Разочарование и отчаяние пришло ко мне в момент, когда я открыл глаза. Находясь в своей полуподвальной квартире, я все также лежал беспомощный на холодном бетонном полу. Воспоминание о вечере, проведенном с Кристиной, на какое-то время заблокировали мои мозговые рецепторы боли в ногах. Но когда, я стал осматриваться вокруг, колющая и дергающая боль в правой ноге стала немного нарастать.
Я лежал на спине. Мое правое колено было неестественно вывернуто внутрь, и смотрело на мою левую ногу. Надо мной был серый и облезлый потолок моего подвала. В хитросплетениях трещин и раздувшейся штукатурки на меня смотрели гротескные гримасы неизвестных мне зверей и монстров. Затылок головы лежал прямо на полу, от чего пульсирующая боль пронзала меня, и я с трудом повернул голову вправо. Первое, что я ощутил, это был тухлый запах, смешанный с запахом крови и мочи. На полу, возле газовой плиты лежало тело человека в строгом сером костюме, измятом и запачканном грязью. Тело лежало ко мне спиной, и я не мог видеть лица человека. В том месте, где должна была быть голова, находилась густая бесформенная темно-бордовая масса. Рядом вокруг тела в лужах крови лежало множество белых кусочков, напоминавших мелкие осколки фарфоровой посуды. Воспоминания стали расставлять все на свои места. Страшные зубы подростка в сером костюме. Вот, что лежало сотнями маленьких белых предметов около неподвижного тела.
Тело второго подростка я разглядел около кровати. Оно также лежало на животе. В предсмертной агонии, ребенок в синем костюме обхватил свою голову, на которой, по моему мнению, зияла черная как ночь дыра величиной со спелое яблоко.
- Мишенька, вставай. Я знаю, ты можешь.
Голос с другой стороны, заставил меня развернуть свою больную голову влево. Затылок опять соприкоснулся с полом, и я коротко вскрикнул в потолок своего жилища. В поле моего зрение сразу попало тело Альберта, лежащее от меня в двух метрах. Глаза его были открыты, и он, увидев меня, сразу оживился и нежно улыбнулся. Слеза побежала по его носу, а губы лихорадочно затряслись. Он лежал как и все неподвижно, но в отличие от детей в костюмах не находился в луже собственной крови. И это меня почему-то обрадовало.
- Спасибо, господи, что ты жив, - он коротко хихикнул, обнажив ряд своих желтых зубов, - правда, каламбур сказал - жив! Как будто мы еще не умерли. Видишь, Мишенька, как бывает. И после смерти можно страдать.
Мое внимание привлекло левое плечо Альберта. Рубашка на этом месте была разорвана, так, что была видна женская грудь Альберта, беспомощно свисающая на пол. На месте рваной раны не было крови. Это и было удивительно. Я увидел часть белой торчащей кости ключицы, вокруг которой в разные стороны, подобно распускающемуся цветку, были раздвинуты остатки кожной ткани плеча. Окрашенные в черный цвет, они действительно напоминали фантастическую розу, появившуюся неизвестно как на плече Альберта. Но и нетронутые фрагменты плеча, и часть груди Альберта, излучали внутренний темный цвет. Словно под его кожей что-то нарывало, и готово было вылезти наружу.
- Послушай меня, Мишенька, - продолжал мужским голосом говорить Альберт, - ты должен сейчас встать.
- Ты что, слепой? Я не могу этого сделать, - услышал я собственный хриплый голос, - у меня ноги, мать их, переломаны. И кажется, мне череп твои гребаные друзья пробили.
- Успокойся... Сейчас не время выяснять отношения. Я виноват перед тобой, но сейчас не это важно... - Альберт закашлялся, разбрызгивая собственную слюну на пол, затем продолжил. - Важно то, о чем я тебе говорил. Вспомни. Ты не живой человек. Ты умер. А это значит вся эта боль... она не твоя. Она фантомная. Сейчас слушай меня внимательно и делай то, что я тебе скажу. Забудь о своей боли, слышишь. Это глупо, чувствовать боль, когда ты уже умер. Пойми! Даже если у тебя будет получаться коряво и бестолково - попробуй встать. Ты не чувствуешь никакой боли. Ее просто нет. Есть только ты и твои намерения и действия. Они и имеют сейчас значение.
- Что же ты сам лежишь как сосиска и не встаешь? - Перебил я Альберта.
- Яд. Хренов яд. Этот маленький ублюдок впустил его в меня, когда укусил мое плечо. Он у меня в крови... и кажется, мне придется туго. Поэтому сейчас вся надежда только на тебя. Затем ты поможешь мне.
- С чего ты решил, что я буду тебе помогать?
- Ты это сделаешь. Ты другой человек, я знаю. А сейчас попробуй пошевелить руками и ногами, не чувствуя боли. У тебя это получится. Стоит только в это поверить. Доверься мне.
Я начал с пальцев. Сначала большими пальцами руки, а затем и всеми в отдельности и вместе. Я не чувствую боли, ее нет. Локти. Сейчас я буду упираться ими в пол. Раз, два, три, и я перевернулся на спину. Головная боль дала о себе знать, и я застонал.
- Помни, что я сказал. Боли нет. - Услышал я слева голос Альберта.
Я не чувствую боли, ее нет. Медленно и аккуратно, оперевшись о бетонный пол локтями я стал поднимать голову вверх. Плечи оторвались от земли. Пока никакой боли. Ее нет, потому что ее не должно быть. Вот я уже практически сижу на полу. Головой вращать не хочу. Дело не в страхе. Просто сейчас мне нужно разобраться со своими ногами. Обхватив правую ногу руками, я развернул ее коленом вверх. Но боже, что это. Мое колено! Оно разламывается под разбитой кожей на две половинки. Я не чувствую боли, ее нет. Ладонями я складываю разбившееся колено. В таком положении обхватив его ладонями, я сгибаю левую ногу и ставлю ступню на пол. Спина отзывается мелкими иголочками от долгих пролежней. Это не боль, просто все затекло за несколько часов. А чего ты хотел? Все также, держа колено в обеих руках, как ребенок держит в ладонях пойманное насекомое, готовое в любой момент вспорхнуть, я поставил на пол правую ступню. Я не чувствую боли, ее нет. Набрав в легкие воздуха, и закрыв глаза, я начал медленно вставать. В голове одна и та же фраза, билась, словно зверь в клетке: "Я не чувствую боли, ее нет. Я не чувствую боли, ее нет".
Когда я открыл глаза, я уже стоял в комнате. Все предметы и тела были теперь внизу меня. Руки продолжали держать правое колено. Необъяснимое чувство победы стало заполнять мою душу.
- Молодец, ты это смог. - Голос Альберта триумфально подстегнул мое чувство.
Я не чувствую боли, ее нет. Согнувшись в спине, и продолжая держаться за колено, я короткими шажками доковылял до своей кровати. Развернулся и сел на ее край. Затем я оставил ногу в покое и стал судорожно рвать свою измятую постельную простынь. В результате у меня получилась почти ровная тряпка длиной около метра, которой я стал туго перематывать свое колено. Ходить, постоянно боясь, что бы ни грохнуться на землю во весь рост я не желаю. Альберт оказался прав, я должен забыть, что такое боль.
Я прошел в ванную, осторожно прислушиваясь к каждому своему шагу. Кость в бедре постоянно щелкала, но это не мешало мне передвигаться. Подойдя к ванне, я стал мыть руки, лицо и шею. Состояние Альберта в данный момент меня не беспокоило. При всем его фантастическом открытии, он пока еще не заслужил моего сочувствия. Хотя мне его жаль.
В своем шкафу для одежды, я нашел целый сверток чистой марли, которую не знаю зачем, принес из местной аптеки домой. Ванна заполнилась красным цветом, остатками моих побоев. Затылочную часть головы я трогать не стал, а только тщательно обмотал куском марли и сделал маленький узелок над правым ухом. Щорс, просто какой-то получился.
В комнату после ванной я вошел совершенно другой походкой и другим человеком. Обхватив толстое тело Альберта, я с трудом потащил его к кровати. При этом его ноги волочились по земле. Оставлять его лежать на полу, было бесчеловечно. Обхватив его сзади, мне удалось ближе рассмотреть ужасную рваную рану на его теле. Никакой крови, словно она несколько часов назад просто запеклась и превратилась в черные угольки. Центр укуса на плече Альберта был абсолютно черного цвета. Вены, проходящие вблизи очага, словно на глазах проявлялись под кожей, и были такими же черными. За пределами укуса цвет кожи переходил от фиолетово-красного до обыкновенного телесного. Кожа буквально дышала и пульсировала, будто неведомая сила заставляла и теребила ее. Все это время Альберт стонал от боли и причитал: "У тебя все получилось. Ты молодец".
Опустив сначала тело, и подняв ноги Альберта на кровать, я присел рядом. Тут я почувствовал, что по-настоящему устал и вспотел, пока его нес. Альберт же, приняв горизонтальное положение, задышал ровнее и перестал всхлипывать. Из медикаментов у меня ничего дома не было. Поэтому пришлось только наложить обрывки чистой марли на рану, что бы на нее не попадала пыль, и самое главное, что бы самому не лицезреть этот ужас. В комнате стало достаточно светло. Я открыл форточку в окне под потолком, чтобы хоть как-то проветрить помещение. Обезображенные трупы детей я не торопился убирать и даже постарался избегать взгляда в их сторону. Вместо этого, я, взяв за ноги каждого из них, оттащил их к лестнице и сложил друг возле друга, на случай, когда отдохну, вытащу их тела на улицу.
Спустя какое-то время, я вообще перестал ощущать боль. Неприятным оставались только ощущения подвижности поломанных костей, отдаваясь неприятным скрежетом в местах переломов. Увидев пол своего жилища, залитый кровью, мне стало не по себе. Но убирать здесь было также бессмысленно, как и оставаться в квартире. Все, что меня останавливало, это был Альберт. Я не мог его бросить вот так, как побитое животное. Стоя посередине комнаты, я услышал, как Альберт позвал меня к себе.
- Мишенька, сядь рядом.
Я повиновался, хотя мне этого и не очень хотелось. Где-то в глубине души я еще был злой на Альберта, хотя и понимал, что он сейчас не в лучшем положении. Одного я никак не мог понять, если он понимает, что боль это фантомное чувство, почему же он сам не освободит себя от нее. Видно же, что он страдает. Присев на диван, я ощутил жар, идущий от постели, где сейчас лежал Альберт, а вернее сказать тепло, которое отражал сам Альберт. Приложив руку к его лбу, я тут же в панике отдернул ее. Лоб был настолько горячим, что повышение температуры тела было очевидным. Испарина покрыла его большой лоб, и он тяжело дышал, словно что-то мешало ему в груди.
- Ты весь горишь, давай я тебе сейчас прохладный компресс сделаю на лоб. Лежать сейчас - дело пустое. Ты сказал, что я могу тебе помочь? Скажи как? - Настойчиво обратился я к Альберту, и встал с кровати.
- Подожди, не спеши, - Альберт крепко ухватил меня за руку, - ты спрашиваешь, как ты можешь мне помочь? Ха-ха-ха. Оглянись, посмотри, где мы находимся, Мишенька. Здесь нет ни скорой помощи, ни докторов. Ты должен меня выслушать. Выслушать все, что я тебе скажу. Так ты мне и поможешь.
- Что ты хочешь мне рассказать?
Голос Альберта стал на тон ниже. Он провел рукой по больному плечу, груди. Затем вытер рукавом рубахи пот со лба и посмотрел на меня взглядом полным отчаяния.
- Все началось два года назад, на пятидесятый день после смерти моей жены. Я был раздавлен жизнью, а главное ее несовершенством и несправедливостью. В этом страшном мире, который выпал на мою голову, на свете существовал только один человек, который меня по-настоящему любил, несмотря на мою ущербность. И вот его не стало. Мне не хотелось жить. Я отказался от приема пищи, контактов и солнца. Создав для себя суицидальные условия, я хотел только одного - собственной смерти. Не смотри так на меня. Все эти разговоры про мою банальную смерть, все это была ложь. Прости меня. Когда мне уже казалось, что дни мои сочтены, ко мне пришел человек. Он представился научным сотрудником, работающим на мощную финансовую мировую корпорацию под названием Crutch Union. Это мощная структура научно-технических и торговых компаний по всему миру, объединенных под одним брэндом. Ты должен был о ней слышать. Корпорация под своим крылом занималась всем, от нанно-технологий до производства шариковых ручек. Так вот, этот человек предложил мне работу. И для этого он отвез меня в один из научных городков, в качестве вводной экскурсии. Весь этот городок, все люди, ученые, все работали на компанию Crutch Union. Получали от них зарплату, жилье и безбедное существование. Но никто из пяти тысяч сотрудников не знал, чем занимается весь этот закрытый научный городок. Хотя каждый из них знал, чем занимается каждый в отдельности. Для того, чтобы меня принять на работу, им было необходимо поведать мне о главном проекте корпорации. Только цена этому оказалось слишком велика.
Я прервал повествование Альберта, и заставил его выпить стакан воды, от которого он не долго отказывался. Затем я смочил кусок оставшейся марли и, сложив его вдвое, положил на горячий лоб двуликого. Альберт продолжал рассказывать.
- Секретной разработкой компании, являлось открытие и изучение нового квадро-позитропного пространства. Пространство это было открыто за пределами реального мирового измерения. Практически учеными был найден шлюз в эту систему, представляющей параллельное измерение. Некую новую земную систему, существующую в сознании человека. Они назвали поле этого пространства территорией Z-375. Название, как я понял, было связано с каким-то движением элементарных частиц, или что-то около этого. Внутри этой системы, а самое главное ее начальной точкой отсчета, являлся неизвестный город и даже мир, с населяющими его разумными созданиями, точными копиями умерших некогда на нашей планете людей. Проблема заключалась, в том, что попасть на территорию можно было только после преодоления порога полного отключения жизненных функций человека. Именно по этой причине многие ученые-разработчики, изучающие территорию Z-375, не выживали после клинических испытаний на себе. В течение пятнадцати лет корпорацией были созданы собирающие клоны людей, способные проходить на территорию и возвращаться обратно, путем медитативного отключения сознания. Плодом пятнадцатилетней работы явились три существа - настоящих уродца, но так необходимых Crutch Union. Ты первый обозвал их детьми в костюмах. Открытием было то, что у детей не существовало основного компонента, присущего любому человеку, выношенному и рожденному человеком. Этот компонент - душа. Да, Мишенька, душа человека, полная тайн и неспособная вписаться в рамки математического анализа. После первых испытаний трех клонов, корпорация получила величайшее достижение, а именно, проникновение в неизведанное пространство Земли, ее вторую сторону существования.
- Но зачем? К чему все это было необходимо? Неужели Crutch Union предполагало заработать на этом деньги?
- Не знаю, Мишенька. Я в совет директоров никогда не приглашался. Но ты человек не глупый, и должен понимать, что такое пространство дает возможность ее обладателю, как для добычи новых ресурсов, так и для ее освоения. Беда для корпорации заключалась лишь в одном. Существа, или сонаты, населявшие территорию Z-375, не знали о существовании нашего мира, и не собирались уходить со своей земли. Что только не предпринимали трое посланников Crutch Union. Начиная, от реального насилия по отношению к сонатам, до полного их выселения. Но по окончании светового цикла территории, все возвращалось на прежнее место, и сонаты, как, ни в чем не бывало, занимали свои места.
- Но неужели нельзя было цивилизованно изучить их. Проработать их судьбы. Ведь я думаю, на всех них были заведены дела, по их жизням и причинам их смерти. В конце концов, наладить с ними какой-то контакт?
- Вот, Мишенька! Мы и подошли к главному. Не знаю почему, они выбрали именно тебя, но ты единственный был способен устранять их. Я спрашивал тебя, можешь ли ты вспомнить, кто ты был при жизни, но ты ничего мне не ответил. Думал, ты что-то скрываешь, однако ты действительно белый лист для самого себя.
- Почему именно я?
- Думаю, ты был выбран путем обыкновенного отбора из миллиона. В момент твоей бестолковой смерти, с тобой был осуществлен контакт и предложена эта работа. Ты прав, тебе действительно ничего не оставалось, как согласиться на это. Жаль, что ты ничего не помнишь о своей жизни. Можно было бы кое-что прояснить.
- Ну а ты, как сюда попал? Неужели они предложили тебе...
- Ты хочешь сказать - смерть? Да, Мишенька. Я был приставлен к тебе, следить и оповещать представителей Crutch Union о твоих действиях. За это мне была обещана встреча с моей покойной супругой. Они знают о ее координатах и способе вызова. Но проблема еще заключается в том, что ряды сонатов постоянно пополняются. Скажем так, достаточно регулярно. Об этой особенности не догадывались внутри корпорации, и даже дети в костюмах. И сонаты будут пополняться всегда, покуда существует реальный мир живых людей. Ты считал, что связываешься с самим господом, а тебя все это время водили за нос. Единственно в чем ты прав из всех наших с тобой споров, это в том, что душа человека это и есть главное творение бога. И уж если люди обладают таким божественным даром, то это лишь доказывает то, что Он действительно существует. Если наши души и попадают в этот мир, где мы сейчас находимся, то возможно, на этом их путешествие не заканчивается.
Черное пятно на плече Альберта разрасталось. И уже не вооруженным глазом было видно, что темные пятна появляются на его шее и идут вниз к локтю. Область видимых черных вен и кровяных каппиляров увеличили свой ареал. Что-то страшное и опасное прогрессировало в организме моего двуликого друга. Температура тела не падала, а только, как мне показалось, поднималась. Смоченный холодной водой марлевый компресс высыхал на голове Альберта за считанные минуты. В момент его повествования можно было даже увидеть, как над подушкой поднималось легкое парообразование. Более нелепой картины я ни разу не видел, ни в прошлой, ни в теперешней жизни. Альберт буквально сгорал у меня на глазах.
2
К двенадцати часам по полуночи, когда солнце полностью спряталось за горизонт, и уже готовилось к своему обычному выходу, меня опять позвал к себе Альберт. Весь предыдущий день я просидел на постели около него, постоянно смачивая компресс и протирая лицо. Все это время Альберт был в бессознательном состоянии. Лишь иногда он просыпался и что-то бессвязно бормотал про свою жену Дарью. Кажется, он просил у нее прощения.
Но один раз, когда Альберт отключился на длительное время, я решил вытащить из подвала детские тела. Все так же обхватив каждого из них в отдельности за ноги, я выволок их по ступеням наружу. Тела лежали в пяти-шести метрах от дома под сводом немолодого тополя. Все это время я старался не смотреть на изувеченные Альбертом головы этих существ. Удивительно, но тела их не костенели, а, как мне показалось, стали еще мягче. За шесть с половиной часов они не источали неприятного трупного запаха, не было и следов разложения. Так, лежа друг с другом двое братьев нашли свой покой. Единственное, что я сделал, это сложил руки каждого из них на груди, подобно усопшим людям. Может Альберт и прав. Возможно, мы и не находимся в загробном мире, и это всего лишь часть какого-то апокалипсического эксперимента. Но каким бы создание не было при жизни уходить оно всегда должно достойно. Что с ними стало в том реальном мире, я мог только догадываться. Лучшей наградой для них была бы смерть. Не думаю, что жизнь у них с самого рождения была осознанной и счастливой. Они были всего лишь очередным инструментом в руках Crutch Union, не более того. В общем, так же как и мы все.
Черное пятно на теле Альберта значительно увеличилось за последние несколько часов. Подобно ядовитому цветку оно покрыло ему всю левую руку, кроме кисти. Грудь Альберта сейчас была похожа на огромный фиолетово-черный баклажан, а левая часть лица темнела прямо на моих глазах. Все это приносило моему двуликому другу невыносимые страдания. Щека и шея Альберта были испещрены миллионом черных вен. Болезнь проникала повсюду. Теперь он мог говорить и смотреть только правой половиной своего лица. Вторая же его половина была полностью атрофирована и не шевелилась. Голос Альберта был на удивление мужским.
- Это мое проклятие... мое наказание. - Из правого глаза Альберта потекла слеза, но правая половина рта растянулась в гротескной улыбке. - Да, Мишенька, ни что иное как наказание.
- Что ты говоришь? Не смей об этом думать. Ты не сделал мне ничего плохого.
- Не надо, Мишенька. Не успокаивай меня. Я не знаю, сколько мне осталось. Помнишь, я сказал тебе, что мне понадобится твоя помощь? - Лицо Альберта на секунду застыло в гримасе боли. - Я предал не тебя, и не Христа за тридцать серебренников. Я предал, прежде всего, свою бессмертную душу. Поэтому не будет мне никакого прощения. Поменять душу взамен на смерть - моя глупая и нелепая ошибка. Не думал я, что вот так вот закончу... в каком-то подвале, в луже собственного говна и боли. А я, дурак, набивал свой дом каким-то барахлом и ценностями, в надежде когда-нибудь встретиться с тобой и тебе подобным в эдакой прекрасной обстановке. Но, видимо, за меня распорядились по другому. Один умный философ сказал, что самоубийство убивает двоих. Кажется, сейчас я понимаю смысл этого. Мое тело убила Crutch Union. Сейчас умирает моя душа.
- Не говори сейчас ничего, Альберт. Тебе нельзя говорить.
- Прости меня, идиота, за то, что врал тебе все это время... Об одном прошу. Умоляю тебя, Мишенька, избавь меня от этой боли. Ведь ты же можешь, я знаю. Как ты всегда избавлял сонатов от их собственных противоречий и незавершенности их кармических душ. Сделай так, чтобы меня не стало. Пожалуйста!
- Но Альберт... ведь у меня не получится, ты же сам знаешь. Я не смогу тебя устранить. Ты и сам прекрасно знаешь свою проблему... твоя жена... и все такое.
- Мишенька, забудь, о чем я тебе говорил. Все эти эксперименты корпорации и научные опыты с проникновением в другое измерение. Представь, что я тебе ничего не говорил. Это бред. Мой бред. Ты был прав. Всегда был прав. Наши души... они бессмертны. И то, что какой-то Crutch Union удалось проникнуть в святое место - это еще не значит, что господь не увидел этого безумия. Знаешь, какой негласный девиз существовал среди людей, работающих в том научном городке? "Будь осторожен, выбирая свою смерть!". Знаешь, что это значит. - Правый глаз Альберта округлился. - Они сами все боятся. Боятся попасть сюда. Боятся своей собственной смерти. Представь, боятся, что их бессмертная душа может исчезнуть. Они смешны. Ведь человек, который боится смерти, никогда не научится жить. Мы тоже с тобой, Мишенька, сонаты. Только я знаю свои мотивы, а ты можешь так и не вспомнить причины своего пребывания. Тебе намного хуже, чем мне. Ты думаешь, что попал сюда по вине в убийстве двух невинных детишек? Но это не так. - Альберт застонал и в очередном болезненном припадке оскалил зубы. - Помоги мне...
Прерывая мольбу Альберта, я положил свои ладони на его лицо и тот мгновенно замолчал. Я почувствовал, что его глаза закрылись под моими руками, но движение ресниц еще стрекотало по моей коже. Горячий воздух исходил не от лица Альберта. Казалось, что его источает неведомая сила скрытая где-то в глубине его тела, которая никогда не вырвется наружу, а будет только медленно и планомерно убивать его. Даже после того, как мои ладони чувствовали настоящий жар, подобно теплу, исходящему от открытого огня, я не стал убирать руки.
Этот человек научил меня не чувствовать боль в то время когда сам пылает от болевой агонии. Что я могу ему предложить? Ничего. Я бессилен. И не обладаю я никаким даром. Сонаты сами находят причины своей незавершенности и сами рассыпаются на части. О чем сейчас он думает, в надежде, что вот сейчас, именно сейчас я выполню его просьбу и избавлю от мучений? Я готов все ему простить, лишь бы не видеть и не знать, как этот человек страдает. Но пока я здесь, рядом с ним, я не оставлю его.
Мне вспомнилось улыбающееся лицо Альберта в тот день, когда я привел в его дом Кристину. Это было лицо, полное счастья и веселья. В чем он виноват? В том, что любил свою единственную женщину, принявшую его таким, каков он есть, не смотря, ни на что. И ради последнего мгновения встречи с любимым человеком он пошел на отказ от жизни. Кто я такой, чтобы обвинять его? Не может в любви быть вины.
Альберт прав. Я здесь не по причине этих двух маленьких детей, умерших под колесами пьяного водителя. И не может мертвый человек чувствовать вину. Причина сонатизма и его последствия идут от жизни. Там его истоки. Но именно этого я и не помню, своей жизни.
3
Как бы я был благодарен господу, если бы смог в тот момент заснуть, или отключиться, лишь бы не видеть все мучения моего двуликого друга. Но спать я перестал с того самого момента как попал сюда, и ни что мне уже не могло помочь.
В тот момент, когда лучи солнца стали исчезать в комнате и короткая ночь готовила расправить свои крылья над городом, в моем подвале, я услышал крик Альберта. Это уже не был крик боли и страдания. Это был отчаянный крик, сравнимый разве что со страхом и потерей. Разорвав на себе за эти часы одежду, Альберт лежал на диване в обычной скрюченной позе, и я наблюдал, как все его тело покрыто черными пятнами, схожими разве что с пятнами гангрены. Лицо покрывало сплошное черное пятно с пористой и теплой структурой. Белыми оставались только его глазные яблоки с четко выделенными лопнувшими кровяными сосудами и русые волосы еще покрывавшими голову. Крик Альберта и окончание светового дня наводили на меня настоящий ужас, потому что я не мог никак повлиять на ситуацию.
Снова подойдя к кровати, где лежал Альберт, я опустился прямо перед кроватью на колени. Садиться на постель было невозможно. Жар, исходивший от тела Альберта, охватывал все пространство вокруг него и нагревал своим теплом окружающие его предметы. Голова Альберта дергалась в конвульсиях, в то время как тело, руки и ноги уже лежали неподвижно. Словно внутреннее напряжение, сковывало мышцы, атрофируя их. Белые яблоки глаз безучастно уставились в потолок. Голос же Альберта продолжал быть ровным, мужским, как будто и не относящимся к больному и беспомощному человеку.
- Я должен тебе сказать последнее... Чувствую мне осталось немного.
- Ты не обязан мне ничего говорить. - Попытался я успокоить Альберта.
- Самое главное, Мишенька, что ты меня простил. Я чувствую это, хоть и не могу уже видеть. Все, что мне нужно было, это только твое прощение. - Язык Альберта облизал губы. - Ты должен сделать последнее. Слушай меня... Слушай или я уже не смогу говорить. Убей последнего ублюдка в черном костюме. Он сейчас в городе. С ним Кристина, и я чувствую, ей совсем не сладко. Из города этот паршивец никуда не уйдет. Он ждет тебя, потому как знает, что ты придешь за ней. Слушай меня внимательно. Мишенька, это чудовище ненавидит тебя больше всего на свете. Мало того, что у них всех никогда не было души, так и еще в этом сосредоточилась вся ненависть и злоба, которая когда-либо может быть в человеке. Он очень... очень опасен.
- О чем ты говоришь, Альберт?
- Я хочу лишь тебе сказать, чтобы ты набрался мужества. Оно тебе понадобиться. Он опасен и крайне коварен. Но ты должен убить его, его же оружием. И не допусти, что бы он укусил тебя.
- Ты говоришь об этих бронзовых молотках?
- Сомневаюсь, что они сделаны из бронзы. Сомневаюсь, что эти ребятишки вообще знают, что такое бронза. Но то, что они посещают этот мир только с этими молотками это точно. - Альберт опять попытался облизать свои потрескавшиеся черные губы. - Видел, мне удалось их прикончить. Самое главное постарайся пробить ему голову. Сам же ударов не бойся. Помни, чему я тебя научил - никакой боли. Если тебе удастся убить последнего из них, ты станешь свободен, на какое-то время. Думаю, в Crutch Union не сразу сообразят, что произошло на самом деле. Ведь единственный с кем они держат контакт в этом мире, это только через них. А создать новых монстров они смогут не так скоро, дело это хлопотное и дорогостоящее. Но у тебя есть шансы свалить из этого города вместе с Кристиной. Уходи как можно дальше, и не оглядывайся. И перестань окликаться, если они постараются наладить с тобой связь.
Альберт тяжело застонал, а затем и протяжно закричал в пустоту комнаты. Он пытался между порывами криков еще что-то мне сказать. Но вместо этого я слышал только его нечленораздельную речь или попросту звериное рычание. Наконец, мне удалось понять, что Альберт читает какую-то молитву, какое-то заклинание, или что-то в этом роде. В бессвязном бормотании и выкриках я смог различить только одно слово. И это слово было - "прости".
Я встал и в испуге уставился на происходящее. Обугленный лоб Альберта стал медленно проваливаться внутрь головы. Словно внутри его головы была пустота, а лоб, как в оплавленном пластиковом мячике медленно стекает во внутреннее пространство сферы под жаром пламени. Мне приходилось видеть подобное, кидая предметы в костер, и наблюдая, как им суждено сгинуть в испепеляющем пламени. Это были стеклянные бутылки, пластмассовые игрушки, резиновый мячик, целлофановый пакет. Но откуда это воспоминание, из детства или еще откуда-нибудь я не мог вспомнить.
В одно мгновение все лицо Альберта исказилось и стало буквально разваливаться на сотни мелких обожженных кусочков. Затем шея и плечи, поддавшись невидимому ветру стали исчезать у меня на глазах, рассыпаясь черным пеплом на кровати. Когда лица уже не было видно, светлые волосы Альберта, словно парик стали сползать по подушке вниз, голова рассыпалась, превращаясь в густой черноземный пепел. Ни зубов, ни глаз, ни внутренностей головы, ничего. И только после того, как черная горка пепла застыла на кровати в том месте, где должна была находиться голова Альберта, я перестал слышать его стон.
Сжав руки, я продолжал смотреть, как все его обугленное тело рассыпалось прямо у меня на глазах. Я не мог не смотреть на это. Это было что-то ужасное. Ни один сонат не уходил из этого мира так, как было суждено уйти этому, со страданием и болью, непосильному обычному живому человеку.
Сколько времени я простоял тогда в подвале перед кроватью с моим рассыпающимся в пепел двуликим другом, я не знаю. Все тот же ветер, неизвестно откуда взявшийся в помещении, подхватывал черный пепел и распылял его в воздухе. Что я чувствовал в тот момент? Скорее всего, это было чувство облегчения. Нет, мне не было стыдно за это чувство. Я ощущал только облегчение за Альберта, который, наконец, нашел тот покой, о котором мечтал. Покой, которого так боялся, даже после смерти. Мне очень хотелось верить в то, что сейчас его душа отправляется туда, куда и суждено уходить душам после пройденного ими урока на земле. Я сильно этого желал Альберту.
За окном моего потолочного окошка продолжало светить солнце. Но именно сейчас я перестал ненавидеть его свет. Альберт ушел при свете солнца, и это было главное. В комнате воцарилась тишина. В беспорядке вещей, перевернутой мебели, залитого высохшей кровью пола, черного кружащего в воздухе пепла моего друга, стояла оглушительная тишина.
Он стал тем, кем всегда желал, где-то в глубине души. Он возродился мужчиной, прямо перед своей второй смертью, и, приняв эту смерть мужественно, как и подобает мужчине. Еще одним подтверждением был его мужской голос перед смертью. Да и о какой смерти я говорю? Умираем ли мы, покидая один мир и переходя в другой, или же наши души подобны путешественникам? У меня было еще столько вопросов к Альберту, но я так и не решился задать их ему. И нисколько об этом не жалею.
Осторожно, не нарушая тишину комнаты, я поднял с пола тяжелый предмет, гротескно напоминающий молоток с тяжелой ручкой из неизвестного мне темно-желтого металла, и такого же цвета идеальной прямоугольной формы молоток, насаженный на рукоятку. Рукоятка не менее полуметра, и не похожа ни на один молоток, виденный мною ранее, словно он сделан и послан сюда из совершенно другого, чуждого мне мира.
Вместе с тем, я сильнее обхватил рукоятку молотка двумя ладонями, и прижал молоток к груди. Ощутив холодный металл, я произнес про себя имя девушки, которую любил больше всего на свете. Сейчас на земле была только она, единственная, кто нуждалась в моей защите. И кроме меня этого никто не мог сделать.
- Кристина, я уже иду. Иду.
Торопливыми шагами, прижимая к груди огромный металлический молоток и перескакивая через ступеньки, я поспешил к выходу.