Последние отблески дня растворялись в небе за сияющими вереницами фонарей на Оксфорд-стрит, и в праздничных витринах отражалась суета большого города. Свернув в переулок, я оказалась в гламурной тиши Мейфера, а сердце еще билось в бешеном ритме Сити. Мимо особняков, гостиниц и ювелирных магазинов с модными геометрическими надписями "1932" я пробежала через улочки и парки к иезуитской церкви, спрятавшейся между домов.
У освещенного неоготического портала толпились маленькие оборванцы. Они гурьбой бросились ко мне.
- Всего пенни! На Рождество, леди! - наперебой закричали они, а громче всех - коренастый чумазый мальчик в большом клетчатом кепи.
- Отойди, ты не католик! - толкнул его худой светлый мальчуган со свежей царапиной на щеке.
- Не смейте ссориться, - сказала я как можно строже, достав монеты и постаравшись раздать всем поровну. - Вы же знаете, что нельзя ссориться.
- А чего он всегда лезет? - обиженно воскликнул белобрысый, получивший ответного тычка.
- Тебе жалко? Мне - нет, - я пожала плечами, улыбнулась несчастным детям и вошла внутрь.
Торжественный сумрак, аромат воска и ладана унес прочь мои мысли, обвивая меня тихой музыкой органа: суета, все это такие банальный, суетные мысли...
Я отошла в сторону, стараясь остаться незамеченной среди прихожан, и, перекрестившись, положила деньги в свечной ящик. Море желтых огоньков мерцало в часовнях перед статуями святых всей Европы - Яна Непомуцкого, святого Франциска... Рядом со входом стояла статуя столь любимой мною Жанны д"Арк. Я зажгла свечу и задумалась.
Ее сочли святой совсем недавно, хотя она и была ею при жизни. Люди оклеветали ее, а когда совесть пересилила стыд прошлых ошибок, вознесли героиню народной памяти на щит. Может, со временем люди становятся лучше? Тогда откуда непомерные жестокость и властолюбие нашего века, с которыми сталкиваешься каждый день?
Она не боялась людской молвы и вреда, который могли нанести ей люди. Она была молодой и слабой девушкой, и навсегда осталась такой.
Помолись за меня, святая Жанна! Прошу тебя, не оставь меня, ведь не моя вина, что тебе вечно нет девятнадцати, а я, приехав в Лондон в таком же возрасте, так быстро успела повзрослеть на четыре года.
Нелегко быть католичкой в Лондоне. Дело в каком-то протестантском расчете, в котором трудно отказать большей части лондонских жителей... Но даже это не могло спасти меня от романтического отношения к Лондону.
Я не без некоторого усилия вернулась к реальности маленькой церкви, поставила свечу у подножия статуи святой Жанны и обернулась к алтарю.
Церковь эту, как я знала, построили в неоготическом стиле прошлого века для ордена иезуитов, а в ее украшении принял участие Огастес Пьюджин. Сэр Пьюджин был столь ярым приверженцем готического стиля, что даже сменил протестантизм на католичество и работал в основном для католических заказчиков. Прекрасный алтарь был как раз одной из пламенеющих работ Пьюджина. Взяв еще свечу, я прошла через неф. Это было достойнейшее в своем роде подражание средневековой архитектуре, объединявшее торжество, возвышенность, строгость и уют, и потому в эту маленькую церковь можно было прийти с любой тягостью, радостью или сомнением на душе.
И вот я стояла перед празднично убранным алтарем, наедине со своими мыслями. Суета рабочего дня отошла, осталась лишь легкая горечь одиночества - и словно зазубринка в сердце. Господи, отчего это, что это за морок!
Слеза за слезой, покатились из глаз теплые капли. Это были слезы облегчения, пусть и временного, слезы надежды. Разве может быть иначе в этот Праздник?
Поставив свечу, я преклонила колени, произнесла про себя молитву и спешно вышла из церкви через восточный выход, мимо часовни, где обычно крестят. У двери стояла одинокая старушка, и я отдала ей монету - впрочем, мне показалось, что она не очень отдавала себе отчет в том, что происходило.
Утерев слезы и собравшись с мыслями, я пошла в сторону Парк Лейн, чтобы доехать на омнибусе до дома. Не только посещение церкви, но и привычная рассудительность помогала мне справиться с собой. Я знала, отчего плачу. Это оттого, что мне запал в душу этот инженер, который беседовал с моим начальником и в прошлый понедельник, и вчера, и сегодня!
Поначалу я не обратила на него внимания, даже едва запомнила лицо. Но потом, когда им с шефом понадобились какие-то сведения, которые я тут же подала им, его лицо озарилось такой радостью, что мне было безумно, безумно приятно. Быть может, даже обещание премии так не обрадовало бы меня.
- Вы просто умница, мисс Фоллет! Какое Вам спасибо! - он качал головой и как-то устало улыбался.
Шагая к омнибусу, я отдала себе отчет в том, что даже комплимент в адрес моей внешности не ободрил бы меня так, как хвала моим способностям. Вот что делается с человеком в Сити.
***
Поднявшись по винтовой лестнице на последний этаж, я положила сумки на кресло в гостиной, которая служила мне кабинетом, и прошла к окну с темными шторами в стиле викторианской неоклассики. Клариссы, моей троюродной сестры, не было дома, значит, на вечер я была предоставлена самой себе.
Неумолимость этой мысли почти щадила, не оставляя бесполезных надежд. Я представила себе, как приберусь в квартире, зажгу свечи, украшу стол... Кларисса пляшет на рождественском балу, думала я. Как хорошо, что мне не хочется на бал, иначе было бы обидно.
Могло бы показаться странным, что курсистка и машинистка живут в Вест-Энде. Но квартиру с мебелью и телефоном нам снимал общий двоюродный дядя. Собственно, на этом его благосклонность заканчивалась. За четыре года в Лондоне я ни разу не видела его.
Я зажгла электрическую лампу. Разбросанные по диванам и креслам вещи подтвердили мои догадки: Кларисса спешно переодевалась, опаздывая на танцы. Убрав ее одежду в шкаф (однажды в году и такое можно сделать), я стала разбирать свои вещи и бумаги. Некоторая опустошенность в душе медленно заполнялась вещицами - чувство, знакомое любой девушке. Где-то среди этих вещей скрылись дети на паперти, сияющие витрины и чьи-то голоса в нашем большом новом здании рядом с Ллойдс. И стальной взгляд нового инженера. Мне отчего-то казалось, что он немец - такими странными были эти серьезные серые глаза. Впрочем, что только ни померещится в офисе - в чаду работы сознание ищет любую отдушину.
Я поставила чайник и вернулась в гостиную, твердо решив, что наведу порядок в бумагах и наконец-то разложу по полкам книги, большими стопками стоявшие по краям стола. Но вдруг я уронила на журнальный столик большую тетрадь, где я делала записи для работы дома. Из нее полетели желтые листочки, полные кратких фраз убористым почерком шефа. Я бросилась собирать их, но они только осыпались на пол, и между раскрывшимися листами тетради я с удивлением обнаружила документальную фотокарточку инженера.
Я села в кресло, и только когда сердце немного успокоилось, взяла ее в руки. Он почти помещался у меня на ладони - маленький черно-белый портрет. Кто и отчего мог подбросить ее, вертелось у меня в голове? Иного объяснения у меня не было. В висках вновь забилось слово "неумолимость".
Совсем, ну совсем похож, изумлялась я, будто сходство и правда было удивительным. Чуть усталый прищур глаз, темные, аккуратно прибранные волосы, гладко выбритое лицо, безупречный неброский костюм и темный однотонный галстук. В глаза бросались то одни, то другие черты, и только оглушительный свист с кухни заставил отвлечься.
Я заварила чай и вернулась с подносом в комнату, втайне надеясь, что наваждение с фотокарточкой исчезнет. Однако оно и не думало исчезать: среди шефской и моей писанины по-прежнему лежал маленький листок плотной сероватой бумаги.
Я села, подперла лицо кулачками и задумалась. Все же это какой-то мерзкий морок, направленный на то, чтобы лишить меня душевного спокойствия, и кто бы ни был тот, кто этого желает, он не сможет добиться своей цели. Я достала из сумочки связку ключей, открыла верхний ящик рабочего стола и положила фотокарточку поверх бумаг. В конце концов, это не такая уж и плохая вещь, подумалось мне, оставлю-ка я ее себе на память.
***
Включив радио, я пила чай. Звуки Биг-Бена настроили меня на праздничный лад, и я принялась украшать комнату. На буфете лежали веточки омелы и ели, колокольчики и звездочки. Я купила бы пряников, если бы на улице не было так промозгло. Я побоялась, что замерзну в офисной одежде, несмотря на теплое пальто, и с омнибуса пошла домой, не заглянув в магазинчики на Квинсвей. Я жалела об этом, но утешилась - покупать сладкое интересней для других, чем для себя. Взрослые - такие сладкоежки. Это сродни кофемании, которой страдал и босс, и, вероятно, инженер-"немец"... опять он, да забыть о нем!
Я повесила гирлянды, зажгла свечи, выключила свет и уселась с ногами в кресло, укрывшись клетчатым пледом. Ни сырость, ни холод не были страшны мне, и эта мысль могла бы обрадовать меня, если бы не память о детях на улице и о старушке в сквере.
Ну что я могла сделать для них? Усталая стенографистка-машинистка из Сити, то и дело оказывавшаяся на грани сокращения? Таких сотни, и почти каждая кормит родичей и себя - красивую и модную. Я почти избежала этой участи, и то, что мы с троюродной сестрой делили кров, отнюдь не означало, что я вынуждена была делиться с ней деньгами. На честную жизнь мне хватало. Тогда что мешало мне?
Мне пришла на ум параллель из шекспировских трагедий, где герои сталкивались с неумолимостью собственных страстей, принимавшей форму карающей судьбы. Когда я подавала бедной старушке, когда читала ласковую мораль чумазой ребятне, когда деловито спешила домой, совесть моя была нечиста. Только пламя свечи и слезы помогли облегчить душу, а в остальное время, как я ни старалась, меня преследовал бич всякого одиночества.
Мне казалось, я влюбилась, но не должна была влюбляться в этого человека. И была еще мысль, гораздо неумолимей первой. Вероятно, влюбленность я придумала в свое оправдание, а мои чувства были неумолимым мороком, наваждением, справедливой карой за привычную холодность.
Попытка объяснить внутреннему прокурору, что этот холод был лишь ответом на напасти большого города, единственным способом противостоять им, который я смогла придумать, ни к чему не привела, только расшатала мои нервы.
Итак, я придумала влюбленность неизвестно в кого, и теперь думала об этом все время. На что-то втайне надеялась, отчего-то втайне расстраивалась. И, конечно же, закрывала глаза. И, разумеется, видела себя и его ночью у Тауэрского моста - нет, не лучшее место. Пусть в сквере возле Собора. Горели вечерние фонари, так, что серый каменный город становился карамельным. И он, несомненно, водил меня в рестораны возле Темпля, а потом провожал домой на такси-кэбе.
И ничего не поделаешь с такими мыслями! Бороться с ним - все равно, что закрывать чемодан, который нельзя закрыть: отступаешь - крышка пружинит, и вещи разлетаются по комнате.
Тогда я убедила себе, что этот образ - мой внутренний враг, и решила побороть его нарочитой деловитостью. Я потушила почти все свечи, зажгла настольную лампу, села за письменный стол, назло достала и положила рядом с собой фотокарточку. Взяв тетрадь, я стала переписывать и редактировать текст на письменной машинке. Это были памятки, в основном со слов босса, и начинались они совсем неинтересно:
Позв. после Празд. в Саутгемп., заказать балки Т-профиля.
Вторн. - м-ру Ш. в Норфолк, поздр. с Н.Г., отправить нов. предложение.
Для себя: в Сочельник обязательно прогуляться по Лондону с Р.С.
Я автоматически набрала начало предложения, и только дойдя до инициалов, встрепенулась и застыла. Мои руки так и зависли - правая где-то над точками-запятыми, левая - над буквами R и S.
Как прогуляться? Когда я могла записать такой бред? Это был мой почерк, но я...
Я уже не смогла бы, положа руку на сердце, сказать, что это написала не я.
***
Само собой, я уже не могла работать. Потушив настольную лампу, я забилась в кресло, неуклюже обернулась пледом и заплакала. Точнее, продолжила плакать.
Ну что за наваждение? Кто, проникнув в тайну моего сердца, так жестоко издевался надо мной?
Мне стало страшно. Ответ был один: я сама была своей мучительницей, больше некому. И Р.С. не был в этом виноват. Он и вовсе не думал обо мне, тем более в праздничный вечер. А справиться с собой - сложнее всего, ибо жалей, не жалей себя, внутри сидит самый неумолимый палач, которому не нужно ни доказанной вины, ни свидетелей защиты. Ему достаточно самого маленького повода, чтобы подвергнуть человека изощренной пытке. И вот уже готова дыба, и чем ближе к ночи, тем сильнее гарь факелов в подземелье сознания, и тем громче звон цепей и крючьев...
Маленькие свечи горели на буфете, и слабые тени плясали по комнате, не в силах соперничать с отблесками уличных огней. Я сидела одна в тесной, уютной гостиной, и меня бил легкий озноб, не имевший никакого отношения к температуре в комнате. Теперь мне было обидно не из-за инженера, а из-за моего одинокого существования в целом. Я скользила взглядом по комнате. Зацепиться было не за что, только тараканьи усы - стрелки часов пытались разбежаться в разные стороны: одна чуть ушла от семи, а другая - от двенадцати. Самое начало восьмого.
Тишину то и дело прорезали звуки скользящих шин. Я всхлипнула, и собственное хныканье меня совсем не вдохновило. Не умеешь страдать, так и не пытайся.
В коридоре зазвонил телефон.
- Мерещится, - утвердительно шепнула я.
Нет, звонок настойчиво повторился. Я вскочила, нащупала трубку:
- Алло?
- Алло. Мисс Фоллет?
- Совершенно верно, - ответила я как можно тверже. Голос мой дрожал, и пальцы, кажется, постукивали о фигурную телефонную трубку. Я узнала этот голос.
- Это Р.С. Простите меня, умоляю, Вы, должно быть, очень заняты этим вечером?
- В таком случае... не знаю, могу я попросить Вас об одном одолжении? - Его голос немного терялся, будто в дыму.
- Прошу Вас, говорите, - почти нетерпеливо сказала я.
- Мисс Фоллет, не знаю, как Вас и благодарить. Если Вас не затруднит, - Вы сможете приехать на станцию Тауэр, Кольцевой линии, к половине девятого? Уверяю Вас, это важно, но, если Вы не сможете, я ни в коей мере не смею Вас отвлекать в праздник. Мне... - он как будто набрал воздуха, - необходимо Вас видеть.
- Что Вы... мистер С., - я запнулась, но собралась с духом. - Конечно, прошу Вас - где Вы будет ждать меня?
- На перроне, мисс Фоллет, ровно в центре, ровно в половину девятого... и после.
- Хорошо, сэр, - я перешла на официальный спешный стиль, потому что, поняла, что сильно рискую опоздать.
- Постойте! Мисс Фоллет... - голос снова почти исчез. - Прошу, подтвердите еще раз, что я не затрудняю Вас. Иначе я... мне будет нехорошо, - откровенно сказал он.
- Что Вы, мистер С., ни в коей мере, уверяю Вас! Иначе я бы не согласилась, - улыбнулась я, проглотив набежавшую слезу.
- В таком случае - до встречи, мисс Фоллет! - голос показался мне радостным.
- До встречи, - ответила я и положила трубку.
***
Я была в той же одежде, в которой пришла с работы, решила, что не буду терять время на переодевание, и сразу бросилась к трюмо. Воздух пронесся по комнате, запахло дымом, и по стенам затрепетали тени - словно летучие мыши забились под потолком.
Я пыталась найти французские духи, но нашла лишь какую-то туалетную воду с ароматом лаванды. Румяны, белила - всего понемногу, все равно по дороге ничего не останется. Я почти не ездила в подземке по ночам, а по моим меркам уже наступила ночь. Я только знала, что поезда ходят очень редко, и ехать с пересадкой рискованно. Потому я решила бежать на станцию Бейзуотер, чтобы через северные районы по Кольцевой линии добраться прямо до Тауэр Хилл.
Я обмоталась широким шарфом, нацепила пальто и шляпу и выскочила из квартиры. Времени на посторонние мысли не было, поэтому я лишь на улице сообразила, что одета не по погоде. Похолодало, и промозглый ветер гнал редкие снежинки. Впрочем, ветрено было только в переулке. Я вышла на оживленную улицу, и неприветливая ночь стала уютным вечером. Детский хор тихо пел кэролс перед освещенным порталом станции, и я пробежала мимо них с улыбкой.
Настроение сменилось столь же быстро, едва я оказалась на полупустом перроне. Коричневые стены, которые, верно, помнили юность королевы Виктории, обступили меня и настойчиво просили не задерживаться в их ночном царстве. Фонари на краю станции покачивались с мерным скрипом, и за гранью станции, где поезда выходили под открытое небо, снежинки кружились в такт этой мелодии.
Отдышавшись, я стала соображать, куда же я еду. Откуда у Р.С. мой номер? Почему он звонил мне, что ему надо? Должна ли я ехать на ночь глядя в к неизвестному, с такими неясными перспективами? Стоило ли спешить?
И все же разве я могла не поехать? Мне стало страшно. Где был поезд? Кутаясь в пальто и глядя во тьму за гранью перрона, я поняла, что в спешке забыла часы.
Минут пять спустя поезд все же подошел, и я, поборов сомнения, вошла в вагон. Тут была чуть более оживленная атмосфера, чем на станции, но на Паддингтоне немногие попутчики покинули меня, а вошел лишь один человек.
Это был одновременно комичный и пугающий мужчина лет сорока, которого хотелось назвать стариком из-за его отвратительно запущенной внешности. Дырявый цилиндр, достойный ряженого, скрывал рыже-серую проволоку волос, полуседая нечесаная борода торчала лохмотьями из-за поднятого воротника засаленного лапсердака, а из кармана допотопной одежды глядела зеленая пузатая бутыль. Мужчина был так пьян, что еле держался на ногах. Ухватившись за поручень, он упал на сиденье напротив меня.
Я невольно поежилась, ощутив на себе колкий взгляд блестящих глаз. Мы были одни в вагоне. Поезд тронулся, и мне показалось, что ветер особенно тоскливо завыл в полуоткрытом тоннеле.
Чем дальше я уезжала, тем сильнее меня терзали сомнения в правильности моего выбора. К мучениям по поводу собственных измышлений добавились не менее мучительные мысли об объекте моего интереса.
Приличный человек вряд ли стал бы звать девушку ехать к нему ночью через весь город, тем более если они едва знакомы. Приличный человек не стал бы требовать от леди такой спешки. Наконец, он бы наверняка объяснил ей причины, если в этом действительно была необходимость.
Нужно было не валять дурака и бросить это, пока не поздно. Я с трудом дождалась следующей станции и, когда поезд остановился, подошла к двери.
Я молча смотрела через стекло на опустевшую коричневую станцию. Казалось, я ехала не один час, и была поздняя ночь. Возможно, этот поезд был последним.
В пятнах желтых фонарей читались на стенах летопись и легенды подземной железной дороги. Эта ночь - ночь, когда тьма еще не изгнана из душ, и потому сильней всего. Минутной слабости достаточно, чтобы никогда не выйти из подземелья... Многие мили тоннелей показались мне продолжением страшной Лондонской подземной тюрьмы, славившейся когда-то дикостью пыток.
Я представила, как холодно на перроне, глянула вверх - и увидела нависавшие прямо над станцией закопченные стены какого-то дома. Куда идти, если поезд и вправду последний? Что это за незнакомый район?
Поезд тронулся, а я вернулась на место. Я видела один путь, но какими сомнениями он был полон! Слезы подступили к глазам. Теперь вся неумолимость судьбы зависела от действий одного человека.
И тут нищий заговорил.
- Удивительное дело, - произнес он скрипучим басом. - Стало быть, мисс предпочитает сырому ветру перрона больной воздух поездов? Но этот самый воздух она ставит выше шелковой прохлады кровати... - Я содрогнулась от этих слов, так отвратительна была нежность в его пропитом голосе.
Жалость к нему, а может, сознание безнадежности заставило меня улыбнуться. Нищий достал из кармана зеленый фигурный сосуд.
- И так весело едет, - сказал нищий, подмигнул мне, хлебнул из бутыли и продолжил. - Между тем мисс такая славненькая, такая миленькая, такая чистенькая...
В его глазах сиял какой-то людоедский блеск. Мимо нас с гудком пронесся встречный поезд. Я очень жалела о том, что не вышла на предыдущей станции.
- Не чета старому Биллу, - продолжил старик.
Я отвернулась и стала с деланным интересом смотреть в окно. Опасения за свою жизнь пересилили горечь в сердце, и я едва ли думала в деталях о том, что ждало меня в финале. Станция Тауэр Хилл стала для меня обобщенным воплощением надежды.
- Между тем старина Билл может много рассказать мисс... О подземке, которая, вижу, так интересует ее. Я тут немало повидал. О секретах Тауэра... Правда, там я видел немногое, но смею заверить, мисс: не романтическая, но ужасная часть его легенд точно правдива. Впрочем, правда, как водится, еще грязней, еще ужасней...
Он гадко засмеялся. Я готова была выскочить в окно, лишь бы избавиться от него.
- И вот мисс так надеется... на что? Прошли годы романтики, говорит молодежь. Да их и не было никогда. Бабьи сказки! Не для острого ума мисс...
Вот пристал, подумала я. Ничего, все это скоро закончится. Еще несколько станций... Узнать бы, который час!
Мы медленно подъезжали к очередной станции. Я готова была выйти и ждать следующий поезд, поскольку время, по моим оценкам, еще оставалось. Но на перроне толпилась подозрительная компания, и я решила, что в поезде надежней. Мы молча сидели в застывшем вагоне.
Типы на перроне разошлись, а поезд все стоял на месте. Я начала волноваться. Вдруг мы вообще не поедем дальше?
- Вы думаете, отчего мы стоим, мисс Фоллет, - неожиданно твердо проговорил нищий. Казалось, он был совсем трезв! - Это потому, что нищий вроде меня бросился на рельсы перед нами, когда мы подъезжали к станции. Отчего это случилось? Оттого, что сегодня, как вы любите думать, на земле не должно быть несчастных. Его и не стало.
И он разразился диким хохотом. Не выдержав, я бросилась к дверям. Но их открыли с другой стороны, и в вагон вломились двое хохочущих верзил. Я испуганно прянула на свое место.
Двери едва успели закрыться, и поезд тронулся. Мое положение стало еще более безнадежным, чем было.
Верзилы сели рядом со стариком и продолжали смеяться. Тем временем нищий заметил:
- Продолжим нашу приятную беседу, мисс Фоллет, раз уж вы мне знакомы. Итак, вы думали о последнем поезде... Знаете, когда королева Виктория открывала линию подземки в честь юбилея ее собственного пребывания на троне, история о последнем поезде уже имела множество подтверждений...
Верзилы затихли и, я не шучу, слушали его еще внимательней, чем я.
- Здесь - я разумею Последний Поезд, оба слова надлежит писать с заглавной буквы, - встречаются люди, чьи чаяния неясны и не могут разрешиться днем... Последних Поездов довольно на всех страждущих города сего... - он начал изъясняться напыщенным слогом и делать паузы, которые заполнял мерный скрип рессор. - Мои чаянья теперь передо мной как на ладони: я хотел своими глазами увидеть эту правду... Позвольте спросить и вас, милейшие попутчики. Дама - в первую очередь. Чего хотели вы, мисс Фоллет? За чем вы едете?
На меня уставились три пары глаз... Мое сознание помутилось, и сквозь тусклую реальность пробились яркие чувства и образы, которые преследовали меня дома: Р.С., его голос в телефонной трубке, старушка на паперти, мой страх перед собственными страстями и убежденность в том, что выдуманная любовь - наваждение в наказание за мои грехи.
- Все ясно, мисс Фоллет, - голосом судьи сказал нищий. - Полагаю, у вас открылись глаза, вы ясно чувствуете, куда вы собрались и что вас ждет... Думаю, безразлично, где и когда. И расспрашивать наших попутчиков дальше смысла нет... Мисс Фоллет, не плачьте!
Я горько рыдала, сгорбившись над сумкой, прижатой к груди. Меня терзала одна безумная мысль: он ждет меня, и что будет с ним, если он не дождется! Святая Жанна, взмолилась я...
- Следовало взвешивать все за и против до того, как что-либо предпринимать, - нищий сменил невозмутимый судейский тон на яростный прокурорский. - Хотя, что говорить, молодость, сердечко... - противней всех прежних звучали его слова в мою защиту. - Ну, что же вы молчите?
Не знаю, к кому он обращался, но мерзавцы засмеялись. Пожирая меня глазами, они гнусно перешептывались друг с другом. Старик улыбался, сложив руки на груди.
И снова поезд медленно остановился. Никто из нас не шелохнулся. Быть может, мы и раньше проезжали какие-то станции, но я не заметила?
- Все еще впереди, - кивнул старик. - Это только...
Он не успел договорить. Один из верзил перестал ухмыляться и дико заорал:
- Клянусь всем! Нам же тут выходить!
Они вскочили и выбежали из вагона. Кажется, нищий этого не ожидал. Во всяком случае, он поглядел им вслед с искренним удивлением.
В открытые двери подул ветер, и впорхнули несколько снежинок.
И тут в вагон нерешительно шагнул ребенок. Это был мальчик лет восьми, похожий на всех бездомных детей - и на пухлого парня в кепи, и на худого задиру с паперти...
Он был одет в огромное рваное пальто и короткие кожаные штаны, и еле волочил ноги в больших дырявых ботинках. Это зрелище так потрясло меня, что я подошла к мальчишке и присела перед ним на корточки.
Двери закрылись, поезд тронулся. Некоторое время мы разглядывали друг друга, и лишь убедившись, что ребенок нисколько не боялся меня, я спросила:
- Тауэр Хилл, мисс, - ответил мальчик, улыбнувшись мне в ответ.
Я сжала ручку сумки. Я снова больше всего боялась опоздать. Поезд заметно повернул вправо.
***
Когда поезд замедлял ход на Тауэр Хилл, я уже стояла у дверей. Я ждала, что опоздаю, но надеялась, что ненамного. Едва состав остановился, я выбежала на перрон.
Здесь была та же необычайная пустота, что на других станциях Кольцевой линии. Только посреди перрона стоял одинокий мужчина в кремовом пальто и широкополой шляпе. Правда, я сразу поняла, что это не Р.С.
Поездка пронеслась в моих мыслях, упершись в упрямую надежду, которая одна осталась неизменной от начала до конца. Который был час, я не знала, только что-то оборвалось внутри, что сказало мне: какая разница, сколько сейчас времени - ждать некого.
Возможно, даже телефонный звонок был игрой больного воображения. Я почувствовала себя невозможно усталой, и немудрено: не к чему стало стремиться.
Тем не менее, я подошла к незнакомцу. Он приподнял шляпу, увидев меня.
Я молча следила за ними, но предметы вновь поплыли в глазах.
- Отлично, сэр, - кивнул Саймон и указал на меня. - Эта леди отдала мне свой шарф!
- Мисс... не знаю, как вас и благодарить! - слышала я мужской голос. - Я пытаюсь сделать, что могу, для этих несчастных детей, но вы, мисс... Храни вас Господь!
Подъехал еще поезд, и из него с шумом выходили люди. Слезы переполняли мои глаза, губы задрожали, и я, упав на колени, достала из сумочки кошелек и положила на землю перед мальчиком и мужчиной, чьи фигуры еле виднелись перед моими глазами.
- Возьмите все, прошу вас! - крикнула я, и эхо отдалось под коричневыми сводами. - Только... только... - я зарыдала, закрыв лицо руками.
- Что вы, мисс, - приоткрыв глаза, я увидела, что мужчина протягивал мне поднятый кошелек.
Перрон отдавался людскими шагами. Раздался бой часов. Они били половину, - как я могла забыть, что на каждой станции есть большие часы?
В этот миг кто-то дотронулся до моих плеч, и я услышала негромкое:
- Мисс Фоллет?
Я помедлила, быстро, как смогла, утерла слезы и обернулась.
Р.С. взволнованно смотрел то на меня, то на мальчика, то на доктора.
***
Когда мы вдвоем поднимались по кованым ступеням, я спросила:
- Скажите, откуда у вас мой телефонный номер?
Р.С. усмехнулся.
- Знаете, сегодня во многих смыслах удивительный день.
Я искоса посмотрела на него, и мне стало неловко за свои дурацкие слезы.
- Не могу не согласиться.
- В таком случае, вы сможете спокойно выслушать меня. Во-первых, сегодня я непривычно рано ушел с работы. Еще не было шести. Я пошел к ближайшему входу в подземку, что у Банка Англии, а там как раз пел детский хор... Меня это отчего-то так тронуло, что я достал все деньги, что нашлись в карманах, и раздал каждому. Вас это не удивляет?
- Это, возможно, неудивительно, но уж точно достойно похвалы, - кивнула я.
- Что ж, дальше я поехал домой... Простите, вы же не знаете - пока я не переехал на квартиру поближе к центру, я живу к северо-востоку от Бетнал Грин. По дороге к своей станции я дремал, а там сел в омнибус и поехал круговой дорогой к своей квартире. У двери я достал из кармана ключи, но вместе с ними - какой-то листок. Включив свет в прихожей, я прочел: Мисс Фоллет, и Ваш номер, - он протянул мне желтый листок.
Я присмотрелась.
- Кажется, ваш почерк?
- Вы правы. Я очень удивился. Минут пятнадцать я раздумывал о том, откуда этот листок у меня, и о том... позвонить вам или нет.
- И что же вы решили?
- Вы знаете, мисс Фоллет, - съехидничал Р.С. в ответ - Сам не знаю, как так получилось... простите великодушно, я так удивился, когда услышал ваш голос, ну а уж назначать вам встречу в таком неподходящем месте - ума не приложу, как у меня только язык повернулся.
- Право, все в порядке, только дальше, прошу!
- Положив трубку, я понял, что наговорил глупостей, и что нам не успеть добраться до Тауэра. Я перезвонил, чтобы сказать, что заеду за вами на такси, но никто уже не брал трубку. Зная, что дождаться автобуса в это время немыслимо, я решил, что быстрым шагом дойду до станции напрямик. Боюсь, напрасно...
- Отчего?
- Это довольно сумрачные места, мисс Фоллет... Лучше не буду пересказывать вам, с чем я встречался. - Его лицо накрыла тень, и стали на пару мгновений заметны морщины на лбу. - Так или иначе, до станции я добрался, но времени было катастрофически мало. А людей на перронах почти не было, только одна старушка стояла у стены в дальнем конце станции. Некоторое время я бродил взад-вперед под часами, тревожно выглядывая на пути. Я пошарил в карманах, еще раз посмотрел на листок с вашим номером, чтобы убедиться, что все это мне не приснилось. Мне попались несколько крупных монет - сдача от поездки домой, а на улице мела такая метель, и я опять по какому-то порыву... в общем, я подошел к пожилой леди и отдал ей эти монеты, добавив - "Вероятно, вы очень давно ждете поезд... быть может, проще найти такси?" Она подняла голову, и усталые глаза под черной фатой засияли так обнадеживающе! Она стала благодарить меня, но подошел поезд, и я вскочил в вагон, не успев ничего ответить.
- А что в вагоне? Расскажите, - попросила я. Мы вышли на улицу и остановились у входа в станцию.
- В вагоне? Ничего особенного. Правда, чтобы скоротать время, я снова стал перебирать вещи, на этот раз в бумажнике. И знаете, что я обнаружил?
Он осторожно достал из внутреннего кармана бумажник, раскрыл его и медленно достал... мою, совсем недавнюю, фотокарточку в клетчатом офисном костюме.
- Вашу фотографию, - сказал он и посмотрел мне в глаза.
Я засомневалась, и даже наморщила лоб, вспоминая: все ли я взяла, уходя из дома? Точно, не забыла ничего. Открыв сумочку, я молча протянула ему желтый листок, очень похожий на тот, что он держал в руках, и его фото.
- Красота какая, - спустя полминуты молчания, рассеянно сказал Р.С., кивнув на освещенный Тауэрский мост. - Ах да, мисс Фоллет, я хотел предложить вам... я позвонил перед уходом из дома в один маленький ресторан в переулке Сити, близ Суда. Правда, сейчас я не так уверен, что вы одобрите мой выбор...
Я предпочла промолчать, но неожиданно для себя чихнула.
- Какой я растяпа! На вас нет шарфа, мисс Фоллет... простите меня, если только возможно, - он расстегнул пальто, снял свой шарф и осторожно набросил его мне на плечи. Правда, я хотела поправить его, но коснулась его руки.
Нетрудно догадаться, что через миг я оказалась в его объятиях.
