Никон Печерский
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
НИКОН ПЕЧЕРСКИЙ
Молчит долина. Петли рек молчат.
Веревки колокольные чуть трутся.
Порой летит к земле от стай утят
в сапог высокой башни звук обуться.
Все бронзовые чаши вниз растут,
и, будто вертикаль продляя эту
в галактике огромной, ровно тут
спит колокольни ось, пройдя планету.
Печерский храм возводит кверху слух.
Поставь на крышу всех его монахов,
подобье будет конуса углу, -
в нем глас Господень слышен вроде взмахов.
Откуда ни прибудь к святым делам
все кажется, что солнца багрянИца -
магнит, что заставляет купола,
как медоносная пчела, роиться.
Представь, что вестник Грома Гавриил
идет во мгле, и след - миры обрящет,
там храм, на беглый взгляд воздушных сил, -
ступеней пять, вверх-вниз как бы ходЯщих.
Через подобье (птиц немых рывку)
Святых Писаний постижимы речи.
Бывает чист, без мыслей, - Мудрых ум.
Бывает, что страна зовется Вечность.
Не счесть на языках прекрасных Слов,
их Море, как медузы, катит, катит,
чтоб, БОгов ставший, прыгнул в волны снов
извлечь, что есть и будет, прорицатель.
Струится что-то, - вроде пурпур штор, -
когда под веки взор упрятал Никон,
но перед тем он более, чем спор
непрОлитой воды в парАх окинул, -
как, падая бесплотно вниз со стен,
заботится потом о новом всплытьи,
уткнувшись в зданье, облачная тень
какого-то здесь, на земле, событья.
Впрямь, туч столпотворение подвинь, -
и сразу там возвышенность маячит.
В лавине войска человек один
на лошади по тем высотам скачет.
Ищи-свищи в цвету густой травы.
Копыта конь окрасил черным Углем.
Взгляни: ковыль у конской головы.
Грядущее - уж в метре, в мрачном дубле.
Залить нельзя водою, взять огнем,
как не поднять не Богу - Книги Судеб.
Монахи шепчут что-то в смысле том,
что край оно, куда у них, по сути
входЫ и выходы оборвались.
Как ветка, монастырь висит над бродом
в сырой реке, где жизнь и смерть слились.
Плывет лицо. Всем взгляд его недобрый:
темны в зрачках (во хвое) - времена,
горят костры, а кажется, что русла,
сверкают стрелы "Волга" и "Дунай",
у врАга плен, пришедший к ним изустно.
Что там еще под веком? Скачет князь.
Бушует конь, как в пляске половецкой.
Волков в лесу зверином, молча, пасть
к Луне поднЯта из-под каждой ветки.
У солнца есть Печали циферблат.
Есть цепи звезд под ходиками ночи.
Чу! Навостренный на камнях булат
кукушкою в часах во тьме стрекочет.
Лежат в траве колчаны. Копья ждут,
чтоб их нести позвали вдаль легенды
от ран глубоких, где все капли жгут,
а на корнях дымятся как бы ленты.
Блестят шеломы переносьем вниз,
с наушниками вплоть до подбородка.
Самой себе в зрачках же вторит высь,
где воронов вращается лебедка.
Героя и напавшего не мучь
никто в прозрачной этой больше сини.
Исчезнет колесо на волнах туч.
Там Рай и Ад душИ их не покинет.
Покуда бродит сусло светлых чувств
к родным шатрам и голубым скворешням,
подобье их палит во мгле свечу,
что нет на свете их сердец безгрешней.
Сейчас здесь Север, и далёко Юг,
что соснам мнится, - пальмы там не дышат.
Так с вечною Разлукой сходен звук,
что Боли он становится не слышен,
притом, что глас нужней в тиши полей,
где спеет треугольная гречиха.
Да, смертных долг - прожить добрей, добрей,
от пенья показалось чтобы тихо.
Степной угрюмый князь, - нет, ты - утес, -
что ржет твой конь в степях, как пепел Бледный?
Дымится ночь. Простерся ниц овес.
Спит безлошадный в цЕпях твоих бедный.
Покуда ткется слов и мыслей мост,
навечно с ним, как Море с лодкой, почва.
Пусть, чтя нетленных у церквей погост,
ныряет клювом северная почта
тому, кто здесь в плену у всех зыбей
столь редко дышит и почти бесплотен.
Как хворост, разломай его, рассей, -
вся пыль его - у рек, в ручье, в болоте.
Порой находит странно забытье.
Взмахнув крылом, он мчит к краям целебным.
Берет он у ключей из рук питье.
Над ним царит нехватка крошки хлебной.
Сухой, как крест, изрезанный сустав,
притягивает мысль к остОвам дуба.
Теперь он в ножнах, но достать - пустяк,
он все ж точИм в шатре на смерть сугубо,
испытанный, как пилигрим, кинжал.
Все Сущее святых как бы ничтожно
лишь с точки зренья, где вздымался вал.
Хоть трудно верить, Богу - все возможно.
Здесь жар пустынь пылает лет шестьсот,
но пышет больше прежнего он ныне.
Пусть дуб печерский - только переплет
сухих листов молитвенных отныне.
Он воронами в вЕтвях постижим,
как весь огонь, в печи горящий дружно.
Нет, никогда не будет мир чужим,
не станет на Слова большие скудным.
Князь половецкий под шатром уснул,
в вещах не видя искреннего знака.
Проигран выкупа за жизнь посул.
И все по воле бедного монаха.
Князь вспоминал: пылал костер дугой,
а туч края стирали грусть в закате,
поскольку там кайма ползла змеей,
как бы в кольчуге, в неком пыльном злате.
Цвет половецкий с трубками сидел.
Прогарцевало с воинами знамя.
Чуть воздух мошкой черной закипел, -
подкинут листья: дым идет клубами.
Земель богатство, овцы, серебро, -
за всей родней с равнины его знали.
Но пленник, как бы выбравши ребро,
клал руку нА сердце, мол, повидались.
Его ведет по жизни только Бог.
Зазря боролись все с упрямой дланью.
На самом деле братья сбились с ног,
корпя над сундуком вдогонку с данью.
Но сон почти сознанье заволок.
Как облака мелькали еще думы.
"И пытка вся теперь себе во зло".
Рука под головой. Спит князь угрюмый.
Ногами месит снег босой чернец.
И в лунках снег с водой. И след - глубокий.
Все пальцы вид имеют там корней,
когда монах стоит. Все мысли - в Боге.
Теперь он вряд ли знает, что есть сон.
Сиянье труб? Архангелы на вОлнах?
Шатры скользят. Воскрылия ворон.
Бежит в глазах его весь мир огромный.
Затылком - в снег. Себя он повернул
бровями и скулой - к небесной сфере.
Там ветр Борей свечей огонь раздул.
Их множества трещали в атмосфере.
Набрасывался тонко Абрис врат.
Огарки с блюдец удалялись шустро.
Пчелиных восков стойкий аромат, -
и он как будто в храме светлым утром.
Хватая ветки с неба за концы,
где все снежинки стали Морем капель,
он поднялсЯ. Где изб сухих венцы?
Пар от питья и в войлок хриплый кашель.
И расширялся шум в его ушах,
как будто воздух находил пустоты
в беззвездных Междуречья небесах.
Так что есть сон? Высокие частоты?
Повсюду, возникая, шли ряды
деревьев, разделенных лишь летами.
И видит Никон: вроде бороды
у патриархов с толстыми ветвями
спускался мох, лишайник, словом, смесь.
Не разобрать ее на волоконца.
Лучи в лесу образовали взвесь.
К тому же угасало в небе солнце,
переселяясь в призрачный предмет.
И саженцы указывали в малом,
что если пробежать по всей зиме,
то белизна - какое-то начало.
Весь спектр цветов зарыт в ее горЕ.
Она белками смотрит напряженно.
Поля пустые тонут в январе.
Все растворилось вплоть до горизонта.
Белым-бело за тою вдаль тропой,
где снег идет такой, что все дымится.
Весь лес стоит в полях одной стопой.
Не там ли Рай, который душам снится?
Кора, но сбоку - признаки лица.
Густые мхи срослись, как два надбровья.
Испытывая как бы пришлеца,
сугроб растет, чтоб стал он с кроной вровень.
Сползает куст. Внизу - фонтан ветвей.
Знакомый мир сравнений новых просит,
под звезды выйдя из лесных теней.
Но саженец поблизости возносит.
Зима, зима. В ответ ей просиять
торопятся под елкой все осколки.
Вошла под ветки старая напасть
искать среди корней родства иголку.
Взгляни же, Никон: племя, стар и млад.
В какие зеркала, скажи, в кого же
гляделось деревцо, как весь посад?
Они между собой, как смоквы схожи.
На рынке их в корзине просто тьма.
Но живо ли принесшее их древо?
Кто саженец доводит до ума,
сокрыт в тех тучах - прямо, справа, слева.
Грядущее - под стать календарю.
В начале года у него затишье.
Листу скажи: "за все благодарю".
Все - слава Богу, молишься ли, спишь ли.
От января до января туннель:
всем саженцам на дальний край сбежаться
три сотни и полста, и больше дней, -
умножь на век, пойдут деревья-старцы.
При взгляде вверх небесный тает свод, -
с изнанки на него придется карта
бесцветных звезд, поскольку свет ползет,
как ткань снегов, со всей зимы азартом,
где каждый куст, что до поры не сед,
похож на белый холм, на остров некий.
Свет - порванная рыбой в Море сеть,
на поплавках качаемая вЕки.
Все нити источают перламутр.
Взгляни на них: увидишь только иней.
Все ледяные иглы здесь снуют.
Совсем неясно, что теперь за ними.
Должно быть, настоящего ростки
недаром ждут в заиндевевшей рамке,
чтобы звезда, из раковин Морских
глядящая сюда с Небес изнанки,
прошла преграду как бы глухоты
и, на тебя лавиною обрушив
далекий свет, напомнила бы: ты
домой вернулся и стоишь снаружи.
1-4 ноября 2015
Примечания:
В основу длинного стихотворения автором положен ряд моментов из Жития Святого Преподобного Никона Сухого, Печерского, каковые вкратце изложенными далее и приводятся: Святой Никон происходил из Киева из семьи знатных, богатых родителей, однако сделался иноком Печерского монастыря. Во время половецких нашествий на Русь был взят в плен и уведен в чужие земли, (называемые автором Междуречьем, т.к. половецкие степи лежали между Дунаем и Волгою), с дальней надеждою получить за оного пленника выкуп. Однако Святой приехавшим с деньгами родным сказал: "Не тратьтесь на меня понапрасну, ибо если бы Богу угодно было видеть меня свободным, Он бы и не предал меня в руки этих язычников". Родственники с укорами уехали, Святого же принялись истязать, морЯ голодом, выбрасывая летом на пекло, а зимою - на мороз, поскольку была надежда сломить дух Преподобного и получить-таки деньги. Далее в Житии говорится, что, обретя дар чудотворения, Святой Никон исцелил нескольких заболевших пленников, а потом и половца, каковой оного Святого истязал, воздав Добром за Зло. Как-то раз Святой объявил половцам, что Христос даром его освободит через три дня. Но несмотря на то, что вся стража с оружием в руках стояла вокруг узника, оный исчез на глазах у них и тотчас оказался в Печерском храме, в монастыре среди братии, как был, связанный и покрытый ранами. Тело его высохло от всего, перенесенного оным испытания в плену, посему и был Святой Никон прозван Сухим. Когда с половцами был заключен мир, мучитель Святого Никона, прибыв в Киев и зайдя в Печерский монастырь, увидал там бывшего своего пленника. Умилившись, половец принял святое крещение и остался иноком в сем монастыре, где и закончил жизнь в покаянии, служа блаженному Никону.// Изложено по кн. Протоиерея К.Островского "Жития Святых", - Красногорск: Успенский храм, 2014. - 1040 с.: ил.
Далее надобно сказать, что автором сей неизвестный половец как бы произведен в князья посредством поэтической фантазии. Кто именно приезжал из дома с выкупом к Святому в половецкую землю, автор, конечно, не может детализировать, а посему и перевел фантастическим образом в "братьев".
В первой части стихотворения, должно быть, понятно, что автором проводится мысль, что развитым религиозным чувством монахи и Никон прозревают немного собственное будущее. Далее - Святой схвачен, проходит испытания и затем оказывается в последней части в родной земле во время зимы.