О КОРОЛЕ АРТУРЕ И ЕГО РЫЦАРЯХ, НАПИСАННОЙ Т.МЭЛОРИ)
Ближе к вечеру луговая земля, каковой мягкие, теплые, июльские красОты созерцая, трудно удержаться, чтобы не перевести как бы нагруженными горками (по чину ценных минералов) на серебряных подносах в разряд богатства быстрой экзотической вереницею, каковая, рассказывают королевские менестрели, пожиная восторженные хлопки придворных дам и улыбку королевы Гвиневеры, передвигалась в роскошных покоях султана Египетского по поручениям службы исключительно бегом, (когда не быстро семенящим шагом), экипированною белыми атласными шароварами, парчовыми жилетами и разноцветными, из особой шелковой ткани, лоснящейся блеском авантюринов и опалов, тюрбанах, и в оной числовой последовательности людей и первый, и десятый, и сотый, словом, до одного, человек мог бы похвастаться или испугать тридцатью четырьмя жемчужинами, (ибо сии были их выпуклые глаза и целые, превосходные зубы), ежели бы, сняв непроницаемое выражение со своих темных, как ночь, почтительных, преданных лиц, дабы поесть на ужин кус-куса, случится, что иногда посмеиваясь, а не то - так, просто судача, ибо сия улыбка и сей расслабленный разговор означает оказаться в обществе себе подобных за семью дверями от скорого на расправу правителя, посмотрели на сотрапезников как бы со стороны, как если бы какие-то из оных едоков кус-куса были б не уроженцами Африки или Индостана, а плодами древа, питавшегося слабыми лучами плоского северного солнца, скажем, бриттами, то, понятно, бы и удивлялись, что вообще может существовать такая ослепительная белизна костей и белков, и восхищались бы, и пугались от неожиданности, но, потому как взирали сии быстроноги на свое собственное отражение в зеркалах и зрели сии лица, столь себе подобные, с утра до вечера всю жизнь, то тридцать четыре жемчужины не были им удивительны, как не были и пугающи, - итак, ближе к вечеру луговая земля, каковой мягкие, теплые, июльские красОты мы, впитывая, как бы переправляем в приспособленном для вечного хранения варианте в дворцовые подземелья, куда на веревках спущены сундуки султана Египетского, по очень узкой и опасно крутой винтовой лестнице как бы нагруженными горками на подносах, ибо не богатство ли оные согревающие душу красОты, возьми любой из сиих цветоносов, что вот с крупною середкой, отороченной частящими по кругу лепестками оправы, что иной экземпляр, собою как бы нежно-игольчатый пучок перевязанных проволочкой маленьких чашелистиков, что еще новый, видом как бы тонюсенькою удочкой, каковую впору выдать мышиному сапожнику, ибо на оной палочке, каковую природа смоделировала вещицею, носимою на плече, висят несколько пар сапожков на крошечную ножку, что еще следующий феномен, сверкающий лаковой пятичастною чашечкой, из коей вот только что испили водицы, что еще другой, каковой предлагается вместо зонтика, сулящего долгую дружбу с фортуной, ибо на зеленовато-медные спицы у него приклеены золотые дублон(чики), и что еще за несметица миниатюр и портретов, дурманящих сладкими, пряными, терпкими, прохладными, горьковатыми, маслянистыми, медовыми, вяжущими нотами, кои, будь они птицами, то жили бы студеными зимами в домах, посаженными в изготовленные для цветочных и древесных ароматов ловушки, напоминая о том, что лето было на земле, - и вот так ближе к вечеру луговая земля медоносов, покрывающих мириадами глазков ее живой город воздушной кустообразной арматуры замков и башен, земля, занятая флорой, бушующая растительностью всюду одинаково буйно, как на рваном своем краю, где на нее повыкатились отдельные черные валуны, переходящие в сплошное бархатистое каменное поле, за каковым лесные деревья, переплетясь ветвями и стволами в мрачно-зеленый заслон, образовали непролазные заросли, (из каковых не выпутать никакого смуглого великана в кафтане из заплат без того, чтобы не выломить ребра у того, что сейчас от него справа, или конечности у того, что запутался волосами по левую сторону, ибо в заслоне деревья стоят, словно набежавши на передний край своими задними рядами, видевшими в пути, единственно, что у них под ногами, да еще, может, спины тех, ближайших к ним, что колонну леса опережая, шли все время на ряд впереди, шли, шли и застыли, остановленные непреодолимой преградой разрушившейся черной горы), так и у линии, куда не заступали деревья на другом краю леса, так и под дубами, от каковых ложились на траву густые тени, и это все - была луговая земля, в каковой мы застаем сэра Ланселота, каковую, как бы рассыпавшуюся своими освещенными участками и походившую на флотилию светлых ладей, какие-то силы как бы пытались втянуть на сырых от вечерней росы канатах на холм, словно короною, увенчавшийся замком Террабиль.
При том, что новые сутки сменяли старые, как размеренный стук гончарного круга, колесА прялки, (единственного, как око циклопа); как повторяющийся стук четырех колес по дороге крестьянской повозки; как всё попадающееся в мире на глаза, в чем нетщательно спрятана монотонность Времени; как без запинки отрываемые листья настенного календаря, коего корешок прирастает на толщину даты, отсекаемой без усилья как бы падением механического ножа его, то есть Времени, всему рождающемуся на планете и во Вселенной гильотины; алмазно-белая луна, искрящаяся, как точильный камень, что ни ночь продолжала появляться в изменяющихся фазах, и ее тяжелые отрезаемые ломти, уступаемые рукавам ночи, проваливались в прорехи, где дикая высота, обклеенная звездами, повытерлась до облачной ветоши, дабы, холодно плавясь в траве и на камнях, стечь в святой родник, каковой сэр Ланселот, стоящий на берегу на коленях с именем Мати Зиждителя своего на устах, "Источниче милосердия, Дево Марие", в сгущающихся до сапфирно-синего, а потом и вовсе, до агатово-черного и лилово-серого, слоящегося серебристо-белым облаком, набрасываемым на луну, бархатных сумерках, как бы впрыскиваемых некими воздухоплавающими каракатицами, за Мерлином, (бывавшем тут, - прозревал, кроме будущих, и прошлые события подымаемый как бы на некоем чудесном столпе над засыпающим дольним миром рыцарь, - неоднократно), тоже считал за блистающий венец чистоты, ибо сей родник был истинно волшебный трилистник воды, бившийся с самим собою за то, чтобы пребывать водяным цветком вечно, (ибо, как мы помним, трилистник возникал вследствие какой-то загадочной природной пульсации как бы сосуда, коим вода поднималась наружу из-под поверхности, и уничтожался появлением следующего трилистника), каковому новому Израилю (из) источников, прибывшему обетовать на зеленых островах, Господом полагалось брать себе в удел как бы не города с предместьями их в земле Ханаанской, и не Амморейскую гору, и не долины Моавитские, а творение паломниками и подвижниками горячей святой молитвы, и сей Святой Израиль отбирал и складывал себе в уплощенную хрустальную, врытую в черные камни чашу, похожую на раскрытую ладонь, сии духовные ростки и хрупкие побеги, изящный прозрачно-кристальный стебелек к стебельку, а между оными, не оформляющимися в лилию или розу изумительной, тем не менее, небесной красоты, полуудачами как бы садоводов кое-когда возникали, только что мелкими крупицами, донесенными ветром из Райского сада, коронованные перлы, то бишь бутоны, и это была доля божественности, каковой не хватало трилистнику, дабы прейти временное, что на земле, и сохраниться в Вечном, которое на Небе, и каковое предстояло добрать, дабы добавить к пятидесяти процентам святости, что в его существе от начала пребывала, как какой букет.
Издалека примеченный Мерлином, каковой мудрый советник короля Артура снова предстает перед нами в романе и предстает как бы не вывернувшимся из принятого им на себя обличья восьмидесятилетнего старца, ибо вид бродячего отшельника, (чтимого, конечно, но как бы в походах и на турнирах несколько пренебрегаемого силою, несколько, при всем благородстве руководящих тут всюду порывов, безумствующею в своем расцвете, и, скажем, что сие - жаль, что очень и очень напрасно пренебрегаемого иногда в спешных оценках ума, коего голова пылает в стальном шлеме, а грудь - в панцире, ибо в делах любви и войны многое, да чуть ли не всё, перетягивают на себя победы, призовые трофеи и поражения), весьма, по его мнению, каковое нет смысла нам тут оспаривать, соответствовал ситуации его фигурирования как бы важной, но не берущей на себя больше ролей, чем нужно, частью испытания Ланселота, предстает не вывернувшимся, как у костра выворачивается человек, к коему прилипла промокшая одежда, и не то, чтобы решив некое неудобство перетерпеть, ибо в обличье отшельника Мерлин чувствовал себя комфортно, ибо сие обличье было ему близко, но развязка истории с Лотом Оркнейским еще не наступила), издалека примеченный Мерлином, поднявшийся с колен сэр Ланселот, состояние коего мы распознаем таковым, что оный славный рыцарь был глух и слеп к тому особенному уголку, где честно подвижничал, как слеп и глух к подозрительным окрестностям замка Террабиль, пропадающим в глубокой тайне забродивших после заката теней, как не внимал оный рыцарь и к стоящим погодам, а равнО и к пейзажу, раскинувшемуся и стрекочущему на лады коричневато-серых, в крапинку, как бы костяных кузнечиков с оранжевою слюной, и не поворачивал своего лица сэр Ланселот ни к тварям, ни к созданиям, буде оные материальными по колыбели, буде - духовными, видя видения, и это все происходило с рыцарем Озерным так, что поднявшийся с молитвы сэр Ланселот изъяснялся с кем-то в своих видениях знаками, тогда, как оставался нем, и тогда как целый военный лагерь стал за небольшим озерцом, настоявшимся до обращения капель в жидкие кристаллы благодати под пленкой пляшущей на его поверхности серебряной чешуи, наполнявшимся катарсическими слезами, в каковое мы, не зная усталости, дабы читатель увидел все своими глазами, забредаем разумом под разными углами зрения, озерцо, каковое участвовало в круговороте лунного света, и на дне коего чернели все те же черные, как бы живые валуны, не сливающиеся неразличимо в темноте в сплошное поле как бы усердием противостоящей сему стремлению силы показательной прозрачности, вмененной свыше сей чудотворной воде в закон существования и движения, то есть обломки горы, пролежавшие бог знает сколько под волнами всемирного потопа, каковой, подчеркнем, (дабы почтить память неназываемых здесь исторических времен, дабы не разбрасываться мыслями дальше и обременительно шире диапазона времени, избранного нами для нашего рыцарского повествования), что схлынул не теперь, но какими-то тысячами лет ранее, виднелись не массою, а разделявшимися между собою контурами гладко обкатанных краев и при сиих, высыпавших словно бы серебряными и золотыми курами на пажити Господа или же вылетевших из решета ювелирною смородиною и крыжовником как бы предвечных светильниках, коих фитили, выточенные из неведомых людям металлов, плавают, погруженными в разожженные под ними льды, светильников совершенной искренности Тверди, коим доверяется Солнце, перебывая сию ночь в соборе белого дня на другой стороне земли, каковой ждут от Него освятить, в соборе на другом конце света, ибо "Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих, ибо Он создал все для бытия, и все в мире спасительно, и нет пагубного яда, нет и царства ада на земле".(1)
7-8 августа 2015
Примечания:
(1) см. "Ветхий Завет", "Книга Премудрости Соломона", [1],(13-14)