Тяжелый табачный дым своими молочными щупальцами обнимал всех находящихся в корчме. Пенное пиво наполняло деревянные кубки, а если его вдруг не оставалось, и дно начинало виднеться, кто-то громко кричал "Еще!", и все становилось на свои места. Был самый обычный ясный летний день, не праздник, но все горожане собрались именно в этой старой корчме, чтобы насладиться игрой на флейте одного слепого музыканта, кото-рый иногда забредал в этот небольшой горный городок, обычно ближе к осени. И снова наступил тот день, когда ноги принесли его опять к этим еловым дверям, от которых еще исходил аромат хвойной смолы. Весть разнеслась по всем переулкам и, вскоре, не самое большое помещение в городе наполнилось веселым народом, который еще минуты назад потел в кузнице, уставал на полях за городскими стенами, чернел в кочегарне, а некото-рые, просто наслаждались праздным созерцанием солнечных лучей в луже.
Музыкант еще не вышел в зал, поэтому все, ожидая его появления, весело и не офи-циально общались, глухо гремели кубками, проливая пиво и, конечно, без перерыва кури-ли. По такому случаю, происходившего в лучшем случае раз в год, хозяин корчмы без-возмездно приготовил аппетитного барашка, а когда его съели (очень быстро), заверил всех, что будет еще и румяный поросенок, которого коптила дочь хозяина. Все опять под дружный рев и громкий смех стукнулись кубками и закурили. Казалось, что само удо-вольствие собственной персоной поселилось на сегодняшний день в корчме "Угодье". Всеобщее веселье продолжалось до глубокого вечера, и только, когда первые звездочки загорелись на небосводе, усаживаясь поудобнее между двух лун, появился слепой музы-кант. У него на глазах не было повязки, как было принято у слепых: такое правило бард не хотел соблюдать, и никто из жителей города не спрашивал его об этом, а сам корчмарь говорил, что он и не слеп вовсе, и это можно слышать.
Слепой бродячий трубадур подошел к дальнему столу в самом углу помещения, куда меньше всего попадало света от зажженных свечей. Он постучал тростью по придвинутой к столу лавке, пошарил ей вокруг и, убедившись, что в обстановке ничего не изменилось с момента его последнего пребывания здесь, положил мешок на край стола. Нащупав рукой кружку с пивом, музыкант опрокинул ее в один глоток и, достав из своей котомки инст-румент, начал играть.
Все замерли в одно мгновение, и только дым сохранял хоть какие-то признаки жиз-ни. Звук был таким, как будто плакало два инструмента, две флейты. Замолкли даже соба-ки во дворе. А дым продолжал жить... Он начал принимать очертания гор, но под малей-шим движением воздуха все таяло. Под горами возникли леса, а сами снежные пики об-росли толстоствольными северными елями. А чуть в отдалении, прямо возле трубки куз-неца, очертилась равнина с молодой порослью. Люди медленно наблюдали за преображе-нием дыма, они были как боги в этой картине, написанной молочной пеленой, просто на-блюдали за протекавшей жизнью.
Вдруг появился новый звук. Кто-то провел рукой по струнам гитары, но на этого че-ловека никто не обратил внимания: все были как в трансе, вызванном мелодией флейты. Дым все клубился, и новые струи из трубок горожан дорисовывали этой нежной непроч-ной картине домики, количество которых росло, и они объединились в небольшой горо-док, в такой же, как и этот, где играл в этот вечер слепой музыкант. Музыка продолжала помогать всем курившим достраивать из дыма эту странную картину в море людских лиц, на которых отобразились все эмоции, какие только можно испытать в моменты счастья. Картина становилась все более прочной и уже не вздрагивала при каждом вдохе и выдохе. Кто-то зазвенел треугольником. Потом тоненький голос дочери корчмаря завибрировал меж дымовых домиков и стволов северных елей. Песня была своего рода гимном просто-му предгорному народу, который уже жил на картине: кто-то шел рубить лес, кто-то па-хать поля, а кто-то совершать другие столь же великие дела. Потом голос смолк и в поме-щении, где среди людей своей жизнью жил дым остался только звук флейты, который был как музыка, рожденная двумя инструментами. И вдруг порыв привел всех присутствую-щих в движение, оцепенение спало в одно мгновение, все затанцевали.
Дым взвил волнами, завитушки размытой в одно мгновение картины кружились меж людей. И вдруг кто-то закричал:
- Дракон!!!
Люди замерли и увидели как в воздухе, махая маленькими крылышками, порхал кро-хотный дракончик, символ их городка. Никто никогда из живших здесь множество лет не видел ни одного дракона, считалось, что такого в мире чуда нет, но гербом города выбра-ли именно это мифическое существо. А теперь оно было реально! Дракон, взмахнув крыльями, разогнал остатки дымного облака и шмыгнул в приоткрывшуюся входную дверь. Все выскочили за ним.
Дракончик примостился на печную трубу, сложил крылья и обвил себя хвостом. Так он был изображенной на гербе, созданному по рисунку одной старой женщины. Все смот-рели на ожившее невозможное с изумлением и счастливой тревогой. Шум и радостные вскрики наполнили двор. Но дракон не шевелился с того самого момента как уселся на печную трубу. Его окружали барашки дыма. Кто-то кричал:
- Смотрите! Он огнедышащий! Счас дыхнет! Вон, из ноздрей уже пар валит!
- Какой хитрый, устроился в самом теплом месте!
- Он, наверное, уснул.
Но дракон так и не пошевелился, не смотря на многочисленные вскрики горожан и неустанный лай и вой собак, учуявших странное создание.
- Нет! Это не дракон! Нам всем показалось! Помнится, эта глиняная фигурка давно украшала трубу "Угодья".
- Наверное, - подтвердили мнение множество голосов немного помедлив. С иллю-зией, что они видели живого дракона, никак не хотелось расставаться.
- Но мы все видели, как он вылетел!
- Мы много чего видели. Это наше воображение разыгралось! Бард знал, чем про-нять нас и в этот раз.
- А как же картина из дыма?
- Мы все сами придумали. А на трубу никто никогда не обращал внимания. Правда, корчмарь?
- Не знаю. Трубочистов я не нанимал, да и само здание мне досталось по наследст-ву, но про дракона на трубе никто мне никогда не говорил.
И еще долго времени шумел неугомонный гул голосов. Все эмоционально спорили, пытаясь хоть что-то понять. Становилось холодно и обсуждение всего увиденного, а мо-жет и не увиденного, продолжилось за кубками пенного душистого пива подле большого камина в тесноватом главном зале корчмы.
С тех пор трактир переименовали в "Дракон на трубе" и там всегда стали собираться после тяжелой работы каждый день и вспоминали, а иногда и рассказывали редким про-езжим, как было дело. Кто-то продолжал яро утверждать, что дракон был настоящим и доказывал это с пеной у рта, тем, кто относился ко всему со скептицизмом. Но с тех пор в городе больше никогда не видели того слепого музыканта, что, в былые времена, загляды-вал к ним раз в год. Но иногда до городка долетают обрывки мелодии двух флейт с леси-стых горных склонов. Тогда две луны являют свое величие миру, но без третьей.