Комета, волосатое чудовище, ползла по небу. Её движение вдоль Млечного пути было неуловимым, но Тим очень долго лежал, запрокинув голову, и поэтому видел, как небесная странница неотвратимо скользит в сторону городка, в который он спешил. Он смутно помнил, как бежал по тёмному лесу пока не упал без сил на снег. Звёзды бродили по кругу, их матовое поле с кляксами тёмных провалов разрезала сверкающая бритва.
С каждым днем она перемещалась на север, в направлении Полярной звезды. Всего два месяца назад ее можно было спутать с обычной шляпкой гвоздя, вколоченного Создателем в небесную твердь. Правда, вглядываясь внимательнее в морозное небо, легко было заметить, что это не звезда, а скорее светящееся круглое облачко, в три раза меньше Луны, по яркости такое же, как запорошенный пеплом Млечный путь.
Городок, в котором родился и до вчерашнего дня жил Тим, был тих и печален в эту зиму. Моровая язва, страшная чума добралась и до них. Слеза скатилась по грязному пергаменту щеки юноши. Тим хрипло вздохнул, и его снова скрутило от надрывного кашля. "Проклятая старуха, - подумал он, кутаясь в рваные одежды, которые не спасали от холода. - Сбудется её пророчество. Как пить дать сбудется". Он вспомнил страшный скрюченный палец с раздавленным ногтем, направленный в его сторону и сиплое смрадное дыхание наполовину мёртвого человека. Его провожал вой старой ведьмы, сквозь который угадывались слова: "Ты мертвец! Тебе не уйти!"
Словно в ответ на его мысли далеко в долине завыл волк.
Он ушёл. Его ничего не держало. Родные сгорели в яме за кладбищем ещё в начале беды, обрушившейся на их город. А ведь он мог всех спасти. Ему стало стыдно и горько. Если бы Господь дал ему возможность говорить!
Он первым заметил старого паршивого пса, пришедшего умирать на окраину города. Труп страшного зверя несколько дней лежал в канаве, пока крысы не обглодали кости и не разнесли чуму по домам. А потом на небе появилась огненная головёшка. Пастор сказал на проповеди, что это за грехи наши...
Он посмотрел на небо. Комета, волосатая, как та седая старуха, медленно волочилась среди огоньков, уже скрывающихся в просветах между деревьев в клочьях жёлтого тумана. Тим испуганно вскочил на ноги и побрёл, увязая по щиколотку в снегу.
Туман появился сразу же после того, как комета воцарилась на небе. Вначале слабый и прозрачный он набирал силу с приближением небесного чудища. Тим сторонился жёлтой мглы и забирался днём как можно выше, чтобы не дышать испарениями, выползающими из расщелин в скалах. В янтарном мареве бродили неясные тени. Мир казался угрожающим и опасным, словно сам дьявол выпускал из пасти своё отродье.
Снег скрипел под ногами, но к шагам путника неожиданно примешался другой звук. Как будто кто-то ещё шёл по лесу. Тим остановился, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, и услышал звук колокольчика.
Тёмное пятно впереди отделилось от деревьев и пошло к нему навстречу. Тим хотел крикнуть, но только замычал, задохнувшись непослушным языком. Тень при приближении постепенно превратилась в бесформенный комок одежды, из которого высовывалась голая рука, держащая колокольчик. Трясясь от страха и не зная, то ли бежать, то ли остаться на месте, Тим заворожено смотрел, как из мотка тряпок появляется уродливая голова с блестящими в лунном свете глазами и перекошенным ртом. Тонким голоском карлик просипел: "Где моя мама?"
Тим, забыв обо всём, кинулся вверх по склону, путаясь в колючем кустарнике и разбивая в кровь колени о камни и стволы деревьев. Следом, набирая мощь, летел вопль: "Где моя мама?!"
Тим уговаривал себя: "Что же ты боишься, ведь это же человек!" Но всё равно ночные страхи были сильнее его. Хотя, бояться надо было дня и того, кто приходил при свете солнца. Тим нёсся по буеракам и не думал о том, где его застанет утро. Лишь бы хватило сил бежать от жуткого создания, привидевшегося ему в чаще леса.
Он споткнулся о плоский камень, ребром вмерзший в землю, и полетел кубарем в сугроб. Это спасло ему жизнь. Мелькнула тень, и зверь с глухим рыком кинулся за маленьким существом, бежавшим с дребезжащим колокольчиком прочь.
Дыша, как загнанный олень, Тим осмотрелся и увидел неухоженные холмики могил, еле угадываемые под снегом, поваленные кресты и ограду, торчащую смятыми железными прутьями из разрушенной кирпичной стены.
В тишине ночного леса послышался тоскливый волчий вой. К нему добавился яростный собачий лай, крики, шум борьбы, визг раненого зверя и всё стихло.
Тим выбрался из сугроба и, беспрестанно озираясь, пошёл к чудом сохранившейся арке. Покойников он не боялся. За свою короткую жизнь он видел их столько, что мертвецы стали для него кем-то вроде молчаливых собеседников, с которыми можно поговорить на языке глухонемых, угадывая, что означают их ответы в переплетении судорожно сведенных пальцев.
Это было знамение или ему опять почудилось? Из-под снега торчала рука, показывающая знак мольбы и опасности. Тима кинуло в жар, хотя мороз к ночи усилился. Еле справляясь с ознобом, он быстрым шагом вышел за кладбищенские ворота и пошёл по запорошенной тропинке. Через минуту ходьбы он увидел в просветах между деревьями церковь. Почти такая же кирха стояла у них в городке. Но почему эта находилась в лесу?
Сзади послышалось тяжёлое дыхание, перебиваемое злобным рыком. Огромный пёс тащил окровавленное тело, оставляя тёмную борозду в снегу. Тима скрутило от ужаса, он спрятался за кусты и боялся вздохнуть. Карлику не повезло. О, господи, какая страшная смерть!
Заскрипели ржавые петли на двери кирхи, и в узкой полоске пробивающегося сквозь дверной проём света показалась сгорбленная фигура мужчины, сжимающего в руках ружье. Луна светила в полную силу, и Тиму удалось рассмотреть старика. Взлохмаченные волосы и руки-кувалды, легко держащие тяжёлое оружие, словно это был не дробовик, а тростинка. Тим затаился, но проклятый кашель выдал его. Перед глазами всё поплыло, и он свалился на землю, надрываясь в хрипе.
Когда пелена упала с глаз, Тим увидел кирху, массивный крест на фоне кометы, и стоящих в двух шагах от него старика и собаку с окровавленной пастью. Рядом с ними, казавшийся бесформенным клубком, в кое-как намотанной одежде переминался с ноги на ногу карлик и тихо позвякивал колокольчиком. Тим перевернулся на спину и затих. Все были живы. И почему он подумал, что кто-то хочет его убить? Во всём виновата комета. И жёлтый туман. Старик о чём-то его спросил, но он не расслышал. Тот спросил его снова и Тим понял, что спрашивают о чуме. Он замычал в ответ и замотал головой: нет, он не болен! Он сбежал из чумного города, но болезнь его миновала!
Старик недоверчиво хмыкнул и, подняв его, как пушинку, понёс по тропинке в церковь. В другой руке у старика был зажат мешок, из которого капала, пробивая маленькие лунки в снегу, кровь. Карлик тащил ружьё и тихо ругался.
Пройдя между рядами скамеек к алтарю, старик кинул на пол мешок и бережно опустил Тима на алтарь. Тот в ужасе замычал от такого кощунства, но старик усмехнулся и сказал: "Не бойся. Ты сильнее Его, раз выжил". Он показал на распятие Христа, вырезанное из цельного куска дерева, величиной в рост человека, и небрежно перекрестился. Помолчав, он сказал карлику и собаке: "Спасителя надо накормить" и открыл потайную дверь, за которой виднелась лестница в подвал.
Протиснувшись бочком в узкий проход, старик забрал у карлика ружьё и повёл шатающегося, обессилевшего Тима вниз, по темным переходам, коридорам, пахнущим плесенью, к одному ему известной каморке. Впереди вышагивал карлик, волочил мешок и звенел колокольчиком, беспрестанно ударяя им о стены. Пёс остался наверху, получив большой кусок от загрызенного им волка. Тим чуть опять не потерял сознание от зловония, наполнявшего подвал, но вскоре они добрались до жилища старика. В лицо Тиму ударил тёплый воздух, и он задохнулся от запаха еды. Как же давно он не ел!..
Всё время, пока он хлебал наваристые щи, старик говорил. Видимо ему не с кем было общаться, ведь карлик был сумасшедшим, а люди, живущие в городе, пуще всего боялись чумы, и поэтому кирха вот уже несколько лет стояла необитаемой, даже Господь наш небесный и тот отвернулся от неё. "Чудо! - кричал старик, близко наклоняясь к тиминому лицу и брызгая слюной. - Нам всем не хватает чуда!"
Карлик сидел в углу и мрачно смотрел на проповедника. В перерыве между словами, уродец взмахивал колокольчиком и злобно спрашивал, переходя на визг: "Где моя мама?!" Тим вздрагивал и давился пищей, а старик орал: "Заткнись, несчастный!" Лилипут криво ухмылялся и звенел ещё громче.
Пламя свечи отбрасывало на своды кельи причудливые тени от мечущегося в припадке ярости старика. Он вещал о каре небесной, постигшей род людской, о вере в чертей и древних богов, которая заведёт народ во тьму мракобесия. Жёлтый туман не снаружи, кричал он. Жёлтый туман, населённый чудовищами, у нас в голове. Да! Именно так! Надо спасти людей, хоть они и не достойны этого. Надо спасти мир от греховности и выродков, населяющих его!
Старик замолчал, переводя дыхание. Карлик жалобным голоском сказал: "Где моя мама?!" и захохотал, но как-то жутко с присвистом. Плакал или смеялся. Скорбел или издевался. Ведь жизнь над ним подшутила изрядно, наградив уродством и немыслимой злобой.
"Ты прошёл конфирмацию?" - спросил Тима старик. Он навис над ним и его глаза, словно два светящихся уголька, горели в полутьме.
Тим кивнул в ответ. Он уже плохо соображал, солово глазея на старика. Сыто икнув, он завалился на бок и сквозь полусон слушал речи о боге и дьяволе, о людях и нечистой силе. Ему было всё равно. Он в тепле и уюте, а что будет дальше, на то воля божья. Карлик подполз ближе и прошептал ему на ухо: "Ты умрёшь и увидишь мою маму". Тим отмахнулся от него и заснул, тихо посапывая и вздрагивая во сне от кошмарных видений, навеянных событиями прошедшего дня.
Он проснулся от жалобного тявканья собаки, которая скребла в дверь и скулила, просясь в каморку. Стены кирхи сотрясались от мощных ударов, и с потолка сыпалась труха. Ни карлика, ни старика в каморке не было. Опять дневные монстры, появляющиеся из жёлтого тумана пытались пробраться внутрь церкви. За два месяца, пока комета бороздила небо, они не убили ни одного человека, но домашние животные их очень боялись. Тим, зевнув, поднялся с низкой лежанки и пошёл открывать дверь. Пёс чуть не сбил его с ног. Поджав хвост, зверюга, который вчера не побоялся матёрого волка, влетел в келью и забился под низкий дубовый стол. Высоко под потолком в маленькое оконце лился жёлтый свет, мелькали неясные тени, иногда показывались страшные морды и слышался скрип когтей по стеклу. Тим вспомнил слова старика о том, что это воображаемый туман, и повеселел. Ещё бы справится с простудой. Его немного мутило, и в ушах стоял звон, словно тысячи карликов дребезжали маленькими колокольчиками.
Он подошёл к маленькой печурке с плитой и глотнул воды из прокопченного чайника. Чёрт, лучше бы он этого не делал. Он захлебнулся и закашлялся, согнувшись в три погибели. Закрыв лицо руками, он долго и надсадно хрипел, опустившись на колени. Приступ прошёл, но на руке он увидел кровь. С ужасом он смотрел, как пузырится мокрота и капает бурыми каплями на грязный пол. У всех, кто погиб от чумы, болезнь начиналась именно так. Он сел и обречённо опустил голову. Ну, вот и всё. Ему безумно захотелось куда-то бежать, что-то делать, но он сидел в оцепенении и пытался приободрить себя. Потом вскочил и кинулся по коридорам подземелья-крипты наверх, к выходу. Молитва рвалась наружу из глубин сердца. Господь должен ему помочь, ведь он находится в храме божьем, ведь если есть Бог, то он спасёт его!
Тим поднялся, задыхаясь, по шаткой лестнице со скользкими ступеньками, и навалился на дверь. Она была закрыта. Он колотил в неё, пока не разбил руки в кровь, кричал, но никто не откликался. Значит, он замурован здесь навечно. И никто не придёт. Старика с карликом, наверняка, забрали к себе демоны, а он будет ходить привидением по подземелью, пока не околеет, пока не кончатся силы. В отчаянии он кинулся обратно, но заблудился в бесконечных коридорах и переходах, которые тянулись гораздо дальше, чем само здание кирхи. Всюду он натыкался на тупики и запертые двери, и нигде не было выхода на поверхность. Отчаявшись, он сел на земляной пол и ему почудилось слабое дуновение ветерка во тьме. Тим пошёл по току воздуха, часто останавливаясь и боясь потерять направление. Вдруг это был поток, дующий в какое-нибудь отверстие, сквозь которое он мог бы выбраться наружу? Так и случилось. Ветер привёл его к узкой лестнице, ведущей куда-то наверх. Он долго поднимался, пока не стало холодно. Он навалился на очередную дверь, и она легко подалась вперёд от его слабого усилия. За ней была крохотная площадка колокольни. Он вышел на неё и посмотрел на небо. Полнеба закрывала тёмная туча, из которой сыпал снег. Холодный мокрый снег падал на лицо. Тим зябко поёжился и глубже сунул руки в рукава.
Всё пространство до горизонта покрывал колышущийся туман. Странные тени бороздили его бездну, и иногда слышался жуткий крик, словно кого-то колесовали или мучили на дыбе. Солнце, клонившееся к закату, скользило лучами по вихрям адских полей и окрашивало в тёмно-красный цвет черепицу домов городка неподалёку от кирхи. Тиму вчера оставалось пройти ещё немного, и он бы дошёл до города. Но сейчас надо было ждать ночи, когда уйдёт жёлтая мгла. И его болезнь... Он скоро умрёт. Чума ещё никого не пощадила. Эта безжалостная бестия была страшнее всех монстров, порождённых туманом.
Если он сунется в город, то его смерть будет быстрой и безболезненной. Его просто убьют. Если останется здесь, то болезнь прикончит его за три дня. Он будет валяться в горячечном бреду, пока не умрёт, и мучения продлятся долго, очень долго. Он помнил, как умирали от чумы его родные. Их дыхание прерывалось, от их тел шёл жар, а потом, после страшной агонии, они затихали. Господи! Как не хочется умирать!
За его спиной послышался шорох, и голосок злобно спросил: "Где моя мама?!" Тим от неожиданности поскользнулся и ударился о колокол. Над долиной поплыл звон. И словно тысячи птиц выпорхнули из мглы и взвились в небо. Неясные тени кружили вокруг колокольни, и Тиму представилось, что это души, сонмы душ, к которым скоро присоединится и его душа.
Карлик начал подпрыгивать и орать: "Вон моя мама! Вон моя мама! Вон моя мама!!!", показывая на тени, скользящие среди редких снежинок, бесследно исчезающих в плотной дымке, стелющейся над землёй.
Тим спустился в подземелье следом за карликом, который вывел его к каморке. Странный этот пастор, подумал Тим. Потом вспомнил, что вчера тот назвал себя кладбищенским сторожем. Тем более, не церковный служитель, значит, ему не указ. И все его бредни о спасении человечества всего лишь басни. Но что-то важное, как ему показалось, он вчера упустил. Среди водопада сказанных слов, что-то его насторожило, но он не придал этому значения. Что-то о чуде, о чудесах, о чудесном. Какая теперь разница. Его-то уже ничто не спасёт. Ни чудо, ни лекарь, ни Бог...
К вечеру, когда исчезли миазмы тумана, и комета продолжила своё шествие по небу, вернулся старик. Он был бледен и неразговорчив. О чём-то долго шептался с карликом в коридоре, прикрыв дверь, пока Тим готовил ужин из волчьего мяса. От запахов варева его мутило, голова раскалывалась от боли, и в груди разгорался огонь лихорадки. Время, отпущенное ему на жизнь, медленно кончалось.
Старик вошёл в каморку и торжественно произнёс: "Сегодня вечером я буду читать мою первую проповедь. Я был в городе, ходил по домам, приглашая в церковь". Он помолчал, нервно теребя мочку уха, затем недобро взглянул на Тима и продолжил: "Люди кидали в меня объедки, приняв за нищего. Но я всё равно воззову Господа, пусть даже никто не придёт!"
Тим сел на скамью и, еле сдерживая кашель, украдкой смотрел, как старик, отодвинув грязную занавеску, достал из ниши в стене пасторскую одежду и стал переодеваться, всё время что-то бормоча и недовольно ругаясь. Одежда была ему мала, видимо старый пастор был маленького роста, и Тим улыбнулся, представив кладбищенского сторожа, читающего проповедь и постоянно одёргивающего топорщащийся богослужебный халат и ленту с изображением чаши. Старик заметил тимину улыбку, ласково улыбнулся в ответ, только в глазах его засветился дьявольский огонёк, и сказал: "Ты, наш великий святой немой, побудешь в укромной комнатке, и оттуда услышишь мою проповедь. Грех читать молитвы в пустой церкви. А чтобы ты не выдал себя и не нарушил мою стройную речь, я принёс тебе лекарство, которое ты должен выпить сейчас же".
Тим кивнул, и принялся разливать варево по мискам. Пёс, который неуклюже вертелся весь вечер под ногами, пару раз чуть не перевернул стол, но ужин удался на славу. Старик шутил и был на взводе, карлик угрюмо молчал, спрятав свой ненавистный колокольчик в бесчисленных складках одежды. В конце ужина старик дал Тиму лекарство и тот впервые за этот день почувствовал себя лучше. Головная боль ушла, растворилась в занемевшем теле. Тим мог дышать полной грудью и, если бы была его воля, взлетел под потолок церкви и слушал бы проповедь этого чудесного человека оттуда. Карлик для него уже не был злым и страшным. Тим жалостливо промычал ему, погладив по уродливой, перекошенной голове, но карлик дёрнулся, разлив остатки супа по столу.
Старик ругнулся, и, перекрестившись, встал из-за стола, приказав всем следовать за ним. Путь наверх, в зал кирхи, Тим прошёл, как во сне. Ему было весело наблюдать, как старик с карликом зажигали свечи на алтаре и готовились к встрече людей. Судя по всему, никто из города не придёт. И, значит, он будет единственным слушателем. Он посмотрел наверх, на стрельчатые своды с мощными балками, и ему вдруг стало страшно. Лекарство действовало как-то не так. Он не чувствовал своего тела, словно душа уже отделилась от него, но что-то ещё удерживало её в бренной оболочке. Он пытался призывно промычать, позвать на помощь, но не мог шевельнуться. Что ему дали под видом лекарства?! Ужас наполнил его душу.
Старик, увидев, что Тим завалился на скамью и уже хрипит, закатив глаза, быстро подошёл к нему и, легко взвалив на плечо, понес к мощному столбу, подпирающему свод кирхи. На столбе, безучастно взирая на приготовления в честь него, висела фигура Спасителя, который скорбно и издевательски смотрел на копошение у его ног тварей господних, возомнивших себя людьми.
Карлик увязался следом и помог открыть потайную дверь, по которой они прошли внутрь столба. Тим мычал, или это только ему казалось. Он понял, что сейчас случится что-то страшное, но не мог совладать с непослушным телом. Он хотел помолиться богу, но вместо этого призвал дьявола и тот ответил ему собачьим лаем. Пёс подошёл к столбу, но, как ни пытался, не смог открыть дверь и завыл от отчаянья.
Тима втолкнули в узких проход, и он оказался в полной темноте. Только впереди, в полуметре от него виднелись на уровне глаз две прорези, похожие на... "Нет! Это невозможно!" - беззвучно закричал несчастный и попытался выбраться, двинувшись обратно, но наткнулся на железную дверь, которая медленно двигалась и пододвигала его к двум прорезям. За дверью послышалось злобное пение карлика, который вращал рукоять дьявольского механизма.
Пастор подошёл к алтарю и начал проповедь. Он говорил о силах небесных, а в это время Тим всё дальше продвигался по узкому проходу. Старик вещал о вере, о Господе, о грехе, о спасении, но Тиму уже было всё равно. Полый шип вонзился ему в грудь и под бесноватый хохот карлика начал медленно впиваться, рвя кожу, раздвигая мышцы и скользя между рёбер.
Когда речь пастора достигла накала, и голос его громоподобно загрохотал под стрельчатыми сводами кирхи, шип проткнул тимино сердце, и он умер, прокляв своих палачей.
Его кровь устремилась по тонким медным трубкам и вышла наружу под ребром Христа и на голове, в тех местах, в которые впивался терновый венок. Медленно огибая складки деревянного тела статуи, она потекла вниз и, собираясь в капли, закапала на грязный пол.
Пёс, не обращая внимания на сумасшедшие вопли старика и карлика, подошёл к чёрной лужице и начал жадно лакать дымящуюся в холодном воздухе храма чумную кровь. Затем вышел на крыльцо кирхи и завыл на страшную волосатую луну. Он знал, что не жалкие злобные люди, а она правит этим миром.
