...Не покинь меня, не оставь...
Не мольба, не молитва даже.
Пусть годами продлится явь,
И незримою нитью свяжет.
Не покинь - оставайся дольше,
Через тернии и года.
Мне не вынесть потери больше.
Не оставь меня - никогда.
***
Я посетил всего 16 стран,
Но был любим и обогрет немало.
Я тоже жил - доносов не писал.
Писал стихи, но их не принимала
Толпа. Так я ведь не искал
Признания толпы. Я - врачевал.
Я - лекарь был. И есть, и буду им,
Толпою стихотворною гоним.
Или приемлем - на правах монаха _
Лишь на страницах горе-альманахов.
И что с того? Ни горевать, ни плакать...
Смешно теперь об этом вспоминать,
Как я готов был обивать пороги
У тех, кому дано повелевать
И над стихами суд вершить свой строгий.
О них мне, что ли, нынче горевать?
Так все путем, ребята, все путем...
Дорога на Парнас далековата,
Но мы идем...
Да, кстати, давеча с ночного Монпарнаса
Я наблюдал сверкающий Париж.
Ни с чем не сопоставишь, не сравнишь...
А горевать о том, что не печатают?
Излишне. Ведь стихам - не исчезать.
Им жить, из года в год ядреней становясь
(Когда оги - стихи, а не пустая вязь...)
Я напечатать их - все - поручу тебе,
А коль не сможешь ты, - всезнающей Судьбе.
Париж
24.10.98
***
- Который час, любимый, на дворе?
- Не знаю. Ночь. Наверное, четыре.
А есть ли козыри в неправедной игре?
- Наверно, есть. Все есть в подлунном мире.
- Какая часть души теперь болит?
- не знаю. Может, та, что не застыла
- А что предчувствие тебе наворожит?
- Предчувствие? Не ведаю. Забыла.
Прижмись покрепче к лону моему.
Согрей меня своим чудесным телом.
Как все случилось, право, не пойму.
Как ты проникнуть в плоть мою сумела?
- Не знаю, милый. Нежность выше нас.
Сплетает в кружево тела, сердца и руки.
- Я не приемлю нежность про запас.
Я опасаюсь боли и разлуки.
- Какое море и какой прилив...
Как шум прибоя нас влечет и манит...
Как каждый вечер без тебя тосклив.
Неужто, милый, чувство нас обманет?
- Нет, не обманет, милая. Держись.
Я - весь с тобой. Я - твой, душой и телом.
Ты - не считай. Смотри, не ошибись.
Ты разве не такой любви хотела?
Какое время нынче на дворе,
Такая и любовь. В любви поэты
Как сок, слезой текущий по коре.
Как луч меж тьмой нас манящим светом.
Вот так и мы - и любим, и течем
По коже. Друг без друга неизбежно
Поодиночке горестно умрем,
Похоронив любовь, тепло и нежность.
Я не умру от этого. С тобой
Я - навсегда. Душа моя нагая
Влечет меня к тебе, моей Судьбой
Тебя, моя родная, нарекая.
Я весть с тобой. До клетки стволовой,
Теперь я это кожей ощущаю.
И - каждый день - неравный, трудный бой.
Но я вокруг тебя весь мир вращаю.
Ты - это все. Былое и мечты.
Моя любовь, надежда, вера, радость.
Все, что осталось - это только ты.
Ты - жизнь моя, и горечь. Боль и сладость.
Все это - ты. И бдущее - есть.
Тому залог - моя душа и руки.
И быть с тобой - достоинство и чест,
И Бог вознаградит тебя за муки.
Молчи
Прошли года. Темно в ночи.
Хоронит день ярмо желаний.
Ты в сон оденься и - молчи.
Во сне нет боли отстояний.
Зачем живешь? Что смог, не смог?
Знать не дано. Вопросы вечны.
Пусть будет все, как хочет Бог.
Иди своим путем - не млечным.
Твой путь жесток. Но ты - иди.
Ни шагу в сторону - раздавит.
Снега растаяли в дожди,
И безысходность балом правит.
Но ты - иди. Всем бедам счет,
Всем верстам горьких расстояний
Размера нет. И - все течет.
Ты протяни лишь только длани.
Сквозь них прольются слезы лет,
Застынут воском свеч в ночи.
Былое - есть. Былого - нет.
Ты в ночь заройся и - молчи.
***
- Не бойся, милый... Я и не боюсь.
Стучусь об лед, как рыба плавниками.
Быть может, до тебя я достучусь.
Что не случается - мы в том повинны сами.
Все слухи, пересуды и молва
Вплетаются парчою в подсознанье.
А выходов, мой милый, только два:
Противодействие и (или) созерцанье.
Противодействие - чему? Нечистым ртам?
Слюне нечистой, брызжущей сквозь зубы?
Нет смысла возражать словам-плевкам.
Ты промолчи и лишь сильнее стисни губы.
А сальные усмешки и глаза
Людей-мышей, живущих отраженьем...
Не стоит капель дождика гроза.
Противодействие равно здесь пораженью.
А созерцание - единственная нить,
Что и любовь, и душу сохраняет.
Повадки волков нам не изменить.
Они ведь только на бегущих лают.
Кто не бежит, а городо взгляд несет,
Не отвечает, не встревает в драку,
Не только это - все переживет,
А кто рожден собакой, тот собакой
Как жил, так неизбежно и умрет...
Так пусть их - лают. Все от зависти, мой друг.
Так неприемлемо чужое счастье видеть.
Так хочется загнать в привычный круг,
Где принято бояться-ненавидеть...
Но эти потуги людей-собак смешны.
Они так слабы и душой больны,
Что надо их жалеть. Ведь не мужчины
Питаются словесной мертвечиной.
- Не бойся, милый... - Я и не боюсь.
А верю я в твою любовь и совесть.
Не с ветряными мельницами бьюсь,
Но лишь свою пишу, своею кровью, повесть.
***
Внутри ли, иль за оградой -
Памятник мне не надо.
Рука моя распростерта
К щеке твоей, болью тертой.
А руки мои - чисты,
И между руками - ты.
Хрустальною станет слеза -
Пусть за волной - волна,
Пусть - за грозой гроза.
Жизнь лишь тобой полна.
Пусть - километры бед.
Пусть - смех и брань вослед.
Пусть все напасти, пусть -
Не побеждает грусть.
А победит - любовь,
Наша с тобой любовь.
Мне будоражит кровь
Наша с тобой любовь.
Я-то и жив, пока
Рядом со мной рука -
Только твоя рука
Держит меня - пока.
Внутри ли, иль за оградой -
Памятник мне не надо...
***
Глухарей на токовище общипали, Боже правый,
И пустили неодетых по морозу.
Вот и птицы разделились - кто на левых, кто на правых,
И в пернатом царстве есть метаморфозы.
Не дерутся - хорохорятся, шальные,
Клювом тяпнуть норовят куда больнее.
Вот в застое все печалились и ныли.
Скучно было. Но жилось куда вольнее.
Не до жиру - до театра было дело и - до книги,
А теперича всех тянет к интернету.
И не ломят больше цену за Цветаеву барыги.
Интер-Тото, Интер-девки, Гипер-Нетто...
Вот и мы когда-то жили, а теперь ломаем деньги,
Только больше все же деньги нас ломают.
И несутся наши кони, гривы взмылены и пеги,
И копыта все раздолбаны, хромают.
Друг мой Сема - всамделишний - загнивает в Балтиморе.
Все не знает, бедолага, как потратить
Свои деньги: на поездку на невиданное море
Или дом построить новый, в аккурате.
А когда-то - не шучу я - он и вправду струны трогал,
И, как я, брынчал невнятно наши песни "про любов".
А теперь засел стабильно в балтиморовской берлоге
И не помнит из тех песен, давних песен, пары слов.
Глухари на токовище все ж ерошатся, бедняги,
Все доказывают миру: сохранились.
Позабыты славны песни, в мусор брошены все стяги,
Бунтари все разбрелись и открестились.
Но рябину-то склевали, общипали, распилили,
С токовища только щепки и остались.
Версты боли и разлуки превратились в Брайтон-мили,
И по драным ломким доскам распластались.
***
Красивых строчек неслучайна вязь,
И через призрачность прозрачности пространства
Пронизывает неразрывна связь
Любви и страха, смеха и жеманства.
Все вместе обращается в слова,
Которые красивой красной нитью
Пронизывают ткани волшебства
И нас влекут к священному соитью...