Аннотация: Рассказ о сокрушительной силе красоты и неизбежности мук.
Она не любила свое отражение.
А ведь все было иначе. Еще мгновения назад метели незабываемых минут превращали все окружающее Ее статное существо в волшебные мотивы мелодичной сказки, которую Она частенько прослушивала из уст своей любимой бабули. И до того причудливо было произношение милой сердцу родственницы, когда та читала беседу двух предприимчивых гномов о новом крепком доме или одинокий монолог поверженного злой участью волка, что Она просто заливалась ребяческим смехом. Бабушка ворчала, но не держала той ненужной человеку обиды на свою красавицу...
С ранехонького детства Ее приучили относится к себе не критично, как обычно поступали девочки, желая успокоить свою пылкую юную душу чужими вздохами-комплиментами, при этом делая угрюмый вид и фыркая на родителей с негодованием: Зачем меня такой родили?. Они ждали, напрашивались на выделенные, положительные замечания об их естественной прелести и красе... А Она все знала сама. И порою упорно защищалась, ставя на первое место свое творение, когда краем уха улавливала голос, строго замечавший некие дефекты по установившемуся с трудного детства шаблонному вкусу, вслед проходившей маленькой дамочке. Их же не было! Все идеальные детали будто слились в одну прекрасную человеческую массу, которая по велению старика-времени оттачивалась некой творческой персоной, искусные руки которой делали Ее силуэт мифическим с долей волшебной магии. А разве можно было найти сравнение? Да Она и не искала, а, может, не старалась замечать красоты других девичьих лиц.
Как и не хотели обособить свою божественную девчонку от безжалостного и горделивого общества, но не удалось - сперва же надо прожить совместное существование с детсадовскими детками, затем же по традиции, заложившейся в семейном менталитете еще со времен всяких-привсяких дальних прародителей, которые грозно тыкали пальцем с указанием на то, что именно следует делать и притом качественно и правильно, нужно топать по стезе в первый класс. Эти года со школьной партой прошли, как и предсказывали мама c папой, весьма плодотворно на конфликты и хлопотливые передряги. И нет, не учитель воду мутил и заваливал учебной каверзностью. Вступило в борьбу вышеупомянутое людское окружение, хотя, что там людское, просто классный коллектив в 24 ученика. Компания была-таки разношерстная: отъявленные проказники-мальчишки со своими интересами к девичьим хвостикам и аккуратно заплетенным косичкам, ябедники, которые со всей страстью боролись за каждую улыбчивую пятерку своими доносчивыми методами, и просто Она, с подобными себе по всем физическим признакам одноклассницами. Из-за чего велась эта схватка? Наушники оскорбленно дулись на учителей, которые без сопровождения всяких Ее умственных проявлений, ослепленные чародейством томного, нежного взгляда щедрым потоком струящегося сквозь глаза, излучающих природный окрас молодой зелени в свежий солнечный денек, ставили и оценивали ее неутруждения высокой наградой и ценным вниманием. Мальчики же прямо душились от своих конкурентных возможностей. Любому из них где-то глубокой романтической ночью грезилось единственное желание - заполнить пустое место близкого друга, школьного спутника в Ее живом сердце, ведь все были воспитаны на добром, счастливом конце между любящими. Каждый хотел идти впереди уверенным шагом с мыслью обо всем неведомом и всегда великолепном, утереть всем малявкам носы, показать чуточку своей мужской обаятельности. А о подружках и говорить не стоит. У всех в голове отложился один резон такого бессердечного отношения к Ней. Очарование. Божественная сила красоты. Шарм. Сии слова стали так родны каждой, хотя до недавнего времени они были незаметны и употреблялись лишь для выделения чего-то из ряда общего и понятного. Но, казалось, никому не подходили эти многозначащие описания, как ни Ей - богине, решившей попировать на Земле, в то время как на Небесах все скомкано и определенно. И, коли посмотрев на этот класс другими глазами, нетрудно не заметить кучкования по способу половых признаков, этакого разделения мальчиков с названием группы Борцы за счастье и шаловливых девчонок в отряде Мы еще покажем. Только можно жалостливо поплакать в адрес того, кто не скажет об расслоении, и, наоборот, выделит о дружности - отчасти редкой антикварной штуке этого класса. Видать, и наблюдательность нынче крайне редкостно встречается. Да что уж упоминать это мало встречающее явление, если времена те давно минули и настал черед синякам, сопровождавшим Ее милое личико каждую среду. Бывали оные от смачного шлепка очередной ревнивицы-опытницы, со звериной желчью поджидавшей Ее за углом после последнего урока физподготовки. Они светились пестрыми цианостическими красками и украдкой исчезали, но запланированно оставив тупую боль в области ушиба. Эти временные периоды были разные, словно листья на могучих великанах-деревьях. Вы знаете каковы их отличия? Несметное количество тонких жилок, причудливость краешков и форм, размеры шелестящих лиственных телец... Вот так и пробежавшие минуты в хороводе с часами, долгими днями, неделями казались Ей составляющими путь жизни иного человека, не Ее. Она мысленно не могла разложить по полочкам события, случаи, происшествия, игравшие будто в отдельных биографических фильмах и , причем, безусловно главные роли.
К чему клоню я свой рассказ, милый читатель? Зачем мне рассказывать о некой девочке, которая пережила все детство и короткую свежую юность? Ну, как же мне быть черствым, если жил с Ней одной жизнью, дышал Ее легкими и сердца наши бились подобной мелодией от одинаковых, сладострастных моментов? Виной всему, по моей видимости, - Она, Она, Она...
Я был самым значимым существом всей Ее деятельности, энергии. Скажите, дорогие господа, мне нужно говорить о знакомстве? Зачем вопрос задаю и сам не могу понять, такая уж общительная тактика, но не упомянуть этого душевного сплетения, искренне признаюсь, не в силах. Я увидел Ее широко раскрытые бездонные глаза совсем рано и лет так отроду немного сосчитала моя память. Оба были полны неисчерпаемой живости, молодости и желания познавать в друг друге много интимного и порою психологически важного. Она восхищалась яркостью своей невиданной красоты, а мне лишь оставалось приносить этому живому человеку всю большую радость незамысловатым по всей сущности способом отображения Ее в своих лишенных живого колорита, будто стеклянных глазах. Я олицетворял Ее в себе с полной четкостью, уделяя особое внимание родным формам полных сочности губ, королевским скулам, горделиво-величественным роскошным бровям, пышным, изящным ресничкам. Ничего не было лишнего и этому я давал неопровержимые факты. Ее глаза при этом смеялись, светились лучиками доверия ко мне, а полураскрытые губы пытались произнести бесконечные фразы благодарности, но замирали от исполинского начала Ее величественности. Приходилось видеть и хрустальные слезы, стекавшие узенькими ручейками по любимому мной нежно-персиковому лицу, а затем мягко падая алмазами, разбивались на множество водяных пылинок, утекали по неизвестным маршрутам, будто в поисках прибежища, над которым колдовала тайна. Она пряталась от меня, скрывалась, грозила тонким пальцем усмирить с целью покорности мое непреодолимое любопытство. А мне лишь хотелось отобразить свою добрую помощь. Я все пытался привлечь сокровищное внимание, все раздумывал: Взгляни на меня, заклинаю, прошу... Мне так хочется развеять твою боль, хочу победить ее, прогнать прочь навсегда из мыслей. Посмотри, ангел... И Ее проницательная натура оборачивалась ко мне. Как хороши те минуты встречи наших двух образов: Ее, более теплого и хрупкого, и моего, всегда любопытствующего и зачарованного воистину сладкими чертами милого лица. Да, и пускать те соленые капельки Ей приходилось крайне редко, по средам, все по тому же ответному удару одной ветреной девчонки. Как же мне хотелось утешить, приласкать, но моя гордая Принцесса не подпускала ни одного, все пыталась разобраться самостоятельно. Даже когда проходила мимо меня в свой по-девичьи уютный уголок, забросанный мягкими формами игрушек, среди которых выделялась одна в олицетворении желтого яблока с интересным образом расставленными глазами, будто от пришедшего долгожданного удивления, то глаза Ее источали концентрированную самоуверенность и кометой проносилась искра. Вот она-то и создавала эффект достойной особы, наделенной большим опытом, будто украдкой похитила это пришедшее со временем качество у мудрого старца-пророка. Тогда ощущалась Ее железная тактика, никогда не встречалось мне это в других, а я уж на своем долгом пути жизни лиц повидал немало. Она знала, к чему все идет... Иногда было боязно мне, но Ее неустрашимость крушила все на своей твердой дороге и, казалось, настанет тот, как принято называть, день расплаты и Она выйдет победителем, хотя и сражением это не назовешь, просто так - откровенная беседа палача с жертвой, но эти роли недавно были расставлены иначе. Сейчас же все на законном месте. И мне бы хотелось наказать Ее тупоумную обидчицу. Все представлялись мне те слова, которым было поручено значимое задание - произнестись той нахалке в лицо: Неужто ты лучше? Ведь другу выбирать достойную партнершу! А хочешь, я покажу твой истинный образ? И тут, по-видимому, вступать всей моей отчасти мужской силе, мои глаза должны были показать ту никчемную особу, которая настолько слаба, кстати, это показывает взгляд девчонки: пустой, безжизненный - и я знал бы теперь, почему она топит мою Прелесть. Мои мысленные подвиги так хотели полететь из уст моих к Ее пониманию, но не был я наделен этой речевой выразительностью, которая достается всем от бога: и порочным, жестоким, больным, и таким, вроде меня, чутким, восприимчивым ко всем флюидам, словно цветок, который знает о приходе теплого дождя. Не повезло мне.
Все закончилось успешно, даже более, чем мне ожидалось. Она как-то показала мне золотую медаль, висевшую на лебединой белой шее и только Она давала всю красоту этим круглым граням, идеально был подобран дует живого существа и умело сделанного предмета. Во мне все отражалось, переливалось кристаллами радужных красок, солнечными мотивами, а все делала Она, не та медаль, а Она. Я радовался, и все больше мои глаза отражали чудеса тех минут, радость сближения с прекрасным. Какая же судьба так владычила обстоятельствами? Мне хотелось осыпать весь всевышний абсолют потоками откровенного благодарения.
Да Она ведь окончила школу и это был третий день недели! Синяков на лице не было. Разобралась, значит. Умница, дай я тебя поцелую! - слышались звуки с разных комнат. Гости гудели, стол кряхтел от наваленной по-щедрому съестной радости. А я был в другой комнате, там было мое уединение и лишь частенько Она прерывала его бурными восклицаниями, восторженными словами по поводу Ее ультрамодной прически. Локоны были так изящно подобраны в некую фигуру, блестели живым, отражали желто-красный оттенок от штор, которые боролись с дневным светом, но он все-таки был обманщиком и проходил в комнату в скрытом обличии. Как, да они же существуют сами по себе, независимо! Ты знаешь, ведь у тебя чертовски привлекательные волосы, - в мыслях произносил я. - Слышишь? Она с удивительным пониманием качала головой, а лицо становилось все радостнее, улыбка... Тишину разрезали тонкие звуки Ее голоска: Хм, и только волосы? Ведь я вся, словно выткана из дорогих нитей, никому не достались они, а мне, пожалуйста... До чего же Она утонченна, как говорит о себе. Нити? Да это жемчужные нити, которые слились в Твоем образе, милая Принцесса. Но вот, и Ты опять уходишь, оставив на полчасовую память след от вскусно пахнущей перламутровой помады. Интересные у Тебя губки!
Подошла некая особа преклонных лет. Что-то начала мне говорить, бубня нечто под нос, растущий к подбородку, да я только понимал Ее мимику. Не станет ли моя Милая такой никудышней? Нет, исключено, не тронет Ее безжалостная старость, не отдам Ее. Недолго пробыла возле меня женщина, походив тревожно по комнате, рассматривая детские запечатленные портреты с восклицанием: Талантливая красавица! Уж в детстве как все видно. Пошуршала в своей косметичке, удалилась, нет, и слова не сказала мне. Из комнаты в комнату скрытно шуршали тапочками, дамской изящной обувью, а пахло как... Ммм.... Носили совершенно аппетитные блюда и мне так хотелось подойти ближе, хоть несколько шажков.
Потом отчетливо помнится, что я ждал, тихо ждал, все неустанно смотря на отпечаток губ, уже чуточку успевших выйти из-за своего контура. Растеклись, но я все помню прежнюю форму, мелкие черточки, симметричные изгибы.
Она не пришла. Жаль, оставила меня одного и пошла разбавлять свою школьную компанию, вспоминая, какие билеты Ей достались на коварном экзамене по обществоведению, какую чушь Она писала на изложении. Клонит ночное время, сумерки облетели все укромные уголки и я так и остался один, но было же как-то в другом содержании, когда мы жили неразлучно с ней и я был Ее единственным спутником. Тогда же остался одинок, не привык я к этим скучным обстановкам. Луна тихонько пробежала лучиками света по мне, даже этот ночной фонарь никогда не бывает одинок, всегда при окружении мириад звездных малышек, рассыпанных отцом-небом. Он, видно, наказал их за детские проделки, раз появляются они романтической ночью, а днем скрываются в синеве безоблачного пространства. Звездочка, упади! - выпрашивал я. Не хотела расставаться с сестричками, разделяла их шумные беседы, таившие в себе не досягаемые простому человеческому существу тайны, секретные умыслы при ночных бдениях, светилась яркой точкой-пуговицей на темном фоне. Вот - упала... Помните ли Вы такие строчки: Звездочки ясные, звезды красивые!? Как же все было мило. Интересно, - думалось мне, - а какие они, эти светящиеся крапинки? И чем они живут? Может, это крошечные человечки, вертящиеся вокруг себя с пылающим огненным факелом, который и исполняет ту главную роль ночника-осветителя? А вдруг Она - осколочек прекрасной звезды-светлячка, перевоплотившийся в более формальное, живое творение? А если...
Не загадалось желание. Грустно. Видно, никак не приходила мне в голову идея что-либо страстного, горящего захотеть. Занят я был - все также тщательно рассматривал игривые лунные лучинки на маленьком следке жидкой помады, вьющиеся ручейки которой успели вступить в соединенную реакцию общества капелек. Этого скоро не стало.
Все в жизни погасает, растекается, теряет смысл, истощается, трагически погибает. Даже давно сформировавшиеся привычки по неким непредсказанным обстоятельствам уходят в прошлое и наслаждаются моментами прожитого, счастливого бытия, полностью всплывая лишь при упоминании. Зачем все нужное имеет обыкновение философски заканчиваться, пропадать из памяти, плыть в ту реку забвения?
Она... Она была нужна всем людям, а более мне - тому, с кем проводила откровенные беседы, кому показывала жеманные уловки и выразительную мимику, кого ослепляла детской улыбкой и сокровенным взглядом. Вмиг я потерял тот образ. Он будто рассыпался на миллионы асторономических кусочков, улетевших в безбрежный космос, всегда гостеприимный и недосягаемый.
Подарить очередную улыбку Она не пришла.
Минула ночь, день, август, несметные промежутки времени... Мне приходилось хранить в себе милые черты, но волнение их жестоко смывало, а субъекта пополнения моих воспоминаний не было рядом. Где-нибудь был он? Иль.... Нет, не пытался словить и продолжать логическую цепочку-рассуждение, побаивался. Глаза помутнели и уж неспособны были глядеть на кого-то столь живо и непринужденно. Внутреннее все пустело, крошилось осколками, свирепо режущими ткани. С теми спутницами-звездами не удавалось больше встретиться - потерялась способность наблюдать за дальними цивилизациями. Я превратился в громадное чуткое ухо. Оно все улавливало: шорох отодвинутых штор, но мне было темно и света белого ничуть не видно, шепот чьих-то не совсем известных доселе голосов, шум подъезжающих к подъезду машин, недовольно сигналившим встречным зевакам и при этом слышалось: Дорогу, уступите дорогу!
На какой Она дороге, где шагает умиленно? Я не понимал своего вопроса и ответа не мог найти, все слушал, внимал людские восклицания и слезные всхлипы. Дело-то завернулось серьезно. Почему бы мне не стать сыщиком-мыслителем? Отважным и благоразумным, как Эркюль Пуаро, ведь этот человек полностью предается собственно изученным фактам, а остальное считает его скромный разум сигаретным пеплом. С такой изощренной чуткостью я бы сразу нашел мою девушку.
Прошло немалое количество зим... И внезапно...
Знакомое дыхание. Легкий стук сердца, вздрагивающие губы. Все произошло неожиданно и мне показалось это бессмысленными фантазиями, нечаянно вышедшими из ирреальности. Она стояла передо мной, я чувствовал капавшие слезинки, но не видел самих бездонных глаз. Господи, да я стариком-ворчуном стал. Привыкший к мертвецки скучной обстановке, я резко воспринимал любые шорохи, деланные Ее телом, одеждой. Мне все было дико и непривычно и через столько лет услышал ритм сердца, порывы чувств и то дыхание. Не успел я к встрече по-джентельменски подготовится, жаль, ведь не предупредила о долгожданном приходе. А я, сколько придумывал изречений, кратких фраз, изливающих всю мою плоскую душу. И как долго я вспоминал Ее таинственное исчезновение, все смело пытался разобраться с мыслями, которые, будто сбившись в одно целое, никак не могли прийти к стартовому началу всего задуманного. За все то время моего жалкого смятения Она стояла недвижимо и твердо, пыталась произнести что-то, но порывы жалости ко мне и всему дорогому не могли потухнуть огоньком поплывшей свечи, а только сильнее разгорались и душа кричала от нестерпимости.
Что случилось после? Она осталась рядом со мной, в большом теплом родительском доме с роскошными предметами мебели и прочей бытовой утварью. Все, казалось, стало по-прежнему: такое тихое и безмятежное существование. Она мне рассказала многое, что не могло не привести к большому страху и разочарованию в сильной особе. А меня лишь пробирало то редкое проявление храбрости, что давно залегло в глубокую спячку у многих людей. Я хотел быть там, где Ей пришлось туго и нужда в поддержке была такой яркой и необходимой, да не было родных. Конечно, прошедшие роковые события могли обернуться не так уж плачевно, но помехой стала Ее красота и королевский облик. Мне больно говорить об этом, ибо пережившие Ею минуты медленно плыли ко мне и мысленно заставляли испытывать двойное потрясение - за Нее и за меня.
В тот поистине печальный вечер, хотя таковым нельзя было сперва назвать, выпускной бал все же, произошло нечто гнусное. Она наслаждалась звездами, яркими небесными вспышками, как я, одновременно разглядывала их неземное величие и загадывала желание на падающую горящую снежинку, а я тогда не успел, помните... Подруги были забавными и веселыми, не давали уединиться со своими тайными размышлениями даже на четвертинку минуты. Они же по колоссальной живости и энергичности и предложили остальным одноклассникам пойти на ночную прогулку-пикничок, хотя заранее все было заготовлено и парочка хорошего красного вина была ловко припрятана под листьями одного из ароматных ближайших кустарников. Безусловно, ноги не были подвержены этакой дорожной экзекуцией. Колеса имелись и весьма приличное число. По причине единственной медалистки класса Ее единственную посадили в машину самой комфортабельной доставки, чтобы было свободно и с попутным дуновением ветерка. А была ли сия надежной посредницей шумной компании? Вероятно, невидимые хранители ночной молодежи были также не в лучшей форме. Что ж, еще раз убедился я, что совершенного везения не существует и фортуна не всегда может уследить за проделками своих подчиненных. Шофер-то достался милым и неопытным в соблюдении дорожных правил. А такой причины вполне хватает с достатком на нелепую аварию. Все было так и мне нелегко описывать подробности еще с процентом иронии, дабы мой рассказ не показался ритуальным погребением. Машина скатилась в канаву, хотя сперва угодила в рядом растущее и любящее жизнь дерево. Это была сосна и вполне сильная, чтобы сплющить это железное ведро и остаться такой же прямой и гордой. Бедная моя девочка оказалась самой пострадавшей. Милая, и почему же тебе так помешали минуты быть беззаботной? В тот час было ясно, что дело это - не шутка, и оно же потребовало серьезной трехчасовой операции. В больничном коридоре, освещенным слабой ночной лампой, собрался весь дом, именно тот дом с французскими окнами и хорошими, понимающими жильцами, пришедшими поддержать маму и похлопать с надеждой отца. Платки были мокрыми, словно после большой капитальной и вполне изнурительной стирки. Крайнее возбуждение и нервное потрясение было у каждого, ведь операция длительная и уж несколько затянулась. Почему человек родился совсем беззащитным и пусть ему будет слишком много лет, чтобы его считали мудрым и знакомым с жизнью, но он не убережен от опасности, которая так и стремится показать все, на что способна? Однако, единственная помощь нужна от людей в белых халатах и жалко, что они доселе не наделены чувством предвидения всего скверного. Для нее последние сделали все, что потребовало многих сил и довольно обширнейшей практики. Результат был позитивным - спасена жизнь невинного человека в огромном мире, правящим его стезей и надвигающимися обстоятельствами.
При виде спокойного лица главврача, мокрые от слез глаза и дрожащие в судороге руки постепенно пришли в абсолютную организменную норму. Стало легче, и только слышалась искренняя благодарность богу за оказанное спасение маленькой души.
Вот этими словами и увенчался конец Ее повествования, и послышались тихие всхлипы от жалости самой себя. Но внезапно голос наполнился чужой интонацией, которая появилась от ненависти и лютой критики. Что же стало с Ней? В том, что Она изменила отношение к себе и своей внешности, не приходилось колебаться. Комната с оставшимся жить Ее неувядаемым детством была наполнена бурной истерикой и жуткими воплями, слова которых невозможно было понять и взяться за ниточку смысла - все ускользало. Может это был простой бред, ведь он свойственен каждому, кто отвык от привычного течения жизни и находился в другом круговороте событий, в ином временном путешествии? Эти все вопросы не находили ключа к объяснению, а Она все продолжала метаться в четырех углах комнаты, сокрушая предметы, казавшиеся противными Ей и от которых следовало быстро избавляться. К горячей руке первой вещевой кандидатурой стала общеклассная фотография, проявленная в предвыпускной день. Стекло разлетелось осколками, а мне чудилось, будто разбивается на кусочки Ее жизнь, горят в ненавистном пламени листы памяти многих школьных лет, гулких переменок, классных вечеров. Никогда порывы злости не приходили к Ней, не впускала их стойкая девичья сила и не хотела портить солнечный день Ее жизни. Теперь передо мной металось чужое создание и не глядело на меня своими добрыми глазами с лучистым взглядом, а лишь приходило в бешенство, когда улавливала мольбы обернуться и посмотреть на меня тем прежним любимым лицом. Долго думал я над повисшей загадкой и не верилось мне в скорейший просвет. Но все открылось с печальным и ужасным итогом. В том же нервном состоянии Она однажды посмотрела на меня... Об этом безобразии и мыслить мне не приходилось. Это была не Она, а всего лишь безжалостно изуродованная холодным хирургическим скальпелем девушка. Пластическая операция была неизбежна, и родители дали свое согласие, только бы спасти Ее жизнь. Единственным и родным мне были глаза и их нежно-зеленоватый весенний цвет, но красавицы больше не было и мне стало нестрашно, ибо я оставался навеки покоренным Ею. Я видел Ее в последний раз, и это было хорошо известно, а резонных доказательств не стоит затрагивать.
Она осталась жить без меня и отныне не любила свое отражение, а я беспрепятственно покорился на вечно-длительное служение другим людям, ведь я родился бесчувственным предметом, хоть и немного фантастичным, и который никогда уже не посмеет проявить свое зеркальное свойство относительно Ее образа. Всегда этот вид будет в моей необъемной памяти большим картинным плакатом, а название уж давно было известно - Она. Эта женщина.