, с другого конца над столом свисает зеленый еще виноград, обычный виноград Батуми - Изабелла.
  Сидим давно, и стремительно, без всяких сумерек, как это бывает только на юге, упала на нас душная и влажная ночь. Тепло, воздух наполнен пряными ароматами, различать которые я не в состоянии, только вдыхать.
  Ощущение сытости и легкого опьянения.
  Липкая прохлада ночи, ползущая по ногам и по голым рукам не вызывает озноба, а только приятно охлаждает. Зажгли лампы, слабо освещающие накрытый стол.
  Под лампой большой арбуз.
  Дядя Оганес, Маринкин отец, который как будто бы и не изменился с наших школьных времен, только слегка поседел, стоит над арбузом с большим ножом. Сейчас начнется священнодействие - разрезание огромного арбуза на ломти. Все замерли в тревоге, не дышат, вдруг арбуз окажется незрелым и не оправдает надежд.
  Нож медленно, круговым движением сносит попку арбуза. Срез розовеет, он не глубокий и понять спелость арбуза еще невозможно. Дядя Оганес переворачивает арбуз и ставит его на плоскость среза, потом медленно и аккуратно начинает рассекать толщу плода параллельно его темно-зеленым полосам. Один разрез, другой. Нож в правой руке наносит арбузу рану за раной, а левая рука удерживает куски вместе до тех пор, пока круг не завершен и весь арбуз не нарезан.
  Наступает торжественный момент. Левая рука предоставляет свободу ломтям, и арбуз мгновенно распадается на десяток больших кровоточащих ломтей. Радостный выдох проносится над столом. Старый армянин не ошибается, выбранный им арбуз всем арбузам арбуз.
  И вот мы в темноте ночи, обливаясь соком, едим этот восхитительный дар юга.
  А ночью я сижу на балконе, задыхаясь от сладкого запаха цветущей магнолии напротив дома, мне, как всегда, плохо от выпитого и съеденного, и в который раз я даю себе слово, что не поддамся и ничего не буду есть за праздничным столом, только арбуз, и всё!
  Я выпила таблетки, сердечные капли, меня трясет озноб, и я жду, когда меня или вырвет, или всё же просто отпустит, прекратится удушающая тошнота и озноб, станет легко, и я лягу спать.
  Все домашние спят, кроме сынишки. Он встревожен, беспокоится, и не спит вместе со мной.
  - Сережа спи, ничего со мной не случится, это мой обычный желудочный приступ, - уговариваю я сына, но мальчик сидит рядом со мной на пороге балкона и ждет, придремывая, когда я смогу лечь. И хотя во время приступов мне легче одной, меня очень трогает забота моего младшенького, такая непривычная, такая приятная.
  Но этот вечер приятное исключение. Из-за обострившегося геморроя, сопровождающегося постоянным кровотечением, я ела одну свеклу и кефир, и те выходили из меня с болью, которая длилась иногда всю ночь.
  Марина, мамина соседка снизу, советовала мне оперироваться, она сама сделала это и очень радовалась, что решилась, у нее прекратились всякие боли.
  Сережино письмо отцу
  Здравствуй, дорогой папочка! Мы купили билеты на 16 число. То есть не мы, а мама с Катей. Летим 976 рейсом. Я отравился слоенным хачапури. Я не ел целые сутки, потом стал потихоньку есть. Отравился я позавчера, второго июня. Уже ем абрикосы и чищеные яблоки, каши рисовую и манную, бульон.
  Во дворе мне не скучно, подружился с Вовой. Он перешел в пятый класс. Я научился плавать чуть-чуть, высовывая голову из воды. Привет от мамы и меня и всех, всех, всех.
  Встречай нас. Сережа.
  
  Я вернувшись из Батуми, и промучившись еще две недели, легла в Долгопрудненский стационар. Вечером пришла с направлением, а утром меня разбудил хирург.
  - Это кто тут на операцию геморроя? - с порога закричал он низким голосом с украинским акцентом. Я втянула голову в плечи и тихо сползла с кровати.
  - Вот эта по поводу геморроя?
  Немолодой, но всё еще красивый, высокий и энергичный врач критически оглядел меня с верху до низу.
  - Ну, нынче и молодежь пошла,
  Не так уж намного он был меня старше, по виду так лет на десять, но исхудавшая, в халате я выглядела значительно моложе своих лет.
  Осмотр был очень болезненным, я закричала, и врач решил:
  - Пошлем тебя на Львовскую, в проктологический центр. Они специализируются на таких болячках, у них инструменты есть для осмотра, всё под рукой, пусть там тебя оперируют.
  Я испугалась, что у меня что-то очень плохое и заплакала от страха.
  - Да ничего у тебя нет, просто там тебе будет удобнее, здесь у нас постоянные срочные операции, а там всё запланировано, тихо и спокойно, и они доки в этом деле.
  Алешка и Сережка гостили на Урале, и на Львовскую меня сопровождала Катя.
  Станция Львовская находилась где-то примерно в часе езды на электричке по Курской дороге. Я не ездила в этом направлении со студенческих времен, когда часто моталась в Серпухов и дальше, в Пущино.
  Я не знала, положат меня сразу или нет, и на всякий случай взяла с собой одежду и еду, ту еду, которую я тогда употребляла - вареную свеклу и пакет кефира. Тогда уже кефир был не в бутылках, а в голубых треугольных пакетах.
  Я положила кефир в сумку с вещами, и лопнул этот пакет, а лежал он сверху, и вся одежонка, пижама и свитер, вся оказалась в мерзкой и скользкой белой массе.
  По хорошему, следовало бы размахнуться и выбросить сумку в окошко электрички, благо, было лето и окна открыты, но кто мог себе такое позволить, и я вынимала плавающие в кефире вещички и пыталась вытереть их носовым платком или просто выжать. Почему-то при этом я вспоминала роман, где героиня в растрепанных чувствах сбежала от мужа, сидела на вокзале вместе с маленьким сыном, и пьяный наблевал ей в сумочку. Она затряслась от отвращения и вернулась домой, надо ведь было что-то с этим делать. Роман американский и назывался он "Обед в ресторане тоска по дому". Хороший роман, хоть и со счастливым концом.
  А сейчас я хлюпалась в кефире, и мне очень хотелось вернуться, но я не отступила. Вылила, сколько смогла, кефира в проходе между вагонами, покидала скрученные липкие вещи обратно в сумку и вернулась в вагон, где меня ждала Катя.
  Мы добрались до Москвы, потом до Курского и дальше, уже ближе к часу дня, доехали до Львовской.
  Во второй сумке была вареная свекла в полиэтиленовом пакете. Катя была в моей светло-серой юбки из шерсти с лавсаном, от того самого костюма, который мне сшила мама в десятом классе двадцать лет назад, в 64-ом году.
  Когда мы поднялись с мест на Львовской, то по светлому Катиному подолу поползло большое бордовое пятно. Мы замерли, уставившись на это пятно. Мало нам кефира, теперь еще и свекла.
  Утром было прохладно, и Катенька накинула на себя свитерок, синий, доставшийся ей от Нины Макшановой. Решительно сдернула Катя свитер через голову, перевернула юбку задом наперед, и привязала по талии свитер, спустив его на попу и завязав спереди узлом, так тогда носила свитера молодежь, обвяжется им и ходит, когда жарко, и руки свободные.
  И мы продолжили путь.
  Все эти кошмарные происшествия, безусловно, не случайны, когда болеешь, плохо соображаешь, вот на тебя и начинают валиться всякие мелкие бытовые пакости, как довесок к более крупным неприятностям.
  В поликлинике очередь к проктологу, была, как всегда, не дождешься конца. Отсидели мы с Катей уйму времени, часа четыре, еще и поесть-то толком было нечего, кефир протек, и свеклу мы с досады выбросили. Остались только две булочки. Пришлось идти на местный рынок. Был конец август урожайного яблочного года Подмосковья, и на рынке продавали огромные яблоки - белый налив, каждое по полкило. Мы их купили и наелись и булочки съели, и дождались приема.
  Врач только дотронулся до моей задницы, и сразу сказал:
  - Застарелая трещина. Поможет только операция. Мы поставим Вас на очередь, приходите в сентябре.
  - Доктор, я умру до сентября, у меня боли последние месяцы просто невыносимые.
  И доктор предложил приехать на следующей неделе.
  И мы потащились в Долгопрудный, три часа обратно.
  Дома нас ждало письмо.
  Письмо Алешки и Сережки с Урала.
  
  Здравствуй дорогая мама! Доехали мы хорошо, в поезде была невыносимая жара, кондиционер не работал. Поезд был хороший. Везде торелочки (правописание я сохранила), чашечки, салфеточки, коврики. Первый день был хороший, а второй плохой, дождливый. Во второй день была скукота. Сережа.
  Действительно, сегодня уже третий день, как мы в Долгой деревне. Погода в воскресение была чудесной. После завтрака Женя (Гришко, дв. брат Алешки) нас на озеро. Мы купались, вода теплая. Мы накатались на машине, побывали на покосе, немного покосили и пособирали земляники. Потом заехали в сад, наелись гороху, малины, земляники, смородины.
  На обратном пути на проселочной дороге согнали тетерку. Она залетела в ближайший куст. Я кинулся с фотоаппаратом заснять её, но она так запряталась, что мы больше её не видели. Вечером мы с Женей перебрали велосипед и теперь Сережке раздолье. Иногда мы катаемся на нем и вдвоем. (Интересно мне, кто кого катал?)
  Вчера с самого утра шел дождь, и мы целый день просидели дома. Сегодня утро, дождь моросит чуть-чуть и мы надеемся вырваться. Детей дома нет. Двое младших в Кыну, а старший Алешка - человек занятой - у него практика на заводе, девушка и магнитофон.
  Валя (жена Жени) в больнице с воспалением легких. А на субботу и воскресение она сбегала оттуда.
  До свидания ваш Алексей.24.07.84 г.
  
  И еще одно письмо, попозже.
  Здравствуй дорогая мама! Мы выехали из Долгодеревенского и поехали через Свердловск.
  На этих двух строчках запал моего десятилетнего сына закончился и письмо продолжил Алексей.
  Сегодня нашему сыну исполняется 10 лет. Может он покапризничать? По его мнению, может.
  А из Долгодеревенского мы выехали неделю назад. Погода была чудесная, светило солнце, дорога сухая и гладкая. Пейзаж менялся по мере продвижения на север.
  Поля с березовыми перелесками, среди которых просвечивали озера и пруды сменились сосновыми лесами.
  На подъезде к Свердловску идет строительство дороги и вот там-то и лопнуло заднее колесо. Женя быстренько его заменил. Да и спешить было необходимо, поскольку мы остановились посреди дороги. Слева и справа неслись автомобили, нещадно пыля. За этой пылью не видно было даже леса по краям дороги. Свердловск мы проехали краем и направились к г. Первоуральску.
  Перед городом сделали привал у ключика, пообедали. А мы с Сережей поднялись на перевал и сфотографировались у обелиска Европа-Азия.
  После Первоуральска сосновый лес смешался с еловым. К пяти часам мы приехали в Новоуткинск. Пообедали все у Саши (второй брат Гришко) вечером я отвез Женю и Валю на станцию. Они поехали в Кын за детьми. В тот же день вечером начался дождь, который шел сутки. Сережи (один сын Саши, второй наш) сидели весь день дома и играли.
  В воскресение мы с Сашей работали у него в саду, делали яму. Умаялся я изрядно. Наш Сережка катался в один день на двух мотоциклах. В понедельник мы отправились в Кын. После завтрака, а потом еще в течение двух дней ходили за грибами. После обеда мы обычно отдыхали и паслись в огороде. У Сережи была еще одна игрушка - котенок.
  Вчера мы приехали в Лысьву. Прошлись по городу, купили Сереже подарок ко дню рождения, а также ему ботинки и мне кроссовки.
  Сегодня с утра сходили в баню, а теперь пируем. Выпили уже полбутылки мандаринового напитка и пьем второй литр бабушкиного компота.
  Собираемся гулять по городу. Погода не жаркая. Облачность переменная.
  До свидания, целуем вас обеих с Катей. Ваши Алексей и Сергей. И бабушка Люба. 3.08.84 г.
  
  Через неделю Катенька проводила меня до больницы. Мы тащились вместе с тазом, который был необходим для послеоперационных процедур. Дочка вернулась домой одна.
  Время было четверг, а в субботу утром приезжали Алешка с Сережкой из Лысьвы, и Катеньке оставалось прожить одной один день и две ночи.
  В больнице я встретила Люду Фиалковскую, с которой вместе когда-то жила в общаге в Пущино. Она была после операции и очень меня подбадривала. Первую ночь я провела в коридоре, а потом меня уложили к ней в палату.
  В воскресение ко мне приехало всё мое семейство, отдохнувший загорелый муж и сын, и дочка.
  Этот вечер был накануне операции, в понедельник меня должны были резать, я боялась предстоящего и была рассеяна.
  Чуткий сынок заметил это и всё повторял мне:
  - Ну что ты мама, ты же не умрешь, у тебя операция несложная.
  И мне казалось, это он себя уговаривал, что всё будет в порядке, не остается он без матери, а не меня успокаивал.
  Я, во всяком случае, не помню никакого страха смерти, просто ожидания боли и мучений всяких.
  Когда мне приходилось идти на мероприятие, требующее затрат моральных и нервных сил, я всегда себе при этом говорила: "не на операцию иду и после буду точно такая же как и до, с такими руками и ногами". А вот сейчас и непонятно было, какая я буду.
  Наутро женщины, товарки по палате, пытались развлечь меня разговорами, но я смотрела в потолок и молчала.
  Около двенадцати мне сделали укол транквилизатора или еще чего-то, дрожь страха прекратилась, и я, как автомат, послушно делала то, что мне говорили. Голоса мед сестер доносились как сквозь вату, и слова осознавались не сразу, а через несколько секунд после их звучания.
  Операция длилась минут 15. Слышно было, как хирург щелкал ножницами. К концу операции мне стало нехорошо, я заметалась, мне пощупали пульс, и как сквозь вату я слышала, что всё в порядке, нужно потерпеть.
  Потом попросили встать и перейти на каталку.
  "И как я встану, когда я сплю?" думала я, но послушно шевелила ногами, переваливалась со стола на каталку, потом на кровать, на которой до конца дня в полудреме металась, было не столько больно, сколько как-то страшно от того, что меня резали, и хотя всё закончилось, страх не проходил. Каждые три часа кололи обезболивающее, и снотворное, но меня эти уколы плохо брали, я не спала и не бодрствовала, а пребывала в промежуточном состоянии просыпания. Смутные тени мелькали возле кровати, на губах я чувствовала влагу. Я осознавала, что мне дают пососать ложечку с мокрой марлей, приготовленную заранее и стоящую на столе.
  Пить было нельзя, питье могло вызвать рвоту.
  Вечером я очнулась настолько, что смогла разговаривать, и опытные женщины сказали мне, что уколы меня плохо брали, большинство людей спокойно спят, а я нет, всё время билась.
  На другое утро была болезненная первая перевязка, а потом, всё, с той поры таких болей, какие я терпела почти пятнадцать лет, не стало.
  Потом у меня начался цистит, потом обострился гастрит от таблеток, которые я принимала от цистита, в общем, конец света.
  Меня навещали, было лето, теплый сентябрь, приезжали Иринка, Алешка, дети, коллеги Ольга и Рая, работавшие со мной в одной лаборатории. Все тащили мне еду в виде вареных овощей, а здешнюю еду я не могла есть.
  Несмотря на все перечисленные напасти, раны на мне заживали хорошо, и Анатолий Иванович, наш врач, решил меня выписать в срок, как положено, чтобы я дома ела, что привыкла.
  Хирурги больницы были умелые, кругом всё мыли и стерилизовали, но такую пропасть тараканов, как там, я не видела никогда в жизни. Всюду лезли эти тараканы, бегали, шуршали по тумбочке ночью. Однажды я отвернула край матраса и там, по внутренней стороне бегали толпы тараканов, просто кишели. Я лежала и старалась, как могла, не думать об этих насекомых, делящих со мной ложе.
  Воду горячую отключили, а у нас после операции два раза в день происходило промывание ран марганцовкой, и воду грели в титане. А кормили плохо, еще манку можно было есть, а недоваренная пшенная каша была для меня просто смертельной.
  В общем, я голодала и худела.
  В палате храпели, не просто одна женщина храпела, нет, храпели с разной силой все, просто какой-то хор имени Пятницкого, и я, когда мне стало получше, но нервы устали от недоедания, совсем не могла спать в палате и, забрав белье, почивала в коридоре на мягком диване.
  Но дни я проводила в палате, сдружались с товарищами по несчастью, и мы много и дружно смеялись, рассказывали анекдоты и смешные случаи из жизни.
  Немолодая немногословная женщина, стоя между койками, рассказывала нам эту историю, серьезно, неулыбчиво живописала, а мы корчились на своих койках от смеха.
  "Все началось у меня с рожистого воспаления правой голени. Пришлось лечь в больницу, а там у меня случился приступ парапроктита (нечто вроде фурункула в прямой кишке).
  Две недели меня лечили от рожистого, потом от парапроктита, и уже время пребывания требовало показаться на ВКК. Я пришла на комиссию, хирург мне говорит:
  - Прошу вас, пройдите в соседнюю комнату и приготовьтесь.
  Я пришла, сняла колготки, трусы, оперлась руками о кушетку, повернулась к двери задом и стала ждать, когда придет доктор.
  Услышав его шаги и скрип двери, я, чтобы врач не потерял ни минуты, накинула подол на голову и, посильнее нагнувшись, приготовилась к осмотру.
  Но никто ко мне не подошел. Я обернулась и увидела, как хирург быстро скрывается за дверью. Я немного удивилась, опустила подол, чтобы снова его задрать, когда придет врач.
  Минуты через три в дверях показался хирург, смеющийся во всё горло.
  Оказывается, он посмотрел только начальный диагноз, рожистое воспаление правой голени и, входя, ожидал увидеть обнаженную ногу, а увидел женщину в полной боевой готовности с задранным подолом и позорно ретировался с поля боя.
  - Некогда им даже диагноз посмотреть,ќ - сердилась женщинаќ-рассказчица под наш дружный гогот.
  У нас была легкая операция, мы могли начинать есть на другой же день и через три дня ходить в туалет. А были больные после более тяжелых операций, которые должны были сидеть на строгой диете, только бульон и яйца, чтобы у них не было стула шесть дней. Напротив меня положили женщину, которой сделали эту сложную операцию, и она могла съедать только чашку бульона и два яйца в день. Женщина была молодая, не больше сорока лет и очень полная, вся покрытая округлыми складками жира. Говорила она мягким тянучим контральто.
  В отличие от нас, эти оперированные могли сидеть, и она садилась на кровати и мягко, напевно, с великой любовью говорила о еде. Ни до, ни после, никогда больше не приходилось мне слышать, чтобы так говорили о самых прозаических пищевых продуктах, о кефирчике, который так сладостно выпить весь, прямо из бутылки, можно добавить сахарочку, о творожке, блинчиках, котлетках, голубцах, маринованных помидорчиках, свежих огурчиках, гречневой кашке со свежими сливочками.
  Эти воспоминания успокаивали её, и после чашки бульона, выговорившись, она, убаюканная, укладывалась спать, а я лежала и думала, что если бы я так любила покушать, то не была бы такой тощей, несмотря на все болезни. Еду надо любить!
  Вспоминается еще смешной эпизод. Мужчинам, когда их оперировали, подвязывали их богатство, чтобы не мешалось, и давали конец бинта в руки. Полуспящий оперируемый держал конец бинта во время операции. Молодой мальчишка сидел в холле, ждал, когда его положат на стол, а немолодой, с проседью, мужчина ему рассказывал, что да как будет.
  - Да, ты смотри, не зазевайся, не выпускай бинт из рук, а то один тут выпустил, и врач ему нечаянно и отстриг яйца-то, так что терпи, держи крепко.
  Женщина из нашей палаты, которая подсмотрела эту сценку, смеясь, пересказывала её нам.
  - Видели бы вы, какие испуганные глаза были у мальчишки, он всему верил!
  
  Катино письмо маме.
  Привет, ба!
  Извини, что долго не писала: всё время было некогда. Ты просила писать на бумаге в линейку, так я поступила еще лучше и пишу на гладком листке.
  Маму уже прооперировали и она чувствует себя лучше. Наверное, числа десятого выпишут. Лежит она не в Долгопре: ввиду того, что у нее не простые шишки, а трещина, её направили в межрайонный проктологический центр на ст. Львовская по Курской дороге, не доезжая Серпухова. Доктор очень хороший - это мама поняла с первого осмотра. В общем, с ней уже всё в порядке.
  Скоро в школу - уж-жасно не хочется. Нам выдали учебники. Их оказалась целая гора, вместе с задачниками 16 книг, благо все не очень толстые и весят все вместе не более пяти кг. В художественной школе я буду учиться в 8 "Д", для этого понадобится целая гора всяких принадлежностей. Ездить буду на Окружную четыре раза в неделю. В четверг у нас будет "дерево", что такое, я и сама не знаю, но когда узнаю, непременно напишу.
  Живем мы здесь потихоньку втроем. Сережка ничего не делает и регулярно переворачивает всю квартиру - это просто наказание какое-то.
  Передавай привет прабабушке и всем, кого увидишь.
  Целую. Катя. 31.08.84 г.
  
  Три недели спустя после операции Алешка, наконец, меня забрал. Я была плохая, хуже, чем спустя неделю после операции, так подкосил меня цистит, но до электрички дошла, там лежала на сидении, ведь сидеть нам не рекомендовали, а стоять трудно.
  Большинство женщин через три недели были в хорошей форме, но я похудела до 41 кг и еле передвигала ноги.
  От Курского вокзала Алешка взял такси до Долгопрудной, я легла на заднее сидение.
  - В больницу бабу везешь? - спросил водитель Алешку.
  - Да, нет, из больницы.
  - Это называется подлечили?
  - Да её оперировали.
  - Да... больница не красит.
  Хорош у меня видок, людей пугаю, подумала я.
  Дома мне выдели отдельную Катину комнату, там я и лежала. А как они размещались, я не помню.
  Первую неделю Алешка готовил еду, варил индюшек. Тогда в продаже появились импортные индюшки, он их покупал и варил.
  - Пока Катя учиться не начала, я и горя не знал, - сказал он мне. Она готовила сама и очень вкусно, такие щи варила.
  Сережка как-то подошел, предложил сыграть в шахматы.
  - Я не могу, сынок, - ответила я, - я очень ослабла. А в шахматы надо думать, а сил-то нет.
  Сережка огорчился, но не из-за игры, а из-за моей слабости:
  - Ну, ничего, мама, ты выздоровеешь, и мы заживем по-прежнему.
  И еще я помню, что на закате солнца я испытывала странную необъяснимую тревогу, мне становилось страшно, но когда темнело совсем, это состояние проходило.
  Через неделю я весила свои предоперационные 45 кг, и встала к плите, а еще через неделю меня ВКК выписала на работу, слабую, как муху, несмотря на то, что Анатолий Иванович, мой врач, написал о моих обострениях и обещал, что мне дадут больше положенных после больницы двух недель. Но фиг вам. До сих пор помню эту бабу, председателя ВКК, которая сочла, что нечего мне валяться, пора и честь знать.
  Я и не спорила, только удивилась. Выглядела я такой замученной, что женщина в очереди к урологу пропустила меня вперед, причем сама предложила, я и не просила, а врач выписывает на работу. Даже шофер в такси понял, что я не работник, а врач нет, не поняла.
  Я взяла неиспользованные две недели отпуска и вышла на работу в октябре.
  Сережка пошел в третий класс во вторую смену. В час дня, накормив сына, я отправляла его в школу. Погода стола ясная, было тепло, 15-17 градусов, но возвращался Сережа на закате солнца, когда становилось прохладно, и я надевала на него куртку днем, чтобы вечером на обратном пути наш чахлый мальчишка не простыл.
  Сережка ушел в куртке. Пестрой куртке, доставшейся ему от Кати.
  Вечером он вернулся без куртки. Я это не заметила, но на другой день днем мы куртку не нашли.
  Пришлось надеть другую, серую, тоже бывшую Катину.
  Я проводила его в этой серой куртке в школу и попросила посмотреть, где там его пестрая:
  - Наверное, она у тебя в школе, раз я не могу её найти.
  - Нет, мама, - не соглашался со мной сын, - я без куртки вчера ходил в школу.
  Вечером всё повторилось, сын вернулся домой без верхней одежды.
  - Сережа, ты оставил свои куртки в школе, принеси их.
  - Нет, их нет.
  - Знаешь, мама, - вмешалась дочка, - я вчера видела в их раздевалке висит куртка, ну очень похожая на нашу.
  Я надела на сына пальто осеннее. Когда зимнее пальто стало ему узковато и рукава коротки, я вытащила ватин, отпорола зимний воротник, связала ему воротник и манжеты, и так получилась легкая осенняя куртка - пальто, которое Сережка почему-то невзлюбил и носить не хотел. Но тут оно одно осталось, и пришлось воспользоваться им.
  Вечером я смотрю в окошко, мой сын идет в синей форменке, раздетый!
  Несмотря на отсутствие сил и энергии, я накинула на себя пальто, выскочила прямо в домашних тапочках и поймала сына возле Шуваловского дома, он только что распрощался с товарищами и повернул к нашему подъезду.
  Я вырвала у него портфель, развернула на 180 градусов и сказала звенящим от злости голосом:
  - Иди сейчас же в школу, и надеть свое пальто, которое ты оставил. И заодно возьми две свои другие куртки. И не смей мне врать, что их там нет, они обе там, в школе! Без куртки домой не пущу.
  Сережа не произнес не слова, только посопротивлялся моему толчку и, заплетая ногу за ногу, поплелся обратно в школу.
  Вернулся он в пальто.
  - А где еще две куртки? - накинулась я на него.
  - Мама, ну я не могу взять их, я же одет и вдруг беру еще куртку. Уборщица подумает, что я чужую куртку беру.
  - Но ты берешь свою! И если ты сумел забыть целых две куртки в школе, то как хочешь, так и принеси их обратно!
  На другой день сын придумал план:
  - Мама, давай я пойду днем в школу в одной форме, а на обратно пути надену куртку. И он принес свою одежду домой в течение двух дней.
  
  Сережка разбил в школе стекло. Дело к холодам, а он разбил стекло. Родителей вызвали в школу к директору. Родители - это я, Алешка в командировке.
  Я застегиваю пуговицы на своем красном пальто, крашу губы помадой, стоя перед зеркалом в комнате, а под зеркалом на диване сидит мой напакостивший сын и внимательно наблюдает за мной.
  Я носила это пальто еще тогда, когда была беременна Сережкой, надоело оно мне за десять лет жутко, и впереди на груди, там, где мне не хватало бюста, а сейчас и подавно, шов слегка прижался.
  Сергей недоволен моим воздушным видом, он считает, что я недостаточно весома, чтобы защитить его в школе:
  - Ты бы мам подложила чего-нибудь, а то не солидно выглядишь.
  - Сейчас, спешу и падаю, ты будешь стекла в школе бить, а я должна солидно выглядеть. И где мне хорошо выглядеть с таким сыном? Всё болеешь, на неделю всего и сходил в школу, и на тебе, стекло разбил.
  Сережка недовольно сопит, молчит, потом говорит:
  - Знаешь, мама, бывают такие женщины... ну, как откроют рот, как начнут кричать, и уже никто ничего сказать не может.
  - Знаю...
  Я удивлена точностью созданного сыном образа и вспоминаю свое детство, этих без повода орущих на меня уборщиц или продавцов в магазинах.
  - А ты не можешь, ну ненадолго стать такой женщиной?
  Я докрасила губы, закрыла помаду, поглядела на себя в зеркало.
  - Зачем? Мне этого не надо, я твоего директора и так достану, не бойся. Собирайся, идем.
  Сережа пошел на занятия, а я нашла директора в довольно просторном кабинете, прошла, представилась и села на предложенный стул. Он чего-то там дописал, потом объяснил, что мол, ваш сын разбил стекло, надо вставлять, плохо себя вел, баловался.
  - Хорошо, вставлять, так вставлять, только мой сын сказал, что из вас следователя не выйдет, вам нельзя поручать расследовать сложные дела (что-то похожее Сергей произнес, объясняя мне, что не он виноват).
  - ? Эта шмакодявка еще и рассуждает?
  Директор прямо таки подскочил в кресле от обиды.
  И мы пошли в класс разбираться.
  В ходе расследования, вернее, дорасследования, выяснилось, что дети играли в коняшки, Сережка был всадником, другая пара с ними сражалась, чужой всадник толкнул Сергея, тот не удержался в седле и спиной выбил стекло.
  Разногласий у нас с директором не было, играли все четверо, все четверо и виноваты. Валентина Васильевна помогла опрашивать детей, но мнения своего не высказала.
  На другой день приехал из командировки Алешка, сходил в школу, вымерял окно, на близлежащей стройке приобрел стекло за четыре рубля, принес и вставил, а потом обошел родителей других участников конной битвы и собрал с них по рублю.
  Пожалуй, это был единственный случай за все годы учебы Сергея, когда нас вызвали в школу.
  В конце седьмого класса Катя сдала экзамены и поступила в художественную школу на Окружной. Кажется, узнала про эту школу я, а нашли её Алешка с Катей, и я за полтора года учебы Кати в этой школе так там и не была, хотя интерес к Катиной учебе проявляла, в основном, я, научилась от нее новой технике рисунка, уголь с сангиной, позировала для набросков, в общем, была очень рада, что дочка увлекалась изобразительным искусством.
  До этого, в пятом и шестом классах Катя много ходила на занятия живописи в доме пионеров и тогда же, в пятом, а не в третьем классе началась её дружба с Натальей Малюшиной, они вместе занимались.
  - В пятом классе я в первый раз пригласила Наташку к нам, ты, мама, всё путаешь, - сказала мне дочь, прочитав предыдущие главы.
  В пятом, так в пятом, но вот мне вспомнилось иначе, и хотя я не сомневаюсь в правоте дочери, но для наглядности процесса воспоминаний, оставлю всё так, как написала.
  В седьмом классе Катя бегала по многим кружкам, "умелые руки", "театральный" при "Маяке", одном из домов культуры в нашем городе, а в конце года сдала экзамены в заочную физтеховскую физмат школу, объявления о приеме в которую вывесили в коридоре её школы.
  Так что с сентября 84-ого года Катя училась сразу в трех школах параллельно.
  Вечерами она возвращалась поздно, и Алешка ходил её встречать на Водники, мы беспокоились, как она одна в потемках будет ходить мимо кустов.
  Правда, сейчас было спокойно, не так, как в 82-ом году, когда в Долгопрудном орудовал какой-то маньяк, воровавший и убивавший маленьких детей семи-восьми лет.
  Заманивал их в подъезды, когда они возвращались из школы. И на родительском собрании в седьмой школе нас попросили встречать детей после второй смены, и я ходила, и свекровь тоже, встречали Сергушонка полседьмого вечера зимой 82-83 годов.
  А однажды я вернулась домой, маленький Сережка был один, то ли их отпустили раньше, то ли он болел и не ходил в школу, только он подпер входную дверь стулом и долго разбирал баррикаду, когда я пришла.
  - Сережка Акингинов столкнулся с маньяком в нашем лифте, - рассказал мне сын, - но тому не удалось Сережку захватить, он дал ему ножом в бок, а потом мы смотрели, как он выбежал из нашего подъезда.
  - Сережка? Справился с взрослым человеком?
  Акингинов был ростом с меня и сильный мальчик. Когда они гуляли вместе с моим заморышем, интересно было на них смотреть: мой всё время без умолку говорил, а Акингинов шел рядом и молчал, а потом брал товарища одной рукой, нес его некоторое время на боку, и через несколько шагов бросал обратно на землю. При этом мой сын не замолкал ни на минуту.
  Но всё же справится с взрослым человеком??....
  - Ну ладно, Акингинов еще не то выдумает, забыл, как он тебе рассказывал, что в Африке побывал, десантом выбрасывался?
  Сергей задумался.
  А к весне 83-его года прошел слух, что маньяка поймали, выследила его милиция, и Сережка стал возвращаться домой один.
  Но вернемся в 1984 год.
  
  Я сижу в коридоре на калошнице и плачу, тихими крупными слезами орошаю немытый пол прихожей. Время полдевятого вечера. Я только что вернулась домой с Калужской, жутко устала, хочу есть, ну просто умираю, так кушать хочется, а в доме хоть шаром покати, разве что хлеб есть, но как раз если я поем хлеб, то он во мне застрянет. А всё, что я приготовила, домочадцы съели.
  - Мне всего и еды-то надо пару вареных картофелин, - всхлипываю я, - ты, Алешка, с семи часов дома, поел, ну мог бы подумать о жене и сварить и ей что-нибудь. Ты когда-нибудь приходил с работы домой, чтобы я хоть чего-нибудь да не приготовила, всегда, все годы, а когда я позже прихожу, обо мне, значит, заботиться не надо? Я не человек?
  Алексей в спешке чистит картошку.
  - Сейчас, Зоинька, подожди минутку, всё быстро сварится.
  Я замолкаю, но плакать еще некоторое время продолжаю. Мне обидно, что я отношусь к свои домашним лучше, чем они ко мне.
  Я не всегда езжу на работу в те три дня, когда я откомандирована. Иногда я сижу в институте на Калужской до восьми часов вечера и успеваю не только прощелкать на ускорителе свои растворы, но и прорисовать пленки, и тогда мне не надо ехать туда на другой день.
  В один из таких затяжных рабочих дней, в потемках, я выхожу из института. Как всегда, когда я устану или просто задумаюсь, я иду, опустив голову, дохожу до выходных дверей и пытаюсь открыть одну створку. Дверь не поддается. Я дергаю её всё сильней и сильней, мне становится страшно, я смотрю на ручку и пытаюсь понять, что случилось, не заперта ли дверь, и где мне теперь искать вахтеров, чтобы они мне открыли, так как будка вахтера пуста, я расписалась и просто положила ключи на журнал.
  Всматриваясь, я вижу, что между дверью и косяком сияет пустая щель, значит дверь не заперта, я дергаю её уже изо всех сил и поднимаю глаза.
  Прямо на уровне моего лица огромными буквами не менее 10 см высотой красуется надпись: "От себя".
  И я воровато оглядываюсь. Никто не присутствовал, не наблюдал, как я крушу дверь, несмотря на надпись, которую лишь слепой не заметит.
  Но никого нет. Я толкаю дверь и выхожу на улицу. Ну, ничего, наверное, раз надпись сделали такими буквами, не одна я стукнутая, успокаиваю я себя, и вспоминаю похожую ситуацию из кинофильма "Кавказская пленница", когда Шурик в сумасшедшем доме пытается открыть дверь в кабинет врача.
  На другой день, я сижу дома и обсчитываю результаты. В моей лаборатории в НИОПиКе может кому-то приспичить, и они начнут меня проверять, звонить на Калужскую, поэтому, я старательно внушаю окружающим, что я во вторник, среду и четверг, всегда здесь, только куда-то вышла: или в темной комнате пленки заправляю, или на ускорителе и подойти ну никак не могу, была вот только что, да вся вышла. У Пикаева работали химики, в основном женщины, но теперь, к старости (Пикаеву было тогда столько же, сколько мне сейчас, чуть меньше) он устал от вечных домашних проблем женщин, отвлекающих их от работы, и стал тяготеть к молодым мужчинам, в результате в его коллективе было много молодых ребят после института и женщин после тридцати. В основном молодежь брала телефонные трубки, и их я и упрашивала.
  - Особенно мужским голосам правды не говорите, всё начальство у нас в НИОПиКе - мужчины, - добавляла я.
  И всё шло тихо и мирно, никто меня не искал, пока вдруг не случилось так, что я срочно понадобилась Алешке в тот день, когда я самым честным образом была в НИОПиКе.
  Думаю, что я стала нужна мужу посредине рабочего дня по простой причине: давали, наверное, заказ продуктовый, и Алешка не мог сам решить, нужен он нам, или нет, и пытался проконсультироваться со мной.
  Звонит на Калужскую, а там трубку снял Андрей Гоголев, приятель и однокурсник Валеры Чудакова.
  Серьезный Андрей действовал согласно данным мной инструкциям:
  Мол, мелькала тут такая утром, но сейчас найти не представляется возможным, вышла и испарилась, и где искать меня, он не знает, да и не будет, некогда ему.
  Алешка потом мне рассказывал:
  - Чувствую я, что он темнит, и чтобы прояснить ситуацию, объясняю, что муж, мол, звонит.
  После того, как Алешка сознался, что он супругу потерял, стало совсем плохо.
  В пересказе Андрея, у которого были в тот момент большие нелады с женой, окончившиеся разводом, это звучало так:
  - Как только я услышал, что тебя муж разыскивает, а ты неизвестно вообще где, понял, что надо стоять насмерть, а то еще по моей вине брак распадется, нет, этого я не мог допустить.
  Так и остались мы без заказа.
  
  Несчастье всегда ждешь от телеграмм, а тут пришло письмо от мамы с черной вестью:
  Бабушка умирала в городской больнице.
  На ноябрьские праздники в Батуми разразилась жуткая гроза, какие бывают только на юге. Кажется, что полыхает всё небо, разряды идут один за одним, экранируются горами, усиливаются, эхо грома не успевает умолкнуть, как следует новая вспышка, потом черный непроницаемый мрак и новая волна грохота. Дом трясется, и мерещится, камни с гор обрушиваются на город.
  Бабушка, так же как и я, грозы боялась, уснуть не могла и просидела всю ночь в кресле.
  Утром она встала из кресла, потолок завертелся над её головой, бабушка попыталась поймать спинку кресла, позвать дочь на помощь, и ... ноги отказали, не сделав ни шага. Мама рассказывала, как это произошло:
  "Я услышала громкий стук, как будто тюк упал, испугалась, стала звать:
  - Мама, мама, - но ответа не было.
  Я быстро прошла к ней в комнату, всё еще надеясь, что ничего плохого не произошло. Мама лежала на полу без сознания, и нога была странно вывернута. Ну, всё, подумала я, сломала шейку бедра."
  Так и оказалось, сломала шейку бедра, отбила почки, и даже сотрясение мозга было, или она потеряла сознание от болевого шока. В бабушкином возрасте гипс не накладывали, считалось, что безнадежно, всё равно не срастется.
  После падения и болевого шока сознание у нее не было вполне ясным, мысли путались. Увидев над собой склоненное мамино лицо, бабушка спросила её:
  - Ноночка, что с тобой случилось? Почему ты такая худая, сморщенная?
  - Я мама тяжело болею, вот и не могу никак тебя к себе забрать.
  Но бабушка уже отключилась.
  Условия содержания бабушки в больнице заставляли маму взять её к себе, не помогали никакие подачки нянечкам, бабуля была недвижима, а в палате много человек, памперсов не было, запахи тяжелые.
  Вот мама и написала мне письмо в надежде, что я смогу приехать и помочь. А я была после операции. Растила, растила меня бабушка, но вот когда ей понадобился уход, я оказалась далеко, и не в состоянии приехать. 15 лет, еще со времен беременности Катей мучила меня трещина в прямо кишке, и вот, наконец, мне сделали операцию, я похудела, была слабая, как муха, не могла поднимать никаких тяжестей, и именно в этот момент случилось с бабушкой несчастье.
  Пришла беда, отворяй ворота.
  Еще летом, когда мы прощались, невеселая, я стояла на лестнице с детьми и ждала, когда бабуля подойдет к нам. Я знала, что бабушка обижена на меня за то, что я не оставила её у себя, но она молчала по этому поводу, молчала и я.
  Она бодро вышла, мы обнялись, я сказала:
  - Ну, всё, до будущего года.
  - Пока, пока, идите, а то еще опоздаете, - заторопила нас бабушка.
  И пошла обратно, худенькая, скособоченная, спешащая махнуть нам с балкона.
  Что-то толкнуло меня в сердце. Совсем чуть-чуть. И толчок этот так и не оформился в слова в суете прощания, а на поверхность сознания вылезло совсем другое, противоположное первоначальному:
  "Ну, да ничего, бабуля законсервировалась, последнее время не стареет, и не видно, что сдает", - подумала я словами.
  Но мы виделись в последний раз. И сейчас, спустя полгода, получив письмо от мамы, я вспомню и пойму это чувство тревоги при расставании: "А будет ли этот будущий год?"
  Мама написала мне подробное письмо. Врачи дали прогноз, что бабушка может прожить до шести месяцев. Я ответила маме, что сейчас проку от меня никакого, лучше я приеду попозже, к Новому году, тогда будет от меня не только моральная, но и физическая помощь. Но не пришлось.
  В субботу, спустя три недели после несчастного случая, когда мама договорилась забирать бабушку, рано утром пришли мамины соседи снизу, Сона и её дочь Марина. Им позвонили из больницы, у мамы телефона не было.
  - Как только они вошли, я сразу по их лицам поняла, что всё, - рассказывала мне мама, когда мы приехали на похороны.
  Седьмого числа, оставив детей на свекровь, мы с Алешкой прилетели в Батуми.
  Помню приземление самолета, запах мокрой травы, зеленые деревья, сырость и чувство тревоги.
  Забот с похоронами было много.
  С утра Алешка, я и Витя, муж Наташи, свояк Резо, мы втроем пошли в морг. Службы помощи тогда не было, и надо было самим найти машину, доставить тело в дом, где его обряжали для прощания вечером, а на другой день похороны.
  Людей для обряжания тоже надо было искать самим, самим же нужно было указать в морге, какое тело вывозить.
  Я бывала на похоронах, но видела покойников только в гробу, принаряженных, благообразных. А тут на столе что-то лежало, рабочая морга (нянечка? медсестра?) подошла и сдернула простыню.
  И я увидела бабушку, непристойно голую, худую, и ноги выглядели, как дрова.
  Дальше я очнулась, когда Алешка приподнимал меня с пола. Я не упала, а просто села, у меня подкосились ноги.
  Почувствовав руки мужа, поднимающие меня, я зарыдала. Мне не было плохо, как мне бывало при виде и запахе крови, нет, мне было плохо, потому что стало невыносимо жалко свою бабушку, которую я уже никогда в жизни не увижу и не заговорю, и ничего не исправлю.
  - И чего покойников бояться, - проворчала нянечка, но всё же прикрыла тело. - Бояться надо живых.
  Мы вышли, а Виктор остался, о чем-то договаривался с женщиной. Кажется, тело бабушки обрядили прямо там, в морге и привезли домой уже в гробу.
  Я стояла на мокром асфальте возле морга, дышала сыростью, меня била нервная дрожь. Я знала, что рано или поздно мне придется столкнуться со смертью, так как следовало предполагать, что бабушка умрет раньше меня. Но одно дело предполагать, и совсем другое - пережить...
  Теперь только, сию минуту, со смертью бабушки, мое детство уходило от меня навсегда. И невозвратимость жизни, необратимость течения времени понималась мною сейчас во всей своей неотвратимости.
  Похороны были 9 декабря на новом кладбище в горах возле деревни Эрге. С утра шел мокрый снег, и было неясно, смогут ли грузовик и автобус подняться на высокую гору по скользкой дороге, или придется хоронить у подножья. Но медленно-медленно грузовик и автобус поднялись, вползли вверх. Грузовик с гробом шел первым, и глядеть из автобуса на буксующие, разбрасывающие мокрый снег колеса грузовика было страшно: если эта махина заскользит по мокрой дороге вниз, то и автобус сомнет. Но всё обошлось, бабуля ушла одна, мы ей там были не нужны. Мама долго, по-старушечьи причитала над гробом, тетя Агнесса обняла её и увела. А я с какой-то сосущей тоской увидела большое внешнее сходство мамы и бабушки, которое они всю свою жизнь отрицали: ушла под землю сморщенная, морщинистая старушка и оставила на земле такую же сгорбленную худую и морщинистую, свою дочь, своё подобие.
  На похоронах и поминках было многолюдно: прилетел из Москвы дядя Боря, пришли мамины сослуживцы, родня со стороны жены Резо, тетя Тамара, мои одноклассницы.
  Нелли Варданашвили, теперь по мужу Жордания, пришла прямо с работы. Она работала рядом, в банке на углу улиц Сталина и Ленина, и именно сегодня у них была проверка их работы.
  Когда встали из-за стола, Нелли, отвлекая меня, рассказывала, что происходило сегодня в банке:
  - Инспектора понаехали, все бумаги перевернуты, столы открыты, у всех головная боль, нервы. А я целый день бегала вот с чем.
  Она достала бумажную имитацию человечка, показала его мне, а потом дернула за что-то сзади. Фигурка ожила, между ног выскочил бумажный треугольник, возник непристойный облик мужчины в полной боевой готовности.
  От неожиданности я засмеялась, и резко оборвала смех, так он не соответствовал обстановке. Но разрядка произошла, внутри меня лопнула какая-то пружина, и мне стало легче.
  Во вторую очередь пришли соседи, которые полностью делали поминальный стол, очень строгий в Грузии: зеленое лобио, жареная рыба, чады и зелень. Мы даже и тарелки не помыли, мама только деньги на продукты дала, и Алешка купил вино, одного сорта, "Тетри", одно из лучших грузинских вин.
  Похороны сделали по бабушкиной записке, которую она приготовила на случай смерти: никакого оркестра, никаких еловых веток, пусть елочки растут себе в лесу, не надо их губить из-за человеческой смерти. Последнюю просьбу, чтобы гроб был обит цветной материей, в Грузии выполнить не удалось, цветная обивка там не принята, только черная, цвет траура.
  Цветы, которые предназначены для кладбища, вносить в дом не полагалось, и они стояли в ведре на лестничной площадке всю ночь перед похоронами.
  Я тихо плакала, спрашивала тетю Агнессу, как же так, всё было благополучно - и сразу.
  - Вот если бы она не упала ...
  - Смерть дорогу найдет ... - ответила мне тетя Агнесса. - Такой уже возраст был, не одно, так другое в любой момент могло случиться. Не плачь Зоя, не убивайся.
  Свекровь оставалась одна с детьми, и мы вернулись еще до девяти дней. Сережка сильно кашлял, но мне удалось слегка заглушить его кашель тепловыми процедурами. Год приближался к концу, кругом шла торговля сверкающими елочными игрушками, но на душе у меня было очень скверно. Казалось, вот если бы я оставила бабушку у себя, то теперь мы вместе встречали бы этот новый год...
  
  
  1985 год. Защита диссертации
  В январе Нина Макшанова вышла замуж за Семена. К тому времени их связь длилась уже более пятнадцати лет. С женой Семен жил не дружно, они часто ссорились, но до последнего момента жена не подозревала о существовании соперницы в лице Нины.
  Нина была героической женщиной. Она смирилась с тем, что её личная жизнь протекает обрывками, от отпуска до отпуска, от командировки до командировки и не делала попыток прояснить ситуацию, не требовала с друга, чтобы он сделал выбор между женой и ею.
  Она не только любила Семена, но и восхищалась им, и никогда не пыталась заменить его кем-то другим, постоянным. В её глазах никого лучше Семена на свете не существовало. В сущности, она не надеялась стать его женой. А когда это произошло, она не была на седьмом небе от счастья, не торжествовала победу, а просто восприняла это как естественное завершение их долгой связи.
  Со стороны Нины свидетельницей на свадьбе была её старинная подруга из Рубежного, Наталья, а Семен пригласил в свидетели Алешку.
  Все друзья Семена были из той, старой жизни. Они хорошо знали его жену, и пригласить кого из них было неэтично. Как бы они выглядели в её глазах при встрече? А встречи были возможны.
  На свадьбе были Нинины друзья. Алешка быстро перебрал, ушел в ванную комнату, долго там обнимался с унитазом, выложил всю закуску и коньяк, вышел весь зеленый и печально дремал на стуле.
  - Это чье? - спросила Наталья, пробегая мимо стула.
  - Мое, мое, - закричала я. - Скоро заберу, вот только еще немного погуляю.
  На другой день я выговаривала мужу, что он испортил праздник, но он отшучивался:
  - Ну что за свадьба, если нет ни одного пьяного?
  Семен потом долго дразнил Алешку, что если молодые разводятся в течение года, то свидетель обязан выплатить сто рублей неустойки за плохое свидетельство. Думаю, что это была шутка, но Семен уверял Алешку, что спас его от разорения, продолжая жить с Ниной.
  Но вернемся к нашим делам.
  
  Привет, дорогая моя ба!
  Извини, что не пишу. Мне всё время некогда: утром в школу, приду, уроки делаю, а потом в художественную школу, и приезжаю только в 9 вечера. Писать нет ни времени, ни сил.
  Вот сейчас выкроила минутку, да и то только потому, что сегодня не поехала и завтра не иду в школу. Это всё из-за морозов: днем 23-25, а ночью до 37.
  В художественной школе мне нравится, учиться очень интересно, занятия четыре раза в неделю.
  А на "дереве", в среду, каждый делает, что хочет и из какого хочет материала. Я, например, чеканю. Можно там делать и керамику и я этим непременно займусь.
  Я езжу на Окружную, возвращаюсь поздно, и меня каждый вечер встречает папа на Водниках.
  Мне купили новые сапоги, черные, на белой подошве, кожаные югославские и холодные, за 82 рубля, но они 38 размера. И мне велики, так что я подложила еще одну стельку, сделанную из рукава моей (бывшей) маленькой пятнистой кроличьей шубки.
  Прерву письмо, опишу историю с сапогами, которая в Катином изложении звучит совсем невыразительно.
  
  Катька наша считалась в семье слонопотамчиком, ходила она очень тяжело, всегда звякали чашки в серванте, когда она проносилась мимо в свою комнатку. А обувь на ней просто горела; я носила сапоги по пять лет, а Катеринке нужно было покупать каждый год. Пока она имела маленький размер, цена на обувь была низкая, а как только нога выросла, то носить она стала женскую обувь и за взрослую цену. Мы купили ей сапожки, и я решила, что раз нога не растет, то зимы на две ей хватит. А в разгар второй зимы, в январе у нее сапог просто лопнул поперек, починить его было невозможно, оставалось одно, покупать новые.
  При доходе семьи в 300 рублей в месяц на четверых, выложить 82 рубля за сапоги было не простым делом, и пришлось мне занимать, как всегда, у Нины Макшановой, нашей палочки-выручалочки. Но этот незапланированный расход выбил наш бюджет из накатанной колеи, где все траты рассчитаны вперед, существует строгая последовательность покупок, и нужно еще отложить на лето деньги, чтобы съездить отдохнуть.
  И я пролила злые слезы над порванными сапогами дочери.
  
  За мной ухаживает Гандера, это тот самый мальчик, который, когда приходил со своим другом, вызвал у тебя такую фразу:
  - Чего это они приходят, парень маленький, а девка вон какая высокая. Это тот, который маленький.
  Только это письмо маме не показывай, она расстроится, она его уважает, а я-то знаю, что он за птица.
  Он, видите ли, хотел проверить, ревнуя я или нет, и целовался, можно сказать, на моих глазах с другой. Мне, конечно, на это трижды наплевать, но вскипела и наговорила ему кучу любезностей и неделю не разговаривала. Из личных соображений я бы и не подумала так бесноваться. Но меня шокировало то, что он целовался с той девочкой, которая нравится его лучшему другу, Эдику Шумилову, тому с которым он тогда приходил.
  А сегодня приперся мириться. И всё спрашивал, почему я обиделась. А что ему объяснять, он всё равно ничего не поймет. Правда?
  Я, конечно, дура, надо было сразу спустить с лестницы и не разговаривать. А пусть он хоть на коленях ползает, всё равно не прощу! А как ты думаешь?
  Бабушка, я тут пишу про всякую чушь, а про главное сказать забыла: мама послала уже посылку с маслом. (В Батуми сливочное масло было по талонам начиная с 80-го года). И еще одна новость: я поступала в ЗФТШ - заочную физико-техническую школу при МФТИ.
  У нас в школе вывесили объявление и вступительные задачки. Я уже написала все решения (самостоятельно я решила только одну задачу). Там обучают так: если меня примут, (если нас с Алешкой примут, задачи-то решали мы) то будут высылать мне задания, а я буду их решать и отсылать обратно. Потом опять по почте мне пришлют правильные ответы и оценку. Это гораздо удобней, чем в вечерней школе, в которую надо ездить.
  Пиши бабушка, я очень люблю твои письма. Я их читаю, как очень интересную книгу, но книга это выдумка, пусть даже частично, но выдумка, а письма - это настоящая жизнь.
  Прости за плохой почерк.
  Пиши.
  Катя.
  21. 01. 85 г.
  
  Я догадывалась про Катины шуры-муры, но не особенно вникала в подробности, не было у меня ни времени, ни сил, а о муже и говорить нечего. Муж мой не дальнобойщик, не полярник, не моряк, он всегда здесь, всегда рядом, но живет он в своем собственном мире, и находится от текущей жизни семьи иногда дальше, чем летчик или моряк. Основной принцип его жизни неизменен: если реальность не совпадает с его представлениями о ней, тем хуже для реальности.
  Недавно муж сказал мне, что мясо жевать не надо.
  - Почему? - удивилась я, рыская по кухне в поисках зубочистки, потыкать в остатки своих зубов.
  - Но тигры ведь мясо не жуют, так глотают.
  - Но мы ведь не тигры, - еще больше изумилась я.
  Будет такой человек что-нибудь знать о том, что творится вокруг? Нет, он будет создавать теории заглатывания мяса куском. На тот момент наша дочка была еще маленькая, и точка.
  Правда, как-то раз высказался:
  - Всех гонять! Взашей кавалеров!
  - Ну и догоняешься, в старых девах дочь останется, - заметила я.
  - А мы только до 17 лет гонять будем, а потом милости просим.
  И Алешка изобразил, как мы будем расшаркиваться перед Катиными ухажерами после её семнадцати лет.
  В седьмом классе Гандера, как доложила мне дочь, страдал по Наташке Самыгиной. У него был телефон и у Кати карманы оттягивались до земли двушками, якобы для Наташки, а на самом деле её очень занимала эта интрига, и сам Гандера тоже, тем более, что Наталья его отвергала, и он нуждался в утешении.
  А я как обнаружила карман, набитый медью, так и говорить мне ничего не надо было, всё стало ясно: для подруги так карманы пальто не раздирают.
  А в восьмом оказалось, что Димка переключился с Наташки на нашу Катерину, не зря она так трудилась, собирала двушки. Дочка переманила подружкиного воздыхателя, но дружбу с Натальей сохранила, а как они объяснялись, я не знаю.
  - Какой, однако, любвеобильный, - заметила я, вспоминая вертлявого мальчишку, мячиком скакавшего по партам.
  Ничего не подозревающий о сложных переплетениях чувств в 7 "Д" классе, Алешка тоже заприметил Димку Гандеру, когда провожал Катю в колхоз прошедшим летом, да и трудно было не приметить: пока ждали автобусов, Гандера дал жизни учителям, раз пятнадцать залезал на козырек над подъездом и спрыгивал вниз.
  - Какой, однако, живчик, в Катином классе учится, - поделился Алешка со мной вечером впечатлениями.
  А теперь вот живчик обхаживал нашу дочку.
  А дочь обзывала своих одноклассников "педиками".
  Я услышала и ужаснулась.
  - Катя, это слово нехорошее, нельзя его употреблять, - выговорила я дочери.
  Я представила себе, как моя дочка называет мальчика педиком, и это случайно слышит мать этого мальчика, и попробуй, докажи, что девчонка значения слова не знает. Во всяком случае, мне очень бы не понравилось, если бы моего сынишку так оскорбила девочка.
  Катя, заупрямилась:
  - Если не объяснишь, что оно значит, буду говорить.
  Ну и как тут объяснять четырнадцатилетней дочке, что это значит. Теперь они всё из телевизора познают, а тогда...
  Я вдруг вспомнила, что Катя читала Дрюона, а там английского короля свергли за мужеложство, так было написано, и я ей напомнила это, но в подробности не вдавалась, сам факт наказания говорил за себя, человек трона лишился.
  Да, дочь взрослела. Сама ездила в художку в Москву, решала задачки из ЗФТШ, влюбилась в товарища детских игр, и обзывала мальчиков педиками.
  В этом году они не ходили кататься всей гурьбой с горки. В седьмом бегали, а в восьмом редко, остепенились, да у Кати и времени не стало. В седьмом Катин класс учился во второй смене.
  - Вот тогда, по утрам, мы и ходили на горку в Кретово (там на склоне была залитая горка, с которой вылетали на лед водохранилища), а до этого, мама, - сказала мне дочь, - мы катались возле дома с горки на углу, а вечерами в Кретово мы не ходили никогда, опасно было и зря ты расписываешь, наше катание с естественного склона на лед, не было этого, возле дома мы катались.
  - Да..а, - сказала я (сейчас, когда пишу, был этот разговор), - понятно. Могли вас, маленьких, сбить с ног большие парни, вы боялись покалечиться.
  - Мама, там было опасно, девчонок раздевали до нижнего белья...
  Интересно описывать жизнь, такие детали всплывают, о которых и не подозревал двадцать лет назад.
  
  Мамино письмо.
  Здравствуй, дорогая Зоя!
  Ждала, ждала от тебя письма, ты писала, что Сережа опять заболел. Уж в который раз. Надо тебе свозить его в Москву к ЛОР и лечить радикально. Мне кажется, он как ты - надо удалять миндалины. Хотя это "выходит из моды". Я чувствую себя неважно, сильные спазмы, да и давление от них часто скачет. Еще и весна капризная.
  Зоя, здесь в аптеках не стало но-шпы, а я так мучаюсь (был флакон, но куда-то делся, не ты ли его увезла летом?). В общем, пошли мне, пожалуйста, флакон но-шпы, свечи новокаиновые (здесь их тоже нет) 5 коробок пока не жарко.
  Что касается бифидумбактерина, то, наверное, нужен рецепт, у меня его пока нет, но ты не жди, а пошли свечи и но-шпу. А панкреатин привезешь, когда приедешь. Жду письма. Тогда и хочу послать малость денег на лекарства и продукты, но это после твоего письма.
  Агнессе понравился твой рисунок, она повесила дома, любуется, довольна и говорит: твоя дочка- гений. (!)
  Как поживает Катя в своей новой модной шляпе?
  Здесь тоже носят некоторые, а чаще без шапок ходят, хотя + 10 градусов, или + 7. А потом вдруг 18.
  Я купила красивую кленку на стол, но она такая пахучая, пахнет керосином. Повесила проветривать, но...
  Примут ли назад?
  Жду письма. Привет всем. Целую, ма.
  p.s. в магазинах ничего нет.
  
  Десятый час. Кате давно пора вернуться, а её нет и нет. Давно темно, зима.
  Наконец звонок.
  Заваливается дочь, вся с макушки до пяток в снегу, не просто запорошенная, нет, снег въелся в материю её пальто и штанов.
  Катя не валится в коридоре как подкошенная, нет, в отличие от брата ей хватает силенок снять валенки, пальто, она проходит в свою комнату, сдергивает свитер и одним жестом, как шкуру, спускает с себя трое штанов: колготки, рейтузы и байковые с начесом, всё сырое, даже колготки мокрые. Перешагнув через мокрый ком одежды посреди комнаты, дочь падает на свой диванчик, и никакие мои вопли не могут её поднять. Катя и не отвечает, оттаивает, и я каждый раз разбираю сырую одежду, вынимаю одни штаны из других и раскладываю по батареям, чтобы к утру высохли. На другой день всё повторяется.
  
  Сережина открытка бабушке Ноне:
  Поздравляю тебя с 8 марта. Желаю счастья, здоровья, долгих лет жизни. Чтоб крыша у тебя не текла, и снега было мало.
  Твой внук Сережа.
  
  Письмо:
  Здравствуй бабушка Нона! С 8 марта я тебя уже поздравил в открытке.
  В школе у меня всё хорошо, дома тоже. Я болел два раза за зиму. По литературе во второй четверти тройка. Живем нормально.
  Как у тебя дела? Не течет ли крыша? Не сломались ли стропила? Здорова ли ты? Не болеет ли тетя Тамара или тетя Агнесса? Как дела во дворе?
  Ответь, пожалуйста, на эти вопросы.
  Твой внук Сережа.
  
  Сережка со своими проблемами попадает у меня на второй план, если не считать его болезней, его болезни пребывали на первом. А морально-этическое воспитание где-то на десятом. А не следовало бы.
  Расскажу совершенно фантастический случай, в который до сих пор самой не верится.
  У нас испортился телевизор, зарябил, зарябил, и пришлось вызвать мастера. Мастер проверил, агрегат в порядке, антенна не работает. Посмотрел подключение - тоже нормально.
  - У вас обрыв в цепи, - и стал осматривать антенну сантиметр за сантиметром. В том месте, где антенна огибает проем двери в комнату, нашелся разрез ножом. Злокозненное действие было налицо, не могла толстая проволока с прочным покрытием разорваться само по себе.
  Я заподозрила в этом деле Сережку Акингинова, он часто стоял в проеме двери, иногда задумчиво ковыряя складным ножом ладони.
  Покричала, покричала на сына, что он черт знает кого в дом водит, и на этом успокоилась. Не могла я, не имея никаких улик, упрекать чужого мальчишку, близкого приятеля сына, который рос на моих глазах. Так и сошло это дело на нет, другие проблемы его заглушили. И только спустя лет десять, когда сын был уже женат, я узнала, что это он сам перерезал, обиделся, что ему какой-то фильм досмотреть не дали.
  Не могу себе представить, что это сделала бы Катя, вот так, втихаря. Катя скандалила и противостояла нам в открытую, отстаивая свое мнение наперекор всем, именно в словесной борьбе, а не исподтишка.
  
  Здравствуй, дорогая мама!
  Пишу на записной книжке, сидя в очереди к зубному врачу. Месяц назад вылетела пломба, зуб уже стал болеть, а я только собралась.
  Очень испугал нас Батумский снегопад. (Его показывали по телевизору, как редкое явление природы в таких южных широтах.) Как ты там, как крыша?
  Мама, позвони моим соседям от своих соседей, вечерами, после 6 часов, мы дома. Так хочется поговорить. Можно позвонить и на работу. Лучше в понедельник или в пятницу.
  Лекарства я тебе послала, написала письмо, вложила в бандероль; Катя тоже писала, а от тебя ничего нет. Мама, мы очень беспокоимся, ты там одна, как ты?
  Сережа сходил один раз на физкультуру и сидит дома с соплями. Т 37, а нос жуткий.
  Поздравляю тебя с праздником 8-го марта, но надеюсь, что ты к нам приедешь к этому празднику.
  Работа моя подвигается вперед, но очень медленно. Половину диссертации отдала печатать, а вторую половину всё смотрят мои шефы и никак с ней не расстанутся.
  Кроме этого приходится оформлять еще кучу бумаг (10 шт всяких разных документов, просто лавина, под которой я гибну). Так что, когда что будет пока не известно. А надоело всё очень сильно, да и устала я порядком.
  Катя учится в двух школах, помощи от нее никакой.
  Вечерами часто занимается до 11 часов вечера. Приходит после художки и учится, а мы спим.
  У меня снова стали повторятся приступы - нарушила диету на праздник, вот результат. Очень тяжело после приступа идти на работу. Льгот у меня теперь нет, не погуляешь.
  Вот и все наши скудные новости. Погода у нас сейчас ничего, стало потеплее, всё таки весна на носу. Такого снега, как в этом году, я не помню с 1965 года ни разу. Скамьи на платформе вровень со снегом, сесть нельзя. Представляю, какая грязь будет весной. Затопит всё, будем вплавь до работы добираться.
  Ждем письма и звонка. Целую. Зоя.
  
  Мама всё время твердила мне про даты в письмах, а потом вдруг сама перестала их ставить.
  
  Здравствуй, дорогая Зоя!(?)
  Получила, наконец, твое письмо, а то не знала, что и думать. А Сережа будет болеть, пока не удалишь миндалины, ты вспомни себя. За это время столько всего было, что не знаю, писать ли. Главное, я ждала в твоем письме на счет бифидумбактерина. Я его не пила уже 2 года, а это сказалось: уже не могу есть курицу:ќ слабит. Здесь дали кое-как одну коробку вместо 4-х еще летом, стою на очереди, просвета не видно. Я посылала рецепт с Алексеем, чтобы Борис достал, а если не сможет, то пусть перешлет рецепт (лучше передаст) Резо. И Резо я написала письмо, но ответа нет
  Может, потеряли рецепты? Мне сказали, надо пить 2 месяца и 6 месяцев отдыхать и так всё время, на всю оставшуюся жизнь. Жрать нечего неразборчиво. Пошли гречку сахар в пачке или так, панкреатин (2-3) (если 3, то дольше не приеду)
  В дожди углы в комнате до самого телевизора мокрые, никто не идет, хотя дом считается на ремонте, будут делать новую балконную дверь, делают с июня месяца. Устала писать. Кто пойдет в такую мокресть. Да я сама-то рассыплюсь. Поздно уже.
  Позвони Борису, выясни, куда Алексей дел рецепт, он заверен 2-мя даже подписями. Ну помоги найти концы, а главное, лекарство. Был криз 180/80. Я пила лекарства и стало 115/75, я падала с ног, появилась одышка, серцебиение, пока догадалась снова измерить. Лена измерила и дала кардиамин, хотела скорую вызвать, но я была против. И к участковой не пошла. Тамара уехала, перехожу к Соне, но у нее радикулит, еле ходит, а тут дожди часто. Жду твою посылочку, если послала, жаль, что полкило сахара не положила для яблок, и карамели не ядовитой. Снилась мне впотьмах маленькая Катя, я ее вела за ручку, а потом она вдруг исчезла, а найдясь, сказала: ну ее к чету. Господи, неужто сон в руку? Для меня они вечно маленькие, милые славные внучатки.
  Приписка на полях
  Я плохо стала видеть, искры желтые из глаз бывают
  Если пойду за хлебом, то брошу письмо. Целую мА
  
  Здравствуй дорогая мама!
  Очень огорчило меня твое последнее письмо про капель в комнате, и то, что не решаешься к нам ехать. В вагонах, мама, топят еще во всю. Самое холодное время пережила бы у нас, а летом домой на молодую картошку и петрушку. Лучше два дня помучиться, зато потом отъешься хоть немного.
  У нас всё по-прежнему. Сережка еще раз переболел ОРВИ, как сейчас пишут в больничных, и начался бронхит. Опять давала антибиотики. Сейчас ходит в школу, но сильно кашляет всё еще. У Кати тоже болит горло. Алексей собирается в командировку числа 27 марта, так что мы будем одни до 2 апреля. Я печатаю диссертацию, вернее жду, когда её напечатает машинистка) возможно в конце марта-начале апреля будет предзащита. Зад у меня опять болит. Вновь стало больно ходить в туалет, как в декабре, после поездки в Батуми. Ем одни овощи каши (кроме рисовой и манной) и кефир. В общем-то голодно, но жить можно. У нас появились свежие огурцы по 2.50 за кг. Приехать собираемся в июне вдвоем с Сережей, хотя Катя тоже хочет приехать, но я чувствую, что накладно в этом году. У вас, наверное, и летом будет всё страшно дорого после такой тяжелой зимы.
  Сейчас у нас слякоть, +3 на градуснике и идет снег. Воды будет много, так как снегу в этом году как никогда. Снег и морозы всю зиму, даже первую неделю марта. Постараюсь тебе в следующую субботу послать небольшую посылку. Ничего нет, даже овсянки, не говоря уже о гречке, или сгущенке.
  А здесь я варю на натуральном молоке каши, глядишь, ты и поправилась бы. Зря всё-таки не едешь. 17.03.85 г.
  
  Одно из немногих моих писем с датой. Снега в тот год было столько, что, садясь в электричку, приходилось осторожно скатываться с бугра вниз, скользя ногами по льду, а на дороге от переезда были такие глубокие намерзшие колеи, что машины садились брюхом.
  
  Неизвестно, когда бы собралась мама к нам приехать, но вот встретила своего одноклассника и стала ему выговаривать, что она больная, и никто её даже и не навестит.
  - А я думал ты давно у Зои.
  - Да как я поеду, там же скоро весна, снега много, разлив ждут.
  - А на каком она этаже живет?
  - На седьмом.
  - И чего тебе разлив на седьмом этаже. Думаешь, дом уплывет?
  И в апреле мама приехала, и воды было много, но сошла она быстро, наш дом не уплыл.
  
  Была необычная для мая жара, уже дня три жарило. Столбик по утрам в тени показывал 23 градуса, а днем поднимался до 30.
  Накануне моей защиты Пикаев еще раз заставил меня доложиться в лаборатории и остался недовольным:
  - Вы рассказываете свой текст, а нужно, говорить наизусть, как стихи, чтобы отскакивало от зубов.
  И вчера я зубрила свой доклад.
  Очень беспокоил меня мой внешний вид, моя нарядная белая афганская блузка была какого сомнительного цыганского фасона, и, чтобы выглядеть и нарядно и прилично, я заняла у Светланы Апеновой её розовую синтетическую блузку. Новая юбочка в складку у меня была.
  В электричке я сидела на краешке сидения, представляя, как я обернусь спиной к аудитории, чтобы показать что-нибудь на своих плакатах, и все увидят мой смятый подол.
  Только подъезжая к Савеловскому вокзалу, я стала задумываться, перебирать вслух, какие вопросы мне могут задать, но Алешка резко оборвал меня:
  - Думай лучше о своей юбке.
  Защита моя была второй, а у женщины, которая защищалась первой, была большая по объему и спорная работа: она делала её в Ленинграде, приехала защищаться на наш совет, а тут делали такую же работу и результаты не совпадали. Естественно, к аспирантке придирались, старались уличить её в некорректном эксперименте, предлагали другие интерпретации данных, и её защита затянулась до 2-х часов дня, я что-то пожевала, выйдя в коридор, а члены совета были голодные.
  Перерыв на обед решили не делать, боялись, что после перерыва кворума не будет.
  И я с помощью Алешки развесила плакаты, схватила микрофон и начала тараторить, как приказал мне шеф - чтобы от зубов отскакивало.
  На моих замшевых босоножках с высокими каблуками был странный супинатор, не то чтобы совсем сломанный, но на правой ноге каблук уплывал вбок.
  Я шагала по сцене большого зала с микрофоном в правой руке, волочила за собой длиннючий шнур, тыкала указкой, зажатой в левой руке в свои плакаты, покачивалась на каблуках и думала:
  - Если я сейчас грохнусь посреди сцены, вот будет потеха старичкам из Ученого совета, они меня год вспоминать будут.
  Потом окажется, что то же самое думала и Люда, наблюдая за мной из зала.
  На мою защиту приехал и Дюмаев, мой второй шеф, и когда я, выпалив весь текст, перевела дух, Дюмаев посмотрел на часы и сказал Пикаеву:
  - Какой ужас, она говорила только 12 минут!
  А требовалось двадцать. Но если слова от зубов отскакивают, то и время доклада сокращается.
  Задали мне три коротеньких вопроса, на выступления оппонентов ушло не больше 10 минут.
  Оппонирующая организация, которая меня жучила на предзащите, и теперь сделала массу замечаний, на которые, правда, у меня были ответы, померкла на фоне выступления Ванникова, моего оппонента. За его отзывом я ходила три раза, и не могла его застать, и отзыв он состряпал за двадцать минут в самый последний момент, за день до предзащиты, но когда он его читал, я прониклась большим уважением к самой себе: надо же, какую интересную и полезную работу я, оказывается, сделала!
  Выступил рецензент, сказал, что я не исправила то, что он мне посоветовал, и в результате, из-за упрямства, получила замечание оппонента.
  Через сорок минут я бормотала слова благодарности всем, кто вынужден был уделить время моей работе, и вышла в коридор дожидаться результатов голосования.
  Друзья окружили меня, уверяя, что всё было в полном порядке, и выглядела я молодцом, а голосование это просто формальность.
  Двери зала открылись, нас пригласили и сообщили результаты, все за, один бюллетень испорчен.
  Задвигались стулья, народ зашумел, меня начали поздравлять.
  Мимо пробегал незнакомый старенький член совета, обнял меня за плечи и сказал:
  - Спасибо дочка, не задержала!
  Небольшой состав моих друзей, Ирина, Нина и Люда, Света Апенова, Валера Чудаков, сразу же после защиты поехали ко мне выпить и закусить, отметить событие. А Динка тоже была на защите, но убежала по делам, не смогла вырваться ко мне домой.
  Мама вместе с Катенькой приготовили обед, как могли, был какой-то салат и сациви. Я и не ожидала, что мои полторы калеки, болящая мамулька и пятнадцатилетняя дочка смогут всё сделать так, что можно было сразу сесть за стол, пусть не очень обильный, но вкусный.
  Из выпивки была бутылка вина и бутылка коньяка, который в виду жары и общей непьющей компании пошел только у Алешки. Я сменила Светину блузку на свою, афганскую, и махала белыми вышитыми рукавами.
  В общем, всё было как бы позади, но напряжение не отпускало. Моя защита, в общем, воспринималась домашними как большое событие, да так оно и было, в сущности, итог более четырех лет работы, но я как конь на бегу, сразу остановиться не могла.
  За защиту пили три раза, в первый день, потом на Калужской и на работе в НИОПиКе. А вот настоящий банкет я не делала. Тогда запретили празднования по поводу защит диссертаций, приглашение в ресторан воспринималась как взятка, но всё равно гуляли в ресторане, но не в день защиты, а я просто не захотела влезать в долги, устроила праздники, как могла.
  После защиты на меня обвалилась лавина бумаг, которые надо было оформить, чтобы предоставить диссертацию в ВАК.
  Диссертация, моя характеристика с точки зрения моральных устоев, характеристика работы, все отзывы, распечатка заседания ученого совета и т.д. и т.п.
  Женя Попова дала мне кучу старых чужих документов, так называемые рыбы, с которых я, слегка изменяя текст в соответствии с моими научными данными, писали свое.
  Женя работала в отделе аспирантуры одна, её помощница уволилась из-за болезни, её скрутил панкреатит.
  Я сразу вспомнила, как она мне говорила, ужасаясь моей худобе:
  - Зоя, вы плохо кушаете. Кушаете суп, намажьте хлебушек маслом, и ешьте и суп, и хлеб с маслом.
  Я вообще не ела сливочного масла, и даже содрогнулась от такой перспективы, есть суп и хлеб, и масло.
  - Да я вообще-то суп без хлеба ем, - засмеялась я, - и помазать-то не на что.
  Обнаружив, что Женя одна борется с бумагами и аспирантами, я спросила её:
  - Тебе не нужна помощница?
  - Себя имеешь в виду?
  - Нет, Катю. Я бы послала её поработать на лето, а то она вечно что-нибудь просит купить, а денег не хватает.
  - Ладно, я поговорю с начальством, - сказала Женя.
  И вот, Женя взяла мою девочку на работу, и очень с ней подружилась, хотя я боялась, что суровая Женя и капризная Катеринка не найдут между собой общего языка, но нашли, и Катя очень ею восхищалась и критиковала меня с новых позиций, открывшихся ей после общения с Женей:
  - Мама, ты для своего возраста неправильно одеваешься.
  - А как надо одеваться?
  - Как Евгения Петровна.
  
  Пикаев сидит спиной, я нахожусь в их комнате, что-то копошусь, беседую с Лидией Ивановной, старейшей работницей лаборатории, полной энергии и научного энтузиазма женщиной на пенсии.
  Алексей Константинович вздыхает в раздумье:
  - Уже третья защита по радиационной химии, и кто-то всё время черный шар кладет, всё время один черный шар.
  - Ну ладно, - беспечно говорю я, подхожу к столу, воспринимая его слова, как приглашение к беседе, сажусь на стул. - Подумаешь, один черный шар. Ну не понравилась я кому-то, вот и положили. Всё равно я защитилась.
  Скрипит стул, Пикаев чуть разворачивается ко мне, смотрит поверх очков. Секундная пауза. Пикаев отворачивается, утомленный созерцанием самоуверенной дуры.
  - Это вы кому-то не понравились? - говорит он. - Вы-то тут причем? Это я, я кому-то не нравлюсь!
  И он в раздумье подпирает рукой щеку. Дальше соображает, кто же это мог быть.
  Я тихонько встаю со стула и отхожу, раздуваю щеки и живот, чтобы смех пробулькал там, внутри и не вырвался наружу.
  Пикаев думает:
  - Наверное, это Х.
  - Нет, - возражаю я. - Две недели назад защищался аспирант Х, и у него тоже был черный шар. Если Х положил мне, то кто тогда положил аспиранту Х?
  Длительное молчание, потом Пикаев поворачивается ко мне:
  - Ну, наверное, я.
  Никакие соображения субординации не могут остановить меня, я хохочу во всё горло, Пикаев улыбается, и Лидия Ивановна испуганно выглядывает из-за своих растворов, она пропустила разговор и не понимает причину столь бурного веселья.
  
  Лето, возможно, это 84-ый год, а возможно и 85-ый, сейчас уже не вспомнишь.
  Теплый вечер, мы с Алешкой вдвоем вышли погулять, идем по парку.
  Я взяла мужа за руку и что-то тарахчу ему в ухо, а он даже слушает, так как впопад отвечает.
  Навстречу нам идет Юра Иванов, сокурсник Алешки и мой хороший знакомый по НИОПиКу.
  Мы замечаем его слишком поздно.
  Рука мужа мгновенно напряглась, а ладошка вспотела.
  "Интересно, отдернет он руку или нет", я с любопытством жду.
  Нет, ладонь Алешка не разжимает, мы, держась за руки, болтаем с Юрой, потом расходимся.
  Оказавшись за спиной товарища, муж с отвращением откидывает мою руку в сторону.
  - Ну, что человек скажет, - восклицает он с досадой. - С собственной бабой после пятнадцати лет совместной жизни за ручку хожу, как телок на веревочке.
  - Да уж, позор. Вот если бы ты за мной с топором пьяный бегал, тогда всё нормально, правильно живем, - я в долгу не осталась.
  
  Видимо, это происходило уже после моей защиты, так как я расслаблено сижу и смотрю телевизор, а где наши дети? Помню, все спят, а я таращусь на экран.
  Выступает Бондарев, разглагольствует:
  "Дружба лучшее чувство, чем любовь, в ней нет темной физиологической стороны".
  Я готова согласиться с ним, но вдруг слышу голос мужа. Оказывается, он проснулся и стоит за моей спиной, сонный, в одних трусах.
  - Ах ты, старый пердун, - говорит он изображению в телевизоре. - У тебя уже не стоит, вот для тебя любовь - темное физиологическое чувство, а для меня в самый раз.
  Он подходит и выключает телевизор, не дожидаясь ответа Бондарева.
  - А ты чего уши развесила? Шла бы спать, чем придурков слушать, вечно тебя не дождешься.
  
  Людмила щелкает под ухом ножницами, кроит мне костюм из бежевой ткани с широкой прошвой по краю.
  Костюм для встречи нашего класса спустя двадцать лет.
  Мы сидим в большой комнате, время одиннадцатый час, но Милка всегда занята и только поздно вечером может вырваться.
  Мы давно обнаружили, что наше время бодрствования не совпадают, мы ложимся спать не позже одиннадцати, а для них и час ночи еще не срок. Зато утром вечно жди, пока они проснутся, Сунешься в 11 часов и всех перебудишь.
  С той поры, как они переехали в новый дом, в свою квартиру, все наши окна у них на виду.
  - Гляну в окошко, опять эти лентяи спать улеглись, - говорит мне Люда.
  Вот и сейчас я зеваю.
  - Закрой рот, проглотишь,ќ - Люда отвлекается и сердится. - Смотри лучше, это идет сюда, это сюда, тут не хватило, я сделала из кусочков, там не видно, только не потеряй, пройму слегка вынешь потом, когда рукава вшивать будешь. Я киваю, про себя думаю:
  "Да, ладно, разберусь потом", и снова, сладко, с хрустом, зеваю.
  - Нет, это черт знает что творится, какие сони эти Криминские. - Люда закончила, кроить, не слушает мои спасибо и приглашения на чай, торопливо засовывает ноги в туфли.
  Я киваю головой послушно, да уж сони, никуда не денешься, Алешка уже храпит.
  Проводив Люду, я аккуратно складываю разрезанную материю в кулек. Я буду шить костюм у мамы, на бабушкиной машинке, своей у меня нет. Поеду в Батуми, там буду свободной и сошью, только подкрой рукава потеряю, сошью без вставок, вернее вставлю один кусочек вместо двух, и буду удивляться, что рукав сядет как влитой. При моей худобе все рукавчики обычно мне широковаты, а тут узко.
  Когда я вернусь, Людмила заметит, что рукав обужен, вывернет и обнаружит, что я не так сшила. Так что спать не надо было бы.
  Встречу мы организовали сначала в школе, потом застолье в ресторане, пригласили учителей.
  Приехало много женщин, а вот из ребят не приехал никто, были только наши Батумские трое.
  Ресторан помню плохо, зато ярко вижу встречу Нельки и Зои Меликян.
  Зоя приезжала в Батуми, но занятая семьей, редко виделась с друзьями, а я нашла её родителей, написала письмо, дала свой адрес, Зойка и прискакала, а потом мы вдвоем пошли к Нелли в банк.
  Нелли к тому времени солидно обросла жирком, Зойка тоже, и когда они кинулись обниматься в узком коридорчике банка, я отскочила в сторону, беспокоясь, чтобы мои жалкие 48 кг не стоптали ненароком эти два визжащих, толкающихся и щиплющихся бегемотика.
  Интересно было наблюдать, как взрослые женщины, у каждой по трое детей, в считанные секунды превратились в семилетних девчонок, какими они были, когда впервые увидели друг друга тридцать лет назад. Если я пришла к ним в седьмом классе, то Нелли и Зоя учились вместе с первого.
  Во время наших встреч на бульваре, шуму было столько, как будто и не было этих двадцати лет и мы по - прежнему всё те же подростки.
  
  А Софа на встречу не пришла. До сих пор обидно. Она просила перенести вечеринку, но нам не удалось, трудно перенести в последний момент, все были приглашены, время оговорено, а главное, как сказал Ксанин отец, метрдотель ресторана Интурист, где мы собирались, так вот он сказал, за следующую смену в смысле готовки он поручиться не может, эта готовит хорошо, а другая когда как. Стол был действительно прекрасный, но мы не съели и половины, всё так оставили и ушли, а на другой день догуливали уже у Гиви Цивадзе.
  В общем, пообщались, наговорились, насмотрелись на детей друг дружки, вспомнили молодость и разъехались, и уже больше не собрались, но связи установились, переписывались, встречались во время отпусков.
  Судьбы своих одноклассниц не описываю подробно, об этом следует написать отдельную книгу и, как сказала мне Оксана, название для такой книги уже придумано Александром Дюма: "Двадцать лет спустя".
  
  Наше совместное с Сережкой письмо домой из Батуми:
  Здравствуйте папа и Катя!
  Мы доехали благополучно, бабушка нас встретила. Вовка (внук соседей, ровесник и товарищ Сережи) еще не приехал, но я и без него не скучаю. Купаюсь в море, немного плаваю и загораю. Через день, через два идут дожди.
  Как вы живете и почему не пишете?
  Я простудился в поезде, но через два дня уже купался. Каждое утро делаю березку, позу льва и отжимаюсь десять раз. Сделай вертикальную веревку или палку, прикрепленную к стенке как кронштейн и турник.
  Перешла Катя в другую школу или нет, вышла ли на работу. Вы так об этом и не написали. Обязательно напишите.
  Привет всем!
  Вас любящий Сергей. 4.07.85 г.
  
  Всё так, как описал Сергей. Сегодня идет дождь, а вчера мы купались. Каждый день жду письма, а его нет. Встречаться решили 13 июля, назло всем чертям в ресторане "Интурист!" Так что вам всё понятно. Те 25 рублей, которые я оставила, очень пригодились бы Сереже на авторалли, например, или мне на ресторан.
  Живем тихо и скоромно. Правда, вчера я загуляла малость и пришла в 12-ом часу.
  Ребят приезжает очень мало. У всех важная работа. Надо было назначить в августе.
  Как только собирается больше 2-х человек из бывшего 11 "А", то шум, хоть уши затыкай. Мы с Оксаной оргкомитет.
  Вода в море теплая, 22 градуса.
  Катя, как ты, как твои дела?
  Как вы отдыхаете от нас? Не поздравила бабушку с днем рождения. Нехорошо.
  Мама меня поедом ест, что бросила девочку (оставила с родным отцом). Льет горькие слезы. А тут как назло, нет от вас писем.
  К маме на день рождения пришел кот-крысолов. Постучался и сказал:
  Здравствуйте, если вы меня пустите в дом, то я в благодарность поймаю вам мышь.
  Но мышки не оказалось, и кот поел, сказал: желаю счастья, и удалился. Приходил Витя Когна, мы гуляли по городу, а вчера он меня не застал.
  Рынок дорогой, очень кусается. Правда, в этом году урожай персиков. Так что едим персики и сливы и этим спасаемся от неприятностей. Сергей съел банку шпрот и банку сгущенки за сутки, хотя мама покупает мясо и готовит из него.
  Целую вас крепко.
  Скучаю. Мама и Зоя.
  
  Вскоре мы получили Катино письмо, но оно не было ответом на наше, письма ушли навстречу друг другу.
  
  Здравствуй, мама! Напишите подробно, как вы доехали, как дошли, и как происходила твоя встреча с одноклассниками. Вы не прислали ни письма ни телеграммы (во всяком случае мы не получили) все знакомые спрашивают, как вы там поживаете, а мы с папой в ответ только пожимаем плечами и улыбаемся. У нас всё хорошо, просто замечательно. В 9 школу меня перевели тихо, документы отдавала секретарша, и директор, по моему, даже и не знает, а уж про Таисию Петровну говорить нечего - она в полнейшем неведении уехала в деревню. На работу меня взяли на полную ставку с окладом 90 рублей, а т.к. мне нет 16 лет, то для меня полная ставка - всего 4 часа. Я печатаю на машинке, но успехи очень слабые, за два дня работы я не напечатала даже одной справки, зато перепортила кучу бумаги, а сегодня мне надоело печатать и когда Евгения Петровна вышла куда-то, я развлекалась тем, что выбила на машинке узор из буквы "Х".
  Обедаю в "Пекине", езжу вместе с Раисой (Раей Галкиной, которая к тому времени перешла работать секретарем в парткабинет и ездила из нашего дома каждый божий день в Москву вместе с Катей, за которой я негласно попросила её присматривать, мало ли какие ситуации могли возникнуть в электричках). На Белорусском вокзале встретились мы сегодня с Ольгой (Олей Чуняевой, впоследствии Зотовой, работала в нашей лаборатории после института, а потом ушла в аспирантуру НИОПиКа), она такая нарядная, просто дама какая-то, мы с Раисой просто мышки против нее, но Рая тоже собралась нарядится во что-то из ряда вон... Они всю дорогу болтали про какие-то шляпы, Ольга даже шьет какую-то.
  А в выходные мы с папкой ездили в Загорск.
  
  Вот приедете, я вам всё расскажу и покажу (мы купили открытки, папа фотографировал, и я рисовала).
  
  Потрясающая архитектура, представляешь, здание длиной 70 м, а шириной 30 и ни одного опорного столба, и хоть бы что, двести лет стоит. Мы пристроились к одной экскурсии и нам рассказали об этом монастыре, о его действующей части (там живет 70 монахов) и о духовной семинарии. А еще мы посетили действующую Троицкую церковь, видели иконостас работы Андрея Рублева.
  Привет Сережке.
  Катя.
  
  В 1979 году я перевела Катеринку из 9-ой, сильной школы, в седьмую, слабую и довольно хулиганистую. У нас из-за младшего, Сережки, отнимающего много сил, не было тогда возможности водить девочку каждый день в школу, а седьмая была рядом. Когда дочка подросла и Сережка закончил первый класс, мы с Катей сделали попытку перевести её обратно в девятую школу.
  Мне не нравились две вещи: что Катя без особых усилий самая лучшая ученица в классе, и что мальчишки в седьмой школе привычно матерились при девочках. Я мучилась угрызениями совести: перевела девочку из хорошей школы в слабую из-за младшего сына, принесла её в жертву обстоятельствам.
  - У нас школа переполнена, - сказала мне директор. - Сходите в 6 "Б" класс (бывший Катин), узнайте, сколько там народу, если 41 человек, то я её возьму, а если 42, то куда 43-его посадить? Придется детям сидеть по трое.
  Детей оказалось 42 человека, и я ушла.
  В конце восьмого класса я разговорилась с Алевтиной Коршуновой, соседкой с девятого этажа из четырехкомнатной квартиры. её мужа, Коршунова, я знала по НИОПиКу.
  Коршунова работала учителем географии в девятой школе, девятые классы переформировали, и в одном из трех классов, она была классной руководительницей и взяла Катеринку к себе в класс.
  В сентябре, после первых же уроков Катя поделилась своими впечатлениями со мной:
  - Мама, знаешь, в том классе при сложном вопросе поднимала только я руку, и то не всегда, а тут сразу шесть-семь человек знают ответ!
  В этот раз из Батуми мы с Сережкой улетели на самолете, первый раз с 1978 года, когда я с Сережкой же летела из Кабардинки и у меня кровили уши.
  Я заложила за щеку валидол и дремала все три часа полета, а Сережка беседовал с окружающими.
  При посадке сильно заложило уши, и у Сережки тоже. Но таких болезненных ощущений, как тогда, когда мы летели на маленьком самолете, не было.
  Катя и Алешка встречали нас вдвоем: чувствовалось, что соскучились. Мы доехали на автобусе до аэровокзала и оттуда взяли такси, Сережка всю дорогу в автобусе хватался за уши.
  Когда Сережка вышел из такси возле дома, то увидел Димку Кобякина и стал спрашивать нас, нельзя ли ему погулять. Вот и верь после этого детям. Такси стоило почти столько же, сколько билет до Батуми.
  
  Привет, ба!
  Извини, что долго не писала: я просто ждала, пока события немного накопятся. Работать мне понравилось, только под конец устала. На работе я перебирала и подклеивала и подписывала дела незащитившихся бездельников-аспирантов, а еще пила два раза за 4 часа чай и слушала, как Евгения Петровна (это моя начальница) проклинала своих аспирантов и хвалила их руководителей. В общем, я там трудилась в поте лица: перебрала протоколы кандидатских экзаменов с 1938 года. Но под конец работы всё-таки не хватило, и последние две недели я читала на работе Тургенева. Ездить было на мой взгляд не очень далеко: метро площадь Маяковского. Я гуляла по Садовому и по Малой Бронной, была на Пионерских (а во времена Булгакова - Патриарших ) прудах. Там очень красиво, и я всё старалась найти скамейку, на которой в свое время сиживали Берлиоз и Иван Бездомный и где с ними Воланд. Скамейку-то мне показала Евгения Петровна, а вот где там раньше ходил трамвай установить не удалось.
  Кстати, у Евгении Петровны есть один очень занудный аспирант, по фамилии Поплавский, так я всё предлагала выгнать этого аспиранта, дав ему по шее жареной курицей.
  Ну, да что-то я совсем про всякую чепуху заболталась. А Сережка - это, право слово, какой-то невезучий: ты уже, наверное, знаешь, как у него болело ухо после перелета, а недавно он бегал по саду, напоролся на ветку, повредил себе роговицу и получил кровоизлияние на сетчатку, а после того как это у нео прошло, он так повернул голову, что свернул себе шею и три дня выл от боли. Но теперь, слава богу, у него всё прошло. Тьфу, тьфу, тьфу.
  
  В тот день Сережка гонял по саду с Димкой Кобякиным. Вернулся домой неожиданно рано, я толлько еще вернулась с работы. На глазу кровавая маленькая рана.
  - Не увернулся от ветки. Бежал и напоролся, - объяснил мне сын.
  Было уже поздно, глазной в Долгопрудном не работал, я позвонила в скорую, и мне сообщили адрес в Москве, куда надо направляться в случае травмы глаза. Алешка уехал с сыном, я только наложила мягкую повязку, глаз у Сережи болел.
  Вернулись они поздно вечером. Оказалось, поврежден глаз сильно, и хотели даже оставить Сережку в стационаре, но Сережа отказался. Ему оказали первую помощь, закапали какие капли, сделали укол от столбняка и они вернулись уже в двенадцатом часу.
  На другой день рука от укола распухла и болела, глаз, несмотря на капли, тоже болел. Я пошла с сыном к глазному, которая назначила полный покой, и капать три раза в день, а больничный мне не дала.
  - Как же так? - спросила я врача. - Мальчишку даже хотели уложить в стационар в Москве на скорой помощи, вы назначаете капли три раза в день и лежать, а кто же ему будет капать? Дайте хоть на три дня, пока у него боли, потом уже будут выходные.
  Но нет, не дала.
  - Ничего, - сказала, - он большой мальчик. Полежит один.
  Вечером Алешка сходил с сыном к хирургу, мы беспокоились, нет ли там какого абсцесса, почему рука так распухла.
  Хирург осмотрел, и отправил обратно.
  - Никакого абсцесса у вас нет. Это у него аллергическая реакция. Идите и радуйтесь, что так дешево отделались, мог быть и шок.
  Я очень сердилась на сына за всё случившееся, и всё повторяла:
  - Не понимаю, как можно так бежать, что даже глаза не успеть закрыть, ведь веко у тебя целое, значит ты даже не моргнул.
  Спустя несколько лет Сережка опять что-то натворит, и я напомню ему, что он даже глаз закрыть не успел, когда на ветку напоролся.
  - Ну, мам, какая там ветка. Приятель из лука попал мне в глаз.
  Я так и ахнула. Страшно стало, мог бы и совсем глаза лишится.
  Такие вот дела были с сыночкиным глазом. Но вернемся к Катиному письму.
  
  Читаю Достоевского "Преступление и наказание". Мне нравится. Евгения Петровна подарила мне книжку "Академический рисунок". В ней много сведений о построении натюрмортов, о наложении тонов в рисунке. Очень полезная книжка.
  Ты, бабушка, уехала, а у меня 11 был экзамен по геометрии, который я сдала на пять и в день рождения ели торт моего приготовления из безе с кремом. Мне подарили целых четыре книги и среди них А. Толстой "Эмигранты". Эту книгу подарил Дюся (Гандера) и мама его очень зауважала.
  А недавно, под будущую зарплату мне купили демисезонное пальто, такое, как я хотела, и прехорошенькие осенние сапожки.
  А как поживаете вы с котом? Как твое здоровье? Ловит ли кот мышей? Пиши, Целую. Катя.
  
  У мамы водились мыши, которых мама панически боялась, не как большинство женщин, боятся бегающих маленьких живых существ, нет мама боялась инфекции, разносимой мышами и каждое утро внимательно осматривала стол, и плиту: не пробежала ли мышка, не оставила ли свои следы в виде какашек.
  Стол шпарился кипятком каждый день, а если я забывала это сделать, то мы сразу становились неряхами, способными лопать мышиное говно и не волноваться по этому поводу.
  А когда мышь становилась реальностью, действительно оставляла следы и шуршала по ночам, в дом приглашался соседский кот, который только спал дома, а всё дневное и часто ночное время суток ошивался во дворе. Как и положено батумскому коту, он был тощий, но не драный, а красивый, трехшерстный. И вот этот небольшой, худой как фанерка кот действительно ловил мышей.
  Поймает и таскает во рту, один хвост торчит.
  Я как увижу кота со свисающим изо рта мышиным хвостом, мне дурно делалось, желудок выворачивало.
  А однажды он так потаскал, потаскал мышь во рту, потом выпустил поиграть, а она от него сбежала. Вот уж было что порассказать этой мышке своим товаркам - во рту у кота побывала и спаслась!
  А у кота был потерянный, виноватый вид, он всё ходил и жалобно мяукал.
  Мамино письмо после нашего отъезда из Батуми.
  
  Здравствуй, дорогая Зоя!
  Опять у меня невезение с редукторами. Оба новых редуктора закупорились и не пропускают газ. Вызывала слесаря, он пожимает плечами, надо покупать у них снова и опять без гарантии.
  Что делать? Я ведь писала и на завод-изготовитель в Грозненскую область,
  и мне прислали ... и тоже закупорился. Я опять написала. За этим бытом не имею возможности пойти к врачу выписать колибактерин (решила попробовать) и послать тебе рецепт. Тут был ураган, распахнуло окно у меня в комнате и выбило стекло. А ведь осенью стекольщики нарасхват. Один обещал за 6 р. и не пришел. Наконец Сона дала стекло от старой рамы, а муж Аракси (соседки снизу) вставил стекло, дала ему трояк. Но, а с редуктором кто поможет? Позвони Резо, узнай его здоровье, приедет ли он и спроси совета. Я просто в трансе от всего этого, давление скачет. Представляешь, как без газа? На плитке готовлю иногда, но это долго, да и на кухне холодно (у нас пока не топят) да и свет часто отключают. Я как-то кипятила чай у соседей. Я до того выбита из колеи со всем этим, что начала письмо с этого газа, а между тем беспокоюсь за вас, как здоровье детей, какие-то сны снятся. Как Сережа, возила ли ты его в Москву. С бронхитом надо и хорошее питание.
  Была у мачехи, у нее что-то с краном, ждет Виктора. Видела Маню с мужем и Валю. Валя едет в Ереван лечиться. Маню просила прислать мужа, чтобы стекло вставил, но не пришел. Все они налево подрабатывают, в работе даже в выходные дни, так что вот так, зарабатывают на клубнику детям к весне. Что написать, не знаю, мать снится часто, просыпаюсь в страхе.
  Зоя, как ты-то, как Катенька? Не болеете ли?
  Утвердили ли твою "Колодезную" (намек на опечатку) диссертацию?
  Сегодня после дождя была на бульваре, на море целая регата парусников. Вот бы Сережа посмотрел. Угол в комнате мокнет, дожди идут часто. Был инженер. Но воз и ныне там. Написать в "Известия", что ли? Посоветуй. И не знаю, про что писать, про газ или про крышу. Зоя, ты не достанешь колибактерин? Попроси рецепт у уч. врачихи Ирины Николаевны или у Динкиной мамы. Стало мне вдруг пенсии не хватать: мясо-то 6 р кило.(а без него слабит)
  Не знаю, как я эту зиму перезимую, мало того, что здоровье плохое, зубы надо вставлять и этот осколок зуба, что остался, тоже, а я боюсь его вынимать. Надо было, когда ты была тут.
  Катенька, наверное, сильно устает, школы далеко, хоть бы побереглась и не простыла. Я так за вас беспокоюсь. В погоне за модой не одевайтесь легко, а лучше тепло (это я для Кати). Жду ответа.
  С приветом
  Целую ма и ба.
  Сколько накатала, не то, что ты.
  
  Мама обижалась, что я пишу короткие письма. А когда мне было писать?
  В этом году кончилась моя лафа, я не была откомандирована, не было никакой лазейки, чтобы как-то переорганизовать свои дни, поработать дома, если нужно что-то написать или обработать данные и прогулять денек, если домашние обстоятельства этого требовали. Я стала, как все приходить каждый божий день на работу, и не спешить сделать как можно больше, а спокойно тратить свое время, теперь, даже если закончу дела раньше, всё равно сидеть до половины пятого.
  И теперь так будет длиться последующие десять лет, каждый вечер в будни надо обязательно приготовить ужин, а потом обед на другой день, чтобы детям, когда они вернутся из школы, было что поесть. И так пять дней в неделю, начиная с вечера в воскресение до пятницы. И вот, наконец-то она, долгожданная пятница. Пятница! Сладость этого неблагозвучного слова знают лишь те, кто служил от звонка до звонка на закрытых предприятиях за колючей проволокой и не мог даже на часок сбежать в соседний магазин, чтобы купить продукты домой, только после работы, когда в магазины набегут такие же, как ты, только что закончившие, спешащие купить хоть какой-то еды голодным домочадцам женщины. Нет, в пятницу уже совсем другой походкой идешь с электрички домой, открываешь ключом дверь, расслаблено раздеваешься, и беспорядок в квартире тебя не волнует: завтра будет день, будет суббота и ты сделаешь уборку, а сейчас нужно только приготовить ужин, хоть просто картошку пожарить, и даже посуду можно не мыть, а завалиться на диване и уставить глаза в телевизор, а еще лучше разобрать постель, включить бра и что-нибудь почитать, сейчас столько замечательного печатают в журналах, глаза разбегаются, только успевай проглатывать.
  Утро в субботу плохое утро, все дома, на завтраке толкучка в кухне, я жарю блины, и их проглатывают прямо со сковородки, никак не дают накопить горкой. После завтрака надо быстро приготовить обед и помыть полы в квартире, а перед мытьем полов приходится основательно погонять детей, чтобы они подобрали всё то, что в течение недели разбрасывали.
  В общем, в субботу утром, я злющая, крикливая, в тренировочных штанах, бегаю от плиты в комнаты, готовлю обед и навожу порядок. Алешка поет в ванной: его обязанность стирка. Машина стирает, но полоскать и выжимать приходится ему самому, он набуравливает ванну воды и полощет, распевая русские народные. Остальные члены семьи, в том числе и мама, если она живет у нас, тихо прячутся по углам и выжидают, когда эта напасть - моя, внезапно возникающая по субботам страсть к чистоте и порядку, закончится до следующей субботы.
  После того, как я попрятала вещи в шкафы, протерла пыль, вымыла полы везде, за исключением Катиной комнаты - там она сама, натолкла пюре, мы садимся обедать где-то около двух часов. Всё! Наконец, после обеда в субботу до воскресения вечера, когда надо готовить на понедельник и желательно и на вторник, на сутки наступает время отдыха. И сидишь на диване и с радостью оглядываешь комнаты: чисто, нигде ничего не валяется. Но мои чувства сами по себе, а семья сама по себе.
  Начинала обычно мама, выползала из угла, где затаивалась, начинала оглядываться, вздыхать, осторожно подкатываться ко мне:
  - Доча, ты не видела мои..?
  И её слова вызывали цепную реакцию.
  - Мама, а где моя..? Зоя, а куда ты дела мои..?
  - Мама, после твоей уборки никогда ничего не найдешь,...
  Дети, мать и муж мечутся по квартире, пытаясь найти то, что они не успели спрятать.
  - А вы хотите, чтобы я за два часа убрала то, что вы в течение недели раскидывали, и еще помнила бы, куда я что запихнула? Найдете, наша квартира не дворец с десятками комнат, как-нибудь...
  
  Первого сентября придумали день здоровья. Дети выходили на улицу и делали на воздухе какие-то упражнения. Этот день здоровья был часто и последним днем похода моего сына в школу: обычно первого сентября холодало, и Сережка заболевал недели на две.
  После болезни, перенесенной в декабре 84-ого года Сергей очень долго кашлял, но потихоньку оправился, кашлять стал меньше, и летом в Батуми как будто поднялся, поправился, но после дня здоровья заболел, снова начал кашлять, но не сильно, а потом новая напасть - сбор металлолома.
  В этот раз, в пятом классе Сережка отнесся к этому мероприятию серьезно, и они с Акингиновым натаскали больше железного хлама, чем два других звена.
  К этому времени наш Сережка возобновил дружбу с Сережкой Акингиновым после длительного, почти на полгода разрыва. Поссорились они весной в третьем классе, даже не ссорились, а подрались.. Сережка Акингинов стал поколачивать мальчишку из класса, физически послабее его, а мой Сережка возмутился, взял над преследуемым покровительство, стал провожать этого парня до дома. Акингинов наплевал на защитника и размахался кулаками, в результате сын мой пришел домой с расквашенным носом, злющий-презлющий, но утверждающий, что и он хорошенько двинул задиру.
  - Странно, очень странно, - сказала я. - Ну, и как ты мог побить Акингинова. Он на голову выше тебя, ты и до носа-то ему не достал.
  - Во всяком случае, он захныкал, закрыл лицо руками и убежал, - убеждал меня сын.
  Но я не поверила.
  А тут они вдвоем, примиренные, натаскали желязяк, а потом эти железяки мокли под дождем в школьном дворе, и никто их не убирал. Сережа был разочарован и больше в сборе металлолома никогда не принимал участия.
  Но в тот раз трудовые подвиги в обычной одежде привели к тому, что и куртка и брюки оказались покрыты слоем красной глины.
  Куртку я ему кое-как отмыла, а брюки поставила (не шучу, именно поставила в угол) и приказала почистить. А в субботу очень разъярилась, когда нашла эти штаны одиноко стоящими в углу всеми забытыми. Слои глины толщиной в детский палец растрескались, между ними стал виден первоначальный цвет материи, серый.
  И я дала сыну щетку прямо в руки, предложила одеться и пойти почистить брюки, но не чистить возле дома, а пойти подальше в сад, чтобы не пылить под окнами.
  Сережка взял щетку и ушел, вернулся с более или менее очищенными брюками и я бросила их в стирку.
  В тот же день я вышла на лестничную площадку и столкнулась с Ниной Степановной, соседкой из квартиры рядом.
  - Вы посмотрите, что творится, сказала она мне. - Какая грязь. Кто-то выхлопал мешок из-под картошки прямо на лестницу.
  Я глянула на лестничные ступеньки и ахнула: они были покрыты слоем знакомой красноватой пыли с комками засохшей глины.
  - Ой, да это же Сережка штаны здесь чистил. Вот ведь дрянь, я ему сказала выйти на улицу.
  - Ну, что вы Зоя, - испугалась Нина Степановна, чувствуя, что маленькому соседу достанется на орехи, и, не желая, чтобы из-за нее наказывали ребенка, ну что вы. Разве может быть столько грязи с детских штанов?
  - Еще как может, - ответила я. - Вы не видели, что это были за штаны.
  
  Декабрь, грязный, темный, слякотный. Нет ни чистого белого снежочка, ни морозца, никакого ощущения зимы, только сырой ветер пронизывает насквозь.
  Я иду домой с электрички. Повернув к своему дому, я поднимаю глаза наверх. В квартире темно.
  Надежда шевелится у меня в душе.
  "Может быть, Сережка почувствовал себя лучше, и ушел всё-таки в школу", думаю я.
  Я поднимаюсь на седьмой этаж, вхожу в комнату, включаю свет в коридоре, заглядываю в большую комнату.
  На диване лежит сжавшаяся в комочек фигурка.
  - Сережа, сынок, почему же ты свет не зажег?
  - Не хочется.
  Раздевшись, я подсаживаюсь к сыну на кровать, щупаю лоб, ничего не могу понять, слишком руки замерзли от холода, и измеряю температуру градусником.
  Опять у сына 37,2 и такое плохое самочувствие, что ребенок не только в школу не идет, даже свет и тот не зажигает, и это так не похоже на моего всегда жизнерадостного подвижного сына.
  Я еще и еще раз вспоминаю, как это началось, меня гложет жалость к сыну и чувство своей собственной вины.
  Всё началось еще в сентябре, с того сбора металлолома. Сережка слегка простыл и кашлял, а потом еще добавил на физкультуре и начал кашлять страшно, приступами, по несколько минут, надрывно, до позывов к рвоте.
  Я оставила его дома и вызвала врача, не хотела я выводить ребенка на улицу с таким страшным кашлем.
  Симонова, как назло, была на курсах усовершенствования, и пришла заменяющая её врач, послушала ребенка, сказала, здоров, в легких ничего нет.
  - Но кашель страшный, у него была уже вялотекущая пневмония, которую никто не прослушивал, давайте сделаем снимок.
  - Незачем совершенно облучать ребенка, раз температуры нет, нет никакого воспаления.
  - Но Сережа болеет без температуры.
  Все мои уговоры оказались бесполезны.
  Бывают такие тупые самоуверенные люди, которые уважают только себя и ни во что не ставят мнение другого.
  Нашу участковую я бы уговорила на снимок, да она могла бы и услышать что-то в легких. Симонова никогда не кидалась лечить ребенка от ОРЗ, всегда говорила мне, ну да вы сами знаете, что делать, но слушала и слышала довольно хорошо, я ей доверяла, да и она мне тоже, и, увидев меня в такой панике, поняла бы, что дело плохо.
  Делать нечего, я пошла в детскую и записалась к бронхологу, надеясь встретиться с Маей Ефимовной, и попала на прием к тому же врачу, она, оказывается, работала бронхологом и к тому же была заведующей нашей детской поликлиникой.
  Вот откуда такая самоуверенность и непререкаемость, она чиновник, а туда же, пытается лечить!
  В общем, я была обругана, но направление на мазок на предмет коклюша мне дали.
  Я взяла замученного ребенка и потопала с ним 1,5 км на мазок.
  Помню, как на обратном пути мы стоим, ждем автобуса, и я прикрываю его от ветра.
  Коклюша не оказалось.
  После этого путешествия, где-то на десятый день болезни у него и начала подниматься температура каждый день, 37,2 и он совсем сник, и антибиотики ему не помогали, каждое утро он долго кашлял, сгибаясь на кухне, а я уходила на работу, ведь ребенок мой был здоров, и больничный мне не полагался.
  Я его лечила, как могла, горчичники, прогревания картошкой, таблетки, отхаркивающие микстуры. В школу он не ходил, Через неделю я вызвала снова врача, собираясь дать бой, но пришла другая врач, молодая, красивая женщина, сразу мне понравившаяся. Ольга Николаевна, как узнала, что ребенок кашляет надрывно уже три недели, температурит, лечение провожу я самостоятельно, врач ничего не назначила, ужаснулась такой картине и без всяких слов дала направление на снимок и больничный лист.
  И я опять, уже температурящего мальчишку потащила в поликлинику, а через день со снимком опять к бронхологу. На этот раз я напрямую зашла к Майе Ефимовне с просьбой посмотреть и послушать Сережку, В конце концов, она была аллерголог, а раз ничего не находят..., то возможно, кашель аллергического характера.
  Майя Ефимовна и бронхолог принимали в одной комнате, и когда мы пришли и я в открытую, в истерике, в слезах, скандально стала высказывать претензии к заведующей, что ребенок болеет больше трех недель, что я всё время указываю на страшный кашель, которого я не слышала семь лет (семь лет Сережка не болел воспалениями), и что нельзя так откровенно игнорировать мнение матери, в результате они хотели получить температуру, вот теперь температура есть, можно и начать лечить.
  Майя Ефимовна пропустила мои вопли мимо ушей, прослушала Сережу, и они вдвоем долго смотрели снимок и усмотрели только бронхит.
  Назначили лечение, антибиотики, но не внутримышечно, а перально, тепловые процедуры, и с тем я ушла.
  Конечно, если бы мама жила бы на Белоозерской, разве я так мучалась бы? Давным-давно отвезла бы ребенка туда, в случае необходимости мама его и проколола бы, и не было бы того, что я сейчас имела, субфибрильную температуру и замученного, совершенно раскисшего сына.
  Сережа не ходил в школу почти два месяца. Я заходила к Антонине Васильевне, брала для него уроки, но чтобы закрыть четверть, он должен был посетить школу хотя бы несколько дней.
  И я уговорила Сережу походить в школу в конце второй четверти, чтобы его могли аттестовать.
  Я прибегала в обеденный перерыв с работы, обряжала сына и отправляла его, а вечером я приходила раньше, чем он, и ждала.
  Сережа заходил в дверь, садился на галошницу, и сидел не шевелясь. Я снимала с него пальто, стягивала сапоги, брала за руку, заводила в комнату и укладывала ни диван.
  Он ложился молча и не говорил ни слова. У него не было сил. Около десяти дней посещал он школу, а потом стал сильнее кашлять, и я оставила его дома. Этих дней хватило, чтобы Сережку аттестовали за вторую четверть.
  По-прежнему была слякоть, серый снег, оттепели, темнота. Приближался новый год.
  1986 год. Второе тысячелетие
  - Что ты помнишь из 1986 года? - спросила я мужа.
  Алексей засмеялся:
  - Я купил себе новый костюм.
  И сразу стало всплывать.
  В конце 85 года начальник Алешкиной лаборатории уволился, и на Алешку, как старшего научного и ответственного исполнителя темы, свалилась вся работа. Алексей с октября месяца стал задерживаться, приходить поздно, усталый. Не столько утомляла его сама работа, сколько необходимость сделать быстро и в срок, а необходимость действовать быстро всегда очень напрягала Алешку, он был медлительным и не умел расслабиться, пока не завершит дело. По складу характера он не умел заставить кого-то работать, и всё они делали вдвоем с Иришкой, которая была трудоголиком, и которую не надо было подгонять.
  Работал он за тот же оклад старшего научного, не сумел воспользоваться ситуацией и попросить себе добавку, но после сдачи работы предполагалась большая премия. В конце декабря Алешка закончил все темы, написал отчеты, и совершенно вымотался. У него было нервное истощение, он похудел, ослаб, и в течение выходного дня через каждые три часа ложился отдыхать, так уставал.
  Руки стали тоненькими, как у женщины, а на спине вылезли и торчали позвонки.
  Его взяла в плен бессонница, пропал аппетит, и он не бегал по 10 км на лыжах, как в прошлую зиму, когда он убегал за канал на полюбившееся ему замерзшее болото, окруженное красивыми кустами и метельчатыми растениями.
  14 января на дне рождения у Люды Алешка тихонько ушел в другую комнату, прилег там отдохнуть и уснул. Во сне были особенно заметны его заострившиеся скулы.
  Люда, глянув на Алешку, ужаснулась его похудевшим видом.
  - Зоя, надо что-то предпринимать, придумать, смотри, он совсем ослаб.
  А что придумаешь, если ему нужен был отдых, а до лета было далеко и брать сейчас отпуск вроде не имело смысла, а это значило, что каждый день, преодолевая себя, он шел на работу и день требовал он него большей затраты сил, чем у него было. И происходило медленное сползание вниз и вниз по наклонной плоскости к полному упадку сил, и настойка элетероукока, назначенная врачом, ему мало помогала. А больничный без температуры не давали, проще было помереть.
  Зато в конце января он принес кучу денег, тысячу рублей.
  - Наступило второе тысячелетие, - сказал мне муж, передавая пачку сиреневых купюр. Напомню, что первое было в 1971 году, когда он вернулся с Камчатки.
  - А что будем делать с деньгами? - я всегда спрашивала у мужа, куда мы будем тратить деньги, если сумма свалилась неожиданно, регулярные поступления были рассчитаны досконально, и я тратила их по собственному усмотрению, если жесткие рамки постоянной нехватки можно рассматривать как "собственное усмотрение ".
  Деньги у нас всегда лежали открыто, в платяном шкафу на полке, когда завелась резная шкатулка, то в ней. Дети деньги брали только с нашего согласия. Катя звонила мне и просила пять рублей, или три, и даже рубль. Когда оставалось 25 рублей, то кто успевал ухватить эту последнюю купюру, я или Алексей, тот и оказывался хозяином положения, богатеньким Буратино, все остальные должны были клянчить деньги у него.
  - Тратить, - сказал муж. - Купим одежду, а то ты всё стонешь, что мы не так одеты.
  Вот тогда Алешка и купил себе совместный франко-советский костюм, сам купил, без меня, и впервые ему оказались впору и брюки и пиджак, а цвет ему подходящий, темно-горчичный. Сейчас, в 2004 году этот костюм всё еще служит ему в качестве выходного. Впрочем, всё это время он надевал его не чаще трех-пяти раз в год.
  Но костюм он приобрел только в марте, когда отдохнул от тяжких трудов.
  А я купила себе зимнюю шапку из куницы, которую проносила десять лет, но не так, как муж костюм, а вплотную, весь сезон только в ней.
  Это была моя первая приличная зимняя меховая шапка, и то не новая, а купленная в комиссионке.
  Еще когда мы жили на Дирижабельной, мама отдала мне старую каракулевую шапку, я сама пришила к ней норку, отпоротую от воротника, проложила картон, чтобы ободок был жестче, и отходила два года. Потом была коричневая синтетическая шапка с большими полями, Нина дразнила меня в ней летучей мышью, а Алешка, когда лепил пельмени с детьми, приговаривал, слепляя два конца в кружок:
  - Вот еще одну мамину шляпку сделали - и аккуратно клал на доску.
  Когда и каракуль и норка стали жаловаться на глубокую старость и просится на отдых, я на нашем Долгопрудненском рынке налетела на шкурки белых баранов и козлов, привезенных с северного Кавказа, загорелась и купила две, хотела сшить себе пальто и шапку к нему.
  Пальто не сшила, а шапку смастерила себе сама, большой такой белый шар получился, и я носила его с черной шубой.
  Все это время я мечтала о норковой шапке, темно-коричневой, мне нравился коричневый блестящий мех, таким красивым он должен был бы быть в сочетании с моими карими глазами, вернее мои глаза были бы интересней при такой шапке.
  Но шапки то стоили очень дорого, то исчезали из продажи, и надо было стоять за ними часа три в очереди. Да что там три! Моя сослуживица, Ирка Новикова, отстояла за шапкой целый день.
  А потом мне норковые шапки опротивели. Надоели так, как будто я все эти годы мечты о них сама их носила, а не видела на других людях.
  А о кунице я даже и думать не смела, видела её один раз у Нади, двоюродной сестры Алешки, когда она в очередной раз приехала к нам за шмотками из своей далекой Перми. Целыми днями Надежда бегала по магазинам, искала обувь модную, а поздно вечером клала свою шапку рядом с моей на тумбочку в прихожей.
  Все познается в сравнении, и красивый дорогой мех рядом с козлиной шапкой подчеркивал нищее убожество последней. Я спросила Надю, что за мех у нее, и, узнав, что это куница, уважительно погладила шкурку. Хороший зверь куница, нарядную шубку носил, за что и пострадал.
  Разжившись тысячей рублей и испытывая непреодолимое желание потратить эти деньги как можно скорее и в основном на себя, я решила сначала избавиться от домашних, купить им, что необходимо, а остатки, все остатки мне.
  Взоры мои обратились к подросшей дочери. Катеринка выросла из своего зимнего пальто, и нужно было срочно покупать новое. Я присмотрела в нашей комиссионке натуральную цельную шубу из цигейки коричневого цвета всего за триста рублей. Рядом видела почти такая же, только чуть потемнее, за 450 и я поинтересовалась, почему такая разница в цене.
  - А кто как свою вещь ценит, это от владельца зависит, - равнодушно ответила мне продавщица.
  Два дня я уговаривала дочку пойти в магазин напротив, посмотреть шубу, и если понравится, то купить, а когда отбрыкивающаяся дочь согласилась, шубы не было. Продали шубу.
  Раздосадованная, злая на свою упрямую девчонку, я прошлась по магазину, оглядывая витрины и выискивая, чем заменить уплывшую шубу и успокоиться.
  Ничего подходящего не было и мы направились к выходу из магазина, когда, бросив прощальный взгляд, я увидела на витрине рыжую шапку, которой раньше не было.
  До сих пор помню, как она лежала, одинокая, в тени. Ждала меня.
  Я вернулась с порога, померила, достала деньги и купила.
  Катя была потрясена решительностью, с которой я, не колеблясь, выложила деньги.
  - А что, раз ты выламываешься, хоть себе куплю.
  Вот эта шапка и Алешкин костюм - это всё, что вспоминается от добытой ценой нервного истощения тысячи. Но, конечно были еще покупки, я купила постельное белье, обувь мужу, дочери, сапоги себе. А Сережкины вещи нас не разоряли, он еще не вырос.
  Свою куницу я не закидывала на полку в прихожей, где она могла помяться, а клала на секретер в спальне. Дочка моя, зайдя к нам вечером, задумчиво на нее посмотрела и сказала:
  - Знаешь, мама, она никак не вписывается в нашу квартиру. Чужеродная вещь
  Не вписывалась дорогая шапка не только в интерьер квартиры, но в мой гардероб.
  Как-то раз я сидела в лаборатории Юры Иванова, мы стряпали очередную программу с его девочками. Зоя Сорокина, секретарь и оператор, проходя мимо меня, бросила взгляд на мою юбку. Юбка была связана крючком из красной ковровой шерсти с добавлением зеленых и белых полосок. Вязка столбиками с накидами выглядела сеткой. Оглядев со спины эту сетку, натянувшуюся на попе, Зоя спросила:
  - Ты чего в дырявой юбке ходишь?
  Я оглядела себя, насколько могла поворотить шею. Поняв, что дыр нет, а имеется в виду ажурная вязка, я вздохнула:
  - Да всё денег не найду на юбку, бедность задавила.
  - Ну, интересно, - не сдалась Зоя, большая насмешница. - В соболях ходишь, а зад прикрыть нечем?
  Я погладила ладошкой шапку, красующуюся на моей голове. Крыть было нечем.
  
  Здравствуй дорогая Зоя! 9/Ш
  Через день после отъезда Резо я заболела, видимо грипп - с температурой под 38 и сухим болезненным кашлем, саднит за грудиной. Сорвалась поездка, да и не знаю, смогу ли я одна выкарабкаться. Ты не сможешь приехать. Лежу в одиночестве. Сегодня температура опять поползла вверх, и я приняла полтаблетки аспирина. Анальгин кончился. Голова болит.
  Я никому звонить не могу, разве врача вызвать только, боюсь осложнений. Да и соседка Нина (у которой телефон) боится гриппа. Не везет мне, да и только. Агнесса не может помочь, т.к. ее брат Петро упал, сломал бедро, лежит в травматологии и она его выхаживает. Я отдала ей одно судно резиновое.
  Грипп очень ослабляет. Тут еще белье в тазу, я же не думала, что заболею.
  Как там дети, не болеют ли они, весна всегда коварна. Жду ответа. Плохо всё. Целую, ма.
  Вот так-то. Что не ждешь, да получишь.
  
  13/III 86. Письмо не отправила. Уже 2 дня, как температура 36, но саднит за грудиной, с трахеитом куда ехать? Сона зашла только сегодня, у нее Лиля (дочь ее) заболела. А вчера заходил Жора, (товарищ Резо). Я попросила его принести хлеба и заказать микстуру в аптеке с эуфилином от кашля, что он и сделал. Обещал зайти через 3-4 дня. Врач была 10/III, послушала, велела лежать в тепле. Но приходится готовить. В день только был суп и кусок вареного мяса, а сегодня принесла Ирочка бутылку молока и хлебцы. Если бы не кухня...
  Дала номер телефона Агнессы, не знаю, позвонит ли Сона, хочу, чтоб и горло посмотрела. Интерферон кончился, есть в ампулах, но срок вышел, боюсь капать. А Жору забыла попросить, у него знакомый в аптеке. Так не хочется тебя беспокоить, может, выкручусь? Еще раз. Жду письма, совета.
  А кто это письмо бросит?
  Оказывается эпидемия вирусного гриппа, сказали по телевизору идет на убыль, но у нас в разгаре. Берегись сама и береги детей. Уж когда я увижу их. У вас пока тепло, но именно конец марта будет - 20.
  Целую, ма.
  
  Весь вечер, лежа на боку продиралась (чтением это не назовешь, но тогда я считала необходимым доводить до конца раз начатое, с годами это кануло навсегда) сквозь новый роман Юрия Бондарева. Не знаю, когда он в действительности печатался в Новом Мире, и как назывался; помещаю его в этот год, дальше пойдут прекрасные вещи, а вот 84 и 85 годы еще яма в нашей литературе.
  До этого я читала много лет назад "Горячий снег", вещь, показавшуюся мне живой и искренней, а тут прочитала десяток страниц и затосковала. Весь роман был построен на том, трахнул ли немолодой режиссер бабу, которую продвигал в примы или нет. У дочери главного героя тоже трагические проблемы: купила кольцо с изумрудом, и все продавщицы в магазинах ей завидуют, пристают, где достала. Утонченная девушка страдает, понимает, что у нее плохой вкус, на уровне продавщиц и официанток.
  Я зашвырнула журнал под софу. Рано утром мне надо бегом на электричку, еще просплю с этими изумрудами.
  Утром холодно, ветер в окна и мороз выстудили квартиру. Кажется невозможным в этой полной темноте длящейся ночи выползти из-под одеяла, но вот выползаю, в туалет приспичило.
  Чуть мерцает рассвет. Тихо, дети и муж спят. Я включила свет на кухне, глянула на часы, пол седьмого. Босиком прошлепала к окну. На градуснике минус тридцать.
  Внизу двигаются в утренних сумерках бесшумные с высоты седьмого этажа тени.
  Я уперла лоб в холодное стекло и наблюдаю за ними.
  Наклоняясь, чтобы прикрыть хоть немного лицо от холодного ветра, призрачные женские фигурки продвигались к воротам детского сада, а за ними тянулись веревки с санками. Маленькие, годовалые, и постарше дети были закутаны в теплые платки, оставались одни глаза. Полседьмого утра крохотных деток подняли из постели, закутали и потащили в детский сад в тридцатиградусный мороз молодые безумные матери. Сейчас бросят детей на руки нянечке и побегут на электричку, успеть в Москву на работу. Те же, кто работает в Долгопрудном, пройдут часом позже, тогда будет светлее и чуть потеплее.
  И такими пустяшными показались мне переживания героев вчерашнего романа, на фоне каждодневной невыносимой и тем не менее не замечаемой нами зажатости: шаг вправо, шаг влево, стреляем без предупреждения. И хотя выстрелы эти всего лишь выстрелы бедности, но сколько сил требуется, чтобы их отразить, загородится от недокормленной плохо одетой нищеты, призрак которой всегда витает над головой. Когда один муж работает, денег на нормальную жизнь не хватает, голодно как-то на одном заработке, да и пенсию не выслужишь, вот и кидают малышей на чужих людей, а сами бегут за денежкой, и каждую копейку будут беречь, и таскать тяжелые сумки, и не возьмут лишний раз такси, будут давиться в автобусе, и консервировать, и шить, и вязать, и каждый день выгадывать рубль, чтобы хватило дожить, а вот еще и заплатить за квартиру, и не жечь лишний раз свет, потушить лампочки, и что еще я пропустила? Ау, женщины моего поколения и моего достатка, жены инженеров, научных сотрудников, врачей, учителей и простых рабочих, как насчет изумрудных сережек? Накопили на них? или удовольствовались, как и я, штампованными золотыми за сто рублей? А то и тех нет?
  
  Сережка все каникулы валялся на диване, обложенный картошкой, уставив глаза в телевизор.
  Иногда он просил соли, вытаскивал с груди картошку, обмакивал в соль и ел.
  Повторный снимок показал тяжи в легких, остаточные явления перенесенного и не долеченного воспаления легких. Бронхолог с Маей Ефимовной крутили, вертели, смотрели новый снимок, сопоставляли со старым. Нашли в конце концов пропущенное ими в первый раз пятно.
  Оказалась права я, но меня это нисколько не радовало, так сильно я упустила ребенка, что последствия этого сказываются и сейчас затяжными кашлями взрослого человека.
  Общее состояние Сережки улучшалось, хотя субфебрильная температура держалась, но всё же не сравнить с декабрем, когда сын одиноко лежал пластом в темной комнате, даже света не хотел зажечь. Сейчас мальчишка оживился, лучше ел и снова интересовался окружающим миром.
  Я созвонилась с Аликом Гваришвили, и Алешка отвез Сережку к нему в институт, сделать снимок на хорошей аппаратуре. Снимок показал кисту.
  - Ты не пугайся так, ничего страшного нет, должно со временем всё рассосаться. Через пару месяцев, сделаем повторный снимок, - сказал мне Алик.
  Но я тряслась от страха, и держала ребенка дома.
  Сережка сильно скучал, и попросил меня научить его вязать крючком.
  Мальчишеские пальцы плохо справлялись, но у Сережи была бездна времени, и постепенно он освоил крючок. Тогда Сергей и связал знаменитую красную жилетку для мишки, того самого мишки, который был подарен трехлетней Кате дедом Карлом.
  Года три-четыре назад моя внучка Соня, вторая Катина дочь, доконала этого медведя, он разодрался, и из него посыпались опилки. Пришлось медведя выбросить, а жилетку сохранить и переодеть на льва. Не в каждой семье найдется вещь, связанная 11 летним мальчиком.
  
  Встретила на улице Симонову, пожаловалась ей на состояние Сережки.
  - Может он в школу ходить не хочет, вот у него и температура?
  - Нет, - решительно ответила я, но задумалась.
  Вечером подсела к сыну на диван:
  - Сережа, ты любишь ходить в школу?
  - Я что, по твоему, псих ненормальный? - вопросом на вопрос ответил Сережка.
  Но всё же температурил он не потому, что не хотел в школу.
  Знакомая женщина, Нина Кузнецова по дороге на электричку спросила меня, в каком классе учится у меня сын.
  Я стала мучительно припоминать, в каком классе учится Сережа.
  Обремененная его здоровьем, Катиной учебой в новой школе в девятом трудном классе, я не смогла ответить на вопрос, в каком классе учится мой младший сын.
  - В шестом, - задумчиво протянула я. - Ах, нет, в пятом еще.
  Надо было видеть, какими глазами посмотрела на меня Нина, у которой был единственный сын.
  - Понимаешь, - оправдывалась я, - везде валяются эти учебники за 5-6 класс, и еще Катины за 9, которые в перевернутом виде тоже идут за 6, вот я и ошиблась.
  Но такая ошибка характеризует мое отношение к учебе сына, мне в то время было на нее совершенно наплевать.
  По русскому мы просили его писать упражнения по мере сил, а по математике я пару раз подошла, чтобы что-то объяснить, но Сережка ни в каких объяснениях не нуждался, казалось, он родился со знанием всего того, что я собиралась ему рассказать.
  Сейчас я держу в руках самодельную игрушку, куклу перчатку, изображающую зебру и вспоминаю, с чего же всё началось.
  Зебру я недавно ремонтировала, голова, сшитая из моей полосатой блузки, отвалилась, и я её пришила. А рукавичка у зебры серая. Сшита рукавичка из моего старого плаща, и моя рука взрослой женщины туда не помещается: шил этот персонаж кукольного театра Сережка, мерил на свою мелкую ручонку.
  А начиналось всё с рыжей кошки-перчатки, подаренной Кате кем-то из моих знакомых.
  Дети стали играть с ней, кошка здоровалась и разговаривала. Дальше больше, Катя придумала ставить кукольный спектакль, и они начали шить кукол из тряпок. Был ежик, собака, еще что-то, волк должен был быть, так как помню волка по тексту пьес, которые были написаны. Но первые пьесы, поставленные Катериной, были устные, текст придумывался, а потом подправлялся во время действия.
  Опять стаскивались на пол диванные подушки, ставились на ребро, натягивались покрывала, по краю покрывала бегали кукольные персонажи, которые водили Катя с Сережей, спрятанные за покрывалом.
  Первый же спектакль, зрителями которого были мы с Лешкой и которая-то из бабушек, раззадорил детей, они стали наперебой шить игрушки, резать одежду, а потом вдруг Сережка начала писать пьесы.
  Как жаль, что от всего сохранилась только маленькая зебра. Тетрадки с пьесами были сданы моими детьми в макулатуру, когда начался этот макулатурный бум: возможность после сдачи двадцати кг купить "Женщину в белом " или "Три мушкетера ".
  В общем, тетрадок не осталось, но кое-то из прочитанного врезалось в память:
  "Действие первое, явление первое, дом кошки.
  Входит собака.
  - Привет.
  - Привет.
  - Чаю хочешь?
  Кошка ставит чайник на плиту.
  - Нет, не хочу. Пойдем скорее, там змей напал на мышку.
  - Пойдем.
  Кошка выключает чайник, они уходят.
  Действие первое, явление второе.
  Опушка леса ".
  И так две тетрадки. Действие развивалось в лесу. Сначала врагом был волк, но после упорной борьбы он перевоспитался, признал свои ошибки и присоединился к дружному коллективу мышей, кошек и собак. Однако без врага нет действия, маленький автор это понимал, и был создан новый враг, коварный змей.
  Вообще, Сережины пьесы представляли собой замечательную пародию на мультики, которые они смотрели: этакая смесь сентиментальности сюсюкающих зверюшек с борьбой за освобождение трудящихся масс.
  Писал он эти пьесы на кухне по ночам. Зимой часто гостил кто-нибудь из бабушек, и Сережка спал в комнате не один, свет тушили, и драматург вынужден был стряпать свои произведения на кухне.
  Вечерами, лежа в постели, мы слушали, как Сережка топает на кухню.
  "Наш Бальзак", - вздыхал Алешка, поудобней устраиваясь на подушке.
  Так и прошла эта часть года до лета, в постоянных заботах о здоровье пишущего сына.
  С приходом тепла кашель сдался, и сын последнюю четверть нормально ходил в школу.
  К весне приехала мама, повидаться, подлечиться, отмыться. Ходить в баню ей было тяжело, а мыться в ванной на кухне не очень удобно, воду приходилось греть на газу, ну и какое это мытье?
  Вот и ездила в Москву из Батуми помыться.
  
  Совершенно безумная учительница по истории в Катиной новой школе заставляла их переписывать учебник истории, так как, видите ли, теперь учебники сдаются, и к выпускным экзаменам не будет учебника. Загруженная еще учебой в художественной школе, Катя переписывала этот учебник по ночам, сидела, корпела над тетрадкой до 11 часов и позже.
  Увидев свет, выбивающийся из-под двери дочкиной комнатки в двенадцатом часу ночи, я прошла к ней и застала за перепиской очередного съезда партии. Я выдернула книжку из рук Кати и потребовала, что бы она немедленно ложилась спать. Дочка подняла на меня усталое личико с запавшими от недосыпа глазами, и заплакала. Сквозь слезы она объяснила мне, почему Морковь (прозвище учительницы Морковиной) заставляет их это делать.
  - Доченька, я обещаю тебе, даю честное слово, я возьму в НИОПиКе в библиотеке историю партии, там будет всё, что нужно и даже лишнее. Не надо заниматься ерундой, плюнь на Морковь, здоровье дороже.
  Кое-как мне удалось уложить дочку спать.
  Позднее, учительница истории, знаменитая в городе Морковь, пожелала познакомиться с нами, родителями Кати.
  Люда Монахова, подружка Кати, смеялась:
  - Так странно это было. Она сказала Кате, "садись, четыре", и вызвала родителей Обычно это бывает, когда двойка.
  Я подумала, что нам предстоит разговор с учительницей о том, что Катя недостаточно старается и не дотягивает до пятерки.
  В субботу днем я вспомнила о приглашении в школу. Алешка где-то гулял, пришел веселый, довольный. От него припахивало пивом.
  - Давай-ка, сходи один разок в школу, узнай, что там нужно от нашей дочки, - попросила я мужа. - А то, если я пойду, я так настроена против этого дурацкого переписывания, что точно с ней поругаюсь.
  Вернувшись из школы, Алешка доложил, что так и не понял, что нужно было Моркови от нас.
  - Да и не было никакой возможно понимать, что она говорила, - добавил он. - Я всё время был занят тем, что старался не дышать на нее.
  У нашей умненькой Кати в результате по историям в аттестате четверки.
  Кате, чтобы получить отметку по физкультуре, надо было сдать гимнастику: научиться делать стойки. Руки у Кати были слабые, и она не могла удержать себя, всё время заваливалась на бок. Вот отец и должен был ловить её ноги и ставить к стенке. Весила Катя прилично, а главное, она боялась щекотки и отчаянно дрыгала ногами, когда Алешка её пытался ухватить. Однажды вырвала ноги и упала, ушибла бок и страшно обиделась на отца.
  Две недели каждый вечер они тренировались, делали эти стойки, и с обоих пар валил от таких непривычных упражнений, и наша дочь сдала гимнастику на четверку, она была гибкой девочкой, и проблем с мостиками и кувырканием у нее не было, только стойка на руках ей не давалась.
  
  Я пригласила Динку поехать со мной в Батуми в июне, отдохнуть с детьми, а мама осталась у нас и должна была приехать после отъезда Динки.
  У Кати была практика в НИОПиКе Московском, как у программиста, в июне она была занята, и я взяла с собой только Сережку. Мы доехали поездом, а Динка со своими сыновьями, Сашей и Колей, прилетели спустя три дня.
  Нашей компании, состоящей из двух женщин и троих подростков, повезло с погодой, и мы провели прекрасные две недели, так что моя подруга и не заметила, что находилась во влажных субтропиках, в городе, занимающим первое место по количеству осадков.
  Даже при Батумских условиях быта и плохого снабжения забот по кормежке было немного.
  Динка была жаворонок, вставала рано утром, бегала в магазин, покупала творог, который я обычно в Батуми в пищу не употребляла, пока я продирала глаза, от творога даже и воспоминаний не оставалось. А тут на завтрак творог, молоко.
  К десяти мы, наконец, собирались и шли на море. Диана с мальчишками уплывала, Сережка плавал поближе, а я дожидалась, когда они приблизятся к берегу, и плыла навстречу.
  Часов в одиннадцать я уходила с моря, оставляя Сережку на Динку. Одна, неспешно, в тишине квартиры я готовила обед, делала какую-никакую уборку, и когда Динка с мальчишками возвращались с пляжа, всё было готово.
  После обеда играли в карты, гуляли по городу, ходили на рынок.
  Съездили, в дельфинарий, сфотографировались с моржами, катались на лодках в пионерском парке.
  Было всё, что должно быть на юге: море, горы, парки, фрукты.
  Мы с Диной, работающие на полный рабочий день и растящие двоих детей женщины, всё делали по минимуму, все наши рецепты были из быстрой кухни, все усовершенствования направлены на то, чтобы с наименьшими затратами достичь желаемого эффекта - накормить семью. При этом мы постоянно вспоминали нашу третью, отсутствующая сейчас подругу, Иришку, которая тщательно вела домашнее хозяйство, всегда готовила строго по рецептам, не боялась трудоемкого приготовления, и перед тем, как жарить курицу, вытирала с нее лишнюю влагу полотенцем. Но наша трудолюбивая подруга, взращивала одну дочь, мы же с Динкой, чтобы выжить, такими глупостями не занимались, готовили на скорую руку, хотя при необходимости, обе могли накрыть праздничный стол из множества блюд. Динка даже фаршированную рыбу готовила на большую ораву.
  Сейчас, в результате работы в четыре руки мы пришли к выводу, что в многоженстве есть замечательная сторона: распределение труда. Вот только найти мужчину, который прокормит такую ораву представлялось затруднительным.
  Во время нашего отдыха в Батуми дождик только поморосил, зато случился ураган, которого я, в городе, который считала родным, до тех пор никогда не видела.
  Мама всегда боялась урагана; выходя из дома, закрывала все окна, чтобы ветер не сорвал рамы, а я подсмеивалась над её страхами, и несмотря на свои обещания, беспечно оставляла окна открытыми.
  Так было и в этот раз...
  Резкие порывы ветра, поднявшего тучу пыли и мелкой гальки, настиг нас, когда мы возвращались с купания.
  Можно считать, что нам повезло, внезапная буря на море могла поднять такие волны, что плавание стало бы затруднительным. Особенно опасно это было для заплывающих далеко пловцов, пока они достигли бы берега, море могло разбушеваться не на шутку. Батумский прибой нес булыжники, и выбираясь из моря при высокой волне можно было пострадать. Любители покупаться в бурю всегда расплачивались за это синяками на теле.
  Но и на суше в ураган оказалось не сладко.
  Батуми город старый, южный, улочки узкие, население беспечное, риск, что во время сильного ветра тебе что-нибудь свалится на голову, велик.
  Испугавшись порывов ветра, заваливающих меня с ног, я предложила Григорьевой пойти к моим знакомым, дом которых стоял рядом с морем.
  - Пойдем, тут рядом, - прокричала я сквозь бурю, - я не могу идти, меня совсем сносит. Пойдем, переждем ветер, через полчаса всё пройдет.
  Но Динка переживала за оставленные нами открытые окна, отмахнулась от меня, и побежала против ветра. Мальчишки последовали за ней, я тоже пробежала метров двадцать, но задохнулась, и трусливо забежала в подъезд, где укрывалась от бури кучка шумного южного народа. Сережка оглянулся, и вернулся ко мне, а мужественные Григорьевы умчались.
  Родители Марины Игитханян, жили на первом этаже дома, в подъезд которого мы забежали. Я постучала, тетя Мила открыла, и мы просидели у них полчаса, пережидая буря. Я сидела как на иголках, беспокоясь о Динке и Сашке с Колей и сердясь на себя, что не уговорила их остаться со мной.
  "Жизнь дороже рам", думала я, "и к тому же, наверное, ураган сорвал в первые же минуты всё, что мог".
  Наконец, наступила долгожданная тишина, и мы с Серегой, переступая через битые стекла, искалеченные рамы, и какие-то кирпичи добрались до дому. Наши гости были целы, и успели закрыть окна, вернее часть окон, Из шести рам четыре были целые, а одна рама из бабушкиной комнаты и рама на кухне упали вниз, но к счастью, никого в этот момент внизу не было.
  Когда Дина и мальчики бежали по улице, то с одного из домов сорвало раму, и она рухнула прямо перед Сашонком.
  - В тот момент я очень испугалась, - рассказывала Динка.
  На другой день мы потопали в домоуправление заявлять о повреждениях. Женщины во дворе предсказывали нам, что каждая рама обойдется нам не меньше, чем в двадцать пять рублей. Мы с Динкой испуганно таращили глаза и молчали: такие расходы не были учтены в нашем бюджете.
  В домоуправлении нас приняли милостиво - пронесшийся ураган был назван стихийным бедствием, и починка наших рам оказалась помощью населению в борьбе с последствиями стихийного бедствия.
  В тот же день вечером к нам пришел прораб, оглядел рамы, сказал, что завтра придет рабочий и сделает, а пока мы выпили с ним вишневого самодельного ликера, который мама хранила в уютном графинчике. Динка, посмеиваясь, слушала треп чернобрового прораба - усиленные попытки подкатиться к ней.
  На другой день пришел мастер, молодой аджарец, недавно из деревни.
  Стояла жуткая жара, мы рано ушли с моря, испепеленные зноем, и только упали отдохнуть, как пришел тихий чернявый парень с топором и другими инструментами, сел на кухне на табуретку возле лежащих на полу рам, и замер. В течение часа только редкие вздохи напоминали нам, что он еще жив.
  - Такое впечатление, что он сегодня и не собирается начать, - сказала Динка.
  Я пошла на кухню, стала греметь кастрюлями. Рабочий наш слегка оживился, вступил со мной в беседу, расспросил, как это принято на Кавказе, кто мы и откуда, повздыхал еще, снял пиджак и, наконец, приступил к работе.
  Из каждой комнаты упало по одной половинке рамы, но меняли сразу обе.
  Все же, я думаю, рам готовых не было, был только материал для рам, и Нодари (он представился, но я не помню его имени, и назову так), делал рамы сам, иначе невозможно даже при его скорости работы объяснить, почему он пребывал у нас три дня.
  Уже на первый день к вечеру он попросил меня:
  - Познакомь меня со своей подругой.
  Я даже рот открыла от изумления. Как я могу их познакомить, если я и сама вижу его в первый раз?
  - Зачем тебе? - в лоб спросила я. - Моя подруга порядочная женщина.
  - Да, - сказал Нодари. - Это хорошо. Мне нравятся порядочные женщины. Я не люблю развратных.
  Я внимательно оглядела этого прорезавшегося Динкиного воздыхателя. Ему было с натягом не больше 23 лет, а нам по 39. Диана загорела до бронзы, выглядела шикарно, и он был чересчур самонадеян.
  - Но если она замужем и порядочная женщина, то и зачем она тебе? Разве что в кино вместе сходить.
  Э-э, - Нодари не собирался сдаваться. - э-э, это смотря на какое настроение попадешь.
  Вошла Динка, разговор прервался.
  Вечером я передала подружке разговор с нашим плотником, и мы посмеялись.
  Позднее, день или два спустя, Динка рассказала, что он спрашивал её адрес в Москве, хвастался большим мандариновым садом, обещал прислать посылку с мандаринами.
  - Ну всё, - хохотала Дина. - Скажу Григорьеву, что всё, против мандаринового сада он не тянет.
  Не забывал нас и прораб. Предложил Динке прогулку на гору, там, в крепости к тому времени открыли ресторан.
  Атака была прямой и Динка завиляла, мол у меня дети, девать некуда. (Рам еще не было, отшивать прораба было рано).
  - А она тебе ведь подруга, (это про меня). Пусть и посидит с детьми.
  - Да они большие, всё поймут, расскажут отцу.
  И пришлось этому любителю красивых женщин удовольствоваться только вишневым ликером и беседами с нами. А мальчишки в это время играли в карты, и казалось, были, как глухие.
  Но потом сынок сказал мне:
  - А чего это дядя к нам зачастил?
  Через две недели Динка с мальчишками улетела, и приехала мама. Маме в тот год было значительно лучше, но она была вся на взводе. Сейчас я понимаю, что из-за длительного депрессивного состояния и страха смерти у мамы произошли изменения в психике, и её состояние агрессивности было болезненным. Но тогда я просто не выдержала её придирок, криков, постоянного возбуждения, сдала билет, купила билет на более близкое число и уехала. А перед отъездом сказала:
  - Всю жизнь вы с бабушкой жили вместе и скандалили и надоели мне до чертиков. Со мной, мама, так не будет. Или ты веди себя прилично, и не обижай нас, или живи, как хочешь. Помогать я тебе буду, лекарства буду присылать, но общения никакого не будет, я тебе ни строчки больше не напишу. Как будто и нет у тебя дочери.
  Мама, конечно, хорохорилась, говорила - скатертью дорога, и на мои решительные действия, сдача билетов и покупка новых (мне помогла в этом Маня через своих знакомых в кассе, я сама бы не сумела купить билеты посреди лета) сказала, что я всегда была психопатка.
  С тем мы и расстались.
  Правда, мама нас провожала, возможно, с надеждой примирения, но я была очень злая. Не посмотрела даже на то, что Сергушу надо было подольше побыть на море.
  И теперь маме писала только Катя.
  
  К Сагиянам приехали сестра Гамлета Наира с семьей. Мы решили познакомить девочек с Сережей.
  С ними был знаком только Алешка.
  Как-то, когда я с детьми была в Батуми, еще в 82 году, а Люда с Гамлетом еще не переехали в новую квартиру, Наира с мужем Валерой и девочками приехали к ним в гости из Баку. Им тесно было в одной комнате, а у Алешки целыми днями пустовала квартира, и он предложил пожить у него, а потом всё вспоминал, как, когда он возвращался с работы, видел в коридоре детскую обувь, аккуратно поставленную парами, рядышком, а не сброшенную, как это делал его собственный сын: скидывал один сандаль, смотрел, куда он улетал, потом скидывал другой, стараясь, чтобы тот улетел еще дальше, а потом это произвольное приземление обуви так и сохранялось до следующей прогулки.
  Поэтому зрелище аккуратно поставленных детских туфелек было большим потрясением для Алексея. Такого он не видел и не предполагал, что такое бывает.
  А тут я пришла к Люде с Сережкой, и мы познакомили его с этими замечательными девочками. Одна была на год старше его, вторая на год младше.
  Большой радости ни та, ни другая сторона при знакомстве не выразила.
  Мы собрались прогуляться на остров за продуктами. Взяли девочек, а Сережка захотел поехать с нами на велосипеде.
  Боже мой, что же он вытворял на этом велосипеде, красуясь перед толпой женщин из четырех человек!
  И на одном колесе, и без руля, и по бордюру.
  - Я думала, что этот мальчишка разобьется, так он старался, - сказала потом Люда.
  Сережка побыл не больше недели дома и уехал с отцом на Урал.
  Мы остались с Катей вдвоем, как и два года назад.
  Когда мы оказывались вдвоем, готовить особенно не приходилось, мы обе употребляли ничтожное количество пищи. Сразу высвободилась масса денег и появилась возможность пойти на рынок и купить себе любые фрукты, возможность, которая обычно появлялась в нашей семье только в конце августа, а сейчас мы шиковали в июле. Ели яблоки, персики, абрикосы, бегали по магазинам.
  Помню, мы договорились встретиться с дочкой в магазине "Детский мир" у Савеловского вокзала. Я пришла первой, что-то разглядывала у прилавка и вдруг увидела Катю в толпе, как бы со стороны и обрадовалась, такой красивой и модной показалась мне взрослая дочка,
  Она сшила себе юбку из куска голубой материи для наперников, из белого батиста, принесенного мною с работы, сделала блузку с голубой вставкой из материи юбки, на вставку пришила связанные прабабушкой ажурные кружки. Завершала наряд сумка модной тогда формы "батончик " из моего старого голубого плаща и яркий румянец на щеках. Удивительно, что эта длинношеея красивая девушка моя дочь. Вполне можно гордится таким произведением.
  В конце июля пришла телеграмма из Лысьвы:
  
  "Любим, помним, поздравляем.
  Леша, Сережа".
  
  Я удивленно повертела телеграмму в руках. Ну любят, помнят, это понятно, осмелились бы только не любить и не помнить, но вот с чем это они меня поздравляют?
  Только часа через два мучений я, вспомнила: сегодня двадцать пятое число, день нашей свадьбы.
  Днем я встретилась с Людой и Наирой, сестрой Гамлета, и рассказала им о забытой за долгие годы дате. Посмеялись. А вечером, когда я легла, раздался звонок: пришли Люда с Гамлетом и Наира с Валерой, принесли бутылку "Кагора". Выпить по поводу замечательного события 17-летней давности.
  - А у вас горел свет, - сказали полуночные гости, оправдывая свое позднее вторжение.
  Это было правда, свет горел, Катеринка еще не легла, а я не уснула, хоть и встретила гостей в халате на ночную рубашку.
  - Не будем ставить стол, - сказала Наира, - посидим прямо на вашем новом ковре.
  И мы расположились на полу с рюмками, я нашла сухарики с изюмом на закуску, и мы выпили вино, закусили и так уютно экспромтом посидели, что вот двадцать лет прошло, а вспоминается.
  А Катя помнит, что тогда она впервые попробовала Кагор.
  
  Мы купили Кате симпатичные советские джинсы. Из голубой мягкой джинсы за 12 рублей. Денег на модерновые не было, да я всегда и не понимала, зачем платить за этикетку, тем более, что и платить нечем.
  Катя пошла в новых джинсах с новым классом на ориентирование, уселась в лесу на смолистый сосновый корень, и всё, свести эти пятна мне не удалось и джинсы, купленные для каждодневной носки превратились в штаны для прогулок на лоне природы: пока у нас не завелась дача, где мы копаем, как проклятые, мы регулярно, каждые выходные, если погода позволяла гуляли в окрестностях, ездили в лес. А раз так, то штаны носила и я, и Катя. Общие такие стали штаны. А тут и Сережка подрос, и хотя штаны ему были широки, он тоже иногда, когда шел в места, где есть вероятность выпачкаться, надевал эти Катины джинсы. Так мы года четыре носили их одни на троих. А ядовитый Сашка Сосунов, приятель, который появится у Сережки позднее, будет утверждать, что видел, как Алексей выруливал на велосипеде в этих штанах. Но это невозможно, Алешка их мерил, но ширинка не застегнулась.
  
  Здравствуй, ба!
  Извини, что долго не отвечала на твое письмо, но я думала, зачем писать, когда сама приеду. А теперь, мне уже очевидно, что я в Батуми не поеду и поэтому я тебе об этом пишу. 13-го августа я еду к Аньке Павловой в деревню, это час на тепловозе от Вязьмы. А ехать в Батуми у меня не было, во- первых денег, а во-вторых, не нашлось компании.
  После практики (на деньги, заработанные на практике, их было 75) мы с мамой купили мне туфельки. Это черные лодочки, с глубоким вырезом, на невысокой изящной танкетке с ремешками вокруг щиколотки. (Ну просто поэма в прозе, прим. мое) Югославские (45 ре)
  На дне рождения у меня было весело. Я запекла мясо и подала его с молодой картошкой, а еще я делала торт из безе. Мне подарили черную с красной полоской дамскую сумочку, светло-желтую с белым бантиком шляпку от солнца и два отреза на платье. Я довольна.
  Мы купили (если можно так это назвать, ведь мы должны 86 рублей Ире и 120 Нине, а она стоит всего 196 р) швейную машинку "Чайка". Будем шить. Уже приготовила материал на выпускное платье.
  Мама просила написать, что она пошлет посылку с маслом и какими-то ключами, которые притащил из Батуми Сережка.
  Мое пальто всё никак не сошьют. Маме купили плащ.
  Ну вот и всё. Мне больше ничего не вспоминается. Да, Сережка ездил с папой на две недели на Урал. Приехали довольные, привезли варенье.
  Не торопись мне отвечать, т.к. я приеду из деревни 25 августа.
  Пиши. Катя.
  P.S. Очень прошу извинения. Я снова забыла поздравить тебя с днем рождения. Катя.
  Письмо карандашом на 3-х листках из тетрадки в клетку.
  
  Швейную машину я купила не зря. Купила у Ирки, которая очень долго её искала, бегала по магазинам, а когда приобрела, решила, что её старая швейная машинка лучше и предложила новую мне.
  Предложила, как всегда так, что, отказываясь, я вышла бы круглой дурой, не умеющей воспользоваться случаем. Пришлось влезать в долги и покупать, и следующие десять лет эта машинка хорошо нас выручала.
  - Это тебе в приданое, - сказала я Кате. - Никаких нарядов я за тобой дать не могу, зато будет швейная машина, сама сошьешь, что захочешь.
  В Вязьму Катя ездила на две недели с Анкой Павловой и Надей Устиновой. Там в деревенском доме проводила лето восьмидесятисемилетняя Анина бабушка.
  Весь учебный год девчонки 9 "г" собирались вместе на девичники, и я, вспоминая свои школьные годы, удивлялась этой странности: мы собирались всем классом, и ребята часто приводили друзей, так как мальчишки были в явном меньшинстве. Первой из новых Катиных подруг я запомнила Надю Устинову, голубоглазую девушку с косой и пылающим во всю щеку розовым румянцем, без пяти минут отличницу, четверка у нее была по физкультуре.
  С Анютой я познакомилась, когда Аня и Катя купили и принесли домой серого мыша, но не простого, а какого голубоватого, с розовой мордочкой.
  Мама вида мыши не переносила, всё время плевалась, и грозилась уехать, но Сережка пришел в восторг и не спускал эту мышь с рук, она ползала по нему, забиралась в рукав, оставляя на своем пути мелкие черные катышки, которые Сережка стряхивал в цветочные горшки.
  При первом знакомстве Анюта удивила меня своей молчаливой отрешенностью. Села на диван, и молчала, не больше двух слов произнесла. Я пребывала в глубокой задумчивости по поводу того, чем мне грозит появление нового сожителя, маленького, но изрядно вонючего, и не обратила на девочку должного внимания. И только спустя месяц, я увидела на фотокарточке рядом с Катей очень красивую девушку и воскликнула:
  - Надо же, какая красавица!
  - Мама, да это же Аня Павлова, ты её видела.
  - Да, и не обратила внимания. Во всяком случае, она очень фотогенична.
  Но в следующий приход Ани я присмотрелась к ней внимательнее. Она и в жизни была хороша, не только на фотографии.
  Вот с Аней и Надей Катя собралась в настоящую деревню.
  В июле почти каждый вечер Аня и Катя прогуливались вместе по городу, о чем-то всё болтали, приходили около десяти, а то и позже. Я стала волноваться, кругом столько пьяных и просто болтающихся молодых парней, пристанут.
  - Нет, мама, к нам не пристают, - уверяла меня дочь.
  Однажды я, когда Алешка с Сережкой отдыхали в Лысьве, тоже с ними решилась пройтись, и к нам два раза подкатывались на предмет знакомства подвыпившие парни, не грубо приставали, но довольно настойчиво.
  Я обиделась на дочку.
  - Ну вот, ты уверяла, что к вам не пристают...
  - К нам и не пристают, - рассердилась дочь. - За всё время ни разу не заговорили. Это к тебе пристают.
  - Это почему именно ко мне? - возмутилась я. - Чем я их привлекаю?
  - Волосами, - спокойно ответила Аня.
  В тот год у меня наросла огромная шевелюра, и руки не доходили постричься. А благодаря худобе и сумеркам я со спины сходила за молодую.
  Я отпустила дочь в деревню, очень гордясь этим, так как меня в шестнадцать лет не отпустили бы из дому.
  Девочки собирали ягоды, грибы, бабушка на убой кормила их щами, кашами, котлетами, в общем, воспоминаний была куча.
  А пока дочка отдыхала в деревне, с нами произошла курьезная история.
  Мы с Алешкой собрались в кино на последний сеанс. Сережка бегал во дворе с приятелями. Свой ключ он потерял, и мы отдали ему, уходя свои ключи.
  Фильм закончился полдвенадцатого, и на обратном пути я стала волноваться, что сын наш, наверное, уже спит и придется его будить.
  Дверь была заперта, на звонки никто не отвечал. Мы звонили, стучали ногами, кричали в замочную скважину, всё бесполезно. Возможно, мы разбудили весь дом, но только не Сережку. Сергей засыпал всегда долго и трудно, но перейдя, наконец, границу между сном и явью, спал как убитый. Можно было спокойно заходить в его комнату, разговаривать, он никогда не просыпался. Наблюдая, как безмятежно спит мой сын посреди шума, я всегда вспоминала строчки из "Конька - Горбунка": "Наконец городовой разбудил его метлой". Сейчас метлой до моего сына добраться было невозможно, а поднять другими способами не удавалось.
  Я подошла к окну на лестничной площадке. В квартире у Сагиян на девятом этаже приветливо горел свет.
  - Пойдем к друзьям ночевать, - сказала я. - Не сидеть же на площадке всю ночь. Пойдем скорее, пока они не легли.
  Алешка не любил беспокоить людей. Но, постучав последний раз в дверь и убедившись, что попасть домой невозможно, он согласился и мы завалились к Сагиянам в двенадцатом часу ночи с просьбой устроить нас ночевать!
  В 6 утра Алешка тихонько поднялся и пошел домой, выяснять, что да как. Утром ему удалось пробудить Сережку, который, открыв дверь, очень удивился, увидев на пороге родного отца:
  - А я думал, вы дома, - сказал он, сонно потягиваясь.
  Решила иллюстрировать нашу жизнь фотографиями, и нашла фотокарточки Сережки в яхтклубе. Сразу вспомнила, что лето перед третьим классом и перед четвертым, он с Юриком Шуваловым ходил в яхт-клуб. Первое время мы только и слышали всякие морские термины, из которых сейчас всплывает в памяти только слово "шверт".
  Один раз, в выходной, мы даже сходили в клуб, поговорили с тренером.
  Тренер конкретно ничего не сказал про Сережку, поговорил вообще о парусном спорте
  - Мальчишки увлекаются яхтами и каждое лето приходит куча народу. Но всё это до первого сильного ветра: попав в ветер, восемь из десяти уходят, оставшиеся становятся яхтсменами и это на всю жизнь. Всё решает первый сильный ветер.
  Попал ли Сережка в такой ветер, испугался, и потерял интерес к яхтам, я не знаю, не проследила как-то. Но он начал болеть, мало ходил, и когда появился в клубе после долгого перерыва, оказалось, что товарищи его управляют много лучше него, Юрик Шувалов даже участвовал в соревнованиях и Сережка охладел к яхтам.
  
  Вот, наконец, я добралась до сентября 1986 года, когда я снова, с перерывом в 21 год начала писать дневник.
  Но это был уже не юношеский дневник, который пишется для того, чтобы описать свои чувства и переживания, нет, сейчас меня беспокоило другое, что не запоминаются, уходят безвозвратно события прожитых лет, и невозможно вспомнить, когда была куплена разбитая чашка, и вот для письменных доказательств реальности нашего бытия я стала вести дневник.
  Под дневник я отвела большую амбарную книгу, принесенную с работы. Первая запись:
  
  26 сентября 1986 г.
  С сегодняшнего дня решила вновь вести дневник. Жалко стало, что годы проходят и ничего от них не остается. Видимо, старею.
  Сегодня суббота. Сережка болеет с понедельника, а больничный Симонова не дала. Перебиваемся кое-как. У Сережки температура, насморк, кашель, налет в горле и болит живот. Давала 4 дня эритромицин, а сегодня увидела волдырь на руке и жалуется, что чешется - видимо аллергия.
  Сегодня падал снег - большая редкость для сентября даже для наших широт. Катя завтра едет в колхоз, боюсь замерзнет. Даю массу советов, а ей не нравится.
  Алексей перевел часы на зимнее время.
  
  28 сентября. Катя и Алексей встали рано. Алексей сварил овсянку и помог Кате собраться в колхоз. А вернулась она в 14.45, голодная. У меня был постный суп и салат из помидор, а еще палтус, я вчера его готовила.
  У Сережи утром было 37,2, а днем нормальная. Уже зазвенел его голосок по квартире. Но в горле налет есть и кашель сильный. Никак не оправится парень, а завтра неделя, как заболел.
  Вечером мы играли в 66 в 4 руки и мы с Сережкой выиграли у Кати с папой. Важное историческое событие.
  Я вяжу кофту Кате, получается очень знойно.
  Алексей купил помидоры по 80 копеек, а антоновку на рынке по 60 копеек (отличная) и в магазине по 50 копеек (неважная).
  Собиралась пойти рисовать, но так и не собралась. Очень холодная осень. Может, потеплеет, но боюсь, что лист к тому времени облетит.
  
  29 сентября. Выпал снег. Кругом мокресть. В обед приезжала домой. Вышла с работы - ветер просто жуть. Думаю, хорошо сейчас на юге.
  Выписала "Новый мир", "Наш современник" и "Пионер". Всего 27.60. Денег выкупить Катино пальто нет.
  Была у зубного после работы. Она говорит, пломбу не надо, будешь ставить коронку, зальют твою дыру. Зашла на минутку к Свете А, занесла зарплату. Она готовится в аспирантуру.
  У Сережки всё еще налет, но появился небольшой аппетит. Принесла часть заказа - икра, сгущенка и шпроты.
  Обед готовила после того, как полежала, - устала, бегала на работе целый день. Потом объясняла дочери физику, и заболело горло. Уже 11, а я еще не сплю. Пора.
  
  30 сентября. Потеплело.
  Вечером Сережа выиграл у меня в шахматы. Просил, чтобы я записала этот факт в дневник. И что я проиграла по собственной глупости. Последнее я не записываю. Катя ходит в Людмилином халате. Спереди его порвала, он полинял от стирок, но низкий вырез и хороший крой делают Катю неотразимой.
  Вспоминали, как были одеты в воскресение, когда играли в карты.
  Леша в джинсах, у которых карманы сзади отпороты и пришиты спереди на коленях, как заплаты, Катя в своем халате, уже описанном, а я в кофте с двумя дырами под мышкой. Сережка был в косынке и окровавленных пижамных штатах (у него в прошлый четверг шла носом кров).
  Звонила в ателье, а они пальто не сшили, хотя срок 25 мая. Когда слушаешь такое в юморесках, думаешь, преувеличение.
  
  - Я шью Кате зимнее пальто. Купила в лоскуте очень хороший двухсторонний драп, такой же, как когда-то был у меня на пальто, - рассказала я Людмиле. - А на воротник козлиную шкурку, помнишь, я купила её два года назад у нас на рынке за двадцать пять рублей, белая с длинным ворсом.
  - А какого цвета материал?
  - Сливового.
  Людмила оторопело посмотрела на меня:
  - Зачем Кате сливовый цвет?
  - Замечательный цвет, мне до сих пор нравится.
  Прошло месяца два после разговора, где-то в конце октября мы выкупили пальто и Люда, встретив нас на улице, оглядела Катеринку.
  - И это ты называешь сливовым цветом?ќ - закричала мне Люда через улицу, не имея терпения подойти поближе и тогда начать разговор, - это действительно прекрасный цвет, но почему он сливовый?
  - А какой? - коварно спросила я.
  Люда задумалась.
  - Ага, не можешь сказать, - злорадствовала я.- А это цвет сливы, покрытой утренней росой.
  - А..а, так ты же мне по утреннюю росу ничего не сказала. А если слива не зрелая, зеленая? Или желтая марабель, - получается, любой цвет можно назвать сливовым.
  - Ты передергиваешь, - рассердилась я.
  И все последующие годы наших частых разговоров о том, какого цвета купленная или сшитая одежда, рассказывающий, давясь от хохота отвечал:
  - Сливового.
  
  7 октября.
  Сережа забеспокоился - ты, мама, много пишешь, места надолго не хватит. Я говорю:
  - Ты что, думаешь, я так и буду каждый день писать?
  Алексей обещал мне райскую жизнь. Он два месяца по полдня работает и за Сережкой присмотрит. Однако первого октября (первый день отпуска) он заявил:
  - У меня много работы.
  И исчез на целый день. Так-то.
  5-го Сережа и Алексей купили два горшка под цветы. Сергей в своей комнате заставил весь подоконник отростками. Сажает их в голубые пакеты из-под молока. Вид, конечно, не тот у комнаты.
  Вчера принесли земли и пересаживали цветы.
  Вчера и сегодня рисовала акварелью. Одела зимнее пальто, рейтузы и кучу всяких кофт, но всё равно, сильно промерзла. Приняла калину с медом и спиртом. Сергей мне и говорит:
  - Спирт пьешь? А вдруг у тебя будет пьяное зачатие?
  У меня глоток в горле застрял; а Алексей как сомнамбула встал с дивана и, осторожно ступая, тихо вышел из комнаты.
  Через пять минут я нашла его в спальне, по щекам мужа текли слезы задавленного смеха:
  - Бдит наш сынок, как бы мы ему неполноценных братишек и сестренок не настрогали.
  
  8 октября. Сергей пошел в школу. Потом позвонил мне на работу и отпросился в кино. Пустила скрепя сердце.
  Капусту, которую вчера засолили, сегодня попробовали и добавили соли, а то какая-то пресная. Сельдерея тоже мало.
  
  16 октября. Вчера мама прислала телеграмму, что ей плохо со здоровьем, и она приедет. А когда, ничего нет. Волнуюсь.
  На улице тепло. Хожу в туфлях.
  Хожу на занятия немецкого языка, но дается с трудом. Кроме меня и еще одного парня все учили язык раньше.
  Алешка сделал подставку для обуви в прихожей. Вроде удобней.
  
  29 октября. Алеша в очередной раз починил секретер и просил не наваливаться. У нас гостит мама. Приехала 23 октября.
  25 мы гуляли у Динки на дне рождения. Сережа играет в школе в шахматы, выигрывает и ужасно хвастается. Я продолжаю учить немецкий. Уже перестала говорить, глядя в глаза учительнице вместо "вас" "воз". Путаю с английским.
  23 купили кухонный шкаф-столик с выдвижными ящиками. Купили в рассрочку. А поскольку стол стоил 99 рублей, а в рассрочку дают только со ста рублей купили еще полку под цветы за шесть рублей.
  Алексей к моменту покупки выпил 4 бутылки пива, но я как-то не почувствовала во время, что это опасно и потащила его в магазин. По дороге он ударился в лирику, вспоминал, как мы тащили Сережкин диван, зимой, на саночках, но я и тут не насторожилась. И только когда всё купили и Алешка ставил стол на тележку и говорил, отмахиваясь от советов:
  ...Нничего, дотащиммм!
  я поняла, что он хорош.
  И тащу я эту тележку за ручки как лошадь, а он сзади держит, а я в своем светлом пальто до пят и в берете с пропеллером. Думаю, хорошо, что темно и никто не видит. Но как бы не так, на другой день на работе Зоя Сорокина спрашивает:
  - Ну что, Зоя, дотащила свой стол?
  В Долгопрудном втихаря ничего не сделаешь.
  Еще Леша сделал турник. Сережа висит на нем целыми днями, как обезьяна, спускается вниз только для приема пищи.
  
  20 ноября. Событий тьма. Сейчас в 6 вечера звонок и завалился Иван Гришко. А 14 приехали свекровь и тетя Надя. Было нас семеро, а теперь восемь человек. Тетя Надя храпит, и они страдают, а я ничего.
  Гриппом я заболела 12 числа, а Алексей 14. Привез бабок и повалился. Температура была 38,6. А потом было и 39, 2. Тяжело болел.
  Катя купила себе белые колготки.
  Водила маму к психоневрологу, он назначил лекарства, теперь ей легче.
  Бабульки привезли с собой дрожжи и в первый же день затеяли тесто. Ваня приехал с батоном и пакетом молока. Предусмотрительный. Я сняла со сберкнижки 150 рублей, отдала долг и еще останется 60. Еще Алешкины 90. Может быть, хватит дожить до 6 и вставить зубы.
  
  23 ноября. Бабушки уехали сегодня. Осталась одна мама. Катя купила мышь. Они с Аней приволокли огромный треснувший аквариум и мышь там живет. Это мыш, а не мышиха.
  Утром свекровь потеряла билеты, долго искали, то-то было страхов. От денег осталось двадцать рублей. Вот тебе и дожили!
  
  Я описываю домашнюю жизнь, но моя служебное существование тоже было полно событий, свершений, козней, подводных камней. Жизнь коллектива, как говорил Жванецкий, кипела ключом.
  Праздновались круглые и не круглые даты дней рождения, восьмое марта, Новый год, 23 февраля, день химика, двадцать лет лаборатории и прочее. На время праздника и его подготовки служилый народ объединялся, забывал, кому дали лишнюю десятку в квартал при распределении премии, кому, как всегда, не дали, кто лижет зад начальству, кто нет, и страдает за счет этого; таланты, скрытые при обычном течении жизни, вдруг раскрывались, сочинялись иронические стишки, рисовались карикатуры, составлялись кроссворды на тему каждодневной жизни лаборатории. Люди на минуту расслаблялись и становились такими, какими им хотелось бы быть, если бы не борьба за выживание, зависть, корысть, честолюбие, бесконечные сплетни. Я переставала цапаться с Толкачевым и выпив, мы дуэтом распевали романс "Темно-вишневая шаль", вел он, а я подтягивала, стараясь не фальшивить. До меня ему подтягивала Валя, его секретарша, но после её увольнения дуэт распался, и вместо нее пела почему-то я.
  Следующий шедевр я накропала для лабораторной стенгазеты, редактором которой я была с легкой руки Яроша А.В. Газета выпускалась к Новому году и вместо перечислений наших научных достижений в прошедшем году, как это было принято по протоколу, я написала нечто вроде гороскопа.
  
  Предстоит год кролика - год удачи всем грызунам, а поскольку мы все, младшие, старшие и просто научные сотрудники грызем гранит науки, то и нам, заодно со студентами и школьниками.
  Неудачи грозят хищникам: родившиеся в год тигра, льва и просто кошки берегитесь! Вас ждут неудачи. Зато мышам, крысам, зайцам и самим кроликам свершение надежд и желаний.
  В новом году будут в моде такие черты характера, как осторожность, пугливость, такие свойства, как травоядность, умение быстро убегать и хлопать ушами. Такие же черты характера, как энергичность и всеядность не будут популярны.
  Усы остаются в моде, а вот полосы, увы, отходят.
  Цвета: белые, серые, черные и их сочетания. Рыжие женщины не в моде, седину красят в голубой или черный цвета.
  Модно иметь хорошие зубы, особенно резцы. Беззубые женщины не в чести.
  Срочно вставляйте зубы!
  Всем, кто по должности годится в хищники (но не ниже заведующего отделом), в тигры, львы, пантеры и т.д. грозит опасность быть съеденными мелкими и крупными грызунами (в основном, своими же сотрудниками). Будьте бдительны.
  Не кодируйте секретные работы именами хищников, такие работы не перспективны.
  Женам предоставляется неограниченная возможность грызть своих мужей.
  Писать рекомендуется простыми деревянными ручками. Их удобно грызть во время писания, что будет благотворно сказываться на качестве написанного.
  Жить лучше в тесноте и без освещения, как в норе.
  Передача в мире животных не будет в год кролика отражать жизнь лисиц, волков и прочих врагов кролика и его брата зайца.
  Редакция журнала "Новый мир " в большом фаворе у судьбы - во время напечатала роман Д. Апдайка "Кролик разбогател".
  Кроличьи шапки носить опасно. Рекомендуются лисьи, ондатровые, волчьи и т.д. На худой конец можно из нутрии.
  Женщинам в кроличьих дохах грозят частые простуды. Срочно сдавайте шубы в комиссионки и покупайте норковые манто. Это даже элегантнее.
  В общем, счастья вам, милые грызуны.
  
  На новый год устроили представление, сцену из рыцарских времен, и Нина Ильчикова заскакивала на коня, заднюю часть которого изображал Сашка Молин, который, вылезая из попоны, потирал спину.
  - Маленькая такая женщина, а как прыгает, спина переламывается.
  Нина была спорсменка-альпинистка из соседней лаборатории. У нас некому было отважиться на прыжки.
  Мы с Олей Чуняевой написали на маленьких бумажках изречения из Козьмы Прудкова, скрутили их и уложили трубочки в большой бумажный мешок, на котором я нарисовала разноцветного попугая.
  На вечеринку я накинула подаренную мне от коллектива белую шаль с малиновыми цветами, и изображая цыганку, просила вытащить бумажку. Совпадения были такие, что меня заподозрили в подтасовке, которой не было: Любящая нарядится Галина Разумова вытащила "Не демонстрируй лик свой перед зеркалом", а вечно озабоченная работой Люда Уланова "Трудись, ибо труд - отец удовольствия".
  В общем, в застойные времена хорошо проводили время на работе. Есть, что вспомнить.
  
  
  1987 год. Катя
  Есть в жизни такие годы, выплывающие, как айсберги из тумана забытья огромной сверкающей глыбой. Таким и был этот 87 год для нас и дочери, которая закончила школу, не поступила сразу в два института и познакомилась со своим будущим мужем. И всё это за 12 месяцев, вернее за семь.
  Новый год Катя собралась праздновать вместе со своим классом на квартире у Кати Аруцевой, которая училась в "г" классе до восьмого, а потом ушла в медтехникум, но продолжала дружить с бывшими одноклассницами. Её мама, Зоя Александровна, уехала в гости, прихватив с собой младшую дочь, а квартиру оставила на растерзание друзьям старшей дочки. Антон Канатов, Катин одноклассник, который жил в нашем доме, должен был зайти за Катей, но не зашел, как потом выяснилось, понадеялся на другого одноклассника, Антона Свиридова, жившего в доме напротив; я же не решилась отпустить дочь в Новогоднюю ночь: шестнадцатилетняя девочка, одна на безлюдной дороге возле воинской части..., нет невозможно. И пришлось Катеринке сидеть с нами
  Начиная с сентября месяца бывший 9 "г", а теперь уже выпускной, 10 "г" сдружился, и вечеринки проводились сообща, мальчишки и девочки вместе, а не девичники и мальчишники, как это было в девятом классе, что безумно удивляло меня, как всегда удивляет то, чего не было в твоей жизни. Я кончала школу в Грузии, и там эмансипация не достигла уровня девичников: да, ребята собирались своими компаниями, но праздники все предпочитали проводить вместе, никакого пренебрежения парнями у нас не было.
  Первого Катя побежала общаться с подругами, полными впечатлений прошедшей бурной ночи, и потом пересказывала мне события этой затянувшейся до пяти утра вечеринки, но я вспоминаю только один случай: вернувшись домой, Зоя Александровна была крайне удивлена, обнаружив у себя в спальне чью-то юбку. Мороз стоял под двадцать градусов, и непонятно было, куда подевалась девушка без юбки? Как это ей удалось уйти, не заметив её отсутствия? И вообще, почему юбка была снята?
  Возникали сомнения и подозрения.
  Пришедшая через сутки хозяйка одежды, Наташка Ходырева объяснила, в чем дело: на ней было надето две юбки, одна тонкая, нарядная, а другая теплая, сверху. После вечеринки, под утро, Наталья намертво забыла про теплую юбку, которую настоятельно попросила надеть мама, чтобы любимое дитятко не простыло, и убежала налегке. Наташка жила недалеко, и замерзнуть до такой степени, чтобы вспомнить, что она чего-то не донадела, она не успела.
  Новый год закончился, прошли зимние каникулы, и потекла наша обычная жизнь.
  Она совсем и не вспомнилась бы, но помогают записи в дневнике.
  Крупный шрифт - записки Сережи, который стал писать вместе со мной в одну и ту же тетрадь, и так мы и писали несколько лет.
  
  1987 год (четверг) год Зайца.
  2.2.87 Четверг.
  18.1..87 играли в Вербилках за школу, взяли 12 из 15 возможных. Обошли Дубну, Дмитров, Загребню.
  
  Прочитала и сразу всплывает забытое.
  Ко мне пришла группа мальчишек и одна девочка. Молча стояли у порога, говорил один сынок, жестикулировал, заглядывал в глаза. Просил поехать с ними к черту на рога, в Вербилки, так как учитель физкультуры заболел, а у них была назначена игра, их школьная команда, а именно: эти четыре мальчика и девочка, заняли первое место в городе по шахматам и теперь вот они должны были бы ехать и играть во втором туре, а всё срывалось из-за отсутствия сопровождающего.
  Я удивилась в очередной раз, почему всякие напасти сваливаются именно на мою голову. В конце концов, группа состояла из пяти человек, и у каждого были свои родители...
  На другой день, в воскресение, мы поехали в Вербилки. Я взяла с собой вязание, и всё время игры делала вид, что ничего в шахматах не понимаю, просто вот родительница приехала с детьми, привезла их, пасу, и чтобы не терять времени, вяжу кофту.
  Но после первых побед я прошлась по залу, заглянула на доски двух из ребят, которые еще не доиграли, прикинула вероятность выигрыша и снова села вязать. Наша команда была самой сильной!
  Первым номер играл Саша Бетанели, самый младший и самый лучший игрок. Ему пришлось труднее всех, против него играл мальчик постарше, явно опытный. Долго Сашок его переламывал, пока выиграл
  Было это значительно раньше, в 85 году зимой, когда Сережка учился в четвертом классе, но тогда, когда я описывала 85 год, поездка затерялась, а сейчас выплыл морозный вечер, полыхающий западный край неба, надвигающиеся сумерки и расшалившиеся мальчишки, визжащие, валяющие друг друга в снегу, мои попытки их унять, замерзшие руки в варежках и усталость, желание как можно скорее добраться до теплой и светлой квартиры. Всё так отчетливо, как будто я сейчас там нахожусь, и сержусь, и понимаю, что дети устали от напряжения и сейчас снимают его своей возней. Но мне хочется домой, чтобы согреться в тишине, и избавиться поскорее от этой напасти, кучки подростков.
  Впрочем, в Вербилках, до игры и во время её они вели себя прилично.
  
  11.2.87.записался к Баранову.
  Бабушке купили билет на 8.2.87, но из-за снегопадов в Грузии поездку перенесли на 20.2.87.
  Вчера не пришел перевод бабушкиной пенсии на 100 рублей.
  
  Мама приехала осенью 86 года. После нашей ссоры летом её агрессивное состояние сменилось упадком сил и страхами. Она первая написала мне слезное письмо, просилась к нам. Я ответила скупой телеграммой.
  "Приезжай, ждем."
  По вечерам мама мне стала жаловаться.
  - Зоя, я лежу в постели и трясусь от страха.
  - Чего же ты боишься?
  - Не знаю. Я всё понимаю, что бояться мне нечего, но это какой-то вегетативный страх. Меня всю трясет, и я покрываюсь холодным липким потом. И так каждое утро. К середине дня мне становится легче.
  - Глупости всё. Вставай утром, делай зарядку, обтирайся прохладной водичкой, всё пройдет.
  Мама советам моим не внимала, зарядку не делала, и продолжала мучиться страхами.
  Я рассказала Людмиле о мамином состоянии и моих советах:
  - Перестань издеваться над матерью и отведи её к психиатру, - Людка просто разъярилась от моих слов.
  Я так и сделала.
  Мы отсидели три часа в очереди, прежде чем попали в кабинет. Спящий седой старик-психиатр тихо дремал на стуле во время маминого рассказа о своих напастях. Периодически он открывал глаз, бросал пронзительный одноглазый взгляд на нашу пару, и снова закрывал его. Назначил он маме "Тазепам ", и через три дня прекратились страхи и трясучка. Вот оно, божественное действие химии на человеческий организм: проглотил таблетку и при тех же условиях чувствуешь себя комфортно.
  Тут же вспоминается анекдот:
  "Приходит больной к врачу:
  - Доктор, всё плохо.
  ??
  - Жена гуляет, сын пьет, а я по ночам мочусь в постель.
  Доктор выписал седуксен.
  Приходит больной через две недели.
  - Как ваши дела?
  - Ничего, доктор, нормально. Жена гуляет, ну а кто нынче не гуляет? Сын пьет, ну а кто нынче не пьет? Я мочусь по ночам, но ведь к утру я высыхаю... "
  
  17.02.87 год.
  Вторник
  15-00
  В феврале ездили в центральный шахматный клуб области на Маяковской. В полуфинале вылетели, проиграв Фрязево или Фрязино.
  С 1 февраля общественно-полезный труд на заводе. Обещали платить, но сомнительно. (всё же вспоминается, что заплатили, но мизерную сумму) Пойду завтра к Баранову. (любимый Сережкин тренер по шахматам, он вел кружок в нашем доме пионеров) Он работает каждую среду с 18-30. а по истории Светка - Светлана Викторовна задала писать доклад на разные темы. Я написал про Роджера Бекона. По литературе Марина задавала сочинение, а кто не был, сказала необязательно, а я как раз болел с 28 по 5, а литература была тридцатого. Она поставила двойку в журнал.
  
  Кто такой Роджер Бекон вспомнить не могу. Интеллект детей рос не по дням, а по часам. Катя была в отца, легко запоминала всевозможные термины, даже те, точный смысл которых не знала. Помню, еще в четвертом классе, когда она не разобралась в математике, отец пообещал её выпороть за тупость. С той поры в семье появилась шутка:
  "Чудо дидактики - ремень с математическим уклоном".
  Я удивленно таращила глаза, когда услышала в первый раз.
  Дочь и отец хихикали надо мной, подозревая, что термин дидактика мне неизвестен, и были недалеки от истины, во всяком случае, в активном словаре у меня это слово не фигурировало.
  Катя, это понятно, у нее были явные гуманитарные склонности, но вот Сережка, который, когда переводил английский, по десять раз переспрашивал одно и тоже слово в тексте, до тех пор, пока сестра, которая учила немецкий, не начинала ему подсказывать из своей комнаты перевод, так вот Катя, это понятно, но и сын мгновенно запоминал целую кучу самых фантастических терминов, касающихся разнообразных областей, будь то теория шахмат или словарь яхтсмена.
  Речь его, на жаргоне и школьной аббревиатуре, еще и усыпанная терминами, так иногда меня напрягала, что я кричала дочери, если она присутствовала:
  - Катя, переведи эту абракадабру на русский язык!
  
  25.02.87.
  Вчера я заболел, а сегодня должен пойти к Баранову, мы же решили устроить турнир. На двадцать третье мама подарила мне брелок, а в классе подарили альбом, карандаш и воздушный шарик.
  
  Мелкий шрифт мои записи.
  7 марта. Суббота.
  Сережка опять переболел. Давала антибиотики - ампициллин - 4 дня. В понедельник пойдет выписываться. Катя ушла на голубой огонек (в школу), уже 10-ый час, а её всё нет.
  Ходила сегодня на этюды, но получилось неудачно. Совсем не рисую зимой. Трудно рисовать тепло одетой, да еще и краска стынет.
  Вчера ходили с Лешей на лыжах. Хорошо в будни, людей мало.
  Лешина премия 900 рублей тает прямо на глазах. (Леша получил еще раз хорошую премию за год, но на самом деле, это были не те деньги, что год назад, цены по просьбам трудящихся подросли заметно, и зарплата казалась всё меньше и меньше, хотя после защиты я получала двести рублей вместо 155.)
  Купили фен. Купила Кате сапожки, а они растрескались. Алешка сегодня их отнес, но вместо денег дали квитанцию. Мальчики в школе подарили Кате пакет финских конфет и календарь.
  
  23 марта. Понедельник.
  Каникулы. КАНИКУЛЫ. Но 1-ого в школу.
  Я записался в турнир 4 разряда.
  Папа принес с работы вначале ключ, а потом трансформатор с выпрямителем для которого мы делаем коробку.
  
  Трансформатор у Алешки я выпросила. Боялась, что сына ударит током, и Алешка принес понижающий трансформатор с работы, приволок огромную тяжесть.
  
  14 апреля. Играю в большой теннис. Только партнера нет постоянного. Завтра играю в пинг-понг за лабораторию. Открылась выставка народного творчества, взяли мои 6 акварелей из 13.
  
  Больше двух лет НИОПиК снимал зал, и мы ездили и играли там в теннис.
  Начало занятий было в восемь часов утра, и я вставала в шесть! чтобы поиграть.
  "Охота пуще неволи", говорила, бывало, моя бабушка.
  
  Мама не пишет, погода стоит теплая. Катя купила себе сапожки осенние. На день рождения мне подарили серьги, а я хочу купить кольцо к ним (северная чернь). Сереге купили новый портфель и джинсы за 12 рублей.
  На весенних каникулах Сережка опять сопливился, но обошлось без лекарств. Лечила картофельными ингаляциями.
  На работе очень тоскливо. Всё неопределенно. Денег платят мало и никаких перспектив.
  
  15 апреля. Среда. Около месяца записался в турнир.
  Я проиграл Семилетову и Свиридову.
  Завтра день самоуправления у нас в школе. Уроки будут вести ученики девятых-десятых классов. Даже Якунина и того заменят.
  21 мая, Четверг.
  Турнир доигрывать никто не собирается, никто не ходит.
  
  Письмо от мамы
  Дорогая Зоинька, получила твое коротенькое послание и сильно обеспокоилась. У тебя как-то был затяжной бронхит, Эра Вакиловна (врач воскресенской больницы, лечила меня в конце 70-х годов) думала даже о хр. пневмонии, но слава богу, обошлось. Что же ты, как малое дитя себя не бережешь? Ты мать, у тебя двое деток еще, а ты всё же иногда легкомысленно относишься к своему здоровью и здоровью детей: то всё им разрешаешь, а то ничего нельзя, вот они и не знают, видимо, как быть. У нас были ливни, сейчас тоже, угол весь промок, ремконтора замолчала и где она? Телеателье я разыскала - еще при Агнессе, не хотели идти на дом, уговорила + 7 рублей, он отключил стабилизатор, посадил на жучок (не знаю, что это), заменил предохранитель в самом телевизоре и был таков.
  Сказал: "весь город на жучка́х а Вы как хотели?"
  Сереженька, купи мне несколько штук предохранителей, а? Телевизор плохо работает, лица скачут. После отъезда Алексея (племянника) у меня повышалось АД 180/80, я вроде писала, ослабла, не думала, что встану, были все мои соседи, посоветовали адельфан, но я его реже, чаще папазол, валерьянку и корвалол. Мои соседи это Сона, Марина, Лена. У Лены внуки приехали в августе, Вовка такой большой, уже юноша.
  Поезда ходят плохо, иногда с опозданием на 12 часов или сутки.
  Я всего не пишу, но бывает нехорошо с кишечником, особенно при перемене пищи (ела макрорус величиной с треску, такой жесткий, везут, что похуже, но люди всё равно хватали.)
  Поднялся ветер, пришлось всё закрыть, а в кухне в фортку прямо песок летит. Ночью было землетрясение, четыре балла. Ну и толчок! С минуту или 0,5.
  Вдруг исчезла манная крупа в городе, может на Степановке (удаленный район Батуми) где и есть. У меня из круп только рис. Если нет гречки или разваримой овсянки, пошли любительскую вермишель, что ли, не знаю я, устала об этом думать. Сегодня хотела пойти на базар, и вот ураган. Сыр купить и картофель. Белье теперь требуют помногу носить (план!) У меня не взяли одно синее одеяло, пришлось вернуться и принести 3 розовых полотенца, налиняло от их же стирки. Такие собачки, а тут магнитные бури какие-то, уши закладывает, заболел 2-ой раз язык, так щипало, то ли от зуба (прикус изменился), то ли вирус какой напал. От Кати письма не дождусь, самой написать поздравление.
  Приписка на полях Пишите, не хандрите, целую, ма и бабушка.
  
  В мае, в самом конце занятий, Сережка, вернулся из школы туча-тучей. Он учился во вторую смену, приходил домой позже меня. И, обычно, с порога начинал оживленно тараторить, что-то рассказывать.
  А тут молча разделся, прошел на кухню, сел, повертел ложку в руках. Брови нахмурены, полные губы поджаты:
  - Мама, я решил задачку, а Валентина Васильевна сказала, что я решил её неправильно.
  И он рассказал мне содержание задачки, надо было рассчитать, сколько будет счастливых билетов на тысячу, а вот какой билет был счастливым, я сейчас не помню.
  Задача была трудная, и я не сразу поняла решение, а когда поняла, то обрадовалась, что Сережка так хорошо соображает, посмотрела на его мрачное лицо и сказала:
  - Человек, который способен додуматься до такого решения, не может не знать, что оно верное.
  - Да, - сказал сын, - я-то знаю. Но другие ведь не знают. А она меня перед всем классом опозорила, теперь получается, что я из этого вшивого задачника могу не решить какую-то задачку. Я там всё могу решить, мама, ты понимаешь, всё!
  Я-то понимала, но я также понимала, что учительница математики, если ей показать такое решение, должна прийти в восторг, а если этого нет, то... не стоит и связываться. Наверное, я с педагогической точки зрения была не права, я учила ребенка пренебрегать признанием, тихо считать себя в душе умным и довольствоваться этим, но слабые учителя были у Сереги и по математике и позднее по физике, и переломить эту ситуацию в тот момент я была не в силах. Позднее она разрешилась сама собой.
  Дальше мне видится темный зал, темный оттого, что за окном пасмурная, дождливая погода конца мая. Я сижу в зале и тихонько смахиваю слезы: моя дочка стоит на сцене в ряду своих подруг.
  Десять лет позади, у нее последний звонок.
  И бегут, бегут воспоминания под звуки официальных и неофициальных речей с трибуны. Им, учителям, сильнее заметен поток жизни, от них уходят каждый год, а для меня такое впервые, но и у них, у учителей, подозрительно блестят глаза и прерывается голоса - эти привычные уйдут, а вот эти, маленькие, с букетами, пришедшие провожать своих старших товарищей, какими будут они, кто знает.
  А я вижу маленькую Катю, которая никак не справится с толстым картоном, не может вырезать буквы и поливает слезами и картон и ножницы, а я пытаюсь ей помочь, режу, и на моих пальцах образуются красные полосы от ножниц...Это первый класс.
  Вот Катя приносит сочинение о родном городе, сочинение, признанное Таисией Петровной лучшим, и я обнаруживаю, прочитав, что написано хорошо, от души.
  Вот плачет над алгеброй, учит геометрию, читает книжки...
  И вот уже нет девочки с густющей челкой над глазами, какой была дочка на протяжении многих лет, пока быстро, за два года не вытянулась, стала взрослой. Высокий девчачий голосок не изменился, и услышав тоненький писк за дверью:
  - Это я..., открывай, мама, - я, распахивая дверь, всё еще ожидаю увидеть девочку, а вижу взрослую девушку, укравшую у моей дочери голос.
  И слезы уже ручьями бегут по моему лицу. Я позорно сморкаюсь в платок. Последний звонок в школе у ребенка это первая весточка родителям, что они постарели, нет, плохое слово, достигли зрелых лет.
  Потом экзамены, день был яркий, солнечный, я вернулась с работы, открыла дверь и застала всю гоп-компанию, всех девчонок класса у себя за столом в большой комнате. На столе стояли рюмки, тарелки и пустая бутылка из-под вина "Монастырская изба".
  - Ну вот, - сказала я. - А я только что хвасталась подруге, что у меня есть целая бутылка "Монастырской избы" .
  - Уже нет, - сказала Надя под дружный смех.
  В тот день они писали сочинение.
  Катя сдавала не так и хорошо, выдохлась, и последние полгода меньше занималась, всё больше они гуляли с девчонками и общей с ребятами компанией.
  Класс был дружный и очень способный, Алевтина спустя год говорила, что следующий выпуск собирали математический класс, брали детей и из других школ, но всё равно, класс получился слабее, чем был её 10 "Г".
  Фаина Борисовна, заслуженная учительница, известный в городе педагог, вела у них математику и драла с них три шкуры. Все контрольные первыми проводились в их классе и в зависимости от результата задачи на контрольной в двух других параллельных классах корректировались, проще говоря, если 10 "Г" плохо писал контрольную, то в других классах задачки давали полегче.
  Фаина Борисовна была недовольна Катериной последние полгода. В результате у Кати в аттестате четверка по геометрии.
  К выпускному вечеру Катя сшила себе три платья. Еще в марте она увидела в магазине черный набивной крепдешин, выпросила у меня двадцать рублей, купила два метра и сшила платье с вырезом на спине, стянутым полосой материи.
  Платье получилось красивое, но я его не одобрила, черный цвет не шел к предстоящему событию. Потом Катя увидела в магазине светлый ситец с прошвой, и купила его. А тут моя сослуживица, Нина Скуратова, предложила мне маркизет, нежной зеленовато-желтой расцветки, и Катя не устояла, мы купили и его. А из прошвы Катя сшила выпускное платье Натальи Малюшиной. Маркизет же весь изрезала, сделала длинное платье с шарфом вокруг шеи и длинными рукавами с разрезами по внешней части руки, с защипами.
  Платье подчеркивало мягкую зелень Катиных глаз и смотрелось на Кате. В нем Катеринка и пошла на вечер, а крепдешиновое тоже не пропало, Катя много его носила.
  На самой вечеринке мы с Алешкой не были, только пришли утром, полюбовались на детей, Алексей сделала много фотографий. Класс решил, что без родителей им будет комфортнее, и родители согласились с детьми, никто не навязывался.
  11 июня, на свой день рождения, Катя устраивала не девичник, а собрала весь класс. Решила делать одни бутерброды и сладкое. Мои слабые намеки на сытный салат были отвергнуты, нарезаны помидоры, огурцы, зелень, сыр, колбаса, хлеб.
  Катеринка надела свое новое крепдешиновое платье, и нарядная, раскрасневшаяся, радостная, бегала с кухни в комнату, накрывала стол. Анюта пришла пораньше и помогала ей. Глядя на Катю, я вспоминала вопрос Семена, который увидев Катеринку, которую где-то полгода не встречал, удивился теми превращения, которые с ней произошли и воззвал к нам:
  - А, вы, родители, хоть понимаете, видите что вырастили, какую красавицу?
  - А что, ж конечно видим, - беспечно отмахнулась я.
  В самом начале застолья мы выпили с молодежью за Катино здоровье, и ушли к Сагиянам, чтобы не мешать друзьям дочери резвиться без помех.
  Когда мы в десять вечера возвращались домой, то уже в тридцати метрах от дома услышали пронзительный визг. Я ускорила шаги, почти побежала. Так и есть, визг раздавался с нашего балкона.
  Визжала, изредка прерываясь на булькающий смех, Катька Аруцева. Остальные балконы были заняты любопытствующей публикой, стремящейся сделать невозможное, увидеть, что творится на соседском балконе, заглядывая туда с нижнего или с верхнего этажа.
  Только мой приход утихомирил расшалившихся подростков.
  Упрямую Катерину, которая ни за что не хотела прекратить визг, парни утащили с балкона, а в квартире ей самой заложило уши от собственного крика, и она притихла. Пьяной она не выглядела, только непонятно возбужденной.
  Мы были сильно смущены, оставили детей без присмотра, а они вон чего творят, когда взрослых нет. Позорят нас перед соседями.
  
  Мамино письмо Кате
  Дорогая моя внуча Катенька!
  Внуча! Почему не пишешь? Я плачу, что нет долго ни от тебя, ни от Зоки писем. Что и как у тебя дела? Как прошли экзамены, бал, куда поступаешь или решила год отдохнуть? Я в неведении и волнуюсь очень, моя милая и не очень внимательная внученька! Лопнуло мое адское терпение.
  Ну, напиши же, что бы там ни было.
  Я тоже 2 года сдавала в мед. институт. А теперь жалею, лучше бы на литфак в университет или в иностранный.
  А ты не иди в трудный институт, сердце-то у тебя не шибко крепкое, мое милое дитя, ну напиши же мне.
  Я всё так же, чаще плохо. На бульваре была 3 раза всего. Лето дожливое и со зрением стало плохо. Начала зреть катаракта на правом глазу по заключению окулиста. Правда, начало, но при современных темпах... Я очень расстроена и с головой что-то. А писем нет от вас 2 месяца или почти. Это ужасно. Целую. Жду ответа, держись, твоя ба.
  
  22 июня, среда.
  Тысячу лет не писала. Сейчас сижу одна, вот и решила пописать.
  Катя окончила школу с 6 четверками: физкультура, геометрия, биология, химия и две истории.
  Поступает на мехмат МГУ. Отметки 3, 5, 5.В пятницу будет писать сочинение. Совсем не готовится, гуляет.
  Вчера звонили Леша и Сережа из Лысьвы. У них вроде всё в порядке пока. Я уже соскучилась, жду. Пишу стержнем, неудобно, кончаю. Погода две недели стояла дрянь, а сегодня потеплело. Грустное и тревожное это лето.
  
  Воспроизвожу пропуски.
  Катя решила поступать в институт легкой промышленности на отделение модельера одежды. В предстоящем дипломе у нее не стояло бы модельер-художник и сдавать ей надо было химию, русский и математику, а рисование нет. Рисование, после того, как она бросила в девятом классе художку, ей было не сдать.
  Экзамены начинались 17 июля. В этом году в первый и последний раз сделали вступительные экзамены в столице в июле, а в провинции в августе, но всё же экзамены в Университет начинались раньше, чем в остальных ВУЗах.
  В первых числах июля Катеринка подошла к отцу:
  - Папа, у меня есть время, и я хочу попробовать сдать экзамены в Московский университет на мехмат.
  Мы были ошеломлены.
  Да, Катеринка неплохо соображала по математике, последние два года училась у заслуженной учительницы Фаины Борисовны, но...
  - Катенька, да ведь у тебя не тот характер, чтобы учиться на мехмате, - сказала я осторожно. - Не хватает тебе для этого упорства, одержимости не хватает.
  Но ребенок настоял на своем. Родители не математика, тут ей упрямства хватило.
  Людмила Сагиян, вспоминая Катино поступление на мехмат Московского университета, всегда употребляла глагол "запихнули": мы, дескать, стукнутые физтехи, запихнули свою одаренную совершенно в другой области дочку в неподходящий для нее тяжелый ВУЗ. Переубедить её было невозможно, и в чем-то она была права. В нашей семье был не высказанный вслух культ способностей к математике и физике, и раз навсегда было решено, что вот Сережка, который пишет как курица лапой и плохо учится, вот он соображает, есть у него такой дар, а вот Катенька иногда даже и ничего, такую задачку по математике решит, порадуешься, но в общем, в общем не очень-то и соображает.
  Опыта у нас Алешкой не было никакого. У нас было всего двое детей, плюс еще наше собственное детство, и всё; только тут мы могли ориентироваться, и в этом узком кругу Катенька не тянула на мехмат, но, мы были родители, окончившие престижный вуз, и, безусловно, нам в глубине души хотелось, чтобы Катя не отстала от нас, и ей самой не хотелось отстать, хотелось соответствовать. Отсюда и неожиданное решение.
  Когда в девятом классе Катерина увлеклась химией и решила поступать в Менделеевский, тут мы костьми легли, отговаривая, и Люда с Ниной, кандидаты химических наук нас поддерживали, у Кати был в детстве экссудативный диатез, потом астматические кашли её мучили и не могла она с таким здоровьем выбирать химическую специальность. Люда её и убедила, сказала:
  - Представь себе, Катя, ты будешь учиться, и потом на втором курсе пойдут тяжелые лабораторные по органической химии, и тебе придется уйти, потому что будешь покрываться волдырями, и это в лучшем случае.
  Тогда Катя сдалась, а тут вдруг выполз мехмат.
  И мы с Алешкой уступили:
  Рано утром Алешка уехал с дочкой и они сдали документы в Университет.
  Ехать из Долгопрудной в Университет далеко, экзамен начинался в 9 часов, и чтобы выспаться, я с Катей попросилась переночевать у Динки, от нее до Университета полчаса на автобусе.
  Письменный экзамен был в субботу. Григорьевы уехали на дачу, мы с Катей были одни. Утром я её проводила, но не до автобуса, а до дверей квартиры и села ждать с экзамена.
  Дочка вернулась к двум часам, усталая, измученная, и с порога стала быстро-быстро рассказывать, помогая себе руками:
  Она опоздала на письменный экзамен!
  Села в автобус, который назвала ей Динка, но он пошел в другую сторону, и пока Катя поняла, что едет не туда, было уже поздно, она опоздала на полчаса, но её допустили, сказав, что сдавать свою работу она будет вместе со всеми.
  По письменной, несмотря на опоздание, Катя получила тройку, а устную математику сдала на пять, решила сложную геометрическую задачку по стереометрии. Необычайно красиво решила, бывали у Катеринки такие взлеты.
  У нее было восемь баллов по математике, а те из детей, которые имели девять и аттестат без троек (у Кати был такой аттестат) уже зачислялись в институт без дальнейших экзаменов. Катя не добрала одно очко и стала готовиться к физике.
  По физике в школе у нее была четверка, она не смогла решить простую задачку, найти центр тяжести, и сейчас, за день до экзамена в университет, плакала над задачником, не могла решить ни одной задачки по кинематике.
  - Правильно, как ты можешь их решать, если не знаешь подхода, тебя ведь не учили, - и я быстренько рассказала ей о независимости движения по горизонтали и вертикали:
  - Здесь обыкновенная тригонометрия, раскладывай силы и ускорения на составляющие и смотри, что получается.
  И Катя на вступительных экзаменах решала именно такую задачку: шарик сначала катился по желобку, а потом свободно падал вниз, и хотя ответ у Кати не сошелся, сами принимающие не смогли найти ошибку в её выкладках, и она получила пять, рассказав еще закон Фарадея.
  Таким образом, Катя набрала тринадцать баллов из трех экзаменов, а проходной был 14 из четырех. Впереди был экзамен по литературе, на котором Катерине достаточно было получить тройку, а она ниже четверки никогда по литературе не получала и считала, что всё, поступила.
  - Катя, мне не нравится твое состояние, - тревожилась я. - Ты очень расслабилась, а у тебя еще один экзамен, он тоже потребует сил.
  Но Катя пропускала мою тревогу сквозь себя, а поддержать меня было некому, Алешка с Сережкой были в Лысьве.
  Письмо Алешки из Лысьвы. Привожу с купюрами для усиления динамики.
  
  Здравствуйте наши дорогие Зоя и Катюша!
  Мы уже неделю здесь. Погода здесь была жаркая ровно до нашего приезда. Мы приехали вечером, а днем того же дня прошел дождь и похолодало. Мы надевали все наличные теплые вещи и шли рыбачить. Но долго на ветру не постоишь - холодно.
  Чем мы только не пытались накормить рыбу. Червями, огромными розовыми дождевыми, накопанными из-под опилок на стадионе, и тестом пельменным, купленным Сережкой в кулинарии, замешанном с валерьяновыми каплями, и тем же тестом с тройным одеколоном. Но, несмотря на все ухищрения, ни одна рыба не притронулась к нашему угощению.
  Окончательный Сережин вердикт - в Лысьвенском водохранилище нету рыбы. А все россказни об изловленной рыбе с показами размеров (во!) и фантастических весов и количеств - всё это типичные охотничьи сказки. Слыхали мы такие!
  Наконец, в четверг, 9-го потеплело, и мы с утра купались. Я нашел в воде блесну. Теперь мы купили катушку с леской и будем ловить карасей, щук и стерлядей на спиннинг.
  В пятницу мы поехали в Кын. Дядя Паша был на покосе, и мы после обеда побежали туда. Попали на гребь. За два дня сгребли всё сено. Мы с Сережкой и гребли и таскали, а Сережка еще и на стог лазал, сено утаптывать.
  В субботу мы вспоминали Катю. Не знаю, помогло ли ей это на экзамене?
  А сегодня выходной, воскресение, праздник Петрова дня. Тетя Катя печет что-то вкусное, а Сережа покукарекал петухом и теперь изучает устройство русской печи.
  До свидания. Крепко целую. Алексей и Сережа.
  
  Анюта Павлова сдавала экзамены в Тимирязевский. Экзамены не были трудными для нее, за исключением последнего, русского языка, она была замечательно неграмотна от природы. Катеринка занималась с Павловой, и это была её единственная подготовка к предстоящему ей самой экзамену по литературе. Учительницы литературы всегда были довольны Катей, за школьное сочинение у нее была пятерка, и она на тройку во всяком случае рассчитывала.
  
  Катя не возвращалась. Давно прошли все сроки, рассчитанные мною: 3 часа сорок минут дороги туда и обратно, ну час, ну полтора в Университете, скажут отметки и домой. Уехала в восемь утра, и вот уже и два часа, и три, и четыре.
  День был выходной, возможно, воскресение, я сидела и вязала, и чем дольше Катя не возвращалась, тем быстрее я вязала.
  Что-то случилось, и это что-то могла быть только двойка, иначе она не загуляла бы так, уже вернулась, зная, что я тревожусь, вернулась бы поскорее, чтобы поделиться со мной радостью.
  Но её нет, значит, делиться нечем, значит двойка.
  Было еще светло, когда повернулся ключ в замке, я отложила спицы, прислушалась. Стукнула дверь, легкие шаги и Катя на пороге. Лихорадочный румянец на щеках, темные круги под глазами, красные веки.
  - Двойка?
  - Да.
  - Я уже поняла. А где была?
  - Каталась на лодке с Анькой. Она как увидела двойку, сказала, что ей хочется меня укусить.
  И уже на кухне Катя рассказала:
  - У меня тринадцать синтаксических ошибок, я никогда так не писала.
  - 13?
  - Мама, я как увидела свое сочинение всё разодранное, исполосованное красным. Я даже и отспорить не пыталась. Столько не отспоришь.
  Мы грустно посидели на кухне, я еще не веря в свершившееся, всё еще где-то на что-то надеясь, и жаль мне было потраченных дочкой усилий.
  Все сроки вышли. Поступать в Московские институты было поздно. Армия моей дочке не грозила, и Катя смирились, как мне показалось. Сын моей сослуживицы, Сережка Аникин, которому я показала вступительные письменные контрольные по математике на мехмат, тоже решил туда поступать, сдал почти как Катя, только по устной математике у него было четыре, а не пять, зато по письменной четыре, в общем, тоже имел все шансы поступить и тоже завалил русский. Оба они писали по роману "Поднятая целина", Катину тему я не помню, а вот Сережина называлась " Поднятая целина как произведение социалистического реализма". У него не было в контрольной ни одной ошибки, но была двойка, тема оказалась нераскрытой.
  Изменятся времена, и я прочитаю в журнале, что нет, и не может быть такого литературного направления, как социалистический реализм. Реализм и есть реализм, а если он социалистический, то возможно, уже и не реализм, а подтасовка фактов. Такая была подоплека этой статьи, о чем я тут же и передала Нине, матери Сережи.
  - А я всегда это знала, - не удивляясь и не колеблясь, ответила Нина.
  Спустя дня два, когда Алексей с Сергеем вернулись из Лысьвы, Катя сказала нам, что собралась поступать в Горький на мехмат, экзамены там были в августе.
  Мы с Алешкой были в шоке.
  - Дочечка, - уговаривала я Катю, - ну и зачем тебе Горький? Мы с отцом столько сил потратили, чтобы остаться здесь, возле столицы, чтобы вам не пришлось мыкаться по общагам, как нам, чтобы вы, дети, всегда были рядом, и вот ты вдруг едешь в какой-то там Горький. На будущий год поступишь, а сейчас поработаешь год.
  - Не хочу, не хочу, не хочу работать. Я учиться хочу, можете вы это понять или нет, учиться.
  И сдерживаемые все эти дни слезы обрушились водопадом.
  И мы сдались. Алешка купил ей билет, и когда она стояла в дверях вагона, я ей сказала:
  - Если тебе там не понравится, не оставайся только потому, что вот мы были против, а ты настояла и сейчас, если отступишься, то мы окажемся правы. Не обращай на это никакого внимания, возвращайся. Ты пойми, Катя, мы с отцом совершенно не готовы расстаться с тобой, нам трудно. Тебе ведь всего 17 лет.
  Катеринка кивнула.
  Поезд тронулся, перрон опустел, и мы остались на платформе одни, брошенные родители, а наша беспокойная, скандальная, но бесконечно любимая дочь ускакала искать в жизни какие-то свои пути.
  Через день за Катеринкой уехал в Горький и Сережа Аникин.
  А я и наш Сережка уехали в Батуми к маме, отдохнуть и повидаться.
  Я звонила оттуда в Москву, интересовалась Катиными успехами, знала, что она получила по математике две четверки, а потом вдруг Алешка сказал мне:
  - Встречай дочь, она приезжает в Батуми.
  А на все расспросы отмахнулся, мол послезавтра сама расскажет.
  И вот теперь батумский перрон, Катин вагон далеко от нас и мы с Сережкой бежим по платформе, а нам с подножки вагона машет рукой Катя в каком-то светлом, незнакомом платье.
  Объятья, поцелуи, я незаметно смахиваю слезы.
  Катя, вытащив чемодан из дверей вагона, тут же начинает тараторить. Её манера говорить напоминала мне осыпание иголок с засохшей новогодней елки: стоит себе елка и стоит, но чуть тронешь, и зашуршало, зашуршало, посыпалось...
  Из этой кучи сухих иголок я выудила следующее:
  Сдав математику на восемь баллов, Катя на экзамен по физике не пошла. Она надеялась получить девять баллов по математике и не сдавать русский, писать еще раз сочинение она была не в состоянии, и сбежала, забрав документы.
  Как раз, когда ей надо было на поезд, к ней пришел Аникин проведать землячку, и проводил на вокзал.
  В автобусе они дружно ругали туалеты в Горьковском университете, сопоставляли с туалетами в Московском.
  И Катя уехала, а Сережка поступил, проучился год, и его взяли в армию. Катин выпуск брали в армию, вдруг возымело мнение, что интеллект не должен иметь привилегии, пусть служат все, и студентов срывали отовсюду, даже из консерваторий, правда, служить им нужно было, как учащимся, всего один год.
  Вернувшись домой, Катя застала у отца в гостях его двоюродную сестру Надю Телегину. Родственники моего мужа отличались величайшей в мире способностью поучать невесток, то бишь меня, по поводу и без. Возможно, они учили всех подряд, я не имела возможности пронаблюдать, во всяком случае, Катя, как двоюродная племянница, да еще не поступившая, не была обделена педагогическим вниманием, от которого затосковала и, выпросив у отца деньги на билет, прикатила к нам на юг.
  - А откуда у отца деньги? - я заинтересовалась финансовыми возможностями мужа.
  По моим подсчетам, пятидесяти рублей на дорогу дочери у него не должно было быть. Получка была через три дня.
  - Не знаю, - беспечно отмахнулась дочка. - Дал и всё.
  По приезде домой мне удастся выяснить, что Алешка мечтал купить байдарку и имел уже заначку в размере 100 рублей втихаря от меня, но тут начались Катины путешествия, и он пожертвовал капиталом, пожалел дочку.
  Мы прекрасно провели оставшиеся до начала сентября время, больше двух недель.
  Купались, загорали, общались с моими друзьями.
  С нами часто проводила время Иринка, младшая дочка Марины и Юры, на год моложе Сережки. Как-то я услышала, как Ирка говорит Сережке:
  - Я ненавижу эту японскую сирень. Как только она начинает цвести во второй раз, это значит, что пора собираться в школу.
  Да, у всех свои признаки осени. В Батуми - второе цветение сирени, у нас желтые листья, свинцовое небо, пять градусов тепла, временами мокрый снег...
  Перед нашим отъездом домой приехал погостить две недели у тетки Алешка Хороших, и мы выбрались с ним на кладбище в Арге, покрасить бабушкину ограду.
  Наша живописная группа из четырех человек привлекла внимание местных и к нам подошли трое: двое молодых ребят и один немолодой аджарец.
  Окружили нас, сели, покуривая, переговариваясь на грузинском, вперемежку с русским, чтобы и мы оказывались вовлеченными в разговор. Вокруг синели высокие горы, спускались к нам крутыми зелеными склонами, на склонах висели на кустах местные коровы и жевали жесткие даже на вид листья.
  Из парней, тот, что постарше, с обручальным кольцом на руке, оказался отчаянным балагуром, трещал без умолку, пока мы трудились поочередно, кисточек было две, а нас четверо.
  Одна лихая корова, жующая куст на таком крутом склоне, что непонятно было, как она там зацепилась своими копытами и не скатывается вниз, так вот, эта корова привлекла мое внимание сломанным рогом.
  Парень, заметив интерес к животному, стал про нее рассказывать:
  - Эта корова просто разбойница. Как бы огород не оградили, какой забор не сделали, всё равно она туда проберется и всё поест, всё время её гоняем.
  - Ну а молоко она хоть дает?
  - Да какое там молоко, она еще и не подпустит. Ну, если ей хлебушка со сметанкой дать, тогда еще можно литр выдоить, - парень шутил, но вымя коровы и весь её вид спортсменки наводил на мысль, что сказанное недалеко от правды.
  - И зачем только держать такую скотину?
  Я подняла глаза и увидела, как парень пытается подобраться к Кате, стереть с её лица пятно краски.
  - ЭЭЭ, аихе шени хели, - закричала я ему по-грузински, - убери-ка руки подальше.
  И я стала стирать пятно со щеки дочки сама.
  - Ну, мамочка, даже пальцем не даст до своей дочки дотронуться, - засмеялся парень, и тут же переключился на своего приятеля.
  - А вот смотри, какой жених. Вернулся из армии, невесту себе ищет.
  Он имел в виду второго юношу, который молча сидел и только застенчиво улыбался, слушая нас, но не сказал ни слова.
  - Твоя дочка ему очень бы даже подошла. Он богатый, у него большой дом.
  - Да нет, - отказалась я. - Катя девочка городская, ей в деревне не прижиться.
  - Счастья своего не понимаешь! - сердился новоявленный сват. - Будешь жить у зятя, горя не знать.
  Слово за слово, мы закончили красить ограду, Леха собрал кисточки, уложил в сумку, и старый аджарец предложил нам довести нас до троллейбуса, который ходил только до подножия горы, а там километра два с половиной надо было идти по серпантину. Наверх мы поднялись, а вниз старик, со словами, надо всегда помогать друг другу, отвез нас на своем дребезжащем москвиче.
  Когда мы сидели в машине, я сказала Кате:
  - Ну ты, Катя понимаешь, это были просто шутки.
  - Да, - ответила Катя, - конечно, мама, я понимаю.
  - Но в каждой шутке есть доля правды, - заметил старик.
  У Кати не было обратного билета, и я купила его с помощью Мани, у которой всюду были знакомые, в плацкартном вагоне.
  Купе, несмотря на знакомства, в конце августа достать не удалось. Я поместила детей в купе, а сама ночевала в плацкарте, через два вагона ходила.
  Там разговорилась с соседом, юристом, поведала ему о злоключениях дочки.
  - Надо бы всех этих филологов заставить математику сдавать, - возмущалась я. - Тогда узнали бы, почем фунт лиха.
  - Что вы, что вы, - пришел в ужас юрист от моего предложения, - да ведь те, что гуманитарный вуз выбирают, только и мечтают, чтобы от математики подальше.
  - Значит филологам можно ни в зуб толкнуть по математике, а бедные технари должны темы раскрывать? Видно, что читал произведение, может изложить, вот и хватит с него.
  Особенно я была возмущена тем, что на мехмат не поступил мальчик, который сдал все экзамены на пятерки, а по русскому получил два, и его не зачислили. Это при том, что на всем потоке было только четыре пятерки по письменной математике! Четыре на тысячу абитуриентов! И такому одаренному ребенку отказали, при проходном балле по четырем экзаменам 13! Все тройки, одна четверка.
  Можно себе представить, какой они набрали слабый курс, ведь учить их будут математике, а не литературе.
  В этом месте Катя сделала пометку, что её курс, который был на год позже, был слабее.
  И до сих пор меня волнует судьба того неизвестного мне юноши, который получил двойку по литературе. Оправился ли он от удара, который ему нанесла, нет не жизнь, а вопиющая глупость нашей системы образования, поступил, окончил ли Университет, или попал в армию, загулял да так и пропал талант?
  После всех перипетий лета передохнули недельку и начали трудоустраивать Катерину. В НИОПиК мне её пристроить не удалось, ей не было восемнадцати лет, а в химической лаборатории можно работать только с восемнадцати лет. Позднее, когда Анка Павлова уйдет из своей Тимирязевкой академии, не захочет там учиться, так вот Анюту я пристрою в НИОПИК, к химикам в лаборанты, к Натальи Сахаровой, старшему научному сотруднику, а вот Катеринку не смогу в тот момент, и тогда, наш папочка, повздыхав, возьмет телефонную трубку и позвонит своему земляку и однокурснику, Сергею Богданову с просьбой отыскать нашей дочке местечко на физтехе. И Катя пойдет работать в секретариат к проректору. Была еще вакансия, в библиотеке, но мы с Алешкой дружно решили, что в библиотеке слишком много студентов, уведут дочку замуж раньше срока, и выучиться не дадут.
  И Катя стала каждого утро ездить со мной на работу, только выходила она на две остановки раньше.
  
  Вот что обо всем этом в дневнике:
  11 сентября. Пятница. Болею. Катя в институт не поступила, получила двойку на последнем экзамене по русскому языку. Писала сочинение по Шолохову: Идейность названия "Поднятая целина". От такой темы стошнит.
  Поехала в горьковский университет и сманила туда Сережку Аникина, сына моих знакомых по работе. Он поступил, а Катя сдала на 4 математику и ей всё так не понравилось, что она бросила экзамены и прискакала в Батуми, где отдыхала я с Сережкой с 10 августа.
  Мама была очень слаба, когда я приехала, но потом ничего, отошла. Плакала, когда мы уезжали.
  Сделали ограду и камень на могилу бабушки. Ограду красили в последний день. Красить помогал Леша Хороших, он и остался с мамой, пробудет там до 12 числа.
  Я заболела, как приехала и болею очень тяжело, конца пока не видно, а они хотят меня выписать.
  
  Здравствуй, милая мама!
  Как всегда, ты оказалась права, мы перезабыли массу вещей в твоей квартире. Вот (возможно неполный) перечень забытого:
  1) резиновая груша, твой подарок и большая ценность, сейчас в Москве их нет.
  2) Коробку с темными очками, где она, не знаю.
  3) Книгу американского поэта.
  4) Тонкие английские книжки (в бабушкином шкафу на верхней полке)
  5) Кусок пемзы за 30 копеек в твоей плетеной сумке.
  6) И возможно, девятку бубен, что-то ее нет в колоде.
  Катя работает секретарем в ректорате физтеха (у проректора) оклад 85 рублей.
  можешь в любое время. Письма от тебя нет, почему? Пиши каждую неделю. Привет соседям и т. Агнессе, Наташе с Виктором.
  Целую, Зоя. Ходит в плаще, пальто купить не можем.
  Я всё на больничном, очень кашляю, хотя мне полегче. У нас затопили, т.ч. приезжай
  
  Расскажу об Ане Павловой. Наталья Сахарова была Аней очень довольна, и несколько раз благодарила меня за то, что я нашла ей такую замечательную лаборантку. А учеба в Тимирязевке у Ани не сложилась. В первые же дни их послали в колхоз. Большинство студентов в Тимирязевской академии были из деревень, поступали по лимиту, и им нужно было только сдать экзамены хотя бы на тройки, в то время как у выпускников школ проходной балл был высокий.
  Аня была красавица, имела Подмосковную прописку, в общем, была завидной невестой, и по приезду из колхоза она жаловалась Кате, парни очень лапали, и она приучилась бить не глядя. Только заметит, что сзади парень, сразу лупит его локтем со всей силы. На автомате пару раз двинула и красавца Борю Понамарева, своего дружка-одноклассника. Начавшиеся занятия еще больше разочаровали Аню, и проучившись чуть больше месяца Анюта забрала документы из института.
  - Ну, то, что я там самая красивая, я еще могу пережить, - сказала она Катеринке, но вот то, что я оказалась самая умная, я пережить не могу.
  И ушла.
  А Понамарев, поехал поступать в высшее мореходное в Одессе и поступил. И весь этот год они были разлучены.
  Люда Монахова, Катина одноклассница, с которой Катя близко сошлась в десятом, так вот, Люда поступала в пединститут, сдавала нормально, и оставалось ей только сочинение, на которое она пришла день спустя. Ошиблась датой! Не поступила и сейчас работала на физтехе в заочной физ-мат школе.
  Каждый божий день они бегали вдвоем обедать в студенческую столовку или буфет.
  
  Кажется, это было в этом году, а возможно, годом раньше или позже.
  Я делала себе зубы в очередной раз. У меня был очень глубокий прикус, мелкие зубы, и все коронки и мосты держались у меня недолго. И вот в очередной раз пришлось делать, и сделал мне Вишин металл. Золотистый такой металл.
  - Пусть хоть как золото, - попросила я.
  От возмущения протезист даже уронил инструмент обратно в лоток:
  - Золотом там и пахнет, - объяснил он мне.
  И сделал два передних зуба из желтого металла, причем в крайний вогнал штифт и сказал:
  - Ни за что не ручаюсь. Может, десять лет простоит, а может и две недели.
  Вернувшись после примерки от протезиста, еще беззубая, грустная, я сидела за столом, и наблюдала, как сын от ушей до ушей сияет улыбкой.
  Улыбка у него в детстве была необыкновенная, освещала его худое лицо, как у того мальчишки, что играл Буратино в игровом фильме.
  "Как красиво, когда свои зубы", подумала я, любуясь на сына. " Белые, крупные." А через несколько дней он сломал передний зуб. Прихожу на кухню, а сын открывает щербатый рот и говорит:
  - Мама, я зуб сломал.
  Я как увидела его обезображенный рот, уронила голову на стол и в голос зарыдала. Сломанный зуб во рту сына торчал острым мерзким треугольником.
  Неожиданно Сережа заплакал тоже.
  - Ты-то чего плачешь? - сквозь слезы спросила я. - Я ведь точно знаю, что тебе зуба не жалко.
  - Зуба нет. Тебя жалко, что ты так убиваешься.
  Зуб залечили, удалили нерв, нарастили. Но он темнее, и десна вокруг зуба часто воспалена. Каждые пять лет зуб стирается и надо снова его наращивать. В общем, с того дня нет уже у сына его ослепительной улыбки.
  
  Мамино письмо
  Здравствуй, дорогая Зоя!
  Сегодня неожиданно получила от тебя перевод. Дело в том, что я погасила облигации, и острой нужды не было. Да я бы и написала в таком случае. Мне еще Сона должна 50 р. Мой приезда зависит от здоровья. В середине октября был криз гипертонический 190/95. Лена (соседка) сделала дибазол, а потом я и до сих пор пью папазол.
  По идее собираюсь приехать после праздников, как получу пенсию. Скоро праздники, поздравляю вас всех. Желаю здоровья, многие лета, хорошо провести время. Приходили 2 раза из жилтреста, даже главный инженер с кем-то лазил на крышу, и так бегали там, как бегемоты, как бы еще где не потекло после них. Ничего определенного не сказали, нужно 3-4 листа железа и покрасить, а когда придут?
  Надо снова идти. Жаль, что тебя нет. Здание консерватории снесли совсем, и Маня где теперь - не знаю, где-то на Джавахишвили, далеко, а я хотела билет через нее заказать. В общем, ждите после 15- го; чтобы мне помогли здесь сесть, мне надо выехать в выходной, а в будни кто проводит? Итак, надо просить Виктора и Наташу. Как Катя и Сережа, пускай не ходят без шапки и не пьют молока прямо из холодильника.
  У нас уже холодно, особенно по утрам, я включаю камин, а днем теплее, этот месяц был трудный, было много магнитных бурь, а это влияло. Я устаю очень, особенно, когда вожусь с обедом, так что потом и есть не хочется.
  На бульваре иногда бываю, если не сыро. У Агнессиной школьной подруги умерла сестра от инфаркта, она так молодо выглядела, я ее летом видела. Люди мрут как мухи. Зоя, ты еще забыла колготки? Или Катя? У меня таких не было. Целая сумка забытых вещей получилась. Так что если дотяну, то приеду после 18, а если нет, то раньше. Еще написать успеешь, не явился ли кто к вам в гости еще.
  Целую всех и вся. Ма и ба.
  27/ Х 87
  Открыток нет поздравительных в городе.
  
  7 декабря, Понедельник.
  Начну всё по порядку. Летом пятого августа на мой день рождения (3 августа) мне купили электронные часы. Я ездил на Урал и в Батуми.
  Осень. Закончил четверть с тремя тройками. Хожу в шах-клуб, играю на турнирах, но без Квасникова и Резниченко (товарищи по сборной школы, на класс старше) играем плохо.
  
  8 декабря. Вторник. Предложил написать маме, но она отказалась. Пишу сам подробнее о недавних событиях.
  20 ноября приехала бабушка (Нонна). На той неделе Карев (Долгопрудненский зубодер) вырвал ей корень. Сегодня она снова ходила к зубному, (но не к Кареву, он уехал). Она ходила потому, что у нее болела дырка от зуба. Из дырки вынули кусок корня и удалили еще один пенек.
  Катичка работает в ректорате на физтехе секретарем у проректора. Познакомилась с каким-то сибиряком, имя на букву В. Фамилию не помню. (фамилия, к слову, тоже на букву В, впрочем, как и отчество.) Я играл в турнире личное первенство г. Долгопрудного. Выбил Батуру, а Игнатов выбил меня. Играли по олимпийской системе.
  Сегодня мама принесла для себя лыжные палки, но они длиннее, чем нужно на 10-12 см. Палки больше подходят папке.
  Решали Катичкину задачу по алгебре. Уравнение у папы и Катички не сошлось, и они решили, что решений нет. А я взял да и решил задачу.
  На сегодня всё.
  
  Поясняю про задачу. Мы составили квадратное уравнение, а корни получались мнимые, решала Катя, потом Алешка, потом я. А Сережка еще не знал решения квадратных уравнений, и участия в наших творческих муках принять не мог. Вот я с целью приобщить сына, показала ему формулу квадратного уравнения, и само уравнение. Сергей засел за задачку, попыхтел немного, и получил действительные корни. Потом поцапался с Катей и не дал ни ей, ни нам посмотреть, а спрятал бумажку с решением в кармашек своей рубашки, а я в тот же вечер её выстирала. А поскольку я не имею привычки выворачивать карманы при стирке, то только при глажке я нашла слипшийся бумажный комок.
  На другой день Катя и сама получила такой же ответ.
  
  27.12.87. Ну вот и год кончается. В уходящем году я стал лучше играть в шахматы и прочел раздел Электричество Ландсберга. Мама советует записаться в радиокружок.
  
  27.12. Катя познакомилась с мальчиком Валерой на сеансе гипноза.
  Сережа заболел, опять горло.
  Ездили к Ольге Чуняевой поздравлять с рождением сына.
  Катя вчера каталась на коньках. Сделала драконов к году дракона.
  
  Итак, вскользь, среди обычных упоминаний о Сережкиных соплях и кашлях спустя почти месяц после события, я упоминаю о знакомстве дочки с мальчиком Валерой, которого вернее было бы назвать юношей, он к тому времени отметил свой двадцатилетие.
  На самом деле всё произошедшее в конце концов будет описываться словесно не раз и не два, и в конечном варианте будет звучать в моем исполнении с добавлением деталей от рассказов всех действующих лиц приблизительно так.
  Мы с Катей затолкнулись в битком набитый автобус. В автобусе я оказалась прижатой к соседке Сагиянов по общаге, Натальи. Она, как и я добиралась на работу в НИОПиК. Автобус дополз до физтеха, Катя протолкнулась к выходу, махнула мне ручкой, пока мол, и зашагала к зданию института. Осенний ветер раздувал охряную копну распущенных волос, синяя попа, округлость которой подчеркивал крой юбки годе, (сшитой Катей для меня, но как и все удачные вещи, которые она шила якобы для меня, перепавшая на некоторое время ей) моталась из сторону в сторону при каждом шаге, бордо короткой куртки полыхал пожаром.
  Мои любования дочкой отвлекла Наталья, тоже смотревшая из окна автобуса вслед Катерине.
  - Зоя, - сказала она трагически, - Зоя, что ты делаешь? Долго она у тебя тут проходит?
  Вечером, смущенная замечанием приятельницы, я спросила у дочки:
  - Катя, у тебя нет на физтехе знакомого мальчика?
  Дочка подняла на меня ясные глаза
  - Нет, мама, никого нет.
  Я успокоилась. Разговор происходил где-то в середине ноября.
  А 30 ноября на физтехе был вечер гипноза.
  Люда Монахова, Катя Аруцева, и моя Катя отправились на этот вечер.
  Я прикинула: ну приехал какой-нибудь любитель зашибить деньгу, ну погипнотизирует их часок-другой, в семь начало, в девять закончат, к десяти будут дома.
  Настало десять часов, потом одиннадцать, потом полдвенадцатого. Алешка залег еще в десять дрыхнуть, к одиннадцати уторкался и Сережка. Я же ждала дочь. Ближе к двенадцати, торопливо одевшись, я пошла в телефонную будку звонить Монаховым, узнавать, вернулась ли Люда. Люды не было.
  Аруцева и Монахова жили в одном доме и в одном подъезде на разных этажах, а Кате надо было идти одной участок почти с километр пустынной дорогой вдоль воинской части. Я знала, что девочки её не проводят, им просто и в голову не придет, что не следует гулять одной ночью, а Катя и не попросит.
  Меня трясло, мерещились всяческие ужасы, и ждать я больше не могла. Надо было действовать, куда-то бежать, искать дочь.
  Вернувшись домой, я посидело еще немного. Известие, что Люды нет дома, меня чуть успокоило, но получалось, что надо идти их встречать. Я принялась будить мужа. Сначала Алексей ни за что не хотел просыпаться, потом вставать, всё тянул, надеялся на возвращение дочери. Когда вылез из-под одеяла, стал одеваться с такой скоростью, что я в слезах сказала ему, что у меня иногда такое чувство, что это только мои дети, а не наши общие, и ушла.
  На улице был жуткий гололед. После оттепели в ночь на первое ударил мороз, дорожки еще никто не посыпал, дворники спали, и я поспешно шла по этому катку, оглядываясь в надежде, что обруганный Криминский всё же выйдет за мной, а не уляжется обратно в постель.
  Темная фигура, скользя ногами по льду так, как будто на ней были коньки, догнала меня.
  - Посмотри, сколько наплакала, - сказал Алешка, - пройти нельзя, такой каток.
  В окнах Монаховской квартиры было темно, но на седьмом этаже, где жила Аруцева, горел свет. Мы поднялись. Маленькая женщина с усталым лицом курила на лестничной площадке.
  - Вы мама Кати Аруцевой?ќ - спросила я. - Их всё еще нет?
  Женщина покачала головой и пригласила нас в комнату точно такой же, как у нас квартиры.
  - Вам хорошо, вас хоть двое, а я куда пойду одна её искать?
  - Раз всех троих нет дома, значит просто вечер такой длинный, сейчас придут,ќ - успокаивал нас Алешка.
  Мы молча посидели минут десять.
  - Пойдем домой, будем дома ждать,ќ - сказал Лешка.
  Я подумала, что если девчонки на подходе, то они сейчас расстанутся, и мы как раз перехватим Катю и дойдем до дому вместе.
  Мы вышли, уже чуть ли не бегом двинулись по направлению к дому. Улицы были совершенно пустынны, лишь изредка проезжал автомобиль.
  Подойдя к дому, я подняла голову. В Катиной комнате горел свет.
  Она пришла раньше нас.
  В ответ на наши попреки Катя объяснила, что сеанс гипноза закончился около двенадцати, а уйти раньше они не могли, неугомонная Аруцева была на сцене.
  Спустя три дня Катя позвонила мне на работу:
  - Мама, можно я пойду в кино? На девять часов в "Иллюзион".
  - С кем это так поздно?
  - С Валерой.
  - С каким таким Валерой? Две недели назад ты сказала, что никаких Валер у тебя нет.
  - Мама, тогда и не было, а сейчас я познакомилась. Он учится на четвертом курсе.
  - Ну, хорошо, Катя на первый раз я тебя отпущу, но если он хочет приглашать тебя на вечерние сеансы, то пусть придет, мы на него посмотрим.
  Спустя два дня открыв дверь, я увидела в прихожей своего дома юношу, сидящего на калошнице.
  - Мама, это Валера, - объяснила Катя. - Мы идем в кино.
  Валера поздоровался.
  Тут комнаты выползла мама. Валера торопливо поджал ноги, надеясь, что мимо него пройдут.
  Но не тут-то было. Худенькая старушка, божий одуванчик, в чем только душа держится, сдвинула очки на кончик носа, подошла поближе к молодому человеку, наклонилась, приглядываясь, потом, решив, что он этого достоин, пригласила зайти.
  Пришлось ему пересесть с калошницы на диван в комнате, где он тут же подвергся допросу с пристрастием: "сколько ему лет, откуда он родом, кто его родители, как его фамилия, и где можно его отыскать, если он срочно понадобится".
  "Зачем он может нам срочно понадобиться?" - раздумывала я, прислушиваясь к этому разговору с кухни.
  Отрывистые лаконичные ответы маму не удовлетворяли, она переспрашивала, пытливо глядела сквозь очки и продолжала методично выуживать из него сведения.
  Я предоставила маме поле деятельности, а сама отсиделась на кухне, смущенная таким решительным появлением Валеры в нашей семье:
  Всего неделю, как знаком, но вот сказала я, если по ночам в кино приглашает, то пусть покажется, и пожалуйста, показался. Продемонстрировал порядочность своих намерений.
  И только спустя месяц, а то и два я узнала подробности их знакомства.
  Валера сидел на вечере рядом с Катей, и по её словам, и не сводил с нее глаз как зачарованный.
  А после окончания вечера, перехватил Катю с подругами на улице Первомайской.
  Догнал и сразу спросил:
  - Как Вас зовут?
  Девчонки остановились в некотором замешательстве, не понимая, к которой из них относится вопрос.
  - Вот Вас, именно Вас, - обратился Валера к Кате.
  - Мама, представляешь, они, Катька с Людкой мгновенно, как их ветром сдуло, оказались в стороне, бросили меня. Отошли на два шага и наблюдали насмешливо.
  Дочка моя ломаться не стала, и возмущаться попыткам столь прямолинейного знакомства тоже, а просто ответила, что её зовут Катя.
  - А где вас можно найти?
  - В секретариате ректората.
  И на другое же утро в щелку двери ректората осторожно просунулся любопытный студент. К его удивлению, сказанное оказалось не розыгрышем, и Катя была вот она, на своем рабочем месте.
  Так они начали встречаться. А на время сессии он исчез, и Катенька ходила с вытянутым личиком. Переживала. Но в январе Валера объявился снова, но это уже в следующем году.
  
  
  1988 год. Поступление Кати в Университет
  Легко пишется про прошедшую жизнь, когда твоя сегодняшняя течет плавно, спокойно. Всё меняется, когда каждый день требует большого напряжения сил; сейчас, когда я помогаю нянчиться с годовалым внуком Степкой, все мои планы закончить повествование в ближайшее время рухнули. Маленький Степочкин, младший внук, вызывает у меня воспоминания о прошедшем детстве моих собственных детей, но это описанный этап.
  Просматривая свои заметки, я замечаю, как медленно, но неуклонно дети, их жизнь вытесняет со страниц мою собственную. И я вспоминаю Люся Вищипанову, мою хорошую приятельницу, c которой мы много лет, особенно в годы аспирантуры, сотрудничали. Люся, прочитав повествование о моих студенческих годах, сказала:
  - Книжка, может быть и хорошая, но тебя в ней нет. Нет такой, как я тебя знаю много лет - веселой, острой на язык, много смеющейся женщины. В книжке о детстве ты есть, я узнаю твои интонации, а во второй книжке они пропали.
  И сейчас, когда пишу, я беспокоюсь: описываю только события жизни, избегаю заострять внимание на чувствах и эмоциях, чтобы не утомлять читающего, а в результате получается сухо, и характеры вырисовываются не рельефные. А были и ссоры с мужем, и обиды на детей, и разочарования, и чувство одиночества в родной семье.
  Кстати об одиночестве. Душевное одиночество, непонимание тебя окружающими близкими людьми, конечно, было.
  Но простого, физического одиночества, когда ты в некотором пространстве находишься один, такого не было совсем, и его не хватало. Единственное место, где можно было расслабиться и принадлежать самому себе, была ванная. Даже в туалете ты не был гарантирован от воплей под дверью, что вот сидишь, там, а кто-то еще, может, хочет туда же. А вот ванная была прибежищем. Я запиралась, залезала в ванну, пускала горячий душ и распевала романсы под шум воды. Только там я могла попеть, и никто не останавливал меня, не кричал, что ему что-то нужно или что слушать это не выносимо.
  Любила я и полежать в ванне, но это было не то: пока лежишь, раза три подойдут и прокукарекают под дверью: то одно им надо, то другое, приходится отвечать, напрягаться, вспоминать, где что лежит, в общем никакого кайфа.
  А у Алешки были свои пути к свободе.
  У нас гостят две бабки, свекровь и мама. Весна, апрель. Снег сошел, пахнет прелым листом и оттаявшей землей. Там, на улице пахнет, а на седьмом этаже пыль в углах, приготовленное белье для стирки и запах варящегося супа.
  Алешка залезает на антресоли, достает высокие охотничьи сапоги, доставшиеся ему от дядьки, надевает.
  Я замечаю его с кухни, выхожу:
  - Ты куда?
  - Пойду весну нюхать.
  Из комнаты появляется свекровь, сердито замахивается на сына:
  - С ума сошел! Белье не стирано, полы не мыты, дети дома, а ты куда-то уйдешь!
  Само перечисление дел, которые надо делать до того уныло, никак нельзя сравнить с нюханьем весны. Выходит и мама, иронически поднимает брови, наблюдает, как Алешка одевается, явно не одобряет зятя, но молчит.
  Молчу и я. Мне жалко мужа. Не может мужчина думать только о стирке, сидеть все выходные дома с женой, детьми, матерью и тещей. Кто вынесет такую жизнь?
  - Очень долго не ходи, волноваться будем, - миролюбиво говорю я, неожиданно для самой себя. Впрочем, если бы я возражала, он всё равно ушел. Ему тоже не хватает пространства одиночества.
  Мы вдвоем, поздним вечером, сидим с Алешкой на кухне и едим большой и сладкий апельсин. Когда я его очистила, Алешка хотел позвать детей, чтобы, как это у нас принято, съесть его на четверых, но я помешала, приложила палец к губам и разделила на две части.
  И нам уютно и вкусно вдвоем, тихо. Мы чувствуем себя воришками, кошкой Мурыськой, стянувшей кусок колбасы и сглотнувшей его под столом раньше, чем её застукали.
  Еще есть, те им, мысленно успокаиваю я себя.
  
  Я лежу в траве. Надо мной блеклое августовское небо. Пахнет пыльной, раскаленной землей, засохшими стеблями травы. Жарко. Тихо. Шевелиться не хочется. Корзинка с грибами, наклонилась, грибы грозят рассыпаться, но меня это не тревожит
  Слышу голос мужа, он зовет меня. Я не откликаюсь.
  Голос приближается, появляется лицо на фоне неба:
  - Ну и что лежишь? Вставай скорей, на электричку опоздаем.
  "Какой суетливый", думаю я. "Никогда не врубиться в настроение, не посидит молча рядом, не поглядит в небо. Так не хочется спешить".
  - Я тебе уже час говорю, Зоя хватит, пойдем обратно, а ты всё роешь и роешь под елками, как фокстерьер, а теперь улеглась. Опоздаем, следующая через час.
  Я протягиваю наверх руки, Алексей меня поднимает, берет мою корзинку, мы топаем на "Трудовую", и конечно же, опаздываем. Электричка усвистала перед самым носом.
  Мы садимся на бревно возле платформы и начинаем перебирать грибы. Следующая не скоро.
  Зашла к Людмиле Сагиян, сидим, пьем чай вдвоем, я рассказываю: " иду с работы, тащу сумку, вся скособочилась, Гамлет догнал, взял сумку из рук, я обрадовалась. Сели в автобус, купил мне билет, я тоже выдержала, приятно, но терпимо, из автобуса первым вышел, руку мне подал, тоже ничего, но когда я увидела, что он с руки перчатку снял, тут я чуть не заплакала, такого сервиса мое одичавшее в Подмосковье сердце не выдержало.
  Кавказ есть Кавказ. Моего мужа из глубинки России не переделаешь, сколько ни старайся, и сын такой же растет, совершенно местный.
  Лет двенадцать ему было, мы в поликлинике лифта ждали, женщина из лифта выходит, а Сережка прямо навстречу ей как ринется, чуть с ног не сбил. Она в сторону кинулась, я рассердилась, а Сережка дверь ногой держит и кричит:
  - А ты, что, не знаешь, что, надо быстро, а то захлопнется.
  И мы с Людмилой, смеясь, вспоминаем, как посещали вместе курсы усовершенствования, и одна азербайджанка, сочувственно погладила Люду по руке, узнав, что она замужем за армянином.
  - Так она меня пожалела, так пожалела, - давилась Люда смехом.
  Да, тогда на эту тему можно было посмеяться, Сумгаит был впереди.
  В этом году первые записи в дневнике Сережкины.
  
  Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год - високосный, первый день пятница, год дракона.
  11. Понедельник. С 7 января решил заняться зарядкой и тренировкой памяти. Учу стихи Высоцкого и английские слова из словаря учебника. На новый год мне подарили конструктор Юность 101. Поскольку там были диод, четыре триода, три трансформатора (один я сам намотал), сопротивления, два реостата, емкости и динамик, то я начал проводить различные эксперименты и сломал трансформатор (что значит сломал трансформатор? сжег, наверное).
  В субботу вечером я, мама, и Сережка Акингинов ходили в кино на "Человек с бульвара капуцинов " с Мироновым, Боярским, Караченцевым, Светиным и Табаковым.
  Вечор Катичка принесла пластинку А. Розенбаума.
  
  12 января
  Сережа 11 пошел в школу. 12 тоже, но кашляет.
  Катя купила себе босоножки (очень актуально босоножки в январе)
  А в прошлом году купили ей диван. Деньги заняла у мамы. (которая по неосторожности пребывала у нас в тот момент)
  
  14. вечор приехали дед Карлос, тетя Тая, и мой дядя Сережа. (они были проездом, ехали в Йошкар-Олу к Свете.)
  
  Февраль 29(пн-пн) (Возможно, второе "пн" это "ик", и тогда это означает понедельник, но я привожу что написано, а не что подразумевается). Вчера был в шахклубе. Устроили блиц-турнир по 30 минут на партию.
  31 декабря купили новый диван. (всё тот же, о котором упоминала и я.)
  9, Вторник. Вчера не пошел на физру, хотя справки и нет. Физра двумя первыми, поэтому я встал полдевятого. Выспался. День был скучный. Но я узнал, бабушка собирается уезжать. Наконец-то, мне порядком надоело спать на кресле-кровати. Сегодня, как всегда, встал пятнадцать минут восьмого. Пришел домой со школы, побольше красных дней в календаре расставил(?). Его (календарь) Катичке на день рождения подарили.
  
  Видимо, кто-то ухитрился Кате, рожденной в середине года, подарить на день рождения календарь заранее, на следующий год.
  Катеринке с днем рождения не повезло, к 11 июня детей обычно куда-то раскидывали, или в пионерский лагерь, или бабушкам на дачи, и мой ребенок не мог пригласить подруг на праздник. И один год, лет в тринадцать, Катя праздновала день рождения 11 декабря вместо 11 июня. Позднее я узнала, что в начале декабря у Кати именины, день святой Екатерины.
  
  10, Среда. Сегодня после занятий был ОПП. (общественно полезный практика) в школе полы драили. Дома я сам с собой (от нечего делать) играл в очко. Я выиграл у себя. Сейчас собираюсь в шах-клуб. Да, совсем забыл сказать - написал задание для вступления в ЗФТШ (заочная физико-математическая школа) при МФТИ, но не знаю, отнесла Катичка задание или нет.
  
  10 февраля, Среда. 8.55(вечера). Я пришла с заседания СТК еле живая. Заседали боже ты мой, 2 часа и всё без толку. Не мы работаем по плану, а дела наползают на нас и дают покоя.
  Работать почти не успеваю, бегаю...
  
  16 марта. Куда бегаю, не помню. Опять сильно болеет, кашляет (видимо Сережка, имя я пропустила). Погода дрянь, слякоть. Алексей последнее время много работает, пишет и дома свою очередную диссертацию. Пора ему и защититься. Сергей пошел мыться, смывать мазь после компресса.
  
  В начале марта Валера исчез. Не появлялся день, два, три. Потом седьмого Катя пришла с подарком, он подарил ей берет, поздравил.
  - А где сам?
  - А мы поссорились. Валера сказал, что на две недели.
  Катеринка говорила беспечно, но в голосе где-то вдали позвякивали льдинки спрятанных слез.
  Ну, ничего себе, подумала я. Как это ему удалось рассчитать так точно вину Кати: две недели.
  
  15 апреля. Сергей болеет, сильный насморк. Ходил на физкультуру при минус 4 градусов раздетый. Слег тяжело. Такой нос недели на две.
  
  19 апреля, вторник. Катичка, кажется собирается купить велосипед (желтый аист) Посмотрим, купит ли. Да, кстати, 9 апреля хотели снимать галстуки, но отменилось. А я свой так расписал, живого места нет. А вдруг нате - галстуки снимаем 19 мая.
  Последнее время изучал Испанскую партию (Чигоринское построение за черных), королевский гамбит за белых и Индийскую защиту за черных.
  
  Вот чем занимается мой сын, когда болеет и не ходит в школу. И хоть бы полслова написал, что опять слег, у него в голове и места нет для мыслей о здоровье, одна мать только и мучается.
  
  27 апреля, среда.
  В субботу купили велосипед дорожный Мотовалло за 76 рублей.
  
  После того, как Катя пошла работать, жить стало полегче, появились дополнительные восемьдесят рублей в месяц. Я оставляла Кате на мелкие расходы и обеды около двадцати рублей, остальные она мне отдавала, но в январе попросила не отдавать, собралась копить на велосипед. Я сказала, что велосипед я ей куплю в апреле с моей квартальной премии и зарплаты, а сейчас пусть она отдает мне, рассчитанный мною бюджет не позволяет откладывать сейчас. И дочка согласилась. Позднее, когда у Сережи появятся стипендия, он тоже будет докладывать деньги в общую кучку, дети мои безропотно и даже с гордостью отдавали мне деньги, вопрос стоял так, что есть бюджет семьи, каждый вносит в него сколько может, а я его рассчитываю, и их потребности по мере возможности учитываю.
  
  Вчера С.М. (это не Сумуил Маршак, это Сашка Молин, мой коллега по работе, потом несколько лет будет Алешкин) подарил нам стихи Цветаевой в придачу к Мастеру и Маргарите М Булгакова за 19 рублей.
  Да, забыл сказать, 8-го приехала бабушка Люба.
  Сегодня первый день пошел в школу. (как я и предсказывала).
  
  9 мая - день победы.
  Сегодня оклеили родительскую комнату в зеленый цвет, вчера белили потолки. Когда оклеивали комнату, то одну обоину нужно было подрезать. Папа обещал обрезать завтра, но так и не обрезал. (спустя три года обрезала я сама)
  
  В тексте дневника часто встречается упоминание о том, что мы оклеили обоями ту или иную комнату. Эти скупые упоминания никак не отражают волнительный процесс оклейки, только сухое подведение результатов, а на самом деле дни ремонта были полны драматических переживаний.
  Дело начиналось с покупки обоев. Покупали мы вдвоем. Как-то раз Алешка купил обои сам, и я перенести их не могла даже в рулоне, не то, чтобы несколько лет смотреть на них на стенке. Я пожаловалась Иринке, что муж купил не те обои.
  - И как ты вообще поручаешь мужу такое дело, как покупка обоев. Даже и мечтать нечего, что Алешка купит, что тебе понравится.
  И я осталась сама виноватой и продала эти обои приятелю, который делал ремонт, отправив детей с женой отдыхать на юг.
  Обычно я, не спеша, вечерами, нарезала купленные обои на полосы, и, изрезав все рулоны, в пятницу решительно обдирала комнату. Муж приходил после меня с работы и оказывался лицом к лицу со свершившимся фактом: у нас переклейка обоев.
  Потолки делал он, но обои мы переклеивали где-то в два раза чаще, чем белили потолки.
  Самое волнующее начиналось в тот момент, когда я ставила ведро с обойным клеем посреди разгромленной комнаты: стены ободраны, мебель сдвинута к середине помещения. Мы приступали к оклейке обоев на наших кривых стенах.
  Хорошо, если обои были в цветочек, тогда перекосы были не видны, и можно было без усилий миновать углы, но если обои имели геометрический рисунок или были просто вертикально-полосатыми, тогда всё, тушите свет, наклеить такие обои на наши стены, особенно на углы, было невероятно трудно. В каждом из четырех углов мы вспоминали с Алешкой всю прошедшую жизнь, все обиды, нанесенные друг другу в реальности или придуманные. Как первые, так и вторые были давно забыты за давностью лет, и сейчас выползали на свет божий. Было совершенно очевидно, что жить в комнате с кривыми углами можно только с таким мужем, с Алешкой, а вот другой...
  - И что другой, что другой? Точно так же всё и было. В чужих руках...
  В свой первый ремонт после въезда мы отчаянно переругивались вдвоем, потом, когда подрос Сережка, втроем.
  Сергей кричал, что он и разговаривать с нами больше не будет, не то, чтобы вместе что-нибудь делать; уходил в комнату, где не было ремонта, ложился на кровать носом к стенке и молча лежал, переживал, а я кричала, что при любых трудностях он позорно капитулирует, а потатчик Алешка встревал в воспитательный процесс, заявлял, что я всех стоптала, и махонького нашего тоже.
  - А кто будет жить в этих изуродованных комнатах? Я одна, что ли?
  Катя в наших разборках не участвовала. Еще при обдирании обоев она иногда присутствовала, а потом смывалась подальше от греха: уходила на кухню и готовила скандалистам -работягам обед. Двери на кухню Катерина плотно закрывала.
  
  Вчера проводили бабушку Любу. На обратном пути заехали в магазин спорт, купили новое седло для Орленка за 5.50. У меня Ласточка, дамский орленок. Вечор мама выкинула все мои детали, а я собирался собирать ЦМУ - Цветомузыкальную установку.
  
  Мама выкинула нужные детали, и бедный сын не может заняться полезным и интересным делом - спаять установку. На пути сына к прогрессу и совершенству стала мать - темная отсталая личность.
  Внесем через полтора десятка лет ясность в это скандальное дело.
  Я месяца три его увлечения радиотехникой терпела такое, что не всякая женщина и вынесет. Радиодетали добывались со старых радиоприемников и их частей, которые приносились с ближайшей помойки. Всё это валялось на обеденном, вернее единственном столе в проходной комнате. Своего стола у Сергея не было, он учился за обеденным, который, правда, накрывали только для гостей.
  На все мои просьбы навести порядок, Сережка только мычал в ответ, занятый распаиванием, запаиванием и еще черт знает чем. Доконал меня ободранный, с зияющей раной на боку, откуда открывался вид на его внутренности, старый радиоприемник, какой-то особенно грязный, принесенный Акингиновым подарочек с помойки.
  Я последние месяцы жила в ощущении, что пребываю на свалке, и приемник переполнил чашу моего отнюдь не ангельского терпения. Я схватила газету, сгребла в нее всё со стола и выкинула в мусоропровод, а приемник брезгливо выбросила за дверь с требованием немедленно унести, откуда его принес Акингинов, на помойку.
  Сережка наблюдал за моими действиями молча, как за разбушевавшейся стихией. Впрочем, он молчал и тогда, когда я ежедневно в течение двух месяцев просила его убрать хлам со стола.
  - Во всех воспитательных книжках пишут, что не надо стеснять творчество детей, - кричала я, смахивая детали со стола. - Ну а если я не могу жить на свалке, которую устраивает мой сын? Я тоже живой человек и член семьи.
  Спустя два часа, успокоившись, я сказала устыжено Кате:
  - Зря, я, наверное, так погорячилась и все детали Сережкины выбросила.
  - А иначе ты бы его ничем не проняла, - спокойно сказала дочь. - Выбора у тебя не было.
  На другой день я принесла с работы Сережке радиодетали по списку, который он мне написал. Сережка стал склеивать комодики из спичечных коробков и прятать в них детали. Теперь они были даже пронумерованы и надписаны. Урок не прошел даром.
  
  ЦМУ я собрал. Теперь хотел собрать её так, чтобы она работала от звука, но нет нужных транзисторов.
  Нужно поздравить К с днем рождения. Я всё думаю - как?
  
  Весь седьмой класс Сережка продолжал болеть. Тяжи в легких у него прошли, кашель тоже, но ангины и ОРЗ мучили его по-прежнему.
  Я даже клала его в нашу больницу на обследование на неделю, но у него ничего не нашли, кроме огромных гланд. Лежал он зимой, и оголодал там страшно. Восемь человек в палате, и еды на всех не напасешься, а им даже котлетки на второе не давали: постный суп и макароны.
  Приходилось носить вареных кур, от целой курицы Сергушу доставалась одна нога.
  Гланды оперировать не советовала Симонова, всё говорила, что это может вызвать гормональные изменения, которые потом на потенции скажутся.
  И я боролась с бесконечными Сережкиными болезнями, боролась в одиночку, так как Сережке, казалось, было всё равно, дома ли он с соплями, или в школе без них.
  Весной врач ухо-горло нос назначила ему процедуры: куф на горло и нос. Ходить у нас далеко, транспорта не было, и Сережка ездил в поликлинику на велосипеде. Я знала, как он катается на велосипеде, гонит изо всех сил, потеет, и оттого заболевает.
  И строго настрого запретила ему ездить на велосипеде.
  Отец однажды ниппели снял и спрятал и три дня Сережка ходил за отцом и ныл:
  - Скажи где ниппели? Где нипели...
  И получал в ответ краткое:
  - Не знаю.
  И через минуту снова:
  - Ну, скажи, где нипели, где нипели...
  А потом я не выдержала этой упорной переклички двух похожих людей: упорно, на одной ноте целыми днями один просит, другой отказывает, но никак не аргументирует отказы, не тратит слов, не убеждает и не обрывает резко, мол будешь просить, поколочу.
  И я сдалась, отдала Сережке ниппели, с тем, чтобы он не гонял, пока не выздоровеет, катался бы потихоньку.
  А он ездил на процедуры на велосипеде и ухитрился по дороге простыть и заболеть.
  Прихожу с работы, Сережка опять весь в соплях.
  Он заболел восьмой раз за учебный год, причем каждый раз просто не давал себе выздороветь, несмотря на все мои просьбы дать организму отдых и снять на время физические нагрузки.
  Я схватила здоровенный кухонный нож, сейчас у нас такого нет, все ножи китайские со слабыми лезвиями, а тут мне попался под руку хороший стальной нож, выскочила с этим ножом на балкон, где стоял велосипед, и изрезала шины вместе с камерами.
  Когда я с ножом промчалась по коридору мимо Алешки, он на всякий случай пошел за мной и наблюдал, как я режу шины.
  - Осторожно, - сказал он мне, - нож острый, руки не порежь.
  Потом ушел в комнату и сказал сыну:
  - Ну, повезло тебе, не на тебя мать с ножом кинулась.
  Я и не собиралась покушаться на сына. Просто изрезала в клочья шины у этого проклятого велосипеда, и теперь не мог Сережка ныть и надоедать, как когда Алексей спрятал ниппели, а тут фиг, ездить не на чем, сколько ни канючь.
  
  Здравствуй, Зоя!
  Ждала письма в одну страницу, да так и не дождалась. Этот месяц замучил меня колебаниями давлений в магнитные бури, была как-то сильная кишечная колика (видимо после капусты старой вареной), что я не знала, что делать в 3 часа ночи. Помогла только очистительная.
  Пора, значит, попить бакпрепараты. Ты сможешь достать?
  Когда ты приедешь? Как Сережа и колхоз? Не пускай, только заболеет и всё. Попроси Симонову. Мальчик 12 раз в году болеет, какой уж колхоз?
  У нас начали ремонт крыши и в тот же день на кухне из старого дымохода посыпались кирпичи. Я так испугалась, поймала одного из них (подручного) и просила заделать дыру. В кухне кругом осколки кирпичей и пыль.
  Ну и везет же мне, будут чинить крышу и мы все в страхе, как бы она на нас не свалилась, т.к. стропила-то гнилые. По городу веяния тоже перестройки, сегодня неразборчиво не нашла киоска у почты, а вместо филармонии площадка с 10 высокими пальмами выросла за одну ночь. В апреле необычайно цвели азалии на бульваре, это что-то необыкновенное, и сейчас еще есть остатки.
  Сварила последний стакан гречихи, значит на 3 месяца хватает кг.
  Если приедешь, кроме масла, привези сыру, гречки, конфет карамели. Как Катя, когда у нее экзамены? Что-то зря она опять в трудный институт хочет из-за названия. А если учиться, то и в Горьком можно
  Училась же я в Тбилиси, правда врач такой вышла, что сама себя угробила. Я даже не знала такой болезни дисбактериоз, хотя ты говоришь теперь только, что и ты ею страдала. Боюсь пить церукал, он есть, но от него аппетит, а есть не черта. Сегодня купила мосталыгу, заплатила 6 рублей, буду варить бульон.
  Зоя, я жду письма. Ты приезжай, а свекровь пусть посидит, пока Катя сдает экзамены. Привет всем, целую ма.
  25V
  
  Здравствуй, дорогая бабушка!
  Сегодня решил написать тебе. Как ты там одна? Кстати о кирпичах, которые валятся через дымоход. Когда мама прочитала, " я поймала одного из них", мы все очень испугались, подумав, что ты ловишь кирпичи, и хотела написать: Я поймала один из них.
  Ну а теперь, что у нас:
  Во-первых, я собрал ЦМУ цветомузыкальную установку. У этой установки лампочки разных цветов мигают под музыку.
  Во-вторых, мы оклеили коридор и прихожую коричнево-вертикальными полосатыми обоями, а родительскую, с балконом, зелено-цветастыми. Да, забыл сказать! Там, где оклеили обои, мы покрасили плинтуса и побелили потолки.
  В-третьих, мы разузнали, что есть возможность переезда из БАТУМИ в Белоозерск, (нет, ты не ошиблась, именно, в Белоозерск) и в Реутово (30 мин от Курского вокзала). Ну как, ты будешь переезжать?
  В четвертых, я сдавал экзамены. Оценки неплохие:
  Алгебра - 5
  Физика - 5
  Русский - 4/4.
  Ну, в общем, всё.
  Твой любимый внук.
  6.06.88 г.
  
  За экзамены отметки, может быть и не плохие, но по какому-то предмету, кажется, всё же по русскому языку у него оказалась в четверти тройка, а может быть, у него были две тройки, что меня совершенно вышибло из коллеи.
  Помню выходное утро, мы с Алешкой на кухне, разглядываем Сережкин табель и скандалим между собой и с ним по поводу его троек.
  - Только умственно отсталый ребенок может учиться в простой советской школе на тройки, - воплю я.
  - Придется нам с ним заниматься, - решает Алешка.
  - Что, заниматься?! Ну уж нет! С тобой в детстве занимались? Со мной занимались? Он что в первом классе?
  - Нет, пусть сейчас же, сию же минуту даст нам слово, что будет нормально учиться, а нет, пусть идет в ПТУ! Там стипендия тридцать рублей, нам деньги не лишние!
  Сын молчал, мрачно глядел исподлобья, не желал поддаваться давлению, но и не хотел, чтобы отец с ним занимался.
  - Ну, хорошо, буду, буду я учиться, обещаю окончить восьмой класс без троек, - наконец выдавил он из себя.
  - Ну, смотри мне, - сказала я.
  
  6 июня.
  Написал письмо бабушке Н.
  7 июня. Последнее время делал картотеку для радиодеталей. Почти закончил. Мы с мамой собираемся поехать а Батуми, но я не хочу, хочу в ЛТО - лагерь труда и отдыха.
  Сегодня, как и вчера, ходили купаться, то есть я не купался, прохладно, но папа купался. В пятницу, если он вырвется и погода будет хорошей, то поедем к горбатому мосту. Приходили к К. подруги и расписались у меня на галстуке (я их попросил)
  На сегодня всё.
  
  8 июня, Среда. Сегодня вставил коронку на свой зуб. Завтра начну отрабатывать практику, потому что в ЛТО не поеду.
  Вечером приходил Валера. Я, он и Катя играли в ап энд даун, а потом я с Валерой в козла.
  Стоявшая в эти дни жаркая солнечная погода начала портиться.
  
  Я решительно отказалась отпускать сына в ЛТО. Просил он меня, просили его товарищи, но я была неумолима, хватало мне его болезней, да и письма Катины тоже сыграли роль.
  - Пусть хоть на второй год оставляют, лучше здоровый второгодник, чем вечно больной хорошист, - сказала я, и Сережка как-то быстро отступился, поездка на юг имела свои привлекательные стороны.
  Теперь, когда я прервала течение Сережкиного дневника, сразу опишу, что случилось с Сережкиным классом в колхозе.
  Школьников отправили на сборку петрушки. А петрушку обработали пестицидом, и в первый же день у некоторых проявились признаки аллергии, зуд и волдыри на коже. Дети жаловались, но учителя не обратили внимания и на другой день снова послали их на петрушку, и только когда часть детей покрылась сплошными зудящими волдырями, спохватились, и отстранили от сбора этой злополучной травы. Но факт отравления скрыть не удалось, несколько отравленных попали в больницу, в общем, страшно подумать, от чего я уберегла своего склонного к аллергии сына. А уж что происходило с людьми, употребившими в пищу эту дрянь, осталось за кадром навсегда. В нашей стране для руководящих кадров гораздо безопаснее отравить доверчивое население, чем допустить убытки.
  А Сергей вместо ЛТО поехал со мной на юг.
  
  Письмо Сережи из Батуми:
  Здравствуйте дорогие папа и Катя. Я давно собирался написать вам, но не мог раздобыть бумагу.
  Дорога была хорошей, хотя обе ночи в нашем купе (про другие не знаю) были заняты две из (из трех) третьих полок.
  Билетов было больше, чем мест.
  
  Прочитав первые строчки Сережкиного письма, я начинаю вспоминать эту поездку не в купе, а в плацкартном вагоне. Народу набилось сверх головы, по крайней мере семь человек вместе с боковыми точно. Проводник пытался втолкать безбилетника на третью полку. Тучный командировочный испуганно таращился наверх. Я не представляла, как он будет залезать, а, главное, слезать оттуда и рисовала в уме картины падения, стоны, разбитые головы.
  Выручил его высоченный парень с законным билетом на вторую полку.
  Он сказал, что с его ногами ему лучше ехать на третьей полке, иначе бродячий всю ночь по вагонам народ будет запинаться головой об его ноги и будить.
  Я вздохнула с облегчением, ясно было, что парень просто шагнет наверх, а потом также шагнет вниз, и никаких травм не будет.
  
  Несмотря на тесноту, время мы проводили весело. Всю дорогу играли в карты. Но мне удалось найти партнера и по шахматам. Сыграли две партии - обе за мной.
  На станциях мы покупали горячую картошку, воду и фрукты. В Батуми приехали около часу по местному времени ( должны были в 11 .30).
  
  А опоздали мы потому, что простояли час в туннеле. Утром поезд неожиданно остановился, свет потух и мы остались в глухом подземелье в полной темноте.
  Русская женщина, живущая в Ланчхути, сказала:
  - Ну вот, что-то случилось. Как я же ненавижу эти проклятые горы.
  Мне стало жутко. Тишина, полная темнота. Но народ кругом смеялся, радовался неожиданности, жег спички. Минут через пятнадцать в конце коридора замерцал слабый огонек. Огонек приблизился, засверкали металлические пуговицы на форменном пиджаке. Начальник поезда делал обход, успокаивал пассажиров. Моя соседка сразу ожила при виде человека при исполнении и с места в карьер кинулась ругать его за головотяпство. Опешивший от её напора мужичок стал оправдываться, и пытался пройти дальше, но мы его не пускали.
  - Да ладно, побудьте с нами, а то страшно, - вдруг мирно сказала соседка. - А ваши пуговицы так успокоительно блестят.
  Пуговицы и фонарь действительно успокаивали. Ощущение жути прошло.
  Начальник постоял, постоял с нами, и пошел дальше, а минут через пять после его ухода дали свет, и стоять при свете стало веселей, можно было продолжить, как ни в чем не бывало, игру в карты.
  Вернемся к письму.
  
  Приехали, на кухне хоть шаром покати, ничего нет. Мы открыли привезенную банку селедки иваси. Потом я и мама пошли и купили мяса (4.70 за кг.). После этого сходили на рынок. В пять часов мы вырвались на море. За этот день я увидел три смешные надписи: "Удешевленный товар", "курий вариони" и "ул. Люгсембурга".
  В субботу был сильный ливень. Старожилы не помнят такого ливня. В наш приезд всегда случается что-нибудь, чего не помнят старожилы. Вода лилась ручьями. Молнии были видны не всегда, но раскаты грома долгие и сильные гремели временами прямо над головой. А вечером я с мамой ходил в цирк.
  Об остальном пусть расскажет мама.
  Папа, цветы на твоей совести.
  Сергей.
  
  Алеша! Совесть у тебя всё выдержит, но цветы нет, их надо поливать. Видела Марину, Нелли, а Инга уже уехала. Очень плохо здесь себя чувствовала. Мы закупили продуктов на неделю. Купи панкреатин, мама меня заела, что я приехала без него. Я приеду и пошлю ей. А может, Лешка Хороших (мой троюродный брат) довезет.
  Как там Катюша? Не давай ей много гулять. Напишите, как экзамены, как твоя диссертация.
  Поздравляю тебя с 19 - летием нашей совместной жизни.
  Мне сказали попутчики, что двадцать лет - фарфоровая свадьба.
  Целую крепко, скучаю. Зоя.
  
  Сережка хорошо научился плавать - быстро, порывисто, но долго еще не мог. Нырял без устали. Проплывал под водой 3-4 метра. Вода была теплая, градуса 23-24 и он купался без устали по 4 раза в день.
  Сережке было четырнадцать, когда мы отдыхали в Батуми, он маленький, ростом с меня, и худенький, прямыми плечами и сутулой посадкой головы сын очень походил на меня, и я не разрешала ходить ему рядом по пляжу:
  - Иди вперед, - сердилась я, - а то скажут: сама тощая и такого же родила.
  Мы шли по бульвару, направляясь к морю, к нам подошел молодой полный мужчина и попросил у меня разрешения сфотографироваться с Сережей. Я удивленно согласилась.
  - А можно я сфотографируюсь с твоей мамой? - тут же спросил толстяк у Сергея.
  - Нет, - не раздумывая, ответил Сережка, давно обративший внимание на заигрывание со мной южных мужчин и занявший по отношению к этому строго отрицательную позицию.
  - А почему, объясни ты мне, мама разрешает мне с тобой сняться, а ты маме нет?
  Ловкий был ход, Сережка не нашелся что ответить, но стоило толстяку протянуть ко мне руку и еще раз спросить разрешение сняться с его мамой, Сережка упорно ответил снова: нет нельзя. Так мы и расстались, смеясь.
  Как-то я собралась одна в магазин, и озабоченный Сережка закричал мне:
  - Мама, без меня идешь, хоть кольцо обручальное надень!
  В то лето нас навестил Витя Кагна, приблудившийся к нашей семье приятель, живший напротив нас в общаге. Жена его была из Лысьвы, землячка Алешки, а сам он с физтеха. Мы играли в преферанс, и дети прозвали его Витя-шоколадка, но не за то, что он задаривал их шоколадными конфетами, а за то, что появившись в первый раз, был очень загорелым.
  С Витей был связан долго вспоминаемый смешной эпизод. Я испекла пирог "Черный Питер". Рецепт мне дала Людмила Сагиян. До этого я пекла только примитивные шарлотки и кексы. Первую шарлотку я испекла по настоянию Светланы Апеновой. Она испекла шарлотку, принесла на работу нас угостить. Я слопала кусок:
  - Очень вкусно. Жалко, я совсем не умею печь сладкое.
  - Что значит не умеешь? - подняла брови Апенова. - Вот придешь сегодня домой и испечешь.
  И она тут же подиктовала мне рецепт, который я запомнила, и придя домой действительно испекла. Так появились в нашем доме шарлотки, а позднее и кексы.
  Люда столь примитивные рецепты не использовала, и пекла то слоеный пирог "Степашка", то " Черного Питера" и приглашала нас на чай.
  - Нас опять в гости зовут людоедством заниматься, - говорила я Алешке, и мы вечерочком топали к друзьям и лопали Степашку. Степашку я так и не научилась печь. В особенности мне не удавалось в этом рецепте процесс пропитывания сочней взбитой сметаной: нужно было ждать до другого дня, а этого никто в моей семье вынести не мог. Поэтому "Степашку" пекла только Катя, мои мужчины боялись свирепой дочери и сестры и пирог не трогали, а я полюбила "Черного Питера", который готовила, как только у меня прокисало варенье - на кислом варенье получалось лучше.
  Но вернемся к Вите, если вы про него еще не забыли. Он забежал к нам перекинуться в картишки, а я испекла "Питера", который в этот раз получился не коричневый, а какой-то темно-зеленый, и пригласила гостя на чай.
  Витя раздумчиво поглядел на куски пирога, сомнения отразились на его лице, и он решительно сказал:
  - Нет, чаю я не хочу.
  Я была несколько обескуражена. Что ж, мы будем пить чай, а гость смотреть на нас?
  Я вспомнила о бутылке шампанского, сохранившегося со дня рождения.
  - Тогда может, шампанского выпьешь?
  На шампанское Витя милостиво согласился.
  Позднее он рассказывал Сагиянам:
  - Ну, надо же, отказался от чая, предложили шампанского, А если бы я отказался от шампанского, предложили бы коньяк?
  Года через два они получили квартиру в Москве и уехали и наши карты сами собой прекратились, а тут Витя приобрел путевку в Махинджаури, как раз тогда, когда мы отдыхали в Батуми, и навещал нас.
  Мы гуляли по городу, я показывала ему достопримечательности Батума, а Сережка почему-то всё время плевался.
  - Как же он мне надоел, ну что он делает? - воскликнула я в раздражении, когда Сергей плюнул в очередной раз и задумчиво наблюдал за плевком, отнесенным ветром в сторону.
  - Ну как что? Осваивает технику плевка против ветра, - рассмеялся Витя.
  Мы проходили мимо Филармонии, я захотела зайти к Мане, и Витя остался на улице нас подождать.
  - Ну, я спешу, меня ждет приятель, - оборвала я разговор с подругой.
  - Какой приятель?
  - Да наш, подмосковный, друг семьи. Отдыхает в Махинджаури, зашел к нам.
  - И ты гуляла с ним по городу?
  - Ну и что? Гуляла! Что тут страшного, гуляла посреди белого дня, не ночью же.
  Маня сердито закрутила головой и побежала смотреть на Витю. Витя с Сережей, который убоялся щипков Мани, смирно сидели на скамейке во внутреннем дворике, ждали меня. Вид толстенького некрасивого Вити успокоил Маню.
  - Ну ладно, правда, друг семьи.
  Я захохотала.
  В ночь перед отъездом у Сережи началась рвота (весь день тошнило и он плохо себя чувствовал). Вырвало желчью, так как в желудке ничего не было. Я сунула ему градусник - 38,5. Происходило всё на рассвете, а разбудил он меня раньше, не рвотой, а жутким грохотом в туалете. Шума, который он произвел, он не слышал, видимо отключился и обнаружил себя упавшим на унитаз, а я рвалась в запертую дверь. Живет с мамой и бабушкой, идет ночью в туалет и запирается.
  После рвоты я дала аспирин. Он болтал без умолку о каких-то птицах, и еще черти о чем.
  Сказал, что он видимо перегрелся, когда мы ходили в Эрге.
  Действительно, была жуткая жара, когда мы поднимались в гору. Вечером я никак не могла уснуть, переутомилась, а Сережке стало плохо под утро. Странно, обычно перегрев сказывается сразу.
  Вечером мы должны были уезжать, и мне было страшно ехать с больным ребенком.
  Соедка Марина принесла мне бутылочку с уксусом, растирать с водой, если будет высокий жар.
  Но в вагоне температуры у Сережи не было.
  
  Посмотрим, что в дневнике:
  9 августа. 30 июля мы с Сережей приехали из Батуми, я где-то первого заболела и болею до сих пор.
  Болею тяжело, долго и очень устала.
  Катюша поступила в Университет. Сдала 4,5,4 и я надеюсь на стипендию. (В этом году по русскому был зачет или незачет) Иначе трудно будет. Сейчас Катя с ребятами (6 мальчиков и 8 девочек на Селигере, а погода испортилась. Поливает их дождем.
  В этом году на мехмате было мало двоек по русскому, всего 23, и поэтому проходной балл был выше, так и курс должен быть сильнее, чем предыдущий.
  Не знаю, как она там будет учиться.
  Мама похудела, но чувствует себя бодрее, чем прошлым летом. Надо бы написать ей письмо, а нечем. В доме нет ручек. Алексей пишет очередной вариант очередной (второй) диссертации и все свои ручки прячет.
  Ремонт мы никак не кончим.
  Вяжу Сереже свитер из пряжи, которую привезла свекровь.
  18 августа. Всё еще на больничном. Катя из похода вернулась с кашлем. Сережка тоже кашляет. Я пила таблетки и вызвала обострение свой обычной болезни. Очень неприятно, больно.
  Свитер я довязала, выстирала и он из желтовато-бурого стал белым и весь перекосился. Его цапнула Катеринка. Катя никак не возьмет свой комсомольский билет. (с работы)
  
  Август выдался теплым, и Алешка после работы ходил на пляж, купался. Я и Сережа часто сопровождали его, но не купались по причине наших бесконечных простуд, а просто сидели на берегу. Алешка плавал далеко и долго, любил купаться, часто брал ласты с собой.
  В этот раз, когда он собирался, я перекинула полотенце на руку, а трусы он долго заталкивал в задний карман. Джинсы на нем были старые, карман дырявый, и не просто дырявый, а нижняя часть кармана полностью отпоролась, были пришиты только боковины.
  - Потеряешь трусы, - заметила я, вскользь, ненавязчиво так заметила.
  - Ну, ничего не сделается, они на мне туго сидят, не вылетят.
  Не вылетят, так не вылетят.
  Мы дошли до пляжа, Алешка искупался, собрался переодеваться, трясет, трясет штаны: трусов нет.
  Муж долго оглядывался, тряс рубашку, обкрутил меня вокруг, надеясь, что я их спрятала, дурачась, нет, трусов не было.
  - Надень джинсы, без трусов, что еще остается делать. Говорила тебе, что потеряешь, так ты не верил.
  Спустя дня два мы вместе спешили на электричку .
  Завернув за угол, я увидела на кусте полоскавшиеся на утреннем ветерке Алешкины трусы и указала на них мужу. Алексей задумался, но потом взял их и спрятал, воровато оглядываясь, и шикая на меня, так как я давилась от хохота.
  - Прячь скорее свой трофей, а то отберут, - издевалась я над мужем.
  
  28 сентября. Сереж опять болел. Сегодня пошел выписываться. если завтра в школу, то пропустил неделю. Я тоже болею по второму разу. Катя учится. Леша ездил в колхоз.
  
  Алексей единственный в нашей семье более или менее был приспособлен к жизни в советском обществе, выдерживал эти поездки в совхозы. Сказывалась детская закалка, он каждое лето проводил в деревне у тетки. Ездил он на неделю, иногда только весной, иногда на сенокос, все годы, начиная с 80 года, когда перешел в ЦВЕТМЕТАВТОМАТИКу.
  Иногда он приезжал, как, например, с сенокоса, довольный проведенной на свежем воздухе неделей, а однажды приехал злой-презлой и худющий, повар очень плохо готовила, замучила макаронами и консервами, и на следующий раз, весной Алешка сам вызвался быть поваром и готовил хорошо, варил щи из крапивы, компенсируя этим отсутствие овощей.
  
  9 октября. Сергей отходил 4 дня в школу, съездил на Евгения Онегина, копал с отцом огород и снова заболел. Завтра идет к ухо-горло-носу промывать свои пробки.
  Катя ушла гулять с Валерой. Когда придет, неизвестно.
  Маме послали посылку, но бифидум-бактерин опять не послали, нигде нет. У Алексея доклад в середине октября. Меня на работе сильно загружают, а денег что-то не видно
  
  В сентябре месяце Сережка пошел в созданный в 7-ой школе математический класс. Оказалось, что большинство в этом классе дети сотрудников НИОПиКа, и многие родители были мне знакомы, а кто не был знаком, то мы познакомились.
  Пара близнецов, Юра и Аня Гудзенко, живущие на девятом этаже в нашем подъезде, тоже оказались в этом 8 "а" классе. Когда-то, в детстве, они с Сережей год ходили в одну группу, а теперь вот спустя восемь лет, в один класс. Юра и Сережа сидели за одной партой и каждое утро на пороге нашей квартиры появлялся молчаливый Юра Гудзенко, дожидающийся нашего разгильдяя Сережку, чтобы вместе идти в школу.
  Каждое утро возникала опасность опоздать, и я часто говорила Юре:
  - Да не жди ты его, еще опоздаешь.
  Мне не хотелось, чтобы чужой мальчик имел неприятности из-за моего недисциплинированного сына, но Юра ни разу не ушел.
  - Наш сын без Юры и дорогу в школу не найдет, заблудится, кто-то же должен довести нашего махонького, - хихикал Алешка.
  Тепло. Сентябрь, или начало октября. Я вернулась с работы. Окна в моей квартиры были открыты, а из окна торчали две задницы, верхние части туловищ были опущена вниз, на улицу.
  - Ой, вы не упадете? - спросила я.
  Одна из задниц повернулась и оказалась незнакомым мальчишкой крупнее и плотнее моего хлюпика. Вторая даже и не шелохнулась.
  - Нет, - спокойно и рассудительно, как-то даже снисходительно ответил мальчишка.
  - Но я боюсь, вдруг голова закружится.
  - Ничего не будет.
  - Ну а что вы всё-таки делаете?
  Тут второе туловище зашевелилось, перевернулось в комнату и раздался оживленный голос сына.
  - Мама, мы делаем телефон, чтобы можно было нам с Сашкой разговаривать. Это Саша Сосунов, - наконец догадался сын представить приятеля.
  - А как вы протащите провод?
  - А мы опустим по куску провода на землю, свяжем его на земле, а потом натянем из окон.
  На текущий момент они этим и занимались.
  И натянули таки. Потом спаяли переговорное устройство, и даже можно было по нему разговаривать, только он не имел нейтрального выключенного положения, и или мы слышали, что творится в квартире Сосуновых, или они слышали нас. Такой вот был замечательный прибор по подслушиванию. Я, конечно, первое время не знала, что если телефон молчит, значит, он слушает нас, а если из него раздаются голоса, значит, это мы подслушиваем чужую жизнь. А нейтральное положение они не предусмотрели.
  Пришлось скромно воспитывать детей, не орать во всю силу легких, как я привыкла.
  Полгода, наверное, прослужил этот аппарат, даже Юру к нему подключали, а весной 89 года нам поставили настоящий телефон, и надобность в самоделке отпала.
  
  В самом начале новый сборный класс сходил в поход и на первом собрании, на которое я пришла познакомиться с классной, (решилась по такому случаю нарушить свой обычай не посещать родительские собрания) учительница рассказывала свое впечатление от первой встречи с новым и для нее классом. Что конкретно она говорила, я за давностью не помню, но мне понравилась её наблюдательность, решительность и очень понравилась сама учительница, Елена Евграфовна, тут же оказавшаяся в устной детском фольклоре графиней. Чернобровой и черноглазой, красивой видной Елене шел титул Графиня, по отношению к ней он не звучал иронически.
  Еще через неделю Графиня остановила меня возле подъезда, вернее заловила, потому что я, не очень скоро запоминающая людей, не сразу её и узнала.
  - Сергей решил интересную задачу, - сообщила она мне. - Он сам её решил?
  Я тут же поняла о чем речь, как раз накануне Сергей хвастался передо мной этой задачкой.
  - Сам. Он и меня заставил решать, да я забыла поменять знак у неравенства, когда умножала на минус единицу и получила ответ с точностью до наоборот, и он очень был доволен, что я ошиблась.
  - Да.а - сказала Графиня, - способный мальчик.
  - К точным наукам у него, безусловно, есть склонность, - осторожно ответила я, а сама подумала, что Сережка проучился четыре года у Валентины Васильевны, и она так и не заметила его ярко выраженной одаренности, а вот Графиня отличила его через неделю после начала учебы.
  
  Играю в теннис по утрам 7-00 в понедельник и пятницу.
  22 октября. Сегодня Катя сдает коллоквиум по алгебре. По анализу уже получила двойку.
  Серега ходит на атлетическую гимнастику, где-то в зале качает себе мышцы. Я всё кашляю. Алексею никак не дают сделать доклад. Он переживает. Погода дрянь. Стоит только подуть ветру в наши окна - уже холодно, а всего лишь минус три. Сегодня падал мокрый снег.
  Катя тоже внесла свой вклад в наше с Сережкой коллективное творчество, нарисовала в дневнике схему пуловера - почему именно здесь, не знаю. После её чертежа идет продолжение моей писанины.
  Сережка играет в турнире - сыграл одну партию в ничью. Мама ничего не пишет, толи получила посылку, толи нет.
  Упорно говорят о поднятии ценќ. Как жить, как дать детям образование - не знаю.
  У нас объявлен конкурс на старшего для одной женщины из Карповского. Я хотела подать, но начальник меня отговорил. Пообещал...
  
  Следующая запись другой ручкой:
  А что пообещал - фиг его помнит, т.к. не выполнил.
  30.Х.88 г.
  
  Я в этом году поступил в ЗФТШ при МФТИ, завтра отсылаю второе задание.
  
  Мамино письмо
  Здравствуй дорогая Зоя!
  Как твое здоровье? Ты так хрипела в телефонную трубку, что я испугалась. Напиши, где ты простыла или от Сережи перешло?
  От Кати я уже и не надеюсь получить письма, замоталась, и где ей вспоминать бабушек и дедушек. Вчера было давление от мелких стрессов 180/80. Измеряла Марина, наша "скорая", как мы ее называем. Я принимаю адельфан по полтаблетки, и вот через сутки смогла взять перо в руки. Я уж не пишу о прочих своих прелестях, на которые, наверное, насмотрелся Лешка (племянник).
  (Приписки на полях с двух сторон): Купи новую электрогрелку, и БНЗ ликвидируют, а как с мазутом для топки? Как эту зиму пережить?)
  
  Ох, и напился Леха сухих вин. Однажды проговорился: моя норма триста и две бутылки сухого в день. Я беспокоилась, чтоб не утоп. Тем более и пиво пил. А вечерами с 10 до 11 играли в up and down и он почти всегда выигрывал, нахал такой. На крышу не полез, говорит: не течет ведь. А были проливные дожди, но мокнут оба угла. Он достал обои с антресоли, я хотела углы-то проклеить, но не смогла. Единственно, покрасил он ржавый балкон эмалью светло-серой. Я купила для подоконников и стругала и красила сама, тогда еще могла. А сейчас совсем нет сил.
  Ты пошли мне из продуктов гречихи - 1 кг, банку молока, полкило кускового сахара в пачке, но-шпа - 2 фл.
  Панкреатин - 2, бифидумбактерин - 4 коробки (но с кем?) Я рецепт еще один послала с Лешей, т.к. принимать велено 2 месяца по 1х3 раза, вот и считай, сколько надо. А частями легче купить, помногу не дадут? При похолодании в сентябре у нас может можно почтой.
  Приписка на полях Зоя, где грелка? Купи новую.
  Здесь я на учете, но что толку?
  
  Кота я брала к себе на 4 дня, Алексей увидел мышь на столе. Он уехал и тогда кот, видимо, поймал мышь, не ел до 4-х дня и спал, я думала, не сдох ли, но он ожил и на другую ночь так накуролесил в коридоре и на кухне, играл твоим теннисным мячом, рвал когтями циновку, разбросал туфли. Песок меняла часто, измучилась и Ремка (соседка по двору, хозяйка кота) забрала его опять к себе. Он стал такой хороший, на сей раз блох не было. Видно (слово неразборчиво) Читала ли в "Известия", что от цыплят бывает болезнь сальмонеллез, будь осторожна, доску разделочную не надо употреблять. (от 21/VIII 88 г.)
  Да, я тебе звонила с пляжа, это удобнее таксофонов. Я, конечно, не всегда смогу и там скоро закроют, как сезон кончится. Недавно от куриного бульона опять было плохо, и разбавляла и выпила всего полпиалы, а курица была старая, успела съесть ноги, а остальное досталось коту.
  Три дня не была на бульваре, сижу иногда во дворе, но там сквозняки, и я сижу напряженно, как на иголках, потом болит голова. Сегодня льет дождь весь день. Была у хирурга на перевязке 3 раза. На ноге после расчеса укуса болело. Потом наколола себе пальцы. Уронила флакон "Сирени" на ногу. Вот тебе и мелкие стрессы. А Алексей из подушечки вытащил 5 иголок. Изнутри. Да, ты обещала какой-то в маленьких пачках геркулес. Пошли одну на пробу, много не надо и не в ящике, а в мешке каком-либо. Столько написала, кто почтет до конца. Целую, ма и ба.
  Приписки на полях Агнесса говорит, что она варит и первую порцию сливает, как закипит.
  На другой странице: на машинке сшила-таки рубашку. Петю (мастера по швейным машинкам) звала 2 раза - нитка застревала...
  
  Я спешу на работу. С той поры, как муж стал работать в Цветметавтомтике, он собирается одновременно со мной.
  Я торкнулась в туалет: занято.
  Вздохнула, убрала постель, туалет освободился, но после туалета ванна занята, Алешка бреется.
  Я его прогнала:
  - Бриться можно и на кухне, пусти умыться.
  Муж выдернулся свой жужжащий приборчик из розетки, молча ушел.
  Прихожу на кухню, он еще бреется, старательно гладит себя под задранным подбородком, к чайнику не подойти.
  Я отодвигаю его в сторону, он едет на электричке позже меня, мог бы и не мешаться под ногами.
  Наливаю чай, сажусь и задумчиво смотрю на мужа, он мне сегодня с утра жутко надоел и зачем, вообще, он бреется утром? Целоваться, что ли там будет на работе со своими бабами?
  - Ты как своих женщин поощряешь, когда они хорошо работают? - неожиданно для самой себя спрашиваю я.
  Я хочу спросить, целуешься, что ли, но это так не вяжется с моим мужем, целовать женщин вдали от постели, что я на ходу передумываю и вслух произношу:
  - Щиплешь?
  Алешка старательно бреет подбородок, говорить ему в таким виде неудобно, он переходит на щеку и задумчиво-мечтательно отвечает:
  - Не..ет. Я их... .- Он перекидывает бритву в левую руку.
  - Я их подхлапываю...
  И освободившейся правой рукой он хлопает в воздухе по воображаемой заднице.
  Я не дрогнув, дожевываю бутерброд. Длинная пауза.
  Вдруг какая-то мысль появляется в глазах мужа. Он напрягается, хмурит брови и говорит:
  - А тебя, что, щиплют?
  Я сразу вспоминаю Сашку М. хлопающего меня с размаху по плечу в качестве одобрения.
  - Да вроде нет, - небрежно бросаю я, так, чтобы какие-то сомнения у мужа остались, и бегу одеваться.
  
  Валера заходит к нам вечерами, подолгу сидит у Кати. Дверь они прикрывают. Собирая на ужин, кричу им насмешливо:
  - Заканчивайте делать то, что вы делаете, идемте ужинать.
  Они не идут, а я повторно не зову. Мы ужинаем втроем, а через некоторое время на кухне слышно шебуршание: Катеринка с Валерой что-то жуют.
  - Твои родители думают, наверное, что я только жрать сюда хожу? - передала мне Катя слова своего приятеля.
  - Да мои родители счастливы были бы так думать, - ответила за нас дочка.
  Она была недалеко от истины.
  Укладываясь спать, Алешка вздыхает:
  - И что Валера так долго сидит у Кати, что они делают?
  - Ну что они могут делать при незапертой двери, когда Сережка в любой момент может зайти с инспекторским осмотром? Ничего они не делают в таких условиях, - успокаиваю я мужа.
  Хлопнула дверь, я взглядываю на часы: полдвенадцатого. Темнота, холод. Сильный ветер, но всё это ерунда. Главное, Валерка здесь чужой, физтех, подловят, надают по шее просто так, за то, что рожа не понравилась...
  Предложить просто переночевать в Сережкиной комнате на раскладушке я тоже не могу: вдруг приятель дочери подумает, что я залавливаю его в зятья.
  На другой день спрашиваю у Кати:
  - Как Валера добрался вчера вечером до общаги?
  - Не знаю, - беспечно отвечает мне дочка, - он мне не звонил.
  Когда они гуляют вне дома, я вечерами поглядываю в окошко: жду, когда дочка вернется, заодно наблюдаю, как они расстаются. Расстаются сухо, дочка махнет ручкой в варежке, и уходит.
  После замужества дочь мне скажет:
  - Думаешь, мама, мы что, не знали, что ты глазеешь в окошко? Мы целовались за углом.
  Проходит осень, приближается новый год. Кажется, мы встречали его у Григорьевых, помню, что едем первого в пять утра электричке из Филей, меня бьет озноб, но мне легче, пока все пили и болтали, я успела промыть желудок.
  
  
  1989 год. Ангина. Победы на физической олимпиаде
  На каждый из 11 описываемых лет жизни у меня открыт файл. Я не пишу подробно год за годом, так, как это читается. Нет, я вспоминаю какой-нибудь эпизод из жизни и записываю его в файл того года, когда оно произошло, потом всплывает что-то другое, и оказывается, что первое событие я записала не туда, хронология нарушилась. Я возвращаюсь, вырезаю кусок текста, чтобы перенести его на место. Иногда я вспоминаю много событий, и пишу краткий обзор. Этот обзор находится у меня напоминающей шапочкой перед текстом, и когда всё опишу, то шапочку убираю, и год вчерне закончен, но потом ещё что-то вспоминается, и если не войдет органически в текст, тогда я оставляю всплывшее до лучших времен.
  А сейчас, после полутора лет работы я открываю файл 1989 года, а там пусто, и становится страшно, целый год жизни исчез из памяти.
  1989, что же там было? Конкретное, явное. Мы работали, дети учились, Катя в институте, Сережка в школе, и тут вспоминается, март, я в санатории, Катина болезнь, пожар на кухне, последняя поездка Сережки с отцом в Лысьву, и год засветился, картинки событий замелькали перед глазами. Уф, пошло, не пропал, не выпал год жизни из памяти, что-то да осталось.
  Да и дневник остался, пара записей в нем есть.
  Много лет подряд, в шестом, седьмом восьмом, девятом классах, как только в декабре начиналась эпидемия вирусного гриппа, косившего всех без разбору, так как битком набитый общественный транспорт способствовал распространению заболевания, так вот Катеринка падала каждый год с температурой 39, болела дней десять, часто на новый год, но потом поднималась. Иногда заболевали и остальные члены семьи..
  В девятом классе, Катя, как и сейчас, заболела ближе к весне, и врач, наша участковая из взрослой поликлиники, потребовала через день прийти к ней на прием. Я была на работе, не сумела помешать этому, и дисциплинированная Катеринка, у которой ещё вечером была температура, утром пошла в поликлинику, отстояла там два часа, и упала в обморок. Простоять два часа в душном, без всякой вентиляции коридоре нашей новой, огромной, но совершенно бестолково организованной поликлиники тяжкое испытание даже для здорового человека, что уж говорить о больных.
  Катю затащила в кабинет (уже без всякой очереди) ее знакомая девочка. Поднялся шум, пришла главврач разбираться.
  А что тут разбираться? Врач приходит в понедельник по вызову, а в среду надо идти к ней на прием, а можно за два дня выздороветь?
  
  И в этом году, уставшая от учебы и утомительных поездок в университет, Катя рассыпалась надолго. Две недели она провалялась, утром всё нормально, а к вечеру 38,5. А когда температура на один день спала, Катя побежала звонить подружке, выяснять что она пропустила и слегла уже снова, с ангиной, как результат осложнения после гриппа.
  Все горло обметало гноем, температура 39, назначенное Фомкиной (наша участковая) лечение не помогало и я вызвала скорую.
  Скорая отвезла нас к ухо-горло-носу. Мы прошли мимо огромной, провожающей нас косыми взглядами очереди. Врач посмотрела горло и сказала:
  - Я только в теории я знала, что бывает фолликулярная ангина языковых миндалин, но никогда такого не видела, нужны антибиотики, надо класть в стационар.
  Но Катя не хотела в больницу, и я повела ее обратно. Девчонка вся в жару, шла как пьяная и вдруг сказала мне:
  - Я не дойду.
  Я отчаянно голосовала каждой проходящей машине, но никто нас не подбирал.
  Светло-голубой рафик проскочил мимо нас и остановился на углу улицы Павлова и Дирижабельной на светофоре.
  Я подскочила к машине, открыла дверь, залезла сама, затащила Катю и сказала шоферу:
  - Подвези ты нас ради бога, я заплачу. Дочка больна, у нее высокая температура, она дойти никак не может.
  Шофер посмотрел на нас и промолчал. Остановился на углу, где попросила, взял деньги и мы вышли.
  Катю кололи и я и мама. Вечерами приходила Катюша Аруцева, тоже колола. Маме было уже 68, и она жаловалась, что руки не такие верные, как раньше, я тоже боялась сделать что-то не так, а у Аруцевой не было большого опыта работы медсестры, но с миру по нитке мы обеспечивали Катеринке три укола в сутки.
  Приходил Валера, сидел грустный у Катиной кровати, тихо шелестел о чем-то с ней, а, как-то сказал, уходя:
  - Я ещё не видел, чтобы взрослые так болели, только в кино.
  С десятого марта у меня была путевка в санаторий, и билеты были куплены и сейчас эта поездка горела синим пламенем: не могла я уехать отдыхать и бросить свое семейство в таком плачевном состоянии: больную дочку, Сережку и маму, и всё на одного работающего Алешку.
  За три дня до отъезда Катя сказала мне:
  - Мама, когда я утром полоскала горло, я сплюнула большую пробку.
  - Ну всё, - выдохнула я с облегчением, - всё. Раз гной начал отходить, к вечеру и температура спадет.
  И дочечка, такая большая, взрослая, но всё ещё болючая, пошла на поправку.
  Как раз, когда Катя была больна, я и устроила очередной пожар:
  Не загасила брошенную в железную баночку спичку. Баночка стояла на подоконнике, в ней валялись обгорелые спички, они вспыхнули, и загорелась бахрома на шторе.
  Тогда шторой служила мне красивая вискозная шаль, подаренная мне на день рождения.
  Нина увидела на своей подруге такую шаль, и восхитилась. Нинина подруга работала в библиотеке, и томно подавал книги сотрудникам, поправляя шаль на плечах, а мне где было носить эту огромную радостно-бело-малиновую вещь? Махать кистями возле тяги, рискуя смахнуть бутылку с серной кислотой?
  Завороженная белыми кистями, я погуляла в этой шали до работы раз, другой, но очень уж привлекала внимание это одеяние, одна я сверкала малиновыми розами среди унылости подмосковной осени, и долго было ее заматывать вокруг и потом разматывать, не годилась она мне в каждодневную носку, и я стала использовать ее дома, как скатерть, а тут поизносились занавески на кухне, и я повесила ее туда.
  Когда ручеек огня побежал по шторе, на кухне была одна мама.
  - Пожар, горим, - закричала она и отважно побежала с места пожара в комнаты. А на ее крик ринулась я, чуть не сбила мою утлую мамочку с ног, еле разбежалась с ней в узком коридорчике.
  Шаль-занавеска полыхала вовсю.
  Я плеснула на шаль воду из ковшика, потом ещё. Пламя зашкворчало, запарило и погасло.
  И тут же раздался треск лопнувшего оконного стекла, на раскаленную поверхность которого попала холодная вода.
  В дверях кухни в раздумье стоял Алешка.
  - Ну, метеор, - вымолвил муж. - Сама зажгла, сама потушила, никто и глазом моргнуть не успел.
  Когда я вытирала гарь с подоконника, заметая следы своего разгильдяйства, раздался звонок в дверь. Ко мне зашел Анатолий Павлович Богданов, наш "Маршал", пригласить на свою защиту докторской диссертации. Года два назад я встретила его возле нашего военкомата, сообщила адрес, приглашала. Толя адрес сохранил и вот неожиданно возник.
  В любое другое время я бы с радостью посетила это мероприятие, но сейчас я просто посмотрела на него безумными глазами. Докторские диссертации на текущий момент посреди разгромленной кухни были из какой-то другой жизни:
  - Ой, Толя, дочь болеет, пожар, и через два дня я уезжаю в санаторий. По-видимому, не смогу прийти. Желаю тебе удачи.
  Институтский товарищ зашел в первый раз ко мне в дом, но я даже и чаю ему не могла предложить.
  Обилие причин всегда наводит людей на мысль, что ты просто не хочешь выполнить их просьбу. Наверное, Палыч так и решил, но всё было чистейшая правда, дочь проболела почти два месяца, штора-шаль сгорела, а путевка лежала у меня в сумке.
  Восьмого, покинув выздоравливающую дочь, я уехала.
  Складывая вещи в чемодан и чувствуя радость предстоящего освобождения, я сказала:
  - Вот уеду и не вернусь. Живите тут, как хотите.
  Валера сидел у Кати в комнате, дверь была открыта. Услышав мои слова, он что-то неразборчиво буркнул себе под нос:
  - Что, что он сказал? - попросила я перевода у Кати. Валера говорил тихо и не очень отчетливо.
  - Что тебе уже поздно надеется не вернуться, - с удовольствием перетранслировала дочь.
  - Ах, так, ну что ж, поговорим на эту тему через двадцать лет, - и вот скоро уже срок истечет.
  Добиралась я с пересадкой, взяла такси в четыре утра в каком-то городишке, затерянном на Украине, названия не помню, и доехала до санатория. (Санаторий был недалеко от Миргорода)
  Было начало марта, снег уже сошел, зеленела трава, тонкий золотистый месяц сиял на подсвеченном утренней зарей небе, плакучие ивы тронутые зеленым пушком отражались в зеркальной глади озера. Красота этих мест сделала Гоголя лириком.
  Меня лечили, водой, диетой, клизмами, отварами трав.
  Обратно пересадка была в Полтаве. Я погуляла по холмистому городу четыре часа, зашла в неизменный в каждом областном городе краеведческий музей, полюбовалась на чучело кабана, а возможно это был лось, (я не помню, и не думайте, что не могу отличить чучело кабана от чучела лося), поглазела на зуб мамонта под стеклом, обошла площадь с оперным театром. Было тепло и зелено.
  А дома снег тоже сошел, но травы не было, и было полное одноцветие в окружающем мире, кругом разные оттенки охры, переходящей в коричневое. Грустно. Это уныние повторялось каждый год, но сейчас я вернулась с зеленеющего юга на не радующий красками север, и контраст был особенно резким.
  
  1989 г.
  30.03. 89. Пятница.
  Давно не писал.
  Антипов послал ребят из нашего класса на физическую олимпиаду, а меня не послал. Я разозлился, сам пошел и выиграл в городе, попал на область и занял второе место в области, а на республику идет первое.
  
  Всё так, как Сережка описывает, только опускает, что на областную олимпиаду он идти не хотел. Мы долго препирались:
  - Я пошел на олимпиаду, чтобы доказать Антипу, что знаю физику, и я ему это доказал, занял первое место в городе.
  - И причем тут твой Антип? Кто такой этот Антип? Всего лишь плохой учитель физики. Ты его потом никогда и не вспомнишь. Ты должен идти на областную олимпиаду, чтобы проверить свои собственные силы, узнать, на что ты способен, и твой учитель тут ни причем.
  И я в воскресение разбудила его пораньше и буквально вытолкала за дверь, ему было лень идти.
  Вернулся он усталый, замученный, но довольный собой.
  - Кажется, я всё решил, - сказал он нам.
  И они ушли с отцом в маленькую комнату, легли там вдвоем на диван и больше двух часов о чем-то разговаривали, а когда закончили, Алешка вышел ко мне первым и сказал:
  - Ну, что, поздравляю тебя, мать. У нашего сына очень хорошая голова.
  Я села на диван, вспомнила как долго и трудно рожала сыночка, как много он болел, и заплакала.
  
  На математической олимпиаде занял первое место в городе, буду играть дальше в области. Хочу переводиться в пятую школу, тем ведут профессора с физтеха.
  
  На улице меня перехватила Елена Евграфовна, рассказала, что при пятой школе организован физмат класс, где будут физику и математику вести преподаватели физтеха, и что нашему Сережке там самое место, нужно чтобы он подавал документы и шел на экзамены.
  - Может быть, надо мной посмеются, что я от своих самых хороших учеников пытаюсь избавиться, но я считаю, что то, что ему дадут в пятой школе, он у нас не получит.
  И с ее легкой руки Сергей подал заявление в пятую школу.
  
  В 8 а мне понравилось - много знакомств.
  Катя учится в университете, но получила тройку и сейчас без стипендии.
  
  Олимпиадные победы, конечно, хорошо, но вот с русским языком у Сережи проблемы. Пишет он безграмотно, по прежнему имеет тройку в четверти.
  Юра Гудзенко переживает, что у его умного друга тройка в четверти.
  - Ты вот не пошел на последний диктант, - сердится он на Сережку. - Хоть и болел, ну да не тяжело, на диктант пришел бы, получил четверку, и в четверти у тебя была бы четверка.
  Я из коридора слышу их разговор в комнате и вмешиваюсь:
  - И с чего ты Юра, взял, что он получил бы четверку?
  - Он бы списал у меня (они сидели на одной парте), а я получил четыре.
  - Да уж, конечно, списал. Он с книги списывает, кучу ошибок делает, так что и с твоей тетрадки тоже самое было бы.
  Но меня тронула забота Юры о Сережке.
  Какой ответственный мальчик этот Гудзенко, подумала я.
  (сейчас Юрий Гудзенко подполковник МВД)
  
  Мамино письмо
  Дорогая моя дочка Зока!
  Наконец-то! Я послала открытку, письмо, а ответа не было. А тут твое, хоть и сухое, а всё же письмо. Почему я не смогла научить тебя теплоте и теплым письмам? Так уж на роду у меня написано страдать не только физически, но и морально. Я, Зока, устаю очень. Почка беспокоит, хожу и держусь за живот. Хотела позвонить тебе с бульвара, да трудно это - ждать и стало прохладно - дожди. И что есть - не знаю, боюсь этого сальмонеллеза, яйца исчезли, мясо мою, а после мяса? Кран мыть, раковину, у меня ведь одна мойка, не то, что у вас. И я устаю иногда очень. Сыр на базаре 7 рублей. Кур не стало в магазинах. (все это по борьбе с инфекцией). Но и в мясе тоже есть, а вы иногда едите полусырое. Не надо сейчас.
  Я получаю теплые трогательные письма от шк. подруг, от Тамары, а недавно (благодаря Кате) получила письмо от Гали из Ташкента, с которой не виделась полвека. Но ее видела Тамара, ездила к ней 5 лет назад, а сейчас Тамарин муж заболел. Мне Наташа привезла фестал, но ты ведь знаешь, я больше люблю панкреатин и мезимфорте.
  Насчет приезда, так не приглашаешь? Как ехать-то? Зиму одна не потяну, а что делать? И у вас я лишняя, это чувствуется и куда на старости лет деваться с моими болячками. Тут еще кишечник забарахлил, и плохо стало с памятью.
  Забываю имена знакомых. Или вещь положу и не найду. Телевизор не работает опять. Только радио. Тоска такая. А если дождь с ветром, как вчера...
  С сахаром плохо, я не рассчитала, варила яблочные компоты сладкие и вот...
  Похвали моих внучат, учатся, стараются, молодцы. Привет и поцелуй от меня, небось, " жаждут", когда приеду? А у Сережи завелся кто? Он в 9-ом?
  Ну, что еще?
  Мой приезд зависит от многих причин
  1)здоровье, 2)погода. 3) жратва. 4) приглашение (хоть для видимости)
  Я, наверное, глупею к старости-то?
  Устала писать на диване. Когда у вас затопят?
  Приедет ли свекровь?
  Агнесса исчезла куда-то, уехала в отпуск в Ереван и не слыхать, где она. Привет всем и соседям, Люде с Гамлетом, Нине и др. Пиши. Целую, ма и ба.
  
  В дверь раздается звонок, я открываю. На пороге два товарища сына из нового класса: братья разбойники, Спир и Апостол
  Апостол высокий, тонкий, красивый блондин с голубыми безмятежными глазами, но с каким-то ускользающим, лукавым выражением лица, а Спир маленький, темный, волосы ежиком и ореховые беспокойные глаза косят к переносице. Лицо абсолютно разбойничье, и по любимому выражению моей дочери, не украшенное интеллектом. Порознь это обычные мальчишки, каковыми они и являются, но вместе по контрасту роста, цвета и разного выражения лиц настоящие разбойники.
  Кажется, одного звали Димкой, а другого Сашей, не помню. Они приходили всегда вдвоем, ни разу при мне не переступили порога квартиры, и их приход означал одно: 8 "а" и примкнувшие к ним окрестные товарищи собираются поиграть в футбол.
  Сейчас они заберут Сережку и уйдут подальше, на стадион или на пляж. Будут там гонять мяч, и оглашать воздух выражениями, непригодными для женского слуха. А раньше, в младших классах, Сережка ту часть лета, которую не проводил у бабушки на юге, гонял мяч под окнами. Тогда обычно за ним заходил Димка Кобякин, или Алешка Зайцев, или Юра Шувалов, и они выползали на поле под окном. Маленький, худющий Сережка резво бегал по полю за мячом, оглашал воздух пронзительными визжащими звуками, но ни разу, сколько я не смотрела на них с балкона, ни разу ни попал ногой по мячу. Просто неутомимо бегал взад вперед по полю и кричал. Тем не менее, несмотря на отсутствие счета в виде забитых голов, товарищи им никогда не пренебрегали, и всегда звали в игру, как я считала, для звукового оформления.
  После четырех-пяти часов такой беготни, Сережка приходил домой с ввалившимися от усталости глазами и щеками и падал на пол у порога, точно так же, как он зимой возвращался с хоккея: выжатый как лимон, абсолютно без сил.
  - Мама, дай попить, - просил сын, валясь на полу.
  Я слегка подпинывала его ногой, но воду приносила. Он пил, как лошадь, а обедал часа через два, и лопал будь здоров как. Бороться с ним и пытаться вытащить его из игры, чтобы пообедать вовремя было бесполезно:
  Он просил ещё пять минут, и тут же забывал о времени и обо мне. Да и что спрашивать с ребенка, если его папочка зимой уходил на лыжах, пробегал двадцать километров, и приходил точно такой же с запавшими щеками и потный до нитки. Породу не перешибешь.
  Пройдут годы, Сережка уедет из Долгопрудного, а когда приедет в гости, тут же соберет друзей на футбол.
  - А без Сережки ни разу и не погоняли мяч, - скажет мне Саша Сосунов.
  Елене Евграфовне предложили работу в РОНО, и она месяца через четыре после начала учебного года ушла, перестала быть классной, но осталась преподавать математику, а классным в 8 "а" стал преподаватель истории, который сказал парням прямо:
  - Кто хочет иметь выше тройки по истории, приходите в зал качаться.
  Замечательная постановка вопроса. Очевидно, что мышцы юношам пригодятся значительно больше, чем сведения, на каком по счету съезде партии был поставлен вопрос о коллективизации. Благодаря своему классному, Сережка начал заниматься в зале, и на тонких ручках-макаронинах появились бугорки.
  
  Первое июня, Четверг.
  Перехожу в пятую школу. В начале мая подал заявление, тринадцатого было собеседование. Когда я поступал, один мужик (потом оказалось, что он мой будущий учитель математики Уроев) не смог прочесть мою фамилию (я ее трижды произнес вслух) и спросил:
  - В каком классе учат писать?
  - А в каком читать? - ответил я, не задумываясь.
  Но ничего, я прошел. Набрал максимальное число баллов.
  
  В начале восьмого класса Сережка носил 38 размер обуви, и я купила ему кеды для физкультуры 39 размера. На вырост. К ноябрю он в эти кеды не влез. А к весне носил уже обувь 42 размера.
  Он уничтожал неимоверное количество съестных припасов, был фантастически худой, и жаловался, что его желудок не выдерживает такое количество пищи, которое ему хотелось бы съесть.
  Он был чуть выше меня ростом, а к концу учебного года перерос Валеру, который был 183 см.
  При этом голова и лицо не изменились, в плечах он не расширился, и когда сидел за столом, казалось, что это ещё маленький мальчик, но когда он вставал, долго вытягивая фантастически длинные ноги из под стола...
  - Нет, Сережа, ты лучше сиди, - говорила Люда, - сиди, а то мне страшно, я не могу к тебе, такому длинному, привыкнуть.
  Походил Сережка в те дни на резиновую игрушку, которую вдруг сильно вытянули в длину: кости выросли, но ни в плечах, ни в бедрах, он, казалось, не раздался.
  Сын вырос. Не бегал за мной, чтобы я пощупала бицепсы на его руке и восхитилась катающейся под кожей горошиной, не играл со мной в жим руками, легко укладывая мою руку, даже если я подкладывала под локоть книгу. Голос тоже поменялся, баритоном его назвать было нельзя, но в его высоком мальчишеском тоне появились хриплые мужские ноты.
  Простужался он по-прежнему часто, и Алешка любил изображать меня, стоящей в коридоре и высоко закидывающей наверх голову:
  - Сынок, надень шапку на голову, на улице похолодало.
  Сергей шапку надевал, не спорил, а, выходя из дому, снимал и прятал в карман.
  Я видела из окошка, как он это проделывает, но молчала. Надеялась, что если будет очень холодно, то наденет, никуда не денется, шапка под рукой.
  Все брюки сыну стали малы. Я купила в лоскуте кусок материи серой, но маскировочной пятнистой раскраски, и Катеринка сшила брату брюки, и вышила на кармане "ДДТ". Пластинки ДДТ крутили у нас постоянно, вытесняя Высоцкого.
  С сестрой, которая уже второй год встречалась с парнем, он дрался по старой детской привычке постоянно. Теперь, наконец, перевес полностью был на его стороне. Помню, где-то в конце года, они схватились с Катькой, кто-то что-то у кого-то отбирал, Катерина прижала Сережку к полу, выставив наружу круглую попу, и визжала. Попа была так хороша, что я, проходя мимо, подтолкнула ее пяткой, отчего Катеринка нырнула носом на лежащего брата.
  - И эту дуру мы думаем замуж выдавать!
  Стоящий в дверях Алешка засмеялся моим словам.
  Постоянные стычки между братом и сестрой никогда не переходили во вражду. У них всегда был свой собственный мир, и часто Катя, как старшая, знала о своем брате больше, чем мы о сыне. Но, подрастая, они уважали свою разнополость: Сережка входил в Катину комнату только со стуком, а когда она кричала, что переодевается, то он стоял под дверью и нетерпеливо подгонял:
  - Ну, Катичка, скорее, вечно ты копаешься, а мне нужно книжку взять.
  Книжный шкаф стоял в Катиной комнате.
  Тогда же у нас появилась гитара.
  Импровизированная вечеринка, мальчишки сидят за столом, на диване расположился красавец и отличник Коля Дашкевич, в руках у него гитара. Темные брови разлетелись в разные стороны, зеленые глаза задумчивы. Гитара в его руках мелодично поет, и мальчишки ей нестройно подпевают.
  И вот гитара поселилась в квартире, на полу лежит самоучитель игры на гитаре и Сережка терзает струны и мои слабые нервы.
  - Прекрати свои упражнения - прошу я сына. - В доме нашем могут жить беременные женщины, это опасно для жизни младенцев.
  
  Мамино письмо
  Здравствуй, дорогая Зоя
  Наконец-то получила от тебя письмо, а то я уже и не знала, что и думать. Вчера заходила Агнесса и спрашивала про тебя, а я сказала, что нет писем и не знаю, что и думать - может похитили кого? Как у нас Софочку у Сонны, так что и в 15 лет выходят замуж. Я не так и не поняла, неволей или своей охотой. Посадили в машину, сказали - подвезем (были знакомы) И увезли за Ланчхути - вот такие дела. Насчет обмена никто не приходил. Кто придет в такое время? Может попозже утрясется всё. Во всяком случае, Кате с подругой приезжать не надо. Правда, она может, и не собиралась, но на всякий случай предупреждаю. Заходили по делу Наташа с сыном Игорем, его демобилизовали, Вот не повезло парню, теперь не берут и отпускают раньше срока. Он спешит, чтоб занять место в общежитии, поедет в августе. Он починил люстру (в армии был электриком) и сегодня возился с телевизором, кажется, что-то появилось на экране. Он сказал: антенна плохая, та, что на балконе.
  А со мной всякие несчастья - болячки, то от стирки неразборчиво кровь на 1 пальце, не могла ничего делать. А три дня назад подметала и ударилась ребром об острый угол полки, что с книгами. Боль была такая, что пошла к хирургу в мор.поликлинику, Там Лена соседка, она провела без очереди. Сказали неразборчиво. Теперь хожу еле-еле, держась за бок, мажу йодом. Хотела сварить варенье из вишни, хоть с кг и вот не могу таскать, покупаю самое необходимое. Батуми не узнать, много магазинов сразу на ремонте, и приходится ползать на базар.
  Чаю не стало, какой был, а какая-то труха за 2 рубля пачка и 95 коп. Хоз. мыла нет, мясо 5-6 р. на рынке и сыр также. Яблоки кислые пока, варила компот. Часто дожди. Привет Катеньке, пусть напишет, я вот с трудом пишу. Было письмо с Белозерской от Ларисы Васильевны (маминой коллеге).
  Привет всем, как Нина Степановна, соседка?
  От Лехи было письмо, собирается 6-7 августа приехать. Хорошо, если б приехал, угол надо заклеить. Окна у меня белые, снаружи белили и так присохло. Раму на кухне сделали неверно, нельзя открыть, и нет фортки теперь. Это было при Соне еще. Пишите, Целую.
  Ваша ма и ба. 14/VII 89.
  В аптеках нет даже витаминов.
  
  Конец июня. У Кати ещё сессия, а Сережка свободен. Застаю его дома, вместе с Колей Дашкевичем.
  Сережка пишет в тетради, сидя за столом. Я подхожу, заглядываю через плечо сына, что он делает, и в нос мне ударяет сильный запах тины, озерной воды. Я наклоняюсь сильнее, так и есть, запах издают волосы сына.
  - Ты купался?
  - Нет, - не моргнув глазом и даже не покраснев, отвечает мне сын.
  - Да что же ты врешь? Весь пропах тиной и врет, что не купался. Конечно, купался.
  Я взглядываю на Колю, Коля краснеет и отводит глаза.
  Я рассердилась, но при товарище бучу поднимать не стала, только сказала:
  - Уж если не слушаешься, то хотя бы и не ври, имей мужество сознаться.
  
  Среда, 12 июля. Сережа и Леша уехали в турне по Уралу. Катя собирается в Ташкент с Валерой в Воскресение. Я остаюсь одна. В этом году возились с огородом.
  Серега ездил (на велосипеде) собирать клубнику и привез домой много ягоды.
  
  Для выполнения продовольственной программы у нас на работе желающим выделяли участки земли по 1 сотке в деревне через железную дорогу от НИОПиКа. Частично эта деревня была выселена из-за близости к химическому предприятию, частично там был пустырь. Я землю не взяла, мы к тому времени уже вскопали небольшой участок земли возле остова полуразрушенного дома, где раньше явно был огород, и два года сажали там картошку. Но в 84 году нам было не до картошки, а когда мы пришли весной 85 года на свое старое место, оно было занято. Так мы и остались без участка, пока одна моя сослуживица, Женя Удачина, не сказала мне, что около ее участка пустует кусочек земли в полсотки, который можно занять.
  Участка целины в полсотки нашему папе вполне хватило раскапывать, и мы собрали там вкусную рассыпчатую, но мелкую картошку, а спустя год Женя купила себе дачу и уступила мне свой кусочек земли, и мы в 87 году, помню, засадили полторы сотки картошкой и чувствовали себя крестьянами, но не долго. На картофель напал колорадский жук, и пришлось его собирать. Занятие оказалось совсем не для меня, я брезговала взять в руки жука, даже надев перчатки. А ночью, после сбора, меня мучили кошмары, я во сне обирала жутких полосатых насекомых с ботвы. Махнув на картофель рукой, мы купили, вернее неутомимая Иринка съездила на ВДНХ и купила себе, а заодно и мне кусты клубники, ещё немного кустов принесли мне знакомые садоводы и мы с Алешкой, оставив полсотки для картошки, стала разводить клубнику.
  И года три мы собирали очень хороший урожай ягод, а потом после 90 года, на наших не загороженных полях стали пастись любители дармовщинки, и ягоду собирали, и кабачки срезали, в общем, разведали, где можно поживиться и мы забросили этот участок.
  
  Летом Алешка собрался в Лысьву на две недели и сына с собой решил прихватить. Отчетливо помню, как мы с Сережкой спешим на электричку и спускаемся с горки возле типографии (тогда бывшая церковь и сейчас снова церковь, бывшая типография) и он говорит мне, что не хочет ехать в Лысьву.
  - Ну да скажи отцу и не езди, раз не хочешь.
  - Да, хорошо бы. Но ведь ты его знаешь, он обидится.
  И я подумала:
  - Совсем взрослые у нас дети. Не только мы о них думаем, но и они о нас.
  В середине июля мужчины наши уехали, и мы остались с дочкой вдвоем.
  Спустя неделю после их отъезда Валера вернулся из строй отряда.
  На работе я сидела как на иголках - дочь встречалась с парнем третий год, квартира была пустой. И у меня было такое чувство, что они или сойдутся, или рассорятся.
  Когда-то, на заре их взаимоотношений, я не считала их встречи чем-то серьезным, Кате было только семнадцать лет, и Валера мог быть только первым испытанием чувств. Да и ему было только двадцать. Но с течением времени я стала беспокоиться. Катя привыкла к нему, отношения затянулись, и я понимала, что если сейчас произойдет разрыв, то Катя будет переживать, и должно будет пройти немало времени, прежде чем она оправится от неудачи.
  Зимой Анюта Павлова вышла замуж за красавца Борю Понамарева, одноклассника. Боря учился в Одессе, должен был улетать на занятия, Аня его провожала, и он опоздал на самолет.
  Можно себе представить, в каких растрепанных чувствах была эта парочка, если парень опоздал на самолет! И тогда они пошли и подали заявление в загс, и сыграли свадьбу,
  Вечером после свадьбы, когда я зашла в комнату, Катя лежала на раскладушке носом в подушку и горько плакала:
  Я поняла о чем она плачет - о смелости подруги, выскочившей в девятнадцать лет замуж, и о своей загубленной незамужней молодости.
  Присела на край постели, погладила рыдающая дочку по голове и спросила:
  - О чем ты?
  - Я тоже замуж хочу...
  В ответ я не удержалась, засмеялась.
  Дочь зарыдала сильнее, теперь от моего смеха, от обиды, что я не разделаю с ней ее горестей:
  - Доченька, ну если бы тебе было двадцать восемь лет, то тогда я бы тоже с тобой поплакала, а так, восемнадцать лет, какие твои годы, успеешь ещё, наживешься.
  И я погладила ее по волосам.
  Дочка дернулась, скидывая мою руку.
  Но плакать перестала. Успокоилась.
  Это было в январе. А сейчас, в июле, вернувшись с работы, я застала парочку в дверях, они собрались в кино.
  Катенька быстро щебетала обычной своей скороговоркой. Но Валера был явно смущен.
  Так и пробегали летние теплые денечки. Я работала, молодежь гуляла, Катя иногда готовила обед, иногда я не готовила...
  Лешка с Сережкой отдыхали в Лысьве, причем Алешка бегал по друзьям, купался, катался на лодке, а Сережка целыми днями возлежал на диване, снисходительно усмехался на спортивный энтузиазм отца и лопал. По описаниям папочки, рядом с Сережкой на столе стояли тарелки то с хворостом, то с блинами, то с пирожками, и Сережка, воздыхая, лениво жевал.
  Ему шел пятнадцатый год, он рос и мог съесть неимоверное количество пищи.
  
  А пока муж с сыном пребывали на отдыхе в спокойном неведении, Валера купил билеты для себя и Кати, решил представить нашу дочь своим родителям.
  Я только вздохнула. Родители Валеры, судя по высказываниям будущего зятя, показались мне людьми строгих правил, и трудно было надеяться, что наша строптивая независимая девчонка им понравится, но и познакомиться тоже надо было, хотя бы для соблюдения этикета.
  
  Мое письмо маме
  Здравствуй, дорогая мама!
  Пишу тебе на работе в конце дня. Все уже ушли, а у меня много минусов, вот и сижу (в конце 80 годов на моей работе ввели систему свободного режима, нужно было только отработать в месяц определенное количество часов).
  Катюша собралась в гости к Валере, а я беспокоюсь - в Средней Азии всё время что-нибудь происходит.
  Алексей с Сережей собирались приехать 3 августа(они отдыхали в Лысьве у бабушки).
  Погода у нас ничего. На огороде выросли морковь и свекла. Цветет кабачок.
  Как твои дела. Как обстановка в городе?
  По обмену позвонил товарищ из Москвы, просил 5 тысяч за обмен, всё выспросил, что есть у тебя и просил узнать, смежными или изолированными записаны твои комнаты. Он хочет смежные, чтобы никого не подселили. Ты сходи в ЖКО, узнай.
  Деньги, естественно, не все будут с нас, т.к. я поменяю Москву на Долгопрудный, что тоже стоит денег.
  Одна женщина в Долгопрудном (у нее квартира в доме с парикмахерской на Лихачевском шоссе), заинтересовалась этим вариантом, она хочет дочь в Москву,
  Пиши, как здоровье.
  Привет Наташе, Виктору, т. Соне, Марине, т. Агнессе.
  Целую. Зоя.
  
  Получив эту писульку, мама написала подробное письмо своей однокласснице из Ташкента, чтобы та в случае чего (в случае чего, спрашивается?) проконтролировала ситуацию, а то эти беспечные вертоголовые родители (мы с Алешкой), отпускаем ребенка (19 летнюю дочь) неизвестно куда и с кем. (почти два года парень в доме толчется) Она бы вот ни за что и не отпустила, да кто тут будет с ее мнением считаться.
  И хотя мамина подружка-старушка не могла съездить в Ангрен, чтобы проверить, не обидят ли внучку ее давней приятельницы, но маминому письму очень обрадовалась, и с той поры они переписывались до самой маминой смерти.
  Проводив Катю с Валерой и вещами до электрички, я торопливо шла в сгущающихся сумерках по нашему проспекту Пацаева. Становилось прохладно, на мне было платье без рукавов, и руки покрылись пупырышками.
  Мне было вдвойне одиноко - потому что я была одна, и потому что дочь моя выросла и уезжала в гости знакомиться с родителями своего избранника.
  Я плохо различала предметы в сгустившимся воздухе, как будто вечерний седой туман охватывал город, и только автомобили мчались по дороге, и из этой полупрозрачной темноты сумерек на меня набегала большая серая овчарка. Двигалось животное совершенно бесшумно, и от этого было ещё страшнее. Я остановилась, огляделась. Я была одна на дороге, одна в городе, одна в целом мире.
  Ноги мои были совершенно голые, ничем не защищенные от клыков зверя. Хотелось присесть, закрыть ноги подолом и закрыть глаза.
  Не добежав до меня метров десять, овчарка вдруг повернулась, принюхалась, изменила направление движения и перебежала на противоположную сторону улицы.
  Мне стало безумно стыдно своего страха. Я нисколько даже и не интересовала собаку, она бегала по каким-то своим собачьим делам.
  Через три дня приехали Алешка с Сережкой. Стало веселее.
  
  Алешка собрался гулять, и сейчас завязывал шнурки на ботинках. Я прошла мимо него на кухню. За окном шумел дождь, не простой дождь, а просто ливень, как из ведра.
  - Ты куда это в дождь собрался?
  - Дождя нет, - ответил муж и продолжил завязывание шнурков.
  - Как это нет? - удивилась я. - На улице дождь.
  - Дождя нет, - не разгибаясь, отвечает мне упрямец, накручивая на палец шнурок.
  - Да ты послушай, как шумит, - настаиваю я.
  - Это водопровод шумит, - не соглашается муж.
  У меня подгибаются коленки, и я сажусь в коридоре на корточки. Вот, он дождь, хлещет как из ведра в паре метров, окно открыто, всё слышно, но доказать это мужу я не могу!
  Из комнаты выбегает Сережка, подбегает к открытой фрамуге, выставляет руки на улицу.
  - Ой, мама, как здорово, ты видишь, какой сильный дождь. И так сразу полил. Я никогда такого не видел.
  И тут же убегает обратно в комнату.
  Алексей задумывается. Он уже зашнуровал ботинки и открыл дверь, но слова сына его остановили. Он постоял минуту, раздумывая, затем, не закрывая двери, прошел на кухню и остановился перед окном, за которым стеной стояла вода. Протянул руку, намочил, ее, стряхнул.
  Прошел в коридор и, снимая ботинки, сказал:
  - Это ты виновата.
  !!?
  Дня через два Люда мне жаловалась:
  Представляешь, Гамлету нужно было встретить сестру. Я с утра ему напоминала, а он всё равно опоздал, да ещё и сказал, что это я виновата.
  - Да, конечно, виновата. Если я виновата в том, что идет дождь, то уж в том, что муж опоздал встретить поезд, точно жена виновата. А вообще, нужно каждые семь лет менять мужей!
  - Зоя, да что ж ты пятнадцать лет молчала!
  Вернулись в августе Катя и Валера из Ангрена.
  - Ну и что, понравилась Катя твоим родителям? - спросила я Валеру.
  - Нет, - кратко, ответил он.
  - И что вы делать будете?
  - Да всё равно будем делать, как мы решили.
  А что они решили, я и не спросила, толи не решилась, лучше до поры до времени спрятать голову в песок, то ли кто-то отвлек.
  Катеринка, была, в общем-то, несколько многословнее и высказала мне свои обиды.
  Ее пытались приставить к кухне, и она неправильно сделала котлеты, положила в свиной фарш столько же хлеба, сколько клали мы в говяжий, и получилось невкусно. Не прошла дочь проверку готовкой.
  Строптивый норов моей дочки сказался немедленно. При всей Катиной разговорчивости и внешней легкости общения, так сходной со мной, внутри она была очень похожа на своего папочку, никогда не умела словесно отстоять свою точку зрения, и отказаться тоже никогда не могла, и не умела работать сообща. Никогда я не могла уговорить ее помочь мне, она или делала всё сама, закрыв передо мной двери кухни, или не делала ничего. В общении с матерью Валеры она немедленно прибегла ко второму способу борьбы с деспотизмом взрослых.
  А будущий свекор рассердился, что она не здоровается по утрам.
  Почему-то в нашей семье редко говорили друг другу доброе утро. Спокойной ночи и даже поцелуйчик на ночь был принят, а вот утром я всегда вскакивала недовольная, молчаливая, вечно вся в заботах дня, стоило мне только открыть глаза, и забывала сказать доброе утро и мужу и детям. Вот дочь и выглядела дикарем в чужой семье.
  Позднее Люба, мать Валеры, уже будучи моей сватьей, рассказывала мне:
  Приехал, привез Катю. Сказал:
  - Эта моя знакомая.
  Шесть лет как уехал, ни разу никого не привозил, а тут вдруг "знакомая". Ясно, что любовь, но не говорит.
  А Слава, отец, видел нашу Катю, но не в жизни, а на фотографиях. Валера был в физтеховской фотогруппе, увлекался фотографией, и вся его комната была завешена разнообразными Катиными портретами, которые и увидел его отец, когда дня на два приезжал к сыну.
  Валера с Катей, и часто с Сашей, его сестрой, много гуляли по окрестным горам, устраивали пикники на лоне природы. Валера, как всегда, много фотографировал Катю.
  Однажды, когда они были вдвоем в горах, к ним подошли молодые пастухи-узбеки.
  Посидели возле огонька, потом стали прицениваться к Кате:
  - Продай нам девушку - попросили у Валеры.
  - Да как я продам, эта моя девушка, с чем я останусь?
  - А ты себе новую найдешь в Москве.
  - Да зачем вам моя девушка? Вон в ауле полно молодых девушек.
  - Ну, да то узбечки, а эта русская, светленькая.
  Валера в глубине души порадовался, что он с одной девушкой, а не с двумя, а то сестру точно пришлось бы продавать.
  - Шутки шутками, а больше на всякий случай мы туда не ходили, - рассказывали мне Катя и Валера.
  
  Суббота, 12 августа.
  Хочу срочно записать, что мы перед отъездом Алексея и Сережки переклеили обои и побелили потолки в двух комнатах. У Сережи плохо получился потолок ( муаровые узоры, у Кати замазюканы обои клеем.
  В четверг, 10 августа, купили Кате новое пальто с норкой за 305 рублей.
  Сереже ещё весной купили пальто: внутри цигейка, сверху покрытие. На зиму они одеты. А вот на осень у Сережи нет куртки.
  Вчера играли в карты, в 66, со всеми теми правилами, какие были в Ангрене, где Катя провела три недели. Мы с ней проиграли. Кончили играть, когда вся колода была на нас.
  
  11 декабря 1989 г. Год кончается. Я на больничном - простыла. Сергей вчера ходил на химическую олимпиаду - сегодня известно, что он занял первое место в городе (вместе с Сашкой Сосуновым, и работа была их совместное творчество). Может, и не будет у него тройки по химии в школе, а то замучила парня - смотрю, все тройки и тройки.
  Вообще-то он учится в новой школе нормально. Но с его характером ладит далеко не со всеми учителями.
  Недавно было несчастье. Возвращался Сергей домой после занятий на физтехе. Вечерами с ними дополнительно занимались студенты.
  Трое солдат напали на него, сняли часы, перчатки шарф и ещё избили. Ударили сапогом по лицу. Солдаты были хилые, недоростки из Средней Азии (чурки) как сказал сын.
  Теперь, когда он на вечерних занятиях, я как на иголках, возвращаться ему одному.
  погода стоит морозная, ночью 25-27, днем 15-19.
  Получили от мамы открытку - видимо, до Нового года не приедет. На работе всё по-прежнему, хотя жду хоть небольших перемен. Леша собрался уходить с работы, но места пока найти не может
  Только описала Сережкины похождения, пришел Алешка со вздутой щекой и кровоподтеком под глазом. Говорит упал, но, наверное. подрался так как добавил, потом расскажу, когда пройдет. Стало опасно ходить по городу.
  
  12 декабря, сижу одна. Дети учатся. Алексей ушел на работу. Я ему подкрасила веко Катиной тенью белой. Себе сварила кофе. Сделала уборку в серванте. Быстро вещи накапливаются; Чуть что, опять их больше, чем помещения (имеется в виду шкафов) для них, чего я очень не люблю.
  
  7 декабря случилось это страшное землетрясение в Армении, а как раз после этой записи заболела мама пилонефритом. Сама себе и поставила диагноз, нащупала воспаленную почку, несмотря на высокую температуру, около 39, всё соображала, попросила соседку позвонить в железнодорожную больницу, где работала, знала всех врачей и поэтому хотела лечь туда.
  Я срочно достала маме какие-то дефицитные антибиотики, и переслала с проводником, а Витя Король, наш полуродственник (кем приходится маме свояк ее брата?) вот Витя, замечательный человек, деловой и отзывчивый, так много помогавший нам во время смерти бабушки, встретил эти лекарства и перевез их маме. Мама потом, когда выздоровела, и к ней вернулось ее чувство юмора, пересказывала, а Витя ее спросил:
  - Ну и как вы, выдюжите? Не надо Зою телеграммой вызывать?
  Мама выдюжила, пошла на поправку, и я приехала за ней после выписки, чтобы побыть с ней неделю, и когда она окрепнет, забрать в Долгопрудный.
  Билет я купила в один конец, так как не знала точно, когда поеду обратно.
  Мама была слаба после болезни, но температуры не было. Я готовила еду, ходила на рынок.
  В первые же дни сходила к родителям Зойки Меликян, которая жила в Ленинакане, и вот что они мне рассказали:
  Все пять членов Зойкиной семьи остались живы: во время толчка разрушившего Ленинакан, Зоин муж, не помню, как его зовут, заправлял машину на бензоколонке, старшая дочка была в институте, здание которого старой постройки выдержало толчок, в школе у средней дочери обвалилось одно крыло из четырех, а ее класс был расположен в другом. Младшая девочка уцелела просто чудом. Она вышла на балкон их квартиры, расположенной на втором этаже, делать уроки. Во время подземного толчка их дом современной постройки рухнул, как колода карт, плиты сложились вовнутрь, а балкон, перекореженный, просто выпер наружу и повис над землей.
  Девочка стала плакать, мимо проходили мужчины, услышали плач, посмотрели:
  - Да это же дочь нашего хирурга, надо снять.
  Один встал на плечи другого и взял девочку. А Зоя в этот самый момент шла по улице. Был обеденный перерыв, и она спешила домой покормить дочку-первоклассницу. Толчок застал ее на улице на полдороги к дому.
  Еще не осознав, что происходит, чувствуя сотрясение земли и треск разрушающихся зданий, Зоя побежала к дому. Вместо дома были развалины, и какие-то мужчина копошились возле их балкона. Улица, развалины, люди, всё завертелось перед ее глазами, и она упала без сознания на тротуар.
  - Увидела мужчин возле балкона и дальше провал, пустота, - рассказывала мне Зоя спустя два года при нашей встрече в Батуми.
  Как она очнулась, как нашла детей, что пережила, пока узнала, что все живы, об этом нет ее воспоминаний, да и словами это не расскажешь, и сил у нее не было всё это вспомнить.
  Просто была жизнь, текла по привычному руслу от обеда до ужина, в каждодневных заботах и хлопотах, и разом всё закончилось, остались руины и семьи на улицах. Пустота.
  Спустя два дня за ними приехала двоюродная сестра мужа из Еревана, нашла Зою возле костра с девочками. Зоин же муж оперировал день и ночь, спасал людей, извлеченных из-под обломков.
  Зоя зашла к нему в больницу и попросила передать, что все живы, а он даже и выйти не смог из операционной, каждая секунда могла стоить жизни раненому.
  Сестра увезла Зою с племянницами с собой в Ереван, а через день свободный проезд к месту катастрофы был закрыт, и не удалось бы так легко забрать пострадавших.
  - Мы остались только в том, что на нас было, квартиру завалило полностью, потом мы лазили туда, пытались хоть что-то достать, ну да всё погибло. Вот только машина и сохранилась, - рассказывала Зоя. Но на фоне чужого горя материальные потери не волновали.
  Девчонки в Батуми собрали деньги, узнали у родителей адрес и послали Зое, я сделала тоже самое, вернувшись в Москву. Собрала со здешних одноклассников деньги и послала, где-то в январе.
  Встречать новый год в Батуми мне не хотелось, и мы с Маней стали пытаться добыть билет.
  В Армении было землетрясение, а в Грузии урожай мандарин. Владельцы садов и перекупщики стремились добраться до Москвы перед Новым годом, когда торговля мандаринами самая бойкая, и зашибить деньгу. Билетов не было ни в одной кассе.
  В проливной дождь, мы выходим с Маней из помещения предварительной продажи билетов:
  Маня в черном кожаном пальто, открывает зонт, вздыхает:
  - Кассирша сказала: только на уровне правительства...
  - Правительства.. - тяну я. - У нас один человек в правительстве, Гиви. Надо идти к нему. Другого выхода нет.
  И мы потопали к Гиви на прием, он тогда был министром здравоохранения Аджарии.
  Добрались мокрые, замерзшие, и попросили секретаря доложить, что его ждет одноклассница, Зоя Хучуа, приехала из Москвы.
  Минут через пять вышел Гиви веселый, и мы немного посидели у него, согрелись, вспоминая молодость. Доложили, вот у Мани уже и внук родился где-то в Риге.
  - Ай-ай, - закричал Гиви, - какой позор. Я учился в одном классе с бабушкой.
  Между разговорами Гиви написал записку, в кассу, и я в тот же день пошла на вокзал за билетами.
  Вокруг кассы стеной стояла огромная очередь. Все кричали, махали руками с зажатыми в них купюрами. Кое-как мне удалось протиснуться к кассе на расстояние вытянутой руки и подать кассирше записку.
  Деньги я передавала через чужие руки. Пока кассирша выписывала мне билет, меня оттеснили от кассы. Вся эта толпа мужчин замолчала, когда я вынула четыре двадцати пяти рублевые бумажки, сто рублей за два билета до Москвы в международном вагоне.
  И так же молча мне передали билет обратно и никто не пикнул, что вот мол билеты-то есть! Но по правительственной брони и за большую цену.
  Как только мы вошли в вагон, нам попалась женщин, модно одетая, в милой шляпке с вуалью.
  Моя сгорбленная сухая мамочка, закутанная во все возможные одежки-тряпочки, висевшие на ней, как на пугале, быстро, и даже как-то брезгливо, прошла мимо нее в наше купе:
  - Ну, это мой контингент, - бросила мама мне через плечо.( Мама работала венерологом)
  Я ей не поверила. Такая вполне приличная дама, и не очень-то молодая, за тридцать. Не похоже на потаскушку.
  Добывая билеты я так замоталась, что хватала какую попало еду. И сейчас, когда все волнения были позади, меня скрутил приступ со рвотой и длительной тошнотой. Не имея возможности как следует промыть желудок, я просто ходила ночью по вагону, по красному ковру взад-вперед. Дама с вуалью тоже вышла в коридор, посочувствовала моим болячкам, и стала рассказывать о себе. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что мамочка моя была права. Наметанный глаз венеролога не ошибся, женщина рассказывала мне, что приехала отдыхать и завела себе здесь любовника, и что он очень ею восхищался и даже вот билет добыл в международном вагоне, и прочее, всё ее кидало на интимные подробности, а меня и так мутило, без ее откровений.
  Потом вышли из купе двое мужчин и стали усиленно нас приглашать зайти к ним, выпить и приятно провести вечер.
  При мысли о выпивке мне опять стало худо, и я решительно отказалась, а моя знакомая хотела пойти, но боялась проводника.
  - А что проводник скажет, ругаться не начнет? Не знаете? - выспрашивала она у меня.
  Я понятия не имела, как будет реагировать важный, в красивой форме проводник такого вагона. В обычном мы всегда сидели вместе компанией и дулись в карты, и я никого не боялась, а тут...
  Дамочка всё же меня покинула, ушла к новым кавалерам, а я, пошатавшись ещё пару часов по казенному ковру, ушла спать.
  В Москве было слякотно, дул пронизывающий ветер, поезд прибыл, когда уже стемнело. Мама еле стояла на ногах, а на такси была огромная очередь. Я пыталась пройти без очереди, но распорядитель кричал мне, что пока не отправит семью с детьми, никого не пропустит. Стояли трое, понурые, согнувшиеся от ветра, у мужчины на руках был ребенок, прижатый к груди.
  - Он малыша на руках держит, а со старым человеком что мне делать? Идти она не может, а на руки ее не возьмешь.
  
  Кое-как, через полчаса удалось втиснуться в какое-то левое такси, подъехавшее без очереди. Распорядитель орал, пытался нас высадить, но я сказала, что очередник не хочет вести нас за город, в Долгопрудный, и это было чистой воды правда. Распорядитель отступился, и мы уехали. Я устала, злилась на неразрешимую ситуацию, злилась на мужа, но что он мог? У него был свой опыт жизни, опыт нищего человека толпы, и когда нужно было ехать в электричке, он умел пролезть вперед, протиснуться сквозь кучу лезущих и давящих друг друга людей, захватить место и для себя и для меня, а вот добыть такси, дать распорядителю на лапу, чтобы пропустил, ни я, ни муж не умели.
  И вспоминается мне рассказ Арута Караяна, работавшего в посольстве в Индии, и вернувшегося на время домой:
  - Первое, что меня встретило на родине, огромная очередь на такси.
  Скоро эти проблемы покажутся пустяками. Наступал 1990 год
  
  
  1990 год. Свадьба дочери
  На новый год елку не ставили, негде было, да и дети выросли. Вечером тридцать первого Катя испекла огромный торт, называемый свадебным, уложила его в сумку и удалилась на дискотеку в физтеховскую общагу к Валерке.
  Первого числа в четыре часа мы с Алешкой, выспавшись, пошли искать дочку. Нашли ее в обществе Военных: Валеры и его сестры Сашки. Забрали чадо домой. Остатков торта, на которые мы надеялись, не было. Годы прошли с той поры, как мы с Алешкой здесь учились, но аппетиты студентов не изменились.
  
  В зимнюю сессию Катя заболела, один экзамен пропустила, и ко второму, к программированию, я попросила Алешку позаниматься с дочерью, Алешка остался доволен, как Катя соображала в программировании. Катя сдала на четверку, потом получила свои обычные тройки и пропущенный экзамен сдала тоже.
  Учеба на пользу дочери не шла, ее подруги цвели красотой и молодостью, я встретила Наталью Малюшину на улицу, она блестела глазами, горела ярким румянцем и я залюбовалась на нее, а моя красотка-дочка изнуренная учебой и каждодневной ездой из Долгопрудного в университет стала бледной, с зелеными тенями под зелеными глазами.
  - Сейчас бы Валерка в меня не влюбился, -подвела дочка грустный итог после созерцания себя в зеркале.
  Выглядела дочь не лучшим образом, а помощи от нее не было никакой. Она приезжала с занятий, заползала на кухню, плюхалась на табуретку и жалобным голосочком просила:
  - Мама, налей супа.
  - А сама?
  - Сил нет никаких, трудно встать, так я устала.
  Я наливала суп, подавала второе, вспоминая время, когда Катя работала, и хотя на кухню не рвалась, всё же тогда было две женщины в доме, а сейчас опять я была одна на кухонном фронте.
  На двадцать третье февраля Катя испекла очередной свадебный торт. Торт опять пронесся было мимо нас, в общагу, к Военному и его дружку, Сережке Баеву, но я запротестовала:
  - Интересно, а твои отец и брат не мужчины? Им не надо по кусочку торта?
  И пренебрегая протестами автора, отрезала по куску мужу и сыну, а заодно и себе.
  - Подашь на стол разрезанным, и всё будет пристойно, и главное и там угодишь и нас не обидишь.
  
  Утренняя бледность дочери по утрам. Голубоватое лицо, зеленые тени под глазами. Да она бледна давно, но всё же не так, не до такой степени. Подозрительная отечность. Уже три дня, как она не хороша. Мы вдвоем на кухне. Сергей спит, отец бреется. Спрашиваю, как прыгаю с берега в холодную воду, сразу в лоб:
  - Катя, плохо выглядишь. Ты не беременная?
  Маленькая, совсем крохотная, малюсенькая пауза перед решительным нет, но как много эта крохотная пауза мне говорит. Никаких иллюзий об её отношениях с Валерой у меня нет, но пауза это официальное признание, впрочем, как и мой вопрос.
  - Смотри, Катерина, без глупостей. Если что (а что если что, ясно, если залетела), ничего тайком от меня не делай (а что тайком, ясно аборт).
  Катя молча от меня отмахивается. Неделя проходят, краше моя дочь не становится, всё бледнее по утрам, и аппетита нет, сидит в апатии, в Университет не хочет ехать.
  Опять утром мы вдвоем, уже и взгляд у Кати меняется.
  - Катерина, - пристаю я, - всё же скажи, у тебя нет задержки?
  - Теперь есть, - Катя изучает трещину в пластиковом покрытии кухонного стола, даже пальцем трогает, очень интересная трещина!
  - Сколько?
  - Четыре дня.
  Я подозревала это, но не всякая мысль материализуется, а сказанное вслух уже существует, уже реальность, и так высок барьер этого перехода между мыслью и реальностью, что я сажусь и жду, когда дыхание наладится, а потом буднично так, как о привычном, каждодневном, говорю:
  - Будет две недели, пойдешь к врачу. Раньше смысла нет, ничего толком не скажут.
  Через две недели врач рассеял все сомнения.
  Валера приходил, они уединялись в комнате, я заглядывала к ним. Дочка сидела, подняв коленки в синих тянучках к подбородку, прижимая щеку к ногам, Валера мрачной молчаливой глыбой возвышался на стуле напротив. В комнате висела гнетущая тишина.
  Напакостили, теперь переживают, мелькает в моей голове, но я не поддаюсь чувству жалости и вслух спрашиваю:
  - Валера, ты ничего не хочешь мне сказать?
  Катя испуганно встряхивается и быстро отвечает:
  - Нет, мама, Валера ничего не хочет тебе сказать.
  Я закрываю двери.
  Проходит день, другой, третий.
  Мы сидим вдвоем с дочкой на кухне.
  - Что говорит тебе Валера?
  - Он не хочет ребенка.
  Ещё бы парень в 22 года хотел! Да и Кате рано рожать.
  - Вы не в равных условиях, - возражаю я. - В случае неудачного аборта у него могут быть дети, а у тебя нет.
  Через неделю Катя скажет мне:
  - Мы решили пожениться в июле.
  - Нельзя в июле,- возразила я. - В июле уже живот будет виден. Надо или сейчас или уже после родов.
  И в конце апреля Катя с Валерой подали заявление. А первого мая я сказала Кате:
  - Если ты хочешь к Валере и у него есть где жить, то можешь уйти к нему.
  Моя дочечка радостно пискнула, собрала вещички и ушла.
  И ушла навсегда. После замужества они, случалось, жили у нас, но только это всегда ощущалось как временное пребывание.
  Свадьбу назначили на 19 мая. А 9 мая я получила телеграмму о смерти папы и полетела на похороны в Новочеркасск. При жизни папа так часто приглашал нас приехать к нему, а я так и собралась, и вот сейчас полетела.
  
  Запись в дневнике
  Умер дедушка Карлос. Мама ездила на похороны. Жалко. Неожиданно. Умер от рака. Что писать, не знаю.
  
  Папа умер во сне, так и не узнав своего страшного диагноза - рак поджелудочной железы. Метастазы пошли в легкие, и у папы остановилось дыхание.
  Светлана вся была в глубоком потрясении смерти.
  На похороны папы приехала родня, Нектара с мужем и Артюшка, неизменный друг всей жизни.
  Папу похоронили на скудном Новочеркасском кладбище.
  Наверное, в другое время город мне и понравился бы, но теперь я на него и не посмотрела.
  Тетя Тая сказала мне перед отъездом:
  - Не надо Зоя, не откладывай свадьбу, тем более, что Катя в положении, пусть себе женятся, не в одном доме сначала похороны, а потом свадьба.
  Но мы решили сыграть свадьбу поскромнее. Катя и Валера оба дружно считали, что самые несчастные люди на свадьбе - это молодые, и не хотели пышной свадьбы, а тут стало неприлично шумно гулять, когда дедушка умер, и на свадьбе было только одиннадцать человек, молодые, мы с Алешкой, Люба с двоюродной сестрой, Сережка, Катя, двое свидетелей и фотограф.
  Несмотря на голодное время, стол накрыли, была и икра и копченая колбаска, и всяческие салаты, только горячее: мясо с черносливом не удалось.
  Дочке мы купили дорогой, за триста рублей наряд из бежевого шифона, широкая клешеная юбка и блузка с широким длинным рукавом, разочлись за её восьмирублевое выпускное платье, которое она сама сшила.
  Кольца купил Валера. Талоны молодоженам выдавали не только на кольца, но и на посуду, одежду, но не было ни денег, ни сил бегать, отовариваться, напрягаться. Как всегда, мне казалось, что у меня всё есть, во всяком случае, не так нет, чтобы суетиться. Хотя время было такое, когда даже носков в продаже не было, и на работах разыгрывали талоны на поездку в магазин для отоваривания.
  Алешка выиграл на работе талон в ГУМ, съездил и купил сыну брюки, и помню, внучке куртку, размером лет на шесть, меньше не было, а внучка тогда толи в перспективе была, толи совсем маленькая.
  
  19 мая 1990 года. Суббота.
  Катя вышла замуж за Валеру Военного. Событие!
  Были фотограф и родные Валеры.
  Позавчера уехала бабушка Нона "освобождала место".
  
  Мама поправилась, стало беспокоиться, как там квартира, не зальет ли, и она боялась всяких сборищ, скопищ людей, слово свадьба ее пугало, и она уехала перед самой свадьбой, что конечно, было нонсенс, бабушка не хочет присутствовать на свадьбе внучки. Но это не было демонстрацией неприязни и неприятия события, просто бабуля уехала, чтобы не путаться под ногами (по ее собственному выражению), так было легче ей и удобней для нас.
  Люба, мама Валеры, и теперь наша сватья, слегка надрала уши сыну за скоропалительный брак, а Кате сказала:
  - Ну и куда ты спешила? Никуда бы он от тебя не делся бы, а теперь вот учеба твоя пропадает.
  Учеба действительно пропадала.
  Врач-гинеколог в университете отнеслась к Катиной беременности просто по-свински, не дала ей даже справку освобождения от физкультуры и моя дурочка ходила беременная на занятия физкультурой, правда всего один раз, потом пожаловалась мне, что очень устала, и я запретила ей ходить. А та врач сказала:
  - Вот ещё. Дашь тебе справку, а ты сделаешь аборт, и будешь гулять. Всё это было произнесено вслух, несмотря на уверения Кати, что она оставляет беременность. Далеко было ехать в университет, а то бы я побывала у этой стервы, сказала пару ласковых слов.
  В нашей же консультации к Кате отнеслись внимательно, не заостряли внимания на ее неофициальном замужестве, только попросили отца ребенка для анализа крови, и Валерка ходил, сдавал свою кровь. Я думаю, это была военная хитрость, у Кати был положительный резус и зачем тогда кровь папаши? Алешка ни разу ничего не сдавал.
  У Кати был токсикоз первой половины, и выражался он в том, что она температурила. Каждый день у нее было 37, 1, - 37, 2 и она не могла ездить в институт.
  Я приходила с работу, находила дочку дома одну, невеселую, замученную.
  - Мама, я дошла до платформы и вернулась обратно, не смогла даже на электричку сесть, сил нет никаких.
  Очень хотелось мне, чтобы дочка закончила второй курс, тогда бы она могла целый год сидеть с ребенком и выйти в сентябре следующего года сразу на третий курс. Но не получалось.
  Катеринка всё же доехала до деканата, рассказала секретарю и та разумно сказала ей, что сессию хорошо бы сдать, но здоровье дороже. И мы махнули рукой на Катину учебу, и весь апрель она прогуляла, а в мае ей стало полегче, но учеба отложилась до лучших времен.
  
  Катя собирается жить в общаге. Точно не решили. Не буду писать про бытовые мелочи.
  
  Вся жизнь бытовые мелочи, сынок.
  26.05.90 г.
  Свадьбу сыграли тихую, всего было одиннадцать человек, молодые, свидетели: Надя Устинова и Сережа Баев, фотограф - приятель Валеры - Иванов Андрей, наш Сережа и Саша, Катина золовка, и мы с Алешкой.
  18 было девять дней, а 19 пришлось расписываться, уже тяжело было откладывать.
  Папу хоронили 11, я там была. Кладбище голое, пустое место, стандартные по форме надгробия: в общем, и здесь коммуналка.
  Вода там, в Новочеркасске, дрянь, сплошь хлорка, она папу и погубила. Отец столько лет звал к себе, а мы всё мимо ездили, так ни разу при его жизни и не побывали.
  От всех этих событий я заболела - обычная моя реакция на переутомление.
  Жду Светлану. Обещала на обратном пути из Новочеркасска в Йошкар-Олу заехать, но что-то нет и нет.
  Катя вчера приходила, трещала без умолку, в основном об обедах, которые готовит. Выглядит устало, под глазами круги.
  Живут в общежитии, готовит в основном на плитке, документы из университета забрала. Ищу ей работу.
  
  21 октября.
  Лето прошло. Света так и не приехала. Катя работала в НИОПиКе, у нас в лаборатории. сейчас уже в декрете. В середине лета (я описалась) ей рожать.
  
  Когда Катя, бросив университет, повисла в воздухе, я попросила Колю Суровцева, нашего нового завлаба, чтобы он взял дочку на работу, и он согласился, хоть и знал, что она беременная. Я устроила ее к Лене, старшему научному сотруднику, для невредной работы, официальной причиной не допуска Кати к химреактивам была выдвинута ее аллергия. Катя успевала обслужить Лену, обработать (оцифрить) ещё и наши данные, и скучать, так как мы не могли загрузить ее работой. Она оказалась необыкновенно быстрой девчонкой, только вот посуду случалось, била. Но это у нее от свекрови, та как приедет, так что-нибудь разобьет.
  Я сама посуду редко била, зато метко, просто грохнула в раковину с грязными тарелками чугунную сковородку...
  
  Мама сейчас живет у меня. Привезли ее из Батуми. В Батуми накупили всяческих шмоток, приехали сюда, а здесь в магазинах одна капуста морская - никаких консервов, даже гороха, который всегда был в продаже, и того нет.
  
  Мы с Алешкой полетели в Батуми в середине сентября. Я очень надеялась, что мы покупаемся, сентябрь сезон для Батуми. Но город встретил нас дождливой прохладой. Я помню это ощущение субтропиков, выходишь из душного замкнутого пространства самолета сразу на морской ветерок, вдали сереют эвкалипты на фоне синих гор и кожа на всём теле сразу становится слегка влажной. Уф, всё, полет позади, счастливо добрались. В Москве перед посадкой в самолете мы, как всегда, выглядели неприлично, с одной небольшой сумкой на двоих, ничего не сдавали в багаж, а кругом люди тащили баулы, огромные сумки, упакованные свертки, всё волокли для продажи там, на родине. Уже тогда на слуху было это слово: челноки. И среди челноков мы с Алешкой выделялись барской беспечностью, быстро зарегистрировались без очереди, так как нам нечего было сдавать в багаж, и засели играть в "гусарика" в сторонке от толпы, в ожидании посадки. Алешка по моему настоянию отпустил усы, чтобы его принимали за местного, по телевизору слышны были антирусские настроения в Тбилиси, но сейчас в аэропорту на меня никто не обращал внимания, я шла как под шапкой-невидимкой, а к Алешке подходили, предлагали квартиру в наем.
  - Да уж, никого не обманули твои лихие усы, - веселилась я.
  Героически отразив все попытки затащить нас в такси, мы сели в автобус и добрались до мамы.
  Друзья и знакомые при встрече с нами сокрушались:
  - Какая была жара до вас, какая была жара, давно такой не было. Все умирали от этой жары.
  Как всегда, что-то необыкновенно хорошее или выдающееся плохое происходило как раз перед нашим прибытием, и никогда не было никакой возможности добраться вовремя, чтобы присутствовать при явлении природы, потрясшем город, будь то необыкновенная для сентября жара, очень теплое (как чай) море, жуткие дожди с наводнением, или засуха. Всё это вот только-только было и закончилось как раз перед нами. Температура упала, вода в море стала холодной, лужи высохли и от засухи остались одни невероятные воспоминания...
  Но в этот раз, как когда-то четыре года назад, и нам досталось стихийное бедствие: тропический ливень и наводнение.
  Мы вечером возвращались от Мани. Идти от них к нам с километр, всё по одной улице, бывшей Цхакая, сейчас имени грузинского царя Горгосалия, запомнить не могу.
  Сначала нас настигла темнота. Освещение было в Батуми плохое, а южная ночь не предупреждает, накатывает за считанные минуты.
  Потом начал накрапывать дождь. Мы открыли предусмотрительно взятый зонтик, правда один на двоих, зато большой, мужской. Дождь стремительно усиливался и мы не дошли ровно один квартал, двадцать метров, как нас застал настоящий ливень. Алешка еле удерживал зонт, такой он стал тяжелый от потоков льющейся по нему воды. Мы встали, прижавшись друг к друга и не имея возможности ступить и шагу, не хватало сил раздвигать эту сплошную стену воды.
  - Ну, он не надолго, такой дождь, - с надеждой сказал Лешка.
  - Ну да как сказать, мы не в Москве, а в Батуми.
  Постояв немного, мы отдышались и собрав силы, побрели домой уже по щиколотку в воде. Вода бурлила, вдоль проезжай части дороги по канавкам текли целые реки. Пока добрели, дважды переходили такую реку... в ботинках хлюпало.
  На оставшуюся часть дороги ушло не меньше 10 минут, хотя обычно мы проскакивали ее за минуту.
  Забежали домой, и были встречены встревоженной мамой:
  - Где вас только черти носят в такую погоду и темень, - сердилась она.
  Алешка стал снимать мокрое белье. У него промокли не только толстые джинсовые брюки, но и трусы были, хоть отжимай.
  - Как будто в реке в одежде искупался, - удивлялся Алешка силе дождя.
  Утром дождя не было, но вода стояла по щиколотку, и только после обеда появились первые проплешины асфальта. Я решила сходить в один галантерейный магазинчик, купить приглянувшееся мне там белье.
  Возле порога магазина было довольно сухо, но когда я вошла, то на полу стояла вода сантиметров на десять, и плавали какие-то коробки.
  Мне было ясно, что надо отчаливать, но я осторожно спросила, не обслужат ли они меня, не продадут трусики.
  - Какие трусики? У нас заплыв, не видишь? - и пришлось уйти, не соляно нахлебавшись.
  Билеты купили с помощью Мани довольно свободно, три места в купе. С нами ехал мужчина, и когда мама тихонько мочилась в банку, чтобы не бегать ночью в туалет, я очень переживала, что сосед проснется, но он тихо похрапывал, и надеюсь, ничего не слышал.
  Так вот мы и привезли маму. А за две недели нашего отсутствия продуктовые магазины опустели совершенно, не стало ни крупы, даже перловки и гороха, ни вермишели и макарон, просто ничего. Я была ошеломлена. Могла бы накупить в Батуми этой бакалеи, риса и вермишели, а привезла красивый свитер, трикотаж, и прочую ерунду.
  Алешка вышел на работу и вечером принес мне тысячу рублей. Я взяла эти деньги и мне стало страшно по настоящему : купить на них было нечего, и я вспомнила страшные рассказы времен гражданской войны, когда банкнотами оклеивали туалеты. Неужели и нас это ждет? Я держала в руках кучку денег и плакала.
  
  Говорят, мясо на рынке 30 рублей. Не знаю. Катя пока живет отдельно, в общежитии у Валеры. Нет у нас ни коляски, ни детской кроватки, а тряпочки уже накупили.
  
  Летом Валера со своим приятелем Ваниным, тоже женатым аспирантом первого года построили стенку в вестибюле на третьем этаже, навесили двери. Получилось две комнатки, в которых администрация института разрешила им жить с женами. Готовила Катя прямо в комнате, на плитке, за водой ходили на кухню, которая была просто в ужасающем состоянии, в наше время студсовет никогда бы не допустил такой грязи и кучи отбросов, какой был в семерке (номер общаги, в котором жили студенты физхима).
  
  Алексей уехал в Белград - взял с собой все наши денежные запасы - вроде как покупать дом в Белгородской области в деревне Муром. Мы должны были ехать вдвоем, но я заболела, простыла и давление подскочило. Пришлось Леше ехать одному, а я сижу и волнуюсь. Хотя навряд ли он купит дои без меня.
  Сережка вдруг вновь увлекся шахматами. Играет с Лешкой Зайцевым.
  День холодный, пасмурный и тягучий какой-то. По телевизору ничего нет. Люда Сагиян принесла мне вещи, передать в Белгороде Наире (золовке),но я не поехала и вещи остались у меня.
  Надо самой тоже перебрать вещи и ненужное выбросить, а то скоро будем жить тесно.
  Полощу рот раствором прополиса.
  Снова пишу вечером - тихо, чисто, пусто. Ссоримся с мамой и снова тихо. Плохо сплю. Горло болит - просыпаюсь от боли и сухости.
  Скоро уже тишины не будет. Будет шум и гвалт. Сережа ушел к товарищу - опять, наверное, в шахматы играет - ужин весь остыл. На ужин последние рожки из заказа, принесенного Лешей, и три сосиски. Сама я ела тыкву вареную - холодной.
  
  На ночь ем редко, хоть и мечтаю поправиться, в смысле потолстеть. Болела рожистым воспалением, перенесла на ногах, потом пошел рецидив, отеки ног. Сейчас не играю в теннис, боюсь.
  Рожистое воспаление началось у меня летом, как мне кажется, после укуса какого-то насекомого на нашем огородном участке. Образовалось жуткое бордовое пятно, и даже один день сильно знобило. Но кожный врач сочла, что у меня аллергия! Назначила мазь, я ей мазала, пятно поблекло, но не прошло, стали образовываться какие-то разводы, нога болела. Когда мы были в Батуми, мама увидела мою ногу, расстроилась, сказала, что типичное рожистое воспаление, характерные короны.
  - Зоя, надо лечится, антибиотики пить, - заключила мама после осмотра, - а то ты к своей внучке и подойти не сможешь.
  И я долечивалась осенью, проклиная дуру-врача в нашем диспансере.
  
  22 октября, Понедельник. Алешка не приехал, позвонила Катя, передала, что Миша Каспаров звонил своим, в Муром, где мы хотели купить дом, и сказал, что Леша купил дом за 1000 рублей.
  Что можно купить за 1000 рублей? Как холодильник. Алешка остался оформлять покупку.
  На работе в соседней комнате украли телефонный аппарат. Целый день мне звонят с просьбой передать, позвать и т.д.
  Обед не готовлю. Газеты нет, она в ящике, без Алешки не достать. Не знаю, что по телевизору. Сережа все вечера где-то пропадает, а надо бы учиться. Вчера начала вязать себе юбку.
  
  24 октября. В ночь в 22 на 23 выпал снег, а к середине дня растаял.
  Сегодня ездила в Москву в ВНИИНМ насчет работы на будущий год. Вчера у мамы поднялось давление. Сегодня был врач.
  Катя купила коляску, вернее они вдвоем. Зеленая, довольно глубокая, советского производства.
  Готовила обед - сварила постный суп с геркулесом. Картошку-мелочь - варила, сняла кожуру и обжарила с кусочками жирной свинины, которые обрезала с сала, данного мне Катей для засола. Можно себе представить, сколько там было мяса.
  Сама я обедала в Биофизике в столовой - ела мясной суп, кусок говядины на второе.
  Алешка приехал вчера. Дом он не купил: его оценочная стоимость 7 тысяч рублей, и к тысяче надо ещё заплатить 700 рублей пошлины. Попросили о переоценке дома.
  Читаю Пильняка "Голый год". Страшно. У нас тоже Голый.
  
  28 октября. Тошнит. Ела салат из кальмаров. А вчера и сегодня приходили Катя и Валера. Не знаю, разыграется приступ или нет. Мама собирается уезжать. Я не возражаю -устала от бесконечных склок. Прихожу с работы, и начинается выяснение отношений.
  Но как она будет там - просто не представляю.
  Сегодня рисовала. После приезда из отпуска в первый раз.
  
  3 ноября. Суббота, 12 часов. Вчера был приступ утром, неожиданно. Тошнота, головокружение в 6 утра. Полвосьмого пошла гулять, на воздухе мне легче. Тихо, дождливо, все бегут на работу, а я гуляю.
  Пошла на работу после обеда. Еле пришла. Тяжело после приступа на одном киселе.
  Читала Бунина " Окаянные дни". Его позиция откровенная и непримиримая.
  Он, может и прав, что мы сейчас имеем, какой расцвет?
  Мяса нет, полки, прилавки абсолютно пустые, нет даже гороха. Очереди за рыбой по 150 человек. На работе женщины кладут сумки и идут занимать очередь в буфете, а там уже те, кто в ночной работает, стоят.
  И наши толкутся в очереди с 8 до 14-15 часов и не всегда достается эта свинина!
  Я взяла на рынке за 10 рублей без сала, говорят, мне повезло, был привоз, обычно по 18 рублей.
  В четверг вечером вернулся Сережка из Севастополя, куда ездил на экскурсию с классом. Доволен. Город ему очень понравился. Я тоже люблю южные города - зеленые, чистые, теплые.
  Решила заняться лечением дисбактериоза. Заплатила за банку маточкой закваски 60 рублей. Теперь надо перезаквашивать и пить простоквашу. Там специальный набор палочек, который за три месяца восстанавливает флору кишечника. Мама лечиться не хочет, считает всё шарлатанством.
  Леша уехал в тур поездку по Прибалтике. Можно сказать за границу.
  В Понедельник приедет. Не имею никак вестей от сестры Светки, что там? Брат любит выпить, сейчас он в Новочеркасске остался один с матерью в двухкомнатной квартире. Может быть женится. Ему уже за 35, забыла точно сколько.
  
  14 ноября. Среда, вечер 21.20. варю перловку. Налила воды 1:5, может сварится.
  Еще варю куриный, представить невозможно - куриный суп! Алексей ещё две недели назад принес 2 курицы в заказе. Одну съели, сейчас варю половинку.
  Алешка из Прибалтики привез красивый свитер за 45 рублей цвета морской волны с розовым. Еще Сереже спортивный костюм - светло-лиловый, байковый, с зеброй на груди, только рукава ему коротки.
  Пью простоквашу. Какой-то зуд по телу от нее. Сережка учится по вечерам допоздна. Ложится в 1-1.30. От недосыпа запали глаза. Я спешу с отчетом, надо сдать, а то вдруг Катя родит.
  
  15 ноября. Всё же похоже, я простыла. Болит горло. Не знаю, как завтра пойду на работу. Дали заказ, в заказе сыр.
  
  26 ноября. Понедельник.
  В субботу ездили в Дмитров на рынок. Купили валенки за 80 рублей и говядины по 11 рублей и по 15 рублей телятина. Всего 3.5 кг. Еще 18 штук яиц по 5 рублей десяток.
  Вчера молодые к нам переехали. Катя готовит. Валеры нет вечером, он в институте. Купили мне платье и ожерелье из тигрового глаза. Катя его перенанизала.( купили в комиссионке, в то время только комиссионки и торговали шмотками).
  
  Я приносила домой пакет с молоком. Мы сквашивали его и делали творог. Творога было мало и непонятно было, кому его есть, старой матери, которой нужна белковая диета или беременной дочке. По телевизору был какой-то фильм, старый, где было показано, как жрали: какая-то юмореска с обличением нравов прошлого века:
  На экране толстяк хватал курицу, разрывал ее на части, запихивал себе в рот куски, жир тек по подбородку. Рядом стояла миска с вареными очищенными яйцами. Я смотрела, как зачарованная: столько еды, жрут от пуза!
  Хотя бы яичко.
  
  Устроились мы так: молодые у нас в комнате, а мы втроем с Сережкой в проходной. Мама в изолированной Катиной.
  Сервант у нее, а платяной шкаф у нас.
  Сервант убрали, на стенах стало пусто - нужно сверлить дыры и вешать картины.
  
  В России шла перестройка, все стали политически активными, о чем-то спорили между собой, волновались, слушали выступления депутатов на съездах; возникали новые лица, новые фамилии, Собчак, Афанасьев, Попов, но сейчас ничего не вспоминается, жизнь живая, настоящая, прорастающая везде и всегда и не в таких условиях, жизнь наша, человеческая запомнилась, а политические бури вспоминаются только одной стороной, - лопать стало нечего.
  
  Я стою, высоко запрокинув голову. В мутном окошке второго этажа мелькает остренький профиль дочки. Выглядит она снизу, как птичка в клетке, моя только что родившая дочурка. Катя вытряхивает посылку с продуктами, которую я ей передала, выкладывает что-то, свеклу, наверное, а остальное деловито запихивает, чтобы передать обратно: при родах у Кати были сильные разрывы, она сидит на диете, и я боюсь, что чересчур педантично следует указаниям врача, так и с голоду недолго помереть.
  Родила она в пятницу. Недели за две до родов они снова вернулись к нам, я настояла. В общаге не было телефона, и в случае, если бы схватки начались днем, когда Валера на работе, что бы она стала делать?
  А тут в пять утра Катя меня разбудила, пожаловалась на боли.
  Схватки начались. Мы вызвали скорую, и Валера уехал с ней в роддом. Я зашла туда перед работой и мне сказали, что у Криминской схватки прекратились, это были еще не настоящие схватки, а предвестники.
  Вечером всё оставалось по-прежнему, и в пятницу в обеденный перерыв я поехала в роддом попросить выпустить Катю, ну что ей там сидеть без схваток?
  - Криминская? - Нянечка ушла, а потом вышла акушерка, - Криминская рожает, схватки хорошие, активные. Узнавайте.
  И акушерка ушла, а я оставила нянечке передачу для Кати, и рядом стоявшие трое людей тоже передали продукты и ушли, а я постояла возле роддома, думая, каково́ там дочке. Вбежала нянечка с криком:
  - Где они? У них уже родила, девочку.
  Мы выбежали с ней за край роддома, но никого не было, Я вздохнула, - вот там уже всё благополучно, а моя дочка еще в родах, - и уехала на работу.
  Время было второй час.
  - Не буду звонить, что каждую секунду спрашивать? До трех звонить не буду.- сказала я Ларисе.
  Работать я не могла, и как тигр в клетке бегала по нашей огромной комнате. Ларка пыталась напоить меня чаем, но он не лез в горло.
  В три я позвонила. Было не занято и мне ответили сразу:
  - Криминская родила девочку в 12.30, вес 3 кг, самочувствие удовлетворительное.
  Я прижала трубку в груди.
  - Ну что там? - Ларка по лицу моему поняла, что свершилось.
  - Девочка, три кило, уже давно родила, - и тут до меня дошло, что рожала Катя в тот момент, когда я стояла под дверью, и что это мне хотела сказать нянечка, что уже всё, да перепутала, вот мы и искали ушедших людей, а родила моя дочь.
  Роды были как раз в тот момент, когда акушерка со мной говорила, быстрые, и головой ребенок сделал большие разрывы, и теперь Катенька на диете.
  Выписали их через неделю, где-то числа шестого декабря, забирали мы вдвоем с Валерой.
  У него были цветы, у меня одежда для внучки. Я не тревожилась по поводу, кому что сунуть в карман, полностью положившись на Валеру. Не помню, как вышла Катенька, с ребенком, или без, а ребенка несла сзади медсестра.
  Сверток дали Валере, но он быстро передал его мне, а сам повел слабую жену. Сидеть ей было нельзя, поэтому такси мы не взяли, а ждать автобуса, где можно было стоять, тоже не рискнули, неизвестно, сколько простоишь.
  Я быстро покатила коляску с младенцем домой, боясь, что малышка, первый раз вынесенная на холодный зимний воздух, простынет.
  Я ещё и не видела толком младенца, но уже была в заботах о маленьком существе. Я стала бабкой в сорок три года, и круг замкнулся, теперь была моя очередь любить и баловать маленькую девочку, как когда-то любила и баловала меня моя бабушка, шесть лет не дожившая до рождения праправнучки.
  На этом я и поставлю точку в моем повествовании. Жизнь продолжается. Но теперь эта жизнь распадается на несколько русел: после замужества дочери на два, а потом, когда всего через четыре года женится и младший сын, то на три, и мое участие в жизни детей уже ограничено и выступаю я там в роли тещи и свекрови, а это означает, что не всё знаю, не всё вижу, и, как водится, всё не так понимаю, и это уже совсем другая история.
  
  
  
  1979 год Мытарства при получении квартиры 3
  1980 год. Поездка в Батуми 24
  1981 год. Смерть Гены Фомина, переезд мамы в Батуми 64
  1982 год. Продолжение учебы в аспирантуре, поездка на юг, история с собакой 99
  1983 год. Уретрит 137
  1984 год. Операция, смерть бабушки 186
  1985 год. Защита диссертации 239
  1986 год. Второе тысячелетие 282
  1987 год. Катя 323
  1988 год. Поступление Кати в Университет 365
  1989 год. Ангина. Победы на физической олимпиаде 403
  1990 год. Свадьба дочери 437
  Комедия положений
  Я добралась до четвертой части рассказа о своей жизни. Боюсь, что читатель, продравшись сквозь многочисленные строчки до этого места, переведет дух и отложит книгу до лучших времен, до более подходящего настроения, которое появится неизвестно когда.
  Предвидя это, можно было бы поставить точку, и не писать, но последующие годы просят, чтобы и их не забыли, и жизнь в развитии, и изменения характеров действующих лиц видны лишь при просмотре длительного отрезка времени. До того, как я стану бабушкой, осталось всего одиннадцать лет, вот их я и попытаюсь охватить, замкнуть круг от своего детства с бабушкой Людмилой Виссарионовной Устьянцевой до себя, бабушки Криминской Зои Карловны.
  Зрение у меня постепенно ухудшается, без очков я мелкое не вижу совсем, и теперь свои воспоминания я представляю так: огромная карта далеко на стене, вся покрытая неразборчивыми надписями, событиями давно забытых и канувших в лету дней, недель, месяцев и десятилетий. Я беру в руки большую тяжелую лупу, подношу к карте и в круглом прозрачном окне вижу все детали в подробностях. Видение не только отчетливое, но и живое, копошащееся, остается только его описать, и перевести лупу в другое место карты, но это другое место находится вовсе не рядом с предыдущим, а где-то в стороне, и между ними остается нерассмотренное пространство серых затёртостей, которые не удается рассмотреть даже с помощью мощной лупы. Я снова и снова силюсь разглядеть эти смазанные места, - но тщетно, - и приходится оставлять их как есть, неживыми, нерезкими, смириться с тем, что они выцвели навсегда, и что там происходило, неизвестно.
  Мое повествование заключает в себе перечисление фактов и событий нашей тогдашней жизни и частично мои чувства и переживания по тому или иному поводу. Это скелет, на который каждый читающий в меру своей фантазии, жизненного опыта и терпения может наращивать мясо: домысливать чувства общающихся со мной людей, давать оценку тем или иным событиям со своих, более поздних, отстраненных и поэтому более умудренных позиций, в общем, наполнять пустоты моего повествования своим воображением.
  Я же стараюсь описать происходившее с наибольшей достоверностью и объективностью, если на это способен человек, пишущий от своего реального, непридуманного я.
  
  
  1979 год Мытарства при получении квартиры
  После долгого и суматошного дня я безуспешно пытаюсь согреться под одеялом и уснуть под храп выпивших мужчин.
  Одеяло синее ватное, то самое, которое привезла мне Люся из Кохмы в 1967 году. Практичная Людмила предлагала мне купить сатиновое одеяло, как более ноское, но я не хотела заглядывать далеко, мою южную сорочью душу тянуло на всё блестящее, а атлас блестел и переливался, тогда, двенадцать лет назад переливался, а сейчас выносился, посекся и по поверхности его пошли унылые протертые борозды, а местами и дыры, в которых белела скатавшаяся старая вата.
  "Бедность не порок, но большое свинство", вспоминала я переделанную бабушкой пословицу каждый раз, когда выдергивала это безобразие из пододеяльника, чтобы надеть чистый. Мечтала купить ситцу и обшить, но руки не дошли, а сейчас, в новой квартире, дойдут, думала я, но уверенности не было.
  Кроме синего ватного, у нас было сшивное полушерстяное одеяло.
  Мы купили детское одеяло перед рождением Кати, а Алешке на работе в Подлипках подарили хорошее верблюжье, и купленное нами осталось невостребованным. Я придумала докупить такое же, в клеточку, сшить два вместе, получить большое одеяло и сэкономить пять рублей. Еще одно, легонькое золотистое атласное пуховое одеяло бабушка отдала мне для Кати.
  Эта богатая вещь из хорошей семьи осела в нашей случайно: когда жили в Батуми одна бабушкина знакомая, соседка пенсионерка, попросила взаймы сорок рублей на билеты, чтобы уехать к дочери куда-то в Россию. Бабуля упиралась, не будучи уверенной, что ей долг вернут, и просительница в залог принесла ей пуховое небольшое одеяло, получила деньги и не вернула их, просто-напросто продала бабуле насильственным способом одеяло, продала, правда, задешево, за полцены.
  - Ну что, Людмила Виссарионовна, надула Вас ваша подруга? - насмешничала мама.
  Бабулька обиженно поджимала губы и молчала, а потом спрятала одеяло со словами:
  - Зошке на приданое.
  Но досталось не мне, а моей дочери, её правнучке.
  А еще одно старое зеленое одеяло, под которым сейчас храпел Колгин, имело две аккуратно заштопанные дыры сверху - да, да, оно было сшито из того самого сатина, который я в пятилетнем возрасте резала на бахрому в Колпашево, больше двадцати пяти лет назад. И еще мама дала розовое вылинявшее одеяло, купленное в Карталах и служившее тарой, в которую зашивался багаж при многочисленных маминых переездах (из Карталы в Кобулети, из Кобулети в Батуми, из Батуми в Караганду и из Караганды в Подмосковье). В промежутках между переездами одеяло стирали и использовали по назначению.
  Так что, возможно, не надо было ездить на курорты, а накупить одеял, - кто знает, но сейчас-то, я обязательно всё куплю, налажу уютный добротный быт.
  После десяти лет скитаний мы заполучили, наконец, трехкомнатную квартиру, 34 квадратных метра, самая большая, проходная комната - четырнадцать метров, на седьмом этаже нового панельного дома. Панели обложены розовой плиткой.
  - Голубятня, - обозвала нашу обитель мама.
  Мы стали как все, с пропиской по месту жительства, с правом бюллетеня по болезни, с заботами о ремонте, узнали такие слова, как бустилат, раствор, шпаклевка, цинковые белила, эмаль, водоэмульсионка и прочие названия вещей и предметов, которые не интересовали нас в первые десять лет совместной жизни.
  Оставалось купить ковры и старательно выбивать из них пыль по выходным дням, забивая легкие себе и подвернувшимся прохожим, и тогда уже мы встроились бы в единую шеренгу скромных и не очень требовательных российских обывателей.
  Сейчас самое время вернуться назад, пройтись по годам и вспомнить, как досталась нам эта квартира.
  Восемь лет назад, в августе 1971года я перераспределилась в НИОПиК. В направлении, которое я принесла в отдел кадров, было написано "жилплощадь в порядке общей очереди".
  Эта чахлая приписка помогла мне встать в общую очередь на квартиру сразу, а не после двух лет отработки.
  В НИОПиКе было запланировано строительство четырех девятиэтажных жилых домов. Алешка работал в Подлипках и всё порывался оттуда уйти, хотелось ему найти работу с предоставлением жилья.
  Юрка Подгузов, его приятель по ЦНИИМАШ устроился в управление связи, где ему пообещали комнату. Он звал моего мужа туда, но Лешка медлил. Не хватало ему решительности действовать быстро. Он был молодой специалист, и надо было ехать в министерство, перераспределяться заново или просить отпустить. Эти несколько месяцев промедления оказались роковыми.
  Тем временем маме, проработавшей в Воскресенске пять лет, предложили в больнице квартиру на всех нас, прописанных, т.е. маму, бабушку, меня и Катю. Квартира находилась в чудесном месте, ближе к Москве, чем Воскресенк, где работала мама, на остановке "Белозерская" среди сосновых лесов с песчаной почвой. Мама до пятидесяти лет моталась по частным квартирам и коммуналкам и рвалась в квартиру, но горсовет выдвинул требование, чтобы и Алешка прописался у мамы, на кусок семьи в виде меня и Кати они давать не захотели. Квартира на Белоозерской, была случайной удачей, в следующий раз могло быть такое противное место, как Москворецкая, рядом с Шиферным заводом и Цемгигантом.
  Нам с Лешей не хватало времени фиктивно развестись, не были мы готовы к такому повороту событий, и я уговорила мужа прописаться в маминой квартире. Слезно уговаривала.За годы моих переездов в детстве и сейчас, я устала от цыганской жизни, страдала за мать, у которой всю жизнь ни кола, ни двора не было, и мне казалось, что вот мама устроит свою жизнь, и мы потом тоже не будем как неприкаянные, а то из поколения в поколение нашу семью преследовало какое-то наследственное неумение устроиться в жизни поосновательней.
  И мама получила квартиру на всех нас. Алексей был вписан в ордер.
  Неожиданно начальника Управления связи Беспалова уволили, пришли новые люди, и когда возник вопрос о предоставлении Алешке комнаты, и он принес документы, указывающие, что он живет в двухкомнатной квартире, ему отказали. Кто-то надоумил маму, как в таких случаях действуют. Мама пошла в Воскресенск к психиатру, и та дала ей справку о психическом нездоровье бабушки, которой к тому времени было 75 лет. Такая справка давала право на лишнюю жилплощадь.
  Врач, смеясь, сказала:
  - В этом возрасте у каждой второй маразм.
  
  Начальник управления связи не желал давать Леше комнату (он был работник, которого взял предыдущий начальник, исключенный из партии и снятый с должности Беспалов), и кто-то из профкома поехал в Воскресенскую больницу проверять правдивость справки.
  А как они могли проверить? Да очень просто, проверили наличие карточки.
  А врач карточку не завела. Была бы карточка, доказать, что больной здоров было фактически невозможно, надо было бы создавать комиссию медицинскую. А так всё просто, - карточки нет, справка липовая, и Алешке отказали, несмотря на то, что после рождения Сережки мы оказались вшестером в двух комнатах, но у нас на человека приходилось больше шести метров.
  Мамин дом строили военные и восемнадцатилетние молодые парни, перегородки в квартирах ставили, как бог на душу положит, у нас перегородка была сдвинута в сторону коридора за счет увеличения комнаты, в результате был фантастически узкий коридор и кухня пять с половиной метров, но жилой метраж квартиры получался 31 кв м. На втором этаже такая же квартира, но с перегородкой, сдвинутой в сторону уменьшения комнат была 29 кв м. Было бы тридцать, мы могли бы надеяться на расширение, а так нет. И один квадратный метр лишал нас прав на расширение. Мы оказались вшестером в 2-х комнатной квартире. В результате мама устроилась, а мы повисли в воздухе, оставалась надежда только на НИОПиК.
  
  В 73-74 годах в НИОПиКе сдали два дома, но я туда не попала
  Осталась восьмая на очереди. Неожиданно один из очередников отказался от трехкомнатной квартиры, передо мной не было претендентов с двумя детьми и жилкомиссия предназначила её мне, а общий профком не утвердил, её отдали Угаровой , которая была на очереди ближе, чем я. У нее была комната в Лобне, она прописала к себе временно мать, и ей удалось получить на четверых трехкомнатную квартиру. Позднее Катя училась в одном классе с дочкой Угаровой, и я спросила её, живет ли с ними бабушка. Оказалось, что нет, это был просто хитрый ход.
  Я ходила к Герасименко еще раз, просила его подписать ходатайство перед директором о предоставлении мне жилплощади, в надежде, что у Дюмаева, который был тогда директором, где-то в загашнике завалялась какая-нибудь квартирка.
  Герасименко уперся и ни за что не подписывал, всё говорил, что он должен думать о работе, а я беспокоюсь только о себе, о своей семье. Те квартиры, что у него есть, он уже распределил для больших специалистов.
  Через него тогда получили квартиры Комаров и Ломоносов, два кандидата наук, приглашенных Толкачевым в нашу лабораторию. Оба они недолго проработали на Фотонике, Комарова уволили года через четыре при сокращении штатов, а Ломоносов, разругавшись с Толкачевым, сам ушел.
  Так что Герасименко, царство ему небесное, был совершенно неправ, считая, что он думает о работе, когда приглашает со стороны готовых кандидатов наук. Во всяком случае, я проработала дольше, защитилась и спустя несколько лет, когда ни Комарова, ни Ломоносова никто и не вспоминал, была ничем не хуже, чем они.
  Я переломила упрямого хохла Герасименко, убедила его подписать мое ходатайство перед директором, подкинув идею, что, в общем, у директора могут быть еще квартиры, и он как бы просит для меня сверх того, что ему уже дали. С подписанным ходатайством я поехала к Дюмаеву.
  В первый мой приезд в его секретарской происходил как раз прием и чаепитие.
  Необычайно красивая девушка, элегантно одетая, плавными движениями ухоженных рук, сверкая золотым перстнем с огромным янтарем, разливала чай высокопоставленным гостям. Она явно служила украшением интерьера, знала это, не тяготилась, но и не радовалась, просто находилась здесь, как и красивый цветок в горшке на подоконнике. Я чувствовала разительный контраст между моей запущенной жизнью и её ухоженной, обеспеченной, по крайне мере, на первый взгляд.
  Ждать пришлось долго, я сидела в углу, как и положено бедной просительнице. Людей к Дюмаеву было мало, сидела я одна, но всё время кто-то входил запросто и застревал надолго.
  Наконец, пригласили и меня. Я зашла в кабинет к Дюмаеву, оставив свою неэстетичную сумку, а в ней и носовой платок, в секретарской.
  Я рассказывала директору свою фантастическую историю бесквартирных мытарств, закончившуюся проживанием в монастыре, и чем дольше я говорила, сидя перед этим благополучным мужчиной в светлом и просторном кабинете, тем горше мне становилось, и одновременно, описывая невыносимость жизни в храме Успения, я чувствовала себя предательницей по отношению к моим соседям, которые там жили как могли, как могли радовались, пили водку, плодили детей и не рыдали по кабинетами.
  Мне стало противно просить, и я заплакала.
  Дюмаев мне сочувствовал, рассказал, что у него было голодное детство и что он смог позволить себе второго ребенка через десять лет после первого (а какого-этого ты рожаешь, если тебе жить негде, вот что завуалированно звучало для меня в его рассказе о себе), но никакой квартиры не обещал, клялся что у него её нет.
  С одной стороны, он как бы кожей чувствовал мое неприятие его благополучия и скрытую ненависть обделенного к преуспевающему, спрятанную за крокодиловыми слезами моей жалости к самой себе, а с другой, - Дюмаев с любопытством, даже останавливаясь в рассказе, делая неожиданные паузы в речи, наблюдал, как я выйду из положения, рыдая без носового платка.
  Возможно, он колебался, не предложить ли мне свой, но не предложил.
  Я осторожно вытирала слезы ладонью и старалась незаметно одновременно промокнуть нос, а сама при этом думала:
  "Задрать бы сейчас подол и высморкаться в него, вот была бы картинка, квартиры всё равно не видать, так хоть развлекусь". Но не решилась, да и подол у меня был шерстяной, а подкладка синтетическая, неудобно сморкаться.
  На третий раз моего паломничества к Дюмаеву, он стал говорить какие-то неопределенные слова, что вырисовывается какая-то трехкомнатная квартира, и отправил меня к Васютину, а как только я увидела рыскающие по сторонам глаза Васютина, изгнанного, как мне потом насплетничали, из горсовета за недоказанные подозрения в мздоимстве, я поняла, что никакой квартиры мне не видать, и решила ждать очереди, тем более, что мы нашли квартиру в Долгопрудном и стали жить в относительном благополучии.
  Все это происходило в 74-ом году, а квартиру я получила в 79-ом. Дом, в который я въехала, было запланировано сдать в 75-ом году, а сдали с опозданием на четыре года. Сделали нулевой цикл и заморозили строительство, и возобновили только где-то в конце 78-ого года. Воровство при отделочных работах было такое, что стали сдавать дом по подъездам, а то получалось, что пока второй подъезд делали, первый обдирали. Уносили двери, рамы, унитазы.
  Мне выделили квартиру в первом подъезде, но я поменяла её на точно такую же в шестом, с балконом на юг, написав заявление в горсовет, что мои дети часто болеют и нуждаются в более теплой квартире. Справку о частых болезнях детей доктор Нараган выдала мне без звука.
  После того, как мне предоставили квартиру в институте, Долгопрудненский горсовет не утверждал её за нами, так как после выезда у мамы оставалась на двоих двухкомнатная квартира, это было много, и требовали, чтобы они переехали в однокомнатную. Тогда мама поступила просто.
  У нее были к тому времени знакомства в поселке, и она пошла в жилуправление, и заведующая позволила ей разделить счет так: мы с бабушкой в одной комнате, а мама одна в другой. Мотивировка раздела была такая: мы всё не платим за квартиру, вот она, как ответственный квартиросъемщик, и поделила лицевой счет.
  Таким образом, после нашего отъезда оставалась одна бабушка в одной комнате, а это допускалась.
  В общем, и тут пришлось ловчить, прежде чем удалось получить бесплатное жилье, прозванное мамой голубятней.
  Через полгода после нашего отъезда мама соединила счет.
  Описание наших мытарств заняло полстраницы и охватило восемь лет жизни.
  Когда я начинала работать в НИОПиКе, Толкачев советовал и Алешке устроиться там, - когда работали вдвоем, то легче было получить квартиру, но Алексей не пошел, и впоследствии я рада была этому, наблюдая, как губила мужское население НИОПиКа возможность неограниченно пить казенный спирт.
  Теперь у нас была квартира, и все эти истории длительных унижений остались позади.
  
  Мы переехали вторые в подъезде, занята была лишь четырехкомнатная квартира рядом с нами. Воду подключили через день или два после нашего переезда, газ через месяц, а лифт, чуть ли не к Новому году.
  На другой день, в субботу, после новоселья, мы собрались съездить в хозяйственный магазин у станции, купить вешалки в прихожую, не на что было повесить пальто.
  Оставив детей с бабушкой, мы с Алешкой, я веселая и бодрая, а он слегка усталый после вчерашнего перебора, но тоже веселый, потопали на автобусную остановку. Первые десять минут болтали, обсуждали планы расстановки мебели, покупки необходимых вещей. Вторые десять минут, я устало перебирала ногами на месте, с тревогой оглядывая нараставшую толпу, еще через десять минут я ожесточенно принялась ругать мужа за то, что мое предложение прогуляться пешком, он отверг:
  - Ну, что ты, Зоя, это очень далеко, - и теперь вот мы стоим тут, а за это время давно бы дошли.
  Через сорок минут пришел автобус. Истомленная ожиданием толпа штурмовала его с остервенением. Эти сцены посадки в автобус напоминали мне посадку в поезд в фильмах о гражданской войне, только публика чуть-чуть понарядней.
  Я тоскливо наблюдала посадку, начиная понимать, почему в объявлениях об обмене квартир, которыми пестрели фонарные столбы в городе, снизу делалась приписка: "первый этаж и Гранитный не предлагать", а теперь мы жили на Гранитном.
  - Возьмем такси, - предложила я выход, Алешка махнул рукой и нас довезли за пять минут и за рубль до магазина, где мы купили простую деревянные вешалку за шесть рублей и вернулись обратно пешком.
  Дом был новый, наступил октябрь, а топить не начинали, говорили, что-то не в порядке, батареи начнут течь. Радиаторы в квартирах были новомодные, гнутая тонкая труба с жестяными ребрами, народ уверял, что они холоднее, чем привычные чугунные.
  Организовали письмо-жалобу сразу в несколько инстанций: непосредственным исполнителям, их высокому начальству, очень высокому начальству и даже в газету, причем в письме были указаны все три адресата, - и через день после отправки письма в первую инстанцию невозможное совершилось, отопление включили.
  Дом был весь дырявый, как будто сложенный из игральных карт. Казалось, что ветер гулял по квартире, холодом тянуло из всех углов, а в маленькой комнате угол даже промокал.
  Я пожаловалась Алешке.
  - Мне всё время кажется, что если упереться ногами в стенку в маленькой комнате, то стенка выпадет наружу.
  - Тогда иди и попробуй это сделать, - вполне серьезно сказал Алексей. - Когда у тебя это не получится, то и чувство пройдет.
  Я подумала, подумала, легла на диван и уперлась в стенку ногами изо всех сил, но стена не зашаталась, и я успокоилась.
  Новоселье для всей лаборатории я не отмечала. В нашем рабочем коллективе все, кто получали квартиру, устраивали грандиозные пьянки-гулянки в новой квартире, но это было давно, они все получили квартиры на пять лет раньше, чем я. Квартиры двухкомнатные в наших домах были хорошие, 28-29 кв метров, с большой комнатой с балконом и просторной прихожей, а я получила крохотную трехкомнатную квартирку, угловую, которая мне не нравилась, спустя пять лет после всех, и не считала нужным это праздновать, а главное, после болезни сына у меня не было настроения видеть людей, что-то готовить. И я отвергла все намеки, и прямо сказала, что никаких новоселий праздновать не буду, не до того мне.
  Наш маленький коллектив из пятерых человек, с Комаровым во главе, всё же у меня собрался. Инициатором была Женька Пыхтина. В один прекрасный день она сказала, что меня не дождешься, и устроила экспромт: после работы они приехали ко мне. Я тогда была очень слаба физически, и вечеринки после службы меня утомляли, но тем не менее посидели удачно. Слегка обжившись, в октябре, я собрала друзей, и девчонки подарили мне большое круглое зеркало, а позднее я собирала родню, дядю Борю с тетей Ниной, Алешкой и Татьяной, и они принесли симпатичную трех рожковую люстру, с прессованными и интересно преломляющими свет желтыми плафонами.
  Мы приобрели книжный шкаф, который поставили в комнате с балконом и использовали его как сервант и как шкаф одновременно.
  Книг у нас было относительно мало, их трудно было купить, а мы и не старались, - возить с квартиры на квартиру книги было тяжко.
  Мы пользовались библиотеками, читали периодику, в основном "Новый мир" и "Иностранку", тогда подписки разыгрывались или наиболее заслуженные сотрудники награждались подпиской. Автомобилисты гонялись за журналом "За рулем", его давали тем, кто подписался на "Правду".
  Сережка быстро освоился на новом месте, играл с детьми во дворе под окнами, но всё время что-то забывал, то велосипед, то знаменитый выменянный экскаватор, то еще что-нибудь.
  Он кричал снизу на седьмой этаж, выпрашивал у бабушки очередную игрушку, и она несла ему.
  - Пять раз сходила вверх вниз, - жаловалась свекровь вечером.
  - Да что ж вы его так балуете? Надо, пусть сам поднимается и берет, что ему нужно, ребенку туда-сюда пройтись - лучше спать будет.
  
  Я вернулась с работы, зашла в дом. Никто меня не встречал, не бежал с радостным визгом, не повис на руках. Я тихонько подошла к двери комнаты и заглянула.
  Сережка на своем диванчике, подушка диванная положена поперек, он её оседлал, в руках у него эмалированная тарелка-руль. Сергей-шофер куда-то везет свою бабушку, которая сидит рядом за его спиной.
  - Трясись бабушка, трясись, здесь большие ухабы, - Сережка издает звук мотора буксующей машины, подскакивает на подушке и резко поворачивает руль. Бабушка подскакивает тоже, и, повернувшись ко мне, говорит:
  - Вот так целый день трясусь.
  Я не успеваю засмеяться, как с машиной происходит следующая напасть, она попадает по обстрел.
  - Взжжж бух, ложись бабушка, обстрел, вжжж бух, ложись. - Сережка спрыгивает с дивана и залезает под него. Я быстренько ретируюсь в кухню, чтобы меня не накрыл снаряд.
  После переезда свекровь прожила у нас до октября, потом замерзла и уехала.
  Как-то раз, когда Катя заболела, я, жалея свекровь, попросила Алешку побыть с детьми, улизнуть с работы якобы в местную командировку и побыть дома. Сама я должна была выйти после Катиного бюллетеня на работу.
  - А то не справляется твоя мама с двумя, - пояснила я свою просьбу.
  - Ну, с него какая помощь? - недовольно воскликнула бабушка, услышав мои слова. - Вчера вечером дети залезли на шкаф и висели там. Я позвала Алешку с балкона (Алексей сделал на балконе верстак и всё что-то мастерил для дома, сделал шкафчики в прихожей, встроенный шкаф в отдельной комнате), он пришел, встал на пороге, продекламировал: - Дети, не балуйтесь, - и ушел.
  А они как висели, так и висели, ни один даже и не шелохнулся.
  На самом деле Алешка бывал упорен в своих требованиях к детям, но именно в своих, а висеть вниз головой на шкафу он не считал чем-то недозволенным:
  Висят, не орут, ну и пусть висят, ничего шкафу не сделается.
  К Новому году решили приобрести телевизор, цветной. Стоил он шестьсот пятьдесят рублей, и Алешка взял на работе справку о зарплате, чтобы купить телевизор в рассрочку. Самый хороший из советских цветных телевизоров "Рубин" в рассрочку не продавался, а сейчас, перед Новым годом, в продаже вообще было мало телевизоров, зато в каждом магазине мы с Алешкой сталкивались с кучей неработающих приборов. Зрелище нагроможденных друг на друга ящиков брака заставляло задуматься, и мы купили черно-белый телевизор "Рекорд" за 200 рублей, и я вышла из магазина с чувством облегчения: нам бы пришлось в течение почти полутора лет платить за цветной телевизор по 40 рублей в месяц, а я так устала от безденежья.
  Девятая школа, в которой училась Катюша, считалась одной из лучших в городе, но теперь, когда мы переехали, ей оказалось далеко туда ходить и по пути нужно было переходить на углу Дирижабельной и Пацаева довольно оживленный перекресток, а ей было всего девять лет. Кроме того, я решила Сережку не водить в детский сад в течение года. Заведующая сразу пошла нам навстречу, как только услышала, что нам пришлось пережить, замахала руками и сказала, что я могу в любой момент, как только решу водить ребенка, приводить в сад, и одно место в таком случае она всегда для меня найдет, и не нужно мне бегать ни с какими официальными бумагами.
  Вот я и решила оставлять Сережку с Катей, а для этого я перевела её в седьмую школу, одну из самых слабых и хулиганистых школ в городе. Зато занятия в ней проводились в третьем классе во вторую смену, так что я уходила утром на работу и оставляла их одних, а возвращалась к двум часам, через час после того, как уходила Катя.
  На работе я оформила три четверти ставки без перерыва на обед и заканчивала работу в час дня, а заработок, таким образом, получался побольше, чем полставки, около девяноста рублей.
  Газ подключили, но я боялась, что дети что-то подожгут, и ставила им электроплитку, на которой они должны были разогревать себе обед.
  В первый рабочий день после отъезда свекрови, я вернулась с работы полвторого и нашла сына стоящим у окна, завернувшимся в штору.
  - Мама, я на тебя обиделся, - сказал сынок, разворачиваясь из шторы, - ты очень долго не приходила.
  Но это было в первый день, а в последующие я находила его чем-то занятым, какой-нибудь игрой. Часто эта игра не прерывалась и с моим приходом. Я сразу же убегала на кухню, поесть и посмотреть, что они там наделали и ели ли сами.
  
  Еще в начале года я заметила тоненькую высокую девочку с длинной темной косой.
  Она пришла на горку с санками, совершенно одна прокатилась несколько раз, потом повернулась и ушла, ни с кем не обменявшись ни словечком.
  А позднее я увидела ее выходящей из 205 квартире на нашем этаже.
  В 205 квартире жили двое, мать и дочь, Аня и тетя Полина.
  И как-то, когда ехали с Аней в лифте, я спросила ее, что у них за девочка живет.
  - Это племяшка,- ответила Аня. - Сестра с мужем уехали за границу, а дочку оставили нам.
  - Ей тут скучно одной, - сказала я. - Давай познакомим ее с Катей.
  Сказано, сделано, мы их познакомили, но как-то неудачно у нас вышло, девочки не выразили желание общаться. А спустя полгода между ними вдруг вспыхнула дружба. Но это произойдет в следующем году.
  
  Сережка бегает по квартире и кричит: - Катюша, Катюша.
  Надо же, думаю я, как скучает без сестры, даже когда она в школе, представляет, что она здесь и играет с ней.
  БЖЖЖ, бух, БЖЖЖ, Бух, тра-та-та-та, - имитируя полеты снаряда, взрывы и автоматные очереди кричит Сережка, и вместо облика дочери при слове Катюша у меня возникает призрак грузовика с торчащими из него ракетами. Братские чувства оказываются ни причем, не сестру зовет мой сын, а везет ракетную установку на позицию, чтобы бить оттуда врага, а враг всё тот же, что и во времена моего детства, - немец. Сын любил смотреть фильмы по телевизору, но когда начиналось про любовь, отвлекался и просил:
  - Мама, позовешь меня, когда стрелять начнут.
  В результате он подкован по части вооружений в закончившейся за тридцать лет до его рождения войне.
  Сережка в возрасте от пяти до восьми лет просто обожал зажигать спички, и я разрешала ему жечь их в моем присутствии. И он жег спичка за спичкой, иногда выжигая целый коробок.
  Совершенно загадочно почему, но таким же огнепоклонником стал и мой внук Ваня, тоже целыми днями всё жег, правда, Ваня рос на воле и жег костры на даче. А Сережке не разрешалось разводить костры в квартире, и он сжигал спички, и всё сердился, почему делать это можно только, если я стою радом. Однажды головка спички отлетела и загорелась бумага в пепельнице, я быстро потушила и сказала:
  - Вот для чего нужны взрослые, они не растеряются и быстро потушат огонь, а дети могут испугаться, и тогда разразится пожар.
  Оставаясь одни, дети жутко безобразничали. Придешь с работы, дверь на цепочке, из щели дым валит, а они ушли в маленькую комнатку и в шахматы играют, и дозвониться невозможно, а дым валит от поставленного разогреваться молочного супа, который они героически соскребли со дна кастрюли и съели уже после моего прихода, чтобы им меньше влетело от меня.
  - Мама, - сказала Катя после очередной взбучки, - ты меня одну ругаешь, а ведь не одна я беспорядок делаю.
  - Я прекрасно знаю, кто где пакостит. Вот, например, веревки к ключам в гардеробе примотал Сережка, насмерть привязал, теперь в шкаф не скоро попадем, а грязную тарелку посреди дивана оставила ты. На полу диванные подушки разложил Сережка, тарелку эмалированную, которая ему рулем служила, тоже он на пол бросил, а бумажки от конфет по всему полу от кухни до комнат раскидала ты. А обувь в прихожей вы раскидали вдвоем.
  Теперь и читатель может себе представить, что я заставала, приходя с работы.
  Однажды пришла, а их нет дома. Катя была на каникулах, ушли гулять и не вернулись, нет моих деточек. Я посидела минут пять в прихожей, помчалась их искать. Бегала вокруг дома по всё увеличивающемуся кругу и со всё большим напряжением в душе, и хотела только одного: увидеть своих детей целыми и невредимыми. Тогда вокруг не было многих домов и гаражей, стоял заснеженный яблоневый сад, пересеченный дорожками в разных направлениях, и на одной я наткнулась на плачущую Катю.
  Оказалось, они вернулись, увидели по сумке, что я пришла, и раз меня нет, значит, я пошла их искать, а это грозило им хорошей взбучкой. Вот Катеринка и бегала по саду, теперь уже меня искала, а Сереже приказала рассказать мне какую-то фантастическую историю, по которой они оказывались не виноватыми в опоздании.
  Я вошла в квартиру первая. Тут же из комнаты выполз Сергей и, скосив и без того косые глаза к переносице, начал врать, как его Катька научила.
  Я не успела вслушаться, как из-за моей спины вышла дочь и сказала своему брату.
  - Ладно, Сережечкин, не ври, я маме уже правду сказала.
  Так раскрылся их заговор против меня. Но я тогда их не очень щучила. Устала, намерзлась, пока бегала по зимнему саду, и не было сил их поколотить.
  Отопление включили, но было очень холодно, новый дом, кругом щели. Дом был построен по новой технологии и не промазан по стыкам панелей, и сквозило прямо из углов.
  Маме под Новый год больные носили шоколад. Однажды, как-то, когда мы жили на Белоозерской, мама принесла огромную бабаевскую шоколадку, по размеру она была вдвое больше обычной.
  - Да это целая взятка.
  - За дело, - гордо ответила мама. - Пришла ко мне женщина, с чесоткой, толковая, аккуратная. Я ей всё рассказала, как надо мазаться, как всё продезинфицировать, а она мне не поверила, что у нее чесотка. А потом принесла спустя неделю шоколад и говорит: "Доктор, спасибо большое, свет увидела, два месяца непрерывно чесалась, ночей не спала, на стенку лезла от зуда, а меня лечили от аллергии", а там сразу видны были чесоточные ходы, и какая дура её от аллергии лечила, не знаю.
  Новый год встречали дома. Приехала мама со своими шоколадками, пришла Надежда Панфилович. Надя жила с Улановой в одной комнате в общаге, НИОПиК часть квартир в своих новых домах пустил под общежитие, так как у него (у института) был лимит на прописку, и места в общаге позволяли брать молодых специалистов и набивать их потеснее по двое в комнатке, вот такой второй у Улановой, работающей со мной в одной группе и непродолжительное время имевшей со мной приятельские отношения, и была Надежда. Надежда понравилась мне с первого взгляда, стоило мне только столкнуться с ней у Людмилы в комнатке. Я всегда тянулась к людям, на которых, мне казалось, мне хотелось бы чем-то походить, а тут, если представить себе по-другому сложившуюся жизнь, то я хотела бы походить на Надьку, не унывающую, ироничную, любящую посмолить сигарету, раскинуть карты, побеседовать на отвлеченные темы.
  И Надежда приблудилась к нам на несколько лет. Когда она приходила, мы устраивались на кухне и играли в преферанс, безуспешно пытаясь отучить Надежду не брякать с туза, когда вистуешь.
  А в тот Новый год она принесла с собой курицу, которую я тут же засунула в духовку, и научила меня делать из наломанного печенья колбаску на десерт, я забыла рецепт, но помню, что это быстро и вкусно.
  Детям Надя принесла по шоколадке, я купила тоже, и у наших детей в тот Новый год было шесть больших стограммовых) шоколадок. Я думала, им на неделю хватит, но третьего утром хотела съесть кусочек и не нашла, всё сожрали милые отпрыски, и плохо им, как Булгаковскому мальчику из Театрального романа, не было, ни тошноты, ни рвоты и даже никакой аллергии с ними не случилось. Вообще-то я в жизни не встречала детей, я имею в виду не младенцев, а подросших детей, которым бы вдруг стало плохо от шоколада. Или дети стали другими или шоколад, или Булгаков как-то наблюдал, что ребенок целый день жует шоколад и хоть бы хны, позавидовал ему и придумал ту сцену с тошнотой и позеленением.
  
  
  1980 год. Поездка в Батуми
  Начало года протекало без запомнившихся мне как радостных, так и грустных происшествий. Катя поменяла класс, новая учительница Валентина Степановна была спокойнее и менее требовательна, чем Антонина Владимировна, чаще стали у Кати в дневнике красоваться пятерки, исчезли тройки, подравнялся почерк. Во втором полугодии занятия в Катином классе были по-прежнему во вторую смену, и по утрам она оставалась с младшим братом.
  В доме у нас стали появляться новые девичьи лица, Светка Жеребцова, Наташка Самыгина, Маша Сысорова, а потом Катя привела и Наташку Малюшину.
  Как-то раз мы с Катей пришли в дом пионеров и увидели развешенные на стенах картинки, исполненные детьми из художественной студии. Катеринка, которая, как и я в детстве, всё рисовала задумчивых красавиц, незамедлительно решила посещать студию. Минут тридцать мы ходили по коридору, внимательно вглядываясь в вывешенные на стенках картины, пока обе не пришли к выводу, что больше всего нам нравятся пейзажи, яркие и с настроением, под которыми стояла подпись: Наташа Малюшина.
  Увидев кареглазую, темноволосую, стеснительную, даже замкнутую девочку, с интересным низким тембром голоса, я была изумлена, так как по картинкам и технике исполнения я представляла себе автора значительно более зрелого возраста, лет четырнадцати-пятнадцати. Наталья первые годы появлялась у нас не так часто, как другие девочки, но она была единственной, с которой Катя продолжала дружить после ухода из седьмой школы пять лет спустя.
  В третьем классе у нас каждый божий день пребывала Маша Сысорова, которая жила с матерью, отчимом и маленькой сестрой Танюшкой в первом подъезде нашего дома и училась вместе с Катей. Маша любила музыку, прибегала послушать наш проигрыватель и отдохнуть от домашнего шума.
  И тогда же каждодневно стала появляться у нас Света Чебурахина, при появлении Маши, как правило, уходившая к себе. Девочки играли в куклы, в дочки матери, разыгрывали сюжеты, а Сережка, у которого не было никакого общения с детьми, скучал, и я попросила девочек принимать его в свои игры.
  Катя и Света были недовольны свалившимся на их головы партнером, но потом придумали ему роль: он был соседом-пьянчушкой, который не кормил своих детей.
  Дети его, в виде самой старой куклы валялись в углу без трусов и обуви с всклокоченными непричесанными и кое-где выдранными волосами.
  Но сынок был доволен, роль свою выполнял честно, шлепал куклу по попе, и все были довольны.
  Сережка был подвижным ребенком, ему надоедали малоподвижные девчоночьи игры скучно, и он постоянно приставал к сестре: то толкнет ее, то повиснет на ней, то призывает побороться.
  Привычная Катя не обращала на это внимание, молча стряхивала его с себя, как комара отгоняла, но Светлана, которая была одна в семье, хваталась от проделок Сережки этого за голову, и не вмешиваясь в потасовки сестры и брата, говорила:
  - Я тебе сочувствую. Ох, Катя, как я тебе сочувствую.
  Чужие дети в доме не мешали мне, я толклась на кухне, или отдыхала в комнате с балконом, а девочки сидели в большой комнате, крутили пластинки, делали уроки, во что-то играли.
  Сергей привык сидеть час в одиночестве, я перестала пускать пузыри от страха, что пятилетний сын один, просто бегом бежала с работу на электричку, бегом с электрички домой. Автобусы днем были не так набиты, как вечером, в часы пик, зато и ходили редко.
  Нашпигованный антибиотиками сынок болел реже, мой кашель не прошел, но стал привычным, не мешающим жить, также привычным стало мое постоянное лечение его: то ингаляции, то банки, термопсис с содой, багульник. Катя простывала часто и любила после простуд раскашляться, но тяжелых астматических приступов не было, и кашель сам по себе затихал.
  В классе Кате досталось место рядом со второгодником, он её обижал, порвал тетрадку. Мальчик был из неблагополучной семьи, и его собирались отдавать в интернат. Мне стало жалко этого никогда не виданного мною десятилетнего мальчика, никому не нужного, с предрешенной судьбой изгоя.
  - Будь с ним поласковей, его, наверное, обижают, - посоветовала я дочке.
  Через неделю я поинтересовалась, как утряслись Катины взаимоотношения с обидчиком.
  - Он недавно поцеловал меня в щеку, - доложила дочь.
  Откровенно говоря, это были несколько неожиданные последствия моего совета.
  - Может быть, Катя, ты была с ним чересчур ласкова? - заволновалась я, но дочка не придала большого значения ни поцелуям, ни моему волнению.
  Мы с мужем не утомляли учительницу своим присутствием на родительских собраниях, Алексей и не знал, что существует такая отцовская обязанность, посещать школу.
  Но когда Катя болела больше недели, я заходила в школу за уроками. Унылое и довольно грязное здание седьмой школы производило грустное впечатление, узкие темные коридоры, теснота. Возможно, я не заметила бы всего этого, седьмая школа была ничем не хуже тех, в которых училась я сама, но Катенька первые классы училась в светлой и новой девятой школе, и контраст был велик.
  Однажды, во время болезни Кати, я пришла в школу сразу после работы, хотела взять у Валентины Владимировны домашние задания. Время оказалось неудачным, только что прозвенел звонок на урок и в Катином классе начался урок физкультуры. Валентина Ивановна выстраивала детей у доски в линейку, чтобы вывести линейку в коридор, затылок в затылок и все по росту.
  Одного черноглазого маленького мальчика, со странным названием Гандера, она оставила в классе, причем оставила без достаточно уважительных причин.
  Посидев с ним в одной комнате в течение пятнадцати минут, я поняла учительницу: каждая минута, проведенная вдали от такого подарочка, праздник для учителя, и не только для учителя.
  Я сидела на задней парте, он тоже, но в другом ряду.
  Что этот мальчишка потерял, я не поняла, предмет был видимо очень маленький, но искал он его дотошно.
  Он лег на сидение парты на бок и вывернул наружу карман брюк. Вскочил, наклонился и стал трясти карман. Ничего не упало. Он вздохнул, лег на сидение парты на другой бок, и вывернул другой карман. То, что высыпалось из его кармана, улетело под парту, он полез под парту, сел там на пол, и стал там разглядывать, что же это.
  Предметы, которые он вытряс из себя таким трудоемким способом, его не удовлетворили. Гандера вылез из-под парты, при соприкосновении его коленок и локтей с деревом раздавался резкий металлический звук, под этот аккомпанемент егоза залез на парту, уселся на нее, и стал опять выворачивать карманы, стучать чем-то об стол, залез на парту с ногами, спрыгнул вниз, разместился под сидением, пролез по полу, выполз с другой стороны, снова залез на стол, спрыгнул на сидение, с сидения снова на пол, прополз через весь ряд с последней парты до первой. Скорость его движений всё возрастала. У меня кружилась голова, и глаза, я думаю, уже косили на разные стороны, и когда он скрылся под рядом парт, я на минуту передохнула, но он уже вылезал из-под учительского стола и прыгал по партам назад, ко мне. Всё это мельтешение заставило меня зажмуриться.
  Зашелестела растворяемая дверь, я открыла глаза. Тихо вошла невысокая Валентина Степановна с усталым лицом, но в моих глазах она была гигантом.
  Как людям хватает мужества избрать себе профессию учителя? Выносить изо дня в день в течение трех лет такое существо вкупе с бандой похожих!
  Я получила задание и ушла, восхищенная героизмом учителей.
  
  Несколько лет подряд я увлеченно следила за фигурным катанием, и Роднина, брошенная любимым человеком, и поднявшаяся на пьедестал почета снова, уже с другим, а потом повторившая свой подвиг после родов, наперекор всем этим мнениям, созданным мужчинами, что или рожать, или кататься, Ирина, родившая, как положено от веку всякой бабе, и снова ставшая чемпионкой, была для меня образцом мужества, той стойкости характера, которая превозмогает трудности, и главное, умеет преодолеть стереотипы мышления. Часто бывает тяжелее всего заставить окружающих понимать тебя так, как ты себя понимаешь, а не так, как у них сложилось.
  Я смотрела на её безмолвные слезы, обильно текущие по лицу под звуки советского гимна и подумала, вот женщина, в спорт после родов вернулась, а мне всего лишь преуспеть надо в профессии, в которой работают до глубокой старости, и я колеблюсь?
  Еще и Семен Моисеевич Шейн, когда я вслух думала с Ниной, стоит ли идти в аспирантуру, если у тебя двое детей, вмешался и сказал:
  - Именно потому, что у тебя двое детей и надо идти в аспирантуру, а то чем ты собираешься их кормить?
  В старой записной книжке у меня был записан телефон Любочки Пулатовой и я, не объявлявшаяся много лет, ей позвонила. Она не удивилась, сказала:
  - Приезжайте, пожалуйста, поговорим.
  Я приехала, обсудили тему, что и как делать, когда поступать, только трудно мне было решиться уйти на три года на стипендию девяносто рублей, на работе я получала 120 и премию квартальную от 40 до 60 рублей, и обещали повышение. И в разгар этих раздумий Шейн предложил мне идти в заочную аспирантуру НИОПиКа.
  - Пойдешь к Дюмаеву, он всех берет, будешь его аспиранткой, я тебя порекомендую, а у меня в институте Химфизики приятель есть, Гена Фомин, умница, хороший человек, сделаешь у него работу, он сейчас докторскую делает. Очень плодовит, много статей выходит, и в деньгах не потеряешь на время учебы.
  И добавил, заметив, что я колеблюсь:
  - Да не бойся, у него легкий характер, с ним хорошо работать, не так, как со мной, со мной тяжело.
  Семен был человек дела, а раз он решил, что его вариант самый для меня подходящий, то и начал действовать, хотя я еще колебалась.
  Фомин был оппонентом на защите Семеновской аспирантки, мы сидели в Московском НИОПиКе в конференцзале вместе с Ниной, и после доклада своего аспиранта Семен неожиданно громогласно обратился в зал.
  - Вот тут потеснитесь, пожалуйста, я хочу познакомить этих двух людей. Она в аспирантуру собралась, это Зоя Карловна Криминская, конечно, вы всё её знаете (это такая шутка была, меня на заседании ученого совета впервые-то и видели, если увидели вообще). И руководителем у нее будет Фомин Геннадий Васильевич, вот он тут сидит, пусть они рядом сядут, им поговорить надо.
  Я по такому случаю подкрасилась, нарядилась в свою оранжевую кофту, и сейчас оранжевое пятно моей кофты мелькало среди серых одежд профессоров, привлекая внимание.
  Нина потом смеялась, что Смирнов, химик, доктор наук, присутствовавший в зале, поглядел на меня, полыхающую от смущения, обиделся и сказал:
  - А почему это аспирантку Фомину, чужому? Я тоже хочу аспирантку.
  
  Мы с Геной познакомились, договорились встретиться и обсудить работу уже вплотную.
  Пока я думала, как мне сказать Любе о перемене своего решения, Гена с ней столкнулся в столовой института Химфизики, всё ей рассказал, и когда я ей позвонила, Любочка, может быть чуть-чуть обиженным тоном, сказала, что она встретилась с Фоминым, что он будет мне прекрасным руководителем и что она дала мне наилучшие рекомендации.
  Я извинилась, объяснила ситуацию, преимущества для меня заочной аспирантуры, позволяющие мне положить два горошка на ложку.
  - Зоя, я всё понимаю, поступайте, как вам удобнее, Гена тоже очень хороший вариант.
  Оставалось договориться с Дюмаевым. Семен и это взял на себя, порекомендовал меня, и договорился о встрече. Я пришла в знакомый кабинет, где когда-то рыдала без носового платка, выпрашивая квартиру. Не знаю, узнал ли меня Дюмаев, но ни словом мы не обмолвилась о каких-то там квартирах, говорили только о работе, и Кирилл Михайлович очень неназойливо, вскользь сказал, что в мелочи он вмешиваться не будет, Гену он хорошо знает, полностью ему доверяет, тему мою они обсудили, а во всех организационных вопросах он готов мне помочь. При всём при том о тематике будущей моей диссертации мы говорили конкретно, и я удивилась быстроте, с которой Дюмаев схватывал суть проблемы в области, далекой от его непосредственной специальности.
  Еще один невыясненный вопрос читался в глазах Дюмаева, моего будущего руководителя диссертации, а именно, какая связь между мной и Шейном, каким образом мы знакомы.
  Семен любил изобразить себя секс гигантом, и любопытство Дюмаева было естественным, и я предоставила Кириллу Михайловичу полную возможность думать по этому поводу, что ему заблагорассудится, дать волю фантазии.
  Шейн в разговорах наших вслух не упоминался, как будто и не он всё это организовал.
  Я съездила в отдел аспирантуры, узнала у ученого секретаря, которым тогда была Женя Попова, близкая приятельница Нины, какие документы надо сдавать, и когда экзамены. Женя посоветовала мне не пороть горячку и сдать экзамены осенью. Я взяла программу по физхимии, по истории партии, учебники в библиотеке и успокоилась пока.
  Ирка сидит у меня, навестила подругу. Мы болтаем о том, о сём, потом я говорю ей, хотя она, наверное, знает, но молчит по этому поводу.
  - Ну всё, я решила поступать в аспирантуру.
  Ноль внимания, Ирка смотрит на меня и молчит.
  - Ну и что ты молчишь, скажи, что не одобряешь, я ведь знаю, что ты думаешь.
  - Сказать-то я могу, да зачем, ты ведь всё равно не послушаешь, - отвечает мне моя разумная подруга.
  Алешка же, когда меня в январе следующего года зачислили, на нашем дне рождения, подвыпив, ходил между друзьями и говорил:
  - Моя жена поступила с аспирантуру. Принимаю соболезнования.
  
  Осенью Зоя навестила меня на новой квартире. Она ездила в командировки в Москву, и нашла меня первый раз еще на Дирижабельной. Тогда, на Дирижабельной, я даже не сразу её узнала.
  Послышался стук в дверь, я открыла и увидела на пороге молодую женщину в голубом костюме.
  - Вам кого? - растеряно спросила я.
  - Ну, Хучуа, ты даешь, - сердито сказала мне Зойка и, потеснив меня, вошла.
  Арутюнян выщипала брови, и взгляд от этого сильно изменился, а голубой костюм перекрашивал Зойкины зеленые глаза в голубой цвет, всё это вместе помешало мне в первый момент узнать подругу.
  Зойка осмотрела мою голубятню, вздохнула, что вообще такие квартиры здесь, в Москве, строят (теперь она была ленинградка, а я москвичка, и теперь всё моё было московское, а у неё ленинградское, и уже не в индивидуальности было дело, да и какая индивидуальность может спасти трехкомнатную квартиру 34 кв метра?).
  Я рассказала Зойке о прошлогодней болезни сына. Я не вспоминала пережитое, так мне было легче, но сейчас, когда приехала Зоя, меня прорвало.
  Зоя слушала, сострадала, но последнюю мою фразу о невозможности жить без сына оборвала резко и бескомпромиссно:
  - Даже и не думай, что ты! Ты должна жить, и думать даже не смей.
  Я промолчала, решила, подруга не понимает моих чувств, то что, у неё ещё нет детей, разделяет нас. Пройдут годы и вдруг я пойму, как права была Зоя, только так и не иначе нужно отсекать всякие мысли о самоубийстве.
  Зойка зимой развелась с Никулиным, а летом встретилась с Виктором на встрече выпускников Техноложки, и рассказывала мне о своем вновь возникшем романе с Андрюшиным.
  - Он клянется, что любил меня все эти годы. Зовет замуж.
  - Врет. Увидел тебя и снова влюбился.
  - Я тоже так думаю.
  - А насчет замужества?
  - Не знаю, боюсь.
  Боялась недолго. Через год родила дочку Дашу, и мы много лет не будем видеться, разделенные семьями, заботами.
  Сосед рядом, старик Серебряков Евгений Никитич спросил Сережку, как зовут его родителей:
  - У меня папа Леша, а мама Зоя Карловна.
  Евгений Никитич потом дразнил меня:
  - У меня папа Леша, а мама Зоя Карловна.
  Он считал, что таким образом ребенок обозначил, кто в доме главный. Может быть и так. Но вполне возможно, Сережка решил, что Серебряков хотел узнать, как обращаться к его родителям, и что меня по только имени Евгению Никитичу, как мужчине, называть нельзя, а Лешу можно.
  Десять лет переездов не утомили видимо нас, так как мы продолжали переезжать, теперь уже из комнаты в комнату и перетаскивать мебель. Дети были маленькие, им отдали большую комнату, вместе со старой светлой мебелью, сами устроились в комнате с балконом. Алешка прикрепил телевизор на кронштейнах над кроватью, причем установил его в наклонном положении, мордой слегка вниз, чтобы было удобнее смотреть лежа.
  Уже с порога нашей квартиры при открытой двери в комнату был виден на секунду застывший в своем падении телевизионный ящик, и входящие впервые в наш дом зажмуривались в ожидании грохота. Парящий в пространстве над кроватью серый экран не соответствовал моим старомодным буржуазным представлениям об уютном добропорядочном доме, и я сердилась, обижая мужа полным непониманием его гениальных технических решений.
  - Я чувствую себя под этим экраном, как на космодроме, а не в супружеской постели, - бурчала я мужу.
  Сережка раскрывался во сне, скидывал одеяло на пол, нужно было бегать по коридору его укрывать, пока добежишь, весь сон пропадет. Мы взяли диван и переехали в маленькую комнатку, там у нас стала спальня, но ненадолго, Катя подрастала и вскоре маленькая комнатка станет её, а мы вернемся в комнату с балконом. Пока же они спят в большой, мы в маленькой.
  Мне очень нравится, как у Генри Миллера появляются персонажи: открывается дверь и входит О'Хара. Он так вваливается в общую жизнь, в ссоры и дрязги, так закручивается в общем водовороте, что начинаешь судорожно листать страницы обратно, где же ты пропустил его описание, но нет никакого описания, вот тут на тридцать второй странице он открыл дверь и вошел, как это и бывает в жизни.
  Вот и у нас так, раздался звонок, мы открыли дверь: там стояли двое, уже знакомый нам Гамлет и его жена Люда, которую мы с Алешкой видели впервые.
  Сейчас, спустя столько лет после знакомства с Людмилой мне трудно воссоздать облик женщины, которую я к тому времени нарисовала в своем воображение в качестве жены Гамлета, но знаю точно, воображаемая жена была блондинка. Сработал стереотип: черный как галка горбоносый армянин Гамлет Сагиян должен был увлечься голубоглазой и белокурой женщиной.
  Вперед Гамлета в нашу квартиру втиснулась (на звонок прибежали трое, и гостям, при такой широкой встрече остается только по одному в двери вминаться), и расправила плечи не просто темненькая женщина, а настоящая брюнетка, и не просто брюнетка, а копия армянка, даже слабые усики виднелись. Единственное, чем она отличалась от большинства южанок, это белая кожа красивого востроносого лица.
  Я просто раскрыла рот от изумления и вместо "здравствуйте", и пожимания руки я сказала:
  - Ну вот.... А я думала, ты женат на блондинке...
  Гамлет тряс Алешкину руку и медленно поднимал брови, вернее только начал их поднимать, пытаясь придумать ответ, Люда выдала, выдавая изумление мужа за разочарование:
  - Да..., Гамлет, что же ты так выбрал. Придется менять.
  "Хорошо" радостно подумала я. "Этой палец в рот не клади".
  Вслух я засмеялась и предложила гостям проходить.
  Позднее, когда мы подружимся (хотя много лет, когда Людмила начинала меня донимать подковырками, я сердилась и кричала:
  - А ты кто вообще такая? Думаешь ты мне подруга? Нет, ты только жена друга!)
  Так вот жена друга прошла, мы обложили её альбомами с фотографиями, мы тогда вели такой альбомчик для детей, куда вклеивали фотографии детей и смешные вырезки из журнала Мурзилка, который выписывали. Люда, которую Гамлет звал Милкой, рассматривала альбом, сидя на диване и снисходительно слушая объяснения Катерины, а мы засели за преферанс.
  Посреди наших пасов и вистов Гамлет мне сказал:
  - Зоя, поставь чайник, что-то пить хочется.
  Я послушно вскочила, и рванулась было за чайником
  - Гамлет. Да ты что? Я не понимаю, как это можно? В чужом доме? - взвилась Люда, как будто в нее вонзили иголку.
  Я не поняла, в чем дело, настолько естественной мне показалась жажда Гамлета, партнера по игре, а поняв, постаралась отразить нападение на приятеля:
  - Ну, Люда, вы очень строги. Мы много общаемся на работе, у нас товарищеские отношения, нет ничего страшного в такой просьбе.
  - Я ни в коем случае не собираюсь вмешиваться в ваши служебные отношения, - вот что дословно ответила мне Люда, - но здесь, в чужом доме просить чай...
  - Да ведь иначе не дадут, а пить хочется, - я умчалась ставить чайник.
  Вернувшись, я глянула на часы. Было полдесятого.
  - Катенька, пора, ложись спать, - закричала я из комнаты (Сережу забрала мама и дочка была одна).
  Послушался далекий вздох из комнаты, куда удалилась Катя, потом шуршание покрывал и простыней. Дети убирали постели в секретер, снизу там было пространство для постели.
  - И сколько времени надо, чтобы мы дожили до такого? - заинтересовалась Люда. - Чтобы вот так, сказала "ложись" и всё?
  - Катюше десять.
  - Да..., еще дожить надо.
  А Сурику, их сыну, тогда было полтора года.
  Спешу заверить, что они дожили.
  Позднее Люда живописала свое первое впечатление от меня. Я его приведу, чтобы читатели могли увидеть меня чужими глазами, а не моими собственными, снисходительными.
  Ты оказалась худой, тоненькой женщиной с громадной пушистой шевелюрой на голове, в неповторимой меховой жилетке, и что меня особенно поразило, в высоких валенках, из раструба которых торчали такие худые ноги, что непонятно было, как ты можешь передвигать этими конечностями такую обувь. Я до этого никогда не встречала человека, молодую женщину, которая ходит по квартире в валенках. Но глаза у тебя были веселые: живые карие глаза, и, не считая потрясения от валенок, в целом ты мне сразу понравилась. Тем более, что я вообще очень расположена к кавказским людям.
  Люда действительно расположена к кавказским людям, особенно к Гамлетам, не каждой женщине в жизни перепадет два Гамлета, один грузин, несостоявшийся муж, художник, а другой состоявший Гамлет Суренович Сагиян, армянин из Баку, закончивший физфак Московского Университета и волею судьбы оказавшийся со мной в одной лаборатории
  В лице Люды я приобрела еще одну близкую подругу, но в первый момент этого не поняла: слегка опешила от Людмилиной манеры всех расставлять по своим местам, с которых потом уже никогда её не сдвинешь.
  
  Надо мной высоко стояло темно-синее южное небо, забыто пахло кипарисами, морем и розами. Всё вокруг цвело, шумно бил фонтан, отраженное от белых плит мостовой солнце резало глаза.
  Я шла по Батумскому бульвару, со своими веселыми веснушчатыми детьми и не верила в реальность происходящего.
  Последний раз я была в Батуми осенью 67 года, мучилась болями от холицистита, лежала в стационаре и вышла на берег только один раз. Море было бурное, дул пронзительный сырой ветер, раздувал серые низкие облака. Я постояла над пляжем, облизала соль с губ, и уехала на тринадцать лет, а казалось мне, что навсегда, и сейчас, радуясь солнечному приволью раскинувшихся над морем родных кипарисовых аллей, я не понимала одного, что мешало мне все эти годы купить билет, сесть на поезд и приехать сюда?
  Почему я не приехала раньше? Стеснялась неустроенности своей жизни? Не имела денег?
  Просто за время жизни среди блеклой природы Подмосковья, суровых зим, неярких летних дней, я перестала верить в существование субтропиков, круглогодичного торжества и буйства зеленых растений и своей юности, и невозможно было приехать туда, чего нет в реальном мире.
  Пустынный Крым и высохшая полевая трава в Кабардинке не напоминали мне мой родной юг, это был другой юг, даже другое море, мелкое и холодное.
  Навстречу мне шла Тира, важная-преважная, фантастически раскрашенная и совершенно не изменившаяся, не считая того, что перестала мучить своих учителей в школе и мучила теперь своих учеников, - Тира окончила Батумский пединститут и работала учительницей в младших классах.
  - Привет, - сказала мне Тира так, как будто мы расстались вчера. - Приехала? С детьми?
  Она оглядела мое потомство.
  - А что все такие худые? А кто еще приехал? Ты кого из наших видела?
  И вдруг я поняла, что Тира каждый год встречает кого-нибудь из одноклассников, вот так прогуливающихся по бульвару, и я одна из этих немногих.
  - Да я вчера с поезда, а кто здесь из наших?
  - Да ты первая.
  И Тира удалилась, не удостоив меня более продолжительной беседы.
  Я ошеломленно посмотрела ей вслед, потом засмеялась празднику узнавания. В Тире было столько же перемен, сколько в Батумском бульваре: выросла пальмовая роща, поменяли ограду вокруг, и море отошло еще метра на два, а Тира стала другим цветом мазюкаться, и сегодня её веки устрашали зеленым цветом, вместо примелькавшегося мне синего.
  Первые три дня я была счастлива встречей с природой, с городом, его улицами и домами, и первую радостную встречу с друзьями я пережила совершенно случайно.
  Исколотив кулаки по автомату в попытках связаться с Москвой и поговорить с любимым мужем, я устала, угомонилась, по старинке заказала разговор через телефонистку, уселась ждать, когда меня позовут.
  Мне нужно было рассказать мужу, как мы тут живы, и что нужно привезти, чтобы прожить три недели, как было запланировано. В Батуми были ужаснувшие меня абсолютно голые прилавки. Не было ни яиц, ни масла, ни сыра, ни колбас. Продавец маленького магазинчика с двойным названием "Мясо" и "Хорци" сидел на пороге абсолютно пустого магазина и пялился на проходящих полуголых курортниц. Хорци было только на рынке, говядина, по пять рублей за кг, и куры, цыпленок на полкило за 5 рублей, а большая курица 10. Скучно как-то при зарплате 120 рублей.
  Ждать разговор в течение часа утомительно. Всех потихоньку соединяют, с Харьковом, с Одессой, даже с Ленинградом, а меня никак, - и я глазею по сторонам, жалею, что не взяла книжку почитать.
  Огромная молодая женщина с симпатичным личиком толчется возле кабинки. Очень внушительных размеров. И высокая и толстая. Но вот лицо...
  Я вглядываюсь в эти светло карие глаза, чуть на бок ухмылку, и как во сне сквозь те черты, которые я вижу сейчас, проступают другие, детские, и я узнаю девочку.
  Боже мой, этот слонопотам - Кира, младшая сестра моей одноклассницы Марины Игитханян!
  Я хочу окликнуть её, спросить, где Марина, но она разговаривает с двумя женщинами, я жду момента. Одна из женщин поднимает голову, она в темных очках, смуглое лицо в конопушках...
  - Марина?
  Женщина спустила темные очки на нос и стала озираться в поисках, кто же её зовет, и я уверенней и громче:
  - Марина!
  Ее взгляд скользнул по мне и прошел дальше.
  - Маринка! Ты что, меня не узнаешь?
  Наконец она увидела, шагнула навстречу, мы радостно потискали друг дружку, потормошили, враз заговорили и уже не могли оторваться, пока меня не пригласили в кабину.
  Так началось мое восстановление старых дружеских связей спустя пятнадцать лет.
  Подруги мои работали, и я прямо с детьми с моря заходила к ним, зашла к Мане в Филармонию, к Нельке в банк, к Нанули в диспетчерскую. Было много визгу, писку, и объятий. Подруги орали от радости, эмоционально выражали свои чувства, я снова была на родине, среди людей, так похожих на меня, еще более шумных, еще более увлекающихся.
  Приехала отдыхать из Калинина Инга Алая, теперь Гребенникова, врач, и мы решили встретиться и собрались у нее, человек десять было, отпраздновали пятнадцатилетие окончания школы и договорились встретиться спустя пять лет, отметить двадцатилетие и собрать всех, кого найдем.
  Мы были счастливы вернуться в детство как в лучшую пору своей жизни, и никто не вспоминал сейчас, как хотелось вырасти скорей, чтобы стать независимыми от взрослых, как тяготил постоянный контроль дома и в школе.
  Алешка приехал через неделю после нас. Он был извещен об отсутствии продуктов и привез огромное количество еды, все продукты, коробки с яйцами, пачки масла, всем родственникам и знакомым в подарок. В Грузии, где, если верить справочнику, сельское население преобладает над городским, не было еды.
  Проводница впала в истерику, когда Алешка всё это выносил. Кричала, что столько мест нельзя иметь, и думаю, была не права, по весу было не так уж и много, да и возмущаться по этому поводу надо было в Москве, а не сейчас.
  Встречать его пришли мы все и тетя Тамара.
  Наклоняясь к подавшей ему руку тете Тамаре, и заглядывая ей в лицо, Алешка засмеялся:
  - У Самсона Николаевича, оказывается, был широкий диапазон.
  Дело в том, что тетя Тамара была крохотная женщина, не выше 150 см, а бабушка высокая, а для тех лет и очень высокая, все 170.
  Алешка привез надувной матрац, ласты, и мы стали проводить время, как обычно все отдыхающие, с утра на море, потом передых, потом на бульвар. Поселились мы не у тети Тамары, а у её родственницы, Венеры. Они сдавали свои комнаты, и это было отдельная комната с отдельным входом, Венера меняла нам постельное белье и мы могли готовить на кухне. Готовила я мало, мы часто забегали на обед к тете Тамаре, у которой жила мама, но мама через неделю после приезда Алешки укатила обратно в Москву, кончился отпуск.
  Она приехала на две недели раньше вместе с Сережкой, потом мы с Катей, потом Алексей. Сережка боялся прибоя и в этот наш приезд довольно неохотно купался, легко заходил в море только в полный штиль, предпочитая в остальное время мелкий детский бассейн. Ходили мы огромной командой, брали с собой внучку Венеры и соседскую девочку, а иногда и двух соседских девочек, так что мы были с пятью детьми, а когда к нам присоединялась Инга с сыном Димкой, на год моложе Кати, было совсем весело.
  Я познакомилась с Ингиным отцом, старым, медлительным, большим умницей. Иногда он приходил с дочерью и внуком на море, сидел в тени виноградника, и я любила с ним побеседовать. От него, прошедшего войну, я впервые узнала, что в 41-ом, под Москвой, наши ополченцы шли в бой без оружия!
  - Нам говорили, - рассказывал он, - возьмете винтовку у товарища, когда его убьют. А у немцев были автоматы....
  С моей привычкой тут же ставить себя в описываемые собеседником условия, на меня напала такая тоска, что и светлый солнечный день не радовал.
  
  Я зашла в свою школу, прошла к кабинету директора. Там сидела Нина Константиновна, бывшая завуч, сейчас директор. Мы с Зойкой заходили сюда летом 66-го года, после первого курса, и виделись с ней же.
  - Узнаёте? - спросила я, остановившись на пороге.
  Через минуту напряженного всматривания Нина Константиновна изумленно сказала:
  - Зоя... На улице не узнала бы, прошла мимо, но когда вот так, появляются на пороге, сразу знаешь, наша, и узнаёшь.
  Завуч повела по коридору, встретили физика у дверей физкабинета. Шота взял меня за руку и повел в учительскую.
  - Вот, - сказал он, - эта девочка пятнадцать лет тому назад закончила школу, и не было дня, чтобы все эти пятнадцать лет на уроках я не вспоминал её: Хучуа, Хучуа. Лучше ученицы у меня не было.
  Кто-то из старых учителей меня узнал, а одна незнакомая женщина, подняла голову и спросила:
  - Конечно, там уже и кандидатские...
  - Нет, - бодро ответила я. - Только институт закончила, потом замужество, дети отвлекли. Но я собираюсь поступать в аспирантуру.
  Уходя из школы, я точно знала, что не собираюсь, а поступлю.
  Я зашла на корты, поздороваться со знакомыми, вспомнить радости игры в теннис, услышать стук мячика о ракетку.
  Сергей, рабочий по обслуживанию кортов, узнал меня, поздоровался и ушел в здание, а минут через пять из раздевалки вышла мать Нельки Варданашвили, тетя Валя, которая там работала.
  - Значит это ты приехала, - задумчиво сказала тетя Валя, после обычных здесь поцелуев при неожиданной встрече. - Теперь понятно, о ком рассказывал Сергей. И она смехом передала мне, что Сергей пришел и рассказал:
  - Приехала девочка из Москвы, батумская, когда она в институт поступала, все профессора собрались чтобы её завалить, но она оказалась такая умная, всех за пояс заткнула и прошла.
  А теперь я выхожу и вижу тебя, ну понятно, про кого рассказывал Сергей.
  - Да ничего этого не было, просто легенда какая-то.
  - Было - не было, теперь ты девушка из легенды.
  От этой поездки на море осталось много фотокарточек.
  Провожала нас толпа народа, как будто какая-то делегация уезжала, перечисляю:
  родня: тетя Тамара, Августа Ивановна, теща маминого брата Резо с внуком, - трое;
  тетя Венера с внучкой Лалой и девочкой со двора, Ноной, с которой Катя сдружилась, - ещё трое;
  мои подруги: Маня с двумя детьми и Инга с Димкой, - пятеро. Итого 11 человек, и нас четверо. И я понимала, что уезжаю не навсегда, что я еще вернусь. Хорошо мне было здесь.
  - Что ты помнишь из восьмидесятого года? - спросила я мужа.
  - Ооо, в восьмидесятом была олимпиада в Москве. Я даже ходил на борьбу смотреть в спорткомплексе ЦСК.
  И действительно, была олимпиада, и нас предупреждали не шляться в Москву во время олимпиады, и железнодорожные билеты в Москву продавали только прописанным там, и мы покупали билеты из Батуми по паспорту и без всякой очереди. Нас предупреждали о возможных провокациях, просили не поднимать всякие ручки, конфетные бумажки и прочие мелкие вещи с полу, боялись эпидемий и просто взрывов, и я с детьми просидела в Долгопрудном, а на другой год Ирка организовала у себя встречу одногруппников по случаю десятилетия окончания физтеха, и Пашка Лебедев рассказывал по горячим следам, как он ходил на стадион болеть, как там все махали флагами, а у наших, у хозяев и флагов не было. Он пошел в общагу в Электростали, там у дверей висел флаг. И комендант поймал Пашку во время попытки стянуть его.
  После выразительных объяснений, комендант дал ему флаг, и Павел где-то со своего двадцатого ряда размахивал флагом, а болельщики с первых рядов увидели полощущееся по ветру красное полотнище, затребовали Пашку и флаг вниз, и спустили по рукам обоих, - вот так то.
  Бабушка-патриотка купила фаянсового олимпийского Мишку, и теперь он стоит у нас в серванте; когда уезжали из Батуми в 1998 году, я много чего выкинула, но олимпийского Мишку забрала.
  Вслед за воспоминанием об Олимпиаде в памяти немедленно всплывает другое событие, трагическое: смерть Владимира Высоцкого. Теперь, после прочитанных мною воспоминаний о нем многих различных людей, я понимаю, в каком напряжении жил этот человек, как неудержимо он растрачивал и губил себя, мне не удивительна его ранняя смерть, но тогда это было большой неожиданностью для нас.
  Магнитофона у нас не было, пластинок с Высоцким выходило мало, у нас было всего две, зато Алешка привез из командировки самодельную книжку стихов Высоцкого, ему подарили распечатку на ЭВМ, на перфорированой бумаге в зеленом переплете.
  Это было совсем другое знакомство с поэтом, песня песней, но музыка создает настроение, и смысловая часть стихов при слушании частично стирается, а тут сиди, читай, перечитывай.
  ...Его не будет бить конвой, он добровольно...
  Одна такая строчка, и вся история страны перед тобой.
  или
  ...Капитан, никогда ты не будешь майором...
  и многие судьбы недоучившихся, не поднявшихся выше капитана.
  Меня всегда удивляла изумительная емкость фразы поэтической по сравнению с прозаической, а у Высоцкого это особенно сильно:
  ...И остались ни с чем егеря...
  
  А в июле мы в выходные дни ездили к Иринке в Троицкое, в то лето, помнится мне, раза два ездили, ходили на пляж, гуляли по лесу.
  Сережка и Ольга охомутали Алешку, использовали его, как коняшку, катались вдвоем, визжали, как резанные, он их стряхивал на песок и убегал на четвереньках, и дети пришли в азарт и замучили его совсем.
  В конце июля Алешка решил поменять работу. Он зарабатывал много, около 270 рублей, но ему жутко не нравилась нудная конторская работа, которую он выполнял и он ушел, его сманила в институт "Цветметавтоматика" Ирка, которая там работала. "Цветметавтоматика" была рядом, в Дегунино, но проиграл он при переходе сорок рублей в зарплате, деньги по тем временам немалые.
  А в перерыве между работами Алексей решил еще погулять, взял детей и отправился в Лысьву.
  От той поездки он вспоминает только, что мать встречала их, а автобус ушел переполненный, пришлось идти пешком, Сережка устал, и его везли на коляске, два чемодана и сверху мальчишка. А двухколесную тележку Алешка сделал сам, нашел два колеса на свалке, и ему приятель сварил металлическую раму, на которую была натянута сетка. Ленивый таскать тяжести Алешка даже картошку с рынка возил на этой тележке.
  В конце августа я взяла учебный отпуск и стала готовиться к вступительным экзаменам. Английский я уже сдала, и мне на подготовку остальных, специальности и истории партии дали две недели.
  Я приготовлю с утра завтрак и обед, уйду в комнату с балконом, там занимаюсь, и мешать мне нельзя, наору. И дети тихо себя вели, предоставленные самим себе, ну да Кате было уже 10 лет.
  На улице в Долгопрудном я встретила знакомого физтеха, Валеру, с которым я была в одной лаборатории в Пущино, он на курс позже учился. Он был с сыном Сашкой, восьми лет. Разговорились, я показала дом, где живу, сообщила номер квартиры, пригласила заходить. Сказала, что у меня двое детей. Сашка навострил уши, и в один прекрасный день раздался звонок - это Сашка пришел к нам в гости, они жили недалеко.
  Я его впустила, он познакомился с Катей и Сережей, ушел с ними в комнаты, и они целый день что-то там творили, что-то лопали на кухне, а потом он сам, решительно так ушел.
  - Мне пора домой, - и я услышала шебуршание в прихожей.
  - А где ваша мама? - поинтересовался он напоследок.
  - А она в другой комнате учится, - ответила Катя.
  - Ух, как здорово, у вас как будто взрослых и дома нет, делай, что хочешь.
  Сашка заходил еще пару раз, "делай, что хочешь" ему понравилось и они очень дружно, хорошо так играли, меня не допекали совсем, а потом он исчез, возможно, они переехали, Валера жил с семьей на частной квартире.
  Перед экзаменом по истории партии я поехала на Белоозерскую на консультацию с бабушкой о международном положении. Бабуля каждый выходной смотрела передачу "за круглым столом" и читала газеты, к чему я себя за всю жизнь не смогла приучить. Один вид газеты навевал на меня невыносимую скуку, а поскольку я считала, что газету надо читать, как книгу, от корки до корки, то просмотрев три строчки передовицы и доклада о трудовых буднях, я заканчивала чтение.
  Бабушка должна была рассказать мне в какой стране какой сейчас правитель, какой режим, за кого мы ратуем, за Манолиса Глезоса, или за Анжелу Дэвис. На экзаменах по истории партии иногда задавали вопросы о современности, вне программы, и я со своей полной аполитичностью боялась этих шагов в сторону. Анжела Дэвис в те времена не сходила с нашего телеэкрана, и бабуля, не любившая моей шокирующей лохматости, всегда говорила мне:
  - Зоя, подстригись, ты прямо как Анжела Дэвис, - хотя, вроде бы, как помнится, Дэвис была цветной, а я, несмотря на крайнюю заросшесть, белой.
  Но история партии это несерьезно, а вот в программе по специальности, по физхимии был очень трудный кусок, раздел электрохимии, я почти неделю старалась разобраться во всех этих двойных электронных слоях, а потом оказалось, что мне дали не ту программу, и электрохимия мне не нужна, а я над ней корпела, ломала могзи. То-то мне было обидно.
  Сдавала экзамен по специальности я известным людям на Фотонике: Калие, Герулайтису и Лукьянцу. В свое время Олег Леонидович Калия, тогда старший научный сотрудник в лаборатории Лукьянца, распотрошил меня за мой отчет по фталоцианинам, хотя и топтать особенно было нечего, так, страниц пятнадцать текста, довольно очевидного. Дело было не в моем чахлом отчете, а в том, что фталоцианины были веществами Лукьянца и Калии, а я по недомыслию в отчет их не включила, а Толкачев и не подсказал. Злопыхательный Олег в конце концов понял, с кем имеет дело в моем лице, никакого злого умысла, а просто недопонимание сложных человеческих взаимоотношений. До меня дошли его сожаления о том, что он устроил мне баню. Когда он довольно пылко меня топтал, я сопротивлялась, и как ни странно, заслужила впоследствии некое уважение за стойкость.
  Позднее Катюшка и Иринка Калия ходили в одну группу в детском саду и очень любили играть вместе, у них были какие-то интересные сюжетные игры, и когда мы приходили забирать своих дочерей, то не могли оторвать одну от другой.
  Но вернемся к экзамену. Первый вопрос был из области термодинамики, и спрашивал меня в основном Герулайтис, физик по образованию, столп "Фотоники", этого физического отделения химического института, занимающегося закрытой тематикой.
  Я ошиблась в определении изолированной системы, не сказала об отсутствии массообмена, как само собой разумеющегося, и Герулайтис, поймал меня на этом и, увидев, как я раздосадована, засмеялся. Остальное, всякую там математику, я бойко, без запинки, рассказала
  Второй вопрос был по кинетике. Тут Калия меня выручил:
  - Одну минуту, - сказал он, - я задам ей вопрос.
  Он встал, провел наклонную прямую мелом на доске и спросил:
  - Какой будет порядок у реакции, если зависимость концентрации от времени имеет такой вид?
  - Нулевой, скорость постоянна.
  Лукьянец и Герулайтис молчали, смотрели на доску.
  - Может быть, тогда ничего у нее и не спрашивать, и так всё ясно? - задумчиво спросил Лукьянец.
  - Ну, я для того и задал вопрос, чтобы ничего больше и не спрашивать, - как-то даже обиженно ответил Олег.
  И я ушла с пятеркой, реабилитировалась после своих троек по физхимии на физтехе.
  В сентябре мы определили Сережку в детский сад, в его бывшую глазную группу, и вот, первого сентября, Алешка взял Сережку за ручку и повел в детский сад, а я убежала на работу в НИОПиК.
  Я шла на электричку и думала, что я эти годы была как мать одиночка, я отправляла Катю в школу, отводила Сережу в детский сад, бегала на обеденный перерыв кормить Катю обедом, забирала Сергея из детского сада, всё всегда я. В будни Алешка уходил в семь и приходил в семь, и так изо дня в день, из месяца в месяц. Основная его обязанность была привезти мясо из Москвы, просто в Долгопе трудно было его купить, и по выходным стирка из-за моей аллергии к порошкам, вернее к порошку "Лотос". Тогда нас не баловали, и было два порошка: "Лотос" для всех видов белья, и "Астра", для белого.
  Остальные домашние дела, за исключением мытья посуды вечером, я делала сама, и самым тяжелым делом было приготовление пищи.
  Теперь же добираться до "Цветметавтоматики" было недолго, и рабочий день мужа начинался не с восьми тридцати, а с девяти и мои мужички утром самостоятельно ушли из дому, я к ним даже и не прикоснулась. Благодать! Сережка, правда, потом будет вспоминать, как отец тащил его за руку в детский сад, и он не успевал за ним, пройти нужно было почти полтора километра, не близко, а автобусы были битком набитые.
  Отец отводил сыночка в садик, а я забирала, а Катюшка сама приходила из школы и грела обед на плитке, газом пользоваться я ей всё еще не разрешала, но и на продленку не отдавала, боялась, что она там будет уставать, да и страдая всю жизнь желудком, я старалась, чтобы дети мои как можно позже стали пользоваться общепитом.
  
  Я собралась к Фомину во второй половине дня, и грустно брела на электричку, раздумывая, как мне успеть вернуться с Ленинского проспекта до шести вечера, чтобы ухватить Сергуша из детского сада. По пути меня нагнал Гамлет.
  - Ты куда? - уцепилась я за него, чувствуя, что при виде его какие-то надежды стали шелестеть в сердце.
  - Сейчас одно дело сделаю, и домой, - радостно сообщил мне ничего не подозревающий приятель.
  Я посмотрела на его горделивый кавказский профиль свободного человека, радующегося возможности пораньше уйти с работы, вздохнула перед тем как сделать пакость:
  - А ты не зайдешь к нам, не попросишь Алешку забрать Сергея из детсада. Он сегодня вечером часов в пять должен вернуться из командировки, но будет сидеть до последнего, ждать, что я сама приведу сына, не догадается пойти за ним.
  - А если его не будет дома, тогда что? - Гамлет был почему-то не в восторге от моей замечательной идеи.
  - Это маловероятно... - тяну я. - Ну, тогда тебе придется самому взять Сережку из детсада.
  - Вот еще, возвращаться. Лучше я сразу заберу Сергея. Если Алешки не будет дома, я его оставлю у нас, а ты потом заберешь. Как его там найти?
  - Он на втором этаже, в глазной группе, кажется номер два. Как взойдешь по лестнице, налево.
  - Ладно, не беспокойся, всё сделаю.
  Я с легким сердцем укатила в Москву, просидела там до шести часов и возвращалась уже около восьми. У Сагиянов на втором этаже приветливо горел свет, и я свернула в общагу, чтобы потом не возвращаться, если Сережка у них.
  Сережки у них не было, Гамлет отвел его домой, но Люда усадила меня, голодную и усталую, перекусить у них.
  Пока я жевала вермишель, отказавшись от ненавидимых мною котлет, Гамлет обстоятельно, серьезно приступил к рассказу, ни разу не засмеявшись и выдерживая паузы для наших с Людой реакций.
  - Сережу я забрал, хотя ты всё сделала, чтобы я этого не смог, только этаж знаешь. У него группа не вторая, а четвертая, не налево, а направо, но всё же я его нашел, спросил, где группа глазная.
  Найти я его нашел, и забрать забрал, но, боюсь, навсегда погубил твою репутацию.
  Вошел я в раздевалку, стою. Сережка меня увидел, подбежал.
  - Я за тобой, собирайся, говорю ему, домой.
  Вышла воспитательница, увидела мою сомнительную южную наружность. Встревожилась, похищают детей прямо из детских садов:
  - Сереженька, а ты знаешь этого дядю?
  - Да, это дядя Гамлет.
  - Кто, кто?
  Сережка повернулся к ней и громко пояснил:
  - Это дядя Гамлет, мамин друг. Папа мой в командировке, и поэтому меня забирает дядя Гамлет.
  Тут я не выдержала, встряла в его рассказ.
  - И ты. Конечно, не объяснил, что мол встретил меня случайно, я занята и т.д...
  - Зачем? - Гамлет, наконец, засмеялся.
  - Всё было уже сказано, оправдываться, только ухудшать ситуацию. Пришли мы к вам (по дороге они зашли в шахматный клуб, к приятелю Гамлета Аскерову, чемпиону Долгопрудного и кандидату в мастера, но об этом в другой раз, тогда ни Гамлет ни Сергей мне не рассказали об этом), звоню, Алешка открывает
  - А, Гамлет, привет, проходи, а сам глазами вниз, вниз и наткнулся на Сережку, а ожидал увидеть Сурика. Удивился страшно и спрашивает:
  - А где Зоя?
  - А Зои нет, - отвечаю и захожу. - Я зашел, а Алешка выбежал на площадку, думал ты там прячешься.
  Потом объяснились.
  Вошла эта история наравне с гусями лебедями в золотую историю забавных случаев, я любила в тесном кругу её живописать, даже то, чего и не видела, как Алешка выходил на площадку и вертел головой, меня искал.
  Алешка прослушал её раз, прослушал другой, а потом рассказал всё это со свой, мужниной стороны:
  - Три дня был в командировке, приезжаю, прихожу домой, кругом черт ногу сломит, жены дома нет, детей нет (Катя во вторую смену училась) еды никакой нет. Жду час, уже пора прийти, но никого нет. Жду второй, никого лет. Потом звонок, открываю дверь: приятель жены приводит младшего ребенка.
  - А где жена?
  - Поехала в Москву на свидание с шефом.
  Такая вот моя жизнь. Иду на кухню искать еду для сына.
  
  Письмо Кати бабушке. Привожу без купюр. Нунягой Катя звала бабушку в детстве, так образовала от Нонны.
  
  Здравствуй, Нуняга!
  Я пишу тебе потому, что соскучилась. Ведь мы с тобой давно не виделись. Приезжай к нам в гости. Ты скоро уедешь в Батуми, и мы будем видеться еще реже.
  Учусь я хорошо. По немецкому одни пятерки, а учительница по истории сказала, что отличные отметки некуда ставить. По русскому в тетрадях две тройки, одна четверка, остальные пятерки. Математичка очень аккуратная женщина и требует от учеников того же. Я же в тетрадках по математике только и ляпаю, делю плохо. Зато у доски отвечаю на четыре и пять. По литературе читать не спрашивают. Меня выбрали в совет отряда. Я должна отмечать, сколько получено отметок, и на линейке для четвертых классов рапортовать об этом. Классный руководитель ведет по русскому языку и литературе. Передавай привет бабушке (видимо, прабабушке, у нее 30 сентября день рождения, а письмо датировано 12 октября) и скажи, что я приношу глубокие извинения по поводу запоздавшего подарка. И поцелуй её от моего имени.
  Напиши о себе и обязательно приезжай.
  Я буду ждать. Целую. Катя.
  Да, совсем забыла. Мама и Сережа оба болеют. Сережа от меня заразился. А мама страдает г......м (геморроем).
  
  Из письма маме. Я тоже писала письма на Белоозерскую.
  ...Вчера мама, ждали тебя, но вместо тебя пришло письмо. Мне нездоровилось, и я не решилась ехать к вам...
  Документы для тебя никак не могу взять: то нет паспортистки, то коменданта, то их обеих (что за документы, сейчас совершенно не помню.) Это ЖКО на два дома не ЖКО, а сплошной бардак. В понедельник пойду снова.
  Я сижу на больничном. Сначала сидела с Сережей, а потом и Катя стала сильно кашлять, села с Катей.
  Такая у меня жизнь. Сейчас кашляет один Сережа, но слабо. Выпишу его в сад, а как водить буду, не знаю. Алексей собрался в командировку дня на 2-3 в Калинин. (после этой командировки, в пятницу, Гамлет и забирал Сережку из сада).
  С шубой у меня обстоятельства такие: 150 рублей мне надо отдать в этом году - остальные где-то в марте (125 рублей). 25 рублей я за нее уже отдала, так что, как видите, осталось всего 275 рублей.
  Я купила в комиссионке шубу из кусков мутоновой цигейки, отделанную каракулем, очень теплую и тяжелую, деньги заняла у Люды и Нины.
  Конечно, острой нужды в шубе на эту зиму у меня не было, могла бы проходить и в своей старой, но ведь это случай, когда еще подвернется шуба по сходной цене. К тому же цены растут. Когда мы сюда приехали в1976 году я видела в ателье каракулевую шубу из кусков за 250 рублей, а теперь такая стоит 700 рублей.
  Так что ждать нечего.
  Были сильные боли в сердце и я обследовалась. И рентген, и кровь из вены на ревматизм и была у ревматолога. Ничего не нашли, опять кокарбоксилазу колю, аскорбинку и глюкозу в вену. Вроде стало полегче. Я откомандирована в Москву с первого декабря, а зачислили меня в аспирантуру с 15 января 1981 года.
  ...приезжай. Съездим в Дегунино за стульями, а то обещают поднять цены.
  
  Мое трагическое описание грозящего мне финансового краха не прошли даром, не зря бумагу марала. Мама и бабушка, в конце концов, подарили мне 150 рублей, чтобы я отдала часть долгов за свою шубу.
  
  Долгие прикидки привели нас с Алешкой к мнению, что описываемое ниже событие произошло именно в сентябре 80-го года.
  Почему тогда?
  Все происходило до того, как начали топить, и в квартирах и подъездах было холодно. Свекрови не было, а мама с бабушкой жили еще на Белоозерской.
  Тогда мы уже переставили мебель и переехали: Катя жила в маленькой комнатке, Сережа в проходной, а мы с Лешей устроили спальню в комнате с балконом.
  Сережа кашлял, я ночью встала, укрыла его, напоила теплым чаем с молоком и, чтобы не бегать в потемках по квартире, оставила свет на кухне.
  Не успела я упасть в сон, как раздался звонок в дверь.
  Я встала, глянула на часы. Было полвторого ночи.
  Я спросила кто, глянула в глазок.
  Какая-то мужская фигура, потом женская, и жалобный юношеский голос попросил:
  - Откройте, пожалуйста.
  Я открыла.
  Передо мной стоял молодой, очень красивый парень, который сбивчиво начал говорить мне что-то, потом вдруг сказал своим товарищам, мужчине и женщине:
  - Хорошо, что есть мужчина, это хорошо, они не будут бояться.
  Я повернулась и увидела мужа, сонного, встревоженного, в одних трусах.
  Парень всё говорил и говорил и изгибал тонкие, женственные брови.
  Наконец, мы уяснили, в чем дело.
  Они из Риги. Приехали в гости сюрпризом к людям, живущим в соседнем доме, а те, к счастью для себя и к несчастью для гостей, сами куда-то умотали на выходные.
  Вот они в подъезде ждали их до тех пор, пока не стало совсем поздно, и везде погас свет, и только у нас горел, и они подумали, что мы не спим и, может быть, пустим их переночевать.
  Наверное, мы с Лёшей вспомнили, как остались на улице в первую брачную ночь, и всю свою жизнь с мытарствами и переездами вспомнили, только когда я сказала:
  - Ну хорошо, давайте скорее, а то спать хочется, - Лёша не возражал.
  Правда оказалось, что их не трое, а пятеро, и что у них чемоданы, но нам уже было всё равно.
  Они ушли за оставшимися и чемоданами, а Лёша достал ватный матрас, мы постелили его на циновку, нашли пару подушек, и тонкие шерстные одеяла.
  Одного мы решили положить на раскладной диванчик, а Сережа спал на своем детском диванчике.
  Две пары легли нана матрас поперек, а холостой парень на кресло.
  Женщина всё время кашляла, и под утро Сережа перебрался к нам в постель.
  Утром я покормила своих гренками с яйцами, а для гостей у меня ничего не было, но я предложила им горячий сладкий чай и хлеб с маслом.
  Понятно, что они и не ужинали.
  - Нам неудобно, - сказал тот, что уговаривал нас пустить их переночевать.
  - Ну да, но есть-то хочется, - ответила я. - Просто у меня ничего нет, только чай, хлеб и масло.
  Они попили чай, предлагали нам деньги, но мы отказались.
  - Мы на этом не зарабатываем, - сказала я.
  Они собрались и ушли. Оставили нам курицу в холодильнике, которую купили на всякий случай, - когда едешь сюрпризом, у хозяев может и не оказаться еды.
  Когда мама узнала о том, что мы пустили в дом посреди ночи пятерых незнакомых людей, рассердилась:
  - Зоя, ну как вы могли такое сделать? А вдруг это грабители?
  Я вспомнила юношу, его честные светлокарие глаза, тонкие брови. Не зря на переговоры послали его.
  - Мама, я как-то сразу поняла, что они не бандиты, - ответила я. - Да и что у нас взять-то?
  А бабушка добавила:
  - Нона, не переживай, бог убогим соломку подстилает...
  
  На каникулы на седьмое ноября Катя ездила с отцом в театр. Я после посещения с пятилетней Катей спектакля "Волшебник изумрудного города" в театр с детьми не ходила, правда, помню, что всё же была на "Трех толстяках", но когда, не могу сказать. Помню только, что с Катей, не с Сережей.
  На другой день после театра у Кати поднялась температура до 37,5 и заболела горло. Она отлежалась два дня в постели, температура больше не поднималась, и горло прошло, но в первый день учебы, я её в школу не пустила:
  - Что-то глаза мне твои не нравятся, мутные какие-то, больные глаза, посиди-ка ты дома еще денек.
  А к вечеру по Катиному телу пошла сыпь, мелкая красная, не похожая на аллергию.
  Наша участковая врач Симонова не любила как-то ходить по этажам без лифта, а лифт в очередной раз не работал, и я не стала вызывать врача к десятилетнему ребенку без повышенной температуры, а отправила Алешку с утра показать врачу девочку, на всякий случай предупредив его, чтобы он обязательно зашел в поликлинику со стороны бокса, и вызвал врача к себе:
  - Черт его знает, что это за сыпь, может быть, инфекция какая-то.
  А Сережку отвела в детский сад сама.
  Алешка позвонил мне, и сказал, что Симонова нас ругала, почему её не вызвали, у Кати скарлатинозная сыпь, скарлатина ходит с тяжелыми осложнениями, велено лежать в постели и пить антибиотики. И две или три недели никакой школы.
  - Ну вот, - сказала я вечером дочке, - потом расскажешь Таисии Петровне (классной руководительнице) как я спасла весь ваш класс от эпидемии скарлатины, оставила тебя дома без явных признаков болезни.
  Еще до скарлатины Катя подралась с Машей Сысоровой. Подралась, громко сказано, Маша её побила, а потом еще и камнями кидалась. Все дни эта девочка проводила у нас, весь третий класс, а в четвертом её всё больше вытесняет Наташка Самыгина. В четвертом классе Наташка очень льнула к Катеринке, часто появлялась у нас и, блестя глазами, рассказывала мне, какая замечательная девочка Катя, самая лучшая девочка в их классе, и сравнить её даже не с кем. Ни единого темного пятнышка не могла допустить Наташка на светлом облике подруги, и сомнениям в великих достоинствах дочери, мелькавшим на моем лице Наташка противопоставляла свою глубокую убежденность в несравненных достоинствах Кати. Начитанная, уверенная в себе, хорошо учившаяся Наталья, к тому же так высоко оценивающая Катеринку, была как подруга интересней для Катерины, чем простоватая Машка, и мягкая, неспособная оттолкнуть кого бы то ни было, Катеринка, оказалась неверной в дружбе и предпочла Самыгину, а самолюбивая Марья, чувствуя себя приниженной и брошенной, из ревности пыталась побить мою Катьку. Вся эта трагедия прошла мимо моего занятого солями тетразолия (вещества, на которых я попытаюсь сделать диссертацию) сознания, и только разбрасывание камней открыло мне глаза на драму внутри девчоночьего коллектива четвертого "Г".
  - Как же ты дочка допустила, чтобы Маша Сысорова тебя побила? Она же тебе до плеча только. Стукнула бы её разок, да и всё.
  Большие зеленые глаза дочери стали наполняться слезами:
  - Ты, мама, не понимаешь, я не могу ударить человека, не могу и всё тут.
  Я понимала, но плохо.
  Наташка Самыгина, председатель совета отряда, решительно выступала за исключение Маши из пионеров, драки с подругами чернили светлый облик советского пионера, и теперь брошенная, оттиснутая на задний план двоечница Машка оказывалась недостойной носить галстук.
  Я провела доверительную беседу с дочкой.
  - Не стоит, может быть, так раздувать это дело, а? Помирись ты с Марьей, прости её, но больше не дружи близко, отойди постепенно.
  Катя опять пустила слезу, теперь уже потому, что ситуация вышла из-под контроля, и подруги действовали сами по себе, забыв о том, что причиной конфликта была Катя.
  - Если вы помиритесь, Наташка умерит свой воспитательный пыл. Ты же не хочешь, чтобы Машку исключили?
  - Нет-т, - плакала дочь, - но и мириться не хочу, в конце концов, не я била Машку, а Машка меня.
  Я только вздохнула. Катерина - причина раздора двух захватнических женских натур была без вины виноватой.
  Оставалось надеяться на разум Таисии Петровны. Классная решительно осудила образовавшиеся в классе коалиции. Катя так и расписывала спустя много лет.
  - Таиська поорала на нас, повращала глазами в разные стороны, и на этом дело и кончилось, а когда позднее стал образовываться новый "Д" класс из-за переполненности, Маша сама с радостью ушла туда, хотя обычно в новый класс классные руководительницы старались отдать учеников похуже, а сами дети и родители изо всех упирались, и при таком способе отбора вновь образующийся класс изначально оказывался самым слабым. Маша Сысорова единственная сама туда попросилась, начала жизнь с новой, чистой страницы:
  - Меня там никто не знает, мне там будет проще, - скажет Маша.
  Эта её решительная манера обрывать несложившееся и начинать с нуля будет хорошо прослеживаться позже, в зрелые годы Маша решительно сменит двух мужей за короткий срок, а потом и третьего выгонит, но до этого еще далеко.
  На новый год к нам приехал Сашка Ярош, мой новый сослуживец, с женой Наташкой, дочкой Ксюшей и парой друзей, Ирой и Колей, которые завались к ним, когда они стояли в дверях. С собой они привезли кучу всякой еды, очень вкусную домашнюю колбасу, и помню, мой куриный плов с кусочками апельсина даже не попробовали.
  Детей уложили спать в двух комнатах, а сами сидели в комнате с балконом. Там стояла софа, новый книжный шкаф, висели проданные мне Ниной Скуратовой, моей сослуживицей, расписные красные с розовым и синим шторы и лежали подушки с наволочками из этой же ткани.
  Как всегда, если я выпью и поем ночью, мне было плохо с желудком и пришлось пойти и вырвать, потом меня трясло от озноба некоторое время, и я, расклеившись, легла спать, но довольно поздно, уже в четвертом часу. Пьяный Сашка давно свалился на надувной матрас, Ира с Колей легли, а самоотверженная Наташка перемыла всю посуду, и, когда я утром встала, у меня был на кухне порядок.
  
  
  1981 год. Смерть Гены Фомина, переезд мамы в Батуми
  С января меня зачислили в аспирантуру, я стала ездить в институт Химфизики почти каждый день, прижилась в маленькой полуподвальной комнате, потихоньку перезнакомилась с группой Гены, состоящей из сотрудника Пети Мордвинцева, физтеха, на несколько лет моложе меня и живущего, в Ниопиковском общежитии, где и Сагияны, Марины - аспирантки, самого Гены и меня.
  Гена сдвинул меня с мертвой точки. Мы стали пробовать добавки, получили увеличение эффекта воздействия радиации на мои растворы, интересный результат при облучении растворов ультрафиолетовым излучением и уже через два месяца можно было писать небольшую статейку и подумать о заявке. Никаких трений у меня с Геной не было, хотя однажды мы обсуждали с ним результаты, поспорили, разгорячились, и Маринка пришла к нам (для обсуждения Гена уводил сотрудника в соседнюю аудиторию, чтобы не мешать остальным) и сказала:
  - Вы так орете, по всему коридору слышно.
  В результате своей увлеченности работой я зиму проскочила незаметно.
  Гамлет по выходным ходил гулять с Суриком и заходил с малышом к нам, пока его жена думала, что они пребывают на свежем воздухе.
  Я его понимала, скучно гулять с дитем неразумным, а с нами можно поболтать.
  - Можно дать Сурику конфету? - спрашиваю я Гамлета.
  Сагиян кривится, как будто проглотил что-то кислое.
  - Ох, да он весь измажется сейчас, придется мыть.
  Но уже поздно. Глаза мальчишки, чуть видные над столом, увидели конфету и засверкали как звезды в ночи.
  Пришлось дать ему возможность вымазаться.
  Яркий солнечный день. Выходной. Окна нашей голубятни на запад, деревьев нет, шторы раздвинуты, и солнце сверкает и даже припекает в комнате, хотя только первые числа апреля.
  Гамлет с Суриком у нас в гостях, а моих детей нет, может быть, они у мамы на Белоозерской, может быть в школе на каком-нибудь мероприятии. В квартире тишина.
  Сурик играет в Сережины машинки, сидит на полу и гудит, а мы за столом пьем кубанскую водку, мягкую, на чем-то настоянную, 6 рублей за бутылку. Закуски у меня нет, и я открыла баночку селедки с укропом, мы вытаскиваем вилкой кусочки селедки прямо из банки, заедаем хлебом. Повод выпить есть: во-первых, весна, во-вторых, у нас троих в марте прошли не обмытые дни рождения, у Гамлета 17-го, он рыба, а не овен, как мы с Лешкой. За это тоже надо выпить.
  Нам хорошо, но мальчишка возможно голодный.
  - Давай я его покормлю, у меня суп есть, - предлагаю я Гамлету.
  Сагиян смотрит на часы.
  - Нет, его скоро обедом кормить, Люда расстроится, если он есть ничего не будет.
  Великий конспиратор, если Люда не спросит, он и не скажет, что у нас сидел.
  А дальше весна, май. Я иду по тропке между общежитием и нашим домом и веду за ручку Сурика Сагияна. Люда с Гамлетом уехали к врачу на осмотр, Людмиле скоро рожать, а Сурика подкинули мне. Сурке два с половиной года, он очень мил, черноглаз и говорлив, я с удовольствием держу его маленькую ручку. Я люблю держаться за маленькие ручки, обувать маленькие ножки и люблю смотреть на крохотные детские туфельки рядом с огромными емкостями мужской обуви.
  Суббота, спешить мне некуда, обед готов, свои дети с отцом, и я гуляю с чужим ребенком.
  На меня набегает Таня Якунина, приятельница Нины Макшановой еще по Рубежному.
  Именно набегает, потому что она близорука и узнаёт знакомых, только уткнувшись в них носом.
  - Зоя, - говорит она, с изумлением глядя на Сурика, - как же такой маленький пойдет в школу?
  Несколько секунд я в замешательстве, не понимаю, о чем она.
  - Да он не пойдет в школу.
  - А ты говорила, Сереже семь лет и он идет в школу в этом году.
  - Сережа и пойдет, а это не мой сын, не Сережа. Это Сурик.
  - Я Сурик, - подтверждает Сурик и смотрит на Таню снизу вверх жгучими армянскими глазами.
  - Странно, - Таня как бы уличает меня в том, что я отказываюсь от родного сына. - Он так похож на тебя.
  - Может даже больше, чем мой собственный сын. Да и вообще все армяне похожи один на другого. Но тем не менее это не мой ребенок, а Сагиян.
  - Я Сагиян, - подтверждает Сурик, еще сильнее запрокидывая голову на Таню.
  - Ну, если ты Сагиян, то что ж, тогда верю, - смеется Таня и убегает.
  В детском саду у сына намечался выпускной вечер.
  Сергей, как всегда, перенес простуду и пропустил подготовку к танцам.
  - Ты не будешь выступать, - строго сказала ему Анечка Гудзенко, девочка из пары разнополых близнецов, которые ходили с Сережей в одну глазную группу и жили в одном с нами подъезде.
  Она услышала, как Сергей приглашает меня на вечер, и строго так сказала:
  - Не будешь выступать, у тебя нет пары.
  На личико моего сына легла трагическая тень, и губы задрожали.
  Видимо, действительно, не было у сыночка пары, а то бы он сказал: "А вот и нет, у меня пара такая-то". И я иду на вечер в детский сад со страхом, что сынок будет одиноко сидеть в уголке, когда все дети будут танцевать.
  Вышли детки, парами, и в первой паре мы с Катей увидели Сережу с красивой уверенной девочкой, которой он доходил только до плеча, был неловок, путался в движениях, но личико у него сияло. Девочка танцевала с удовольствием и не выглядела огорченной тем, что ей достался такой невысокий и неуклюжий партнер.
  После танцев и стихов о школе пили чай все вместе и выступавшие и присутствовавшие. Детям вручили симпатичные портфели, букварь, и Сережка долго слонялся по саду от площадки к площадке, всё никак не уходил, не решался уйти, слово "навсегда" его пугало, и Катя сказала:
  - Не уходит. Хочет перед маленькой Ксюшкой похвастаться, что у него портфель есть.
  Имелась в виду Ксения Ярош, дочка Сашки Яроша, она ходила в один садик с Сергеем, только на группу младше. Мой всегда предпочитавший мужское общество сын любил поболтать с Ксюшей, очень оживлялся в её обществе, и его романтическая сестра приписала брату нежные чувства.
  В результате постоянных упражнений в глазной группе у нашего одноглазого циклопчика улучшилось зрение и к лету он ходил без очков и без повязки.
  
  Я была одна в гулкой и пустой квартире, во всех трех комнатах и мне было плохо, выворачивало наизнанку.
  Как всегда, я долго надеялась, что обойдется, что не нужно промывать желудок, но потом пришлось сделать это и раз, и другой, до чистой воды, и после чистой воды всё мутило и мутило, и я моталась по квартире, ожидая, когда меня отпустит.
  Алексей с детьми на Белоозерской. У моих мамы и бабушки периодически накапливались мужские дела по хозяйству, то новую полку надо повесить, то кран потек, надо прокладку сменить, то замок вставить, вот Алешка и уехал с ночевой на все выходные, а пока его нет, я тут блюю. В субботу ко мне зашла Людмила Уланова скоротать вечерок, принесла выпивку, расположилась надолго. Не надо было мне водку, да вот выпила. И Милка Сагиян тоже зашла и тоже выпила, и только выпила, как начались схватки и повез её Гамлет в Москву на попутном Икарусе рожать, а Уланова пошла себе спать.
  Летняя ночь короткая, приступ был тяжелый, и очухалась я, когда светало, вставала летняя ранняя заря. Я села на пороге балкона, вся пустая изнутри, смотрела на светлеющее небо и думала о Людмиле. Я отмучалась, а как там она? Родила или нет?
  На всякий случай я глянула на часы, шел пятый час.
  Потом выясню, когда она родила, решила я, поднялась с порога и захлопнула балкон.
  На другой день Гамлет сказал, что Люда родила мальчика, а вот в котором часу так и не знаю до сих пор.
  
  Сережка затемпературил. Привезла я его от мамы нормального, а тут каждый день 38,5. С момента его тяжелой болезни прошло два года, и все эти годы, несмотря на частые простуды, выше 37 не было. Симонова была в отпуске, третью неделю стояла жуткая жара, Сергей лежал в маленькой прокаленной комнате, пил аспирин, ничего не ел, и никакого диагноза у него не было. Но только перенесенными недавно страхами можно объяснить, что я уступила настояниям врача и отвезла мальчишку в детскую больницу.
  В субботу приехала мама, обругала меня за то, что у меня вечно происходит что-то плохое с детьми, обругала так, как будто я виновата, и мы с ней помчались в больницу. Мама, оставив меня во дворе, сама прорвалась к внуку в палату. Медперсоналу не удалось её остановить, она всегда проходила, бросив через плечо, что она медик.
  Сережа спал, температуры у него не было, сейчас я думаю, что у него был сильный перегрев, жару мой белокожий мальчишка переносил плохо. На открытых ножках внука мама увидела синяки и поняла, что ему дают сульфамидные препараты, которые он не переносит.
  А на его больничной карте врач, которая нас принимала, сверху с моих слов написала: "Сульфамидные не переносит" и подчеркнула. Уже второй раз в своей жизни я сталкивалась с полным игнорированием врачами слов матери, первый раз в санатории, когда ему дважды ввели гамма глобулин, несмотря на мое предупреждение, что этого нельзя делать.
  Мама добилась, чтобы сульфадимезин сняли, а в воскресение Сережке разрешили выйти ко мне во двор, и я попросила его таблетки не пить, подстраховалась на всякий случай.
  Сережке сделали анализы мочи, крови, и рентгеновский снимок, а пока начали внутримышечно пенициллин.
  Во вторник на улице я встретила Симонову, нашего педиатра. Симонова по любому поводу предлагала больницу, объясняя это тем, что стационар, мол, пустует, а государство разоряется на больничных листах. Я сильно сомневалась, что наше государство раззоряется на больничных для матерей, но молчала, а сейчас Симонова сказала мне, что дежурила в больнице, видела там Сережку, и ему совершенно нечего делать в стационаре.
  Я вздохнула, чувствуя себя виноватой, - упекла сына в больницу.
  Одновременно с Сережей в больницу попал и Сурик, с подозрением на пневмонию, его тоже кололи, и я просила Сергея заходить к маленькому соседу и развлекать его немного, ну да семилетний мальчик не семилетняя девочка, проку от Сергуша было мало.
  Стояло лето, я приходила к сыну каждый вечер, приносила еду, Сережка сидел у окна, ждал, когда я или мы с Алешкой придем, выбегал, веселый, вроде здоровый. Молодая медсестра ласково подзывала его на укол, он убегал и возвращался, лишь слегка потирая попу, хвастаясь, что совсем не больно, пустяки.
  В пятницу не были готовы повторные анализы, но я решила его забрать.
  - Мама, меня еще нельзя выписать, - ребенок стоял как побитый, такой преисполненный необходимостью здесь быть, тихий, послушный.
  - Идем домой, собирайся, - строго сказала я сыну.
  - Но ведь нельзя, анализов нет, - ну мама, нельзя.
  - Можно, - сказала я. - Можно. Под мою ответственность, а я не боюсь и забираю тебя.
  Только стоял передо мной такой тихий, такой понурый и тут завопил, оглушая:
  - Ура! Домой!
  Подскочил на месте как мячик и сломя голову помчался собирать свои нехитрые пожитки.
  
  Мама собралась уезжать в родной Батуми, мы с ней нашли подходящий вариант обмена, и не было смысла нам в этом году ехать к морю, снимать квартиру, платить деньги, если на будущий год можно будет ехать прямо к маме, и я проводила отпуск в Долгопрудном вместе с сыном. Алексей взял Катю и уехал в путешествие на Урал, а я не поехала, осталась.
  Я помню, что от нечего делать мы с Сережкой ходили в кино довольно часто, он уже подрос и сидел на взрослых фильмах, а я героически выдерживала дневные мультики ради него.
  Из фильмов я запомнила детектив "Два долгих гудка в тумане", возможно потому, что позднее смотрела его еще раз по телевидению, а может быть потому, что смотреть его было интересно нам обоим, и Сергею и мне.
  Погода испортилась, купаться было холодно, но мы ходили на остров на аттракционы, Сергей без устали катался на каруселях, на ветерке, качался на качелях, а я расслаблено сидела на лавочке, ждала его.
  В качестве моральной компенсации за проведенный в городе отпуск я купила себе золотые серьги за 80 рублей. Подорожавшее золото стало появляться на прилавках, не было за ним больших очередей, и я купила штампованные маленькие серьги с бледно-розовым корундом.
  На рынке в начале августа продавали арбузы, но цена была не для младшего научного сотрудника без степени, а Сережка просил, мечтал об арбузе. Поскольку таких, как я и мой сын было много, то арбуз продавали на разрез, по кусочкам. Мама никогда не разрешала мне покупать такие вот кровоточащие, истекающие соком утыканные черными семечками ломти, кричала, что это пахнет дизентерией и желтухой, и при ней мы проходили мимо прилавка с арбузами.
  Третьего августа у сына был день рождения, и я решила, что ведь не все подряд куски напичканы инфекцией, и мы с Сережкой поехали на рынок. Я купила яблок, потом ему кусок арбуза, а затем мы потопали в культтовары за полем (так назывался магазин в Долгопрудном, за полем, хотя на поле уже разбит был парк, где, к моему удивлению, посадили всё те же, только чахлые березы, хотя вокруг были и без этого парка прекрасные березовые рощи и непонятно было, а почему не посадить клены или каштаны, что-нибудь такое, что отличало бы посаженный парк от окружающих лесов, но ведь нет, - воткнули те же березки, что и всюду).
  В культиках Сережка выбрал себе новенькие шахматы. У нас были старые, подаренные папой шахматы еще в моем детстве с надписью от бабушки Сусанны, но потерялся черный слон, а теперь я купила сыну его личные шахматы, замурованные в клетчатую доску, и отдала их Сергею, а сама встала в очередь за обоями. Очередь была короткая, обои давали вчера, а сегодня было то, что вчера не разобрали, но мне понравились эти вполне приличные обои бежевого цвета с золотистыми виньетками. В то время в продаже появились дорогие немецкие обои, как правило, с яркими довольно изящными, не аляпистыми, но чересчур, на мой вкус, отчетливыми цветами, на которые еще вешали ковры и это становилось ужас что такое, а тут довольно одноцветные советские обои по 18 метров в рулоне. Вешай хоть ковры, не страшно, но ковров у меня не было. Я купила шесть кусков, четыре сунула в сумку, где лежали яблоки, два взяла в руки и потащила всё это через поле домой. Доперла до большого дома, находящегося напротив моего, присела там на лавочку рядом с обязательными по тем временам бабками-пенсионеркам, стражами дверей, и чтобы объяснить вторжение своё в их сплоченные ряды, объяснила, что устала, вот и присела. Купила обои случайно, да промахнулась, много взяла, мне шесть штук надо, если по 12 метров, а тут по 18 и мне за глаза четырех хватит, вот лишнее переплатила, да еще и тащить приходиться.
  Сидящая рядом женщина всколыхнулась, схватила у меня два рулона, пообещала сейчас вернуться и или принести деньги, или вернуть рулоны.
  - Дочери покажу, - объяснила она. - Мы как раз ремонт делаем, и нам не хватает на прихожую. С тем она и исчезла, а я осталась ждать и думать, какие у нас в квартирах прихожие, два рулона хватает. Минут через десять я стала волноваться, не пропала ли бабка совсем, и я и денег-то не увижу.
  - Да куда она денется, тут живет, сейчас придет, - успокоила меня оставшаяся на лавочке женщина и действительно буквально тут же появилась покупательница вместе с деньгами.
  "Ну и ловка́ же я" горделиво думала я, шагая с тяжелой сумкой и радуясь, что избавилась от лишнего веса. Тут же купила, тут же продала. А что на самом деле дура, и покупать не надо было, это как-то в голову не пришло.
  Мы перешли дорогу, и осталось только подняться в горку, пройти последние пятьдесят метров и всё, но руки ныли, стало тянуть и желудок, и тут я увидела мужчину в знакомой рубашке, пересекающего нам дорогу и направляющегося из общаги на стройку детского сада под окнами.
  Гамлет! Радостно подумала я. Сейчас я его заловлю, и он дотащит мне сумку.
  Я ускорила шаг, подошла к воротам стройки, увидела, что это Гамлет, и тут уж силы совсем покинули меня, я бросила сумку на землю и окликнула его.
  Неторопливо шагающий на работу Сагиян повернулся, увидел меня, и не ускоряясь, в том же темпе зашагал невозмутимо обратно.
  - Привет, - сказал он, - как дела, как Алешка, пишет?
  - Да, написал одно письмо, и всё, да теперь скоро приедет, а ты из дома?
  - Да...
  - Слушай, донеси мне эту сумку, сил что-то нет, нагрузилась, как лошадь.
  Гамлет взял сумку и мы пошли к подъезду, а по дороге Сережка вертел у Гамлета под носом шахматами и вспрыгивал и хвастался, что у него сегодня день рождения.
  - Да... И сколько же тебе лет?...
  Я удивлялась способности Гамлета вести беседы с детьми. Он так спросил, сколько ему лет, как будто и не знал, как будто я не прожужжала им все уши по поводу грозящей моему сыну школе.
  Сергей рад был сообщить, что ему уже семь, и они, поднимаясь в лифте, успели обсудить вопрос, что это уже не так и мало.
  Потом Сережка попросил раскрыть ему шахматы, которые склеились и не открывались, потом они расставили фигуры и сели играть, причем Сережка нагло взял фору ферзя, а я пошла на кухню варить курицу.
  Я сварила суп, и стала думать, как отвлечь мужчин от игры и покормить. На мое предложение Гамлет сказал, что он не в состоянии глотать суп после Людиного обеда, а Сережка вообще не услышал ничего про суп, он обдумывал ход.
  Я вздохнула, съела одна суп, потом глянула на часы. Время шло к четырем и мне казалось, что Сагияну, пожалуй, пора появиться на стройке, а младшему Криминскому пообедать.
  - Понимаешь, - сказал мне Гамлет нисколько не беспокоившийся по поводу стройки, - трудно играть против ферзя. Я построю комбинацию, Сережка даже и не заметит ее, но пойдет ферзем и всё разрушит.
  Тут я подсела и стала играть с Сергеем против Гамлета, и, имея преимущество в виде ферзя, мы довольно быстро загнали его короля в угол, и Гамлет сдался.
  Встал, глянул на часы, - Ой, давно пора уйти, - и ушел.
  Между тем, как позднее было рассказано мне Людмилой в мельчайших подробностях, на стройку пришла комиссия из института проверить посещаемость сотрудников. Приятель Гамлета, обеспокоенный, что тому поставят прогул, помчался в общагу его выручать.
  Люда вымыла посуду и что-то делала спокойно по хозяйству, когда к ней прибежал взъерошенный взбудораженный человек:
  - Где Гамлет? У нас проверка. Пусть идет скорей на стройку.
  - Но Гамлета нет дома, - Люда удивленно подняла черные брови. - Он давно ушел на стройку.
  - Как это нет? - и приятель стал протискиваться мимо Люды и заглядывать в комнату, чтобы увидеть там Гамлета, который в это время сидел у меня.
  Люда выше подняла брови, но посторонилась, давая возможность окинуть взглядом комнату:
  - Вы думаете, я прячу собственного мужа?
  - Да как же нет. Все видели, что его забрала какая-то темненькая женщина, он с ней и ушел.
  - Может быть, его и забрала какая-нибудь темненькая женщина, но это была не я, не я это была.
  Люда переставила слова, надеясь, что так будет доходчивей.
  Окинув еще раз взглядом комнату и решив, что под кровать заглядывать, наверное, не стоит, приятель удалился.
  "Надо же", думала Люда, устраиваясь в задумчивости на диван. "Отпустила мужа на работу всего лишь через дорогу, и то его кто-то утащил".
  В общем, вспоминая эту историю, веселились мы во всю, тем более, что Гамлет успел в последний момент показаться и сойти за работающего. А работал он для того, чтобы ему дали квартиру в следующем доме. Всех, кто стоял на очереди на получения жилья, посылали в рабочее время помогать строителям. И они, как могли, помогали. Впрочем, Сагиян не очень старался.
  Как ни посмотрю в окошко, Гамлет стоит, задумчиво опершись на лопату, и наблюдает, как его товарищи не очень, правда, рьяно, машут лопатами.
  - И что ты всё стоишь? - я спросила его, не в этот раз, а в другой, когда он не помогал мне тащить груз, а просто встретился. - Как ни посмотрю в окошко, так ты стоишь.
  - Понимаешь, мне так не везет. Или везет, - обстоятельно объяснил мне Сагиян. - Когда нужно копать, то у меня оказывается кидальная лопата, а когда кидать, то наоборот.
  Я представила себе, как медленно, с чувством достоинства, свойственного кавказскому человеку, подходит Гамлет к месту, где лежат лопаты и ему всегда достается последняя и к счастью, не та, какая нужно.
  Да-а, хорошо, что Гамлет в молодости на физфаке учился, а не в армии служил.
  
  Мама уезжала в Батуми. Укладывала вещи, наняла контейнер, чтобы перевезти мебель, увязывала белье, в общем, делала то привычное, что делала всю жизнь, перебираясь с места на место. Шел 81-ый год, а последний их переезд с Москворецкой на Белоозерскую был в феврале 73-го года. Прошло восемь лет жизни на одном месте, и окружающие воспринимали мамину жизнь как нечто постоянное, окружающие, но не сама мама, которая всё вспоминала, что вот соседка южанка уехала в свой Баку, не смогла здесь жить, получила квартиру и уехала, и она тоже только об этом и мечтает, уехать. У мамы все воспоминания, лирические, радостные воспоминания были из детства, прошедшего среди солнечных субтропиков.
  - Сейчас им до меня добираться на электричке три часа, и лету на самолете тоже 3 часа, ничуть не дольше, - объясняла мама свое решение уехать так далеко от дочери.
  Я её не отговаривала. Я понимала желание мамы вновь оказаться в сказке юга, куда она стремилась всю жизнь, ехала из Владивостока с двумя остановками: на три года в Колпашево, и позднее на пять лет в Карталах. Попытка устроить личную жизнь в Караганде, не удалась, а теперь её всё неудержимее тянуло на родину, в светлый край детства.
  - Как представлю, что мне на этот виадук зимой в гололед подниматься, так дурно делается, и вообще жить здесь не хочется, среди вечного холода, пьянства и матерщины. Да и кладбища здесь убогие, хочу лежать на Батумском.
  Мама все эти восемь лет ждала, чтобы мы получили квартиру и выписались, и вот дождалась.
  К тому времени маме было шестьдесят, но она хорошо выглядела, и была полна энергии. Климакс прошел, давление меньше её мучило, но помню, я приехала на Белоозерскую, она лежит, кругом раскардаш, и мама просит проверить, хорошо ли она уложила вещи.
  Я плохо понимаю, как это можно поверить, но всё же смотрю.
  - Зачем ты берешь с собой хлорку? - спрашиваю я, - что, в Батуми хлорки нет?
  - А если нет? Тогда как? Я не хочу сидеть на чужом говне, хочу продезинфицировать унитаз.
  Я вздыхаю и вытаскиваю пакет с хлоркой.
  - Ну, хорошо, но зачем же заворачивать пакет, из которого сыпется хлорка в новое пальто. Надо отдельно, в каком-нибудь тряпье.
  - Ну вот, не зря я прошу тебе проверить, когда давление, я плохо сосредотачиваюсь, - вздыхает мама, лежа на диване.
  - И куда тебя с давлением несет? - Вопрос риторический, я прекрасно сознаю, что отступать поздно, хозяева квартиры, с которыми она менялась, уже приехали и пока жили в Загорске у сына, ближе к которому они и решили перебираться на старости лет, в то время как мою маму несло куда-то вдаль от меня.
  И мама уехала в Батуми, уехала одна, а бабушка осталась пока у нас. Мы поместили её в комнате с балконом.
  Было, это, видимо, в сентябре месяце, в тот год рано похолодало, еще не топили, и бывало зябко по ночам. В пятницу мы укладывались спать пораньше, чтобы с утра убежать за опятами в лес. Ходили мы чаще всего одни, без детей, оба ребенка не испытывали энтузиазма и не любили шлепать в лес с нами, что позволяло нам уходить далеко, за воинскую часть, а то и шляться по лесу полдня.
  В этот день наверху соседи Солдатенковы провожали своего младшего сыночка Сережку в армию. Шум и гвалт стоял подобающий такому событию.
  Мама, уезжая, оставила мне электрическую грелку, и сейчас, трясясь от холода, я укладывалась спать с грелкой в ногах, хотя муж намекал на существование других способов разогреться, которые я отвергла.
  - Нам завтра рано вставать, а дети еще не спят, не ждать же, пока они уснут.
  Последней моей мыслью перед тем как я провалилась в небытие сна было, что под такой грохот не уснуть.
  Неожиданно возникло ощущение жжения в ногах и першения в горле.
  Я села в постели как Ванька-встанька и пошевелила пальцами ног, откуда шло на меня тепло. Стало просто горячо.
  Грелка! Вспомнила я, вытащила шнур из розетки, но продолжала беспомощно сидеть, стараясь вникнуть, что же меня беспокоит.
  Рядом молча поднялся и сел Алешка, сонно мигая глазами.
  - Грелка перегрелась, и я её выключила, - ответила я на незаданный вопрос.
  Алексей поднял край своего одеяла, и из-под него повалили дым.
  Теперь и я подняла свое одеяло, увидела грелку с дырой и дым. Перехватив грелку за шнур, я пробежала в ванную мимо спящих детей, бросила грелку под струю, схватила чайник из кухни.
  В коридоре столкнулась с Алешкой с диванной подушкой в руке, из большой дыры посредине валил дым.
  - Одеяло тоже тлеет, - сказала я и помчалась в комнатку тушить одеяло и заодно простыню.
  Пока мы бегали, дым заполнил комнатку. Я открыла окно, закрыв дверь в проходную комнату, в которой спали дети.
  Алешка вернулся с подушкой. Дым уже из нее не валил, темнели почерневшие края дыры.
  Раздался звонок в дверь и крик:
  - Вы горите, горите!
  Кричал Сергей Солдатенков.
  - Да, мы знаем, всё уже потушили, - прокричала я ему через дверь.
  Оставив окно открытым, и заткнув покрывалом щель под дверью, чтобы спящие дети не наглотались дыму, мы с Алешкой сидели на кухне со слезящимися глазами, приходили в себя после пережитого.
  - Вот что бывает, когда женщина отказывается от проверенных традиционных способов согрева, - сказал муж, вытирая с глаз слезы.
  Я молчала, кругом виноватая.
  Мы взяли диванные подушки, сложили их посредине большой комнаты и улеглись спать, а утром убежали раньше, чем проснулись все остальные. Обед я приготовила заранее, а кашу сварила утром.
  Часам к двум явились с корзиной опят. Тогда и рассказали бабушке и детям о ночном прошествии.
  Катя, которая всё же проснулась ночью, сказала, что ей запомнилось, что у нас дым, а сосед Сережка свесил свою голову в окно сверху и кричит.
  - Да, нет, Катя, это невозможно, расстояние между этажами большое. Он в дверь стучал.
  - Да я понимаю, что невозможно, но во сне было так, - объясняет Катя
  Когда дети ушли, бабушка сказала гранд зятю:
  - Тебе не стыдно, ну что ты за мужик такой, баба с тобой ложится в постель с грелкой.
  Алешка промолчал, но мне-то выговорил:
  - Я ещё и виноват оказался!
  Диванная подушка прогорела не насквозь, а только с одной стороны и мы еще до конца 20-го века пользовались этой софой, купленной в 73-ем году в Подлипках.
  
  Я сижу, подперев ладонью подбородок и грустно смотрю на своего младшего сыночка, на эти подвижные, как ртуть, вечно куда-то бегущие, вечно что-то канючащие 17 кг живого веса, утопающие в данный момент в синей школьной форме самого маленького размера, который удалось найти.
  - Не понимаю, - вздыхаю я печально, - как этот дурачок учиться-то будет?
  И я поворачиваюсь за поддержкой и сочувствием к старшей дочери.
  - Мне кажется, - продолжаю я, - что ты умнее была.
  - Мне тоже кажется, что я умнее была, - не возражает дочь, и мы обе в две пары глаз продолжаем созерцать нисколько не озабоченного нашими сомнениями сына и брата.
  Первый поход Сережки в школу был для нас в первый раз в первый класс, так как с Катей мы все торжества пропустили, а тут пришли в школу вчетвером, и Сережка был украшен большим букетом розовых гладиолусов. С того места, где мы с Алешкой стояли, зажатые толпой взволнованных родителей, видны были только кончики цветов, и где был розовый гладиолус, туда я и смотрела, подбадривая мысленно своего сыночка, находящегося далеко от нас в толпе чужих людей. Речей я не слушала, но вот они под музыку тронулись с места, и кончик гладиолуса поплыл в сторону коридора, и выпускники-десятиклассники подхватили малышей на руки, и я увидела над толпой важную и довольную, ничуть не смущенную мордашку сына.
  В коридоре мы протиснулись к Сереже и задержали его разговорами, а когда подошли к его классной комнате, оказалось, что бросающие последний взгляд на своих дитятей родители прочно забаррикадировали вход.
  - Граждане, расступитесь, пропустите первоклассника, - продекламировала я в выставленные зады, но пока я говорила, а люди шевелились, расступаясь, пропускать было некого, Сережка наклонился и в считанные секунды пронырнул между ног взрослых в класс.
  В этот раз, возлагая больший надежды на 11-летнюю дочь, я не взяла полставки на работе. Сережке нужно было вернуться домой, и открыть дверь, а через два часа приходила из школы пятиклассница Катя, и кормила его и себя обедом.
  Утром, в спешке, я его одевала, завязывала тесемки на шапке, зашнуровывала ботинки, а он сидел сонный-пресонный и милостиво позволял мне всё этот делать, только моргал своими длиннючими ресницами и ритмично сопел в ухо.
  - Какой противный, развалился, как барон, - дочь комментирует нашу копошащуюся в коридоре группу, ждет, когда самой можно будет выйти в узкий проход и одеться. - И вот сейчас ты его одеваешь, чтобы он не опоздал, а в школе я его снова одеваю, а он так и сидит, ручки опустит, как будто ничего и не умеет.
  Каждый день после четвертого урока Катя спускалась вниз, где учились первоклашки, забирала брата, вела его в раздевалку и там, быстренько нанизав на него одежки одну за одной, выпроваживала из школы, проверив, есть ли у него ключ от дома.
  - Я думала, ты только помогаешь ему, пуговки застегиваешь, - смущенно замечаю я.
  - Да... как же. Если ему дать самому одеваться, так я на урок опоздаю, пока он один ботинок зашнурует.
  - Ну ладно, не расстраивайся, - успокаиваю я разбушевавшуюся дочь, - не вечно ты будешь его одевать, вырастет он.
  - Когда я пошла в первый класс, - сердито тянет дочь, - так я сама собиралась, никто мне не помогал.
  - Ну и дождаться тебя из школы было совершенно невозможно, - охлаждаю я воспитательский пыл Кати.
  Брат с сестрой снежной лавиной скатываются по лестнице. У подъезда дома напротив Сережку перехватывают его приятели, и они отстают от быстро идущей Кати.
  - Разденешься, сам, Сережечкин, - кричит Катя брату, и я, бегущая на электричку в другую сторону, слышу этот крик.
  Сережка стал ходить в свой "Д" класс и сразу окунулся в мальчишечий разбойный коллектив. Позднее я узнаю, что все дети из НИОПиКа учились в "А" или "Б" классах, родители ходили, просили записать детей в класс с такой литерой, туда обычно ставили более сильных учителей и подбирали детей. Я ничего этого не знала, просто отнесла заявление, и всё, и мальчишка мой начинал в обыкновенном сборном классе. Детей там было даже меньше, чем в "А", зато мальчишек больше, чем девочек.
  Осень, не холодно, но уже и не жарко, середина сентября. Я возвращаюсь с работы и вижу своего сына в канаве, вырытой для коммуникаций, с палкой в руке. Рядом двое таких же грязных мальчишек строчат из автоматов по прохожим:
  - Д Д Д Д Т Т Т Т.
  Я не вытаскиваю ребенка из канавы, не поднимаю его с земли, я прохожу счастливая. Дождалась, мой сын, как положено нормальному мальчишке, валяется в грязи с себе подобными, двумя Сережками из первого "Д" Акингиновым и Кирюхиным, и Юркой Шуваловым.
  Мой сынок теперь не говорит: мама, я не понимаю, почему дети меня должны обязательно бить, не пугает мать такой обобщенностью (его стукнул не Слава, Дима или еще кто-то, нет, его обидели дети, это противопоставление всего мира и его собственного индивидуального я меня пугает); или:
  - Мама, посмотри, я совсем чистый, не запачкал комбинезон, - и отряхивает коленки.
  Ой, зря я радуюсь, лиха беда начало, теперь он вылезет из этой канавы к восьмому классу, не раньше.
  Три его товарища часто пасутся у нас, Катя с ними не справляется, они творят, что хотят, и прыгают со шкафа вниз.
  Вначале я не возражаю, раз Таня, соседка снизу, не ходит, не жалуется, то и ладно, но потом я нахожу ошметки грязи прямо на чистом белье в шкафу.
  - Откуда это?
  - А это Сережка Акингинов лазил, наверное, с его носков.
  Тут только я задумалась о том, каким образом мальчишки залезали на шкаф. Ясное дело, они использовали полки в шкафу как ступеньки. Уходя на работу, я стала запирать дверцу на ключик, а ключик класть наверх шкафа. Но это не помогло, в один прекрасный день полка в шкафу оказалась сломанной. Нужно ли объяснять, что это была работа Сережки Акингинова.
  Акингинов был светлый татарский мальчишка, на голову выше всех, не визглявый, уравновешенный. Уже с первых классов он избегал разговаривать со мной, и мне казалось, что он молчит по причине невозможности изъясняться со мной на привычном ему кратком русском языке, чтобы что-нибудь непотребное не сорвалось с языка, Сергей на всякий случай молчал.
  У Акингинова была сестра-близнец Лена.
  Прихожу домой, полон дом мальчишек, визжат, ползают по полу и не замечают моего прихода. В кресле с куколкой на руках, поджав ноги подальше от мальчишек, тихо сидит Ленка, поднимает на меня глаза, выдает тихое здравствуйте. В это паре разнополых близнецов главным был брат, и Ленка всё раннее детство провела с мальчишками, причем она не играла в их игры, только присутствовала со своими куколками при этой возне.
  А в другой паре, Аня и Юра Гудзенко, с которыми Сережка был в детском саду, ведущей была девочка, и я не раз видела, как ватага девчонок прыгает в классики и с ними тихий Юра, единственный из мальчишек двора, играет в эту игру.
  На физкультуру в школе требовали тянучки - синие трикотажные панталоны. Я купила их когда Катя была в первом классе, это замечательное произведение нашей легкой промышленности.
  Катя ходила на физкультуру редко, большей частью болела, и штаны сохранились. Когда Катерина добралась до четвертого класса, я хотела купить новые, побольше, а эти выбросить, но не тут-то было, синие тянучки большими, перехваченными резинками грудами, лежащими на полках в спортивных магазинах, теперь словно корова языком слизала. На работе мне популярно объяснили, что за ними надо отстоять очередь в "детском мире", хотя на пленуме или на съезде или черт его знает где, во всяком случае там, где наша руководящая задала направление, что производство товаров народного потребления должно превалировать над производством чугуна и стали и изделий из них (видимо, не вилки и ложки имелись в виду), тянучки не отметили как товар народного потребления, - и они исчезли.
  Я вздохнула и купила дочери гольфы. Катя надевала тянучки, они ей были коротки, но не узки, а снизу дочь натягивала гольфы.
  Так проходила она четвертый класс, и наступил пятый, когда и Сергей пошел в школу. Теперь их оказалось двое на одни штаны. Два занятия у них попадали на разные дни, и проблем не было, но два совпадали, вторым уроком физкультура была у Кати, а потом у Сергея.
  Отбегав свое, Катя приносила брату штаны, и он надевал их. В общем, оказалась бесценная вещь, хотя стоила всего пять рублей.
  Утро, я собираюсь на работу. Приехала свекровь, и я ухожу чуть пораньше, отдав последние указания. Уже в дверях останавливаюсь, и наблюдаю. Катя мечется по комнате, шарит в шкафу, выкидывает одежду на пол. Опаздывает и не может найти физкультурные штаны.
  - Сережка, ты куда их положил?
  Сергей, уже одетый, важно сидит с ранцем в руках и смотрит, как Катя ищет штаны, водит за ней глазами, надеется, что найдет.
  - Чего сидишь, куда ты их девал?
  Сергей молчит, хлопает ресницами, и как-то подозрительно тень от ресниц закрывает глаза, не видно, что в них.
  Я смотрю наверх, не закинул ли Алешка штаны на полку для шляп. Нет, нету.
  Свекровь сидит, наблюдает, как Катя перекапывает кучу одежды на полу, потом поворачивается к внуку:
  - А, ты Сережа, не брал?
  И опять возникает пауза.
  Катя подходит и осматривает ранец брата, на всякий случай, не утаил ли он пропажу там.
  В ранце только книжки и тетрадки.
  И тут свекровь наклоняется и задирает брючину Сергея. Под ней вместо колготок синеют тянучки.
  Я ухожу, слышу вопль Кати и увесистые шлепки.
  За дело, думаю я, вот ведь дрянь, затаился, сестра мечется по квартире ищет, а он хоть бы мяукнул, что они на нем.
  Вечером я беседую со своим маленьким партизаном:
  - Ты почему надел штаны и молчал? Забыл, что они на тебе?
  - Да... мне приходится раздеваться, а девочки дразнятся, что я в трусах.
  И Сергей заплакал.
  - Придется ехать в очередь, - с тоской подумала я, но не пришлось, во второй четверти расписание поменяли, и уроки перестали совпадать, а через год этих тянучек снова стало навалом во всех магазинах
  Катя потеряла ручку, и ей не с чем идти в школу.
  - Сережечкин, у тебя есть запасная ручка? - спрашивает Катя брата. - Дай, а то мне писать нечем.
  Сережка уже уложил свой ранец и закрыл его. Он неохотно достает пенал, аккуратненько открывает его, там лежат три новенькие ручки, я им сразу по три покупала.
  Сережка достает ручку, оглядывает её, достает другую, чуть поцарапанную.
  - На.
  Катя вместо спасибо вдруг разражается возмущенным воплем:
  - Аа..., как же я ненавижу этих противных прилизанных чистеньких мальчиков, у которых всё всегда есть, всё у них припрятано.
  Я тут же вспоминаю, что я тоже не любила таких мальчишек, и еще я думаю, что мой зануда муж в детстве, наверное, именно таким и был.
  Но муж мужем, а за сына я заступаюсь
  - Совесть имей, - выговариваю я дочери, - где бы ты сейчас была, если бы у Сережки не нашлось ручки?
  Свои шариковые ручки Катя не только теряет, но и обгрызает. Жует, жует кончик, и потом оказывается, что в дыру проваливается стержень и писать невозможно. Я тоже грызла ручки, но они были деревянные, я догрызала их до металла и огрызком очень ловко писала, а тут эту пластмассовую изжеванную гадость приходится выбрасывать.
  Сережа пошел в школу, умея читать и решать в уме задачки, по крайней мере, с двумя неизвестными, но писать он не умел совсем, не считая каракулей заглавными буквами, и тетрадки его представляли изумительное, незабываемое зрелище, особенно для слабонервных мамаш, к которым я, к счастью, не принадлежала.
  Рассматривая разнообразные иероглифы, выведенные сыном в тетрадке за считанные секунды, я задумчиво спросила:
  - А как ты думаешь, Сережа, ты хорошо учишься?
  - Нет, - после небольшой паузы скромно ответил сын, - я не очень хорошо учусь ("не очень хорошо" было очевидным преувеличением).
  - Откуда знаешь? - не отставала я, - тебе учительница сказала?
  - Да нет, я сам вижу, какие у меня крючки крючковатые.
  Сережка захлопнул тетрадку, лишив меня возможности, замирая от восторга, созерцать его произведения и засунул её в портфель. Убрал с глаз моих на всякий случай, тревожно ему стало от моего внимания к его школьным успехам.
  Навестила меня Иришка.
  - Ну, Сережка, покажи мне свои тетрадки, похвастайся, как ты учишься, - попросила Ирка моего сынишку, устраиваясь поудобней на диване.
  Сережа без всякого ломания или смущения достал свои тетради и принес ей на показ.
  - Да..., - сказала Ирка, пролистав тетрадь до конца, - да..., Сережа, повезло тебе с родителями.
  - И с учительницей тоже, - добавила я. - Она первый год работает, а там класс 38 человек и мальчишек больше чем девочек, представляешь? Ей не до их почерка.
  Потом устроили просмотр Катиных аккуратных девчоночьих тетрадок усидчивой пятиклассницы.
  Разительная смена зрелища.
  Сережка, прижавшись к Иркиному боку, внимательно рассматривал тетради сестры. Катя даже и не думала торжествовать, её преимущество перед младшим братом было слишком очевидным и подразумевалось изначально.
  - Не в строчку написано:
  Сережка ткнул пальцем в Катину строку в тетрадке по арифметике, где она вылезла за клеточки.
  Ирка засмеялась:
  - Да, голыми руками твоего сына не возьмешь.
  
  Я с увлечением езжу в "Химфизику" работаю там над диссертацией, мотаюсь туда не каждый день, очень далеко, стараюсь часть работы делать здесь в НИОПиКе, хотя бы растворы и обработку данных. Дюмаев - директор, - и ко мне слабо цепляются, я аспирантка директора.
  Но вдруг Дюмаев уходит на повышение в "Комитет по науке и технике", директором становится Титов, бывший зам директора и руководитель "Фотоники" после смерти Герасименко. И Толкачев, мой завлаб, начинает ко мне цепляться, именно ко мне, хотя таких, как я, в лаборатории трое. Думаю, его донимал кто-нибудь, возможно, тот же руководитель группы Амбросимов, который сам не защитился и не любил, когда это делали другие. Преподносилось это так, что он, Амбросимов, работает, кормит всю лабораторию, а они, бездельники, тем временем строчат себе диссертации. Толкачев тоже не любил, когда народец защищался, всячески мешал сделать это своим собственным аспирантам, ведь защитившийся человек сразу независимо от него начинал получать больше.
  Гена Фомин решил приехать и поговорить с моим начальником о том, чего же он хочет. Мы сидели, обедали не в обычной институтской столовой, а в столовой ВЦСПС, и я убеждала Гену не спешить встречаться с моим начальником, пусть он сам выскажет такое желание, но Гена любил во всем ясность и надеялся договориться.
  Я должна была установить время встречи, но тут Гена позвонил мне и очень меня встревожил, сказал, что чувствует себя очень хреново (дословно), приехать никак не может, голова сильно болит.
  Меня это испугало, удивительно, но я вспомнила, как у мамы умер пациент, жаловался на головные боли, а потом оказалось, он ударился при падении, забыл об этом и умер от сотрясения мозга.
  - А вы не падали, не ударялись головой?
  - Откуда падать? - Гена засмеялся. Тогда у него еще были силы смеяться. - С кровати вроде нет.
  - А с лошади? - Я знала, что Фомин увлекается верховой ездой.
  Секунда была задержка, потом Гена ответил:
  - Да нет, с лошади я не падал.
  Это был наш последний разговор.
  Головные боли у него усиливались. Три дня врачи отделывались советами принимать анальгин, никого не удивило резко возникшие сильные боли, потом его положили в больницу на обследование. Состояние Гены резко ухудшилось, стало ясно, что нужно что-то предпринимать, но до начала обследования его забрали домой.
  Я позвонила к ним и разговаривала со старушкой, его матерью.
  - У нас консилиум, пришли врачи, завлаб, обсуждают, куда лучше его положить. А он спит.
  - Спит?
  - Да, спит, храпит даже немного.
  В голосе матери слышалась надежда, вот, мол, поспит и легче станет сыну, но я поняла, что Гена просто без сознания.
  Его положат в больницу Бурденко и сделают операцию на мозг, оказывается, после удара головой о мяч при игре в футбол у него образовалась гематома, она нарастала, давила на мозг и начались головные боли. "Хотя бы на три дня раньше", скажут врачи, которые его прооперировали. Хотя бы на три дня...
  А он эти три дня беспомощный провалялся в академической больнице.
  Теперь же врачи не могли дать никаких гарантий, прогнозы были плохие.
  Всё это мне рассказывает Петя Мордвинцев, я встречаюсь с ним вечерами, он гуляет с сыном возле общаги, а я выхожу к нему, чтобы узнать новости.
  Две недели Гена лежал, не приходя в сознание, в реанимации, две недели молодой организм боролся за жизнь и была надежда.
  В тот день вечером я увидела Петю издалека. Мы шли вдвоем с Алешкой, я быстро его оставила и направилась к Петру, сидящему на скамейке. При виде меня он встал, лицо было усталое, безрадостное, веки красные. Я подходила к нему и моя тревога возрастала.
  - Всё. Умер он.
  Я присела, а Петя продолжал стоять и молчать. После сказанных слов нечего было добавить. Потом Петя опустился рядом со мной на лавочку, и только тут я заплакала. Подошедший Алешка подал мне платок.
  Гена умер от воспаления легких, не приходя в сознание.
  На похороны мы ездили вдвоем с Ларисой Параил, матерью Саши, с которым Катя ходила в одну группу в детском саду. Лариса была с физтеха, постарше меня немного, а диссертацию делала у Гены, я это знала, и пришла к ней, сказала, что Гена умер.
  Не помню, на каком кладбище были похороны, но мы с Ларисой опоздали и положили цветы на свежую могилу, а рыдающий женский голос за спиной произнес:
  - Зачем ему теперь цветы? Его не воскресить.
  Это говорила вдова. Обернувшись, чтобы я увидеть её и выразить соболезнование, я наткнулась взглядом на вспухшую от слез Марину, еще одну аспирантку Гены.
  - Как дальше-то быть? - с отчаянием спросила меня Марина.
  А вдова Гены прерывающимся голосом рассказывала, что когда Гену положили в больницу от академии наук, врач успокаивала:
  - Совершенно ничего опасного нет, уверяю вас, что ваш муж поправится.
  Было Геннадию Васильевичу Фомину, когда он трагически умер, всего 42 года, расцвет творческих сил. Молодой двадцатилетний юноша, стоящий рядом со вдовой, был их единственный сын.
  Я не видела Гену в гробу и долго потом мне мнилось, что зазвонит телефон, и я услышу Генин бас в трубке. Трудно привыкала к мысли об его смерти, глупой, неожиданной.
  Его сильный низкий бас мало вязался с ординарной внешностью невысокого слегка рыжеватого парня.
  Перед болезнью Гена говорил о необходимости измерить константы реакций участвующих в процессе образования окраски веществ.
  Семен, который взяв единожды надо мной шефство, не бросил в несчастье, поговорил с Дюмаевым обо мне, и они остановились на кандидатуре занимающегося импульсным радиолизом Пикаева Алексея Константиновича, с которым Дюмаев был знаком.
  Вот я, через месяц, вытерев слезы, поехала после знакомиться с Пикаевым, который был предупрежден о моем приезде.
  Я читала его книжку " Сольватированный электрон..." еще когда делала диплом.
  Это был конец сентября, не топили, я была в голубом плаще, навела макияж, позвонила по внутреннему телефону, и Пикаев вышел ко мне. Алексей Константинович оказался невысоким кругленьким мужчиной в очках с сильными линзами.
  Я пересказала ему свою невеселую историю.
  Услышав о смерти Гены от игры в мяч, Пикаев удивился:
  - Ударил головой мяч, и такое с ним приключилось? А как же по телевизору показывают, как футболисты бьют головой мяч и ничего?
  Я мрачно глянула на своего будущего шефа:
  - Головы разные.
  И этим замечанием его развеселила.
  Все остальное он выслушал молча, как-то неодобрительно, особенно, что у меня двое детей. Единственное, что показалось ему обнадеживающим, это физтех за спиной, так, во всяком случае, мне показалось.
  - А что, собственно, говоря, имел в виду Дюмаев под просьбой Вас пригреть?
  Я остолбенела на секунду. Ничего себе формулировочки! Пригреть!
  Но оскорбляться было не к месту, и я сказала, может быть, чуть-чуть хмыкнув:
  - Всего лишь стать моим руководителем.
  Пикаев был невозмутим и молчал. Трудновато мне с ним было после быстрого и открытого Гены. Он бы обязательно заметил шутку и засмеялся.
  Я спросила в лоб:
  - Так Вы возьмете меня?
  - С начальством не спорят, - последовал малоутешительный ответ.
  Мне ездить к ним на Калужскую было очень далеко, от одного этого вариант Пикаева был для меня не самым подходящим, но я тоже не хотела спорить с начальством и промолчала и тут и там.
  Мы отправились в первый отдел относить мой допуск. Там было еще холоднее, чем в вестибюле.
  - Вы хоть бы посодействовали, чтобы скорее затопили, - сказал Пикаев начальнику группы режима (проку с вас никакого, звучало подстрочно, хоть бы в этом помогли). - Посмотрите, женщина (это я) приехала из другого института, так с непривычки так замерзла, что у нее губы посинели.
  Тут чиновник оторвался от писания и впервые глянул и на меня, а не только на мою справку.
  - Подумаешь, пусть помадой покрасит, - ответил он.
  С этим я и уехала, передав Пикаеву свои результаты, полученные с Геной.
  На следующий мой приезд я прошла в комнату знакомиться с народом, и спросила мнение Пикаева о моей работе.
  - А что, нужно измерить константы и писать диссертацию, - последовал ответ. Я и начала измерять константы скорости реакций промежуточных продуктов радиолиза матрицы с моими веществами, вот как это называлось.
  Компьютер подчеркнул мне красным слово радиолиз. Он прав, не будем углубляться в эту тему, она для узкого круга.
  
  К нам приехал Сашка Ярош расписать пулю, мы сидели в отдельной комнате, закрыв двери, а мои дети паслись где-то в двух других.
  Вдруг раздался топот, как будто стадо бизонов летело по коридору.
  Дверь распахнулась. В комнату влетела Катя. Прошмыгнула мимо нас, и бросилась на софу, в угол, спасаясь от мчавшегося за ней с криком диких индейцев брата.
  Сережка кинулся на успевшую перевернуться на спину сестру, вспрыгнул на нее, в воздухе сверкнули тонкие ножки со сползшими колготками.
  Катя протянула руки и легонько, как-то не спеша, как будто не на нее совершалось нападение, пощекотала болтающиеся в воздухе пятки.
  Сергей взвизгнул, еще выше взметнул ноги. Перевернулся в воздухе, слетел с дивана и ринулся обратно, за дверь.
  Катя вскочила и с топотом исчезла. Действие заняло не более минуты. В наступившей тишине я перевела дух, раздумывая, идти проводить воспитательную работу или продолжить игру.
  - Да-а, а вот у нас такого нет, - завистливо сказал Сашка, и я осталась.
  Не всегда всё кончалось так мирно.
  Недавно встретила Надежду Панфилович, и она вспоминала:
  - Твои дети произвели на меня неизгладимое впечатление с самой первой встречи.
  Они подрались, Сережка укусил Катю за ногу до крови, а Катерина шибанула его и разбила нос. До сих пор эта кровавая разборка у меня перед глазами.
  А сколько времени прошло? Считать не хочется, но сейчас мои внуки старше, чем дети были тогда.
  В декабре Алешка отвез бабушку в Батуми на новую квартиру, и помог там маме с ремонтом, оклеил обоями комнату. Я купила по случаю розовые обои, которые мне не очень-то нравились, и сменила их на бежевые (которые Гамлет донес), а эти отдала и имела возможность любоваться на них все годы, пока ездила в Батуми. В 98-ом году я продавала эту квартиру с этими самыми розовыми обоями, заметно выгоревшими.
  
  Дорогие мама и бабушка!
  Поздравляю вас с Новым годом! (не с 81, как ты нас, мама, поздравляешь, а с 82)
  Желаю счастья и благополучия на новом месте.
  Мы на Новый год собираемся быть дома.
  Сегодня Катя и Алексей едут на ёлку, а Сережка с соплями сидит дома. Он потерял ключ от квартиры и до 7 часов вечера был на улице, Катя тоже, но она была на кружках.
  У Кати болит нога - неизвестно что. Воюет в школе с учителями и в результате имеет по труду двойку в четверти. Нас вызывали в школу, но сейчас конец года, никак мы не можем прийти.
  Как ваши дела, как складывается жизнь на новом месте. Где ты работаешь? Кто ходит к вам в гости? Не представляю себе ваш быт, хотя ты пишешь подробные письма. Свекровь приезжать не собирается. Так что бабушки натянули нам нос.
  Сережа учится неважно, плохо пишет. Не знаю, как кончит четверть.
  Вот и все наши скудные новости. Я работаю много и устаю.
  Пишите, ваша дочь и внучка Зоя.
  
  Катя обиделась на учительницу труда, та была груба с ней, и Катерина ей в ответ нахамила и извиняться отказывалась. Учительница вызвала в школу родителей. Надо было бы послать Алешку, он бы послушал, покивал головой, но пошла я и сказала приблизительно следующее:
  - Девочка наша очень упрямая, и требовать, чтобы она при таком нажиме, двойки в четверти, извинилась, если она считает, что вы её обидели, я не могу. Бесполезно. Разбирайтесь сами.
  То ли Катя извинилась, то ли учительница смягчилась, но вместо двойки появилась тройка в четверти.
  А Таисия Петровна, которая, видимо, надеялась, что мой визит в школу удовлетворит учительницу, когда это не произошло, страшно разозлилась.
  - Вот еще, - сказала она. - Она мне из отличницы троечницу делает.
  И сама исправила тройку на четверку.
  - А то потом вылезет эта тройка где-нибудь и помешает Кате, - беспокоилась классная, которая заметно выделяла Катю среди своих учеников.
  А новый год встречали дома, и ёлку, наверное, наряжали, но возможно, искусственную. Мама, уезжая к магнолиям, оставила её нам.
  
  1982 год. Продолжение учебы в аспирантуре, поездка на юг, история с собакой
  Самое тяжелым препятствием на моем продвижении к степени кандидата наук оказалось, неумение заправлять фотопленку в бачок.
  Я не могла ничего делать без контроля глазами, координации вслепую у меня не было никакой. Молодой дипломник Пикаева Саша Козлов быстро и ловко заправил пленку в бачок, я успешно повторила, а потом закрыла глаза и попыталась сделать то же самое.
  Проклятая пленка стала жесткой, коварно скрутилась, и не желала укладываться в направляющие бороздки бачка.
  - Пальчиками щупайте, пальчиками, - говорил мне Саша, где-то в темноте под ухо. - И не цапайте пленку, где попало, потом пятна от пальцев будут, держите за ребро.
  - И что же вы, Зоя Карловна, деток своих бросили, а сами такими глупостями занимаетесь, - выговаривал мне серьезный Сашка, наблюдая за движением моих неумелых рук.
  Наверное, я была надоедлива, стараясь обучиться незнакомому делу, но в лаборатории ко мне относились терпеливо, никто не обижал, во всяком случае, склок я не помню. Может быть, за глаза что-то и говорили, не без этого, ну да как не обсудить нового человека, не поискать в нем недостатков, но мне, казалось, что нашли не только недостатки, но и достоинства.
  Просидев два дня за этим скучным занятием запихивания пленки в бачок, я решилась и стала заправлять настоящую пленку в темной комнате, где совершенно ни зги не видно, так и хочется открыть дверь и посмотреть, что же у тебя получается. Первое время я работала на трех чужих кюветах, но потом заказала себе десяток кювет. Дифференциальные уравнения и кинетику я знала достаточно хорошо, чтобы не испытывать никаких затруднений с обработкой экспериментальных данных, а вот получать эти данные первое время было затруднительно.
  Наука припаивания молибденовых стеклянных трубочек к кюветам была второй трудностью. Запаивать и вскрывать их я умела, а вот удлинять после обрезки - нет, и Валера Чудаков, который был туда же откомандирован задолго до меня, учил меня припаивать трубочки к переходам кварц-молибден. Так я с миру по нитке осваивала кропотливый физико-химический эксперимент.
  После подготовки образцов работа на ускорителе была достаточно простой, - жми себе кнопки, фотографируй экран после импульса. Потом проявление и обработка данных.
  С проявлением вышел конфуз.
  В лаборатории стояла банка с проявителем, которую готовил кто-нибудь из сотрудников, а потом пользовались все работающие в этой комнате. Долгое время я пользовалась чужим трудом, но в один прекрасный день у меня получилась мутная пленка и Галка Семенова, молодая сотрудница Пикаева, объяснила мне, что качество упало из-за старого проявителя. Рецепт проявителя лежал под стеклом на столе, реактивы хранились под тягой, оставалось только взвесить и смешать. Правда, на банках с веществами были написаны химические формулы и их химические названия, а в рецепте технические названия веществ (например, карбонат натрия вместо кальцинированной соды), что создавало трудности для человека без химического образования, выполняющего такую работу в первый раз. Я дотошно расспрашивала окружающих, что есть что, сопоставляла названия, мне кивали головой, а зря.
  Создав замечательный светленький раствор, я вылила испорченный старый, влила новый в банку и гордая тем, что я не только приношу неприятности и неудобства своим присутствием, но и вношу свою лепту в общее дело, с чистой душой и совестью укатила в НИОПиК. А когда вернулась на следующей неделе, мне рассказали, что Саша Понамарев, еще один аспирант Пикаева, доверчиво воспользовались моим проявителем, залили его в бачок и вынули из него совершенно прозрачную пленку, вся фотоэмульсия сползла с нее.
  Такая неудача означает неделю работы псу под хвост. Совершенно обескураженная достигнутым эффектом, я готова была со стыда провалиться сквозь землю. Вопрос приготовления проявителя стал вопросом чести.
  Я вновь достала все вещества из шкафов, надписала на банках, какие названия чему соответствуют, попросила Семенову проверить это и сделала проявитель и сама им тут же воспользовалась. И хотя в этот раз всё сошло удачно, Галя не решалась использовать приготовленные мною растворы, я вышла из доверия, можно сказать, навсегда, что не помешало нам с Галей в конце концов подружиться и вспоминать эту историю со смехом. Пикаев об этом никогда ничего не узнал, доносительства не было.
  Я заказала у нас в стеклодувной необходимое оборудование, смонтировала установку, и теперь могла готовить образцы в Долгопрудном и ездить на Калужскую только для работы на электронном ускорителе два раза в неделю. Это экономило мои силы, час сорок на дорогу в один конец - это тяжко.
  В рабочее время я делаю работу, нетяжелую, но кропотливую, набираю данные для будущей диссертации, а вечера и выходные уходят на семью.
  Иногда первое время вечерами я сидела, обрабатывала данные на логарифмической линейке и даже как-то не приготовила ужин, всё досчитывала свои константы.
  Мой работающий на ЭВМ муж просто разъярился, увидев, как я в компьютерный век двигаю взад-вперед бегунок, вместо того, чтобы стоять у плиты. Он схватил телефон и позвонил своему приятелю и однокурснику, Юре Иванову, который заведовал лабораторией автоматизации обработки научных данных в НИОПиКе.
  - Чем вы там занимаетесь, - вопил он в трубку. - Ты хвастался, у меня то, у меня сё, а Зойка сидит и на логарифмической линейке считает.
  - Пусть приходит, что она дороги не знает?
  Дорогу я знала, я уже работала с девочками из Юриной лаборатории и дружила с ними, тогда их комнаты были расположены на том же этаже, что и мои.
  Юра выделил мне сотрудницу, Люсю Вищипанову, я объяснила, что мне нужно, и она быстренько состряпала мне программки, с помощью которых мы без хлопот не только данные обрабатывали, но и проводили статистические сравнения полученных мною экспериментальных величин.
  Я вожусь на работе со своими солями тетразолия, а дети тем временем растут как сорная трава без должного присмотра. Правда, незаметно, что они этим огорчены.
  Весна, видимо апрель. Вспоминается, что снег сошел, а может быть, это осень, и он еще не выпал, в общем, подсохшая грязь, превратившаяся в пыль, желтая трава кое-где, посаженные после стройки деревья размером с кусты.
  Я жарю оладьи и наблюдаю скудный пейзаж двора из окна.
  Меня отвлекает шевеление на земле. Присмотревшись, я узнаю своего сына. Сережка лежит на спине, раскинув руки, потом начинает катиться как бревно, отталкивается ногами и катится, со спины на живот, с живота на спину. Прямо по пыли и жухлой траве.
  Я пододвигаю табуретку, открываю фрамугу. Высоко вверху у нас дырка в третьем стекле, так Алешка сделал форточки.
  Пока я залезаю, я вижу, что следом за Сергеем по земле катится Акингинов, а за Акингиновым Шувалов. Три бревна передвигаются вдоль дома.
  Я слезаю с табуретки,
  Кричат тем мальчишкам их мамаши истошными голосами, чтобы они прекратили валяться по земле?
  Не кричат. Вот и я не буду.
  Кажется, где-то в то время я купила себе новое демисезонное пальто, немецкое, теплое, длинное и бледно-голубое. Последнее было очень неудобно при нашей пыльной и грязной жизни, нежно голубой цвет быстро превращался в серовато-бурый. И вот я помню, еду с любимым сыном в одном лифте, поднимаемся домой. Сережка, как всегда, что-то увлеченно мне рассказывает, а я не столько его слушаю, сколько внимательно за ним наблюдаю, и только он в тесноте лифта приближается ко мне, я начинаю кричать:
  - Не подходи ко мне близко, не соприкасайся с моим пальто! Я потом не отчищу его!
  Катя продолжала дружить с Наташкой Самыгиной. Темноволосая, темноглазая, глаза не карие, а с прозеленью, Наташка рано оформилась и выглядела в 12 лет вполне взрослой девушкой. При виде любого существа мужского пола, даже совершенно ей не нужного, она начинала кокетничать. Это было не наигранное, расчетливое кокетство обольщения, нет, это было совершенно неконтролируемое, естественное для нее кокетство, это существо женского рода строило глазки представителям рода мужского, всем подряд. Наталья росла без отца, с мамой и бабушкой, единственной дочкой в семье, и в нашей семье два совершенно не подходящих для нее мужичка, Алешка и Сережка не были обойдены её вниманием. С Сережкой она постоянно дралась, постоянная свалка между сестрой и братом в её присутствии усиливалась, а с Алешкой любила побеседовать, поигрывая глазами. Последнее возымело неожиданный эффект.
  Много лет Алешка вставал утром в шесть часов и уходил на работу. Жили мы в однокомнатной квартире, и чтобы не будить детей и меня, Алешка переодевался в прихожей, где на вешалке у него висели брюки и пиджак.
  Теперь у нас была своя спальня, а в ней гардероб, и я безрезультатно старалась убедить мужа переодеваться в спальне и вешать одежду в шкаф, чтобы она не замусоривала прихожую. Но всё было, что об стенку горох. Алешка не желал помещать грязные брюки в шкаф, а вешал их сверху пальто в прихожей и каждый пытающийся преодолеть тесноту нашего коридора и попасть на просторы комнаты, должен был сначала носом ткнуться в Алешкины штаны, так как большой ком навешенной на один крючок одежды загораживал коридор до половины.
  А тут вдруг вхожу и вижу: муж прыгает в одних трусах не в коридоре, а в спальне, он всегда как-то хитро припрыгивал на одной ноге, вытаскивая другую из брючины.
  - Что это с тобой? - удивляюсь я, нисколько не сомневаясь, что не мои многочисленные просьбы возымели действия, ну нет, сейчас, после стольких лет совместной жизни я на это не рассчитываю.
  Доносится громкий смех Наташки Самыгиной из Катиной комнаты.
  - А.., - понятно, - говорю я.
  - Да такие кобылки ходят, взрослые совсем, - недовольно говорит муж.
  - Да на самом деле они еще маленькие, не понимают.
  - Они может, и не понимают, а я-то понимаю, - бурчит Алешка.
  
  Мне, как заочной аспирантке, был положен двухмесячный отпуск.
  - Для работы с литературой, - бурчал Пикаев, подписывая мне бумагу для НИОПиКа с просьбой предоставить мне дополнительный отпуск в размере тридцати календарных дней.
  - Да.
  - Что да? Вы будете работать с литературой?
  - Конечно.
  Пикаев взглянул на меня. Я смотрела честным открытым взглядом, Пикаев вздохнул.
  "Да, вот сейчас, поеду на юг и буду там под пальмами читать радиационную химию" такая мысль пряталась у меня за завесой глаз.
  На самом деле ни море, ни пальмы не могли помешать мне заниматься, если очень нужно, но во-первых, я не чувствовала, что очень нужно, работа продвигалась, а во-вторых, двое моих драгоценных деток целый божий день со мной, - я не питала иллюзий, - мне будет не до науки.
  И Алешка проводил нас на юг.
  Я потом много раз приезжала к маме с детьми и без, и сейчас уже трудно мне отличить одну поездку от других, но тогда я в первый раз приехала к маме на её новую квартиру и чувствовала себя прекрасно, несмотря на все неудобства быта, главным из которых было то, что напор воды был слабый, и на второй этаж она не шла, приходилось набирать ночью большой бак, подвешенный над ванной. Ночью вода с шумом затекала в бак, а днем мы использовали эту воду, она текла из бака самотеком. Воду по ночам набирала бабушка.
  Квартира мамина находилась и близко к рынку и близко к морю, на одной из центральных улиц города, напротив спортшколы.
  Погода была солнечная, и мы целые дни проводили на море, до половины двенадцатого на пляже, а потом еще и на бульваре.
  На рынок за продуктами ходили после обеда, покупали фрукты, овощи и иногда мясо.
  Мясо стоило дорого, пять рублей за кг, дорого стоил и грузинский сыр, но сыр мы брали регулярно, а мясо нет.
  Мама работала до двух часов. После работы иногда ходила на рынок прикупить что-нибудь. Помимо заработка была еще мамина пенсия, денег хватало. Больные без конца приносили маме шоколадки, которые после овощного обеда были очень кстати, съешь большую шоколадку на троих и сыт.
  Правда, я как-то после овощного супа и жареной молодой картошки спросила сына:
  - Ты наелся?
  - Да.
  - А мяса хочешь?
  Наступила пауза. Сын задумался, хочет ли он мяса, потом подошел к сковородке, закрытой крышкой, поднял её. Там лежали остатки картошки.
  - Ну и где твое мясо? - с обидой спросил сын.
  Пришлось на другой день делать мясной обед.
  Иногда в магазине по дороге на рынок давали кур. Сразу набегала очередь, приходилось стоять, пары кур нам хватало дня на три, и было сытно, только куры были жирные, я любила более постные.
  Дети буквально разоряли меня на мороженом и пепси-коле, хотя, возможно, пепси-кола появилась несколько позже, а тогда лимонад.
  Еще была напасть, авторалли.
  Цена на них была просто сумасшедшая, 50 копеек за пять минут, если два раза в день, то выходило рубль, умножим на 60 дней, получим шестьдесят рублей, больше стоимости взрослого билета в Батуми и обратно в купе. А Сережка так упоенно катался на этих авторалли.
  И в этом году он потихоньку поплыл. Моря он уже не боялся, целыми днями они с Катей ныряли, но если Катя знала меру, то Сергей не знал совершенно и всё время, пока мы были на пляже, он пребывал в воде, делал стойки, и я постоянно контролировала, тут ли его торчащие над водой ноги.
  Как и два года назад, одновременно с нами, приехала к родителям Инга Гребенникова, и мы много времени проводили вместе, купались, загорали. Трудно только было переносить общество троих детей, Ингин Димка по возрасту попадал где-то посередине между моими детьми, то есть был одновременно приятелем и Сережке и Кате. Контроль над ними терялся совершенно, они непрерывно кидались камнями, особенно мальчишки, и этим вызывали естественное неудовольствие окружающих: как ни обширен Батумский пляж, но и народу на нем хватало в те годы. Дома отдыха и турбазы работали, да и "дикарей" (отдыхающих без путевок на частном секторе) хватало.
  Помню, мы возвращаемся с моря впятером, дети всё время дерутся: пихаются, толкаются, непрерывно хихикают и на наши попытки (решительные мои и вялые Ингины) никак не реагируют, как будто с рождения глухие.
  Так дошли мы до угла, откуда Гребенниковым с нами не по пути. Инга свернула, Димка поплелся за ней, а мои как вцепились друг в дружку, так и продолжали свалку на ходу, ноль внимания на уход приятеля.
  "Хорошо Инге", завистливо подумала я про подругу. "Вот у нее тишина наступила, а мои меня скоро с ума сведут.
  На другой день на пляже, пока дети активно купались, Инга, сидя на шезлонге под зонтиком, передала мне разговор с сыном, состоявшийся после вчерашнего расставания:
  - Вон, мама, посмотри, - сказал Димка матери, - им так весело, а я всё один да один.
  Я много времени проводила с одноклассницами, часто забегала к Мане в филармонию поболтать, бывала у Вороновых, у Софы.
  Как-то провожая нас на автобус, не склонная к сентиментальности Софья вдруг сказала Кате:
  - Твоя мама была такой необыкновенной девочкой, мы все старались походить на нее.
  Я даже рот открыла от изумления. Чего я не замечала в нашем детстве, так это стремления Чартилиди подражать кому бы то ни было.
  
  Разморенные жарой, мы втроем возвращаемся с пляжа. Печет плечи даже сквозь батистовую блузку. Мне хочется пообщаться с Маней, и я предлагаю детям зайти по дороге в Филармонию.
  - Нет, пойдем домой, - тянет меня Сережка.
  - Ну, да что дома-то делать, успеем, обедать еще рано.
  - Да..., - тянет Сережка. - Да.... Твоя Манечка так щиплется.
  Мне смешно. Мане нравится Сережка, и она в порыве чувств щиплет мальчишку за щеку, так здесь выражают симпатии к детям. Видимо, сильно щиплет, раз Сережка жалуется.
  Весь центр Батуми утыкан маленькими и большими магазинчиками, где торгуют товарами местной швейной фабрики и Кутаисской и Тбилисской обувью. Много кожаной обуви, красивой на вид, и хотя она не на картонной подошве, как та, которой после войны торговал на Тбилисском рынке мой отец, но носится немногим дольше.
  Я не успела купить Сережке сандалики в Москве и купила здесь голубые с белым босоножки. Через две недели он их разодрал в клочья, вечером, когда мы были на бульваре вместе с мамой, у него отвалилась вся передняя часть подошвы. Так и пришлось бы Сережке идти домой босиком, но к счастью, у мамы был с собой кусок бинта, которым фиксируется повязка на конечности, такая дырявая эластичная трубка. Мама натянула внуку на носок, прижав подошву к ноге, и Сергей дошел до дому в обуви, а на другой день пришлось покупать ему новую пару. Такую же. Другой обуви подходящего размера не было.
  Катя обожала ходить по магазинам, всё время что-то выискивать и потом выпрашивать денежки, (в основном у бабушки) чтобы купить. Одну я её не пускала, и мы делали это вместе. Сергей не любил ходить с нами по магазинам одежды и галантереи, он любил зайти в магазин с игрушками и что-нибудь выпросить.
  - Денег нет, - сердилась я. - На юге гуляешь, авторалли, еще и игрушки.
  - А вот Катичке так покупаешь...
  - И тебе покупаем, - двое сандалий купили.
  - Так мне только в случае крайней необходимости.
  - И Кате тоже в случае крайней необходимости. Ты же знаешь, если женщине понравилась какая-нибудь вещь, то купить её крайняя необходимость, - смеюсь я.
  А пока мы купаемся, загораем, ходим на местный рынок, Алешка дома один и пишет нам письма, в которых описывает ощущения многодетного папаши, впервые за долгие годы женатой жизни ставшего одиноким.
  "...дома странная тишина и пустота. Можно лечь на пол, и никто на тебя не залезет, не начнет топтать. Можно даже встать на голову, и никто не наступит на уши. Вот только еды нет. Повешу объявление - ищу кормилицу".
  У Кати был только сплошной купальник, из которого она выросла.
  Раздельные купальники, которые продавались в магазинах, ей не подходили, бюстгальтеры были велики. И мы смастерили ей раздельный купальник. Я сшила трусы из куска зеленого ситца, который нашелся у бабушек, а Катеринка вырезала из материи два квадрата, подшила их и продернула веревочки, одну в верхние части квадрата, другую в нижние. Получился импровизированный бюстгальтер.
  Катя его надела и осматривалась перед зеркалом, когда в комнату вошел Сережка и прямо-таки остолбенел, увидев на груди у сестры эти два квадратика. Секунду удивленно таращился на них, потом подошел и пощупал, что там, под квадратиками.
  И в ту секунду пушинкой отлетел и ударился головой о стенку от толчка, которым наградила его оскорбленная Катька. Я не кинулась его защищать, как это обычно я делаю, когда Катя применяет силу, а только сказала:
  - Сергей, не всегда можно хватать руками, что хочется. А то можно и не так получить.
  Мальчик мой вздохнул, поднялся, потер ушибленную головешку, подошел вплотную к сестре, скосил глаза за квадратик.
  - Ну, всё равно, Катичкин, я вижу, что ничего у тебя там нет.
  А вечером восьмилетний сынок подошел ко мне:
  - Мама, пощупай, у меня усы растут.
  Я провела рукой по гладенькой губе.
  - Нет, Сережа, вроде еще не растут.
  Сергей вздохнул. Опять сестра впереди, у нее появились признаки женского взросления, а у него мужского еще нет.
  За неделю до отъезда Сережка заболел. Докупался до того, что у него образовался какой-то воспаленный бугор сбоку на пенисе.
  Мама послала нас к хирургу, и я пошла к Гиви Цивадзе, своему однокласснику, который тогда заведовал первой городской больницей и вел прием.
  Гиви осмотрел моего мальчишку, назначил марганцевые ванночки и добавил, смеясь:
  - Ты не расстраивайся. Если не поможет, сделаем ему обрезание, будет наш человек (аджарцы - мусульмане).
  Делать ванночки Сережке обернулось хлопотным делом. Во-первых, он панически боялся, как бы кто не увидел его богатства. Когда ему было шесть, я объяснила Сергею разницу между мужскими и женским особями, и теперь он панически боялся, что зайдет Катя и увидит его кончик. Он задвигал шторы и закрывал двери, и в течение получаса никто не мог войти в комнату, а я держала майонезную баночку с марганцовкой, в которой плавал больной орган. При любом сотрясении он тут же выпрыгивал из баночки, марганцовка расплескивалась, - в общем, тушите свет.
  Так я мучалась три дня, а потом мы собрались уезжать.
  - И как, мама, я буду в условиях вагона делать эти ванночки? - спросила я маму
  Мама взяла бинт, намазала ихтиолку (надо брать не 10% мазь, а чистый ихтиол, сказала маме мне), прилепила бинтик с мазью к больному месту и залепила сверху лейкопластырем.
  На обратный путь в Москву у нас было три билета, но два места. Сережке не было восьми лет и можно было не брать на него место в купе. Я бы взяла, но мест не было.
  - Ничего, утешали меня провожающие, заплатишь проводнице пятерку, вот тебе и будет место.
  Мы уселись в вагон, напротив нас расположился немолодой грузин, принявший живое участие в разговоре моих детей.
  Вдруг Сережка повернулся к сестре:
  - Катичка...
  - Это Катичка? - воскликнул сосед. - Это Катичка? Девочка?
  Катя была одета в полотняные голубые джинсы, мальчуковую тенниску и коротко подстрижена мною под мальчика. Вот её вид и ввел в сомнения нашего попутчика.
  В купе к нам подсела женщина, командированная. Она приезжала по делам в Батуми, и была очень недовольна отсутствием качественных молочных продуктов в магазинах города, всё расписывала, какая замечательная у них в Кисловодске сметанка, сыры, маслице. Женщина была совершенно непомерной толщины, и глядя на нее, я про себе думала:
  "Очень бы полезно тебе в Батуми посидеть на овощах. Очень полезно".
  Командированная была без билета, и подсела к нам шестой. Пятым был парень с верхней полки.
  Мне стало ясно, что никакого места для Сережки я не найду, и придется детям ложиться вдвоем на нижнюю полку и как-то перебиться двое суток.
  Сосед по нижней полке тем временем рассказал моим детям трагедию гибели своей единственной из четверых детей дочки:
  - Маленький ребенок, братишка выполз на дорогу, по которой ехал грузовик, девочка увидела машину, побежала, братика выхватила из-под колес, но тут у нее свалилась сабо с ножки (были бы туфельки на застежках, всё было бы в порядке!), и сама она увернуться от грузовика не смогла, а брата спасла.
  Мои дети и я примолкли, огорченные случившимся с этим немолодым человеком несчастьем.
  Ближе к вечеру стали укладываться спать.
  К этому времени проводницы изрядно накачались, и на мои просьбы увеличить температуру воздуха в кондиционере, а то холодно, красная распаренная проводница прошла со мной в купе проверять, где там мне дует, встала посреди крохотного пространства купе широко подбоченясь:
  - Ну, и кому здесь холодно?
  Во всяком случае, ей было жарко.
  Я отступилась от безнадежного дела, устроила детей внизу, а сама залезла наверх, укрывшись, как могла от струи холодного воздуха.
  Парень с верхней полки уступил командированной место, она долго раскладывала свое тело на узкой полочке, потом просила меня прикрыть её, брюхо большое, а руки короткие.
  - Дома я сплю на кровати. У меня югославская большая кровать, на ней так комфортно. А здесь мне не уснуть, - посетовала моя соседка по верхней полке.
  Откинулась назад, замолчала, потом издала громкий всхрап, вздрогнула, сказала мне:
  - Не беспокойтесь, это я так, случайно, - снова закрыла глаза, и тут началось. Вот это была симфония!
  Начинала она с обычных нот сопения, потом звук нарастал, креп, ширился, и, когда уже казалось, что всё, дыхания не хватит и сила звука уменьшится, в этот самый момент раздавался басистый всхрип неописуемой силы, и только после этого, как санки с горки, храп устремлялся вниз и затихал, чтобы через пару секунд всё началось сызнова.
  Я смотрела вниз на детей. Они лежали валетом. Сергуш спал глубоким сном, закинув одну ногу на стенку купе, а другую подсунув сестре под щеку, но Катюшка беспокойно ворочалась, её будили звуки сверху.
  Промучившись пару часов, я поняла, что больше не выдержу, сердце останавливалось, и выползла в коридор. На стульчике сидел грустный безбилетник, впущенный нашими лихими проводницами за десять рублей.
  Я села на другой, вздохнула:
  - Вон как её разбирает. Совсем спать невозможно.
  Безбилетник засмеялся:
  - Да даже здесь слышно, громко.
  Из-за закрытой двери купе, несмотря на неумолчный стук колес в открытое окно, доносился могучий храп.
  Спас меня парень, уступивший место соседке и ушедший играть в карты к проводницам. Когда перебравшие бабы стали буянить, он вернулся и прогнал безбилетную командированную спать в купе проводников, а сам лег на своё место, и остаток ночи удалось вздремнуть.
  На перроне Курского вокзала нас встречал одичавший на свободе Алешка. И через час мы с тачкой, нагруженной чемоданами, и двумя отпрысками двигались от остановки Водники к родному дому. Спустившись с горки, мы прошли к военкомату, кратчайшей дорогой, а Сережка вдруг ринулся налево, решил пробежаться кругом, скучно ему стало идти с семьёй, понесло в сторону.
  На половине пути, когда надо было переходить проезжую часть дороги, мы остановились, поджидая сына. Он шел по тротуару к нам весь взъерошенный, ушибленный какой-то.
  - Что с тобой?
  - Меня собака укусила.
  Задрал штанину, и показал маленький укус, но до крови.
  - А собака была с ошейником, чья-то?
  - Нет, беспризорная.
  У Алешки были куплен билеты. Через неделю они уезжали в Лысьву вдвоем с Сергушем, а он, пожалуйте вам, собакой неизвестной покусан.
  Что было делать?
  Пошли в поликлинику, назначили ему уколы против бешенства. Зашли в процедурный кабинет.
  Хорошенькая черноглазая девушка подросток стояла в процедурном после укола от бешенства. Её тоже укусила собака.
  - Рыжая? - спросила я, зная по рассказу сына, кто его цапнул.
  - Да,..
  - А где это произошло?
  - На Водниках. Она подошла, я думала, она поиграть хочет, а она раз и тяпнула без предупреждения.
  - И я тоже думал, что она поиграть подошла, а она и не лаяла даже, сразу укусила.
  Очевидно, эти двое детей пострадали от одной собаки, не может же быть в одном и том же месте целая свора рыжих собак, кусающих людей без предупреждения.
  На всякий случай мы дали девочке наш адрес, вдруг она найдет собаку или мы найдем, узнаем, кто хозяин, и, возможно, колоть не надо будет. У девушки была большая рана на левом бедре.
  Медсестра набрала шприц, собралась воткнуть в Сережку, который уже и брюки приспустил, в последний момент спрашивает меня:
  - А у него аллергии нет?
  - Есть, - говорю, - в основном, как раз на медикаменты. (Ему даже ставили полиаллергоз, но это было не так, антибиотики он переносил.)
  Сестра отложила шприц.
  - Вот бы я сейчас сделала укол, вот так бы и сделала, - со страхом сказала она второй медсестре.
  Она задрала штанину, увидела крохотную ранку на ноге.
  - Шли бы отсюда, и я вас не видела и собака вас не кусала.
  - Да ранка крохотная, но до крови, если собака больная, то всё.
  - Тогда идите к Майе Ефимовне, она сейчас у нас аллерголог, пусть решает, что с вами делать.
  Мы пошли к Майе Ефимовне, неизменной палочке выручалочке.
  - Ну и что? - сказала мне она на мое замечание о малости ранки. Вы же грамотная женщина, видите, что кровь есть и этого достаточно. Я вздохнула. Грамотная-то я грамотная, но всегда хочется махнуть на всё рукой и быть беспечной, но у детей медиков это не получается, вечно слышишь какие-нибудь истории со смертельными исходами, происшедшими от несоблюдения необходимых медицинских норм.
  - Ищите собаку, я вам настоятельно рекомендую, ищите собаку. Если собака здорова, то и колоть не надо.
  И Алексей два вечера подряд вместе с Сергеем бегали в окрестностях и нашли-таки собаку, Сергей её опознал, опознала и девушка, теперь оставалось следить за той собакой, и если она в течение десяти дней с момента укуса не сдохнет, значит здорова.
  Сережка и Алешка уехали, напоследок навестили собаку, показали мне её логово. Собака была со щенками, вот и кусала всех подряд, кто казался ей опасным для её потомства, такие мамаши есть и среди людей.
  Через три дня после их отъезда мне нужно было удостовериться во здравии рыжей собаки, но одна я не решилась туда идти, а решила прихватить с собой Гамлета.
  Гамлет тогда купил машину, еще его папа собирал деньги, мечтал, чтобы у сына была машина, и вот её купили в Томске, так как Людин отец был ветеран и имел льготы. Купили "Москвич " и перегнали из Томска сюда, а здесь нужен был гараж и Гамлет приобрел железный гараж и теперь устанавливал его на Лихачевском шоссе ближе к каналу, за Гранитным тупиком, метров пятьсот от дома.
  Установка гаража затянулась. Еще весной мы иногда выходили гулять и доходили до Гамлетова гаража. У нас даже и маршрут прогулки установился: до Гамлетова гаража. Обычно Гамлет ковырялся вокруг него с лопатой, а как-то мы шли и наблюдали издалека: Гамлет стоит и сморит на свой гараж и все десять минут, пока мы шли, Гамлет всё стоял и смотрел на свой приобретение.
  - Было бы на что любоваться, - посмеялась я, - а то на эту железную коробку.
  Потом мы выяснили, что Гамлет вовсе и не восхищался своим гаражом, как могло показаться, а смотрел, на какой бок он перекошен.
  На десятый день от момента знаменательной встречи моего сына и рыжей собаки, я зашла к Сагиянам вечером. Люда была одна, Гамлет был на своем рабочем посту в гараже. И я пошла в гараж.
  Гамлет вздохнул при виде меня, но закончил работу, взял ведро, и мы отправились. От того места до платформы Водники, где обитала собака путь не близкий, Гамлет шел устало, задумчиво, и в каждой луже мыл свои сапоги.
  Вымоет, идем дальше, снова грязь, он снова выпачкается, снова вымоет их в луже, идем дальше.
  После третьего мытья я не выдержала, поинтересовалась, зачем он обувь моет так часто.
  - Да ты же сказала, что здесь рядом, я каждый раз думаю, что это последняя лужа и последняя грязь, вот и мою.
  - Еще и обратно пойдем, что ты волнуешься, если собака захочет нас покусать, чистота нашей обуви ей не помешает.
  Я несла в коробке еды, кости и всё прочее, положила на землю, поманила собаку, она выползла из своей норы где-то в кустах, поела.
  - Живехонька, слава богу, ничего ей не сделалось, - обрадовалась я. - Мои будут звонить, скажу, что уколов не надо.
  И мы пошли обратно. По дороге Гамлет еще три раза полоскал сапоги в лужах.
  
  В августе у нас появился новый член семьи: кошка Мурыська. Этот подарочек нам преподнесла Катина подружка и одноклассница Светлана Жеребцова. Они уезжали всей семьей на месяц отдыхать, и они вдвоем с Катей принесли нам это серое хвостатое сокровище якобы на непродолжительное время.
  - Как я понимаю, вы её потом заберете? - поинтересовалась я.
  Светка ответила правду:
  - Ну, вы ведь её полюбите и не захотите расстаться.
  Я любила кошек, а эта серая ворсистая кошка с роскошным, как у белки хвостом, была еще и большая умница: умела пользоваться туалетом. Правда, оказалось, что нашим унитазом с трубой она пользоваться не может, соскальзывает вниз, и пришлось ей ставить ящик с песком или позднее с газетками, но, во всяком случае, она не гадила, где попало.
  Вечером пришел Алексей.
  - Кошка?! - воскликнул он, увидев сидящую на пороге кухни Мурыську. Мурыська встала, выгнула спину и распушила свой великолепный хвост. Муж взял на три тона ниже:
  - Кошка... Ну живи, кошка.
  И кошка осталась жить, и прожила у нас два года. Все эти два года вид был у нее такой, как будто она нас еле-еле терпит, столь высокомерен и неприступен был вид этого серого зверька, разгуливающего мягкой неторопливой походкой по квартире.
  Мурыська оказалась воровкой. Мы имели привычку краковскую колбасу вешать на веревки над газовой плитой: колбаса подсыхала и не плесневела. Краковскую колбасу тогда еще можно было купить, но не в любой момент и не на каждом углу. Алешка покупал несколько кругов краковской колбасы по случаю, мы держали её над плитой, а потом убирали в холодильник. И вот Мурыська вспрыгивала на кухонный стол-шкаф, а с него запрыгивала на висящую колбасу и, раскачиваясь на ней, грызла. Стали закрывать дверь на кухню, - не помогло, дверь захлопывалась на шарик, кошка толкала дверь и открывала. Алешка подтянул шарик в двери, открывать стало труднее. Я иду в кухню и вижу: кошка разбегается от самого конца коридора и с разбега ударяется о кухонную дверь, - дверь открывается.
  Пришлось Алешке поставить задвижку. Кошка подходила к двери, поднималась на задние лапы, гремела железкой. Но кошачьи лапы не человеческие руки, открыть дверь она не могла.
  Мурыська обожала только краковкую колбасу, вареную докторскую нюхала и отходила, Алешка смеялся:
  - Патриарх разрешил употреблять в пост докторскую колбасу как постную пищу. Мясом даже и не пахнет.
  Не ела Мурыська и финский сервелат, который иногда давали в заказах. Поясню, что такое заказ: на предприятиях, большей частью больших предприятиях, можно было брать продовольственные заказы. Распространение этих наборов продовольствия шло по профсоюзной линии: заказы давались по очереди и были не равнозначные, но довольно часто там бывала хорошая колбаска, икра красная, черная очень редко, и красная рыба, которая почему-то в те времена была большим дефицитом, а сейчас продается на каждом углу.
  В институте "Физхимия", где я делала диссертацию, заказы давались без всякой очереди, каждому, кто пожелает, но брала я редко, тяжко было тащить груз с Калужской до Долгопрудного.
  Так вот, Мурыська не ела вареных колбас и не пила молоко, за исключением того периода, когда бывала кормящей матерью. Лопала она мясо и рыбу.
  Я стою на кухне, разделываю мясо. Кошка сидит на полу, внимательно следит за мной светящимися зелеными глазами. Не мяучит. Ждет. Изредка, Мурыська поднимается на задние лапки, кладет передние на мою ногу и не царапает, а только выпускает свои когти, не настолько, чтобы остались раны, но достаточно чувствительно, чтобы я про нее не забыла. Приходится бросить ей обрезки и жилы.
  У Нины Макшановой в её недавно приобретенной двухкомнатной квартирке на пятом этаже пятиэтажной Хрущевки завелись мыши, и тетя Груша, её мама, узнав, что у нас живет кошка, попросила её взаймы на неделю.
  Кошка мирно там пожила, а потом я её забрала обратно. Дело было зимой, помню, я несу кошку прижав к себе, а она вырывается, царапается. Недалеко от нашего дома я выпускаю её из рук, и она убегает.
  Прихожу домой без кошки. В первый момент Катя не очень огорчилась пропажей, но спустя два дня, в воскресение, Катя горюет о кошке и выговаривает мне, что я выпустила её кошку, и теперь она где-то пропадает в голоде и холоде.
  Я слышу её сетования, стоя, как всегда у плиты на кухне. Кидаю взгляд в окошко просто так, на всякий случай, и вижу, что от соседнего дома к нашему подъезду деловито пробирается Мурыська, пушистый хвост трубой.
  - А вот и Мурыська домой бежит. Катя иди встречать.
  Катин плаксивый речитатив затихает, она прибегает ко мне, кричит с недоверием:
  - Где, где Мурыська?!
  Кошка еще не исчезла из поля видимости, и Катя, убедившись, что я не ошиблась и это действительно наша кошка, торопливо одевается и через пять минут приносит замерзшую любительницу зимних прогулок.
  - Ну, всё, Катя, жди приплода, - говорю я, и не зря. Через положенное количество времени (я не помню сколько) Мурыська окотилась, прямо на нашем покрывале, закрывающем семейную софу, тремя котятами, двумя серенькими и одним черным.
  Сохранились и мои рисунки и фотографии этого первого помета.
  
  Сережка учится во вторую смену во втором классе. Это причиняет нам массу забот, потому что Катя учится в первую. Сережку часто провожает в школу Алешка, приезжает из своей ЦВЕТМЕТАВТОМАТИКИ, и кормит сына, а потом едет обратно на работу, ему проще, чем мне, хотя я работаю ближе, но я зажата проходной, а Алешка может и опоздать на работу.
  Нина Скуратова, моя сослуживица, как-то умеет устраиваться, знает табельщиц, подарит шоколадку и может опоздать с обеда, а я не умею это делать, для меня институт - машина, и люди работающие в ней тоже механизмы-винтики, а под машины лучше не попадать.
  С работы я прихожу раньше сына, успеваю приготовить ужин до его прихода и жду, когда он придет домой.
  Вот пробежал Кирихин Сережка, нырнул в подъезд дома напротив, протопал важно, заплетая ногу об ногу Акингинов в полном одиночестве, шаркая, скрылся в подъезде, а моего нет и нет.
  Наконец идут. Вдвоем с Юриком Шуваловым. Окна Шуваловых напротив наших и я быстренько занавесила свои окна шторами, неудобно, пройдешь в одном белье, а там товарищи сына на тебя пялятся, да еще, возможно в бинокль, как мой сыночек, встанет у окна, наведет на соседский дом полевой бинокль и смотрит, нет ли чего интересного.
  Возле Шуваловского подъезда еще постояли, потом разошлись, Сергей топает через грязь в скверике между домами, нет, чтобы обойти по асфальту, прямо так и шпарит по раскисшей глине.
  Добрался до тротуара, встал. Ему что-то кричит девочка, школьница, с портфелем. Тоже копуша, до сих пор домой не добралась. Вдруг мой сын бежит за ней и с размаху толкает. Девочка падает, лежит, потом встает и плача уходит.
  Я не лезу кричать в форточку. Дело уже сделано, противник повержен, а воспитательную работу я проведу и дома.
  - Ты зачем девочку толкнул? - сразу же, вместо приветствий начинаю я. - Как ты себя ведешь? Позоришь нас с отцом. Не знаешь, что драться нельзя?
  Тощенький воин надувает от обиды губы, серые глубоко посаженные глаза-паучки сверкают обидой.
  - Она первая начала.
  - Как? Я сама видела, что ты её первый ударил, а она вообще тебя не тронула.
  - Да, как же, дразнилась.
  - Как?
  - Кремль, - кричала.
  Сережка умел изобразить такую трагедию на лице, что, даже, когда он кругом виноват, начинаешь ему сочувствовать.
  Как-то раз, еще в четыре года, подрался с Катей и пришел за сочувствием. Залез ко мне на колени. Сидит, реснички слиплись, на щечках слезы. Пришла Катюшка, глянула на него сердито:
  - Вот, сидит, как херувимчик, а на самом деле такой противный, сам первый лез, а кто поверит?
  Вот и сейчас, я сочувствую сыну, эти девчонки бывают такие вредные, я тоже дралась в детстве, когда меня дразнили, но ... :
  - Кремль совсем не обидно, - говорю я. - А вообще, заруби себе на носу, никогда не связывайся с девчонками. Сколько бы они ни дразнились, если подерешься, то будешь кругом виноват ты, девочку нельзя побить, можешь припугнуть, что побьешь, но толкать или ударить нельзя.
  Сын молчит, борется с желанием заплакать. На улице девчонки дразнятся, а мать дома держит их сторону.
  
  За первую четверть у Катерины четверка по алгебре. Катя сидит на своем диванчике, а мы с Алешкой столпились вдвоем вокруг нее, таращимся то в табель, то на дочь, наше ли это создание, и если наше, то почему у нее четверка по математике. Родители-физтехи, а дочь внешне так похожая на родителей, что классная, увидев опоздавшего на родительское собрание Алешку, сразу сказала, что это Катин отец пришел, так вот эта самая дочь внутри какая-то не такая, если докатилась до четверки по математике, это при пятерке по русскому языку!
  Не такая дочь, видя наше изумление, собирается поднять рев во весь голос, ну точно как я в детстве, когда меня обижали, рев-то похожий, но вот четверка...
  Даже невпечатлительный папа Алешка удивлен:
  -Что-то с нашей дочкой не то,- говорит он.
  Позднее, когда Сережка будет приносить нам четверки по математике, я буду относиться к этому спокойно. Мальчишка есть мальчишка, пишет как курица лапой, грязюку разведет, вот и четверка. Но старательная девочка совсем другое дело, значит, чего-то не знает. А Катька только воет на наши недоуменные расспросы, но объяснить свои трудности не может. И я пытаюсь отследить, что не получается у моей дочери. Отслеживаю, и у меня волосы становятся дыбом. Тут не четверку надо ставить, а двойку. Дочь не знает элементарнейших вещей, и это может быть только в одном единственном случае: ее не просто плохо учат математике, но вообще никак не учат!
  Дочь сидит, пыхтит, делает преобразование дроби, и благополучно вычеркивает из многочленов числителя и знаменателя одинаковые члены.
  Приходится объяснять, что сокращать можно только сомножители, и приводить примеры на числах, доказывающие, что в противном случае изменяется значение дроби.
  Потом "а" плюс "б" в квадрате у нее равняется "а" квадрат плюс "б" квадрат. Заставляю ее расписать произведение двух одинаковых скобок, приводить подобные члены, вывести правильную формулу. Катя видом формулы недовольна, ей не нравится удвоенное произведение. Опять берем числа, проверяем правильность формулы. Катя плачет, она разочарована, что квадрат суммы не равняется сумме квадратов, когда это так красиво и понятно, но смиряется с очевидностью. Вот к ней пришла Наташка Самыгина, Катя ей пересказывает мои слова, Наташка понимает, не плачет из-за уродливости формулы, а радуется, потом говорит мне на кухне:
  - Какая ваша Катя умная девочка!
  Катя действительно неглупа, схватывает быстро, только вот заставить ее слушать меня и воспринимать в роли учительницы мне удается с трудом, правда сейчас легче, чем в прошлом году.
  В прошлом году они проходили степени чисел, и Кате нужно было разделить 27 в кубе на девять в четвертой степени. Моя честная дурочка собралась возводить 27 в куб, потом девять в четвертую степень, потом делить одно число на другое.
  Я хотела объяснить ей, что так делать не надо, но упрямая дочь не желала ничего слушать, умножала на бумажке и кричала, что она и без меня всё знает, и я ей мешаю.
  Точь-в-точь папочка родимый, тоже упрется в какую-нибудь глупость и никого и ничего не слушает, правда не орет, просто глохнет.
  Я очень вспыльчива, не люблю глупости, да еще я и оскорбилась: родная дочь не желает две минуты послушать мать! грубит, кричит на одной ноте: Ааа...
  Я с маху, не сильно, но резко закатала Катьке оплеуху. Не ожидавшая удара дочь прекратила перемножать и монотонно кричать "ааа", подняла на меня наполненные слезами глаза, и рот открылся для пронзительного крика обиды. Но в эту возникшую паузу я успела прокричать: Представь 27 и 9 степенями числа 3! "И вычти показатели" я сказать не успевала, рев покрыл бы мои слова.
  Но крика не последовало. Катя закрыла рот, опустила глаза в тетрадку, сразу всё поняла, и стала быстренько высчитывать ответ, а я тихо отошла. И вот после этого моего рукоприкладства Катя, то ли из страха быть побитой, то ли уверовав в наличие у меня каких-то знаний, превышающих ее собственные, стала прислушиваться к моим объяснениям по математике.
  
  У Кати трудный возраст. Переходный. Сколько себя помню, всё время Катя куда-то переходит, всё жди, когда она прорастет, перерастет и станет слушаться мамочку. А пока битвы за послушание.
  Один раз я её сильно побила, в четвертом классе, три комплекта ключей подряд потеряла, а когда побита была, то два нашлись тут же. Та весна была холодная, в мае еще и пальто не снимали, я побила дочку и слегла, заболела простудой. И непонятно было, то ли я так сильно вышла из себя, потому что заболевала, или наоборот, заболела от стресса. Папочка мой наградил меня характером, не дай бог. Всю жизнь была подвержена очень резким вспышкам гнева, когда контроль теряла над собой и не помнила, что говорила (но действия свои помнила).
  Переболела я и приняла решение из себя не выходить и Катю лишний раз не лупасить, руки не распускать.
  Лето, с отпусками и поездками я продержалась, а вот осенью...
  Попросила помыть посуду, ни в какую. Не буду и всё тут.
  Как говорила моя бабушка, я ей слово, она мне два в ответ. Я её и выгнала из дому.
  - Уходи, говорю подальше от греха. Убирайся с глаз долой.
  Дочка в слезах оделась и ушла, а я стоило ей уйти, сразу стала думать, куда она пойдет и, если сильно обидится, то как с ней мириться?
  Пойдет сейчас к Наташке Самыгиной, а если до десяти вечера не придет, уговорю Алешку сходить за ней, но не скажу, что я её выгнала, а то он потребует, чтобы я сама за ней шла.
  А пока отдохну. Часа три точно не придет, за это время можно и успокоиться.
  Я возилась на кухне, прошло минут десять, не больше, звонок. Открываю дверь, стоит Катя по пояс мокрая.
  - Мама, - говорит, - мама, я куда-то провалилась, в какую-то яму с водой.
  А на улице было не лето, снег лежал, точно. Я испугалась, побежала скорей воду в ванну наливать, мокрое помогать снимать. Засунула её в ванну, сижу на краю и говорю.
  - Ну вот, а я думала, хоть часика три отдохну. Отдохнула.
  - Даа, а я решила, до десяти вечера ни за что не приду, пусть беспокоятся.
  Ни одна из нас и мыслей не держала, что ссора затянется больше, чем на один день. Ни мне, ни Кате это свойственно не было, дуться подолгу.
  Из сохраненных мамой писем.
  
  Здравствуйте, дорогие мама и бабушка!
  Ожидание электрички на Савеловском вокзале побудило меня написать это письмо на миллиметровке, так как другой бумаги у меня нет, зато есть уйма времени(15+25=40 минут!)
  ...Алексей мне говорил, что ты, мама, звонила, и сказала, что уже работаешь. А перед этим ты написала такое плохое, расстроившее меня письмо о твоем здоровье и об операции; я теперь никак не совмещу письменные и телефонные новости, поэтому жду от тебя письма. Алексей уехал в командировку в Ленинградскую область. Приедет 8 числа. Так что целых 8 дней одна с этими крокодильчиками, твоими ненаглядными внуками и моими деточками.
  Сережа болеет весь февраль. Сначала жутко промерз, лазая по подвалам на стройке. Отец привел его вечером домой, нашел где-то с соплями до нижней губы и с рукой, примерзшей к фонарику, который он брал с собой.
  Алексей сказал, что когда он вынул фонарик из Сережиной руки, то пальцы так и остались скрюченными. В результате 2 недели с соплями сидел дома, потом четыре дня ходил в школу, и опять заболел, видимо, подхватил вирус, температура 39,5 и сильный лающий кашель. Давала антибиотики 10 дней. Лечила горчичниками и банками. Сейчас лучше, но в школу врач его не выписала, так как горло плохое, да и кашель еще остался. А тут как назло март. Сырость, слякоть. Я купила себе сапоги осенние на поролоне за 84 рубля, советские, поэтому так дешево!
  И вовремя, так как уже ношу, а те финские, которые я носила раньше, открыли рты и просят каши.
  Катюша сшила себе на уроке труда ночную рубашку, очень симпатичную, но получила за это тройку. Я молчу, но всё это мне не нравится. К счастью, Катя не очень переживает. Жаль только, что нет у нас швейной машины. Катя бегает по знакомым, по подругам и это всё отнимает массу сил. Учится она очень лениво, по математике имеет 3 и 4, но не потому, что не соображает, а ленится считать. Моя работа движется вперед, но мне кажется, что медленно.
  В квартире надо делать ремонт, мы купили обои, а обойного клея нигде нет, кафель тоже достать не можем.
  Бабушка! Почему вы нам не пишите, как ваше здоровье, как Вам нравится жизнь в Батуми. Я не пишу вам отдельно, так как просто не хочется писать одни и те же новости 2 раза.
  Кончаю. Уже проехали Марк (остановка электрички).
  Пишите, жду, целую Зоя.
  Мама, перевод получила. Спасибо.
  
  Мамино письмо от 21 октября, из которого ясно, что мама заболела в 82 году после нашего отъезда.
  Дорогая Зоя! 21 Х 82
  После Резо приехала Галя (его жена) и привезла мне 1 кг масла и ампиокс еще 2 коробки, твои две пачки я уже выпила в сентябре, теперь принялась снова, осталась коробка. Надо тебе послать деньги на эти лекарства, наверное, еще понадобятся (раз в месяц обострения и я пью по 2 коробки на курс), фурадонина (этой отравы) тоже нет, посылаю рецепт на него с Галей и на ампиокс еще раз и 20 руб. с ней. Галя выедет 24 в воскресение, хочу послать с ней немного корольков и хурмы (хурма пусть полежит до праздников). Много не смогу, (все время тянет вниз). За это время побывала у профессора Капетивадзе в Тбилиси, он тоже ковырнул. Хечинов (Батумский хирург) смотрел 21/1Х еще раз убедиться хотел, что ничего нет, и опять у меня обострение после каждого инструментального обследования, провались всё пропадом. Но ничего серьезного он не нашел, однако сказал, что было очевидное воспаление после удаления полипа и что нельзя простужаться, так что поехать в Москву не смогу, нет ничего теплого на ноги, сапоги мои сама знаешь какие. Даже здесь не знаю, как прохожу, а сейчас тем более не топят (у вас). Я бы тебе послала деньги на сапоги: если на меху размер 39,5 - 40, из замши. Рублей 100?. Ты напиши. А так простужаться боюсь. Сегодня ездила в Респуб. больницу, Тамаре Степановне сделали, наконец, операцию, удалили катаракту л. глаза. 3-ий день с повязкой, пока всё хорошо, но как будет видеть, не знаю. Галя с ней была две ночи.
  Один врач сказал, что у меня видимо, какая-то инфекция, надо делать посев на чувствительность к антибиотикам и на флору. Господи, я всё о себе, а думаю о детях, недавно снился Сережа, неразборчиво и чем-то довольный.
  Как Катушечка, всё кашляет? У нас идут теплые дожди, а было числа 16-18 до + 25. Сейчас опять прояснило. Нет, тут лучше. Здесь какой-то институт будет открываться по физике подводного царства, что-ли. Как твое здоровье, почему редко пишешь? Когда будешь посылать лекарства, добавь к ним и линимент. Пиши почаще. Письмо сумбурное. Только пришла злая, норму на масло уменьшили в этом месяце в 2 раза, все ругаются. Еще раз прошу, пиши почаще, пусть Катенька и Сереженька напишут, лентяи такие. Целую, ма ба.
  Приписка на полях
  Я не работаю до 20/IХ взяла опять без содержания 2-ой месяц. Буду, вероятно, увольняться.
  
  Здравствуй, буська!
  Пишу тебе письмо прямо с урока геометрии. Извини, что не писала тебе раньше, всё некогда да некогда. Передай мой горячий привет прабабушке Люде. Вот сижу, и Лева колотит линейкой в спину, а Саликов тычет пальцем в бок. Четверть закончила нормально - 38 % пятерки. К Новому году ждите подарочки и тебе и прабабушке. Очень большое тебе спасибо за посылку. Правда, мы съели уже все корольки и истекая слюной смотрим на недозрелую хурму. Недавно я записалась в городскую библиотеку, беру много книг, непрестанно читаю. Записалась в школьный хор...
  У нас траур и 15.11. 82 мы не учимся, (умер Брежнев) а Наташа страдает, что нельзя справить день рождения. А вот мои отметки.
  
  Дальше идет перечисление отметок.
  Мамочка считала своим обязательным долгом послать фрукты внукам. Так было принято, посылали посылки с юга, передавали с оказией. На юге фрукты были дешевле, и вкусней, а в этот раз, вспоминается, мама даже по почте послала, и кто-то из соседей помогал тащить ей посылку.
  
  Здравствуй дорогой внучек Сереженька!
  Получила твое письмо, спасибо за "подарки" - орнамент салфетку. Мы не поняли, что бы это значило. Почему не написал свои отметки за четверть. Сейчас у вас в Москве стало теплее, смотри не простужайся. Как Катя, я ей и маме послала письмо, но боюсь, не перепутала ли я адрес ваш.
  Сереженька, мы не ссоримся вовсе, а иногда спорим с бабой Людой, так что ты, мой юный друг, не беспокойся. А вот лучше живи дружно с Катенькой.
  Я всё еще лечусь и не знаю, когда поправлюсь окончательно. У нас совсем тепло, +16 (после холодов и снега.) И дома жара, топят пока что усердно. Сереженька, пиши иногда ваши семейные новости, нам интересно, где бываете, с кем водитесь, и что читаете.
  Вот об этом и пиши. У нас нет стержней, а я сегодня случайно купила ручку за 1 руб. (простая шариковая ручка стоила 35 коп.) и вот пишу тебе письмо, а то нечем было писать, пошли мне стержень один в письме - вдруг да дойдет. Привет и поцелуй маме, сестре Кате, папе и Мурыське.
  Привет от бабушки Люды, собирается тебе написать письмо. Вот и всё, дружочек. Твоя бабушка Нона. г. Батуми
  16/ХII 82 г.
  Сережа, пиши дату в письме. Ба.
  Я сегодня перевела маме твоей деньги, чтобы она купила вам с Катей подарки к Новому году.
  
  Здравствуй, бабушка!
  Передай привет прабабушке. К новому году ждите подарки. Спасибо за фрукты. Четверть закончила нормально, Сергей тоже. Я научилась плести макраме, а у З.К. 7 декабря экзамен, и потом она тебе напишет. Записалась в библиотеку, непрестанно читаю, езжу на изо.
  Привет, Котенок.
  
  Переписка с мамой после ее отъезда стала обязательной составляющей нашей и ее жизни. Многие подробности быта, забытые уже, всплывают из этих подробных писем.
  
  Дорогая Зока! Наконец, получили от тебя и Сережи письма, а через 6 дней и бандероль. Дело было в субботу, я умудрилась ОРЗ заболеть и беспокоюсь, как бы не повлияло это на мое основное заболевание. Думала, кого бы послать на почту и за хлебом, как вдруг появилась впервые Марина с Юрой (мои одноклассники, муж и жена) и дочерью. Юра чего-то зачесался и вот они пришли (мама была дерматовенеролог). И я тут же попросила Марину, она и принесла бандероль и хлеб буханку. А паек свой, наше урезанное масло я успела выкупить раньше. Я думала, что в посылке будет хоть немного масла, а если будете посылать остальное, то положи хоть с "полкилишко" (по жаргону Подмосковья).
  Очень мы расстроились из-за детей, неужели Сережа ел снег? Или пил холодную воду. Иначе ангины не бывает, в общем-то, дело в переохлаждении.
  Я вот простыла, у нас топят по бешенному, я вся мокрая выхожу и тут же сопли потекли.
  Я Сереже напишу ответное письмо, от его письма мы (особенно я) пришли в восторг. Что за прелесть. А Катюха лентяйка. Мои похождения в ноябре это тысяча и одна ночь, всего и не расскажешь.
  Я пошла к урологу, а вместо него сидит молодой хирург, которую учится сию минуту на уролога. Везет же мне.
  Короче, начала я мономицин (уколы). И Зоя, как высыпала крапивница, обострился нейродермит на ноге, я чесалась, как угорелая. Решила сама перейти на сульфамиды и принимаю уросульфан. Стало лучше, но теперь, вот ОРЗ, и чем всё кончится, не знаю. Мне профессор не велел простужаться, а у нас хоть и тепло, но часто дожди. И жаль бросать работу, но что делать, прошу работу в городе, но пока нет. То ли б/лист просить до 25 Х1, то ли писать об уходе с 20, но в БНЗ ездить не смогу, это ясно. Зоя, ты забыла прислать линимент стрептоцида, и еще гречихи 1 кг, рейтузы и коричневые сапожки. А суконные не мои, мои маленькие, бабушка их носит здесь. Их посылать не надо. Пусть полежат у тебя, вдруг пригодятся.
  Второй лист, возможно не от этого письма
  Уху из консервов я сварила в тот же день всё время приходится мочить руки, т.к. бабушка болеет, слабость у нее, она перепила корвалол и вообще ей здесь не нравится. Уход за ней для меня нагрузка Не знаю, поедет ли она к тебе хоть на время. Она говорила, что поехала бы к тебе в мае, чтобы свою комнату вам уступить, но всё это, по-моему, химеры. Зоя, ты напиши мне письмо, как дети теперь, а то мы волнуемся. Получила ли ты от Гали (жена Резо) письмо и в нем 20 р. У Гали было с собой 14 мест! Проводница ругалась. Она взяла собой много хурмы и облепихи. Хурму для шефа. Может и для твоего шефа надо 20 кг хурмы? Ты напиши. А айвы я послала немного - 1кг (1р 30к), чтобы ты сама сварила хоть компот. Да, Зоя, вложи в посылку штук 10 стержней, а то писать нечем.
  Я тебе писала, что ездила в Тбилиси? Вспоминала с неразборчиво свои молодые годы, жалели Донару (не знаю кто, видимо, из маминого институтского выпуска), что рано ушла из жизни, еще не была на пенсии. У нее был рак кишечника, ела помалу, (последнее время) так рассказывала ее мать.
  В вагоне было тепло, но в туалете окна настежь, и я, видимо, еще там малость простыла.
  Нас замучила мышь. Поселилась в плите и гадит везде, каждое утро на кухне кошмар что. Принесли яд, не берет, мышеловку тоже. Марина обещала кошку. У нас не жизнь, а 1000 и одна ночь. И в комнаты наведывается.
  
  Мамочка! Вдруг исчезло масло: в Долгопе нет совсем, а из Москвы Алексей привез соленого. Его и посылаем. Напиши подробно, какие сапоги хочешь. Есть (т.е. я видела на людях) типа резиновых, но с молнией, на искусственном меху, теплые. Цена 40-45 рублей. У нас в слякоть носят. Бывают и кожаные, но на низкой подошве редко (сейчас модно "манка"). В магазинах стоят только страшные.
  Пиши. До свидания. Привет бабушке и т. Агнессе. Зоя.
  
  Экзамен я сдала на стандартную для этой комиссии четверку, но не обрадовалась, а скорее огорчилась: надеялась на отлично.
  Тем и закончился год.
  
  
  1983 год. Уретрит
  Мама заболела всерьез и попала в больницу с сильными болями. Осенью 82 года ей прижгли полип в уретре, пустяковая вещь, делается амбулаторно, и больничный дают всего на три дня,
  Знакомая врач при осмотре увидела мамин полип и сказала:
  - Вот, полипчик, давай я тебе его прижгу, пока маленький.
  Мама легко согласилась. А после прижигания попала инфекция, начался воспалительный процесс, который сопровождается страшными болями даже у женщин. Пришлось лечь в больницу, где её пытались вылечить.
  Я так испугалась, что взяла в счет отпуска неделю и приехала в Батуми.
  Меня встречали мама, которую к тому времени выписали, и тетя Наташа, свояченица дяди Резо.
  В первый момент, возбужденная и обрадованная встречей, я лишь заметила, что мама похудела, и только, когда мы выходили из вокзала, я обратила внимание, как трудно мама идет, медленно, согнувшись, выбирая ногой, куда ступить, совсем по-старушечьи.
  - Мама, что с тобой?
  Знала я, что мама болеет, и ради того, чтобы помочь и подкормить их после больницы, я и приехала, но не была готова к тому, что увидела.
  - Мама твоя очень больна, побереги её, - вместо мамы ответила Наташа, и я почувствовала щемящую боль и страх. Впервые повеяло на меня возможностью крушения незыблемого мира, детства, состоящего из мамы и бабушки.
  Похудевшая и несчастная, мама постоянно лежала в постели с грелкой и гримасой боли на лице. Лежала молча, тихо, и это молчание больше всего остального говорило мне, что маме плохо; обычно, болея, мама любила постонать, пожаловаться, ища сочувствия окружающих, а теперь она уходила в себя, в свои страдания, и отрешалась от нас. Мама была на больничном, но ясно было, что дело идет к тому, чтобы оставить работу навсегда.
  Мой приезд приободрил её. Несмотря на боли, мама выходила на бульвар, иногда на базар, стараясь выбрать безветренные дни, ветер продувал насквозь и болезнь обострялась.
  Наличие или отсутствие ветра она определяла по движению веток магнолии. Огромная столетняя магнолия напротив балкона, раскинув толстые ветки, стояла незыблемо на любом ветру, но её огромные блестящие листья слегка шевелились и стучали друг об дружку как тонкие деревяшки, когда ветерок разыгрывался посильнее.
  Мама смотрела на эти слабо шевелящиеся ветки, прислушивалась к жестяному шелесту и говорила:
  - Нет, сегодня я не выйду. Такой ветрина.
  - Магнолия до земли клонится, - бросала я насмешливую фразу, однажды сказанную Резо.
  Эта фраза стала в нашей семье ироническим символом страха человека перед плохой погодой. Огромные, с толстыми, в три обхвата, стволами магнолии, а именно такая стояла во дворе спортшколы прямо напротив маминого балкона наклониться никак не могли.
  Месяц назад похолодало, и я попросила своего тридцатилетнего сына надеть шапку.
  - Ветер пронзительный, - сказала я.
  - Да знаю, знаю, магнолия до земли клонится, - ответил Сережка.
  
  Посовещавшись с Наташей, решила я забрать маму домой. Бабушка согласилась остаться одна на месяц-два, дать дочери подлечиться в более комфортных условиях.
  Я накупила продуктов, забила холодильник, а мама попросила соседей снизу, Сону и её дочь Марину, навещать бабушку, и мы уехали.
  Летать на самолете мама панически боялась, она работала, получала пенсию, деньги были, знакомства тоже, и я купила билеты в международный вагон.
  Купе было просторное, на двоих, со столиком, превращающимся в умывальник, и даже вода потекла из крана, когда мы открыли его!
  Но перед тем как попасть в этот вагон, мы натерпелись. Отправление поезда отложили почти на три часа, кажется, где-то на пути были завалы, сход лавин или что-то в таком духе, чем любят баловать нас красивые, но коварные горы.
  Мама пролежала три часа в медпункте, проводя беседу с медсестрой на грузинском языке, изредка переходя на русский, чтобы я тоже порадовалась какой-нибудь шутке или едкому замечанию.
  Всю первую ночь в дороге пьяный за дверью нашего купе что-то выяснял, ругался и сердился по-грузински, и когда утром мама запела "Сулико" на родном языке, я завопила:
  - Нет, мама, только не по-грузински, мне опротивел этот язык за ночь.
  Утро было ясное, и за окном медленно разворачивалась величественная панорама Северного Кавказа, которую мы обычно проезжаем до рассвета, а сейчас, благодаря опозданию, ехали при дневном свете, и я, схватив пастель, стала, как сумасшедшая, рисовать пейзажи за окном вагона. Передний план мелькал быстро, но дальние горы я успевала схватить. Осталось много рисунков с той поры.
  
  Зима 82-83 годов выдалась снежная и теплая, не сиротская зима, когда всё время плюс, а спортивная зима, когда небольшой минус, и Катин класс дружно катался с горок каждый божий день. За Катей заходил кто-нибудь из девчонок или мальчишек и утаскивал её кататься с ледяной горки. Горки эти были естественным обрывом в водохранилище, и дети скатывались прямо на лед.
  Маленький черноглазый Дима Гандера, тот самый, от которого у меня голова кружилась в третьем классе, зашел к нам.
  Мама открыла дверь: у порога стоит хорошенькое маленькое существо в надвинутой глубоко на лоб кроличьей шапке и спрашивает Катю. Надо сказать, что тогда девчонки и мальчишки носили одни и те же ушанки, мода такая образовалась, и мама принимает Димку за знакомую ей Машу Сысорову.
  - Дома, дома Катя, - отвечает мама и, видя, что щуплая фигурка не трогается с места, приглашает:
  - Заходи Машенька.
  И мнимая Машенька не возражает, что она Машенька, но только упорно не переступает порог.
  Из дальней комнаты появляется Катя и шепотом выражает неудовольствие:
  - Бабушка, ну какая это тебе Машенька? Это же мальчик.
  - Мальчик... - растеряно переспрашивает мама, - мальчик? Разве это не твоя подруга Машка? А почему он отзывается на Машу?
  Катя одевается и не отвечает, а бабушка уходит на кухню и хихикает, чем еще больше сердит Катю.
  В этот ли год или спустя год, но снова похожий эпизод:
  За Катей заходят два одноклассника, Гандера с приятелем Эдиком, блондином, выше меня ростом, с красивым девичьим румянцем во всю щеку, не тронутую в его тринадцать лет бритвой. Мама к тому времени запомнила, что Гандера мальчик, и узнавала его, а тут открыла дверь, глянула на них, и ушла, давясь смехом.
  Встречает меня в комнате и шепотом, который мертвого разбудит, а живой на расстоянии двух метров точно услышит, вот таким якобы шепотом мама мне рассказывает:
  - Пришел такой ма...а...ленький мальчик и такая бо...о...льшая девочка.
  Я приоткрываю пошире дверь в коридор, стараюсь вглядеться и понять, кто же пришел, но уже слышу за спиной Катин ответ:
  - Ну и где, ты, бабушка, увидела, девочку. Пришли два мальчика, Димка и Эдик.
  
  Мама обследовалась, мы ездили к Алику Гваришвили на Калужскую, где он работал младшим научным сотрудником в институте рентгенологии и рентгенографии. Во время пребывания в Батуми я случайно встретила учителя математики из нашей школы, Михаила Ароновича, и после обычных приветствий и поцелуев, Михаил Аронович сказал мне, что всего месяц назад вспоминал меня в Москве вместе с Аликом Гваришвили. Так я узнала, что Алик в Москве, и взяла его адрес. Он работал недалеко от моего института на Калужской, и я заскочила к нему на часок, повидать старого товарища, поболтать о прошлых временах. А вот теперь я ему позвонила, попросила о помощи: в их институте было современное оборудование, которого в других местах не было, и Алик меня выручил, мы сделали у него сканирование маминых почек и кроме небольшого воспалительного процесса ничего не нашли.
  И мама уехала домой, а к нам приехала свекровь, присмотреть за внуком.
  Пока мама и свекровь были у нас, мы не прибегали в перерыв кормить Сережку обедом, это делали бабушки.
  Мама просто грела и наливала ему суп перед школой, но добросовестная свекровь бегала его искать, выискивала на ледяной горке, вытаскивала из сугробов и вела домой: занятия у него начинались полвторого, часов не было, и он, увлекшись катанием, забывал про время.
  - Зоя, я сегодня привела его во втором часу домой, всего мокрого, - жаловалась мне на него бабушка. - Еле успели переодеться и поесть.
  Сережка ходил в школу со сменной обувью, в раздевалке они переобувались и целый день ходили в школе в сменке.
  Я приспособила под сменку самодельную сумку-мешок с лямками, только эти лямки не затягивались.
  Однажды Сергей пришел домой, в сумке один кед.
  - А где второй? - спрашивает его бабушка Люба.
  Сережа растерян, он не знает, где его второй кед.
  - Иди, ищи, посмотри на дороге, там, где сражался, - выпроваживаю я сына.
  Сережка уходит, возвращается через десять минут. Не нашел.
  Придется новые покупать, думаю я.
  Свекровь в недоумении:
  - Зоя, я всё же никак не пойму, как можно один ботинок потерять...?
  - Конечно, не можете понять, вы ведь когда с сумкой ходите, не вращаете ею над головой, не лупите товарищей по спине, вот и не понимаете. Да вывалился он у него из сумки и валяется где-то в снегу.
  Свекровь подержала в руках мешок для сменки, подумала.
  Дня через два у Сережки появился новый мешок для сменки, поверху была продернута веревка, и мешок затягивался, выпасть из него ничего не могло. Сергей проходил с этой сумкой две недели, и еще бабушка не успела уехать в Лысьву, как он её потерял, теперь уже с парой сандалий.
  Ничто не спасет этого мальчишку, если он не может потерять один, он потеряет пару.
  Легче вырастить двух девочек, чем одного мальчика.
  
  Весна, апрель. День солнечный, рабочий, вторая половина дня, а я почему-то дома. Аспирантура дает определенную свободу, я откомандирована на Калужскую, а когда иногда что-то не ладится, ремонтируется ускоритель или я приготовила образцы, освободилась и вернулась пораньше, во всяком случае я дома и сын пишет домашнее задание по русскому языку.
  Разложил тетрадку, высунул язык от старания язык, скосил его на бок, выводит:
  "2 апр...". Не дописав дату, сын останавливается, замирает, потом прячет язык и спрашивает:
  - А где кошка?
  - Зачем тебе кошка? - изумляюсь я причудливому течению мысли сына. - Зачем тебе кошка? Думаешь, она тебе поможет задание сделать?
  Сергей не отвечает, сидит, о чем-то думает, прислушивается к звукам в комнате.
  - Пиши, давай, - понукаю я сына.
  Мой ученик берет брошенную ручку, долго несет её к тетрадке, дописывает дату, начинает выводить дальше:
  "Упрожне... "
  - Упражнение, - поправляю его я, привстав и заглядывая, что он там пишет. - Каждый день пишешь, а запомнить не можешь.
  Сергей долго целится, чтобы попасть рядом с буквой "о", удачно попадает и исправляет "о" на "а".
  - Может быть, она в вашей комнате?
  - Может быть, ну и пусть, - отвечаю я.
  Сергей пишет номер упражнения, кладет ручку и прислушивается. В доме тихо, только крючок шуршит в моих руках, я вяжу себе юбку из ковровой шерсти.
  "Владимер Ильич... "
  - Владимир, - я встала, чтобы уйти на кухню, посмотреть, как там суп варится, заодно заглянула сыну в тетрадь.
  Сережка пытается попасть в "е", чтобы исправить его на "и".
  Я ухожу и отсутствию минут пять. Вернувшись, я не нахожу следующего слова "Ленин" в тетради у сына, зато его нахожу на полу, голова под диваном.
  - Вылезай, - я подпинываю ногой бездельника. - Вылезай сейчас же и напиши, наконец, домашнее задание.
  Сережка вылезает, чихает от пыли:
  - Мне, кажется, она там. Я почти её увидел.
  И Сережка начинается мучиться дальше.
  С разгона он выписывает без ошибки "Ленин" и переходит на слово "родился".
  - А почему она от нас прячется? - Сережка написал "ро..." и устал. - Почему кошки должны обязательно от людей прятаться?
  - Кошки от людей вообще-то не прячутся, это наша Мурыська от тебя спасается, ты ей надоел.
  Рука сына скользит по бумаге, он пишет, я успокаиваюсь, и опять ухожу на кухню:
  - Мама, мама, - слышу я радостный голос сына, - представляешь, Ленин родился 22 апреля и я пишу об этом 22 апреля.
  Удивление сына перед таким совпадением забавляет меня. Ему и в голову не приходит, что учительница задала это задание именно сегодня, по случаю дня рождения Ленина.
  В комнате наступает тишина, я уверена, что Сережка, наконец, дописывает задание, задали им мало, всего одно упражнение из трех предложений.
  Почистив картошку и спустив её в суп, я возвращаюсь в комнату и застаю такую картину:
  Сережка полностью под диваном, торчат только его ноги. По их беспорядочному движению в попытках упереться я понимаю, что Сергей пытается вылезти. Диван низкий, сделать это нелегко, но сын по-пластунски выпячивается из-под дивана и вытягивает за передние лапы кошку, которая молча упирается всеми четырьмя лапами.
  - Вот, она, попалась, - торжествующе говорит он.
  Несчастная беременная кошка издает жалобный звук и, воспользовавшись моментом ослабления хватки, вырывается, чтобы в считанные секунды исчезнуть обратно под диваном.
  - Так, - начинаю я. - Если ты за десять минут не напишешь упражнение, гулять не пойдешь ни сегодня, ни завтра. Дел на десять минут, а ты за час написал только два слова.
  
  Тогда же, весной, когда Сергей учился во втором классе, Алексей неожиданно решил заняться с сыном русским языком. Думаю, он просто случайно наткнулся на тетрадку сына, открыл её по неосторожности и... слабые нервы нашего папы не выдержали вида перекособоченных, то ползущих вверх, то печально спускающих вниз строчек, состоящих из кривых букв разной высоты и фасона, ни одна буква не повторялась, так что думаю, что графолог был бы в большом затруднении.
  К тому же, видимо для краткости, Сережка писал слова, пропуская гласные, и слова с пропусками выглядели даже грамотнее, чем при полном наличии всех буковок.
  Их мечтательная красавица-учительница регулярно выписывала красными чернилами каллиграфическим почерком неправильные слова из Сережиного текста, и Сергей должен был дописывать строчку этих слов до полей.
  Сережка всегда честно дописывал, но если он не повторял ошибки, из-за которой должен был переписать слова, то, по крайней мере, придумывал новые ошибки.
  Однажды я открыла тетрадь, а в ней красовался изящный красный образец: "фефраль" написала ученику учительница в качестве образца, так как Сергей опустил мягкий знак в конце слова.
  А в ответ её "фефралю" прыгал по строчке три раза: "феврал".
  Мне в полном смысле слова сделалось плохо, когда я это увидела. Сергей гонял в это время хоккей, и я хохотала в полном одиночестве над этой перекличкой думающих бог знает о чем, но только не о правописании, людей.
  И вот, в выходные, Алексей взял тетрадку, учебник и засел с сыном учить русский язык.
  Помню, они сидят за столом, я на кухне, свекровь у окошка вяжет внуку носки, всё как полагается.
  Минут через пятнадцать после начала занятий слышу с кухни в комнате разгорается скандал: доносится бу, бу, бу Алешки и а, а, а Сережки. Бросаю все дела, бегу выяснять, в чем дело.
  Сергей бросил тетрадку на пол, наступает на отца и кричит:
  - Ты меня не так учишь, ты меня не тому учишь, ты должен меня учить красиво буквы писать, а не грамотности! Грамотности меня учить не надо.
  - Да как же, - сердится отец, - как же не надо, ты же неправильно пишешь.
  - Нет, - возражает сын, - я не аккуратно пишу, и всё. И грамотности меня учить не надо.
  - Да, - вмешиваюсь я, - грамотности тебя учить не надо, хотя воробей ты пишешь через все "а", и молоко тоже.
  - Сережка не виноват, это вы так говорите, - заступается за внука свекровь. - Говорили бы, как у нас говорят: вОрОбей, мОлОкО, вот он правильно бы и писал.
  Алешка снова усаживает сына заниматься и сегодня и на другой день. Но их занятия сопровождаются такими ссорами, слезами, воплями, что я в один прекрасный день прихожу с кухни, отбираю у них тетрадки и говорю:
  - Грамотность, Леша, это прекрасно, но нервы прежде всего. И Сережкины, и твои, и мои тоже. Двоек у него нет, пусть учится, как учится.
  И Алешка, видимо, тоже устал, потому что притих, и занятия прекратились.
  Весной этого года мы решили продать кошку, которая благополучно жила у нас с той самой поры, как Светка Жеребцова нам её подкинула. Наша красавица кошка была хитрюга и воровка, но не это вынуждало нас попытаться пристроить её, а её привычка приносить помет, по крайней мере, раз в год. Когда у Мурыськи начиналась течка, она мяукала, царапалась, начинала мочиться по углам, и, когда я открывала дверь, кошка, которая всегда, опасливо принюхиваясь к порогу, пятилась от открытой двери, пулей вылетала из квартиры, и только через два дня Катя приносила её обратно, а потом, как положено, кошка приносила котенка. В этот раз одного, черного котика, и Ольга Чуняева мне его пристроила, отдала знакомому зубному врачу, который жил в собственном доме. Хозяину очень понравилось, с каким кровожадным урчанием крохотный зверек накинулся на мясо, он его полюбил и оставил, но в перспективе на будущий год снова появились бы котята, и мы решили кошку сплавить.
  В воскресение всей семьей, включая Мурыську, мы поехали на общественном транспорте на птичий рынок. Наша красавица-кошка обращала на себя внимание, но все искали котят, а взрослую кошку хотела только одна женщина, которую очень привлекал тот факт, что кошка приучена ходить в туалет, и не гадит, где попало. Но её внуки, с которыми она пришла, хотели только котенка. И пришлось ей им уступить, а нам возвращаться домой с кошкой. Есть фотография, где мы запечатлены на рынке. К середине дня мы устали, проголодались, отказались от своей напрасной затеи, решили вернуться домой поскорее, и взяли такси до Савеловского вокзала. Уставшая и напуганная кошка вырвалась и забегала по салону, за что нас отругал шофер такси:
  - Придержите свою кошку, а то шерсть от нее по всей машине разлетится, а здесь и приличные люди ездят.
  Комментарии, как говорится, излишни.
  
  Мне впервые в жизни подвернулась путевка в санаторий в Гагры, после моих жалоб врачу на сердечную аритмию.
  Наша лабораторная комната находилась в аквариуме. Так назывались помещения, имеющие огромные стеклянные окна, выходящие не на улицу, а в коридор, и имеющие в потолке большие вентиляционные дыры для притока воздуха. Эти странные помещения были спроектированы для создания так называемых обеспыленных мест работы, так как пыль могла сделать мутными растворы для оптики, которые собирались изготовлять в этих комнатах. Но потом оказалось, что растворы можно делать и в простых лабораторных условиях, и эти огромные, метров по 35, комнаты, пустили под обыкновенные химические лаборатории. Работать там было невыносимо душно, в воздухе, который подавался в комнату, не хватало каких-то ионов, и вот из-за недостатка воздуха, как я сейчас полагаю, у меня появились жалобы на сердце. Обычно мне по весне, когда я начинала ходить к врачам и жаловаться, назначали кокарбоксилазу, очень болезненные, но эффективные инъекции.
  А тут мне перепала в начале мая путевка на юг, и я оставила семью с мужем и свекровью и укатила на 24 дня, впервые за 14 лет брака, уехала одна.
  По дороге в вагоне мне стало плохо с желудком, и я промывала его водой из бачка. Воду я набрала в бутылку, а бутылку прихватила у соседей по купе. Эту бутылку с водкой они благополучно опорожнили и теперь блаженно храпели, а я пребывала в тамбуре вагона, так как мне на свежем воздухе было легче, и попивала водичку, чтобы мелкими глотками уменьшить сухость во рту, но не вызвать тошноту.
  За этим занятием меня и застала родная милиция, делавшая обход по вагонам. Я сидела, как заправский забулдыга, на корточках в тамбуре с бутылкой водки в руке. Мой вид не располагал к доверию, и пришлось мне идти с ними в купе за удостоверением личности, так как, само собой разумеется, паспорта у меня в кармане моих синих тренировочных не было.
  Я залезла на свою нижнюю полку, и в темноте стала копаться в своей сумке-свалке, стараясь выискать там документ, но милиционер, увидев, что я действительно еду в купе, имею место, махнул рукой и ушел, понял, что я не приблудилась на какой-то станции, а действительно еду на законных основаниях.
  На Лазаревской в два часа ночи долго стояли, я вышла, опять встретила уже знакомых милиционеров, и мы посреди ночи побеседовали о том, как важно иметь хорошее здоровье.
  Часика два я поспала, а в пять утра были Гагры. Я вышла на сумрачный перрон незнакомого города, заря только-только занималась. Отдыхающих встречал рафик, за рулем которого сидел старый армянин. Ежась от бессонной ночи и прохлады утра, я подошла к водителю:
  - А меня вы подкинете до санатория "Маяк "?
  - Такую красавицу и не подкинуть!
  И армянин сделал широкий приглашающий жест в сторону дверей своей потрепанной машины.
  "Умеют на Кавказе обласкать", думала я, оглядывая салон автобуса в надежде найти не продавленное сидение. Это его обязанность развозить приехавших, а он преподносит это как услугу красивой женщине.
  Мой санаторий был последний, выше не было. Через полчаса я шла по территории санатория, расположенного на высоте 150 метров от уровня моря. Я забралась на холм, зашла в просторный холл административного корпуса и уснула в кресле мертвецким сном, который обычно накатывал на меня после приступа.
  Утром оказалось, что места в санаторном корпусе с двухместными палатами, где мне было положено отдыхать по моей путевке, нет, и мне предложили на время трехместную палату.
  Я долго шла по широкому длинному коридору, волоча за собой чемодан и разглядывая номера на дверях. Нашла нужный, толкнула дверь.
  В просторной комнате на кровати лежала молодая, но полная, слегка отекшая женщина. Две другие постели были пустые.
  Я поздоровалась, устало опустилась на одну из пустых кроватей, и вдруг спросила то, что минуту назад и не собиралась спрашивать:
  - А ты не храпишь?
  - Храплю...
  - Точно?
  - Да..., народ жалуется.
  Я взяла чемодан и потащила его обратно в вестибюль главного корпуса.
  - Она храпит, - сказала я администратору, - а я с храпящим человеком глаз ночью не сомкну.
  К моему счастью, через час освободилось место в двухместной палате, где моей соседкой оказалась Алла, красивая татарочка, молодость и худоба которой не позволили мне заподозрить, что она храпит. Она и не храпела, да и вообще ночи проводила не со мной. Единственное, о чем она меня просила, не запирать вечером двери.
  Удивительно, как ярко запечатлеваются в памяти дни отдыха, вообще каких-нибудь перемен, и как странно однообразно выглядят будни, с их монотонным каждодневным трудом, и сейчас я помню Аллу и её рассказы о жизни гораздо ярче, чем людей, с которыми работала годами. Впрочем, на работе люди не бывают так до конца открыты, как в условиях санатория, где люди встретились на месяц и разбежались навсегда.
  Я прожила с Аллой неделю, после чего она дождались очереди, и перебралась на южную сторону корпуса, где можно было загорать на балконе в шезлонге. Меня же наша просторная прохладная комнатка с окнами на север вполне устраивала; к комнате примыкал закуток с личным толчком и краном с холодной водой, только душа не было, душевая была на этаже одна, в общем, не три звездочки, а две с половиной.
  За ту неделю, что жили вместе, которая была всего-то на какой-то десяток лет меня моложе, Алла, которая была всего-то на десяток лет меня моложе, успела рассказать мне свою жизнь, а я, возможно, свою. Но моя жизнь была заурядным существованием домашней женщины, дневная жизнь которой сводится к заботам о хлебе насущном, а ночная ограничена возможностями одного человека, собственного мужа. Да и там возможности использовались не полностью, во всяком случае, в нашей семье.
  Привлекательная и готовая легко согласиться на близость Алка, притягивала мужиков как магнитом, но её распущенность была внешней, холодной распущенностью одинокой женщины, и, рассказывая мне свою жизнь, Алла описывала только внешнюю её сторону и не стремилась к интимным откровениям; поэтому мне с ней было комфортно и не стеснительно.
  При жизни двух взрослых женщин в одной комнате всегда следует опасаться некоторого взаимного раздражения и неприятия. Я боюсь аккуратных педантичных женщин, которые вводят свою аккуратность в ранг наивысшей добродетели и шпыняют окружающих за их неряшливость. Мне проще смириться с небольшим беспорядком в комнате, с оставленными на спинках стула платьями и юбками, чем напрягаться в условиях отдыха, борясь за чистоту. Алка производила в комнате вполне терпимый легкий бардак, а её беспорядочная ночная жизнь не мешала мне спать, - она тихонько проскальзывала в комнату под утро и не будила меня, крепко спящую именно на заре.
  Алла замужем не была, но имела постоянного любовника, о чем её родители и, главное, брат, которого она боялась, и не подозревали. Работала Алла в аптеке, а её любовник был её первой любовью, еще со школы.
  "... ушел он в армию, я его ждала, а он вернулся женатым. Служил в Горьком, ребенка там сделал и женился по необходимости, а в Москву её не привез, там оставил. А потом по старой памяти ко мне подкатился, а я его любила, дурочка была, вот и сошлась. А теперь он и мне жизнь ломает, и жене, и я ни то, ни се, и жену на расстоянии держит. Я тоже могла так поступить, родить ребенка и привязать его к себе, давно, еще до армии, но я не захотела, хотела, чтобы у нас всё было по-честному. А теперь я приехала отдохнуть, и женщина я свободная, с кем хочу, с тем и гуляю".
  Алла работала в аптеке и с ней на отдых приехала её начальница. Она Алке и путевку организовала.
  - Погулять ей хочется, а, ясное дело, со мной это проще, чем одной.
  И Алла иронически усмехнулась. С её точки зрения, незамужней женщины, стремление погулять было естественным, но...но, Алка изменяла любовнику, который ею пренебрег и женился на другой, а начальница - мужу. И это представлялось Алке, да и мне тоже, более безнравственным.
  В отличие от обычных отдыхающих женщин, которые стараются найти себе дружка из числа мужчин в санатории, Алка сказала пренебрежительно:
  - Да я таких мужиков в Москве могу иметь сколько угодно. Мне интересны местные.
  - С местными опаснее, как привяжутся, не отстанут, - осторожно сказала я.
  Но Алла меня не послушалась.
  Когда мы жили порознь, Алла всё равно приходила ко мне потрепаться, когда у нее оказывалась для этого пауза.
  Она нашла себе немолодого местного кавалера, с которым проводила всё время, каталась по горам на его машине, ходила в рестораны, в общем, он ей нравился. И она радовалась жизни. Но на весь срок Алкиного санаторного лечения его не хватило, он уехал. Обещал вернуться, но потом позвонил, что не получается, и Алка, заскучав, нашла себе другого, из той же компании.
  И хотя второй нравился ей значительно меньше первого, она тоже не слишком ломалась. Гулять, так гулять. Что ждало её дома в Москве? Монотонная работа и встречи тайком, урывками, в вечном страхе, что узнает её семья, придерживающаяся строгих правил нравственности?
  Но предупреждала я её не зря.
  Как-то, когда они выпивали всей компанией на природе, и её новый кавалер куда-то уехал по делам, к ней стал грубо приставать молодой парень.
  - Прямо как проститутку тащил в кусты, иди с ним и всё.
  Алла разозлилась и отказалась наотрез. Она встречалась с теми, кто ей нравился, и не переносила насилия. Мальчишка вспылил, его мужское самолюбие было оскорблено, на его глазах она сошлась с двумя, а с ним не хочет. Дело дошло до рукоприкладства, и вот я встречаю Аллу на завтраке с лиловым зловещим фингалом на правом глазу.
  Я ничего не выспрашивала у Аллы, но сделать вид, что я не вижу синяка, было трудно. И после завтрака, когда я отдыхала на лавочке, Алла мне описала события последних дней. Сама она чуть не плакала. Не от боли, а от страха перед родителями:
  - Через четыре дня я буду дома. Ну что мне им сказать?
  - Скажешь, гуляла по горам, споткнулась о корягу, упала, не успела подставить руки, и ударилась о пенек, - сочиняла я ей легенду.
  Вечером Алла зашла ко мне:
  - Представляешь, мой Николай (московский дружок) прискакал сюда на экскурсию (он работал гидом). Как увидел меня, так и охнул: "Ну, мать, ты и оторвалась! Поедем домой, не надо тебе здесь оставаться", и такой он родной, милый. И так противны мне стали все эти мужики. Какого черта я гуляла с кем попало, это только назло ему.
  После отъезда Аллы мне подселили сорокалетнюю очень смешливую женщину, мать двух детей, ткачиху.
  С ней казалось всё в порядке: замужняя женщина, с веселым характером, но явно строгих нравов, по выражению моей бабушки к такой на драной козе не подъедешь, себя блюдет.
  Но вот в первый же день она написала письмо, забыла на столике, а письмо "до востребования" и фамилия другая.
  Я чуть бросила взгляд на письмо, но как будто и не видела и не поняла, а познакомившись со мной поближе, Валентина слово за слово, рассказала мне свою жизнь, да и кому рассказать, как не временному человеку, которого судьба прибила к тебе под бок?
  У Валентины, симпатичной и полной энергии женщины, муж был пьяница, и пять лет как импотент, они продолжали спать в общей кровати без всяких действий с его стороны.
  - Как будто, так и нужно, - сказала мне Валя. - Валится рядом и храпит.
  Год за годом, надоела ей такая жизнь, а на ловца и зверь бежит: их давний общий знакомый маялся много лет с больной женой. Вот с ним она и сошлась, и место свиданий у них было прозаическое - гараж.
  А сейчас она вязала платье, похожее на то, что было на ней, жене своего любовника.
  - Плохо ей, пусть порадуется новому платью, а у меня руки не отвалятся, - сказала она мне.
  Их связь с обеих сторон тщательно скрывалась. И Валентина боялась, что муж узнает, прибьет.
  - Ну, интересно, - возмутилась я, - Ему-то чего? Раз сам не пользуется, теперь и другим нельзя?
  В санатории к Вале всё подкатывался один металлург, доставляя нам с ней много веселья своими примитивными галантностями, мы с ней укатывались вечерами, вспоминая его дневные дон-жуанские поползновения.
  
  Моя открытка в Батуми из Гагры:
  Здравствуйте, дорогие мама и бабушка!
  Случайно подвернулась горящая путевка и вот я в Гаграх. Мама, жду письма, а ты не пишешь. Напишите, как у вас дела. Может, нужно заехать? (имеется в виду из Гагры) Алексей собирается (в Батуми) в июне после моего приезда. Как здоровье бабушки?
  
  Я спустилась в город, на пристань, узнала, когда катер на крыльях под названием "Комета" идет на Батуми, и дней через десять, уехала, вернее, уплыла, а может быть, раз "Комета" судно с крыльями, то улетела в родной город. Перед отъездом попросила Валю беречь мое место и никого не впускать к себе.
  Еще во второй день своего приезда я сходила к санаторному врачу, сделала десять приседаний не охнув, только коленные суставы трещали, и врач мне сказал: основное ваше лечение - наш воздух. Старайтесь как можно больше времени гулять и ходить пешком до моря и обратно (150 ступенек), хотя бы дважды. И действительно с той поры, как я, проблевавшись в вагоне, проснулась в фойе главного корпуса с ощущением легкости, никаких явлений со стороны сердца у меня не наблюдалось, всё исчезло, как только я вырвалась из своего аквариума, а значит, уезжая в Батуми, я не пропускала никаких лечебных процедур.
  Села я в салон кометы, открыла Чивилихина и через пять часов, я за чтением их и не заметила, "Комета" причалила в Батумском порту, а там рукой подать, пять минут ходу, и я у своих.
  Мама и бабушка встретили меня радостно, но сильно ругали, что я приехала налегке, без плаща, всего-то два свитера с собой взяла, а дело было в середине мая, на юге, и хотя море было еще холодное, жара стояла порядочная.
  Приехала я к полудню, с хорошим аппетитом, но в доме не было еды. Никаких баночек с остатками недоеденного вчерашнего жаркого, завалявшихся блинчиков, кусочков жареной рыбы, ничего, чем, бывало, встречали мой неожиданный приезд на Белоозерскую мама и бабушка. Было откровенно голодно. Я попила чаю с остатками хлеба, старого хлеба, срезав с него плесень и намазав вареньем, и пошла на базар за продуктами. Я, конечно же, прискакала без копейки денег, и продукты покупала на мамины. Тогда еще мамина пенсия в 120 рублей была хорошей пенсией, свекровь жила на восемьдесят и тоже сводила концы с концами.
  Накупила сыра, мяса, лаваш, овощей, сварила суп. Как всегда в Батуми мясо я купила никудышное, вечно мне доставался не молодой кусок теленка, а кости престарелого быка, а то и буйвола, и мясо при варке начинало издавать странный запах, а может быть, это было не оттого, что варился буйвол, а от пальмовых листьев, которые служили пищей коровам. По улицам Батуми шатались беспризорные коровы и объедали листву с пальм в районе набережной. В местной газете, носящей гордое название "Советская Аджария", было напечатано объявление: "Коровы, пойманные на территории города Батуми, будут отправляться на скотобойню, если в течение недели не найдется их хозяин".
  Интересно, что машины, которые в Батуми мчатся прямо на людишек, норовя их задавить, перед коровой почтительно останавливаются. Меня это очень оскорбляло: почему я должна для сохранения собственной жизни перебегать, еле успевая вытаскивать ноги из-под колес, а глупое животное ходит себе без всяких хлопот? Только теперь, когда у мужа автомобиль, я понимаю, что всё дело было в том, что мы с коровой находились в разных весовых категориях, и корова при столкновении могла нанести вред машине, а я нет.
  Может быть, именно такую корову, пасущуюся на асфальте под пальмами, я и покупала на рынке. Но мясные щи есть мясные щи и, хотя мама стонала, что её кишечник не выдержит недоваренной капусты, но тоже похлебала. И после теплой мясной еды все повеселели.
  Я прожила у мамы с бабушкой четыре дня, натаскала продуктов, отнесла белье в стирку, вымыла окна и укатила, а что я еще могла?
  Вернувшись в санаторий, я прислала открытку, в которой и описала ужасы своего обратного путешествия в Гагры, которое прошло не так гладко, как путь в Батуми.
  
  Здравствуйте, дорогие мама и бабушка! Доехала я уф, благополучно и уже сегодня строчу письмецо. Выехали или выплыли или как? в полный штиль, а потом по морю пошли круглые волны, гладенькие такие и стало слегка покачивать. Потом море потемнело, потом позеленело, хотя небо оставалось чистым и бледным. Появились барашки. Стало бросать из стороны в сторону. Бортовая качка.
  Хорошо, что я не завтракала. Стало бросать вверх вниз. Хорошо, что я поставила клизму.
  Стало бросать вверх вниз и справа налево. Хорошо, что бабушка сунула мне валидол. Потом на волнах появились целые белые бараны а у меня мысли, добегу я до туалета или нет. Решила, что нет, и осталась в кресле. Наконец Поти. Надо держаться до Сухуми, отсюда весь транспорт морем или автобусом по горам.
  Вверх-вниз, вправо влево; и снова вправо влево, вверх, ох, только не вниз. 15-20-40 минут. От Поти до Сухуми 2 часа. Интересно, я выйду сама или меня вынесут? Если сама, то только ползком. Где сумка, там есть еще валидол.
  Вверх-вниз, вверх-вниз. Что ж она так прыгает, а еще комета, а еще на крыльях. Как ты, мама, сказала? Мертвая зыбь? Возле Поти? Я тогда не поняла, почему мертвая, теперь понимаю.
  Через час после Поти. Пожалуй, я не буду выходить в Сухуми, дотяну до Гагр.
  Молодец, качает, а я ничего, ко всему можно привыкнуть. Посмотрим в иллюминатор, да почему качает, на море опять мертвый штиль, никаких барашков.
  В 10.15 в Сухуми. Красота! Какие горы! Снежные.. какой море! Голубое... И что это бабка так распахлась своей курицей. Надо же так грызть, с таким хрустом. До чего же есть хочется.
  Гагры встретили умопомрачительной жарой. В самый раз, когда ты в двух свитерах. Жалко, что без плаща. Плащ был остро необходим.
  Хотели на мое место временно кого-нибудь подселить, но соседка, дай ей бог здоровья, не пустила.
  
  В санатории в Гаграх я лечилась от астении, и диеты для меня не было. На ужин часто давали свиную поджарку, настолько жирную, что я просто не могла её есть. Однажды мне лично пожарили яичницу, когда я отказалась есть всё, что у них было в меню. Мой отощавший вид убеждал людей, что я не ем не потому, что капризная, до такой степени истощения трудно докапризничать. Но, несмотря на сочувствие медперсонала, еда была настолько плохая, что я совершенно посадила свой и без того гастритный желудок.
  Постоянные затяжные тошноты стали обычным явлением. Днем это меня мало тревожило, но ночью я не могла уснуть. Наш корпус на ночь не запирался, нравы здесь были совсем не такие, как в шестидесятые годы на Каменном острове в Ленинграде, и я выходила ночью в сад.
  Странные удушающие запахи невидимым туманом наполняли воздух, мешали дышать. Цвели хурма и мандариновые деревья. Гагры запахами напоминали мне родной Батуми, но запахи цветения были здесь сильнее: в Батуми по весне пахло глицинией, позднее распускались ранние розы, а цветущей хурмы было мало, там город, асфальт, газоны, а здесь сады начинались сразу за оградой санатория, да и на самой территории был сад.
  Я спускалась по ступеням до дорожки, ведущей в столовую. Стояла тишина, в слабом свете месяца всё выглядело причудливым и неузнаваемым. Когда мне было плохо, я не боялась ночи и темноты, я ничего не боялась, кроме того, что меня не отпустит, и я не буду спать до утра.
  И я стояла одна, накинув свитер на плечи. Ночи были теплые, безветренные, безлюдные. Однажды мое одиночество нарушило выскочившее из кустов на дорожку странное животное: небольшое, волосатое, тощее. Местная свинья. Я уже видела их, бегающих под деревьями, грязных, худых, заросших длинной и редкой шерстью, только пятачками на мордах и ушами похожих на наших русских свиней.
  Свиньи здесь полудикие, чтобы пустить такую свинью на ветчину, если из такой спортсменки, бегающей по горам можно сделать ветчину, сала-то точно никакого не будет, так вот, чтобы употребить это животное в пищу, хозяин берет ружье и пытается застрелить его, и не факт, что найдет и застрелит.
  
  Когда я вернулась домой, то мои ночные бдения продолжались. Для меня привычными стали промывания желудка по два раза на месяц, а то и каждую неделю, и часами ходила я по квартире, ожидая, когда пройдет приступ.
  Почему-то мне было легче, когда я ходила непрестанно взад-вперед как маятник. И когда дети спали, я ходила по коридору и кухне.
  В июле Алешка взял отпуск и поехал с детьми на юг к теще и грандтеще,
  Пока Алешка был рядом, я справлялась со своими приступами самостоятельно, а вот оставшись одна, я испугалась, и когда после повторной рвоты мне не полегчало, я, промучившись пять часов, на рассвете, в четыре утра накинула плащ и потопала в приемный покой нашей городской больницы.
  И странное это было ощущение, когда я брела по пустынным улицам, и присаживалась пару раз на скамейки возле домов. Как будто это не я бреду в больницу по сонному городу в четыре утра, а кто-то другой, а я смотрю фильм про это. Когда я вышла, заря только поднималась, а когда стучалась в приемный покой, было совсем светло. Меня уложили в знакомое инфекционное отделение, еще раз промыли желудок, и часам к шести я уснула как убитая, а утром проснулась с чувством чистоты и воздушности и легкого головокружения. Лежала я комфортно, первые два дня одна в палате, потом ко мне подселили одну бабульку. Через три дня с диагнозом пищевая токсикоинфекция меня выпустили обратно в общую жизнь, в которой всё меньше становилось еды, годной мне в пищу.
  
  Дорогая Зоя!
  Получила твое письмо и очень расстроилась. Второй раз ты в больнице и неизвестно что, напиши подробно свои анализы. У Сережи тоже плохой кишечник. Вы чего-то съели. Сегодня у меня опять болючий день. Вчера ходила на базар, купила овощи, фрукты, всего 4, 5 кг, еле доперла, вот сегодня гнусь. А до этого вымыла полы в зале и натерла, 2 дня каталась. А кто будет делать? Вот сейчас фруктов много, особенно груш. Надо приезжать сюда с 15 июня по 15 июля, фрукты дешевле, а груши даже в магазинах коопторга появились по 70 коп кг.
  Ты писала бабушке, но я не разобралась, почерк на конверте был не твой, и стала читать. Только вот бабке твоей не под силу с кем-то не лаяться, иначе она болеет.
  Никакой телеграммы мы не получали. (Возможно, поздравительной с днем рождения)
  Крыша пока не течет, был сильный ливень, ночью что-то грохонуло над головой, может, то железо сорвало, не знаю, некому смотреть, но не течет пока, а что будет при снеге, неизвестно.
  Зоя, делать мне снимок амбулаторно или нет, напиши, я боюсь. Приезжай на месяц сентябрь отдыхать с Сережей, а его отдадим здесь в школу на месяц или опоздает - велика важность. Или приезжай числа 15 августа. Деньги дам на дорогу. Привези масла. А сейчас с Резо пошлите 2 кг масла и баралгин.
  Мышь вновь взяла свои права, покоя нет, на мышеловку чихает, объела хлеб и всё. Явилась ко мне в комнату, на окне сох рис в кульке; где-то живет, не могу найти. Твой муж помет принимает за чаинки (Леша отдыхал у тещи с детьми без меня). Бабушка видела сама мышь вечером. Надеюсь, теперь достоверно. (достоверно для зятя) Выросла, говорит. Ужасно. Из-за нее столько уборки, Я всё худею, взвесилась на бульваре 65 кг. А в прошлое лето была 73. За зиму 8 кг как не бывало. И что будет? У тебя зимой мне плохо, холодно и мало фруктов, овощей. Но зато в коллективе.
  Зоинька, пиши скорее про здоровье, береги себя.
  Целую детей.
  Как Катя, у нас температура воды в море 24-26. Вот когда!
  Пусть напишут, а в пионерлагерь не советую, в августе холодно, простынет!
  Как гербарий и камни?
  
  Нина искала обмен, хотела поменять свои две комнатки на двухкомнатную квартиру. Одну комнатку она получила от НИОПиКа, вторую выменяла, как я рассказывала, из Подпорожья сюда мамину комнату, а теперь на заключительном этапе она хотела съехаться с мамой.
  На вариант размена квартиры на две комнаты могли пойти люди, которые разводились, или которым не нужна была квартира, а нужны были деньги.
  И вот возник вариант квартиры в пятиэтажном доме возле Гранитного завода.
  Нина зашла ко мне:
  - Пойдем Зоя, вместе сходим. Там семья такая, скандальная, разводится, что-то мне не хочется одной идти.
  Я была свободна, дети с мужем загорали на югах, и через десять минут мы с Ниной направились смотреть вариант возможного размена.
  Поднялись на третий этаж, встретились с женщиной, посмотрели квартиру, окна выходили прямо на Гранитный завод, и гул от завода отчетливо был слышен.
  Но Нина сказала, что ничего, в принципе мама глуховата, а она привыкла бы, её больше пугала пыль, которая могла приноситься ветром с завода.
  Женщина говорила без умолку и бестолково, не столько о квартире, сколько о том, какой её мужик подлец и пьяница, и что жить с ним просто невозможно.
  Мы вышли из подъезда и прежде, чем совсем уйти, сели на лавочку. Мы с Ниной никак не могли оторваться от непрерывно говорившей хозяйки квартиры.
  Вдруг она неожиданно прервала свой монолог о беспутном муже и с криком:
  - Чтобы ты сдох, пьяница проклятый, - ринулась на проходящего мимо мужчину, вернее не на мужчину, а на занюханного мужичка, который при виде своей мегеристой половины втянул голову в плечи и ускорил шаг, стараясь незаметно и быстро проскочить опасное место,
  Не тут-то было. Женушка накинулась на него, размахивая руками и пытаясь вцепиться в волосы.
  Мужик выставил локти, закрывая голову.
  - Ну, бл..., - только и произнес он на поток её проклятий.
  - Вы слышали, да, слышали? Он матерился, - торжествующе обратилась она к нам.
  Мы с Ниной почувствовали, что надо поскорее сматываться с места битвы, но не успели.
  Мимо проходил милиционер, как я потом поняла, их участковый.
  - Он дрался, матерился, у меня свидетели есть, - пронзительно завопила баба и кинулась к нему.
  Участковый шел с черной папочкой под мышкой. Был он такой же, как проклинаемый муж, только в форме и помоложе, но тоже невысокий и выглядел затюканным.
  Бросив беглый взгляд на всю группу, он сказал устало только одну фразу:
  - Ну, пошли, - повернулся и пошел, ни разу не оглянувшись, и мы покорно потопали за ним в отделение милиции.
  - Скажите, что видели, он нападал на меня, матерился и дрался, - шептала нам жена. Мы с Ниной дружно молчали, единомысленно молчали.
  В отделении участковый дал нам с Ниной по листу бумаги и сказал:
  - Пишите!
  - А что писать?
  - Ну, вы же грамотные женщины, пишите, что видели.
  И занялся какими-то бумагами на своем столе.
  И мы с Ниной, злые от того, что попали в скандальный переплет, начали описывать ситуацию.
  Обе дружно изобразили всё, как оно было, не выполнив просьбу нашей новой знакомой, которая так наделась на женскую солидарность, но мне лично жалко было мужика, пьяница он или нет, но как не запить с такой фурией!
  Через двадцать минут, оставив милиционеру исписанные листочки, мы с Ниной выбрались на простор улицы. Уже темнело.
  - Уф, - сказала Нина, - ну, не буду я с ними меняться, хлопот не оберешься по милициям бегать.
  - Ну и баба, - добавила я, и мы засмеялись и разошлись. А Нина позднее нашла вариант на пятом этаже Хрущевской пятиэтажки и поменялась. К зиме они с мамой жили в квартире.
  
  Через месяц вся моя семья, веселые и загорелые вернулись с моря. Подробностей их отдыха я не знаю, только знаю, что Алексей проводил время с Ингой Гребенниковой и её незнакомой мне подругой, и иногда, когда Инна уже уехала, подруга приходила под окна и вызывала Криминского.
  Мама так и рассказала:
  - Кричала по утрам: "Алеша, Алеша", поспать не давала.
  Без моего присмотра Алексей, видимо, стесняясь спасовать перед женщинами и не умея заставить детей вовремя уйти с пляжа, перегрелся, посадил свою эндокринную систему и с тех пор уже двадцать лет плохо переносит солнце, и даже в мае при легкой жаре обязательно надевает кепку на голову.
  Всё дело в том, что я еще до 12 часов всегда ухожу с южного солнца. Быстренько одеваюсь и убегаю и поджидаю детей в тени, поджидаю нетерпеливо, не позволяя им задержаться. В этом я непреклонна - я знаю, как безжалостно солнце на юге, и обгоришь до волдырей, и солнечный удар получишь, или в лучшем случае просто устанешь, и день пропадет.
  Без меня Алексей пошел на поводу у детей и пострадал. А дети ничего, детям обошлось.
  После их возвращения мы отправились в субботу к Ирине на дачу в Троицкое. Туда мы обычно добирались на ракете от пристани "Водники", а обратно на автобусе до Лианозово. Утром я поставила тесто на оладьи и, когда ближе к вечеру мы вернулись с дачи, где купались, гуляли по лесу и загорали, я быстренько напекла пушистые оладьи на дрожжах, все быстренько их полопали, я тоже приложилась, а потом ночью мне стало худо, совсем худо, рвота не приносила облегчение, руки ноги холодели, и я разбудила посреди ночи Алешку. Он вызвал скорую.
  Знакомые девчонки-медсестры в инфекционном отделении, промывая мне желудок и кишечник, все ругали за то, что я так поздно вызываю скорую, дотягиваю до самой ночи.
  - Чувствуешь, что тебе плохо, ну и вызови хоть в 11 часов, а то спать в два часа хочется.
  - Да я в 11 часов еще терплю, надеюсь, что сама справлюсь, - объясняла я им. - Я ведь из 20 приступов только один раз вызываю скорую, а то сама справляюсь.
  Меня промыли, но состояние легкости и освобождения не наступило, меня всё трясло и тошнило, я ходила по коридору, согнувшись. Заспанная медсестра Надежда вышла в коридор, пощупала мне пульс:
  - Что-то ты у меня сегодня плохая, прошлый раз лучше была.
  - Да, - согласилась я, - сегодня мне совсем худо, просто сил нет.
  Окно в моей комнате было распахнуто. Ветки кустов торчали где-то внизу.
  Я подходила к окошку, дышала. Мерное дыхание на какие-то секунды приносило облегчение, а потом волна тошноты вновь охватывала меня. От прохлады меня тряс озноб.
  "Если сейчас выпрыгну из окна, разобью себе коленки в кровь. Будет очень больно, зато уже тошнота пройдет, не буду чувствовать тошноту от боли". Я прикрыла окошко.
  В шесть часов Надежда вызвала мне дежурного врача. Я знала, что такое дежурный врач, мама сама часто дежурила по ночам в стационаре, я знала, что иногда даже и стоматологов заставляли дежурить. Пришла врач, недовольная, заспанная, померила мне давление, сделали какой-то укол. Я уснула, но сон был тяжелый, беспокойный. Меня всё ещё мутило.
  Утром пришла заведующая, осмотрела меня.
  - Посмотри, ты у меня вся желтая, желчь не отходит.
  И назначила капельницу.
  Я лежала с закоченевшей от втекания холодного раствора рукой, когда пришли Алеша с детьми. В палате я была одна, они стояли у порога кучкой и смотрели на меня, лежащую на кровати с прилепленными ко мне тонкими шлангами. Вид мой смущал детей, и они не подходили к постели.
  - Я отравилась оладьями. Очень вас прошу, выбросьте эти оладьи, а то еще кто-нибудь отравится.
  После ночных путешествий со мной на скорой в больницу и обратно, муж не выспался, с трудом расклеивал веки и послушно кивал головой:
  - А, да, выкинем, ты Зоя, не беспокойся.
  После того, как я выпишусь из больницы, я спрошу у Кати:
  - Ну, что, Катя, послушался меня отец, выбросил оладьи?
  - Ну, мама, когда ты просила их выкинуть, мы давным-давно их съели.
  После этого тяжелого, продолжавшегося не обычные три-четыре часа, а больше двенадцати часов, приступа меня выписали через три дня. Прошлые разы Таисия Петровна, заведующая отделением, уговаривала меня полежать, полечиться, а тут через три дня (пищевая токсикоинфекция), и меня выписали.
  Я пришла домой, поела, чтобы не тревожить печень, вареную говядину со свежим огурцом, и стало мне снова плохо.
  И не понятно мне было, как жить дальше, если я дошла до ручки и организм мой уже никакой еды не принимает.
  Я открыла поварскую книгу. В конце книги были описаны диеты при различных болезнях и даны даже рецепты различных блюд.
  Я прочитала диету при печени вне обострения, а внизу была сноска: "Обострение болезни печени и желчного пузыря сопровождается обострением гастрита, в этом случае см. диету при болезнях желудка".
  Я перевернула страницу и прочитала, что мне в течение двух недель рекомендуется протертая пища! А меня продержали на протертой пище в больнице всего два дня и стали давать щи из квашеной капусты на третий день.
  Я знала, почему Таисия Петровна ставит мне такой диагноз, не соответствующий истине, - я не желаю лежать положенные при обострении желудочных болезней две-три недели в стационаре, инфекции у меня никакой нет, отделение инфекционное, вот отсюда и диагноз.
  Было лето, была молодая картошка, кабачки. Я приходила с работы, варила себе картофель с кабачками, протирала сквозь дуршлаг и ела полученное пюре. Остальным членам семьи я готовила другую пищу, варила щи, жарила мясо с картошкой. Но дети все остатки моего пюре съедали мгновенно! Я не разрешала им есть мою пищу - только остатки, и Сережка, который в рот не брал кабачки, по честному разделив с Катей тарелку оставшегося пюре, съедал его.
  Я только вздыхала. У меня не было физических сил готовить протертое пюре на здоровых людей, к тому же я не сомневалась, что если начать готовить и для детей, они тут же перестанут его есть
  После Батуми, где дети пробыли всего месяц, я взяла на август путевку для Кати в пионерский лагерь. Поскольку я за все годы работы никогда не пользовалась лагерем, путевку мне дали бесплатную.
  Многие женщины хвалили мне лесистые места за Дмитровом, где располагался лагерь, но мои дети, как только слышали, что надо рано вставать, бежать на зарядку и вообще жить вдали от родителей целый месяц, так сразу отказывались ехать, а тут дочь вырастала из пионерского возраста, и я уговорила её посмотреть, что это такое, жизнь в пионерском лагере.
  И в начале августа я усадила её вместе с нехитрой поклажей в автобус возле НИОПиКа, и помахала ручкой, а Сережка остался беспризорный на какое-то время.
  Среди старых фотографий нашла краткое дочкино письмо из лагеря.
  
  "Здравствуй, мама! Мне здесь не нравится и в родительский день (14 числа) уеду. Пришлите мне (срочно) расческу, крем, цепочку. Пришлите бандеролью. И еще пришлите каких-нибудь сосалок ("взлетные", "дюшес", "барбарис") или еще что-нибудь в этом роде, только не театральные. Катька.
  Присылайте по адресу
  141830, Московская обл. Дмитровский район
  Синьковское почтовое отделение деревня Нестерово
  Пл Василек 2 отряд.
  
  Мы в первые выходные не ездили в лагерь, и спустя десять дней Алешка накупил фруктов и собрался навестить дочку. Я с ним не поехала, тяжко мне было так далеко ехать, долго сидеть я не могла. Перед отъездом я сказала мужу:
  - Ну, ты строгости не разводи. Если нашей дочке там не нравится, плюй на всё, забирай домой.
  Нужно ли говорить, что вернулись они вдвоем.
  Алешка потом рассказывал:
  - Иду по лагерю, а навстречу мне Катеринка. Увидела меня, оживилась, обрадовалась и стала рассказывать, как в лагере интересно, какую газету они выпускают, как готовятся к празднику, рисуют плакаты.
  Но постепенно ручеек дочкиных слов стал иссякать, появились паузы, и вдруг глаза стали наполняться, наполняться глазами. Тут я понял, что сейчас польется настоящая река и затопит меня. И я сразу, опережая водопад, сказал:
  - Ну, если тебе не нравится, поедем домой, - глаза сразу высохли!
  По поводу пионерского лагеря Катерина рассказала мне следующее:
  - В ЛТО (туда Катя попадет на будущий год) хотя бы был туалет, и можно было ночью сходить в него, а в пионерском лагере ставили ведро, и утром дежурные тащили это ведро. До сих пор мерзко вспоминать об этом.
  А прошло, не мало не много, двадцать лет с той поры.
  В августе я взяла учебный отпуск.
  И в первый день отпуска, прихватив с собой Катю для моральной поддержки, я поехала искать хозрасчетную (так тогда назывались платные поликлиники) поликлинику на Арбате и купила талончик к гастероэнтерологу. Талончик был на прием только через неделю, ближе не было.
  Я отчетливо помню эту редкую для нас поездку с дочкой в столицу.
  Мы вышли из первого вагона на Арбатской, и пока мы повернулись и оглянулись, толпа, вывалившая из вагона, исчезла за углом. Я увидела только пятки стремительно убегавших людей.
  - Куда они всё мчатся? - воскликнула Катя, изумленно округлив глаза.
  - Да что с них возьмешь! Одно слово москвичи, суетливый народ, - почти двадцать лет жизни возле столицы и беготня на работу в страхе опоздать не изменили моей провинциальной сущности, там, где можно идти не спеша, я иду не спеша и никуда не бегу.
  Через неделю я вышла из кабинета врача с целой кипой направлений на анализы: желудка, печени, гастроскопии, анализ крови на биохимию и всего прочего. И вот каждый божий день, натощак, я стала мотаться из Долгопрудного на Арбат на обследования. В общем, конечно, тяжело, больной человек не смог бы так ездить каждый день. Самое трудное для меня оказалось заглотать зонд для рН метрии желудка. Я была второй, первый мужчина, зашел в комнатку, где была медсестра, и вышел оттуда с зондом, торчащим изо рта. Я как увидела этот хобот, мне стало плохо, замутило, руки, ноги похолодели, в общем, страшно. Пришла мед сестра с тонким резиновым шлангом и нашла меня в обморочном состоянии, меня к тому же начал бить озноб.
  - Я не могу, - сказала я ей.
  Медсестра меня обругала. Вот, мол, деньги уже заплачены, а ты глотать не хочешь, анализа не получишь, и болеть будешь, и, главное, твои два рубля тебе никто не вернет.
  - Я сейчас всё равно не могу глотать.
  - Ну, тогда подожди, может, соберешься. - И она ушла, а я стала глядеть в окно, на маленький унылый асфальтированный дворик, на деревья, и я ясно себе представила, что сейчас или никогда. Если я сейчас спасую, уйду, страх останется, и никогда мне не проглотить зонд, который я в молодые годы так лихо глотала.
  Минут через двадцать пришла медсестра. Была она одних со мной лет, а может быть, даже и чуть-чуть моложе.
  - Давай, начнем, - и я села на стул.
  Через пять минут, когда зонд был проглочен, медсестра сказала:
  - Надо же, ты прекрасно глотаешь, а я когда увидела, в каком ты была состоянии, подумала, что всё, не проглотишь.
  С дуоденальным зондированием было еще проще: я только попыталась выдернуть проглоченный зонд, так как у меня начался кашель, как медсестра, её звали Эмма, схватила меня за руку, прижала мою голову к своему боку и сказала:
  - Дыши..., расслабься и дыши.
  Я поддалась и расслабилась и она тут же запихнула мне половину шланга в пищевод. Я прямо почувствовала, как шланг провалился, ну, а дальше было проще.
  Из меня вылезло много беловатых хлопьев в порции С, и я, выходя из поликлиники и думая, доеду ли я до дому или меня раньше разберет влитая в меня английская соль, одновременно очень отчетливо чувствовала, что я могу без последствий съесть то, что до процедуры не могла.
  А когда я приехала сдавать биохимический анализ, мне не хватило денег, двух рублей. Все процедуры стоили по 2 рубля, а здесь насчитали целых двенадцать, и вот двух рублей у меня не хватало, и за меня заплатил незнакомый мужчина, с Кавказа, судя по акценту, грузин. Он заплатил и отмахнулся от моих благодарностей и попыток выяснить, как я могла бы вернуть ему деньги.
  Гастроскопию мне назначили на четыре часа дня, и до четырех часов я должна была ничего не есть и потом еще доехать и сделать процедуру, и еще вернуться обратно. Я взяла с собой половинку вареного цыпленка, несмотря на свою полную уверенность, что тут я точно протяну ноги, и цыпленок мне не понадобится.
  Но и в этом случае я после процедуры почувствовала себя бодрее, чем до нее. Пока врач водил по желудку своим прибором, он разгладил все складочки в моем опущенном и плохо очищаемом желудке.
  Заключение он дал невеселое - атрофийный гастрит - и еще там чего-то понаписал.
  Забрав заключение, я поехала к Динке, с которой накануне договорилась, что после процедуры проеду к ней, повидаюсь, да и отдохну, прежде чем тащиться домой.
  Динки не было дома. Она появилась, когда я доедала цыпленка, сидя на ступеньках широкой лестницы между вторым и третьим этажами.
  Так я и запомнила свое окончательное, расслабленное состояние после последней процедуры длинного ряда обследований, которым мне хватило духу подвергнуть себя в первый и, надеюсь, в последний раз в жизни.
  Сижу, подстелив картонку, в чужом подъезде, держу немытой рукой куриную ножку за косточку и с аппетитом её обгрызаю. Удовольствия воз, ещё бы, время шестой час, а я не лопала с утра!
  Так и нашла меня Григорьева: сидящей на ступеньках, с кульком, набитым объеденными куриными костями.
  Потом Динка сварила мне яблочный компот и сказала, наблюдая, как я его глотаю, обжигаясь, из чашки, не имея терпения дождаться, пока остынет:
  - А ты очень прилично выглядишь. Свекор мой очень плохо себя чувствовал после гастроскопии.
  Я не ответила, занятая компотом.
  
  Здравствуй, дорогая мама!
  Срочно пишу тебе письмо. Твое получила сегодня. Я болею, но мне сейчас полегче. Была у платного врача на Арбате в поликлинике. Она сказала, что диагноза у меня нет, назначила таблетки и обследований целую гору. Пью ферментативные таблетки "панкурмен", но приступы тошноты мучают не менее 2-х раз в неделю, а то и чаще. Поэтому приехать не могу, дорогу мне пока не перенести. Мы ждем вас вдвоем с бабушкой. Может, Резо устроит тебя в стационар, подлечишься, и Катя поедет с тобой в Батуми и останется до конца года. А то где всем-то жить? Негде, долго не выдержите без своего угла. Будем готовить себе еду отдельно. Фрукты сейчас в Москве есть. Я варю яблочный компот каждый день. Сырые фрукты не ем, врач не советовала. Глотала электрод (тонкий зонд, внутри проволока), измеряли рН, сказали кислотность слегка повышена. Завтра поеду за путевкой в Моники, может быть, они положат в стационар, хотя навряд ли. Тогда придется обследования делать платно. Очень тяжело ездить, особенно натощак. Пишите. Приезжайте. Привет бабушке, т. Агнессе, Ав.Ив. И Ник. Ст.
  Зоя.
  Как бабушка себя чувствует? От нее писем нет. За квартиру не бойся. Что у тебя там есть? Один ковер да салатница. Золотые вещи отдай на хранение или возьми с собой.
  Привет Резо, Кето и всем знакомым.
  
  В общем, врач объяснила мне, что я вымыла себе слизистую желудка, велела продолжить пить ферменты, которые назначила с первого раза, еще до анализов, сказала, что, не считая воспаления желчного пузыря, у меня с печенью всё в порядке, и запретила промывать желудок.
  - Диета всю жизнь! А два года обязательно!
  В заключение своего монолога, врач, молодая женщина, внимательно посмотрела на меня и сказала:
  - А вы вполне ничего, симпатичная женщина, даже с румянцем. В первый раз вы меня прямо-таки напугали своей худобой, а сейчас худая, худая, но вроде ничего.
  Я засмеялась:
  - Вот и я посмотрю на себя в зеркало: черт знает что такое, а в другой раз гляну: да нет, вроде ничего.
  И мы расстались.
  Ферменты, назначенные врачом и её слова "диета на всю жизнь, а на два года обязательно" сыграли свое дело: раньше, после того, как мне бывало плохо, я сидела на диете день-другой, а потом переходила на жареное и всё такое прочее, а теперь я знала точно, что этого делать мне нельзя, держалась, - и частые приступы прекратились.
  А в тот день, выходя от врача, я набежала на бананы, постояла в небольшой очереди с полчаса и купила два кило бананов по 1,20 за кг. Пока они стоили 1,20, купить их было трудно ленивым: надо стоять в очередях, и только, когда подняли цену до 2 рублей, бананы стали более доступным фруктом.
  Я еле дотащила эти бананы домой, я еще купила продукты и сумка оказалась тяжелой. В электричке я съела два банана. Когда я пришла домой, дети накинулись на меня, разобрали сумку, вытащили бананы и тут же их поделили на четверых (и на отца, который отсутствовал), при этом мне зачли те два банана, которые я съела в электричке.
  Я запротестовала, меня помиловали и наградили одним бананом за то, что именно я их купила. Разрешили-таки съесть на один больше, чем досталось на долю каждого, причем долго думали, справедливо это или нет.
  
  Здравствуйте, дорогие мама и бабушка!
  Первым долгом спешу сообщить, что у меня нашли гепатит (лейкоциты в порции С, в скоплениях до 80), повышенную кислотность и атрофию участков желудка, геморрой, который нужно оперировать. Тем не менее, глотая ферметативные таблетки, чувствую себя значительно лучше и желудок не промываю. Сижу на диете, иногда приходится поголодать, не есть того, что нельзя, но в общем, всё в порядке; вешу, наверное, как обычно, судя по юбкам.
  У нас резко похолодало, в квартире не топят, дети кашляют, но в школу ходят; у Алешки радикулит, а в остальном, всё хорошо, как в известной песне.
  Дядя Резо звонил и говорил, что сможет уложить тебя в стационар в октябре. Думаю, что лучше вам приехать вдвоем, а если бабуля совсем не может, найди кого-нибудь, кто посидит с ней за деньги.
  Если надумаете ехать вдвоем, то попросите Наташу и Виктора, они посадят на такси и на поезд, а здесь мы встретим. Пугает меня только то, что очень холодно, у вас-то наверное, теплынь, а у нас 4 градуса и ветер. Скорей бы зима...
  За квартиру не бойся. Что у тебя там есть? Один ковер да салатница.. Золотые вещи возьми с собой или отдай на хранение.
  
  В начале сентября мама и бабушка вдвоем приехали к нам.
  Бабушке по паспорту было 84 года, а по её словам и все 86. Ходила она плохо. На Курском вокзале идти до такси далеко. Мама поговорила с проводницей, и та вызвала для бабушки из медпункта инвалидное кресло. Оказывается, есть такая услуга, вернее, была такая услуга в нашей стране для тех, кто плохо передвигается.
  И на Курском вокзале маму и бабушку помимо нас встречал веселый усатый носильщик с инвалидным креслом, усадил мою бабульку, и лихо так домчал до такси, где при виде кресла огромная толпа народу безропотно нас пропустила без очереди.
  Спальных мест у нас запасных было два: раскладушка и красное раскладное кресло. На эти неудобные спальные места я уложила детей, а бабушки устроились на детских диванчиках.
  Резо вскоре устроил маму через знакомого врача в больницу (мама была не прописана здесь и права на стационар без соответствующих направлений из Батуми в Московскую больницу не имела, да и с направлениями могли отделаться только консультацией, а мама хотела в стационар).
  Вера её в возможность излечиться с помощью врачей была удивительно велика, и убедить её, что с хроническими болезнями человек должен привыкнуть бороться сам, мне не удавалось. Впрочем, на моем личном примере было видно, что результаты самолечения часто не пропорциональны усилиям.
  - Зато не в больнице, - говорила я, ненавидевшая все виды стационара, очереди по утрам на толчок и храп ночами.
  Мама лежала где-то в районе метро "Бауманская", вспоминается тенистый сад, где мы гуляли, с их приездом потеплело, стояло бабье лето.
  
  Потом Резо устроил и бабушку на неделю в ту же больницу, но у бабули никаких болезней, требующих серьезного лечения, не нашли.
  Когда бабушку укладывали в палату, где лежала мама, одна из больных женщин спросила:
  - А кто из вас мама, я что-то не пойму.
  Возмущенная мама ответила:
  - А что, не видно, я мать, а она дочь.
  Конечно, женщина была не права, по разговору и быстроте реакций видно было, что мама моложе, но с первого взгляда по внешнему виду мама, которой было всего 62 года, почти не отличалась от бабушки, А когда она уезжала два года назад в Батуми, по виду она выглядела не старше пятидесяти лет, и за два года так изменилась, что её приняли за восьмидесятилетнюю!
  А главное, в результате столь резкого похудания (на двадцать кг), мама решила, что у нее рак и она умирает, просто ей не говорят диагноза.
  И наши убеждения не помогали.
  Тем не менее, страх страхом, но, выписавшись из больницы, мама собралась домой, в Батуми, как всегда, обеспокоенная, всё ли там в порядке, не залез ли кто в квартиру, не украл бы чего.
  Бабушка уезжать не хотела. Она привезла с собой много вещей, надеясь пожить у нас подольше. Само по себе это было бы нормально, пока мама болеет. Маме одной прожить, в какой-то мере, легче, чем с бабушкой, за которой нужен уход, и моя помощь маме заключалась бы в том, что я оставляю у себя свою бабульку.
  Но я в это время была совершенно измотана своими желудочными обострениями, дошла до 45 кг, и не знала, как выбраться из этого состояния, и если бабушка оставалась у нас, то нагрузка, прежде всего, падала бы на Алешку, больше стирки, больше продуктов надо принести, чаще сбегать в аптеку. Но главное во всем этом было - теснота. Жить постоянно впятером на нашей площади было возможно, но очень неуютно, как на Казанском вокзале, и вынести всё это можно было только при нормальном здоровье.
  В общем, что тут оправдываться, родная бабка, которая меня вырастила, хотела остаток жизни дожить со мной, а я не согласилась, не было у меня в тот момент душевных и физических сил для этого.
  Перед упаковкой вещей Людмила Виссарионовна потеряла свои похоронные деньги. Были у нее эти деньги сложены пополам и завязаны в носовой платок, и пропал сверточек.
  Искала мама, искала бабушка, искала я - всё напрасно. Бабушка была просто в истерике. Время подпирало. Пора было выезжать, поезд не ждет.
  Я отстранила всех и методично, вещь за вещью стала поверять чемодан. На дне, среди белья, оказалась тряпочка с деньгами, бабушка успокоилась, а потом потеряла свои деньги во второй раз, и на этот раз они оказались под ножкой стула. И вот до сих не знаю, мерещится мне, что во второй раз бабушка сама спрятала деньги, в надежде, что раз деньги не найдутся, она останется у меня как бы для того, чтобы их найти.
  И вот сейчас, уже зная, как всё будет, я жалею, что не оставила бабушку у себя, но тогда я искренне думала, что вот год этот очень тяжелый, я немного поднимусь со здоровьем, разделаюсь с диссертацией и возьму бабульку к себе.
  Человек предполагает, а судьба располагает, так сказала бы бабушка.
  Возможно, мама и бабушка уехали после Нового года, прожили часть зимы у нас в тепле, сейчас уже не вспоминается.
  Жизнь вокруг вертелась и крутила меня, но в паузах между описываемыми событиями я посещала работу, вернее всё происходило в паузах между рабочим временем, а значит, дело делалось, скелет диссертации вырисовывался, и оставалось только наращивать на него мясо, делать и делать эксперимент и писать статьи, и я ухитрялась это успевать в просветах между болезнями своими и близких.
  
  
  1984 год. Операция, смерть бабушки
  Кое-как добила предыдущий год. Прочитала, что получилось, и вспомнила анекдот более поздних, девяностых годов: "один русский сценарист решил показать американцам нашу жизнь, как она есть, написал сценарий, отнес в Голливуд. Режиссер прочитал, обрадовался: замечательный сценарий, снимаем фильм ужасов!"
  Я пришла с работы домой. Как всегда, еле протиснулась в дверь, мешала обувь, густо посеянная в тесном коридорчике. Запнулась о коричневый сапог, бывший Катин, а теперь Сережкин.
  Я только успела подумать "в Катиных красных ушел", как на глаза мне попался красный сапог.
  Неужели Сережка ушел в школу в ботинках? Они такие мелкие и малы ему уже. Я продолжаю оглядывать пол и выискиваю взглядом ботинки. Они стоят рядышком в конце коридора.
  - Любовь Феопентовна, - зову я свекровь, - а в чем Сережка в школу ушел, если вся его обувь здесь?
  Свекровь выходит из комнаты и смотрит на пол.
  - Не знаю, - говорит она в замешательстве. - Вроде он обувался в коридоре, даже и не знаю, в чем ушел.
  Я обвожу взглядом обувь в прихожей, потом наклоняюсь и ставлю раскиданную обувь парами: нахожу, что отсутствует один красный и один коричневый сапог.
  - Он ушел в разных сапогах, - изумленно говорю я.
  - Да не может быть, - восклицает свекровь, - они же разного цвета.
  - Это-то ладно, но там молнии с разных сторон и подошвы разной толщины сантиметра на три, он должен в них хромать.
  - Ну, - вздыхаю я, - как ушел, так и придет.
  Впечатлительная бабушка садится у окошка и героически ждет, когда внук, возвращаясь из школы, окажется в поле зрения.
  - Ну, вот идет, - вскрикивает она минут через сорок, - сапоги на нем действительно разные.
  Я смотрю из кухонного окна, как сын прощается с приятелями у подъезда дома напротив, потом один, шаркая ногами и перекособочившись, плетется домой. Из-под брюк торчат красный и коричневый кончики сапог.
  - Не будем ему ничего говорить сами, - решает свекровь. - Посмотрим, заметил он или нет.
  Бабушка открывает внуку еще до звонка, по шуму захлопывающейся двери лифта. Сережка вваливается в коридор, запинается об оставленную на видном месте пару разномастных сапог.
  - Ой, мама, знаешь, - кричит он мне на кухню, - я сегодня в разных сапогах в школу пошел.
  И заливается смехом.
  - А когда ты заметил, что сапоги разные, вот что интересно мне было бы знать?
  - В школе, когда складывать в сумку стал, - объясняет мне сын. - Смотрю, а они разные.
  - А когда ты шел, то не заметно тебе было, что они разной высоты?
  - Да, на обратном пути.
  - Господи, - говорю я свое обычное, стараясь сдержать рвущийся наружу смех, - здоровый лоб вырос, а ума нет как нет.
  В начальных классах зимой Сережка играл в хоккей на дороге возле дома. Машин тогда было мало, была возможность поиграть, только соседки с первого этажа орали, боялись, что вышибут им стекло шайбой.
  Когда я возвращалась с работы, то находила сына на улице и могла пройти мимо незамеченной им, но обычно я окликала его и просила прийти домой поужинать минут через тридцать.
  Как правило, Сергей не приходил, пока я не прокукарекаю ему из окошка пару раз.
  Зайдя в квартиру, Сергей не раздевался и не разувался, а как был, с порога, падал возле дверей вдоль коридора и лежал не шевелясь. Оттаивал.
  Я подходила и стаскивала с него превратившиеся в ледяной ком варежки вместе с клюшкой, ручка которой намертво вмерзала в шерсть, стягивала пальто и заледенелые двое штанов, а нередко и мокрые колготки и тащила сына за ноги волоком до комнаты, где бросала его на ковер, вернее, на вьетнамскую большую циновку, служившую нам напольным ковром, приносила сухую одежду и бросала рядом с ним, после чего он начинал слабые попытки натянуть сухое белье на свои сырые красные ноги.
  Когда он промерзал сильно, то я гнала его в ванную, во вторую зиму горячая вода была чаще, а если её не было, то хоть ноги попарит, из чайника подольем.
  Отогревшись до состояния, когда его руки могли удержать ложку, Сергей плелся ужинать, а после ужина учить уроки.
  После многочасовой разминки на свежем воздухе, уроки были тяжким бременем.
  - Зоя, да как он у тебя пишет, - типичный почерк алкоголика, дрожание рук, - воскликнула Нина, которая зашла к нам на огонек и случайно открыла тетрадку Сережки, лежащую на столе.
  - Нина, он полдня держит тяжелую клюшку, а потом замерзшими отечными руками берет маленькую шариковую ручку, поневоле начнешь писать как алкоголик.
  Я знала, что говорила. Мне всегда трудно было писать после игры в большой теннис.
  Так, через пень-колоду, Сережку учился в третьем классе, больше играя с товарищами, чем занимаясь учебой. Как-то к нему пришел Акингинов Сережка, якобы делать домашние уроки, а я собралась на остров за продуктами. У нас в Долгопрудном Клязьма и канал образуют остров, на котором поселок, а в нем магазин с Московским снабжением и там, если постоять в очереди, всегда можно было купить мясо. Вот я и потащилась туда, приехала с Калужской пораньше для закупки еды.
  Ушла и проходила часа полтора, два. А когда вернулась, то из пяти заданных примеров Сережки решили только один, и тот неправильно!
  Особенно мне разозлило, что у них ответ не сошелся.
  Я взяла лист бумаги, и сделала этот пример на длительные и нудные вычисления за пять минут.
  - Так..., если принять, что вы считаете медленнее меня в два раза, то на один пример у вас должно было уйти 10 минут, и за полтора часа, пока меня не было, вы должны были решить девять примеров, а вы решили один. Всё, Сережка, одевайся, иди домой и занимайся сам, а ты, Сережка (теперь уже сын) сейчас сядешь и чтобы за полчаса всё сделал.
  Я мягко повернула медлительного Акингинова в направлении к вешалке, под которой валялось его пальто, а Сережка, поджав губы, взялся за тетрадку. Он, в отличие от Кати, и позднее, от своего собственного сына Вани, никогда не плакал, когда я ему назначала срок и требовала, чтобы задание было сделано к такому-то часу, он просто садился и делал, не могу сказать, что тщательно, но без сопротивления, а главное, он не испытывал чувства, что мои требование ему не под силу, он был уверен в себе и по пустякам не плакал, чем и отличался от женской половины семьи.
  Ровно через полчаса домашнее задание по арифметике было написано.
  В воскресение к нам заглянули на часок гости, Люда и Гамлет с мальчиками.
  Не успели мы устроиться с чаем, как за Сережкой зашли товарищи, трое, братья Шуваловы и Акингинов.
  Дверь открыла я.
  - Никуда он не пойдет, - я критически оглядела приятелей с клюшками. - Ему надо еще пообедать, сделать уроки. Заходите через час.
  И ушла, а Сережка выскочил в коридор и о чем-то шушукался с ними.
  Мы посидели, поболтали.
  - Завтра в Москву, на Калужскую ехать, а тут мороз обещают, - жаловалась я Люде.
  - А какая тебе разница, куда в мороз ехать? - заинтересовалась Люда.
  - А я в НИОПиК в валенках езжу, а в Москву не могу.
  - Да почему же?
  - На неудобно как-то, да и воды в метро много, промочу ноги, замерзну.
  - А ты галоши надеть. Приедешь, снимешь, поставишь рядом с кабинетом шефа. Народ побежит мимо, будет спрашивать: чьи это галоши?
  - А это одна аспирантка из Долгопрудного к шефу приехала.
  Примерно через час Сагияны собрались уходить, я взяла поднос с посудой, вышла в коридор, свернула за угол. В узеньком коридорчике, не больше метра шириной, сидели все трое приятелей, с клюшками, в одежде. Спинами уперлись в одну стену коридора, ногами в другую. Акингинов с отсутствующим видом мурлыкал какой-то мотив.
  Пройти на кухню оказалось невозможным.
  Я повернула обратно в комнату, решив сначала выпроводить мальчишек, а потом таскаться с посудой.
  Но в это время четверо гостей, двое взрослых и двое маленьких вышли в прихожую одеваться, и путь обратно был отрезан. Так я и осталась на углу своей прихожей с подносом в руке. Ни взад, ни вперед.
  - Просто нашествие монголо-татар на Русь, - воскликнула я, прижавшись к стенке и стараясь не грохнуть посуду на пол, не в силах пробраться.
  Встретившись глазами с Гамлетом, я заволновалась, не обидится ли он.
  - Я их имею в виду, - я мотнула головой в сторону команды, развалившей на полу.
  - Ну почему же только их, - Сагиян насмешливо поднял брови, - Всё правильно, они монголы, мы татары.
  Сережка затяжно и подолгу кашлял, и я лечила его ингаляциями. Кипятила ковшик с травами, ставила на диван, Сережка накрывался одеялом и дышал там, а когда он уставал, то я приходила и убирала остывший ковшик.
  Вот и сейчас я оставила сына дышать под одеялом, а сама ушла на кухню, начала чистить картошку и не смогла. Отчего-то мне стало страшно, вдруг я вспомнила, как резко Сережка прыгнул на диван рядом с кипятком, как лихо закинул на себя одеяло. В этих движениях не было осторожности, свойственной ему, да и любому человеку, находящемуся рядом с очень горячим предметом.
  И я пошла обратно в комнату, чтобы напомнить сыну о возможной опасности, остеречь его. И не успела! Уже в коридоре меня настиг его душераздирающий крик боли, я в секунды добежала, он прыгал и кричал, и я стянула с него колготки вместе с кусом кожи с коленки.
  Подоспевший Алешка схватил сына на руки и потащил в ванную под холодную воду, а я сделала раствор марганцовки и, когда он минут через пять принес и положил стонущего, но уже не кричащего сыночка на диван, я стала быстро прикладывать к ране бинты, смоченные в марганцовке, и быстро их менять, так как холодная вода уменьшала боль. Во внутрь мы дали ему анальгин и вызвали скорую, а я всё меняла и меняла бинты на Сережиной ноге, так как уже через двадцать секунд бинт нагревался, и Сережа начинал стонать сквозь стиснутые зубы.
  Скорая приехала через двадцать минут. Врач забрызгал рану какой-то пеной, уменьшающей боль, наложил повязку.
  - Это еще ерунда, - сказал врач. Самые страшные ожоги бывают, когда они через костер прыгают. Оступаются. Падают и горят.
  Меня и так знобило, а тут совсем плохо стало.
  Нужно было в больницу и мы втроем уехали. К тому времени первый шок прошел, и Сергей дошел до скорой, при поддержке отца, уже наступая на поврежденную ногу. В приемном покое Сережку увели наверх к хирургу, а мы остались ждать. Вернулся Сережка, наверное, минут через сорок, с обработанной и завязанной раной.
  Три раза мы ходили с ним на перевязки в детскую поликлинику, но добираться туда ребенку с больной ногой было очень трудно, а тут Люда Сагиян посоветовала мне залить рану солкосерилом, гель такой. Он образовал прозрачную пленку на ране, рана не мокла, и я не стала ходить на перевязки, просто Сережка сидел дома с закатанной штаниной, и держал рану на воздухе, она не загноилась, а постепенно зарастала кожей под пленкой. Там, куда пришелся первый выплеск кипятка, остался шрам.
  Сережку навещали приятели, и он охотно демонстрировал им свою ногу, как солдат гордился ранами, полученными в боях.
  
  И мамино письмо Кате.
  21 февраля 84 года.
  Здравствуй, дорогая Катуня!
  Спасибо хоть за открытки, но напугала ты нас сильно, еле разобрала я (но всё же разобрала), что Сережа ошпарился, но "сейчас заживает". Это нас подбодрило, но всё же сообщи или ты или мама, как это случилось.
  Мы расстроились.
  У меня тут были мелкие злоключения, в результате я получила насморк и сидела перед 8/III 3 дня дома, а 8-го пошла в баню в душевую. Никого народу не было, наконец-то я вымылась, а то дома какое мытье. Мои приклю-злоключения я описала в рассказах "удивительные истории".
  Почему ты, Катя, не любишь писать письма? А ты учись и пиши их как небольшие рассказики. А вдруг попадешь на факультет журналистики ? (спустя 4 года Катя "попала" на мехмат МГУ) Ты ведь любишь читать. А теперь учись излагать свои мысли.
  Ведь у Зои что-то получалось, помнишь ее детские рассказы о вас с Сережей.
  Ждем-пождем подробного письма, что же произошло, все обстоятельства, что там случилось с Сереженькой и чайником или кастрюлей?
   Хорошо, если бы он написал. Катя, я послала Зое письмо, но ответа нет, как ее доклад и здоровье, вернее наоборот.
  Серая собачка твоя сидит у меня на виду, на ящике постельном, и я время от времени подхожу к ней и ласково говорю: "Пусик! Ты что скучаешь? Скоро хозяйка приедет". А иногда просто " Пусик". И мне кажется, он поднимает одно ухо. Катунь! Пиши. Целую. Привет всем. Ба.
  Сереженька! Напиши сам мне письмо. Целую. Ба. 10/III, 84 г.
  Бабушка ждет грелку свою и ацидин-пепсин за одно, 1 фл.
  Тут нет.
  
  Буленька, привет!
  Живем тихо и спокойно. Никаких происшествий пока нет. А Сережка обварился так: он делал ингаляцию, и вылили на себя отвар. Вызвали скорую и мама, папа и Сережка - все уехали в больницу. Потом они приехали. Сережку каждый день водили на перевязку. Теперь у него всё прошло, только на месте раны кожа нежнее, чем вокруг. Ну, а в остальном, всё хорошо. Я закончила четверть с 4-мя четверками: по химии, алгебре, геометрии и русскому. Остальные пятерки. Мамулька корпит над своей диссертацией. На работе на восьмое марта ей подарили книжки и написали стихи, что-то вроде: вес фолианта больше веса диссертанта.
  Пирушка по поводу родительского дня рождения была двадцать пятого марта. Гостей было много, но жратвы еще больше. Мы потом три дня доедали. Папке подарили шарф, дипломат и перчатки, а мамке тетя Ира материи на юбку, а тетя Нина на платье. Вообще подарки очень хорошие.
  Жалко только, что перчатки папе малы оказались. А от дипломата он отказался, и дипломат перепал мне.
  Я тут занялась лепкой из пластилина и покрываю изделия лаком. Выходит очень недурно.
  Я связала себе шапку. Всем нравится. А как твое здоровье? Куда ходишь? Что делаешь?
  Извини, что долго не отвечала. Ты же знаешь, как я не люблю писать. Но ты пиши обязательно. Я очень люблю твои письма: они такие добрые, немного грустные, но всё-таки жизнерадостные и веселые.
  В июне месяце я еду в ЛТО (лагерь трудового отдыха), туда все семиклассники едут в обязательном порядке. Поэтому я приехать не смогу. Но, может быть, приеду в июле. Как мама - еще не решено. Посылают нас в колхоз, три км от Коломны.
  А каникулы я провожу хорошо. Завтра поеду в театр, в ЦДСА на пьесу "Стрелы Робин Гуда", а 31 в МГУ, там будут читать и объяснять вопросы зоологической олимпиады, на которую я, правда, не попала, но мне очень хотелось в ней участвовать. А не попала я потому, что встреча тех, кто ехал на олимпиаду, была назначена на семь часов утра на ст. Долгопрудной. А учительница с пацанами - опоздали. А мы устали ждать, замерзли и уехали домой на автобусе.
  А в школе у нас зоологическая викторина. Очень интересные вопросы.
  Как поживает моя прабабушка?
  Передай ей привет.
  Пиши обязательно.
  Шлю привет, горячий, как сковородка.
  Обнимаю, целую, Катя.
  
  Здравствуй, Катенька!
  Получила твое письмо, очень обрадовалась и ... огорчилась. Конечно, неплохо приобщаться к труду, но в твоем возрасте эти тр. лагеря не оправдали себя. Была я там как-то в тр. л. в Воскресенском р-не: вода сырая, не водопроводная, холодно. Отсюда всякие болезни. Да хорошо бы дизентерия, а то и желтуха. Это такая скверная вещь, заиметь больную печень не на один год. Я не пугаю, я говорю, что знаю. Я знаю, что ты малость неряшка, руки едва моешь и воду любишь сырую, а это в деревне опасно. А я так ждала вас всех в июне. Теперь, конечно, вы приедете в июле. Не бросит же мать тебя одну под Коломной. Она могла бы пойти в школу и сказать, что у нее отпуск в июне, но она пойдет?
  У нее умная головка, может, что и придумает. Сережа, например, мог и не обвариться, если бы не кипяток. А я говорила твоей маме (совершенно не помню, чтобы говорила), что для ингаляции вовсе не нужно кипяток, и достаточно и 60 градусов. Об этом говорили и по телевизору, (и даже 40) Иногда полезно слушать передачу "здоровье".
  Ну да что теперь. После драки кулаками не машут.
  Я никуда не хожу. В светлые промежутки только за хлебом насущным. Слава аллаху, (почему аллаху? Не иначе, азербайджанцы торговали) нынче картошка через дорогу. Со страхом жду, что скоро кончится. В мае будет туго. А в июне уже будет молодая. Я написала твоей маме списочек в 7 штук. Пусть пошлет.
  Катуни! А может, приедешь, не исключат же тебя. Может, Симонова (наш участковый педиатр) поможет. Ну, я не знаю, как дотяну. На тебя одна надежда была, как на помощницу. Маме спасибо и тебе за милые письма со сковородкой в конце. Помогай маме, пожалуйста, ей трудно, а ты уже большая.
  Как твоя долговязая Наташа, в которую все влюблены!! Она такая разбитная девица. А ты, твой стиль более тонкий, как и твой носик. Ну, пиши, Катуня. Я жду всегда наших писем, как-то вроде легче. С приветом всем.
  Целую тебя в носик, твоя ба.
  
  Катин класс послали в трудовой лагерь под Коломной.
  Катя к тому времени оправилась от преследовавших её в детстве болезней, и мы с Алешкой проявили слабину, сдались перед мнимой необходимостью и отпустили Катеринку в эту сомнительную поездку, заведомо зная, что условия жизни и быта будут на уровне тридцатых годов. И не ошиблись. Детей посели в школе, а можно себе представить, как школа приспособлена для проживания: туалет в конце коридора мужской и женский, холодная вода, помыться негде, сомнительная еда и тяжелая работа.
  Мы уступили понятиям: как все, так и наша дочь. Коммунистическое воспитание довлело над нами, пока довлело.
  
  Привет, ба!
  Ну, сначала об ЛТО. У одной девочки из параллельного класса мама ходила в ГОРОНО и спрашивала, что будет, если туда не поедешь. Ей сказали, что ничего. Но у нас в школе все немного стукнутые и могут не перевести, хотя на самом деле они не имеют права, оставляют за плохую учебу и прогулы, а меня ни в чем таком нельзя упрекнуть. Всё же я поеду, а если будет плохо, то вернуться всегда можно.
  Учусь я нормально, только по химии тройки хватаю, уже две, но ничего, я исправлю.
  В Батуми, как мы планируем, мама с Сережей приедут во второй половине июня, а когда я вернусь из лагеря в конце июня то приеду сама.Ты не волнуйся, я уже большая и смогу доехать одна. Да, кстати, мне на восьмое марта папа с мамой подарили бадминтон. Я очень рада. У нас теперь светло, темнеет только в девять, и я много гуляю, большой компанией.
  Дальше идет перечисление всех детей, с которыми Катя гуляет, я это опущу.
  Из всей этой компании ты не знаешь только троих, а остальных видела. А Эдик, это мальчик, которого ты приняла за девочку.
  Мы с Наташкой и Светкой хотели поступить на работу, на почту, но потом подумали, что через полтора месяца придется увольняться, и не пошли, а пойдем в сентябре, обязательно.
  Наташку вначале мама не пускала, а потом согласилась.
  Я сшила себе платье, сарафан, блузку и принялась еще за одно платье, а еще я раскроила себе блузку, но у меня не выходят рукава, потому, что плохая выкройка.
  Сегодня мы с папой купили шахматные часы. Сережка буквально визжит от счастья. Папка и мамка тоже близки к этому. (Ирония не случайна, Катя единственная в семье не увлекается шахматами.)
  У моего велосипеда испортилась камера, столько дыр, что уже нельзя заклеить, а новых нигде нет, поэтому я на велосипеде не катаюсь, а хочется, очень хочется. Да еще к моему велосипеду нужен новый руль.
  Бабушка еще живет у нас, но ей всё надоело и она собралась уезжать. А как ты живешь? Как твое здоровье? Как ты совершаешь вылазки в магазины?
  Как поживает тетя Агнесса, часто ли навещает тебя, да и навещает ли тебя вообще кто-нибудь? Пиши обо всём подробно.
  Да, вот еще, себе на день рождения я заказала родителям хорошие духи. А чего бы ты хотела получить в подарок на день рождения, ведь он не за горами?
  А как поживает моя прабабушка? А серый, ушастый и лохматый?
  Пиши и об этом. Целую, Катя.
  
  Следующие Катины письма отправлены прямо из лагеря.
  
  Здравствуйте товарищи близкие родственники!
  В лагерь мы приехали около пяти часов, а на остановке перед этим нас продержали три часа.
  Работаем мы с 9 часов до часу дня. Мы выдергиваем капустную рассаду и укладываем в ящики. Норма за четыре часа - 9 ящиков. (ящики как те, в которых привозят в магазин яблоки). Норму, если постараться, можно выполнить. Вместо обещанных домиков нас поместили в школе. Горячей воды нет. В палате нас 18 человек. Девчонки из нашего класса и из 7 "Д". Девчонки хорошие. Кормят нас не ахти как. Подъем в 7 утра, отбой в 10 вечера. Первой ночью мы бесились до 2-х часов, Антип орал, учителя бесновались. На следующую ночь мы тоже бесились, пришли пацаны, болтали
  Мальчишки сказали, что пацанов из "В" выгнали на улицу. Мы посмотрели в окно и увидели, что их действительно выгнали в трусах и майках. Утром мы не вышли на зарядку и нам обещали дать отбой в 9 часов. Кормят очень плохо. Сегодня, например, был обед гороховый суп, курица с макаронами и кисель. Про гороховый суп и говорить нечего, по выражению Угаровой это - музыкальный суп. Макароны я не люблю, да они, в добавок, были холодные. Курица не паленая, то и дело попадались перья, в кисель для цвета положили свеклы.
  Но, в общем, жить можно.
  Пишите. Приезжайте. Мой адрес на конверте.
  Катька.
  
  Второе письмо было спокойнее.
  
  Привет товарищи предки!
  Кормить нас начали получше, и вообще жизнь потихоньку налаживается.
  Сегодня ездили на посадку капусты. На работе устаем, но вечером все дружно бежим на дискач или в кино. Сегодня многим нашим девчонкам прислали посылки. Я прочитала Стивенсона "Черная стрела". Вообще-то интересно, но, по моему, эта книга одна из тех, на почве которых помешался Дон Кихот, несмотря на то, что эта книга была написана в 18 веке.
  Мне нужно кое-что из вещей: платья, босоножки. Еще обязательно постарайтесь купить вьетнамки и перчатки резиновые (эти вещи мне очень нужны). Привезите апельсинов, помидорчиков и чего-нибудь мучного и сладкого. Пишите, приезжайте. Катя.
  P.S. Доехать до меня можно так: до Голутвина и на автобусе до ост. Парфеново, найти белую школу.
  
  И письмо бабушке:
  Здравствуй, буленька!
  Ты очень долго не писала, и мы начали волноваться. Я очень огорчилась, когда узнала, что ты лежала так долго в больнице. Я решила тебе написать, но раньше мне не удавалось. Я, несмотря на твои уговоры, всё же поехала в ЛТО, и из-за сборов не могла написать. Напиши, пожалуйста, как ты живешь, я жду с нетерпением.
  А теперь я расскажу тебе о своей жизни. Перед отъездом Алексей Иванович (наш учитель физики и начальник трудового лагеря, его мы зовем Антип) (От фамилии Антипов), обещал нам отдельные, деревянные, отапливаемые домики для шести человек, душевые (правда, без горячей воды), каждый день парное молоко и всякое такое разное.
  Мы ему поверили и первого июня двадцать человек из нашего класса (без освобожденных) и еще около 100 человек из параллельных классов пришли на сборный пункт. Для нас были заказаны три экспресса, и конечно (у нас ничего не бывает без происшествий) пришли только два и мы в течение трех часов вместе с многочисленными сумками и чемоданами ждали третьего автобуса.
  В нашем автобусе должны были ехать два класса, наш и "Д", в автобусе было сломано багажное отделение, и большую его часть заняли чемоданы. Была ужасная давка, и многие пацаны сидели в проходе. Наконец, кого-то угораздило вызвать грузовик, и чемоданы загрузили в него. Стало посвободнее, и мы отъехали. Дорогу водитель знал плохо, и мы немного заплутались. Итак, сбор был назначен на половину девятого, а к пяти вечера мы приехали на место.
  Вместо обещанных домиков нас поместили в школе, школа старая, потолки высокие, комнаты огромные, нас здесь восемнадцать человек в большой комнате - шумно, весело и тесно, негде яблоку упасть. Как сказала наша медсестра "плюнуть негде". Горячей воды нет. В туалете вода ледяная. В столовой посуду моют холодной водой - грязь-жуть. Кормят плохо. Суп и каша не соленые, в кисель для цвета добавляют свеклу. В общем, пища урковая.
  Работаем мы два дня на сборке рассады капусты. А сегодня поставили на уборку редиски. Капусту надо было собрать 9 ящиков на человека, а редиски надо связать 250 пучков по 11 редисок. Работаем по 4 часа в день с 9 и до часу. Подъем у нас в половине седьмого, а отбой в десять. Но засыпаем мы около двух часов и учителя ужасно устают, успокаивая нас. Антип тут совсем с ума сошел, мальчишки из "В" класса бесились, и он заставил их бежать 3 км. А мы утром не вышли на зарядку и нас уложили спать в девять часов. Но есть и хорошие стороны: вокруг школы прекрасный сад (три деревца), душ (холодный), но жизнь всё-таки хорошая. С одной стороны деревня, а с другой кладбище. Гуляем по кладбищу и подыскиваем себе местечко. Бледные, как смерти. Сюда мне не пиши, я сбегу.
  С трудовым приветом.
  Не расстраивайся, я в письме половину приврала.
  Катенька, нучка Нюнягина.
  
  Получив приведенное выше письмо, где ужасы быта описаны в более мрачных тонах, чем в письмах к нам, мама, над которой никогда не довлело никакого коллективного сознания, и для которой члены семьи были существа, которых надо было оберегать, а остальное человечество могло поступать, как ему заблагорассудится, немедленно начала действовать. Послала в лагерь телеграмму что она больна и нуждается в уходе, а дочь работает и вся надежда на внучку (этого в телеграмме не было, но подразумевалось). А тут как раз и Алешка поехал навестить дочку, и тут же и забрал её, но не со скандалом, а сами отдали, нужно было ухаживать за бабушкой.
  Как раз сегодня, когда я пишу эти строки, Алексей перебирал старые фотографии и нашел среди них желтую полоску бумаги этой исторической телеграммы:
  
  "Московская обл Коломенский район Парфентьево школа Криминской Кате=
  Лежала в больнице нуждаюсь твоей помощи приезжай с Зоей целую= бабушкаќ"
  
  Спустя года два, Катеринка расписывала их трудовые будни:
  - Как вспомню как Машка Сысорова (Маша, та самая, которая побила Катю в третьем классе на почве дружеской ревности, не выросла и была маленькой девочкой, как пятиклассница в свои 14 лет) тащит тяжеленный ящик с рассадой, а Антип стоит рядом и только покрикивает, так и хочется ему в морду дать, до сих пор хочется.
  Ну, и что ждать от юношей в нашей стране, если взрослый мужчина, педагог, как надсмотрщик наблюдает, споро ли девчонка таскает ящики. Спасибо, хлыста нет. При этом он себя уважает, ведь всё здоровье и силы отдает этим лагерям, пропади они пропадом!
  
  После дочерних подвигов на сельскохозяйственной ниве мне ничего не оставалось, как прихватить с собой в Батуми не только сына, но и дочечку, что я и сделала, хотя клялась себе, что с двумя не поеду, очень они меня донимали, не отдых получался, а хождение по мукам.
  Помимо отдыха, мой приезд в Батуми имел и еще одну цель: мы организовывали с Ксанкой Тотибадзе грядущую на будущий год встречу с одноклассниками. В 1985 году исполнялось двадцать лет со дня окончания школы.
  За год до этого Ксана нашла меня в Долгопрдном.
  Дело было весной, в воскресение, я готовилась к аспирантскому докладу и срочно писала плакаты, разложив ватман на столе, потом спохватилась, что жрать нечего, и помчалась по магазинам.
  Вышла, стою и думаю, идти в булочную или нет, не хочется в очереди стоять, как вдруг из-за угла показывается Катеринка, а рядом с ней высокая красивая женщина, мне незнакомая.
  Вдруг женщина распахивает руки и кричит:
  - Зоя, ты меня не узнаешь?
  И этот странно знакомый голос вызывает движение памяти, накатывает волна, секунда, и незнакомая женщина оказывается моей одноклассницей, Оксаной Тотибадзе, а теперь Комляковой.
  Летом 1982 года мы с Маринкой, с которой много времени проводили вместе с той поры как встретились на переговорной, так вот, мы с Маринкой зашли к родителям Оксаны, которые жили рядом с Мариниными родителями, оставили мой адрес, и вот теперь Оксана нашла меня.
  Помню, мне было стыдно, приехала подруга, а у меня не было нормального обеда, всё из-за моих аспирантских забот.
  Но мы тогда хорошо посидели, рассказывали друг дружке свою жизнь за последние двадцать лет. Оксана год как вернулась с Камчатки, куда ездила с семьей на заработки по контракту на три года.
  - Там морковка за фрукт идет, дети яблок не видят. Поехали за длинным рублем, а вернулись с длинной шеей, - подвела Ксана итог своего пребывания в краях отдаленных.
  Приехала она с сыном, Димкой, на год старше Сережки.
  Оксана увлекалась йогой, не ела мяса, держала бессолевую диету, и когда я стала выделывать селедку для стола, Димка округлил свои большие светло-карие глаза:
  - Разве селедку можно есть? Селедку есть нельзя!
  - Молчи, Дима, молчи, - рассердилась Оксана.
  Я, сначала опешившая, подумавшая, что мальчик бракует не селедку вообще, а именно мою селедку, поняв, в чем дело, принялась смеяться.
  Тогда же мы обсудили время нашего приезда в Батуми, чтобы вместе провести отпуск и за одно разыскать наших одноклассников и оповестить их об намеченной встрече.
  И сейчас мы с Оксаной, прополоскавшись утром в море, днем занимались делами, ходили по городу, встречались с учителями, находили одноклассников местных и приехавших.
  Наши сыновья обычно были при нас.
  Димка был на год старше Сережки, на голову выше и много сильнее, подросток с взрослым разворотом в плечах. Он занимался спортом, кажется дзюдо, а может быть карате, не знаю, знаю только, что приемами он владел. Сережка, которому было десять, выглядел как комар со своими тоненькими ручками и ножками, что не мешало ему всё время задираться и лезть к Димке, пытаться сбить его с ног своей ногой-палкой. Он пугал, но не Димку, а меня. Я чувствовала, что Диме страшно надоедали наскоки Сережки, и я боялась, а вдруг Димка не рассчитает, резко схватит его за ногу и Сережка хлобыстнется с размаху головой об асфальт.
  Ксана боялась того же и постоянно предупреждала:
  - Дима, осторожней, Дима, соизмеряй силу.
  Димка был мальчик не злой, и просто забавлялся с Серегой, легко отмахиваясь от него, как от мухи, но нас необходимость быть настороже, утомляла. А Катеньку во время этих походов я не помню. Может быть, она просто шла рядом с нами, а, может быть, вообще отсутствовала. Кате было 14 лет, и она снисходительно не вмешивалась в это свалку мальчишек.
  Зато в походах на рынок я помню Катюшку очень хорошо.
  Жарко, послеобеденное время, вечерний базар, цены ниже. Утром мы были на море, а сейчас мы вдвоем с Катей бредем по рынку. Прошлый мой приезд в Батуми два года назад я ходила одна, но сейчас мне трудно носить тяжести и Катенька ходит со мной в качестве носильщика.
  Одета она в голубой сарафан из марлевки, собственного производства, юбка из двух оборок, а верх на тоненьких бретельках. Дочка идет, задрав носик кверху, своим видом заранее говоря всем, кто бы захотел познакомиться:
  - И не мечтайте!
  Я иду быстро, лавируя между ящиками с помидорами и мешками с картошкой в узком проходе между стеной рынка и соседними домами, где бойко торгуют крестьяне, не попавшие на рынок. Дочь отстала. Обернувшись, я вижу молодого парня-продавца с персиком в руках перед весами, напротив него женщину, которая надеется эти персики получить, и идущую мимо них Катю. Парень открыл рот и замер, наблюдая за ней взглядом, забывая положить плод на весы и поворачивая голову по мере того, как Катя удалялась, потом он сделал несколько шагов за ней, споткнулся и остановился, напоролся на мой отодвигающий взгляд. В спину ему гортанно кричала рассерженная невниманием женщина с раскрытой авоськой. Но персики парня совсем не интересовали. Я дождалась дочку и пропустила её вперед, чтобы всё время была на виду, знаю я наши южные нравы.
  И еще всплывает
  Утро ясного солнечного дня. Мы в гурьбой идем на море, с нами помимо Оксаны и Димы четырехлетняя девочка, племянница Ксаны, у которой врожденное косолапие, и она ходит довольно плохо для ребенка её возраста.
  Дети обогнали нас, стоят на краю тротуара, на самом бордюре и Димка и Сережа держат девчушку за ручки. Стоят они на таком месте, где дорога делает поворот, светофора нет, машины разгоняются на обширном пространстве площади слева от поворота и идут на большой скорости. В Батуми водят, в основном, плохо, ленятся учиться, покупают водительские права.
  Я смотрю на группу детей, и приятная расслабленность, вызванная ясным южным утром, заменяется чувством тревоги: слишком близко хрупкие фигурки детей к несущимся железным машинам. Дети вертят головами и ждут паузу в движении, чтобы перескочить улицу
  Я непроизвольно думаю:
  - Если что, то мальчишки сумеют, возможно, отскочить, а вот девочка...
  Мысль свою я даже додумать не успела, как раздался визг тормозов, и на тротуар в метрах десяти от группы детей вылетела белая Волга, проскочила между пальмами и замерла.
  По моей похолодевшей спине забегали мурашки. Я ужаснулась стремительной материализации случайной мысли.
  Из машины выполз немолодой водитель, зеленый от потрясения, оглянулся, увидел нас, подошел, и стал, как свидетелям, объяснять, что с ним произошло, после перенесенного стресса ему нужно было выговориться:
  Перед ним резко затормозила машина, и он нажал на тормоза. Серой тенью мелькнула выскочившая из-под колес первой машины кошка, и он очутился на тротуаре, на пустом на его и наше счастье тротуаре. Кошка благополучно пересекла оставшуюся часть дороги и скрылась в подворотне.
  
  Маринка Игитханян родилась в июле, и я попадала на её день рождения несколько раз за те годы моих частых наездов в родной южный город, и эти празднования, как часто бывает, наложились одно на другое, и сейчас всплывают единой картинкой.
  Мы сидим в саду у Киры, младшей сестры Маринки. Сидим за длинным столом прямо под айвой, с другого конца над столом свисает зеленый еще виноград, обычный виноград Батуми - Изабелла.
  Сидим давно, и стремительно, без всяких сумерек, как это бывает только на юге, упала на нас душная и влажная ночь. Тепло, воздух наполнен пряными ароматами, различать которые я не в состоянии, только вдыхать.
  Ощущение сытости и легкого опьянения.
  Липкая прохлада ночи, ползущая по ногам и по голым рукам не вызывает озноба, а только приятно охлаждает. Зажгли лампы, слабо освещающие накрытый стол.
  Под лампой большой арбуз.
  Дядя Оганес, Маринкин отец, который как будто бы и не изменился с наших школьных времен, только слегка поседел, стоит над арбузом с большим ножом. Сейчас начнется священнодействие - разрезание огромного арбуза на ломти. Все замерли в тревоге, не дышат, вдруг арбуз окажется незрелым и не оправдает надежд.
  Нож медленно, круговым движением сносит попку арбуза. Срез розовеет, он не глубокий и понять спелость арбуза еще невозможно. Дядя Оганес переворачивает арбуз и ставит его на плоскость среза, потом медленно и аккуратно начинает рассекать толщу плода параллельно его темно-зеленым полосам. Один разрез, другой. Нож в правой руке наносит арбузу рану за раной, а левая рука удерживает куски вместе до тех пор, пока круг не завершен и весь арбуз не нарезан.
  Наступает торжественный момент. Левая рука предоставляет свободу ломтям, и арбуз мгновенно распадается на десяток больших кровоточащих ломтей. Радостный выдох проносится над столом. Старый армянин не ошибается, выбранный им арбуз всем арбузам арбуз.
  И вот мы в темноте ночи, обливаясь соком, едим этот восхитительный дар юга.
  А ночью я сижу на балконе, задыхаясь от сладкого запаха цветущей магнолии напротив дома, мне, как всегда, плохо от выпитого и съеденного, и в который раз я даю себе слово, что не поддамся и ничего не буду есть за праздничным столом, только арбуз, и всё!
  Я выпила таблетки, сердечные капли, меня трясет озноб, и я жду, когда меня или вырвет, или всё же просто отпустит, прекратится удушающая тошнота и озноб, станет легко, и я лягу спать.
  Все домашние спят, кроме сынишки. Он встревожен, беспокоится, и не спит вместе со мной.
  - Сережа спи, ничего со мной не случится, это мой обычный желудочный приступ, - уговариваю я сына, но мальчик сидит рядом со мной на пороге балкона и ждет, придремывая, когда я смогу лечь. И хотя во время приступов мне легче одной, меня очень трогает забота моего младшенького, такая непривычная, такая приятная.
  Но этот вечер приятное исключение. Из-за обострившегося геморроя, сопровождающегося постоянным кровотечением, я ела одну свеклу и кефир, и те выходили из меня с болью, которая длилась иногда всю ночь.
  Марина, мамина соседка снизу, советовала мне оперироваться, она сама сделала это и очень радовалась, что решилась, у нее прекратились всякие боли.
  Сережино письмо отцу
  Здравствуй, дорогой папочка! Мы купили билеты на 16 число. То есть не мы, а мама с Катей. Летим 976 рейсом. Я отравился слоенным хачапури. Я не ел целые сутки, потом стал потихоньку есть. Отравился я позавчера, второго июня. Уже ем абрикосы и чищеные яблоки, каши рисовую и манную, бульон.
  Во дворе мне не скучно, подружился с Вовой. Он перешел в пятый класс. Я научился плавать чуть-чуть, высовывая голову из воды. Привет от мамы и меня и всех, всех, всех.
  Встречай нас. Сережа.
  
  Я вернувшись из Батуми, и промучившись еще две недели, легла в Долгопрудненский стационар. Вечером пришла с направлением, а утром меня разбудил хирург.
  - Это кто тут на операцию геморроя? - с порога закричал он низким голосом с украинским акцентом. Я втянула голову в плечи и тихо сползла с кровати.
  - Вот эта по поводу геморроя?
  Немолодой, но всё еще красивый, высокий и энергичный врач критически оглядел меня с верху до низу.
  - Ну, нынче и молодежь пошла,
  Не так уж намного он был меня старше, по виду так лет на десять, но исхудавшая, в халате я выглядела значительно моложе своих лет.
  Осмотр был очень болезненным, я закричала, и врач решил:
  - Пошлем тебя на Львовскую, в проктологический центр. Они специализируются на таких болячках, у них инструменты есть для осмотра, всё под рукой, пусть там тебя оперируют.
  Я испугалась, что у меня что-то очень плохое и заплакала от страха.
  - Да ничего у тебя нет, просто там тебе будет удобнее, здесь у нас постоянные срочные операции, а там всё запланировано, тихо и спокойно, и они доки в этом деле.
  Алешка и Сережка гостили на Урале, и на Львовскую меня сопровождала Катя.
  Станция Львовская находилась где-то примерно в часе езды на электричке по Курской дороге. Я не ездила в этом направлении со студенческих времен, когда часто моталась в Серпухов и дальше, в Пущино.
  Я не знала, положат меня сразу или нет, и на всякий случай взяла с собой одежду и еду, ту еду, которую я тогда употребляла - вареную свеклу и пакет кефира. Тогда уже кефир был не в бутылках, а в голубых треугольных пакетах.
  Я положила кефир в сумку с вещами, и лопнул этот пакет, а лежал он сверху, и вся одежонка, пижама и свитер, вся оказалась в мерзкой и скользкой белой массе.
  По хорошему, следовало бы размахнуться и выбросить сумку в окошко электрички, благо, было лето и окна открыты, но кто мог себе такое позволить, и я вынимала плавающие в кефире вещички и пыталась вытереть их носовым платком или просто выжать. Почему-то при этом я вспоминала роман, где героиня в растрепанных чувствах сбежала от мужа, сидела на вокзале вместе с маленьким сыном, и пьяный наблевал ей в сумочку. Она затряслась от отвращения и вернулась домой, надо ведь было что-то с этим делать. Роман американский и назывался он "Обед в ресторане тоска по дому". Хороший роман, хоть и со счастливым концом.
  А сейчас я хлюпалась в кефире, и мне очень хотелось вернуться, но я не отступила. Вылила, сколько смогла, кефира в проходе между вагонами, покидала скрученные липкие вещи обратно в сумку и вернулась в вагон, где меня ждала Катя.
  Мы добрались до Москвы, потом до Курского и дальше, уже ближе к часу дня, доехали до Львовской.
  Во второй сумке была вареная свекла в полиэтиленовом пакете. Катя была в моей светло-серой юбки из шерсти с лавсаном, от того самого костюма, который мне сшила мама в десятом классе двадцать лет назад, в 64-ом году.
  Когда мы поднялись с мест на Львовской, то по светлому Катиному подолу поползло большое бордовое пятно. Мы замерли, уставившись на это пятно. Мало нам кефира, теперь еще и свекла.
  Утром было прохладно, и Катенька накинула на себя свитерок, синий, доставшийся ей от Нины Макшановой. Решительно сдернула Катя свитер через голову, перевернула юбку задом наперед, и привязала по талии свитер, спустив его на попу и завязав спереди узлом, так тогда носила свитера молодежь, обвяжется им и ходит, когда жарко, и руки свободные.
  И мы продолжили путь.
  Все эти кошмарные происшествия, безусловно, не случайны, когда болеешь, плохо соображаешь, вот на тебя и начинают валиться всякие мелкие бытовые пакости, как довесок к более крупным неприятностям.
  В поликлинике очередь к проктологу, была, как всегда, не дождешься конца. Отсидели мы с Катей уйму времени, часа четыре, еще и поесть-то толком было нечего, кефир протек, и свеклу мы с досады выбросили. Остались только две булочки. Пришлось идти на местный рынок. Был конец август урожайного яблочного года Подмосковья, и на рынке продавали огромные яблоки - белый налив, каждое по полкило. Мы их купили и наелись и булочки съели, и дождались приема.
  Врач только дотронулся до моей задницы, и сразу сказал:
  - Застарелая трещина. Поможет только операция. Мы поставим Вас на очередь, приходите в сентябре.
  - Доктор, я умру до сентября, у меня боли последние месяцы просто невыносимые.
  И доктор предложил приехать на следующей неделе.
  И мы потащились в Долгопрудный, три часа обратно.
  Дома нас ждало письмо.
  Письмо Алешки и Сережки с Урала.
  
  Здравствуй дорогая мама! Доехали мы хорошо, в поезде была невыносимая жара, кондиционер не работал. Поезд был хороший. Везде торелочки (правописание я сохранила), чашечки, салфеточки, коврики. Первый день был хороший, а второй плохой, дождливый. Во второй день была скукота. Сережа.
  Действительно, сегодня уже третий день, как мы в Долгой деревне. Погода в воскресение была чудесной. После завтрака Женя (Гришко, дв. брат Алешки) нас на озеро. Мы купались, вода теплая. Мы накатались на машине, побывали на покосе, немного покосили и пособирали земляники. Потом заехали в сад, наелись гороху, малины, земляники, смородины.
  На обратном пути на проселочной дороге согнали тетерку. Она залетела в ближайший куст. Я кинулся с фотоаппаратом заснять её, но она так запряталась, что мы больше её не видели. Вечером мы с Женей перебрали велосипед и теперь Сережке раздолье. Иногда мы катаемся на нем и вдвоем. (Интересно мне, кто кого катал?)
  Вчера с самого утра шел дождь, и мы целый день просидели дома. Сегодня утро, дождь моросит чуть-чуть и мы надеемся вырваться. Детей дома нет. Двое младших в Кыну, а старший Алешка - человек занятой - у него практика на заводе, девушка и магнитофон.
  Валя (жена Жени) в больнице с воспалением легких. А на субботу и воскресение она сбегала оттуда.
  До свидания ваш Алексей.24.07.84 г.
  
  И еще одно письмо, попозже.
  Здравствуй дорогая мама! Мы выехали из Долгодеревенского и поехали через Свердловск.
  На этих двух строчках запал моего десятилетнего сына закончился и письмо продолжил Алексей.
  Сегодня нашему сыну исполняется 10 лет. Может он покапризничать? По его мнению, может.
  А из Долгодеревенского мы выехали неделю назад. Погода была чудесная, светило солнце, дорога сухая и гладкая. Пейзаж менялся по мере продвижения на север.
  Поля с березовыми перелесками, среди которых просвечивали озера и пруды сменились сосновыми лесами.
  На подъезде к Свердловску идет строительство дороги и вот там-то и лопнуло заднее колесо. Женя быстренько его заменил. Да и спешить было необходимо, поскольку мы остановились посреди дороги. Слева и справа неслись автомобили, нещадно пыля. За этой пылью не видно было даже леса по краям дороги. Свердловск мы проехали краем и направились к г. Первоуральску.
  Перед городом сделали привал у ключика, пообедали. А мы с Сережей поднялись на перевал и сфотографировались у обелиска Европа-Азия.
  После Первоуральска сосновый лес смешался с еловым. К пяти часам мы приехали в Новоуткинск. Пообедали все у Саши (второй брат Гришко) вечером я отвез Женю и Валю на станцию. Они поехали в Кын за детьми. В тот же день вечером начался дождь, который шел сутки. Сережи (один сын Саши, второй наш) сидели весь день дома и играли.
  В воскресение мы с Сашей работали у него в саду, делали яму. Умаялся я изрядно. Наш Сережка катался в один день на двух мотоциклах. В понедельник мы отправились в Кын. После завтрака, а потом еще в течение двух дней ходили за грибами. После обеда мы обычно отдыхали и паслись в огороде. У Сережи была еще одна игрушка - котенок.
  Вчера мы приехали в Лысьву. Прошлись по городу, купили Сереже подарок ко дню рождения, а также ему ботинки и мне кроссовки.
  Сегодня с утра сходили в баню, а теперь пируем. Выпили уже полбутылки мандаринового напитка и пьем второй литр бабушкиного компота.
  Собираемся гулять по городу. Погода не жаркая. Облачность переменная.
  До свидания, целуем вас обеих с Катей. Ваши Алексей и Сергей. И бабушка Люба. 3.08.84 г.
  
  Через неделю Катенька проводила меня до больницы. Мы тащились вместе с тазом, который был необходим для послеоперационных процедур. Дочка вернулась домой одна.
  Время было четверг, а в субботу утром приезжали Алешка с Сережкой из Лысьвы, и Катеньке оставалось прожить одной один день и две ночи.
  В больнице я встретила Люду Фиалковскую, с которой вместе когда-то жила в общаге в Пущино. Она была после операции и очень меня подбадривала. Первую ночь я провела в коридоре, а потом меня уложили к ней в палату.
  В воскресение ко мне приехало всё мое семейство, отдохнувший загорелый муж и сын, и дочка.
  Этот вечер был накануне операции, в понедельник меня должны были резать, я боялась предстоящего и была рассеяна.
  Чуткий сынок заметил это и всё повторял мне:
  - Ну что ты мама, ты же не умрешь, у тебя операция несложная.
  И мне казалось, это он себя уговаривал, что всё будет в порядке, не остается он без матери, а не меня успокаивал.
  Я, во всяком случае, не помню никакого страха смерти, просто ожидания боли и мучений всяких.
  Когда мне приходилось идти на мероприятие, требующее затрат моральных и нервных сил, я всегда себе при этом говорила: "не на операцию иду и после буду точно такая же как и до, с такими руками и ногами". А вот сейчас и непонятно было, какая я буду.
  Наутро женщины, товарки по палате, пытались развлечь меня разговорами, но я смотрела в потолок и молчала.
  Около двенадцати мне сделали укол транквилизатора или еще чего-то, дрожь страха прекратилась, и я, как автомат, послушно делала то, что мне говорили. Голоса мед сестер доносились как сквозь вату, и слова осознавались не сразу, а через несколько секунд после их звучания.
  Операция длилась минут 15. Слышно было, как хирург щелкал ножницами. К концу операции мне стало нехорошо, я заметалась, мне пощупали пульс, и как сквозь вату я слышала, что всё в порядке, нужно потерпеть.
  Потом попросили встать и перейти на каталку.
  "И как я встану, когда я сплю?" думала я, но послушно шевелила ногами, переваливалась со стола на каталку, потом на кровать, на которой до конца дня в полудреме металась, было не столько больно, сколько как-то страшно от того, что меня резали, и хотя всё закончилось, страх не проходил. Каждые три часа кололи обезболивающее, и снотворное, но меня эти уколы плохо брали, я не спала и не бодрствовала, а пребывала в промежуточном состоянии просыпания. Смутные тени мелькали возле кровати, на губах я чувствовала влагу. Я осознавала, что мне дают пососать ложечку с мокрой марлей, приготовленную заранее и стоящую на столе.
  Пить было нельзя, питье могло вызвать рвоту.
  Вечером я очнулась настолько, что смогла разговаривать, и опытные женщины сказали мне, что уколы меня плохо брали, большинство людей спокойно спят, а я нет, всё время билась.
  На другое утро была болезненная первая перевязка, а потом, всё, с той поры таких болей, какие я терпела почти пятнадцать лет, не стало.
  Потом у меня начался цистит, потом обострился гастрит от таблеток, которые я принимала от цистита, в общем, конец света.
  Меня навещали, было лето, теплый сентябрь, приезжали Иринка, Алешка, дети, коллеги Ольга и Рая, работавшие со мной в одной лаборатории. Все тащили мне еду в виде вареных овощей, а здешнюю еду я не могла есть.
  Несмотря на все перечисленные напасти, раны на мне заживали хорошо, и Анатолий Иванович, наш врач, решил меня выписать в срок, как положено, чтобы я дома ела, что привыкла.
  Хирурги больницы были умелые, кругом всё мыли и стерилизовали, но такую пропасть тараканов, как там, я не видела никогда в жизни. Всюду лезли эти тараканы, бегали, шуршали по тумбочке ночью. Однажды я отвернула край матраса и там, по внутренней стороне бегали толпы тараканов, просто кишели. Я лежала и старалась, как могла, не думать об этих насекомых, делящих со мной ложе.
  Воду горячую отключили, а у нас после операции два раза в день происходило промывание ран марганцовкой, и воду грели в титане. А кормили плохо, еще манку можно было есть, а недоваренная пшенная каша была для меня просто смертельной.
  В общем, я голодала и худела.
  В палате храпели, не просто одна женщина храпела, нет, храпели с разной силой все, просто какой-то хор имени Пятницкого, и я, когда мне стало получше, но нервы устали от недоедания, совсем не могла спать в палате и, забрав белье, почивала в коридоре на мягком диване.
  Но дни я проводила в палате, сдружались с товарищами по несчастью, и мы много и дружно смеялись, рассказывали анекдоты и смешные случаи из жизни.
  Немолодая немногословная женщина, стоя между койками, рассказывала нам эту историю, серьезно, неулыбчиво живописала, а мы корчились на своих койках от смеха.
  "Все началось у меня с рожистого воспаления правой голени. Пришлось лечь в больницу, а там у меня случился приступ парапроктита (нечто вроде фурункула в прямой кишке).
  Две недели меня лечили от рожистого, потом от парапроктита, и уже время пребывания требовало показаться на ВКК. Я пришла на комиссию, хирург мне говорит:
  - Прошу вас, пройдите в соседнюю комнату и приготовьтесь.
  Я пришла, сняла колготки, трусы, оперлась руками о кушетку, повернулась к двери задом и стала ждать, когда придет доктор.
  Услышав его шаги и скрип двери, я, чтобы врач не потерял ни минуты, накинула подол на голову и, посильнее нагнувшись, приготовилась к осмотру.
  Но никто ко мне не подошел. Я обернулась и увидела, как хирург быстро скрывается за дверью. Я немного удивилась, опустила подол, чтобы снова его задрать, когда придет врач.
  Минуты через три в дверях показался хирург, смеющийся во всё горло.
  Оказывается, он посмотрел только начальный диагноз, рожистое воспаление правой голени и, входя, ожидал увидеть обнаженную ногу, а увидел женщину в полной боевой готовности с задранным подолом и позорно ретировался с поля боя.
  - Некогда им даже диагноз посмотреть,ќ - сердилась женщинаќ-рассказчица под наш дружный гогот.
  У нас была легкая операция, мы могли начинать есть на другой же день и через три дня ходить в туалет. А были больные после более тяжелых операций, которые должны были сидеть на строгой диете, только бульон и яйца, чтобы у них не было стула шесть дней. Напротив меня положили женщину, которой сделали эту сложную операцию, и она могла съедать только чашку бульона и два яйца в день. Женщина была молодая, не больше сорока лет и очень полная, вся покрытая округлыми складками жира. Говорила она мягким тянучим контральто.
  В отличие от нас, эти оперированные могли сидеть, и она садилась на кровати и мягко, напевно, с великой любовью говорила о еде. Ни до, ни после, никогда больше не приходилось мне слышать, чтобы так говорили о самых прозаических пищевых продуктах, о кефирчике, который так сладостно выпить весь, прямо из бутылки, можно добавить сахарочку, о творожке, блинчиках, котлетках, голубцах, маринованных помидорчиках, свежих огурчиках, гречневой кашке со свежими сливочками.
  Эти воспоминания успокаивали её, и после чашки бульона, выговорившись, она, убаюканная, укладывалась спать, а я лежала и думала, что если бы я так любила покушать, то не была бы такой тощей, несмотря на все болезни. Еду надо любить!
  Вспоминается еще смешной эпизод. Мужчинам, когда их оперировали, подвязывали их богатство, чтобы не мешалось, и давали конец бинта в руки. Полуспящий оперируемый держал конец бинта во время операции. Молодой мальчишка сидел в холле, ждал, когда его положат на стол, а немолодой, с проседью, мужчина ему рассказывал, что да как будет.
  - Да, ты смотри, не зазевайся, не выпускай бинт из рук, а то один тут выпустил, и врач ему нечаянно и отстриг яйца-то, так что терпи, держи крепко.
  Женщина из нашей палаты, которая подсмотрела эту сценку, смеясь, пересказывала её нам.
  - Видели бы вы, какие испуганные глаза были у мальчишки, он всему верил!
  
  Катино письмо маме.
  Привет, ба!
  Извини, что долго не писала: всё время было некогда. Ты просила писать на бумаге в линейку, так я поступила еще лучше и пишу на гладком листке.
  Маму уже прооперировали и она чувствует себя лучше. Наверное, числа десятого выпишут. Лежит она не в Долгопре: ввиду того, что у нее не простые шишки, а трещина, её направили в межрайонный проктологический центр на ст. Львовская по Курской дороге, не доезжая Серпухова. Доктор очень хороший - это мама поняла с первого осмотра. В общем, с ней уже всё в порядке.
  Скоро в школу - уж-жасно не хочется. Нам выдали учебники. Их оказалась целая гора, вместе с задачниками 16 книг, благо все не очень толстые и весят все вместе не более пяти кг. В художественной школе я буду учиться в 8 "Д", для этого понадобится целая гора всяких принадлежностей. Ездить буду на Окружную четыре раза в неделю. В четверг у нас будет "дерево", что такое, я и сама не знаю, но когда узнаю, непременно напишу.
  Живем мы здесь потихоньку втроем. Сережка ничего не делает и регулярно переворачивает всю квартиру - это просто наказание какое-то.
  Передавай привет прабабушке и всем, кого увидишь.
  Целую. Катя. 31.08.84 г.
  
  Три недели спустя после операции Алешка, наконец, меня забрал. Я была плохая, хуже, чем спустя неделю после операции, так подкосил меня цистит, но до электрички дошла, там лежала на сидении, ведь сидеть нам не рекомендовали, а стоять трудно.
  Большинство женщин через три недели были в хорошей форме, но я похудела до 41 кг и еле передвигала ноги.
  От Курского вокзала Алешка взял такси до Долгопрудной, я легла на заднее сидение.
  - В больницу бабу везешь? - спросил водитель Алешку.
  - Да, нет, из больницы.
  - Это называется подлечили?
  - Да её оперировали.
  - Да... больница не красит.
  Хорош у меня видок, людей пугаю, подумала я.
  Дома мне выдели отдельную Катину комнату, там я и лежала. А как они размещались, я не помню.
  Первую неделю Алешка готовил еду, варил индюшек. Тогда в продаже появились импортные индюшки, он их покупал и варил.
  - Пока Катя учиться не начала, я и горя не знал, - сказал он мне. Она готовила сама и очень вкусно, такие щи варила.
  Сережка как-то подошел, предложил сыграть в шахматы.
  - Я не могу, сынок, - ответила я, - я очень ослабла. А в шахматы надо думать, а сил-то нет.
  Сережка огорчился, но не из-за игры, а из-за моей слабости:
  - Ну, ничего, мама, ты выздоровеешь, и мы заживем по-прежнему.
  И еще я помню, что на закате солнца я испытывала странную необъяснимую тревогу, мне становилось страшно, но когда темнело совсем, это состояние проходило.
  Через неделю я весила свои предоперационные 45 кг, и встала к плите, а еще через неделю меня ВКК выписала на работу, слабую, как муху, несмотря на то, что Анатолий Иванович, мой врач, написал о моих обострениях и обещал, что мне дадут больше положенных после больницы двух недель. Но фиг вам. До сих пор помню эту бабу, председателя ВКК, которая сочла, что нечего мне валяться, пора и честь знать.
  Я и не спорила, только удивилась. Выглядела я такой замученной, что женщина в очереди к урологу пропустила меня вперед, причем сама предложила, я и не просила, а врач выписывает на работу. Даже шофер в такси понял, что я не работник, а врач нет, не поняла.
  Я взяла неиспользованные две недели отпуска и вышла на работу в октябре.
  Сережка пошел в третий класс во вторую смену. В час дня, накормив сына, я отправляла его в школу. Погода стола ясная, было тепло, 15-17 градусов, но возвращался Сережа на закате солнца, когда становилось прохладно, и я надевала на него куртку днем, чтобы вечером на обратном пути наш чахлый мальчишка не простыл.
  Сережка ушел в куртке. Пестрой куртке, доставшейся ему от Кати.
  Вечером он вернулся без куртки. Я это не заметила, но на другой день днем мы куртку не нашли.
  Пришлось надеть другую, серую, тоже бывшую Катину.
  Я проводила его в этой серой куртке в школу и попросила посмотреть, где там его пестрая:
  - Наверное, она у тебя в школе, раз я не могу её найти.
  - Нет, мама, - не соглашался со мной сын, - я без куртки вчера ходил в школу.
  Вечером всё повторилось, сын вернулся домой без верхней одежды.
  - Сережа, ты оставил свои куртки в школе, принеси их.
  - Нет, их нет.
  - Знаешь, мама, - вмешалась дочка, - я вчера видела в их раздевалке висит куртка, ну очень похожая на нашу.
  Я надела на сына пальто осеннее. Когда зимнее пальто стало ему узковато и рукава коротки, я вытащила ватин, отпорола зимний воротник, связала ему воротник и манжеты, и так получилась легкая осенняя куртка - пальто, которое Сережка почему-то невзлюбил и носить не хотел. Но тут оно одно осталось, и пришлось воспользоваться им.
  Вечером я смотрю в окошко, мой сын идет в синей форменке, раздетый!
  Несмотря на отсутствие сил и энергии, я накинула на себя пальто, выскочила прямо в домашних тапочках и поймала сына возле Шуваловского дома, он только что распрощался с товарищами и повернул к нашему подъезду.
  Я вырвала у него портфель, развернула на 180 градусов и сказала звенящим от злости голосом:
  - Иди сейчас же в школу, и надеть свое пальто, которое ты оставил. И заодно возьми две свои другие куртки. И не смей мне врать, что их там нет, они обе там, в школе! Без куртки домой не пущу.
  Сережа не произнес не слова, только посопротивлялся моему толчку и, заплетая ногу за ногу, поплелся обратно в школу.
  Вернулся он в пальто.
  - А где еще две куртки? - накинулась я на него.
  - Мама, ну я не могу взять их, я же одет и вдруг беру еще куртку. Уборщица подумает, что я чужую куртку беру.
  - Но ты берешь свою! И если ты сумел забыть целых две куртки в школе, то как хочешь, так и принеси их обратно!
  На другой день сын придумал план:
  - Мама, давай я пойду днем в школу в одной форме, а на обратно пути надену куртку. И он принес свою одежду домой в течение двух дней.
  
  Сережка разбил в школе стекло. Дело к холодам, а он разбил стекло. Родителей вызвали в школу к директору. Родители - это я, Алешка в командировке.
  Я застегиваю пуговицы на своем красном пальто, крашу губы помадой, стоя перед зеркалом в комнате, а под зеркалом на диване сидит мой напакостивший сын и внимательно наблюдает за мной.
  Я носила это пальто еще тогда, когда была беременна Сережкой, надоело оно мне за десять лет жутко, и впереди на груди, там, где мне не хватало бюста, а сейчас и подавно, шов слегка прижался.
  Сергей недоволен моим воздушным видом, он считает, что я недостаточно весома, чтобы защитить его в школе:
  - Ты бы мам подложила чего-нибудь, а то не солидно выглядишь.
  - Сейчас, спешу и падаю, ты будешь стекла в школе бить, а я должна солидно выглядеть. И где мне хорошо выглядеть с таким сыном? Всё болеешь, на неделю всего и сходил в школу, и на тебе, стекло разбил.
  Сережка недовольно сопит, молчит, потом говорит:
  - Знаешь, мама, бывают такие женщины... ну, как откроют рот, как начнут кричать, и уже никто ничего сказать не может.
  - Знаю...
  Я удивлена точностью созданного сыном образа и вспоминаю свое детство, этих без повода орущих на меня уборщиц или продавцов в магазинах.
  - А ты не можешь, ну ненадолго стать такой женщиной?
  Я докрасила губы, закрыла помаду, поглядела на себя в зеркало.
  - Зачем? Мне этого не надо, я твоего директора и так достану, не бойся. Собирайся, идем.
  Сережа пошел на занятия, а я нашла директора в довольно просторном кабинете, прошла, представилась и села на предложенный стул. Он чего-то там дописал, потом объяснил, что мол, ваш сын разбил стекло, надо вставлять, плохо себя вел, баловался.
  - Хорошо, вставлять, так вставлять, только мой сын сказал, что из вас следователя не выйдет, вам нельзя поручать расследовать сложные дела (что-то похожее Сергей произнес, объясняя мне, что не он виноват).
  - ? Эта шмакодявка еще и рассуждает?
  Директор прямо таки подскочил в кресле от обиды.
  И мы пошли в класс разбираться.
  В ходе расследования, вернее, дорасследования, выяснилось, что дети играли в коняшки, Сережка был всадником, другая пара с ними сражалась, чужой всадник толкнул Сергея, тот не удержался в седле и спиной выбил стекло.
  Разногласий у нас с директором не было, играли все четверо, все четверо и виноваты. Валентина Васильевна помогла опрашивать детей, но мнения своего не высказала.
  На другой день приехал из командировки Алешка, сходил в школу, вымерял окно, на близлежащей стройке приобрел стекло за четыре рубля, принес и вставил, а потом обошел родителей других участников конной битвы и собрал с них по рублю.
  Пожалуй, это был единственный случай за все годы учебы Сергея, когда нас вызвали в школу.
  В конце седьмого класса Катя сдала экзамены и поступила в художественную школу на Окружной. Кажется, узнала про эту школу я, а нашли её Алешка с Катей, и я за полтора года учебы Кати в этой школе так там и не была, хотя интерес к Катиной учебе проявляла, в основном, я, научилась от нее новой технике рисунка, уголь с сангиной, позировала для набросков, в общем, была очень рада, что дочка увлекалась изобразительным искусством.
  До этого, в пятом и шестом классах Катя много ходила на занятия живописи в доме пионеров и тогда же, в пятом, а не в третьем классе началась её дружба с Натальей Малюшиной, они вместе занимались.
  - В пятом классе я в первый раз пригласила Наташку к нам, ты, мама, всё путаешь, - сказала мне дочь, прочитав предыдущие главы.
  В пятом, так в пятом, но вот мне вспомнилось иначе, и хотя я не сомневаюсь в правоте дочери, но для наглядности процесса воспоминаний, оставлю всё так, как написала.
  В седьмом классе Катя бегала по многим кружкам, "умелые руки", "театральный" при "Маяке", одном из домов культуры в нашем городе, а в конце года сдала экзамены в заочную физтеховскую физмат школу, объявления о приеме в которую вывесили в коридоре её школы.
  Так что с сентября 84-ого года Катя училась сразу в трех школах параллельно.
  Вечерами она возвращалась поздно, и Алешка ходил её встречать на Водники, мы беспокоились, как она одна в потемках будет ходить мимо кустов.
  Правда, сейчас было спокойно, не так, как в 82-ом году, когда в Долгопрудном орудовал какой-то маньяк, воровавший и убивавший маленьких детей семи-восьми лет.
  Заманивал их в подъезды, когда они возвращались из школы. И на родительском собрании в седьмой школе нас попросили встречать детей после второй смены, и я ходила, и свекровь тоже, встречали Сергушонка полседьмого вечера зимой 82-83 годов.
  А однажды я вернулась домой, маленький Сережка был один, то ли их отпустили раньше, то ли он болел и не ходил в школу, только он подпер входную дверь стулом и долго разбирал баррикаду, когда я пришла.
  - Сережка Акингинов столкнулся с маньяком в нашем лифте, - рассказал мне сын, - но тому не удалось Сережку захватить, он дал ему ножом в бок, а потом мы смотрели, как он выбежал из нашего подъезда.
  - Сережка? Справился с взрослым человеком?
  Акингинов был ростом с меня и сильный мальчик. Когда они гуляли вместе с моим заморышем, интересно было на них смотреть: мой всё время без умолку говорил, а Акингинов шел рядом и молчал, а потом брал товарища одной рукой, нес его некоторое время на боку, и через несколько шагов бросал обратно на землю. При этом мой сын не замолкал ни на минуту.
  Но всё же справится с взрослым человеком??....
  - Ну ладно, Акингинов еще не то выдумает, забыл, как он тебе рассказывал, что в Африке побывал, десантом выбрасывался?
  Сергей задумался.
  А к весне 83-его года прошел слух, что маньяка поймали, выследила его милиция, и Сережка стал возвращаться домой один.
  Но вернемся в 1984 год.
  
  Я сижу в коридоре на калошнице и плачу, тихими крупными слезами орошаю немытый пол прихожей. Время полдевятого вечера. Я только что вернулась домой с Калужской, жутко устала, хочу есть, ну просто умираю, так кушать хочется, а в доме хоть шаром покати, разве что хлеб есть, но как раз если я поем хлеб, то он во мне застрянет. А всё, что я приготовила, домочадцы съели.
  - Мне всего и еды-то надо пару вареных картофелин, - всхлипываю я, - ты, Алешка, с семи часов дома, поел, ну мог бы подумать о жене и сварить и ей что-нибудь. Ты когда-нибудь приходил с работы домой, чтобы я хоть чего-нибудь да не приготовила, всегда, все годы, а когда я позже прихожу, обо мне, значит, заботиться не надо? Я не человек?
  Алексей в спешке чистит картошку.
  - Сейчас, Зоинька, подожди минутку, всё быстро сварится.
  Я замолкаю, но плакать еще некоторое время продолжаю. Мне обидно, что я отношусь к свои домашним лучше, чем они ко мне.
  Я не всегда езжу на работу в те три дня, когда я откомандирована. Иногда я сижу в институте на Калужской до восьми часов вечера и успеваю не только прощелкать на ускорителе свои растворы, но и прорисовать пленки, и тогда мне не надо ехать туда на другой день.
  В один из таких затяжных рабочих дней, в потемках, я выхожу из института. Как всегда, когда я устану или просто задумаюсь, я иду, опустив голову, дохожу до выходных дверей и пытаюсь открыть одну створку. Дверь не поддается. Я дергаю её всё сильней и сильней, мне становится страшно, я смотрю на ручку и пытаюсь понять, что случилось, не заперта ли дверь, и где мне теперь искать вахтеров, чтобы они мне открыли, так как будка вахтера пуста, я расписалась и просто положила ключи на журнал.
  Всматриваясь, я вижу, что между дверью и косяком сияет пустая щель, значит дверь не заперта, я дергаю её уже изо всех сил и поднимаю глаза.
  Прямо на уровне моего лица огромными буквами не менее 10 см высотой красуется надпись: "От себя".
  И я воровато оглядываюсь. Никто не присутствовал, не наблюдал, как я крушу дверь, несмотря на надпись, которую лишь слепой не заметит.
  Но никого нет. Я толкаю дверь и выхожу на улицу. Ну, ничего, наверное, раз надпись сделали такими буквами, не одна я стукнутая, успокаиваю я себя, и вспоминаю похожую ситуацию из кинофильма "Кавказская пленница", когда Шурик в сумасшедшем доме пытается открыть дверь в кабинет врача.
  На другой день, я сижу дома и обсчитываю результаты. В моей лаборатории в НИОПиКе может кому-то приспичить, и они начнут меня проверять, звонить на Калужскую, поэтому, я старательно внушаю окружающим, что я во вторник, среду и четверг, всегда здесь, только куда-то вышла: или в темной комнате пленки заправляю, или на ускорителе и подойти ну никак не могу, была вот только что, да вся вышла. У Пикаева работали химики, в основном женщины, но теперь, к старости (Пикаеву было тогда столько же, сколько мне сейчас, чуть меньше) он устал от вечных домашних проблем женщин, отвлекающих их от работы, и стал тяготеть к молодым мужчинам, в результате в его коллективе было много молодых ребят после института и женщин после тридцати. В основном молодежь брала телефонные трубки, и их я и упрашивала.
  - Особенно мужским голосам правды не говорите, всё начальство у нас в НИОПиКе - мужчины, - добавляла я.
  И всё шло тихо и мирно, никто меня не искал, пока вдруг не случилось так, что я срочно понадобилась Алешке в тот день, когда я самым честным образом была в НИОПиКе.
  Думаю, что я стала нужна мужу посредине рабочего дня по простой причине: давали, наверное, заказ продуктовый, и Алешка не мог сам решить, нужен он нам, или нет, и пытался проконсультироваться со мной.
  Звонит на Калужскую, а там трубку снял Андрей Гоголев, приятель и однокурсник Валеры Чудакова.
  Серьезный Андрей действовал согласно данным мной инструкциям:
  Мол, мелькала тут такая утром, но сейчас найти не представляется возможным, вышла и испарилась, и где искать меня, он не знает, да и не будет, некогда ему.
  Алешка потом мне рассказывал:
  - Чувствую я, что он темнит, и чтобы прояснить ситуацию, объясняю, что муж, мол, звонит.
  После того, как Алешка сознался, что он супругу потерял, стало совсем плохо.
  В пересказе Андрея, у которого были в тот момент большие нелады с женой, окончившиеся разводом, это звучало так:
  - Как только я услышал, что тебя муж разыскивает, а ты неизвестно вообще где, понял, что надо стоять насмерть, а то еще по моей вине брак распадется, нет, этого я не мог допустить.
  Так и остались мы без заказа.
  
  Несчастье всегда ждешь от телеграмм, а тут пришло письмо от мамы с черной вестью:
  Бабушка умирала в городской больнице.
  На ноябрьские праздники в Батуми разразилась жуткая гроза, какие бывают только на юге. Кажется, что полыхает всё небо, разряды идут один за одним, экранируются горами, усиливаются, эхо грома не успевает умолкнуть, как следует новая вспышка, потом черный непроницаемый мрак и новая волна грохота. Дом трясется, и мерещится, камни с гор обрушиваются на город.
  Бабушка, так же как и я, грозы боялась, уснуть не могла и просидела всю ночь в кресле.
  Утром она встала из кресла, потолок завертелся над её головой, бабушка попыталась поймать спинку кресла, позвать дочь на помощь, и ... ноги отказали, не сделав ни шага. Мама рассказывала, как это произошло:
  "Я услышала громкий стук, как будто тюк упал, испугалась, стала звать:
  - Мама, мама, - но ответа не было.
  Я быстро прошла к ней в комнату, всё еще надеясь, что ничего плохого не произошло. Мама лежала на полу без сознания, и нога была странно вывернута. Ну, всё, подумала я, сломала шейку бедра."
  Так и оказалось, сломала шейку бедра, отбила почки, и даже сотрясение мозга было, или она потеряла сознание от болевого шока. В бабушкином возрасте гипс не накладывали, считалось, что безнадежно, всё равно не срастется.
  После падения и болевого шока сознание у нее не было вполне ясным, мысли путались. Увидев над собой склоненное мамино лицо, бабушка спросила её:
  - Ноночка, что с тобой случилось? Почему ты такая худая, сморщенная?
  - Я мама тяжело болею, вот и не могу никак тебя к себе забрать.
  Но бабушка уже отключилась.
  Условия содержания бабушки в больнице заставляли маму взять её к себе, не помогали никакие подачки нянечкам, бабуля была недвижима, а в палате много человек, памперсов не было, запахи тяжелые.
  Вот мама и написала мне письмо в надежде, что я смогу приехать и помочь. А я была после операции. Растила, растила меня бабушка, но вот когда ей понадобился уход, я оказалась далеко, и не в состоянии приехать. 15 лет, еще со времен беременности Катей мучила меня трещина в прямо кишке, и вот, наконец, мне сделали операцию, я похудела, была слабая, как муха, не могла поднимать никаких тяжестей, и именно в этот момент случилось с бабушкой несчастье.
  Пришла беда, отворяй ворота.
  Еще летом, когда мы прощались, невеселая, я стояла на лестнице с детьми и ждала, когда бабуля подойдет к нам. Я знала, что бабушка обижена на меня за то, что я не оставила её у себя, но она молчала по этому поводу, молчала и я.
  Она бодро вышла, мы обнялись, я сказала:
  - Ну, всё, до будущего года.
  - Пока, пока, идите, а то еще опоздаете, - заторопила нас бабушка.
  И пошла обратно, худенькая, скособоченная, спешащая махнуть нам с балкона.
  Что-то толкнуло меня в сердце. Совсем чуть-чуть. И толчок этот так и не оформился в слова в суете прощания, а на поверхность сознания вылезло совсем другое, противоположное первоначальному:
  "Ну, да ничего, бабуля законсервировалась, последнее время не стареет, и не видно, что сдает", - подумала я словами.
  Но мы виделись в последний раз. И сейчас, спустя полгода, получив письмо от мамы, я вспомню и пойму это чувство тревоги при расставании: "А будет ли этот будущий год?"
  Мама написала мне подробное письмо. Врачи дали прогноз, что бабушка может прожить до шести месяцев. Я ответила маме, что сейчас проку от меня никакого, лучше я приеду попозже, к Новому году, тогда будет от меня не только моральная, но и физическая помощь. Но не пришлось.
  В субботу, спустя три недели после несчастного случая, когда мама договорилась забирать бабушку, рано утром пришли мамины соседи снизу, Сона и её дочь Марина. Им позвонили из больницы, у мамы телефона не было.
  - Как только они вошли, я сразу по их лицам поняла, что всё, - рассказывала мне мама, когда мы приехали на похороны.
  Седьмого числа, оставив детей на свекровь, мы с Алешкой прилетели в Батуми.
  Помню приземление самолета, запах мокрой травы, зеленые деревья, сырость и чувство тревоги.
  Забот с похоронами было много.
  С утра Алешка, я и Витя, муж Наташи, свояк Резо, мы втроем пошли в морг. Службы помощи тогда не было, и надо было самим найти машину, доставить тело в дом, где его обряжали для прощания вечером, а на другой день похороны.
  Людей для обряжания тоже надо было искать самим, самим же нужно было указать в морге, какое тело вывозить.
  Я бывала на похоронах, но видела покойников только в гробу, принаряженных, благообразных. А тут на столе что-то лежало, рабочая морга (нянечка? медсестра?) подошла и сдернула простыню.
  И я увидела бабушку, непристойно голую, худую, и ноги выглядели, как дрова.
  Дальше я очнулась, когда Алешка приподнимал меня с пола. Я не упала, а просто села, у меня подкосились ноги.
  Почувствовав руки мужа, поднимающие меня, я зарыдала. Мне не было плохо, как мне бывало при виде и запахе крови, нет, мне было плохо, потому что стало невыносимо жалко свою бабушку, которую я уже никогда в жизни не увижу и не заговорю, и ничего не исправлю.
  - И чего покойников бояться, - проворчала нянечка, но всё же прикрыла тело. - Бояться надо живых.
  Мы вышли, а Виктор остался, о чем-то договаривался с женщиной. Кажется, тело бабушки обрядили прямо там, в морге и привезли домой уже в гробу.
  Я стояла на мокром асфальте возле морга, дышала сыростью, меня била нервная дрожь. Я знала, что рано или поздно мне придется столкнуться со смертью, так как следовало предполагать, что бабушка умрет раньше меня. Но одно дело предполагать, и совсем другое - пережить...
  Теперь только, сию минуту, со смертью бабушки, мое детство уходило от меня навсегда. И невозвратимость жизни, необратимость течения времени понималась мною сейчас во всей своей неотвратимости.
  Похороны были 9 декабря на новом кладбище в горах возле деревни Эрге. С утра шел мокрый снег, и было неясно, смогут ли грузовик и автобус подняться на высокую гору по скользкой дороге, или придется хоронить у подножья. Но медленно-медленно грузовик и автобус поднялись, вползли вверх. Грузовик с гробом шел первым, и глядеть из автобуса на буксующие, разбрасывающие мокрый снег колеса грузовика было страшно: если эта махина заскользит по мокрой дороге вниз, то и автобус сомнет. Но всё обошлось, бабуля ушла одна, мы ей там были не нужны. Мама долго, по-старушечьи причитала над гробом, тетя Агнесса обняла её и увела. А я с какой-то сосущей тоской увидела большое внешнее сходство мамы и бабушки, которое они всю свою жизнь отрицали: ушла под землю сморщенная, морщинистая старушка и оставила на земле такую же сгорбленную худую и морщинистую, свою дочь, своё подобие.
  На похоронах и поминках было многолюдно: прилетел из Москвы дядя Боря, пришли мамины сослуживцы, родня со стороны жены Резо, тетя Тамара, мои одноклассницы.
  Нелли Варданашвили, теперь по мужу Жордания, пришла прямо с работы. Она работала рядом, в банке на углу улиц Сталина и Ленина, и именно сегодня у них была проверка их работы.
  Когда встали из-за стола, Нелли, отвлекая меня, рассказывала, что происходило сегодня в банке:
  - Инспектора понаехали, все бумаги перевернуты, столы открыты, у всех головная боль, нервы. А я целый день бегала вот с чем.
  Она достала бумажную имитацию человечка, показала его мне, а потом дернула за что-то сзади. Фигурка ожила, между ног выскочил бумажный треугольник, возник непристойный облик мужчины в полной боевой готовности.
  От неожиданности я засмеялась, и резко оборвала смех, так он не соответствовал обстановке. Но разрядка произошла, внутри меня лопнула какая-то пружина, и мне стало легче.
  Во вторую очередь пришли соседи, которые полностью делали поминальный стол, очень строгий в Грузии: зеленое лобио, жареная рыба, чады и зелень. Мы даже и тарелки не помыли, мама только деньги на продукты дала, и Алешка купил вино, одного сорта, "Тетри", одно из лучших грузинских вин.
  Похороны сделали по бабушкиной записке, которую она приготовила на случай смерти: никакого оркестра, никаких еловых веток, пусть елочки растут себе в лесу, не надо их губить из-за человеческой смерти. Последнюю просьбу, чтобы гроб был обит цветной материей, в Грузии выполнить не удалось, цветная обивка там не принята, только черная, цвет траура.
  Цветы, которые предназначены для кладбища, вносить в дом не полагалось, и они стояли в ведре на лестничной площадке всю ночь перед похоронами.
  Я тихо плакала, спрашивала тетю Агнессу, как же так, всё было благополучно - и сразу.
  - Вот если бы она не упала ...
  - Смерть дорогу найдет ... - ответила мне тетя Агнесса. - Такой уже возраст был, не одно, так другое в любой момент могло случиться. Не плачь Зоя, не убивайся.
  Свекровь оставалась одна с детьми, и мы вернулись еще до девяти дней. Сережка сильно кашлял, но мне удалось слегка заглушить его кашель тепловыми процедурами. Год приближался к концу, кругом шла торговля сверкающими елочными игрушками, но на душе у меня было очень скверно. Казалось, вот если бы я оставила бабушку у себя, то теперь мы вместе встречали бы этот новый год...
  
  
  1985 год. Защита диссертации
  В январе Нина Макшанова вышла замуж за Семена. К тому времени их связь длилась уже более пятнадцати лет. С женой Семен жил не дружно, они часто ссорились, но до последнего момента жена не подозревала о существовании соперницы в лице Нины.
  Нина была героической женщиной. Она смирилась с тем, что её личная жизнь протекает обрывками, от отпуска до отпуска, от командировки до командировки и не делала попыток прояснить ситуацию, не требовала с друга, чтобы он сделал выбор между женой и ею.
  Она не только любила Семена, но и восхищалась им, и никогда не пыталась заменить его кем-то другим, постоянным. В её глазах никого лучше Семена на свете не существовало. В сущности, она не надеялась стать его женой. А когда это произошло, она не была на седьмом небе от счастья, не торжествовала победу, а просто восприняла это как естественное завершение их долгой связи.
  Со стороны Нины свидетельницей на свадьбе была её старинная подруга из Рубежного, Наталья, а Семен пригласил в свидетели Алешку.
  Все друзья Семена были из той, старой жизни. Они хорошо знали его жену, и пригласить кого из них было неэтично. Как бы они выглядели в её глазах при встрече? А встречи были возможны.
  На свадьбе были Нинины друзья. Алешка быстро перебрал, ушел в ванную комнату, долго там обнимался с унитазом, выложил всю закуску и коньяк, вышел весь зеленый и печально дремал на стуле.
  - Это чье? - спросила Наталья, пробегая мимо стула.
  - Мое, мое, - закричала я. - Скоро заберу, вот только еще немного погуляю.
  На другой день я выговаривала мужу, что он испортил праздник, но он отшучивался:
  - Ну что за свадьба, если нет ни одного пьяного?
  Семен потом долго дразнил Алешку, что если молодые разводятся в течение года, то свидетель обязан выплатить сто рублей неустойки за плохое свидетельство. Думаю, что это была шутка, но Семен уверял Алешку, что спас его от разорения, продолжая жить с Ниной.
  Но вернемся к нашим делам.
  
  Привет, дорогая моя ба!
  Извини, что не пишу. Мне всё время некогда: утром в школу, приду, уроки делаю, а потом в художественную школу, и приезжаю только в 9 вечера. Писать нет ни времени, ни сил.
  Вот сейчас выкроила минутку, да и то только потому, что сегодня не поехала и завтра не иду в школу. Это всё из-за морозов: днем 23-25, а ночью до 37.
  В художественной школе мне нравится, учиться очень интересно, занятия четыре раза в неделю.
  А на "дереве", в среду, каждый делает, что хочет и из какого хочет материала. Я, например, чеканю. Можно там делать и керамику и я этим непременно займусь.
  Я езжу на Окружную, возвращаюсь поздно, и меня каждый вечер встречает папа на Водниках.
  Мне купили новые сапоги, черные, на белой подошве, кожаные югославские и холодные, за 82 рубля, но они 38 размера. И мне велики, так что я подложила еще одну стельку, сделанную из рукава моей (бывшей) маленькой пятнистой кроличьей шубки.
  Прерву письмо, опишу историю с сапогами, которая в Катином изложении звучит совсем невыразительно.
  
  Катька наша считалась в семье слонопотамчиком, ходила она очень тяжело, всегда звякали чашки в серванте, когда она проносилась мимо в свою комнатку. А обувь на ней просто горела; я носила сапоги по пять лет, а Катеринке нужно было покупать каждый год. Пока она имела маленький размер, цена на обувь была низкая, а как только нога выросла, то носить она стала женскую обувь и за взрослую цену. Мы купили ей сапожки, и я решила, что раз нога не растет, то зимы на две ей хватит. А в разгар второй зимы, в январе у нее сапог просто лопнул поперек, починить его было невозможно, оставалось одно, покупать новые.
  При доходе семьи в 300 рублей в месяц на четверых, выложить 82 рубля за сапоги было не простым делом, и пришлось мне занимать, как всегда, у Нины Макшановой, нашей палочки-выручалочки. Но этот незапланированный расход выбил наш бюджет из накатанной колеи, где все траты рассчитаны вперед, существует строгая последовательность покупок, и нужно еще отложить на лето деньги, чтобы съездить отдохнуть.
  И я пролила злые слезы над порванными сапогами дочери.
  
  За мной ухаживает Гандера, это тот самый мальчик, который, когда приходил со своим другом, вызвал у тебя такую фразу:
  - Чего это они приходят, парень маленький, а девка вон какая высокая. Это тот, который маленький.
  Только это письмо маме не показывай, она расстроится, она его уважает, а я-то знаю, что он за птица.
  Он, видите ли, хотел проверить, ревнуя я или нет, и целовался, можно сказать, на моих глазах с другой. Мне, конечно, на это трижды наплевать, но вскипела и наговорила ему кучу любезностей и неделю не разговаривала. Из личных соображений я бы и не подумала так бесноваться. Но меня шокировало то, что он целовался с той девочкой, которая нравится его лучшему другу, Эдику Шумилову, тому с которым он тогда приходил.
  А сегодня приперся мириться. И всё спрашивал, почему я обиделась. А что ему объяснять, он всё равно ничего не поймет. Правда?
  Я, конечно, дура, надо было сразу спустить с лестницы и не разговаривать. А пусть он хоть на коленях ползает, всё равно не прощу! А как ты думаешь?
  Бабушка, я тут пишу про всякую чушь, а про главное сказать забыла: мама послала уже посылку с маслом. (В Батуми сливочное масло было по талонам начиная с 80-го года). И еще одна новость: я поступала в ЗФТШ - заочную физико-техническую школу при МФТИ.
  У нас в школе вывесили объявление и вступительные задачки. Я уже написала все решения (самостоятельно я решила только одну задачу). Там обучают так: если меня примут, (если нас с Алешкой примут, задачи-то решали мы) то будут высылать мне задания, а я буду их решать и отсылать обратно. Потом опять по почте мне пришлют правильные ответы и оценку. Это гораздо удобней, чем в вечерней школе, в которую надо ездить.
  Пиши бабушка, я очень люблю твои письма. Я их читаю, как очень интересную книгу, но книга это выдумка, пусть даже частично, но выдумка, а письма - это настоящая жизнь.
  Прости за плохой почерк.
  Пиши.
  Катя.
  21. 01. 85 г.
  
  Я догадывалась про Катины шуры-муры, но не особенно вникала в подробности, не было у меня ни времени, ни сил, а о муже и говорить нечего. Муж мой не дальнобойщик, не полярник, не моряк, он всегда здесь, всегда рядом, но живет он в своем собственном мире, и находится от текущей жизни семьи иногда дальше, чем летчик или моряк. Основной принцип его жизни неизменен: если реальность не совпадает с его представлениями о ней, тем хуже для реальности.
  Недавно муж сказал мне, что мясо жевать не надо.
  - Почему? - удивилась я, рыская по кухне в поисках зубочистки, потыкать в остатки своих зубов.
  - Но тигры ведь мясо не жуют, так глотают.
  - Но мы ведь не тигры, - еще больше изумилась я.
  Будет такой человек что-нибудь знать о том, что творится вокруг? Нет, он будет создавать теории заглатывания мяса куском. На тот момент наша дочка была еще маленькая, и точка.
  Правда, как-то раз высказался:
  - Всех гонять! Взашей кавалеров!
  - Ну и догоняешься, в старых девах дочь останется, - заметила я.
  - А мы только до 17 лет гонять будем, а потом милости просим.
  И Алешка изобразил, как мы будем расшаркиваться перед Катиными ухажерами после её семнадцати лет.
  В седьмом классе Гандера, как доложила мне дочь, страдал по Наташке Самыгиной. У него был телефон и у Кати карманы оттягивались до земли двушками, якобы для Наташки, а на самом деле её очень занимала эта интрига, и сам Гандера тоже, тем более, что Наталья его отвергала, и он нуждался в утешении.
  А я как обнаружила карман, набитый медью, так и говорить мне ничего не надо было, всё стало ясно: для подруги так карманы пальто не раздирают.
  А в восьмом оказалось, что Димка переключился с Наташки на нашу Катерину, не зря она так трудилась, собирала двушки. Дочка переманила подружкиного воздыхателя, но дружбу с Натальей сохранила, а как они объяснялись, я не знаю.
  - Какой, однако, любвеобильный, - заметила я, вспоминая вертлявого мальчишку, мячиком скакавшего по партам.
  Ничего не подозревающий о сложных переплетениях чувств в 7 "Д" классе, Алешка тоже заприметил Димку Гандеру, когда провожал Катю в колхоз прошедшим летом, да и трудно было не приметить: пока ждали автобусов, Гандера дал жизни учителям, раз пятнадцать залезал на козырек над подъездом и спрыгивал вниз.
  - Какой, однако, живчик, в Катином классе учится, - поделился Алешка со мной вечером впечатлениями.
  А теперь вот живчик обхаживал нашу дочку.
  А дочь обзывала своих одноклассников "педиками".
  Я услышала и ужаснулась.
  - Катя, это слово нехорошее, нельзя его употреблять, - выговорила я дочери.
  Я представила себе, как моя дочка называет мальчика педиком, и это случайно слышит мать этого мальчика, и попробуй, докажи, что девчонка значения слова не знает. Во всяком случае, мне очень бы не понравилось, если бы моего сынишку так оскорбила девочка.
  Катя, заупрямилась:
  - Если не объяснишь, что оно значит, буду говорить.
  Ну и как тут объяснять четырнадцатилетней дочке, что это значит. Теперь они всё из телевизора познают, а тогда...
  Я вдруг вспомнила, что Катя читала Дрюона, а там английского короля свергли за мужеложство, так было написано, и я ей напомнила это, но в подробности не вдавалась, сам факт наказания говорил за себя, человек трона лишился.
  Да, дочь взрослела. Сама ездила в художку в Москву, решала задачки из ЗФТШ, влюбилась в товарища детских игр, и обзывала мальчиков педиками.
  В этом году они не ходили кататься всей гурьбой с горки. В седьмом бегали, а в восьмом редко, остепенились, да у Кати и времени не стало. В седьмом Катин класс учился во второй смене.
  - Вот тогда, по утрам, мы и ходили на горку в Кретово (там на склоне была залитая горка, с которой вылетали на лед водохранилища), а до этого, мама, - сказала мне дочь, - мы катались возле дома с горки на углу, а вечерами в Кретово мы не ходили никогда, опасно было и зря ты расписываешь, наше катание с естественного склона на лед, не было этого, возле дома мы катались.
  - Да..а, - сказала я (сейчас, когда пишу, был этот разговор), - понятно. Могли вас, маленьких, сбить с ног большие парни, вы боялись покалечиться.
  - Мама, там было опасно, девчонок раздевали до нижнего белья...
  Интересно описывать жизнь, такие детали всплывают, о которых и не подозревал двадцать лет назад.
  
  Мамино письмо.
  Здравствуй, дорогая Зоя!
  Ждала, ждала от тебя письма, ты писала, что Сережа опять заболел. Уж в который раз. Надо тебе свозить его в Москву к ЛОР и лечить радикально. Мне кажется, он как ты - надо удалять миндалины. Хотя это "выходит из моды". Я чувствую себя неважно, сильные спазмы, да и давление от них часто скачет. Еще и весна капризная.
  Зоя, здесь в аптеках не стало но-шпы, а я так мучаюсь (был флакон, но куда-то делся, не ты ли его увезла летом?). В общем, пошли мне, пожалуйста, флакон но-шпы, свечи новокаиновые (здесь их тоже нет) 5 коробок пока не жарко.
  Что касается бифидумбактерина, то, наверное, нужен рецепт, у меня его пока нет, но ты не жди, а пошли свечи и но-шпу. А панкреатин привезешь, когда приедешь. Жду письма. Тогда и хочу послать малость денег на лекарства и продукты, но это после твоего письма.
  Агнессе понравился твой рисунок, она повесила дома, любуется, довольна и говорит: твоя дочка- гений. (!)
  Как поживает Катя в своей новой модной шляпе?
  Здесь тоже носят некоторые, а чаще без шапок ходят, хотя + 10 градусов, или + 7. А потом вдруг 18.
  Я купила красивую кленку на стол, но она такая пахучая, пахнет керосином. Повесила проветривать, но...
  Примут ли назад?
  Жду письма. Привет всем. Целую, ма.
  p.s. в магазинах ничего нет.
  
  Десятый час. Кате давно пора вернуться, а её нет и нет. Давно темно, зима.
  Наконец звонок.
  Заваливается дочь, вся с макушки до пяток в снегу, не просто запорошенная, нет, снег въелся в материю её пальто и штанов.
  Катя не валится в коридоре как подкошенная, нет, в отличие от брата ей хватает силенок снять валенки, пальто, она проходит в свою комнату, сдергивает свитер и одним жестом, как шкуру, спускает с себя трое штанов: колготки, рейтузы и байковые с начесом, всё сырое, даже колготки мокрые. Перешагнув через мокрый ком одежды посреди комнаты, дочь падает на свой диванчик, и никакие мои вопли не могут её поднять. Катя и не отвечает, оттаивает, и я каждый раз разбираю сырую одежду, вынимаю одни штаны из других и раскладываю по батареям, чтобы к утру высохли. На другой день всё повторяется.
  
  Сережина открытка бабушке Ноне:
  Поздравляю тебя с 8 марта. Желаю счастья, здоровья, долгих лет жизни. Чтоб крыша у тебя не текла, и снега было мало.
  Твой внук Сережа.
  
  Письмо:
  Здравствуй бабушка Нона! С 8 марта я тебя уже поздравил в открытке.
  В школе у меня всё хорошо, дома тоже. Я болел два раза за зиму. По литературе во второй четверти тройка. Живем нормально.
  Как у тебя дела? Не течет ли крыша? Не сломались ли стропила? Здорова ли ты? Не болеет ли тетя Тамара или тетя Агнесса? Как дела во дворе?
  Ответь, пожалуйста, на эти вопросы.
  Твой внук Сережа.
  
  Сережка со своими проблемами попадает у меня на второй план, если не считать его болезней, его болезни пребывали на первом. А морально-этическое воспитание где-то на десятом. А не следовало бы.
  Расскажу совершенно фантастический случай, в который до сих пор самой не верится.
  У нас испортился телевизор, зарябил, зарябил, и пришлось вызвать мастера. Мастер проверил, агрегат в порядке, антенна не работает. Посмотрел подключение - тоже нормально.
  - У вас обрыв в цепи, - и стал осматривать антенну сантиметр за сантиметром. В том месте, где антенна огибает проем двери в комнату, нашелся разрез ножом. Злокозненное действие было налицо, не могла толстая проволока с прочным покрытием разорваться само по себе.
  Я заподозрила в этом деле Сережку Акингинова, он часто стоял в проеме двери, иногда задумчиво ковыряя складным ножом ладони.
  Покричала, покричала на сына, что он черт знает кого в дом водит, и на этом успокоилась. Не могла я, не имея никаких улик, упрекать чужого мальчишку, близкого приятеля сына, который рос на моих глазах. Так и сошло это дело на нет, другие проблемы его заглушили. И только спустя лет десять, когда сын был уже женат, я узнала, что это он сам перерезал, обиделся, что ему какой-то фильм досмотреть не дали.
  Не могу себе представить, что это сделала бы Катя, вот так, втихаря. Катя скандалила и противостояла нам в открытую, отстаивая свое мнение наперекор всем, именно в словесной борьбе, а не исподтишка.
  
  Здравствуй, дорогая мама!
  Пишу на записной книжке, сидя в очереди к зубному врачу. Месяц назад вылетела пломба, зуб уже стал болеть, а я только собралась.
  Очень испугал нас Батумский снегопад. (Его показывали по телевизору, как редкое явление природы в таких южных широтах.) Как ты там, как крыша?
  Мама, позвони моим соседям от своих соседей, вечерами, после 6 часов, мы дома. Так хочется поговорить. Можно позвонить и на работу. Лучше в понедельник или в пятницу.
  Лекарства я тебе послала, написала письмо, вложила в бандероль; Катя тоже писала, а от тебя ничего нет. Мама, мы очень беспокоимся, ты там одна, как ты?
  Сережа сходил один раз на физкультуру и сидит дома с соплями. Т 37, а нос жуткий.
  Поздравляю тебя с праздником 8-го марта, но надеюсь, что ты к нам приедешь к этому празднику.
  Работа моя подвигается вперед, но очень медленно. Половину диссертации отдала печатать, а вторую половину всё смотрят мои шефы и никак с ней не расстанутся.
  Кроме этого приходится оформлять еще кучу бумаг (10 шт всяких разных документов, просто лавина, под которой я гибну). Так что, когда что будет пока не известно. А надоело всё очень сильно, да и устала я порядком.
  Катя учится в двух школах, помощи от нее никакой.
  Вечерами часто занимается до 11 часов вечера. Приходит после художки и учится, а мы спим.
  У меня снова стали повторятся приступы - нарушила диету на праздник, вот результат. Очень тяжело после приступа идти на работу. Льгот у меня теперь нет, не погуляешь.
  Вот и все наши скудные новости. Погода у нас сейчас ничего, стало потеплее, всё таки весна на носу. Такого снега, как в этом году, я не помню с 1965 года ни разу. Скамьи на платформе вровень со снегом, сесть нельзя. Представляю, какая грязь будет весной. Затопит всё, будем вплавь до работы добираться.
  Ждем письма и звонка. Целую. Зоя.
  
  Мама всё время твердила мне про даты в письмах, а потом вдруг сама перестала их ставить.
  
  Здравствуй, дорогая Зоя!(?)
  Получила, наконец, твое письмо, а то не знала, что и думать. А Сережа будет болеть, пока не удалишь миндалины, ты вспомни себя. За это время столько всего было, что не знаю, писать ли. Главное, я ждала в твоем письме на счет бифидумбактерина. Я его не пила уже 2 года, а это сказалось: уже не могу есть курицу:ќ слабит. Здесь дали кое-как одну коробку вместо 4-х еще летом, стою на очереди, просвета не видно. Я посылала рецепт с Алексеем, чтобы Борис достал, а если не сможет, то пусть перешлет рецепт (лучше передаст) Резо. И Резо я написала письмо, но ответа нет
  Может, потеряли рецепты? Мне сказали, надо пить 2 месяца и 6 месяцев отдыхать и так всё время, на всю оставшуюся жизнь. Жрать нечего неразборчиво. Пошли гречку сахар в пачке или так, панкреатин (2-3) (если 3, то дольше не приеду)
  В дожди углы в комнате до самого телевизора мокрые, никто не идет, хотя дом считается на ремонте, будут делать новую балконную дверь, делают с июня месяца. Устала писать. Кто пойдет в такую мокресть. Да я сама-то рассыплюсь. Поздно уже.
  Позвони Борису, выясни, куда Алексей дел рецепт, он заверен 2-мя даже подписями. Ну помоги найти концы, а главное, лекарство. Был криз 180/80. Я пила лекарства и стало 115/75, я падала с ног, появилась одышка, серцебиение, пока догадалась снова измерить. Лена измерила и дала кардиамин, хотела скорую вызвать, но я была против. И к участковой не пошла. Тамара уехала, перехожу к Соне, но у нее радикулит, еле ходит, а тут дожди часто. Жду твою посылочку, если послала, жаль, что полкило сахара не положила для яблок, и карамели не ядовитой. Снилась мне впотьмах маленькая Катя, я ее вела за ручку, а потом она вдруг исчезла, а найдясь, сказала: ну ее к чету. Господи, неужто сон в руку? Для меня они вечно маленькие, милые славные внучатки.
  Приписка на полях
  Я плохо стала видеть, искры желтые из глаз бывают
  Если пойду за хлебом, то брошу письмо. Целую мА
  
  Здравствуй дорогая мама!
  Очень огорчило меня твое последнее письмо про капель в комнате, и то, что не решаешься к нам ехать. В вагонах, мама, топят еще во всю. Самое холодное время пережила бы у нас, а летом домой на молодую картошку и петрушку. Лучше два дня помучиться, зато потом отъешься хоть немного.
  У нас всё по-прежнему. Сережка еще раз переболел ОРВИ, как сейчас пишут в больничных, и начался бронхит. Опять давала антибиотики. Сейчас ходит в школу, но сильно кашляет всё еще. У Кати тоже болит горло. Алексей собирается в командировку числа 27 марта, так что мы будем одни до 2 апреля. Я печатаю диссертацию, вернее жду, когда её напечатает машинистка) возможно в конце марта-начале апреля будет предзащита. Зад у меня опять болит. Вновь стало больно ходить в туалет, как в декабре, после поездки в Батуми. Ем одни овощи каши (кроме рисовой и манной) и кефир. В общем-то голодно, но жить можно. У нас появились свежие огурцы по 2.50 за кг. Приехать собираемся в июне вдвоем с Сережей, хотя Катя тоже хочет приехать, но я чувствую, что накладно в этом году. У вас, наверное, и летом будет всё страшно дорого после такой тяжелой зимы.
  Сейчас у нас слякоть, +3 на градуснике и идет снег. Воды будет много, так как снегу в этом году как никогда. Снег и морозы всю зиму, даже первую неделю марта. Постараюсь тебе в следующую субботу послать небольшую посылку. Ничего нет, даже овсянки, не говоря уже о гречке, или сгущенке.
  А здесь я варю на натуральном молоке каши, глядишь, ты и поправилась бы. Зря всё-таки не едешь. 17.03.85 г.
  
  Одно из немногих моих писем с датой. Снега в тот год было столько, что, садясь в электричку, приходилось осторожно скатываться с бугра вниз, скользя ногами по льду, а на дороге от переезда были такие глубокие намерзшие колеи, что машины садились брюхом.
  
  Неизвестно, когда бы собралась мама к нам приехать, но вот встретила своего одноклассника и стала ему выговаривать, что она больная, и никто её даже и не навестит.
  - А я думал ты давно у Зои.
  - Да как я поеду, там же скоро весна, снега много, разлив ждут.
  - А на каком она этаже живет?
  - На седьмом.
  - И чего тебе разлив на седьмом этаже. Думаешь, дом уплывет?
  И в апреле мама приехала, и воды было много, но сошла она быстро, наш дом не уплыл.
  
  Была необычная для мая жара, уже дня три жарило. Столбик по утрам в тени показывал 23 градуса, а днем поднимался до 30.
  Накануне моей защиты Пикаев еще раз заставил меня доложиться в лаборатории и остался недовольным:
  - Вы рассказываете свой текст, а нужно, говорить наизусть, как стихи, чтобы отскакивало от зубов.
  И вчера я зубрила свой доклад.
  Очень беспокоил меня мой внешний вид, моя нарядная белая афганская блузка была какого сомнительного цыганского фасона, и, чтобы выглядеть и нарядно и прилично, я заняла у Светланы Апеновой её розовую синтетическую блузку. Новая юбочка в складку у меня была.
  В электричке я сидела на краешке сидения, представляя, как я обернусь спиной к аудитории, чтобы показать что-нибудь на своих плакатах, и все увидят мой смятый подол.
  Только подъезжая к Савеловскому вокзалу, я стала задумываться, перебирать вслух, какие вопросы мне могут задать, но Алешка резко оборвал меня:
  - Думай лучше о своей юбке.
  Защита моя была второй, а у женщины, которая защищалась первой, была большая по объему и спорная работа: она делала её в Ленинграде, приехала защищаться на наш совет, а тут делали такую же работу и результаты не совпадали. Естественно, к аспирантке придирались, старались уличить её в некорректном эксперименте, предлагали другие интерпретации данных, и её защита затянулась до 2-х часов дня, я что-то пожевала, выйдя в коридор, а члены совета были голодные.
  Перерыв на обед решили не делать, боялись, что после перерыва кворума не будет.
  И я с помощью Алешки развесила плакаты, схватила микрофон и начала тараторить, как приказал мне шеф - чтобы от зубов отскакивало.
  На моих замшевых босоножках с высокими каблуками был странный супинатор, не то чтобы совсем сломанный, но на правой ноге каблук уплывал вбок.
  Я шагала по сцене большого зала с микрофоном в правой руке, волочила за собой длиннючий шнур, тыкала указкой, зажатой в левой руке в свои плакаты, покачивалась на каблуках и думала:
  - Если я сейчас грохнусь посреди сцены, вот будет потеха старичкам из Ученого совета, они меня год вспоминать будут.
  Потом окажется, что то же самое думала и Люда, наблюдая за мной из зала.
  На мою защиту приехал и Дюмаев, мой второй шеф, и когда я, выпалив весь текст, перевела дух, Дюмаев посмотрел на часы и сказал Пикаеву:
  - Какой ужас, она говорила только 12 минут!
  А требовалось двадцать. Но если слова от зубов отскакивают, то и время доклада сокращается.
  Задали мне три коротеньких вопроса, на выступления оппонентов ушло не больше 10 минут.
  Оппонирующая организация, которая меня жучила на предзащите, и теперь сделала массу замечаний, на которые, правда, у меня были ответы, померкла на фоне выступления Ванникова, моего оппонента. За его отзывом я ходила три раза, и не могла его застать, и отзыв он состряпал за двадцать минут в самый последний момент, за день до предзащиты, но когда он его читал, я прониклась большим уважением к самой себе: надо же, какую интересную и полезную работу я, оказывается, сделала!
  Выступил рецензент, сказал, что я не исправила то, что он мне посоветовал, и в результате, из-за упрямства, получила замечание оппонента.
  Через сорок минут я бормотала слова благодарности всем, кто вынужден был уделить время моей работе, и вышла в коридор дожидаться результатов голосования.
  Друзья окружили меня, уверяя, что всё было в полном порядке, и выглядела я молодцом, а голосование это просто формальность.
  Двери зала открылись, нас пригласили и сообщили результаты, все за, один бюллетень испорчен.
  Задвигались стулья, народ зашумел, меня начали поздравлять.
  Мимо пробегал незнакомый старенький член совета, обнял меня за плечи и сказал:
  - Спасибо дочка, не задержала!
  Небольшой состав моих друзей, Ирина, Нина и Люда, Света Апенова, Валера Чудаков, сразу же после защиты поехали ко мне выпить и закусить, отметить событие. А Динка тоже была на защите, но убежала по делам, не смогла вырваться ко мне домой.
  Мама вместе с Катенькой приготовили обед, как могли, был какой-то салат и сациви. Я и не ожидала, что мои полторы калеки, болящая мамулька и пятнадцатилетняя дочка смогут всё сделать так, что можно было сразу сесть за стол, пусть не очень обильный, но вкусный.
  Из выпивки была бутылка вина и бутылка коньяка, который в виду жары и общей непьющей компании пошел только у Алешки. Я сменила Светину блузку на свою, афганскую, и махала белыми вышитыми рукавами.
  В общем, всё было как бы позади, но напряжение не отпускало. Моя защита, в общем, воспринималась домашними как большое событие, да так оно и было, в сущности, итог более четырех лет работы, но я как конь на бегу, сразу остановиться не могла.
  За защиту пили три раза, в первый день, потом на Калужской и на работе в НИОПиКе. А вот настоящий банкет я не делала. Тогда запретили празднования по поводу защит диссертаций, приглашение в ресторан воспринималась как взятка, но всё равно гуляли в ресторане, но не в день защиты, а я просто не захотела влезать в долги, устроила праздники, как могла.
  После защиты на меня обвалилась лавина бумаг, которые надо было оформить, чтобы предоставить диссертацию в ВАК.
  Диссертация, моя характеристика с точки зрения моральных устоев, характеристика работы, все отзывы, распечатка заседания ученого совета и т.д. и т.п.
  Женя Попова дала мне кучу старых чужих документов, так называемые рыбы, с которых я, слегка изменяя текст в соответствии с моими научными данными, писали свое.
  Женя работала в отделе аспирантуры одна, её помощница уволилась из-за болезни, её скрутил панкреатит.
  Я сразу вспомнила, как она мне говорила, ужасаясь моей худобе:
  - Зоя, вы плохо кушаете. Кушаете суп, намажьте хлебушек маслом, и ешьте и суп, и хлеб с маслом.
  Я вообще не ела сливочного масла, и даже содрогнулась от такой перспективы, есть суп и хлеб, и масло.
  - Да я вообще-то суп без хлеба ем, - засмеялась я, - и помазать-то не на что.
  Обнаружив, что Женя одна борется с бумагами и аспирантами, я спросила её:
  - Тебе не нужна помощница?
  - Себя имеешь в виду?
  - Нет, Катю. Я бы послала её поработать на лето, а то она вечно что-нибудь просит купить, а денег не хватает.
  - Ладно, я поговорю с начальством, - сказала Женя.
  И вот, Женя взяла мою девочку на работу, и очень с ней подружилась, хотя я боялась, что суровая Женя и капризная Катеринка не найдут между собой общего языка, но нашли, и Катя очень ею восхищалась и критиковала меня с новых позиций, открывшихся ей после общения с Женей:
  - Мама, ты для своего возраста неправильно одеваешься.
  - А как надо одеваться?
  - Как Евгения Петровна.
  
  Пикаев сидит спиной, я нахожусь в их комнате, что-то копошусь, беседую с Лидией Ивановной, старейшей работницей лаборатории, полной энергии и научного энтузиазма женщиной на пенсии.
  Алексей Константинович вздыхает в раздумье:
  - Уже третья защита по радиационной химии, и кто-то всё время черный шар кладет, всё время один черный шар.
  - Ну ладно, - беспечно говорю я, подхожу к столу, воспринимая его слова, как приглашение к беседе, сажусь на стул. - Подумаешь, один черный шар. Ну не понравилась я кому-то, вот и положили. Всё равно я защитилась.
  Скрипит стул, Пикаев чуть разворачивается ко мне, смотрит поверх очков. Секундная пауза. Пикаев отворачивается, утомленный созерцанием самоуверенной дуры.
  - Это вы кому-то не понравились? - говорит он. - Вы-то тут причем? Это я, я кому-то не нравлюсь!
  И он в раздумье подпирает рукой щеку. Дальше соображает, кто же это мог быть.
  Я тихонько встаю со стула и отхожу, раздуваю щеки и живот, чтобы смех пробулькал там, внутри и не вырвался наружу.
  Пикаев думает:
  - Наверное, это Х.
  - Нет, - возражаю я. - Две недели назад защищался аспирант Х, и у него тоже был черный шар. Если Х положил мне, то кто тогда положил аспиранту Х?
  Длительное молчание, потом Пикаев поворачивается ко мне:
  - Ну, наверное, я.
  Никакие соображения субординации не могут остановить меня, я хохочу во всё горло, Пикаев улыбается, и Лидия Ивановна испуганно выглядывает из-за своих растворов, она пропустила разговор и не понимает причину столь бурного веселья.
  
  Лето, возможно, это 84-ый год, а возможно и 85-ый, сейчас уже не вспомнишь.
  Теплый вечер, мы с Алешкой вдвоем вышли погулять, идем по парку.
  Я взяла мужа за руку и что-то тарахчу ему в ухо, а он даже слушает, так как впопад отвечает.
  Навстречу нам идет Юра Иванов, сокурсник Алешки и мой хороший знакомый по НИОПиКу.
  Мы замечаем его слишком поздно.
  Рука мужа мгновенно напряглась, а ладошка вспотела.
  "Интересно, отдернет он руку или нет", я с любопытством жду.
  Нет, ладонь Алешка не разжимает, мы, держась за руки, болтаем с Юрой, потом расходимся.
  Оказавшись за спиной товарища, муж с отвращением откидывает мою руку в сторону.
  - Ну, что человек скажет, - восклицает он с досадой. - С собственной бабой после пятнадцати лет совместной жизни за ручку хожу, как телок на веревочке.
  - Да уж, позор. Вот если бы ты за мной с топором пьяный бегал, тогда всё нормально, правильно живем, - я в долгу не осталась.
  
  Видимо, это происходило уже после моей защиты, так как я расслаблено сижу и смотрю телевизор, а где наши дети? Помню, все спят, а я таращусь на экран.
  Выступает Бондарев, разглагольствует:
  "Дружба лучшее чувство, чем любовь, в ней нет темной физиологической стороны".
  Я готова согласиться с ним, но вдруг слышу голос мужа. Оказывается, он проснулся и стоит за моей спиной, сонный, в одних трусах.
  - Ах ты, старый пердун, - говорит он изображению в телевизоре. - У тебя уже не стоит, вот для тебя любовь - темное физиологическое чувство, а для меня в самый раз.
  Он подходит и выключает телевизор, не дожидаясь ответа Бондарева.
  - А ты чего уши развесила? Шла бы спать, чем придурков слушать, вечно тебя не дождешься.
  
  Людмила щелкает под ухом ножницами, кроит мне костюм из бежевой ткани с широкой прошвой по краю.
  Костюм для встречи нашего класса спустя двадцать лет.
  Мы сидим в большой комнате, время одиннадцатый час, но Милка всегда занята и только поздно вечером может вырваться.
  Мы давно обнаружили, что наше время бодрствования не совпадают, мы ложимся спать не позже одиннадцати, а для них и час ночи еще не срок. Зато утром вечно жди, пока они проснутся, Сунешься в 11 часов и всех перебудишь.
  С той поры, как они переехали в новый дом, в свою квартиру, все наши окна у них на виду.
  - Гляну в окошко, опять эти лентяи спать улеглись, - говорит мне Люда.
  Вот и сейчас я зеваю.
  - Закрой рот, проглотишь,ќ - Люда отвлекается и сердится. - Смотри лучше, это идет сюда, это сюда, тут не хватило, я сделала из кусочков, там не видно, только не потеряй, пройму слегка вынешь потом, когда рукава вшивать будешь. Я киваю, про себя думаю:
  "Да, ладно, разберусь потом", и снова, сладко, с хрустом, зеваю.
  - Нет, это черт знает что творится, какие сони эти Криминские. - Люда закончила, кроить, не слушает мои спасибо и приглашения на чай, торопливо засовывает ноги в туфли.
  Я киваю головой послушно, да уж сони, никуда не денешься, Алешка уже храпит.
  Проводив Люду, я аккуратно складываю разрезанную материю в кулек. Я буду шить костюм у мамы, на бабушкиной машинке, своей у меня нет. Поеду в Батуми, там буду свободной и сошью, только подкрой рукава потеряю, сошью без вставок, вернее вставлю один кусочек вместо двух, и буду удивляться, что рукав сядет как влитой. При моей худобе все рукавчики обычно мне широковаты, а тут узко.
  Когда я вернусь, Людмила заметит, что рукав обужен, вывернет и обнаружит, что я не так сшила. Так что спать не надо было бы.
  Встречу мы организовали сначала в школе, потом застолье в ресторане, пригласили учителей.
  Приехало много женщин, а вот из ребят не приехал никто, были только наши Батумские трое.
  Ресторан помню плохо, зато ярко вижу встречу Нельки и Зои Меликян.
  Зоя приезжала в Батуми, но занятая семьей, редко виделась с друзьями, а я нашла её родителей, написала письмо, дала свой адрес, Зойка и прискакала, а потом мы вдвоем пошли к Нелли в банк.
  Нелли к тому времени солидно обросла жирком, Зойка тоже, и когда они кинулись обниматься в узком коридорчике банка, я отскочила в сторону, беспокоясь, чтобы мои жалкие 48 кг не стоптали ненароком эти два визжащих, толкающихся и щиплющихся бегемотика.
  Интересно было наблюдать, как взрослые женщины, у каждой по трое детей, в считанные секунды превратились в семилетних девчонок, какими они были, когда впервые увидели друг друга тридцать лет назад. Если я пришла к ним в седьмом классе, то Нелли и Зоя учились вместе с первого.
  Во время наших встреч на бульваре, шуму было столько, как будто и не было этих двадцати лет и мы по - прежнему всё те же подростки.
  
  А Софа на встречу не пришла. До сих пор обидно. Она просила перенести вечеринку, но нам не удалось, трудно перенести в последний момент, все были приглашены, время оговорено, а главное, как сказал Ксанин отец, метрдотель ресторана Интурист, где мы собирались, так вот он сказал, за следующую смену в смысле готовки он поручиться не может, эта готовит хорошо, а другая когда как. Стол был действительно прекрасный, но мы не съели и половины, всё так оставили и ушли, а на другой день догуливали уже у Гиви Цивадзе.
  В общем, пообщались, наговорились, насмотрелись на детей друг дружки, вспомнили молодость и разъехались, и уже больше не собрались, но связи установились, переписывались, встречались во время отпусков.
  Судьбы своих одноклассниц не описываю подробно, об этом следует написать отдельную книгу и, как сказала мне Оксана, название для такой книги уже придумано Александром Дюма: "Двадцать лет спустя".
  
  Наше совместное с Сережкой письмо домой из Батуми:
  Здравствуйте папа и Катя!
  Мы доехали благополучно, бабушка нас встретила. Вовка (внук соседей, ровесник и товарищ Сережи) еще не приехал, но я и без него не скучаю. Купаюсь в море, немного плаваю и загораю. Через день, через два идут дожди.
  Как вы живете и почему не пишете?
  Я простудился в поезде, но через два дня уже купался. Каждое утро делаю березку, позу льва и отжимаюсь десять раз. Сделай вертикальную веревку или палку, прикрепленную к стенке как кронштейн и турник.
  Перешла Катя в другую школу или нет, вышла ли на работу. Вы так об этом и не написали. Обязательно напишите.
  Привет всем!
  Вас любящий Сергей. 4.07.85 г.
  
  Всё так, как описал Сергей. Сегодня идет дождь, а вчера мы купались. Каждый день жду письма, а его нет. Встречаться решили 13 июля, назло всем чертям в ресторане "Интурист!" Так что вам всё понятно. Те 25 рублей, которые я оставила, очень пригодились бы Сереже на авторалли, например, или мне на ресторан.
  Живем тихо и скоромно. Правда, вчера я загуляла малость и пришла в 12-ом часу.
  Ребят приезжает очень мало. У всех важная работа. Надо было назначить в августе.
  Как только собирается больше 2-х человек из бывшего 11 "А", то шум, хоть уши затыкай. Мы с Оксаной оргкомитет.
  Вода в море теплая, 22 градуса.
  Катя, как ты, как твои дела?
  Как вы отдыхаете от нас? Не поздравила бабушку с днем рождения. Нехорошо.
  Мама меня поедом ест, что бросила девочку (оставила с родным отцом). Льет горькие слезы. А тут как назло, нет от вас писем.
  К маме на день рождения пришел кот-крысолов. Постучался и сказал:
  Здравствуйте, если вы меня пустите в дом, то я в благодарность поймаю вам мышь.
  Но мышки не оказалось, и кот поел, сказал: желаю счастья, и удалился. Приходил Витя Когна, мы гуляли по городу, а вчера он меня не застал.
  Рынок дорогой, очень кусается. Правда, в этом году урожай персиков. Так что едим персики и сливы и этим спасаемся от неприятностей. Сергей съел банку шпрот и банку сгущенки за сутки, хотя мама покупает мясо и готовит из него.
  Целую вас крепко.
  Скучаю. Мама и Зоя.
  
  Вскоре мы получили Катино письмо, но оно не было ответом на наше, письма ушли навстречу друг другу.
  
  Здравствуй, мама! Напишите подробно, как вы доехали, как дошли, и как происходила твоя встреча с одноклассниками. Вы не прислали ни письма ни телеграммы (во всяком случае мы не получили) все знакомые спрашивают, как вы там поживаете, а мы с папой в ответ только пожимаем плечами и улыбаемся. У нас всё хорошо, просто замечательно. В 9 школу меня перевели тихо, документы отдавала секретарша, и директор, по моему, даже и не знает, а уж про Таисию Петровну говорить нечего - она в полнейшем неведении уехала в деревню. На работу меня взяли на полную ставку с окладом 90 рублей, а т.к. мне нет 16 лет, то для меня полная ставка - всего 4 часа. Я печатаю на машинке, но успехи очень слабые, за два дня работы я не напечатала даже одной справки, зато перепортила кучу бумаги, а сегодня мне надоело печатать и когда Евгения Петровна вышла куда-то, я развлекалась тем, что выбила на машинке узор из буквы "Х".
  Обедаю в "Пекине", езжу вместе с Раисой (Раей Галкиной, которая к тому времени перешла работать секретарем в парткабинет и ездила из нашего дома каждый божий день в Москву вместе с Катей, за которой я негласно попросила её присматривать, мало ли какие ситуации могли возникнуть в электричках). На Белорусском вокзале встретились мы сегодня с Ольгой (Олей Чуняевой, впоследствии Зотовой, работала в нашей лаборатории после института, а потом ушла в аспирантуру НИОПиКа), она такая нарядная, просто дама какая-то, мы с Раисой просто мышки против нее, но Рая тоже собралась нарядится во что-то из ряда вон... Они всю дорогу болтали про какие-то шляпы, Ольга даже шьет какую-то.
  А в выходные мы с папкой ездили в Загорск.
  
  Вот приедете, я вам всё расскажу и покажу (мы купили открытки, папа фотографировал, и я рисовала).
  
  Потрясающая архитектура, представляешь, здание длиной 70 м, а шириной 30 и ни одного опорного столба, и хоть бы что, двести лет стоит. Мы пристроились к одной экскурсии и нам рассказали об этом монастыре, о его действующей части (там живет 70 монахов) и о духовной семинарии. А еще мы посетили действующую Троицкую церковь, видели иконостас работы Андрея Рублева.
  Привет Сережке.
  Катя.
  
  В 1979 году я перевела Катеринку из 9-ой, сильной школы, в седьмую, слабую и довольно хулиганистую. У нас из-за младшего, Сережки, отнимающего много сил, не было тогда возможности водить девочку каждый день в школу, а седьмая была рядом. Когда дочка подросла и Сережка закончил первый класс, мы с Катей сделали попытку перевести её обратно в девятую школу.
  Мне не нравились две вещи: что Катя без особых усилий самая лучшая ученица в классе, и что мальчишки в седьмой школе привычно матерились при девочках. Я мучилась угрызениями совести: перевела девочку из хорошей школы в слабую из-за младшего сына, принесла её в жертву обстоятельствам.
  - У нас школа переполнена, - сказала мне директор. - Сходите в 6 "Б" класс (бывший Катин), узнайте, сколько там народу, если 41 человек, то я её возьму, а если 42, то куда 43-его посадить? Придется детям сидеть по трое.
  Детей оказалось 42 человека, и я ушла.
  В конце восьмого класса я разговорилась с Алевтиной Коршуновой, соседкой с девятого этажа из четырехкомнатной квартиры. её мужа, Коршунова, я знала по НИОПиКу.
  Коршунова работала учителем географии в девятой школе, девятые классы переформировали, и в одном из трех классов, она была классной руководительницей и взяла Катеринку к себе в класс.
  В сентябре, после первых же уроков Катя поделилась своими впечатлениями со мной:
  - Мама, знаешь, в том классе при сложном вопросе поднимала только я руку, и то не всегда, а тут сразу шесть-семь человек знают ответ!
  В этот раз из Батуми мы с Сережкой улетели на самолете, первый раз с 1978 года, когда я с Сережкой же летела из Кабардинки и у меня кровили уши.
  Я заложила за щеку валидол и дремала все три часа полета, а Сережка беседовал с окружающими.
  При посадке сильно заложило уши, и у Сережки тоже. Но таких болезненных ощущений, как тогда, когда мы летели на маленьком самолете, не было.
  Катя и Алешка встречали нас вдвоем: чувствовалось, что соскучились. Мы доехали на автобусе до аэровокзала и оттуда взяли такси, Сережка всю дорогу в автобусе хватался за уши.
  Когда Сережка вышел из такси возле дома, то увидел Димку Кобякина и стал спрашивать нас, нельзя ли ему погулять. Вот и верь после этого детям. Такси стоило почти столько же, сколько билет до Батуми.
  
  Привет, ба!
  Извини, что долго не писала: я просто ждала, пока события немного накопятся. Работать мне понравилось, только под конец устала. На работе я перебирала и подклеивала и подписывала дела незащитившихся бездельников-аспирантов, а еще пила два раза за 4 часа чай и слушала, как Евгения Петровна (это моя начальница) проклинала своих аспирантов и хвалила их руководителей. В общем, я там трудилась в поте лица: перебрала протоколы кандидатских экзаменов с 1938 года. Но под конец работы всё-таки не хватило, и последние две недели я читала на работе Тургенева. Ездить было на мой взгляд не очень далеко: метро площадь Маяковского. Я гуляла по Садовому и по Малой Бронной, была на Пионерских (а во времена Булгакова - Патриарших ) прудах. Там очень красиво, и я всё старалась найти скамейку, на которой в свое время сиживали Берлиоз и Иван Бездомный и где с ними Воланд. Скамейку-то мне показала Евгения Петровна, а вот где там раньше ходил трамвай установить не удалось.
  Кстати, у Евгении Петровны есть один очень занудный аспирант, по фамилии Поплавский, так я всё предлагала выгнать этого аспиранта, дав ему по шее жареной курицей.
  Ну, да что-то я совсем про всякую чепуху заболталась. А Сережка - это, право слово, какой-то невезучий: ты уже, наверное, знаешь, как у него болело ухо после перелета, а недавно он бегал по саду, напоролся на ветку, повредил себе роговицу и получил кровоизлияние на сетчатку, а после того как это у нео прошло, он так повернул голову, что свернул себе шею и три дня выл от боли. Но теперь, слава богу, у него всё прошло. Тьфу, тьфу, тьфу.
  
  В тот день Сережка гонял по саду с Димкой Кобякиным. Вернулся домой неожиданно рано, я толлько еще вернулась с работы. На глазу кровавая маленькая рана.
  - Не увернулся от ветки. Бежал и напоролся, - объяснил мне сын.
  Было уже поздно, глазной в Долгопрудном не работал, я позвонила в скорую, и мне сообщили адрес в Москве, куда надо направляться в случае травмы глаза. Алешка уехал с сыном, я только наложила мягкую повязку, глаз у Сережи болел.
  Вернулись они поздно вечером. Оказалось, поврежден глаз сильно, и хотели даже оставить Сережку в стационаре, но Сережа отказался. Ему оказали первую помощь, закапали какие капли, сделали укол от столбняка и они вернулись уже в двенадцатом часу.
  На другой день рука от укола распухла и болела, глаз, несмотря на капли, тоже болел. Я пошла с сыном к глазному, которая назначила полный покой, и капать три раза в день, а больничный мне не дала.
  - Как же так? - спросила я врача. - Мальчишку даже хотели уложить в стационар в Москве на скорой помощи, вы назначаете капли три раза в день и лежать, а кто же ему будет капать? Дайте хоть на три дня, пока у него боли, потом уже будут выходные.
  Но нет, не дала.
  - Ничего, - сказала, - он большой мальчик. Полежит один.
  Вечером Алешка сходил с сыном к хирургу, мы беспокоились, нет ли там какого абсцесса, почему рука так распухла.
  Хирург осмотрел, и отправил обратно.
  - Никакого абсцесса у вас нет. Это у него аллергическая реакция. Идите и радуйтесь, что так дешево отделались, мог быть и шок.
  Я очень сердилась на сына за всё случившееся, и всё повторяла:
  - Не понимаю, как можно так бежать, что даже глаза не успеть закрыть, ведь веко у тебя целое, значит ты даже не моргнул.
  Спустя несколько лет Сережка опять что-то натворит, и я напомню ему, что он даже глаз закрыть не успел, когда на ветку напоролся.
  - Ну, мам, какая там ветка. Приятель из лука попал мне в глаз.
  Я так и ахнула. Страшно стало, мог бы и совсем глаза лишится.
  Такие вот дела были с сыночкиным глазом. Но вернемся к Катиному письму.
  
  Читаю Достоевского "Преступление и наказание". Мне нравится. Евгения Петровна подарила мне книжку "Академический рисунок". В ней много сведений о построении натюрмортов, о наложении тонов в рисунке. Очень полезная книжка.
  Ты, бабушка, уехала, а у меня 11 был экзамен по геометрии, который я сдала на пять и в день рождения ели торт моего приготовления из безе с кремом. Мне подарили целых четыре книги и среди них А. Толстой "Эмигранты". Эту книгу подарил Дюся (Гандера) и мама его очень зауважала.
  А недавно, под будущую зарплату мне купили демисезонное пальто, такое, как я хотела, и прехорошенькие осенние сапожки.
  А как поживаете вы с котом? Как твое здоровье? Ловит ли кот мышей? Пиши, Целую. Катя.
  
  У мамы водились мыши, которых мама панически боялась, не как большинство женщин, боятся бегающих маленьких живых существ, нет мама боялась инфекции, разносимой мышами и каждое утро внимательно осматривала стол, и плиту: не пробежала ли мышка, не оставила ли свои следы в виде какашек.
  Стол шпарился кипятком каждый день, а если я забывала это сделать, то мы сразу становились неряхами, способными лопать мышиное говно и не волноваться по этому поводу.
  А когда мышь становилась реальностью, действительно оставляла следы и шуршала по ночам, в дом приглашался соседский кот, который только спал дома, а всё дневное и часто ночное время суток ошивался во дворе. Как и положено батумскому коту, он был тощий, но не драный, а красивый, трехшерстный. И вот этот небольшой, худой как фанерка кот действительно ловил мышей.
  Поймает и таскает во рту, один хвост торчит.
  Я как увижу кота со свисающим изо рта мышиным хвостом, мне дурно делалось, желудок выворачивало.
  А однажды он так потаскал, потаскал мышь во рту, потом выпустил поиграть, а она от него сбежала. Вот уж было что порассказать этой мышке своим товаркам - во рту у кота побывала и спаслась!
  А у кота был потерянный, виноватый вид, он всё ходил и жалобно мяукал.
  Мамино письмо после нашего отъезда из Батуми.
  
  Здравствуй, дорогая Зоя!
  Опять у меня невезение с редукторами. Оба новых редуктора закупорились и не пропускают газ. Вызывала слесаря, он пожимает плечами, надо покупать у них снова и опять без гарантии.
  Что делать? Я ведь писала и на завод-изготовитель в Грозненскую область,
  и мне прислали ... и тоже закупорился. Я опять написала. За этим бытом не имею возможности пойти к врачу выписать колибактерин (решила попробовать) и послать тебе рецепт. Тут был ураган, распахнуло окно у меня в комнате и выбило стекло. А ведь осенью стекольщики нарасхват. Один обещал за 6 р. и не пришел. Наконец Сона дала стекло от старой рамы, а муж Аракси (соседки снизу) вставил стекло, дала ему трояк. Но, а с редуктором кто поможет? Позвони Резо, узнай его здоровье, приедет ли он и спроси совета. Я просто в трансе от всего этого, давление скачет. Представляешь, как без газа? На плитке готовлю иногда, но это долго, да и на кухне холодно (у нас пока не топят) да и свет часто отключают. Я как-то кипятила чай у соседей. Я до того выбита из колеи со всем этим, что начала письмо с этого газа, а между тем беспокоюсь за вас, как здоровье детей, какие-то сны снятся. Как Сережа, возила ли ты его в Москву. С бронхитом надо и хорошее питание.
  Была у мачехи, у нее что-то с краном, ждет Виктора. Видела Маню с мужем и Валю. Валя едет в Ереван лечиться. Маню просила прислать мужа, чтобы стекло вставил, но не пришел. Все они налево подрабатывают, в работе даже в выходные дни, так что вот так, зарабатывают на клубнику детям к весне. Что написать, не знаю, мать снится часто, просыпаюсь в страхе.
  Зоя, как ты-то, как Катенька? Не болеете ли?
  Утвердили ли твою "Колодезную" (намек на опечатку) диссертацию?
  Сегодня после дождя была на бульваре, на море целая регата парусников. Вот бы Сережа посмотрел. Угол в комнате мокнет, дожди идут часто. Был инженер. Но воз и ныне там. Написать в "Известия", что ли? Посоветуй. И не знаю, про что писать, про газ или про крышу. Зоя, ты не достанешь колибактерин? Попроси рецепт у уч. врачихи Ирины Николаевны или у Динкиной мамы. Стало мне вдруг пенсии не хватать: мясо-то 6 р кило.(а без него слабит)
  Не знаю, как я эту зиму перезимую, мало того, что здоровье плохое, зубы надо вставлять и этот осколок зуба, что остался, тоже, а я боюсь его вынимать. Надо было, когда ты была тут.
  Катенька, наверное, сильно устает, школы далеко, хоть бы побереглась и не простыла. Я так за вас беспокоюсь. В погоне за модой не одевайтесь легко, а лучше тепло (это я для Кати). Жду ответа.
  С приветом
  Целую ма и ба.
  Сколько накатала, не то, что ты.
  
  Мама обижалась, что я пишу короткие письма. А когда мне было писать?
  В этом году кончилась моя лафа, я не была откомандирована, не было никакой лазейки, чтобы как-то переорганизовать свои дни, поработать дома, если нужно что-то написать или обработать данные и прогулять денек, если домашние обстоятельства этого требовали. Я стала, как все приходить каждый божий день на работу, и не спешить сделать как можно больше, а спокойно тратить свое время, теперь, даже если закончу дела раньше, всё равно сидеть до половины пятого.
  И теперь так будет длиться последующие десять лет, каждый вечер в будни надо обязательно приготовить ужин, а потом обед на другой день, чтобы детям, когда они вернутся из школы, было что поесть. И так пять дней в неделю, начиная с вечера в воскресение до пятницы. И вот, наконец-то она, долгожданная пятница. Пятница! Сладость этого неблагозвучного слова знают лишь те, кто служил от звонка до звонка на закрытых предприятиях за колючей проволокой и не мог даже на часок сбежать в соседний магазин, чтобы купить продукты домой, только после работы, когда в магазины набегут такие же, как ты, только что закончившие, спешащие купить хоть какой-то еды голодным домочадцам женщины. Нет, в пятницу уже совсем другой походкой идешь с электрички домой, открываешь ключом дверь, расслаблено раздеваешься, и беспорядок в квартире тебя не волнует: завтра будет день, будет суббота и ты сделаешь уборку, а сейчас нужно только приготовить ужин, хоть просто картошку пожарить, и даже посуду можно не мыть, а завалиться на диване и уставить глаза в телевизор, а еще лучше разобрать постель, включить бра и что-нибудь почитать, сейчас столько замечательного печатают в журналах, глаза разбегаются, только успевай проглатывать.
  Утро в субботу плохое утро, все дома, на завтраке толкучка в кухне, я жарю блины, и их проглатывают прямо со сковородки, никак не дают накопить горкой. После завтрака надо быстро приготовить обед и помыть полы в квартире, а перед мытьем полов приходится основательно погонять детей, чтобы они подобрали всё то, что в течение недели разбрасывали.
  В общем, в субботу утром, я злющая, крикливая, в тренировочных штанах, бегаю от плиты в комнаты, готовлю обед и навожу порядок. Алешка поет в ванной: его обязанность стирка. Машина стирает, но полоскать и выжимать приходится ему самому, он набуравливает ванну воды и полощет, распевая русские народные. Остальные члены семьи, в том числе и мама, если она живет у нас, тихо прячутся по углам и выжидают, когда эта напасть - моя, внезапно возникающая по субботам страсть к чистоте и порядку, закончится до следующей субботы.
  После того, как я попрятала вещи в шкафы, протерла пыль, вымыла полы везде, за исключением Катиной комнаты - там она сама, натолкла пюре, мы садимся обедать где-то около двух часов. Всё! Наконец, после обеда в субботу до воскресения вечера, когда надо готовить на понедельник и желательно и на вторник, на сутки наступает время отдыха. И сидишь на диване и с радостью оглядываешь комнаты: чисто, нигде ничего не валяется. Но мои чувства сами по себе, а семья сама по себе.
  Начинала обычно мама, выползала из угла, где затаивалась, начинала оглядываться, вздыхать, осторожно подкатываться ко мне:
  - Доча, ты не видела мои..?
  И её слова вызывали цепную реакцию.
  - Мама, а где моя..? Зоя, а куда ты дела мои..?
  - Мама, после твоей уборки никогда ничего не найдешь,...
  Дети, мать и муж мечутся по квартире, пытаясь найти то, что они не успели спрятать.
  - А вы хотите, чтобы я за два часа убрала то, что вы в течение недели раскидывали, и еще помнила бы, куда я что запихнула? Найдете, наша квартира не дворец с десятками комнат, как-нибудь...
  
  Первого сентября придумали день здоровья. Дети выходили на улицу и делали на воздухе какие-то упражнения. Этот день здоровья был часто и последним днем похода моего сына в школу: обычно первого сентября холодало, и Сережка заболевал недели на две.
  После болезни, перенесенной в декабре 84-ого года Сергей очень долго кашлял, но потихоньку оправился, кашлять стал меньше, и летом в Батуми как будто поднялся, поправился, но после дня здоровья заболел, снова начал кашлять, но не сильно, а потом новая напасть - сбор металлолома.
  В этот раз, в пятом классе Сережка отнесся к этому мероприятию серьезно, и они с Акингиновым натаскали больше железного хлама, чем два других звена.
  К этому времени наш Сережка возобновил дружбу с Сережкой Акингиновым после длительного, почти на полгода разрыва. Поссорились они весной в третьем классе, даже не ссорились, а подрались.. Сережка Акингинов стал поколачивать мальчишку из класса, физически послабее его, а мой Сережка возмутился, взял над преследуемым покровительство, стал провожать этого парня до дома. Акингинов наплевал на защитника и размахался кулаками, в результате сын мой пришел домой с расквашенным носом, злющий-презлющий, но утверждающий, что и он хорошенько двинул задиру.
  - Странно, очень странно, - сказала я. - Ну, и как ты мог побить Акингинова. Он на голову выше тебя, ты и до носа-то ему не достал.
  - Во всяком случае, он захныкал, закрыл лицо руками и убежал, - убеждал меня сын.
  Но я не поверила.
  А тут они вдвоем, примиренные, натаскали желязяк, а потом эти железяки мокли под дождем в школьном дворе, и никто их не убирал. Сережа был разочарован и больше в сборе металлолома никогда не принимал участия.
  Но в тот раз трудовые подвиги в обычной одежде привели к тому, что и куртка и брюки оказались покрыты слоем красной глины.
  Куртку я ему кое-как отмыла, а брюки поставила (не шучу, именно поставила в угол) и приказала почистить. А в субботу очень разъярилась, когда нашла эти штаны одиноко стоящими в углу всеми забытыми. Слои глины толщиной в детский палец растрескались, между ними стал виден первоначальный цвет материи, серый.
  И я дала сыну щетку прямо в руки, предложила одеться и пойти почистить брюки, но не чистить возле дома, а пойти подальше в сад, чтобы не пылить под окнами.
  Сережка взял щетку и ушел, вернулся с более или менее очищенными брюками и я бросила их в стирку.
  В тот же день я вышла на лестничную площадку и столкнулась с Ниной Степановной, соседкой из квартиры рядом.
  - Вы посмотрите, что творится, сказала она мне. - Какая грязь. Кто-то выхлопал мешок из-под картошки прямо на лестницу.
  Я глянула на лестничные ступеньки и ахнула: они были покрыты слоем знакомой красноватой пыли с комками засохшей глины.
  - Ой, да это же Сережка штаны здесь чистил. Вот ведь дрянь, я ему сказала выйти на улицу.
  - Ну, что вы Зоя, - испугалась Нина Степановна, чувствуя, что маленькому соседу достанется на орехи, и, не желая, чтобы из-за нее наказывали ребенка, ну что вы. Разве может быть столько грязи с детских штанов?
  - Еще как может, - ответила я. - Вы не видели, что это были за штаны.
  
  Декабрь, грязный, темный, слякотный. Нет ни чистого белого снежочка, ни морозца, никакого ощущения зимы, только сырой ветер пронизывает насквозь.
  Я иду домой с электрички. Повернув к своему дому, я поднимаю глаза наверх. В квартире темно.
  Надежда шевелится у меня в душе.
  "Может быть, Сережка почувствовал себя лучше, и ушел всё-таки в школу", думаю я.
  Я поднимаюсь на седьмой этаж, вхожу в комнату, включаю свет в коридоре, заглядываю в большую комнату.
  На диване лежит сжавшаяся в комочек фигурка.
  - Сережа, сынок, почему же ты свет не зажег?
  - Не хочется.
  Раздевшись, я подсаживаюсь к сыну на кровать, щупаю лоб, ничего не могу понять, слишком руки замерзли от холода, и измеряю температуру градусником.
  Опять у сына 37,2 и такое плохое самочувствие, что ребенок не только в школу не идет, даже свет и тот не зажигает, и это так не похоже на моего всегда жизнерадостного подвижного сына.
  Я еще и еще раз вспоминаю, как это началось, меня гложет жалость к сыну и чувство своей собственной вины.
  Всё началось еще в сентябре, с того сбора металлолома. Сережка слегка простыл и кашлял, а потом еще добавил на физкультуре и начал кашлять страшно, приступами, по несколько минут, надрывно, до позывов к рвоте.
  Я оставила его дома и вызвала врача, не хотела я выводить ребенка на улицу с таким страшным кашлем.
  Симонова, как назло, была на курсах усовершенствования, и пришла заменяющая её врач, послушала ребенка, сказала, здоров, в легких ничего нет.
  - Но кашель страшный, у него была уже вялотекущая пневмония, которую никто не прослушивал, давайте сделаем снимок.
  - Незачем совершенно облучать ребенка, раз температуры нет, нет никакого воспаления.
  - Но Сережа болеет без температуры.
  Все мои уговоры оказались бесполезны.
  Бывают такие тупые самоуверенные люди, которые уважают только себя и ни во что не ставят мнение другого.
  Нашу участковую я бы уговорила на снимок, да она могла бы и услышать что-то в легких. Симонова никогда не кидалась лечить ребенка от ОРЗ, всегда говорила мне, ну да вы сами знаете, что делать, но слушала и слышала довольно хорошо, я ей доверяла, да и она мне тоже, и, увидев меня в такой панике, поняла бы, что дело плохо.
  Делать нечего, я пошла в детскую и записалась к бронхологу, надеясь встретиться с Маей Ефимовной, и попала на прием к тому же врачу, она, оказывается, работала бронхологом и к тому же была заведующей нашей детской поликлиникой.
  Вот откуда такая самоуверенность и непререкаемость, она чиновник, а туда же, пытается лечить!
  В общем, я была обругана, но направление на мазок на предмет коклюша мне дали.
  Я взяла замученного ребенка и потопала с ним 1,5 км на мазок.
  Помню, как на обратном пути мы стоим, ждем автобуса, и я прикрываю его от ветра.
  Коклюша не оказалось.
  После этого путешествия, где-то на десятый день болезни у него и начала подниматься температура каждый день, 37,2 и он совсем сник, и антибиотики ему не помогали, каждое утро он долго кашлял, сгибаясь на кухне, а я уходила на работу, ведь ребенок мой был здоров, и больничный мне не полагался.
  Я его лечила, как могла, горчичники, прогревания картошкой, таблетки, отхаркивающие микстуры. В школу он не ходил, Через неделю я вызвала снова врача, собираясь дать бой, но пришла другая врач, молодая, красивая женщина, сразу мне понравившаяся. Ольга Николаевна, как узнала, что ребенок кашляет надрывно уже три недели, температурит, лечение провожу я самостоятельно, врач ничего не назначила, ужаснулась такой картине и без всяких слов дала направление на снимок и больничный лист.
  И я опять, уже температурящего мальчишку потащила в поликлинику, а через день со снимком опять к бронхологу. На этот раз я напрямую зашла к Майе Ефимовне с просьбой посмотреть и послушать Сережку, В конце концов, она была аллерголог, а раз ничего не находят..., то возможно, кашель аллергического характера.
  Майя Ефимовна и бронхолог принимали в одной комнате, и когда мы пришли и я в открытую, в истерике, в слезах, скандально стала высказывать претензии к заведующей, что ребенок болеет больше трех недель, что я всё время указываю на страшный кашель, которого я не слышала семь лет (семь лет Сережка не болел воспалениями), и что нельзя так откровенно игнорировать мнение матери, в результате они хотели получить температуру, вот теперь температура есть, можно и начать лечить.
  Майя Ефимовна пропустила мои вопли мимо ушей, прослушала Сережу, и они вдвоем долго смотрели снимок и усмотрели только бронхит.
  Назначили лечение, антибиотики, но не внутримышечно, а перально, тепловые процедуры, и с тем я ушла.
  Конечно, если бы мама жила бы на Белоозерской, разве я так мучалась бы? Давным-давно отвезла бы ребенка туда, в случае необходимости мама его и проколола бы, и не было бы того, что я сейчас имела, субфибрильную температуру и замученного, совершенно раскисшего сына.
  Сережа не ходил в школу почти два месяца. Я заходила к Антонине Васильевне, брала для него уроки, но чтобы закрыть четверть, он должен был посетить школу хотя бы несколько дней.
  И я уговорила Сережу походить в школу в конце второй четверти, чтобы его могли аттестовать.
  Я прибегала в обеденный перерыв с работы, обряжала сына и отправляла его, а вечером я приходила раньше, чем он, и ждала.
  Сережа заходил в дверь, садился на галошницу, и сидел не шевелясь. Я снимала с него пальто, стягивала сапоги, брала за руку, заводила в комнату и укладывала ни диван.
  Он ложился молча и не говорил ни слова. У него не было сил. Около десяти дней посещал он школу, а потом стал сильнее кашлять, и я оставила его дома. Этих дней хватило, чтобы Сережку аттестовали за вторую четверть.
  По-прежнему была слякоть, серый снег, оттепели, темнота. Приближался новый год.
  1986 год. Второе тысячелетие
  - Что ты помнишь из 1986 года? - спросила я мужа.
  Алексей засмеялся:
  - Я купил себе новый костюм.
  И сразу стало всплывать.
  В конце 85 года начальник Алешкиной лаборатории уволился, и на Алешку, как старшего научного и ответственного исполнителя темы, свалилась вся работа. Алексей с октября месяца стал задерживаться, приходить поздно, усталый. Не столько утомляла его сама работа, сколько необходимость сделать быстро и в срок, а необходимость действовать быстро всегда очень напрягала Алешку, он был медлительным и не умел расслабиться, пока не завершит дело. По складу характера он не умел заставить кого-то работать, и всё они делали вдвоем с Иришкой, которая была трудоголиком, и которую не надо было подгонять.
  Работал он за тот же оклад старшего научного, не сумел воспользоваться ситуацией и попросить себе добавку, но после сдачи работы предполагалась большая премия. В конце декабря Алешка закончил все темы, написал отчеты, и совершенно вымотался. У него было нервное истощение, он похудел, ослаб, и в течение выходного дня через каждые три часа ложился отдыхать, так уставал.
  Руки стали тоненькими, как у женщины, а на спине вылезли и торчали позвонки.
  Его взяла в плен бессонница, пропал аппетит, и он не бегал по 10 км на лыжах, как в прошлую зиму, когда он убегал за канал на полюбившееся ему замерзшее болото, окруженное красивыми кустами и метельчатыми растениями.
  14 января на дне рождения у Люды Алешка тихонько ушел в другую комнату, прилег там отдохнуть и уснул. Во сне были особенно заметны его заострившиеся скулы.
  Люда, глянув на Алешку, ужаснулась его похудевшим видом.
  - Зоя, надо что-то предпринимать, придумать, смотри, он совсем ослаб.
  А что придумаешь, если ему нужен был отдых, а до лета было далеко и брать сейчас отпуск вроде не имело смысла, а это значило, что каждый день, преодолевая себя, он шел на работу и день требовал он него большей затраты сил, чем у него было. И происходило медленное сползание вниз и вниз по наклонной плоскости к полному упадку сил, и настойка элетероукока, назначенная врачом, ему мало помогала. А больничный без температуры не давали, проще было помереть.
  Зато в конце января он принес кучу денег, тысячу рублей.
  - Наступило второе тысячелетие, - сказал мне муж, передавая пачку сиреневых купюр. Напомню, что первое было в 1971 году, когда он вернулся с Камчатки.
  - А что будем делать с деньгами? - я всегда спрашивала у мужа, куда мы будем тратить деньги, если сумма свалилась неожиданно, регулярные поступления были рассчитаны досконально, и я тратила их по собственному усмотрению, если жесткие рамки постоянной нехватки можно рассматривать как "собственное усмотрение ".
  Деньги у нас всегда лежали открыто, в платяном шкафу на полке, когда завелась резная шкатулка, то в ней. Дети деньги брали только с нашего согласия. Катя звонила мне и просила пять рублей, или три, и даже рубль. Когда оставалось 25 рублей, то кто успевал ухватить эту последнюю купюру, я или Алексей, тот и оказывался хозяином положения, богатеньким Буратино, все остальные должны были клянчить деньги у него.
  - Тратить, - сказал муж. - Купим одежду, а то ты всё стонешь, что мы не так одеты.
  Вот тогда Алешка и купил себе совместный франко-советский костюм, сам купил, без меня, и впервые ему оказались впору и брюки и пиджак, а цвет ему подходящий, темно-горчичный. Сейчас, в 2004 году этот костюм всё еще служит ему в качестве выходного. Впрочем, всё это время он надевал его не чаще трех-пяти раз в год.
  Но костюм он приобрел только в марте, когда отдохнул от тяжких трудов.
  А я купила себе зимнюю шапку из куницы, которую проносила десять лет, но не так, как муж костюм, а вплотную, весь сезон только в ней.
  Это была моя первая приличная зимняя меховая шапка, и то не новая, а купленная в комиссионке.
  Еще когда мы жили на Дирижабельной, мама отдала мне старую каракулевую шапку, я сама пришила к ней норку, отпоротую от воротника, проложила картон, чтобы ободок был жестче, и отходила два года. Потом была коричневая синтетическая шапка с большими полями, Нина дразнила меня в ней летучей мышью, а Алешка, когда лепил пельмени с детьми, приговаривал, слепляя два конца в кружок:
  - Вот еще одну мамину шляпку сделали - и аккуратно клал на доску.
  Когда и каракуль и норка стали жаловаться на глубокую старость и просится на отдых, я на нашем Долгопрудненском рынке налетела на шкурки белых баранов и козлов, привезенных с северного Кавказа, загорелась и купила две, хотела сшить себе пальто и шапку к нему.
  Пальто не сшила, а шапку смастерила себе сама, большой такой белый шар получился, и я носила его с черной шубой.
  Все это время я мечтала о норковой шапке, темно-коричневой, мне нравился коричневый блестящий мех, таким красивым он должен был бы быть в сочетании с моими карими глазами, вернее мои глаза были бы интересней при такой шапке.
  Но шапки то стоили очень дорого, то исчезали из продажи, и надо было стоять за ними часа три в очереди. Да что там три! Моя сослуживица, Ирка Новикова, отстояла за шапкой целый день.
  А потом мне норковые шапки опротивели. Надоели так, как будто я все эти годы мечты о них сама их носила, а не видела на других людях.
  А о кунице я даже и думать не смела, видела её один раз у Нади, двоюродной сестры Алешки, когда она в очередной раз приехала к нам за шмотками из своей далекой Перми. Целыми днями Надежда бегала по магазинам, искала обувь модную, а поздно вечером клала свою шапку рядом с моей на тумбочку в прихожей.
  Все познается в сравнении, и красивый дорогой мех рядом с козлиной шапкой подчеркивал нищее убожество последней. Я спросила Надю, что за мех у нее, и, узнав, что это куница, уважительно погладила шкурку. Хороший зверь куница, нарядную шубку носил, за что и пострадал.
  Разжившись тысячей рублей и испытывая непреодолимое желание потратить эти деньги как можно скорее и в основном на себя, я решила сначала избавиться от домашних, купить им, что необходимо, а остатки, все остатки мне.
  Взоры мои обратились к подросшей дочери. Катеринка выросла из своего зимнего пальто, и нужно было срочно покупать новое. Я присмотрела в нашей комиссионке натуральную цельную шубу из цигейки коричневого цвета всего за триста рублей. Рядом видела почти такая же, только чуть потемнее, за 450 и я поинтересовалась, почему такая разница в цене.
  - А кто как свою вещь ценит, это от владельца зависит, - равнодушно ответила мне продавщица.
  Два дня я уговаривала дочку пойти в магазин напротив, посмотреть шубу, и если понравится, то купить, а когда отбрыкивающаяся дочь согласилась, шубы не было. Продали шубу.
  Раздосадованная, злая на свою упрямую девчонку, я прошлась по магазину, оглядывая витрины и выискивая, чем заменить уплывшую шубу и успокоиться.
  Ничего подходящего не было и мы направились к выходу из магазина, когда, бросив прощальный взгляд, я увидела на витрине рыжую шапку, которой раньше не было.
  До сих пор помню, как она лежала, одинокая, в тени. Ждала меня.
  Я вернулась с порога, померила, достала деньги и купила.
  Катя была потрясена решительностью, с которой я, не колеблясь, выложила деньги.
  - А что, раз ты выламываешься, хоть себе куплю.
  Вот эта шапка и Алешкин костюм - это всё, что вспоминается от добытой ценой нервного истощения тысячи. Но, конечно были еще покупки, я купила постельное белье, обувь мужу, дочери, сапоги себе. А Сережкины вещи нас не разоряли, он еще не вырос.
  Свою куницу я не закидывала на полку в прихожей, где она могла помяться, а клала на секретер в спальне. Дочка моя, зайдя к нам вечером, задумчиво на нее посмотрела и сказала:
  - Знаешь, мама, она никак не вписывается в нашу квартиру. Чужеродная вещь
  Не вписывалась дорогая шапка не только в интерьер квартиры, но в мой гардероб.
  Как-то раз я сидела в лаборатории Юры Иванова, мы стряпали очередную программу с его девочками. Зоя Сорокина, секретарь и оператор, проходя мимо меня, бросила взгляд на мою юбку. Юбка была связана крючком из красной ковровой шерсти с добавлением зеленых и белых полосок. Вязка столбиками с накидами выглядела сеткой. Оглядев со спины эту сетку, натянувшуюся на попе, Зоя спросила:
  - Ты чего в дырявой юбке ходишь?
  Я оглядела себя, насколько могла поворотить шею. Поняв, что дыр нет, а имеется в виду ажурная вязка, я вздохнула:
  - Да всё денег не найду на юбку, бедность задавила.
  - Ну, интересно, - не сдалась Зоя, большая насмешница. - В соболях ходишь, а зад прикрыть нечем?
  Я погладила ладошкой шапку, красующуюся на моей голове. Крыть было нечем.
  
  Здравствуй дорогая Зоя! 9/Ш
  Через день после отъезда Резо я заболела, видимо грипп - с температурой под 38 и сухим болезненным кашлем, саднит за грудиной. Сорвалась поездка, да и не знаю, смогу ли я одна выкарабкаться. Ты не сможешь приехать. Лежу в одиночестве. Сегодня температура опять поползла вверх, и я приняла полтаблетки аспирина. Анальгин кончился. Голова болит.
  Я никому звонить не могу, разве врача вызвать только, боюсь осложнений. Да и соседка Нина (у которой телефон) боится гриппа. Не везет мне, да и только. Агнесса не может помочь, т.к. ее брат Петро упал, сломал бедро, лежит в травматологии и она его выхаживает. Я отдала ей одно судно резиновое.
  Грипп очень ослабляет. Тут еще белье в тазу, я же не думала, что заболею.
  Как там дети, не болеют ли они, весна всегда коварна. Жду ответа. Плохо всё. Целую, ма.
  Вот так-то. Что не ждешь, да получишь.
  
  13/III 86. Письмо не отправила. Уже 2 дня, как температура 36, но саднит за грудиной, с трахеитом куда ехать? Сона зашла только сегодня, у нее Лиля (дочь ее) заболела. А вчера заходил Жора, (товарищ Резо). Я попросила его принести хлеба и заказать микстуру в аптеке с эуфилином от кашля, что он и сделал. Обещал зайти через 3-4 дня. Врач была 10/III, послушала, велела лежать в тепле. Но приходится готовить. В день только был суп и кусок вареного мяса, а сегодня принесла Ирочка бутылку молока и хлебцы. Если бы не кухня...
  Дала номер телефона Агнессы, не знаю, позвонит ли Сона, хочу, чтоб и горло посмотрела. Интерферон кончился, есть в ампулах, но срок вышел, боюсь капать. А Жору забыла попросить, у него знакомый в аптеке. Так не хочется тебя беспокоить, может, выкручусь? Еще раз. Жду письма, совета.
  А кто это письмо бросит?
  Оказывается эпидемия вирусного гриппа, сказали по телевизору идет на убыль, но у нас в разгаре. Берегись сама и береги детей. Уж когда я увижу их. У вас пока тепло, но именно конец марта будет - 20.
  Целую, ма.
  
  Весь вечер, лежа на боку продиралась (чтением это не назовешь, но тогда я считала необходимым доводить до конца раз начатое, с годами это кануло навсегда) сквозь новый роман Юрия Бондарева. Не знаю, когда он в действительности печатался в Новом Мире, и как назывался; помещаю его в этот год, дальше пойдут прекрасные вещи, а вот 84 и 85 годы еще яма в нашей литературе.
  До этого я читала много лет назад "Горячий снег", вещь, показавшуюся мне живой и искренней, а тут прочитала десяток страниц и затосковала. Весь роман был построен на том, трахнул ли немолодой режиссер бабу, которую продвигал в примы или нет. У дочери главного героя тоже трагические проблемы: купила кольцо с изумрудом, и все продавщицы в магазинах ей завидуют, пристают, где достала. Утонченная девушка страдает, понимает, что у нее плохой вкус, на уровне продавщиц и официанток.
  Я зашвырнула журнал под софу. Рано утром мне надо бегом на электричку, еще просплю с этими изумрудами.
  Утром холодно, ветер в окна и мороз выстудили квартиру. Кажется невозможным в этой полной темноте длящейся ночи выползти из-под одеяла, но вот выползаю, в туалет приспичило.
  Чуть мерцает рассвет. Тихо, дети и муж спят. Я включила свет на кухне, глянула на часы, пол седьмого. Босиком прошлепала к окну. На градуснике минус тридцать.
  Внизу двигаются в утренних сумерках бесшумные с высоты седьмого этажа тени.
  Я уперла лоб в холодное стекло и наблюдаю за ними.
  Наклоняясь, чтобы прикрыть хоть немного лицо от холодного ветра, призрачные женские фигурки продвигались к воротам детского сада, а за ними тянулись веревки с санками. Маленькие, годовалые, и постарше дети были закутаны в теплые платки, оставались одни глаза. Полседьмого утра крохотных деток подняли из постели, закутали и потащили в детский сад в тридцатиградусный мороз молодые безумные матери. Сейчас бросят детей на руки нянечке и побегут на электричку, успеть в Москву на работу. Те же, кто работает в Долгопрудном, пройдут часом позже, тогда будет светлее и чуть потеплее.
  И такими пустяшными показались мне переживания героев вчерашнего романа, на фоне каждодневной невыносимой и тем не менее не замечаемой нами зажатости: шаг вправо, шаг влево, стреляем без предупреждения. И хотя выстрелы эти всего лишь выстрелы бедности, но сколько сил требуется, чтобы их отразить, загородится от недокормленной плохо одетой нищеты, призрак которой всегда витает над головой. Когда один муж работает, денег на нормальную жизнь не хватает, голодно как-то на одном заработке, да и пенсию не выслужишь, вот и кидают малышей на чужих людей, а сами бегут за денежкой, и каждую копейку будут беречь, и таскать тяжелые сумки, и не возьмут лишний раз такси, будут давиться в автобусе, и консервировать, и шить, и вязать, и каждый день выгадывать рубль, чтобы хватило дожить, а вот еще и заплатить за квартиру, и не жечь лишний раз свет, потушить лампочки, и что еще я пропустила? Ау, женщины моего поколения и моего достатка, жены инженеров, научных сотрудников, врачей, учителей и простых рабочих, как насчет изумрудных сережек? Накопили на них? или удовольствовались, как и я, штампованными золотыми за сто рублей? А то и тех нет?
  
  Сережка все каникулы валялся на диване, обложенный картошкой, уставив глаза в телевизор.
  Иногда он просил соли, вытаскивал с груди картошку, обмакивал в соль и ел.
  Повторный снимок показал тяжи в легких, остаточные явления перенесенного и не долеченного воспаления легких. Бронхолог с Маей Ефимовной крутили, вертели, смотрели новый снимок, сопоставляли со старым. Нашли в конце концов пропущенное ими в первый раз пятно.
  Оказалась права я, но меня это нисколько не радовало, так сильно я упустила ребенка, что последствия этого сказываются и сейчас затяжными кашлями взрослого человека.
  Общее состояние Сережки улучшалось, хотя субфебрильная температура держалась, но всё же не сравнить с декабрем, когда сын одиноко лежал пластом в темной комнате, даже света не хотел зажечь. Сейчас мальчишка оживился, лучше ел и снова интересовался окружающим миром.
  Я созвонилась с Аликом Гваришвили, и Алешка отвез Сережку к нему в институт, сделать снимок на хорошей аппаратуре. Снимок показал кисту.
  - Ты не пугайся так, ничего страшного нет, должно со временем всё рассосаться. Через пару месяцев, сделаем повторный снимок, - сказал мне Алик.
  Но я тряслась от страха, и держала ребенка дома.
  Сережка сильно скучал, и попросил меня научить его вязать крючком.
  Мальчишеские пальцы плохо справлялись, но у Сережи была бездна времени, и постепенно он освоил крючок. Тогда Сергей и связал знаменитую красную жилетку для мишки, того самого мишки, который был подарен трехлетней Кате дедом Карлом.
  Года три-четыре назад моя внучка Соня, вторая Катина дочь, доконала этого медведя, он разодрался, и из него посыпались опилки. Пришлось медведя выбросить, а жилетку сохранить и переодеть на льва. Не в каждой семье найдется вещь, связанная 11 летним мальчиком.
  
  Встретила на улице Симонову, пожаловалась ей на состояние Сережки.
  - Может он в школу ходить не хочет, вот у него и температура?
  - Нет, - решительно ответила я, но задумалась.
  Вечером подсела к сыну на диван:
  - Сережа, ты любишь ходить в школу?
  - Я что, по твоему, псих ненормальный? - вопросом на вопрос ответил Сережка.
  Но всё же температурил он не потому, что не хотел в школу.
  Знакомая женщина, Нина Кузнецова по дороге на электричку спросила меня, в каком классе учится у меня сын.
  Я стала мучительно припоминать, в каком классе учится Сережа.
  Обремененная его здоровьем, Катиной учебой в новой школе в девятом трудном классе, я не смогла ответить на вопрос, в каком классе учится мой младший сын.
  - В шестом, - задумчиво протянула я. - Ах, нет, в пятом еще.
  Надо было видеть, какими глазами посмотрела на меня Нина, у которой был единственный сын.
  - Понимаешь, - оправдывалась я, - везде валяются эти учебники за 5-6 класс, и еще Катины за 9, которые в перевернутом виде тоже идут за 6, вот я и ошиблась.
  Но такая ошибка характеризует мое отношение к учебе сына, мне в то время было на нее совершенно наплевать.
  По русскому мы просили его писать упражнения по мере сил, а по математике я пару раз подошла, чтобы что-то объяснить, но Сережка ни в каких объяснениях не нуждался, казалось, он родился со знанием всего того, что я собиралась ему рассказать.
  Сейчас я держу в руках самодельную игрушку, куклу перчатку, изображающую зебру и вспоминаю, с чего же всё началось.
  Зебру я недавно ремонтировала, голова, сшитая из моей полосатой блузки, отвалилась, и я её пришила. А рукавичка у зебры серая. Сшита рукавичка из моего старого плаща, и моя рука взрослой женщины туда не помещается: шил этот персонаж кукольного театра Сережка, мерил на свою мелкую ручонку.
  А начиналось всё с рыжей кошки-перчатки, подаренной Кате кем-то из моих знакомых.
  Дети стали играть с ней, кошка здоровалась и разговаривала. Дальше больше, Катя придумала ставить кукольный спектакль, и они начали шить кукол из тряпок. Был ежик, собака, еще что-то, волк должен был быть, так как помню волка по тексту пьес, которые были написаны. Но первые пьесы, поставленные Катериной, были устные, текст придумывался, а потом подправлялся во время действия.
  Опять стаскивались на пол диванные подушки, ставились на ребро, натягивались покрывала, по краю покрывала бегали кукольные персонажи, которые водили Катя с Сережей, спрятанные за покрывалом.
  Первый же спектакль, зрителями которого были мы с Лешкой и которая-то из бабушек, раззадорил детей, они стали наперебой шить игрушки, резать одежду, а потом вдруг Сережка начала писать пьесы.
  Как жаль, что от всего сохранилась только маленькая зебра. Тетрадки с пьесами были сданы моими детьми в макулатуру, когда начался этот макулатурный бум: возможность после сдачи двадцати кг купить "Женщину в белом " или "Три мушкетера ".
  В общем, тетрадок не осталось, но кое-то из прочитанного врезалось в память:
  "Действие первое, явление первое, дом кошки.
  Входит собака.
  - Привет.
  - Привет.
  - Чаю хочешь?
  Кошка ставит чайник на плиту.
  - Нет, не хочу. Пойдем скорее, там змей напал на мышку.
  - Пойдем.
  Кошка выключает чайник, они уходят.
  Действие первое, явление второе.
  Опушка леса ".
  И так две тетрадки. Действие развивалось в лесу. Сначала врагом был волк, но после упорной борьбы он перевоспитался, признал свои ошибки и присоединился к дружному коллективу мышей, кошек и собак. Однако без врага нет действия, маленький автор это понимал, и был создан новый враг, коварный змей.
  Вообще, Сережины пьесы представляли собой замечательную пародию на мультики, которые они смотрели: этакая смесь сентиментальности сюсюкающих зверюшек с борьбой за освобождение трудящихся масс.
  Писал он эти пьесы на кухне по ночам. Зимой часто гостил кто-нибудь из бабушек, и Сережка спал в комнате не один, свет тушили, и драматург вынужден был стряпать свои произведения на кухне.
  Вечерами, лежа в постели, мы слушали, как Сережка топает на кухню.
  "Наш Бальзак", - вздыхал Алешка, поудобней устраиваясь на подушке.
  Так и прошла эта часть года до лета, в постоянных заботах о здоровье пишущего сына.
  С приходом тепла кашель сдался, и сын последнюю четверть нормально ходил в школу.
  К весне приехала мама, повидаться, подлечиться, отмыться. Ходить в баню ей было тяжело, а мыться в ванной на кухне не очень удобно, воду приходилось греть на газу, ну и какое это мытье?
  Вот и ездила в Москву из Батуми помыться.
  
  Совершенно безумная учительница по истории в Катиной новой школе заставляла их переписывать учебник истории, так как, видите ли, теперь учебники сдаются, и к выпускным экзаменам не будет учебника. Загруженная еще учебой в художественной школе, Катя переписывала этот учебник по ночам, сидела, корпела над тетрадкой до 11 часов и позже.
  Увидев свет, выбивающийся из-под двери дочкиной комнатки в двенадцатом часу ночи, я прошла к ней и застала за перепиской очередного съезда партии. Я выдернула книжку из рук Кати и потребовала, что бы она немедленно ложилась спать. Дочка подняла на меня усталое личико с запавшими от недосыпа глазами, и заплакала. Сквозь слезы она объяснила мне, почему Морковь (прозвище учительницы Морковиной) заставляет их это делать.
  - Доченька, я обещаю тебе, даю честное слово, я возьму в НИОПиКе в библиотеке историю партии, там будет всё, что нужно и даже лишнее. Не надо заниматься ерундой, плюнь на Морковь, здоровье дороже.
  Кое-как мне удалось уложить дочку спать.
  Позднее, учительница истории, знаменитая в городе Морковь, пожелала познакомиться с нами, родителями Кати.
  Люда Монахова, подружка Кати, смеялась:
  - Так странно это было. Она сказала Кате, "садись, четыре", и вызвала родителей Обычно это бывает, когда двойка.
  Я подумала, что нам предстоит разговор с учительницей о том, что Катя недостаточно старается и не дотягивает до пятерки.
  В субботу днем я вспомнила о приглашении в школу. Алешка где-то гулял, пришел веселый, довольный. От него припахивало пивом.
  - Давай-ка, сходи один разок в школу, узнай, что там нужно от нашей дочки, - попросила я мужа. - А то, если я пойду, я так настроена против этого дурацкого переписывания, что точно с ней поругаюсь.
  Вернувшись из школы, Алешка доложил, что так и не понял, что нужно было Моркови от нас.
  - Да и не было никакой возможно понимать, что она говорила, - добавил он. - Я всё время был занят тем, что старался не дышать на нее.
  У нашей умненькой Кати в результате по историям в аттестате четверки.
  Кате, чтобы получить отметку по физкультуре, надо было сдать гимнастику: научиться делать стойки. Руки у Кати были слабые, и она не могла удержать себя, всё время заваливалась на бок. Вот отец и должен был ловить её ноги и ставить к стенке. Весила Катя прилично, а главное, она боялась щекотки и отчаянно дрыгала ногами, когда Алешка её пытался ухватить. Однажды вырвала ноги и упала, ушибла бок и страшно обиделась на отца.
  Две недели каждый вечер они тренировались, делали эти стойки, и с обоих пар валил от таких непривычных упражнений, и наша дочь сдала гимнастику на четверку, она была гибкой девочкой, и проблем с мостиками и кувырканием у нее не было, только стойка на руках ей не давалась.
  
  Я пригласила Динку поехать со мной в Батуми в июне, отдохнуть с детьми, а мама осталась у нас и должна была приехать после отъезда Динки.
  У Кати была практика в НИОПиКе Московском, как у программиста, в июне она была занята, и я взяла с собой только Сережку. Мы доехали поездом, а Динка со своими сыновьями, Сашей и Колей, прилетели спустя три дня.
  Нашей компании, состоящей из двух женщин и троих подростков, повезло с погодой, и мы провели прекрасные две недели, так что моя подруга и не заметила, что находилась во влажных субтропиках, в городе, занимающим первое место по количеству осадков.
  Даже при Батумских условиях быта и плохого снабжения забот по кормежке было немного.
  Динка была жаворонок, вставала рано утром, бегала в магазин, покупала творог, который я обычно в Батуми в пищу не употребляла, пока я продирала глаза, от творога даже и воспоминаний не оставалось. А тут на завтрак творог, молоко.
  К десяти мы, наконец, собирались и шли на море. Диана с мальчишками уплывала, Сережка плавал поближе, а я дожидалась, когда они приблизятся к берегу, и плыла навстречу.
  Часов в одиннадцать я уходила с моря, оставляя Сережку на Динку. Одна, неспешно, в тишине квартиры я готовила обед, делала какую-никакую уборку, и когда Динка с мальчишками возвращались с пляжа, всё было готово.
  После обеда играли в карты, гуляли по городу, ходили на рынок.
  Съездили, в дельфинарий, сфотографировались с моржами, катались на лодках в пионерском парке.
  Было всё, что должно быть на юге: море, горы, парки, фрукты.
  Мы с Диной, работающие на полный рабочий день и растящие двоих детей женщины, всё делали по минимуму, все наши рецепты были из быстрой кухни, все усовершенствования направлены на то, чтобы с наименьшими затратами достичь желаемого эффекта - накормить семью. При этом мы постоянно вспоминали нашу третью, отсутствующая сейчас подругу, Иришку, которая тщательно вела домашнее хозяйство, всегда готовила строго по рецептам, не боялась трудоемкого приготовления, и перед тем, как жарить курицу, вытирала с нее лишнюю влагу полотенцем. Но наша трудолюбивая подруга, взращивала одну дочь, мы же с Динкой, чтобы выжить, такими глупостями не занимались, готовили на скорую руку, хотя при необходимости, обе могли накрыть праздничный стол из множества блюд. Динка даже фаршированную рыбу готовила на большую ораву.
  Сейчас, в результате работы в четыре руки мы пришли к выводу, что в многоженстве есть замечательная сторона: распределение труда. Вот только найти мужчину, который прокормит такую ораву представлялось затруднительным.
  Во время нашего отдыха в Батуми дождик только поморосил, зато случился ураган, которого я, в городе, который считала родным, до тех пор никогда не видела.
  Мама всегда боялась урагана; выходя из дома, закрывала все окна, чтобы ветер не сорвал рамы, а я подсмеивалась над её страхами, и несмотря на свои обещания, беспечно оставляла окна открытыми.
  Так было и в этот раз...
  Резкие порывы ветра, поднявшего тучу пыли и мелкой гальки, настиг нас, когда мы возвращались с купания.
  Можно считать, что нам повезло, внезапная буря на море могла поднять такие волны, что плавание стало бы затруднительным. Особенно опасно это было для заплывающих далеко пловцов, пока они достигли бы берега, море могло разбушеваться не на шутку. Батумский прибой нес булыжники, и выбираясь из моря при высокой волне можно было пострадать. Любители покупаться в бурю всегда расплачивались за это синяками на теле.
  Но и на суше в ураган оказалось не сладко.
  Батуми город старый, южный, улочки узкие, население беспечное, риск, что во время сильного ветра тебе что-нибудь свалится на голову, велик.
  Испугавшись порывов ветра, заваливающих меня с ног, я предложила Григорьевой пойти к моим знакомым, дом которых стоял рядом с морем.
  - Пойдем, тут рядом, - прокричала я сквозь бурю, - я не могу идти, меня совсем сносит. Пойдем, переждем ветер, через полчаса всё пройдет.
  Но Динка переживала за оставленные нами открытые окна, отмахнулась от меня, и побежала против ветра. Мальчишки последовали за ней, я тоже пробежала метров двадцать, но задохнулась, и трусливо забежала в подъезд, где укрывалась от бури кучка шумного южного народа. Сережка оглянулся, и вернулся ко мне, а мужественные Григорьевы умчались.
  Родители Марины Игитханян, жили на первом этаже дома, в подъезд которого мы забежали. Я постучала, тетя Мила открыла, и мы просидели у них полчаса, пережидая буря. Я сидела как на иголках, беспокоясь о Динке и Сашке с Колей и сердясь на себя, что не уговорила их остаться со мной.
  "Жизнь дороже рам", думала я, "и к тому же, наверное, ураган сорвал в первые же минуты всё, что мог".
  Наконец, наступила долгожданная тишина, и мы с Серегой, переступая через битые стекла, искалеченные рамы, и какие-то кирпичи добрались до дому. Наши гости были целы, и успели закрыть окна, вернее часть окон, Из шести рам четыре были целые, а одна рама из бабушкиной комнаты и рама на кухне упали вниз, но к счастью, никого в этот момент внизу не было.
  Когда Дина и мальчики бежали по улице, то с одного из домов сорвало раму, и она рухнула прямо перед Сашонком.
  - В тот момент я очень испугалась, - рассказывала Динка.
  На другой день мы потопали в домоуправление заявлять о повреждениях. Женщины во дворе предсказывали нам, что каждая рама обойдется нам не меньше, чем в двадцать пять рублей. Мы с Динкой испуганно таращили глаза и молчали: такие расходы не были учтены в нашем бюджете.
  В домоуправлении нас приняли милостиво - пронесшийся ураган был назван стихийным бедствием, и починка наших рам оказалась помощью населению в борьбе с последствиями стихийного бедствия.
  В тот же день вечером к нам пришел прораб, оглядел рамы, сказал, что завтра придет рабочий и сделает, а пока мы выпили с ним вишневого самодельного ликера, который мама хранила в уютном графинчике. Динка, посмеиваясь, слушала треп чернобрового прораба - усиленные попытки подкатиться к ней.
  На другой день пришел мастер, молодой аджарец, недавно из деревни.
  Стояла жуткая жара, мы рано ушли с моря, испепеленные зноем, и только упали отдохнуть, как пришел тихий чернявый парень с топором и другими инструментами, сел на кухне на табуретку возле лежащих на полу рам, и замер. В течение часа только редкие вздохи напоминали нам, что он еще жив.
  - Такое впечатление, что он сегодня и не собирается начать, - сказала Динка.
  Я пошла на кухню, стала греметь кастрюлями. Рабочий наш слегка оживился, вступил со мной в беседу, расспросил, как это принято на Кавказе, кто мы и откуда, повздыхал еще, снял пиджак и, наконец, приступил к работе.
  Из каждой комнаты упало по одной половинке рамы, но меняли сразу обе.
  Все же, я думаю, рам готовых не было, был только материал для рам, и Нодари (он представился, но я не помню его имени, и назову так), делал рамы сам, иначе невозможно даже при его скорости работы объяснить, почему он пребывал у нас три дня.
  Уже на первый день к вечеру он попросил меня:
  - Познакомь меня со своей подругой.
  Я даже рот открыла от изумления. Как я могу их познакомить, если я и сама вижу его в первый раз?
  - Зачем тебе? - в лоб спросила я. - Моя подруга порядочная женщина.
  - Да, - сказал Нодари. - Это хорошо. Мне нравятся порядочные женщины. Я не люблю развратных.
  Я внимательно оглядела этого прорезавшегося Динкиного воздыхателя. Ему было с натягом не больше 23 лет, а нам по 39. Диана загорела до бронзы, выглядела шикарно, и он был чересчур самонадеян.
  - Но если она замужем и порядочная женщина, то и зачем она тебе? Разве что в кино вместе сходить.
  Э-э, - Нодари не собирался сдаваться. - э-э, это смотря на какое настроение попадешь.
  Вошла Динка, разговор прервался.
  Вечером я передала подружке разговор с нашим плотником, и мы посмеялись.
  Позднее, день или два спустя, Динка рассказала, что он спрашивал её адрес в Москве, хвастался большим мандариновым садом, обещал прислать посылку с мандаринами.
  - Ну всё, - хохотала Дина. - Скажу Григорьеву, что всё, против мандаринового сада он не тянет.
  Не забывал нас и прораб. Предложил Динке прогулку на гору, там, в крепости к тому времени открыли ресторан.
  Атака была прямой и Динка завиляла, мол у меня дети, девать некуда. (Рам еще не было, отшивать прораба было рано).
  - А она тебе ведь подруга, (это про меня). Пусть и посидит с детьми.
  - Да они большие, всё поймут, расскажут отцу.
  И пришлось этому любителю красивых женщин удовольствоваться только вишневым ликером и беседами с нами. А мальчишки в это время играли в карты, и казалось, были, как глухие.
  Но потом сынок сказал мне:
  - А чего это дядя к нам зачастил?
  Через две недели Динка с мальчишками улетела, и приехала мама. Маме в тот год было значительно лучше, но она была вся на взводе. Сейчас я понимаю, что из-за длительного депрессивного состояния и страха смерти у мамы произошли изменения в психике, и её состояние агрессивности было болезненным. Но тогда я просто не выдержала её придирок, криков, постоянного возбуждения, сдала билет, купила билет на более близкое число и уехала. А перед отъездом сказала:
  - Всю жизнь вы с бабушкой жили вместе и скандалили и надоели мне до чертиков. Со мной, мама, так не будет. Или ты веди себя прилично, и не обижай нас, или живи, как хочешь. Помогать я тебе буду, лекарства буду присылать, но общения никакого не будет, я тебе ни строчки больше не напишу. Как будто и нет у тебя дочери.
  Мама, конечно, хорохорилась, говорила - скатертью дорога, и на мои решительные действия, сдача билетов и покупка новых (мне помогла в этом Маня через своих знакомых в кассе, я сама бы не сумела купить билеты посреди лета) сказала, что я всегда была психопатка.
  С тем мы и расстались.
  Правда, мама нас провожала, возможно, с надеждой примирения, но я была очень злая. Не посмотрела даже на то, что Сергушу надо было подольше побыть на море.
  И теперь маме писала только Катя.
  
  К Сагиянам приехали сестра Гамлета Наира с семьей. Мы решили познакомить девочек с Сережей.
  С ними был знаком только Алешка.
  Как-то, когда я с детьми была в Батуми, еще в 82 году, а Люда с Гамлетом еще не переехали в новую квартиру, Наира с мужем Валерой и девочками приехали к ним в гости из Баку. Им тесно было в одной комнате, а у Алешки целыми днями пустовала квартира, и он предложил пожить у него, а потом всё вспоминал, как, когда он возвращался с работы, видел в коридоре детскую обувь, аккуратно поставленную парами, рядышком, а не сброшенную, как это делал его собственный сын: скидывал один сандаль, смотрел, куда он улетал, потом скидывал другой, стараясь, чтобы тот улетел еще дальше, а потом это произвольное приземление обуви так и сохранялось до следующей прогулки.
  Поэтому зрелище аккуратно поставленных детских туфелек было большим потрясением для Алексея. Такого он не видел и не предполагал, что такое бывает.
  А тут я пришла к Люде с Сережкой, и мы познакомили его с этими замечательными девочками. Одна была на год старше его, вторая на год младше.
  Большой радости ни та, ни другая сторона при знакомстве не выразила.
  Мы собрались прогуляться на остров за продуктами. Взяли девочек, а Сережка захотел поехать с нами на велосипеде.
  Боже мой, что же он вытворял на этом велосипеде, красуясь перед толпой женщин из четырех человек!
  И на одном колесе, и без руля, и по бордюру.
  - Я думала, что этот мальчишка разобьется, так он старался, - сказала потом Люда.
  Сережка побыл не больше недели дома и уехал с отцом на Урал.
  Мы остались с Катей вдвоем, как и два года назад.
  Когда мы оказывались вдвоем, готовить особенно не приходилось, мы обе употребляли ничтожное количество пищи. Сразу высвободилась масса денег и появилась возможность пойти на рынок и купить себе любые фрукты, возможность, которая обычно появлялась в нашей семье только в конце августа, а сейчас мы шиковали в июле. Ели яблоки, персики, абрикосы, бегали по магазинам.
  Помню, мы договорились встретиться с дочкой в магазине "Детский мир" у Савеловского вокзала. Я пришла первой, что-то разглядывала у прилавка и вдруг увидела Катю в толпе, как бы со стороны и обрадовалась, такой красивой и модной показалась мне взрослая дочка,
  Она сшила себе юбку из куска голубой материи для наперников, из белого батиста, принесенного мною с работы, сделала блузку с голубой вставкой из материи юбки, на вставку пришила связанные прабабушкой ажурные кружки. Завершала наряд сумка модной тогда формы "батончик " из моего старого голубого плаща и яркий румянец на щеках. Удивительно, что эта длинношеея красивая девушка моя дочь. Вполне можно гордится таким произведением.
  В конце июля пришла телеграмма из Лысьвы:
  
  "Любим, помним, поздравляем.
  Леша, Сережа".
  
  Я удивленно повертела телеграмму в руках. Ну любят, помнят, это понятно, осмелились бы только не любить и не помнить, но вот с чем это они меня поздравляют?
  Только часа через два мучений я, вспомнила: сегодня двадцать пятое число, день нашей свадьбы.
  Днем я встретилась с Людой и Наирой, сестрой Гамлета, и рассказала им о забытой за долгие годы дате. Посмеялись. А вечером, когда я легла, раздался звонок: пришли Люда с Гамлетом и Наира с Валерой, принесли бутылку "Кагора". Выпить по поводу замечательного события 17-летней давности.
  - А у вас горел свет, - сказали полуночные гости, оправдывая свое позднее вторжение.
  Это было правда, свет горел, Катеринка еще не легла, а я не уснула, хоть и встретила гостей в халате на ночную рубашку.
  - Не будем ставить стол, - сказала Наира, - посидим прямо на вашем новом ковре.
  И мы расположились на полу с рюмками, я нашла сухарики с изюмом на закуску, и мы выпили вино, закусили и так уютно экспромтом посидели, что вот двадцать лет прошло, а вспоминается.
  А Катя помнит, что тогда она впервые попробовала Кагор.
  
  Мы купили Кате симпатичные советские джинсы. Из голубой мягкой джинсы за 12 рублей. Денег на модерновые не было, да я всегда и не понимала, зачем платить за этикетку, тем более, что и платить нечем.
  Катя пошла в новых джинсах с новым классом на ориентирование, уселась в лесу на смолистый сосновый корень, и всё, свести эти пятна мне не удалось и джинсы, купленные для каждодневной носки превратились в штаны для прогулок на лоне природы: пока у нас не завелась дача, где мы копаем, как проклятые, мы регулярно, каждые выходные, если погода позволяла гуляли в окрестностях, ездили в лес. А раз так, то штаны носила и я, и Катя. Общие такие стали штаны. А тут и Сережка подрос, и хотя штаны ему были широки, он тоже иногда, когда шел в места, где есть вероятность выпачкаться, надевал эти Катины джинсы. Так мы года четыре носили их одни на троих. А ядовитый Сашка Сосунов, приятель, который появится у Сережки позднее, будет утверждать, что видел, как Алексей выруливал на велосипеде в этих штанах. Но это невозможно, Алешка их мерил, но ширинка не застегнулась.
  
  Здравствуй, ба!
  Извини, что долго не отвечала на твое письмо, но я думала, зачем писать, когда сама приеду. А теперь, мне уже очевидно, что я в Батуми не поеду и поэтому я тебе об этом пишу. 13-го августа я еду к Аньке Павловой в деревню, это час на тепловозе от Вязьмы. А ехать в Батуми у меня не было, во- первых денег, а во-вторых, не нашлось компании.
  После практики (на деньги, заработанные на практике, их было 75) мы с мамой купили мне туфельки. Это черные лодочки, с глубоким вырезом, на невысокой изящной танкетке с ремешками вокруг щиколотки. (Ну просто поэма в прозе, прим. мое) Югославские (45 ре)
  На дне рождения у меня было весело. Я запекла мясо и подала его с молодой картошкой, а еще я делала торт из безе. Мне подарили черную с красной полоской дамскую сумочку, светло-желтую с белым бантиком шляпку от солнца и два отреза на платье. Я довольна.
  Мы купили (если можно так это назвать, ведь мы должны 86 рублей Ире и 120 Нине, а она стоит всего 196 р) швейную машинку "Чайка". Будем шить. Уже приготовила материал на выпускное платье.
  Мама просила написать, что она пошлет посылку с маслом и какими-то ключами, которые притащил из Батуми Сережка.
  Мое пальто всё никак не сошьют. Маме купили плащ.
  Ну вот и всё. Мне больше ничего не вспоминается. Да, Сережка ездил с папой на две недели на Урал. Приехали довольные, привезли варенье.
  Не торопись мне отвечать, т.к. я приеду из деревни 25 августа.
  Пиши. Катя.
  P.S. Очень прошу извинения. Я снова забыла поздравить тебя с днем рождения. Катя.
  Письмо карандашом на 3-х листках из тетрадки в клетку.
  
  Швейную машину я купила не зря. Купила у Ирки, которая очень долго её искала, бегала по магазинам, а когда приобрела, решила, что её старая швейная машинка лучше и предложила новую мне.
  Предложила, как всегда так, что, отказываясь, я вышла бы круглой дурой, не умеющей воспользоваться случаем. Пришлось влезать в долги и покупать, и следующие десять лет эта машинка хорошо нас выручала.
  - Это тебе в приданое, - сказала я Кате. - Никаких нарядов я за тобой дать не могу, зато будет швейная машина, сама сошьешь, что захочешь.
  В Вязьму Катя ездила на две недели с Анкой Павловой и Надей Устиновой. Там в деревенском доме проводила лето восьмидесятисемилетняя Анина бабушка.
  Весь учебный год девчонки 9 "г" собирались вместе на девичники, и я, вспоминая свои школьные годы, удивлялась этой странности: мы собирались всем классом, и ребята часто приводили друзей, так как мальчишки были в явном меньшинстве. Первой из новых Катиных подруг я запомнила Надю Устинову, голубоглазую девушку с косой и пылающим во всю щеку розовым румянцем, без пяти минут отличницу, четверка у нее была по физкультуре.
  С Анютой я познакомилась, когда Аня и Катя купили и принесли домой серого мыша, но не простого, а какого голубоватого, с розовой мордочкой.
  Мама вида мыши не переносила, всё время плевалась, и грозилась уехать, но Сережка пришел в восторг и не спускал эту мышь с рук, она ползала по нему, забиралась в рукав, оставляя на своем пути мелкие черные катышки, которые Сережка стряхивал в цветочные горшки.
  При первом знакомстве Анюта удивила меня своей молчаливой отрешенностью. Села на диван, и молчала, не больше двух слов произнесла. Я пребывала в глубокой задумчивости по поводу того, чем мне грозит появление нового сожителя, маленького, но изрядно вонючего, и не обратила на девочку должного внимания. И только спустя месяц, я увидела на фотокарточке рядом с Катей очень красивую девушку и воскликнула:
  - Надо же, какая красавица!
  - Мама, да это же Аня Павлова, ты её видела.
  - Да, и не обратила внимания. Во всяком случае, она очень фотогенична.
  Но в следующий приход Ани я присмотрелась к ней внимательнее. Она и в жизни была хороша, не только на фотографии.
  Вот с Аней и Надей Катя собралась в настоящую деревню.
  В июле почти каждый вечер Аня и Катя прогуливались вместе по городу, о чем-то всё болтали, приходили около десяти, а то и позже. Я стала волноваться, кругом столько пьяных и просто болтающихся молодых парней, пристанут.
  - Нет, мама, к нам не пристают, - уверяла меня дочь.
  Однажды я, когда Алешка с Сережкой отдыхали в Лысьве, тоже с ними решилась пройтись, и к нам два раза подкатывались на предмет знакомства подвыпившие парни, не грубо приставали, но довольно настойчиво.
  Я обиделась на дочку.
  - Ну вот, ты уверяла, что к вам не пристают...
  - К нам и не пристают, - рассердилась дочь. - За всё время ни разу не заговорили. Это к тебе пристают.
  - Это почему именно ко мне? - возмутилась я. - Чем я их привлекаю?
  - Волосами, - спокойно ответила Аня.
  В тот год у меня наросла огромная шевелюра, и руки не доходили постричься. А благодаря худобе и сумеркам я со спины сходила за молодую.
  Я отпустила дочь в деревню, очень гордясь этим, так как меня в шестнадцать лет не отпустили бы из дому.
  Девочки собирали ягоды, грибы, бабушка на убой кормила их щами, кашами, котлетами, в общем, воспоминаний была куча.
  А пока дочка отдыхала в деревне, с нами произошла курьезная история.
  Мы с Алешкой собрались в кино на последний сеанс. Сережка бегал во дворе с приятелями. Свой ключ он потерял, и мы отдали ему, уходя свои ключи.
  Фильм закончился полдвенадцатого, и на обратном пути я стала волноваться, что сын наш, наверное, уже спит и придется его будить.
  Дверь была заперта, на звонки никто не отвечал. Мы звонили, стучали ногами, кричали в замочную скважину, всё бесполезно. Возможно, мы разбудили весь дом, но только не Сережку. Сергей засыпал всегда долго и трудно, но перейдя, наконец, границу между сном и явью, спал как убитый. Можно было спокойно заходить в его комнату, разговаривать, он никогда не просыпался. Наблюдая, как безмятежно спит мой сын посреди шума, я всегда вспоминала строчки из "Конька - Горбунка": "Наконец городовой разбудил его метлой". Сейчас метлой до моего сына добраться было невозможно, а поднять другими способами не удавалось.
  Я подошла к окну на лестничной площадке. В квартире у Сагиян на девятом этаже приветливо горел свет.
  - Пойдем к друзьям ночевать, - сказала я. - Не сидеть же на площадке всю ночь. Пойдем скорее, пока они не легли.
  Алешка не любил беспокоить людей. Но, постучав последний раз в дверь и убедившись, что попасть домой невозможно, он согласился и мы завалились к Сагиянам в двенадцатом часу ночи с просьбой устроить нас ночевать!
  В 6 утра Алешка тихонько поднялся и пошел домой, выяснять, что да как. Утром ему удалось пробудить Сережку, который, открыв дверь, очень удивился, увидев на пороге родного отца:
  - А я думал, вы дома, - сказал он, сонно потягиваясь.
  Решила иллюстрировать нашу жизнь фотографиями, и нашла фотокарточки Сережки в яхтклубе. Сразу вспомнила, что лето перед третьим классом и перед четвертым, он с Юриком Шуваловым ходил в яхт-клуб. Первое время мы только и слышали всякие морские термины, из которых сейчас всплывает в памяти только слово "шверт".
  Один раз, в выходной, мы даже сходили в клуб, поговорили с тренером.
  Тренер конкретно ничего не сказал про Сережку, поговорил вообще о парусном спорте
  - Мальчишки увлекаются яхтами и каждое лето приходит куча народу. Но всё это до первого сильного ветра: попав в ветер, восемь из десяти уходят, оставшиеся становятся яхтсменами и это на всю жизнь. Всё решает первый сильный ветер.
  Попал ли Сережка в такой ветер, испугался, и потерял интерес к яхтам, я не знаю, не проследила как-то. Но он начал болеть, мало ходил, и когда появился в клубе после долгого перерыва, оказалось, что товарищи его управляют много лучше него, Юрик Шувалов даже участвовал в соревнованиях и Сережка охладел к яхтам.
  
  Вот, наконец, я добралась до сентября 1986 года, когда я снова, с перерывом в 21 год начала писать дневник.
  Но это был уже не юношеский дневник, который пишется для того, чтобы описать свои чувства и переживания, нет, сейчас меня беспокоило другое, что не запоминаются, уходят безвозвратно события прожитых лет, и невозможно вспомнить, когда была куплена разбитая чашка, и вот для письменных доказательств реальности нашего бытия я стала вести дневник.
  Под дневник я отвела большую амбарную книгу, принесенную с работы. Первая запись:
  
  26 сентября 1986 г.
  С сегодняшнего дня решила вновь вести дневник. Жалко стало, что годы проходят и ничего от них не остается. Видимо, старею.
  Сегодня суббота. Сережка болеет с понедельника, а больничный Симонова не дала. Перебиваемся кое-как. У Сережки температура, насморк, кашель, налет в горле и болит живот. Давала 4 дня эритромицин, а сегодня увидела волдырь на руке и жалуется, что чешется - видимо аллергия.
  Сегодня падал снег - большая редкость для сентября даже для наших широт. Катя завтра едет в колхоз, боюсь замерзнет. Даю массу советов, а ей не нравится.
  Алексей перевел часы на зимнее время.
  
  28 сентября. Катя и Алексей встали рано. Алексей сварил овсянку и помог Кате собраться в колхоз. А вернулась она в 14.45, голодная. У меня был постный суп и салат из помидор, а еще палтус, я вчера его готовила.
  У Сережи утром было 37,2, а днем нормальная. Уже зазвенел его голосок по квартире. Но в горле налет есть и кашель сильный. Никак не оправится парень, а завтра неделя, как заболел.
  Вечером мы играли в 66 в 4 руки и мы с Сережкой выиграли у Кати с папой. Важное историческое событие.
  Я вяжу кофту Кате, получается очень знойно.
  Алексей купил помидоры по 80 копеек, а антоновку на рынке по 60 копеек (отличная) и в магазине по 50 копеек (неважная).
  Собиралась пойти рисовать, но так и не собралась. Очень холодная осень. Может, потеплеет, но боюсь, что лист к тому времени облетит.
  
  29 сентября. Выпал снег. Кругом мокресть. В обед приезжала домой. Вышла с работы - ветер просто жуть. Думаю, хорошо сейчас на юге.
  Выписала "Новый мир", "Наш современник" и "Пионер". Всего 27.60. Денег выкупить Катино пальто нет.
  Была у зубного после работы. Она говорит, пломбу не надо, будешь ставить коронку, зальют твою дыру. Зашла на минутку к Свете А, занесла зарплату. Она готовится в аспирантуру.
  У Сережки всё еще налет, но появился небольшой аппетит. Принесла часть заказа - икра, сгущенка и шпроты.
  Обед готовила после того, как полежала, - устала, бегала на работе целый день. Потом объясняла дочери физику, и заболело горло. Уже 11, а я еще не сплю. Пора.
  
  30 сентября. Потеплело.
  Вечером Сережа выиграл у меня в шахматы. Просил, чтобы я записала этот факт в дневник. И что я проиграла по собственной глупости. Последнее я не записываю. Катя ходит в Людмилином халате. Спереди его порвала, он полинял от стирок, но низкий вырез и хороший крой делают Катю неотразимой.
  Вспоминали, как были одеты в воскресение, когда играли в карты.
  Леша в джинсах, у которых карманы сзади отпороты и пришиты спереди на коленях, как заплаты, Катя в своем халате, уже описанном, а я в кофте с двумя дырами под мышкой. Сережка был в косынке и окровавленных пижамных штатах (у него в прошлый четверг шла носом кров).
  Звонила в ателье, а они пальто не сшили, хотя срок 25 мая. Когда слушаешь такое в юморесках, думаешь, преувеличение.
  
  - Я шью Кате зимнее пальто. Купила в лоскуте очень хороший двухсторонний драп, такой же, как когда-то был у меня на пальто, - рассказала я Людмиле. - А на воротник козлиную шкурку, помнишь, я купила её два года назад у нас на рынке за двадцать пять рублей, белая с длинным ворсом.
  - А какого цвета материал?
  - Сливового.
  Людмила оторопело посмотрела на меня:
  - Зачем Кате сливовый цвет?
  - Замечательный цвет, мне до сих пор нравится.
  Прошло месяца два после разговора, где-то в конце октября мы выкупили пальто и Люда, встретив нас на улице, оглядела Катеринку.
  - И это ты называешь сливовым цветом?ќ - закричала мне Люда через улицу, не имея терпения подойти поближе и тогда начать разговор, - это действительно прекрасный цвет, но почему он сливовый?
  - А какой? - коварно спросила я.
  Люда задумалась.
  - Ага, не можешь сказать, - злорадствовала я.- А это цвет сливы, покрытой утренней росой.
  - А..а, так ты же мне по утреннюю росу ничего не сказала. А если слива не зрелая, зеленая? Или желтая марабель, - получается, любой цвет можно назвать сливовым.
  - Ты передергиваешь, - рассердилась я.
  И все последующие годы наших частых разговоров о том, какого цвета купленная или сшитая одежда, рассказывающий, давясь от хохота отвечал:
  - Сливового.
  
  7 октября.
  Сережа забеспокоился - ты, мама, много пишешь, места надолго не хватит. Я говорю:
  - Ты что, думаешь, я так и буду каждый день писать?
  Алексей обещал мне райскую жизнь. Он два месяца по полдня работает и за Сережкой присмотрит. Однако первого октября (первый день отпуска) он заявил:
  - У меня много работы.
  И исчез на целый день. Так-то.
  5-го Сережа и Алексей купили два горшка под цветы. Сергей в своей комнате заставил весь подоконник отростками. Сажает их в голубые пакеты из-под молока. Вид, конечно, не тот у комнаты.
  Вчера принесли земли и пересаживали цветы.
  Вчера и сегодня рисовала акварелью. Одела зимнее пальто, рейтузы и кучу всяких кофт, но всё равно, сильно промерзла. Приняла калину с медом и спиртом. Сергей мне и говорит:
  - Спирт пьешь? А вдруг у тебя будет пьяное зачатие?
  У меня глоток в горле застрял; а Алексей как сомнамбула встал с дивана и, осторожно ступая, тихо вышел из комнаты.
  Через пять минут я нашла его в спальне, по щекам мужа текли слезы задавленного смеха:
  - Бдит наш сынок, как бы мы ему неполноценных братишек и сестренок не настрогали.
  
  8 октября. Сергей пошел в школу. Потом позвонил мне на работу и отпросился в кино. Пустила скрепя сердце.
  Капусту, которую вчера засолили, сегодня попробовали и добавили соли, а то какая-то пресная. Сельдерея тоже мало.
  
  16 октября. Вчера мама прислала телеграмму, что ей плохо со здоровьем, и она приедет. А когда, ничего нет. Волнуюсь.
  На улице тепло. Хожу в туфлях.
  Хожу на занятия немецкого языка, но дается с трудом. Кроме меня и еще одного парня все учили язык раньше.
  Алешка сделал подставку для обуви в прихожей. Вроде удобней.
  
  29 октября. Алеша в очередной раз починил секретер и просил не наваливаться. У нас гостит мама. Приехала 23 октября.
  25 мы гуляли у Динки на дне рождения. Сережа играет в школе в шахматы, выигрывает и ужасно хвастается. Я продолжаю учить немецкий. Уже перестала говорить, глядя в глаза учительнице вместо "вас" "воз". Путаю с английским.
  23 купили кухонный шкаф-столик с выдвижными ящиками. Купили в рассрочку. А поскольку стол стоил 99 рублей, а в рассрочку дают только со ста рублей купили еще полку под цветы за шесть рублей.
  Алексей к моменту покупки выпил 4 бутылки пива, но я как-то не почувствовала во время, что это опасно и потащила его в магазин. По дороге он ударился в лирику, вспоминал, как мы тащили Сережкин диван, зимой, на саночках, но я и тут не насторожилась. И только когда всё купили и Алешка ставил стол на тележку и говорил, отмахиваясь от советов:
  ...Нничего, дотащиммм!
  я поняла, что он хорош.
  И тащу я эту тележку за ручки как лошадь, а он сзади держит, а я в своем светлом пальто до пят и в берете с пропеллером. Думаю, хорошо, что темно и никто не видит. Но как бы не так, на другой день на работе Зоя Сорокина спрашивает:
  - Ну что, Зоя, дотащила свой стол?
  В Долгопрудном втихаря ничего не сделаешь.
  Еще Леша сделал турник. Сережа висит на нем целыми днями, как обезьяна, спускается вниз только для приема пищи.
  
  20 ноября. Событий тьма. Сейчас в 6 вечера звонок и завалился Иван Гришко. А 14 приехали свекровь и тетя Надя. Было нас семеро, а теперь восемь человек. Тетя Надя храпит, и они страдают, а я ничего.
  Гриппом я заболела 12 числа, а Алексей 14. Привез бабок и повалился. Температура была 38,6. А потом было и 39, 2. Тяжело болел.
  Катя купила себе белые колготки.
  Водила маму к психоневрологу, он назначил лекарства, теперь ей легче.
  Бабульки привезли с собой дрожжи и в первый же день затеяли тесто. Ваня приехал с батоном и пакетом молока. Предусмотрительный. Я сняла со сберкнижки 150 рублей, отдала долг и еще останется 60. Еще Алешкины 90. Может быть, хватит дожить до 6 и вставить зубы.
  
  23 ноября. Бабушки уехали сегодня. Осталась одна мама. Катя купила мышь. Они с Аней приволокли огромный треснувший аквариум и мышь там живет. Это мыш, а не мышиха.
  Утром свекровь потеряла билеты, долго искали, то-то было страхов. От денег осталось двадцать рублей. Вот тебе и дожили!
  
  Я описываю домашнюю жизнь, но моя служебное существование тоже было полно событий, свершений, козней, подводных камней. Жизнь коллектива, как говорил Жванецкий, кипела ключом.
  Праздновались круглые и не круглые даты дней рождения, восьмое марта, Новый год, 23 февраля, день химика, двадцать лет лаборатории и прочее. На время праздника и его подготовки служилый народ объединялся, забывал, кому дали лишнюю десятку в квартал при распределении премии, кому, как всегда, не дали, кто лижет зад начальству, кто нет, и страдает за счет этого; таланты, скрытые при обычном течении жизни, вдруг раскрывались, сочинялись иронические стишки, рисовались карикатуры, составлялись кроссворды на тему каждодневной жизни лаборатории. Люди на минуту расслаблялись и становились такими, какими им хотелось бы быть, если бы не борьба за выживание, зависть, корысть, честолюбие, бесконечные сплетни. Я переставала цапаться с Толкачевым и выпив, мы дуэтом распевали романс "Темно-вишневая шаль", вел он, а я подтягивала, стараясь не фальшивить. До меня ему подтягивала Валя, его секретарша, но после её увольнения дуэт распался, и вместо нее пела почему-то я.
  Следующий шедевр я накропала для лабораторной стенгазеты, редактором которой я была с легкой руки Яроша А.В. Газета выпускалась к Новому году и вместо перечислений наших научных достижений в прошедшем году, как это было принято по протоколу, я написала нечто вроде гороскопа.
  
  Предстоит год кролика - год удачи всем грызунам, а поскольку мы все, младшие, старшие и просто научные сотрудники грызем гранит науки, то и нам, заодно со студентами и школьниками.
  Неудачи грозят хищникам: родившиеся в год тигра, льва и просто кошки берегитесь! Вас ждут неудачи. Зато мышам, крысам, зайцам и самим кроликам свершение надежд и желаний.
  В новом году будут в моде такие черты характера, как осторожность, пугливость, такие свойства, как травоядность, умение быстро убегать и хлопать ушами. Такие же черты характера, как энергичность и всеядность не будут популярны.
  Усы остаются в моде, а вот полосы, увы, отходят.
  Цвета: белые, серые, черные и их сочетания. Рыжие женщины не в моде, седину красят в голубой или черный цвета.
  Модно иметь хорошие зубы, особенно резцы. Беззубые женщины не в чести.
  Срочно вставляйте зубы!
  Всем, кто по должности годится в хищники (но не ниже заведующего отделом), в тигры, львы, пантеры и т.д. грозит опасность быть съеденными мелкими и крупными грызунами (в основном, своими же сотрудниками). Будьте бдительны.
  Не кодируйте секретные работы именами хищников, такие работы не перспективны.
  Женам предоставляется неограниченная возможность грызть своих мужей.
  Писать рекомендуется простыми деревянными ручками. Их удобно грызть во время писания, что будет благотворно сказываться на качестве написанного.
  Жить лучше в тесноте и без освещения, как в норе.
  Передача в мире животных не будет в год кролика отражать жизнь лисиц, волков и прочих врагов кролика и его брата зайца.
  Редакция журнала "Новый мир " в большом фаворе у судьбы - во время напечатала роман Д. Апдайка "Кролик разбогател".
  Кроличьи шапки носить опасно. Рекомендуются лисьи, ондатровые, волчьи и т.д. На худой конец можно из нутрии.
  Женщинам в кроличьих дохах грозят частые простуды. Срочно сдавайте шубы в комиссионки и покупайте норковые манто. Это даже элегантнее.
  В общем, счастья вам, милые грызуны.
  
  На новый год устроили представление, сцену из рыцарских времен, и Нина Ильчикова заскакивала на коня, заднюю часть которого изображал Сашка Молин, который, вылезая из попоны, потирал спину.
  - Маленькая такая женщина, а как прыгает, спина переламывается.
  Нина была спорсменка-альпинистка из соседней лаборатории. У нас некому было отважиться на прыжки.
  Мы с Олей Чуняевой написали на маленьких бумажках изречения из Козьмы Прудкова, скрутили их и уложили трубочки в большой бумажный мешок, на котором я нарисовала разноцветного попугая.
  На вечеринку я накинула подаренную мне от коллектива белую шаль с малиновыми цветами, и изображая цыганку, просила вытащить бумажку. Совпадения были такие, что меня заподозрили в подтасовке, которой не было: Любящая нарядится Галина Разумова вытащила "Не демонстрируй лик свой перед зеркалом", а вечно озабоченная работой Люда Уланова "Трудись, ибо труд - отец удовольствия".
  В общем, в застойные времена хорошо проводили время на работе. Есть, что вспомнить.
  
  
  1987 год. Катя
  Есть в жизни такие годы, выплывающие, как айсберги из тумана забытья огромной сверкающей глыбой. Таким и был этот 87 год для нас и дочери, которая закончила школу, не поступила сразу в два института и познакомилась со своим будущим мужем. И всё это за 12 месяцев, вернее за семь.
  Новый год Катя собралась праздновать вместе со своим классом на квартире у Кати Аруцевой, которая училась в "г" классе до восьмого, а потом ушла в медтехникум, но продолжала дружить с бывшими одноклассницами. Её мама, Зоя Александровна, уехала в гости, прихватив с собой младшую дочь, а квартиру оставила на растерзание друзьям старшей дочки. Антон Канатов, Катин одноклассник, который жил в нашем доме, должен был зайти за Катей, но не зашел, как потом выяснилось, понадеялся на другого одноклассника, Антона Свиридова, жившего в доме напротив; я же не решилась отпустить дочь в Новогоднюю ночь: шестнадцатилетняя девочка, одна на безлюдной дороге возле воинской части..., нет невозможно. И пришлось Катеринке сидеть с нами
  Начиная с сентября месяца бывший 9 "г", а теперь уже выпускной, 10 "г" сдружился, и вечеринки проводились сообща, мальчишки и девочки вместе, а не девичники и мальчишники, как это было в девятом классе, что безумно удивляло меня, как всегда удивляет то, чего не было в твоей жизни. Я кончала школу в Грузии, и там эмансипация не достигла уровня девичников: да, ребята собирались своими компаниями, но праздники все предпочитали проводить вместе, никакого пренебрежения парнями у нас не было.
  Первого Катя побежала общаться с подругами, полными впечатлений прошедшей бурной ночи, и потом пересказывала мне события этой затянувшейся до пяти утра вечеринки, но я вспоминаю только один случай: вернувшись домой, Зоя Александровна была крайне удивлена, обнаружив у себя в спальне чью-то юбку. Мороз стоял под двадцать градусов, и непонятно было, куда подевалась девушка без юбки? Как это ей удалось уйти, не заметив её отсутствия? И вообще, почему юбка была снята?
  Возникали сомнения и подозрения.
  Пришедшая через сутки хозяйка одежды, Наташка Ходырева объяснила, в чем дело: на ней было надето две юбки, одна тонкая, нарядная, а другая теплая, сверху. После вечеринки, под утро, Наталья намертво забыла про теплую юбку, которую настоятельно попросила надеть мама, чтобы любимое дитятко не простыло, и убежала налегке. Наташка жила недалеко, и замерзнуть до такой степени, чтобы вспомнить, что она чего-то не донадела, она не успела.
  Новый год закончился, прошли зимние каникулы, и потекла наша обычная жизнь.
  Она совсем и не вспомнилась бы, но помогают записи в дневнике.
  Крупный шрифт - записки Сережи, который стал писать вместе со мной в одну и ту же тетрадь, и так мы и писали несколько лет.
  
  1987 год (четверг) год Зайца.
  2.2.87 Четверг.
  18.1..87 играли в Вербилках за школу, взяли 12 из 15 возможных. Обошли Дубну, Дмитров, Загребню.
  
  Прочитала и сразу всплывает забытое.
  Ко мне пришла группа мальчишек и одна девочка. Молча стояли у порога, говорил один сынок, жестикулировал, заглядывал в глаза. Просил поехать с ними к черту на рога, в Вербилки, так как учитель физкультуры заболел, а у них была назначена игра, их школьная команда, а именно: эти четыре мальчика и девочка, заняли первое место в городе по шахматам и теперь вот они должны были бы ехать и играть во втором туре, а всё срывалось из-за отсутствия сопровождающего.
  Я удивилась в очередной раз, почему всякие напасти сваливаются именно на мою голову. В конце концов, группа состояла из пяти человек, и у каждого были свои родители...
  На другой день, в воскресение, мы поехали в Вербилки. Я взяла с собой вязание, и всё время игры делала вид, что ничего в шахматах не понимаю, просто вот родительница приехала с детьми, привезла их, пасу, и чтобы не терять времени, вяжу кофту.
  Но после первых побед я прошлась по залу, заглянула на доски двух из ребят, которые еще не доиграли, прикинула вероятность выигрыша и снова села вязать. Наша команда была самой сильной!
  Первым номер играл Саша Бетанели, самый младший и самый лучший игрок. Ему пришлось труднее всех, против него играл мальчик постарше, явно опытный. Долго Сашок его переламывал, пока выиграл
  Было это значительно раньше, в 85 году зимой, когда Сережка учился в четвертом классе, но тогда, когда я описывала 85 год, поездка затерялась, а сейчас выплыл морозный вечер, полыхающий западный край неба, надвигающиеся сумерки и расшалившиеся мальчишки, визжащие, валяющие друг друга в снегу, мои попытки их унять, замерзшие руки в варежках и усталость, желание как можно скорее добраться до теплой и светлой квартиры. Всё так отчетливо, как будто я сейчас там нахожусь, и сержусь, и понимаю, что дети устали от напряжения и сейчас снимают его своей возней. Но мне хочется домой, чтобы согреться в тишине, и избавиться поскорее от этой напасти, кучки подростков.
  Впрочем, в Вербилках, до игры и во время её они вели себя прилично.
  
  11.2.87.записался к Баранову.
  Бабушке купили билет на 8.2.87, но из-за снегопадов в Грузии поездку перенесли на 20.2.87.
  Вчера не пришел перевод бабушкиной пенсии на 100 рублей.
  
  Мама приехала осенью 86 года. После нашей ссоры летом её агрессивное состояние сменилось упадком сил и страхами. Она первая написала мне слезное письмо, просилась к нам. Я ответила скупой телеграммой.
  "Приезжай, ждем."
  По вечерам мама мне стала жаловаться.
  - Зоя, я лежу в постели и трясусь от страха.
  - Чего же ты боишься?
  - Не знаю. Я всё понимаю, что бояться мне нечего, но это какой-то вегетативный страх. Меня всю трясет, и я покрываюсь холодным липким потом. И так каждое утро. К середине дня мне становится легче.
  - Глупости всё. Вставай утром, делай зарядку, обтирайся прохладной водичкой, всё пройдет.
  Мама советам моим не внимала, зарядку не делала, и продолжала мучиться страхами.
  Я рассказала Людмиле о мамином состоянии и моих советах:
  - Перестань издеваться над матерью и отведи её к психиатру, - Людка просто разъярилась от моих слов.
  Я так и сделала.
  Мы отсидели три часа в очереди, прежде чем попали в кабинет. Спящий седой старик-психиатр тихо дремал на стуле во время маминого рассказа о своих напастях. Периодически он открывал глаз, бросал пронзительный одноглазый взгляд на нашу пару, и снова закрывал его. Назначил он маме "Тазепам ", и через три дня прекратились страхи и трясучка. Вот оно, божественное действие химии на человеческий организм: проглотил таблетку и при тех же условиях чувствуешь себя комфортно.
  Тут же вспоминается анекдот:
  "Приходит больной к врачу:
  - Доктор, всё плохо.
  ??
  - Жена гуляет, сын пьет, а я по ночам мочусь в постель.
  Доктор выписал седуксен.
  Приходит больной через две недели.
  - Как ваши дела?
  - Ничего, доктор, нормально. Жена гуляет, ну а кто нынче не гуляет? Сын пьет, ну а кто нынче не пьет? Я мочусь по ночам, но ведь к утру я высыхаю... "
  
  17.02.87 год.
  Вторник
  15-00
  В феврале ездили в центральный шахматный клуб области на Маяковской. В полуфинале вылетели, проиграв Фрязево или Фрязино.
  С 1 февраля общественно-полезный труд на заводе. Обещали платить, но сомнительно. (всё же вспоминается, что заплатили, но мизерную сумму) Пойду завтра к Баранову. (любимый Сережкин тренер по шахматам, он вел кружок в нашем доме пионеров) Он работает каждую среду с 18-30. а по истории Светка - Светлана Викторовна задала писать доклад на разные темы. Я написал про Роджера Бекона. По литературе Марина задавала сочинение, а кто не был, сказала необязательно, а я как раз болел с 28 по 5, а литература была тридцатого. Она поставила двойку в журнал.
  
  Кто такой Роджер Бекон вспомнить не могу. Интеллект детей рос не по дням, а по часам. Катя была в отца, легко запоминала всевозможные термины, даже те, точный смысл которых не знала. Помню, еще в четвертом классе, когда она не разобралась в математике, отец пообещал её выпороть за тупость. С той поры в семье появилась шутка:
  "Чудо дидактики - ремень с математическим уклоном".
  Я удивленно таращила глаза, когда услышала в первый раз.
  Дочь и отец хихикали надо мной, подозревая, что термин дидактика мне неизвестен, и были недалеки от истины, во всяком случае, в активном словаре у меня это слово не фигурировало.
  Катя, это понятно, у нее были явные гуманитарные склонности, но вот Сережка, который, когда переводил английский, по десять раз переспрашивал одно и тоже слово в тексте, до тех пор, пока сестра, которая учила немецкий, не начинала ему подсказывать из своей комнаты перевод, так вот Катя, это понятно, но и сын мгновенно запоминал целую кучу самых фантастических терминов, касающихся разнообразных областей, будь то теория шахмат или словарь яхтсмена.
  Речь его, на жаргоне и школьной аббревиатуре, еще и усыпанная терминами, так иногда меня напрягала, что я кричала дочери, если она присутствовала:
  - Катя, переведи эту абракадабру на русский язык!
  
  25.02.87.
  Вчера я заболел, а сегодня должен пойти к Баранову, мы же решили устроить турнир. На двадцать третье мама подарила мне брелок, а в классе подарили альбом, карандаш и воздушный шарик.
  
  Мелкий шрифт мои записи.
  7 марта. Суббота.
  Сережка опять переболел. Давала антибиотики - ампициллин - 4 дня. В понедельник пойдет выписываться. Катя ушла на голубой огонек (в школу), уже 10-ый час, а её всё нет.
  Ходила сегодня на этюды, но получилось неудачно. Совсем не рисую зимой. Трудно рисовать тепло одетой, да еще и краска стынет.
  Вчера ходили с Лешей на лыжах. Хорошо в будни, людей мало.
  Лешина премия 900 рублей тает прямо на глазах. (Леша получил еще раз хорошую премию за год, но на самом деле, это были не те деньги, что год назад, цены по просьбам трудящихся подросли заметно, и зарплата казалась всё меньше и меньше, хотя после защиты я получала двести рублей вместо 155.)
  Купили фен. Купила Кате сапожки, а они растрескались. Алешка сегодня их отнес, но вместо денег дали квитанцию. Мальчики в школе подарили Кате пакет финских конфет и календарь.
  
  23 марта. Понедельник.
  Каникулы. КАНИКУЛЫ. Но 1-ого в школу.
  Я записался в турнир 4 разряда.
  Папа принес с работы вначале ключ, а потом трансформатор с выпрямителем для которого мы делаем коробку.
  
  Трансформатор у Алешки я выпросила. Боялась, что сына ударит током, и Алешка принес понижающий трансформатор с работы, приволок огромную тяжесть.
  
  14 апреля. Играю в большой теннис. Только партнера нет постоянного. Завтра играю в пинг-понг за лабораторию. Открылась выставка народного творчества, взяли мои 6 акварелей из 13.
  
  Больше двух лет НИОПиК снимал зал, и мы ездили и играли там в теннис.
  Начало занятий было в восемь часов утра, и я вставала в шесть! чтобы поиграть.
  "Охота пуще неволи", говорила, бывало, моя бабушка.
  
  Мама не пишет, погода стоит теплая. Катя купила себе сапожки осенние. На день рождения мне подарили серьги, а я хочу купить кольцо к ним (северная чернь). Сереге купили новый портфель и джинсы за 12 рублей.
  На весенних каникулах Сережка опять сопливился, но обошлось без лекарств. Лечила картофельными ингаляциями.
  На работе очень тоскливо. Всё неопределенно. Денег платят мало и никаких перспектив.
  
  15 апреля. Среда. Около месяца записался в турнир.
  Я проиграл Семилетову и Свиридову.
  Завтра день самоуправления у нас в школе. Уроки будут вести ученики девятых-десятых классов. Даже Якунина и того заменят.
  21 мая, Четверг.
  Турнир доигрывать никто не собирается, никто не ходит.
  
  Письмо от мамы
  Дорогая Зоинька, получила твое коротенькое послание и сильно обеспокоилась. У тебя как-то был затяжной бронхит, Эра Вакиловна (врач воскресенской больницы, лечила меня в конце 70-х годов) думала даже о хр. пневмонии, но слава богу, обошлось. Что же ты, как малое дитя себя не бережешь? Ты мать, у тебя двое деток еще, а ты всё же иногда легкомысленно относишься к своему здоровью и здоровью детей: то всё им разрешаешь, а то ничего нельзя, вот они и не знают, видимо, как быть. У нас были ливни, сейчас тоже, угол весь промок, ремконтора замолчала и где она? Телеателье я разыскала - еще при Агнессе, не хотели идти на дом, уговорила + 7 рублей, он отключил стабилизатор, посадил на жучок (не знаю, что это), заменил предохранитель в самом телевизоре и был таков.
  Сказал: "весь город на жучка́х а Вы как хотели?"
  Сереженька, купи мне несколько штук предохранителей, а? Телевизор плохо работает, лица скачут. После отъезда Алексея (племянника) у меня повышалось АД 180/80, я вроде писала, ослабла, не думала, что встану, были все мои соседи, посоветовали адельфан, но я его реже, чаще папазол, валерьянку и корвалол. Мои соседи это Сона, Марина, Лена. У Лены внуки приехали в августе, Вовка такой большой, уже юноша.
  Поезда ходят плохо, иногда с опозданием на 12 часов или сутки.
  Я всего не пишу, но бывает нехорошо с кишечником, особенно при перемене пищи (ела макрорус величиной с треску, такой жесткий, везут, что похуже, но люди всё равно хватали.)
  Поднялся ветер, пришлось всё закрыть, а в кухне в фортку прямо песок летит. Ночью было землетрясение, четыре балла. Ну и толчок! С минуту или 0,5.
  Вдруг исчезла манная крупа в городе, может на Степановке (удаленный район Батуми) где и есть. У меня из круп только рис. Если нет гречки или разваримой овсянки, пошли любительскую вермишель, что ли, не знаю я, устала об этом думать. Сегодня хотела пойти на базар, и вот ураган. Сыр купить и картофель. Белье теперь требуют помногу носить (план!) У меня не взяли одно синее одеяло, пришлось вернуться и принести 3 розовых полотенца, налиняло от их же стирки. Такие собачки, а тут магнитные бури какие-то, уши закладывает, заболел 2-ой раз язык, так щипало, то ли от зуба (прикус изменился), то ли вирус какой напал. От Кати письма не дождусь, самой написать поздравление.
  Приписка на полях Пишите, не хандрите, целую, ма и бабушка.
  
  В мае, в самом конце занятий, Сережка, вернулся из школы туча-тучей. Он учился во вторую смену, приходил домой позже меня. И, обычно, с порога начинал оживленно тараторить, что-то рассказывать.
  А тут молча разделся, прошел на кухню, сел, повертел ложку в руках. Брови нахмурены, полные губы поджаты:
  - Мама, я решил задачку, а Валентина Васильевна сказала, что я решил её неправильно.
  И он рассказал мне содержание задачки, надо было рассчитать, сколько будет счастливых билетов на тысячу, а вот какой билет был счастливым, я сейчас не помню.
  Задача была трудная, и я не сразу поняла решение, а когда поняла, то обрадовалась, что Сережка так хорошо соображает, посмотрела на его мрачное лицо и сказала:
  - Человек, который способен додуматься до такого решения, не может не знать, что оно верное.
  - Да, - сказал сын, - я-то знаю. Но другие ведь не знают. А она меня перед всем классом опозорила, теперь получается, что я из этого вшивого задачника могу не решить какую-то задачку. Я там всё могу решить, мама, ты понимаешь, всё!
  Я-то понимала, но я также понимала, что учительница математики, если ей показать такое решение, должна прийти в восторг, а если этого нет, то... не стоит и связываться. Наверное, я с педагогической точки зрения была не права, я учила ребенка пренебрегать признанием, тихо считать себя в душе умным и довольствоваться этим, но слабые учителя были у Сереги и по математике и позднее по физике, и переломить эту ситуацию в тот момент я была не в силах. Позднее она разрешилась сама собой.
  Дальше мне видится темный зал, темный оттого, что за окном пасмурная, дождливая погода конца мая. Я сижу в зале и тихонько смахиваю слезы: моя дочка стоит на сцене в ряду своих подруг.
  Десять лет позади, у нее последний звонок.
  И бегут, бегут воспоминания под звуки официальных и неофициальных речей с трибуны. Им, учителям, сильнее заметен поток жизни, от них уходят каждый год, а для меня такое впервые, но и у них, у учителей, подозрительно блестят глаза и прерывается голоса - эти привычные уйдут, а вот эти, маленькие, с букетами, пришедшие провожать своих старших товарищей, какими будут они, кто знает.
  А я вижу маленькую Катю, которая никак не справится с толстым картоном, не может вырезать буквы и поливает слезами и картон и ножницы, а я пытаюсь ей помочь, режу, и на моих пальцах образуются красные полосы от ножниц...Это первый класс.
  Вот Катя приносит сочинение о родном городе, сочинение, признанное Таисией Петровной лучшим, и я обнаруживаю, прочитав, что написано хорошо, от души.
  Вот плачет над алгеброй, учит геометрию, читает книжки...
  И вот уже нет девочки с густющей челкой над глазами, какой была дочка на протяжении многих лет, пока быстро, за два года не вытянулась, стала взрослой. Высокий девчачий голосок не изменился, и услышав тоненький писк за дверью:
  - Это я..., открывай, мама, - я, распахивая дверь, всё еще ожидаю увидеть девочку, а вижу взрослую девушку, укравшую у моей дочери голос.
  И слезы уже ручьями бегут по моему лицу. Я позорно сморкаюсь в платок. Последний звонок в школе у ребенка это первая весточка родителям, что они постарели, нет, плохое слово, достигли зрелых лет.
  Потом экзамены, день был яркий, солнечный, я вернулась с работы, открыла дверь и застала всю гоп-компанию, всех девчонок класса у себя за столом в большой комнате. На столе стояли рюмки, тарелки и пустая бутылка из-под вина "Монастырская изба".
  - Ну вот, - сказала я. - А я только что хвасталась подруге, что у меня есть целая бутылка "Монастырской избы" .
  - Уже нет, - сказала Надя под дружный смех.
  В тот день они писали сочинение.
  Катя сдавала не так и хорошо, выдохлась, и последние полгода меньше занималась, всё больше они гуляли с девчонками и общей с ребятами компанией.
  Класс был дружный и очень способный, Алевтина спустя год говорила, что следующий выпуск собирали математический класс, брали детей и из других школ, но всё равно, класс получился слабее, чем был её 10 "Г".
  Фаина Борисовна, заслуженная учительница, известный в городе педагог, вела у них математику и драла с них три шкуры. Все контрольные первыми проводились в их классе и в зависимости от результата задачи на контрольной в двух других параллельных классах корректировались, проще говоря, если 10 "Г" плохо писал контрольную, то в других классах задачки давали полегче.
  Фаина Борисовна была недовольна Катериной последние полгода. В результате у Кати в аттестате четверка по геометрии.
  К выпускному вечеру Катя сшила себе три платья. Еще в марте она увидела в магазине черный набивной крепдешин, выпросила у меня двадцать рублей, купила два метра и сшила платье с вырезом на спине, стянутым полосой материи.
  Платье получилось красивое, но я его не одобрила, черный цвет не шел к предстоящему событию. Потом Катя увидела в магазине светлый ситец с прошвой, и купила его. А тут моя сослуживица, Нина Скуратова, предложила мне маркизет, нежной зеленовато-желтой расцветки, и Катя не устояла, мы купили и его. А из прошвы Катя сшила выпускное платье Натальи Малюшиной. Маркизет же весь изрезала, сделала длинное платье с шарфом вокруг шеи и длинными рукавами с разрезами по внешней части руки, с защипами.
  Платье подчеркивало мягкую зелень Катиных глаз и смотрелось на Кате. В нем Катеринка и пошла на вечер, а крепдешиновое тоже не пропало, Катя много его носила.
  На самой вечеринке мы с Алешкой не были, только пришли утром, полюбовались на детей, Алексей сделала много фотографий. Класс решил, что без родителей им будет комфортнее, и родители согласились с детьми, никто не навязывался.
  11 июня, на свой день рождения, Катя устраивала не девичник, а собрала весь класс. Решила делать одни бутерброды и сладкое. Мои слабые намеки на сытный салат были отвергнуты, нарезаны помидоры, огурцы, зелень, сыр, колбаса, хлеб.
  Катеринка надела свое новое крепдешиновое платье, и нарядная, раскрасневшаяся, радостная, бегала с кухни в комнату, накрывала стол. Анюта пришла пораньше и помогала ей. Глядя на Катю, я вспоминала вопрос Семена, который увидев Катеринку, которую где-то полгода не встречал, удивился теми превращения, которые с ней произошли и воззвал к нам:
  - А, вы, родители, хоть понимаете, видите что вырастили, какую красавицу?
  - А что, ж конечно видим, - беспечно отмахнулась я.
  В самом начале застолья мы выпили с молодежью за Катино здоровье, и ушли к Сагиянам, чтобы не мешать друзьям дочери резвиться без помех.
  Когда мы в десять вечера возвращались домой, то уже в тридцати метрах от дома услышали пронзительный визг. Я ускорила шаги, почти побежала. Так и есть, визг раздавался с нашего балкона.
  Визжала, изредка прерываясь на булькающий смех, Катька Аруцева. Остальные балконы были заняты любопытствующей публикой, стремящейся сделать невозможное, увидеть, что творится на соседском балконе, заглядывая туда с нижнего или с верхнего этажа.
  Только мой приход утихомирил расшалившихся подростков.
  Упрямую Катерину, которая ни за что не хотела прекратить визг, парни утащили с балкона, а в квартире ей самой заложило уши от собственного крика, и она притихла. Пьяной она не выглядела, только непонятно возбужденной.
  Мы были сильно смущены, оставили детей без присмотра, а они вон чего творят, когда взрослых нет. Позорят нас перед соседями.
  
  Мамино письмо Кате
  Дорогая моя внуча Катенька!
  Внуча! Почему не пишешь? Я плачу, что нет долго ни от тебя, ни от Зоки писем. Что и как у тебя дела? Как прошли экзамены, бал, куда поступаешь или решила год отдохнуть? Я в неведении и волнуюсь очень, моя милая и не очень внимательная внученька! Лопнуло мое адское терпение.
  Ну, напиши же, что бы там ни было.
  Я тоже 2 года сдавала в мед. институт. А теперь жалею, лучше бы на литфак в университет или в иностранный.
  А ты не иди в трудный институт, сердце-то у тебя не шибко крепкое, мое милое дитя, ну напиши же мне.
  Я всё так же, чаще плохо. На бульваре была 3 раза всего. Лето дожливое и со зрением стало плохо. Начала зреть катаракта на правом глазу по заключению окулиста. Правда, начало, но при современных темпах... Я очень расстроена и с головой что-то. А писем нет от вас 2 месяца или почти. Это ужасно. Целую. Жду ответа, держись, твоя ба.
  
  22 июня, среда.
  Тысячу лет не писала. Сейчас сижу одна, вот и решила пописать.
  Катя окончила школу с 6 четверками: физкультура, геометрия, биология, химия и две истории.
  Поступает на мехмат МГУ. Отметки 3, 5, 5.В пятницу будет писать сочинение. Совсем не готовится, гуляет.
  Вчера звонили Леша и Сережа из Лысьвы. У них вроде всё в порядке пока. Я уже соскучилась, жду. Пишу стержнем, неудобно, кончаю. Погода две недели стояла дрянь, а сегодня потеплело. Грустное и тревожное это лето.
  
  Воспроизвожу пропуски.
  Катя решила поступать в институт легкой промышленности на отделение модельера одежды. В предстоящем дипломе у нее не стояло бы модельер-художник и сдавать ей надо было химию, русский и математику, а рисование нет. Рисование, после того, как она бросила в девятом классе художку, ей было не сдать.
  Экзамены начинались 17 июля. В этом году в первый и последний раз сделали вступительные экзамены в столице в июле, а в провинции в августе, но всё же экзамены в Университет начинались раньше, чем в остальных ВУЗах.
  В первых числах июля Катеринка подошла к отцу:
  - Папа, у меня есть время, и я хочу попробовать сдать экзамены в Московский университет на мехмат.
  Мы были ошеломлены.
  Да, Катеринка неплохо соображала по математике, последние два года училась у заслуженной учительницы Фаины Борисовны, но...
  - Катенька, да ведь у тебя не тот характер, чтобы учиться на мехмате, - сказала я осторожно. - Не хватает тебе для этого упорства, одержимости не хватает.
  Но ребенок настоял на своем. Родители не математика, тут ей упрямства хватило.
  Людмила Сагиян, вспоминая Катино поступление на мехмат Московского университета, всегда употребляла глагол "запихнули": мы, дескать, стукнутые физтехи, запихнули свою одаренную совершенно в другой области дочку в неподходящий для нее тяжелый ВУЗ. Переубедить её было невозможно, и в чем-то она была права. В нашей семье был не высказанный вслух культ способностей к математике и физике, и раз навсегда было решено, что вот Сережка, который пишет как курица лапой и плохо учится, вот он соображает, есть у него такой дар, а вот Катенька иногда даже и ничего, такую задачку по математике решит, порадуешься, но в общем, в общем не очень-то и соображает.
  Опыта у нас Алешкой не было никакого. У нас было всего двое детей, плюс еще наше собственное детство, и всё; только тут мы могли ориентироваться, и в этом узком кругу Катенька не тянула на мехмат, но, мы были родители, окончившие престижный вуз, и, безусловно, нам в глубине души хотелось, чтобы Катя не отстала от нас, и ей самой не хотелось отстать, хотелось соответствовать. Отсюда и неожиданное решение.
  Когда в девятом классе Катерина увлеклась химией и решила поступать в Менделеевский, тут мы костьми легли, отговаривая, и Люда с Ниной, кандидаты химических наук нас поддерживали, у Кати был в детстве экссудативный диатез, потом астматические кашли её мучили и не могла она с таким здоровьем выбирать химическую специальность. Люда её и убедила, сказала:
  - Представь себе, Катя, ты будешь учиться, и потом на втором курсе пойдут тяжелые лабораторные по органической химии, и тебе придется уйти, потому что будешь покрываться волдырями, и это в лучшем случае.
  Тогда Катя сдалась, а тут вдруг выполз мехмат.
  И мы с Алешкой уступили:
  Рано утром Алешка уехал с дочкой и они сдали документы в Университет.
  Ехать из Долгопрудной в Университет далеко, экзамен начинался в 9 часов, и чтобы выспаться, я с Катей попросилась переночевать у Динки, от нее до Университета полчаса на автобусе.
  Письменный экзамен был в субботу. Григорьевы уехали на дачу, мы с Катей были одни. Утром я её проводила, но не до автобуса, а до дверей квартиры и села ждать с экзамена.
  Дочка вернулась к двум часам, усталая, измученная, и с порога стала быстро-быстро рассказывать, помогая себе руками:
  Она опоздала на письменный экзамен!
  Села в автобус, который назвала ей Динка, но он пошел в другую сторону, и пока Катя поняла, что едет не туда, было уже поздно, она опоздала на полчаса, но её допустили, сказав, что сдавать свою работу она будет вместе со всеми.
  По письменной, несмотря на опоздание, Катя получила тройку, а устную математику сдала на пять, решила сложную геометрическую задачку по стереометрии. Необычайно красиво решила, бывали у Катеринки такие взлеты.
  У нее было восемь баллов по математике, а те из детей, которые имели девять и аттестат без троек (у Кати был такой аттестат) уже зачислялись в институт без дальнейших экзаменов. Катя не добрала одно очко и стала готовиться к физике.
  По физике в школе у нее была четверка, она не смогла решить простую задачку, найти центр тяжести, и сейчас, за день до экзамена в университет, плакала над задачником, не могла решить ни одной задачки по кинематике.
  - Правильно, как ты можешь их решать, если не знаешь подхода, тебя ведь не учили, - и я быстренько рассказала ей о независимости движения по горизонтали и вертикали:
  - Здесь обыкновенная тригонометрия, раскладывай силы и ускорения на составляющие и смотри, что получается.
  И Катя на вступительных экзаменах решала именно такую задачку: шарик сначала катился по желобку, а потом свободно падал вниз, и хотя ответ у Кати не сошелся, сами принимающие не смогли найти ошибку в её выкладках, и она получила пять, рассказав еще закон Фарадея.
  Таким образом, Катя набрала тринадцать баллов из трех экзаменов, а проходной был 14 из четырех. Впереди был экзамен по литературе, на котором Катерине достаточно было получить тройку, а она ниже четверки никогда по литературе не получала и считала, что всё, поступила.
  - Катя, мне не нравится твое состояние, - тревожилась я. - Ты очень расслабилась, а у тебя еще один экзамен, он тоже потребует сил.
  Но Катя пропускала мою тревогу сквозь себя, а поддержать меня было некому, Алешка с Сережкой были в Лысьве.
  Письмо Алешки из Лысьвы. Привожу с купюрами для усиления динамики.
  
  Здравствуйте наши дорогие Зоя и Катюша!
  Мы уже неделю здесь. Погода здесь была жаркая ровно до нашего приезда. Мы приехали вечером, а днем того же дня прошел дождь и похолодало. Мы надевали все наличные теплые вещи и шли рыбачить. Но долго на ветру не постоишь - холодно.
  Чем мы только не пытались накормить рыбу. Червями, огромными розовыми дождевыми, накопанными из-под опилок на стадионе, и тестом пельменным, купленным Сережкой в кулинарии, замешанном с валерьяновыми каплями, и тем же тестом с тройным одеколоном. Но, несмотря на все ухищрения, ни одна рыба не притронулась к нашему угощению.
  Окончательный Сережин вердикт - в Лысьвенском водохранилище нету рыбы. А все россказни об изловленной рыбе с показами размеров (во!) и фантастических весов и количеств - всё это типичные охотничьи сказки. Слыхали мы такие!
  Наконец, в четверг, 9-го потеплело, и мы с утра купались. Я нашел в воде блесну. Теперь мы купили катушку с леской и будем ловить карасей, щук и стерлядей на спиннинг.
  В пятницу мы поехали в Кын. Дядя Паша был на покосе, и мы после обеда побежали туда. Попали на гребь. За два дня сгребли всё сено. Мы с Сережкой и гребли и таскали, а Сережка еще и на стог лазал, сено утаптывать.
  В субботу мы вспоминали Катю. Не знаю, помогло ли ей это на экзамене?
  А сегодня выходной, воскресение, праздник Петрова дня. Тетя Катя печет что-то вкусное, а Сережа покукарекал петухом и теперь изучает устройство русской печи.
  До свидания. Крепко целую. Алексей и Сережа.
  
  Анюта Павлова сдавала экзамены в Тимирязевский. Экзамены не были трудными для нее, за исключением последнего, русского языка, она была замечательно неграмотна от природы. Катеринка занималась с Павловой, и это была её единственная подготовка к предстоящему ей самой экзамену по литературе. Учительницы литературы всегда были довольны Катей, за школьное сочинение у нее была пятерка, и она на тройку во всяком случае рассчитывала.
  
  Катя не возвращалась. Давно прошли все сроки, рассчитанные мною: 3 часа сорок минут дороги туда и обратно, ну час, ну полтора в Университете, скажут отметки и домой. Уехала в восемь утра, и вот уже и два часа, и три, и четыре.
  День был выходной, возможно, воскресение, я сидела и вязала, и чем дольше Катя не возвращалась, тем быстрее я вязала.
  Что-то случилось, и это что-то могла быть только двойка, иначе она не загуляла бы так, уже вернулась, зная, что я тревожусь, вернулась бы поскорее, чтобы поделиться со мной радостью.
  Но её нет, значит, делиться нечем, значит двойка.
  Было еще светло, когда повернулся ключ в замке, я отложила спицы, прислушалась. Стукнула дверь, легкие шаги и Катя на пороге. Лихорадочный румянец на щеках, темные круги под глазами, красные веки.
  - Двойка?
  - Да.
  - Я уже поняла. А где была?
  - Каталась на лодке с Анькой. Она как увидела двойку, сказала, что ей хочется меня укусить.
  И уже на кухне Катя рассказала:
  - У меня тринадцать синтаксических ошибок, я никогда так не писала.
  - 13?
  - Мама, я как увидела свое сочинение всё разодранное, исполосованное красным. Я даже и отспорить не пыталась. Столько не отспоришь.
  Мы грустно посидели на кухне, я еще не веря в свершившееся, всё еще где-то на что-то надеясь, и жаль мне было потраченных дочкой усилий.
  Все сроки вышли. Поступать в Московские институты было поздно. Армия моей дочке не грозила, и Катя смирились, как мне показалось. Сын моей сослуживицы, Сережка Аникин, которому я показала вступительные письменные контрольные по математике на мехмат, тоже решил туда поступать, сдал почти как Катя, только по устной математике у него было четыре, а не пять, зато по письменной четыре, в общем, тоже имел все шансы поступить и тоже завалил русский. Оба они писали по роману "Поднятая целина", Катину тему я не помню, а вот Сережина называлась " Поднятая целина как произведение социалистического реализма". У него не было в контрольной ни одной ошибки, но была двойка, тема оказалась нераскрытой.
  Изменятся времена, и я прочитаю в журнале, что нет, и не может быть такого литературного направления, как социалистический реализм. Реализм и есть реализм, а если он социалистический, то возможно, уже и не реализм, а подтасовка фактов. Такая была подоплека этой статьи, о чем я тут же и передала Нине, матери Сережи.
  - А я всегда это знала, - не удивляясь и не колеблясь, ответила Нина.
  Спустя дня два, когда Алексей с Сергеем вернулись из Лысьвы, Катя сказала нам, что собралась поступать в Горький на мехмат, экзамены там были в августе.
  Мы с Алешкой были в шоке.
  - Дочечка, - уговаривала я Катю, - ну и зачем тебе Горький? Мы с отцом столько сил потратили, чтобы остаться здесь, возле столицы, чтобы вам не пришлось мыкаться по общагам, как нам, чтобы вы, дети, всегда были рядом, и вот ты вдруг едешь в какой-то там Горький. На будущий год поступишь, а сейчас поработаешь год.
  - Не хочу, не хочу, не хочу работать. Я учиться хочу, можете вы это понять или нет, учиться.
  И сдерживаемые все эти дни слезы обрушились водопадом.
  И мы сдались. Алешка купил ей билет, и когда она стояла в дверях вагона, я ей сказала:
  - Если тебе там не понравится, не оставайся только потому, что вот мы были против, а ты настояла и сейчас, если отступишься, то мы окажемся правы. Не обращай на это никакого внимания, возвращайся. Ты пойми, Катя, мы с отцом совершенно не готовы расстаться с тобой, нам трудно. Тебе ведь всего 17 лет.
  Катеринка кивнула.
  Поезд тронулся, перрон опустел, и мы остались на платформе одни, брошенные родители, а наша беспокойная, скандальная, но бесконечно любимая дочь ускакала искать в жизни какие-то свои пути.
  Через день за Катеринкой уехал в Горький и Сережа Аникин.
  А я и наш Сережка уехали в Батуми к маме, отдохнуть и повидаться.
  Я звонила оттуда в Москву, интересовалась Катиными успехами, знала, что она получила по математике две четверки, а потом вдруг Алешка сказал мне:
  - Встречай дочь, она приезжает в Батуми.
  А на все расспросы отмахнулся, мол послезавтра сама расскажет.
  И вот теперь батумский перрон, Катин вагон далеко от нас и мы с Сережкой бежим по платформе, а нам с подножки вагона машет рукой Катя в каком-то светлом, незнакомом платье.
  Объятья, поцелуи, я незаметно смахиваю слезы.
  Катя, вытащив чемодан из дверей вагона, тут же начинает тараторить. Её манера говорить напоминала мне осыпание иголок с засохшей новогодней елки: стоит себе елка и стоит, но чуть тронешь, и зашуршало, зашуршало, посыпалось...
  Из этой кучи сухих иголок я выудила следующее:
  Сдав математику на восемь баллов, Катя на экзамен по физике не пошла. Она надеялась получить девять баллов по математике и не сдавать русский, писать еще раз сочинение она была не в состоянии, и сбежала, забрав документы.
  Как раз, когда ей надо было на поезд, к ней пришел Аникин проведать землячку, и проводил на вокзал.
  В автобусе они дружно ругали туалеты в Горьковском университете, сопоставляли с туалетами в Московском.
  И Катя уехала, а Сережка поступил, проучился год, и его взяли в армию. Катин выпуск брали в армию, вдруг возымело мнение, что интеллект не должен иметь привилегии, пусть служат все, и студентов срывали отовсюду, даже из консерваторий, правда, служить им нужно было, как учащимся, всего один год.
  Вернувшись домой, Катя застала у отца в гостях его двоюродную сестру Надю Телегину. Родственники моего мужа отличались величайшей в мире способностью поучать невесток, то бишь меня, по поводу и без. Возможно, они учили всех подряд, я не имела возможности пронаблюдать, во всяком случае, Катя, как двоюродная племянница, да еще не поступившая, не была обделена педагогическим вниманием, от которого затосковала и, выпросив у отца деньги на билет, прикатила к нам на юг.
  - А откуда у отца деньги? - я заинтересовалась финансовыми возможностями мужа.
  По моим подсчетам, пятидесяти рублей на дорогу дочери у него не должно было быть. Получка была через три дня.
  - Не знаю, - беспечно отмахнулась дочка. - Дал и всё.
  По приезде домой мне удастся выяснить, что Алешка мечтал купить байдарку и имел уже заначку в размере 100 рублей втихаря от меня, но тут начались Катины путешествия, и он пожертвовал капиталом, пожалел дочку.
  Мы прекрасно провели оставшиеся до начала сентября время, больше двух недель.
  Купались, загорали, общались с моими друзьями.
  С нами часто проводила время Иринка, младшая дочка Марины и Юры, на год моложе Сережки. Как-то я услышала, как Ирка говорит Сережке:
  - Я ненавижу эту японскую сирень. Как только она начинает цвести во второй раз, это значит, что пора собираться в школу.
  Да, у всех свои признаки осени. В Батуми - второе цветение сирени, у нас желтые листья, свинцовое небо, пять градусов тепла, временами мокрый снег...
  Перед нашим отъездом домой приехал погостить две недели у тетки Алешка Хороших, и мы выбрались с ним на кладбище в Арге, покрасить бабушкину ограду.
  Наша живописная группа из четырех человек привлекла внимание местных и к нам подошли трое: двое молодых ребят и один немолодой аджарец.
  Окружили нас, сели, покуривая, переговариваясь на грузинском, вперемежку с русским, чтобы и мы оказывались вовлеченными в разговор. Вокруг синели высокие горы, спускались к нам крутыми зелеными склонами, на склонах висели на кустах местные коровы и жевали жесткие даже на вид листья.
  Из парней, тот, что постарше, с обручальным кольцом на руке, оказался отчаянным балагуром, трещал без умолку, пока мы трудились поочередно, кисточек было две, а нас четверо.
  Одна лихая корова, жующая куст на таком крутом склоне, что непонятно было, как она там зацепилась своими копытами и не скатывается вниз, так вот, эта корова привлекла мое внимание сломанным рогом.
  Парень, заметив интерес к животному, стал про нее рассказывать:
  - Эта корова просто разбойница. Как бы огород не оградили, какой забор не сделали, всё равно она туда проберется и всё поест, всё время её гоняем.
  - Ну а молоко она хоть дает?
  - Да какое там молоко, она еще и не подпустит. Ну, если ей хлебушка со сметанкой дать, тогда еще можно литр выдоить, - парень шутил, но вымя коровы и весь её вид спортсменки наводил на мысль, что сказанное недалеко от правды.
  - И зачем только держать такую скотину?
  Я подняла глаза и увидела, как парень пытается подобраться к Кате, стереть с её лица пятно краски.
  - ЭЭЭ, аихе шени хели, - закричала я ему по-грузински, - убери-ка руки подальше.
  И я стала стирать пятно со щеки дочки сама.
  - Ну, мамочка, даже пальцем не даст до своей дочки дотронуться, - засмеялся парень, и тут же переключился на своего приятеля.
  - А вот смотри, какой жених. Вернулся из армии, невесту себе ищет.
  Он имел в виду второго юношу, который молча сидел и только застенчиво улыбался, слушая нас, но не сказал ни слова.
  - Твоя дочка ему очень бы даже подошла. Он богатый, у него большой дом.
  - Да нет, - отказалась я. - Катя девочка городская, ей в деревне не прижиться.
  - Счастья своего не понимаешь! - сердился новоявленный сват. - Будешь жить у зятя, горя не знать.
  Слово за слово, мы закончили красить ограду, Леха собрал кисточки, уложил в сумку, и старый аджарец предложил нам довести нас до троллейбуса, который ходил только до подножия горы, а там километра два с половиной надо было идти по серпантину. Наверх мы поднялись, а вниз старик, со словами, надо всегда помогать друг другу, отвез нас на своем дребезжащем москвиче.
  Когда мы сидели в машине, я сказала Кате:
  - Ну ты, Катя понимаешь, это были просто шутки.
  - Да, - ответила Катя, - конечно, мама, я понимаю.
  - Но в каждой шутке есть доля правды, - заметил старик.
  У Кати не было обратного билета, и я купила его с помощью Мани, у которой всюду были знакомые, в плацкартном вагоне.
  Купе, несмотря на знакомства, в конце августа достать не удалось. Я поместила детей в купе, а сама ночевала в плацкарте, через два вагона ходила.
  Там разговорилась с соседом, юристом, поведала ему о злоключениях дочки.
  - Надо бы всех этих филологов заставить математику сдавать, - возмущалась я. - Тогда узнали бы, почем фунт лиха.
  - Что вы, что вы, - пришел в ужас юрист от моего предложения, - да ведь те, что гуманитарный вуз выбирают, только и мечтают, чтобы от математики подальше.
  - Значит филологам можно ни в зуб толкнуть по математике, а бедные технари должны темы раскрывать? Видно, что читал произведение, может изложить, вот и хватит с него.
  Особенно я была возмущена тем, что на мехмат не поступил мальчик, который сдал все экзамены на пятерки, а по русскому получил два, и его не зачислили. Это при том, что на всем потоке было только четыре пятерки по письменной математике! Четыре на тысячу абитуриентов! И такому одаренному ребенку отказали, при проходном балле по четырем экзаменам 13! Все тройки, одна четверка.
  Можно себе представить, какой они набрали слабый курс, ведь учить их будут математике, а не литературе.
  В этом месте Катя сделала пометку, что её курс, который был на год позже, был слабее.
  И до сих пор меня волнует судьба того неизвестного мне юноши, который получил двойку по литературе. Оправился ли он от удара, который ему нанесла, нет не жизнь, а вопиющая глупость нашей системы образования, поступил, окончил ли Университет, или попал в армию, загулял да так и пропал талант?
  После всех перипетий лета передохнули недельку и начали трудоустраивать Катерину. В НИОПиК мне её пристроить не удалось, ей не было восемнадцати лет, а в химической лаборатории можно работать только с восемнадцати лет. Позднее, когда Анка Павлова уйдет из своей Тимирязевкой академии, не захочет там учиться, так вот Анюту я пристрою в НИОПИК, к химикам в лаборанты, к Натальи Сахаровой, старшему научному сотруднику, а вот Катеринку не смогу в тот момент, и тогда, наш папочка, повздыхав, возьмет телефонную трубку и позвонит своему земляку и однокурснику, Сергею Богданову с просьбой отыскать нашей дочке местечко на физтехе. И Катя пойдет работать в секретариат к проректору. Была еще вакансия, в библиотеке, но мы с Алешкой дружно решили, что в библиотеке слишком много студентов, уведут дочку замуж раньше срока, и выучиться не дадут.
  И Катя стала каждого утро ездить со мной на работу, только выходила она на две остановки раньше.
  
  Вот что обо всем этом в дневнике:
  11 сентября. Пятница. Болею. Катя в институт не поступила, получила двойку на последнем экзамене по русскому языку. Писала сочинение по Шолохову: Идейность названия "Поднятая целина". От такой темы стошнит.
  Поехала в горьковский университет и сманила туда Сережку Аникина, сына моих знакомых по работе. Он поступил, а Катя сдала на 4 математику и ей всё так не понравилось, что она бросила экзамены и прискакала в Батуми, где отдыхала я с Сережкой с 10 августа.
  Мама была очень слаба, когда я приехала, но потом ничего, отошла. Плакала, когда мы уезжали.
  Сделали ограду и камень на могилу бабушки. Ограду красили в последний день. Красить помогал Леша Хороших, он и остался с мамой, пробудет там до 12 числа.
  Я заболела, как приехала и болею очень тяжело, конца пока не видно, а они хотят меня выписать.
  
  Здравствуй, милая мама!
  Как всегда, ты оказалась права, мы перезабыли массу вещей в твоей квартире. Вот (возможно неполный) перечень забытого:
  1) резиновая груша, твой подарок и большая ценность, сейчас в Москве их нет.
  2) Коробку с темными очками, где она, не знаю.
  3) Книгу американского поэта.
  4) Тонкие английские книжки (в бабушкином шкафу на верхней полке)
  5) Кусок пемзы за 30 копеек в твоей плетеной сумке.
  6) И возможно, девятку бубен, что-то ее нет в колоде.
  Катя работает секретарем в ректорате физтеха (у проректора) оклад 85 рублей.
  можешь в любое время. Письма от тебя нет, почему? Пиши каждую неделю. Привет соседям и т. Агнессе, Наташе с Виктором.
  Целую, Зоя. Ходит в плаще, пальто купить не можем.
  Я всё на больничном, очень кашляю, хотя мне полегче. У нас затопили, т.ч. приезжай
  
  Расскажу об Ане Павловой. Наталья Сахарова была Аней очень довольна, и несколько раз благодарила меня за то, что я нашла ей такую замечательную лаборантку. А учеба в Тимирязевке у Ани не сложилась. В первые же дни их послали в колхоз. Большинство студентов в Тимирязевской академии были из деревень, поступали по лимиту, и им нужно было только сдать экзамены хотя бы на тройки, в то время как у выпускников школ проходной балл был высокий.
  Аня была красавица, имела Подмосковную прописку, в общем, была завидной невестой, и по приезду из колхоза она жаловалась Кате, парни очень лапали, и она приучилась бить не глядя. Только заметит, что сзади парень, сразу лупит его локтем со всей силы. На автомате пару раз двинула и красавца Борю Понамарева, своего дружка-одноклассника. Начавшиеся занятия еще больше разочаровали Аню, и проучившись чуть больше месяца Анюта забрала документы из института.
  - Ну, то, что я там самая красивая, я еще могу пережить, - сказала она Катеринке, но вот то, что я оказалась самая умная, я пережить не могу.
  И ушла.
  А Понамарев, поехал поступать в высшее мореходное в Одессе и поступил. И весь этот год они были разлучены.
  Люда Монахова, Катина одноклассница, с которой Катя близко сошлась в десятом, так вот, Люда поступала в пединститут, сдавала нормально, и оставалось ей только сочинение, на которое она пришла день спустя. Ошиблась датой! Не поступила и сейчас работала на физтехе в заочной физ-мат школе.
  Каждый божий день они бегали вдвоем обедать в студенческую столовку или буфет.
  
  Кажется, это было в этом году, а возможно, годом раньше или позже.
  Я делала себе зубы в очередной раз. У меня был очень глубокий прикус, мелкие зубы, и все коронки и мосты держались у меня недолго. И вот в очередной раз пришлось делать, и сделал мне Вишин металл. Золотистый такой металл.
  - Пусть хоть как золото, - попросила я.
  От возмущения протезист даже уронил инструмент обратно в лоток:
  - Золотом там и пахнет, - объяснил он мне.
  И сделал два передних зуба из желтого металла, причем в крайний вогнал штифт и сказал:
  - Ни за что не ручаюсь. Может, десять лет простоит, а может и две недели.
  Вернувшись после примерки от протезиста, еще беззубая, грустная, я сидела за столом, и наблюдала, как сын от ушей до ушей сияет улыбкой.
  Улыбка у него в детстве была необыкновенная, освещала его худое лицо, как у того мальчишки, что играл Буратино в игровом фильме.
  "Как красиво, когда свои зубы", подумала я, любуясь на сына. " Белые, крупные." А через несколько дней он сломал передний зуб. Прихожу на кухню, а сын открывает щербатый рот и говорит:
  - Мама, я зуб сломал.
  Я как увидела его обезображенный рот, уронила голову на стол и в голос зарыдала. Сломанный зуб во рту сына торчал острым мерзким треугольником.
  Неожиданно Сережа заплакал тоже.
  - Ты-то чего плачешь? - сквозь слезы спросила я. - Я ведь точно знаю, что тебе зуба не жалко.
  - Зуба нет. Тебя жалко, что ты так убиваешься.
  Зуб залечили, удалили нерв, нарастили. Но он темнее, и десна вокруг зуба часто воспалена. Каждые пять лет зуб стирается и надо снова его наращивать. В общем, с того дня нет уже у сына его ослепительной улыбки.
  
  Мамино письмо
  Здравствуй, дорогая Зоя!
  Сегодня неожиданно получила от тебя перевод. Дело в том, что я погасила облигации, и острой нужды не было. Да я бы и написала в таком случае. Мне еще Сона должна 50 р. Мой приезда зависит от здоровья. В середине октября был криз гипертонический 190/95. Лена (соседка) сделала дибазол, а потом я и до сих пор пью папазол.
  По идее собираюсь приехать после праздников, как получу пенсию. Скоро праздники, поздравляю вас всех. Желаю здоровья, многие лета, хорошо провести время. Приходили 2 раза из жилтреста, даже главный инженер с кем-то лазил на крышу, и так бегали там, как бегемоты, как бы еще где не потекло после них. Ничего определенного не сказали, нужно 3-4 листа железа и покрасить, а когда придут?
  Надо снова идти. Жаль, что тебя нет. Здание консерватории снесли совсем, и Маня где теперь - не знаю, где-то на Джавахишвили, далеко, а я хотела билет через нее заказать. В общем, ждите после 15- го; чтобы мне помогли здесь сесть, мне надо выехать в выходной, а в будни кто проводит? Итак, надо просить Виктора и Наташу. Как Катя и Сережа, пускай не ходят без шапки и не пьют молока прямо из холодильника.
  У нас уже холодно, особенно по утрам, я включаю камин, а днем теплее, этот месяц был трудный, было много магнитных бурь, а это влияло. Я устаю очень, особенно, когда вожусь с обедом, так что потом и есть не хочется.
  На бульваре иногда бываю, если не сыро. У Агнессиной школьной подруги умерла сестра от инфаркта, она так молодо выглядела, я ее летом видела. Люди мрут как мухи. Зоя, ты еще забыла колготки? Или Катя? У меня таких не было. Целая сумка забытых вещей получилась. Так что если дотяну, то приеду после 18, а если нет, то раньше. Еще написать успеешь, не явился ли кто к вам в гости еще.
  Целую всех и вся. Ма и ба.
  27/ Х 87
  Открыток нет поздравительных в городе.
  
  7 декабря, Понедельник.
  Начну всё по порядку. Летом пятого августа на мой день рождения (3 августа) мне купили электронные часы. Я ездил на Урал и в Батуми.
  Осень. Закончил четверть с тремя тройками. Хожу в шах-клуб, играю на турнирах, но без Квасникова и Резниченко (товарищи по сборной школы, на класс старше) играем плохо.
  
  8 декабря. Вторник. Предложил написать маме, но она отказалась. Пишу сам подробнее о недавних событиях.
  20 ноября приехала бабушка (Нонна). На той неделе Карев (Долгопрудненский зубодер) вырвал ей корень. Сегодня она снова ходила к зубному, (но не к Кареву, он уехал). Она ходила потому, что у нее болела дырка от зуба. Из дырки вынули кусок корня и удалили еще один пенек.
  Катичка работает в ректорате на физтехе секретарем у проректора. Познакомилась с каким-то сибиряком, имя на букву В. Фамилию не помню. (фамилия, к слову, тоже на букву В, впрочем, как и отчество.) Я играл в турнире личное первенство г. Долгопрудного. Выбил Батуру, а Игнатов выбил меня. Играли по олимпийской системе.
  Сегодня мама принесла для себя лыжные палки, но они длиннее, чем нужно на 10-12 см. Палки больше подходят папке.
  Решали Катичкину задачу по алгебре. Уравнение у папы и Катички не сошлось, и они решили, что решений нет. А я взял да и решил задачу.
  На сегодня всё.
  
  Поясняю про задачу. Мы составили квадратное уравнение, а корни получались мнимые, решала Катя, потом Алешка, потом я. А Сережка еще не знал решения квадратных уравнений, и участия в наших творческих муках принять не мог. Вот я с целью приобщить сына, показала ему формулу квадратного уравнения, и само уравнение. Сергей засел за задачку, попыхтел немного, и получил действительные корни. Потом поцапался с Катей и не дал ни ей, ни нам посмотреть, а спрятал бумажку с решением в кармашек своей рубашки, а я в тот же вечер её выстирала. А поскольку я не имею привычки выворачивать карманы при стирке, то только при глажке я нашла слипшийся бумажный комок.
  На другой день Катя и сама получила такой же ответ.
  
  27.12.87. Ну вот и год кончается. В уходящем году я стал лучше играть в шахматы и прочел раздел Электричество Ландсберга. Мама советует записаться в радиокружок.
  
  27.12. Катя познакомилась с мальчиком Валерой на сеансе гипноза.
  Сережа заболел, опять горло.
  Ездили к Ольге Чуняевой поздравлять с рождением сына.
  Катя вчера каталась на коньках. Сделала драконов к году дракона.
  
  Итак, вскользь, среди обычных упоминаний о Сережкиных соплях и кашлях спустя почти месяц после события, я упоминаю о знакомстве дочки с мальчиком Валерой, которого вернее было бы назвать юношей, он к тому времени отметил свой двадцатилетие.
  На самом деле всё произошедшее в конце концов будет описываться словесно не раз и не два, и в конечном варианте будет звучать в моем исполнении с добавлением деталей от рассказов всех действующих лиц приблизительно так.
  Мы с Катей затолкнулись в битком набитый автобус. В автобусе я оказалась прижатой к соседке Сагиянов по общаге, Натальи. Она, как и я добиралась на работу в НИОПиК. Автобус дополз до физтеха, Катя протолкнулась к выходу, махнула мне ручкой, пока мол, и зашагала к зданию института. Осенний ветер раздувал охряную копну распущенных волос, синяя попа, округлость которой подчеркивал крой юбки годе, (сшитой Катей для меня, но как и все удачные вещи, которые она шила якобы для меня, перепавшая на некоторое время ей) моталась из сторону в сторону при каждом шаге, бордо короткой куртки полыхал пожаром.
  Мои любования дочкой отвлекла Наталья, тоже смотревшая из окна автобуса вслед Катерине.
  - Зоя, - сказала она трагически, - Зоя, что ты делаешь? Долго она у тебя тут проходит?
  Вечером, смущенная замечанием приятельницы, я спросила у дочки:
  - Катя, у тебя нет на физтехе знакомого мальчика?
  Дочка подняла на меня ясные глаза
  - Нет, мама, никого нет.
  Я успокоилась. Разговор происходил где-то в середине ноября.
  А 30 ноября на физтехе был вечер гипноза.
  Люда Монахова, Катя Аруцева, и моя Катя отправились на этот вечер.
  Я прикинула: ну приехал какой-нибудь любитель зашибить деньгу, ну погипнотизирует их часок-другой, в семь начало, в девять закончат, к десяти будут дома.
  Настало десять часов, потом одиннадцать, потом полдвенадцатого. Алешка залег еще в десять дрыхнуть, к одиннадцати уторкался и Сережка. Я же ждала дочь. Ближе к двенадцати, торопливо одевшись, я пошла в телефонную будку звонить Монаховым, узнавать, вернулась ли Люда. Люды не было.
  Аруцева и Монахова жили в одном доме и в одном подъезде на разных этажах, а Кате надо было идти одной участок почти с километр пустынной дорогой вдоль воинской части. Я знала, что девочки её не проводят, им просто и в голову не придет, что не следует гулять одной ночью, а Катя и не попросит.
  Меня трясло, мерещились всяческие ужасы, и ждать я больше не могла. Надо было действовать, куда-то бежать, искать дочь.
  Вернувшись домой, я посидело еще немного. Известие, что Люды нет дома, меня чуть успокоило, но получалось, что надо идти их встречать. Я принялась будить мужа. Сначала Алексей ни за что не хотел просыпаться, потом вставать, всё тянул, надеялся на возвращение дочери. Когда вылез из-под одеяла, стал одеваться с такой скоростью, что я в слезах сказала ему, что у меня иногда такое чувство, что это только мои дети, а не наши общие, и ушла.
  На улице был жуткий гололед. После оттепели в ночь на первое ударил мороз, дорожки еще никто не посыпал, дворники спали, и я поспешно шла по этому катку, оглядываясь в надежде, что обруганный Криминский всё же выйдет за мной, а не уляжется обратно в постель.
  Темная фигура, скользя ногами по льду так, как будто на ней были коньки, догнала меня.
  - Посмотри, сколько наплакала, - сказал Алешка, - пройти нельзя, такой каток.
  В окнах Монаховской квартиры было темно, но на седьмом этаже, где жила Аруцева, горел свет. Мы поднялись. Маленькая женщина с усталым лицом курила на лестничной площадке.
  - Вы мама Кати Аруцевой?ќ - спросила я. - Их всё еще нет?
  Женщина покачала головой и пригласила нас в комнату точно такой же, как у нас квартиры.
  - Вам хорошо, вас хоть двое, а я куда пойду одна её искать?
  - Раз всех троих нет дома, значит просто вечер такой длинный, сейчас придут,ќ - успокаивал нас Алешка.
  Мы молча посидели минут десять.
  - Пойдем домой, будем дома ждать,ќ - сказал Лешка.
  Я подумала, что если девчонки на подходе, то они сейчас расстанутся, и мы как раз перехватим Катю и дойдем до дому вместе.
  Мы вышли, уже чуть ли не бегом двинулись по направлению к дому. Улицы были совершенно пустынны, лишь изредка проезжал автомобиль.
  Подойдя к дому, я подняла голову. В Катиной комнате горел свет.
  Она пришла раньше нас.
  В ответ на наши попреки Катя объяснила, что сеанс гипноза закончился около двенадцати, а уйти раньше они не могли, неугомонная Аруцева была на сцене.
  Спустя три дня Катя позвонила мне на работу:
  - Мама, можно я пойду в кино? На девять часов в "Иллюзион".
  - С кем это так поздно?
  - С Валерой.
  - С каким таким Валерой? Две недели назад ты сказала, что никаких Валер у тебя нет.
  - Мама, тогда и не было, а сейчас я познакомилась. Он учится на четвертом курсе.
  - Ну, хорошо, Катя на первый раз я тебя отпущу, но если он хочет приглашать тебя на вечерние сеансы, то пусть придет, мы на него посмотрим.
  Спустя два дня открыв дверь, я увидела в прихожей своего дома юношу, сидящего на калошнице.
  - Мама, это Валера, - объяснила Катя. - Мы идем в кино.
  Валера поздоровался.
  Тут комнаты выползла мама. Валера торопливо поджал ноги, надеясь, что мимо него пройдут.
  Но не тут-то было. Худенькая старушка, божий одуванчик, в чем только душа держится, сдвинула очки на кончик носа, подошла поближе к молодому человеку, наклонилась, приглядываясь, потом, решив, что он этого достоин, пригласила зайти.
  Пришлось ему пересесть с калошницы на диван в комнате, где он тут же подвергся допросу с пристрастием: "сколько ему лет, откуда он родом, кто его родители, как его фамилия, и где можно его отыскать, если он срочно понадобится".
  "Зачем он может нам срочно понадобиться?" - раздумывала я, прислушиваясь к этому разговору с кухни.
  Отрывистые лаконичные ответы маму не удовлетворяли, она переспрашивала, пытливо глядела сквозь очки и продолжала методично выуживать из него сведения.
  Я предоставила маме поле деятельности, а сама отсиделась на кухне, смущенная таким решительным появлением Валеры в нашей семье:
  Всего неделю, как знаком, но вот сказала я, если по ночам в кино приглашает, то пусть покажется, и пожалуйста, показался. Продемонстрировал порядочность своих намерений.
  И только спустя месяц, а то и два я узнала подробности их знакомства.
  Валера сидел на вечере рядом с Катей, и по её словам, и не сводил с нее глаз как зачарованный.
  А после окончания вечера, перехватил Катю с подругами на улице Первомайской.
  Догнал и сразу спросил:
  - Как Вас зовут?
  Девчонки остановились в некотором замешательстве, не понимая, к которой из них относится вопрос.
  - Вот Вас, именно Вас, - обратился Валера к Кате.
  - Мама, представляешь, они, Катька с Людкой мгновенно, как их ветром сдуло, оказались в стороне, бросили меня. Отошли на два шага и наблюдали насмешливо.
  Дочка моя ломаться не стала, и возмущаться попыткам столь прямолинейного знакомства тоже, а просто ответила, что её зовут Катя.
  - А где вас можно найти?
  - В секретариате ректората.
  И на другое же утро в щелку двери ректората осторожно просунулся любопытный студент. К его удивлению, сказанное оказалось не розыгрышем, и Катя была вот она, на своем рабочем месте.
  Так они начали встречаться. А на время сессии он исчез, и Катенька ходила с вытянутым личиком. Переживала. Но в январе Валера объявился снова, но это уже в следующем году.
  
  
  1988 год. Поступление Кати в Университет
  Легко пишется про прошедшую жизнь, когда твоя сегодняшняя течет плавно, спокойно. Всё меняется, когда каждый день требует большого напряжения сил; сейчас, когда я помогаю нянчиться с годовалым внуком Степкой, все мои планы закончить повествование в ближайшее время рухнули. Маленький Степочкин, младший внук, вызывает у меня воспоминания о прошедшем детстве моих собственных детей, но это описанный этап.
  Просматривая свои заметки, я замечаю, как медленно, но неуклонно дети, их жизнь вытесняет со страниц мою собственную. И я вспоминаю Люся Вищипанову, мою хорошую приятельницу, c которой мы много лет, особенно в годы аспирантуры, сотрудничали. Люся, прочитав повествование о моих студенческих годах, сказала:
  - Книжка, может быть и хорошая, но тебя в ней нет. Нет такой, как я тебя знаю много лет - веселой, острой на язык, много смеющейся женщины. В книжке о детстве ты есть, я узнаю твои интонации, а во второй книжке они пропали.
  И сейчас, когда пишу, я беспокоюсь: описываю только события жизни, избегаю заострять внимание на чувствах и эмоциях, чтобы не утомлять читающего, а в результате получается сухо, и характеры вырисовываются не рельефные. А были и ссоры с мужем, и обиды на детей, и разочарования, и чувство одиночества в родной семье.
  Кстати об одиночестве. Душевное одиночество, непонимание тебя окружающими близкими людьми, конечно, было.
  Но простого, физического одиночества, когда ты в некотором пространстве находишься один, такого не было совсем, и его не хватало. Единственное место, где можно было расслабиться и принадлежать самому себе, была ванная. Даже в туалете ты не был гарантирован от воплей под дверью, что вот сидишь, там, а кто-то еще, может, хочет туда же. А вот ванная была прибежищем. Я запиралась, залезала в ванну, пускала горячий душ и распевала романсы под шум воды. Только там я могла попеть, и никто не останавливал меня, не кричал, что ему что-то нужно или что слушать это не выносимо.
  Любила я и полежать в ванне, но это было не то: пока лежишь, раза три подойдут и прокукарекают под дверью: то одно им надо, то другое, приходится отвечать, напрягаться, вспоминать, где что лежит, в общем никакого кайфа.
  А у Алешки были свои пути к свободе.
  У нас гостят две бабки, свекровь и мама. Весна, апрель. Снег сошел, пахнет прелым листом и оттаявшей землей. Там, на улице пахнет, а на седьмом этаже пыль в углах, приготовленное белье для стирки и запах варящегося супа.
  Алешка залезает на антресоли, достает высокие охотничьи сапоги, доставшиеся ему от дядьки, надевает.
  Я замечаю его с кухни, выхожу:
  - Ты куда?
  - Пойду весну нюхать.
  Из комнаты появляется свекровь, сердито замахивается на сына:
  - С ума сошел! Белье не стирано, полы не мыты, дети дома, а ты куда-то уйдешь!
  Само перечисление дел, которые надо делать до того уныло, никак нельзя сравнить с нюханьем весны. Выходит и мама, иронически поднимает брови, наблюдает, как Алешка одевается, явно не одобряет зятя, но молчит.
  Молчу и я. Мне жалко мужа. Не может мужчина думать только о стирке, сидеть все выходные дома с женой, детьми, матерью и тещей. Кто вынесет такую жизнь?
  - Очень долго не ходи, волноваться будем, - миролюбиво говорю я, неожиданно для самой себя. Впрочем, если бы я возражала, он всё равно ушел. Ему тоже не хватает пространства одиночества.
  Мы вдвоем, поздним вечером, сидим с Алешкой на кухне и едим большой и сладкий апельсин. Когда я его очистила, Алешка хотел позвать детей, чтобы, как это у нас принято, съесть его на четверых, но я помешала, приложила палец к губам и разделила на две части.
  И нам уютно и вкусно вдвоем, тихо. Мы чувствуем себя воришками, кошкой Мурыськой, стянувшей кусок колбасы и сглотнувшей его под столом раньше, чем её застукали.
  Еще есть, те им, мысленно успокаиваю я себя.
  
  Я лежу в траве. Надо мной блеклое августовское небо. Пахнет пыльной, раскаленной землей, засохшими стеблями травы. Жарко. Тихо. Шевелиться не хочется. Корзинка с грибами, наклонилась, грибы грозят рассыпаться, но меня это не тревожит
  Слышу голос мужа, он зовет меня. Я не откликаюсь.
  Голос приближается, появляется лицо на фоне неба:
  - Ну и что лежишь? Вставай скорей, на электричку опоздаем.
  "Какой суетливый", думаю я. "Никогда не врубиться в настроение, не посидит молча рядом, не поглядит в небо. Так не хочется спешить".
  - Я тебе уже час говорю, Зоя хватит, пойдем обратно, а ты всё роешь и роешь под елками, как фокстерьер, а теперь улеглась. Опоздаем, следующая через час.
  Я протягиваю наверх руки, Алексей меня поднимает, берет мою корзинку, мы топаем на "Трудовую", и конечно же, опаздываем. Электричка усвистала перед самым носом.
  Мы садимся на бревно возле платформы и начинаем перебирать грибы. Следующая не скоро.
  Зашла к Людмиле Сагиян, сидим, пьем чай вдвоем, я рассказываю: " иду с работы, тащу сумку, вся скособочилась, Гамлет догнал, взял сумку из рук, я обрадовалась. Сели в автобус, купил мне билет, я тоже выдержала, приятно, но терпимо, из автобуса первым вышел, руку мне подал, тоже ничего, но когда я увидела, что он с руки перчатку снял, тут я чуть не заплакала, такого сервиса мое одичавшее в Подмосковье сердце не выдержало.
  Кавказ есть Кавказ. Моего мужа из глубинки России не переделаешь, сколько ни старайся, и сын такой же растет, совершенно местный.
  Лет двенадцать ему было, мы в поликлинике лифта ждали, женщина из лифта выходит, а Сережка прямо навстречу ей как ринется, чуть с ног не сбил. Она в сторону кинулась, я рассердилась, а Сережка дверь ногой держит и кричит:
  - А ты, что, не знаешь, что, надо быстро, а то захлопнется.
  И мы с Людмилой, смеясь, вспоминаем, как посещали вместе курсы усовершенствования, и одна азербайджанка, сочувственно погладила Люду по руке, узнав, что она замужем за армянином.
  - Так она меня пожалела, так пожалела, - давилась Люда смехом.
  Да, тогда на эту тему можно было посмеяться, Сумгаит был впереди.
  В этом году первые записи в дневнике Сережкины.
  
  Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год - високосный, первый день пятница, год дракона.
  11. Понедельник. С 7 января решил заняться зарядкой и тренировкой памяти. Учу стихи Высоцкого и английские слова из словаря учебника. На новый год мне подарили конструктор Юность 101. Поскольку там были диод, четыре триода, три трансформатора (один я сам намотал), сопротивления, два реостата, емкости и динамик, то я начал проводить различные эксперименты и сломал трансформатор (что значит сломал трансформатор? сжег, наверное).
  В субботу вечером я, мама, и Сережка Акингинов ходили в кино на "Человек с бульвара капуцинов " с Мироновым, Боярским, Караченцевым, Светиным и Табаковым.
  Вечор Катичка принесла пластинку А. Розенбаума.
  
  12 января
  Сережа 11 пошел в школу. 12 тоже, но кашляет.
  Катя купила себе босоножки (очень актуально босоножки в январе)
  А в прошлом году купили ей диван. Деньги заняла у мамы. (которая по неосторожности пребывала у нас в тот момент)
  
  14. вечор приехали дед Карлос, тетя Тая, и мой дядя Сережа. (они были проездом, ехали в Йошкар-Олу к Свете.)
  
  Февраль 29(пн-пн) (Возможно, второе "пн" это "ик", и тогда это означает понедельник, но я привожу что написано, а не что подразумевается). Вчера был в шахклубе. Устроили блиц-турнир по 30 минут на партию.
  31 декабря купили новый диван. (всё тот же, о котором упоминала и я.)
  9, Вторник. Вчера не пошел на физру, хотя справки и нет. Физра двумя первыми, поэтому я встал полдевятого. Выспался. День был скучный. Но я узнал, бабушка собирается уезжать. Наконец-то, мне порядком надоело спать на кресле-кровати. Сегодня, как всегда, встал пятнадцать минут восьмого. Пришел домой со школы, побольше красных дней в календаре расставил(?). Его (календарь) Катичке на день рождения подарили.
  
  Видимо, кто-то ухитрился Кате, рожденной в середине года, подарить на день рождения календарь заранее, на следующий год.
  Катеринке с днем рождения не повезло, к 11 июня детей обычно куда-то раскидывали, или в пионерский лагерь, или бабушкам на дачи, и мой ребенок не мог пригласить подруг на праздник. И один год, лет в тринадцать, Катя праздновала день рождения 11 декабря вместо 11 июня. Позднее я узнала, что в начале декабря у Кати именины, день святой Екатерины.
  
  10, Среда. Сегодня после занятий был ОПП. (общественно полезный практика) в школе полы драили. Дома я сам с собой (от нечего делать) играл в очко. Я выиграл у себя. Сейчас собираюсь в шах-клуб. Да, совсем забыл сказать - написал задание для вступления в ЗФТШ (заочная физико-математическая школа) при МФТИ, но не знаю, отнесла Катичка задание или нет.
  
  10 февраля, Среда. 8.55(вечера). Я пришла с заседания СТК еле живая. Заседали боже ты мой, 2 часа и всё без толку. Не мы работаем по плану, а дела наползают на нас и дают покоя.
  Работать почти не успеваю, бегаю...
  
  16 марта. Куда бегаю, не помню. Опять сильно болеет, кашляет (видимо Сережка, имя я пропустила). Погода дрянь, слякоть. Алексей последнее время много работает, пишет и дома свою очередную диссертацию. Пора ему и защититься. Сергей пошел мыться, смывать мазь после компресса.
  
  В начале марта Валера исчез. Не появлялся день, два, три. Потом седьмого Катя пришла с подарком, он подарил ей берет, поздравил.
  - А где сам?
  - А мы поссорились. Валера сказал, что на две недели.
  Катеринка говорила беспечно, но в голосе где-то вдали позвякивали льдинки спрятанных слез.
  Ну, ничего себе, подумала я. Как это ему удалось рассчитать так точно вину Кати: две недели.
  
  15 апреля. Сергей болеет, сильный насморк. Ходил на физкультуру при минус 4 градусов раздетый. Слег тяжело. Такой нос недели на две.
  
  19 апреля, вторник. Катичка, кажется собирается купить велосипед (желтый аист) Посмотрим, купит ли. Да, кстати, 9 апреля хотели снимать галстуки, но отменилось. А я свой так расписал, живого места нет. А вдруг нате - галстуки снимаем 19 мая.
  Последнее время изучал Испанскую партию (Чигоринское построение за черных), королевский гамбит за белых и Индийскую защиту за черных.
  
  Вот чем занимается мой сын, когда болеет и не ходит в школу. И хоть бы полслова написал, что опять слег, у него в голове и места нет для мыслей о здоровье, одна мать только и мучается.
  
  27 апреля, среда.
  В субботу купили велосипед дорожный Мотовалло за 76 рублей.
  
  После того, как Катя пошла работать, жить стало полегче, появились дополнительные восемьдесят рублей в месяц. Я оставляла Кате на мелкие расходы и обеды около двадцати рублей, остальные она мне отдавала, но в январе попросила не отдавать, собралась копить на велосипед. Я сказала, что велосипед я ей куплю в апреле с моей квартальной премии и зарплаты, а сейчас пусть она отдает мне, рассчитанный мною бюджет не позволяет откладывать сейчас. И дочка согласилась. Позднее, когда у Сережи появятся стипендия, он тоже будет докладывать деньги в общую кучку, дети мои безропотно и даже с гордостью отдавали мне деньги, вопрос стоял так, что есть бюджет семьи, каждый вносит в него сколько может, а я его рассчитываю, и их потребности по мере возможности учитываю.
  
  Вчера С.М. (это не Сумуил Маршак, это Сашка Молин, мой коллега по работе, потом несколько лет будет Алешкин) подарил нам стихи Цветаевой в придачу к Мастеру и Маргарите М Булгакова за 19 рублей.
  Да, забыл сказать, 8-го приехала бабушка Люба.
  Сегодня первый день пошел в школу. (как я и предсказывала).
  
  9 мая - день победы.
  Сегодня оклеили родительскую комнату в зеленый цвет, вчера белили потолки. Когда оклеивали комнату, то одну обоину нужно было подрезать. Папа обещал обрезать завтра, но так и не обрезал. (спустя три года обрезала я сама)
  
  В тексте дневника часто встречается упоминание о том, что мы оклеили обоями ту или иную комнату. Эти скупые упоминания никак не отражают волнительный процесс оклейки, только сухое подведение результатов, а на самом деле дни ремонта были полны драматических переживаний.
  Дело начиналось с покупки обоев. Покупали мы вдвоем. Как-то раз Алешка купил обои сам, и я перенести их не могла даже в рулоне, не то, чтобы несколько лет смотреть на них на стенке. Я пожаловалась Иринке, что муж купил не те обои.
  - И как ты вообще поручаешь мужу такое дело, как покупка обоев. Даже и мечтать нечего, что Алешка купит, что тебе понравится.
  И я осталась сама виноватой и продала эти обои приятелю, который делал ремонт, отправив детей с женой отдыхать на юг.
  Обычно я, не спеша, вечерами, нарезала купленные обои на полосы, и, изрезав все рулоны, в пятницу решительно обдирала комнату. Муж приходил после меня с работы и оказывался лицом к лицу со свершившимся фактом: у нас переклейка обоев.
  Потолки делал он, но обои мы переклеивали где-то в два раза чаще, чем белили потолки.
  Самое волнующее начиналось в тот момент, когда я ставила ведро с обойным клеем посреди разгромленной комнаты: стены ободраны, мебель сдвинута к середине помещения. Мы приступали к оклейке обоев на наших кривых стенах.
  Хорошо, если обои были в цветочек, тогда перекосы были не видны, и можно было без усилий миновать углы, но если обои имели геометрический рисунок или были просто вертикально-полосатыми, тогда всё, тушите свет, наклеить такие обои на наши стены, особенно на углы, было невероятно трудно. В каждом из четырех углов мы вспоминали с Алешкой всю прошедшую жизнь, все обиды, нанесенные друг другу в реальности или придуманные. Как первые, так и вторые были давно забыты за давностью лет, и сейчас выползали на свет божий. Было совершенно очевидно, что жить в комнате с кривыми углами можно только с таким мужем, с Алешкой, а вот другой...
  - И что другой, что другой? Точно так же всё и было. В чужих руках...
  В свой первый ремонт после въезда мы отчаянно переругивались вдвоем, потом, когда подрос Сережка, втроем.
  Сергей кричал, что он и разговаривать с нами больше не будет, не то, чтобы вместе что-нибудь делать; уходил в комнату, где не было ремонта, ложился на кровать носом к стенке и молча лежал, переживал, а я кричала, что при любых трудностях он позорно капитулирует, а потатчик Алешка встревал в воспитательный процесс, заявлял, что я всех стоптала, и махонького нашего тоже.
  - А кто будет жить в этих изуродованных комнатах? Я одна, что ли?
  Катя в наших разборках не участвовала. Еще при обдирании обоев она иногда присутствовала, а потом смывалась подальше от греха: уходила на кухню и готовила скандалистам -работягам обед. Двери на кухню Катерина плотно закрывала.
  
  Вчера проводили бабушку Любу. На обратном пути заехали в магазин спорт, купили новое седло для Орленка за 5.50. У меня Ласточка, дамский орленок. Вечор мама выкинула все мои детали, а я собирался собирать ЦМУ - Цветомузыкальную установку.
  
  Мама выкинула нужные детали, и бедный сын не может заняться полезным и интересным делом - спаять установку. На пути сына к прогрессу и совершенству стала мать - темная отсталая личность.
  Внесем через полтора десятка лет ясность в это скандальное дело.
  Я месяца три его увлечения радиотехникой терпела такое, что не всякая женщина и вынесет. Радиодетали добывались со старых радиоприемников и их частей, которые приносились с ближайшей помойки. Всё это валялось на обеденном, вернее единственном столе в проходной комнате. Своего стола у Сергея не было, он учился за обеденным, который, правда, накрывали только для гостей.
  На все мои просьбы навести порядок, Сережка только мычал в ответ, занятый распаиванием, запаиванием и еще черт знает чем. Доконал меня ободранный, с зияющей раной на боку, откуда открывался вид на его внутренности, старый радиоприемник, какой-то особенно грязный, принесенный Акингиновым подарочек с помойки.
  Я последние месяцы жила в ощущении, что пребываю на свалке, и приемник переполнил чашу моего отнюдь не ангельского терпения. Я схватила газету, сгребла в нее всё со стола и выкинула в мусоропровод, а приемник брезгливо выбросила за дверь с требованием немедленно унести, откуда его принес Акингинов, на помойку.
  Сережка наблюдал за моими действиями молча, как за разбушевавшейся стихией. Впрочем, он молчал и тогда, когда я ежедневно в течение двух месяцев просила его убрать хлам со стола.
  - Во всех воспитательных книжках пишут, что не надо стеснять творчество детей, - кричала я, смахивая детали со стола. - Ну а если я не могу жить на свалке, которую устраивает мой сын? Я тоже живой человек и член семьи.
  Спустя два часа, успокоившись, я сказала устыжено Кате:
  - Зря, я, наверное, так погорячилась и все детали Сережкины выбросила.
  - А иначе ты бы его ничем не проняла, - спокойно сказала дочь. - Выбора у тебя не было.
  На другой день я принесла с работы Сережке радиодетали по списку, который он мне написал. Сережка стал склеивать комодики из спичечных коробков и прятать в них детали. Теперь они были даже пронумерованы и надписаны. Урок не прошел даром.
  
  ЦМУ я собрал. Теперь хотел собрать её так, чтобы она работала от звука, но нет нужных транзисторов.
  Нужно поздравить К с днем рождения. Я всё думаю - как?
  
  Весь седьмой класс Сережка продолжал болеть. Тяжи в легких у него прошли, кашель тоже, но ангины и ОРЗ мучили его по-прежнему.
  Я даже клала его в нашу больницу на обследование на неделю, но у него ничего не нашли, кроме огромных гланд. Лежал он зимой, и оголодал там страшно. Восемь человек в палате, и еды на всех не напасешься, а им даже котлетки на второе не давали: постный суп и макароны.
  Приходилось носить вареных кур, от целой курицы Сергушу доставалась одна нога.
  Гланды оперировать не советовала Симонова, всё говорила, что это может вызвать гормональные изменения, которые потом на потенции скажутся.
  И я боролась с бесконечными Сережкиными болезнями, боролась в одиночку, так как Сережке, казалось, было всё равно, дома ли он с соплями, или в школе без них.
  Весной врач ухо-горло нос назначила ему процедуры: куф на горло и нос. Ходить у нас далеко, транспорта не было, и Сережка ездил в поликлинику на велосипеде. Я знала, как он катается на велосипеде, гонит изо всех сил, потеет, и оттого заболевает.
  И строго настрого запретила ему ездить на велосипеде.
  Отец однажды ниппели снял и спрятал и три дня Сережка ходил за отцом и ныл:
  - Скажи где ниппели? Где нипели...
  И получал в ответ краткое:
  - Не знаю.
  И через минуту снова:
  - Ну, скажи, где нипели, где нипели...
  А потом я не выдержала этой упорной переклички двух похожих людей: упорно, на одной ноте целыми днями один просит, другой отказывает, но никак не аргументирует отказы, не тратит слов, не убеждает и не обрывает резко, мол будешь просить, поколочу.
  И я сдалась, отдала Сережке ниппели, с тем, чтобы он не гонял, пока не выздоровеет, катался бы потихоньку.
  А он ездил на процедуры на велосипеде и ухитрился по дороге простыть и заболеть.
  Прихожу с работы, Сережка опять весь в соплях.
  Он заболел восьмой раз за учебный год, причем каждый раз просто не давал себе выздороветь, несмотря на все мои просьбы дать организму отдых и снять на время физические нагрузки.
  Я схватила здоровенный кухонный нож, сейчас у нас такого нет, все ножи китайские со слабыми лезвиями, а тут мне попался под руку хороший стальной нож, выскочила с этим ножом на балкон, где стоял велосипед, и изрезала шины вместе с камерами.
  Когда я с ножом промчалась по коридору мимо Алешки, он на всякий случай пошел за мной и наблюдал, как я режу шины.
  - Осторожно, - сказал он мне, - нож острый, руки не порежь.
  Потом ушел в комнату и сказал сыну:
  - Ну, повезло тебе, не на тебя мать с ножом кинулась.
  Я и не собиралась покушаться на сына. Просто изрезала в клочья шины у этого проклятого велосипеда, и теперь не мог Сережка ныть и надоедать, как когда Алексей спрятал ниппели, а тут фиг, ездить не на чем, сколько ни канючь.
  
  Здравствуй, Зоя!
  Ждала письма в одну страницу, да так и не дождалась. Этот месяц замучил меня колебаниями давлений в магнитные бури, была как-то сильная кишечная колика (видимо после капусты старой вареной), что я не знала, что делать в 3 часа ночи. Помогла только очистительная.
  Пора, значит, попить бакпрепараты. Ты сможешь достать?
  Когда ты приедешь? Как Сережа и колхоз? Не пускай, только заболеет и всё. Попроси Симонову. Мальчик 12 раз в году болеет, какой уж колхоз?
  У нас начали ремонт крыши и в тот же день на кухне из старого дымохода посыпались кирпичи. Я так испугалась, поймала одного из них (подручного) и просила заделать дыру. В кухне кругом осколки кирпичей и пыль.
  Ну и везет же мне, будут чинить крышу и мы все в страхе, как бы она на нас не свалилась, т.к. стропила-то гнилые. По городу веяния тоже перестройки, сегодня неразборчиво не нашла киоска у почты, а вместо филармонии площадка с 10 высокими пальмами выросла за одну ночь. В апреле необычайно цвели азалии на бульваре, это что-то необыкновенное, и сейчас еще есть остатки.
  Сварила последний стакан гречихи, значит на 3 месяца хватает кг.
  Если приедешь, кроме масла, привези сыру, гречки, конфет карамели. Как Катя, когда у нее экзамены? Что-то зря она опять в трудный институт хочет из-за названия. А если учиться, то и в Горьком можно
  Училась же я в Тбилиси, правда врач такой вышла, что сама себя угробила. Я даже не знала такой болезни дисбактериоз, хотя ты говоришь теперь только, что и ты ею страдала. Боюсь пить церукал, он есть, но от него аппетит, а есть не черта. Сегодня купила мосталыгу, заплатила 6 рублей, буду варить бульон.
  Зоя, я жду письма. Ты приезжай, а свекровь пусть посидит, пока Катя сдает экзамены. Привет всем, целую ма.
  25V
  
  Здравствуй, дорогая бабушка!
  Сегодня решил написать тебе. Как ты там одна? Кстати о кирпичах, которые валятся через дымоход. Когда мама прочитала, " я поймала одного из них", мы все очень испугались, подумав, что ты ловишь кирпичи, и хотела написать: Я поймала один из них.
  Ну а теперь, что у нас:
  Во-первых, я собрал ЦМУ цветомузыкальную установку. У этой установки лампочки разных цветов мигают под музыку.
  Во-вторых, мы оклеили коридор и прихожую коричнево-вертикальными полосатыми обоями, а родительскую, с балконом, зелено-цветастыми. Да, забыл сказать! Там, где оклеили обои, мы покрасили плинтуса и побелили потолки.
  В-третьих, мы разузнали, что есть возможность переезда из БАТУМИ в Белоозерск, (нет, ты не ошиблась, именно, в Белоозерск) и в Реутово (30 мин от Курского вокзала). Ну как, ты будешь переезжать?
  В четвертых, я сдавал экзамены. Оценки неплохие:
  Алгебра - 5
  Физика - 5
  Русский - 4/4.
  Ну, в общем, всё.
  Твой любимый внук.
  6.06.88 г.
  
  За экзамены отметки, может быть и не плохие, но по какому-то предмету, кажется, всё же по русскому языку у него оказалась в четверти тройка, а может быть, у него были две тройки, что меня совершенно вышибло из коллеи.
  Помню выходное утро, мы с Алешкой на кухне, разглядываем Сережкин табель и скандалим между собой и с ним по поводу его троек.
  - Только умственно отсталый ребенок может учиться в простой советской школе на тройки, - воплю я.
  - Придется нам с ним заниматься, - решает Алешка.
  - Что, заниматься?! Ну уж нет! С тобой в детстве занимались? Со мной занимались? Он что в первом классе?
  - Нет, пусть сейчас же, сию же минуту даст нам слово, что будет нормально учиться, а нет, пусть идет в ПТУ! Там стипендия тридцать рублей, нам деньги не лишние!
  Сын молчал, мрачно глядел исподлобья, не желал поддаваться давлению, но и не хотел, чтобы отец с ним занимался.
  - Ну, хорошо, буду, буду я учиться, обещаю окончить восьмой класс без троек, - наконец выдавил он из себя.
  - Ну, смотри мне, - сказала я.
  
  6 июня.
  Написал письмо бабушке Н.
  7 июня. Последнее время делал картотеку для радиодеталей. Почти закончил. Мы с мамой собираемся поехать а Батуми, но я не хочу, хочу в ЛТО - лагерь труда и отдыха.
  Сегодня, как и вчера, ходили купаться, то есть я не купался, прохладно, но папа купался. В пятницу, если он вырвется и погода будет хорошей, то поедем к горбатому мосту. Приходили к К. подруги и расписались у меня на галстуке (я их попросил)
  На сегодня всё.
  
  8 июня, Среда. Сегодня вставил коронку на свой зуб. Завтра начну отрабатывать практику, потому что в ЛТО не поеду.
  Вечером приходил Валера. Я, он и Катя играли в ап энд даун, а потом я с Валерой в козла.
  Стоявшая в эти дни жаркая солнечная погода начала портиться.
  
  Я решительно отказалась отпускать сына в ЛТО. Просил он меня, просили его товарищи, но я была неумолима, хватало мне его болезней, да и письма Катины тоже сыграли роль.
  - Пусть хоть на второй год оставляют, лучше здоровый второгодник, чем вечно больной хорошист, - сказала я, и Сережка как-то быстро отступился, поездка на юг имела свои привлекательные стороны.
  Теперь, когда я прервала течение Сережкиного дневника, сразу опишу, что случилось с Сережкиным классом в колхозе.
  Школьников отправили на сборку петрушки. А петрушку обработали пестицидом, и в первый же день у некоторых проявились признаки аллергии, зуд и волдыри на коже. Дети жаловались, но учителя не обратили внимания и на другой день снова послали их на петрушку, и только когда часть детей покрылась сплошными зудящими волдырями, спохватились, и отстранили от сбора этой злополучной травы. Но факт отравления скрыть не удалось, несколько отравленных попали в больницу, в общем, страшно подумать, от чего я уберегла своего склонного к аллергии сына. А уж что происходило с людьми, употребившими в пищу эту дрянь, осталось за кадром навсегда. В нашей стране для руководящих кадров гораздо безопаснее отравить доверчивое население, чем допустить убытки.
  А Сергей вместо ЛТО поехал со мной на юг.
  
  Письмо Сережи из Батуми:
  Здравствуйте дорогие папа и Катя. Я давно собирался написать вам, но не мог раздобыть бумагу.
  Дорога была хорошей, хотя обе ночи в нашем купе (про другие не знаю) были заняты две из (из трех) третьих полок.
  Билетов было больше, чем мест.
  
  Прочитав первые строчки Сережкиного письма, я начинаю вспоминать эту поездку не в купе, а в плацкартном вагоне. Народу набилось сверх головы, по крайней мере семь человек вместе с боковыми точно. Проводник пытался втолкать безбилетника на третью полку. Тучный командировочный испуганно таращился наверх. Я не представляла, как он будет залезать, а, главное, слезать оттуда и рисовала в уме картины падения, стоны, разбитые головы.
  Выручил его высоченный парень с законным билетом на вторую полку.
  Он сказал, что с его ногами ему лучше ехать на третьей полке, иначе бродячий всю ночь по вагонам народ будет запинаться головой об его ноги и будить.
  Я вздохнула с облегчением, ясно было, что парень просто шагнет наверх, а потом также шагнет вниз, и никаких травм не будет.
  
  Несмотря на тесноту, время мы проводили весело. Всю дорогу играли в карты. Но мне удалось найти партнера и по шахматам. Сыграли две партии - обе за мной.
  На станциях мы покупали горячую картошку, воду и фрукты. В Батуми приехали около часу по местному времени ( должны были в 11 .30).
  
  А опоздали мы потому, что простояли час в туннеле. Утром поезд неожиданно остановился, свет потух и мы остались в глухом подземелье в полной темноте.
  Русская женщина, живущая в Ланчхути, сказала:
  - Ну вот, что-то случилось. Как я же ненавижу эти проклятые горы.
  Мне стало жутко. Тишина, полная темнота. Но народ кругом смеялся, радовался неожиданности, жег спички. Минут через пятнадцать в конце коридора замерцал слабый огонек. Огонек приблизился, засверкали металлические пуговицы на форменном пиджаке. Начальник поезда делал обход, успокаивал пассажиров. Моя соседка сразу ожила при виде человека при исполнении и с места в карьер кинулась ругать его за головотяпство. Опешивший от её напора мужичок стал оправдываться, и пытался пройти дальше, но мы его не пускали.
  - Да ладно, побудьте с нами, а то страшно, - вдруг мирно сказала соседка. - А ваши пуговицы так успокоительно блестят.
  Пуговицы и фонарь действительно успокаивали. Ощущение жути прошло.
  Начальник постоял, постоял с нами, и пошел дальше, а минут через пять после его ухода дали свет, и стоять при свете стало веселей, можно было продолжить, как ни в чем не бывало, игру в карты.
  Вернемся к письму.
  
  Приехали, на кухне хоть шаром покати, ничего нет. Мы открыли привезенную банку селедки иваси. Потом я и мама пошли и купили мяса (4.70 за кг.). После этого сходили на рынок. В пять часов мы вырвались на море. За этот день я увидел три смешные надписи: "Удешевленный товар", "курий вариони" и "ул. Люгсембурга".
  В субботу был сильный ливень. Старожилы не помнят такого ливня. В наш приезд всегда случается что-нибудь, чего не помнят старожилы. Вода лилась ручьями. Молнии были видны не всегда, но раскаты грома долгие и сильные гремели временами прямо над головой. А вечером я с мамой ходил в цирк.
  Об остальном пусть расскажет мама.
  Папа, цветы на твоей совести.
  Сергей.
  
  Алеша! Совесть у тебя всё выдержит, но цветы нет, их надо поливать. Видела Марину, Нелли, а Инга уже уехала. Очень плохо здесь себя чувствовала. Мы закупили продуктов на неделю. Купи панкреатин, мама меня заела, что я приехала без него. Я приеду и пошлю ей. А может, Лешка Хороших (мой троюродный брат) довезет.
  Как там Катюша? Не давай ей много гулять. Напишите, как экзамены, как твоя диссертация.
  Поздравляю тебя с 19 - летием нашей совместной жизни.
  Мне сказали попутчики, что двадцать лет - фарфоровая свадьба.
  Целую крепко, скучаю. Зоя.
  
  Сережка хорошо научился плавать - быстро, порывисто, но долго еще не мог. Нырял без устали. Проплывал под водой 3-4 метра. Вода была теплая, градуса 23-24 и он купался без устали по 4 раза в день.
  Сережке было четырнадцать, когда мы отдыхали в Батуми, он маленький, ростом с меня, и худенький, прямыми плечами и сутулой посадкой головы сын очень походил на меня, и я не разрешала ходить ему рядом по пляжу:
  - Иди вперед, - сердилась я, - а то скажут: сама тощая и такого же родила.
  Мы шли по бульвару, направляясь к морю, к нам подошел молодой полный мужчина и попросил у меня разрешения сфотографироваться с Сережей. Я удивленно согласилась.
  - А можно я сфотографируюсь с твоей мамой? - тут же спросил толстяк у Сергея.
  - Нет, - не раздумывая, ответил Сережка, давно обративший внимание на заигрывание со мной южных мужчин и занявший по отношению к этому строго отрицательную позицию.
  - А почему, объясни ты мне, мама разрешает мне с тобой сняться, а ты маме нет?
  Ловкий был ход, Сережка не нашелся что ответить, но стоило толстяку протянуть ко мне руку и еще раз спросить разрешение сняться с его мамой, Сережка упорно ответил снова: нет нельзя. Так мы и расстались, смеясь.
  Как-то я собралась одна в магазин, и озабоченный Сережка закричал мне:
  - Мама, без меня идешь, хоть кольцо обручальное надень!
  В то лето нас навестил Витя Кагна, приблудившийся к нашей семье приятель, живший напротив нас в общаге. Жена его была из Лысьвы, землячка Алешки, а сам он с физтеха. Мы играли в преферанс, и дети прозвали его Витя-шоколадка, но не за то, что он задаривал их шоколадными конфетами, а за то, что появившись в первый раз, был очень загорелым.
  С Витей был связан долго вспоминаемый смешной эпизод. Я испекла пирог "Черный Питер". Рецепт мне дала Людмила Сагиян. До этого я пекла только примитивные шарлотки и кексы. Первую шарлотку я испекла по настоянию Светланы Апеновой. Она испекла шарлотку, принесла на работу нас угостить. Я слопала кусок:
  - Очень вкусно. Жалко, я совсем не умею печь сладкое.
  - Что значит не умеешь? - подняла брови Апенова. - Вот придешь сегодня домой и испечешь.
  И она тут же подиктовала мне рецепт, который я запомнила, и придя домой действительно испекла. Так появились в нашем доме шарлотки, а позднее и кексы.
  Люда столь примитивные рецепты не использовала, и пекла то слоеный пирог "Степашка", то " Черного Питера" и приглашала нас на чай.
  - Нас опять в гости зовут людоедством заниматься, - говорила я Алешке, и мы вечерочком топали к друзьям и лопали Степашку. Степашку я так и не научилась печь. В особенности мне не удавалось в этом рецепте процесс пропитывания сочней взбитой сметаной: нужно было ждать до другого дня, а этого никто в моей семье вынести не мог. Поэтому "Степашку" пекла только Катя, мои мужчины боялись свирепой дочери и сестры и пирог не трогали, а я полюбила "Черного Питера", который готовила, как только у меня прокисало варенье - на кислом варенье получалось лучше.
  Но вернемся к Вите, если вы про него еще не забыли. Он забежал к нам перекинуться в картишки, а я испекла "Питера", который в этот раз получился не коричневый, а какой-то темно-зеленый, и пригласила гостя на чай.
  Витя раздумчиво поглядел на куски пирога, сомнения отразились на его лице, и он решительно сказал:
  - Нет, чаю я не хочу.
  Я была несколько обескуражена. Что ж, мы будем пить чай, а гость смотреть на нас?
  Я вспомнила о бутылке шампанского, сохранившегося со дня рождения.
  - Тогда может, шампанского выпьешь?
  На шампанское Витя милостиво согласился.
  Позднее он рассказывал Сагиянам:
  - Ну, надо же, отказался от чая, предложили шампанского, А если бы я отказался от шампанского, предложили бы коньяк?
  Года через два они получили квартиру в Москве и уехали и наши карты сами собой прекратились, а тут Витя приобрел путевку в Махинджаури, как раз тогда, когда мы отдыхали в Батуми, и навещал нас.
  Мы гуляли по городу, я показывала ему достопримечательности Батума, а Сережка почему-то всё время плевался.
  - Как же он мне надоел, ну что он делает? - воскликнула я в раздражении, когда Сергей плюнул в очередной раз и задумчиво наблюдал за плевком, отнесенным ветром в сторону.
  - Ну как что? Осваивает технику плевка против ветра, - рассмеялся Витя.
  Мы проходили мимо Филармонии, я захотела зайти к Мане, и Витя остался на улице нас подождать.
  - Ну, я спешу, меня ждет приятель, - оборвала я разговор с подругой.
  - Какой приятель?
  - Да наш, подмосковный, друг семьи. Отдыхает в Махинджаури, зашел к нам.
  - И ты гуляла с ним по городу?
  - Ну и что? Гуляла! Что тут страшного, гуляла посреди белого дня, не ночью же.
  Маня сердито закрутила головой и побежала смотреть на Витю. Витя с Сережей, который убоялся щипков Мани, смирно сидели на скамейке во внутреннем дворике, ждали меня. Вид толстенького некрасивого Вити успокоил Маню.
  - Ну ладно, правда, друг семьи.
  Я захохотала.
  В ночь перед отъездом у Сережи началась рвота (весь день тошнило и он плохо себя чувствовал). Вырвало желчью, так как в желудке ничего не было. Я сунула ему градусник - 38,5. Происходило всё на рассвете, а разбудил он меня раньше, не рвотой, а жутким грохотом в туалете. Шума, который он произвел, он не слышал, видимо отключился и обнаружил себя упавшим на унитаз, а я рвалась в запертую дверь. Живет с мамой и бабушкой, идет ночью в туалет и запирается.
  После рвоты я дала аспирин. Он болтал без умолку о каких-то птицах, и еще черти о чем.
  Сказал, что он видимо перегрелся, когда мы ходили в Эрге.
  Действительно, была жуткая жара, когда мы поднимались в гору. Вечером я никак не могла уснуть, переутомилась, а Сережке стало плохо под утро. Странно, обычно перегрев сказывается сразу.
  Вечером мы должны были уезжать, и мне было страшно ехать с больным ребенком.
  Соедка Марина принесла мне бутылочку с уксусом, растирать с водой, если будет высокий жар.
  Но в вагоне температуры у Сережи не было.
  
  Посмотрим, что в дневнике:
  9 августа. 30 июля мы с Сережей приехали из Батуми, я где-то первого заболела и болею до сих пор.
  Болею тяжело, долго и очень устала.
  Катюша поступила в Университет. Сдала 4,5,4 и я надеюсь на стипендию. (В этом году по русскому был зачет или незачет) Иначе трудно будет. Сейчас Катя с ребятами (6 мальчиков и 8 девочек на Селигере, а погода испортилась. Поливает их дождем.
  В этом году на мехмате было мало двоек по русскому, всего 23, и поэтому проходной балл был выше, так и курс должен быть сильнее, чем предыдущий.
  Не знаю, как она там будет учиться.
  Мама похудела, но чувствует себя бодрее, чем прошлым летом. Надо бы написать ей письмо, а нечем. В доме нет ручек. Алексей пишет очередной вариант очередной (второй) диссертации и все свои ручки прячет.
  Ремонт мы никак не кончим.
  Вяжу Сереже свитер из пряжи, которую привезла свекровь.
  18 августа. Всё еще на больничном. Катя из похода вернулась с кашлем. Сережка тоже кашляет. Я пила таблетки и вызвала обострение свой обычной болезни. Очень неприятно, больно.
  Свитер я довязала, выстирала и он из желтовато-бурого стал белым и весь перекосился. Его цапнула Катеринка. Катя никак не возьмет свой комсомольский билет. (с работы)
  
  Август выдался теплым, и Алешка после работы ходил на пляж, купался. Я и Сережа часто сопровождали его, но не купались по причине наших бесконечных простуд, а просто сидели на берегу. Алешка плавал далеко и долго, любил купаться, часто брал ласты с собой.
  В этот раз, когда он собирался, я перекинула полотенце на руку, а трусы он долго заталкивал в задний карман. Джинсы на нем были старые, карман дырявый, и не просто дырявый, а нижняя часть кармана полностью отпоролась, были пришиты только боковины.
  - Потеряешь трусы, - заметила я, вскользь, ненавязчиво так заметила.
  - Ну, ничего не сделается, они на мне туго сидят, не вылетят.
  Не вылетят, так не вылетят.
  Мы дошли до пляжа, Алешка искупался, собрался переодеваться, трясет, трясет штаны: трусов нет.
  Муж долго оглядывался, тряс рубашку, обкрутил меня вокруг, надеясь, что я их спрятала, дурачась, нет, трусов не было.
  - Надень джинсы, без трусов, что еще остается делать. Говорила тебе, что потеряешь, так ты не верил.
  Спустя дня два мы вместе спешили на электричку .
  Завернув за угол, я увидела на кусте полоскавшиеся на утреннем ветерке Алешкины трусы и указала на них мужу. Алексей задумался, но потом взял их и спрятал, воровато оглядываясь, и шикая на меня, так как я давилась от хохота.
  - Прячь скорее свой трофей, а то отберут, - издевалась я над мужем.
  
  28 сентября. Сереж опять болел. Сегодня пошел выписываться. если завтра в школу, то пропустил неделю. Я тоже болею по второму разу. Катя учится. Леша ездил в колхоз.
  
  Алексей единственный в нашей семье более или менее был приспособлен к жизни в советском обществе, выдерживал эти поездки в совхозы. Сказывалась детская закалка, он каждое лето проводил в деревне у тетки. Ездил он на неделю, иногда только весной, иногда на сенокос, все годы, начиная с 80 года, когда перешел в ЦВЕТМЕТАВТОМАТИКу.
  Иногда он приезжал, как, например, с сенокоса, довольный проведенной на свежем воздухе неделей, а однажды приехал злой-презлой и худющий, повар очень плохо готовила, замучила макаронами и консервами, и на следующий раз, весной Алешка сам вызвался быть поваром и готовил хорошо, варил щи из крапивы, компенсируя этим отсутствие овощей.
  
  9 октября. Сергей отходил 4 дня в школу, съездил на Евгения Онегина, копал с отцом огород и снова заболел. Завтра идет к ухо-горло-носу промывать свои пробки.
  Катя ушла гулять с Валерой. Когда придет, неизвестно.
  Маме послали посылку, но бифидум-бактерин опять не послали, нигде нет. У Алексея доклад в середине октября. Меня на работе сильно загружают, а денег что-то не видно
  
  В сентябре месяце Сережка пошел в созданный в 7-ой школе математический класс. Оказалось, что большинство в этом классе дети сотрудников НИОПиКа, и многие родители были мне знакомы, а кто не был знаком, то мы познакомились.
  Пара близнецов, Юра и Аня Гудзенко, живущие на девятом этаже в нашем подъезде, тоже оказались в этом 8 "а" классе. Когда-то, в детстве, они с Сережей год ходили в одну группу, а теперь вот спустя восемь лет, в один класс. Юра и Сережа сидели за одной партой и каждое утро на пороге нашей квартиры появлялся молчаливый Юра Гудзенко, дожидающийся нашего разгильдяя Сережку, чтобы вместе идти в школу.
  Каждое утро возникала опасность опоздать, и я часто говорила Юре:
  - Да не жди ты его, еще опоздаешь.
  Мне не хотелось, чтобы чужой мальчик имел неприятности из-за моего недисциплинированного сына, но Юра ни разу не ушел.
  - Наш сын без Юры и дорогу в школу не найдет, заблудится, кто-то же должен довести нашего махонького, - хихикал Алешка.
  Тепло. Сентябрь, или начало октября. Я вернулась с работы. Окна в моей квартиры были открыты, а из окна торчали две задницы, верхние части туловищ были опущена вниз, на улицу.
  - Ой, вы не упадете? - спросила я.
  Одна из задниц повернулась и оказалась незнакомым мальчишкой крупнее и плотнее моего хлюпика. Вторая даже и не шелохнулась.
  - Нет, - спокойно и рассудительно, как-то даже снисходительно ответил мальчишка.
  - Но я боюсь, вдруг голова закружится.
  - Ничего не будет.
  - Ну а что вы всё-таки делаете?
  Тут второе туловище зашевелилось, перевернулось в комнату и раздался оживленный голос сына.
  - Мама, мы делаем телефон, чтобы можно было нам с Сашкой разговаривать. Это Саша Сосунов, - наконец догадался сын представить приятеля.
  - А как вы протащите провод?
  - А мы опустим по куску провода на землю, свяжем его на земле, а потом натянем из окон.
  На текущий момент они этим и занимались.
  И натянули таки. Потом спаяли переговорное устройство, и даже можно было по нему разговаривать, только он не имел нейтрального выключенного положения, и или мы слышали, что творится в квартире Сосуновых, или они слышали нас. Такой вот был замечательный прибор по подслушиванию. Я, конечно, первое время не знала, что если телефон молчит, значит, он слушает нас, а если из него раздаются голоса, значит, это мы подслушиваем чужую жизнь. А нейтральное положение они не предусмотрели.
  Пришлось скромно воспитывать детей, не орать во всю силу легких, как я привыкла.
  Полгода, наверное, прослужил этот аппарат, даже Юру к нему подключали, а весной 89 года нам поставили настоящий телефон, и надобность в самоделке отпала.
  
  В самом начале новый сборный класс сходил в поход и на первом собрании, на которое я пришла познакомиться с классной, (решилась по такому случаю нарушить свой обычай не посещать родительские собрания) учительница рассказывала свое впечатление от первой встречи с новым и для нее классом. Что конкретно она говорила, я за давностью не помню, но мне понравилась её наблюдательность, решительность и очень понравилась сама учительница, Елена Евграфовна, тут же оказавшаяся в устной детском фольклоре графиней. Чернобровой и черноглазой, красивой видной Елене шел титул Графиня, по отношению к ней он не звучал иронически.
  Еще через неделю Графиня остановила меня возле подъезда, вернее заловила, потому что я, не очень скоро запоминающая людей, не сразу её и узнала.
  - Сергей решил интересную задачу, - сообщила она мне. - Он сам её решил?
  Я тут же поняла о чем речь, как раз накануне Сергей хвастался передо мной этой задачкой.
  - Сам. Он и меня заставил решать, да я забыла поменять знак у неравенства, когда умножала на минус единицу и получила ответ с точностью до наоборот, и он очень был доволен, что я ошиблась.
  - Да.а - сказала Графиня, - способный мальчик.
  - К точным наукам у него, безусловно, есть склонность, - осторожно ответила я, а сама подумала, что Сережка проучился четыре года у Валентины Васильевны, и она так и не заметила его ярко выраженной одаренности, а вот Графиня отличила его через неделю после начала учебы.
  
  Играю в теннис по утрам 7-00 в понедельник и пятницу.
  22 октября. Сегодня Катя сдает коллоквиум по алгебре. По анализу уже получила двойку.
  Серега ходит на атлетическую гимнастику, где-то в зале качает себе мышцы. Я всё кашляю. Алексею никак не дают сделать доклад. Он переживает. Погода дрянь. Стоит только подуть ветру в наши окна - уже холодно, а всего лишь минус три. Сегодня падал мокрый снег.
  Катя тоже внесла свой вклад в наше с Сережкой коллективное творчество, нарисовала в дневнике схему пуловера - почему именно здесь, не знаю. После её чертежа идет продолжение моей писанины.
  Сережка играет в турнире - сыграл одну партию в ничью. Мама ничего не пишет, толи получила посылку, толи нет.
  Упорно говорят о поднятии ценќ. Как жить, как дать детям образование - не знаю.
  У нас объявлен конкурс на старшего для одной женщины из Карповского. Я хотела подать, но начальник меня отговорил. Пообещал...
  
  Следующая запись другой ручкой:
  А что пообещал - фиг его помнит, т.к. не выполнил.
  30.Х.88 г.
  
  Я в этом году поступил в ЗФТШ при МФТИ, завтра отсылаю второе задание.
  
  Мамино письмо
  Здравствуй дорогая Зоя!
  Как твое здоровье? Ты так хрипела в телефонную трубку, что я испугалась. Напиши, где ты простыла или от Сережи перешло?
  От Кати я уже и не надеюсь получить письма, замоталась, и где ей вспоминать бабушек и дедушек. Вчера было давление от мелких стрессов 180/80. Измеряла Марина, наша "скорая", как мы ее называем. Я принимаю адельфан по полтаблетки, и вот через сутки смогла взять перо в руки. Я уж не пишу о прочих своих прелестях, на которые, наверное, насмотрелся Лешка (племянник).
  (Приписки на полях с двух сторон): Купи новую электрогрелку, и БНЗ ликвидируют, а как с мазутом для топки? Как эту зиму пережить?)
  
  Ох, и напился Леха сухих вин. Однажды проговорился: моя норма триста и две бутылки сухого в день. Я беспокоилась, чтоб не утоп. Тем более и пиво пил. А вечерами с 10 до 11 играли в up and down и он почти всегда выигрывал, нахал такой. На крышу не полез, говорит: не течет ведь. А были проливные дожди, но мокнут оба угла. Он достал обои с антресоли, я хотела углы-то проклеить, но не смогла. Единственно, покрасил он ржавый балкон эмалью светло-серой. Я купила для подоконников и стругала и красила сама, тогда еще могла. А сейчас совсем нет сил.
  Ты пошли мне из продуктов гречихи - 1 кг, банку молока, полкило кускового сахара в пачке, но-шпа - 2 фл.
  Панкреатин - 2, бифидумбактерин - 4 коробки (но с кем?) Я рецепт еще один послала с Лешей, т.к. принимать велено 2 месяца по 1х3 раза, вот и считай, сколько надо. А частями легче купить, помногу не дадут? При похолодании в сентябре у нас может можно почтой.
  Приписка на полях Зоя, где грелка? Купи новую.
  Здесь я на учете, но что толку?
  
  Кота я брала к себе на 4 дня, Алексей увидел мышь на столе. Он уехал и тогда кот, видимо, поймал мышь, не ел до 4-х дня и спал, я думала, не сдох ли, но он ожил и на другую ночь так накуролесил в коридоре и на кухне, играл твоим теннисным мячом, рвал когтями циновку, разбросал туфли. Песок меняла часто, измучилась и Ремка (соседка по двору, хозяйка кота) забрала его опять к себе. Он стал такой хороший, на сей раз блох не было. Видно (слово неразборчиво) Читала ли в "Известия", что от цыплят бывает болезнь сальмонеллез, будь осторожна, доску разделочную не надо употреблять. (от 21/VIII 88 г.)
  Да, я тебе звонила с пляжа, это удобнее таксофонов. Я, конечно, не всегда смогу и там скоро закроют, как сезон кончится. Недавно от куриного бульона опять было плохо, и разбавляла и выпила всего полпиалы, а курица была старая, успела съесть ноги, а остальное досталось коту.
  Три дня не была на бульваре, сижу иногда во дворе, но там сквозняки, и я сижу напряженно, как на иголках, потом болит голова. Сегодня льет дождь весь день. Была у хирурга на перевязке 3 раза. На ноге после расчеса укуса болело. Потом наколола себе пальцы. Уронила флакон "Сирени" на ногу. Вот тебе и мелкие стрессы. А Алексей из подушечки вытащил 5 иголок. Изнутри. Да, ты обещала какой-то в маленьких пачках геркулес. Пошли одну на пробу, много не надо и не в ящике, а в мешке каком-либо. Столько написала, кто почтет до конца. Целую, ма и ба.
  Приписки на полях Агнесса говорит, что она варит и первую порцию сливает, как закипит.
  На другой странице: на машинке сшила-таки рубашку. Петю (мастера по швейным машинкам) звала 2 раза - нитка застревала...
  
  Я спешу на работу. С той поры, как муж стал работать в Цветметавтомтике, он собирается одновременно со мной.
  Я торкнулась в туалет: занято.
  Вздохнула, убрала постель, туалет освободился, но после туалета ванна занята, Алешка бреется.
  Я его прогнала:
  - Бриться можно и на кухне, пусти умыться.
  Муж выдернулся свой жужжащий приборчик из розетки, молча ушел.
  Прихожу на кухню, он еще бреется, старательно гладит себя под задранным подбородком, к чайнику не подойти.
  Я отодвигаю его в сторону, он едет на электричке позже меня, мог бы и не мешаться под ногами.
  Наливаю чай, сажусь и задумчиво смотрю на мужа, он мне сегодня с утра жутко надоел и зачем, вообще, он бреется утром? Целоваться, что ли там будет на работе со своими бабами?
  - Ты как своих женщин поощряешь, когда они хорошо работают? - неожиданно для самой себя спрашиваю я.
  Я хочу спросить, целуешься, что ли, но это так не вяжется с моим мужем, целовать женщин вдали от постели, что я на ходу передумываю и вслух произношу:
  - Щиплешь?
  Алешка старательно бреет подбородок, говорить ему в таким виде неудобно, он переходит на щеку и задумчиво-мечтательно отвечает:
  - Не..ет. Я их... .- Он перекидывает бритву в левую руку.
  - Я их подхлапываю...
  И освободившейся правой рукой он хлопает в воздухе по воображаемой заднице.
  Я не дрогнув, дожевываю бутерброд. Длинная пауза.
  Вдруг какая-то мысль появляется в глазах мужа. Он напрягается, хмурит брови и говорит:
  - А тебя, что, щиплют?
  Я сразу вспоминаю Сашку М. хлопающего меня с размаху по плечу в качестве одобрения.
  - Да вроде нет, - небрежно бросаю я, так, чтобы какие-то сомнения у мужа остались, и бегу одеваться.
  
  Валера заходит к нам вечерами, подолгу сидит у Кати. Дверь они прикрывают. Собирая на ужин, кричу им насмешливо:
  - Заканчивайте делать то, что вы делаете, идемте ужинать.
  Они не идут, а я повторно не зову. Мы ужинаем втроем, а через некоторое время на кухне слышно шебуршание: Катеринка с Валерой что-то жуют.
  - Твои родители думают, наверное, что я только жрать сюда хожу? - передала мне Катя слова своего приятеля.
  - Да мои родители счастливы были бы так думать, - ответила за нас дочка.
  Она была недалеко от истины.
  Укладываясь спать, Алешка вздыхает:
  - И что Валера так долго сидит у Кати, что они делают?
  - Ну что они могут делать при незапертой двери, когда Сережка в любой момент может зайти с инспекторским осмотром? Ничего они не делают в таких условиях, - успокаиваю я мужа.
  Хлопнула дверь, я взглядываю на часы: полдвенадцатого. Темнота, холод. Сильный ветер, но всё это ерунда. Главное, Валерка здесь чужой, физтех, подловят, надают по шее просто так, за то, что рожа не понравилась...
  Предложить просто переночевать в Сережкиной комнате на раскладушке я тоже не могу: вдруг приятель дочери подумает, что я залавливаю его в зятья.
  На другой день спрашиваю у Кати:
  - Как Валера добрался вчера вечером до общаги?
  - Не знаю, - беспечно отвечает мне дочка, - он мне не звонил.
  Когда они гуляют вне дома, я вечерами поглядываю в окошко: жду, когда дочка вернется, заодно наблюдаю, как они расстаются. Расстаются сухо, дочка махнет ручкой в варежке, и уходит.
  После замужества дочь мне скажет:
  - Думаешь, мама, мы что, не знали, что ты глазеешь в окошко? Мы целовались за углом.
  Проходит осень, приближается новый год. Кажется, мы встречали его у Григорьевых, помню, что едем первого в пять утра электричке из Филей, меня бьет озноб, но мне легче, пока все пили и болтали, я успела промыть желудок.
  
  
  1989 год. Ангина. Победы на физической олимпиаде
  На каждый из 11 описываемых лет жизни у меня открыт файл. Я не пишу подробно год за годом, так, как это читается. Нет, я вспоминаю какой-нибудь эпизод из жизни и записываю его в файл того года, когда оно произошло, потом всплывает что-то другое, и оказывается, что первое событие я записала не туда, хронология нарушилась. Я возвращаюсь, вырезаю кусок текста, чтобы перенести его на место. Иногда я вспоминаю много событий, и пишу краткий обзор. Этот обзор находится у меня напоминающей шапочкой перед текстом, и когда всё опишу, то шапочку убираю, и год вчерне закончен, но потом ещё что-то вспоминается, и если не войдет органически в текст, тогда я оставляю всплывшее до лучших времен.
  А сейчас, после полутора лет работы я открываю файл 1989 года, а там пусто, и становится страшно, целый год жизни исчез из памяти.
  1989, что же там было? Конкретное, явное. Мы работали, дети учились, Катя в институте, Сережка в школе, и тут вспоминается, март, я в санатории, Катина болезнь, пожар на кухне, последняя поездка Сережки с отцом в Лысьву, и год засветился, картинки событий замелькали перед глазами. Уф, пошло, не пропал, не выпал год жизни из памяти, что-то да осталось.
  Да и дневник остался, пара записей в нем есть.
  Много лет подряд, в шестом, седьмом восьмом, девятом классах, как только в декабре начиналась эпидемия вирусного гриппа, косившего всех без разбору, так как битком набитый общественный транспорт способствовал распространению заболевания, так вот Катеринка падала каждый год с температурой 39, болела дней десять, часто на новый год, но потом поднималась. Иногда заболевали и остальные члены семьи..
  В девятом классе, Катя, как и сейчас, заболела ближе к весне, и врач, наша участковая из взрослой поликлиники, потребовала через день прийти к ней на прием. Я была на работе, не сумела помешать этому, и дисциплинированная Катеринка, у которой ещё вечером была температура, утром пошла в поликлинику, отстояла там два часа, и упала в обморок. Простоять два часа в душном, без всякой вентиляции коридоре нашей новой, огромной, но совершенно бестолково организованной поликлиники тяжкое испытание даже для здорового человека, что уж говорить о больных.
  Катю затащила в кабинет (уже без всякой очереди) ее знакомая девочка. Поднялся шум, пришла главврач разбираться.
  А что тут разбираться? Врач приходит в понедельник по вызову, а в среду надо идти к ней на прием, а можно за два дня выздороветь?
  
  И в этом году, уставшая от учебы и утомительных поездок в университет, Катя рассыпалась надолго. Две недели она провалялась, утром всё нормально, а к вечеру 38,5. А когда температура на один день спала, Катя побежала звонить подружке, выяснять что она пропустила и слегла уже снова, с ангиной, как результат осложнения после гриппа.
  Все горло обметало гноем, температура 39, назначенное Фомкиной (наша участковая) лечение не помогало и я вызвала скорую.
  Скорая отвезла нас к ухо-горло-носу. Мы прошли мимо огромной, провожающей нас косыми взглядами очереди. Врач посмотрела горло и сказала:
  - Я только в теории я знала, что бывает фолликулярная ангина языковых миндалин, но никогда такого не видела, нужны антибиотики, надо класть в стационар.
  Но Катя не хотела в больницу, и я повела ее обратно. Девчонка вся в жару, шла как пьяная и вдруг сказала мне:
  - Я не дойду.
  Я отчаянно голосовала каждой проходящей машине, но никто нас не подбирал.
  Светло-голубой рафик проскочил мимо нас и остановился на углу улицы Павлова и Дирижабельной на светофоре.
  Я подскочила к машине, открыла дверь, залезла сама, затащила Катю и сказала шоферу:
  - Подвези ты нас ради бога, я заплачу. Дочка больна, у нее высокая температура, она дойти никак не может.
  Шофер посмотрел на нас и промолчал. Остановился на углу, где попросила, взял деньги и мы вышли.
  Катю кололи и я и мама. Вечерами приходила Катюша Аруцева, тоже колола. Маме было уже 68, и она жаловалась, что руки не такие верные, как раньше, я тоже боялась сделать что-то не так, а у Аруцевой не было большого опыта работы медсестры, но с миру по нитке мы обеспечивали Катеринке три укола в сутки.
  Приходил Валера, сидел грустный у Катиной кровати, тихо шелестел о чем-то с ней, а, как-то сказал, уходя:
  - Я ещё не видел, чтобы взрослые так болели, только в кино.
  С десятого марта у меня была путевка в санаторий, и билеты были куплены и сейчас эта поездка горела синим пламенем: не могла я уехать отдыхать и бросить свое семейство в таком плачевном состоянии: больную дочку, Сережку и маму, и всё на одного работающего Алешку.
  За три дня до отъезда Катя сказала мне:
  - Мама, когда я утром полоскала горло, я сплюнула большую пробку.
  - Ну всё, - выдохнула я с облегчением, - всё. Раз гной начал отходить, к вечеру и температура спадет.
  И дочечка, такая большая, взрослая, но всё ещё болючая, пошла на поправку.
  Как раз, когда Катя была больна, я и устроила очередной пожар:
  Не загасила брошенную в железную баночку спичку. Баночка стояла на подоконнике, в ней валялись обгорелые спички, они вспыхнули, и загорелась бахрома на шторе.
  Тогда шторой служила мне красивая вискозная шаль, подаренная мне на день рождения.
  Нина увидела на своей подруге такую шаль, и восхитилась. Нинина подруга работала в библиотеке, и томно подавал книги сотрудникам, поправляя шаль на плечах, а мне где было носить эту огромную радостно-бело-малиновую вещь? Махать кистями возле тяги, рискуя смахнуть бутылку с серной кислотой?
  Завороженная белыми кистями, я погуляла в этой шали до работы раз, другой, но очень уж привлекала внимание это одеяние, одна я сверкала малиновыми розами среди унылости подмосковной осени, и долго было ее заматывать вокруг и потом разматывать, не годилась она мне в каждодневную носку, и я стала использовать ее дома, как скатерть, а тут поизносились занавески на кухне, и я повесила ее туда.
  Когда ручеек огня побежал по шторе, на кухне была одна мама.
  - Пожар, горим, - закричала она и отважно побежала с места пожара в комнаты. А на ее крик ринулась я, чуть не сбила мою утлую мамочку с ног, еле разбежалась с ней в узком коридорчике.
  Шаль-занавеска полыхала вовсю.
  Я плеснула на шаль воду из ковшика, потом ещё. Пламя зашкворчало, запарило и погасло.
  И тут же раздался треск лопнувшего оконного стекла, на раскаленную поверхность которого попала холодная вода.
  В дверях кухни в раздумье стоял Алешка.
  - Ну, метеор, - вымолвил муж. - Сама зажгла, сама потушила, никто и глазом моргнуть не успел.
  Когда я вытирала гарь с подоконника, заметая следы своего разгильдяйства, раздался звонок в дверь. Ко мне зашел Анатолий Павлович Богданов, наш "Маршал", пригласить на свою защиту докторской диссертации. Года два назад я встретила его возле нашего военкомата, сообщила адрес, приглашала. Толя адрес сохранил и вот неожиданно возник.
  В любое другое время я бы с радостью посетила это мероприятие, но сейчас я просто посмотрела на него безумными глазами. Докторские диссертации на текущий момент посреди разгромленной кухни были из какой-то другой жизни:
  - Ой, Толя, дочь болеет, пожар, и через два дня я уезжаю в санаторий. По-видимому, не смогу прийти. Желаю тебе удачи.
  Институтский товарищ зашел в первый раз ко мне в дом, но я даже и чаю ему не могла предложить.
  Обилие причин всегда наводит людей на мысль, что ты просто не хочешь выполнить их просьбу. Наверное, Палыч так и решил, но всё было чистейшая правда, дочь проболела почти два месяца, штора-шаль сгорела, а путевка лежала у меня в сумке.
  Восьмого, покинув выздоравливающую дочь, я уехала.
  Складывая вещи в чемодан и чувствуя радость предстоящего освобождения, я сказала:
  - Вот уеду и не вернусь. Живите тут, как хотите.
  Валера сидел у Кати в комнате, дверь была открыта. Услышав мои слова, он что-то неразборчиво буркнул себе под нос:
  - Что, что он сказал? - попросила я перевода у Кати. Валера говорил тихо и не очень отчетливо.
  - Что тебе уже поздно надеется не вернуться, - с удовольствием перетранслировала дочь.
  - Ах, так, ну что ж, поговорим на эту тему через двадцать лет, - и вот скоро уже срок истечет.
  Добиралась я с пересадкой, взяла такси в четыре утра в каком-то городишке, затерянном на Украине, названия не помню, и доехала до санатория. (Санаторий был недалеко от Миргорода)
  Было начало марта, снег уже сошел, зеленела трава, тонкий золотистый месяц сиял на подсвеченном утренней зарей небе, плакучие ивы тронутые зеленым пушком отражались в зеркальной глади озера. Красота этих мест сделала Гоголя лириком.
  Меня лечили, водой, диетой, клизмами, отварами трав.
  Обратно пересадка была в Полтаве. Я погуляла по холмистому городу четыре часа, зашла в неизменный в каждом областном городе краеведческий музей, полюбовалась на чучело кабана, а возможно это был лось, (я не помню, и не думайте, что не могу отличить чучело кабана от чучела лося), поглазела на зуб мамонта под стеклом, обошла площадь с оперным театром. Было тепло и зелено.
  А дома снег тоже сошел, но травы не было, и было полное одноцветие в окружающем мире, кругом разные оттенки охры, переходящей в коричневое. Грустно. Это уныние повторялось каждый год, но сейчас я вернулась с зеленеющего юга на не радующий красками север, и контраст был особенно резким.
  
  1989 г.
  30.03. 89. Пятница.
  Давно не писал.
  Антипов послал ребят из нашего класса на физическую олимпиаду, а меня не послал. Я разозлился, сам пошел и выиграл в городе, попал на область и занял второе место в области, а на республику идет первое.
  
  Всё так, как Сережка описывает, только опускает, что на областную олимпиаду он идти не хотел. Мы долго препирались:
  - Я пошел на олимпиаду, чтобы доказать Антипу, что знаю физику, и я ему это доказал, занял первое место в городе.
  - И причем тут твой Антип? Кто такой этот Антип? Всего лишь плохой учитель физики. Ты его потом никогда и не вспомнишь. Ты должен идти на областную олимпиаду, чтобы проверить свои собственные силы, узнать, на что ты способен, и твой учитель тут ни причем.
  И я в воскресение разбудила его пораньше и буквально вытолкала за дверь, ему было лень идти.
  Вернулся он усталый, замученный, но довольный собой.
  - Кажется, я всё решил, - сказал он нам.
  И они ушли с отцом в маленькую комнату, легли там вдвоем на диван и больше двух часов о чем-то разговаривали, а когда закончили, Алешка вышел ко мне первым и сказал:
  - Ну, что, поздравляю тебя, мать. У нашего сына очень хорошая голова.
  Я села на диван, вспомнила как долго и трудно рожала сыночка, как много он болел, и заплакала.
  
  На математической олимпиаде занял первое место в городе, буду играть дальше в области. Хочу переводиться в пятую школу, тем ведут профессора с физтеха.
  
  На улице меня перехватила Елена Евграфовна, рассказала, что при пятой школе организован физмат класс, где будут физику и математику вести преподаватели физтеха, и что нашему Сережке там самое место, нужно чтобы он подавал документы и шел на экзамены.
  - Может быть, надо мной посмеются, что я от своих самых хороших учеников пытаюсь избавиться, но я считаю, что то, что ему дадут в пятой школе, он у нас не получит.
  И с ее легкой руки Сергей подал заявление в пятую школу.
  
  В 8 а мне понравилось - много знакомств.
  Катя учится в университете, но получила тройку и сейчас без стипендии.
  
  Олимпиадные победы, конечно, хорошо, но вот с русским языком у Сережи проблемы. Пишет он безграмотно, по прежнему имеет тройку в четверти.
  Юра Гудзенко переживает, что у его умного друга тройка в четверти.
  - Ты вот не пошел на последний диктант, - сердится он на Сережку. - Хоть и болел, ну да не тяжело, на диктант пришел бы, получил четверку, и в четверти у тебя была бы четверка.
  Я из коридора слышу их разговор в комнате и вмешиваюсь:
  - И с чего ты Юра, взял, что он получил бы четверку?
  - Он бы списал у меня (они сидели на одной парте), а я получил четыре.
  - Да уж, конечно, списал. Он с книги списывает, кучу ошибок делает, так что и с твоей тетрадки тоже самое было бы.
  Но меня тронула забота Юры о Сережке.
  Какой ответственный мальчик этот Гудзенко, подумала я.
  (сейчас Юрий Гудзенко подполковник МВД)
  
  Мамино письмо
  Дорогая моя дочка Зока!
  Наконец-то! Я послала открытку, письмо, а ответа не было. А тут твое, хоть и сухое, а всё же письмо. Почему я не смогла научить тебя теплоте и теплым письмам? Так уж на роду у меня написано страдать не только физически, но и морально. Я, Зока, устаю очень. Почка беспокоит, хожу и держусь за живот. Хотела позвонить тебе с бульвара, да трудно это - ждать и стало прохладно - дожди. И что есть - не знаю, боюсь этого сальмонеллеза, яйца исчезли, мясо мою, а после мяса? Кран мыть, раковину, у меня ведь одна мойка, не то, что у вас. И я устаю иногда очень. Сыр на базаре 7 рублей. Кур не стало в магазинах. (все это по борьбе с инфекцией). Но и в мясе тоже есть, а вы иногда едите полусырое. Не надо сейчас.
  Я получаю теплые трогательные письма от шк. подруг, от Тамары, а недавно (благодаря Кате) получила письмо от Гали из Ташкента, с которой не виделась полвека. Но ее видела Тамара, ездила к ней 5 лет назад, а сейчас Тамарин муж заболел. Мне Наташа привезла фестал, но ты ведь знаешь, я больше люблю панкреатин и мезимфорте.
  Насчет приезда, так не приглашаешь? Как ехать-то? Зиму одна не потяну, а что делать? И у вас я лишняя, это чувствуется и куда на старости лет деваться с моими болячками. Тут еще кишечник забарахлил, и плохо стало с памятью.
  Забываю имена знакомых. Или вещь положу и не найду. Телевизор не работает опять. Только радио. Тоска такая. А если дождь с ветром, как вчера...
  С сахаром плохо, я не рассчитала, варила яблочные компоты сладкие и вот...
  Похвали моих внучат, учатся, стараются, молодцы. Привет и поцелуй от меня, небось, " жаждут", когда приеду? А у Сережи завелся кто? Он в 9-ом?
  Ну, что еще?
  Мой приезд зависит от многих причин
  1)здоровье, 2)погода. 3) жратва. 4) приглашение (хоть для видимости)
  Я, наверное, глупею к старости-то?
  Устала писать на диване. Когда у вас затопят?
  Приедет ли свекровь?
  Агнесса исчезла куда-то, уехала в отпуск в Ереван и не слыхать, где она. Привет всем и соседям, Люде с Гамлетом, Нине и др. Пиши. Целую, ма и ба.
  
  В дверь раздается звонок, я открываю. На пороге два товарища сына из нового класса: братья разбойники, Спир и Апостол
  Апостол высокий, тонкий, красивый блондин с голубыми безмятежными глазами, но с каким-то ускользающим, лукавым выражением лица, а Спир маленький, темный, волосы ежиком и ореховые беспокойные глаза косят к переносице. Лицо абсолютно разбойничье, и по любимому выражению моей дочери, не украшенное интеллектом. Порознь это обычные мальчишки, каковыми они и являются, но вместе по контрасту роста, цвета и разного выражения лиц настоящие разбойники.
  Кажется, одного звали Димкой, а другого Сашей, не помню. Они приходили всегда вдвоем, ни разу при мне не переступили порога квартиры, и их приход означал одно: 8 "а" и примкнувшие к ним окрестные товарищи собираются поиграть в футбол.
  Сейчас они заберут Сережку и уйдут подальше, на стадион или на пляж. Будут там гонять мяч, и оглашать воздух выражениями, непригодными для женского слуха. А раньше, в младших классах, Сережка ту часть лета, которую не проводил у бабушки на юге, гонял мяч под окнами. Тогда обычно за ним заходил Димка Кобякин, или Алешка Зайцев, или Юра Шувалов, и они выползали на поле под окном. Маленький, худющий Сережка резво бегал по полю за мячом, оглашал воздух пронзительными визжащими звуками, но ни разу, сколько я не смотрела на них с балкона, ни разу ни попал ногой по мячу. Просто неутомимо бегал взад вперед по полю и кричал. Тем не менее, несмотря на отсутствие счета в виде забитых голов, товарищи им никогда не пренебрегали, и всегда звали в игру, как я считала, для звукового оформления.
  После четырех-пяти часов такой беготни, Сережка приходил домой с ввалившимися от усталости глазами и щеками и падал на пол у порога, точно так же, как он зимой возвращался с хоккея: выжатый как лимон, абсолютно без сил.
  - Мама, дай попить, - просил сын, валясь на полу.
  Я слегка подпинывала его ногой, но воду приносила. Он пил, как лошадь, а обедал часа через два, и лопал будь здоров как. Бороться с ним и пытаться вытащить его из игры, чтобы пообедать вовремя было бесполезно:
  Он просил ещё пять минут, и тут же забывал о времени и обо мне. Да и что спрашивать с ребенка, если его папочка зимой уходил на лыжах, пробегал двадцать километров, и приходил точно такой же с запавшими щеками и потный до нитки. Породу не перешибешь.
  Пройдут годы, Сережка уедет из Долгопрудного, а когда приедет в гости, тут же соберет друзей на футбол.
  - А без Сережки ни разу и не погоняли мяч, - скажет мне Саша Сосунов.
  Елене Евграфовне предложили работу в РОНО, и она месяца через четыре после начала учебного года ушла, перестала быть классной, но осталась преподавать математику, а классным в 8 "а" стал преподаватель истории, который сказал парням прямо:
  - Кто хочет иметь выше тройки по истории, приходите в зал качаться.
  Замечательная постановка вопроса. Очевидно, что мышцы юношам пригодятся значительно больше, чем сведения, на каком по счету съезде партии был поставлен вопрос о коллективизации. Благодаря своему классному, Сережка начал заниматься в зале, и на тонких ручках-макаронинах появились бугорки.
  
  Первое июня, Четверг.
  Перехожу в пятую школу. В начале мая подал заявление, тринадцатого было собеседование. Когда я поступал, один мужик (потом оказалось, что он мой будущий учитель математики Уроев) не смог прочесть мою фамилию (я ее трижды произнес вслух) и спросил:
  - В каком классе учат писать?
  - А в каком читать? - ответил я, не задумываясь.
  Но ничего, я прошел. Набрал максимальное число баллов.
  
  В начале восьмого класса Сережка носил 38 размер обуви, и я купила ему кеды для физкультуры 39 размера. На вырост. К ноябрю он в эти кеды не влез. А к весне носил уже обувь 42 размера.
  Он уничтожал неимоверное количество съестных припасов, был фантастически худой, и жаловался, что его желудок не выдерживает такое количество пищи, которое ему хотелось бы съесть.
  Он был чуть выше меня ростом, а к концу учебного года перерос Валеру, который был 183 см.
  При этом голова и лицо не изменились, в плечах он не расширился, и когда сидел за столом, казалось, что это ещё маленький мальчик, но когда он вставал, долго вытягивая фантастически длинные ноги из под стола...
  - Нет, Сережа, ты лучше сиди, - говорила Люда, - сиди, а то мне страшно, я не могу к тебе, такому длинному, привыкнуть.
  Походил Сережка в те дни на резиновую игрушку, которую вдруг сильно вытянули в длину: кости выросли, но ни в плечах, ни в бедрах, он, казалось, не раздался.
  Сын вырос. Не бегал за мной, чтобы я пощупала бицепсы на его руке и восхитилась катающейся под кожей горошиной, не играл со мной в жим руками, легко укладывая мою руку, даже если я подкладывала под локоть книгу. Голос тоже поменялся, баритоном его назвать было нельзя, но в его высоком мальчишеском тоне появились хриплые мужские ноты.
  Простужался он по-прежнему часто, и Алешка любил изображать меня, стоящей в коридоре и высоко закидывающей наверх голову:
  - Сынок, надень шапку на голову, на улице похолодало.
  Сергей шапку надевал, не спорил, а, выходя из дому, снимал и прятал в карман.
  Я видела из окошка, как он это проделывает, но молчала. Надеялась, что если будет очень холодно, то наденет, никуда не денется, шапка под рукой.
  Все брюки сыну стали малы. Я купила в лоскуте кусок материи серой, но маскировочной пятнистой раскраски, и Катеринка сшила брату брюки, и вышила на кармане "ДДТ". Пластинки ДДТ крутили у нас постоянно, вытесняя Высоцкого.
  С сестрой, которая уже второй год встречалась с парнем, он дрался по старой детской привычке постоянно. Теперь, наконец, перевес полностью был на его стороне. Помню, где-то в конце года, они схватились с Катькой, кто-то что-то у кого-то отбирал, Катерина прижала Сережку к полу, выставив наружу круглую попу, и визжала. Попа была так хороша, что я, проходя мимо, подтолкнула ее пяткой, отчего Катеринка нырнула носом на лежащего брата.
  - И эту дуру мы думаем замуж выдавать!
  Стоящий в дверях Алешка засмеялся моим словам.
  Постоянные стычки между братом и сестрой никогда не переходили во вражду. У них всегда был свой собственный мир, и часто Катя, как старшая, знала о своем брате больше, чем мы о сыне. Но, подрастая, они уважали свою разнополость: Сережка входил в Катину комнату только со стуком, а когда она кричала, что переодевается, то он стоял под дверью и нетерпеливо подгонял:
  - Ну, Катичка, скорее, вечно ты копаешься, а мне нужно книжку взять.
  Книжный шкаф стоял в Катиной комнате.
  Тогда же у нас появилась гитара.
  Импровизированная вечеринка, мальчишки сидят за столом, на диване расположился красавец и отличник Коля Дашкевич, в руках у него гитара. Темные брови разлетелись в разные стороны, зеленые глаза задумчивы. Гитара в его руках мелодично поет, и мальчишки ей нестройно подпевают.
  И вот гитара поселилась в квартире, на полу лежит самоучитель игры на гитаре и Сережка терзает струны и мои слабые нервы.
  - Прекрати свои упражнения - прошу я сына. - В доме нашем могут жить беременные женщины, это опасно для жизни младенцев.
  
  Мамино письмо
  Здравствуй, дорогая Зоя
  Наконец-то получила от тебя письмо, а то я уже и не знала, что и думать. Вчера заходила Агнесса и спрашивала про тебя, а я сказала, что нет писем и не знаю, что и думать - может похитили кого? Как у нас Софочку у Сонны, так что и в 15 лет выходят замуж. Я не так и не поняла, неволей или своей охотой. Посадили в машину, сказали - подвезем (были знакомы) И увезли за Ланчхути - вот такие дела. Насчет обмена никто не приходил. Кто придет в такое время? Может попозже утрясется всё. Во всяком случае, Кате с подругой приезжать не надо. Правда, она может, и не собиралась, но на всякий случай предупреждаю. Заходили по делу Наташа с сыном Игорем, его демобилизовали, Вот не повезло парню, теперь не берут и отпускают раньше срока. Он спешит, чтоб занять место в общежитии, поедет в августе. Он починил люстру (в армии был электриком) и сегодня возился с телевизором, кажется, что-то появилось на экране. Он сказал: антенна плохая, та, что на балконе.
  А со мной всякие несчастья - болячки, то от стирки неразборчиво кровь на 1 пальце, не могла ничего делать. А три дня назад подметала и ударилась ребром об острый угол полки, что с книгами. Боль была такая, что пошла к хирургу в мор.поликлинику, Там Лена соседка, она провела без очереди. Сказали неразборчиво. Теперь хожу еле-еле, держась за бок, мажу йодом. Хотела сварить варенье из вишни, хоть с кг и вот не могу таскать, покупаю самое необходимое. Батуми не узнать, много магазинов сразу на ремонте, и приходится ползать на базар.
  Чаю не стало, какой был, а какая-то труха за 2 рубля пачка и 95 коп. Хоз. мыла нет, мясо 5-6 р. на рынке и сыр также. Яблоки кислые пока, варила компот. Часто дожди. Привет Катеньке, пусть напишет, я вот с трудом пишу. Было письмо с Белозерской от Ларисы Васильевны (маминой коллеге).
  Привет всем, как Нина Степановна, соседка?
  От Лехи было письмо, собирается 6-7 августа приехать. Хорошо, если б приехал, угол надо заклеить. Окна у меня белые, снаружи белили и так присохло. Раму на кухне сделали неверно, нельзя открыть, и нет фортки теперь. Это было при Соне еще. Пишите, Целую.
  Ваша ма и ба. 14/VII 89.
  В аптеках нет даже витаминов.
  
  Конец июня. У Кати ещё сессия, а Сережка свободен. Застаю его дома, вместе с Колей Дашкевичем.
  Сережка пишет в тетради, сидя за столом. Я подхожу, заглядываю через плечо сына, что он делает, и в нос мне ударяет сильный запах тины, озерной воды. Я наклоняюсь сильнее, так и есть, запах издают волосы сына.
  - Ты купался?
  - Нет, - не моргнув глазом и даже не покраснев, отвечает мне сын.
  - Да что же ты врешь? Весь пропах тиной и врет, что не купался. Конечно, купался.
  Я взглядываю на Колю, Коля краснеет и отводит глаза.
  Я рассердилась, но при товарище бучу поднимать не стала, только сказала:
  - Уж если не слушаешься, то хотя бы и не ври, имей мужество сознаться.
  
  Среда, 12 июля. Сережа и Леша уехали в турне по Уралу. Катя собирается в Ташкент с Валерой в Воскресение. Я остаюсь одна. В этом году возились с огородом.
  Серега ездил (на велосипеде) собирать клубнику и привез домой много ягоды.
  
  Для выполнения продовольственной программы у нас на работе желающим выделяли участки земли по 1 сотке в деревне через железную дорогу от НИОПиКа. Частично эта деревня была выселена из-за близости к химическому предприятию, частично там был пустырь. Я землю не взяла, мы к тому времени уже вскопали небольшой участок земли возле остова полуразрушенного дома, где раньше явно был огород, и два года сажали там картошку. Но в 84 году нам было не до картошки, а когда мы пришли весной 85 года на свое старое место, оно было занято. Так мы и остались без участка, пока одна моя сослуживица, Женя Удачина, не сказала мне, что около ее участка пустует кусочек земли в полсотки, который можно занять.
  Участка целины в полсотки нашему папе вполне хватило раскапывать, и мы собрали там вкусную рассыпчатую, но мелкую картошку, а спустя год Женя купила себе дачу и уступила мне свой кусочек земли, и мы в 87 году, помню, засадили полторы сотки картошкой и чувствовали себя крестьянами, но не долго. На картофель напал колорадский жук, и пришлось его собирать. Занятие оказалось совсем не для меня, я брезговала взять в руки жука, даже надев перчатки. А ночью, после сбора, меня мучили кошмары, я во сне обирала жутких полосатых насекомых с ботвы. Махнув на картофель рукой, мы купили, вернее неутомимая Иринка съездила на ВДНХ и купила себе, а заодно и мне кусты клубники, ещё немного кустов принесли мне знакомые садоводы и мы с Алешкой, оставив полсотки для картошки, стала разводить клубнику.
  И года три мы собирали очень хороший урожай ягод, а потом после 90 года, на наших не загороженных полях стали пастись любители дармовщинки, и ягоду собирали, и кабачки срезали, в общем, разведали, где можно поживиться и мы забросили этот участок.
  
  Летом Алешка собрался в Лысьву на две недели и сына с собой решил прихватить. Отчетливо помню, как мы с Сережкой спешим на электричку и спускаемся с горки возле типографии (тогда бывшая церковь и сейчас снова церковь, бывшая типография) и он говорит мне, что не хочет ехать в Лысьву.
  - Ну да скажи отцу и не езди, раз не хочешь.
  - Да, хорошо бы. Но ведь ты его знаешь, он обидится.
  И я подумала:
  - Совсем взрослые у нас дети. Не только мы о них думаем, но и они о нас.
  В середине июля мужчины наши уехали, и мы остались с дочкой вдвоем.
  Спустя неделю после их отъезда Валера вернулся из строй отряда.
  На работе я сидела как на иголках - дочь встречалась с парнем третий год, квартира была пустой. И у меня было такое чувство, что они или сойдутся, или рассорятся.
  Когда-то, на заре их взаимоотношений, я не считала их встречи чем-то серьезным, Кате было только семнадцать лет, и Валера мог быть только первым испытанием чувств. Да и ему было только двадцать. Но с течением времени я стала беспокоиться. Катя привыкла к нему, отношения затянулись, и я понимала, что если сейчас произойдет разрыв, то Катя будет переживать, и должно будет пройти немало времени, прежде чем она оправится от неудачи.
  Зимой Анюта Павлова вышла замуж за красавца Борю Понамарева, одноклассника. Боря учился в Одессе, должен был улетать на занятия, Аня его провожала, и он опоздал на самолет.
  Можно себе представить, в каких растрепанных чувствах была эта парочка, если парень опоздал на самолет! И тогда они пошли и подали заявление в загс, и сыграли свадьбу,
  Вечером после свадьбы, когда я зашла в комнату, Катя лежала на раскладушке носом в подушку и горько плакала:
  Я поняла о чем она плачет - о смелости подруги, выскочившей в девятнадцать лет замуж, и о своей загубленной незамужней молодости.
  Присела на край постели, погладила рыдающая дочку по голове и спросила:
  - О чем ты?
  - Я тоже замуж хочу...
  В ответ я не удержалась, засмеялась.
  Дочь зарыдала сильнее, теперь от моего смеха, от обиды, что я не разделаю с ней ее горестей:
  - Доченька, ну если бы тебе было двадцать восемь лет, то тогда я бы тоже с тобой поплакала, а так, восемнадцать лет, какие твои годы, успеешь ещё, наживешься.
  И я погладила ее по волосам.
  Дочка дернулась, скидывая мою руку.
  Но плакать перестала. Успокоилась.
  Это было в январе. А сейчас, в июле, вернувшись с работы, я застала парочку в дверях, они собрались в кино.
  Катенька быстро щебетала обычной своей скороговоркой. Но Валера был явно смущен.
  Так и пробегали летние теплые денечки. Я работала, молодежь гуляла, Катя иногда готовила обед, иногда я не готовила...
  Лешка с Сережкой отдыхали в Лысьве, причем Алешка бегал по друзьям, купался, катался на лодке, а Сережка целыми днями возлежал на диване, снисходительно усмехался на спортивный энтузиазм отца и лопал. По описаниям папочки, рядом с Сережкой на столе стояли тарелки то с хворостом, то с блинами, то с пирожками, и Сережка, воздыхая, лениво жевал.
  Ему шел пятнадцатый год, он рос и мог съесть неимоверное количество пищи.
  
  А пока муж с сыном пребывали на отдыхе в спокойном неведении, Валера купил билеты для себя и Кати, решил представить нашу дочь своим родителям.
  Я только вздохнула. Родители Валеры, судя по высказываниям будущего зятя, показались мне людьми строгих правил, и трудно было надеяться, что наша строптивая независимая девчонка им понравится, но и познакомиться тоже надо было, хотя бы для соблюдения этикета.
  
  Мое письмо маме
  Здравствуй, дорогая мама!
  Пишу тебе на работе в конце дня. Все уже ушли, а у меня много минусов, вот и сижу (в конце 80 годов на моей работе ввели систему свободного режима, нужно было только отработать в месяц определенное количество часов).
  Катюша собралась в гости к Валере, а я беспокоюсь - в Средней Азии всё время что-нибудь происходит.
  Алексей с Сережей собирались приехать 3 августа(они отдыхали в Лысьве у бабушки).
  Погода у нас ничего. На огороде выросли морковь и свекла. Цветет кабачок.
  Как твои дела. Как обстановка в городе?
  По обмену позвонил товарищ из Москвы, просил 5 тысяч за обмен, всё выспросил, что есть у тебя и просил узнать, смежными или изолированными записаны твои комнаты. Он хочет смежные, чтобы никого не подселили. Ты сходи в ЖКО, узнай.
  Деньги, естественно, не все будут с нас, т.к. я поменяю Москву на Долгопрудный, что тоже стоит денег.
  Одна женщина в Долгопрудном (у нее квартира в доме с парикмахерской на Лихачевском шоссе), заинтересовалась этим вариантом, она хочет дочь в Москву,
  Пиши, как здоровье.
  Привет Наташе, Виктору, т. Соне, Марине, т. Агнессе.
  Целую. Зоя.
  
  Получив эту писульку, мама написала подробное письмо своей однокласснице из Ташкента, чтобы та в случае чего (в случае чего, спрашивается?) проконтролировала ситуацию, а то эти беспечные вертоголовые родители (мы с Алешкой), отпускаем ребенка (19 летнюю дочь) неизвестно куда и с кем. (почти два года парень в доме толчется) Она бы вот ни за что и не отпустила, да кто тут будет с ее мнением считаться.
  И хотя мамина подружка-старушка не могла съездить в Ангрен, чтобы проверить, не обидят ли внучку ее давней приятельницы, но маминому письму очень обрадовалась, и с той поры они переписывались до самой маминой смерти.
  Проводив Катю с Валерой и вещами до электрички, я торопливо шла в сгущающихся сумерках по нашему проспекту Пацаева. Становилось прохладно, на мне было платье без рукавов, и руки покрылись пупырышками.
  Мне было вдвойне одиноко - потому что я была одна, и потому что дочь моя выросла и уезжала в гости знакомиться с родителями своего избранника.
  Я плохо различала предметы в сгустившимся воздухе, как будто вечерний седой туман охватывал город, и только автомобили мчались по дороге, и из этой полупрозрачной темноты сумерек на меня набегала большая серая овчарка. Двигалось животное совершенно бесшумно, и от этого было ещё страшнее. Я остановилась, огляделась. Я была одна на дороге, одна в городе, одна в целом мире.
  Ноги мои были совершенно голые, ничем не защищенные от клыков зверя. Хотелось присесть, закрыть ноги подолом и закрыть глаза.
  Не добежав до меня метров десять, овчарка вдруг повернулась, принюхалась, изменила направление движения и перебежала на противоположную сторону улицы.
  Мне стало безумно стыдно своего страха. Я нисколько даже и не интересовала собаку, она бегала по каким-то своим собачьим делам.
  Через три дня приехали Алешка с Сережкой. Стало веселее.
  
  Алешка собрался гулять, и сейчас завязывал шнурки на ботинках. Я прошла мимо него на кухню. За окном шумел дождь, не простой дождь, а просто ливень, как из ведра.
  - Ты куда это в дождь собрался?
  - Дождя нет, - ответил муж и продолжил завязывание шнурков.
  - Как это нет? - удивилась я. - На улице дождь.
  - Дождя нет, - не разгибаясь, отвечает мне упрямец, накручивая на палец шнурок.
  - Да ты послушай, как шумит, - настаиваю я.
  - Это водопровод шумит, - не соглашается муж.
  У меня подгибаются коленки, и я сажусь в коридоре на корточки. Вот, он дождь, хлещет как из ведра в паре метров, окно открыто, всё слышно, но доказать это мужу я не могу!
  Из комнаты выбегает Сережка, подбегает к открытой фрамуге, выставляет руки на улицу.
  - Ой, мама, как здорово, ты видишь, какой сильный дождь. И так сразу полил. Я никогда такого не видел.
  И тут же убегает обратно в комнату.
  Алексей задумывается. Он уже зашнуровал ботинки и открыл дверь, но слова сына его остановили. Он постоял минуту, раздумывая, затем, не закрывая двери, прошел на кухню и остановился перед окном, за которым стеной стояла вода. Протянул руку, намочил, ее, стряхнул.
  Прошел в коридор и, снимая ботинки, сказал:
  - Это ты виновата.
  !!?
  Дня через два Люда мне жаловалась:
  Представляешь, Гамлету нужно было встретить сестру. Я с утра ему напоминала, а он всё равно опоздал, да ещё и сказал, что это я виновата.
  - Да, конечно, виновата. Если я виновата в том, что идет дождь, то уж в том, что муж опоздал встретить поезд, точно жена виновата. А вообще, нужно каждые семь лет менять мужей!
  - Зоя, да что ж ты пятнадцать лет молчала!
  Вернулись в августе Катя и Валера из Ангрена.
  - Ну и что, понравилась Катя твоим родителям? - спросила я Валеру.
  - Нет, - кратко, ответил он.
  - И что вы делать будете?
  - Да всё равно будем делать, как мы решили.
  А что они решили, я и не спросила, толи не решилась, лучше до поры до времени спрятать голову в песок, то ли кто-то отвлек.
  Катеринка, была, в общем-то, несколько многословнее и высказала мне свои обиды.
  Ее пытались приставить к кухне, и она неправильно сделала котлеты, положила в свиной фарш столько же хлеба, сколько клали мы в говяжий, и получилось невкусно. Не прошла дочь проверку готовкой.
  Строптивый норов моей дочки сказался немедленно. При всей Катиной разговорчивости и внешней легкости общения, так сходной со мной, внутри она была очень похожа на своего папочку, никогда не умела словесно отстоять свою точку зрения, и отказаться тоже никогда не могла, и не умела работать сообща. Никогда я не могла уговорить ее помочь мне, она или делала всё сама, закрыв передо мной двери кухни, или не делала ничего. В общении с матерью Валеры она немедленно прибегла ко второму способу борьбы с деспотизмом взрослых.
  А будущий свекор рассердился, что она не здоровается по утрам.
  Почему-то в нашей семье редко говорили друг другу доброе утро. Спокойной ночи и даже поцелуйчик на ночь был принят, а вот утром я всегда вскакивала недовольная, молчаливая, вечно вся в заботах дня, стоило мне только открыть глаза, и забывала сказать доброе утро и мужу и детям. Вот дочь и выглядела дикарем в чужой семье.
  Позднее Люба, мать Валеры, уже будучи моей сватьей, рассказывала мне:
  Приехал, привез Катю. Сказал:
  - Эта моя знакомая.
  Шесть лет как уехал, ни разу никого не привозил, а тут вдруг "знакомая". Ясно, что любовь, но не говорит.
  А Слава, отец, видел нашу Катю, но не в жизни, а на фотографиях. Валера был в физтеховской фотогруппе, увлекался фотографией, и вся его комната была завешена разнообразными Катиными портретами, которые и увидел его отец, когда дня на два приезжал к сыну.
  Валера с Катей, и часто с Сашей, его сестрой, много гуляли по окрестным горам, устраивали пикники на лоне природы. Валера, как всегда, много фотографировал Катю.
  Однажды, когда они были вдвоем в горах, к ним подошли молодые пастухи-узбеки.
  Посидели возле огонька, потом стали прицениваться к Кате:
  - Продай нам девушку - попросили у Валеры.
  - Да как я продам, эта моя девушка, с чем я останусь?
  - А ты себе новую найдешь в Москве.
  - Да зачем вам моя девушка? Вон в ауле полно молодых девушек.
  - Ну, да то узбечки, а эта русская, светленькая.
  Валера в глубине души порадовался, что он с одной девушкой, а не с двумя, а то сестру точно пришлось бы продавать.
  - Шутки шутками, а больше на всякий случай мы туда не ходили, - рассказывали мне Катя и Валера.
  
  Суббота, 12 августа.
  Хочу срочно записать, что мы перед отъездом Алексея и Сережки переклеили обои и побелили потолки в двух комнатах. У Сережи плохо получился потолок ( муаровые узоры, у Кати замазюканы обои клеем.
  В четверг, 10 августа, купили Кате новое пальто с норкой за 305 рублей.
  Сереже ещё весной купили пальто: внутри цигейка, сверху покрытие. На зиму они одеты. А вот на осень у Сережи нет куртки.
  Вчера играли в карты, в 66, со всеми теми правилами, какие были в Ангрене, где Катя провела три недели. Мы с ней проиграли. Кончили играть, когда вся колода была на нас.
  
  11 декабря 1989 г. Год кончается. Я на больничном - простыла. Сергей вчера ходил на химическую олимпиаду - сегодня известно, что он занял первое место в городе (вместе с Сашкой Сосуновым, и работа была их совместное творчество). Может, и не будет у него тройки по химии в школе, а то замучила парня - смотрю, все тройки и тройки.
  Вообще-то он учится в новой школе нормально. Но с его характером ладит далеко не со всеми учителями.
  Недавно было несчастье. Возвращался Сергей домой после занятий на физтехе. Вечерами с ними дополнительно занимались студенты.
  Трое солдат напали на него, сняли часы, перчатки шарф и ещё избили. Ударили сапогом по лицу. Солдаты были хилые, недоростки из Средней Азии (чурки) как сказал сын.
  Теперь, когда он на вечерних занятиях, я как на иголках, возвращаться ему одному.
  погода стоит морозная, ночью 25-27, днем 15-19.
  Получили от мамы открытку - видимо, до Нового года не приедет. На работе всё по-прежнему, хотя жду хоть небольших перемен. Леша собрался уходить с работы, но места пока найти не может
  Только описала Сережкины похождения, пришел Алешка со вздутой щекой и кровоподтеком под глазом. Говорит упал, но, наверное. подрался так как добавил, потом расскажу, когда пройдет. Стало опасно ходить по городу.
  
  12 декабря, сижу одна. Дети учатся. Алексей ушел на работу. Я ему подкрасила веко Катиной тенью белой. Себе сварила кофе. Сделала уборку в серванте. Быстро вещи накапливаются; Чуть что, опять их больше, чем помещения (имеется в виду шкафов) для них, чего я очень не люблю.
  
  7 декабря случилось это страшное землетрясение в Армении, а как раз после этой записи заболела мама пилонефритом. Сама себе и поставила диагноз, нащупала воспаленную почку, несмотря на высокую температуру, около 39, всё соображала, попросила соседку позвонить в железнодорожную больницу, где работала, знала всех врачей и поэтому хотела лечь туда.
  Я срочно достала маме какие-то дефицитные антибиотики, и переслала с проводником, а Витя Король, наш полуродственник (кем приходится маме свояк ее брата?) вот Витя, замечательный человек, деловой и отзывчивый, так много помогавший нам во время смерти бабушки, встретил эти лекарства и перевез их маме. Мама потом, когда выздоровела, и к ней вернулось ее чувство юмора, пересказывала, а Витя ее спросил:
  - Ну и как вы, выдюжите? Не надо Зою телеграммой вызывать?
  Мама выдюжила, пошла на поправку, и я приехала за ней после выписки, чтобы побыть с ней неделю, и когда она окрепнет, забрать в Долгопрудный.
  Билет я купила в один конец, так как не знала точно, когда поеду обратно.
  Мама была слаба после болезни, но температуры не было. Я готовила еду, ходила на рынок.
  В первые же дни сходила к родителям Зойки Меликян, которая жила в Ленинакане, и вот что они мне рассказали:
  Все пять членов Зойкиной семьи остались живы: во время толчка разрушившего Ленинакан, Зоин муж, не помню, как его зовут, заправлял машину на бензоколонке, старшая дочка была в институте, здание которого старой постройки выдержало толчок, в школе у средней дочери обвалилось одно крыло из четырех, а ее класс был расположен в другом. Младшая девочка уцелела просто чудом. Она вышла на балкон их квартиры, расположенной на втором этаже, делать уроки. Во время подземного толчка их дом современной постройки рухнул, как колода карт, плиты сложились вовнутрь, а балкон, перекореженный, просто выпер наружу и повис над землей.
  Девочка стала плакать, мимо проходили мужчины, услышали плач, посмотрели:
  - Да это же дочь нашего хирурга, надо снять.
  Один встал на плечи другого и взял девочку. А Зоя в этот самый момент шла по улице. Был обеденный перерыв, и она спешила домой покормить дочку-первоклассницу. Толчок застал ее на улице на полдороги к дому.
  Еще не осознав, что происходит, чувствуя сотрясение земли и треск разрушающихся зданий, Зоя побежала к дому. Вместо дома были развалины, и какие-то мужчина копошились возле их балкона. Улица, развалины, люди, всё завертелось перед ее глазами, и она упала без сознания на тротуар.
  - Увидела мужчин возле балкона и дальше провал, пустота, - рассказывала мне Зоя спустя два года при нашей встрече в Батуми.
  Как она очнулась, как нашла детей, что пережила, пока узнала, что все живы, об этом нет ее воспоминаний, да и словами это не расскажешь, и сил у нее не было всё это вспомнить.
  Просто была жизнь, текла по привычному руслу от обеда до ужина, в каждодневных заботах и хлопотах, и разом всё закончилось, остались руины и семьи на улицах. Пустота.
  Спустя два дня за ними приехала двоюродная сестра мужа из Еревана, нашла Зою возле костра с девочками. Зоин же муж оперировал день и ночь, спасал людей, извлеченных из-под обломков.
  Зоя зашла к нему в больницу и попросила передать, что все живы, а он даже и выйти не смог из операционной, каждая секунда могла стоить жизни раненому.
  Сестра увезла Зою с племянницами с собой в Ереван, а через день свободный проезд к месту катастрофы был закрыт, и не удалось бы так легко забрать пострадавших.
  - Мы остались только в том, что на нас было, квартиру завалило полностью, потом мы лазили туда, пытались хоть что-то достать, ну да всё погибло. Вот только машина и сохранилась, - рассказывала Зоя. Но на фоне чужого горя материальные потери не волновали.
  Девчонки в Батуми собрали деньги, узнали у родителей адрес и послали Зое, я сделала тоже самое, вернувшись в Москву. Собрала со здешних одноклассников деньги и послала, где-то в январе.
  Встречать новый год в Батуми мне не хотелось, и мы с Маней стали пытаться добыть билет.
  В Армении было землетрясение, а в Грузии урожай мандарин. Владельцы садов и перекупщики стремились добраться до Москвы перед Новым годом, когда торговля мандаринами самая бойкая, и зашибить деньгу. Билетов не было ни в одной кассе.
  В проливной дождь, мы выходим с Маней из помещения предварительной продажи билетов:
  Маня в черном кожаном пальто, открывает зонт, вздыхает:
  - Кассирша сказала: только на уровне правительства...
  - Правительства.. - тяну я. - У нас один человек в правительстве, Гиви. Надо идти к нему. Другого выхода нет.
  И мы потопали к Гиви на прием, он тогда был министром здравоохранения Аджарии.
  Добрались мокрые, замерзшие, и попросили секретаря доложить, что его ждет одноклассница, Зоя Хучуа, приехала из Москвы.
  Минут через пять вышел Гиви веселый, и мы немного посидели у него, согрелись, вспоминая молодость. Доложили, вот у Мани уже и внук родился где-то в Риге.
  - Ай-ай, - закричал Гиви, - какой позор. Я учился в одном классе с бабушкой.
  Между разговорами Гиви написал записку, в кассу, и я в тот же день пошла на вокзал за билетами.
  Вокруг кассы стеной стояла огромная очередь. Все кричали, махали руками с зажатыми в них купюрами. Кое-как мне удалось протиснуться к кассе на расстояние вытянутой руки и подать кассирше записку.
  Деньги я передавала через чужие руки. Пока кассирша выписывала мне билет, меня оттеснили от кассы. Вся эта толпа мужчин замолчала, когда я вынула четыре двадцати пяти рублевые бумажки, сто рублей за два билета до Москвы в международном вагоне.
  И так же молча мне передали билет обратно и никто не пикнул, что вот мол билеты-то есть! Но по правительственной брони и за большую цену.
  Как только мы вошли в вагон, нам попалась женщин, модно одетая, в милой шляпке с вуалью.
  Моя сгорбленная сухая мамочка, закутанная во все возможные одежки-тряпочки, висевшие на ней, как на пугале, быстро, и даже как-то брезгливо, прошла мимо нее в наше купе:
  - Ну, это мой контингент, - бросила мама мне через плечо.( Мама работала венерологом)
  Я ей не поверила. Такая вполне приличная дама, и не очень-то молодая, за тридцать. Не похоже на потаскушку.
  Добывая билеты я так замоталась, что хватала какую попало еду. И сейчас, когда все волнения были позади, меня скрутил приступ со рвотой и длительной тошнотой. Не имея возможности как следует промыть желудок, я просто ходила ночью по вагону, по красному ковру взад-вперед. Дама с вуалью тоже вышла в коридор, посочувствовала моим болячкам, и стала рассказывать о себе. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что мамочка моя была права. Наметанный глаз венеролога не ошибся, женщина рассказывала мне, что приехала отдыхать и завела себе здесь любовника, и что он очень ею восхищался и даже вот билет добыл в международном вагоне, и прочее, всё ее кидало на интимные подробности, а меня и так мутило, без ее откровений.
  Потом вышли из купе двое мужчин и стали усиленно нас приглашать зайти к ним, выпить и приятно провести вечер.
  При мысли о выпивке мне опять стало худо, и я решительно отказалась, а моя знакомая хотела пойти, но боялась проводника.
  - А что проводник скажет, ругаться не начнет? Не знаете? - выспрашивала она у меня.
  Я понятия не имела, как будет реагировать важный, в красивой форме проводник такого вагона. В обычном мы всегда сидели вместе компанией и дулись в карты, и я никого не боялась, а тут...
  Дамочка всё же меня покинула, ушла к новым кавалерам, а я, пошатавшись ещё пару часов по казенному ковру, ушла спать.
  В Москве было слякотно, дул пронизывающий ветер, поезд прибыл, когда уже стемнело. Мама еле стояла на ногах, а на такси была огромная очередь. Я пыталась пройти без очереди, но распорядитель кричал мне, что пока не отправит семью с детьми, никого не пропустит. Стояли трое, понурые, согнувшиеся от ветра, у мужчины на руках был ребенок, прижатый к груди.
  - Он малыша на руках держит, а со старым человеком что мне делать? Идти она не может, а на руки ее не возьмешь.
  
  Кое-как, через полчаса удалось втиснуться в какое-то левое такси, подъехавшее без очереди. Распорядитель орал, пытался нас высадить, но я сказала, что очередник не хочет вести нас за город, в Долгопрудный, и это было чистой воды правда. Распорядитель отступился, и мы уехали. Я устала, злилась на неразрешимую ситуацию, злилась на мужа, но что он мог? У него был свой опыт жизни, опыт нищего человека толпы, и когда нужно было ехать в электричке, он умел пролезть вперед, протиснуться сквозь кучу лезущих и давящих друг друга людей, захватить место и для себя и для меня, а вот добыть такси, дать распорядителю на лапу, чтобы пропустил, ни я, ни муж не умели.
  И вспоминается мне рассказ Арута Караяна, работавшего в посольстве в Индии, и вернувшегося на время домой:
  - Первое, что меня встретило на родине, огромная очередь на такси.
  Скоро эти проблемы покажутся пустяками. Наступал 1990 год
  
  
  1990 год. Свадьба дочери
  На новый год елку не ставили, негде было, да и дети выросли. Вечером тридцать первого Катя испекла огромный торт, называемый свадебным, уложила его в сумку и удалилась на дискотеку в физтеховскую общагу к Валерке.
  Первого числа в четыре часа мы с Алешкой, выспавшись, пошли искать дочку. Нашли ее в обществе Военных: Валеры и его сестры Сашки. Забрали чадо домой. Остатков торта, на которые мы надеялись, не было. Годы прошли с той поры, как мы с Алешкой здесь учились, но аппетиты студентов не изменились.
  
  В зимнюю сессию Катя заболела, один экзамен пропустила, и ко второму, к программированию, я попросила Алешку позаниматься с дочерью, Алешка остался доволен, как Катя соображала в программировании. Катя сдала на четверку, потом получила свои обычные тройки и пропущенный экзамен сдала тоже.
  Учеба на пользу дочери не шла, ее подруги цвели красотой и молодостью, я встретила Наталью Малюшину на улицу, она блестела глазами, горела ярким румянцем и я залюбовалась на нее, а моя красотка-дочка изнуренная учебой и каждодневной ездой из Долгопрудного в университет стала бледной, с зелеными тенями под зелеными глазами.
  - Сейчас бы Валерка в меня не влюбился, -подвела дочка грустный итог после созерцания себя в зеркале.
  Выглядела дочь не лучшим образом, а помощи от нее не было никакой. Она приезжала с занятий, заползала на кухню, плюхалась на табуретку и жалобным голосочком просила:
  - Мама, налей супа.
  - А сама?
  - Сил нет никаких, трудно встать, так я устала.
  Я наливала суп, подавала второе, вспоминая время, когда Катя работала, и хотя на кухню не рвалась, всё же тогда было две женщины в доме, а сейчас опять я была одна на кухонном фронте.
  На двадцать третье февраля Катя испекла очередной свадебный торт. Торт опять пронесся было мимо нас, в общагу, к Военному и его дружку, Сережке Баеву, но я запротестовала:
  - Интересно, а твои отец и брат не мужчины? Им не надо по кусочку торта?
  И пренебрегая протестами автора, отрезала по куску мужу и сыну, а заодно и себе.
  - Подашь на стол разрезанным, и всё будет пристойно, и главное и там угодишь и нас не обидишь.
  
  Утренняя бледность дочери по утрам. Голубоватое лицо, зеленые тени под глазами. Да она бледна давно, но всё же не так, не до такой степени. Подозрительная отечность. Уже три дня, как она не хороша. Мы вдвоем на кухне. Сергей спит, отец бреется. Спрашиваю, как прыгаю с берега в холодную воду, сразу в лоб:
  - Катя, плохо выглядишь. Ты не беременная?
  Маленькая, совсем крохотная, малюсенькая пауза перед решительным нет, но как много эта крохотная пауза мне говорит. Никаких иллюзий об её отношениях с Валерой у меня нет, но пауза это официальное признание, впрочем, как и мой вопрос.
  - Смотри, Катерина, без глупостей. Если что (а что если что, ясно, если залетела), ничего тайком от меня не делай (а что тайком, ясно аборт).
  Катя молча от меня отмахивается. Неделя проходят, краше моя дочь не становится, всё бледнее по утрам, и аппетита нет, сидит в апатии, в Университет не хочет ехать.
  Опять утром мы вдвоем, уже и взгляд у Кати меняется.
  - Катерина, - пристаю я, - всё же скажи, у тебя нет задержки?
  - Теперь есть, - Катя изучает трещину в пластиковом покрытии кухонного стола, даже пальцем трогает, очень интересная трещина!
  - Сколько?
  - Четыре дня.
  Я подозревала это, но не всякая мысль материализуется, а сказанное вслух уже существует, уже реальность, и так высок барьер этого перехода между мыслью и реальностью, что я сажусь и жду, когда дыхание наладится, а потом буднично так, как о привычном, каждодневном, говорю:
  - Будет две недели, пойдешь к врачу. Раньше смысла нет, ничего толком не скажут.
  Через две недели врач рассеял все сомнения.
  Валера приходил, они уединялись в комнате, я заглядывала к ним. Дочка сидела, подняв коленки в синих тянучках к подбородку, прижимая щеку к ногам, Валера мрачной молчаливой глыбой возвышался на стуле напротив. В комнате висела гнетущая тишина.
  Напакостили, теперь переживают, мелькает в моей голове, но я не поддаюсь чувству жалости и вслух спрашиваю:
  - Валера, ты ничего не хочешь мне сказать?
  Катя испуганно встряхивается и быстро отвечает:
  - Нет, мама, Валера ничего не хочет тебе сказать.
  Я закрываю двери.
  Проходит день, другой, третий.
  Мы сидим вдвоем с дочкой на кухне.
  - Что говорит тебе Валера?
  - Он не хочет ребенка.
  Ещё бы парень в 22 года хотел! Да и Кате рано рожать.
  - Вы не в равных условиях, - возражаю я. - В случае неудачного аборта у него могут быть дети, а у тебя нет.
  Через неделю Катя скажет мне:
  - Мы решили пожениться в июле.
  - Нельзя в июле,- возразила я. - В июле уже живот будет виден. Надо или сейчас или уже после родов.
  И в конце апреля Катя с Валерой подали заявление. А первого мая я сказала Кате:
  - Если ты хочешь к Валере и у него есть где жить, то можешь уйти к нему.
  Моя дочечка радостно пискнула, собрала вещички и ушла.
  И ушла навсегда. После замужества они, случалось, жили у нас, но только это всегда ощущалось как временное пребывание.
  Свадьбу назначили на 19 мая. А 9 мая я получила телеграмму о смерти папы и полетела на похороны в Новочеркасск. При жизни папа так часто приглашал нас приехать к нему, а я так и собралась, и вот сейчас полетела.
  
  Запись в дневнике
  Умер дедушка Карлос. Мама ездила на похороны. Жалко. Неожиданно. Умер от рака. Что писать, не знаю.
  
  Папа умер во сне, так и не узнав своего страшного диагноза - рак поджелудочной железы. Метастазы пошли в легкие, и у папы остановилось дыхание.
  Светлана вся была в глубоком потрясении смерти.
  На похороны папы приехала родня, Нектара с мужем и Артюшка, неизменный друг всей жизни.
  Папу похоронили на скудном Новочеркасском кладбище.
  Наверное, в другое время город мне и понравился бы, но теперь я на него и не посмотрела.
  Тетя Тая сказала мне перед отъездом:
  - Не надо Зоя, не откладывай свадьбу, тем более, что Катя в положении, пусть себе женятся, не в одном доме сначала похороны, а потом свадьба.
  Но мы решили сыграть свадьбу поскромнее. Катя и Валера оба дружно считали, что самые несчастные люди на свадьбе - это молодые, и не хотели пышной свадьбы, а тут стало неприлично шумно гулять, когда дедушка умер, и на свадьбе было только одиннадцать человек, молодые, мы с Алешкой, Люба с двоюродной сестрой, Сережка, Катя, двое свидетелей и фотограф.
  Несмотря на голодное время, стол накрыли, была и икра и копченая колбаска, и всяческие салаты, только горячее: мясо с черносливом не удалось.
  Дочке мы купили дорогой, за триста рублей наряд из бежевого шифона, широкая клешеная юбка и блузка с широким длинным рукавом, разочлись за её восьмирублевое выпускное платье, которое она сама сшила.
  Кольца купил Валера. Талоны молодоженам выдавали не только на кольца, но и на посуду, одежду, но не было ни денег, ни сил бегать, отовариваться, напрягаться. Как всегда, мне казалось, что у меня всё есть, во всяком случае, не так нет, чтобы суетиться. Хотя время было такое, когда даже носков в продаже не было, и на работах разыгрывали талоны на поездку в магазин для отоваривания.
  Алешка выиграл на работе талон в ГУМ, съездил и купил сыну брюки, и помню, внучке куртку, размером лет на шесть, меньше не было, а внучка тогда толи в перспективе была, толи совсем маленькая.
  
  19 мая 1990 года. Суббота.
  Катя вышла замуж за Валеру Военного. Событие!
  Были фотограф и родные Валеры.
  Позавчера уехала бабушка Нона "освобождала место".
  
  Мама поправилась, стало беспокоиться, как там квартира, не зальет ли, и она боялась всяких сборищ, скопищ людей, слово свадьба ее пугало, и она уехала перед самой свадьбой, что конечно, было нонсенс, бабушка не хочет присутствовать на свадьбе внучки. Но это не было демонстрацией неприязни и неприятия события, просто бабуля уехала, чтобы не путаться под ногами (по ее собственному выражению), так было легче ей и удобней для нас.
  Люба, мама Валеры, и теперь наша сватья, слегка надрала уши сыну за скоропалительный брак, а Кате сказала:
  - Ну и куда ты спешила? Никуда бы он от тебя не делся бы, а теперь вот учеба твоя пропадает.
  Учеба действительно пропадала.
  Врач-гинеколог в университете отнеслась к Катиной беременности просто по-свински, не дала ей даже справку освобождения от физкультуры и моя дурочка ходила беременная на занятия физкультурой, правда всего один раз, потом пожаловалась мне, что очень устала, и я запретила ей ходить. А та врач сказала:
  - Вот ещё. Дашь тебе справку, а ты сделаешь аборт, и будешь гулять. Всё это было произнесено вслух, несмотря на уверения Кати, что она оставляет беременность. Далеко было ехать в университет, а то бы я побывала у этой стервы, сказала пару ласковых слов.
  В нашей же консультации к Кате отнеслись внимательно, не заостряли внимания на ее неофициальном замужестве, только попросили отца ребенка для анализа крови, и Валерка ходил, сдавал свою кровь. Я думаю, это была военная хитрость, у Кати был положительный резус и зачем тогда кровь папаши? Алешка ни разу ничего не сдавал.
  У Кати был токсикоз первой половины, и выражался он в том, что она температурила. Каждый день у нее было 37, 1, - 37, 2 и она не могла ездить в институт.
  Я приходила с работу, находила дочку дома одну, невеселую, замученную.
  - Мама, я дошла до платформы и вернулась обратно, не смогла даже на электричку сесть, сил нет никаких.
  Очень хотелось мне, чтобы дочка закончила второй курс, тогда бы она могла целый год сидеть с ребенком и выйти в сентябре следующего года сразу на третий курс. Но не получалось.
  Катеринка всё же доехала до деканата, рассказала секретарю и та разумно сказала ей, что сессию хорошо бы сдать, но здоровье дороже. И мы махнули рукой на Катину учебу, и весь апрель она прогуляла, а в мае ей стало полегче, но учеба отложилась до лучших времен.
  
  Катя собирается жить в общаге. Точно не решили. Не буду писать про бытовые мелочи.
  
  Вся жизнь бытовые мелочи, сынок.
  26.05.90 г.
  Свадьбу сыграли тихую, всего было одиннадцать человек, молодые, свидетели: Надя Устинова и Сережа Баев, фотограф - приятель Валеры - Иванов Андрей, наш Сережа и Саша, Катина золовка, и мы с Алешкой.
  18 было девять дней, а 19 пришлось расписываться, уже тяжело было откладывать.
  Папу хоронили 11, я там была. Кладбище голое, пустое место, стандартные по форме надгробия: в общем, и здесь коммуналка.
  Вода там, в Новочеркасске, дрянь, сплошь хлорка, она папу и погубила. Отец столько лет звал к себе, а мы всё мимо ездили, так ни разу при его жизни и не побывали.
  От всех этих событий я заболела - обычная моя реакция на переутомление.
  Жду Светлану. Обещала на обратном пути из Новочеркасска в Йошкар-Олу заехать, но что-то нет и нет.
  Катя вчера приходила, трещала без умолку, в основном об обедах, которые готовит. Выглядит устало, под глазами круги.
  Живут в общежитии, готовит в основном на плитке, документы из университета забрала. Ищу ей работу.
  
  21 октября.
  Лето прошло. Света так и не приехала. Катя работала в НИОПиКе, у нас в лаборатории. сейчас уже в декрете. В середине лета (я описалась) ей рожать.
  
  Когда Катя, бросив университет, повисла в воздухе, я попросила Колю Суровцева, нашего нового завлаба, чтобы он взял дочку на работу, и он согласился, хоть и знал, что она беременная. Я устроила ее к Лене, старшему научному сотруднику, для невредной работы, официальной причиной не допуска Кати к химреактивам была выдвинута ее аллергия. Катя успевала обслужить Лену, обработать (оцифрить) ещё и наши данные, и скучать, так как мы не могли загрузить ее работой. Она оказалась необыкновенно быстрой девчонкой, только вот посуду случалось, била. Но это у нее от свекрови, та как приедет, так что-нибудь разобьет.
  Я сама посуду редко била, зато метко, просто грохнула в раковину с грязными тарелками чугунную сковородку...
  
  Мама сейчас живет у меня. Привезли ее из Батуми. В Батуми накупили всяческих шмоток, приехали сюда, а здесь в магазинах одна капуста морская - никаких консервов, даже гороха, который всегда был в продаже, и того нет.
  
  Мы с Алешкой полетели в Батуми в середине сентября. Я очень надеялась, что мы покупаемся, сентябрь сезон для Батуми. Но город встретил нас дождливой прохладой. Я помню это ощущение субтропиков, выходишь из душного замкнутого пространства самолета сразу на морской ветерок, вдали сереют эвкалипты на фоне синих гор и кожа на всём теле сразу становится слегка влажной. Уф, всё, полет позади, счастливо добрались. В Москве перед посадкой в самолете мы, как всегда, выглядели неприлично, с одной небольшой сумкой на двоих, ничего не сдавали в багаж, а кругом люди тащили баулы, огромные сумки, упакованные свертки, всё волокли для продажи там, на родине. Уже тогда на слуху было это слово: челноки. И среди челноков мы с Алешкой выделялись барской беспечностью, быстро зарегистрировались без очереди, так как нам нечего было сдавать в багаж, и засели играть в "гусарика" в сторонке от толпы, в ожидании посадки. Алешка по моему настоянию отпустил усы, чтобы его принимали за местного, по телевизору слышны были антирусские настроения в Тбилиси, но сейчас в аэропорту на меня никто не обращал внимания, я шла как под шапкой-невидимкой, а к Алешке подходили, предлагали квартиру в наем.
  - Да уж, никого не обманули твои лихие усы, - веселилась я.
  Героически отразив все попытки затащить нас в такси, мы сели в автобус и добрались до мамы.
  Друзья и знакомые при встрече с нами сокрушались:
  - Какая была жара до вас, какая была жара, давно такой не было. Все умирали от этой жары.
  Как всегда, что-то необыкновенно хорошее или выдающееся плохое происходило как раз перед нашим прибытием, и никогда не было никакой возможности добраться вовремя, чтобы присутствовать при явлении природы, потрясшем город, будь то необыкновенная для сентября жара, очень теплое (как чай) море, жуткие дожди с наводнением, или засуха. Всё это вот только-только было и закончилось как раз перед нами. Температура упала, вода в море стала холодной, лужи высохли и от засухи остались одни невероятные воспоминания...
  Но в этот раз, как когда-то четыре года назад, и нам досталось стихийное бедствие: тропический ливень и наводнение.
  Мы вечером возвращались от Мани. Идти от них к нам с километр, всё по одной улице, бывшей Цхакая, сейчас имени грузинского царя Горгосалия, запомнить не могу.
  Сначала нас настигла темнота. Освещение было в Батуми плохое, а южная ночь не предупреждает, накатывает за считанные минуты.
  Потом начал накрапывать дождь. Мы открыли предусмотрительно взятый зонтик, правда один на двоих, зато большой, мужской. Дождь стремительно усиливался и мы не дошли ровно один квартал, двадцать метров, как нас застал настоящий ливень. Алешка еле удерживал зонт, такой он стал тяжелый от потоков льющейся по нему воды. Мы встали, прижавшись друг к друга и не имея возможности ступить и шагу, не хватало сил раздвигать эту сплошную стену воды.
  - Ну, он не надолго, такой дождь, - с надеждой сказал Лешка.
  - Ну да как сказать, мы не в Москве, а в Батуми.
  Постояв немного, мы отдышались и собрав силы, побрели домой уже по щиколотку в воде. Вода бурлила, вдоль проезжай части дороги по канавкам текли целые реки. Пока добрели, дважды переходили такую реку... в ботинках хлюпало.
  На оставшуюся часть дороги ушло не меньше 10 минут, хотя обычно мы проскакивали ее за минуту.
  Забежали домой, и были встречены встревоженной мамой:
  - Где вас только черти носят в такую погоду и темень, - сердилась она.
  Алешка стал снимать мокрое белье. У него промокли не только толстые джинсовые брюки, но и трусы были, хоть отжимай.
  - Как будто в реке в одежде искупался, - удивлялся Алешка силе дождя.
  Утром дождя не было, но вода стояла по щиколотку, и только после обеда появились первые проплешины асфальта. Я решила сходить в один галантерейный магазинчик, купить приглянувшееся мне там белье.
  Возле порога магазина было довольно сухо, но когда я вошла, то на полу стояла вода сантиметров на десять, и плавали какие-то коробки.
  Мне было ясно, что надо отчаливать, но я осторожно спросила, не обслужат ли они меня, не продадут трусики.
  - Какие трусики? У нас заплыв, не видишь? - и пришлось уйти, не соляно нахлебавшись.
  Билеты купили с помощью Мани довольно свободно, три места в купе. С нами ехал мужчина, и когда мама тихонько мочилась в банку, чтобы не бегать ночью в туалет, я очень переживала, что сосед проснется, но он тихо похрапывал, и надеюсь, ничего не слышал.
  Так вот мы и привезли маму. А за две недели нашего отсутствия продуктовые магазины опустели совершенно, не стало ни крупы, даже перловки и гороха, ни вермишели и макарон, просто ничего. Я была ошеломлена. Могла бы накупить в Батуми этой бакалеи, риса и вермишели, а привезла красивый свитер, трикотаж, и прочую ерунду.
  Алешка вышел на работу и вечером принес мне тысячу рублей. Я взяла эти деньги и мне стало страшно по настоящему : купить на них было нечего, и я вспомнила страшные рассказы времен гражданской войны, когда банкнотами оклеивали туалеты. Неужели и нас это ждет? Я держала в руках кучку денег и плакала.
  
  Говорят, мясо на рынке 30 рублей. Не знаю. Катя пока живет отдельно, в общежитии у Валеры. Нет у нас ни коляски, ни детской кроватки, а тряпочки уже накупили.
  
  Летом Валера со своим приятелем Ваниным, тоже женатым аспирантом первого года построили стенку в вестибюле на третьем этаже, навесили двери. Получилось две комнатки, в которых администрация института разрешила им жить с женами. Готовила Катя прямо в комнате, на плитке, за водой ходили на кухню, которая была просто в ужасающем состоянии, в наше время студсовет никогда бы не допустил такой грязи и кучи отбросов, какой был в семерке (номер общаги, в котором жили студенты физхима).
  
  Алексей уехал в Белград - взял с собой все наши денежные запасы - вроде как покупать дом в Белгородской области в деревне Муром. Мы должны были ехать вдвоем, но я заболела, простыла и давление подскочило. Пришлось Леше ехать одному, а я сижу и волнуюсь. Хотя навряд ли он купит дои без меня.
  Сережка вдруг вновь увлекся шахматами. Играет с Лешкой Зайцевым.
  День холодный, пасмурный и тягучий какой-то. По телевизору ничего нет. Люда Сагиян принесла мне вещи, передать в Белгороде Наире (золовке),но я не поехала и вещи остались у меня.
  Надо самой тоже перебрать вещи и ненужное выбросить, а то скоро будем жить тесно.
  Полощу рот раствором прополиса.
  Снова пишу вечером - тихо, чисто, пусто. Ссоримся с мамой и снова тихо. Плохо сплю. Горло болит - просыпаюсь от боли и сухости.
  Скоро уже тишины не будет. Будет шум и гвалт. Сережа ушел к товарищу - опять, наверное, в шахматы играет - ужин весь остыл. На ужин последние рожки из заказа, принесенного Лешей, и три сосиски. Сама я ела тыкву вареную - холодной.
  
  На ночь ем редко, хоть и мечтаю поправиться, в смысле потолстеть. Болела рожистым воспалением, перенесла на ногах, потом пошел рецидив, отеки ног. Сейчас не играю в теннис, боюсь.
  Рожистое воспаление началось у меня летом, как мне кажется, после укуса какого-то насекомого на нашем огородном участке. Образовалось жуткое бордовое пятно, и даже один день сильно знобило. Но кожный врач сочла, что у меня аллергия! Назначила мазь, я ей мазала, пятно поблекло, но не прошло, стали образовываться какие-то разводы, нога болела. Когда мы были в Батуми, мама увидела мою ногу, расстроилась, сказала, что типичное рожистое воспаление, характерные короны.
  - Зоя, надо лечится, антибиотики пить, - заключила мама после осмотра, - а то ты к своей внучке и подойти не сможешь.
  И я долечивалась осенью, проклиная дуру-врача в нашем диспансере.
  
  22 октября, Понедельник. Алешка не приехал, позвонила Катя, передала, что Миша Каспаров звонил своим, в Муром, где мы хотели купить дом, и сказал, что Леша купил дом за 1000 рублей.
  Что можно купить за 1000 рублей? Как холодильник. Алешка остался оформлять покупку.
  На работе в соседней комнате украли телефонный аппарат. Целый день мне звонят с просьбой передать, позвать и т.д.
  Обед не готовлю. Газеты нет, она в ящике, без Алешки не достать. Не знаю, что по телевизору. Сережа все вечера где-то пропадает, а надо бы учиться. Вчера начала вязать себе юбку.
  
  24 октября. В ночь в 22 на 23 выпал снег, а к середине дня растаял.
  Сегодня ездила в Москву в ВНИИНМ насчет работы на будущий год. Вчера у мамы поднялось давление. Сегодня был врач.
  Катя купила коляску, вернее они вдвоем. Зеленая, довольно глубокая, советского производства.
  Готовила обед - сварила постный суп с геркулесом. Картошку-мелочь - варила, сняла кожуру и обжарила с кусочками жирной свинины, которые обрезала с сала, данного мне Катей для засола. Можно себе представить, сколько там было мяса.
  Сама я обедала в Биофизике в столовой - ела мясной суп, кусок говядины на второе.
  Алешка приехал вчера. Дом он не купил: его оценочная стоимость 7 тысяч рублей, и к тысяче надо ещё заплатить 700 рублей пошлины. Попросили о переоценке дома.
  Читаю Пильняка "Голый год". Страшно. У нас тоже Голый.
  
  28 октября. Тошнит. Ела салат из кальмаров. А вчера и сегодня приходили Катя и Валера. Не знаю, разыграется приступ или нет. Мама собирается уезжать. Я не возражаю -устала от бесконечных склок. Прихожу с работы, и начинается выяснение отношений.
  Но как она будет там - просто не представляю.
  Сегодня рисовала. После приезда из отпуска в первый раз.
  
  3 ноября. Суббота, 12 часов. Вчера был приступ утром, неожиданно. Тошнота, головокружение в 6 утра. Полвосьмого пошла гулять, на воздухе мне легче. Тихо, дождливо, все бегут на работу, а я гуляю.
  Пошла на работу после обеда. Еле пришла. Тяжело после приступа на одном киселе.
  Читала Бунина " Окаянные дни". Его позиция откровенная и непримиримая.
  Он, может и прав, что мы сейчас имеем, какой расцвет?
  Мяса нет, полки, прилавки абсолютно пустые, нет даже гороха. Очереди за рыбой по 150 человек. На работе женщины кладут сумки и идут занимать очередь в буфете, а там уже те, кто в ночной работает, стоят.
  И наши толкутся в очереди с 8 до 14-15 часов и не всегда достается эта свинина!
  Я взяла на рынке за 10 рублей без сала, говорят, мне повезло, был привоз, обычно по 18 рублей.
  В четверг вечером вернулся Сережка из Севастополя, куда ездил на экскурсию с классом. Доволен. Город ему очень понравился. Я тоже люблю южные города - зеленые, чистые, теплые.
  Решила заняться лечением дисбактериоза. Заплатила за банку маточкой закваски 60 рублей. Теперь надо перезаквашивать и пить простоквашу. Там специальный набор палочек, который за три месяца восстанавливает флору кишечника. Мама лечиться не хочет, считает всё шарлатанством.
  Леша уехал в тур поездку по Прибалтике. Можно сказать за границу.
  В Понедельник приедет. Не имею никак вестей от сестры Светки, что там? Брат любит выпить, сейчас он в Новочеркасске остался один с матерью в двухкомнатной квартире. Может быть женится. Ему уже за 35, забыла точно сколько.
  
  14 ноября. Среда, вечер 21.20. варю перловку. Налила воды 1:5, может сварится.
  Еще варю куриный, представить невозможно - куриный суп! Алексей ещё две недели назад принес 2 курицы в заказе. Одну съели, сейчас варю половинку.
  Алешка из Прибалтики привез красивый свитер за 45 рублей цвета морской волны с розовым. Еще Сереже спортивный костюм - светло-лиловый, байковый, с зеброй на груди, только рукава ему коротки.
  Пью простоквашу. Какой-то зуд по телу от нее. Сережка учится по вечерам допоздна. Ложится в 1-1.30. От недосыпа запали глаза. Я спешу с отчетом, надо сдать, а то вдруг Катя родит.
  
  15 ноября. Всё же похоже, я простыла. Болит горло. Не знаю, как завтра пойду на работу. Дали заказ, в заказе сыр.
  
  26 ноября. Понедельник.
  В субботу ездили в Дмитров на рынок. Купили валенки за 80 рублей и говядины по 11 рублей и по 15 рублей телятина. Всего 3.5 кг. Еще 18 штук яиц по 5 рублей десяток.
  Вчера молодые к нам переехали. Катя готовит. Валеры нет вечером, он в институте. Купили мне платье и ожерелье из тигрового глаза. Катя его перенанизала.( купили в комиссионке, в то время только комиссионки и торговали шмотками).
  
  Я приносила домой пакет с молоком. Мы сквашивали его и делали творог. Творога было мало и непонятно было, кому его есть, старой матери, которой нужна белковая диета или беременной дочке. По телевизору был какой-то фильм, старый, где было показано, как жрали: какая-то юмореска с обличением нравов прошлого века:
  На экране толстяк хватал курицу, разрывал ее на части, запихивал себе в рот куски, жир тек по подбородку. Рядом стояла миска с вареными очищенными яйцами. Я смотрела, как зачарованная: столько еды, жрут от пуза!
  Хотя бы яичко.
  
  Устроились мы так: молодые у нас в комнате, а мы втроем с Сережкой в проходной. Мама в изолированной Катиной.
  Сервант у нее, а платяной шкаф у нас.
  Сервант убрали, на стенах стало пусто - нужно сверлить дыры и вешать картины.
  
  В России шла перестройка, все стали политически активными, о чем-то спорили между собой, волновались, слушали выступления депутатов на съездах; возникали новые лица, новые фамилии, Собчак, Афанасьев, Попов, но сейчас ничего не вспоминается, жизнь живая, настоящая, прорастающая везде и всегда и не в таких условиях, жизнь наша, человеческая запомнилась, а политические бури вспоминаются только одной стороной, - лопать стало нечего.
  
  Я стою, высоко запрокинув голову. В мутном окошке второго этажа мелькает остренький профиль дочки. Выглядит она снизу, как птичка в клетке, моя только что родившая дочурка. Катя вытряхивает посылку с продуктами, которую я ей передала, выкладывает что-то, свеклу, наверное, а остальное деловито запихивает, чтобы передать обратно: при родах у Кати были сильные разрывы, она сидит на диете, и я боюсь, что чересчур педантично следует указаниям врача, так и с голоду недолго помереть.
  Родила она в пятницу. Недели за две до родов они снова вернулись к нам, я настояла. В общаге не было телефона, и в случае, если бы схватки начались днем, когда Валера на работе, что бы она стала делать?
  А тут в пять утра Катя меня разбудила, пожаловалась на боли.
  Схватки начались. Мы вызвали скорую, и Валера уехал с ней в роддом. Я зашла туда перед работой и мне сказали, что у Криминской схватки прекратились, это были еще не настоящие схватки, а предвестники.
  Вечером всё оставалось по-прежнему, и в пятницу в обеденный перерыв я поехала в роддом попросить выпустить Катю, ну что ей там сидеть без схваток?
  - Криминская? - Нянечка ушла, а потом вышла акушерка, - Криминская рожает, схватки хорошие, активные. Узнавайте.
  И акушерка ушла, а я оставила нянечке передачу для Кати, и рядом стоявшие трое людей тоже передали продукты и ушли, а я постояла возле роддома, думая, каково́ там дочке. Вбежала нянечка с криком:
  - Где они? У них уже родила, девочку.
  Мы выбежали с ней за край роддома, но никого не было, Я вздохнула, - вот там уже всё благополучно, а моя дочка еще в родах, - и уехала на работу.
  Время было второй час.
  - Не буду звонить, что каждую секунду спрашивать? До трех звонить не буду.- сказала я Ларисе.
  Работать я не могла, и как тигр в клетке бегала по нашей огромной комнате. Ларка пыталась напоить меня чаем, но он не лез в горло.
  В три я позвонила. Было не занято и мне ответили сразу:
  - Криминская родила девочку в 12.30, вес 3 кг, самочувствие удовлетворительное.
  Я прижала трубку в груди.
  - Ну что там? - Ларка по лицу моему поняла, что свершилось.
  - Девочка, три кило, уже давно родила, - и тут до меня дошло, что рожала Катя в тот момент, когда я стояла под дверью, и что это мне хотела сказать нянечка, что уже всё, да перепутала, вот мы и искали ушедших людей, а родила моя дочь.
  Роды были как раз в тот момент, когда акушерка со мной говорила, быстрые, и головой ребенок сделал большие разрывы, и теперь Катенька на диете.
  Выписали их через неделю, где-то числа шестого декабря, забирали мы вдвоем с Валерой.
  У него были цветы, у меня одежда для внучки. Я не тревожилась по поводу, кому что сунуть в карман, полностью положившись на Валеру. Не помню, как вышла Катенька, с ребенком, или без, а ребенка несла сзади медсестра.
  Сверток дали Валере, но он быстро передал его мне, а сам повел слабую жену. Сидеть ей было нельзя, поэтому такси мы не взяли, а ждать автобуса, где можно было стоять, тоже не рискнули, неизвестно, сколько простоишь.
  Я быстро покатила коляску с младенцем домой, боясь, что малышка, первый раз вынесенная на холодный зимний воздух, простынет.
  Я ещё и не видела толком младенца, но уже была в заботах о маленьком существе. Я стала бабкой в сорок три года, и круг замкнулся, теперь была моя очередь любить и баловать маленькую девочку, как когда-то любила и баловала меня моя бабушка, шесть лет не дожившая до рождения праправнучки.
  На этом я и поставлю точку в моем повествовании. Жизнь продолжается. Но теперь эта жизнь распадается на несколько русел: после замужества дочери на два, а потом, когда всего через четыре года женится и младший сын, то на три, и мое участие в жизни детей уже ограничено и выступаю я там в роли тещи и свекрови, а это означает, что не всё знаю, не всё вижу, и, как водится, всё не так понимаю, и это уже совсем другая история.
  
  
  
  1979 год Мытарства при получении квартиры 3
  1980 год. Поездка в Батуми 24
  1981 год. Смерть Гены Фомина, переезд мамы в Батуми 64
  1982 год. Продолжение учебы в аспирантуре, поездка на юг, история с собакой 99
  1983 год. Уретрит 137
  1984 год. Операция, смерть бабушки 186
  1985 год. Защита диссертации 239
  1986 год. Второе тысячелетие 282
  1987 год. Катя 323
  1988 год. Поступление Кати в Университет 365
  1989 год. Ангина. Победы на физической олимпиаде 403
  1990 год. Свадьба дочери 437
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"