О СВЯЩЕННОМ ПИСАНИИ, ЗДЕСЬ УПОМИНАЕМОМ ПОД ДРАГОЦЕННЫМ ИМЕНЕМ "КНИГИ"
(ИЗ ТЕКСТОВ, НЕ ВОШЕДШИХ В КУРСОВУЮ РАБОТУ)
"Да будут житницы наши полны, обильны всяким хлебом;
да плодятся овцы наши тысячами и тьмами на пажитях наших;
да будут волы наши тучны;
да не будет ни расхищения, ни пропажи, ни воплей на улицах наших.
Блажен народ, у которого это есть.
Блажен народ, у которого Господь есть Бог."
ПСАЛОМ 143
Мыслю я, что, исключая случаи необходимых разговоров на бытовые темы, дОлжно найтись достойному оправданию для всякого нашего слова, проступившего и исчезнувшего в воздухе коваными завитками букв, его составляющих и организующих его с другими словами, которые будут вписаны в фигурные решетки, продетые в стены старинного замка человеческой речи ради обозначения оконных проемов на (ультра)фоне неба с плавающими по гладям его океанов, видимых в своей природной необъятности путнику только с пустынных равнин, а также всяческих заливов, бухточек и гаваней, кажущихся (не без помощи привнесенного в лазурную бескрайность постороннего и как бы разобщающего - единое на доли - элемента) таковыми, запрокинь мы голову, чтобы посмотреть, не дождь ли там или ярчайший солнцевсплеск собирается, посреди препятствующих общему обзору древесных куп и городских зданий, облачными цветоносами от снежно-белого до мрачно-синего, там и сям собирающимися в формы, толкуемые нашим умом, так не терпящим скуки, китобойными кораблями и морскими и сухопутными животными.
И вот я опишу тебе, как бы я чувствовал себя без Книги. Это как если бы я оказался посреди земли на острове и начал ходить бы по ней сначала недалеко от центрального камня, на который сложил компас и кусок каната, как все, что осталось в моем распоряжении после кораблекрушения, и начал бы ходить туда и сюда, смелея, и каждый шаг мой ни для кого невидимо будто бы одевал меня в легкую листовую броню из тонковыделанного железа или стали, и в уголку каждой детали кузнечного кроя как бы обрисовывался знак нерушимого сцепления в духовный доспех. И это хождение каким-то образом освободило бы во мне практическую мысль, которой я еще раньше вынужденно поставил предел, дабы она не мешала духовной молитве, -- а после призвал бы ее на службу архитектором, поскольку, после обращения к Богу, мне, получившему от Него по милости Его самый малейший начаток сил, открылось бы, что необходимо огородить стеною земельный участок, на который хватило бы мне душевной мощи, чтобы заботиться о нем и выращивать в правом углу оного пшеницу или рожь из десятка зернышек, затерявшихся в кармане куртки, -- так для земных трудов освободил бы я приведенную в порядок мысль, которая прежде, уйдя из сферы Идей во взгляд, металась со скоростью, развитой потрясенными зрелищем морской бури глазными яблоками, когда зрачки искали живых на палубе, захлестываемой водою от носа и до кормы, и потому оставалась прежде запертою в мозгу за возведенной плотиною до ее обращения из хаотического кружения в продуктивное русло, где она не мешала бы молитве, которой я научился, ты скажешь, по предрасположенности, но я-то знаю, что еще и потому выучился, что часто прибегал с верою к оной. И я узнал, что мысленное произнесение этой молитвы как бы производит в каменной кладке или же в горной породе, которую я зрел внутренним оком при смыкании век, провал, а чтобы ты правильно понял, о каком провале я говорю, то поясню еще, что содержащийся здесь оттенок неудачи или отклонения от пути по земной поверхности только запутывает, ведь я имею в виду устремленность вечную нашего духа оторваться от плоскости, от узости нашего мирского мышления, от нашей одолеваемой обоюдоострыми мечами дзэнского, религиозного мастера ученической твердолобости, коими мы заведомо отвлечены от доступного нам, судя по закрепившимся в истории толкам, третьего, в метафорическом смысле, измерения, или, скажу, что нашего окончательного осуществления, ибо кто бы из людей хотел остаться воздушным замыслом, когда бы знал, что Бог ожидает его (человека) развития в повествование. И это преодоление преграды в уме, как я ощущаю сейчас, я могу пояснить тебе, -- кроме примера неожиданной помощи, поступающей в виде природного катаклизма, каким у меня оказывается вдруг символически землетрясение, воистину слишком громоздкая шутка стихии (рефаима)(1) над нами, пусть и доставляющая нам переход на другую сторону горного перевала, -- репортажными средствами из почти уфологического источника. Бегай мы по лиственным кронам и, представь, - провались неожиданно сквозь ветки, и окажись сорока метрами ниже, то есть на земле с смотрящими на нас из бузинных кустов волками и лисами, с пнями, по коим, показываясь из-под коры, струятся лоснящиеся металлическим блеском сороконожки. Из обоих влияний которому тут приписать весовое предпочтение: пейзажу, с коим ты оказался нос к носу, или удару о землю, выбирать, думаю, вовсе нет никакой надобности, ибо что первое и что второе, кроме попыток передачи психологической встряски; никто ведь не знает, что заставляет нас пробиться сквозь атмосферную толщу, если мы оную между собою и галактикой почувствовали.
Так вот, пробив корку, описываемую здесь, как плоскость OXY, отделяющую двумерный мир муравьев от трехмерного мира слонов, ты, мыслю, как бы оказываешься на верфи, где получаешь в свое распоряжение холст, портновские ножницы и иглу с продетою в ушко нитью и, если не бездействуешь, то вскорости находишь, что волен, следя за новыми парусами, наполнить грудь порывом ветра, повлекшим каскады оных к Батавии(2), Мартинике или Новой Голландии(3), осваивая по пути со сферой Ньютона уже пространство Минковского, что не должно обескуражить тебя, как, впрочем, не обескураживает никого из жителей нашей планеты, ибо, говоря "пространство Минковского", я говорю "пространство-время", в котором количество действующих осей, определяющих положение корабля, равняется четырем, что должно унести учеников (нас) в когтях гигантского кондора, воплощающего следующее усилие "осуществиться" в какое-то по счету учителей небо или Солнечную систему.
И как если муравей из своего двумерного плена на глобусе не видит слона, под занесенною ногой коего трещит модель земного шара, так, думаю, человек, медленно моргающий, как бы со сна, смотрит уже на бедные скорлупки, но если, бодрствует, то не сморгнет и заметит, что слон урагана, ступающий по морю как по земле, сообщил уже барометру, а также видам океана и неба признаки своего приближения. Вот каково, мыслю, спасительное действие, производимое над нами в житейском испытании той чудною молитвою, каковое я образно пытался представить тебе под провалом в каменной кладке или горной породе.
И вот, когда бы по молитве открылось вдруг мне, терпящему душевное бедствие или, что то же, как бы выброшенному после кораблекрушения на остров в океане, что необходимо огородить стеною земельный участок, на который хватило бы мне душевной мощи, чтобы заботиться о нем, и когда бы нашел я время посмотреть в зенит неба, не пленяясь красотами его выражений, но как бы глядя за них, то понял бы опять не то, что в небе, но что в самом себе как бы осталось неустроенным, и это - как если бы я не поставил на своем участке никакого навеса даже из редких жердей, так дано было бы мне понять, что в жизни мне не достает направления Книги.
И вот я еще опишу тебе, как бы я чувствовал себя без Книги. И это было бы, как если бы человек, оказавшийся на острове посреди земли, взялся бы отмерять от ее центра шаги, черпая в качестве меры в памяти дыхание, которого хватило ему, чтобы назначить себе в начале Север и Юг. И так наметил бы он в своей душе участок, который обнес бы уходящей сколько-нибудь высоко в небо оградою даже из редких жердей. И это бы значило, что холодный воздух с внешней стороны, спускающийся к самой земле, прежде чем попасть на место, которое испросил он у Бога, чтобы жить, вынужден был бы подняться и как бы пронизаться насквозь божественными лучами, стекающими сиятельно с оперения ангелов, что сдерживают ветер по четырем направлениям земли, потому что воздух, падающий на участок сверху - это тот, влияния которого избежать нельзя, ибо он есть испытание от Бога, а остальной, подступающий как бы со сторон света к испрошенному у Бога для жизни месту в человеческой душе, - это тот бедственный, которому человек должен противостоять, прикладывая усилия, ибо его душевные усилия и будут проявляться в виде сияния, стекающего лучами с оперения ангелов, ходящих по ограде из редких жердей, а кто не трудится, чтобы противостоять, не исполняет обязанностей сообразно дару, ему "проявлением Духа на пользу"(4) назначенному. Ибо, как ты знаешь, "одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом; иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков. Все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно."(5)
И я бы так чувствовал себя без Книги, как если бы не помнил, ни как испрашивал у Бога для жизни место в своей душе, ни что восстанавливал вокруг участка сколько-нибудь уходящую в небо ограду даже из редких жердей, чтобы днем и ночью ходили по ее верху ангелы четырех направлений земли.
Студент Эзикиел Бенедикт, Юниверсити-колледж, Байдфорд, Северный Девон на юго-западе Англии.
20 февраля 2015
Примечания:
(1) рефаимы = великаны, племя исполинов, упоминающееся в Ветхом Завете;
(2) Батавия = Джакарта, столица Индонезии;
(3) Новая Голландия = старинное именование Австралии;
(4) см. Первое послание к Коринфянам святого Апостола Павла, [12],7;
(5) см. Первое послание к Коринфянам святого Апостола Павла, [12],8-11.