Ну и высоки же дальние хребты, заснеженные, с редчайшей розовато-коричневой и серой пестротою, поместившейся на ближайшей к вершинам части склона, объясняющейся проступанием острыми камнеосыпями наружу под сплошным ветром (захороненного в небеси пуржением) слоя скальной породы сквозь брошенный на их плечи покров, с птичьей рябью, какую можно встретить на кончике крыла у отпрыска помеси белого голубя, в коей доминирующей осталась голубая кровь! Чей проницательный взор сегодня признает в изломанной череде диких, отчужденных Господу от людей гор, на грозных уступах которых, помаленьку обваливающихся глыбами, надколотыми ледяными копьями замерзшей в трещинах воды, скрытно стоят, простерев руки широко в стороны, чтобы в прОбитый час начать воспарение на восходящем к оку солнца потоке воздуха, небесные защитники, старинный монастырь, заключенный в однорукое объятье собственной белой стены?
Возьмем, к примеру, вон ту, в облаках тумана, зубчатую корону из пяти каменных всплесков расщепленной земной твердыни, словно изготовленную Ангелом бури для венчания на духовную власть (над самими собой) сложивших с себя мирские украшения и звания вассалов Сущего. Пытливым зрачкам нашим, сперва совершенно правильно ее разобравшим произведением искусных рук во славу Творца, следующие зрительные зигзаги вдруг делаются напрасны и даже вовсе как бы запрещены потусторонними силами, приставленными охранять тайну монастыря, и никак уж больше толком не удаются, как если бы глаза были двенадцатью соглядатаями, снаряженными высмотреть землю Ханаанскую, коим повставляли бы палки в колеса Амаликитяне и Хананеи(1). Здесь когда-то стоял белый-белый храм с пятью темно-зелеными куполами, возложенными на закрученные цилиндром шарфы с пропущенными мережками частых, узехоньких, вытянутых оконцев, чьи закругления обыгрывались еще фигурной строительной кладкою с нанесением на нее (кантом опоясывающей каждую стройную шейную колонну) изумрудной волны; продуваемая отвсюду колокольня: четырехэтажная, надставленная еще луковкою, оббитою медными ромбиками или другим мягким металлом "под червонное золото", могущим похвастаться прибыльной для традиционной, затейливой, храмовой архитектуры по византийским канонам дружбою с ныне анонимным, (как и прочие божии люди, авторы колоколов, крестов, решеток и всё здесь построившие, и за это "сподобленные деснаго со всеми святыми" стояния(2),) Бенвенуто Челлини старинного чеканного промысла; трапезная; кельи и хозяйственные постройки. Словом, несолоно хлебавшим, заплутавшим в ландшафте нашим глазам мы должны помочь выразить их чувство следующим сравнением: из мечтательных угодий, годных на то, чтоб кормить не осевший покуда народ, впередсмотрящим голодного его стана покажется только исказившийся погодой на трудно покоряемых пиках мрачный пятичастный хвойник.
Когда-то в таинственном светлом храме, каждая Апостольская башня коего, равно как и башня Царская(3), спит теперь в неприступном саркофаге страшного зубца расщепленной вершины, голосами брадатых священников, быстрых, уверенных в перестроениях левитов(4) в золотых, белых, красных и черных облачениях проводились по всем канонам службы, посещаемые паломниками со всей страны и прихожанами из ближней деревни, будто бы тоже сделавшей, как во сне, шаг за монастырем вон туда, в недра той плосковерхой горы, могучей, но как бы несущей последнюю частичку выдоха Rex(5), разрушающейся вправо от храмовых. Пришедшему сюда на работу из остального мира проводнику, не имеющему врожденных прав считаться принадлежностью здешних мест, может быть и сошло бы с рук желание сказать от себя, что, мол, данными горными кряжами выложена видимая с земной орбиты статуя лежащего на боку норвежского короля, чего посвященному в священную тайну шерпе Тенцингу(6) Северные широты вовек не простили бы, отомстив безвременной снежной могилой, пусть крайняя гора справа и напоминает нам собой гигантскую человеческую стопу.
В две драгоценные шкатулки, агатовую белую и коралловую красную, называемые лоб и сердце, отворяемые крестообразным ключом для проповедника совершенно особо, на выстилающий каждую из них бархатный вкладыш с веточки иссопа, унизанной голубыми граммофончиками цветочков с как бы полувылетевшими оттуда, повисшими на тычинках нотами песнопений, здесь скатывалось по благоуханной капле благоуветливых словес, на лету обращающихся в сгусток, который, переливаясь сполохами в оболочке, моментально закруглялся в прохладный морской перл, окруженный лучами веры. А в канун Рождества Христова с эстафетою поднятых (от локтя до кисти) рук, качнувшихся с эффектом падающих вперед костей домино и опять возвратившихся, как послушные волне подводные растения, в вертикальное положение, посылались от перешептывающихся во тьме задних рядов к молчащим, как рыба, передним купленные в пчелиной лавке восковые карандаши с фитильками из льняных ниток, уютные свечечки; и после испытанной радости, что волхвы нашли в селе Младенца, выправив свой путь по расколовшейся на тысячу длинных бриллиантовых игл звезде, всплывала из приглушенной мглы синего неба, струящегося паром там, где только что был пол, деревянная, окованная полосками железа викингов, ладья Евангелия от Матфея прямо под выгнутые своды, на коих загорались нимбы и оболочки пыльного золота, кои передавали людям сияние нетленных тел Святых; и прелестное лицо девы Марии, приближаясь к ним, теплилось, как светильник в слое ледяной воды, разливаясь ярчающими лучами божественной славы, дабы, перестав собираться в индивидуальные черты, с минуты на минуту показаться из-под нее огненной вспышкою, сообщной состоянию веры, к каковой разом пришли бы вдруг тут все.
И как будто бы по легенде на пятачок здешней земли, исключительно бедной на отдачу урожая земледельцу, круглогодично носящей на себе ледяные оковы, кои в разгар лета просто сдвигаются в глубинную и заоблачную ее части, но заявляющей себя в листе необъявленного соревнования земель позади изобилующих щедротами теплого климата участницею возвышенной красоты, неколебимой злым выражением июльских снеговых туч, неустрашимой кладбищем восставших из недр голодных костей дружно опавших под зиму лиственниц, сошедши с наклоненного Неба, дабы кого-то достойнейшего, (чье имя зернами подмоги погибающим во все концы каким-то чудом разнесется, чуть только откроются пять стоячих гранитных гробов над Царскою и Апостольскими башнями), из спасающихся в белокаменном монастыре ободрить духом, "ненадежных надеждо, стено и покрове к Ней притекающих" в ангельском сонме в синем платье с высоким поясом ступала. И будто бы выносливые кусты необыкновенно крупных дамасских роз, -- происшедших от обрезков стеблей из тех прародительских, что привез завернутыми во влажную тряпицу отец Варсонофий, воротившийся в обитель из паломничества в лавру Саввы Освященного(7) в Палестине, откуда, (интересовавшиеся смотрели в книге с библиотекарем, иеромонахом Ферапонтом), до Дамаска рукой подать, по примеру затворников и молчальников, каковых в обители набралось бы, думаю, около десятка, -- пожелавших стойко терпеть лишения, дав обет цветения, будучи изо дня в день обжигаемыми холодным Бореем, и ни в одно время оный не нарушивших, испросили в последний момент у Царицы Небесной, за которой уже закрывалось выправившееся от наклона небо, знака, напоминавшего бы всем о сем посещении, дабы предъявлять его без испросу в своих возможностях. И будто бы Пречистая, забранная широким лучом в звезду, ответила, произведя второе неизгладимое впечатление, распространившееся на обитель явно, тогда как первая благодать, нисшедшая на избранного, разделялась обителью по общему доверию к изустному от него свидетельству, сотворив чудесную метаморфозу с своими не человеческим просительницами, по принятию коей все розы окраскою лепестков равно сделались белее выпадающего на них снега.
По легенде, двое из помянутого десятка, получившие дар видеть невидимое, кои после явления Мати Зиждителя нашего в монастыре вышли из затвора, донесли до спасающейся братии, что гнуснейшего вида бесы извертелись на своих адских широтах, измысливая, какие поставить серные гири на чашу Всего Противного Добру, дабы уязвить неопаляющий своих носителей огонь веры, питаемый углями их сердец. И особо преданный Богородице древнейший розовый куст, с которого охапками собирались цветы без изъяна, обрамляющие в благоухание Господу самоё праздничную икону, выставлявшуюся в храме на Рождество Христово, был, будто бы, похищен для дальнейшей передачи демонам, чьими стараниями организуются воздушные мытарства, ибо они особенно злы, как не имеющие никакого покоя вечные льды в непосредственной близости попаляющего их острые края пламени Царствия Небесного.
Но душа растения, каждый цветок коего теперь одевался в одежду праведников, презрев любые шелковые окраски ради святого жития Дамаскинами из роз, войдя даже и в молитву монахов к Божией Матери: "Радуйся Пречистая Дево Богородице! И как наши розы Ты, Всеблагая, из долины всякого приятного разнообразия цвета возвела на высоту с четырех сторон света видимого знамения о Твоем здесь явлении, наградив белоснежным одеянием, так и нам, разрываемым на части в пустыне сего мира многими миражами оазисов, мреющими над костьми верблюдов и человеков, один только Свет Истины в восприятие во тьме даруй", чистая душа растения вечного пленения у воздушных демонов неизбежно избежала, зацепившись шипами за ризу ангела, несшего сквозь полчища чью-то прекрасную душу в рай.
И будто бы тому самому иноку, по обращению с молитвою к чьему имени искреннему просителю в будущем сулилось ощутить разжевываемое во рту зерно, спасающее от любой погибели, удалось древнейший розовый куст с монашеской обителью снова связать. Ведь когда, живший с непрестанною Иисусовой молитвою, удостоился он, не умерев, видением в Райский Сад на высоту необозримую быть поднятым, посередь бесчисленных солнечных деревьев отыскал инок знамение, заповеданное Пречистой монастырю, хоть и стояло оно там, не земным цветком, но неотличимым от солнечных ветвистым гигантом. И потому, будто бы, найти знамение удалось, что руководило всем Святейшее Слово, Господь наш Иисус, сказавший: "дерево познается по плоду"(8). Поняв, что раньше придет час усеяться деревьям, кроме единственного, золотыми яблоками, чем иноковому терпению и вере какой-нибудь конец, испытывавшие его ангелы-садовники перестали отодвигать их появление, и тут же расцвело над ним тысячами роз без изъяна белоснежное знамение Девы Марии.
Спущенное обратно с Небес знамение с еще приобретенным им в Райском Саду даром чудотворения будто бы объяло Священную обитель внезапно поднявшейся до звезд снежной завесою, перемешанной с лепестками, в наступившие тогда трудные времена, дабы открыть во плоти монастырь и спасающихся в нем монахов в труднейшие, чтобы "возвратить сердца отцов детям, и непокоривым образ мыслей праведников, дабы представить Господу народ приготовленный" к приходу Мессии(9).
31 марта 2015
Примечания:
(1) землю Хананейскую завещал в обетование Бог Аврааму, Исааку и Иакову; Моисей, приблизившись с Израилем (народом, вышедшим из Египта) к ее границам, посылал туда "соглядатаев" по одному от каждого колена, т.е. разведчиков, дабы посмотрели вперед выдвижения туда всего шедшего с ним народа, как там обстоят дела;
(2) десное стояние = по правую руку со Святыми;
(3) пятиглавый храм, в коем 4 главы - в честь Евангелистов; центральная - в поминание Иисусу Христу;
(4) левиты = выделены Моисеем, ведущим народ в обетованную землю, священники;
(5) Rex = (лат.) король; Rex Iudaeorum = "Царь Иудейский" было написано над распятием;
(6) шерпа Тенцинг - альпинист, участвовал в 6-ти восхождениях на Джомолунгму (Эверест), шерпы - народность в Непале;
(7) Савва Освященный, христианский монах-отшельник, (439-532) основал в 478 году в Палестине, в пустыне близ, Иордана монастырь, ставший одним из центров православия на Востоке (лавра Саввы Освященного); см. Большой Российский энциклопедический словарь. - М.: Большая Российская энциклопедия, 2006. - 1887, [1]с.:ил.;