Старый фургон, поскрипывая, тащился по дороге, размытой дождями, без продыху шедшими целую седмицу. Две клячи, чалая и гнедая, еле плелись, уныло шлепая копытами по грязи. Возница, укутавшись в поношенный плащ, дремал на облучке, вполглаза следя за дорогой. Внимательней быть незачем: разбойники бродячих скоморохов не трогали, а до ближайшего селенья еще долго. Авось, мимо не проедут. Ведь где жилье людское, там и звуки, и запахи...
Чалая кобыла приподняла морду, настороженно нюхая воздух. Следом заволновалась и более молодая гнедая. Дремота тут же слетела с возницы.
- Не к добру беспокоятся. Никак зверя чуют, - пробурчал он, нашаривая под рогожей арбалет.
- Что ты там бормочешь, Тино? Опять клянешь погоду, досаждающую твоим старым костям? И как ты еще не рассыпался! - послышалось сзади. Из фургона на козлы ловко перебрался молодой паренек. Огляделся любопытно и лишь беззлобно фыркнул, когда мужчина натянул ему на голову капюшон.
- Как же! Лошадки беспокоятся, Шай. Зверь рядом.
- Брось, Тино! Откуда ему здесь взяться, угодья-то барона Шеллата, а тот сам не свой до охоты. Ты сам рассказывал!
- Рассказывал. Да только...
Тут гнедая истерически всхрапнула, встав на дыбы, и рванула вперед, едва не оборвав вожжи. За ней сорвалась и чалая сдыхоть, проявив небывалую прыть. Шая отбросило в фургон, а Тино чудом удержался на месте, даже не пытаясь сдержать лошадей. И никто не заметил, как из орешника выглянул крупный волк. С человеческими глазами.
Запах зверя гнал кобыл до самой деревни. Только у крайней избы клячи сбавили ход, чем и воспользовался возница.
- Чтоб тебя, Тино! Совсем сбрендил! Решил угробить и нас, и фургон?! Учти, чинить будешь сам!
Шай вновь высунул нос из фургона. Верткий мальчишка и во всеобщей сумятице умудрился не набить ни единого синяка. Другим так не повезло.
- Керен злится, - понизив голос, сообщил он очевидное.
- Еще бы, - буркнул в ответ Тино. Извиняться он не спешил. Успеется. Все равно Керен покуда не остынет и слушать не станет. А вот осмотреться стоит.
Умницы-лошадки принесли их к селу. Небольшому, седмицы две изб всего. И к лучшему: в таких жильцы зрелищами не избалованы, им все в радость будет. Правда, и поживиться с них особо нечем. Да что уж теперь.
- Где мы? - Любопытный Шай успел вновь перебраться на козлы. - Глянь, Тино! Тут даже забора нет, а ведь кругом лес! Ты встречал такое прежде? Как им только не страшно?
Ограды вокруг и впрямь не было. Осторожному вознице это по душе не пришлось. Как так? Посередь леса да без ограды? Как от зверя защищаться? И есть ли здесь хоть одна живая душа? Фургон проехал едва ли не половину изб, а ни одна собака не тявкнула. И людей никого.
Тино остановил лошадей у общинного дома, но спускаться не спешил. Все не по духу было, все не так. Умом понятно, что надо отдохнуть, припасы пополнить, да и починить кое-что не помешает. Но на сердце затаилась тревога, да такая, что хотелось гнать отсюда во весь опор! Вот только все решили за него. Молчун Миро уже выскочил, мастя ступеньку для остальных. Шай крутился подле него, больше мешая, чем помогая.
Сбоку послышался надсадный скрип. Возница дернулся всем телом, обернулся на звук. Из дверей общинного дома выглянула белобрысая головенка. Разглядев получше расписной фургон, девочка вышла на порог. Совсем малышка, едва пять-шесть зим прожила. В простенькой рубашонке да босиком, хоть ранняя осень успела выстудить дождями землю. Видать, в общинном доме день коротала.
- Дединька, - звонким бубенчиком прозвучал голосок. - Дединька, а вы кто?
Керен, кряхтя и прижимая руку к набухающей на лбу шишке, только выбирался из фургона и малышку не замечал. Зато Шай прекратил зубоскалить, пошел на голос.
- Мы, деточка, скоморохи проезжие, для детишек потешные, - привычно завел Тино. - Всё нам рад стар и млад, за монетку тонкую споем песню звонкую...
- За тугие калачи, да чтоб только из печи, так зарядим мы веселье - спробуй ноги удержи! - паренек вскочил на козлы, шутливо поклонился пискухе. Поводил руками, загадочно улыбнулся - и протянул ей цветок. Словно из воздуха слепил. Как у него такое получалось, старый шут никак не мог взять в толк. Мальчишка удивлял даже Керена, с младых ногтей фокусничавшего.
...Шая подобрали весной, едва стаял снег, в одном из уездных приграничных городишек, где он что было духу удирал от ватаги сверстников, коим его фокусы пришлись не по вкусу. Миро не дал мальца в обиду, заслонил. Ведь против силача не много кто выйдет, даже в удалой ватаге лихарей таких не нашлось. А Шай залечил разбитую губу, да так и остался в труппе, мелькая то тут, то там, помогая чем кому мог. По сердцу пришелся скоморохам, будто сами с ним оттаяли...
- Я такой милашке подарю ромашку, - продолжал паясничать паренек, протягивая цветок малышке. - Ты скажи-ка, красота, где другая детвора?
- А нет никого, - простодушно пожала плечами девчушка. - На дальний удел отправились, обещались ввечеру быть. А ты фокусник, да?
- Неужто ты одна тут? - изумился Тино. Не верилось, что такую пискуху могли бросить одну посередь леса. Девочка серьезно посмотрела на него, и старика бросило в дрожь - он впервые заметил ее глаза. Зеленые-зеленые, ярче, чем первые листья весной, и серьезные, не по-детски мудрые. Старому шуту вновь нестерпимо захотелось бросится прочь, и леший с ними, с припасами! Придумают что, авось, не впервой!
- Мирта? С кем ты разговариваешь?
Дверь скрипнула, выпуская из недр дома девушку, на ходу ловко переплетающую тяжелую русую косу. Увидев незнакомцев, она ойкнула, выронив ленту. Ярко-синюю, точь-в-точь под цвет глаз.
- Не бойся, Дара! Они скоморохи, фокусы показывают.
Испуг в глазах девушки уступил место искоркам любопытства. У Тино немного отлегло от сердца. Глядишь, и другим странностям найдется объяснение. Керен и Миро, наконец, показались из-за фургона, а Шай, не теряя времени, подхватил ленту и подбросил. Дара, хихикнув, поймала ее у лица. И застыла, словно призрака увидела.
- Вот мы и встретились, ведьма! Я знал, знал, что рано или поздно этот день настанет!
- И торопил его как мог, верно, колдун? Зачем ты убил парня?
- Он не желал принимать мой дар, глупец. Потому я взял сам. Не жать же согласия какого-то человечишки.
- И смерть тебя не изменила. Глупо было надеяться.
- Зато ты изменилась. Теряешь хватку, ведьма. Забилась в глушь, завела себе шавку...
- Я сделала свой выбор! Тогда, пять лет назад. И не жалею.
- Не жалела. Но скоро будешь. Уж я постараюсь!
Пугливая Дара позволила скоморохам остаться до прихода головы. На крепыша Миро и зубоскала Шая она не поднимала глаз, зато рассеяла тревогу Тино, поведав, что они не ушли со всеми, поскольку Мирта захворала. Ограды нет - так и хищников кругом нет, уж больно много в селе охотников. А разбойный люд в такие дебри не забредает, все больше по трактам промышляет. Собаки? Есть собаки, да не привязывают их тут, ушли, поди, вместе с людьми. Может, одна из них ваших лошадок и вспугнула...
Селянки скрылись в доме и не показывались до возвращения остальных. А незваным гостям и не было в них нужды: к выступлению еще нужно было подготовиться. А до того всем хватало дел. Итрена, старая гадалка, беззлобно ворча принялась кашеварить, оставив для подмоги заскучавшего Шая. Керен и Миро проверяли, все ли в порядке после долгой дороги, не подлатать ли чего. И Тино присоединился к ним, обиходив лошадей.
К вечеру подтянулись жители селища. В который раз наблюдал старый шут, как менялись люди, завидев их фургон: усталость стиралась улыбками, загорались восторгом и ожиданием чудес глаза... В который раз - и словно в первый. Как ни клял временами скоморох тяжелую долю, но не променял бы ее ни на что.
Темнело в лесу быстро. А сегодня будто и вовсе не светало. Уныло-серое, сплошь затянутое пеленой туч небо щедро сыпало мелким дождем. Мелким - но затяжным: такой может седмицами идти без продыху, а может через лучину уняться. Не угадать. В темноте да под дождем какое ж выступление? Пришлось утра ждать да навес ладить. Голова людей в помощь дать согласился, но утром: не дело по ночи топорами стучать, соседей беспокоить. Каких - скоморохи и спрашивать не стали; в каждом селенье свои поверья. Для ночлега путникам открыли общинный дом, со всего селища натаскали тюфяков, щедро набитых хвоей: спать на таких и приятно, и целебно, и вшей с клопами нет. Такие тут в каждом доме, за соломой не больно-то наездишься по лесу, и та вся скотине уходит. Да только спать тянуло лишь уставшего и продрогшего Тино. А у разведенного скоморохами костра, то замирая со страху, то прыская со смеху, толпились красенушки. Итрена пророчила им по картам, по рукам, по колдовскому вареву, по угольям, а то и по лицу. И верили, слушали жадно, боясь хоть словечко пропустить. Нет-нет, да и мелькали меж них и взрослые жены, и совсем пискухи. Любопытная ребятня облепила добряка Миро. Сначала глядели издали, с опаской, затем окружили плотным кольцом, наперебой щебеча. Силач лишь посмеивался в пшеничные усы, в охотку вырезая детворе игрушки из чурбачков. Степенные мужи понемногу, не показывая интереса, стягивались к Керену: скоморохи-де по дорогам-тропам блуждают, селам-городам гуляют, много слышат, много знают, много и на ус мотают. У кого ж как не у них узнавать, что в мире творится, что грядет-случится.
Всякий в селище мог найти компанию по душе. Лишь двое не могли найти себе места. Пугливая Дара не спешила узнать судьбу, да блуждал от одних к другим зубоскал Шай, то с шутками-прибаутками угрем вворачиваясь меж девиц, жарко краснеющих и озорно поглядывающих из-под ресниц: а ну кому больше внимания перепадет; то подсаживался к мужам, угощая их вестями-слухами, что несолидно Керену вещать. А те только и рады. Ведь у мужей как: степенность-то показывают, да и посплетничать-выведать поболе жен любят. А уж восторгу ребятни и вовсе краев не было - столько игр и прибауток знал паренек.
- Трусишь, ведьма?! Твоя шавка не больно-то спасет, если у тебя не осталось сил! А ведь примкни ты ко мне - и тебе открылись бы безмерные источники. Сила. Власть. Богатство. Неужели ты довольна, сидя здесь, в глуши?
- Это мой выбор. Я не изменю его.
- Но жалеешь о нем! Давай же, признай! Если бы не твое глупое упрямство, все могло быть иначе. Ты знаешь. Неужели не хочешь вернуть былое? Разве плохо было нам с тобой?
- Что было - прошло. Даже ты не в силах вернуть то, что ушло.
- Зато мы можем начать с начала, лучше, чем прежде! Признай мою силу, ведьма! Признай свою неправоту!
- Нет.
- Упрямишься? Зря. Зачем сопротивляться неизбежному? Либо ты примкнешь ко мне, либо умрешь. В небытие мало хорошего, ты знаешь не хуже меня. Зачем тебе погибать? Посмотри, какое чудесное тело я выбрал. Тебе же нравится. Не дури. Отбрось свои никому не нужные принципы. Не упрямься. Вместе мы будем непобедимы. Все, что пожелаешь, упадет к твоим ногам. Нет никакой нужды ютиться здесь, в лесной глухомани, куда и дороги-то не ведет ни одной.
- Но какая-то все же привела тебя.
- Я искал тебя. Шел по следу. Ты же знаешь, мне хороши известны твои привычки. Мы слишком долго были вместе. Ты тоже ждала меня, я прав? Потому и осталась здесь днем. Ты знала, что я приду. Молчишь? Молчи-молчи, это лишь подтверждает мои слова. Мы оба знаем правду, так признай ее! Давай же, ведьма, соглашайся! Уйдем со мной. Что ты потеряешь?
- Потеряю? О, всего лишь совесть, честь, веру в себя и самоуважение. Какие мелочи, не правда ли?
- Видишь, ты сама это признаешь! Ш-ш-ш, я знаю, что это всего лишь сарказм. Но мы все исправим, быстро исправим. Когда весь мир у ног на самокопание не остается времени.
- Напротив, именно тогда оно и появляется.
- Мы ходим по кругу. Совестливая моя, подумай же! Чего ты добьешься своим упорством? Я не уйду отсюда. Либо мы уйдем вместе, либо... Здесь не останется ничего. И никого. Ты знаешь мою силу. И, в отличие от тебя, я не терял времени. Ты не глупа, знаю, и тоже это видишь. Я даже не потребую полного ритуала! Все для тебя, дорогая! Оцени!
- Какая небывалая щедрость! И чего же ты потребуешь, колдун?
- М-м-м!
- Я не соглашалась!
- Конечно-конечно! Но меня радует твой интерес. Правда, ведьма, я хочу договориться! Жаль уничтожать такой талант. Нам обоим выгодней объединиться.
- Какой ценой, колдун?
- Ты знаешь расценки, дорогая. Знаешь не хуже меня. Но я смог схитрить. Всего одна жертва, дорогая! Только одна жизнь! И взамен - все, что пожелаешь! Любой каприз, бесценная моя! Мир ляжет к твоим ногам. Подумай!..
Как ни взбаламутил селян приезд гостей, но расходится все же пришлось, пусть и позже обычного.
- Что-то ты не весел нынче, голубчик, - Итрена поворошила угли, взглянула пытливо.
- Разве? Я и не заметил... - Шай усмехнулся, рукой взъерошив волосы.
- А я уж приметила. Иэ-э-эх, голубчик, немало я таких повидала! Не умела б по лицам читать, не дала бы гадалкой прозвать.
Шай подобрался было, желая отшутиться... Но лишь вздохнул, ссутулившись.
- Не кручинься, Шай. На каждое сердце найдется иголка: не пронзит, так уколет. Первый раз - оно всегда больно. Видела я ее сегодня. По нраву ты ей. А уж как тут быть - сам смекай. И никого не слушай, только сердце свое. Лишь один завет у человека должен быть - счастье. А уж в чем оно у кого измеряется - то только самому человеку ведомо. Сердце слушай да думу думай, а не людей; вот что я скажу.
Итрена ушла, а паренек так и остался раздумчиво глядеть в огонь.
Серая пелена облаков за ночь никуда не делась, продолжая сыпать мелкий дождь на и без того раскисшую землю. Промозглая стылая сырость пробиралась всюду; невозможно от нее ни спрятаться, ни укутаться. С нехорошим настроением поднялся Тино. Плохие предчувствия мучили старого шута, хоть и не признавался он никому в том. Лишь внимательней по сторонам смотрел да слушал.
В суете да хлопотах пролетел день. Голова не обманул: чуть рассвело - прислал людей навес ладить. А там всем дело нашлось, и скоморохам, и помощникам. И сила Миро пригодилась, и верткость Шая. Обед работникам стряпала Итрена с Дарой, отряженной в подмогу. Понемногу, где словом верным, где взглядом добрым да ласковым подходом, выведала гадалка, что тоже не свои девчушки в селе. Сироты обе, по весне прибились. Как, откуда - ничего не говорят. Не помнят сами.
В селе решили, что они от обоза отбились. Видать, разбойники напали, потраву устроили. Только девчушки и спаслись, да со страху позабыли все. Имена-то не сразу вспомнили. Пожалели их, сладили избенку. Так и живут теперь. Девушки справные, рукодельные, никакой работы не чураются. Дара шьет хорошо, одежу украшает так, что любо-дорого взглянуть; а главное - в травках всяких ведает: какая от чего сгодится, какая на что пригодится.
Только проговорили, как понадобилось уменье сироты. Внимательный да ловкий паренек за собой недосмотрел, серьезный порез получил, даже вскрик не сдержал. Дара, заслышав, выронила ложку из рук. Итрена лишь хмыкнула, да и отпустила девушку на подмогу.
Не чуя земли под ногами шла она к Шаю. Легче пуха были ее касания. Ни словом единым не обмолвились они, взглядом не обменялись. Лишь закончив работу не удержалась, на мимолетное мгновенье задержала в руках его руку... Хотела идти было, да уже Шай удержал. Тут и встретились два взгляда, да без слов друг друга поняли.
Долго могли б просидеть так, рук не разнимая, глаз не отводя, только не стояла жизнь вокруг. Заскучала Мирта по сестренке, прибежала да затормошила. Миро подошел о младшем товарище справиться. Словно бы от сна очнулись двое и разошлись, так ни словом не перемолвившись. Разве нужны они, слова, когда без них все сказано? Словами лишь разум говорит, души-то глазами общаются.
Вечернее представление удалось на славу. Расстарались скоморохи для добрых людей. А селянам, зрелищами не избалованным, все в радость да в новинку. Добром решили отплатить гостям да устроить посиделки вечерние в общинном доме. Столы поставили, угощений нанесли. Расстарались хозяюшки: каждой хотелось и гостей заезжих побаловать, и перед подруженьками заклятыми талантами блеснуть.
До первых петухов засиделись, беседой увлекшись, да всем селищем, вплоть до дитятей малых, пригревшихся подле матерей. Лишь когда Мирта всполошилась, сестрицу не находя, заметили, что и Шая не видать. Поулыбались взрослые понятливо - кровь молодая, горячая, свое берет - только очень уж тревожилась пискуха. Да и не дело это: девице незамужней в ночь-полночь разгуливать. И не с родными-близкими, а с молодцем. Пусть нет родни у девчушек, но прижились они, все селение лесное в ответе себя чувствовало. Все, как один, на поиски поднялись. Да только вот дождь на улице, словно в насмешку, из мелкой мороси перешел в настоящий ливень. С грозой. Чудовищный раскат грома сотряс стены, по всему селищу дружно взвыли собаки, словно по покойнику. Тревожно заозирались селяне: откуда грозе взяться, в разгаре-то осени?! А у Тино и вовсе сердце упало. Сразу понял, что беда стряслась великая, не подвело старого шута чутье. Только узнать бы, какая...
Мирта сидела ни жива ни мертва, белая словно полотно. Тишина стояла в общинном доме, лишь молотил по крыше ливень, да скулили собаки, но уже тревожно, предупреждая. И прерывались испуганно, словно кто жуткий шел по селищу. Ужас обуял людей. Какие уж тут поиски, когда за порог выглянуть боязно?! Да и до Дары ли теперь? Самим бы до утра дотянуть, рассудка не лишившись. А то и жизни...
Собаки смолкли совсем. Последняя боязливо тявкнула у самого порога, и тут же ударила об стену, раскрывшись настежь, дверь. Но не чудище в проеме появилось, а силач-скоморох. Обвел всех веселым взором, зевнул широко, да гаркнул весело:
- А не приютите ли, хозяева да товарищи? Ух и ливень льет, аж в фургон затекло!
Отлегло от сердца у селян. Кроме Мирты, при виде Миро чувств лишившейся, и Тино. Никак не мог он вспомнить, когда ушел здоровяк. Вроде на виду крутился, балагурил, а когда исчез - неведомо. И не хватились его, покуда сам не явился. Чудно это!
Ливень не утихал до самого рассвета. Да самого рассвета просидели селяне, глаз не смыкая, носу из общинного дома не высовывая, но уже без бесед веселых да смеха. Только после третьих петухов, когда дождь стал редеть, а пелена сплошных туч, нависшая над селищем и подменявшая собой небосвод, стала чуть светлее, завозились тревожно и даже наружу выглянуть осмелились. А еще через лучину тишины, когда понемногу ожил лес вокруг - и выйти. Ничего не произошло со смельчаком, сыном головы, и потихоньку, кучно, вышли все. Женки, боязливо оглядываясь, утягивали мужей по избам: надо же проверить, все ли в порядке, ничего ли за страшную, непонятную ночь лихого с хозяйством не приключилось? Голова же, недобро ворча, поспешил обойти селище. На нем-то куда как больше ответственности, все знать надо, за всем уследить. И Дара пропала. Где же носит непутевую?! Пискуха вся испереживалась, а потом полночи, почитай, без чувств пролежала, здоровяка этого испугавшись. Очнулась и вовсе ни жива ни мертва, одни глазищи горели ярко-ярко. Будто бы старше стала разом на несколько лет... Тьфу ты, лихая ночь, и помстится же всякая бесовщина!
Верный спутник, огромный рыжий бесстрашный пес, от которого и волки пускались наутек, вдруг застыл. Вздыбил шерсть, принюхался и тоненько, жалобно заскулил, словно жалуясь. Захолонуло в груди головы. Видать, не вся жуть с ночью ушла...
- Что же ты там учуял, Рыжко?... - прошептал голова, раздумывая: одному пойти или сразу подмогу позвать. По добру бы позвать кого, да только попробуй собери теперь люд, после такой-то жути седмицу по домам сидеть будут, носа не высовывая. И несолидно голове по кустам с подмогой лазить. Да уж больно чудно ведет себя Рыжко. Нехорошее там, за орешником, ой, нехорошее. И лучше сразу подготовиться.
Сын головы на зов отца пришел сразу. И ему, лихому удальцу, первому местному смельчаку тревожно стало, как на пса посмотрел. Не стал очертя голову за кусты бросаться, к отцу прислушался. Осторожно пошли они к орешнику; а верный Рыжко, заскулив еще жалобней, поочередно тянул хозяев за подолы рубах, стараясь отвести от нехорошего места, да без толку. Не след голове в стороне стоять, когда у его селища невесть что творится.
Предчувствия не обманули. На просеке, среди начертанного прямо на песке и чудом не смытого дождем рисунка лежала пропавшая Дара. Голова подошел было ближе и почувствовал, как седеют последние темные пряди на поднявшихся от ужаса волосах. От Дары на этом и было что одежа да глаза. Человеческие, широко раскрытые от ужаса, но уже подернутые пеленой смерти... Краем уха голова услышал, как выворачивает рядом сына, да и сам чудом удержал подкатившийся к горлу ужин. Хорошо, что не позвал больше никого. Мертвый оборотень, застрявший посреди оборота, - такое зрелище не каждый выдержит, рассудком не помутившись. Дара, тихая, безропотная, добродушная скромница. Оборотень, порождение тьмы, лютый ночной ужас. Ясно теперь, почему волки стали их селище стороной обходить. Сунешься тут, когда в селище такая хозяйка...
Вскрик сына отвлек голову от страшных дум. Завертел он головой, отругав себя за беспечность. Это ж какая тварь в округе обретается, что оборотня убить смогла?! Но на ветке дуба сидел всего лишь молодой скоморох. Правда, селяне и его узнали не сразу. Поседевшие волосы всклокочены, одежда вся в грязи и крови, щеки мокрые от слез, а в красных, заплаканных глазах плещется смесь из отчаяния, боли и ужаса. Шай даже не заметил селян, он не отрывал взгляда от Дары и бормотал, бормотал, бормотал..... Вдруг, так и не сведя с нее глаз, парень плашмя кинулся вниз, с ветки. Захрипел страшно, задергался, бестолково суча ногами по воздуху. Да так и остался висеть, подвешенный на ярко-синей ленте. Той самой, что так любила Дара.
Дару сожгли на закате. Всем селищем собирали ветки для погребального костра. Голова рассудил просто: кем бы не была на самом деле Дара, но зла она никому не причиняла. А уж скольким травками своими помогла - и вовсе не счесть. Сам голова от прострелов только ее мазями и спасался... Потому и не стал говорить никому об увиденном. Отправил тишком сына за домовиной, загодя для бабки женкиной подготовленной. И открывать ее в селище строго-настрого запретил. Не знал только, как пискухе про сестру сказать, как попрощаться не дать лицом к лицу... Но Мирта спокойно приняла наказ головы, не плача, не споря. Ни слова она не проронила, узнав о сестре, словно бы уже обо всем проведала. Кольнула голову запоздалая мысль: если старшая такая, то кто же тогда младшая?..
- Что же ты наделал, колдун!...
- Я помог тебе, бесценная моя. Можешь не благодарить.
- Помог?!
- Тише, не кричи, моя совестливая! Ты знала, что должна принести жертву. Я давал тебе выбор. Всего одна жертва! Ее жизнь - или твоя. Жалкая шавка - или великая ведьма, никак не желающая принять свой дар!
- Я великая дура, раз когда-то связалась с тобой!
- Прекрати эту сцену, истеричная моя! Подумай, и подумай хорошо! Что я предлагаю тебе? Все! Власть, силу, могущество - и весь мир на блюде! Что я прошу за это? Ничего! Даже ритуал провел за тебя! Прими это!
- Но Дара...
- Даре уже все равно. Ее жизнь ничего не стоила. И не вини меня! Это ты обрекла ее на смерть. Ты знала расценки; знала, что за твой проступок нужно заплатить. Ты знала, что я приду. Она - твоя плата, и ты заранее подготовила ее. Не строй из себя праведницу, бесценная моя. Осознай же, мы - не люди. Мы с тобою вне добра и зла. Наш удел - сила. Ты довольно отдыхала, дорогая, я позволил тебе это. А теперь пора назад. Время принять себя, нерешительная моя, и вернуться.
- Ты солгал! Жертв было две! Чем тебе помешал парень?!
- Парень?.. Ах, тот скоморох! Не смеши, бесценная моя, чем бы мне мог помешать такой мальчишка?! Он был моим развлечением, пока я шел за тобой. Забавой, отвлекающей внимание. И посмотри, как все интересно сложилось: наши игрушки притянулись друг к другу. Никто и не заподозрит нас, дорогая. Все видят лишь несчастную историю любви. И небрежного отношения с высшими силами - ведь фокусы парнишки совсем не просты. Что, в общем, совершенно верно. А мы - жертвы коварства близких, сторонние наблюдатели. Не дергайся, никто не обвинит тебя, пугливая моя. Да и что тебе до них?
- Как же противно! Не встреть они нас - могли бы жить, жить долго...
- И никогда не встретиться! Да чего уж там: ловкого мальчишку вскоре просто забили бы в подворотне за его выкрутасы! А благодаря мне он испытал упоение магией, ощутил силу истинного дара...
- Ставшего смертельным!
- Поверь, бесценная моя, лучше короткая, но яркая жизнь, чем серое бесцельное прозябание в подворотне. Уверен, с твоей шавкой было так же. Дара была просто человеком до встречи с тобой, верно?
- Верно. Человеком. Но человеком на волоске от гибели! Я продлила ей жизнь!
- Какой ценой, всесильная моя? Сделав ее двуликой? Что ж, теперь ты видишь, как все удачно сложилось: одолженная жизнь не может быть долгой. Уверен, они благодарны нам за пусть короткую, но яркую встречу. За чувство, что они испытали. Иные за всю долгую жизнь не испытывают ни малейшей искры, а их охватило настоящее пламя. Я говорил тебе, упрямая моя, и говорил не раз: в мире нет ни чистого зла, ни чистого добра. Все относительно. Прими это, наконец, и идем. Нас ждет целый мир!
Шая сожгли вместе с Дарой. Об этом попросили удрученные скоморохи и сама Мирта. Уж кому-кому, а ей селяне не смогли отказать.
Не успели угаснуть последние языки пламени, а расписной фургон, поскрипывая, уже тащился прочь от селища. Пятеро было в нем, как и прежде. Только вместо ловкача Шая была теперь малышка Мирта. Пискуха сама попросилась к скоморохам, а те, сами не свои от горя, согласились. К удивлению селян, голова возражать не стал, сам помог сиротке собраться, спровадил в дальний путь. И долго смотрел вслед уезжавшему фургону.
А ночью, на удивление тихой и ясной, вдруг полыхнула изба, самая новая в селище. Та, что срубили для сироток. Ярко вспыхнула, да и вмиг сгорела дотла, одни уголья и остались. Долго судачили о таких чудесах в селище. Лишь голова помалкивал, раздумчиво отирая руки, словно бы от сажи, да поглядывал на волчий клык, что всучила ему Мирта прямо перед отъездом. Да так глянула при том - голова и спорить не стал.
Остыли уголья, рассыпались в прах, размылись дождями - и потекла жизнь в селище своим чередом. Лишь остался мертвый, ничем не зарастающий круг там, где погибла Дара; да обходили селище стороной лесные хищники, точно отводил им кто глаза.