Оно спало. Просто лежало, свернувшись, в углу, ни на что не похожее, но почему-то напоминавшее кошку. За долгие месяцы, проведенные с ним, я успела привыкнуть к этому странному существу, по неведомой причине выбравшее меня своей хозяйкой. Поначалу было немного не по себе, но теперь я полюбила его, привязалась к нему, иногда ловя себя на мысли о том, что неплохо было бы на всякий случай познакомиться с хорошим ветеринаром - не ровен час, оно заболеет.
Оно так трогательно ворчало во сне, оскалив пять рядов острых как бритва зубов, вздрагивало и звонко шёлкало хвостом, поднимая при этом целое облако пыли. Оно не любило уборок, они приводили его в состояние невозможной ярости.
"Ты ведь не спишь", - тихо сказала я. Оно нехотя приподняло голову, приоткрыло три из своих пятнадцати ярко-оранжевых глаз, и снова щелкнуло хвостом, давая мне понять, что оно пускай и не спит, но вставать и играть со мной - это уже слишком.
Я сидела, разглядывая его похожие на щупальца лапы с крючковатыми когтями и, как обычно, силилась понять, что привело его в мой, самый обычный дом, где ежедневно кто-то скандалит, где вечно не хватает денег, и время от времени устраиваются буйные празднества. День угасал, наступало время суток, столь любимое им - бархатные сумерки, за которыми последует мягкая, густая ночь, полная одному лишь ему видимых вещей.
Оно проснулось. Приподнялось на лапках, оскалило пасть, и, сверкая широко открытыми глазами, издало звук, отдаленно похожий на стрекотание электричества. Прошлось по комнате, попыталось залезть между стеной и шкафом, но у него ничего не вышло - даже сжав себя в нечто бесформенное и почти неживое, оно не смогло туда протиснуться. Залезло ко мне на руки - на голове его мгновенно выросло сиреневое щупальце, осторожно обвившее мою шею. Когда-то меня пугали такие поползновения, но потом стало ясно - так оно проявляет нежность, отталкивать которую нельзя - оно начинало раздуваться, моргать всеми глазами сразу, шипеть, издавать столь невыносимые, патологически громкие, что прибегали соседи и кричали "выключи телевизор!" или "ты сама от этих жутиков еще не свихнулась?" Какие же они безмозглые... Оно, даже когда раздувалось, едва ли было намного больше крупной болонки, а опасность... Соседский бультерьер казался мне гораздо страшнее моего ласкового друга, мирно стрекочущего, тихонько пошевеливая лапками у меня на коленях.
"Ты хочешь есть?"
Оно оживилось, повыпускало щупальца из покрытого редкой сероватой шерстью брюха и уставилось на меня неморгающими глазами без зрачков. Я положила его на диван и принесла свежих листьев тополя - оно их просто обожало. Со скрежетом и грохотом оно опустошило плошку и тоскливо посмотрело в окно. "Нет, сегодня я уже не пойду, потерпи до завтра". Оно боялось выходить на улицу, словно понимая, что представители рода человеческого вряд ли отнесутся к нему так же как я. Что здесь поделать - не всем дано любить животных, тем более - таких. Хотя когда оно разорвало и разметало по всему соседскую кошку, съевшую мой бутерброд с колбасой, я и сама была готова уничтожить его. Дело в том, что если мне не нравился кто-либо - человек или нет, оно мгновенно это понимало и не находило ничего лучше, как расправиться с источником негатива. Вчера оно загрызло пожарного инспектора. Загрызло и съело. Это был единственный случай, когда оно опустилось до того, что бы поужинать не тополиными листьями. Хорошо, что не осталось следов - в прошлый раз, когда оно довело до инфаркта моего соседа по лестничной площадке, зашедшего попросить спички, мне долго пришлось доказывать в милиции и родственникам бедняги, что я не кидалась на него с ножом и не делала попыток его соблазнить... Так уж вышло, что во всем квартале у меня репутация местной сумасшедшей. Что ж, меня это никогда особо не волновало, а теперь, когда оно завелось в моем доме, меня вообще перестали волновать как явление мнения всех этих любителей слухов. Я с ними сосуществую, делю эту бренную землю - и не более того. Что ещё им нужно?
Однажды ко мне пришел человек и заявил, что он видел мою крошку, и я непременно должна отдать существо ученым, что это будет сенсация - я заработаю фантастические деньги... Глупец, просто глупец. Они хотели отнять его! Самоубийцы... Я сказала ему, что ничего не выйдет, что оно никогда за ним не последует, принудить его не могу даже я. Тогда человек стал мне угрожать, говорить о неведомых болезнях, возможно занесенных невесть откуда... Этот человек был просто невыносим. Я пыталась с ним объясниться. Видит небо, я сделала всё возможное. Но он не отступал, он говорил о чем-то, мне абсолютно непонятном, но мерзком, я точно знаю - бесконечно мерзком. Тогда я разозлилась и стала на него кричать. Оно в это время слушало из соседней комнаты. Я услышала, как оно раздувается, как часто щелкает по паркету его хвост, я почувствовала, как в воздухе запахло электричеством и раздалось цоканье выпущенных когтей. Ничего нельзя было сделать... Мне пришлось добить то, что осталось от непрошеного гостя - оно на этот раз не снизошло до того, что бы как следует перегрызть ему глотку. У меня не было выхода, если бы я отвезла его в больницу, он бы погубил нас - и меня, и этого яростного малыша, мою стрекочущую радость. Или оно погубило бы этот мир. На другой день все газеты опубликовали на первой полосе траурные заметки. Я и не знала, что мы расправились со знаменитостью - он был слишком груб для птицы такого полета. Вот ведь как бывает... Хорошо ещё, что я догадалась расчленить труп на месте и по частям отвезти на дальнюю свалку. Никому не пришло в голову нас заподозрить - ну что мог делать всемирно известный биолог на самом дне города, где зверья разного много, но занимаются им, хоть и спустя рукава, совершенно другие службы.
"Нас они не касаются, правда?"
Мой мир был прост и безоблачен. Ничего не менялось. Дружки почуяли неладное и перестали заходить ко мне, что несказанно радовало. Родня, если ещё и помнила обо мне, вряд ли испытывала желание общаться, что меня более чем устраивало. Приходя из канторы, где я работала уборщицей, я высыпала душистую гору тополиных листьев, собранных по дороге, и оно их тут же проглатывало, благодарно посвистывая всеми десятью ноздрями. Нам никто не был нужен. Вот она, моя семья. Желать ли большего? Чушь! И я в этом убедилась...
Как-то раз мне позвонил старый приятель, мы не виделись с ним лет пять, и предложил пересечься. Мне показалось, что оно не будет против, если я отлучусь в этот вечер, и я сказала "да". Стояла мерзкая погода. Холодный мокрый снег падал на лицо.
Мы посидели в кафе, выпили сока (оно не переносило запах спиртного, поэтому мне пришлось отказаться даже от рюмки коньяки), поговорили о жизни, о наших прошлых идеях, о том, что произошло и наоборот - не произошло, перемыли кости политикам и общим знакомым. Как водится, пошли на квартиру к его тетке, которая как раз уехала на неделю в другой город. Все шло замечательно, просто прекрасно - мне хотелось разнообразия, хотя бы в лице спившегося электрика, который когда-то - много веков назад, мечтал стать музыкантом и писал для песни о том, чего никогда не видел, но хотел найти и воспеть.
Я проспала на работу и он тоже. Открыв глаза, я увидела, что он спешно одевается, страшно при этом нервничая. Когда я спросила, в чем дело, он сказал, что я несла во сне бред, называла его шипящим чудом, говорила такие вещи, от которых ему самому снились кошмары, что от меня пахнет чем-то странным, что от моего взгляда ему нехорошо... Ну не рассказывать же ему всю правду! "Да и черт с тобой, вот моя с дачи вернется, перетерплю как-нибудь", - процедил он. Я и не знала -плакать или смеяться. Оглядевшись, я поняла, что никакие представители женского здесь не живут по меньшей мере лет десять... Через пару дней он зашел ко мне и стал извиняться, оправдываться и мне пришлось его впустить. Оно в таких случаях, как правило, пряталось, поэтому я не боялась чужих глаз (пожарник не в счет, ведь оно заметило, насколько мне тягостно его присутствие). Кто же мог знать, что я опять вспылю! Мне очень повезло - был выходной, и соседи отправились на праздник в центр, а оставшиеся вряд ли смогли бы услышать крики. Моей вины в его смерти не было, я его не звала, я вообще не хотела его видеть!
Но всё это в прошлом. Теперь, наверно, вообще всё в прошлом. Прошло несколько месяцев, и тело моего горе-ухажера наверно давно съели крысы, живущие в подвале соседнего дома. Всё в прошлом. Оно слишком хорошо знает свое дело.
Сегодня я зашла в ванну и, взглянув на себя, ужаснулась. Лицо, смотревшее на меня, было мне отвратительно. На меня смотрела бледная мумия, в глазах не было ничего - просто два серых диска с червоточинами зрачков. Нижняя губа уродливо отвисла, обнажив желтые зубы. Шея была покрыта синими полосами - щупальца время от времени всё-таки оставляли следы. Мне захотелось разбить зеркало, лечь спать и проснуться незнающей обо всём этой, не видящей этого... Я не знала, что можно испытывать такое отвращение к самой себе. Оно тоже не знала об этом. Это единственное, чего оно не знало о людях. Следующего хозяина оно уж выберет получше, будьте уверены... Интересно, как закончит свою жизнь он?
Сейчас я сижу в ванной и уже несколько часов слушаю, как оно раздувается за дверью. Зачем я это пишу? Просто решила дорассказать историю. Я начала писать её полгода спустя после грозы, принесшей мне странного питомца - оно упало в окно, разбив стекло, даже не упало, а влетело с молнией, едва не устроившей в доме пожар. Лучше бы всё здесь сгорело...
Я не могу никуда выйти - оно больше не признает во мне друга, оно начинает яростно скрежетать и щелкать, когда я пытаюсь приоткрыть дверь. Мне-то известно, что значат эти звуки. Будь у меня способности, я бы, скорее всего, научилась бы с ним разговаривать. Возможно, это бы что-то изменило.
Если ворвутся соседи, сомневаюсь, что оно даст мне уйти - я нанесла смертельную обиду его другу - себе.
Уже вторые сутки я жду исполнения приговора. Оно голодно. Оно ослабло, но в любом случае мне с ним не справиться. Оно выжидает. Оно-то знает - ничто так не мучает человека, как ожидание. Я помню - перед тем как загрызть инспектора, оно несколько часов шипело, сидя у него на груди. Он застыл от страха, а я знала, что пытаться его оттащить - бесполезная и опаснейшая затея... Потом оно его уничтожило. Оно было голодно в тот день.
