Тысячи лет назад, когда на Марсе появились первые поселенцы, на планете существовал только один космопорт, почти что аккурат в расположение которого угодил в 1976 году один из пары о ту пору спускаемых аппаратов "Викинг-1,2" - "Викинг-1", дублирующих, по хозяйской привычке, (вообще-то, сделать за один шаг в бесконечном пространстве человека, выброс жабрами тунца воды, взмах крыльями кондора, прыжок снежного барса, который тянет, и то сказать, на миллионы километров и обходится бог знает во сколько долларов народной казне, в два раза больше, а на аварийный вариант взлета или посадки элементарно застраховаться), мозговитых, одухотворенных Великой Идеей, (и сколь Великой, что в пору подготовившемуся накануне докладчику на какой-нибудь международной конференции в честь двухсотлетия, к примеру, первого полета к Обителям, куда чем выше, тем крепче ты в Вере, ибо менее страшно не делается, ну, не может Там точке не страшно быть, но, спору нет, что было бы куда страшнее без (в душе) Всемогущего, ибо тогда точка - не точка уже, а как бы капля, попавшая в Океан, капля, чье бытие получило в свое распоряжение Мысль о том, что всё здесь, в Обителях, - Единый, Абсолют, капля, чье бытие происходит также, как бытие планет, комет и прочего, что Там летает, сверкая, Там, в системах тысяч солнц, то есть, на основе Доверия к Создателю, и, да, вот почему тут в пору докладчику воздеть руки, причем не пустые, а с огромным фолиантом в бархате и с золотыми гербами всех Агентств Космонавтики, и вот, вы можете удивляться, ибо это хорошая, хотя, конечно, почти что забытая эмоция в эру стремительного прогресса, когда так немыслимо, так невообразимо сделалось наше существование без этих полезных, жизненно необходимых вещей, без всей этой техники с функциями встроенного частичного или полного, но не абсолютно, ясно, конечно, полного искусственного интеллекта, ибо, во-первых, это как бы считается невозможно, а, во-вторых, все равно, как бы действует Программа ограничения на эксперименты, чреватые бедами человеку, итак, мы остановились на том, что удивление - хорошая эмоция, ибо испытывать удивление - наше достояние, как, впрочем, и наше достояние располагать кладезем положительного, вроде Радости, Интуиции, стремления к Поиску, так значит, вы можете удивляться, и, вместе с тем, гордиться за человечество, ведь имена конструкторов космических аппаратов, имена экипажей кораблей - вот, что заключает в себе Книга, леди и джентльмены, - одухотворенных Великой, Великой Идеей!), по хозяйской привычке достославных отцов-основателей Чуда Современной Космонавтики, задумчиво, что благороднее для мастера, смотревших с разных континентов на свои и чужие как бы соперничающие институты, поскольку честь открытия звезд и туманностей принадлежит, как ни крути выпуск свежей, пахнущей краской газеты, свернутой в трубку, из разбрасываемой по утрам в городских предместьях велосипедистом почты, а честь и слава открытия принадлежит землянам, и, возвращаясь к тому, с чего мы начали, к спускаемым аппаратам "Викинг-1,2", дублировавших, по обычаю отцов-основателей, опасные межпланетные миссии друг друга, то "Викингам" с названием, и в это как-то всем разработчикам очень верилось, что да, передалось, и передалось именно в действенную помощь, старое несгибаемое намерение весьма заметного исторически северного рода все время продвигаться вперед, плыть, стоя на корме и бряцая мечом о щит, что вот они, идут, и они, "Викинги-1,2" то есть, положительно, не могли не представлять фактически эдаких перевоплотившихся бессмертных духов скандинавских ладей, бесстрашных, пожирающих что пресную да соленую, что вакуумную уху за оба борта, помогающих парусам трещотками весел слева и справа во всю длину корпусов кораблей, добывающих сведения, захватывающих, отвоевывающих что труднодоступные и не сулящие ничего, кроме ознакомления с краем их мира Рун, Рыб, Меховых Шкур, Тяжелых Кольчуг и Железных Мечей и битвы с дикими племенами, (племенами, охочими, может, более остальных в те времена грубой силы, до войны, то бишь, по древнему выражению, "злыми на", то бишь, в значении "как бы существенно душевными на" кровопролитие да пленение противника в свои пожизненные рабы), что территории, где можно было надеяться добиться славы победителя чудовища Фафнира, хранителя золотой пещеры, колец и кубков.
Однако, в месте посадки "Викинга-1" огромная область оранжево-красного каменистого наполнения пустыни настолько уже мало сообщалась с Эпохою Колонизации, (постепенно испарявшейся, а затем вдруг как бы разом навсегда ушедшей всеми своими, казалось бы, долго-долго сохранявшими плотность очагами в туманную, (в том варианте отчасти взвеси частиц воды в пространстве лугов, полей у реки, отчасти налитого молока в чайный стакан, которого не размешали ложечкой), страну рассеявшихся в тончайший атомарный песок жизней, постоянно протекающий сквозь длинные пальцы нашего Создателя), от которой разумный космос тысячи лет уводил трудно различимую на небе "звездочку", вручив судьбу обеих разделившихся ветвей четвертой цивилизации, расы Атлантов, (земной и марсианской), ужасающей ипостаси (лица) Разрушения Бога Времени, -- ибо две других равнозначных по важности составляющих Его, которые всем известны как Сотворение, т.е. ипостась, всё и вся на свете обнадеживающая, и Сохранение, иначе говоря, Поддерживание, т.е. ипостась, всё Сотворенное защищающая, выполнили свои задачи, и вектора их Сил перестали действовать, прекратили оказывать свое влияние на Жизнь, будучи подчинены сроку, подвластны Божественному Закону, -- что нынешняя, пятая человеческая раса, после того, как ее вездесущим представителям было суждено, а выходило в рассказах, что посчастливилось отыскать в неприступных горах, на Памире, в Тибете, в Гималаях, иначе говоря где-то, естественные, замечательные природные прототипы вроде прозрачных кристаллов кварца или хрусталя и сызнова удалось, вот ведь как, да, изобрести потрясающие волшебные стекла, в которых тоже была заключена Сила, в общем, пятая раса, описывавшая первые достигавшие мозга приближения шарообразной, как бы потухающей миллионы лет суши, курсировавшей в том же Море, где плавала Земля, не ведала о том, что История повторяется, и, таким образом, совершала в глубине Царства Божия попытку прозрения Марсианских Хроник. Словом, раса радовалась, ну, что тот вам детский сад дальних маленьких потомков слушателей того самого изумленного индейца, что видел собственными глазами флотилию достопочтенного Христофора Колумба, чьи деревянные просмоленные подошвы носили на себе печати ракушек и водорослей, где-нибудь в Мексике или в Бразилии, сад детишек, не в шутку заставляющий островок посреди воды, на берегу которого замерли в невыразимом выражении душИ (тропиков) перистые кокосовые пальмы, подняться в их юном воображении, покуда не знающем преград, приходящих с возрастом, то бишь всяческих отчаяний и разочарований, до уровня обитаемой земли, когда галдящий, как деревенский птичник, сонм школяров был переправляем в узкой лодке из одной туземной деревни в соседнюю, скажем, на празднование новой луны к родственникам мимо крошечного участка над водой, не смогшего в период передвижения тектонических плит утонуть окончательно и бесповоротно. Ибо пролетали тут же они над сельвой, пролетали как бы на воздушном шаре, глядя вниз на зеленые древесные макушки, бунтующие против навязанного штилем покоя изумрудным волнам, тогда как далеко-далеко внизу, якобы, пробивались, вооружившись ножами и топорами, (детская фантазия, должно быть, все-таки способна на материализацию сказочных приключений), к плантациям сахарного тростника невидимые люди с пятнами ила на лицах и одежде. И называли здесь веселые воздухоплаватели мизерный ручей - великой рекой Амазонкой, а тени пригорков, которые детеныш ламы не почел бы за препятствие, отрогами Анд или хребта Аппалачей.
Когда же "Викинги-1,2" благополучно получили и передали в NASA изображения марсианской поверхности, то в коммуникационном пункте, вмещавшем ряды стульев и столов со сложным оборудованием, позволявшим выводить информацию на экран для совместного обсуждения, вместе со вздохами сожаления, немного опережающими выводы о том, что никаких там марсиан нет, прозвучали и кое-какие восклицания рабочего характера вроде: "ну, хоть что-то становится ясно", "теоретически, не все так уж и плохо", "безусловно, нужно продолжать искать, что послужило причиной", поскольку, наконец, фантазии ученых астрономов и народонаселения, чуткого к обнародованным отчетам перво-наперво о речных каналах и руслах на Марсе упрямого дона Джованни Скиапарелли в Италии в 1877 году, впоследствии об оросительных каналах последовательного сэра Персиваля Ловелла в США с 1894 по 1916 и прогнозу о нашествии марсиан великолепного мистера Герберта Уэллса в Великобритании в 1898 начали получать практические лекала, пользуясь которыми, можно было отрезать от философских материй лишнее, (например, гипотезу о жидкой воде), а также достроить части, недостающие до целого, до реального Марса, от которого рукой подать до как бы абстрактной замкнутой системы, закладываемой в основание ряда фундаментальных и специальных наук, чьи системные аппараты - математический, физический, химический, геологический, биологический и так далее - специально разработаны и потому приспособлены для собирания подсистем (наподобие облакообразования, вопросов возникновения тектонических структур и прочего) из хаоса графиков, проб и таблиц, хаоса, который, буде выгруженным из канцелярских тележек перед астрономом, чье первейшее дело с энтузиазмом патрулировать толику неба, взяв себе на вооружение трубу добротного телескопа, показался бы несчастному бумажным Эверестом, то бишь тем, что, увы, страшно мешает часовому Земли смотреть внимательно вдаль со своей башни, а посему и, замыкаем мы цепь рассуждений, всегда застревает в мозгу у всех эта необходимость получить какую-никакую геофизическую форму, модель, структуру, что прояснило бы устройство грядущего в умы инопланетного мира, может быть, разума, может быть, кто знает, неуловимой ментальной энергии, распространяющейся от железного ядра, короче, в высшем смысле метафизической формулы существования планеты, похожей на нашу.
Что касается климатологов, получивших верные сведения о температурах и давлении атмосферы, то господа ученые искренне попытались истолковать в своем собственном ключе факты далекого прошлого планеты в той части обзорной статьи "Есть ли жизнь на Марсе", которая касалась изменения условий жизнеобитания, и тем продемонстрировали, что наука, адептами которой они выступают, не чужда исторической преемственности. Последнее же, на их общем с биологами языке, означало как бы общение на "ты" с багажом измерений показателей "зимы" и "лета", но накопленных в родных человечеству пенатах от 0 до 360 градусов долготы и от одной шапки полюса до другой, ибо "тепловые" оболочки веков были сложны и изменчивы ради того, чтобы огненные частицы духа как бы выходили из первобытных святилищ с их, как живыми, там оленями да бизонами, с охотниками и летящими как бы наяву копьями, набросанными на стенах углем и рыжеватой краской из истолченных в каменной ступке моллюсков, затем худо-бедно, (в том смысле, что и тут много крови душевной, крови физической было пролито на пути Пятой Расы космических скитальцев, осевших на Землю, обратно к звездам собственного человеческого духа), миновали жертвенники на вершинах и, засим, добрались до храмов, сугубо поглощенных созерцанием Неба.
Chryse Planitia, равнина Хриса, (не в сухой научной выдержке, но что-то около того супа-харчо, что варился в общем мозговом котле лабораториями, находящимися в ведении NASA, равно как и в вышеупомянутой статье), говорилось климатологами, безусловно представлялась настоящим качественным слепком обширной территории, с которой схлынули, отступили большие волны, ВОды возмущения Природы, (возмущения кем-то или чем-то, как бы там, на далеком Марсе, чуть менее древнем, чем третья от Солнца планета, (и снова заметим, между прочим, что История повторяется), кем-то или чем-то, нарушившим Божественный Закон, просверкивало ветхозаветным и индийским бисером в рассуждениях на тему катаклизма), ВОды возмущения, ясно, однако же вовсе, ну, то есть совершенно вообще не эмоционального, поскольку, известно, что Абсолют, пребывающий основой всего, отнюдь не человек, а Единый, словом, То, что поставило надо всем Закон Причины и Следствия, (хотя, кажется, функцией, процессом думанья очень важно, что, может быть, волею Всемогущего наделен самоё квантовый уровень Вселенной), а "возмущения", понимаемого как "резкое колебание поля" в науке физике, для математического описания которого непременно требуется вносить в формулы какие-то коэффициенты или экспериментальные постоянные, "возмущения", все же относительно близкого к Всемирному Потопу, и со всем таким соглашались биологи, в особенности же специалисты по формам доисторической жизни, умудренные опытом кропотливого ковыряния в земле лопатами, взламывания перфораторами сцементированных образований в осадочных породах, ибо они воспринимали на изображениях, переданных орбитальным и посадочным модулями "Викинг-1", природное явление в точности как гигантский скелет Tyrannosaurus Rex миллионов лет давности, обнаружившийся в ячейке банка земного времени, с которой теперь сдвинута крышка, или даже лучше сказать, что не кости и череп, (как утверждаемо хоть немного чувствительными к тонкостям восприятия очевидцами, внушающие какой-то первобытный трепет), которые преспокойно могли разрушиться, рассыпаться в прах от соприкосновения с открытым воздухом, быть увезенными в Британский Музей, в конце концов, растащены на сувениры браконьерами из будущего, а превосходно сохранившийся Tyrannosaurus Rex Погоды, зверя, которого, слава богу, не пришлось воссоздавать методом проб и ошибок, потому что лишь один зуб или завалящий коготь чудовищного ящера нашли охотники или деревенские ребятишки.
Подгадать, выражаясь на нормальном просторечии, (что, понятно, логически не противоречит общеизвестной истине о произведении при каждом космическом запуске тщательных расчетов), прибытие корабля "Evolution" на равнину Хриса, (где огромные камни, практически обломки скал, вполне соответствовали бы каким-нибудь метательным орудиям великанов, а камни поменьше - разбившимся при попадании метеоритов статуям наподобие терракотовых воинов; где не шныряют верткие обитатели пустынь; где редкие хищные большие птицы не разрезают распростертыми крыльями лазурного парашюта атмосферы; где, вообще, небо не голубеет, а розовеет от железного тумана, в котором, должно быть, сражается с самим собой в разреженном углекислом газе греко-римский бог войны, поскольку тысячи лет назад как бы растворилась его цивилизация достойных противников, доспехи которой превратились в красноватую пыль), в 2033 году имело смысл потому, что Марс отстоял от Земли на расстоянии всего 55 миллионов километров, и, следовательно, "звезды" своим в холодной черноте перестроением относительно друг друга буквально благоприятствовали участникам вылазки в Солнечную Систему за стены единственного, как до сих пор считалось, обитаемого бастиона. Другого такого случая пришлось бы ждать еще добрых полтора десятка лет, ибо с бесконечностью шутки плохи, и верхний предел разброса дистанции, которую необходимо было преодолеть воинам Йонссону, Грамматику и Олдерману, что ни сутки в конце перелета, когда Марс как бы стремительно вырастал в шар, вытесняющий вид на галактику из иллюминатора, приобретающим в собранности, в ощущении торжественности момента, в течение указанного срока добегал бы приблизительно до 100 миллионов, что переводило предприятие в дело неприемлемое, если не сказать неосуществимое.
Развернув за неделю жилой модуль и ангар для трех вездеходов, и ни разу не услышав никакого нечленораздельного громоподобного рева зловещей пасти, образованной жуткими челюстями вкупе с треугольными зубами в пять рядов, из которых наиболее выдающимися будут, конечно, брызжущие парализующим ядом саблевидные клыки, и кошмарным языком рептилии наподобие переродившегося после ядерной войны переростка хамелеона, выстреливающим на десяток эдак метров, или недоступного пониманию горлового бульканья, в общем, пусть бы того или иного неожиданного звука, сопровождающегося недюжинным хлопаньем из-за спины по плечу астронавта, занятого заколачиванием в грунт штыря палатки, означавшего бы дружеский "привет" интеллекта, чей IQ и при показателях, зашкаливающих за баллы, набранные Эйнштейном, Теслой и Эмерсоном вместе взятыми, мог внушать серьезные опасения, что с непрошенными гостями разговор тут короткий, а когда бы марсианином управлял лишь инстинктивный ум, то бишь "приветствовало" бы землян в натуральном виде животное, что не увеличивало бы шансов на выживание ни во-первых, ни во-вторых, (сомнениям-то все равно никуда не деться, ежели они погрузились миллиард лет назад в подсознание протоплазмы, не зря ведь оно, подсознание то есть, пятью шестыми айсберга надстройки, как бы ворочая ластообразными лапами гигантской морской черепахи, переплывает теперь уже с человеком жизненный океан, величаемый индуистами да буддистами сансарой, сомнения, не избываемые как сорная трава на огороде, которую невозможно уничтожить на корню), три человека разделились с тем, чтобы каждый приступил к выполнению своей задачи. Снорри Йонссон и Харальд Грамматик отправились на Большую отмель, Syrtis Major, в то время как Саэмунд Олдерман остался в базовом лагере на равнине Хриса, дабы за одним из членов команды оставалась возможность реально прийти на выручку со всем необходимым запасом продовольствия и специального оборудования, что, предполагалось, найдется выгруженным на поверхность или на борту корабля. Кроме того, что Олдерман постоянно находился на связи с Йонссоном и Грамматиком, анализируя и архивируя поступающую к нему от них информацию, сам он по составленному для себя графику исследовал долину, разбив ее по секторам.
Дабы не скучать без жужжания, издаваемого генератором и прочим железом, беспрерывного мигания мониторов, омываемых как бы дождем падающими сверху вниз, секунду за секундой моделирующими что-то картинками, скользящими справа налево изображениями, собирающимися в карты обоих полушарий, как бы для проверки, что планета по-прежнему сферична, и тут же на другие уже куски стремительно распадающимися, приземными и высотными синоптическими картами и аналогичными климатического районирования, барическими полями, данными спектрального и углеродного анализов, графиков данных, получаемых посредством сонаров, и прочего, и прочего, даже кривыми блеска звезд, как они наблюдаемы с Марса, мерцания мониторов, которых было пруд пруди в сооруженной на выносе лаборатории, совмещенной с пунктом управления операцией "Прибытие землян", бортинженер быстро вышел на линию постоянной конференцсвязи с командиром Йонссоном и астронавтом-исследователем Грамматиком, отчего на всех троих, на тот момент сидящих в кабинах своих вездеходов, не оказывало никакого влияния исподволь давящее на самочувствие, констатируемое затылком где-то за передовой линией слуха, зрения, обоняния, словом, как биение собственного сердца фиксируемое как бы самописцами в том же подсознании доисторической протоплазмы, морской черепахи, пещерного человека, тревожащее энергетическими волнами состояние слишком уж большой рассредоточенности живого состава по чужестранной поверхности. Как раз сейчас Олдерман, недавно забравшийся в переходном отсеке жилого модуля в скафандр, сообщил основной команде, что он перевернул все камни равнины и на свой страх и риск отправляется на вездеходе в долину Касэй, Kasei Vallis, посмотреть на русло реки.
Со стороны борт-инженера заявление, выраженное в утвердительной форме, тем не менее как-то мистически, неявным образом содержало в себе знак вопроса, ибо несмотря на то, что обращение к старшему по званию, командиру корабля Йонссону, было подано Саэмундом Олдерманом через встроенный в шлем микрофон к общему столу переговоров без протокола словно шар в кегельбане, но, чувствовалось, что как бы при готовности подписаться на соблюдение им правил командного спортивного соревнования, подтвержденной спокойным, подчеркнуто уважительным тоном. Снорри Йонссон не видел смысла в том, чтобы и далее сдерживать этот оправданный научный интерес, очень кстати, чреватый биологическими находками, Олдермана к рельефу, над которым явно поработала не просто широко разлившаяся водяная масса, а бурное течение, в незапамятные времена обладавшее силой вырывать с корнем деревья, переправлять плоты, животные останки, теперь, когда в пустыне в окрестностях базового лагеря нельзя было разыскать ничего, заслуживающего топтания на месте лишние сутки.
К тому времени, как Саэмунд Олдерман оповестил остальных, что температура за бортом минус 39 градусов по шкале Цельсия и он добрался до выхода русла в долину Хриса на севере и теперь будет двигаться вниз, следуя отложениям на месте бывшего здесь, видимо, невероятной мощности потока воды по дуге, которая выведет вездеход через край Лунного плато, Lunae Planum, к каньонам по центру долин Маринер, Valles Marineris, Снорри Йонссон и Харальд Грамматик убегали от пыльной бури с Большого Сирта, взяв курс на равнину Утопия, Utopia Planitia, к области посадки "Викинга-2".
Прерывание канала связи было неизбежно. На корке ломтика апельсина, оперируя идеальным сходством своей координатной сетки с устройством которого, славная наука география как бы всюду в Солнечной Системе естественным образом удачно применяет на практике на небесных, сферической формы объектах своего изучения, легко с доброй улыбкою сказать, что вроде как немного немало, аж астрополитическую идею равенства и братства в лучших традициях таких смелых человеческих умов, как, например, Томас Мор и Томмазо Кампанелла, а, глядя далеко вперед и много выше, самую религиозную изо всех, какие только можно себе представить во все времена, формулируемую в Индии и в Тибете: "Да будут счастливы все живые существа", в общем, на апельсиновой корке, воображаемо вырезанной, условно ориентируясь на марсианскую долготу около 240-260 градусов, (при условии следования системе отсчета меридианов, захватывающей приблизительно в этих цифрах Утопию и Большой Сирт), немудрено начисто пропасть не только радиосигналу, незримой ниточкой упорных волн страховавшему через огромное пространство две крохотные группы исследователей, фактически, находившиеся на противоположных сторонах планеты, (ведь Олдерман двигался в настоящую минуту по доисторической реке, наращивая расстояние от звездолета "Evolution", то бишь приблизительно от точки, помеченной на карте маршрута флажком, на 20 градусов северной широты и 35 градусов долготы - до 60 градусов долготы), но и потерять из виду друг друга вездеходам Йонссона и Грамматика, пробирающимся в перспективе, (заметаемой светлой пылью, бросаемой с перелетом через их головы яростными Титанами-ветрами, чьи, так сказать, логовища были засечены спускаемыми аппаратами на равнине Эллада, Hellas Planitia, вначале беспилотного освоения этой планеты), еще с базового лагеря обнародованной ими NASA, к краям шапки Северного полюса.
Вездеход бортинженера сильно тряхнуло. На сей раз осознание препятствия, преодоленного машиной с незаурядным (по меркам, выработавшимся при проведении испытаний с целью апробации всевозможной аппаратуры и движущихся механизмов, предназначенных для работы в экстремальных условиях открытого космоса, искусственно воспроизводимых как бы в виде реальной частички инопланетного мира, моделируемого на специально построенных научных полигонах космических разработчиков, причем, желательно, чтобы в самом суровом из предложенного списка возможных варианте, то есть мира, максимально враждебного в отношении земных конструкционных материалов), коэффициентом проходимости участков и грунтов повышенной трудности, машиной, которая как бы сама, понуждаемая чувством интеллектуальной ответственности, успешно внушенной ей посредством электрических цепей и механических узлов конструктором, (чья кандидатура была ой как не зря одобрена на закрытом внутреннем заседании Совета NASA), изо всех сил постаралась телепатически связаться с мозгом Саэмунда Олдермана, ибо препятствие отличалось ото всех прочих, происхождение которых удивительно однообразно сводилось к элементарным выходам каменистой железосодержащей породы из-под отложений наружу или втащенными сюда бешеной силой воды кусками извергнувшейся где-то на ее берегах выше по течению базальтовой лавы, отличалось от препятствий, встреченных им до разворота почти на 90 градусов трехкилометрового дна долины Касэй, уже начинавшей рукавом огибать Лунное плато, дабы позже, никуда уже не сворачивая, почти что прямиком добежать до каньонов долин Маринер, и вот на сей раз осознание преодоления, какого-то сопротивления ходу машины окрасилось для бортинженера как бы мельканием мысли о чем-то, чужеродном мертвому марсианскому пейзажу, мысли, определенно, из багажа памяти о такой живой, такой катастрофически далекой, такой населенной, такой одушевленной, такой богатой звуками природы и человеческой речью Земле, отчего у Олдермана и появилось, ну, как бы возникло в нарисованном облаке, которым старые журнальные картинки передают читателю процесс мышления или реплику супергероя популярного комикса, предположение об органическом происхождении чего-то, что вездеход преодолел, и преодолел как бы со звуком сожаления, исказившим урчание двигателя, так как это что-то как бы было построено из частиц, когда-то умевших не просто поглощать или рассеивать, как скалы, энергию центральной звезды, то бишь Солнца, но и ощущать, воспринимать свет звезд и тьму космоса, голод и жажду, радость и страх.
Что ж, уверенность, что планета необитаема, просуществовала, по крайней мере, у одного астронавта, только лишь до описываемого случая, когда Саэмунд Олдерман, очень аккуратно, в связи с не позволяющими собою пренебречь 0,38 гравитации в экваториальной области, (если земную взять за 1), сделав шаг из машины, говорил самому себе под нос, (поскольку связь с группой, попавшей в бурю, пока что не восстановилась): да, думается, что эту странную оранжево-красную планету как-нибудь передергивает всякий раз, в смысле скорейшего затем преподнесения землянам неприятных погодных сюрпризов, когда некое жутко деятельное существо, одетое в ослепительно-белый скафандр с такой, видимо, важной, дорогой для него эмблемой межпланетной программы "Evolution" на груди и изображением флага своей страны на левом плече, как повелось в пилотируемой космонавтике, откуда ни возьмись непрошено выскочив да выпрыгнув, принимается бродить, поднимать ногами пыль, которой тут и без таких "головастиков" хватает. Причиною называть самого себя в шутку "головастиком" борт-инженер видел, понятно, свой собственный, наполовину прозрачный шлем, герметичность присоединения которого к костюму он тщательно перепроверил перед тем, как комментируемый самим собой выход за борт вездехода наружу осуществить.
Было похоже на то, что, оставшаяся лежать позади задних колес вездехода неповрежденной, здоровенная, (хотя и на две трети утопленная в мягкую пыль асфальтового цвета, а ниже слоя пыли, точно, - еще куда-то, глубоко под высохшее речное русло, возраст которого, судя по документации, достигал 3,5 миллиардов лет, в общем, в каменную неизвестность, о которой можно было, конечно, попробовать составить первое представление, попытавшись расшвырять что ли, думал Саэмунд Олдерман, податливую массу крупинок ногой), испещренная узорной чешуей, как у всех, почитай, рептилий, но поблескивающей как бы кварцевыми вкраплениями, как на свежерасколотых кусках гранита, (а если взять пример, за которым не нужно забираться на горные хребты или идти, скажем, в ботанический сад к альпийской горке, можно добавить еще случай щебенки, из которой создают насыпи вдоль железнодорожных путей, ну, потом еще, если почесать в затылке, сад камней, срисованный с японского оригинала западным человеком, увлеченным фанатом восточной культуры, но, впрочем, туда всё же годятся, пожалуй, исключительно большие валуны, объявившиеся там и сям в лесах и на полях по окончании ледникового периода), серовато-черная голова жуткого доисторического ящера, как бы на "отлично" выполнив команду "Исчезнуть", а, может, "Камуфляж", данную ящером самому себе своей же нервной системой, центральной и/или периферической, (ежели второй, дополнительный узел имелся у монстра в спинном хребте), то есть, совершенно слившись с базальтом, (перетертым на этом секторе пути после чудовищного, беспощадного Ватерлоо, где проигравшей стороной была цивилизация, в муку климатическими жерновами, иначе говоря, жерновами среды обитания, бесконечно вращавшимися теперь по инерции железного сердца бога войны), как бы намеренно продолжала сохранять неподвижность, руководимая особенной, пусть будет, высшей целью, в связи с чем бросаться разрывать на части недотепу землянина в ее планы, очевидно, покуда не входило.
Борт-инженер, начав с того, чтобы подальше откатить вездеход с места в ущелье, где он собирался, не теряя времени, отгородить маркерами область импровизированных раскопок, выше и ниже своей находки пешком обошел середину донного притока разветвленного, как древесный пучок, древнего русла и его поднимающиеся вверх под небольшим уклоном трехкилометровые края, (само же которое, варьируясь в размерах, максимально, как известно, в ширине верховий "речушки" набирало до 200 километров), исследуя на глаз поверхность, столь же разнообразного химического состава, как и долина Хриса. Покончив по уставной процедуре со всеми подготовительными мероприятиями, Саэмунд Олдерман вытащил из кабины геологический бур, миниатюрные заряды, саперную лопатку и пару хороших щеток, применяемых при полевой работе археологами; затем, подумав, вернулся к машине за "автомобильным" пылесосом, которым астронавты обычно со старанием собирали со своих скафандров пыль перед тем, как залезть в кабину вездехода, (благо, что у последнего имелся режим обратного включения, то есть "сдувания листьев", как у бытового прибора, которым можно действовать вместо метлы осенью на открытой веранде в своем доме в пригороде), ибо никто не отменял приказа удалять по мере сил со своей одежды и с приборов и инструментов этот предательски абразивный элемент чужеродной атмосферы, а за ошибку неисполнения приказа того гляди наказал бы холодный космос, который несобранности ума, расхлябанности поведения никому не прощает.
Часа через три, часто меняя инструмент, астронавт вырыл яму, открыв голову ящера, (скорее напоминающую мастерски выточенную из священного камня голову статуи или же гигантского идола), розоватому небу, голубовато-белым облакам из водяного льда, палящему солнцу и слабому давлению воздуха, в котором содержание углекислого газа по-прежнему составляло 95%. Тут на язык просилась отчаянная решимость сказать, что уж туловища-то, нет, ну, это точно, что уж туловища-то, в котором замороженного мяса и костей могло быть от ноздрей до кончика хвоста до 30 метров, самостоятельно Саэмунду Олдерману ни за что, ну, нет, никак, ни за что до конца программы "Evolution" не откопать, даже если прибавить к чистому сроку разведки по высадке из звездолета на планете перелет домой на Землю, как бы зарезервировав в банке Времени на возвращение обратно нули. К счастью, после перекуса в кабине вездехода, по произведении нескольких ударов лопатой там, где обрисовывалось нечто с острыми когтями, вроде передней конечности, возникшую, было, душевную напряженность рассеяло трескание саркофага осадочных отложений, начисто выметенного щетками и пылесосом, неожиданно побежавшее в направлении лишь едва-едва угадываемых очертаний монстра, как бы запущенное миниатюрными зарядами, которые Саэмунд Олдерман использовал несколько часов назад, чтобы как следует разобраться, будет ли вразумительное продолжение у этой головы, проще говоря, сохранилось ли в такой же неприкосновенности у ипостаси Разрушения бога Времени драгоценное свидетельство, естественного ли, искусственного ли там происхождения, но все равно неоспоримого значения свидетельство, (ибо и при таком раскладе дел находка не утрачивала своего глубинного смысла), что четвертая от Солнца планета проходила в своем развитии этап, аналогичный, по крайней мере, начальным этапам великой эволюции высших форм жизни на Земле.
В сущности, у Олдермана вся неделя ушла на раскопки ящера, которые астронавт был готов свернуть в любую минуту, когда бы на горизонте забрезжили вдруг какие-нибудь внятные основания для потери твердой, нет, больше! абсолютной уверенности в том, что отличная команда Снорри Йонссона и Харальда Грамматика не потерпела от Марса поражение. Однако, пусть на меридиане равнины Утопия пыльные бури сменялись пыльными бурями, но при всех, постигающих группу первопроходцев злоключениях, при всех непредвиденных осложнениях, неуклонное продвижение вездеходов на север, к ледяной полярной шапке, как бы никогда не теряло окончательно своего изначального импульса.
- В пятницу, - рассказывал по каналу радиосвязи борт-инженеру Саэмунду Олдерману, находившемуся в это время в долине Касэй, командир Снорри Йонссон, который, не потеряв в опасном пути своего астронавта-исследователя, вместе с малоразговорчивым Харальдом Грамматиком в этот торжественный для всей Земли, как все, несомненно, осознавали, миг стоял в девяностоградусный мороз около входа в ледяную каменную пещеру, в результате древней вулканической деятельности как бы остеклованную изнутри и снаружи, - в прошлую пятницу группа вышла на след доисторической цивилизации в виде целой цепи технически невообразимой красоты сооружений, при возведении которых строители, на наш взгляд, настоящие боги в своем деле, кажется, сделали все возможное и даже невозможное для того, чтобы эволюционный противник, (благоденствовавший в один с ними допотопный период на планете, без всякого сомнения, как намеренно привнесенный откуда-то из галактики сюда, на Марс, (не исключено, к слову сказать, -- кстати, Олдерман, ты тоже ведь также, как мы с Грамматиком, подумал о Земле? - не исключено, отнюдь, что за чудовищами далеко ходить было не надо), в общем, на Марс, где тысячи лет назад как бы было поставлено исчезнувшей высокоразвитой расой гуманоидов своего рода реалити-шоу, скажем, "Атланты и Ящеры", элемент враждебной среды), для того, чтобы эволюционный противник не только не причинил бы ущерба как им самим, (то бишь населению рода гуманоидов как форме жизни, определенно, изначально не приспособленной бороться с гигантскими ящерами вследствие, прежде всего, грубого природного превосходства последних перед гуманоидами в физической силе), так и продукту их интеллектуально-технической мысли, не говоря уж о социальных и социально-культурных объектах, шаг за шагом накапливающемся историческом, духовном наследии, наконец, но и способствовал бы духовному росту следующих поколений, то бишь расы, как целого. Есть веские основания говорить, что расположение Некрополя гуманоидов в поясе вечной мерзлоты на равнине Утопия спасло останки культуры великой цивилизации, как ни странно, принадлежавшей эпохе Древнего Мира. Летнее таяние, вернее улетучивание снежного покрова, сопровождающееся лавинообразным обрушением льда полюсной шапки на участках, протяженности которых оказывается достаточно для образования срезов (опасных, кстати, расселин), чтобы вывести заключение о слоистом характере нарастания снегов и льдов, подтвердило информацию, полученную от "Викинга-2", что более темные по цвету слои состоят из отложений оранжево-красной пыли, содержащей оксид железа, кроме того базальтовой пыли, а также очень светлой вулканической пыли, причем последний оттенок, положительно, происходит от бурь, приносимых ветрами с равнины Эллада, известной как бассейн ударного кратера диаметром 2200 километров, возраст которого не менее 4 миллиардов лет. Таким образом, встречающиеся здесь в изобилии наносы абразивного вещества, равно как падавших на планету метеоритов, обошли своим смертоносным влиянием прозрачные стены потрясающего Некрополя гуманоидов, стены, которые предстали перед нашим взглядом нетронутыми ни малейшей царапиной, не то, чтобы там следами трещин, осколков, груд мусора, словом, мрака и запустения.
Видеофайлы и цифровые фотографические снимки упоминавшихся командиром отряда "Evolutin" "технически невообразимой красоты", (что значит, по разряду чудес от Науки, в том числе высот искусства обработки внеземных материалов и веществ), (архитектурных) сооружений, настоящего, в руках землян, памятника марсианской цивилизации, конечно, видеофайлами и снимками, то бишь всё это находится в высшей оценочной категории "Замечательно", но реальные объекты восприятия мира, Вселенной, то бишь восприятия, как бы не опосредованного вмешательством искусственного интеллекта машины, в два счета, по щелчку могущей сотворить виртуальную реальность, в общем, из ничего: из картинок, из звукозаписи, то бишь восприятия именно, что посредством глаза, поймавшего свет, отраженный скалой, деревом, зданием, мостом, летящей птицей, потом, еще посредством уха, уловившего звуковые колебания, распространившиеся в воздухе, когда лягушка прыгнула в пруд, словом, человеческого глаза, уха, при помощи проводов нервной системы передающих как бы электрические коды двоичной системы чисел в центральный компьютер, выводящий в долговременную память мозга не столько сухие информационные фрагменты, сколько поистине вечную пищу человеческой души, существующую, пока жива личность, индивидуальность, накапливающая эмоциональный, ментальный, духовный продовольственный запас, в общем, реальные впечатления человека, нет слов, имеют силу совершенно другого свойства, ведь огромные, как бы хрустальные помещения, из которых, если попытаться выбрать, что перечислить, что назвать, что озвучить обязательно, а что погрузить в конец выставочного (достижений научно-технического прогресса) каталога, до которого всё таки, как правило, не считают для себя непреодолимым бременем добираться лишь какие-нибудь на редкость терпеливые, независимые умы, (и тут вряд ли кто-нибудь возьмется резко протестовать, усмотрев в приведенном сочетании слов "независимый ум" отсылку к фигуре мистера Шерлока Холмса, ибо речь не о государственном посте, вакансии, должности, к фигуре, появившейся в том числе и в английских парламентских кругах в 1891 году от Рождества Христова благодаря инициативе английского писателя сэра Артура Конан Дойла, да это, ведь, как бы и не фигура вовсе, а идея дедуктивного метода), то кубы, стенки которых были как бы вырезаны из остановленной временем воды чистейшего горного водопада, если бы из такового можно было вынуть пластину жидкого вещества, потом, еще кубы с заключенной в них, в шести точках касающейся центров каждой из граней, значит, как бы полностью вписанной сферой, похоже, что генерирующей магнитное или силовое поле, контролирующее помещенный как бы в ловушку непонятный научный предмет, потом, еще параллелепипеды, наподобие хранилищ музейных редкостей, словом, ряды, ряды, ряды, в которых группа Йонссона и Грамматика рисковала заблудиться по причине охватившего обоих астронавтов чисто исследовательского любопытства, ибо там они следовали от одного технического прибора или аппарата к другому, отваживаясь строить самые неправдоподобные предположения об их назначении, а затем искали разгадку на голубовато-прозрачных табличках с нанесенными на них выпуклыми символами, как бы переливающимися то ли светом, то ли водой, заключенными в них, символами, часть которых оказалась клавишами, погружающимися в хрусталь, утапливаясь практически вровень с мерцающей поверхностью самих табличек, которые даже в руках держать было поначалу страшновато.
Фактически, командир Снорри Йонссон намеревался попросить борт-инженера Саэмунда Олдермана бросить в долине Касэй обнаруженного им ящера и без промедления вернуться обратно в базовый лагерь на равнину Хриса тем же маршрутом, то есть подняться вдоль Лунного плато по доисторическому руслу на север, сделать плавный разворот на 90 градусов вправо и, таким образом, следуя рельефу, выйти к месту посадки "Evolution" кратчайшим путем, забыв, так сказать, не только о добытом в одиночку с таким трудом со дна древнего русла ящере, но и о невиданных каньонах долин Маринер глубиной 8 километров, дабы, прихватив запчасти и продовольствие, Олдерман отправился к их (с Харальдом Грамматиком) лагерю на месте посадки "Викинга-2", ибо оба вездехода группы, производившей геологические изыскания на северной оконечности равнины Утопия, (в результате неоднократного попадания в условия плохой видимости и всего, что отсюда следует в смысле довольно серьезных повреждений, полученных средствами наземного передвижения), что называется, ни за что не прошли бы теперь техосмотра и, отсюда, не могли быть выпущены из временного лагеря для совершения броска к жилому модулю базового лагеря. И Саэмунд Олдерман, без сомнения, выполнил бы поставленную перед ним задачу. Но это если бы группа не наткнулась на пещеру, стоя около которой вместе с Харальдом Грамматиком, командир Снорри Йонссон рассказывал борт-инженеру по восстановившемуся каналу радиосвязи о Некрополе гуманоидов.
За первой пещерой развивалась природная, на вид, пустота длинного лабиринта переходов в человеческий рост, связывавших между собой подземные помещения, к которым прикасалась рука разумного создания, (гуманоидов, как между собой всё еще говорили они), что сначала явствовало через обнаружение ступеней, затем - словно бы вырубленных подвижных каменных преград, не то чтобы там врат или дверей, но как бы целых стен, реагирующих на приближение землян, что и было, собственно, вещью необъяснимой до той поры, пока Йонссоном и Грамматиком не были открыты на Марсе, то бишь в недрах марсианской коры, великолепные ангары с искусственными ящерами, открыты, как открывают химические элементы, законы термодинамики или неизведанные земли. Каменный пол, выложенный удивительной мозаикой из гематита, заставил землян передвигаться, держась ближе к стенам, так как ими руководила боязнь что-нибудь изменить в этом предмете искусства. С другой же стороны, если подумать, так, очевидно, командиру и астронавту-исследователю удалось лучше рассмотреть изображение летящего над горами дракона, у которого на спине сидел человек. И здесь их тоже встретило мягкое, как бы вязкое или маслянистое сверкание в хрустале, якобы воды, непонятно как словно бы перетекающей из одного места в другое, хотя, ну, ничего, помимо прозрачных табличек из такой же, как в Некрополе, нашедшейся их горы, табличек с клавишами-символами, утапливаемыми вровень с их хрустальной поверхностью, и другими, как бы заблокированными, (причем в некоторых используемых марсианами иероглифах астронавтами были частенько узнаваемы родственные марсианским древнеегипетские знаки), не вытаскивалось, не бралось в руки, никуда не было передвигаемо ни Йонссоном, ни Грамматиком, которые просто ходили по помещениям ангара и смотрели на внеземные диковины во все глаза.
Далее начинались отсеки, громадные, словно кристаллы, в веществе которых были землянами замечаемы как бы сполохи огненного дыхания драконов, но без драконов, если можно так выразиться, в общем, как бы какой-то сам по себе перебегающий то по ребру плоскостей перегородок, то собственно по граням стереометрически правильных форм, то есть опять же параллелепипедов, водяной перламутровый блеск, отсеки, как бы замороженными потоками хрусталя, если словесную характеристику брать преимущественно в аспекте течения времени, а не в ключе колебания температур, (правда, ведь, и такое могло случиться, потому что за бортом мороз покрепчал до минус 100 градусов по Цельсию), между собой разделенные, как всюду у марсиан, отсеки, в каждом из которых замерло по тридцатиметровому, стоящему на задних ногах серовато-черному жутковатому чудовищу с полуоткрытой пастью, поражающей обилием зубов, весь в мелких мерцающих каплях кварца и гематита ящер, близнеца которого, но лишь видом близнеца, словом, того самого эволюционного противника, настоящего Tyrannosaurus Rex, по всей видимости, Саэмунд Олдерман и откопал в долине Касэй.
Присваивать неофициально имена, названия каким-нибудь замечательным особенностям рельефа местности, которые как бы сами по себе западают в память, как бы взаимодействуя что ли, (ибо их бытие не отдельно от всего прочего, что придумал Бог), с человеческим существом на нематериальном, то есть высоком-высоком каком-то плане мироустройства, аналогов которому ежели поискать, то, одевши на спину туристический рюкзак, аккурат замрешь на вершине Гималайской цепи, откуда всё только и начинается, но нет, ну, нет и всё тут, ступенек выше, в глубину, где плавает и не тонет, удерживаясь корнями в облаках из лунного камня, великая священная гора тибетцев, гора Меру, аккурат замрешь, значит, хватая ртом воздух, словно рыба, вспоминая между тем карпа китайцев, которому хорошо бы превратиться в дракона, и, так вот, там-то, на плане Творения, где как бы существуют провода сообщения, существует телеграф, работающий вне зависимости от того, что помышляет человек насчет того, как там, вообще, есть ли у гор или, скажем, растений коллективный разум, на плане Духа, где представляется всё такое разное в зависимости от настроя души, аскетический всеобъемлющий звук "ОМ" гималайских риши или же храмовый, богато изукрашенный светильник, стекающий со свода на длинном, спущенном к земле подвесе цепей, как бы огромная пылающая люстра, обладающая свойством небесного тяготения, к которой перво-наперво притянулись своим сонмом электрические свечи освящения мира, вся увитая золотыми растительными завитками и листьями люстра-беседка, на прутьях которой сидят, заливаются бриллиантовыми трелями невзрачные жаворонки, и, так вот, где-то там поняв, что человеческое существо нуждается в том, чтобы что-то пришло к нему на помощь, земля, да, даже марсианская земля, посредством особенностей рельефа несет в своем как-то инстинктивно функционирующем коллективном разуме какую-то Силу, с которой камни, пески, рытвины, реки отпечатываются в уме астронавта, и потому астронавты, прокладывая себе маршруты по планете, как бы цепляются глазом за эти самые камни, пески, рытвины, реки, увязывая их с названиями, а притом, что присваивать неофициально имена, то бишь всякие там названия инопланетным камням, пескам, рытвинам, рекам они могли сколько угодно, всё-таки рассчитывать на то, чтобы подобную полезную вспомогательную инициативу утвердила комиссия, собираемая для разбора полетов на Земле, увы, не приходилось. Тем не менее, бортинженер, выведший свой вездеход на край одного из каньонов долин Маринер, сидя в кабине, делал зарисовку на обратной стороне упаковки съедобных палочек, которые можно было закреплять внутри шлема, (и, кстати, в точности так перекусывали первые отряды миссий на Луну, когда по ситуации оказывалось расточительством тратить время на обед): несколько волнистых (отчасти - от географии центральной группы разломов Офир, Кандор, Мелас, отчасти - от неудобства, испытываемого его рукой, пытающейся работать, так сказать, карандашом в перчатке), параллельных друг другу линий, кое-какие понятные ему ориентиры, как например, камень Молот Тора, Море Зверей, жирные точки на одной из линий и стрелку, направленную к ней, над которой было написано Логово Фафнира (в честь скандинавской саги о Сигурде, боровшемся с драконом).
Что ж, пусть все внеземные находки, выпавшие на Марсе на долю Саэмунда Олдермана, в том числе это кладбище динозавров на дне ущелья Логово Фафнира, не такого уж глубокого, кстати, ущелья, всего-то 3,5 километра в сравнении с разломами-чемпионами, вырубившими себе в земле каналы по 8 километров, как бы стояли несколько особняком, хотя это, конечно, тоже вопрос, ведь, сколько уже велось здесь, на Марсе, разговоров о роли враждебного эволюционного элемента, как движущего фактора духовного развития высшей формы жизни, (как бы понимая, как это понимают восточные учения, что частицы божественного огня, миллиарды лет воплощаясь, при том, что посыл к прогрессу есть как раз черта, общная Абсолюту в любых сформировавшихся Вначале центрах разума, будь они атомы, ящеры, люди, понимая, значит, что частицы духовного Огня, миллиарды лет, благодаря неистребимому внутреннему мотиву стремиться к Высшему, как бы сами создают себе условия для следующей жизни, для следующего воплощения, которые бы весьма способствовали выполнению этой грандиозной, страшно представить, на целые миллиарды лет вперед Задачи), что ж, пусть замороженные доисторические останки, как приз, о котором заранее никто не ведал, никогда не знал, ЧТО оный будет из себя представлять, ЧТО оный приз будет, собственно, значить для всех, для земного человечества, отличались, конечно, от тех, что как бы сыпались поистине манной небесной где-то на далеком севере на равнине Утопия, иначе говоря, и это славно, славно, что ради каравана путников, намучившихся в поисках оазиса в пустыне, били из-под земли целыми фонтанами артезианской воды, под каковой разумелась, конечно, древняя цивилизация Атлантов, (Четвертая Раса), Атлантов - вроде как, действительно, посланников небес (для) Пятой Расы, то бишь богов, ни слова не говоря, удалившихся в огромную галактику, в черный, столь изумительно отовсюду сверкающий вкраплениями бесподобных, странных, молчаливых, мигающих алмазов космос, словом, куда-то туда, прямо в звездное скопление рассеявшихся жизней, Учителей, словом, Мудрых (для) пятой Расы, к которой Йонссон, Грамматик и Олдерман, в общем, как-то так, со всеми нынешними людьми на планете Земля принадлежали, да, словом, пусть все находки Олдермана были иные, чем водянистый хрусталь табличек или чудеса летательных аппаратов, которые Атланты построили с тем, чтобы, будучи на поверхности планеты, те, нажатием хрустальной кнопки в центре управления, как бы внешне переводились в род ящеров, но дух охотника из крепкого рода скандинавов, дух, ясно ощущаемый, как дух-покровитель, перешедший к нему по наследству от предков, вовсе не то, что надо бы человеческому существу от себя просто так, как исторический пережиток, отбросить, ибо дух охотника, дух воина - это не гнев, и не зависть, и не ненависть, и не жадность, и не вражда, а смелость, радость, взаимовыручка, стремление к победе над самим собой, деятельность во имя блага ближнего, да, ну, словом, как-то так, в общем.
Конунг Севера Саэмунд Олдерман, завидев из кабины своего вездехода, приближавшегося к месту, где им был вырыт из-под земли первый доисторический марсианский ящер, двух черных летающих драконов в безоблачном небе все того же вечного розоватого оттенка, который почему-то более всего остального, больше, чем ужасный мороз, больше даже, чем одетый на нем скафандр, чем невозможность подставить лицо ветру, чем 0,38 гравитации, чем вездесущая пыль и прочее, и прочее, говорил борт-инженеру, что отряд "Evolution" пребывает на необитаемом островке, затерянном в морях Вселенной, отыскал выход в другой приток, потому что ящера было из-за гор вывороченного из-под него базальта никак не объехать, решив воспользоваться тем, что русло ледникового периода в долине Касэй фактически распадалось на этом участке на несколько речек, и, прибавив скорость, продолжил держать путь в базовый лагерь, ожидая, когда заработает канал радиосвязи с долиной Хриса, где стоял звездолет землян и куда вскорости должны были спуститься на черных драконах Атлантов, летающих непонятно на какой энергии, командир Снорри Йонссон и астронавт-исследователь Харальд Грамматик.