И нарек человек имена всем скотам
и птицам небесным и всем зверям полевым;
но для человека не нашлось помощника,
подобного ему.
Книга Бытия 2,20
Мастер толкнул плечом тяжёлую дверь, протиснулся в узкую щель, прижался спиною к тёплому дереву косяка и замер в липкой темноте. Здесь ничего не было видно, но это не пугало и не смущало его.
Осторожно, затаив дыхание, он прошёлся вперёд и уселся прямо на пол, обхватив руками колени. Сухая доска жалобно, еле слышно скрипнула, заставив его вздрогнуть от неожиданности; но потом он спокойно улыбнулся и провёл ладонью по половице, словно успокаивая её. Мастеру был очень хорошо знаком этот противный звук, который был настолько тихим, что его можно было услышать только в абсолютной тишине.
Здесь ему совсем не нужен был свет. Он с закрытыми глазами мог легко найти любой свой инструмент, будь то стамеска или молоток. Это была его мастерская, его место, его мир. Пространство, которое он сам, шаг за шагом, обустраивал.
Мастер повернул голову, скорее почуствовав чем увидев, что утренний полумрак в прямоугольнике окна стал чуть светлее. Солнце скоро заглянет в этот подвал и пробудет тут до обеда. А потом свет не будет давать тени, равномерно разливаясь по всей комнате, словно пролитое молоко по каменному полу.
"А может быть, - плющ на колонне? - думал Мастер, положив подбородок на колени. - Такие большие листья с резными краями и с такими тонкими и нежными прожилками? Над ними придётся очень хорошо потрудиться, но, я думаю, что они у меня получится".
Он закрыл глаза, хотя вокруг и без этого было темно и легко нарисовал в своём воображении обвитую тоненькими струнами плюща колонну. Такое он видел где-то на улице совсем недавно. Тогда, кажется, он целых полчаса простоял там, запоминая как водопад живых листьев струится по холодному мрамору.
Мастер переменил позу, подогнув ноги под себя и выпрямив спину. Где-то далеко за окном чьи-то торопливые шаги вспугнули утреннюю тишину. Кто-то куда-то торопился в этот предрассветный час.
"Нет. - Мастер открыл глаза и заметил, что проём окна стал ещё светлее. - Колонна с плющом - хорошо. Но я хочу движение. Я хочу дать этому жизнь... А может быть - человек? Воин... могучий герой древних сказаний?"
Ноги быстро затекли, и тогда он поднялся и растёр их cильными ладонями. А когда выпрямился в полный рост, то заложил руки за спину и с удовольствием потянулся, глубоко выгибая спину.
"Пусть это будет воин? - Его глаза уже стали различать контуры предметов в пока ещё темной комнате. - С круглым щитом и в шлеме с большими перьями... Надо будет поднять ему руку или нет? И если надо, то что он будет держать в этой руке? Меч или копьё?"
Как ни старался Мастер, но рисунок воина не складывался у него в голове. Этот образ был слишком расплывчатым и постоянно менялся, не останавливаясь ни на секунду.
"Не хочу... нет - не хочу, не хочу..."
Первый луч взошедшего солнца наконец-то пробрался в мастерскую, робко вырвал из темноты стол, заваленный каким-то хламом и упал на одиноко стоящий в центре полупустой комнаты верстак. Мастер посмотрел на деревянный брусок в локоть высотой, крепко зажатый в тисках на верстаке. Невесомые пылинки кружились в воздухе и вспыхивали золотом в солнечном потоке.
"Ребёнок?.. А пусть... пусть это будет ребёнком... Точно - это должно быть маленькой девочкой. Босою девочкой с большим венком из цветков на кудрявой головке... Или это будут большие листья?"
Мастер поднялся, подошёл к верстаку, осторожно протянул руку и дотронулся до бруска. Кедр из самого Ливана. Безумно дорогая покупка. Дорогая и очень глупая. Обычно такую заготовку покупают по специальному заказу, уже получив предоплату. А этот брусок он купил для себя... И надо очень хорошо подумать, прежде чем прикоснуться к нему стамеской.
"А может... может быть - это будет что-нибудь совсем необычное?.. Кентавр, например? Взвившийся на дыбы и поднявший высоко вверх свою дубинку?"
Мастер прижал обе ладони к бруску, пытаясь догадаться, что же скрывается там, под шершавой поверхностью дерева. И в этот момент он увидел кентавра. Почувствовал, что за могучая фигура заключена в этом бруске дерева. Ему было хорошо видно - что и как надо убрать, чтобы выпустить наконец-то на свободу эту заключённую мощь.
Он улыбнулся, его правая рука потянулась за инструментом...
- Пигмалио-о-он! - завопил женский голос где-то наверху, и рука мастера застыла в воздухе. В комнате сразу потемнело. То ли солнце скрылось за тучи, то ли кто-то заслонил собою окно мастерской. - Пигмалион, собака, где ты?! Почему тебя никогда нет рядом, когда ты мне нужен?
Кентавр пропал и на верстаке стоял сейчас простой кусок дерева, теплый, но абсолютно безжизненный. Глаза мастера расширились, а руки сжались в кулаки.
- Ты что должен был сделать, паршивец? - продолжал визжать голос. - Что я тебе, недоумку, весь вечер объясняла? О, милостивые боги, за что? За какие-такие грехи вы так жестоко наказываете несчастную Ираиду? У всех мужья как мужья, и только мне досталась эта пучеглазая скотина. Где ты прячешься, выкидыш старой ослицы?!
Пигмалион со всей силы ударил кулаками по верстаку и бросился к выходу, по пути прихватив со стола увесистый молоток на длинной рукоятке.
- Ты что опять в чулане? глазеешь там на свою деревяшку? - издалека, словно с небес, падал в мастерскую противный голос. - Хороший муж давным-давно бы нарезал из неё кучу амулетиков. Ты же знаешь, как хорошо они раскупаются перед храмом? Вот подожди, сейчас я спущусь, и если ты там, то я по волоску выщипаю твою козлиную бороденку.
Он бил молотком со всей силы, за три удара вгоняя длинные железные гвозди по самую шляпку в твердое, неподатливое дерево. Четыре доски, в два пальца толщиной каждая, светлыми полосками легли на дверь мастерской и намертво замуровали её изнутри. Но этого Пигмалиону показалось мало, и тогда он упирался босыми пятками в деревянный пол, спиною толкая к двери тяжёлый ящик с железным хламом.
Потом Мастер долго не мог отдышаться, а когда чуть пришёл в себя, то, улыбаясь, повернулся к верстаку. Он наконец-то понял, что же должно у него получиться и направился к верстаку, подняв с пола молоток и взяв со стола большую стамеску. Крепко зажав инструмент, он приближался к верстаку чуть пригнувшись, так, как, наверное, убийца подкрадывается бы к своей жертве. И вдруг он почувствовал, - неожиданно для самого себя - очень хорошо почувствовал, как от его движений что-то забеспокоилось внутри дерева.
Перехватив левою рукою и стамеску, и молоток, Пигмалион спрятал их за спину, а правой рукою ещё раз ощупал неровную поверхность.
"Я напугал тебя, извини, - подумал он, словно надеясь, что дерево услышит его сейчас. - Наверное, это будет очень больно. Потерпи, немного... Если ты сейчас не будешь мне мешать, то я постараюсь быстро всё закончить... Златокудрый Аполлон, помоги мне, пожалуйста..."
Переступив ногами, он встал чуть поудобнее, крепко стиснул губами кончик своей черной - с первыми серебряными капельками седины - бороды, аккуратно прицелился стамеской и нанёс первый удар молотком.
- Я нареку тебя Галатея, - прошептал Пигмалион, перебирая на столе маленькие резцы для тонкой работы. Пол возле его ног был весь усыпан щепками, а на верстаке в куске дерева угадывалась женская фигурка. - Когда я закончу тебя в мраморе... или в бронзе... ты будешь прекрасна. И тогда сами боги спустятся с благословенного Олимпа, чтобы взглянуть на тебя. И тогда... клянусь копытами мудрого Харона, я уже придумал, о чём же тогда я тогда их попрошу... Ты будешь другой. Совсем другой. Совсем не похожей на неё.
Боги мрачно усмехнулись. Пигмалион ещё не знал, насколько они бывают коварными.