На мосту гуляет ветер, срывая головные уборы с извозчиков и прохожих. Впрочем, коляски, экипажи и пешие горожане редки, ибо в сие время все где-нибудь обедают. Скопление низколобых туч, как стадо баранов гор, выпачкавшее себе бока сажей дымовых труб, отскочило вверх от города и распределилось по небу, делая вид, что шибко бежит к морю, но конца бараньим шкурам как бы нет, посему крыши, фонари и деревья полагают, что тучи иногда подпрыгивают на месте, никуда, собственно, не стремясь, а легкое движение происходит в среде таковых непроизвольно, когда со дворов поднимаются стаи голубей, дабы поколесить над домами, да полк ворон, срываясь с каланчи, перемещается к базарной площади, ибо на набекрень голубятнях показываются повылазившие из окошек и лазов растрепанные и поджарые хозяева, крутящие на высоте дребезжащими шестами с привязанными тряпицами и лихо свистящие в два пальца, сложенные подковой, заставляющие сизарей зыбко и оголтело-судорожно шнырять с переворотами на нижней неровной границе серого рваного тумана, спускающегося вниз рассеянными сталактитами как бы фантастических воронок, в каковых пропадают то монастырская колокольня, то взмыленная квадрига оперного театра, то зевающий пожарный на каланче, а не то рыбные и мясные ряды выставляют крепкую линию обороны из приплясывающих мальчишек в одежде с зело оттопыренными карманами, каковые защитники добра торговцев ловко швыряют по воронью, аки русские крестьяне по французам в 1812 году, арсеналом запасенных камней.
Серые волны реки, как на Стиксе, изобилуют острыми геометрическими гребнями, оттого драматическому волнению таковых прибавляется разбойничьего неуюта, а металлические отливы скошенных лезвий как бы предупреждают скрежет плотницких пил и грохот больших портновских ножниц, закономерно ожидаемый слухом того, кто бы, перебегая по мосту на другую сторону, улучил бы минутку взглянуть на гневящуюся воду, торопящуюся подточить гранитный плен своих мрачных берегов и массивные опоры широкого моста, и тогда руки сего смельчака, придерживающие шляпу на голове, непременно образовали бы "ферт" за счет разведенных вбок локтей, ибо прижатые к ушам ладони таким образом отошли бы от головы на расстояние, позволившее бы не пропустить дикого звука стальных инструментов, вгрызающихся в обтесанный строителями камень.
Словом, погода, что называется, оставляла желать лучшего.
Дверь трактира Пшенова, каковую хотели отворить из помещения, приоткрылась на длину сапога, но никого на улицу не выпустила, окромя визга собачонки, ибо порывом ветра дверь отнесло обратно к зданию, и проем дверью наглухо как бы заколотило. На улице оповестительно запахло насметаненными щами и пожарскими котлетами с кислой капустой. Проходивший мимо старичок богомолец, у какового драповая шапка на голове была пристегнута под подбородком ремешком, потянул носом благоухание и продолжал, согнувшись в спине, идти своим тихомысленным путем сквозь бурю, только прихватив кафтанишко на тощей шее покрасневшими на холоде скрюченными пальцами маленько поцепче, дабы не задувало льдом под рубаху. Прядь седых волос отлетела от щеки с тонкой берестяной кожей оного и заколыхалась перпендикулярно впалому виску. Под сиим своеобразным козырьком обозначилось красно-белое от стылости ухо, в каковое прошествовал как бы немузыкальной толпой шум от означенного здания. Снутри дубасили в дверь кулаками, колотили ногами и бились в таковую как бы могучими плечьми. Шаги старичка заплелись в петлю, огибающую выход из трактира, дабы богомольцу не быть сбитым с ног внезапно вырвавшимся человеком или отчаянными людьми, каковых оттудова должна вынести нелегкая как бы вот-вот. Богомолец подтолкнул второй рукой начинавшую соскальзывать отощавшую котомку, висевшую у оного на мосластом плече, и одновременно посмотрел на стену, за каковой, как оному показалось, происходит какая-то ребропрошибательная жестокая борьба неразумцев, дабы заметить, что в окне сбоку от двери замаячила чья-то красная физиономия со злым выражением на лице, вероятно, посетителя, как бы ищущего снаружи происков врагов. Потом вперед отъехавшей в кухонный чад физиономии выдвинулся кулак, покрытый ссадинами, нанесший удар по фортке, каковая отпахнулась настежь, дабы из рамы вылезти портрету сердитого, как медведь, разбуженный посредине зимы, детины, вращавшего очами вправо и влево от себя, а потом вверх и вниз. Затем голова исчезла, дабы снова дать дорогу пудовому кулаку, спускаемому за перекладину оконного креста на длинной, как змея, съевшая кролика в цилиндре фокусника, руке детины, чье ухо и щека плющились об стекла, пока растопыренная пятерня пыталась дотянуться, жамкая воздух, оттудова до двери снаружи, каковую сия дикая личность наметила себе дернуть за ручку, дабы выпустить народ, ибо и кулак в кровоподтеках, и потная физиономия принадлежали трактирщику Пшенову.
Богомолец отвернулся от трактирщика и, не став морочить себе головы гаданием, что дальше будет, ушел вперед, где ползла, выплескивая на граниты берегов холодное олово, свирепая река, и тянулся единственной рукой к базарной площади мост.
Оттудова же, откудова подошел к трактиру Пшенова богомолец, к зданию, где обретался трактир, приближался теперь помещик Сивобуров, какового лица было не видать за преградою кистей обеих рук оного, прилепившихся к цилиндру сего господина, низко надвинутому на лоб посредством всех пальцев и ладони правой и указательного и большого левой, остальные - прижимали к ладони палку с набалдашником в виде позолоченной головы быка, свободный конец каковой плыл над мостовой параллельно локтю Сивобурова. Точно к двери трактира помещика привели, очевидно, что ноги, ибо сей ни разу не попробовал поднять головы, дабы прочитать вывеску Пшенова "Квасы и сбитни рейнских виноделов российских губерний". Сивобуров повернулся боком к мосту, очутившись, неведомо как, напротив входа, но не увидел растопыренной ладони Пшенова, так что трактирщику пришлось дернуть за веревку колокола, висевшего снаружи трактира, каковой загораживало от ветра как бы застекленною решеткой фонаря. Вздрогнув от удара колокола возле уха, Сивобуров обратил внимание на руку трактирщика, каковую хозяин утягивал в фортку, и попытался рассмотреть, кому принадлежала позвонившая конечность, для чего прижался снаружи к стеклу, появившемуся на месте фортки, по-прежнему не отпуская своих рук от полей цилиндра на голове. Из чада поплыла навстречу физиономия Пшенова, каковой прокричал за закрытым окном Сивобурову, чтобы тот сам отпахнул дверь. Сивобуров кивнул, что оному слышно Пшенова, и, держась за цилиндр на голове левой, правой рукой потянул на себя дверь, но безрезультатно. Сивобуров посмотрел вопросительно на трактирщика, думая, что сие какая-то неумная шутка владельца "Квасов и сбитней рейнских виноделов российских губерний". Пшенов в ответ растопырил руки и пожал плечами, показывая, чтобы Сивобуров приложил больше усилий, дергая дверь за ручку. Помещик применил сильное гримасничанье и надувание щек вкупе с рывками за дверную ручку и даже уперся правой ступней в стену, но вход казался замурованным и, вдобавок, забитым гвоздями. Наконец, могучим порывом ветра Сивобурова как бы потащило топить в реке, а поскольку сей не выпустил ручки, то дверь распахнулась, притом палку выбило из руки Сивобурова, и та покатилась по мостовой.
Из трактира сию минуту, на сей раз молча, вылетела собачонка с приплюснутой мордой и кривыми лапками и мигом вывалились долго тщавшиеся выйти вон мещанин Трынбубнов и коллежский регистратор Рокотульский. Оба закричали Сивобурову:
- Лови! Держи!
Помещик не разобрал ни одного слова, ибо речь относило к мосту, тучам, пожарному на каланче, в общем, куда угодно, как нарочно, кроме ушей Сивобурова. За собачонкой полз вдогонку поводок, и Сивобуров, наклонившийся подобрать свою палку с набалдашником, выпрямляясь, почувствовал, что собачонка удирает, и надобно встать ногой на поводок. Псина, каковой осточертело сидеть взаперти в трактире, категорически воспротивилась действиям Сивобурова и кинулась как бы бежать на месте с удесятеренной силой. Помещик качался на мостовой, как матрос, у какового палуба уходит из-под ног, и, как человек, стоящий на ковре, каковой сворачивает домашняя прислуга, собираясь выбить из такового пыль во дворе усадьбы.
Трынбубнов, бросившийся за своей собачонкой, упал, споткнувшись об ногу Сивобурова, стоявшую на поводке, и, не растерявшись, цапнул ремешок, махнув рукой помещику, что справится дальше самостоятельно. Рокотульский побрел к поднимавшемуся мещанину, обтряхивавшему колени, и по пути наткнулся на плечо Сивобурова, шедшего к двери трактира. Помещик, вдохнув пары выпитого Рокотульским, не стал вызывать коллежского регистратора на дуэль и, наконец, переступил порог трактира, дверь какового была заботливо придерживаема силуэтом Пшенова, следившего уважительно, чтобы помещика не стукнуло по спине массивом из дубовых досок и железных петель.
И снова на улице пропало всякое движение, помимо витиевато зашагавших в том же направлении, куда перемещался богомолец, двух фигур, перед каковыми, словно броненосец-буксир, шла курсом на мост мельтешащая собачонка с приплюснутым носом, каковую кампанию равнодушно озирал городовой, исправно несший службу на сей стороне реки.
На середине моста мещанина и коллежского регистратора закрутило вокруг себя ветром, и дополнительное вращение в голове выпитого в трактире повергло обоих в состояние затмения в отношении того, в какую сторону оным двигаться по мосту, а задавание вопросов псине не возымело никакого влияния на нюх животного, и сия бежала, скакала и прыгала и влево, и вправо с одинаковым гавканьем. Вспомнив, что вначале моста оные пробрели мимо городового, Рокотульский поделился с Трынбубновым идеей, что надобно идти прочь от силуэта служителя порядка. Однако, пока оба господина находились спиной к городовому, наблюдатель за соблюдением гражданами правопорядка дожидался, чтобы на противоположной стороне моста появился другой городовой, ведавший законом на улицах города неподалеку от базарной площади, мимо какового проковылял богомолец, когда сей второй поднес руку к козырьку шапки, показывая первому, что уже отобедал и может следить за горожанами, в то время, как первый будет откушивать знаменитых щец и пожарских котлеток у Пшенова.