Зверь зевал и потягивался. Его мощные лапы поднимали тучи песка, а взмахи крыльев обращали их в кипящие вихри. Его мускулы с каждым днём наполнялись силой, а бездонное нутро бурлило. Ему было тесно среди золотых дворцов. Он жаждал воли себе от моря тростника и до среднего моря, принюхивался к пыли дорог, протоптанных караванами. Зверь ожидал своего часа, отдыхая перед охотой.
Несметное войско восстало против зверя, грозя лесом рогов, сотрясая землю стуком копыт. Свирепо блея и мыча, подступило оно к логову зверя. И была великая битва. И зверь сокрушал вокруг ударами лап и потрясал биением крыл и пожирал ненасытно. А после, заступив воды реки, затопил земли вокруг и пил безмерно и с клыков его взамен воды стекала кровь.
Царь вздрогнул. От вздоха его заплясало пламя лампы. В чёрные провалы окон всё ещё смотрели звёзды. Царь оглянулся на затворённые двери. Слуги покорно ждали снаружи, никто не осмелится потревожить его до рассвета. Этой ночью он служит себе сам, даже масло для лампы он приказал оставить при нём на полу.
Посланник Арам ожидает утра в отведённых покоях. Завтра он выслушает ответ на последнее, сказанное словами, и отправится в путь. Дальнейшее будет лишь на языке меча и пращи. Что бы царь ни ответил, пора собирать зерно и сушёную рыбу. Что бы он ни ответил, пора пересчитывать копья и править мечи. Что бы он ни ответил, скоро начнётся война.
Царь набросил суконное одеяло и повёл затёкшими плечами. Сукно сокрыло пёстрое платье и возмутило серым тоном все краски ковра и блеск изящного подноса. Пламя снова метнулось, взбрыкнув на него тенью лампы, словно верный скакун почуял в подошедшем чужака. Теперь его сутулая фигура напоминала одинокого пастуха, ожидавшего рассвета у догорающего костра.
Много лет их северный сосед копил силы и собирался с духом. Теперь он велик и ужасен и смотрит в сторону приморского пути и полей Аярдена. Неизбежно обрушится буря и сметёт одно за другим все мелкие царства, что выспренно спорят за каждую пядь плодородной земли на границах. Падут города, осквернятся могилы и храмы, плач и кровь наполнят собой небеса и землю. И Арам собирают народы в великий союз, ибо зверь первым делом шагнёт через их города. Йисраэль поддержали Арам. Моав, Аммон и Эдом готовы отправить людей им на помощь. Даже Сур, Ашкелон и Азза отпустили друг другу долги, снаряжают обозы и ратников. Лишь удел колена Йехуды молчит, ненадёжный опасный сосед за спиной у великого войска. Молчит до рассвета грядущего дня. И может ещё передумать.
Тени вдоль стен стали глубже и теперь ритмично вздымались, будто души ушедших правителей окружили сидящего и хохотали в такт, раздувая могучую грудь. Царь чуть помедлил, дивясь наваждению, потом ловко, но осторожно подлил масла в гаснущую лампу. Пламя перестало пульсировать. Тени покорно расселись вдоль стен, словно призванные к порядку властным заседателем. Совет продолжался.
Он давно привык к запаху пряного дыма, часто витавшему над городом по ночам. Несмотря на старания верных, иные тайком кадили на крышах. Колдуны были неистребимы. Серые мыши обирали хранилища, увлекая драгоценные зёрна. Люди, укрывши лица, относили монету во мрак переулков, прельщённые скороспелым плодом ворожбы и заклятий.
Теперь, когда весть о скорой войне облетела народы, проповедники яростно как никогда прежде бичуют речами отступников, вещают о каре господней, им открываются грозные видения и воля Всевышнего оглашает площади. Не далее как вчера Йешаяху с толпой своих верных мужей и юношей осмелился преградить путь царю на прогулке у верхнего пруда. Этого человека он уважал больше, чем многих своих приближённых советников. Внимательный твёрдый взгляд. Глубокий уверенный голос, переходящий в раскаты грома в разгар проповеди. Толковые речи, способность улавливать то, что едва доносилось по воздуху, давать ему плоть и оценку. Великое благо тому, кто приблизил подобного Йешаяху и усадил на почётное место в доме своём. Горе тому, кто снискал его гнева и восстал с ним на площади в споре.
Царь ещё мог сделать кохена своим другом, измени он решение. Сукно было тонко, а ночь холодна. Царь плотнее укрылся, ещё больше ссутулился и теперь походил на валун среди поля, проклинаемый сеятелем при каждой встрече. Вчерашняя проповедь Йешаяху опустошила его сердце словно щёлок, пошатнула уверенность в уже решённом, а сон растравил рану грядущего.
Царь блуждал глазами вокруг. Всюду был полумрак: ни пол, ни потолок не знали ответа. В окнах безмолвно мерцали звёзды. Ждать ли ему знамения от Всевышнего? Чем явит себя Его присутствие и явит ли, или нисходит оно лишь на первосвященников? Тьма вокруг стала сгущаться и облекала его, застилая глаза. Рука потянулась к сосуду с маслом, но не нашла. Всё его тело обмякло и царь опрокинулся на бок. Денный и всенощный пост его по обету истекали к рассвету, но силы оставили раньше. Из тьмы пред глазами его вновь появилась трепещущая от дыхания лампа.
Огонь лампы подобен вере, проповедник - её фитиль. Но пламени не быть, если иссякнет масло, масло же - народ его. Не сохранив народа - не сберечь ничего. Но масло пропадёт без сосуда, его содержащего. Сосуд же - царство удела Йехудина. Он должен сделать так, чтобы зверь пощадил сосуд. Йешаяху же и верные его сберегут огонь. Йешаяху будет его союзником, но для этого он должен стать врагом, ибо чем яростнее гнев его, тем ярче проповедь. Теперь он знает, что сказать завтра самым надёжным из своих приближённых. Воистину, речь его будет достойна кохена.
Да, он ввергнет во тьму сердца народа своего. Нет, он не увлечёт его вновь в пустыню, но приведёт пустыню к домам людей своих. Песок и вихри закроют небо и не видно станет ни дороги к дому, ни дороги к храму. Серые тени колдунов станут улавливать заблудших. Но чем гуще тьма, тем прочнее и чище будет круг стерегущих свет.
Завтра он отпустит посланника Арам и после соберёт своих людей. И если они не восстанут от слов его, не растерзают его в том же зале, не бросят тело его с воплями на площадь, то он отправит и другого посланника. К Тигалат-Пилесеру. И будет проклят с этого дня и поносим во всех домах и во всякой толпе, покуда люди не забудут языки свои.