Хмурое ноябрьское небо плескалось во дворы тоскливым дождем. Смерклось, как водится поздней осенью, рано, наверно, часов около шести вечера, съевшего своей пастью ихтиозавра обывателей, кошек и собак. Улицы, кое-где брезжащие пропадающими и появляющимися фонарями, напрасно силящимися изобразить луну, как художник Айвазовский, но только выжимающие вспышками голубоватое сияние, когда по стеклу заканчивала бежать окатившая фонарь дождевая волна толщиною в одеяло из шерсти пренебрежительного жителя пустынь верблюда, будто вымерли задолго до нашей эры. Громоздились пониже туч одни взлохмаченные деревья, привалившиеся к заборам изнутри садов, нагоняя атмосферу одиночества людей на планете молчаливой вымокшей массой своих голых ветвей, по каковым скатывались крупные мутноватые капли, собираясь там и сям в серебристые водяные лепешки, срывающиеся вниз и с разбрызгивающимся шлепком разбивающиеся об землю. Редко какой прохожий торопился пересечь пространство, следуя вплотную к оградам и штакетникам, смутно руководствуясь идеей, что пустые кроны защитят от струй, хотя немые деревья были подобны каркасам оборванных зонтов, и как бы стараясь унести ноги от сумерек, похожих на привидение, выросшее до размеров города и пытающегося устроить свое живое бесплотное туловище между домами, как собака в гигантской конуре.
Как бы исключением из правил, навязываемых серостью воздуха, насквозь пропахшего опавшими гниющими листьями, казалось, забившимися в поисках тепла и укрытия под скамейки, каковых соплеменники, также ринувшиеся искать приюта в полете при осенней буре, не докинувшей листвы до леса, виднелись лежащими ржавыми пластами вдоль линий заборов и устилающими дно канав, и беспросветным ноябрьским дождем, из приоткрывшейся двери приземистого белого здания с двумя дорическими колоннами по бокам выскользнула под навес над ступенями крыльца человеческая фигура с портфелем, свободной рукой сжимающая у себя под горлом воротник старенького поношенного пальто, и пропрыгала по камням, выпирающим из мощеной дорожки, с краев каковой как бы несли учебное дежурство мраморные статуи Архимеда, Цицерона, Платона, Птолемея, Гомера и Фукидида, до флигеля гимназического сторожа, каковой, судя по тому, как быстро распахнулась дверь в белый флигель, зорко караулил у окна, чтобы означенная личность зазвенела в колокольчик под фонарем, прикрепленным к стене здания.
Учитель географии Промысловиков пожелав доброго вечера сторожу Игнату, выкатившему наружу велосипед Промысловикова, на каковом тот приезжал из дома на службу, и хранившийся во флигеле во избежание покражи, пока географ будет преподавать свой предмет гимназистам, аккуратно привязал связанной узлами из двух кусочков веревочкой свой портфель позади седла, взялся за раму и руль и пошел к воротам на улицу, ведя свое транспортное средство, какое вприскочку дребезжало по выбитым камням и вхолостую вращало педалями.
Очутившись на ровной улице, голодный Промысловиков, мысленно выбрасывая из своей уставшей и тяжелой головы тетрадки с контрольной работой по горным системам Индии, королевства Непал, северного Китая и Тибета, собранные оным у старшего класса, каковые допоздна проверял в учительской, и каковых большая стопа осталась на столе с пестрящими теперь красными чернилами страницами, с мечтательным вздохом, в каковом, чудилось, можно было бы при желании различить усиленно воображаемый оным аромат весело скворчащей на сковородке жирной свиной котлетки и пыхтящего в кастрюльке, как железный новый паровоз, разгоняющий пары на вокзале, картофельного пюре с зеленым горошком, маячащим островком на тарелке в перспективе скорого прибытия туда котлеты и пюре, сел на велосипед и поехал домой, не взирая на препятствующий хорошему настроению угрюмый дождь, обильно потекший сразу по выходе оного из здания гимназии с нахлобученного до переносицы картуза, верх какового готов был бы похвастаться перед прудом бассейном, до краев наполнившимся водой, буквально, за какую-то пару минут, по щекам на гусиную шею, вылезающую из гнезда хлипкого шарфа, и заструившийся по плечам коробящегося пальто.
Проехав мимо нескольких домов, географ, велосипед какового катился под слезящимся тусклым светом фонарем, увидел, как почти гаснет следующий фонарь, в каковом стекло было разбито веткой старой березы, растущей снаружи забора почтового отделения, каковая, отяжелев от капель, стучалась боком об остатки стекла, заграждающего слабо мерцающий пламенем газ. Под березой из открытого колодца водных коммуникаций торчала ветка, предупреждавшая падение в люк.
Промысловиков, повернув руль, направился объезжать на велосипеде ловушку и не удержался от восклицания: "Безобразие!" Географ рисковал свалиться с велосипеда, когда из колодца поднялись стаей птиц крики: "На помощь! Спасите! Погибаем от холода! У нас есть раненые! Городовой! Какого черта вы стоите у меня ноге? Фельдшера! Нет, ну, это невозможно, что ваш щенок Скрипач лезет мне на голову! Пустите! Огня! Воздуху! Зачем вам огонь, Горностаев, вы что, сумасшедший? Лучше пусть веревку быстрее кинут или лестницу какую садовую спустят! Пожарную бригаду вызывайте, олух, эй, где вы там! Горностаев, почему никто не откликается? Вы меня, Хомченко, только что назвали психом! Я с вами не разговариваю! Нам что показалось? Вон ветка березовая об фонарь стучит, а вы, Турнепсов, говорите, что сейчас нас спасут! Умираю! Ничего не умрете, от полученной вами царапины не умирают. Йодом надо смазать, чтобы абсцесса не было. Что вы мне тут советуете? Вы что, доктор? Я, между прочим, музыкант, а вы мне пальцы отдавили! Почему вы не сидите у себя дома за фортепьяно или бренчите на контрабасе в оркестре? Должен я свою собаку выгуливать или не должен? Какую собаку? Это щенок! Э-эх, куда все подевались? В такую погоду собаку на двор не выгоняют, не то что людей! А вон Брусневицкий Скрипача под дождь, а еще композитор! Я на трубе играю, Турнепсов. Что вам Скрипач сделал, трубу изгрыз? Я вас сейчас побью кулаком, в каковом у меня щенка нет. Потому что ваш Скрипач у меня на голове сидит!".
Многие изъявления негодования дали Промысловикову знать, что в колодец угодило несколько человек, и сидят оные там достаточно долго в тесноте и под проливным дождем, чтобы успеть перессориться меж собой. Географ, уже давно слезший с велосипеда и слушавший в сторонке из вящей осторожности, что за типы требуют помощи, ибо по городу осенью витали слухи о банде неизвестных, занимавшихся разбоем на дороге, пока не испортилась погода, каковым надобно было переместиться в город, подошел к отверстию люка, держа за руль свой велосипед. В колодце немедленно замолчали, очевидно, вперившись из темноты в Промысловикова.
Наконец, раздался чей-то голос:
- Лось!
Его подхватил хор восклицаний:
- Не хватало, чтобы сюда лось упал!
- Прекратите кликушествовать, Горностаев!
- Посадите себе вашего невыносимого Скрипача, Брусневицкий, за пазуху! А еще музыкант!
- Не кричите, лося испугаете, и животное на нас прыгнет!
- Что, лось, дурак, что ли, чтобы в люк сигать?
- Может лось бешеный, Турнепсов!
- Тогда почему оный на нас смотрит и никуда не уходит? Был бы бешеный, ускакал бы по улице отсюда давно.
Гимназический преподаватель вмешался в общую беседу:
- Меня зовут Промысловиков!
- Кто это сказал, Хомченко?
- Откуда я знаю, тут темно и ничего не видно!
- Как ваша фамилия?
- Сигизмундский я!
- А почему вы до сих пор молчали?
- Горло у меня болит, ангина, вот почему, Турнепсов!
- Кто сказал "Промысловиков"?
В этот момент газ в фонаре вспыхивает чуть ярче, и сидящим в колодце становится видно человеческую голову.
- Это вы Промысловиков?
- Я! - отвечает географ.
- Вы артист цирка?
- Нет, я учитель географии в городской гимназии. С какой стати вы меня принимаете за циркового? - говорит возмущенно Промысловиков.
- Зачем вы с лосем по городу ходите в ночное время?
- Я с велосипедом! Нет тут никакого лося, - отвечает географ.
- Что вы там торчите без движения? Руку подайте или за пожарной бригадой езжайте скорей, тупица!
- Безобразие! - говорит Промысловиков. - Вы меня еще и обзываете, а требуете, чтобы вас спасли!
- Посидели бы тут три часа, как мы, вот и посмотрел бы я на вас, Промысловиков!
- Извините, господин географ, Турнепсова, ради Бога! Оный и за Скрипачом свои присмотреть не может!
- Скрипач - Брусневицкого, а не Турнепсова!
- Ну, хватит, Хомченко, учить, тут и фортепьяно с велосипедом спутать недолго!
Промысловиков кладет свой велосипед на мостовую, а затем опоминается и поднимает таковой, и идет прислонить к березе у почтового отделения.
- Эй, географ! Ты куда? А нас кто спасать будет?
- Не психуйте, Горностаев, оный пошел за пожарниками!
- Не пошел, а поехал!
- Как бы не так, у него велосипед сломан, цепь порвалась или шину прокололо.
- Вы опять кликушествуете, Горностаев, с какой стати вы взяли, что велосипед сломан?
- Потому что Промысловиков на таковом не ехал, а только держался за руль, Турнепсов!
- Это не я вас кликушей назвал, а Брусневицкий!
- Что вы на меня сваливаете, Турнепсов! Это ведь сейчас вот только что Хомченко по вашему примеру обозвал Горностаева!
Промысловиков тем временем возвращается к колодцу уже без велосипеда, но неся под мышкой садовую лестницу, каковую вытащил из палисадника почтового отделения, перегнувшись через штакетник.
Под препирательства кучки пострадавших лестница спускается вниз и по таковой выкарабкиваются наверх Горностаев, музыкант Брусневицкий с щенком Скрипачом, Хомченко, Турнепсов и Сигизмундский. Вся толпа направляется к городовому жаловаться на открытый люк колодца.
Промысловиков садится на велосипед и едет домой ужинать котлеткою с пюре и зеленым горошком.