Крещенская Светлана : другие произведения.

Сдаётся квартира...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
       Рассказ написан специально для одного интернет-издания. Точнее, под одно интернет-издание, ориентируясь на его концепцию и вкус читательской аудитории. За такую стилизацию мне здорово досталось как-то раз от одного строгого критика, продолжающего почитать идеи социалистического реализма, несмотря на развал СССР. В оправдание могу сказать, что, пожалуй, это единственное моё измышление, которое я не пыталась облачить в бумагу. Хотя, говорят, бумага не краснеет.
       Художник, которым я не перестаю восхищаться - Елена Капустина.

   Светлана Крещенская "СДАЕТСЯ КВАРТИРА..."
  
  
  
   [Капустина Елена] Сначала всё было хорошо: Они познакомились, полюбили друг друга и стали жить вместе.
   Когда двое любят друг друга, когда они молоды, свободны и ещё не знакомы с курсом "Этики и психологии семейной жизни", это не стоит большого труда. Надо только сорвать свежее объявление с ближайшего придорожного столба "Сдаётся квартира...", занять денег и вот ... за какие-то 100 у.е. вы уже - муж и жена...
   Позже, когда оба поняли, что жить в обустроенной кем-то квартире, то есть, спать на чужом диване, пить кофе за чужим столом, смотреть в чужое окно - это ещё не совсем семья, но, всё-таки, лучше, чем шататься в обнимку по грязному городу, им захотелось вспомнить, как и когда произошла та самая встреча, соединившая Их, может быть, надолго, если - да кто это знает! - не навсегда...
   - Это было десятого июля, вечером, часов около шести... ты была в голубом сарафане... Кстати, это мой любимый цвет... - перебирая её белые и мягкие, как тополиный пух, волосы, очень уверенно говорил Он.
   Чего тут сомневаться... Это был первый день его отпуска, и Он начал с того, что поехал на пляж со своими закадычными друзьями, Рыжим и Слоном. Все трое здорово напились, уснули прямо на лежаках, так что к концу дня - к моменту Их знакомства в недостроенном кафе на набережной, Он был - остальные были не лучше! - похож на циркового клоуна. От въевшегося в кожу пляжного песка левая половина его лица и тела были натурального песочного цвета, правая, сгорев на солнце, пошла красными волдырями, будто её намазали шашлычным кетчупом или клубничным желе...
   - Ну что ты несёшь? Я бы никогда не заговорила с таким уродом! - возмутилась Она и, судорожно сбросив Его руку, стянула свой тополиный пух жёстким металлическим зажимом. - У меня отличная память! Я даже отметила в календаре ... Это было в понедельник, шестнадцатого мая... Ты зашёл в нашу контору и попал на обеденный перерыв.
   Она была абсолютно права, в её годы, действительно, не жалуются на склероз и - при такой-то внешности! - не знакомятся с кем попало на пляже.
   Она хорошо помнила: это была деловая встреча. Да, во время обеденного перерыва и ... - есть ещё одна пикантная деталь - в отсутствие её коллег. Но молодое Божоле нисколько не помешало Им обсудить комплекс решений, разработанных на основе технологии биометрической аутентификации с использованием уникальных сканирующих устройств. А в своём любимом английском костюме - чёрном, в белую полоску, Она выглядела просто сногсшибательно! Во всяком случае, прощаясь с Ней, Он зацепился-таки за порог.
   Что касается голубого сарафана... Это абсолютная чушь, не требующая каких-либо доказательств - голубой сарафан Она сожгла утюгом ещё в позапрошлом году, да и ей никогда не пришло бы в голову появиться в офисе в таком стриптизном наряде.
   Каждый из Них очень убедительно вспоминал только то, что хотел вспомнить. Они говорили о музыке, ставшей лейтмотивом Их встречи, и оказалось, Она слышала Баха, какую-то органную мессу, заказанную очень серьёзным радиослушателем то ли из Бердянска, то ли из Перми.
   Он же мог поспорить на что угодно - в ту минуту, когда Она, раздвинув бамбуковые занавески, вошла в кафе, а Он, скривившись от боли, потягивал из трубочки прохладное "Черниговское", пел Стинг. Чуть слышно и ненавязчиво... Он даже подумал - как задушевно мурлычит сытый кафешный кот... Даже не так пекут ожоги!
   Затем Они пытались назвать запахи, одурманившие Их в тот самый роковой день. И выяснилось, что и по этому эфемерному предмету их обоняния так же не наблюдается единства взглядов, а точнее, нюхов, если бы так можно было бы сказать.
   Ему почудилось, что, как и тогда, пахнет вяленой рыбой, поросшей ряской рекой и холодным бочковым пивом, хотя вполне возможно, что рыбой и пивом тянуло из ближайшего пивного ларька. Она же, зажав нос двумя пальцами, так точно, как и тогда, в мае, подошла к окну и тычком своего острого локотка легко выставила заклеенную скотчем форточку. И это было бы правдой, если бы в их конторе, как в любом солидном заведении, при последнем ремонте не сменили дребезжащие старые рамы на звуконепроницаемый металлопластик.
   - Даже не предполагала, что так резко может пахнуть сирень! - запустив пальцы в свои роскошные волосы, громко, с чувственными мексиканскими интонациями, произнесла Она и, вспомнив, каким образом открывается окошко в её кабинете, тихонько и шепеляво, как проштрафившаяся маленькая девочка, добавила. - Прости, пожалуйста, уснуть невозможно...
   На это трудно было что-то возразить, и Он не стал Ей перечить. Он тоже мучался бессонницей, но совсем не потому, что пахла её дурацкая сирень. Хотя голова, действительно, болела как от угара, и кровь в висках стучала с каждой секундой всё сильней и сильней...
   Они ещё долго спорили, кричали так, что соседи вынуждены были выразить своё возмущение с помощью обыкновенной картофелемялки и газовой трубы. Наверное, именно эта предупреждающая дробь Их и подзадорила. И, в конце концов, Они чуть не подрались. Но что-то остановило Их. Она вдруг замолчала на полуслове, присела на край дивана в какой-то классической фонтанной позе и расколола тугой металлический зажим. Уловив её тяжёлый вздох, Он перестал принюхиваться. Да бог с ними, и с рыбой, и с пивом, сиренью, и с молодым Божоле, которое, конечно же, никак не в мае, а только в ноябре! Он обнял её круглые плечи... осторожно, с неумелой мужской нежностью... и окунул своё скуластое лицо в её мягкие, как тополиный пух, волосы.
   Разве такие мелочи, как цвета, запахи и звуки имеют какое-то значение в сравнение с таким потрясающим событием как рождение Их любви? Ну, конечно же, нет! Ну, конечно же, не имеют! Если Они, всё-таки, встретились. Если Они, не смотря ни на что, вместе.
   - Пусть наши воспоминания испарятся как сигаретный дым! - предложил Он, сжимая вокруг Неё кольцо своих рук, и, делая вид, что курит, выдохнул в форточку. - Будем жить настоящим, моя дорогая!
   - Будем! - согласилась Она и сдалась Его силе, вернее, Его любви. - Мой дорогой...
   И Они не стали больше вспоминать. Они стали просто любить друг друга. Как? Они и сами не знали как... Как получалось. В чёрном английском костюме и легкомысленном пляжном сарафане цвета морской волны... Нежно - под Стинга, страстно - под Баха, бесшабашно - под хор Пятницкого... И из последних сил на вытоптанном хозяйском ковре - под истошное а капельное песнопение. Они любили друг друга, облившись холодным пивом и разбросав по подушкам нагретую солнцем белую садовую сирень... Ведь теперь для этого Им не надо больше прятаться по тёмным углам и говорить шёпотом. Теперь можно любить друг друга, включив все светильники во всей квартире. Теперь можно говорить во весь голос о том, о чём раньше приходилось молчать. Трудно поверить, но об этом можно петь, в это можно играть, это можно даже танцевать. И всё только потому, что это - их новорождённая любовь...
  
   ***
   Сначала их любовь, вернее, две их любви - ведь у каждого из Них была своя собственная, не похожая ни на одну в мире! - были маленькими, как дети. Её любовь развивалась быстрее, как обычно и развиваются девочки: она рано научилась говорить, рано встала на ножки и не просто рано пошла, она просто рано побежала. С ней не было особых хлопот, как всякий нормальный и здоровый ребёнок, она хорошо и постепенно прибавляла в росте и весе, была неприхотлива в еде и, что уж совсем удивительно, не переборчива в одежде.
   Его любовь совершенно естественно была другого - мужского - рода. Исходя из этого, и росла она, как все маленькие мальчики. Да, с ней пришлось хлебнуть горя! Долгое время она стояла на месте, и куксилась, и пыжилась, как колючий кактус, растопырив во все стороны свои острые шипы. Но потом, за какие-то несколько дней, наверное, разомлев от весеннего солнца или просто переев сладкого, вымахала с корабельную сосну. Первое же человеческое слово от неё вообще дождались где-то через год!
   - Какая чудная... - посмеивалась Она, разглядывая Его любовь, в которой совершенно отсутствовали пропорции: очень длинный и очень шаткий ствол, и несколько кривобоких светло-зелёных побегов.
   - Капитально! - восторгался Он, поражённый крепостью и надёжностью Её любви. Она была, и в самом деле, из тех, про которые говорят: "Вот это любимая! На всю жизнь ... на веки... до гроба..."
   Они ещё не знали, что так и проживут свою любовь - до самой последней черты. Вернее, Они не знали, какая черта для их любви будет последней...
  
   ***
   Однажды Она спросила Его: "Неужели мы будем ютиться в этой коморке всю жизнь?" И Он не нашёлся, что Ей ответить. Он и сам только сейчас заметил, что их первый общий дом оказался слишком тесным даже для двоих. Но ведь когда-нибудь у Них появятся дети... Он выдернул из коробки с шитьём сантиметр, заложил за ухо карандашик и, прищурив глаза, как заправский портной, медленно двинулся по квартире.
   По нынешним меркам это была вполне приличная жилплощадь - просторная комната с видом на детский сад, раздельный санузел, кухня с балконом, вместо тривиального коридора-предбанника - пригодный для бальный танцев холл... Но вот в чём проблема - на каждый квадратный метр припадало слишком много любви. И что бы, как бы и кто бы ни пытался сделать, сыграть в шахматы или постирать бельё, Он и Она, как на острый угол, обязательно натыкались на любовь. Тогда все домашние дела - недоваренный суп и недостиранное бельё - сворачивались, как по тревоге, уступая и время, и место расхозяйничавшемуся чувству...
   Так в тесноте - не в обиде - в любви и с любовью прошёл их первый год. И никто из Них не заметил, что за такое короткое время это чувство проникло во все щели, оно растеклось, как забродившее смородиновое варенье, по всем полочкам, залезло паутиной за картину, напоминающую Айвазовского, закатилось монеткой под отслоившийся паркет. Оно овладело всем пространством от пола до потолка - на все 2 метра 75 сантиметров - и без него уже невозможно было ни видеть, ни слышать, ни дышать. Его стало так много, что однажды, после излишне страстной ночи, успокаивая своё разбушевавшееся сердце примитивным валидолом, кто-то из Них подумал: "Не-ет! Нам столько не надо! А не поделиться ли с теми, у кого её, этой самой любви, совсем нет?"
   И в очередные праздники, провожая гостей, Они раздали часть своей любви, как раздают, завернув в бумажную салфетку, недоеденный бисквитный торт: Она кокетничала на лестничной площадке с его новым приятелем Антоном, а Он, подавая сумочку и зонтик сестре Рыжего - златовласой Валентине, очень интеллигентно этого не замечал.
  
   ***
   Прошло целое лето. И всего у Них в эти летние дни было понемногу: немного солнца, немного дождя, немного денег и немного любви. За три месяца Они так привыкли к этой размеренной и умеренной жизни, что, даже собираясь спать, выставляли свою любовь на балкон. Что ни говори, а без неё всё-таки спокойней - ни нервов, ни крика, ни смеха, ни слёз...
   - В духе времени... - пошутила Она как-то, вставая с постели. - Оперативно, дозировано... и без глупых книжных сантиментов!
   - Согласен! - равнодушно протянул Он, отвернулся к стене, но тут же вскрикнул и дёрнулся, как будто обжёг руку утюгом. Как же Он мог не заметить? Оказывается, Она перекрасила свои светло-русые волосы, напоминавшие ему тополиный пух, в огненно-рыжий клоунский цвет.
   - Не расстраивайся! - улыбнулась Она и прикрыла свой "пожар в джунглях" капюшоном голубого банного халата. - Хотела быть похожей на Валентину... Не получилось! Говорят, к зиме краска смоется, и я опять буду прежней... Ты только подожди!
   И Они стали жить в ожидании зимы. Они ещё не знали, что дело совсем не в краске, что дело не в зиме... И, в конечном счёте, даже не в Валентине...
  
   ***
   С первыми заморозками к Ним заглянули их шумные друзья, как слетаются на яркий огонёк продрогшие и промокшие мотыльки и мошки. Она, как всегда, разливала чай и нарезала яблочный пирог. Все были очень довольны и скромной едой, и зыбким теплом, и милой хозяйкой. Валентина весело и фальшиво напевала старомодные романсы, Антон заунывным голосом пытался рассказать бородатый и усатый анекдот, благодаря своим новым вызывающе-рыжим волосам Она не успевала отвечать на комплименты... И только один человек в этой шумной компании молчал. Ему казалось, что чай похож на тошнотворную лечебную настойку, а пирог, опять же с Его точки зрения, был так неумело порезан, что напоминал какие-то безобразные лоскуты. Он был сильно возмущён, и ножки его беспокойного стула с угрожающим скрипом медленно погружались в прессованный дубовый паркет.
   В конце концов, Он так разозлился, что уже не мог больше молчать, он не мог больше слышать ни Антона, ни Валентину, у него не было сил наблюдать за её нахально-рыжими волосами...
   "Чёрт бы вас всех побрал!" - чуть не вырвалось у Него, когда Он встал и в первый раз обидел свою любовь - на глазах у всех Он Её толкнул. С кем не бывает? Он просто Её не заметил, Он просто оступился, Он самым элементарным образом устал... Хотя, разве не всё ли равно, как заваривать чай и разве имеет значение, каким способом разделывать струдель? Наверное, без разницы, наверное, всё равно. Тем более, что гости веселы и сыты, а хозяйка так необыкновенно красива, рыжеволоса и молода.
   Он извинился - да, Он, конечно, виноват!
   Она, естественно, засмеялась - не понимаю, милый, о чём ты?
   Вот только гости... Антон и Валентина были совсем не глупые люди... В первый раз они очень быстро собрались и очень быстро ушли. И в доме сразу стало тихо и пусто. Хозяева же, не придумав чем убить оставшийся вечер, поделили газеты и в строгой симметрии расселись по разным углам.
   В тот вечер ни Он, ни Она ещё не знали, что вслед за этим первым разом будет второй и третий... Что с каждым разом Он научится всё обстоятельнее, всё больней Её обижать, Она - всё сильнее обижаться... Они ещё не знали, что её обида начнёт расти не по дням, а по часам как нежелательная беременность... И через несколько месяцев её, разумеется, обиду, а не беременность, уже невозможно будет скрыть ни от себя, ни от других. Но это будет потом, а пока...
   Пока наступило утро. И был завтрак - холодный вечерний чай, тошнотворный как лечебная настойка, и крошки от яблочного пирога. На старой клеёнке в какие-то нелепые бирюзовые сливы и невообразимые красные огурцы...
   Ещё совсем недавно, может быть, даже ещё вчера, уходя на работу, Он улыбался Ей и целовал Её в маленькое розовое ушко, похожее на светящуюся, с тонкими прожилками, мандариновую дольку. Но сегодня Он почему-то улыбнулся безразличному зеркалу в старомодной деревянной оправе. Затем Он не пошёл, как делал это обычно, пешком и не спеша, чтобы подышать лишнюю минутку в эти тёплые волосы, закрутившиеся на её плечах медным серпантином, а кинулся к вызванному кем-то лифту, но не поехал, нет... передумал... Он вернулся... В то утро Он решил, что... так, действительно, будет лучше... Он взял свою любовь, скомкал, как грязный носовой платок, и сунул в задний карман давно не глаженных твидовых брюк... Ему так, и вправду, будет спокойней... - снова подумал Он и снова, как-то странно - не Ей - улыбнулся...
   Через полчаса и Она посмотрелась в то же зеркало и вызвала тот же лифт. Она не стала запихивать свою любовь в дамскую сумочку - Она была предусмотрительна и практична, как все женщины. Она решила оставить свою любовь дома. Ведь на улице, по всему видать, похолодало, и, к тому же, накрапывал дождь...
  
   ***
   Прошло много дней, и наступила самая настоящая зима. К этому времени его любовь, которую Он продолжал таскать с собой повсюду, залоснилась и сделалась похожей на старенькое портмоне. Именно как портмоне её и вытащили вместе с паспортом из его кармана однажды в автобусе. Обнаружив пропажу, Он расстроился, но когда паспорт после долгих хождений удалось восстановить, перестал переживать. А любовь... Ну что по ней плакать? Ведь Он мог потерять её раньше... Это могло случиться ещё осенью или даже летом. Во всяком случае, до зимы...
   А вот её любовь, несмотря на все предосторожности, банки, горчичники, калины-малины, всё-таки заболела и, так ослабла, что в один ужасный день чуть, было, не умерла. Она сидела безвылазно дома со своей субфебрильной температурой, сделалась кривой и жёлтой, похожей на речную жемчужину. Но, к счастью или к несчастью, болеть ей пришлось недолго - однажды её выбросили в окошко, подумав, что это вовсе не любовь, и даже не бусинка, и не горошинка из стручка, а всего-навсего выдернутый кариозный зуб.
  
   ***
   - Надо снять квартиру поменьше! - предложила Она как-то за утренним чаем, кутаясь в свой коротенький халатик. - Эта... слишком большая. Ты же видишь, её становится всё сложней и обставить, и обогреть!
   - Вечером обсудим! - не стал спорить Он, тихонько вытолкнул за дверь собранный ещё с прошлой пятницы кривобокий чемодан и, ощутив себя, как когда-то, свободным и легко мыслящим человеком, улыбнулся: месяц можно перекантоваться у Слона, месяц - у Рыжего, ну, а дальнейшее место жительства надо обсудить на досуге с его златовласой двоюродной сестрой - Валентиной.
   Странно, но и Она тоже отправлялась в тот день на работу с непривычно тяжёлой сумкой. Перед выходом Она отключила свет, радио, распахнула вымытый с вечера холодильник, положила на видное место ключи и оплаченные счета. Она уже собиралась захлопнуть дверь, но в эту неподходящую минуту зазвонил телефон.
   - Такой здесь больше не живёт! - зажав нос двумя пальцами, чужим голосом ответила она.
   - Тогда позовите Её! - требовали из телефонной трубки.
   - Очень... сожалею... - не знала, что сказать Она, выдернула из розетки телефонный шнур и от жалости к себе заплакала. - Но такая здесь тоже... больше не появляется...
   Она не кокетничала. Тех, прежних Его и Её, в самом деле, уже не было. Они не просто съехали с квартиры. Они, выражаясь знакомым каждому языком уголовного розыска, исчезли при невыясненных обстоятельствах: Его средь бела дня похитили из рейсового автобуса, Её - кто бы мог подумать! - столкнули самым циничным образом из кухонного окна.
  
   ***
   Через полчаса на автобусной остановке возле ближайшего пивного ларька появилась рыжеволосая девушка с большой дорожной сумкой. Она не стала останавливать такси. В ожидании маршрутки она минут пять раскачивалась на тоненьких каблучках и читала свежее объявление, написанное от чьей-то строгой руки:
   "Сдаётся квартира для молодой семьи. Одиноких прошу не звонить".
   Девушка оборвала телефончик, спрятала в сумочку и... не позвонила.
   Вечером после некоторых колебаний она напросилась на ужин с Антоном. Под заезженный ресторанный блюз он выслушал её невесёлую историю и, виновато улыбаясь, сказал, что... он в восторге от её оранжевых волос, чая из суданской розы и купленного в хлебной лавке подсохшего яблочного пирога. Она молчала... Тогда Антон попросил официанта вызвать такси и предложил ей сегодня же, немедля, переехать к нему.
   За окном в это время шёл снег. Он, то кружился в воздухе крупными хлопьями, как оборванная майским ветром белая садовая сирень, то, напоминая стёртый в пыль бесцветный пляжный песок, засыпал дома, деревья и дорожки. Она погрустила по этому поводу где-то минут пять - пока не подъехала вызванная машина - задёрнула штору и... согласилась.
   Из соседнего зала доносились обрывки незнакомой мелодии... Это был не Стинг и, конечно же, не Бах, а какая-то незатейливая - под стать обстановке - джазовая импровизация...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"