Он родился на заре становления нового мира. В те самые времена, когда еще не успел отгреметь крах прошлого, страшного и всемогущего, в итоге поглотившего самого себя. Он застал то смертоносное эхо, безлико гуляющее среди затухающих пожарищ. Он запомнил, как мгновение назад его отблески сначала пылали, превращая в прах обетованное, следом нещадно чадили, разбрасывая кругом хлопья пепла, а потом и вовсе тлели на останках. Кое-что еще стояло. Вопреки усилиям и вопреки воле времени кое-что еще держалось, но было уже мертво. Сказано, что мир погрузился во мрак, из которого он некогда и поднялся.
Он был слишком мал, чтобы понять что-либо, поэтому вырос уже в совершенно новом мире: родном ему и чуждом другому. Его не интересовало, почему весь мир помещается в черту одного города - он не знал иного и довольствовался малым.
Отец часто подзывал его к себе. В моменты глубокой задумчивости и неконтролируемого уныния. Отец указывал на устремленную к небесам стену, кольцом опоясывающую все кругом. "Видишь ту черту, сынка? - Говорил он, а малец кивал, кивал, провожая взглядом его палец. - За ней ничего нет". И иногда добавлял: "Знай это".
И малец знал. Верил слепо и безоговорочно - да и можно ли иначе? Если не верить отцу, то кому же верить, если больше никого и не было? Разве что только себе, но он был еще слишком несмышлен, слишком по-детски впечатлителен и несерьезен.
Отец был для него всем: средоточием знаний, умений и серьезности. Он хотел поскорее повзрослеть, чтобы стать похожим на отца. И когда тот в очередной раз подзывал его к себе, говоря: "Видишь ту черту, сынка?", он отвечал: "Вижу, отец. За ней ничего нет".
Казалось, отца это тяготило - то, что там ничего нет. Его гнетущие состояния, до этого возникающие лишь вспышками, со временем переросли в нечто нескрываемое. То ли отец хуже стал контролировать себя, то ли малец научился видеть эмоции. Он глядел на отца и не понимал, что ему делать. А отец все реже и реже поглядывал в сторону сына, все больше времени проводя в беспробудном состоянии.
В итоге его это доконало. Однажды отец не проснулся - ни на утро, ни даже на следующий день. И тогда малец понял, что он остался один.
В одиночестве он сидел на бетонных мостовых и обреченным взглядом смотрел на стену, а в голове все звучали слова отца: "Видишь ту черту, сынка?.."
Он видел. Высокую, поднимающуюся словно к самим стальным и навсегда серым небесам. Она манила. И сейчас, когда малец жил лишь ради себя самого, его больше ничего не сдерживало. Если грань, то самого края, если пропасть, то без дна.
Подъем дался с трудом: ржавые перекладины скрипели и ломались, пальцы соскальзывали, осыпая землю бетонным крошевом. Малец оказался на самом верху. Он прикрыл глаза ладонью, никогда прежде не видевший такого обилия цветов.
- Видишь ту черту, сынка? - Хрипел такой знакомый голос порывами ветра.
- Вижу. - Бормотал сын, отчаянно сопротивляясь новым для него эмоциям.
- За ней ничего нет. - Грустным скрипом вторили ветру покачивающиеся остовы чего-то монументального.
- За ней весь мир, отец... - Впервые не согласился с отцом юноша.