Аннотация: Маркетинговые стратегии в руках сверхъестественных существ - опасная штука!
0.
Это начиналось так долго и тихо, что сначала Митя даже не понял, что его зовут. А поняв, наконец, поднял голову и огляделся. В самом деле, к нему обращался человек, стоявший всего в трех-четырех шагах.
- Привет, - сказал Митя. - Ты кто?
- Я просто Парламентер, - без улыбки ответил человек. - Ты-то мне и нужен. Пошли.
1.
Митя не поспевал за своим нежданным глашатаем. Или, как тот сам себя назвал, Парламентером. Не поспевал как физически - тот очень быстро шел, даже и не шел, а прямо-таки летел по дороге, так и морально, можно даже сказать - не догонял.
- А ты попробуй, - неожиданно Парламентер остановился, да так резко, что Митя едва не налетел на него носом. Он нетерпеливо повел рукой, и вдруг все - вся кипящая и бьющая ключом жизнь вокруг них остановилась, будто попав в вязкий прозрачный туман. Люди, спешащие мимо, остановились, машины забуксовали, солнце повисло, звуки замерли. - Что в том, что я тебе сказал, противоречит твоим взглядам или какому-либо фундаментальному закону?
Митя немного подумал.
- Практически все, - ответил он, наконец. - Ты Парламентер Ночи, что это значит, я не знаю, и мне даже неинтересно. Ты хочешь забрать меня куда-то в другой мир, почему - тоже непонятно. Ты управляешь этим миром как Морфей - симулятором.
Парламентер рассеянно покивал, как будто ожидая чего-то еще. Митя постарался припомнить, что он упустил.
- А! И еще ты говоришь, что этот мир нереален.
- Именно! - Парламентер просветлел. - Это и является ключом ко всему. Как ты довольно метко заметил, это именно симулятор... тренажер, скажем так. Тренажер может в большей или меньшей степени походить на оригинал, но ни в коем случае не являться им. Так и здесь. Смешно даже подумать, что многие из тех, кому уготовано прожить настоящую жизнь, бесцельно тратят ее на надоевших и бесполезных к тому же тренировках здесь. - В доказательство нелепости происходящего он улыбнулся и отпустил время. Жизнерадостно затрубили машины, людская толпа по-прежнему целеустремленно двигалась по своим делам, но Митя отныне не мог считать себя ее полноправной и безусловной единицей, ее частью. Отныне он был посвящен в тайну.
- И многие... знают? - почему-то шепотом спросил он у Парламентера, огибая киоск с горячими закусками. Раньше Митя не мог удержаться, чтобы нет-нет, да и заказать здесь хот-дог с одной сосиской за гривну пятьдесят, а то и с двумя - за два двадцать. Теперь он нарочито небрежно прошел мимо. Иллюзорные сосиски теперь не представляли для него ценности, но запах... аромат иллюзии был слишком силен. Митя облизнулся. Иллюзия?
- Порядочно, - сказал Парламентер, не оборачиваясь. - Но они, в основном, уже все там.
- У тебя? - облегченно уточнил Митя. Все же он оставался пока единственным посвященным.
- Ага. - Парламентер не прилагал, казалось, никаких усилий, чтобы пробираться сквозь толпу, и однако же, она послушно расступалась перед ним, и столь же послушно сходилась сзади, настолько послушно, что Митя уже через несколько секунд обзавелся свежим отпечатком грязного ботинка на своих блестящих лаковых туфлях, и даже вознамерился дать какому-то чрезмерно наглому хлыщу тумака, но в последний момент передумал.
Они, наконец, выбрались из толпы. Митя тяжело дышал, а Парламентер - нет, словно он не в толкучке только что побывал, а на променад по вечернему Невскому вышел. Иллюзия?
- И ты что, пытаешься мне сказать, что всего этого нет? - спросил Митя, пальцем проверяя степень загрязненности туфель.
- Нет, - эхом откликнулся Парламентер и тут же развил свою мысль. - Постарайся не думать об этом как о реальности и нереальности или бытии и небытии. Все люди, которые живут здесь, верят в то, что этот мир - есть. Поэтому, собственно, он и существует. Он даже вполне реален, но только до тех пор, пока не обнаруживается, что можно в него и не верить.
- То есть? - заинтересовался Митя.
- Гораздо проще показать, - пояснил Парламентер. - Вот скажем, идет человек.
Навстречу им торопливо шагал нестарый еще мужчина, в очках и с лысиной, зажимая под мышкой тубус, а в руке держа сталинских наверно еще времен портфель.
- Я не верю, что он существует, - лекторским тоном сказал Парламентер. - Но это неверие во много раз меньше веры других людей в то, что он есть, а также его личной уверенности в собственном существовании.
Он демонстративно прошел сквозь мужчину с портфелем.
- Как ты видишь, для меня его нет. Я вообще его не вижу. Но если ввести в дело дополнительный фактор, ситуация сразу меняется...
Парламентер достал из-за пазухи жутковатое приспособление. Матвею оно показалось похожим на гибрид ручного арбалета и бластера из старых боевиков.
- Это персонификация смерти, - объяснил Парламентер. - Не знаю, что ты там увидел, каждый принимает его за что-то знакомое, что связано у него с гибелью. Я, например, вижу сгусток света, настолько яркий, что хочется отвернуться. А одному голубому тут недавно привиделось, что это девушка. Странноватая ассоциация, не находишь?
Он нацелил свое устройство на спину удаляющегося подопытного и нажал на спуск. Арбалетобластер издал негромкое "хххуффф" и голова мужчины исчезла в брызгах крови и ошметках мозговой ткани.
- Фффу, - сказал Митя и отвернулся, подметив, впрочем, что он неосознанно повторил наоборот звук персонификации, равно как и то, что никто из многочисленных прохожих не обратил внимания на жуткую смерть одного из них.
- Пока никто не обращает на это внимания, - прочитал его мысли Парламентер. - Очень немногие способны поверить, что вот так, прямо на улице, у человека может ни с того ни с сего лопнуть голова. Вот они и не верят. Но давай подождем.
Они подождали минуты полторы. Шедшая навстречу им девушка внезапно вгляделась в останки мужчины с портфелем, ахнула и поспешно подбежала.
- Вот, - удовлетворенно сказал Парламентер. - Романтическая натура, малый жизненный опыт. Она готова поверить во все что угодно. Сейчас возникнет эффект лавины.
Вокруг тела начала собираться толпа. Послышались восклицания "Человеку плохо!", "Вызовите скорую", "Спокойно шел себе и вдруг..." Кто-то отбежал к телефону, кто-то уже звонил по мобильному, девушка же старалась расстегнуть пуговки на заляпанной кровью рубашке.
- Рождение легенды, - сказал Парламентер, наслаждаясь ситуацией. - Сейчас тут объявится десяток очевидцев. А девчонку наоборот, затрут назад, да она и сама не станет ничего рассказывать. Сейчас подъедет милиция, сфотографируют все это дело, потом прибегут телевизионщики, и прямо на месте события сделают репортаж об экологически неблагоприятной обстановке в городе. До того неблагоприятной, что прямо уже люди на улицах падают. Приятно быть творцом истории.
- Стоп, стоп, стоп, - очнулся наконец Митя. - Фото, репортаж... но ведь техника-то ни во что не может верить. То есть она же отобразит то, что было на самом деле!
Парламентер улыбнулся.
- Она-то конечно отобразит, - согласился он. - Ну и что с того? Кто эти фото и этот репортаж будут смотреть?
- Люди, - с готовностью ответил Митя и осекся. - То есть, что ты хочешь сказать, что и они...
- Да, - подтвердил Парламентер. - И они тоже. Кстати, знаешь, что у него в тубусе?
Митя не знал.
- Так вот, в тубусе у него четыре ручные гранаты РГД-5, - сообщил ему Парламентер, чему-то усмехаясь. - А сам он бывший агент КГБ, а ныне - перевозчик боеприпасов из России в Крым, там сейчас готовится теракт. Не веришь - посмотри сам.
- Я верю, - сказал Митя. Его начала бить дрожь. Вокруг него сновали люди, которые готовили теракты, стреляли невидимые арбалетобластеры, а в репортажах он видел только то, что хотел видеть, и ни кадра больше.
- Да нет, ты все же посмотри, - предложил Парламентер. - Чтобы не оставалось сомнений.
Митя тихонько пробрался сквозь толпу, наклонился над выпавшим из руки убитого тубусом и, сперва немного путаясь в зажимах, отвинтил крышку и заглянул внутрь. Оттуда, поблескивая серой ребристой сталью, на него глядели осколочные гранаты. Митя побелел и надел крышку обратно.Парламентер ждал его на ближайшей остановке.
- Кто же мы такие? - все, что пришло Мите в голову, сформулировалось в этом простом вопросе.
Парламентер даже не удивился. Собственно, он даже не задумался.
- Вы - это сумма представлений других о вас. Вы - два килограмма мозговой ткани, окруженной комплексами, страхами, бесчисленными фобиями и постоянной неуверенностью. "А что другие подумают?" - передразнил он. - Это ключевая фраза. Знаешь, почему ты - тюфяк? Потому что другие считают, что ты тюфяк. А знаешь, почему они так считают? Потому что ты сам считаешь себя тюфяком.
- Неправда! - возмутился Митя, наскоро пытаясь найти контраргументы, но не преуспел. Его собственные два килограмма мозговой ткани работали сейчас, по-видимому, не слишком хорошо.
- Правда, - отрезал Парламентер. - Но это хорошо, что ты возразил. Я лишь пытаюсь сказать, что твой потенциал не реализован, поскольку ты сам искусственно тормозишь его реализацию, подсознательно опираясь на мнение других о тебе, которое, в свою очередь, базируется на том впечатлении, что они получили от тебя первоначально.
- Замкнутый круг, - грустно сказал Митя.
- Ничего подобного! Хотя, в целом... Но выход все же есть, даже два. Первый - ты меняешься самостоятельно, здесь и сейчас. Предупреждаю - это будет очень и очень непросто, поскольку инертное давление окружающих, их представление о тебе прежнем будет давить, невероятно замедляя процесс. Вероятность успеха в этом случае составляет исчезающе малый процент.
- Весело, - суммировал Митя.
- Не очень, - признал Парламентер. - Но есть и другой выход. Ты можешь уйти за мной, в темный мир, где тебя никто не знает, где ты сможешь начать все сначала. В этом случае, твое изменение ничто не будет сковывать, было бы желание. При этом исходе твои шансы я бы определил как очень неплохие.
- А ты знаешь, что я выберу? - заинтересовался Митя.
- Нет, - признал Парламентер. - Здесь вступает в действие вероятностный дуализм.
- Что?
- Ну, равновероятность действий и единство результата, - туманно пояснил митин собеседник.
- В смысле, что бы я ни выбрал, итог будет один?
- Конечно, - хладнокровно сказал Парламентер. - В любом случае ты умрешь. Вопрос в том - сейчас или намного позже? Для меня, правда, это не имеет значения, а вот для тебя, как я догадываюсь, разница есть, и немалая.
- Еще бы, - пробормотал Митя. Парламентер определенно умел убеждать. Его мозг внезапно пронзила догадка. - Слушай, так ты просто внушил мне, что в тубусе были гранаты?
Парламентер слегка улыбнулся.
- Я просто показал, насколько легко манипулировать неподготовленным сознанием. Пошли.
2.
- Я все равно не понял, что такое вероятностный дуализм, - сказал Митя немного позднее.
- Ну смотри, - объяснил Парламентер. - Допустим, есть девушка, так? У нее есть два ухажера, скажем, Митя и Дима.
- Митя и Дима - это одно и то же имя, - возразил Митя.
- Имя одно, да, - раздраженно сказал Парламентер. - Но люди это совершенно разные, кому как не тебе это должно быть ясно. Хорошо, пусть будут Михаил и Александр, если тебе это так важно. Так вот, допустим, однажды вечером к ней приходит в гости Михаил. И остается на ночь. Ну, девушка, ее, кстати, зовут Настя, отдала предпочтение ему, может быть, у него в то время было чуть больше денег, чем у Александра, или он в тот вечер побрился, или у него изо рта не пахло. Неважно, может быть, вообще никакой причины не было. Тем не менее, они проводят ночь, через недельку оказывается, что Настя беременна, потому что презервативами они не пользовались из принципа, или Михаилу, допустим, они не нравятся, или Настя не получает при этом ощущений, или еще что-то.
- Цепь вероятностей, - просветленно сказал Митя. - Ты это хотел сказать?
- Я уже сказал, - отмахнулся Парламентер. - Нет, не это. Дальше начинается самое интересное. Они, скажем, женятся, у них родится сын по имени Павлик, они его растят и однажды мама Настя фотографируется с сыном Павликом вдвоем. Все! После этого их жизнь нам неинтересна.
Парламентер некоторое время помолчал.
- А теперь, - сказал он наконец, - давай представим, что в тот вечер Михаил поскользнулся на апельсиновой корке, упал и сломал ключицу. Или опоздал на автобус. Или у него прихватило живот и он остался дома, а в гости к Насте пришел Александр. И, разумеется, остался на ночь, потому что в принципе, по совокупности факторов, он ничем не хуже Михаила. Может, у него чуть меньше денег, зато он пылко признается Насте в любви, и красиво рассказывает про звезды. Через неделю Настя обнаруживает, что беременна, поскольку презервативами они не пользовались, ибо Александр пожалел на них два рубля, а может быть Настя... ну ты понял. Они играют свадьбу, рожают сына, которого называют Павликом. И, как ты понимаешь, в возрасте... неважно каком, мама Настя фотографируется с сыном Павликом.
Парламентер торжествующе поглядел на Митю.
- И если теперь взять эти две фотографии, которые мы условно назовем Павлик 1 и Павлик 2, и сравнить, то окажется, что по большому счету совершенно неважно, чей сперматозоид оплодотворил тогда Настю. Фотографии, конечно, слегка разнятся, но человек там изображен один, его даже зовут одинаково - Павлик. И Настя там тоже одна и та же. А если сумма элементов первой фотографии равна сумме элементов второй фотографии, и один из элементов первой равен одному из элементов второй, то и оставшиеся элементы равны между собой. То есть Павлик 1 суть то же самое, что и Павлик 2. Но события этой фотографии предшествовали напрочь разные, в одном участвовал некий Михаил, а в другом - некий Александр. Вот это и называется вероятностным дуализмом. Понятно?
- Понятно, - покорно сказал Митя. - Ты хочешь сказать, что главенствующим фактором в подобной ситуации всегда выступает женщина.
Парламентер резко и неприятно засмеялся.
- В общем да. А еще я хочу сказать, что для Павлика нет никакой разницы, кто его отец - Михаил или Александр.
- А для Михаила наверняка есть, - догадался Митя.
- Да и для Александра есть тоже, поверь мне, - успокоил его Парламентер. - Но к нашей истории это уже не имеет никакого отношения. Пошли.
3.
Они вошли в небольшую, примерно шесть на семь комнату, заполненную компьютерами, стоящими на желтых деревянных столах. Компьютеры были старые. На дверях значилось "ЦТИР. Переводчики", что означало, что в рабочее время здесь собиралась местная интеллектуальная элита. Сейчас, однако, время, вероятно, считалось нерабочим, поскольку комната, до тех пор, пока в нее не зашли Митя и Парламентер, пустовала. На стенах висели многочисленные плакаты, пропагандирующие родное предприятие и его продукцию, а на белых кружевных гардинах располагался приколотый булавками огромный агитационный возглас "Наша смена - комсомол".
Парламентер сначала было усомнился, что подобное утверждение уместно конкретно в этом месте в это время, но Митя разъяснил, что плакат используется по прямому назначению. В послеполуденные часы, вследствие отсутствия штор, которые когда-то забыли завезти, да так потом и не вспомнили, в окна решительно устремлялось яркое южное солнце, сильно затрудняя работу. Поэтому местные умельцы из числа особо активных стащили из коридора, где традиционно находились всевозможные плакаты и призывы, оставшиеся еще из прошлой жизни, один из образчиков творчества того времени и прикрепили на гардину. Таким образом, в определенном смысле, лозунг был здесь очень к месту.
Парламентер, выслушав подробный и обстоятельный митин ответ, лишь неразборчиво хмыкнул и устроился на одном из столов, мимоходом сдвинув антикварный монитор "Olivetti", да так, что он чуть не свалился.
- Итак, - сказал он, поглядывая на календарь, утверждавший, что сейчас декабрь прошлого года, - подойдем к главному.
- Не понимаю, - сказал Митя. - Если ты так упорно доказываешь, что этого мира нет, а есть лишь твой, почему ты не покажешь мне его? Я бы сразу поверил. Знаешь, как в художественном фильме "Матрица". Красная пилюля, синяя пилюля.
- Смешно, - подумав, ответил Парламентер. - Но пилюли ты и без моей помощи можешь достать. Хоть красные, хоть синие. Моя задача в том, чтобы убедить тебя следовать за мной, а не показывать что-то. Если захочешь, ты увидишь все сам. И кстати, я отнюдь не доказываю, что мой мир реален, а твой - нет. Это совсем не так. Твое бытие можно сравнить с днем, столь ярким, что тебе пришлось закрыть глаза и глядеть через маленькие щелочки. Вполне понятно, что сквозь них ты много не разглядишь. Мой же мир похож на теплый темный вечер, где нужно держать глаза постоянно открытыми, но и увидеть и понять можно гораздо больше. Эта земля тоже по-своему реальна, этого нельзя отрицать, ведь столько людей верят в то, что она существует. Послушай, ты бы мне поверил, если бы я сказал, что света нет, а есть лишь ночь?
- Нет, - уверенно ответил Митя. - Потому что я вижу свет, и кроме того, если есть ночь, то есть и ее противоположность.
- То есть тот же свет, - хмыкнул Парламентер. - Действительно, существуют как светлый, так и темный миры. У тебя есть возможность перейти из одного в другой, а у меня - убедить тебя, что такой переход пойдет тебе только на пользу. Теперь похоже на "Матрицу"?
- Что-то есть, - признал Митя, моргая. - Не знаю. Страшновато как-то. Темный мир - это что-то типа "Мортал Комбат"?
Парламентер почесал за ухом.
- Еще один парадокс, - объяснил он. - Собственно, и не парадокс даже, так, стереотип. Большинство почему-то считает, что Свет и Тьма и Добро и Зло - это одно и тоже. Разочарую - это не так. Хотя бы потому, что нет абсолютного зла, как и абсолютного добра. А вот абсолютная тьма есть. И абсолютный свет тоже. Но туда я тебя не приглашаю, ты либо ослепнешь, либо... хм, глаза тебе вовсе не понадобятся.
Он устало потер уголок брови.
- Ты ведь не реализован здесь. Может показаться, что в целом ты неплохо устроился в этой жизни, квартира, друзья, бабки... Но теоретически ты можешь добиться гораздо большего. Можешь, но не здесь. Там. В ночи. - Парламентер остановился и внимательно поглядел на Митю. - Собственно, чего я здесь распинаюсь? Ты, как мне кажется, уже все для себя решил.
Митя улыбнулся, и улыбка у него получилась немного растерянной.
- Решил, - тихо сказал он. - Я согласен.
Парламентер резво спрыгнул со стола, вторично заставив монитор угрожающе покачнуться.
- Хорошо. Тогда пошли.
- Куда? - удивился Митя. Он предполагал, что таинство произойдет прямо здесь, с плакатами на стенах, календарем за прошлый год и лозунгом "Наша смена - комсомол" на пыльной гардине.
- На крышу, - коротко пояснил Парламентер. - Пошли.
4.- А кроме того, я никогда и не утверждал, что мой мир реален. - Парламентер стоял на крыше, вокруг бушевал ветер, и чтобы Митя его услышал, ему приходилось почти кричать. - Он существует лишь постольку, поскольку я в него верю. Чем больше людей верят в него, тем он для них реальнее. Вот как все просто. Понимаешь?
Митя кивнул. Он уже почти различал мир Парламентера, он появлялся за серо-зелеными многоэтажками митиного района по мере того как день медленно уступал место вечеру, и все яркие, гуашевые оттенки реальности сменялись на приглушенную тень новой вселенной.
Парламентер внимательно наблюдал за ним.
- Ты веришь, - одобрительно заметил он. - Веришь, но побаиваешься. Это плохо. Тем не менее, ничем не могу помочь, только расскажу, что ты должен сделать дальше, потому что дальше тянуть уже некуда. Сейчас ты подойдешь к краю крыши, не глядя вниз, станешь на парапет и некоторое время постоишь, привыкая. А потом, когда ты увидишь, куда идти, просто шагнешь.
- Вниз? - Митя посмотрел на руку. Рука дрожала.
- Вперед, - поправил Парламентер. - Решайся. - Он отошел к одиноко и дико смотревшейся на этой крыше антенне и уселся около нее.
- О, - обрадовался он. - Как раз программа "Время" начинается. У нас она тоже есть, только там все немного по-другому.
- А как? - с интересом, и втихомолку довольный, что еще несколько минут можно не думать о крыше и шаге вперед, спросил Митя.
Парламентер секунду прислушивался к антенне.
- Ага, - сказал он наконец. - У вас тут в Ираке опять американцев нескольких убили. Троих, по-моему. - Он потер уголок рта. - В моем мире Америка - это... что-то типа Украины. Коррупция там, безработица, идиот у власти... В таком духе.
- Это все и в нашей Америке есть, - подумав, ответил Митя. - Только не в этих масштабах.
Парламентер не ответил, снова погрузившись во внимание последним новостям программы "Время". Митя вздохнул.
- У меня снова вопрос, - грустно сказал он. - Я почти уже согласен, но есть один фактор, который очень отвлекает, это...
- Она тебя не любит, - безапелляционно сказал Парламентер. - Он снова прислушался к антенне с видом величайшего внимания. - Ага, в Грузии, значит...
Митя сник.
- Она говорила...
- Может быть, она и говорила обратное, - согласился митин собеседник. - Но не верила в свои слова, позволь мне в этом быть категоричным, уж это-то я могу определить наверно. Вообще понять то, что на самом деле имеют в виду девушки, невероятно сложно, если опираться только на видимую сторону процесса. Только в динамике все становится очевидным. Она не любит тебя, твоя девушка Даша, кстати, у нее появился новый ухажер по имени...
- Не надо, - взмолился Митя. - Я верю.
- Тем больше у тебя оснований уйти. Это будет наилучшим выходом как для тебя, так и для нее, поскольку ее к тому же давно мучают угрызения совести, она получает от тебя деньги и подарки, но спит с другим, и это ее угнетает. Так что кому-то в данной ситуации стоит уйти. Лучше, если это будешь ты.
Митя послушался. Как и объяснил Парламентер, он подошел к краю, и, не глядя вниз, стал на парапет. Поначалу ноги не слушались, предательски дрожали, но Митя пересилил их, и им пришлось подчиниться. Он поглядел в небо, на котором щедрым бисером уже высыпали серебряные звезды, а закат все еще пылал торжественными сказочными красками, переливаясь золотом, и багрянцем, и пурпуром. Он представил себе тяжелого неповоротливого гиганта Солнце, неторопливо заваливавшегося на боковую под землю, и с каждой минутой приближавшемуся к нелюбимой Митей Америке, и удалявшегося от любимой Митей Даши. По совету Парламентера, он взглянул строго вверх, и там, в темной синеве сумеречного неба он увидел свое собственное отражение, и тогда он понял, что небо - это просто зеркало его собственной души, и засмеялся этой приятной, радужной мысли, а небо плыло, окружая его пушистым синим облаком, облекая в белоснежные кружева облаков, приоткрывая тот, другой мир, который до поры до времени казался невидимым, но теперь больше не считал нужным скрываться. Он вошел в него, поняв, что Парламентер ошибался - это не шаг вперед, это шаг вверх, всегда только вверх. Он улыбался, он любил всех, кто был в той старой жизни, и всех тех, кого он был готов встретить в новом, неизведанном, прекрасном мире. Он - летел.
Он летел ровно четыре секунды, а потом хозяйка Парламентера, Вечная Ночь, черная дремлющая пустота подхватила его и навсегда укрыла в своих крепких объятиях, где пропал страх, и не было больше ни тьмы, ни света.