Красницкий Евгений Сергеевич : другие произведения.

Отрок Часть 04

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.44*22  Ваша оценка:
Счетчик посещений Counter.CO.KZ - бесплатный счетчик на любой вкус!

Часть 4

Первые числа Апреля 1125 года. Село Ратное.

Глава 1

   Мишка, с непривычки неловко опираясь на костыли, стоял в углу двора старосты Аристарха Семеныча. Присесть было нельзя - по обычаю сидеть сейчас могли только двое: сам староста за столом, на котором стояли широкогорлые кувшины с жеребьями, и сотник - верхом, командирским оком оглядывающий собрание с высоты седла.
   Находиться здесь Мишке, вообще-то, было не положено - на священнодействие распределения добычи допускались только строевые ратники, да еще те из бывших строевых, кто в силу возраста или увечья уже не служил. Но и им сидеть не полагалось, способность выстоять на своих ногах затяжное мероприятие была неким свидетельством дееспособности и ценилась самими "нестроевиками" очень высоко.
   Одновременно, собрание ратников выполняло и функции сельского схода, решая, попутно, и другие вопросы жизни села, от того-то так и было ценно право присутствия, а, следовательно, и право голоса на этом мероприятии. Когда-то, в самом начале существования Ратного, на такой сход собирались практически все мужчины, поскольку все были строевыми ратниками. Но прошло уже больше ста лет и жизнь брала свое: кроме изнывающих от любопытства баб, сидящих по домам, и детишек, несмотря на угрозу получить изрядную трепку, норовящих залезть на забор подворья старосты, за пределами "представительного органа власти" оставалось почти полсотни вполне взрослых мужиков.
   Стояли тоже непросто. Никакой аморфной толпы не было. Рядовые ратники кучковались вокруг своих десятников, обозники, из бывших строевых ратников, которых возраст или ранения заставили покинуть боевой строй - вокруг Бурея, тоже имевшего права десятника, и только семеро человек - остатки невезучего десятка Акима - оказались неприкаянными и, видимо чисто инстинктивно, жались к десятку Луки Говоруна.
   Староста что-то бубнил, отчитываясь о доходах и расходах сотенной казны, а народ позевывал и поеживался - поднялись ни свет ни заря, потому, что день предстоял хлопотный. Наконец, финансовый отчет, из которого подавляющее большинство собравшихся поняло только то, что какое-то количество средств в казне есть, закончился.
   - Об чем еще поговорить надо? - Староста традиционно откладывал главное событие напоследок: после получения жребиев собравшихся на месте уже не удержишь никакими силами. - Кто чего сказать или спросить хочет?
   - А что здесь пацан делает?
   Бурей, как и в прошлый раз, даже не повернулся в мишкину сторону, впрочем, ни на кого другого он тоже не смотрел, прогудел свой вопрос себе в бороду, словно размышлял вслух.
   - Отрока Михаила привел девятый десяток. - Аристарх повергнулся к Говоруну. - Лука, отвечай!
   - Отрок Михаил был послан в дозор вместе с моими людьми...
   Говорун, он и есть Говорун. Далее последовало: красочное описание оперативной обстановки на маршруте движения воинской колонны, не менее красочное описание коварства врага, замыслившего поголовно истребить славных ратнинских воинов, подробная характеристика соотношения сил в начале, кульминации и концовке боя...
   Мишке так и представилось: лежит раненый пацан на высотке за пулеметом, а на него со всех сторон надвигаются несметные толпы врагов, под барабанный бой и стройными рядами, как в кинофильме "Чапаев".
   - ... А потому, тридцать шесть ратников посчитали, что отрок Михаил имеет право на долю в добыче. Ущерба же остальным от того не будет, потому, что трое ратников за провинность лишены своих долей вообще, а семеро получат половинную долю.
   - Что скажете, честные мужи?
   Самым первым голос подал Пентюх - муж Доньки:
   - Гнать! Не давать ничего!
   Право голоса он имел, поскольку дважды, по молодости, участвовал в бою. Оба раза, правда, совершенно неудачно. В первые же минуты его вышибали из седла, но, проявляя удивительную юркость, Пентюх умудрялся не дать затоптать себя насмерть и отделывался только ушибами, да переломами. После второго раза его списали в обоз, против чего он сам ни словом не возразил. Однако факт оставался фактом, какое-то время Пентюх был строевым ратником и право голоса, по обычаю, за ним сохранялось.
   - Не было такого раньше, не по обычаю!
   Это подал голос кто-то из десятка "лидера оппозиции" Пимена.
   - Было! Два раза! - Опять голос из обоза - кто-то из бывалых ветеранов. - Один раз твоего отца, Аристарх, так наградили, за то, что раненый, коня насмерть загнав, донес важную весть и тем всю сотню выручил. Другой раз Луку Говоруна приветили. Это многие помнить должны. Ему еще и пятнадцати годов не было, а он тогда семерых половцев из лука положил, а один из тех половцев ханом оказался! Было, по обычаю!
   - Как решать будем, Корней Агеич? По обычаю можно и так, и эдак. Раз такое уже было, то можешь ты повелеть следовать примеру пращуров. Но, если есть сомнение - подходит ли нынешний случай под обычай, можно и всех спросить.
   - Ну да! - Снова заорал Пентюх - О сейчас своему вну...
   Бурей даже поленился рукой пошевелить, лягнул Пентюха пяткой.
   - Кхе! Случай сомнительный. Пусть все решают, а ты, Аристарх, в сотенную летопись все три случая впиши, чтобы при нужде свериться можно было.
   "Так я до этой летописи и не добрался, а жаль, много там интересного, наверно, есть".
   - Так, слушаете все! Если посчитаете, что отрок Михаил награды достоин, говорите "да", если думаете, что не достоин, говорите "нет". Всем понятно?
   - Понятно!
   - Давай, время не тяни.
   -Не дураки, чего каждый раз... - Загомонили собравшиеся.
   - Тихо! Первый десяток! Данила? - Аристарх начал перекличку.
   - Три голоса. Да!
   - Второй десяток. Егор?
   - Шесть голосов. Нет!
   - Третий десяток. Фома?
   - Шесть голосов - "да", один голос - "нет".
   - Четвертый десяток. Пимен?
   - Пятнадцать голосов. Да!
   "Странно, вроде бы, Пимен должен был своих против настроить? Или он что-то крутит?".
   - Пятый... эх! Нет пятого. Шестой, гм, десяток. Анисим?
   - Да какой я теперь десяток? Один голос. Да!
   "От него люди к нам ушли и другого десятника себе выбрали - Игната ".
   - Седьмой десяток. Глеб?
   - То же самое!
   - Да или нет?
   - Да! Один голос, чтоб вас всех!
   "От него тоже ушли, но Аким не справился".
   - Восьмой... тоже нет... Девятый. Лука?
   - Десять голосов. Да!
   - Десятый. Алексей?
   - Десять голосов. Да!
   - Одиннадцатый... Корней Агеич, ты Игната десятником утверждаешь?
   - Утверждаю!
   - Одиннадцатый десяток. Игнат?
   - Девять голосов. Да!
   - Так, а с этими что делать? Из десятка ушли, десятника нет, Лука, ты их к себе берешь, что ли?
   "Сироты" нестройно загалдели:
   - Хотим обратно Глеба десятником!
   - Это как? Вы же от него ушли, а сотник вам разрешил себе десятника избрать.
   - Да не уходили мы... его дома не было...
   - Нет, вы слыхали? - Аристарх оглядел собравшихся, словно сомневался, что его слышно всем. - Десяток своего десятника найти не может! Вы что, все пьяные были?
   - Искали мы... времени мало было, Лука торопил... ну, вот... временно, в общем... думали: догонит.
   - Глеб, ты где был-то?
   В толпе послышались смешки:
   - Ну мало ли... по делам... отлучился.
   - Ага! У холостого дел много!
   - А как дело-то зовут?
   - Так у него чуть не каждую неделю... новое дело. Не упомнишь!
   - Хоть бы упреждал: сегодня, мол, такое дело, а завтра...
   Аристарх немного послушал галдеж, потом хлопнул по столу ладонью.
   - Тихо! Развеселились... Корней Агеич, десятник без десятка, десяток без десятника, да еще и обгадились. Позорище! До казни дело довели! И этот... кобелина, дела у него! Решай, сотник, время идет!
   Дед с сомнением поглядел на оставшегося без подчиненных десятника.
   - Глеб, порядок в десятке навести берешься?
   Глеб угрюмо молчал, вместо него отозвались любители позубоскалить:
   - А он с ними делами займется!
   - Ага! И искать не надо будет, если что!
   - То-то они мечтали, что догонит!
   Аристарху снова пришлось прикрикнуть:
   - Тихо! Глеб, тебе сотник вопрос задал! Чего молчишь?
   - Да, пошли вы все!
   Глеб развернулся и пошагал к воротам. На дворе наступила тишина.
   - Кхе! - Дед проводил Глеба глазами и громко, специально, чтобы тот слышал, кинул ему в спину: - И не десяток был - дерьмо! - Потом, обведя собравшихся глазами, обратился уже ко всем: - Слушать меня! Тихон, ставлю над этими балбесами тебя! Еще двоих возьмешь у Луки. Лука, согласен?
   - Согласен, Корней Агеич! Пусть полный десяток будет.
   - Дашь таких, чтобы помогли Тихону вразумить их. Тихон, подойди!
   Тихон подошел, снял шапку, поклонился деду.
   - Ратник Тихон, с одобрения воинского схода и по обычаям пращуров наделяю тебя властью десятника. Десятку твоему быть по счету пятым. Срок власти твоей - год. Через год, собравшись здесь же, ратники сами скажут свое слово: согласны ли они и далее служить под твоим началом, желают избрать себе нового десятника или хотят перейти в другие десятки. До того ты властен командовать, карать и миловать, власть твоя полная - вплоть до лишения живота за тяжкий проступок, трусость или неповиновение в бою. Отец Михаил немощен, потому присягу дашь не здесь, а у него в доме, и ратники крест целовать тебе будут там же.
   Десятник Данила, десятник Анисим, десятник Глеб! Если в Велесов день в ваших десятках не будет хотя бы по пять ратников, десятниками вам не быть!
   "Вот так, вроде бы и полноправный десятник, но назначенный, а не избранный. Подтверждение звания только через год. Можно лишь посочувствовать: и разгильдяйство среди ратников искорени, и отношения умудрись не испортить, иначе через год вернешься в рядовые. Мудр дед, аки змий: Лука хотел, чтобы Тихон, обучив "косоруких" стрельбе из самострелов, сразу стал полноправным десятником, а вместо этого его племяш такой геморрой заполучил, что не приведи Господь. Если не справится, второй шанс получит очень нескоро, а, может, и никогда. А в Велесов день, то есть, 6 августа, ты, Тихон, увидишь, как это может произойти и с тобой. Негде им, хотя бы по пять человек взять".
   - Пятый десяток. - Продолжил прерванное голосование Аристарх. - Тихон?
   - Семь голосов. Да!
   - Ты же нас не спросил!
   - Молчать! Спрошу через год, тогда скажете!
   "Круто заворачивает! Неужто так в себе уверен? Или на дядькину помощь рассчитывает?".
   - Обоз. Серафим?
   - Двадцать восемь голосов - "да", один голос - "нет".
   - Э! Постой! - Снова подал голос Пентюх. - Я тоже - "да".
   - А я - "нет". - Бурей, так же, как и Тихон, и не подумал поинтересоваться мнением своих людей.
   - Тогда и я - "нет".
   - Сгинь, Пентюх, пришибу. Считай, Аристарх!
   - А и нечего считать, и так все ясно. Михайла, стоять можешь?
   - Могу.
   - Ну и стой, где стоишь, потом позову.
   "Вот Вам, сэр, и парламентский регламент, и демократия, и глас народа, который, как известно, глас Божий. Одних спросят через год, других не спросили вообще, а Пентюха пришибут, если не сгинет. И попробуй тут выступи по процедурному вопросу".
   - Так, теперь дело, которое с прошлого раза отложили... и с позапрошлого тоже и еще раз десять откладывали, но я с вас не слезу, пока не решите! В селе тесно! А вы вчера еще и кучу народу приволокли. Тын в иных местах подгнил, в иных местах расшатался. Надо обновлять и расширять.
   Собрание загудело недовольными голосами. С одной стороны, действительно, тесно и обновлять укрепления пора, с другой - все же на своем горбу придется.
   - Холопов за тын выселить, пускай посад будет!
   - И мастерские туда же! От кожемяк вонища - не продохнуть!
   - Тын от этого крепче не станет!
   - А пускай холопы поработают! Понабрали себе...
   - Ага, а ты кверху брюхом лежать будешь! Защита же и для тебя тоже строится!
   Вопрос был важным, давно назревшим и безнадежно завязшим в словопрениях. Когда-то, на возведение или ремонт оборонительных сооружений входили все от мала до велика. Споров не было, "уклонистов" тоже, а лентяев вразумляли непосредственным физическим воздействием - чем под руку попадется. Необходимость спасительного для всех дела ни у кого сомнений не вызывала.
   Но постепенно выводить ратнинцев на фортификационные работы становилось все труднее и труднее. Сказывалось и то, что на село уже много лет никто серьезно не нападал, и то, что одним приходилось вкалывать самим, а другие могли прислать вместо себя холопов, и, разумеется, традиционное: "Пока гром не грянет, а жареный петух не клюнет...".
  
   Тесно же в Ратном было уже сверх всякого разумения, особенно с учетом того, что где-то придется размещать приведенный полон. В этом Мишка в очередной раз и очень наглядно убедился, когда, два дня назад, его привезли домой. Родного подворья он, поначалу, даже не узнал, такую бурную строительную и реконструкторскую деятельность развил Лавр, отосланный дедом в село сразу после захвата Куньего городища.
   Соседнее с дедовским подворье он с приплатой обменял на бывшее жилище Немого, свой двор расширил в две стороны - в сторону дома главы семейства, перегородив переулок и в сторону кузницы, около которой тоже был свой двор, а весь получившийся комплекс дополнительно раздвинул до самого тына, окружавшего село. Для этого пришлось выкупить у хозяев насколько сараев и явочным порядком захватить пространство вдоль самого тына, которое не было ничем занято. Но и этого ему, видимо показалось мало и Лавр нахально присоединил к площади родового гнезда и второй переулок, отделявший его от соседнего подворья. Таким образом род Лисовинов заполучил в свое распоряжение целый квартал, в котором Лавр запустил процесс коренной реконструкции. Все мало-мальски пригодные к тому помещения переоборудовались под жилье, промежутки между постройками накрывались крышами, оснащались торцевыми стенами, и то, что еще недавно было улицей, становилось жилищем.
   Самой же грандиозной частью проекта реконструкции лисовиновской усадьбы было, уже заметно поднявшееся над землей, здание, соединявшее собой в одно целое дома деда Корнея и дядьки Лавра. Получалось оно несуразно длинным, стоявшим как-то вкось, но зато, судя по тому, что уже было сделано, должно было стать самой высокой постройкой в Ратном - аж целых три этажа!
   Все вокруг было завалено щепой, стучали топоры, перекрикивались работники, что-то куда-то несли, из дверей пристройки выкидывали какой-то хлам... Мишка еще не успел толком удивиться откуда Лавр взял столько стройматериалов и где набрал работников, как откуда-то из глубины всего этого бедлама появилась сестра Машка со здоровенной корзиной в руках и, увидев лежащего в санях Мишку заорала:
   - Мама! Миньку привезли! Пораненного!
   Мишка сначала поспешно принял сидячее положение, чтобы показать, что не так уж он и плох, и только потом сообразил, что Лавр наверняка рассказал матери о его ранении, и сильно обеспокоиться она не должна. Что уж там нарассказывал Лавр матери, осталось неизвестным, но крик "Мишаня!" и слезы в глазах выскочившей откуда-то сбоку матери, никак не соответствовали тяжести повреждений нанесенных Мишкиному организму.
   Чтобы как-то отвлечь мать от собственной персоны и сбить ее с истерического настроя, Мишка состроил плаксивую рожу и заныл трагическим тоном:
   - Мама, Чифа убили, Чифа моего убили...
   И все! Словно прорвало какую-то плотину: тринадцатилетний пацан на полном серьезе разрыдался, пытаясь спрятаться на материнской груди от кошмарного окружающего мира, в котором его столько раз пытались убить, в котором он убивал сам, мира, который спрашивал с него по полному счету, наравне с битыми и рубленными мужиками, не делая скидки ни на возраст, ни на слабость, ни на особые "таланты".
   Не стало в этот момент на свете Михаила Андреевича Ратникова, а остался только раненый, напуганный, плачущий мальчишка, добравшийся, наконец-то, домой, к маме, которой можно без слов, одними слезами и всхлипами рассказать о том, как ему плохо, страшно, больно и горестно. Все жуткое напряжение последних дней, которого он сам, кажется и не замечал, но которое постепенно превращало его в натянутую до предела струну, нашло наконец выход, перестав изматывать и разъедать его изнутри.
   Детский организм, уловив рядом теплое родное, существо, защищавшее его с первых секунд зарождения жизни, задвинул куда-то в дальний угол сознание взрослого человека, уже и позабывшего о том, что есть на свете женщина, любящая, понимающая и всепрощающая, рядом с которой можно забыть про все страхи обиды, опасности и беды. И там, в темном дальнем углу, взвыл от зависти и отчаяния пришелец из будущих веков, давным-давно похоронивший родителей и начисто утративший представление о том, какими целительными и облегчающими могут быть слезы, пролитые в материнских объятиях.
   Мать что-то шептала ему, гладила по голове, даже, кажется, слегка укачивала, как младенца, и было совершенно неважно: что именно шептала мать, о чем пытался рассказать сын - происходило великое чудо исцеления душевных ран, без лекарств, гипноза и прочих медицинских ухищрений, просто от близости двух сущностей, еще так, казалось бы, недавно, бывших едиными, и сейчас, на какое-то время, это единство восстановившими. Впрочем, для матери это всегда будет недавно, сколько бы лет не прошло.
   "Да, сэр, видела бы в тот момент своего старшину Младшая стража! Хотя, многие из них вовсе не стали бы смеяться, а позавидовали бы, потому, что их-то вот так уже никто никогда не обнимет. Но каков лорд Корней! Умница, гений, светлая голова! Понял, старый солдат, что запас прочности нервной системы у пацана вот-вот закончится и отправил к матери, к единственному человеку, который может этот запас восстановить. В школах, говорит, не учился... да в какой школе этому обучат? То-то больше половины ратников рванула ему на помощь, как только узнали, что сотник Корней попал в беду. Такое отношение так просто не зарабатывается...".
   - Михайла.
   Задумавшийся Мишка вздрогнул от шепота незаметно подошедшего Афони.
   - Чего?
   - Тебе долю дали, так... это... может, мне не договариваться... ну, чтобы ты холопов для меня покупал? Ну, помнишь, ты говорил?
   - Да, не нужно договариваться. Видишь, Лука, как будто знал, устроил тебе холопов через меня.
   - Слушай, Аристарх с Корнеем подсчитали, получается по две семьи на долю...
   - Так ты что, обе хочешь?
   - Нет, что ты! Я к тому говорю, что если две, то мне бы ту, где народу поменьше: все-таки трудно мне их до урожая держать будет.
   - Да, ладно, сам выберешь, а другую я деду отдам.
   - Вот спасибо! Должник я твой, Михайла, если что, ты только скажи.
   "А почему бы и нет? Сам же решил, что надо, значит с чего-то придется начинать. Вот сейчас и начнем. Эх, блин, прощай невинность!".
   - Ты, вот что. Дедовым возвращением в сотники у нас не все довольны, сам понимаешь. Так что, если чего узнаешь, случайно, хотя бы мелочь какую, предупреди. Ладно?
   - Да мы все за Корнея... кому хочешь головы поотрываем!
   - Головы не надо, просто предупреди. Мало ли, что услышишь или увидишь...
   - Угу...
   - Вот и договорились.
   "Ладно, хоть это дело утряслось, а то сплошные обломы пошли. "Спортзал" ликвидировали, с Юлькой ничего не получилось...".
  
   Идею проведения эксперимента по ускоренному излечению Юлька приняла с энтузиазмом. Контакт между ними установился даже легче, чем в прошлый раз, Мишка снова почувствовал необыкновенный прилив сил, "услышал" юлькины мысли но... больше ничего не произошло. Как он не пытался сконцентрироваться на своей ране и направить на ее излечение полученную энергию, сколько ни старался вообразить ускоренную регенерацию тканей, рассеченных плоским наконечником стрелы, как ножом, результат оказался нулевым.
   Дополнительным подтверждением неудачи послужило и то, что ни слабости, ни сонливости после "сеанса" Мишка не ощутил: энергия как пришла, так и ушла, словно вода сквозь пальцы. Юлька же, как и в прошлый раз, взбодрилась, разрумянилась, но выглядела расстроенной. Очень уж заманчивым было мишкино предложение единым махом излечивать раны.
   - Ничего, Юль, не грусти, - попытался успокоить подружку Мишка - мы просто что-то неправильно делаем, вот подживет нога, я к Нинее съезжу, может, она объяснит. Тогда еще раз попробуем.
   - Ничего она не объяснит - сама не умеет.
   - Ты тоже не умела, а Демку-то мы вытащили. - Мишка вспомнил об умении Юльки мгновенно менять тему разговора, как только он переставал ей нравиться, и решил угостить юную лекарку ее "пилюлями": - Слушай, а чего ты мне тогда только в самом конце платком махнула? Я головой крутил, крутил, чуть шею не свернул.
   - Хотела посмотреть: на сколько у тебя терпения хватит?
   - Ну и язва ты, все-таки!
   - А ты думал, что платок привез, так я перед тобой половиком стелиться буду?
   - Нет, я думал, что ты почувствовала, как мне кличка "Бешеный" подходит, и я тебе опротивел - Сам для себя неожиданно, признался Мишка. - Ты же меня ВСЕГО тогда почувствовала... поняла. Я, ведь и правда, бешеным бываю.
   - Ты книжек поменьше у попа читай! - Насмешливо ответила Юлька и, неожиданно посерьезнев, добавила: Да какой же мужик без ярости? Кому он нужен? Только в обоз!
   - Боярин - "Бо ярый". Так?
   - Слава Богу, не все мозги еще отбили!
   - А еще: "Делай, что должен, и будет то, что будет"?
   - А как же иначе?
   - Бывает и иначе. - Мишка попытался сходу привести какой-нибудь пример, но не успел ничего придумать - Юлька безапелляционно заявила:
   - Не бывает! А если бывает, то - не мужик!
   - А как же бабы за обозников замуж выходят?
   - А и они не бабы. Знал бы ты, сколько уродов с виду обычными людьми кажутся! Только мы - лекарки - и знаем. Иного бы и не лечить, а отравить, чтобы не плодился.
   - Что? И это лекарка говорит?
   - Ты Чифа привез?
   "Блин, опять. Ну как с ней разговаривать?".
   - Привез.
   - Мы с Мотей могилку выкопали, место хорошее - под деревьями...
   Голос у Юльки потеплел, в нем появились завораживающие лекарские интонации.
   - Не надо, Юль. - Мишка досадливо поморщился. - Перестань.
   - Чего не надо?
   - Не действует на меня твой лекарский голос, говори как обычно.
   - Подумаешь, очень надо!
   Юлька возмущенно фыркнула, и выскочила вон. Понятно: "главный калибр" дал осечку. Мишка вовсе не хотел ее обижать, но по сравнению с тем, как утешала его мать, юлькины психологические экзерсисы показались такими фальшивыми...
  
   - Михайла! - Голос старосты вернул Мишку к действительности. - Уснул, что ли?
   - Что, Аристарх Семеныч?
   - Где грамота от епископа? Давай сюда!
   - Так у тебя должна быть, Аристарх Семеныч, я как с сестрой передал, больше ее не видел.
   - Да? Ну, значит, у меня. Всего не упомнишь. - Староста Аристарх поглядел туда-сюда, будто грамота могла валяться где-то тут, на дворе. Ничего, естественно, не обнаружил, и принялся излагать пастырское послание по памяти: - Значит, так: упрекает нас епископ Туровский Кирилл, за то, что пастырь наш отец Михаил в болезни неухожен, неприсмотрен...
  
   Нынешней ночью Мишка совершил преступление - выпустил пленного волхва, захваченного в Куньем городище. Дождавшись, пока все шумы на подворье затихнут пришкандыбал на костылях в сарайчик, где держали пленного волхва, долго чиркал кресалом, наконец зажег огарок свечи. Волхв - нестарый еще мужик, закутанный в традиционный для волхва плащ из белой шерсти, сильно перепачканый, лежал в углу связанный по рукам и ногам, на свет и произведенный Мишкой шум даже не обернулся.
   - Я пришел тебя отпустить. - негромко произнес Мишка. - Вот тут: топор, немного еды, огниво - в дороге пригодится. Покажу тебе лаз через тын. Выберешься, повернешь налево, пойдешь...- Волхв никак не реагировал на мишкины слова, хотя должен был проснуться, если вообще спал. Поэтому Мишка на всякий случай спросил: - Ты хоть слушаешь? Голос-то подай.
   - Слушаю. - Глухо отозвался волхв.
   - Тогда обернись. - Потребовал Мишка.
   Волхв заворочался на соломе, сощурил глаза на свет свечи.
   - Пойдешь налево вдоль тына, - продолжил Мишка с того места, на котором прервался - пока не выйдешь к речным воротам. Там увидишь мостки через реку, а на том берегу дрогу. Эта дорога выведет к Нинеиной веси. Знаешь Нинею?
   - ...
   -Чего молчишь? Знаешь или нет?
   - Слыхал. - Волхв опять ответил односложно и таким голосом, будто был недоволен, что Мишка его разбудил.
   - До Нинеиной веси по дороге полдня пути, к утру доберешься. Даже если наши и вышлют погоню, Нинея тебя не выдаст, но, скорее всего, погони не будет. Куда идти дальше - твое дело.
   Мишка снова сделал паузу, но волхв молчал. Не удивился, ничего не спросил, пришлось давать объяснения по собственной инициативе, не дожидаясь расспросов.
   - Отпускаю тебя не просто так: передашь весть и ответишь на мои вопросы, после этого будешь свободен. Согласен?
   - Кому весть? - Волхв, наконец, проявил хоть какое-то любопытство.
   - Не знаю, сам думай или у Нинеи спроси. Весть такая. - Мишка пригнулся поближе к волхву, насколько позволяли костыли, и заговорил медленно и отчетливо, что бы мужик все правильно понял и запомнил. - Тот поход на языческие капища и селения, про который ты знаешь - не последний. В Турове завелся грек, зовут Илларионом, служит секретарем митрополита. Этот Илларион надумал собрать полк из монахов, обученных воинскому делу. Можно сказать и иначе: основать монастырь для воинов. Полк этот никому из князей подчиняться не будет, епископу - тоже. Только митрополиту Киевскому, а может быть, даже и патриарху Царьградскому. В Турове, несколько дней назад, по велению епископа, сожгли живьем двух ведунов. Если затея Иллариона удастся, и он наберет силу, уставит такими кострами всю Русь. Пресекать это надо быстро, пока Илларион в силу не вошел, потом будет поздно. Все понял?
   - Понял, руки развяжи. - Волхв снова отвернулся от Мишки, подставляя связанные за спиной руки.
   - Нет, - Мишка распрямился и сделал шажок назад. Нападения он не боялся, но чувствовал себя на костылях неуверенно, а того, на что способен волхв, даже связанный, представлял себе плохо. - Пока на мои вопросы не ответишь, не развяжу.
   - Дурак! - Пробурчал пленник, все еще лежа спиной к Мишке. - Я ни рук не ног не чую, как пойду?
   - А никак. Не станешь отвечать или соврешь, оставлю тебя здесь, а весть сам найду как передать.
   - Спрашивай. - Волхв снова повернулся лицом к собеседнику.
   - Заклятье на Татьяну накладывал?
   - Тебе-то что?
   Мишка немного выждал, но продолжения не последовало, тогда он сделал вид, что поворачивается к двери пригрозил:
   - Или отвечаешь, или я ухожу.
   Угроза не подействовала, волхв молчал, пришлось действительно развернуться и шагнуть к двери, только тогда за спиной прозвучало:
   - Накладывал... чрево затворял.
   - Почему не сразу подействовало? - Быстро спросил Мишка.
   - Случается... иногда... - Пленник попытался пожать плечами, но из-за неудобной позы и веревок получилось лишь склонить голову к левому плечу.
   - А не потому ли, что ей о твоем заклятье рассказали только после того, как она уже близнецов родила?
   Мишка впился глазами в лицо волхва, чтобы уловить хоть какую-то мимику, даже свечу поднял повыше, но связанный мужик сохранял философское спокойствие:
   - На все воля богов.
   - Врешь! - Мишка понял, что почти выкрикнул это свое "врешь" и понизил голос. - Пока человек о проклятье не узнает, оно на него не действует. Так?
   - ...
   - Так или нет?
   - ...
   - Ну, как хочешь, я ухожу.
   - Так. - Признание явно далось волхву с трудом, деланное спокойствие пропало, на лице проступило выражение жгучей ненависти.
   - Когда ей черную весть передали? Ну!
   - Не понукай, не запряг. - Огрызнулся пленник, но было заметно, что это он так - для удовлетворения самолюбия, расскажет же правду. - Как узнал, что у нее младенец в моровое поветрие помер, так и велел ей передать, что детей у нее больше не будет... живых.
   - Понятно. Повернись, веревки перережу.
   Мишка перехватил стягивающие волхва веревки кинжалом и снова попятился к двери. Как выяснилось, боялся он зря - волхв действительно не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Неизвестно сколько времени его держали связанным, может быть, с самого захвата городища. Тогда дело могло кончиться скверно. Но нет, вязать пленных ратнинцы умели, волхв ругнулся сквозь зубы и попытался растереть руки. Получалось плохо, и Мишка решил немного успокоить волхва:
   - Не спеши, время есть.
   - Кто она тебе? - Поинтересовался волхв.
   - Татьяна? Тетка.
   - Что ж не спрашиваешь, как заклятье снять? - Пленник, видимо окончательно поверив в близкое спасение, разговорился.
   - Сам знаю.
   - Ну уж... - Удивление было искренним, волхв даже даже перестал растирать затекшие руки.
   - Все просто. - Спокойно объяснил Мишка. - Сделаю куклу, проткну ей иглой живот, потом на глазах у Татьяны эту иглу выну, а куклу сожгу. Какие при этом слова нужно говорить, тоже знаю. Ничего сложного.
   - Нинея научила?
   - Сам - не дурак.
   Волхв пожал плечами и снова принялся восстанавливать кровообращение в руках. Некоторое время тишину в сарае нарушало только его сопение, потом волх, словно спохватившись, спросил:
   - Что со Славомиром, знаешь?
   - Убит.
   - А те, кто с ним уходил?
   - Тоже.
   - Точно знаешь? - Волхв вперился в Мишку недоверчивым взглядом. Только слышал или сам видел?
   - Сам трупы видел. А Славомира без лица и языка, в лесу оставили, с подрезанными жилами.
   - За что? - Волхв снова замер без движения, ожидая ответ на свой вопрос.
   - Он внуков своих убить пытался - сыновей Татьяны. Оба ранены, но жить будут. В том бою всех трех сыновей Славомира убили, получается, что он близких родственников между собой стравил - дядьев с племянниками. Потому с ним так и поступили.
   - Совсем сдурел старый... - Пробормотал волхв себе под нос, но Мишка услышал.
   - Тебе видней - сдурел, так сдурел. Весть запомнил?
   - Грек Илларион, полк воинов-монахов.
   - Верно. - Мишка утвердительно кивнул. - Встать можешь?
   - Сейчас... ох! Сейчас, погоди немного, уже отходит. Так Корзень из-за этого на городище пошел?
   - Почему ты его так зовешь? - Мишка тут же ухватился за возможность получения новой информации.
   - Его так... - Волхв, пыхтя, изо всех сил растирал себе ноги. Один человек назвал... перед смертью. Провидцем был. Предрек, что если Корзень со Славомиром схлестнутся...
   - Не со Славомиром! - Напористо перебил Мишка. - Он другое имя назвал! В Перуновом братстве у вех иные имена, так же, как у Корнея - Корзень. Так и у Славомира...
   - Ты!.. - Волхв отшатнулся к стенке сарая и на лице его вновь проступила ненависть. - Ты кто такой?
   - У Нинеи спросишь. Если разрешит. - Мишка, на всякий случай извлек из ножен кинжал и демонстративно подбросил его несколько раз. - Поднимайся и пошли, на ходу быстрее разомнешься.
   До лаза в тыне добрались без приключений, волхв на непослушных ногах двигался даже медленнее, чем Мишка на костылях. Уже выбравшись наружу, и окончательно поверив в освобождение он вдруг обернулся и обратился к Мишке.
   - Эй, парень! Кукле под одежку напихай чего-нибудь, как будто беременная, и... на-ка вот, Татьяна узнает. - В руке у волхва, неизвестно откуда появилась толстая бронзовая игла, тупой конец которой был изготовлен в виде головы языческого идола. - Сначала вытащи, потом обломи или перекуси клещами. Так правильно будет. От кого Нинее поклон-то передать?
   - От Михайлы.
   - А по-нашему тебя как?
   - Ждан. Только, она меня, все равно, Михайлой зовет. Скажи: скоро навещу, только нога подживет.
  
   - Михайла! Михайла! - Опять прервал мишкины воспоминания голос старосты Аристарха. - Да что ты сегодня сонный такой? Очнись! Слышишь о чем спрашивают?
   - О чем, Аристарх Семеныч?
   - Ну, совсем сомлел. Самому-то отцу Михаилу грамота была? Он же на порог прислугу не пустит, мол, нельзя чернецу.
   - Была. - Отрапортовал Мишка. - С пастырским увещеванием и разрешением от некоторых монашеских обетов до того времени, как выздоровеет.
   - Ага. Ну, тогда ладно. А почему грамоты с тобой передали, а не с Корнеем Агеичем?
   - А про отца Михаила секретарь епископа почему-то меня расспрашивал. И еще один монах - Феофан. Он-то мне грамоты и передал, а почему мне - не знаю.
   - Ладно, с этим решили. - Староста обвел глазами собравшихся. Вроде бы все, или еще о чем-то забыли?
   - Забыли! - Выступил вперед десятник Пимен. - Ты сам намедни обещал.
   - И охота тебе, Пиня, впустую время тратить! - Не очень настойчиво попытался возразить староста.
   - Не впустую! Дело важное, и от него благополучие всех нас зависит!
   - Так, слушайте: - Аристарх повысил голос. - Десятник Пимен и с ним еще... Пимен, сколько вас?
   - Еще семнадцать.
   - Десятник Пимен и с ним еще семнадцать человек предлагают... как бы это... да ну тебя, Пинька, сам рассказывай!
   - Я - десятник четвертого десятка, обозный старшина Бурей и еще шестнадцать человек - все достойные мужи и бывалые воины, а так же крепкие хозяева - хотим, чтобы вы задумались над тем, что сотня наша слабеет. - Начал торжественным голосом Пимен. - Сами сегодня убедились: полных десятков у нас только три, двух десятков нет вообще, еще один докатился до такого позора, что и говорить противно. Трое десятников остались без ратников, а это значит, что и еще трех десятков у нас нет. Терпеть такое дальше нельзя, с этим, я думаю, и сотник наш согласен. Так, Корней Агеич?
   - Беды наши любой перечислить может, - отозвался Корней - что предлагаешь-то?
   - Но с перечисленным ты согласен?
   - Согласен.
   - Теперь еще одно. - Продолжил Пимен. - Опять же сегодня вы все убедились: в селе тесно, тын обветшал, надо расширяться...
   Кто-то из ратников перебил:
   - Так решили же: после Велесова дня, как с жатвой управимся...
   - Слыхали? - Пимен повысил голос. - Даже и сроки назначаем, как язычники! Нет, чтобы сказать: после дня поминовения благоверных мучеников Бориса и Глеба! Нас для чего сюда прислали больше ста лет назад? Свет Христианской Веры во тьму языческую нести! А мы что? Дошло до того, что епископ Туровский нас небрежении упрекает! Так вот: Корней Агеич, - Пимен обернулся к сотнику - тебя князь над нами снова поставил. С этим не спорим - князю виднее, но что ты со всем этим делать собираешься?
   - С чем "с этим"? - Глосс деда был холоден, как лед.
   - Повторю еще раз, мне не трудно. - Пимен обернулся к своим сторонникам, словно ища поддержки, и Мишка понял, что чувствует себя десятник вовсе не так уверенно, как хочет показать. Тем не менее, говорить он продолжил вполне бойко. - Ратная сила уменьшается, жилье и крепость наша ветшает, вера православная ослабевает. Так и будет дальше или ты как-то все это исправлять собираешься? Если собираешься, то как?
   - А сам что-нибудь предложить можешь? Или только беды перечислять способен? - дед в точности повторил свой предыдущий вопрос, только слова местами поменял.
   - Могу. - Пимен снова оглянулся на свой десяток. - Для пополнения воинской силы - звать воинов со стороны. Для содержания в порядке села - допускать на сход всех мужей, имеющих в селе свое хозяйство, а не только ратников. Для укрепления веры - не селить язычников внутри села, а построить посад за тыном.
   - Все? - Голос деда по-прежнему был совершенно лишен эмоций.
   - Все, Корней Агеич. Если можешь предложить что-то получше - говори, а если не можешь, тогда давай то, что я сказал, сделаем.
   - Что скажете, честные мужи сотни ратнинской? - обратился дед ко всем собравшимся.
   Шум, постепенно нараставший по мере того, как Пимен излагал свое мнение, грянул в полную силу. Дед спокойно сидел в седле, давая эмоциям выйти наружу в криках и спорах.
   "Пимен абсолютно прав, по крайней мере в том, как он перечислил недостатки. Можно подумать, что он сдает зачет по управленческим патологиям.
   Во-первых, десинхронизация. Необходимые решения недопустимо запаздывают: либо не принимаются вообще, либо дело затягивается.
   Во-вторых, деструктуризация. Всего три полных десятка, вместо десяти, как должно было бы быть. Плюс: существенная часть мужского населения занимается чем угодно, только не основным делом - несением ратной службы.
   В-третьих, дисфункция. Сотня фактически перестала исполнять ту роль, ту функцию, для которой, собственно, и была создана.
   Все вместе - дезадаптация - неспособность адекватно реагировать на изменения обстановки, и отвечать на вызовы времени.
   Все признаки рефлексивного метода управления, когда способ разрешения очередной проблемы придумывается не в соответствии с какой-то концепцией, а "на ходу", после того, как событие уже произошло.
   А вот с предложениями Пимен подкачал. По крайней мере, с двумя из трех. Ратников со стороны не набрать, даже если мужики согласятся нарушить сложившуюся традицию. Хорошие воины - все при деле: в княжеских дружинах, в боярских, в бандах, в конце концов - а плохих нам и не надо. Так что, для реализации первого предложения просто-напросто нет ресурсов.
   Выселение холопов, упорно не желающих креститься, "за периметр", и вовсе даст результат "с точностью до наоборот". Это как бы узаконит существование в Ратном двух общин - христианской и языческой. Распространению христианства - выполнению основной функции - это не только не поможет, но и помешает.
   А вот с допуском к решению хозяйственных вопросов всех хозяев, Пимен, пожалуй, прав. Дискриминация по признаку годности к строевой службе - полная дичь. Тот же Илья куда как умнее и практичнее Пентюха, например.
   Интересно: что дед ответит. Это же прямой наезд на него, как на сотника: ты власть, ты и решай проблемы, а мы тебя будем критиковать. Любимая позиция "дерьмократов".
   Но Пимен против деда - сопляк. Во-первых, почти вдвое моложе - тридцати еще нет. Во-вторых, сторонников у него вдвое меньше, чем у деда. Выручать нас Лука тридцать восемь человек привел, а Пимен выступает от имени семнадцати. Не определившихся меньше десятка, погоды они не делают. В-третьих, Пимен либо трусит, либо поет с чужого голоса, не даром же все время на кого-то оглядывается".
   - Ну, наорались? - Дед приподнялся в седле. - Молчать! Слушать сотника!
   Шум утих быстро, все - люди военные, к дисциплине приучены, да и приказать Корней умел.
   - В должность сотника - дед притронулся рукой к золотой гривне - я вступил только сегодня. По обычаю, любой недовольный или желающий сам стать сотником может о том сказать, и тогда дело решается поединком. Десятник Пимен потребовал с меня отчета! Десятник! С сотника! Доставай меч, Пинька!
   Дед соскочил с коня и обнажил клинок.
   "Блин! Как он пеший на протезе-то будет?".
   - Корней Агеич, да ты что? - Пимен явно не ожидал такого оборота.
   - Доставай меч!
   - Да не буду я с тобой...
   - Тогда на колени, шапку долой, меч наземь! - не дал Пимену договорить дед. - Винись паскуда!
   - В чем виниться-то? Я только...
   "Ну, прямо Троцкий: "Ни мира, ни войны, а армию распускаем". Труханул Пинька. Ох, блин!".
   Вжик! Дедов меч перерубил на Пимене пояс и ножны с мечом и кинжалом упали на снег. Удар был настолько точен, что одежда Пимена оказалась нетронутой. Второй удар был тоже хорош - оплеуха плашмя, так, что с головы Пимена слетела шапка, а сам он еле устоял на ногах.
   - На колени, крысеныш, убью! - Произнесено это было так, что никаких сомнений не оставалось: убьет.
   Пимен бухнулся на колени.
   - Винюсь, Корней Агеич! Прости, и в мыслях дурного не желал!
   - Встать! Коня!
   Пимен торопливо вскочил, подхватил дедова коня пол уздцы, почтительно придержал стремя.
   - Так и держи!
   Пимен покорно остался стоять в роли конюха - без шапки, распояской - живое воплощение раскаявшегося злодея. Ухо и левая щека у него медленно начинали багроветь.
   - Ну, кто еще забыл, что такое сотник? - Дед напоказ поиграл обнаженным клинком. - Выходи, напомню!.. Нету? - Меч скрылся в ножнах. - Тогда - о делах.
   Дед медленно обвел взглядом присутствующих. Так дирижер "собирает внимание" оркестра или хора перед тем, как первый раз взмахнуть палочкой.
   - Первое: новые ратники. Обычай ломать не дам! Чужих брать не будем, у нас и своих достаточно. Не поняли? Объясняю. Я привел из Куньего городища пять семей моей родни. Там - шесть парней и молодых мужиков, которых можно обучить ратному делу, да еще с десяток мальчишек, которых отдадим вон ему, - дед указал на Михайлу - в Младшую стражу. Почти у каждого из вас жены или невестки родом из местных селений, значит, там у вас есть родня. Вот там пополнение для сотни искать и станем, заодно, и женихов нашим девкам присмотрим. Кхе! - Дед блудливо подмигнул старшим ратникам, имеющим годных для замужества дочерей.
   - А если не пойдут? - Кто задал вопрос Мишка разобрать не успел. Дед, с высоты седла, возможно и у видел вопрошающего, но обращался по-прежнему ко всем сразу:
   - Возьмем силой! Мы эту землю отвоевали, теперь пора становиться на ней хозяевами. Или будут платить дань, или будут давать людей! Мы их защищаем, пускай платят! А особо упорным - пример Куньего городища!
   Собравшиеся одобрительно загалдели, идея явно пришлась по вкусу.
   - Молчать! - Гаркнул дед. - Я еще не закончил!
   Тишина наступила мгновенно.
   - Второе. Тын и вообще все строительство. О сроке договорились. На работы выходить всем! Кто будет отлынивать, выгоню из села на все четыре стороны! У кого есть холопы, выведете на работу ровно половину, включая баб. А чтобы пример показать, беру на себя строительство угловой башни. Пора уже вместо тына валы насыпать и башни поставить.
   - Э, Корней Агеич! - Подал голос староста. - Прости, что перебиваю...
   - Чего, Аристарх?
   - Я вот что подумал: угловые башни на себя могли бы другие взять. К примеру: Степан-мельник, Касьян с Тимофеем, Кондрат - им по силам. Ну, и я, раз уж такое дело, тоже мог бы. А тебе уж тогда проездную надвратную башню надо строить.
   - Кхе! Ну... могу и надвратную. Потом с тобой вдвоем сядем и все сочтем: кому - сколько. Все понимаете, к чему дело идет? Городок у нас получается! А потому, будем ставить и посад. Перво-наперво, вынесем за стены мастерские. Мельница у нас и так там, и ничего - стоит, работает. А если кто захочет внутри мастерскую оставить, пусть платит в сотенную казну. Но кожемяк уберем непременно - больно уж промысел у них вонюч.
   Последнее замечание сотника снова вызвало одобрительный ропот - кожевенные мастерские смердели нещадно, особенно летом.
   - Ну, и третье. - Продолжил дед. - Твердость в вере и насаждение христианства. Начнем с себя! С тех, кто в церковь аккуратно не ходит, на исповеди и у причастия бывает от случая к случаю, буду брать виру! Так же и с тех, у кого холопы больше года живут и до сих пор не окрещены. И делу - польза, и казне нашей - прибыток! Всем все понятно? Кому непонятно, тому потом объясним, а теперь, Аристарх, пора жребии тянуть! Начинай!
   Аристарх поднялся с лавки и торжественным голосом произнес:
   - Отрок Михаил! По обычаю, пращурами заведенному, раз уж ты так отличился, что воинскую долю получаешь, тянуть тебе жребий первому, чтобы другим пример был и у тебя стремление появилось в первые люди выйти. Подходи!
   Мишка неловко опираясь на неудобные костыли, подошел к столу.
   - Рухлядью или душами?
   - Душами.
   - Бери вот из этого кувшина, да не копайся, бери верхний.
   Мишка вытащил деревянный кругляш с выжженной на нем цифрой XXIV.
   - Двадцать четвертая доля!
   - Корней Агеич, подходи...
   "Поздравляю Вас, сэр, вы только что присутствовали на произнесении тронной речи. Да какой! Лорд Корней, без преувеличения, гениален! Сначала посрамлен и унижен "лидер оппозиции", потом заявлена неукоснительная верность традициям и обычаям. И после всего этого реформы! Ратников, вроде бы, берем со стороны, но обычая не нарушаем - родня. Село, вроде бы, расширяем, как договорились, но на самом деле строим город. Христианство продолжаем насаждать, но как! С использованием экономических рычагов и внедрением идеологического надзора. И это только то, что лежит на поверхности!
   А самое-то интересное то, на что никто и внимания не обратил. Плата с владельцев мастерских - в казну, штрафы с нерадивых прихожан - в казну, а дань с окрестных селений? Про казну - ни слова! Никто и не заметил, но, наверняка же, дед не случайно оговорился!
   И еще один очень интересный момент, который пока никто не оценил. Пополнение за счет родни по женской линии! "Пимен и компания" переженились между собой - внутри своей замкнутой группы, поэтому пополняться им будет неоткуда. А те, кто сможет "поставить под ружье" родню из местного населения, очень быстро начнут набирать силу и влияние.
   И, наконец, третье. Небрежно, как бы между делом, официально заявлено восстановление Младшей стражи, и назван ее командир. И ни у кого даже никаких вопросов не возникло, настолько дед это провел гладко и естественно!
   Что же получается? На словах дед стеной стоит за сохранение обычаев, формально все тоже, вроде бы, правильно, а на деле все переворачивается с ног на голову. Предпринимателям дед организовал сразу две проблемы: плату за землю, занимаемую мастерскими и плату за холопов, не обращенных в христианство в течение года. Тем же, кто предпочитает предпринимательству воинское дело, дается возможность не только набрать себе подчиненных, но и самым радикальным образом изменить соотношение сил в свою пользу.
   Плюс к этому - Младшая стража превращается в учебный центр для тех, кого дед туда допустить пожелает, а остальные высококачественного обучения не получат. В результате, через десяток лет, а то и раньше, у деда под рукой будет такая сила, что спорить с ним не решится никто. Ни в самом Ратном, ни в округе.
   Налицо смена типа управления - от рефлексивного к следящему - нейтрализация дисфункций, сосредоточение функций. Но этого в нынешней ситуации мало, надо еще...".
   - Михайла! - Раздался над головой голос деда. - Вон, Роська сани подогнал, садись, поедем людишек забирать.
   - Деда, я одну семью Афоне отдал. Ругаться будешь?
   - Кхе! - Было заметно, что дед пребывает в хорошем настроении. - А то я не догадался: о чем вы там шептались! Надо бы тебя, конечно... да, ладно. И этих-то пристроить. Ты хоть подсчитал, сколько народу у нас теперь поселится?
   - Ну, пять семей родни, сорок семей тебе на двадцать долей пришлось, еще две семьи - доля дядьки Лавра...
   - Ты и впрямь спал, что ли? Лавру двойную долю дали, за то, что он тайно в городище пробрался и ворота открыл!
   - Значит, четыре семьи и еще одна от меня. Всего получается пятьдесят семей, то есть: больше двух сотен народу. И куда же мы их всех поселим?
   - Поселим... не о том думаешь! - дед слегка поморщился. - Где мы для них землю возьмем, чтобы пахали-сеяли? Если лес сводить, то на росчистях только на будущий год сеяться можно будет. На выселках, где раньше наши холопы жили, земли, самое большее, на десяток семей, да и та заросла за столько-то лет. Понял?
   С пахотной землей, действительно, было туговато. Не то, чтобы междуречье Горыни и Случи было особо густо заселено, но вся земля была занята лесами и болотами. Все удобные участки рядом с селом давно были заняты, не даром же деду пришлось устраивать выселки почти в пяти километрах от Ратного. Лесных полян, которые можно было распахать, не хватало, поэтому приходилось сводить лес - работа долгая и тяжелая.
   "Каждой семье под пахоту требовалось хотя бы пара гектаров - четыре футбольных поля. На пятьдесят семей... М-да! А еще: луга для выпаса скотины, земля под огороды, да и сено на зиму надо было где-то косить. Плюс лён, для масла и тканей. И так далее, и тому подобное. Даже представить страшно, какая требуется организационная работа, чтобы обеспечить новые семьи всем необходимым.
   Впрочем, у проблемы резкого увеличения населения есть не только организационная сторона. Можно, конечно, наставить в удобных для того местах несколько деревенек, так, чтобы поля и луга были под боком, но для этого нужен прочный мир с местным населением. В противном случае, каждое поселение придется превращать в укрепленный пункт наподобие Ратного.
   Тоже, конечно выход. Крестоносцы в Прибалтике именно так и поступали, вернее будут еще поступать. Потому-то армии Ивана Грозного и будет так сложно и тяжело воевать в Ливонии. Придется расковыривать каждый замок в отдельности - терять время, нести потери... Эврика! Поздравляю, сэр Майкл, не сочтите за лесть, но идея представляется весьма плодотворной, с далеко идущими последствиями. Боярская усадьба, в сущности, тот же феодальный замок. Раздаем земли преданным деду десятникам - вот тебе бароны. Ратники их десятков - рыцари. Следовательно, Погорынье - графство, а Корней Агеич - граф!
   Как известно, сэр, управленческое решение может считаться добротным только в том случае, когда дает выигрыш не по одной, а по нескольким позициям. Наделяя преданных деду людей землей, мы решаем проблему перенаселения, повышаем свой статус и статус дедовых ближников, превращая их в военную аристократию, а заодно, превращаем Погорынье в "укрепрайон" - козырной аргумент для любого, кто в нашем высоком статусе попробует усомниться или попытается проверить его на прочность. Кхе, любезный граф Корней, вы-то еще и не подозреваете, что стали "Вашим сиятельством", но вот под каким соусом Вам это преподнести?"
   - Чего примолк, Михайла?
   - Да вот, деда, думаю: как дело с пахотными землями утрясти?
   - К Нинее поедешь. - Как о давно решенном, заявил дед. - Я, конечно, могу пустующие земли и так занять, но хочу дело решить добром. Скажешь ей, что будет она с этого иметь корм и помощь во всех хозяйственных нуждах. Отошлем туда тридцать семей.
   - Там же только шестнадцать домов! - удивился Мишка.
   - Пятнадцать! - Поправил дед. - А в шестнадцатом - самом большом - разместим Младшую стражу и воинскую школу. Туда же отправим потом станки и кузню, в которой самострелы делать будем.
   - А по-другому нельзя, деда?
   - Опять что-то выдумал? - дед подозрительно прищурился.
   - Не сам, в книгах вычитал, но это долгий разговор, согласишься выслушать?
   - Ну, если на пользу...
   - Роська, - окликнул Мишка своего крестника - сходи-ка дядьку Лавра позови.
   - Слушаюсь, господин старшина.
   Дед дождался, пока Роська отойдет и подозрительно спросил:
   - Зачем парня отослал?
   - То, что я сказать хочу, никому знать не надо, не согласишься - забудем, согласишься - только мы с тобой будем знать. И все.
   - Ну, излагай.
   - Сейчас, только ты в сани пересядь, а то чего я тебе наверх кричать буду?
   Дед с нарочитым кряхтением и охами сошел с коня и уселся в санях.
   - Развел таинства, ядрена Матрена... Ну, рассказывай, книжник.
   - Есть три способа управления людьми и делами: рефлексивный, следящий и программный.
   - А по-людски говорить не можешь?
   - Сейчас объясню. Если ты у дядьки Лавра в кузнице случайно к раскаленной железяке притронешься, ты же не думаешь: "Ой, горячо, надо руку убрать"? Рука, как бы, сама отдергивается. Вот это и называется "рефлекс". А рефлексивный способ управления, это когда думать некогда, что-то делать надо. Ну, к примеру, пожар. Все всё бросают, даже самые важные дела, и бегут тушить. И, при этом, уже ничего не берегут: пьют воду, кидают землю, бывает, соседние дома разваливают, чтобы огонь не перекинулся. Сплошной убыток, а всего-то и надо было: за печкой присматривать, чтобы уголек не выскочил.
   Но это - срочное дело: выпал уголек, начался пожар. Бывает же, что беда долго подкрадывается, как бы, накапливается постепенно. Например, видит хозяин, что крыша не в порядке, но погода стоит сухая, жаркая, вот он все и откладывает на потом. Пошел дождь, потекло в жилье, и начинается: лужи подтирать, ведра подставлять. А если дожди не на один день зарядили? Приходится на мокрую крышу лезть, а она скользкая. Упал, ногу сломал. А всего-то и надо было, что в вёдро крушу поправить.
   Или еще пример...
   - Да понял я, понял. Тын обветшал, в селе тесно, ратников мало. Накопились беды. Сколько лет дурака валяли, а теперь спохватились. Так бы и сказал: "пожарный способ", а то придумал... Даже и не выговоришь. - дед изображал сердитое ворчание, но было заметно, что тема его заинтересовала.
   - Не я придумал, поумней меня люди книги писали. - Быстренько "отмазался" Мишка.
   - Ладно, дальше давай.
   - Так вот: пожарный, как ты говоришь, способ, это когда заранее не подумали или не сделали то, что требовалось, и спохватываются, когда событие уже произошло. Эт этого обязательно случаются три беды. Первая - десинхронизация. Это когда решения и дела запаздывают.
   Вторая беда - дисфункция. Это когда важные дела не делаются или людям не своим делом заниматься приходится. Вот, ты же не поп, а приходится дела веры исправлять: следить, чтобы к причастию ходили, холопов крестили. Отцу Михаилу уже одному не совладать, а ведь нас сюда прислали христианство насаждать. Это - наше главное дело, наша функция.
   Третья беда - деструктуризация, проще говоря, развал. Было у нас воинское поселение, а теперь: одни желают по-прежнему служить, другие ремеслом и торговлей заниматься, третьи... да ты и сам об этом говорил. Помнишь?
   - Гм... Кхе!
   Дед поскреб в бороде, оправил полы кожуха.
   - Выходит, наши беды мудрецам давно известны были, и в книгах описаны?
   - Да не наши! Это - беды любой общины, города или племени, которыми рефлексивным способом управляют.
   - Угу... Понятно. - Дед покивал головой. - И что ж дальше?
   - Дальше - плохо. Количество бед нарастает, справиться со всеми уже не получается, потому, что все делается второпях, по пожарному, без раздумий о том, чем это в будущем обернется. Община либо гибнет, либо власть в ней меняется. Но, бывает, что смена власти приводит к междоусобице, и тогда, тоже, гибель.
   - Сам-то понял, что сказал? - Дед неожиданно для Мишки напрягся и уставился на внука очень внимательно.
   - А что? - Не понял Мишка.
   - Рюриковичи в усобицах погрязли, Великий князь Киевский при смерти. Или забыл, что боярин Федор рассказывал?
   - Помню, деда. Те правила, о которых я тебе рассказываю, и для всей Руси тоже справедливы.
   - Степь только и ждет, что мы ослабнем. - Словно не слыша, продолжал дед. - С запада, тоже, давят.
   - Но мы же с этим ничего сделать не можем. - Мишка никак не ожидал подобного поворота разговора. - Пока...
   - Пока что?
   - Пока у себя порядок не наведем и силы не наберем. Иначе кто нас слушать будет?
   - Какие силы, какой порядок? Все как гнилая тряпка расползается! Толку с твоих книжек... Только названия дурацкие придумали, а проку...
   - Так я же еще не все рассказал!
   - А-а-а!
   Дед в сердцах махнул рукой.
   "Чего ж он так завелся-то?".
   - Деда, ну потерпи еще немного! Ты же самое главное уже сделал!!! Ты власть в Ратном сменил! И без усобицы, только Пимену по уху дал.
   - Да что ты понимаешь! - Дед машинально цапнул рукоять меча. - Думаешь, смолчали, так и подчинились? Все только начинается.
   - Может и не все, но понимаю! Во всяком случае, понял, что Пимен не от себя говорил, то-то все время оглядывался!
   - Вот! - Дед наставительно ткнул в мишкину сторону указательным пальцем. - В сотне раскол, а зачинщики таятся, Пиньку вперед выставляют. А ты мне тут всякую книжную заумь рассказываешь.
   "Блин, как же разговор в нужную сторону повернуть? Может, попробовать удивить деда?".
   - Так и я о том же! Был рефлексивный метод управления, а ты теперь другой применишь, уже начал.
   - Кхе! Когда ж это я успел? Вроде бы и трезвый был. - Брови деда сначала удивленно приподнялись, потом грозно сдвинулись. - Опять, как с воинской школой, дурня из меня делаешь? Я вот тебе сейчас...
   - Деда, Христом Богом прошу: дослушай пожалуйста! - Взмолился Мишка. - Ты же обещал выслушивать! Сам же сказал, что мудрецы наши беды точно описали! Так в тех книгах и способы преодоления бед описаны. Ну послушай же!
   - Обещал-то, обещал... - Дед раздраженно поправил воинский пояс, дернув его туда-сюда и задев ножнами мишкину раненую ногу. Испугано глянул на внука и смилостивился: - Ну ладно, только что ж мы посреди улицы, давай-ка, домой поедем.
   - А дядька Лавр сюда придет, мы же позвали. - Спохватился Мишка.
   - Не мы, а ты. - Поправил дед. - По дороге встретим. Давай уж, вещай дальше... Мудрец, туды тебя.
   - Я думал, что и Лавру послушать полезно. Все-таки, старший мужчина в семье, после тебя. Да и говорить лучше в кузне, а не в доме - лишних ушей нет.
   - Ага, ему сейчас только разговоры и разговаривать, дел невпроворот. Ладно, поехали.
  

* * *

  
   В кузнице поговорить не вышло. Лавр уже приставил к работе не то свежеиспеченных холопов, не то вновь обретенных родственников (Мишка еще не научился их различать), и закопченное помещение было наполнено лязгом металла, сипением мехов, и прочими кузнечными шумами. Тут же ковылял, опираясь на один костыль Кузька, раздавая какие-то указания работникам.
   Лавр привел отца и племянника в какое-то помещение на втором этаже недостроенного "главного корпуса" усадьбы, послал крутившуюся здесь девчонку на кухню за горячим сбитнем и усадил всех на расстеленные прямо на полу, чьи-то постели.
   В суть рефлексивного метода управления Лавр "въехал" с ходу.
   - Это, когда я заготовку в горне передержу, а потом начинаю орать: "Давай быстрее, железо пережжем!". Обязательно кто-нибудь что-то уронит или заготовку клещами неловко схватит, или штаны прожжет - не работа, а сущее наказание.
   - Вот, вот! - Обрадовался Мишка. - А есть и другие способы управлять. Второй способ - следящий. Начальствующий человек смотрит за тем, что происходит, и, если происходящее идет на пользу, поддерживает, а если во вред, пресекает. Вот, к примеру, как с некрещеными холопами. Наше главное дело - насаждать христианство, значит, если холопов хозяева не крестят, это - во вред.
   Беда только в том, что пользу и вред разные люди по-разному понимают. То, что для одних - хорошо, другим поперек горла встать может. Вот, деда мастерские за тын вынести хочет. Казалось бы, дело правильное, но хозяевам-то мастерских это не по нутру.
   - Кхе! - Дед зловеще ухмыльнулся. - - Ничего, уберутся, как миленькие, найдем средство!
   - Об этом я и толкую. Пресекать! - Быстренько согласился Мишка и поспешил продолжить: - Но при таком способе управления тоже не все гладко идет. Во-первых, из-за того, что есть недовольные, важные дела могут делаться медленно и плохо, потому, что без желания, из-под палки. Как, например с ремонтом тына. То есть, опять дисфункция - неисполнение важных дел. Во-вторых, есть опасность деструктуризации - развала. Если тех, кто "за" и тех, кто "против", примерно поровну. Или же не поровну, но одна из сторон, хоть и малочисленна, но сильна. До крови, может, и не дойдет, но дело делаться не будет.
   Ты, деда, именно по этому пути и пошел, и с первого шага пришлось силу применять. Пока дело только оплеухой Пимену ограничилось, но ты верно сказал: "Смолчали, не значит, что покорились". А можно, ведь, сделать так, что те, кто ремеслом и торговлей предпочитают заниматься, твоими союзниками станут, помогать тебе будут и в делах, и в том, чтобы недовольных поприжать.
   - Кхе! Это как же?
   Дедов скепсис начал постепенно развеиваться, похоже, разговор начал его понемногу заинтересовывать.
   - Есть третий способ управления - программный. Программа, это... Как бы объяснить... Вот задумал ты какое-то большое, важное дело, такое, что не на один год. Результат этого дела - цель, которую надо достичь. Заранее обдумываешь: что надо сделать, сколько это времени займет, что может помешать, кто будет тебе помощник, а кто противник. Рассчитываешь: сколько чего понадобится: людей, времени, средств. Прикидываешь: когда что делать и когда одно дело заканчивается, а другому пора начинаться. Вспоминаешь людей: кто что умеет, кому доброго слова достаточно, а кого подкупить или припугнуть надо.
   Самое же главное - людской интерес. Если другие люди в достижении твоей цели свой интерес увидят, то помогать будут не за страх, а за совесть. Если таких людей будет большинство, то противники твоего дела и пикнуть не посмеют, а если посмеют, то твои сторонники их враз придавят.
   Вот если все это вместе сложить, то и получается программа действий на какой-то большой срок, и все: твои дела и мысли, дела и мысли твоих союзников - должны быть выполнению этой программы подчинены. А тех, кто сопротивляться задумает, придется принуждать силой.
   - Кхе! Что скажешь, Лавруха?
   Лавр, до сих пор сидевший молча и, вроде бы, с безучастным видом, на самом деле, оказывается, слушал очень внимательно. Во всяком случае, ответил на дедов вопрос сразу и очень толково.
   - А я так и работаю, батюшка. Прежде, чем ковать, думаю: сколько чего нужно - угля, руды или железа, помощников. Потом: как нагревать, как отковывать, как закаливать. Если что-то сложное делать собираюсь, сначала рисую на дощечке, помощникам показываю, обсуждаем. А уж когда все решили, каждый свое дело знает, недостатка ни в чем нет. Ну... и прочее, много всякого. Зато дело делается как следует.
   - Дядя Лавр, а бывает так, что помощники что-то дельное подскажут?
   - Бывает, конечно. - Подтвердил Лавр. - Кузька, вот, на выдумки горазд, добрый кузнец будет.
   - Но для этого помощникам конечная цель должна быть понятна? - Продолжил подводить разговор к нужному выводу Мишка.
   - А как же без этого? - Удивился Лавр. - Если помощники не знают, что куют, так что же получится?
   - Вот, деда! - Мишка от возбуждения даже попытался привстать, забыв про ранение, но нога тут же напомнила о себе болью. - Перво-наперво, преданные тебе люди должны все правильно понять, свой интерес увидеть и важностью дела проникнуться.
   - Без интереса, конечно, хрен кто пошевелится... - Согласился дед. - Ну а беды какие у этого способа?
   "Браво, лорд Корней! Уловили методику анализа, что называется, с ходу".
   - А нету бед, деда. Вернее, есть только одна - если программа неверная. Тогда все развалится. А если цель правильная и средства ее достижения продуманы хорошо, все получится. Вот Ярослав Мудрый, когда нашу сотню сюда посылал, все правильно продумал, и все получилось. Но цель, которую он перед нами поставил, достигнута, пора ставить следующую, иначе так и будем гнить потихоньку. Сам же сказал: "Все, как гнилая тряпка расползается".
   Дед, видимо, спохватился, что получается как-то несолидно: глава семьи слушает поучения от пацана.
   - Красно глаголешь, отрок, как поп на проповеди. И как же эту книжную премудрость к нашим делам приложить?
   - Начинать надо с цели. - Не смутился Мишка. - Вот какая цель была у нашей сотни в самом начале, когда сюда пришли?
   - Как какая? - Дед рубанул воздух ладонью. - Да просто выжить!
   - Да, это верно. Если бы не выжили, то и ничего другого не смогли бы, разве что, обратно в Киев сбежать. Но князь Ярослав от нас, ведь, чего-то другого хотел? - Продолжил гнуть своё Мишка. - Ему не просто наше выживание требовалось, мы ему здесь зачем-то нужны были. Зачем, деда?
   - Ну... Кхе! Это... Христианство насаждать, Волынский рубеж стеречь..
   - И только?
   - Да что ты прицепился? Я ж не князь!
   - Но первый наш сотник - Харальд - знал? Дядя Лавр сейчас только объяснил, что помощники должны конечную цель понимать. Так знал Харальд?
   - Не Харальд, а Александр, - поправил дед - хотя, конечно, он того... Александром только в церкви и был. Князь Ярослав с ним, конечно разговаривал, перед тем, как сюда послать, и не один раз, наверно. Но я-то уже одиннадцатый сотник! А если по родам считать, то четвертый.
   - Как это по родам? - Мишка понимал, что отклоняется от главной темы разговора, но больно уж было интересно, да и деду надо было дать передышку. Долгое обсуждение непривычных и малопонятных вопросов могло его опять разозлить, а тут дела привычные и известные, к тому же внук превращается из наставника во внимающего ученика - возвращается к положенному ему статусу.
   - Да так. - Дед расстегнул оружейный пояс и отложил в сторону - явный признак настроя на долгий разговор. - После Харальда его сын сотню водил, потом внук, но погиб молодым, когда его сын еще совсем малым был, потому сотника из другой семьи выбрали. Прямо на поле боя выбирали - в Угорской земле дело было. Звали его, дай Бог памяти... У Данилы десятника надо спросить.
   - Да какой он теперь десятник? - Пренебрежительно махнул рукой Лавр.
   - Теперь - да. - Не стал спорить дед. - Но в его роду четыре сотника было. При последнем из четырех, Петром его звали, случился мятеж десятника Митрофана. А Петр уже был больной совсем, много раз раненый, ну и сам от сотничества отрекся. Выбрали Ивана - прадеда десятника Пимена, которого я сегодня попотчевал. Потом сотником стал его сын. Дурным он сотником был, чуть всех не угробил. Мой отец - Агей Алексеич - его убил. От Агея и пошли сотники из рода Лисовинов. Даст Бог - на мне это не закончится.
   - Так вот почему Пимен на тебя волком смотрит! - Старательно продемонстрировал удивление Мишка.
   - Не только из-за этого. - Дед раздражено передернул плечами. - Его отец меня убить пытался - мстил. В бою хотел в спину ударить, но не вышло, сам там остался. По уму бы, весь их род вырезать надо было бы, иначе не будет нам покоя... Кхе!
   Лицо деда снова приобрело жесткое выражение, каким было утром на дворе старосты Аристарха. Левый глаз прищурился, щека поползла в сторону, изгибая шрам от половецкого клинка. Рука словно сама по себе, сдвинулась поближе к рукояти меча. Дед недоуменно глянул на нее, вздохнул и отодвинул оружие в сторону.
   - Так что ж ты Пимена-то... - Осторожно поинтересовался Мишка. - Имел же право! Или пожалел?
   - Не в жалости дело, Миша, - вмешался Лавр - батюшка не захотел сотничество с крови начинать. Второй раз подряд и с крови одного и того же рода. И так чуть ли не первый приказ о казни был.
   - Но почему "начинать"? - Удивился Мишка. - Ты же и раньше сотником был?
   - Правильно Лавруха сказал: "Начинать". Та сотня и нынешняя... - Дед тяжко вздохнул. - Это такая разница. Лучшие люди на той проклятой переправе легли. Почти все, на кого я в любом деле положиться мог. - Дед досадливо заворочался на смятой постели, зачем-то переложил с места на место ножны с мечом. - По справедливости, спросить бы за это с Данилы. Десятник первого десятка - второй человек, после сотника. Я его не тронул. Значит, нельзя было и Пимена. Вот, если бы он за оружие взялся... тогда бы да! - В голосе деда послышалась, прямо-таки, плотоядная мечтательность. - Но почуял, стервец, смерть свою. Почуял...
   С минуту помолчали. Каждый думал о чем-то своем.
   - Деда, прости если глупость спрашиваю. А чего ты с Данилой возишься? От него же одни беды.
   - Беды? - Дед снисходительно усмехнулся. - Дите ты еще, Михайла! Если данилин Ерема тебе синяки наставлял, это - не беды. Наоборот: это тебе на пользу пошло. А Данила мне столько лет спину прикрывал...
   Есть, внучек, такие люди, которым обязательно надо при ком-нибудь состоять. Все время вторые. Но, зато, какие вторые! Незаменимые, на которых надеяться, как на себя можно, никогда не подведут. Такого помощника найти, всю жизнь искать можно, и не найдешь. Но не дай Бог такому человеку остаться одному. Та переправа это и показала. И ни разу, слышь, Михайла, ни разу - ни полусловом, ни намеком - не напомнил мне Данила о том, что его род на сотничество право имеет.
   - Выходит, в Ратном два рода с нами соперничать за сотничество могут? - Сделал вывод Мишка.
   - Три. - Поправил внука дед. - Остался еще один прямой потомок Харальда - Бурей. Серафим Ипатьич из рода первого сотника Ратнинской сотни Александра.
   Уважение, с которым произнес полное имя Бурея дед, было Мишке совершенно непонятно, поэтому он переспросил:
   - Обозный старшина?
   - По уму и по силе мог бы первым воином в сотне быть, а, может, и сотником. - Все так же уважительно отозвался дед. - Только кто же урода в строй поставит? Да и злости в нем... Хотя от такой жизни любой озвереет.
   - Теперь понятно, почему Пимен зубы точит... - Начал Мишка.
   - И почему Ерема к тебе вязался, пока вы его не отлупили, - подхватил Корней - и почему Бурей грубит. Мотай на ус, Михайла, тебе с этим жить.
   - Детей Данилы в Младшую Стражу не возьму, - решительно заявил Мишка - детей Пимена и людей из его десятка - тоже!
   - Слыхал, Лавруха? Парень-то верно все понял!
   - Отвлеклись мы, батюшка, а время-то идет. - Лавру дедовы воспоминания были не интересны - давно всё знал и сам.
   - А ты что, спешишь куда, сынок? - ласково поинтересовался Корней.
   - Так люди же за тыном уже две ночи провели. Все уже своих холопов, наверно, разобрали, только наши остались. Идти надо, батюшка, людей по жилью разводить, наши же холопы!
   - Эх, Лавруха, Лавруха.
   Дед сокрушенно покачал головой и вдруг рявкнул что есть мочи:
   - Невместно сотнику!!!
   Мишка и Лавр вздрогнули от неожиданности, за дверью кто-то испуганно шарахнулся.
   "Подслушивают нас, что ли?"
   - Это твой, Михайла, дружок - Афоня - обрадовался, вприпрыжку побежал холопов забирать, а мне невместно. - Корней, почему-то, адресовался внуку, а не сыну. - Лавруху, вот, пошлю, но не сейчас, а завтра. Сегодня Татьяна с Анной родню разместят. Ужин бабы накроют в самой большой горнице, все семейство вместе соберется. А холопами завтра займемся. Или послезавтра. Должна быть разница между холопами и родней! И разницу эту должны увидеть и понять все! Переночевали две ночи за тыном, переночуют и еще раз, а то и два.
   Дед расстегнул кожух и, повозившись, сбросил с ноги протез, показывая, что рассчитывает сидеть долго, потом продолжил, уже не повышая голоса:
   - Лавруха, ты послезавтра поедешь верхом, в броне и с мечом за тын. Возьмешь с собой Роську, Матвея и кто еще из мальчишек сможет верхом ехать. Тоже в бронях и при оружии. Разговоры особенно не разговаривай, посмотри, кто как устроился. Отбери десять хозяев, у которых в семье порядок, ночлег хорошо устроен, дети и скотина обихожены, в общем, десять лучших - сам разберешься. Этих десять семей отправим на выселки. Там все в упадке: сгнило, заросло, вот самых ухватистых туда и пошлем.
   "Вот так, сэр! Почти слово в слово то, что Вы Афоне насчет невербального ряда объясняли. Ни слова не говоря, даже сам не показываясь, сразу же вываливает на людей кучу информации. Всем бывшим куньевцам - разницу между родней сотника и чужими. Родне - как их положение выгодно отличается от положения других бывших односельчан. Новым холопам - что попали они к военным людям, что до сотника им, как до Бога и что оценить их здесь умеют по достоинству, чуть ли не с первого взгляда. Даже ратнинцам - что род Лисовинов к приобретенному богатству относится спокойно, без суеты. Управленец Божьей милостью. Или учили хорошо. Только есть, ведь, вещи, которым не научишь, управление это только наполовину - наука, а наполовину - искусство".
   - А у господина сотника - продолжал дед - и другие дела есть, вот, к примеру, с ученым человеком Михайлой Фролычем о книжной премудрости потолковать. Давай, Михайла, дальше рассказывай, только, ты уж, как-нибудь книжную премудрость с жизнью соединяй, а то не сразу и поймешь, о чем ты толкуешь. На чем мы остановились-то?
   - На том, какая цель у князя Ярослава была. - Напомнил Мишка.
   - Ага! Кхе... - Дед поерзал, устраиваясь поудобнее. - Не знаю я, сам думай.
   - Смотри, деда, славяне живут в этих местах испокон веку, еще со времен до рождества Христова. - Мишка решил зайти издалека, благо дед, облегчив душу криком и командным тоном, был расположен послушать. - Были у них какие-то свои порядки, обычаи. Сейчас уже не узнаешь точно, только легенды сохранились. Здесь - на Днепре, Припяти и их притоках была северо-восточная граница славянских земель. Постепенно разошлись на разные племена: поляне, древляне, дреговичи, кривичи... Значит, порядки и обычаи изменились, ведь, у разных племен они, хоть немного, но были разные.
   Два с половиной века назад сюда пришли варяги. Взяли полянский Киев, подчинили другие племена, заставили платить дань, но князья, пока, почти у всех оставались свои. Опять порядки изменились. Прошло еще около ста лет и княгиня Ольга разгромила княжество древлян, а дреговичей вообще с трех сторон зажали: с севера полоцкие князья, с юга киевские, с запада волынские. Было, ведь, время, когда туровские земли Волыни принадлежали. И не стало у славянских племен своих князей, а стали киевские князья сажать к ним родню - Рюриковичей. Еще раз порядки сменились. А потом внук Ольги Киевской Владимир Святой крестил Русь. Правда, это только так говорится, что сразу всю Русь, на самом же деле...
   - И опять порядки изменились! - Прервал дед. - Я тебе что велел? Ближе к жизни! А ты? Еще Евангелие нам тут пересказывать начни. Все четыре сразу.
   - Погоди, деда, вот прямо сейчас про нас речь и пойдет. Я к чему веду? К тому, что людям только кажется, что жизнь неизменна. Живем, мол по заветам предков, а на самом деле...
   - Да понял я, понял! Дальше давай.
   - Сел на киевский стол Ярослав Мудрый. Порядки, которые были в то время в нашей округе ему не нравились. Христианство не приживалось, дань дреговичи платили, но кто его знает: правильную или не правильную? Поди пересчитай по лесам число дымов или рал! Ладно городища, а лесные хутора, малые веси? Изверги так и вообще, ушли из рода и поминай, как звали. Волхвы народ мутят, по дорогам ездить опасно, да Волынцы через Горынь посматривают, а то и наезжают, ляхи и угры наведываются. Князь с дружиной раз в год здесь появлялся - в полюдье. Дань собрал и назад. Да глубоко не заходил, а то можно было и не выйти.
   Надо было порядки менять. Рубеж с Волынью прикрыть, смутьянам и татям окорот дать, хоть сколько-то твердых христиан на этих землях поселить. Так и появилась наша сотня и село Ратное. Вот и выяснили мы цель Ярослава - изменить жизнь в Пригорынье так, как это было выгодно Великому Князю Киевскому. И мы этой цели достигли! - Мишка выдержал паузу и спросил: - А теперь скажи нам, деда, устраивает ли нас сложившийся порядок?
   - А то сам не знаешь!
   - Не устраивает. - Подтвердил очевидное Мишка. - Значит, надо менять! Только сначала крепко подумать: какой порядок нам нужен. Дядя Лавр, ведь, железо в горн не сует, пока не знает, что именно он ковать собирается. Так и ты: что ты из нашей Погорынской земли выковать намерен?
   - Кхе! Нашей говоришь? - Дед молодецки расправил усы. - А что? И нашей! Кроме нас эту землю никто удержать за собой не сможет. Исчезни наша сотня, тут такое начнется!
   - Давай тогда, деда, сразу и определим границы наших земель, чтобы потом уже к этому не возвращаться. - "Взял быка за рога" Мишка. - Западная граница понятно - по реке Горынь, а остальное?
   - Северная граница тоже понятно - там, где Горынь в Припять впадает. - Дед расстелил на полу свой оружейный пояс. - Это Припять. - Дед требовательно пошевелил пальцами в воздухе, сын и внук догадливо распоясались и сунули Корнею в руку "материал" для макета местности. - Вот так в Припять впадает Горынь. - Пояс Лавра прилег одним концом к поясу деда, а другой конец загнулся на Запад. Дуд ткнул в него пальцем и пояснил: - Но верховья Горыни не наши - волынские, значит, по Горыни получается верст 75-80.
   "Это ж, примерно, километров 120. Нехило!"
   - Тогда восточную границу можно по Случи считать? - Мишка приткнул свой пояс к "Горыни" и расстелил его на юг.
   - Можно. - Дед немного сдвинул "место слияния Горыни и Случи". - Случь подлиннее Горыни, но течет вот такой загогулиной: от истоков, сначала, течет почти точно на восток, чуть к северу, а потом сворачивает на северо-запад. - Дед соответствующим образом изогнул мишкин пояс.
   - А между истоками Горыни и Случи сколько?
   - Верст 40 или около того, да пока Случь на север не повернет, еще верст 60 будет.
   - Выходит, южная граница в сотню верст получается?
   - Выходит так. Ядрена Матрена, я и не думал, как-то, что тут земли так много! - Сам изумился собственным подсчетам дед.
   "Так, сэр Майкл. Получается, что графство Погорынское имеет форму близкую к треугольнику со сторонами примерно 120, 160 и 140 километров. Площадь, дай Бог памяти, половина произведения основания на высоту... Это - для прямоугольных треугольников, но других формул я не помню. Значит, будем считать треугольник прямоугольным, особой точности не требуется. Где-нибудь сто двадцать на сто шестьдесят и пополам... Что-то около десяти тысяч квадратных километров, может, чуть больше. Впрочем, если мы называемся "Погорынье", то надо приплюсовать еще и земли на левом берегу Горыни - между Припятью и границей с Волынью, а так же правобережье - между той же Припятью и слиянием Горыни и Случи. Пожалуй, тысяч 13 - 15 набежит. Совершенно случайно помню, что Люксембург - две с половиной тысячи. Выходит, мы впятеро или вшестеро больше Люксембурга! Этак на целую Голландию или Бельгию тянет{{ Здесь Мишка ошибается. Площадь Голландии в ХХ веке составляла больше сорока тысяч квадратных километров, а площадь Бельгии - тридцать тысяч. Больше всего к его весьма и весьма приблизительным расчетам подходит площадь Израиля - 14 тысяч квадратных километров.}}".
   - Знаешь, деда, в латинских землях это целое герцогство, а то и королевство!
   - А у нас - кусок княжества! - Дед задумчиво поскреб в бороде. - Так, где-то десятая часть! Ну, может, восьмая.
   - И как мы эту часть назовем?
   - Так и без нас назвали: Погорынье!
   - Нет, деда, я не о том. Вот смотри: - Мишка широко развел руки. - Русь - великое княжество. Оно делится на удельные княжества: - Мишка чуть сблизил разведенные ладони - Черниговское, Турово-Пинское, Переяславское и прочие. А удельное княжество на что делится? - Мишка свел ладони еще больше.
   - Кхе... Ну, есть города, села... Чего ты хочешь-то? - Не понял дед.
   - У латинян королевства делятся на герцогства и графства, во главе которых стоят герцоги и графы. Герцогства и графства опять делятся на баронства. У каждого герцога или графа в подчинении несколько баронов. Баронства разделены на дворянские или рыцарские лены. Каждый владетель лена должен по приказу барона прийти к нему со своей дружиной. Чем больше лен, тем больше дружина. Барон их собирает и приводит в распоряжение графа или герцога...
   - Понятно, понятно. - Перебил дед. - У нас так бояре по призыву князя конно и оружно собираются. У кого, конечно, вотчина есть. Так ты что же хочешь Погорынье герцогством обозвать?
   - Нет, не в наших это обычаях, деда. Но вот у ляхов земля разделена на воеводства.
   "Разделена или еще будет еще когда-то разделена? Не знаю, ну и неважно!".
   - Вот это, деда, нам подойдет. Погорынское воеводство, и во главе его Пригорынский воевода боярин Корней сын Агеев из рода Лисовинов!
   - Красота! Лавруха, чего молчишь? Нравится?
   Лавр, невольно копируя отца, тоже задумчиво поскреб в бороде.
   - Нравится-то, нравится, батюшка, и воевода ты и взаправду, а вот боярин...
   - То-то и оно, - наставительно заметил дед - заврался ты, Михайла.
   - И ничего я не заврался! Все просто решить можно!
   - Сам, что ли, мне боярскую грамоту напишешь, "Княже Великий"?
   - Да она уже написана!
   - Вот ты о чем... - Дед, прищурившись, уставился на внука. - Помнится, боярин Федор при тебе об этом не говорил. Откуда проведал?
   - О чем вы, батюшка? - Встрял Лавр.
   - Погоди, Лавруха! - Корней отмахнулся от сына, как от зудящего над ухом комара. - Что-то мне не нравится, когда кто ни попадя, ненужные вещи узнает. - Дед набычился, шрам на лице начал наливаться кровью. - А ну признавайся, паршивец: от кого узнал!!!
   Выдавать мать Мишке показалось недостойным и он решил воспользоваться любимым приемом "дерьмократов", умудряющихся, чуть ли не в любом событии, узреть происки спецслужб:
   - В Туровском епископстве за нашей сотней внимательно следят, деда. Сам понимаешь. С чего бы меня епископский секретарь Илларион обхаживать стал? Феофана ко мне приставил, а тот, оказывается, с отцом Михаилом в Царьграде вместе учился...
   "Пургу Вы, конечно, гоните, сэр Майкл, но выглядит весьма многозначительно. Дед должен клюнуть".
   Дед клюнул:
   - Знают, значит. - Пробормотал он негромко. - Только попы или князь тоже? Нет, Вячеслав только приехал, не мог прознать, а попы против сотничьей гривны и не пикнули. Значит одобряют?
   - Илларион Православный орден создать хочет. - Напомнил Мишка. - Может с Погорынского воеводства и собирается начать?
   - Может и собирается... - Машинально ответил дед, думая о чем-то своем.
   - Да в чем дело-то?! - Не выдержал, в конце концов, Лавр. Батюшка, да объясни ж наконец!
   - А? - Корней уставился на сына, словно только сейчас заметил его присутствие. - Чего тебе, Лавруха?
   - Что за грамота, батюшка? О чем вы с Михайлой речь ведете? При чем тут попы, да еще туровские?
   - Кхе... - Дед неожиданно подмигнул Мишке. - Задурили мы твоему дядьке голову, Михайла? А?
   - Так может, объяснишь, деда. Я-то тоже не очень точно знаю. - "Прикинулся шлангом" Мишка. - Так только, намеками.
   - Кхе... В общем, такое дело... - Дед все еще колебался. - Славка... Князь Ярослав Святополчич, когда на Волынском столе сидел, грамоту мне пожаловал... На боярство и воеводство Погорынское. - Дед умолк, снова о чем-то задумавшись.
   Мишка затих, боясь спугнуть удачу. Ляпнешь что-нибудь не то, и дед, из чувства противоречия, возьмет и упрется, с места не сдвинешь - упрям сотник Корней, временами, как баран. Лавр тоже немного помолчал, но потом опять не выдержал:
   - Ну, так и что, батюшка? Князю виднее: кого чем награждать. Что, пропала грамота, что ли?
   - Да не пропала, Лавруша, не пропала. У Федора она хранится до сих пор.
   - Так что ж тогда?
   - Понимаешь, сынок. - Дед впервые за все время, что помнил Мишка, назвал Лавра сынком. - Князь Ярослав всегда считал, что имеет наследственные права на туровские земли, а князь Мономах, как раз наоборот, этих прав за ним не признавал. Так Славка... князь Ярослав Святополчич извернулся - взял и приляпал на грамоту отцовскую великокняжескую печать. И год поставил тот, когда еще его отец Святополк Изяславич Великим Киевским князем был. Так что, ни Мономах, ни Мономашичи эту грамоту оспорить не могут, но нечестно же!
   "Ну и друг молодости у лорда Корнея был, позвольте Вам заметить, сэр Майкл. Трижды женат, причем последнюю жену выгнал с ребенком. Иностранных интервентов на Русь приводил, документы фальшивые фабриковал. Извините за прямоту, сэр, но пробы ставить негде, ей Богу!".
   - Ну и что? - Похоже было, что Лавру плевать на юридические тонкости. - Или ты, батюшка не заслужил? Одно только Палицкое поле вспомнить! Ведь всех спас тогда! Что там князь куда приляпал, не наше дело - княжье. Тем более, что с покойника уже не спросишь, а оспорить, как ты сказал, невозможно. Да и не знает об этом никто... - Лавр осекся, вспомнив, видимо, мишкины намеки, на Туровских попов.
   "Блин! Надо было правду говорить! Испугается дед епископской своры, да и откажется от воеводства. Дурак, на кой было врать? Мать пожалел? Да чтобы ей дед сделал?".
   - Все равно! - Заключил Лавр. - Оспорить нельзя, и ты заслужил! Вот так!
   В подтверждение своих слов Лавр стукнул себя кулаком по колену и выжидающе уставился на отца.
   - Заслужил, не заслужил... Гм... Оно, конечно... - Дед поднял с пола кувшин со сбитнем, поболтал, прислушиваясь: сколько там осталось, но наливать себе не стал. - Съездить, что ли? Нет, снега вот-вот падут, да и дел не перечесть. Вот дороги просохнут, тогда съезжу. Ладно, Михайла! - Дед еще секунду поколебался последний раз и торжественно провозгласил: - Приговариваю: воеводству Пригорынскому быть!
   Лавр шумно вздохнул и весело подмигнул Мишке. Мишка тоже подмигнул в ответ и только тут почувствовав, как взмок, принялся расстегивать на себе полушубок.
   - Ишь, разморгались! - Дед и сам не удержал улыбки. - Давай, Михайла дальше излагай, чего ты там собирался... Не упомню уже.
   - Дальше просто: нужны люди, для которых твое воеводство - дело такое же важное, как и для тебя самого, чтобы они за твое воеводство горой встали, если придется, то и с оружием!
   - Да где же я таких людей возьму? - дед дурашливо охлопал себя, заглянул по очереди под обе полы кожуха, даже приподнял отстегнутый протез, словно под ним мог кто-то спрятаться. - Или ты опять людей из головы рожать собрался?
   - Ага, деда. Из головы! - Жизнерадостно согласился Мишка. - Ты - граф, тебе нужны бароны! Пожалуй десятникам, которым доверяешь, земли в твоем воеводстве и по пятку холопских семей из добычи. Поверстай их в воеводское боярство. Из твоих рук получат, за тебя стоять и будут, а придет время (прости деда, жизнь есть жизнь) и за твоего наследника. Потому, что нет Лисовинов на воеводстве, нет ни их боярства, ни земель.
   - Кхе... Вот оно как... Лавруха, ядрена Матрена... Михайла, ты это...
   Дед непритворно растерялся, зрелище было совершенно удивительное.
   - Что ж я как князь? Со своими боярами... Да-а-а... Кхе! Поганец!!! Удивил! Нет, ну как измыслил! Лавруха, ты слыхал? А? Поганец! Умница! Поди сюда, внучек, дай я тебя... Эх, Фролушка бы, покойник, порадовался. Ну как измыслил! Лавруха, да ну его к лешему это сбитень, вели... Там у нас в погребе, вроде бы, пиво еще оставалось, вели принести, и закусить чего-нибудь.
   "Ну и как Вам, сэр, в шкуре змия-искусителя? Нет, но правильно же все! Надо, надо феодализм строить, по нынешним временам - передовое общество!".
   - Деда, кого в бояре-то поверстаешь?
   - Ну, придумаем... Потом.
   - Сейчас надо решать, - возразил Мишка - чтобы завтра дядя Лавр мог выбрать: кого из холопов нам оставить, кого твоим боярам пожаловать.
   - Кхе! Лавруха, да пошли кого-нибудь за пивом! Ну... Луку можно, Алексея Рябого еще... Люди верные. Кого ж еще-то?
   - Может, Игната? - Предложил Мишка.
   - Молод больно.
   - Зато верность проявил, - поддержал племянника Лавр - и ратники его десятником выбрали.
   - Ну, допустим. - Неохотно согласился дед. - Трое выходит. Эх, мало верных людей.
   - А Тихона? - Попытался пополнить список Мишка.
   - Да он, может, еще и с десятком не управится. - Отмахнулся дед. - Нет, рано, потом, может быть.
   "Ну, сэр, сейчас или никогда!".
   - Значит, трое. Четвертая - Нинея.
   - Что-о-о?!! - Корней и Лавр одновременно изумленно уставились на Мишку.
   - Она и так боярыня. - Надо было ковать железо, пока горячо. - Древлянская боярыня Гредислава.
   - Ты-то откуда?.. - Начал было дед, и сам себя прервал: - Ну, да. Понятно. Только... Нет, не примет. Зазорно ей мне поклониться. Я для нее не смерд, конечно, но и не ровня. Ей даже природные Рюриковичи не ровня.
   - Я попробую уговорить. - Попытался настоять на своем Мишка. - Она ко мне хорошо относится, говорила, что любят меня Светлые Боги.
   - Да мало ли кого Боги любят! Здесь гордость такого древнего рода, что нам и не вообразить! Она через это не переступит. Подыхать будет, но не переступит.
   - Она боится, деда.
   - Чего боится?
   - Что придут попы с воинами и убьют, как ее наставницу. Что умрет и преемницу себе не воспитает. Что внуков вырастить не успеет. Ей каждый день будущий страшен. Защита Нинее нужна, опора, надежность. - Мишка высыпал ворох информации и, пока дед ее не переварил, задал провокационный вопрос: - Мы же можем ей твердо обещать, что не придут и не убьют, что внуков сиротами не бросим, что будущее ее, сколь ей там еще отпущено, бедой не обернется?
   - Можем-то, можем... - дед неопределенно пошевелил пальцами в воздухе. - Но тогда получится, что не она нам, а мы ей служим. В каком-нибудь ином случае, такому древнему роду и послужить не грех, конечно, но если пройдет слух, что мы волхву покрываем... Даже не покрываем, а прислуживаем ей! Нет, Михайла, не дело ты предлагаешь!
   - Хорошо, тогда последний аргумент...
   - Что последний?
   - Последний довод. Белояра с людьми кто-то ждал. "Людей в белом" кто-то послал. Нинее кто-то поля сжал и деревню в порядке содержит. Ты веришь, что это три разных "кто-то"? Или это один и тот же?
   Лицо деда мгновенно сделалось жестким, он снова подхватил ножны с мечом и переложил их на другое место.
   - Так, вот, значит, что... Людей, значит, под себя собирает, силы копит. Для чего?
   - Помнишь, деда, откуда у меня самострел?
   - Как же не помнить? Баба с "Громовой стрелой"... Кхе! Так ты думаешь и она к ЭТОМУ ехала?
   - Вполне могло быть. - Подтвердил Мишка.
   - А Нинея-то ему зачем?
   - Если готовится восстание язычников, то во главе должен быть кто-то из очень древнего рода, а если волхв, то еще лучше. Сам "кто-то", видимо, из худородных. Умный, умелый, сильный, но без длинного списка предков. Нинея - то, что ему надо. Лучше бы, конечно, мужчина, но, похоже, не нашлось подходящего. А может быть, все еще круче: хотят возродить совсем древние порядки, когда во главе родов женщины стояли. От поклонников Перуна, ведь, тоже баба ехала. Во всяком случае, если грянет, то в Турово-Пинском княжестве начнут именно с нас. И время подходящее: Великий Князь при смерти, среди Рюриковичей, вот-вот, усобицы начнутся.
   - Ну, это мы еще посмотрим: кто с кого начнет. - Дед грозно пошевелил бровями. - Нам местной погани мозги вправлять не впервой. Но Нинея-то при таких делах с нами вообще разговаривать не станет!
   - Наоборот, деда.
   - Как это?
   - Не такие уж мы и худородные. - Мишка решил идти ва-банк. - Во мне, например, четверть крови от Рюриковичей.
   - И это прознал, поганец? - дед в растерянности развел руками и глянул на Лавра, словно ища поддержки. Тот в ответ тоже развел руки и пожал плечами, демонстрируя полную непричастность к осведомленности племянника.
   - Языки людям даны, чтобы болтать, а уши - чтобы слушать. - Пояснил, ничего не объясняя, Мишка. - Однако и без Рюриковичей, я - восьмое колено рода десятника Лисовина. Не простого ратника, а того, кто других в бой водил. И не важно, что только десяток. Главное - повелевал и за людей отвечал. И роду нашему два века.
   - Ты - восьмое колено, а Нинея двадцатое, - парировал дед - а может и больше!
   - Наверняка больше. - Не стал спорить Мишка. - Славяне живут здесь десятки веков, кто знает: когда начало складываться боярство? Может и тысячу лет назад. За одно поколение принято считать 25 лет. Значит, Нинея, запросто может быть и из тридцатого, и из сорокового колена.
   - Тем более! - Победно утвердил дед.
   - Вовсе нет. - Продолжил дискуссию Мишка. - Нинея, будучи боярыней такого древнего рода, да еще волхвой, прекрасно знает, что род может стать древним, если не выродится и не ослабеет в третьем-четвертом колене. Ну, или если не пресечется почему-либо. Вот Данилин род дал четырех сотников, но четвертый сам от сотничества отрекся. Ты же не отрекся, хотя тоже увечен!
   - Увечья, внучек, разные бывают!
   - Да, но дурного сотника зарезал прадед Агей, а не Данилин дед, и сотню из ничего поднял тоже Агей. И ты сейчас, тоже, сотню поднимаешь, а Данила только и смог, что свой десяток угробить. Энергетика утрачена напрочь, а у нас сохранилась.
   - Что утрачено? Ладно, понял. Ну а род Пимена? Тоже утратил эту...
   - Энергетику. Может, утратил, а может и не имел никогда. Я отцу Михаилу помогал поминальные записи разбирать. Так вот: Ни Пимен, ни его родня, никогда не заказывали службы на помин души своего родоначальника. Или не помнят, или от женской ветви пошли. Род, который своих пращуров не помнит, и не род вообще.
   - Ну а Бурей? - Дед, похоже увлекся спором. - Что-то он на ослабленного не похож.
   - Здесь другое. Скорее всего, генетические отклонения.
   - Чего-чего?
   - Проклятье Богов - "порченая кровь". Потому, наверно, и потомства у него нету.
   - Кхе! - Аргументы у деда кончились, а нить спора он, кажется, потерял, поэтому переключил внимание на сына. - Лавруха, да когда ж пиво-то принесут?
   - Да должны уже. Сейчас будет, батюшка.
   Лавр поколебался и как-то по детски-просительно глянул на Мишку.
   - Я вот что спросить хочу. Миша... Это... У меня что ж, тоже проклятье?
   - Нет, дядя Лавр, это волхв из Куньего городища заклятье наложил.
   - Эх, ядрена Матрена! - Дед стукнул себя кулаком по колену. - Он же сегодня ночью убег! И по следам вышло, что к Нинее. Как развязался-то, я же сам веревки проверял?
   - Не развязался он, батюшка, - Лавр досадливо поморщился - веревки перерезаны были, я смотрел. Помог ему кто-то.
   - Это кто ж у нас такой шустрый завелся?
   "Ну, сэр, получите и распишитесь...Кто-то по лестнице топает, наверно пиво несут, может, отвлекут?".
   - Это я, деда.
   - Что-о-о?!! Да ты как...
   От возмущения у деда даже не нашлось слов.
   "Ну да, только что: "Умница! Поди сюда, внучек" - а теперь...".
   - Да как ты посмел?!! Щенок!!! Самым умным себя...
   - Деда, пиво принесли!
   В дверях действительно застыли раскрыв рты Анька-младшая и давешняя девчонка из новой родни.
   - Да я тебя в этом же пиве и утоплю!!! Как кутенка!!!
   Дед ухватил Мишку за шиворот, словно и вправду собирался утопить в жбане с пивом. Мишка неловко шевельнулся, раненую ногу дернула боль.
   - Ой, нога, нога!
   - Тьфу, ты ж еще и дырявый! - дед отпустил Мишку и обернулся к девчонкам. А вы чего вылупились? Вон отсюда!
   Девчонки попятились к двери.
   - Пиво оставьте, дуры! На пол ставьте, видите: некуда больше!
   Жбан с пивом и поднос с едой брякнулись об пол и по лестнице застучали торопливые шаги.
   - Выпороть тебя снова, что ли? - Наорав на девок, дед, похоже, немного успокоился. - Чего с ногой-то?
   - Повязку сдернул, присохшую.
   - Снимай штаны, книжник. Лавруха, глянь: что там у него?
   - Деда, я же для пользы, в обмен. - Начал объяснять Мишка.
   - Снимай штаны, говорю. Какой обмен, на что?
   - На средство от заклятия, чтобы тетку Татьяну вылечить. И чтобы тебе руки развязать.
   - Мне? - не понял дед. - Руки?
   - Ну, да! Ты ж его на костер ставить не собирался, и отпускать невместно, а так: убег и убег. Тебе ничего и делать не надо.
   - Благодетель, ядрена Матрена...
   - Да погоди ты, батя! - Лавр даже позабыл свою обычную робость перед отцом. - Миша, средство-то верное?
   - Вернее некуда. - Уверенно заявил Мишка. - Только из кузни надо всех выгнать, и что б рядом никто не шлялся, а горн оставить горящим. Приведешь тетю Таню туда, и я все, что надо при тебе сделаю.
   - Ты что, колдовать собрался? - Встревожился Лавр.
   - Наоборот, изгонять колдовство. Святой воды надо будет немного. Есть у тебя, дядя Лавр?
   - Есть. Пошли, прямо сейчас.
   "Ой, я же куклу еще не сделал! Срочно изобретаем причину для отсрочки".
   - Нет, надо с утра, чтобы потом весь день в кузне работали, и горн, как следует, выгорел. А золу выгрести и подальше от дома унести, а лучше в полынью спустить, чтобы вода унесла.
   - Михайла! Точно знаешь, что делать надо? - дед, кажется, отнесся к обсуждаемому вопросу очень серьезно.
   - Знаю, деда. Конечно, лучше бы, чтобы отец Михаил, но он же болен. Я справлюсь.
   - Взгреть бы тебя за самовольство... - Дед вздохнул и прощающее махнул ладонью. - Ладно. Ну что там у него с ногой, Лавруха?
   - Ничего страшного, батюшка. Повязку сдернул, но крови почти нет. Значит, завтра с утра?
   - Да. Тете Тане не говори пока, а то ночь спать не будет. С утра объясни, чтобы не пугалась. Ничего страшного не будет. - Объяснил Мишка и просительным голосом добавил: - Деда, налей пивка.
   - Мал еще, сбитень пей.
   "Блин! Да когда ж я вырасту? Детство золотое, туды его в качель!".
   - Лавруха, чего задумался? На-ка, вот, выпей. Михайла, на чем мы остановились-то?
   - На Нинее, деда.
   - Ага!.. Кхе! И что?
   - Она прекрасно понимает, не может не понимать, что раз мы сохраняем свою энергетику аж в восьмом колене, то наш род вполне может стать, со временем, таким же древним как ее. А это значит, что мы люди долга и чести.
   - Долга и чести...- Повторил за Мишкой дед. - Хорошо сказал! Ну и что?
   - А то, что, либо она будет с нами, либо мы ее убьем. Не по злобе, а потому, что должны так поступить. За нами, без малого, тысяча человек, и мы не можем такую опасность под боком оставлять.
   - Так и скажешь? - Удивился дед.
   - Понадобится, так и скажу. - Твердо пообещал Мишка. - Но думаю она сама все поймет и предложение наше примет. А предложу я ей вовсе и не кланяться нам, потому что это ей, действительно, невместно. Скажу я так: "Воевода Корней...". - Мишка отхлебнул остывшего сбитня, с завистью глянул на кувшин с пивом и решил мелко нагадить: - Деда, а может, для нее лучше сказать: "Воевода Корзень"?
   - Лавруха, гляди-ка, наш пострел везде поспел! - дед возмущенно хлопнул себя ладонями по коленям. - Всё слышал, обо всем знает. Ох, драть тебя, Михайла, не передрать! Ладно, скажешь: "Корзень", но больше никому! Наипаче, отцу Михаилу. Понял?
   - Понял, не протреплюсь. Значит, скажу так: "Воевода Корзень, принимая на себя заботу о Погорынских землях, ПРИЗНАЕТ за тобой и твоими наследниками право на боярство, а для поддержания боярского достоинства передает тебе во владение пятнадцать холопских семей. А для защиты и порядка, размещает в твоей веси воинскую школу и базу Младшей стражи".
   - Признает... Это хорошо. Вроде как, была ты боярыней, боярыней и осталась, а мы к тебе со всем уважением.
   - Да, - Добавил Мишка. - И не жалует холопские семьи, как другим, а передает, то есть восстанавливает должный порядок. Боярыню кто-то кормить должен, а она людьми управлять.
   - Кхе! Верно говоришь! А что это за база такая?
   - Место постоянного пребывания. Вот когда войско Александра Македонского из Индии возвращалось, этот поход назвали "анабазис" - возвращение к месту постоянного пребывания. База, получается, не дом, но то место, где долгое время находишься, и куда возвращаешься, после дел. Где у тебя припас хранится, мастерские поставлены, откуда помощь получить можно...
   - Понятно, понятно. Только на кой нам это?
   - Ну, мы же привыкли: где живем, там и все остальное. А всегда полезно запасное место иметь. Да и для тех, кто приезжать учиться будет, что из Турова, что из Ратного, воинская школа не дом, но жить они там будут, самое меньшее, год.
   - Кхе! Лавруха, чего думаешь про эту... Базу.
   Лавр минутку помолчал, а потом начал перечислять:
   - Жилье, мастерские, припас. Обустроить все это, как малую крепость. В случае чего, туда и уйти можно, и отсидеться. И лишних глаз нету, сами себе хозяева. Воинский порядок жизни, опять же. Хорошая мысль!
   Лавр помолчал еще немного и снова обозначил позицию скептика:
   - Мне, правда, вот другое сомнительно. А если Нинея только притворится, что согласна, а сама по-прежнему будет с ЭТИМ хороводиться?
   - А это, дядя Лавр, уже, дело Младшей стражи. - Отозвался Мишка. - Будем стеречь, может кого из "людей в белом" поймаем. Главное, не селить к ней тех, кто от Иллариона ушел. Они на нас злые.
   - Остальные, тоже, не добрые. - Пробурчал дед. Ладно, пусть будет четвертой боярыней. И база тоже пусть будет.
   - Ой, деда!
   - Чего еще?
   - Я только сейчас подумал. А что, если те "люди в белом" должны были беглецов к Нинее привести? Может дома-то, для них и берегли?
   - Дошло, наконец? - Дед расправил намоченные пивом усы. - Я об этом еще там, на дороге подумал. Помнишь, в санях сидели, разговаривали о том, что Белояр должен был беглецов этим самым "белым" передать. Вот я и подумал: куда их дальше вести собирались? И вспомнил, что у Нинеи весь пустая стоит. Но только не она это. Те "белые" очень уж хорошо воинскому делу обучены. Очень хорошо, я даже и не знаю, где так учат.
   Понимаете, ребятки, - дед по очереди взглянул на сына и внука - после того, как им до волхва добраться не удалось, их четверо осталось. Одного ты, Михайла, ранил в левую руку, когда лук ему покорежил. Они от нашего стана к дороге побежали. Хотели ее перейти и в лесу скрыться. Там-то на дороге их десяток Лехи Рябого и перенял. Так они раненого отпустили, а сами наших задержали. Ненадолго, только чтобы раненый успел на лыжи встать и отбежать чуток. Но втроем! Десяток конных! - дед длинной паузой подчеркнул невероятность события и снова повторил: Втроем! Десяток конных!
   Лавр и Мишка синхронно кивнули, показывая, что разделяют удивление деда, а тот продолжал:
   - Леха рассказал, что первым коням чего-то в глаза сыпанули, так, что те сразу в сторону шарахнулись, а остальных коней по мордам били. И так ловко крутились, что не один ратник их мечом достать не мог. А народ-то у Рябого в десятке все бывалый, от них так просто не увернешься. Леха уже хотел спешиваться приказать, но те разом развернулись и бежать. Так бы и ушли, да Семен успел им вслед клевец метнуть. Ну одного и зарубил.
   Дед отхлебнул пива и подвел итог:
   - Так-то. Втроем десяток ратников остановить. И уйти, когда сами того пожелали. Лесовики так не умеют. Да и наши не смогли бы, пожалуй. Нет не смогли бы!
   "Блин! Прямо ниндзя какие-то. Хотя, что мы знаем про дотатарскую Русь? Тем более, про Русь языческую. Вполне может быть, что где-то в лесном святилище готовят что-то вроде "спецназа", а, поскольку главный враг для них княжеские дружины, то и учат противостоять латной коннице".
   - Так что, ребятки, не Нинеины это люди. - Продолжил дед. - Она баба, и воинов в ее веси не было, одни смерды, да охотники. Но если Нинея нужна ЭТОМУ из-за древности рода и уважаемого имени, то мог ОН придумать поклониться ей беглецами, чтобы на свою сторону привлечь. Выходит, что теперь мы ЕГО опередим, и Нинею на свою сторону перетянем.
   А вот насчет того, чтобы не селить к ней тех, кто от Иллариона сбежал, ты Михайла правильно придумал. Их вообще надо подальше друг от друга разбросать. Ну, часть из них уже разошлась по рукам, а тех, кто нам по жребию достался, боярам раздадим, пусть на свои земли развозят. Нет, это ж надо! - Дед всплеснул руками. - Бояр своих завожу! Обос... Кхе! Обалдеть можно!
   - Погоди радоваться, деда. Самое сложное впереди. Помнишь, с чего разговор начинался?
   - Не мудрено и забыть! Такого наслушался. Мозгам впору, как простокваше свернуться! Лавруха, ты как, не очумел еще от книжной премудрости?
   - Да нет, ничего, батюшка, даже интересно.
   - Увы мне, убогому, да увечному! Из одного премудрость, как понос хлещет, другому хоть бревном по башке бей, даже не почешется, один я сирый да ветхий от скудоумия в тоску впадаю.
   - Ты бы на пиво не налегал, батюшка, - попытался урезонить отца Лавр - разговор-то серьезный.
   - Учить меня будешь, сопляк? Да я только этим и спасаюсь, а то бы давно от ваших разговоров в уме повредился! Вещай далее, Михайла, мне теперь уже ничего не страшно! Все одно пропадать!
   - Деда, налей пивка.
   - Мал еще!
   - А с татями резаться - не мал? - Мишка попробовал набычиться, как недавно дед. - А десятком командовать и людей терять - не мал? Ты сам-то вспомни, как первого своего подчиненного потерял, легко было?
   - Кхе. Первого... не было у меня первого, Михайла. В первом же бою, как десятником стал, троих потерял. Двоих сразу, а третий еще почти всю ночь жил. Так всю ночь с ним и просидел. Тоже Андреем звали. А потом матерям их... Не знаешь ты еще этого, Меркуха-то сиротой был. Давайте помянем, что ли. Налей ему Лавруха.
   Выпили на помин души раба Божьего Меркурия. Дед утер усы и пригорюнился:
   - Кхе! Хороший был парень Меркуха, о младших заботился. Помнишь, как говорил: "Ребяток жалко, я-то обойдусь как-нибудь"? От брони ради них отказался. От того и погиб...
   - Митьке не пригодилось, ему в лоб прилетело. - Уточнил Мишка и, как тут же выяснилось, не к месту.
   - Нет, пригодилось! - Дед стукнул кружкой об пол. - Если бы не бронь, ему бы не в голову, а в туловище стреляли, сейчас бы двоих поминать пришлось! Запомни, Михайла, ничего зря не бывает. Особенно такого - бронь другим отдать, а самому погибнуть. Раб Божий Меркурий собой всех четверых закрыл и погиб как истинный воин! Вечная память и Царствие Небесное!
   Дед истово перекрестился, за отсутствием Красного угла, на окошко.
   "Да, воинов в рай "автоматом" пускают. А уж того, кто собой ради других пожертвовал... Надо как-то сделать, чтобы его в Младшей страже помнили. Может койку в казарме вроде как для него держать, как в Советской Армии? И на перекличках первым вызывать, и чтобы отвечали: "Воин Меркурий пал смертью храбрых...". А я с ним и не поговорил толком ни разу".
   - Михайла. Михайла! - Затеребил Мишку дед. - А ну-ка, хватит кукситься! Ежели ты людьми командуешь, то как бы тебе тошно не было, виду показывать не смей! Командир бодр, и люди бодры, а командир затосковал, так его людям и вообще в пору утопиться. Привыкай. Теперь на тебя все время люди смотреть будут.
   - Угу.
   - Не "угу", а давай дальше вещай. Чего ты там про бояр сказать хотел?
   - Наказ боярам давать надо.
   - Да? Лавруха, не наливай ему больше, видишь: ничего толком объяснить не может.
   - Да все я могу, деда. Только отвлекаемся все время. Только об одном заговорим, так сразу на что-то другое переезжаем. А потом опять возвращаться приходится и вспоминать: на чем остановились.
   - Да? Тогда наливай, Лавруха.
   - Батюшка, а не хватит ли? - Снова попробовал остановить отца Лавр.
   - Не зуди, Лавруха, у меня от этого ум только острее делается! Давай, Михайла. Бояр завтра собирать придется, а мне еще обдумать надо то, что ты расскажешь. Вещай, внучек.
   - Наказ боярам давать надо. Землю, людей и боярское достоинство мы им не за просто так даем. С них за это служба спросится.
   - А сейчас они не служат, что ли?
   - Сейчас они ратниками служат, а будут воеводскими боярами. Это разная служба. Вернее, это добавка к ратной службе, которая для них и сама теперь изменится. Первый год оставим им на обустройство, а на второй год повинны они будут выставлять уже не десяток, а два. Пусть берут людей, где хотят. Да ты им уже и сказал, где брать. На третий год - три десятка, на пятый - полусотню. И пацанов в Младшую стражу, хотя бы, по пятку в год. Вот так. И спуску не давать! Ратную силу приумножать надо, отец твой - сотник Агей - еще решительнее поступил, будем надеяться нам такое не понадобится.
   - Кхе! Да пусть холопок брюхатят, все - приплод.
   - Батюшка! При пацане-то...
   - А-а, не дите уже, вон, гляди, как пиво трескает! Про прирост ратной силы верно сказал, давай дальше, Михайла.
   - Воевода на себя должен все дела Пригорынской земли взять, в том числе и сбор княжьей дани. И собирать придется больше, чем князь в полюдье собирает, иначе на кой ему такой воевода?
   Если Пригорынье начнет давать в княжью казну больше, чем до сих пор, то ни одна сволочь в Турове против твоего воеводства вякнуть не посмеет. А посмеет, так князь ему сам ноги пятками вперед вывернет. Князю серебро нужно, а если его больше станет, да еще ему самому за ним таскаться не придется - тебе любой грех отпустят. И не важно, кто сидеть будет на Туровском столе: нынешний князь или другой. Каждый в тебе заинтересован будет. Каждый!
   - Кхе...
   - Сбор дани надо поручить боярам. Каждому назначить для этого какую-то часть Пригорынской земли. Путь всю ее изъездят, найдут даже самые маленькие поселения, про которые князьям и неизвестно. Тогда сможем собирать больше, чем сейчас собирает сам князь, не увеличивая размеров податей. Увеличивать опасно - сопротивляться станут. А чтобы как следует все разведать, пусть ездят с Никифоровыми приказчиками, когда торговля вразнос начнется. Заодно и охранять будут.
   - Кхе! Интересно: а сколько всего сейчас в Погорынье собирают? - Дед вопросительно глянул на Лавра, но тот лишь пожал плечами. - Надо будет у Федьки на погосте спросить.
   - О нем, кстати, тоже забывать не следует. - Вспомнил Мишка. - Свозить дань будем к нему, а он уже будет отправлять в Туров. Ну, к рукам, конечно, что-нибудь прилипнет, не без того. Зато перед князем он за тебя горой стоять будет.
   - А, может, самим в Туров возить? - Озадачился дед.
   - А зачем тогда погост? - Возразил Мишка. - Князь-то в полюдье ездить сюда перестанет, на погосте останавливаться не будет. Тогда погостный боярин сразу же из твоего друга в злейшего врага превратится. Ты же его хлебного места лишишь.
   - Кхе! Тоже верно!
   - Батюшка, а сколько вообще с дыма платят? - Лавр словно подрядился опускать собеседников с неба на землю.
   - Да кто ж его знает? Мы-то не платили никогда.
   - Раньше, дядя Лавр, платили по белке с дыма. Но теперь, вроде бы берут не с дыма, а с рала, потому, что в одном доме может быть несколько пахарей. А с дыма берут у тех, кто землю не пашет.
   - А чего так мало-то: всего по одной белке? - Удивился Лавр. - Хороший охотник за зиму сотню белок добывает, а то и больше.
   - Я думаю, что это только так говорится: "по белке с дыма", а на самом деле имеется в виду сотая часть от прибытков. Сотая шкурка с охоты, сотый сноп с пашни, сотый аршин полотна. Берут, вроде бы, еще с рыбных ловов, с бортных угодий. Еще могут брать ратников в ополчение, тягло на извоз, людей на крепостное строение, мыто на торгу и за проезд на мостах и переправах. Может и еще чего. Но это все - в местах обжитых, где не спрячешься, а в наших глухоманях... Попробуй тут ратников в ополчение набрать!
   - Да-а-а. Кхе... Надо будет Федьку все подробно расспросить. Это ж сколько всего упомнить нужно...
   - Меня с собой возьми, деда, я запишу.
   - Возьму, внучек. И запишешь, и вопрос нужный подскажешь. Это ж какую маяту мы на себя взвалить собираемся! Десять раз подумаешь.
   - Для того у тебя будут бояре. - Напомнил Мишка. - Пусть все объедут, подсчитают, карты составят.
   - Что составят?
   - Карта - чертеж земель, где показаны все поселения, дороги, реки, переправы, указаны расстояния, направления. Я потом их чертежи в одну общую карту Погорынских земель сведу. И опись сделаю: сколько народу проживает, какое хозяйство ведут, где какие промыслы, сколько откуда податей взять можно. И каждый год в эти записи изменения вносить надо будет. А еще надо будет склад устроить, где собранное хранить, обоз снаряжать, чтобы на Княжий погост отправлять, за боярами следить, чтобы не заворовались.
   - Рехнемся! Ей Богу, рехнемся. - Безнадежным тоном констатировал дед. - Ты во что нас втравливаешь, Михайла?
   - А ты думал: вотчина - одно удовольствие? Это - труд, и труд немалый, не руками - головой. Да ты, деда, не бойся! Есть способы этот труд облегчить, да и не один ты будешь. Организуем воеводскую канцелярию...
   - Чего?
   - Ну, писанины же много будет: сколько товару пришло, сколько ушло, сколько на хранении лежит, сколько с кого получить надлежит, у кого какие недоимки. Да ты же сам у погостного боярина это все видел. Опять же, Воеводский суд: допросные листы, приговоры, виры и прочее. Еще лавка дядьки Никифора, за этим тоже глаз нужен...
   - Чур меня! - Дед замахал на Мишку руками. - Сгинь, нечистый! - Было совершенно непонятно: дурачится он или всерьез.
   - Да ты что, деда? Это всего-то человека три: писарь, казначей, ну и приказчик еще. Дядька Никифор их тебе подберет.
   - О-о-ох, Господи, за что Ты меня так? Чем провинился перед Тобой раб Твой Кирилл?
   Мишка не удержался и съехидничал:
   - А за гордыню. Захотел возвеличиться, неси свой крест не ропща.
   - Наливай, Лавруха, пропали мы с тобой! Смерть нас ждет лютая и помрачение рассудка... А тебе чего надо?
   Мишка обернулся и увидел в дверях стоящую столбом Аньку-младшую.
   - Это... - Вымолвила дева. - Как его...
   - Да говори ж ты, дурища! - Прикрикнул дед. - Чего приперлась?
   - Это... Мама обедать зовет.
   - Некогда нам! Сюда несите, и пива еще! - Дед замахал на Аньку рукой. - Пошла, пошла!
   Мишка наконец разобрался в подоплеке дедовых причитаний и деланного ужаса перед свалившимися на него вместе с воеводством проблемами. Не так уж сотник Корней был и пьян, просто-напросто Мишка перегрузил его информацией, к тому же непривычной. Деду нужен был длительный тайм-аут, чтобы все обдумать, взвесить и сформулировать уточняющие вопросы. Может быть, и для того, чтобы получить дополнительную информацию из каких-то других источников. Короче: пора было закругляться, иначе дед прекратит паясничать и начнет злиться, а это делу никак не поможет.
   - Деда, да мы главное, вроде бы, все уже обговорили. Кое-что еще осталось, но это можно и потом.
   - Да? Слава Тебе Господи, - искренне обрадовался дед, подтверждая мишкины предположения - я уж думал и до вечера не кончим. Тогда, пошли обедать.
   Сказать оказалось легче, чем сделать. Лавр изрядно намучался, помогая деду прицеплять протез, а потом сопровождая двух хромых вниз со второго этажа. Спускаться по лестнице на костылях оказалось страшно неудобно, да еще пиво, не ко времени, ударило в голову. На последних ступеньках Мишка все-таки сковырнулся, и лететь бы ему носом в пол, если бы Лавр не подхватил подмышки.
   Во дворе разошлись: Лавр пошел к себе, дед решил заглянуть к Немому и Мишка остался один. Откуда-то вывернулась Анька-младшая, вся прямо-таки вибрирующая от любопытства.
   - Минька! А, Минька, а чего вы там ругались-то так долго? Я, как не подойду, дед как зверь рычит, да еще тебя утопить в пиве грозился.
   "Блин, ну почему в таком роду старшая дочь такая дура? Мы там больше двух часов сидели, и что же: все время ругались? Ну, погоди!".
   - Ты только не пугайся, Аня, - Начал он заговорщицким тоном. - Все, может, и обойдется еще.
   - Ой, а что такое?
   - Да, понимаешь, такое дело... - Мишка сделал вид, что не решается сказать страшную правду. - В общем... Бурей к тебе сватается!
   - А? - Анька-младшая прижала ладони к щекам. - Ой, мамочка...
   - Ну, мы с дядькой Лавром, конечно, отговаривали, мол, урод и старый уже. А дед - ни в какую! - Продолжал накручивать ужас Мишка. - Серафим Ипатьич, говорит, потомок первого сотника Харальда, нам с таким породниться - честь великая! Короче, хочет отдать тебя за Бурея.
   - А... А, чего он про смерть лютую кричал?
   - Ты что, Бурея не знаешь? - Мишка горестно понурился. - Если откажем... Сама понимать должна.
   - Ой, мама, мамочка!!!
   Из глаз Аньки брызнули слезы, она подхватилась и кинулась бежать куда-то между многочисленных построек.
   "Вот так-то, лахудра, будешь еще над воинскими обычаями хихикать".
   Мишка сплюнул и пошкандыбал на костылях в сторону семейной избы.
  
  
  
  
  
  

Глава 2

  
   Дед действительно перебрал с пивом и после обеда прилег вздремнуть, а Мишка решил навестить отца Михаила. Роська с санями уже привычно исполнил роль водителя начальственного лимузина, с шиком подкатив к крыльцу церковного дома. Помог Мишке выбраться из саней и, как, и положено начальническому водиле, остался ждать на улице.
   - Господи Иисусе Христе...
   Уже привычно подняв руку для крестного знамения, Мишка так застыл в изумлении. Запущенное холостяцкое жилище отца Михаила, по определению, отличающееся от медвежьей берлоги только наличием мебели и отопительных приборов, преобразилось самым чудесным образом.
   Полы и стены чисто вымыты, выскоблены, чуть ли не до бела. На полу расстелены половики. Печка побелена и от нее веет вкусной смесью запахов ухи, пшенной каши и топленого молока. Чистейшая до стерильности посуда аккуратно расставлена на одной полке, а на другой, строго по ранжиру, выстроились книги. Даже шахматы на клетчатой доске расставлены, хоть и неправильно, но аккуратно.
   Какая-то незнакомая девка заканчивает застилать постель, а сам отец Михаил, умытый и причесанный, благообразный, словно иконный лик, лежит на лавке в свежайшей белой рубахе, укрытый теплым одеялом из волчьих шкур.
   Были и еще какие-то приятные изменения, придавшие дому уют, но Мишка сразу их даже и не заметил. Просто-напросто, дом стал другим.
   Из ступора его вывел громогласный голос тетки Алены:
   - Ну, чего встал? Ноги вытер? Проходи. Отче святой тебя заждался, уже два раза спрашивал. Хотя, погоди-ка! Сейчас.
   Тетка Алена подхватила на руки мгновенно запунцовевшего от смущения монаха и легко, словно ребенка, перенесла с лавки на постель.
   - Давайте, беседуйте, а потом кашки поедим с молочком. - Алена глазами строгой воспитательницы детского сада взглянула на монаха и предупредила: И не вздумай опять отнекиваться! Насильно запихну!
   Отец Михаил обреченно закрыл глаза, видимо опыт общения с Аленой быстро и эффективно приучил его к покорности. Мишка, стуча костылями, подошел к постели, присел на стоящий рядом чурбан, исполняющий роль табурета. От отца Михаила тоже пахло хорошо: баней и лекарственными травами.
   - Здравствуй отче, поклон тебе привез от друга твоего отца Феофана.
   - Спаси тя Христос, Миша. Как он, благополучен ли?
   - Вполне благополучен, у епископа Кирилла в ближних людях состоит. Крамолу и ересь изыскивает и искореняет.
   - Ну да, изыскивать и искоренять, как раз по его натуре. А сам-то как, вижу - ранен?
   - Ничего страшного, отче, заживает уже.
   - Ну, и слава Богу. А я вот, то ли в рай попал, то ли...
   Взгляд монаха зацепился за богатырскую фигуру Алены.
   - ... То ли еще куда. Сплошные соблазны вокруг. Лежу, вот, телесно ублажаюсь...
   - И правильно! - Поддакнул Мишка. - Ты, отче, нам здоровым нужен.
   - Сила не в плоти, но в духе!
   - И в плоти тоже. - Не согласился Мишка. - Помнишь, как латиняне говорят: "Милитат спиритум - милитат гладио. Воюешь духом - воюй мечом"? Твой меч, конечно, слово Божье, но и для него телесная сила нужна. У нас три сотни душ, закосневших в язычестве, появилось, как ты с этим управишься, если болеть будешь?
   - Правильно - встряла Алена - А то уху есть не хотел! Жирная, видишь ли!
   Отец Михаил осторожно покосился на Алену и тут же отвел взгляд.
   - Вижу, отрок, многое тебе поведать надо. Сестры! Оставьте нас на малое время, мне исповедь принять надо.
   - Пошли, Улька, - скомандовала Алена - мы еще в церкви не закончили.
   В сопровождении девчонки, Алена двинулась было к выходу, но обернулась и произнесла тоном смертного приговора:
   - А вернемся, будем кашку есть.
   Помолчала и зловеще добавила:
   - С молочком!
   Отец Михаил выждал, пока за женщинами закроется дверь и доверительно, полушепотом, произнес:
   - Не женщина - лев рыкающий, прости меня Господи! А вторая! Язычница, а в храме полы моет!
   - Ну, у Алены и медведь на дудке играть будет! - Мишка с трудом сдержал улыбку.
   - Только один раз в жизни такое, как сегодня, переживал. - Продолжил трагическим шепотом монах. - Это когда на море буря случилась и наша ладья чуть не потонула. Только милостью Божьей и спаслись тогда из бездны вод. А ныне... Миша, ты не поверишь, в бане, без одеяний, в четыре веника меня... Думал, помру... Не женщины - две стихии необузданные.
   "Да-а-а, можно только посочувствовать. Интересно, он отчего скорее помереть мог: от физического воздействия, или от визуального? Алена кого хочешь, впечатлит до беспамятства, а уж монаха-то... Впечатление же, надо понимать, было будь здоров. Чего-чего, а слезы в голосе я у Михаила не слышал никогда. Впрочем, а сами-то Вы, сэр?".
  
   Когда, впервые после ОСОЗНАНИЯ, Мишку повели в баню - по малолетству, вместе с женщинами - он слегка оробел. Когда-то в детстве, в середине пятидесятых годов ХХ века, его тоже водили в женское отделение бани - старого здания из темно-красного кирпича, стоявшего недалеко от Сытного рынка. Визуального ряда детская память не сохранила, но до самого конца ТОЙ жизни помнился звуковой фон: умножаемый эхом, гулявшим под сводами обширного зала, женский гвалт, время от времени перекрываемый грохотом жестяных шаек, плеском воды и детским писком.
   Тогда он был малым ребенком. Сейчас, вроде бы, тоже, но смотрел-то из детского тела зрелый мужик! Как отреагирует организм на множество обнаженных женских тел в непосредственной близости? Не дай Бог... Вот номер-то будет!
   Робел Мишка, как выяснилось, напрасно. Детскому организму открывшиеся картины оказались совершенно "до лампочки". Тем более, что лампочки-то, как раз и не было - помещение без окон освещалось двумя, громко трещавшими от сырости лучинами.
   Впечатление, тем не менее, оказалось очень мощным и неожиданным. Сильные, пышущие здоровьем (и не догадаешься, что не по одному разу рожавшие) женские тела, природная грация, естественная экспрессия, размашистые, но точные движения, царская осанка...
   Куда там всяким Эммануэлям и Чиччолинам вкупе с прянишниковскими мочалками! Можно подумать, что порно-дивы просто-напросто принадлежат к иной ветви эволюционного древа земной биосферы. Эти-то, как раз от обезьян и произошли, а ратнинские женщины одним своим видом подтверждали гордое убеждение славян: "Мы - внуки Божьи".
   А рядом со взрослыми женщинами - Мишкины старшие сестры. Подростки, но никакой угловатости неуклюжести, костлявости - крепость и изящество. Еще только проклевываются черты женщин, но каких женщин! Как, с почти балетной обманчивой легкостью подхватывает полутаропудовую бадью с водой мать, как колышется тяжелая грудь Татьяны... И рядом не лежало вялое трепыхание... Ну, да Бог с ним. Общее впечатление: "пыльным мешком из-за угла". И это еще мягко сказано.
   Мужики, по прошествии времени, удивили еще больше. Единственное, с чем можно было сравнить увиденное - фотографии богатырей первых десятилетий ХХ века. Поддубного, Заикина и других мастеров французской борьбы, жонглирования чугунными гирями и сгибания железного лома. Покатые плечи, плавные формы, только угадывающиеся, а не выпирающие, как у культуристов, стальные мышцы. Ощущение гармоничной мощи и понимание, что только на таких телах и может сидеть, как влитая, стальная кольчуга.
   Глубинная, сущностная антитеза накачанным тренажерами и химией, "проработанным" до кондиций анатомического театра, бодибилдингам, прущим парфюмом аж до десятого ряда партера.
   А еще, жуткие шрамы боевых ранений. Если уж чужая сталь прорывает кольчатый доспех, то что же она творит с человеческой плотью! Прямо-таки мистический ужас: не то воины Армагеддона, не то хозяева "Обители Героев" - Валгаллы. А на самом деле, обычные мужики.
   И все это сложное смешение изумления, восхищения, нового познания женщин и мужчин своей семьи, породило у Мишки твердое, хотя и трудновыразимое словами, понимание того, как смог русский народ перенести тысячелетие вторжений и междоусобиц, смут и бунтов, реформ и экспериментов, культурных, социальных, научно-технических и еще хрен знает каких революций. Выжить, победить, раздвинуть пределы, пасть, подняться, возвеличиться... и снова, в который уже раз, окунуться в весь этот кошмар, не теряя надежды, даже уверенности, в новом грядущем величии.
  
   Ничего удивительно, что Отец Михаил не смог подобрать иного сравнения, нежели: "Стихии необузданные". Еще повезло, что не свихнулся или "дедушка Кондратий не посетил". Всего-то и последствий, что тяжелое обалдение и замена пастырских нравоучений "плачем в жилетку":
   - Тяжкий крест возложил на меня епископ Кирилл. - Продолжал, меж тем, жаловаться отец Михаил. - Одно утешает: не ведал Владыка, чем его пастырское увещевание обернется. Представить себе такое - не силах человеческих! Да что ж я все: о себе, да о себе. Ты же исповедоваться хотел, помоги-ка встать.
   - Лежи, отче, не вставай! Да лежи же! Алена придет, увидит, что ты встал...
   Имя Алены подействовало безотказно: отец Михаил откинулся на подушку и расслабился.
   - Давай, отче, я тебе так просто все расскажу, а ты уж потом решай: как и что. С чего начать-то?
   - С Феофана. Я его лет семь или восемь не видел. Как он теперь?
   - Благообразен. В теле, анахоретом не выглядит. Чувствуется, что умен и хитер, а приветливость его... Нет, не приветлив он на самом деле. Силен и храбр. Не побоялся с кистенем в одиночку против нескольких татей выйти.
   - С кистенем? - Удивился монах. - Это что-то новенькое, не водилось за ним такого раньше. От тебя чего-нибудь хотел?
   - Хотел меня своим соглядатаем сделать. Впрямую не говорил, но я догадался.
   - Паршивец, прости Господи. И что ты?
   - Я... Понимаешь, отче, пришло мне в голову, что он в молодости в ничтожестве обретался. То ли холопом был, то ли еще кем-то, но даже не вольным смердом. Что-то в нем осталось от рабской неуверенности в себе. Нет, не так. Что-то от постоянного ожидания воли господина, от готовности подчиниться... Прости, отче, не умею объяснить. Ну, вот, почувствовал я это, сделал морду сапогом и заговорил с ним, как с холопом. И показал Феофан слабину! Заюлил глазами, намеки свои прекратил... Что такое, отче?
   - Да ничего, Миша, смешно просто: "сделал морду сапогом".
   - Ага. Но было там еще одно интересное дело. Знакомец отца Феофана - Антип. Он Феофана Фенькой звал, а тот терпел, виду не показывал, что обидно. Так вот, этот Антип тобой интересовался. Хотел что-то спросить, но Феофан его оборвал.
   - Антип? Высокий такой, мосластый, улыбается кривенько - одной стороной рта?
   - Похож. - Согласился Мишка.
   - Этого человека бойся. - Горячо зашептал монах. - И к Феофану спиной лучше не поворачиваться, а Антипа почитай ядовитой змеей, с которой лучше вообще не встречаться. Смертельно ядовитой, Миша.
   - Ты его знаешь, отче?
   - Знал. Давно. Но с тех пор, думается, он лучше не сделался. А про Феофана ты, Миша, все правильно понял. Он действительно из ничтожества поднялся. Умом, упорством звериным, зубами и ногтями выцарапывался наверх, но рабство из себя окончательно изгнать не смог. Тех, кто это замечает, он ненавидит. Ты понял, тайну его раскрыл, этого он не простит. Открыто против тебя ничего не сделает, но ударить в спину, да еще чужими руками, способен. Берегись. Еще что-то мне рассказать хотел?
   - Грех на мне, отче, тяжкий. Человеческую кровь пролил.
   - Это не грех. Воину кровопролитие не в упрек.
   - Нет, отче. Я не о том. Я беззащитного человека убил. Из мести. Раненого и безоружного. По знаку на стреле опознал убийцу моего Чифа и убил. Говорят: уже мертвого кромсал и выл, как зверь.
   - Лисовины...
   Отец Михаил помолчал, о чем-то размышляя, потом тихо спросил:
   - Что сам-то думаешь об этом?
   - Я искупление себе нашел. Выкупил сироту из рабства и крестным отцом ему стал.
   - Не юли, отрок! - Голос отца Михаила, наконец-то обрел знакомое звучание. - Василия ты крестил до того.
   - Так ты, отче, все знаешь уже?
   - Все знает только Господь наш Вседержитель. Я же желаю знать твое понимание произошедшего.
   - Лисовиновская кровь удержу не знает...
   - Не прячься за кровь, отрок! Ты не тварь бессловесная! Помнишь, что я рассказывал о борьбе тварного и божественного начал в человеках? Зверь в тебе верх взял, на короткое время, но взял! Что ты намерен делать, чтобы такое не повторялось впредь?
   - А что против натуры сделаешь? Не в монастырь же мне...
   - Думать ленишься! Господь Бог наш в неизъяснимой мудрости своей наделил нас разумом и даровал свободу выбора, тем самым отделив от тварей бессловесных. Волка в монастырь поселить, он что, волком быть перестанет? Хочешь волком стать?
   - Да я же не помнил себя, отче! Меня над Младшей стражей старшиной поставили, а как я пацанами командовать буду, если опять такое навалится? Это же не впервые было, я и на деда с ножом кидался! Не дай Бог, случится еще раз. Опомнюсь, а передо мной труп растерзанный лежит. Нельзя другими командовать, если собой не владеешь!
   - Правильно, - кивнул монах - а если наоборот?
   - Как наоборот?
   - Под твоей властью мальчишки будут. Они же удержу не знают, а вы им в руки оружие даете. Придется укрощать. Сумеешь укротить их, сумеешь справиться и с собой. И никакой неукротимый лисовиновский дух над тобой не властен будет.
   - Ну, не знаю... - Неуверенно протянул Мишка.
   - Боишься!
   - Да, боюсь! Думал у меня гонор взыграет, отче? Испугаюсь трусом показаться? Я на "слабо" не ведусь! Да, страшно, но только этот страх меня спасти и может!
   - На слабо? Что за слово такое?
   - Присказка, не обращай внимания, отче. Ты что мне предлагаешь? ПОПРОБОВАТЬ! Но проба-то на живых людях будет! Или ты, когда я кого-нибудь угроблю, руками разведешь и скажешь: "Ну, не вышло, бывает, теперь по-другому попробуем". И - до следующего трупа?
   - Не будет трупов, Миша. А если будут, то по делу.
   Произнесено это было настолько твердо и безапелляционно, и так неожиданно, что Мишке даже показалось, будто он ослышался.
   - Что? Что ты сказал? Что ты сказал, повтори!
   - Лисовиновская кровь... Ты думаешь сто лет назад твой пращур один такой в сотне был?
   - Неужели еще?..
   - Все! Все такими были! Дикими, необузданными, но преданными делу и ни себя, не других для дела не щадящими. Ты легенду о Змее Горыныче слыхал?
   - Да, а что? - Мишка не понял: причем тут сказка?
   - А то! Это волынский воевода, имя которого уже забылось, так киевлян извел, что его уже иначе, как змеем и не величали. Змей с реки Горыни. Киевский воевода Добрыня где-то в этих местах с ним и его дружинниками резался и убил-таки. И родилась легенда. А про Соловья-Разбойника слыхал?
   - Тоже здешний?
   - Древлянский воевода Соловей. Потом уже сказители его переселили на дорогу между Киевом и Черниговом. - Отец Михаил усмехнулся. - Где Чернигов, и где древляне... Ладно, не об этом речь. Ты понимаешь, какой должна быть земля, которая порождает ТАКИЕ легенды? Ты понимаешь, КАКИМИ должны были быть люди, которые смогли, придя сюда, выжить и победить? А теперь подумай: кто мог командовать такими людьми?
   - Только полный отморозок.
   - Что?
   - Сумасшедший.
   - Ну, не совсем, но человек, пребывающий на грани безумия. Харальд. Викинг, берсерк, который и перекреститься-то правильно не умел, но был способен держать в узде сотню совершенно безудержных молодцов и исполнить порученное дело.
   То, что сотня пришла сюда с семьями, тоже, легенда. Не могло у таких удальцов быть нормальных семей, да и тащить их сюда было бы безумием. Все женщины были местными, захваченными силой. Какой уж там был свальный грех, какое многоженство... Даже думать об этом не хочу.
   Так же, как не хочу думать о том, ЧТО они творили с местными. Вас до сих пор боятся, как огня, потому, что те, кто не боялся, давно мертвы и роды их пресеклись.
   Вот так, Миша. Если уж вы решили от великой нужды дать оружие в руки мальчишкам, кои собой владеть еще не умеют, то стоять над ними должен... Прости, Миша, берсерк. Потому-то я тебя думать и, прежде всего, думать, учил. Ярость без мысли - зверство. Ярость в узде разума - великие свершения!
   - Боярин - "Бо ярый"?
   - Да!
   - Делай, что должен, и будет то, что будет?
   - Да! Молодец!
   - Цель оправдывает средства?
   - Гм... - Монах помолчал, обдумывая услышанный афоризм. - Интересный тезис, но, по-моему, спорный. От кого услыхал?
   - Не помню... Кажется, от отца Иллариона.
   - Грекам не верь!
   - Свои - не лучше!
   - Кто? Феофан?
   - Епископ! - Выпалил Мишка. - Своих земляков живьем сжечь повелел, я сам эту казнь видел в Турове, на льду Струмени! Живых людей на костер поставил!
   - Колдунов!
   - Свой - своих, по цареградской указке! Сказано же: "Народ, разделившийся внутри себя...".
   - Не трепли Святое Писание попусту! Разделившийся... Были славяне едины до Рюриковичей?
   - Нет, вроде бы. - Мишка припомнил строки Несторовой летописи: "Родина наша велика и обильна, но наряду в ней нет. Поднялись роды ильменские друг на друга. Приходите к нам и владейте нами". - Нет, не были!
   - А сейчас?
   - Но была же единая Русь - Великая!
   - Но Варяги обрусели. Или ославянились, как хочешь. Хотя, они тоже славянами были. В общем переняли местные нравы. - Нашел, наконец, нужную формулировку отец Михаил. - И пошли делиться. А державными скрепами должен ведать тот, чьи взгляды не меняются. Есть в языческих верованиях идея государственности?
   - Ну... - Мишка задумался. - Нет, пожалуй. Хотя я языческую веру плохо знаю.
   - Нет и не может быть! Многобожие складывалось, когда о государствах еще и речи не было.
   - Вот и неправда! - Сразу же нашелся с ответом Мишка. - А Египет? А Рим?
   - Мы же о славянах говорим. - Напомнил монах. - Впрочем, и в тех державах монотеизм восторжествовал. "Един Бог на небе - един царь на земле". Так вот: в славянском язычестве идея государственности отсутствует, а в христианстве есть! И взгляды христиан не изменятся, как у Рюриковичей, потому, что главенствует в них не телесное, но духовное. Идея! "Вначале было Слово"!
   - Значит, цель, все-таки, оправдывает средства?
   - Нет, не должно так быть! - Вскинулся монах. - "Аз есьм человек и ничто человеческое мне не чуждо". Это ОН сказал. А мы неизмеримо слабее ЕГО и бывают у нас положения безвыходные. Вот ты убивал, а греха на тебе нет (за исключением одного случая) - нельзя было иначе. И епископу Туровскому нельзя было иначе. А насчет цареградской указки, ты и совсем неправ. Если бы было так, то епископом у нас был бы не Кирилл, а Илларион. И от костров по ночам было бы светло, как днем. Каждую ночь! Понимаешь, Миша?
   - Кажется, понимаю, отче.
   - И что же ты понимаешь?
   - Думаю, разница между Илларионом и Кириллом такая же, как между тем, что с языческими городищами недавно сотворила княжья дружина и наша сотня.
   - Правильно. А еще?
   - А что, еще-то?
   - Не понимаешь? Вы же совсем в ином образе перед местными предстали. То - страшнее вас не было, а то - вы гуманнее князя оказались!
   - Так может, мы в Погорынье потихоньку своими становимся, отче?
   - Давно пора, Миша.
   - Дед утром на сходе сказал: "Мы эту землю завоевали, теперь пора становиться на ней хозяевами".
   - Мудр сотник Кирилл! Мудр, не отнимешь. Как раз, то о чем я тебе толковал: ярость в узде разума.
   - Значит, не "Цель оправдывает средства", а "Из двух зол - меньшее"?
   - Зла вообще быть не должно! - В голосе отца Михаила начали проскальзывать знакомые Мишке нотки фанатизма. - Это не в силах человеческих, но стремиться к этому надо. Бывает же зло необходимое, но таково оно только в глазах невежественных. На самом же деле, оно - суть добро. Так лекарь загнивший член отсекает, чтобы все тело спасти. Калечит, но творит доброе!
   "Блин! Ну зачем же так банально? Какие бы гнусности не оправдывали необходимостью "непопулярных решений", обязательно ссылаются на хирургию. Неужели других аналогий нет? Ну, заставь ты работать лентяя или учиться неумеху, они будут на тебя злобится, но добро от твоих действий будет несомненным! Нет, непременно надо про ампутацию трындеть. Все ты испортил, святой отец. Я уж было уши развесил...".
   - Это что же: живые люди - загнивший член? - Мишка в упор уставился на монаха. - Старик на костре славу Богам и предкам пел. Живьем горел, а пел! И в толпе подхватили! Их тоже "отсечь?".
   - Происки Врага Рода человеческого! Неистощим он на способы смущения умов...
   "Тьфу, мудак, прости Господи. Универсальное объяснение на все времена и случаи жизни. Как что не по тебе, так - происки Дьявола. Ты же умный! По нынешним временам - интеллигент в полный рост. Ну разве ж можно так?".
   - Значит, цель, все-таки оправдывает средства, отче. Не опроверг ты этот тезис. Нечем его опровергнуть.
   - Да нет же! Пойми ты... - В голосе монаха послышалось страдание.
   - Да понял уже, отче. Харальд перекреститься толком не умел, но насаждал христианство, и ему простилось все.
   - Не простилось! Пред Высшим Судией он за все ответ держал.
   - Это еще хуже. - Мишка чуть не проговорился, что навидался такого в прошлой жизни предостаточно. - Сделал для нас грязную работу? Ну и пошел вон, мы тебя не знаем.
   - Не смей так говорить! И думать так не смей! Да, он исполнял приказ, но творить зверства ему никто не приказывал!
   Отец Михаил заметно разволновался, на щеках выступил нездоровый румянец, одной рукой он, сам того не замечая комкал край одеяла. Следовало бы, наверно, его поберечь, но Мишка уже завелся и был безжалостен.
   - Однако плодами этих зверств воспользовались. И пользуемся до сих пор. Или те, кто приказывал, не знали: во что это выльется? Знали. Ты сам сказал, что люди были специально подобраны необузданные.
   Знаешь, отче, есть в землях Германцев такой город Нюрнберг. Так вот, там был суд. Судили злодеев, проливших реки крови, творивших страшные зверства. А те оправдывались тем, что, мол, выполняли приказ. И суд решил: выполнение преступного приказа есть преступление. Так же, как и отдание такого приказа. Казнили всех: и тех, кто приказывал, и тех, кто исполнял.
   - ... Мудро приговорили.
   - Значит, за дела Харальда должен был нести ответ Ярослав Мудрый. И святые отцы, которые те деяния благословили.
   - Значит, вы должны уйти из Ратного и вернуть эти земли язычникам!
   "Ну да! Разбежались! Дед Корней - не Горбачев, Погорынье - не Прибалтика. Он тебе так уйдет - внукам рассказывать будешь, если выживешь, конечно. А я-то чего правозащитником заделался? Прямо тебе сталинские репрессии разоблачаю. Да, но отвечать-то что-то надо?".
   - Что молчишь? - Отец Михаил попытался заглянуть Мишке в глаза. - Не так?
   - Это невозможно...
   - Невозможно? А судить дела столетней давности, пользуясь их плодами, возможно?
   - Отче...
   - Нет, слушай! Сидишь на земле отвоеванной предками, пользуешься ее богатствами, продолжаешь дела их (пусть, по-другому, но продолжаешь) и называешь их преступниками? Да тот старик, что предков славил, в сто раз честнее тебя!
   - Отче...
   - Молчи! "Не суди, и да не судим будешь". Это для кого сказано? Только для меня? Или для всех? Суд в Нюрнберге... Наслушался на торгу купцов иноземных... Пращуры твои кровь проливали, исполняя свой долг так, как они его понимали, служили Князю Великому и Православной церкви, так, как умели. Что те купцы о них знают? Как ты можешь их судить?
   - Но что же...
   - Живи достойно сам. Не твори того, что считаешь непотребным, а пращуров благодари за то что живешь на своей земле и в свете Истиной Веры, а не воешь с голоду на гноище и не коснеешь в дикости. Дела же их Высший Суд уже рассудил, не нам его поправлять. "Мертвые сраму не имут". Язычником был князь Святослав Игоревич, но истину изрек великую, и касается она не только павших на поле брани, а всех!
   В помещении повисло тяжелое молчание. Отец Михаил тихонечко покашлял, сплюнул в тряпочку, потом произнес совсем уже другим голосом - тихо и очень грустно:
   - Увы, Миша. Прошлого не вернешь и не исправишь, можно только не повторять прошлых ошибок.
   - Но как определить: то ли творишь?
   - Вера, Миша, только Истинная Вера укажет достойную цель и достойные средства ее достижения. Слабый вопиет к Небесам о защите и утешении, сильный же взыскует путеводной нити.
   - А ярый?
   - Ярый алчет служения!
   - Пассионарии...
   - Что?
   - Ярому нужна только идея. - Пояснил Мишка. - Все остальное он сам решит.
   - Так. А идею эту дает Православная Вера.
   - Делай, что считаешь должным, но спрос будет только с тебя, спрятаться не за кого.
   - Вижу, что понял, отрок.
   - Один умный человек мне недавно сказал: "И хорошие люди творят зло, если считают, что поступают верно".
   - Если боишься случайно сотворить зло, Миша, посади себя на цепь. Но помни: духовные узы крепче любых цепей. Вера и есть сии духовные узы. Вера - вообще все!
   "Гм....На фронтоне Исаакиевского собора есть надпись: "На тя, Господи, уповаем, да не устыдимся вовеки". Не об этом ли?".
   - Спасибо, отче.
   - Тебе, Миша, спасибо: только с тобой и поговорить о таких вещах, душу отвести. Что-то, вижу, еще тебя гложет?
   - Да, Илларион, будь он не ладен! Глупость я сделал...
   - Ну, будет! Наговорились! - Раздался от дверей голос. - Ступай-ка ты, Мишка домой. Святой отец утомился, ему поесть и отдохнуть надо!
   В дверях, закрыв могучей фигурой почти весь проем, высилась тетка Алена. Отец Михаил вздрогнул, словно от грома небесного, во взгляде его снова засквозили тоска и беспомощность.
   - Царю Небесный, дай мне силы!!!
   - Будут, будут тебе силы. - Почти мужским басом проворковала Алена. - Сейчас кашки с молочком поешь, таким богатырем станешь! Ступай, Мишка, ступай.
   - Богородица Дева! Заступница Небесная! Обрати светлый лик свой...
   Захлопнувшаяся за спиной дверь обрезала полный страдания голос монаха. Роська вылупился удивленно, даже, несколько испугано.
   - Минь, чего это он там плачет?
   - Он не плачет, он вопиёт!
   - А... Почему?
   - Лечиться бывает трудно и больно. Особенно, если болезнь запущена.
   - Ага! Особенно, если такая бабища лечит!
   - А другая и не справится. Помоги-ка с крыльца слезть. Не навернуться бы опять.
  
   "Да, сэр, крепенько Вам монах насовал и, позвольте Вам заметить, за дело. Как, все-таки легко на критиканство сорваться! Все вокруг в дерьме: и Ярослав Мудрый, и Харальд, и вся сотня, и тут выхожу я - в судейской мантии, истиной в последней инстанции на устах и сияющим нимбом...вокруг жопы. Всех осудил, всех заклеймил... Позорище, блин! Только такой святой, как отец Михаил, и мог меня матюгами не обложить.
   И с чего я завелся-то так? Наверно, все-таки, из-за того, что монах первых ратников сотни безбашенными отморозками посчитал. Да не были же они никакими отморозками, нормальные крутые мужики, военные профессионалы. Конечно, отцу Михаилу с его: "возлюби врага", да "подставь другую щеку" - понять, что это - тоже совершенно нормальные люди, очень трудно. Но странно, вообще-то. Он же в воинском поселении столько лет прослужил. Среди таких же профессионалов.
   А, может, не способен понять в принципе? Как там лорд Корней живописал? "Лентяй норовит трудягу дураком выставить, слабак сильного человека - зверем тупым, а трус храбреца - сумасшедшим". Ну, трудягу отец Михаил дураком вряд ли посчитает, а вот, насчет остального... Ну да, тут я из чувства противоречия и попер буром, и даже сам не заметил, как дерьмократом голимым нарисовался. Ну надо ж так...".
   - Минь, приехали. Сегодня еще куда поедем, или распрягать?
   - Распрягай. Завтра поедем. У меня с утра дело будет, но ненадолго, а потом к Нинее поедем. У матери где-то подарки лежат для Нинеи и внучат, да мать еще и сама каких-то гостинцев приготовила. Вот это все возьмешь у нее, в сани уложишь, я освобожусь, и сразу поедем.
   - Угу. Она что, родня вам?
   - Нет, просто человек хороший, сам увидишь. Ну я пошел.
   "А со Змеем Горынычем-то как интересно. Кто бы мог подумать: Змей Горыныч - реальная историческая личность! Обалдеть! Сказители, конечно, лихие ребята: мало того, что Соловья-разбойника в другое княжество переселили, так еще и волынского воеводу трансформировали в гибрид птеродактиля с огнеметом, да еще в трехствольном исполнении. Кхе, как говорит лорд Корней. Впрочем, Соловьев могло быть и два, один в черниговской земле, другой - в древлянской. Слились же в народных сказках в единую личность Владимир Святой и Владимир Мономах, под именем Владимир Красно Солнышко. Этнографа бы сюда вместо меня, вот бы кайфовал...".
   Бум! Удар по голове был не столько сильным, сколько неожиданным. От неожиданности-то Мишка и упал, тут же получив пинок под ребра. Опять же несильный, даже, какой-то несерьезный.
   - У, змей подколодный! - раздался над головой голос Аньки-младшей - Глаза твои бесстыжие, аспид! Что б у тебя язык твой поганый отсох!
   Мишка едва успел прикрыться рукой - зубья грабель летели прямо в лицо. Прикрылся плохо - боль рванула правую щеку, хорошо, хоть, глаза уберег. Анька замахнулась еще раз, но грабли, почему-то, так и остались закинутыми за голову.
   - А ну, не балуй!
   Голос был молодой, совершенно незнакомый. Анька в ярости обернулась, и тут Мишка с маху врезал ей костылем сзади под колени. Девка выпустила грабли, плюхнулась задом на истоптанный снег и разрыдалась в голос.
   Мишка поднял глаза. Перед ним, с граблями в руке, стоял незнакомый парень лет шестнадцати и протягивал руку.
   - Давай, поднимайся. Эк она тебе харю-то раскровянила, хорошо не в глаз. Много воли вы своим бабам даете.
   - А-а! Молодая, глупая. Меня Михайлой зовут, а тебя?
   - Перваком.
   Анька вдруг заверещала совсем уже резаной свиньей и попыталась пнуть брата по раненой ноге. Тут уж Мишка стесняться не стал, и врезал костылем от души. Хотел по спине, благо толстый кожух гарантировал от переломов, а попал по затылку, хорошо, хоть, вскользь. Анька лязгнула зубами и, похоже, прикусила язык, потому, что сразу заткнулась и схватилась руками за рот.
   - А это сестра моя, Анна - светским тоном продолжи Мишка разговор. - Мы же воинское поселение, у нас и бабы на руку спорые. Эта еще ничего - девка дурная пока, а вот есть у нас тетка Алена, так та одним ударом самого здорового мужика с ног сшибает. Вот если бы я ей попался...
   Мишка балабонил, а сам чувствовал, что катастрофически не попадает в тон. Парень смотрел как-то уж очень серьезно, по взрослому, и Мишка начинал чувствовать себя пацаном-пустобрехом. Надо было как-то выруливать.
   - Ладно, не обращай внимания, детство это все. Я пошутил, она обиделась. Спасибо тебе, выручил...
   - Не спасет меня твой Бог, - мрачно отозвался Первак - я славянским Богам требы кладу.
   - Что ж...
   Мишка снял шапку, поклонился насколько получилось на костылях.
   - Благодарствую, Первак, прости, не знаю по батюшке, пусть Велес пошлет плодородие твоей ниве и скоту.
   - Нету у меня больше нивы, я ваш раб, и батюшки нет. Я сын Листвяны - вашей ключницы.
   - Вот оно что...
   "Господи, стыдно-то как. У парня такое несчастье, а мальчишка-барчук тут языком треплет. Еще и Аньку дурой обозвал, а сам-то".
   - Слушай, у нас тут воинская школа есть. Давай - туда. По возрасту ты годишься, Выучишься, оружие в руки получишь, и никакого рабства. Добычу из похода привезешь, мать и братьев выкупишь.
   - Нет. - Первак отрицательно покачал головой. - Я старший мужчина в доме, не могу семью оставить. Может, братья... Так вы, ведь, креститься заставите.
   - Крестить, все равно, всех будут, дед ни за кого виру платить не станет...
   Анька, вдруг опять взвыла дурным голосом. По подбородку у нее текла кровь, видимо, действительно прикусила язык или щеку. На шум постепенно начали собираться любопытные. Новая родня близко подходить опасалась, но головы торчали из-за всех углов и из дверей. Появился и Лавр, Первак сразу же повернулся к нему и отрапортовал:
   - Лавр Корнеич, в кузне все сделано, как ты велел.
   - Хорошо. - Лавр одобрительно кивнул. - Погоди пока, что тут случилось-то? Михайла, что с Анной?
   - Пустое, дядя Лавр, поцапались немножко.
   - Ничего себе, немножко: у обоих рожи в кровище, вы что тут устроили?
   - Да я же говорю: пустяки, а кровь это...
   - Так! Кхе... Всем стоять! В чем дело?
   Откуда вышел дед, Мишка даже не заметил, но атмосфера на подворье начала ощутимо сгущаться. Почувствовал это, видимо, не один Мишка - любопытные головы начали исчезать одна за другой.
   - Я что сказал? Всем стоять! Хоть одна сука смоется, найду и ноги поотрываю!
   Дед был грозен, как скандинавский Бог, предобеденное пиво в сочетании с послеобеденным сном явно не пошло на пользу. Лицо набрякло, глаза покраснели.
   "Ох, блин, сейчас что-то будет"
   - Анька, чего воешь? - Обратился Корней к внучке. - Кто тебе чавку расквасил?
   - Они меня побили-и-и!
   - Кто они?
   - Они-и-и!
   Анька ткнула пальцем в сторону Мишки и... Первака! Положение надо было срочно спасать.
   - Деда, не так было!
   "Блин, веду себя, как пацан. Да что ж такое-то?"
   - Молчать! Тебя не спрашивали!
   "Ну уж нет!"
   - Господин сотник, дозволь доложить?
   Мишка попытался стать "во фрунт", но помешали костыли.
   - Кхе... Ну?
   - Девица Анна подслушивала наш разговор в новом доме, но...
   - Подслушивала? - Дед подбоченился и грозно глянул на Аньку. - Так! Дальше!
   - Но ничего не поняла и почему-то решила, что мы ругались. - Продолжил доклад Мишка. - Когда вы с дядей Лавром ушли, прицепилась ко мне с расспросами. Я решил наказать ее за любопытство и сказал, что к ней посватался обозный старшина Бурей, мол, из-за того и ругались. Она поверила и...
   - Бурей? Хе-хе... К этой козе? Хе-хе-хе!
   Дед вдруг рассыпался мелким стариковским смешком.
   - Бурей! Хе-хе-хе! А она пове... Хе-хе-хе! А она поверила? Лавру... Ох... Хе-хе! Лавруха, слышь? Бурей по Аньке сохнет! Ну, Михайла, ну... Ох, не могу. Хе-хе-хе!
   По лицам окружающих начали расползаться улыбки, зазвучали смешки, хотя большинство присутствовавших, не зная Бурея, явно не могли по достоинству оценить юмор ситуации.
   Дед, наконец отсмеявшись, снова придал себе строгий вид.
   - Ну, а дальше?
   - Девица Анна обиделась, подстерегла меня во дворе, ударила по голове граблями и сбила с ног.
   - Девка? Тебя?
   - Я же на костылях, деда. - Мишка забыл про официальный тон. - И сзади, неожиданно. Я упал, а она еще раз зубьями по лицу. Пришлось ее костылем... Наверно язык прикусила, вот и кровь.
   - Та-а-ак. А он тут причем?
   Дед кивком головы указал на Первака.
   - Первак ее и пальцем не тронул, только грабли на третьем замахе придержал, а то бы я без глаз остался.
   - Ладно, кто еще это все видел?
   - Я видел!
   Мишка оглянулся и обнаружил у себя за спиной Роську, стоящего с кучей лошадиной упряжи в руках.
   - Господин сотник! Капрал Младшей стражи Василий, подтверждает все, что сказал Старшина Младшей стражи Михаил!
   "Врет! Его же здесь в тот момент не было"
   - Ну да! Что бы ты хоть слово Михайле поперек сказал... Кхе. А чего же не помог своему старшине?
   - Не успел, господин сотник! - Бодро отрапортовал Роська. - Они без меня справились.
   - Ну а ты что скажешь? Анька! Тебя спрашиваю!
   - Да-а-а, а чего он? Я же напуга-а-а-лась!
   - Кхе! Да, Михайла, пошутил... Теперь бойся, не дай Бог Бурей узнает, что ты им девок пугаешь.
   - Да я сама Бурею все расскажу! - Заявила вдруг Анька. - Пускай он его...
   - Расскажи, внучка, расскажи. - Ласково поддержал внучку Корней. - А он возьмет и правда посватается. А я возьму да и выдам тебя!
   - А-а-а! Не нада-а-а!
   - Лавруха, - дед поманил рукой сына - подойди ка сюда, дело есть.
   - Что, батюшка?
   - А придержи ка, сынок, это свиристелку, да подол ей вздень. Роська! Подай вожжи!
   Анька попыталась дернуться, но Лавр, без малейшего усилия удержал ее одной рукой.
   - Ты!.. Коза!.. Облезлая!.. На раненого!.. Воина!.. Руку!.. Подняла!..
   Каждое слово дед сопровождал хлестким ударом ременных вожжей. Анька сучила ногами и визжала.
   - Он!.. Семью!.. Защитил!.. Кровь!.. Свою!.. Пролил!.. А ты!..
   Анькин визг, казалось, вот-вот перейдет в ультразвуковой диапазон. Из дверей избы (видимо, и туда достал, наконец, Анькин голос) выглянула мать и, мгновенно оценив ситуацию, перехватила вожжи перемазанной в тесте рукой.
   - Хватит, батюшка!
   Дед взглядом искушенного ценителя окинул исполосованный Анькин зад и скептически изогнул бровь.
   - Думаешь, хватит, Анюта?
   - Хватит. - Повторила мать.
   - Ладно. В сарай ее! На хлеб и воду, пока жопа не заживет! А по вечерам - нужники мыть, благо у нас их теперь... Лавруха... Кхе, расстарался. В сарай! Теперь с тобой.
   Указующий перст деда уставился на Первака.
   - Ты хоть понимаешь, что только что из-под топора выскочил? Вижу, что не понимаешь. Так вот: раб, поднявший руку на кого-либо из хозяйской семьи, должен быть убит. И никакого послабления в этом у меня никто не получит! Сегодня тебе повезло, но в другой раз не повезет, так что, самое хорошее для тебя, если другого раза не будет. А чтобы лучше понял и другим объяснить мог... Роська! Сегодня же расскажи ему, как тебя судили!
   - Слушаюсь, господин сотник!
   - Вот-вот. Теперь ты, Михайла. Скажи ка мне, внучек, а чего это вокруг тебя все время всякая дурь происходит? Гляди, надоест мне, когда-нибудь.
   Дед задумчиво покивал самому себе и вдруг рявкнул:
   - Старшина Младшей стражи Михаил!!!
   - Я, господин сотник!
   - Приказываю! Уймись!
   - Слушаюсь, господин сотник!
   - Вот так-то. Кхе! Всё! Расходитесь!
   Дед победно оглядел двор, молодецки расправил усы и вдруг заорал в сторону ворот:
   - Илюха! Здорово! Заходи, ты чего, с делом каким, или на шум заглянул?
   У ворот и вправду нерешительно топтался обозник Илья.
   - Здрав будь, Корней Агеич... Я того... не вовремя, видать.
   - Да проходи ты, чего от ворот орать, проходи!
   Неловко косолапя, Илья потихонечку побрел в сторону деда, то и дело зыркая глазами по сторонам. Многолюдье и размах строительства явно произвели на него сильное впечатление.
   - Ну, так что? - Снова спросил дед, когда Илья приблизился. - С делом пришел?
   - И с делом и так, уважение, значит, выказать, и еще дельце малое имеется, и вообще...
   - Ну, если с делами, то пошли в дом, не во дворе же нам.
   - Благодарствую, Корней Агеич, дельце-то небольшое... Можно и во дворе. Я, это... Не гордый. У тебя, я вижу, забот полно... Строишься вот. Мне бы Михайлу... Михайлу Фролыча, вот.
   Обычно бойкий на язык Илья, почему-то сделался робким и косноязычным. Было заметно, что он чего-то опасается, и не знает, как приступить к разговору.
   - Так ты к Михайле?
   - Ага... То есть и к тебе тоже, Корней Агеич. А к Михайле, вроде бы как, с твоего дозволения. Ну, в общем, как ты повелишь... Но я со всем уважением, ты не подумай чего.
   - Михайла, поди сюда!
   - Здравствуй, Илья.
   - Здрав будь, Михайла Фролыч... Такое вот дело... Я тебе это...
   Илья совсем засмущался, и уставился в землю, комкая в руках какую-то тряпицу, извлеченную из-за пазухи.
   - Илюха, да что ты, как ушибленный? - попытался приободрить обозника дед. - Вроде бы и трезвый. Чего робеешь-то?
   - Да больно уж дело такое... ты только за обиду не прими, Корней Фролыч, ой, Корней Агеич.
   - Кхе! Ну, совсем потерялся. Ты часом не свататься надумал? А то у нас тут уже одно сватовство было. Кхе! Слыхал поди, как невеста голосила? Так не свататься?
   - Бог с тобой, Корней Агеич, я женат давно. И детишек...
   Илья снова замолк, а потом, набрав в грудь воздуха выпалил:
   - Вот, Михайла, принес. Спасибо тебе, выручил, век благодарен буду.
   Илья вытянул к Мишке руку ладонью вверх. На развернутой, наконец, тряпице лежал кипарисовый нательный крестик, который Мишка дал обознику для проведения обыска на языческом капище.
   - Кхе! Возвращаешь, значит?
   - Корней Агеич, ты не подумай чего, я со всем уважением...
   - А свой крест где? - Дед грозно нахмурился, но Мишка видел, что он вовсе не сердится.
   - Вот. - Илья похлопал себя по груди. - Как вернулся, так сразу новую веревочку спроворил.
   - Ага! Зазорно тебе, значит, с моим внуком побрататься?
   - Да Христос с тобой, Корней Агеич, как можно? Честь для меня великая, только я-то вам зачем?
   - Честь, говоришь? А ну, снимай крест!
   Илья суматошно заскреб пальцами у горла.
   - Так! Отдавай Михайле, а сам его крест надевай! Лисовины своего слова назад не берут!
   - Да разве я... Корней Агеич, и в мыслях не было!
   - Ну, если не было, то и хорошо. А теперь обнимитесь, братьями стали, как ни как.
   Илья облапил Мишку и растрогано хлюпнул носом. Мишка от неожиданности выронил костыль и чуть не упал.
   - Ну вот, Михайла, у тебя и старшенький братик появился. Вот мать-то удивим! А я ее еще спрошу, с кем это она больше тридцати лет назад тебе братишку нагуляла.
   - Да что ж ты такое... Корней Агеич, разве можно так?
   Илья залился краской, Мишка тоже почувствовал, что краснеет.
   - Шучу я, шучу. - Успокоил дед. - Не все ж одному Михайле. Илья, сегодня на ужин вся родня собирается. У нас в роду аж пять семей прибыло, слыхал?
   - Как не слыхать...
   - Вот всех и собираю, чтобы познакомились, а то стыдоба: родичи друг друга никогда в глаза не видели.
   Дед снял шапку и с достоинством склонил голову.
   - Илья Борисыч, милости просим, сегодня отужинать и познакомиться с новой родней.
   - А... Э... Благодарствую... Это как же? Меня?
   - Тебя, тебя. Окажи честь, не побрезгуй.
   - Да я... Ой!
   Илья спохватился и сдернул с головы шапку. Поклонился в пояс и, даже не проговорил, пропел:
   - Благодарствую на приглашении, Корней Агеич, буду непременно.
   "Во, как ритуал помогает! Сразу и косноязычие пропало".
   - У тебя, Илья, - вспомнил дед - еще какое-то дело было?
   - Да так, дельце небольшое. Корней Агеич, продай мне одну холопскую семью.
   - Что-о-о? Да ты никак разбогател?
   - Ну, не так, чтобы очень. - Илья скромно потупился. - Продай, тебе же все равно такую прорву народу девать некуда, вон: третью ночь за тыном сидеть будут.
   - Это моя забота! Ты сам-то как целую семью до новин прокормишь?
   - А это уже моя забота!
   Бойкость возвращалась к Илье прямо на глазах.
   - Кхе, Михайла, продать, что ли? Или самим сгодятся?
   - С условием, деда. Если Илья согласится стать обозным старшиной Младшей стражи и будет учить в воинской школе обозному делу. Тогда ему для своего хозяйства времени будет мало оставаться, и понадобятся холопы.
   - Слыхал, Илюха?
   - Э, подумать надо, Корней Агеич.
   - Ну, когда подумаешь, тогда и приходи.
   - Не-е-ет, тогда уже поздно будет. Ладно, согласен. Но с Буреем ты сам договоришься. Идет?
   - Идет. Гривна.
   - Что, гривна?
   - За семью - гривна серебром.
   - Корней Агеич, да помилосердствуй, это ж разве цена?
   - Не хочешь - не бери.
   - А, может, отдашь за пятнадцать кун?
   - Пьяниц и бездельников, или баб без мужика.
   - Семнадцать кун!
   - Двадцать три!
   - Восемнадцать!
   - Двадцать две!
   - Сойдемся на двадцати?
   - По рукам!
   - По рукам!
   Дед с Ильей зафиксировали сделку рукопожатием.
   - Завтра с Лаврухой пойдешь за тын, - распорядился дед - он тебе семью укажет. А серебро - сейчас.
   - А золотом не возьмешь, Корней Агеич?
   - Да ты и впрямь разбогател! А торговался-то! Где взял?
   - Гм... Так это... Там уже нету.
   - Да не жмись ты, поведай по-родственному, чай не чужие теперь.
   - Михайла мне присоветовал под идолами на капище покопать... Ну, вот... Я и говорю: век благодарен буду. Я и подарок припас, в благодарность, значит. Вот.
   Илья полез за пазуху и извлек на свет еще один тряпичный сверток. Размотал тряпочку.
   - Вот, я думаю: в самый раз будет.
   Дед и внук хором ахнули. На ладони у обозника стояла миниатюрная бронзовая статуэтка. Вздыбившийся в хищном прыжке лис. Чеканка была исполнена настолько искусно, что обозначены были даже встопорщенная на загривке шерсть, коготки на лапах и клыки в ощеренной пасти.
   - Кхе... Да-а-а... Где ж ты красоту такую?..
   - Да там же, под идолами.
   - Это же что получается? - Дед почему-то адресовал свой вопрос Мишке. - Волхв, паскуда, на нашем родовом знаке ворожил?
   - Может, и ворожил, деда, так ведь не вышло ничего.
   - Как это "не вышло"? А как он убег так легко?
   - Кто убег, Корней Агеич? - Всполошился Илья. - Волхв? Ну, я пропал! Как дознается, что это я капище разворошил, тут и смерть моя.
   - Кхе! М-да...
   Дед многозначительно глянул на Мишку, потом сочувствующе на Илью, потом снова на Мишку, но уже сердито. Надо было срочно разруливать ситуацию.
   - Погоди помирать, Илья. - Торопливо заговорил Мишка. - Кто знает о том, что ты на капище добычу взял? Обозники?
   - Да что я, совсем дурной? - Возмутился Илья. - Только Бурей. Он за это у меня половину добычи забрал.
   - Ну, тогда все не так страшно, даже, совсем не страшно. - Принялся успокаивать обозника Мишка. - Смотри, Илья, придет волхв на капище, а идолов нет. Вы же их пожгли?
   - Пожгли.
   - Ага. Земля разворочена. Вы же землю разворошили, когда идолов выворачивали?
   - Разворошили.
   - Ну, вот. Значит, никто не копался, а сокровище случайно нашли, когда столбы выворачивали. Неизвестно на кого и думать. Вернее, известно - сразу на всех. А на всех он и так злой, хуже уже не будет.
   - Ага. Вроде бы, так. - неуверенно согласился Илья. - А если он свое золото на расстоянии чуять умеет?
   "Едрит тебя, естествоиспытатель хренов, пытливый ум, твою бабушку...".
   - И это не страшно. Ты с Буреем ровно пополам поделился? А сейчас из своей половины за холопов расплатишься, да еще и лиса мне подарил. Значит, у тебя уже меньше половины. Что он лучше почует: большую часть или меньшую? Большую! А она теперь у Бурея. Вот пусть к нему и идет. Бурею, что волхв, что медведь, что сам леший. Башку мордой к заду вывернет и скажет, что так и было.
   - Кхе! Понял, Илюха? - Взбодрился дед. - Наука! Где-сунь-хренизация называется.
   - О как! - Изумился обозник.
   - А ты думал! - Дед приосанился. - У нас все серьезно!
   - Ну, если наука... тогда оно, конечно...
   - Или ты Бурея обнес и себе больше половины оставил? - Поинтересовался дед.
   - Ну да, его обнесешь!
   - Тогда доставай золотишко.
   Илья в третий раз полез за пазуху.
   "Да что, у него там чемодан, что ли?"
   - Вот, Корней Агеич. Примешь за двадцать кун?
   На ладони у Ильи лежали две золотые монетки с арабскими закорючками.
   "Динары. Что-то он, вроде бы, много дает. Два динара за двадцать кун. Какой, блин, пробел в образовании! Знаю, что в золотом соверене - двадцать серебряных шиллингов. Правда, соверенов сейчас, кажется, еще нет. А сколько серебряных дирхемов в динаре? Без понятия. Что дороже: дирхем, шиллинг или куна? Ни бум-бум. На Руси своей монеты еще не чеканят (не те товарно-денежные отношения), пользуются привозными. Но в гривне - двадцать пять кун, или двадцать ногат, или пятьдесят резан. Черт ногу сломит! Все-таки, два динара за двадцать кун, по-моему, многовато. Илья, похоже, настоящей цены золотым монетам не знает. А дед? Должен знать - он и в Киеве, и даже в Херсонесе бывал. Неужели надувает Илью? И не скажешь, ведь, ничего. С другой стороны, в том же Херсонесе целую семью за два динара хрен купишь. Один здоровый мужик больше стоит... Кажется. Ничего не знаю, как слепой!".
   Дед взвесил монеты в руке, попробовал на зуб, внимательно оглядел, потом вынес вердикт:
   - Сойдет!
   "Д-а-а, похоже, цены тут определяют на глазок: плюс - минус трамвайная остановка".
   - Давай-ка Илюха, пойдем, все же в дом, надо твою покупку обмыть, да и к ужину... Кхе, подготовиться.
   - Ой, Корней Агеич, да не надо... - Снова засмущался Илья, но дед обхватил его за плечо и повлек в сторону крыльца.
   Мишка огляделся, нашел взглядом разговаривающих Роську и Первака.
   - Роська! Подойдите сюда, оба!
   - Чего, Минь? Ой, погоди-ка, дай я тебе кровь сотру.
   - Пустяки, царапина, подсохла уже, не трогай.
   - Одежду закровянишь, потом стирать. - Роська извлек откуда-то чистую тряпочку и принялся осторожно отирать кровь с Мишкиной щеки..
   - Ладно, ладно, хватит уже. - Мишка отвел Роськину руку с тряпочкой. - Слушай, поговорить надо. Где бы нам устроиться?
   - А пошли в конюшню, там сейчас нет никого.
   - Идите, я - за вами. Придумай там, чтобы посидеть, а то я уже все руки костылями отмотал.
  
   Собственно конюшни, в привычном понимании человека более поздних веков, на подворье у сотника Корнея не было. Архитектурная мысль XII века до таких изысков еще не развилась. Был просто навес, под которым ставили лошадей, да несколько жердей, не дававших им разбрестись. Но даже это было роскошью: в большинстве семей скотину вообще держали в загонах под открытым небом.
   Мишка, конечно же знал устройство конюшни по кинофильмам и телепередачам, но в натуре ни одной конюшни не видел. Хлев видел, и не однажды, но наиболее сильное впечатление от этого сооружения было не столько зрительным, сколько обонятельным, поэтому аргументация для обоснования необходимости строительства жилья для скотины, у него в голове все как-то не складывалась.
   "Что будете делать, сэр? Первое впечатление у Первака о Вас уже сложилось. Причем, весьма, пардон, нелестное: легкомысленный болтливый барчук, внук боярина-самодура. А нужен Вам это парень позарез. С его-то неюношеской серьезностью, умением брать на себя ответственность за других, наверняка имеющимся среди куньевской молодежи авторитетом... Что ж придумать-то?
   Прежде всего, сэр, не комплексовать! Он видел перед собой пацана, своей дурью спровоцировавшего скандал. Пацана, которого пришлось защищать от глупой девки. Позорище, блин: старшину Младшей стражи девка граблями побила. Не комплексовать! Вон они оба уже устроились и на Вас, сэр, пялятся. Выход только один: противопоставить образу раздолбая-барчука иной образ - более сильный и, с точки зрения Первака, привлекательный, лучше всего, совершенно неожиданный. В запасе имеется только одна матрица - старшина Младшей стражи. Ее и используем.
   Фу-х, дотащился, наконец. Достали эти костыли... Всё, работаем. Пацана задвигаем, Михаил Андреевич Ратников, Ваш выход! Девочки, на сцену, блин!".
   - Василий, зачем врал? - Первым делом спросил Мишка своего крестника.
   - Я не врал! Просто сказал, что подтверждаю!
   - Не выкручивайся, Василий,воину невместно. Ты сказал, что все видел.
   Роська неожиданно набычился и повысил голос.
   - А ты рабом был, знаешь, что это такое? Я был! И не хочу, чтобы его, как меня тогда... Соврал! И еще совру! Можешь делать со мной, что хочешь!
   "Ну, ну. Еще рубаху на груди рвани, жертва эксплуатации. До чего же любит русский человек своими бедами глаза другим колоть. В сущности, психология нищего, выставляющего напоказ язвы и увечья. Но нищего агрессивного - свои беды преподносят, как упрек остальным. Будем отучивать, достоинство начинается с самоуважения".
   - Что справедливости взыскуешь - добро. Хвалю. Но средство ты выбрал негодное. Слово воина - золотое слово, поэтому воину верят без доказательств. А кто сомневается, повинен подтвердить свои сомнения с оружием в руках - на Божьем суде. Только так, и никак иначе. Будешь уличен во лжи хоть раз, верить тебе не станут никогда, И оружием ничего не докажешь - твой вызов просто никто не примет. Надеюсь - понял и повторять не придется. - Мишка сделал паузу, пытаясь понять, как его слова подействовали на Роську. Ничего не понял и продолжил: - Теперь о рабстве... Забудь. Забудь навсегда, как будто не было.
   - Такое забудешь!
   - Хочешь жить - забудешь. Воин и раб - вещи несовместные, в одном человеке не уживаются. Не сможешь выдавить из себя по капле раба, убьют, если не в первом бою, то в третьем или в пятом. Или на поединке. Примета верная и оправдывается всегда. Феофана помнишь?
   - Помню, а что?
   - Он сейчас нарочитый человек, ближник епископа. А в молодости, так же, как и ты, в ничтожестве пребывал. Был холопом у боярина - ныне настоятеля нашего отца Михаила. Выбрался наверх, но раба из себя вытравить не смог. Стоит заговорить с ним властным тоном и показать, что ты выше его - дает слабину. Даже у меня получилось, и в этот момент я мог зарезать его, как куренка. Хочешь быть воином, забудь, что был рабом. Надеюсь, и это ты тоже правильно понял.
   Краем глаза Мишка старался следить за реакцией Первака. Тот слушал. Не "разинув рот", но внимательно. Очень внимательно. Глаза его все время перескакивали с Мишкиного лица на Роськино и обратно.
   - А теперь соединим то, что я сказал, в одно. Вранье - свойство раба. Раб врет, чтобы отлынивать от работы, раб врет, чтобы избежать наказания, раб вынужден врать, потому что не может защитить себя иным способом. Воин же способен защитить не только себя, но и других - оружием. Ему ложь не требуется.
   Первый шаг к воинскому достоинству тобой уже сделан: Святое Крещение сняло с тебя не только первородный грех, но и рабское клеймо. Любого, кто назовет тебя рабом, ты имеешь право убить. То же самое обязан сделать я, как твой крестный отец.
   Снято клеймо, но осталась внутренняя сущность. Справиться с ней можешь только ты сам. Выдавливай, вытравливай, выжигай из себя рабскую сущность. Каждый день, каждый час. Начни с того, что запрети себе врать, даже в мелочах.
   - Минь... я...
   - Молчи, воин Василий. Никаких слов не нужно. Я тебе поверил, когда взял на себя ответственность за тебя, как отец за сына. Один раз ты это доверие уже оправдал: убил татя и спас мою матушку. Жизнь - длинная, будут и еще всякие случаи. Я тебя тоже не подведу.
   "Так, Роська до нужной кондиции доведен: не прослезился, но близок к тому. На Первака, кажется, тоже произвело. Ну, что ж, действие третье, картина вторая. Те же, там же. Занавес!".
   - Теперь с тобой, Первак. Как же тебя, все-таки, по батюшке?
   - Вторушич.
   - Понятно. А я - Михаил Фролыч. Ты не подумай чего, я - с уважением.
   - А я и не думаю.
   "Лажа! Из образа выходите, сэр! Никаких реверансов, никаких оправданий! Давить, блин, давить!".
   - Так вот, Первак Вторушич. Ты только что видел КАК у нас относятся к воинам. Раненый воин неприкосновенен, пользуется всеобщим уважением и заботой. Слово воина не подвергается сомнению.
   - Боярин переспросил: "Кто еще видел?". - Напомнил Первак.
   "Не оправдываться! Давить!".
   - Не притворяйся, что не понял!
   - Но, переспросил же...
   "Вот так, пусть он оправдывается!"
   - М-да. - Мишка оглядел Первака с головы до ног и обратно. - Не воин. Пока. Может быть. Ладно, объясняю. Есть слово участника события, и есть взгляд со стороны. Со стороны, как ты, наверно, слышал, виднее. Боярину, чтобы вынести справедливое решение надо было знать и то, и другое. В этот раз то и то совпало, потому, что Роська соврал. Но воину верят на слово. Поэтому вопросов больше не было и боярин Корней вынес решение.
   Так вот: ты видел, как у нас относятся к воинам. Так же ты видел, как у нас относятся и к холопам. Тебя вообще ни о чем не спросили. У тебя голоса нет! И это было неправильно.
   "Держать паузу, держать! Пусть спросит: "почему?".
   - Почему неправильно?
   - Верно спросил. Умеешь думать. - Снисходительно похвалил Мишка. - Неправильно потому, что обельная грамота на тебя еще не выправлена, ты еще не раб. Пока. Твоя жизнь еще может пойти несколькими разными путями. Видишь их перед собой? Знаешь: что надо делать, чтобы пойти по тому или другому?
   - Какие пути?
   "Бинго! Теперь будет слушать!"
   - Их в общем-то два. Первый - холопство. На землю тебя не посадят - молод, жены нет, мать ключница. Останешься дворовым: подай, принеси, сбегай. Это жизнь для мужчины? Допустим, ты готов стерпеть, чтобы не бросать семью. Что будет дальше?
   Моя мать будет за провинность хлестать твою мать по щекам, а ты не сможешь вступиться, потому, что тебя сразу же убьют. Твоих братьев (а они тоже будут дворовыми на побегушках) будут пороть за провинности, и ты не сможешь их защитить, потому, что тебя сразу же убьют. Твою сестру изнасилуют, и ты не сможешь ничего поделать, потому, что тебя сразу же убьют. Вас насильно окрестят, и ты никуда не денешься, потому, что у нас умеют заставить. Своих в бой - на смерть - водят, а уж чужих-то в церковь - вообще не вопрос.
   Допустим, ты не стерпишь и кого-то из нас убьешь. Воина вообще убить трудно, но допустим. После этого ты будешь умирать долго и мучительно. Допустим, ты уйдешь в бега. От нас уйти трудно, но допустим. И тогда твоя семья тебя больше никогда не увидит.
   Получается, что оставшись, ты своих как раз и бросаешь. Без помощи и защиты.
   - Гниды! Будьте вы...
   - Гниды? - Не дал Перваку договорить проклятье Мишка. - Роська, сколько нас было на той дороге?
   - Э-э... Одиннадцать.
   - Сколько из них взрослых мужиков?
   - Два.
   - Два! Остальные: женщина и мальчишки. А сколько было куньевских мужиков?
   - Четырнадцать... и еще два. Шестнадцать.
   - Ну что, Первак Вторушич? Равные были силы?
   - ...
   - Отвечать! - Рявкнул Мишка командирским голосом.
   - Нет. Неравные. - выдавил из себя Первак.
   - Роська, сколько близкой родни было у Славомира среди нас?
   - Трое... Нет, пятеро.
   - Скольким из них кровь отворили?
   - Троим, один и сейчас: не знаю, выживет ли.
   - Первак Вторушич, что по заветам славянских Богов положено за татьбу на дороге, убийство детей и пролитие родственной крови?
   - ...
   - Отвечать! - Снова рявкнул Мишка на подавленно молчащего Первака.
   - Смерть.
   - Не просто смерть! Мы имели право вырезать все Кунье городище! Мы подарили вам всем жизнь. Рабскую, но жизнь. Тот, кто был не согласен, умер или сбежал по дороге. Те, кто пришел сюда, согласились на рабскую жизнь. Ты пришел, значит, согласился! А если согласился, засунь свою гордость в жопу и отвечай: Мы, после всего этого, гниды?
   - Нет... прости.
   "Не перебор? Ломать не надо бы... В драку не полез, даже лаяться не стал. Не крут... Зато умен. Драться научим, не всем берсерками быть".
   - Это - один твой путь. Остаешься с семьей, но по сути бросаешь их без помощи и защиты.
   Теперь посмотрим на другой путь. Воинская школа, Младшая стража, место среди воинов. Ты ведешь жизнь достойную мужчины, тебя уважают, ты сам хозяин своей судьбы. Война, раны, может быть, смерть. Славная смерть в бою, а не позорная под кнутом. Но есть возможность защитить своих (родню воина обижать поостерегутся), а самое главное, есть возможность выкупить их на волю. Особенно, если в воинскую школу ты пойдешь не один, а с обоими братьями. Втроем с двух- трех удачных походов мать и сестер выкупите.
   - А сколько надо на выкуп?
   "Все, ты уже согласился! И в воинскую школу пойдешь и в церковь, хотя ты, пока, об этом еще не знаешь. А я знаю".
   - Вас взяли с бою, а не купили или взяли в закупы за долги, значит цены у вас нет - на все воля хозяина. Но если вы меня не подведете ни в учебе, ни в бою, то торговаться о выкупе я буду за вас сам. Как я умею это делать, Роська тебе расскажет.
   - Уже рассказал.
   "Ай, молодец, воин Василий, ну до чего же в струю!".
   - Тогда все, что нужно, ты уже знаешь. Иди и думай. Но не долго, обельные грамоты выправят быстро. Стоит только нашему старосте Аристарху скрепить их печатью и пути назад уже не будет.
   - А креститься обязательно?
   "Ну, совсем хорошо, клиент дозрел, можно подавать к столу".
   - Обязательно, причем, не из-под палки, а добровольно. Понимаю, что трудно отказаться от веры отцов, но этого пока и не требуется. Прими христианство, для начала, не сердцем, а только умом. Это не измена, а ПОЗНАНИЕ. До сих пор ты знал только одну сторону веры - языческую. Познай теперь сторону христианскую. Чтобы делать выбор, надо ЗНАТЬ, а отвергать не зная - удел дураков. Пройдет время, выбор свершится сам собой и ты еще будешь удивляться: "Как это я раньше не понимал?". Каким будет этот выбор, сейчас не сможет сказать никто. Проси о Святом Крещении и вступай на путь познания. Это все, что я сегодня могу тебе сказать. Только сегодня, жизнь впереди еще длинная, будет время и для других разговоров.
   - Ты говоришь, как волхв или как старик...
   - А, ты что, не слыхал о стариках в детском теле?
   Первак, вдруг, отшатнулся от Мишки, как от змеи, лицо исказилось, зрачки расширились, рука дернулась в защитном жесте..
   "Что? Что я такое сказал? Не важно, полный назад! Отмена! Эскейп!".
   - Что? Неужели похож? - Мишка заставил себя улыбнуться. - Меньше бабьих сказок слушать нужно, а если слушать, то не всему верить.
   "Попал! На лице явное облегчение. Здорово он трухнул, даже пот на лбу выступил. На что же я наткнулся? Какая-то страшная сказка, не дошедшая до ХХ века? Наверно, что-то вроде того, какой-нибудь славянский Питер Пэн с кошмарным сюжетом. Ладно, потом выясним".
   - Все, Первак Вторушич, пищи для размышлений я тебе дал достаточно, решения твоего жду завтра, край - послезавтра. Подумай, с матерью посоветуйся. А сейчас ступай, мне еще с Роськой поговорить надо.
   "Фу-х, что-то день сегодня длинный выдался. А еще говорят: "Болтать - не мешки ворочать".
   - Возьмешь его с братьями в свой десяток.
   - Он же еще не согласился!
   - Согласился, только сам об этом пока не знает. Был ты Роська капралом, станешь десятником. Определим к тебе всех ребят из холопских семей, которые захотят в воинское учение пойти.
   Лавр возьмет тебя и Мотьку смотреть холопские семьи, так ты к ребятишкам подходящего возраста приглядись. Поедете верхом, в бронях. Сверкай шлемом, звени кольчугой, вообще, постарайся выглядеть лихо, чтобы пацанам завидно стало. Попозже подпустишь к ним Первака для разговора. Так, глядишь, у тебя под началом и не один десяток образуется.
   - Когда же попозже? Ты же сказал, что обельные грамоты...
   - А как обельная грамота составляется? На главу семьи "со чады и домочадцы". Детей в ней вообще не упоминают.
   - А сам говорил: не врать.
   - А я и не врал, Первак - старший мужчина в семье. Был бы помоложе, написали грамоту бы на вдову Листвяну, или как ее там окрестят. А так - на него.
   - Минь! - Роська поколебался, но все же решился спросить. - Ты ему креститься притворно посоветовал, а остальных, вообще насильно. Разве так можно?
   - Не только можно, нужно! Ты крест искренне принял, тебе это странно. Но подумай: сейчас в их душах царит мрак язычества. Наша обязанность, как христиан, заронить в этот мрак хотя бы искру Истиной Веры. А уж там... Как сказал один умный человек: "Из искры возгорится пламя!".
   - Но насильно! - Роська никак не мог успокоиться. - Нельзя, грех это!
   - Владимир Святой первыми на Руси крестил Киевлян. Объявил указ: всем киевлянам прийти утром на берег Днепра и принять Святое Крещение. Заканчивался же указ такими словами: "А кто не придет - да будет мне враг". Как князья с врагами поступают, сам знаешь. И это Святой! Чего уж нам-то, грешным? Если хоть несколько душ спасем, все оправдается.
   Роська насупился и сидел молча, машинально ковыряя пальцем сучок в жерди. Почти физически ощущалось, как в его сознании происходит трудное переосмысление каких-то истин, ранее казавшихся незыблемыми.
   "Хороший ты парень, крестник, и, как всякий неофит, хочешь быть святее Папы Римского. Ну не могу же я тебе объяснить, что споры о канонах и ритуалах - не борьба за веру, а борьба за паству - за хлебное место посредника между Ним и нами. Бог един, и Ему все равно, на каком языке ты к нему обращаешься, в каком храме молишься, в какие одежды облачаешься. Мы все Его создания, независимо от того, как мы Его называем. Если, конечно, Он... есть. А если нету, то все равно, вера нужна, иначе, как мы будем отличать Добро от Зла?".

* * *

  
   Лавр поднял Мишку ни свет, ин заря. Терпеливо дождался, пока тот умоется, спросил: будет ли завтракать, но было заметно, что нервничает он очень сильно и даже несколько лишних минут ожидания для него будут настоящей пыткой. Поэтому Мишка отказался от еды, вытащил из-под лавки берестяной короб с тряпичной куклой, вручил его лавру, и потащился следом за дядькой, втихомолку проклиная осточертевшие костыли.
   Кукла у Мишки получилась примитивной до неприличия. Две березовые веточки, связанные накрест и обмотанные тряпьем, некое подобие юбки, начинавшееся от самых "подмышек", платок из треугольного лоскута, "лицо" нарисованное угольком на серой холстине. Хорошо, что волхв был мужчиной: куклу, вышедшую из женских, или даже девчоночьих, рук он подделать не смог бы при всем старании.
   Однако, несмотря на свой примитивизм, кукла, лежащая навзничь на наковальне, пронзенная толстой иглой, в алых отблесках пламени кузнечного горна, выглядела жутковато, даже для Мишки. Что уж говорить о Лавре и Татьяне? Муж и жена - родители почти взрослых парней - выглядели сущими перепуганными детишками. Стояли прижавшись друг к другу, взявшись за руки, у Татьяны мелко подрагивали губы. На какой-то момент Мишке и в самом деле показалось, что он взрослый подонок, обманывающий малых детей.
   - Начнем, пожалуй. Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет воля Твоя...
   Произнеся: "Аминь" - Мишка взял в каждую руку кузнечные клещи, одними прижал куклу к наковальне, другими ухватил иглу и медленно потянул.
   - Куб разности двух величин равен кубу первой минус утроенное произведение квадрата первой на вторую, плюс утроенное произведение первой на квадрат второй минус куб второй!
   К концу произнесения "заклятья" игла целиком вышла из куклы. Татьяна вдруг охнула и схватилась руками за живот, ноги у нее подогнулись и, если бы не Лавр, она упала бы.
   "Действует. Садист Вы, сэр Майкл, морду Вам набить некому".
   Мишка ухватил иглу вторыми клещами, сломал и кинул в горн, тут же ухватился за веревку, приводящую в действие мехи и начал раздувать пламя. Обломки иглы почернели и начали оплывать. Мишка перестал качать, только тогда, когда от иглы не осталось видимых следов.
   - Дядя Лавр, осторожно притронься к кукле, не жжется ли?
   Ну чем там могли старые тряпки обжечь пальцы бывалого кузнеца? Однако, едва притронувшись к Мишкиному изделию, лавр резко отдернул руку.
   - Жжется!
   "Значит, и на тебя подействовало. Взрослые люди, а как младенцы, ей Богу! Такой гнусью себя чувствую, сам бы себе в наглую харю наплевал, но польза должна быть".
   - Это отворот от жены. Где у тебя святая вода?
   - Вот. - Лавр снял с полки маленький глиняный кувшинчик.
   - Покропи и давай еще раз помолимся. Отче наш...
   После окропления святой водой и молитвы, кукла, как и следовало ожидать, уже не обжигалась.
   - Вот и второе заклятье сняли. Дядя Лавр, обними тетю Таню покрепче и держи, как бы она не вырывалась.
   Мишка схватил куклу клещами и сунул в горн.
   - Площади подобных фигур пропорциональны квадратам их сходственных сторон, площади кругов пропорциональны квадратам радиусов или диаметров!
   Кукла вспыхнула сразу. Мишка вдавил ее в самый жар, нагреб углей сверху и несколько раз качнул мехи.
   - Дядя Лавр, тетю Таню не корежило, не корчило?
   - Нет.
   - А куклу корежило. Значит, колдовская связь между ними разорвана. Все. Поставьте свечки к иконе Богородицы и... Совет да любовь!
   Лавр и Татьяна, как по команде обернулись друг к другу. Лавр прижал жену к груди, потерся щекой о ее головной платок.
   - Танюша...
   - Ладо мой...
   Может ли хоть что-то на свете сравниться с ТАКИМ сиянием женских глаз? В нем все: и благодарность, и обещание и награда и ожидание... Приказ и просьба, требовательность и покорность, грех и благодать, сила и беспомощность, надежда и самоотречение... Кто-нибудь, когда-нибудь сумел пересчитать компоненты, составляющие понятия Любовь и Счастье? И, если ты не просто "М" в графе "пол", а действительно мужчина, нет цены, которая оказалась бы слишком велика за один такой взгляд. Отдать все - пустой набор слов. Отдать то чего нет, и не могло бы быть, если бы не эти глаза...
   "Ну до чего же приятно смотреть на вас, прямо молодожены. Блин, аж слеза наворачивается... Э! А чего это я?..".
   В глазах вдруг поплыло, Мишку крепенько тряхнуло и он понял, что лежит на полу, неудобно подвернув под себя руку. А потом стало темно. Истошного женского вопля: "Мишаня-а-а!!!" - он уже не услышал.
  

* * *

  
   - ... И все с молитвой Божьей, с крестным знамением. А потом хвать ее клещами и в горн. Она стонет, корчится, а Мишаня держит ее клещами и кричит: "Изыди нечистая, отринься от подобного!"
   Голос тетки Татьяны звучал вдохновенно, чувствовалось, что рассказ воспроизводится уже не в первый раз, постепенно обрастая все новыми красочными подробностями.
   - Так и сгорела, даже пепла не осталось. А Мишаня говорит: "Все. Ставьте свечки, благодарите заступницу нашу Небесную". А потом вдруг побледнел весь и упал.
   Мишка приоткрыл глаза. В горнице у его постели собрался целый консилиум. Лекарка Настена, почему-то, с очень сердитым лицом, мать с лицом заплаканным, дед с лицом опухшим после вчерашнего праздничного ужина, отец Михаил с ликом бледным и болезненным, под ручку (с ума сойти!) с теткой Аленой. Правда поддерживал не он даму, а дама его. Где-то на заднем плане маячила Юлька.
   Отец Михаил первым заметил, что Мишка открыл глаза.
   - Миша, Мишенька, узнаешь меня?
   - Узнаю, отче.
   - Миша, прости, я обязан тебя испытать. Перекрестись.
   Мишка, удивляясь собственной слабости, обмахнул себя крестом и непослушными губами произнес первые строки Символа Веры.
   - "Верую въ единого Бога Отца, Вседръжителя, Творца небу и земли и видимыимъ и невидимыимъ.
   Монах извлек откуда-то кропило и брызнул на Мишку святой водой.
   - Аллилуйя! Чист отрок! Слава Богу!
   - Ну и чего, спрашивается, всполошились? - Сердито пробурчала Настена. - Я же сразу сказала: нет в нем тьмы. Не могло ничего на него перекинуться, заклятье-то на Татьяну было.
   Стало понятно, отчего Настена выглядит такой сердитой - старые счеты с попами. Отец Михаил, видимо вообразил, что нечистый дух мог переселиться из куклы в Мишку.
   "Опять, блин, спасает не тонущего. Прямо, как в старом анекдоте: "Дурак, живу я здесь!".
   - А теперь, ступайте-ка все отсюда, - скомандовала Настена - с душой у парня все в порядке, а я телом займусь - вон, зеленый весь, как лягушка, руками еле шевелит. Ступайте!
   Все потянулись в двери, отец Михаил попробовал, было, поупираться, но Алена, похоже, даже не заметила его усилий. Все, наконец, вышли, только Юлька осталась стоять у стены с выражением на лице, более подходящим гладиатору, вышедшему на арену, чтобы победить или умереть.
   - Ну чего набычилась? - Обратилась Настена к дочери. - Не гоню же, наоборот: ты лечить и будешь. Видишь: дружок твой силы все растратил, пустой почти.
   - Так уж и мой...
   - Ну, не мой же? - Настена повернулась к Мишке. - Ты что натворил, дурень? Не мог мне сказать? Устроил тут тарарам.
   - Не должно было быть тарарама, тетя Настена, куклу-то я сам сделал, только иглу у волхва взял, да и без иглы бы мог. Помнишь, ты объясняла, что наговор сам по себе ничего не лечит, надо, чтобы больной в него верил. Значит, и кукла, сама по себе, просто куча тряпок, но тетка Татьяна в нее верила, вот и подействовало.
   - Умница ты, Михайла, молодец, верно догадался... А, все равно, дурак!
   - Как это?
   - Так это! Ты каким местом меня тогда слушал? Я с чего тогда начинала? Не с того, что больной верить должен, а с того, что лекарь должен верить и себя в нужное состояние привести.
   - Я не верил, я знал.
   - А разница-то? Знание это, просто, самая сильная вера, вот и все. Ты знал и тебе ничего с собой делать не надо было, Татьяна верила (не столько тебе, кстати, сколько кукле), потому у тебя все и вышло.
   - А что же тогда со мной случилось?
   - Вот! Об этом и речь! Ты что у Татьяны лечил?
   - Я не лечил, я заклятье снимал!
   - Ой, ну что мне с ним делать, Юлька? - Настена в деланном отчаянии всплеснула руками. - Такой ум и такому дурню достался!
   - Мама, он не понимает...
   - Да вижу я, что не понимает. Заклятье, заклятье... Да нету никаких заклятий! Дурят вас: одних волхвы, других попы, а вы и уши развесили!
   "Мать честная! Атеистка! В двенадцатом веке? Не может быть, потому, что не может быть никогда!".
   - Как это - нет? - Мишка, все-таки, решил уточнить. - А Светлые Боги?
   - А Светлые Боги есть. И Христос твой, тоже... Может быть. Как уж они там между собой... не наше дело. Но не дано смертным силой с Богами равняться, и никакие заклятья тут не помогут. Чудеса - не от Богов, чудеса - от Веры. От одной и той же болезни: один амулетами гремит и у костра козлом скачет, другой на капище скотину безответную режет, третий перед иконами лбом в пол бьется. И помогает! Потому, что верят, что поможет. Ты когда-нибудь слышал, чтобы от одной болезни три разных способа лечения было? Совсем разных, друг на друга не похожих?
   - Нет.
   - Правильно, лечат не амулеты, не жертвенная кровь, не иконы. Лечит Вера - одинаковое лекарство для всех! Сегодня ты сотворил чудо, а родилось оно от Татьяниной веры и твоего знания, как дитя от жены и мужа. Так всегда: излечение от союза двух вер - лекаря и больного.
   - Понимаю, матушка Настена. То есть, нет, не понимаю: что же меня ударило-то?
   - А этого мужикам понять и не дано. Придется тебе мне на слово... Хм, поверить. Как бы тебе попроще... Знаешь, сколько силы надо, чтобы дитя выносить и родить? Нет, знать ты не можешь. Но догадываешься?
   - Догадываюсь, вроде бы.
   - Догадывается он... Да больше ни на что другое столько сил не требуется! Иногда даже жизни лишаются!
   - Ты хочешь сказать, что для восстановления этой способности?..
   - Да! Неважно: хотел ты или не хотел, понимал или не понимал, чувствовал или не чувствовал, но ты Татьяне свою силу отдавал. Ты ВЕРИЛ. Не в заклятье волхва, конечно. Ты в себя верил, в то, что помочь можешь и сам себя этой верой сжигал. Мог сдуру все отдать, сейчас отпевали бы. Нельзя мужикам в эти дела лезть, вы все умом понять норовите, а здесь чувствовать надо! Ладно, хватит болтать. Юля, давай, качай в него силу, хочу посмотреть, как вы это делаете.
   - Подождите! Матушка Настена, я еще спросить хочу. Почему у нас с Юлей не получилось ногу быстро вылечить? Демке-то мы помогли, а со мной не вышло...
   - Юля, объясни ему.
   - Мы Демке вовсе не рану лечили. У него тело устало со смертью бороться, силы кончились, а мы ему сил добавили, и все. А ты полон сил был, в полную бадью сколько воды не лей - все мимо. Понял?
   Мишка попытался сформулировать Юлькину мысль боле просто:
   - Тело лечится само, если хватает сил. Мы можем только их добавить, но не лечить. Так?
   - Так. - Подтвердила Юлька, но было непонятно: то ли Мишка действительно все правильно понял, то ли Юлька его просто успокаивала, как и любого больного. - Давай руки, где там жилка... Как ты тогда назвал?
   - Пульс. Пульсация, это когда...
   - Не говори ничего, я пойму...
   Слияние. Ясность, бодрость, сила - энергия.
   "Юленька, я тебя обидел, прости. Мне и так твой голос слышать радостно, не надо со мной, как с больным...".
   Все это не словами - чувствами. В ответ: радость, удивление, кажется испуг, что-то еще, совсем непонятное, но светлое...
   Легкость, тепло, сонливость... Откуда-то издалека голос Настены:
   - Вот ты и выросла, доченька, уже больше меня умеешь. А он тебя в беде не бросит, теперь я уверена...
   Всё. Сон.

* * *

  
   Проснулся Мишка, когда уже начало вечереть. Самочувствие было прекрасным, спросонья даже забыл о раненой ноге, но та о себе тут же напомнила, когда Мишка вознамерился вскочить с постели. Оделся и задумался. К Нинее, конечно же, ехать уже поздно, придется завтра с утра. Хотя, с утра не выйдет, утром Лавр заберет Роську смотреть холопские семьи. Может, самому с ним поехать? Пока же надо навестить раненых ребят, тем более, что вчера не получилось.
   За дверью дожидался Роська.
   - Минь, ты как?
   - Как огурчик - зелененький и весь в пупырышках.
   - Ха-ха-ха!
   - Будет ржать, пойдем ребят навестим.
   Петр и Артемий жили вместе в одной горнице старого дома. Оба сидели на одной постели и Артемий, видимо от нечего делать, учил Петра играть на рожке. Вообще-то те кошмарные звуки, которые извлекал Петька из музыкального инструмента музыкой назвать было нельзя, даже при самом доброжелательном отношении, но, входя в горницу, Мишка услышал, реплику: "Вот, уже лучше".
   - Здорово, болящие! Как болеется?
   - Сам-то тоже не сильно здоровый, на четырех ногах ходишь!
   - Спасибо на ласковом слове. И все-таки, как самочувствие?
   - Да сколько же можно взаперти сидеть? - Возмущенно заговорил Петька. - Ну ладно, Артюха, у него ребро сломано...
   - Не сломано, а треснуто! - Тут же запротестовал Артемий.
   - ... А у меня-то только рука. Ты вон, с ногой и то на воле ходишь!
   - А что лекарка говорит? - Поинтересовался Мишка.
   - Какая лекарка? К нам Мотька заходит, а он только и повторяет то, что лекарка сказала: Артюхе повязку снимать через неделю, мне на улицу не выходить, только по дому и то немного.
   - Ну вот и займитесь делом.
   - Каким делом?
   - Дел много. Получается, что в Младшей страже у нас будет десятка три, а может и больше. Так что, быть тебе Петр десятником. Сначала займешься ребятами из нашей новой родни, дед сказал, что там есть десять подходящих парней. Потом, когда Демка поправится, сдашь десяток ему, а сам возьмешь ребят, которых привезет твой отец. К тому времени ты должен уже научиться командовать.
   Это - первое. Есть и второе. Ребят надо будет учить грамоте, я один не справлюсь. Будешь мне помогать - возьмешь на себя чтение и письмо, а я - счет... Ну, и прочее образование. Подумай: из чего сделать аспидные доски, спроси у матери где взять мел, вообще, продумай весь учебный процесс.
   - Учебный... что? - Не понял Петька.
   - Ну, как учить будешь, что для этого надо и прочее. А для практики, начинай учить грамоте Артемия.
   - Да я же не учил никого никогда. - Попытался возражать Петр, но Мишка решительно отрезал:
   - Справишься, не дурак.
   - Ладно. - Как-то подозрительно легко согласился Петька и тут же перевел разговор на другое: - А ребята где? Познакомиться бы.
   - С такой-то рожей?
   Внешний вид у Петьки был ничуть не лучше его музыки: переносица распухла, под обоими глазами синяки, на лбу диагональная ссадина, белок одного глаза заплыл красным, правая рука до локтя в лубке.
   - Так я же не свататься, причем тут рожа? - В общем-то резонно возразил Петька.
   - Ладно, попроси Кузьку, он их к тебе приведет.
   - А чего не Роська? - Петр повелительно махнул рукой. - Ну-ка сбегай!
   - Отставить! - Мишка сначала рявкнул команду, а потом уже задумался: как ее объяснять. Обращение с Роськой, как с холопом взъярило его так, что он даже сам удивился. С трудом сдержавшись Мишка объяснил: - Ростислав - такой же десятник, как и ты, приказывать ты ему не можешь!
   - Подумаешь...- Петька скорчил пренебрежительную мину.
   - Извинись.
   - Чего извиняться-то? Перед...
   - Десятник Младшей стражи Петр! - Мишка почувствовал, как от ярости у него начинает дрожать голос. - Приказываю извиниться перед десятником Ростиславом!
   - Ладно...
   - Слушаюсь, господин старшина! - Поправил Мишка. Голос оказывается не дрожал, а пытался обратиться в рычание.
   - Слушаюсь, господин старшина. - Недовольно повторил Петька.
   - Ну!
   - Извини, Роська, погорячился.
   - Бог прос...
   Роська вдруг хлюпнул носом, глаза его явственно увлажнились.
   - Роська, ты чего? - Мишка, чуть не выронив костыль, подтолкнул крестника к дверям. - А ну-ка, пошел в сени!
   Вытолкав всхлипывающего Роську за дверь, Мишка погнал, подталкивая костылем в спину, подальше от горницы, чтобы там не слышно было их разговора.
   - Ну, в чем дело?
   - Он - хозяйский сын... А ты... А я... Извиняя-а-а...
   Мишка утвердился на одном костыле, высвободил правую руку и закатил Роське пощечину.
   - Я тебе приказал забыть! Забыть раз и навсегда. Каждый раз, когда замечу, что ты опять вспоминаешь, будешь получать так же, как сейчас! А если увижу, что забыть не можешь, выгоню к чертовой матери! Понял?
   - П-понял. А как же...
   - Будем учить вас драться без оружия. Для практики будете все время драться между собой. Даю тебе сроку до лета и приказываю: ты должен побить Петьку, побить крепко, чтобы встать не мог. И запомни: ты не Петьку бить будешь, а рабство свое. Это оно будет валяться у тебя под ногами с разбитой мордой. Наизнанку вывернись, сдохни, но победа должна твоя должна быть такой, чтобы он начал тебя бояться. Чтобы и в голову не пришло с тобой так разговаривать, как только что. Понял?
   - Минь, он старше и сильнее.
   - Старше, старше. Двух взрослых мужиков у меня на глазах ухайдакал, и что-то там про старшинство гундосишь. А что сильнее, так стань сильнее его! Как это сделать - научим, а дальше все будет зависеть от тебя. Срок - до лета!
   Мишка немного помолчал и добавил уже более мягким тоном:
   - Меня тут тоже один доставал, Еремой зовут. Тоже - старше и сильнее, да не один, а с дружками. Спроси у Кузьки: чем все кончилось. Иди, умойся и ступай к нему. Завтра вы с Мотькой должны хорошо выглядеть, пусть он вам подберет, что нужно или у матери спросит. Иди... Воин, туды тебя.
   Мишка вернулся в горницу к Петьке и Артюхе, наткнулся на два любопытных взгляда и заорал:
   - Козлодуй хренов! Ты что творишь?! Забыл, что он уже не холоп?
   - Ну, забыл. Подумаешь, цаца. Переживет. Холоп хозяина должен помнить всю жизнь.
   - А ну, встать!
   - Да чего ты разоралс...
   Мишка и сам не ожидал, что тычок костылем окажется таким удачным, Петька разинул рот, пытаясь вздохнуть - удар пришелся точно в солнечное сплетение.
   - Встать, я сказал!
   - Ы-ы-ах.
   Петька все же втянул в себя воздух и тут же двинул Мишку кулаком, но левой рукой вышло плохо. Мишка с трудом удержавшись на ногах, вскинул костыль, ударился им о низкий потолок и треснул своей деревяшкой по голове двоюродного брата. Удар тоже получился слабым.
   "Комедия: два калеки подрались. Ох, блин!"
   Петька сбил-таки его плечом с ног и сам повалился сверху. Мишка матюкнулся от острой боли в раненой ноге, вывернулся из-под Петра, сел и снова размахнулся костылем. Теперь потолок не помешал, замах получился и Петька еле успел прикрыть голову рукой.
   Хрясь!
   - А-а-а!
   "Едрит твою, я же ему вторую руку сломал. А нога-то, Уй, блин!".
   В горницу ввалились какие-то бабы, Петька блажил дурным голосом, но Мишку все это уже не интересовало. Он держался обеими руками за ногу и скрипел зубами от боли, чувствуя, как постепенно намокает кровью штанина.
  

* * *

  
   - Так... Что скажешь?
   Дед сидел за столом, барабаня пальцами по столешнице, Мишка - в углу на лавке, привалившись спиной к стене и вытянув вдоль лавки свежеперевязанную ногу.
   - Я тебе велел: уймись. А ты что? Вторую руку брату сломал! Ты что, и правда бешеный?
   - Холопа Роськи больше нет, есть вольный человек Василий. - Мишка не чувствовал за собой никакой вины и не собирался каяться. - Воля ему в церкви объявлена. Того, кто назовет его рабом, Василий вправе убить, и виры с него за это не будет. Я Петьку предупредил, он не внял, нагрубил и приказу не подчинился. На нем три вины и пусть радуется, что только рукой поплатился.
   - Так... Кхе...
   Дед снова забарабанил пальцами по столешнице.
   - И что дальше? - Дед не выглядел рассерженным, скорее хотел что-то выяснить для себя. - Как ты с ним теперь будешь?
   - Если не повинится, отлуплю еще раз. Подожду, пока с рук лубки снимут и отлуплю.
   В приоткрывшуюся дверь просунулась голова Роськи.
   - Господин сот...
   - Пошел вон! - Беззлобно шуганул его дед.
   Дверь захлопнулась.
   - А если и тогда не повинится? - Снова обратился Корней к внуку.
   - Еще отлуплю. И так до тех пор, пока либо толку добьюсь, либо Никифор приедет. Отправим Петьку домой, упертые бараны к учебе непригодны.
   - Значит, крестник дороже брата?
   - Не в этом дело, деда. Я - старшина Младшей стражи, Петр - десятник, мой починенный. Он проявил неповиновение в присутствии других ратников Младшей стражи и должен был быть наказан.
   Дверь снова открылась, в горницу вошла мать.
   - Батюшка...
   - Уйди, Анюта, разговор у нас.
   - Батюшка, ну подрались мальчишки, не серчай...
   - Анька! Христом Богом прошу: уйди! Не доводи до греха.
   Мать немного потопталась, хотела что-то сказать, передумала и вышла.
   - Ты хоть понимаешь, что это на всю жизнь?
   - Что, деда?
   - Роська. Преданнее, чем он, у тебя пса теперь не будет, но и тебе от него уже не избавиться. Ты давеча спрашивал: чего я с Данилой вожусь... лет пятнадцать назад я за него вот так же хлестался, как ты за Роську. Не спрашивай: "Почему?" - тебе этого знать не надо. Теперь он десятник без десятка и сам народ не соберет. Придется мне.
   - Понимаю, деда. Знаешь, был у франков такой человек Антуан де Сент-Экзюпери. Философ и воин, погиб на войне. Так вот он в одной своей книге написал: "Мы в ответе за тех, кого приручили".
   Дверь снова отворилась и в горнице нарисовалась Юлька и с порога заявила:
   - Мне мишкину ногу глянуть надо!
   - Гляди. - дед качнул головой в мишкину сторону.
   - Минька, болит?
   - Терпимо.
   - Не дергает?
   - Нет.
   - Точно не дергает?
   - Точно.
   - Повязка не промокла?
   - Не чувствую, вроде, нет.
   - Надо, все-таки посмотреть. - Не удовлетворилась допросом Юлька.
   - Смотри.
   Пока Юлька исполняла (или делала вид?) свой лекарский долг, дед сидел задумавшись, потом неожиданно спросил:
   - Михайла. Кхе, как говоришь, его звали?
   - Антуан де Сент-Экзюпери.
   - Не запомню. Жаль. Юлька, что там с Петрухой?
   - В лубках весь. - Недовольно проворчала лекарка. - Ноет. В нужник, говорит, самому не сходить.
   - Кхе, в нужник. Мне бы его заботы. Посмотрела ногу?
   - Да, все хорошо, повязка сухая, нога не горячая.
   - Ступай.
   - Корней Агеич...
   - Ступай!
   Юлька вышла, из-за закрытой двери послышалось шушуканье, явственно прозвучали слова: "Сидят, разговаривают"... "Откуда я знаю, о чем?". Дед подобрал с пола мишкин сапог, швырнул в дверь. Шушуканье стихло.
   - Значит, или переломишь, или выгонишь? - Спросил дед, как-то очень внимательно глядя на внука.
   До Мишки только сейчас дошло, что дед уединился с ним не для того, чтобы как-нибудь наказать, просто наорать и прочесть нотацию. Сотник экзаменовал старшину Младшей стражи, впервые столкнувшегося с открытым неповиновением подчиненного! И было похоже, что позиция старшины деда устраивает.
   - Или подчиню, или выгоню. - Твердо глядя в глаза деду, заявил Мишка. - Ломать не буду, кому он нужен сломанный?
   Дед согласно кивнул головой и вдруг хитро подмигнул.
   - Козлодуй, говоришь? Кхе! А Роську берешь на себя на всю жизнь?
   - Беру, деда.
   - Молодец, ядрена Матрена, хоть сейчас тебе меч навешивай! Хвалю!
   "Опаньки! Сэр Майкл, Вы чего-нибудь поняли? За цирк не хвалил, за удачу на княжьем дворе не хвалил, за татей побитых не хвалил, за засаду на куньевской дороге не хвалил, а тут... Похоже, сэр Майкл, Вы во что-то важное не врубаетесь".
   - За что, деда?
   - За людей, Михайла, за людей. Ты думаешь я сотней командую? Ратным повелеваю или воеводством теперь? Я людьми командую! А каждый человек...
   - Это - целая вселенная.
   - Как?
   - Каждый человек это - целый мир, и другого такого же нет.
   - Да! Ты сегодня двух человек понял, судьбу их определил и на себя ответственность взял. Иной за всю жизнь этому научится не может.
   - Трех. - Поправил Мишка.
   - Что трех? - Не понял дед.
   - Завтра к тебе придет Первак - Листвянин старший сын. Будет просить крестить его с братьями и взять в воинское учение.
   - Когда ж ты успел?
   - А пока вы с Ильей к ужину готовились, а потом еще после ужина собирались вдвоем идти остров Рюген {{ Принято считать, что князь Рюрик был выходцем с балтийского острова Рюген. Там же, по мнению некоторых исследователей умер от укуса змеи Вещий Олег. Сейчас остров принадлежит ФРГ. }} от латинян освобождать.
   - Рюген? - Дед задумчиво поскреб в бороде, воспоминая о концовке торжественного ужина, кажется, были смутными, если вообще были.
   - Ага. - Злорадно добавил Мишка. - И даже пошли, но в разные стороны. Ты - в оружейную кладовую, а Илья в нужник. Там и уснули.
   - Кхе! Я тебе велел уняться со своими шуточками.
   - Прости, деда. А вот, насчет людей для Данилы...
   Дверь снова отворилась.
   - Да что ж такое-то? Ядрена...
   В горницу впорхнула малышка Елька и бесстрашно просеменив к деду, сосредоточенно сопя, полезла к нему на колени. Младшую внучку дед любил, баловал, с удовольствием держал ее на коленях и вообще: относился к ней необъективно и непедагогично. Мать как-то обмолвилась, что Елька очень напоминает деду его покойную дочь Аглаю.
   Елька, разумеется совершенно бессовестно пользовалась дедовым расположением и буквально вила из него веревки, иногда, впрочем, совершенно неожиданно для себя, напарываясь на дедову строгость, всякий раз обливаясь по этому поводу горькими слезами. Сейчас, по всей видимости, затаившиеся за дверью женщины решили использовать Ельку, как последе средство для смягчения дедова гнева, которого на самом деле и не было в помине. НО они-то об этом не знали!
   - Елюшка.
   Дед помог младшей внучке устроиться, та тут же обхватила его ручонками и зарылась носом в бороду.
   - Деда, я тебя люблю.
   Дед погладил внучку по головке, мгновенно утратил строгий вид, как-то помягчал лицом и телом, и вдруг постарел.
   - И я тебя люблю, красавица моя. Ты чего это сюда забрела?
   - Деда, не сердись на Мишаню, он хороший.
   - Ну, бабы!
   Дед зыркнул на дверь, но по ту сторону стояла мертвая тишина.
   - Пусть сидит, деда, она нам не помешает.
   - Кхе... Так что ты там про Данилу?
   - Пусть обучает пешее ополчение из холопов. У князей пехота есть, пусть будет и у воеводы. Учить можно зимой, когда работы в поле нет, а призывать в строй всех годных мужиков. Поучит, и заодно, подберет себе десяток наиболее способных к ратному делу.
   - Десяток из холопов?
   - Но, ведь, не в сотне же, а в личной дружине господина воеводы. А что из холопов, так - твои холопы, что хочешь, то и делаешь.
   - Кхе... Данилу невзлюбили, после той переправы... - Дед задумался, машинально поглаживая Ельку по русой головке. - А так: и при деле, и, вроде бы... Только, мы же конники, как там пехоту учить?
   - Разберется, не дурак. - Уверено заявил Мишка. - Доспех для пехоты - стеганка на конском волосе - ненамного хуже кольчуги. Шлемы - тут придется поработать и потратиться. Справимся, наверно?
   - Подумаем. Лавруху озадачу.
   - Оружие: рогатины, топоры и... И самострелы.
   - Самострелы? - Дед сразу же подобрался, утратив ласковую расслабленность. - А ну, как на нас повернут?
   - Во-первых, против наших конных лучников, они - никто и звать никак. Перещелкаем, как курей. Во-вторых, на руки не отдавать, а только для учебы и в...
   - Мишаня, а ты мне еще одну куколку сделаешь? - Подала, совершенно не к месту, голос Елька. - А то Матрене скучно одной!
   - Кхе!.. Ой, деда... - Мишка прихлопнул рот ладонью, но было поздно.
   - Ты кого передразниваешь, сопляк!
   - Деда, прости, это я от неожи...
   - Деда, не ругай Мишаню, он хороший, он мне куколку...
   - О, Господи! - дед возвел очи горе.
   "Сумасшедший дом, во, бабы психотропное оружие нам заслали!".
   - Вон отсюда!
   Дед спихнул Ельку с колен.
   - А-а-а! мама-а-а!
   - Вон с глаз моих! Оба!!!
   - А-а-а! мама-а-а!
   Мишка взгромоздился на костыли, двинулся к валяющемуся у двери сапогу. Правый костыль, которым он лупил Петьку, вдруг с хрустом подломился и Мишка полетел на пол, больно приложившись лбом об дверное полотно. Снаружи кто-то ломанулся в горницу и еще раз треснул Мишку дверью по лбу.
   "Все! Перебор, блин! Лучше уж при дерьмократах".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   43
  
  
  
  
Оценка: 7.44*22  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"