О КОРОЛЕ АРТУРЕ И ЕГО РЫЦАРЯХ, НАПИСАННОЙ Т.МЭЛОРИ)
Прачка, подходя по старинке к поступившей из стирки в гладильную (комнату) льняной скатерти с чугунною в правой руке тяжелою плоскодонкою, к коей приделана ручка заполировавшегося от многолетних часовых трудов по хозяйству, но сохранившего свой годовой, в тонких, коричнево-серых овалах сучков рисунок пожелтевшего дерева, равномерно груженой жаркими углями, дышащими долго всплывавшими (словно со дна грудной клетки дерева под действием пламени на его бруски) и обращенными теперь наружу растительными легкими в красноватых ветвящихся прожилках и трещинках, кажущихся живыми от сотен пробегов с крохотными факелами, кои совершают, играючи в необозримой глубине оных, сонмы эльфов золотистых искр, в ее крупное, багровое, как иногда луна, бисерно-потное лицо, когда она, прижав ладонь тыльною стороной ко лбу, - так ей удается худо-бедно защитить глаза от частичек седого пепла, когда, взметнувшись, они летят куда ни попадя, - раздувает быстро засыпающий без горящего очага, как рыба вынутая из воды, плавниковый, в металлическом кузове, оранжевый с синим огонь, до первого появления запаха начинающего подгорать полотна, добивается вождением утюга от верхнего слоя лаковой, заваренной на малых катышках и ворсинках этой незаменимой на кухне ткани масляной гладкости, дабы, протаскиваемое под серебряной компонентой императорского столового прибора, вилки, ножа или ложки, двумя пальцами несильно придавливаемых к доскам, оное выскальзывало из-под них беспрепятственно в неоспоримое доказательство, что качество соблюдено здесь не всего-то в превосходном английском фарфоре и богемском хрустале, а и в том, что сопровождает белые и стеклянные, высокие узкие и низенькие широкие "дома и башни" воздвигаемого (в замке) на какой-то там час, к завтраку, обеду и плотному ужину, "города", вообще хранящегося перетертым полотенцами, действенно справляющимися с неаккуратными сальными пятнами, в дубовом буфете.
Круглой формы озеро, (ссылаться на которое приходилось королевскому менестрелю в песне, присочинив название, какового, да еще и с благоприятной судьбою пополнить собой географический словарь, никто к прибытию на кельтском языке не ожидал, ибо все подчистую речки, холмы и долы предками, учитывавшими характер фей, главенствовавших над рельефом края, были давно окрещены и полноценно участвовали в исторических хрониках полноправными действующими лицами; подождем же, однако, с оным, ибо выскочит далее в тексте, как пирог из печки,) мало-помалу было вытащено, приблизительно со скатертью сравнявшись из-за гладкости его зеркала для Гения Места, из-под меча, на котором дрейфовал славный рыцарь Короля Артура, покинув квадратную башню; озеро, изживавшее из себя отравленный мрак лежавшего в нем на дне разбитого пристанища, покинутого темной душой старого златобрюха, дракона Геронтиуса, опалесценцией, каковую воображали принадлежностью колдовских пасмурных ночей охотники и земледельцы, набредавшие на маяк неосвещаемой подтопленной башни, когда-то караулившей ушедшие под воду гробницы, мыслями истлевших хозяев перекидывавшиеся здесь в мяч с часовыми на посту, башни, не изгнанной и при половине роста в остатке против метров, отчужденных у нее наводнением, из палаты лордов примет, закрепившихся за окрестностями моста Корбеник, обреченного бабушкиными сказками сидеть на веревке досужего предания о сопливых карликовых болотных троллях, будто бы облеплепливающих в звездные бури некой головастой гигантской водорослью лунные пляжи расширяющихся на сходах в речку косоватых призм его замшелой арки, моста Корбеник, к которому знатоки истории отправляют мысли рыцарей, всюду ищущих пробуждающих воинский дух ветвей Древа Святынь, рыцарей, проведавших, что, присовокупив к общеизвестным суковатым его рукам утраченные по нерадению чьей-то памяти или же предопределением Предвечного Света обосновывающиеся зеленеть в бывшей пустыне, (как они меж собою, немного погрешив, конечно, против истины словом, превосходящим фактическое условие произрастания свежей героической отрасли, то есть пренебрегши буйною флорой легендарного Авалона, властвовавшей с заменою труб и приказов на копья и алебарды своих стволов над полем победы, в нашем взятом отдельно случае, сэра Ланселота над Нечистью, дерзко говорят, успешно оправдываясь делами славы, в коих никак невозможно по столетнему дипломатическому протоколу, но зато с заведомо очевидным вредом для человеческой души при несоблюдении оного, обойтись без того, чтобы не подключить кожаный барабан, шотландскую волынку и громкую золотую фанфару). Так, как бы и не лезвием влекшийся по черной воде Ланселот ступил на не закрывающееся веко Драконьего глаза, ибо мы можем положить таковым берег, засоренный купами не больше десятка деревьев (по характеру - первопроходцев) в каждой, осин, буков, вязов и дубов, подтянувшихся сюда из леса, навострившего уши под боком, проявивших любопытство и умение описать яркие подробности не двинувшемуся с позиций своему оседлому, родному зеленому племени, ограничившемуся обряжением детей и взрослых в шумные маскировочные халаты, вдоль и поперек обшитые хвостами вырезанных дуговым бордюром листьев, о битве человека с драконом, берег, которого еще вчера не бытовало в головах островного населения, к которому сей элемент ландашфта мог иметь отношение какой-никакой вотчины, ибо где-то на земле живя, люди самой природою обязываются знать имеющую к ним непосредственное территориальное отношение местность.
Покушением на мирную старость, утишающую ветреные порывы громоздкостью и древностью своего силуэта, без точек и запятых хвалящегося тяжело доставшимся ему при жизни вечным покоем, на первом патриархе дубового массива вниз головой как ни в чем не бывало висел человек, вооруженный луком, воспользовавшийся тем, что к носам его крепкой кожаной обуви были приделаны загнутые спереди назад железные скобы со свободными с одного края концами, рассчитанные на средний диаметр распространенного среди сей мощнейшей породы несущего человеческую ношу сукА, представившийся Кадоганом сэру Ланселоту не прежде, чем подтянулся, согнувшись в брюшном прессе, пяток эдак раз к колчану, плашмя расположившемуся на этой же ветке, за стрелой, очертив, без намерения ранить или убить насмерть, своими звенящими пернатыми снарядами фигуру бегущего от воды зигзагами навстречу лесу в расчете на укрытие Озерного рыцаря. Признав в Кадогане человека, не искавшего пролития крови в пустом бахвальстве, по крайней мере, крови человеческой, Ланселот высказался при нем в том смысле, что, по его мнению, военное мастерство только прибавляет себе ценности, буде применено к делу жизни и смерти в мере, не превышающей необходимую. Тогда Кадоган, согнувшись пополам, взялся руками за сук, дабы отцепить от оного обувные крючья и почти полный стрел колчан, и в мгновение ока уже был на земле, предоставив сэру Ланселоту свой портрет в этом нормальном всем человекам положении гораздо более удобным для лицезрения его частных физиогномических черт, по коим наше физическое и духовное зрение выводит характер собеседника.
- У вас должны быть виды на некий предмет, находящийся в моем владении, ибо, сколько я заметил, вы не спускаете глаз с моих рук, - сказал Ланселот, коего Кадагон успел уверить в том, что ему прекрасно известно, с кем он имеет дело, и что он сказал бы это любому рыцарю Круглого стола по расположенности наблюдать за королевскими турнирами.
- Пучок полевой травы, сэр Ланселот! - ответил Кадоган. - Пучок измаранной в грязи травы в вашей левой руке, коим вы продолжаете тщательно обтирать лезвие своего меча, замеченный мною, когда вы бежали, не оставляя этого своего занятия, к лесу, уклоняясь от моих, как вы скоро поняли, не бывших опасными вам стрел. Драконья кровь, излечивающая смертельные раны, необычайно долго разлагается, а в этом пучке ее предостаточно, чтобы спасти человека.
- Но почему бы вам, сэр Кадоган, не спуститься к озеру с бадьей, прихватив со склона этого чудного цветущего холма тимофеевки, кровохлебки, тысячелистника и мятлика, сколько вам будет угодно? - спросил Ланселот.
- Вода в озере к делу не пригодится, - отвечал тот, - поскольку нет в ней изменившей особым образом злую драконью кровь драгоценной капли Святого Грааля, божественной силой коего вас вынес на себе из квадратной башни вот этот, освященный ею меч.
Все сказав, Кадоган на минуту почтительно прижал правую руку к левой стороне своей груди, как бы коротко отдавая дань благоговейного уважения Следу, каковой несло на себе оружие Озерного рыцаря.
- Я уверен, что исцелять раненого до смерти достойного человека вы будете, одушевясь силою распятого на ПречестнОм и Животворящем Кресте Господнем Иисуса Христа, - сказал сэр Ланселот, протягивая Кадогану священную корпию. - Ни на что другое я не дал бы вам своего благословения. А уверенность моя в вас проистекает из того, что вы не пытались меня убить, хотя могли легко забрать то, в чем испытывали нужду, из руки мертвеца, ибо я вас не видел и был в полной досягаемости от стрел, примись вы пускать их мне в спину.
Засим Кадоган и Ланселот расстались, и Озерный рыцарь направился без промедления в лес искать своего коня и щит.