На скорости около 120 км/час наша девятка врезалась во встречный КАМАЗ. Как потом выяснилось, из-за поворота мы выехали не на свою полосу. В девятке нас было трое друзей одноклассников - на переднем сидении Костя с Витькой, а я, как наиболее перепитой, спал на заднем. Это меня спасло. Я не погиб сразу, как ребята - мгновенно. Меня вытащил, из уже горящей, но еще не взорвавшейся машины, водитель КАМАЗА, через заднее окно багажника. И вот теперь я умираю на больничной койке. У меня обгорели на 40% ноги, а главное я не могу дышать, задыхаюсь, теряю сознание, тогда мне подключают исскуственное дыхание. Плохо, что в больнице, куда меня доставил, милиционер, примчавшийся с ближайшего поста ГИБДД, нет нужных специалистов и нужного оборудования.
Больница эта - психиатрическая лечебница, укрывшаяся в глухом лесу, в старинном, Александро-Свирском монастыре, расположенном на полуострове между тремя озерами. Авария произошла примерно в километрах трех по трассе от монастыря. Все это - приладожье, Ленинградская область. Мы ехали на зимнюю рыбалку. Можно, конечно и ближе было порыбачить, но у Витьки бабка живет в селе, раскинувшем вокруг монастыря, и он нас уверял, что вытаскивал в тех озерах килограммовых окуней по ведру за утро. Тот же Витька говорил, местными давно замечено, на крещенской неделе всегда устанавливается ясная погода и значит, клев будет отменный! Так мы размечтались на праздновании старого нового года. В моей малюсенькой однокомнатной квартирке, где я жил со своей женой Настей и четырехмесячным сынком Темой.
Настя сейчас сидит около моей постели. Темку, наверное, оставила на свою мать. Зря мы ее не послушались, женское сердце чуяло беду. Но мы завелись, хотелось и новую Костину "девятку" опробовать на дальнее расстояние, и окуня килограммового вытащить. Насте позвонил тот же гаишник, когда нашел номер телефона в моих документах. А я вот теперь сижу под потолком, на выступе колонны, на которые опирается сфероидный потолок монастыря.
Я - это мое астральное тело. Если бы астральные тела были видимы, то и Настявидела бы, что я плачу не меньше ее. Мне не страшно умереть, мне страшно за них, за Настю и Тему. Как им жить без меня? Настя еще не работает, квартира куплена с долгами, и вообще я никогда не мог видеть Настиных слез, без того чтобы у меня самого душа не начинала ныть.
Костя с Витькой сидят на соседних колоннах. Вы их не пугайтесь, у них головы под мышками. Я уже привык. Во время аварии, от скоростного удара, у ребят срезались шейные позвонки и головы обсеклись. Они их теперь носят в руках, под мышками. Они ждут меня, мы вместе учи
лись с первого класса, вместе служили в армии, они не могут предать мужскую дружбу, хотят узнать, что будет со мной, и если что, то мы как всегда вместе...
Агония длиться вторые сутки. Мое тело питается Настенным адреналином. Мы это видим. Красивый, нежно зеленный поток энергии Насти постоянно изливается на мое тело и оно едва-едва дышит. Задыхаться оно начинает, когда Настеньке от усталости случается вздремнуть. Как только она, расслабленнозакрыв глаза, прислоняется к деревянной спинке стула, поток исчезает, и тело начинает задыхаться, или когда она слишком заботливо начинает менять примочки на обгоревших ногах, или когда во время обхода врачей стала их умолять делать же что-нибудь.
Слабенький поток моей собственной энергии заткнул врач, сказавший Насте у моей постели: - "Не буду вас обманывать, такие не выживают! Разве только чудо, какое!". Приступы удушья случаются все чаше. За последние 2 часа меня трижды подключали к аппарату. Конец близок, даже нам это ясно, мы с ребятами давно бы улетели, светящаяся воронка уже разверзла потолок палаты, мы знаем, надо только приблизится к ней и манящий вихрь умчит нас. Медлю я, мне хочется побыть еще немного подле... Встречу ли я тебя дорогая в следующей жизни, узнаем ли мы друг друга?
Скрипнула дверь, и в палату вошли врач и старуха в белом халате(кажется медсестра). Врач - толстый, лысый мужчина примерно сорока лет, подержал мое запястье, нащупывая пульс, оттянул веко, помахал перед глазом пухлой ладошкой и изрек обреченно вздохнув: - "Часа два протянет, не больше, но сделайте все же!". Он ушел почти неслышно. Медсестра подняла свою руку с приготовленным шприцом для укола и попросила Настеньку перетянуть резиновым жгутом на моем телеруку повыше локтя.Cтимуляторы стали делать прямо в вены. Она вводила раствор из шприца очень медленно и печально смотрела на Настеньку. "Старец не являлся?" - чуть прошелестела она своими иссохшими губами.
- Святой. Монах Александр. Иногда он здесь является больным - добавила она на немой вопрос Насти.
- Плохо, что не являлся! А ты сама к нему сходи. Знаешь где его мощи? Я тут пока за тебя посижу. Смотри, опять задыхается! Аппарат подключу, иди, проси помощи!".
- Выйдешь из больничного корпуса и прямо, через двор увидишь монастырский собор, узнаешь по маковке на верху. Перед тобой будут три двери. Зайди в крайнюю, к ней широкая дорожка в снегу протоптана.Cегодня батюшка из Питера приезжал, крещенский молебен служить у святого. Полсела пришло помолиться вместе с батюшкой, вот и вытоп
тали" - разъясняя Настеньке дорогу, старуха пристально глядела ей в глаза. Настя только как зачарованная кивала в ответ.
Она почти бежала по бесконечным больничным коридорам, по темному заснеженному дворику. Я полетел за ней, Костя с Витькой тоже. Над нами летела светящаяся воронка. В соборе, в дальнем углу, вокруг гроба с мощами святого монаха догорали остатки свечей. Женщина рухнула на колени и как простонала: - "За ради Святого крещения...".
Что-то с ней не ладно! Окаменела как мертвая! Свечи вокруг гроба старца затрещали мелким хрустом, огоньки почти потухли, только тоненькие шлейфы черного дыма ярко обозначились в тумане собора. Казалось, туман торопливо сбивается в густую кучу над Настенькой. Она была без чувств. Воплотившийся из тумана монах занес над ней две руки ладонями вниз. На несколько секунд, до того как из его ладоней полился на Настеньку зеленоватый поток, ее душа успела подлететь ко мне.
- Сашенька, если ты не выберешься, я умру тоже. Мне без тебя не жить!
Я ей сразу поверил, так и будет! Если она один раз уже сделала прыжок через вечность, то не остановиться, ринется в бездну. Разве она забыла - самоубийцы лишаются всех оставшихся им следующих жизней.Значит, нам не встретится больше никогда! Что ты делаешь Настенька? Я не долюбил тебя в той жизни, не лишай меня надежды встретится в следующих, и Темка - как он без нас обоих?
Наконец ее окаменевшее тело шевельнулось, и я с благодарностью посмотрел на старца.Старец был не такой как мы с ребятами. Он был весь из плотного тумана и смотрел в упор на меня. Я понял, - ждет, и бухнулся перед ним на колени, как Настенька перед гробом.
- За ради Святого крещения! - повторил я Настеньку - Если есть путь к спасению, укажи!
- Ее молитвами и слезами решил я встретится с тобой. Вы заслужили наказание своими делами, но коли Господь, оттягивает твою смерть, то и я не вправе отказать в посильной помощи,-говоря,он, смотрел только мне в глаза, не обращая никакого внимания на Костю с Витькой, которые, подлетев вслед за мной, тоже стояли перед ним на коленях, приставив головы к шеям.
- Святой собор не место для наших дел. Спустимся в подвал! - и туман стал уходить под пол вокруг гроба.
Мы ходим сквозь стены, как люди ходят сквозь воздух. Я это знаю с тех пор как ребята пришли ко мне в палату. За последним шлейфом тумана, мы легко спустились в подвал собора. Витькина голова сразу заговорила из-под мышки, уставившись глазами в потолок, на дубовую дверку, с чугунным витым кольцом-ручкой.
- Вот где вход в потайной лаз! Под мощами! Сколько лет вся округа ищет этот вход!
Я огляделся. Подвал повторял конструкцию собора (шестигранник), только был раза в три ниже. В соборе стены оштукатурены и выбелены, а в подвале - голая кладка красновато-серого кирпича и нет сфероидального, как во всем монастыре потолка. Потолком был деревянный пол собора, устланный по широким дубовым балкам, на которых гроздьями весели, головами вниз, летучие мыши.В центре подвала стоял потемневший, круглый стол на одной ноге. Туман стал уплотнять над ним, и мы, подлетев к столу, опустились на шершавую брусчатку пола. Костина рука,дотронувшись до моего плеча, показала вверх.
Светящаяся воронка стала бледнеть и расширяться.Расползшись на весь потолок, она потеряла свечение, поползла на стены, стремительно темнея. ЕЕ движение закончилось у пола, и черное пятно, с противным шелестящим свистом стало сгущаться в дальнем углу подвала, ползком через весь пол. Мы спаслись от него на столе, увидев, что прихваченные вихрем на потолке с десяток летучих мышей, отчаянно бея перепончатыми крылами не могут выбраться из черной круговерти.Разбуженная их предсмертным визгом вся стая поднялась и мерзким шевелящим облаком повисла над нами.
Воплотившийся старец стукнул туманным посохом по столу
- Замри нечистая сила! - нас он тем же посохом смахнул со стола. Мы с почтеньем отлетели в стороны.
Сразу прекратился противный тонкий визг мышей, а змеиное шипение черной воронки стало еле слышным.
Старец опять смотрел на меня в упор.
- В таком возрасте смерть - наказание за большие грехи! У твоих дружков род закрыт! Погибли, не оставив потомства. Одно мне понятно - такая мгновенная смерть - это какая-то пощада для них. Видать не только за свои грехи поплатились, но и за родовые. Язаметил, хотя друзья и прижали свои головы, глазами к животам, они у них плакали.
- За какой грех ты попал в эту компанию, мне не ведомо. Ты сам должен узнать и если сможешь исправить...
- Как же мне узнать?
- До седьмого колена, может быть наказан человек! Так что пройди все семь, если раньше не узнаешь! Времени у тебя мало, раньше надо было предстать.
- Святой человек, можем мы ему помочь? - это Костина голова подала голос.
Старец задумался, потом снял с шеи такие же, как и он, сам туманные четки. Отсчитал 21-ну и открепил от всех.
- Вот по семь родовых коленкаждого из вас! - он бросил туманные шарики на стол.
- Я их перемешиваю, и беру снова только семь. Я и сам теперь не знаю, чьи родовые колена в этой семерке. Отправляйтесь втроем, так у него шансов будет втрое больше! - монах кивнул на меня.
- Да возьмите провожатого, быстрее получиться. В психушке, в палате буйных, старик есть. Когда он в ступоре, душа его, как и вы такая же, он уже водил по этим делам, может и вам пригодиться.
Через миг я был в палате буйнопомешанных. Вероятно это бывшая монашеская келья. Старик, натянув на голову разорванную майку, стоял в ступоре в углу палаты, как каменное изваяние. Его сосед по палате - бритый молодой парень, прикованный цепью к железной койке, насколько позволяла цепь, приближаясь к старику, орал роняя пену:
- Падла, закрой форточку! - бежал к окну, бил разбитыми в кровавое мясо кулаками по оконной решетке, и, не закрыв форточку, опять бежал в сторону старика.Астральное тело старика понуро сидело на ребре открытой форточки и виновато мне улыбнулось:
- Забыл закрыть! - ноги старика свешивались до подоконника. Бритоголовый молотил сквозь них.Старик поспешно согласился мне помочь:
- Может опять Софочку свою встречу! - еще через мгновение мы стояли перед святым монахом вчетвером.
Святой раскрыл сложенные коробочкой ладони, в которых досих пор держал семь туманных шариков. Один подал мне. Остальные, составив пальцы щепоткой, вытянул вверх как пирамидку. Получилась единая резная палочка из шести шаров:
- Второй шарик отделиться от палочки, как только уладите все на первом колене и так каждый раз.Теперь отправляйтесь!
Монах подал мне в левую руку резную палочку. Взял ладонь правой руки с зажатым в ней первым шариком и кинул в сторону ближайшей стены. Ладонь, согнутая как кулак стремительно унеслась сквозь стену, вытянув мою руку, метров на пять. Вытянутая рука стала сбегаться как растянутая резинка, я едва успел обнять свободной рукой ребят и психа.
Через мгновение мы стояли в тесной подвальной клетушке, без единого окошка, с осклизлыми стенами. На грубом деревянном табурете сидел молодой человек лет тридцати. Держась за задвижку железной двери, румяный брюнет, в гимнастерке сталинского образца, надменно кривя губы, говорил:
- Я тебя предупреждал - не подпишешь донос, будешь в глубокой заднице! - и, скрипнув начищенными сапогами, вышел.
Я посмотрел на Костю. Это у него в комнате висел портрет брюнета, в той же гимнастерке. Герой Гражданской Войны - дед Кости. Мы обернулись на шум за нашими спинами. Задней стены не было. Все ее пространство битком было забито голыми мужиками. У многих вместо носа
зияли провалившиеся гнилые впадины. Все они, держась за свои огромные члены, похабно кривляясь, плотоядно стонали:
- Свежая задница...наконец-то...иди милашка к нам...идииии....
Костя пошел, и мы услышали треск раздираемой материи. Над сомкнувшийся за ним голой толпой, взлетели голубые куски его джинсов.
- Это нам еще пригодится! - псих держал за волосы Костину голову, глаза которой были отчаянно сжаты, а из закушенной губы текла кровь. Костины волосы седели на наших глазах.
Я потрогал туманную резную палочку, и верхний шарик легко от нее отделился.
Швырнув его в ближайшую стену, мы очутились в уютной крохотной спаленке, оклеенной обоями в бледно-розовую полосочку, с разбросанными между ними бутонами роз. На шелковой прохладе кровати лежала прелестная молоденькая девушка. Ее нежно целовал, прощаясь, молодой блондин в атласной жилетке приказчика. Выходя, поправил брюки со штрипками конца девятнадцатого века, послал девушке еще несколько воздушных поцелуев. У крылечка, подперев стену, в таких же жилетках, его ждали два приятеля.
- Господа! Еще одной шлюхой стало больше! Просто не помнит себя в ласках! - с пресыщенной истомой похвастался он, - пусть отдохнет сегодня, а завтра ваша очередь!
Каждое слово было хорошо слышно в распахнутое оконце. Рука девушки скользнула на прикроватный столик, нашла среди яблочной кожуры изящный стальной клинок и стремительно вонзила себе в горло. Кровь, стекая по обнаженным грудям, капала с сосков на шелк кровати, растекалась багровым пятном, и бурлящим ручейком понеслась мимо нас прямо в костер за нашими спинами. Над костром вертелась раскаленная до огненного состояния сковорода. Ее вертело стадо белых овец передними копытами. Глаза, сплошь у всех овец, были глупые и красивые, как у молодой девушки. Их белый мех постоянно подхватывали то тут, то там, языки пламени с костра. Кончики белых копыт были раскалены как сковорода. Овцы жалобно стонали:
Блондином был Витька. Вдруг одна овца вырвалась из круга и направилась к Витьке на задних ногах.
- Сегодня мой студить будет! - проблеяла она и, зацепив Витькину голову за глаз передним копытом, которое оказалось у нее острое как клинок, бросила на сковороду. Голова, пытаясь спастись от жарки, высунула язык и стала на нем как аист на одной ноге. От паленого языка понесло мерзким запахом серы, он стремительно уменьшался, и чтобы не видеть Витькиных вылезающих на лоб глаз я метнул третий шарик в стену.
Мы очутились в богатой комнате с чугунными резными решетками на окнах. За окном, гремя булыжной мостовой, пронеслась бричка, запряженная парой гнедых лошадей. В углу комнаты из-за постельного поло
га выглядывала девушка, безумно хихикая, и шептала ошеломленному мужчине:
- Папочка, я не скажу тебе, какой мерзостью занимался со мной Николя в брачную ночь. Не--е-т! - вдруг зашлась она в истошном крике.
Я оглянулся назад. Издалека, стремительно расширяясь, на нас неслась огненная точка.
- Не пойму, о чем это?
- Костина голова из-под мышки психа сказала:
- Я читал, в толстовские времена, девушку воспитали до того в романтическом стиле, что она совершенно не знала о сути брачных отношений между мужчиной и женщиной, и после свадьбы сошла с ума. Нас уже опалял жар несущейся огненной реки.
- В этой реке брода нет! - сказал псих, - надо прыгать!
И мы прыгнули через пламя. Я чуть позднее других, потому что Витькино тело, без головы не видело, в какую сторону прыгать, и я его толкнул в нужном направлении. Наверное, поэтому я приземлился на противоположном берегу с опаленными до черноты ногами.
- Твои накомедили! - покачал головой псих.
Вслед за четвертым шариком мы очутились под лестничным маршем какого-то зала. В зале гремела музыка духового оркестра, кружились пары. Из темного угла закутка мы услышали всхлипы:
- Пусть он живет, а? - жалобно обращалась девушка в ситцевом платье в талию к красивому блондину в брюках-дудочках.
- Ну, что ты, лапа! Да зачем он нам сейчас! Не трусь, многие делали аборты! -нежно нашептывал ей в ответ красавчик.
За нашими спинами в тон ему так же нежно мурлыкал котяра в докторском колпачке.
- Ну-с, милейшие, кто же мой клиент?
- А вот же он! - костлявая, как стиральная доска кошка схватила Витькино тело за яйца и подвела к коту-доктору.
Кот тут же вонзил в яйца огромную иглу от шприца, который прятал за спиной. Быстро выдавил из шприца мутную жидкость, и Витькины яйца раздулись и лопнули как воздушные шары.
- Ничего страшного! - визжала костлявая кошка, валяясь на спине и хлопая как в ладошки всеми четырьмя лапами. Кот уже проворно набирал следующий шприц из огромной бутыли, на этикетки которой было написано "ХОЛОД - 100%"
- Да и не нужны они ему вовсе! А вот сейчас еще полечим! - и он вонзил иглу теперь уже в Витькин член. Член раздулся и лопнул так же мгновенно, а кот уже набирал следующий шприц. Кидая пятый шар, я видел, что Витькино тело тоже раздулось и лопнуло, разлетевшись по сторонам.
Я и псих, с Костиной головой под мышкой, стояли в бревенчатой хатке, освещенной единственной сальной свечой укрепленной в плошке посреди грубо сколоченного длинного стола. Во главе стола сидел, разваля ноги в стороны, крупный мужлан с черными усами. Поодаль за столом, да по лавкам в углах, сидели женщины разных возрастов в белых платочках. Из репродуктора висевшего на стене в виде черной бумажной тарелки несся марш Победы. Опрокинув еще один стакан из ополовиненной уже бутылки браги, мужлан заявил:
- Которая возьмет в рот, с той и спать пойду!
Одновременно подхватилось с мест несколько бабешек.
- Сядьте уж! - махнул на них мужлан, - вы надоели! Свеженьких!
Из репродуктора вдруг раздался спортивный марш, и за нашими спинами визгливые женские голоса заорали:
- Шайбу! Шайбу!
Псих кинул в ту сторону Костину голову и разношерстая толпаведьмочек, катаясь на копытах как на коньках, стала пасовать ее друг другу раскаленными кочергами.
- Перерыв! - рявкнул со стены репродуктор, и ведьмочки, воткнув в Костину отвалившуюся челюсть свои клюшки, принялись копошиться в головах друг друга, а выловленных оттуда огромных блох втирать в Костины уши.
Шестой шарик привел насна переезд у станционной будки. Перед нами на рельсах сидел трехлетний малыш и самозабвенно стучал палочками в детский барабан. Отчаянно гудя, к переезду мчался тепловоз. Я видел, машинист, мой отец, буквально грудью налег на рычаг тормоза, между тормозными колодками и колесами тепловоза вспыхнули как бенгальские огни фейерверки искр. Но через мгновение окровавленное, перерезанное пополам тельце отскочило к нашим ногам, с зажатыми в крохотных ручках барабанными палочками. От несчастной головки поднялось белое облачко, поиграло в солнечных лучах и, превратившись в большую серебряную каплю, понеслось вниз.
- К нам! К нам! - заквакали у нас за спинами мерзкие бородавчатые жабы, разевая свои огромные рты.
Я успел, упав спиной на мерзких жаб, поймать серебряную каплю ртом и проглотить.
- Плюнь.. к нам, плюнь к нам...- жабы буквально облепили меня.
- Ишь, чего захотели! - услышал я сквозь липкий слой жаб, от которого уже начал задыхаться, голос психа, - этот не для вас! Его жена родит мальчонку снова!
В липком месиве я почувствовал, как мой кулак, с зажатым в нем последним шаром, нашла рука психа. Он помог мне ее замахнуться. Наверное, мы метнули последний шарик в стенку станционной будки.
С лица исчез липкий слой, но ноги стало выкручивать до хруста. Кто-то держал меня под руки. Я посмотрел на ноги, их в жгут закручивала мерзкая черная воронка. Меня тянули от воронки святой монах и женщина-врач (такая - же, как я, астральная).
- Всегда, пытается встать на пути возвращающихся. - объяснил монах, -я стар, потому Софочка мне помогает!
Сквозь кладку в стене осторожно просунулась нога психа, в таком же, как майка рваном носке и башмаке без шнурков. И носок, и башмак мгновенно слетев, закружились в воронке. Псих одернул ногу обратно и тут же появился сквозь противоположную стену.
- Умело возвращается! - похвалил святой.
- Вернулся! Значит, прощен! - туманные глаза старика,обратившиеся на меня, сияли как лунный свет.
Он всплеснул рукой, и мы из подвала собораоказались в кабинете моего толстого доктора. Сам доктор спал сидя в кресле.
- Софочка! Расскажи доктору, как ты спасла в военном госпитале летчика с подбитого самолета! - обратился монах к женщине, - времени у нас осталось минута!
Мерзкая черная воронка приволоклась и сюда, только теперь ее как мешок со всех сторон поддерживали рогатые черти, нетерпеливо суча копытами.
Софочка наклонилась к уху доктора и стала ему, поспешно сбиваясь, что-то рассказывать.
С ужасом я глянул на будильник, стоявший на тумбочке у кресла. Святой сказал, после девяти - время чертей и ему нельзя уже будет "являться" до завтра. Стрелки часов показывали без нескольких секунд девять. Я не мог смотреть на часы и уставился на стену. Из расщелины стены выполз громадный таракан и замер на виду, превратившись в циферблат. Тараканьи усы - стрелки часов, сделали прямой угол. На тумбочке отчаянно зазвонил будильник! Святой и Софочка мгновенно исчезли. Черти у черной воронки визжали не меньше будильника.
Доктор в кресле проснулся. Взял с тумбочки мои рентгеновские снимки, лежащие рядом с будильником и задумался, глядя на них. Потом побежал по коридору, крича:
Мое тело лежало на операционном столе, его обтирали спиртом две молоденькие медсестры. Максимовна раскладывала на столике у операционного стола блестящие инструменты. Доктор, разглаживая на руках резиновые перчатки, говорил с ней:
- Понимаешь, если бы легкие у него обсеклись от удара, как мы думали, глядя на снимки, он бы должен был умереть сутки назад! Девочки нар
коз! Что-то мне все время припоминается, даже снилось сейчас, была подобная операция, кажется на войне..., где -то я читал. Рискнем?
- Надо рисковать! - прошелестела в ответ Максимовна, - ему жить осталось считанные минуты. Посмотри!
Мое тело уже не хрипело, задыхаясь, а натужно сипело синея. Перекрестившись, доктор, острым скальпелем, сделал надрез грудной клетки,мгновение, помедлив, аккуратненько полез правой рукой под мое левое ребро. Я подлетел и смотрел прямо в глаза доктора. Псих остался висеть под потолком. Копаясь в моих внутренностях, доктор сосредоточенно смотрел на кончик своего носа. Вдруг брови его взлетели вверх и он, встретившись взглядом с Максимовной, сказал:
- Так оно и есть!
Судорожно глотнув воздуха, доктор весь напрягся, осторожно повел засунутую в меня руку в сторону от позвоночника, еще раз замер и окровавленную почти до локтя, вытянул:
- Кажется, расправил! Теперь надо второе. Значит, легкие у него от удара не обсеклись, а только захлестнулись!
Мое астральное тело как магнитом стало тянуть в земное. Соединяясь с ним, я успел бросить, зажатый у мня в кулаке, не использованный, седьмой шарик, психу:
