Игорь проснулся от яркого солнечного света заливавшего всю комнату. Его футболка была насквозь мокрой от пота, а все тело болело, как всегда после сна в неудобном положении. Тишину нарушало лишь мерное гудение компьютера (он опять забыл его выключить) и до неприязни громкое пение птиц за окном. Настенные часы показывали 10:30, субботнего утра, 1991 года.
Не в состоянии больше бороться с солнцем, светившим прямо в глаза, Игорь, жмурясь, сел и сунул ноги в старые резиновые тапочки. Вчера он засиделся почти до рассвета, и в который раз, за последние несколько месяцев, заснул на работе.
На полу возле дивана стояла практически нетронутая чашка вчерашнего кофе. Игорь взял чашку и, мучаемый жаждой, не отрываясь, выпил холодную сладкую жидкость, громко сопя. Он встал, натянул джинсы, и шаркающей походкой направился в подсобку, включив на ходу допотопный электрочайник фирмы TEFAL.
Холодная вода смыла с него остатки явно затянувшегося сна, и он как раз заканчивал вытирать лицо, когда услышал щелчок, возвещавший о том, что чайник вскипел. Игорь вернулся из темной подсобки в залитую светом комнату и приготовил кофе. Обнаружив в настенном шкафчике остатки купленного вчера печенья, он расположился на вращающемся стуле и принялся за завтрак.
Бросив последний кусочек в рот, Игорь разворошил бесформенную груду бумаги на столе, в поисках сигарет. Пачка нашлась на удивление быстро и, закурив, он подошел к окну. Морфологический корпус был расположен в довольно живописном месте, и сейчас, в начале Мая, буквально утопал в зелени. Ему открывалась потрясающая, ничем не ограниченная панорама:
Набережная, с медленно тянущейся по ней вереницей машин, за ней - блестящая полоска реки, за ней - аккуратные квадраты полей, уходящие за горизонт. На поразительно синем небе, лишь кое-где, были разбросаны прозрачные обрывки облаков. От ночной грозы не осталось и следа. Глядя на это, Игорь, незаметно для себя, легонько улыбнулся от нахлынувшего чувства беспричинного оптимизма, которое часто испытываешь весенним утром, когда тебе 22, и судьба дразнится безоблачными перспективами. Последние несколько месяцев это было обычным началом дня, ассистента кафедры нормальной анатомии человека Днепропетровского Медицинского Института, Юрченко Игоря Алексеевича.
Кафедра анатомии притягивала Игоря со времен первого знакомства с ней на первом курсе. Основанная еще до революции и занимавшая целый этаж самого старого из корпусов института, она была, как никакая другая, окутана неповторимым ореолом научного поиска. Поэтому вопрос о выборе специальности был решен Игорем задолго до дня получения диплома с отличием, дающего ему это самое, столь желанное и недостижимое для большинства его сокурсников, право. Такое скромное решение (в то время как все грезили кардиологией и пластической хирургией) сопровождалось пылким монологом его девушки Наташи, распределившейся на кафедру акушерства и гинекологии, относительно упадка и полной бесперспективности теоретической медицины. Но ни это, ни многочисленные увещевания друзей не возымели должного успеха, и с сентября, Игорь приступил к работе в почетном звании ассистента кафедры анатомии.
С первых дней работы он зарекомендовал себя добродушным и безотказным молодым специалистом, чем исправно пользовались почившие на лаврах сотрудники, взвалившие на него всю рутинную работу типа составления рабочих планов, отчетов и тому подобной документации. Однако, несмотря на это, он находил время и для более серьезных занятий, результатом которых, уже через пол года, стала достаточно четко сформулированная тема диссертации. А еще через несколько месяцев, когда работа над ней вошла в нормальное русло, лаборатория на четвертом этаже морфологического корпуса стала для Игоря наиболее привычным местом обитания. Лаборатория была расположена на последнем этаже, вдали от учебных залов и являлась живым памятником советской науки. Интерьер ее (помимо разнообразных центрифуг и термостатов) был представлен двумя небольшими столами и старым диваном, который, в последнее время, служил Игорю постелью гораздо чаще, чем кровать в комнате общежития.
Игорь отошел от окна и смял сигарету в пепельнице, ловко сымпровизированной кем-то из пивной банки. Он имел твердое намерение закончить, наконец, таблицу "соотношения митотических фигур сократительных кардиомиоцитов в развивающемся миокарде человека", над которой безрезультатно корпел весь вчерашний день, тем более что в субботу ему могли помешать лишь редкие студенты, пришедшие на отработку пропущенных занятий. Он взял со стола чашку и, увидев, что она оставила характерный кофейный отпечаток на свеженапечатаном расписании, тихо выругался, потом сел за стол, и, не глядя, ударил большим пальцем клавишу пробела: экран компьютера медленно активировался, словно не желая выходить из затянувшейся спячки ждущего режима. Открыв приложение, работающее с таблицами, Игорь погрузился в работу и провел за ней следующие четыре часа, прервавшись лишь раз, дабы отправить естественные потребности.
Часы показывали 15:03, когда он откинулся на стуле и потянулся, громко кряхтя. Глаза и спина болели, работа над таблицей сдвинувшаяся, наконец, с мертвой точки, была все же далека от завершения. Кроме того, он был голоден и окончательно решил пойти сегодня домой, позвонить Наташе, и может даже, сходить с ней куда-нибудь. Их отношения, подобно физическим колебаниям, как-то незаметно вошли в фазу угасания. Он звонил ей все реже, а их короткие разговоры ограничивались дежурными фразами и были наполнены молчаливым обоюдным осознанием безысходности. Игорю начинало казаться, что он понимает причину - Наташа была хорошей девушкой, но все же, в свои 23, тяготела к несколько иному образу жизни, чем тот, который избрал для себя он, окончательно погрязши в дебрях своей теоретической кафедры. Еще, Игорь ни на секунду не сомневался в ее верности, он понимал, Наташа, любительница шумных компаний и дискотек, не занимается поисками лучшего варианта, она просто тихонько ждет, ждет конца.
Они провели вместе много приятных минут со дня знакомства на очередном студенческом "дне рождения". Взгляд Игоря скользнул по чашке с шутливой надписью "Не пора ли взять выходной?", подаренной ему Наташей на 23 февраля, используемой им теперь в качестве подставки для ручек, и воспоминания понеслись у него в голове, вызывая острое до боли чувство ностальгии. Он вспомнил как каждый день, перед сном, бегал на почту только за тем, чтобы позвонить ей и пожелать спокойной ночи, как объяснял ей биохимию на лавочке в парке (Игорь никогда не был ярым фанатом учебы, но, почему - то, большинство предметов, предлагаемых курсом мединститута, давались ему с поразительной легкостью) и, конечно же, тот незабываемый вечер, который начался походом в кино, продолжился прогулкой по вечерней набережной, а закончился ритмичным поскрипыванием её кровати.
Игорь болезненно глотнул комок в горле, встал из-за стола и, зевая, плюхнулся на диван. Полное отсутствие какого-либо режима, вкупе с весенним авитаминозом, давало о себе знать: он постоянно находился в каком-то полусонно - подавленном состоянии и, по словам коллег, заметно похудел. Заложив руки за голову, он прикрыл глаза и задремал.
Когда он проснулся, солнце уже садилось, окрашивая комнату в мягкие красноватые тона. Левая рука сильно затекла, горло пересохло. Чувство голода заметно усилилось и ему вдруг ужасно захотелось уйти. Он выудил из-под дивана свои кеды и обулся. Посидев так немного, пытаясь отогнать подступившую головную боль и разглядывая выщербленную плитку на полу, он поднялся и, неспешно засобирался домой. Выключив компьютер, он набросил куртку, и хлопком ладони проверил, на месте ли ключи, затем, окинув комнату взглядом, вышел и захлопнул дверь.
У Игоря давно сложился свой собственный маршрут, связывавший лабораторию с центральным входом, и хотя он был отнюдь не самым коротким, а скорее наоборот, Игорь никогда не изменял ему. За год работы, этот путь, проделываемый им ежедневно, в течение полутора минут, стал чем - то родным, и приобрел особое, ритуальное значение.
Он прошел по длинному коридору, с глухим стуком миновал деревянный настил, и спустился на третий этаж по металлическим ступенькам. Пройдя мимо стендов с препаратами, он вышел на центральную лестницу. Лестница, обычно заполненная вечно спешащими студентами, была абсолютно пуста, от широких бетонных ступеней поднималась прохлада. В полумраке, достигаемом за счет отсутствия окон и наличия прозрачной крыши, здание, в подвалах которого, во время войны, замерзали немцы (что, кстати, послужило источником энного количества экспонатов анатомического музея), казалось, раскрывало свою мрачную сущность, которой были напрочь лишены новые светлые корпуса.
Игорь сбежал на первый этаж и поздоровался с вахтершей. Она удостоила его взглядом, который был хорошо ему знаком, в нем читалось неприятие и раздраженное неодобрение. Она не раз, не очень ловко, насколько позволял ее интеллект, намекала на то, что порядочные люди, дескать, ночуют дома и он уже шагнул в теплый весенний воздух, когда ее запоздалое "здрасьте", отозвалось эхом в пустых стенах института.
На улице было гораздо теплее, чем внутри, косые лучи вечернего солнца прорезали кроны деревьев. Игорь решил, что заскочить в дешевое кафе на углу, будет намного проще, чем ваять что-либо на прокуренной кухне общежития. Он заказал свое стандартное меню, обходившееся ему в 2,40, и уже приготовился выслушать речь вечно веселой официантки, относительно своего ужасного вида, но она ограничилась лишь сдержанной улыбкой и сочувственным взглядом.
Утолив голод, Игорь почувствовал себя намного лучше. Он вышел на пустынную улицу и уверенной походкой направился к трамвайной остановке. Чувство, захлестнувшее Игоря в следующий момент, нахлынуло на него безо всякой причины. Он подумал о Наташе, о неполучавшейся таблице, о начинавших наглеть сотрудниках. Все его отрицательные переживания, накопившиеся за последнее время, выплеснулись в один момент, мощной волной отчаяния и горького одиночества. Ему вдруг захотелось бросить все, диссертацию, эту проклятую кафедру, с ее пропахшей формалином лабораторией и никогда больше не видеть эту старую суку-вахтершу.
Игорь замедлил шаг, и медленно опустившись на первую попавшуюся скамейку, закурил. Первые глубокие затяжки слегка затуманили голову, и он курил, уставившись в одну точку. Мимо, нарушая тишину опустевшего студенческого городка, прогрохотал трамвай. Игорь прислушивался к удаляющемуся стуку колес, пока тот окончательно не растворился в вечернем воздухе. Немного успокоившись, он встал и отшвырнул сигарету. В конце концов, все было не так уж плохо, конечно, это все из - за недосыпания. Сейчас он позвонит Наташе, зайдет за ней и все будет по старому. Они опять будут гулять вместе, болтая о книгах, музыке, или просто обсуждая преподов (Боже, неужели они действительно закончили институт). Он опять будет рисовать палочкой на земле структурные формулы и опять нарисует в конце незамысловатый пошлый рисунок, за что получит скривившуюся физиономию и легкий удар в плечо (и опять поймает маленький кулачек и прижмет ее к себе, так что будет видно каждую маленькую веснушку на носу, которых она так стеснялась, и опять проводит ее домой, и, если родители будут на даче, может даже останется на ночь, и, потом, когда они будут лежать, прижавшись друг к другу, она опять спросит: Ты ведь никогда меня не бросишь?, и он опять промолчит.)
Игорь не помнил ни одного телефона - автомата в радиусе нескольких сот метров, но все - же огляделся по сторонам, одновременно нащупывая мелочь в узком кармане джинсов. У него было, возникла мысль попросить воспользоваться телефоном в кафе, но, он все - таки решил вернуться и позвонить с работы. Игорь быстро зашагал обратно к корпусу, засунув руки в карманы куртки, и нервно усмехнулся, представив себе глаза вахтерши, когда он распахнет дверь и, как ни в чем не бывало, пойдет обратно наверх. Его опасения, однако, оказались напрасными, вахтерша, увлеченная вечерним сериалом, даже не оторвала глаз от маленького черно - белого телевизора - она ни на секунду не сомневалась относительно личности вошедшего.
Игорь поднялся наверх и, открыв дверь, бросил ключи на стол. Он, не раздеваясь, подошел к телефону и снял трубку. Быстро набрав шесть цифр номера, он поднял глаза, пережидая монотонную серию щелчков разной длительности. За окном уже начало темнеть. Солнце, скрывшись за горизонтом, оставило после себя лишь тонкую алую полосу, в том месте, где уже зазеленевшие первыми всходами поля, казалось, сливались с небом. Он посмотрел на свой стол, давно уже нуждавшийся в генеральной уборке, на микроскоп, с препаратами сердечной ткани, которые он собственноручно изготовил накануне, на любимый вертящийся стул. В сгущавшихся сумерках этот привычный интерьер показался ему особенно родным... Надо обязательно закончить таблицу - подумал он, опуская трубку, успевшую уже издать два гудка, на рычаг.
Игорь снял куртку и включил настольную лампу. Он практически никогда не пользовался верхним освещением, предпочитая мягкий свет, создающий уютную рабочую обстановку, безжизненно подрагивающему блеску галогеновых светильников. Задержавшись немного у окна, чтобы полюбоваться прекрасным закатом, он подошел к столу и щелкнул тумблером на боковой панели компьютера. Компьютер ожил, приветственно пискнув. Игорь уселся на стул, и, резко выдохнув, уткнулся в экран, в тот самый момент, когда девушка, так и не дождавшаяся, повторного звонка, поправила прическу и, грустно улыбнувшись своему отражению в зеркале, вышла из квартиры. Она и не думала изменять Игорю, просто этот милый молодой человек, с которым она познакомилась в студенческой библиотеке, пообещал дать ей редчайшее пособие по оперативной гинекологии. Они просто встретятся возле фонтана (почему не возле библиотеки?), перебросятся парой фраз (телефонами?) и пойдут по своим делам (каким делам в субботу?). Что в этом плохого?
***
В тот вечер (Ночь? Утро?) Игорь действительно закончил таблицу. Когда непослушные графики, цифры и диаграммы, выстроились, наконец, в нужной последовательности, было уже далеко за полночь. Он уронил голову на стол и зажмурил глаза, которые от режущей боли, слегка заслезились. Игнорируя серию последовательных операций, он выключил компьютер одним щелчком, и, выключив затем лампу, оказался в полной темноте. Он на ощупь пробрался к дивану, расстегивая на ходу джинсы, и лег, поджав ноги. Таблица готова, завтра займусь препаратами, успел подумать Игорь, прежде чем провалился в беспокойный вязкий сон.
***
Ровно через двадцать лет, после того как ассистент Юрченко заснул в своей лаборатории, дождливым майским утром 2011 года, во двор административного корпуса Днепропетровской Медицинской Академии бесшумно вкатился серебристый MERCEDES MAYBACH. Из него вышел мужчина средних лет в костюме от GUCCI. Его черные, слегка тронутые сединой волосы, трепыхались на порывистом ветру. Мужчина взял с заднего сиденья дипломат из черной кожи и, взбежав по лестнице, вошел в здание, принося с собой легкий аромат одеколона. Секретарша, симпатичная женщина сорока лет, быстро встала и, широко улыбаясь, поздоровалась с ним, приятным поставленным голосом. Она смотрела на него широко раскрытыми карими глазами, в которых можно было прочесть искреннее уважение и еле уловимый благоговейный страх. Мужчина молча кивнул и поднялся в свой кабинет. Кабинет был просторным помещением с большим окном и пушистым персидским ковром ручной работы. На стене, среди множества фотографий и дипломов в аккуратных деревянных рамках, одна занимала центральное положение. На ней, человек, в котором несложно было узнать Главу Государства, пожимал руку хозяина кабинета. На блестящей поверхности стола, рядом со стаканом, ощетинившимся дюжиной остро заточенных карандашей, стоял предмет несколько не вписывавшийся в строгий интерьер, это была чашка с шутливой надписью "Не пора ли взять выходной?". Женщина, купившая ее двадцать лет назад, теперь, мать двоих детей, так и не сумевшая найти работу по специальности, жила теперь в столице, и, работая кассиром в супермаркете, редко вспоминала своего старого друга.
. Мужчина нажал кнопку внутренней связи и попросил секретаршу приготовить кофе. Он подошел к окну и, опершись руками о подоконник, прислонил голову к стеклу. Внизу, по проспекту беззвучно сновали машины, оглашая своими гудками, еле слышными через двойной стеклопакет, начало нового суетного дня. Тучи понемногу рассеивались, и первые робкие солнечные лучи заиграли в лужах и витринах еще не открывшихся магазинов. Глядя на это, мужчина, с приятными чертами лица и сонными глазами, легонько улыбнулся от нахлынувшего чувства беспричинного оптимизма, которое часто испытываешь, когда тебе 42, и ты уже многого достиг, но еще многое предстоит сделать. Он уже почти окончательно освоился на новом месте. В последние несколько месяцев это было обычным началом дня ректора Днепропетровской государственной Медицинской Академии, академика Юрченко Игоря Алексеевича.