Аннотация: Пьеса Эдуарда Кранка ПРОЩАНИЕ. Обманчиво замедленное первое действие... стремительный финал, полный обманок, перевертышей, драматического и интеллектуального напряжения. Пьеса для двоих -- Он и Она...
Эдуард Кранк
ПРОЩАНИЕ (ДЕВЯНОСТЫЕ ГОДЫ)
Мелодрама в двух действиях
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сцена представляет собой комнату, переоборудованную в мастерскую художника. Одну из стен занимает большое полотно, на котором изображен темный город, пустые улицы и черные двери. Холодная полная луна заливает безлюдный ландшафт. В центре комнаты лежит раскрытый чемодан.
Мужчина средних лет собирает вещи. Смотрит на телефон. Берет трубку, словно хочет убедиться, работает ли он. Когда кладет трубку на рычаг, раздается междугородный звонок. Мужчина какое-то время выжидает, словно раздумывая, брать трубку или нет.
Он. Oh, Mary-Jane, I"m glad to hear you... What about my affairs? I"ve visited the department... Yes... It"s o"key with my visa... Tomorrow... Yes... No-no-no!.. I"ll arrive to Mo-skow after tomorrow... In the morning, Thirteenth... Yes... Don"t worry, please... My flight number... I forgot... Wait a moment... (Извлекает билет.) Mary-Jane? Number nine-teen fifty six... Yes... The Fif-teenth of March... O"key... You will wait for me in airport... Very well... I think, it will be all right... Bye-bye... (Медленно опускает трубку на рычаг.) It will be all right... It will be all right... It will be all right...* (В сердцах; совершенно по другому поводу.) Да где же она, черт возьми!..
Он. Я могу спрятаться так, что ты меня не найдешь.
Она. Ты опять злишься! На обратном пути сломался автобус. Пока его чинили, прошла целая вечность... И вот я здесь. И уже никуда отсюда не уйду.
Он (мрачно). Никуда и никогда.
Она. У, какой ты бука! Поцелуй меня.
Он (подходит, делает вид, что хочет поцеловать, но в последний момент отворачивается). И не подумаю.
Она. Ты встретил другую женщину?
Он. Это было бы лучше, чем дожидаться в четырех стенах пропавшую возлюбленную.
Она. Он встретил другую женщину. Она восхищалась его картинами. Она могла часами говорить о них. Она находила в них то, о чем он и сам не подозревал. Она его за муки полюбила, а он ее - за состраданье к ним.
Он. Только не это. Сострадание невыносимо. Особенно когда не ты сострадаешь, а тебе сострадают.
Она. Или же: она ничего не смыслила в живописи, но была в ней какая-то тайна, которая влекла неудержимо. Он был бессилен перед ней, бедняжка... Так знайте же, милостивый государь, я не буду плакать и валяться у вас в ногах. И страдать по вам я тоже не буду. Я в синий плащ печально завернулась, в сырую ночь я из дому ушла.
Он. Ты вся напичкана своими ролями. У тебя нет ничего своего.
Она. О, совершенно ничего! Даже платье на мне из театрального гардероба. Пылью пахнет, слышишь? (Задирает подол.) Всё заёмное, чужое. И душа у меня чужая. Сегодня одна, зав-тра другая, послезавтра третья, послепослезавтра четвертая... Пока мы были на гастролях, я учила новый текст. Хочешь, почитаю?
Он. Буду признателен, если ты станешь читать свой собственный текст, а мне дашь возможность прочитать свой.
Она. А зрительный зал уже в нетерпении?
Он. Можешь быть уверена.
Она. Ты самонадеян.
Он. Еще бы - заполучить в возлюбленные великую актрису! И это при том, что я не обладаю ни-чем, что могло бы ее прельстить. Даже собственная воля мне не принадлежит.
Она. Зачем же меня укорять в этом? Впрочем, скажу тебе по секрету... дай слово, что никому не скажешь?
Он (оглядывая зрительный зал). Не скажу никогда никому под страхом смерти!
Она. Скажу тебе по секрету, что все эти души - ну, которых так много и которые у меня вместо моей собственной, - мои! Сейчас я тебе прочитаю...
Он. Ради Бога, у нас и без того есть о чем поговорить!
Она. Нет-нет, это очень важно. Знаешь, вроде ружья в первом действии, которое выстрелит в самом конце, под завязку, и убьет кого-нибудь наповал.
Он. Ну да, и как правило, кого-нибудь из зрителей.
Она. Это уже не имеет значения. Важно, чтобы выстрел прозвучал достаточно громко и все впечатлились. Ну, ты готов?
Он. Стрелять?
Она. Впечатляться!
Он. Ты знаешь, дорогая, как я ценю твой талант и все эти твои души...
Она. Так слушай, несчастный: монолог покинутой женщины!
Он. Ах, ты разрываешь мне сердце!
Она (с совершенно иной интонацией). Но рано или поздно он всё равно уходит: ему нелюбопытно! Ты так долго жила в мире, который создала вокруг него, что остается пустота, чернота, мгла и с нею не справиться! Ты сама для себя становишься тенью, призраком, потому что и до этого тебя ведь не было: ты настолько была его призраком, что, утратив оригинал, зеркало ничего отразить не может, кроме пустоты. И если ты не залезешь в петлю, не кинешься с обрыва, не сойдешь с ума, ты всё равно превратишься из Джульетты в Офелию. О, это глубокая мысль: пережив это горе и вновь сделавшись самой собой, ты в один прекрасный миг вдруг поймаешь себя на том, что в качестве Офелии способна испытывать восторг и счастье большие, чем те, какие когда-то знала Джульетта. И тогда - о, чудо! - Офелия, пережив самоё себя, вновь становится Джульеттой, но Джульеттой, которой уже не нужен Ромео, просто потому, что он есть и точно так же не устраним из твоей жизни, как и ты сама... Ну, как?
Он. Никогда не поверю, чтобы ты сама это выдумала.
Она. Я получила новую роль. В кино, представляешь? В кино!
Он. Ты что, уезжаешь в Москву?
Она. Почему в Москву?
Он. Не хочешь же ты сказать, что в нашем зачуханном городишке кто-то снимает кино!
Она. А вот и снимает!
Он. Что вы говорите! И как называется фильм? "Джульетта и Офелия", надо полагать?
Он. Сорок лет - самый благоприятный возраст для того, чтобы недорослю привить правила хорошего тона.
Она. Хотя с головой у тебя точно проблемы: на старости лет увлечься актрисой!
Он. Да, с головой у меня и в самом деле что-то неладное. Но мое сердце, мое горячее сердце,- глядя на тебя, оно всё ширится, ширится и хочет выпрыгнуть из груди!
Она. Ты переигрываешь.
Он. Напротив, я искренен. Но и скромен: не будем говорить о моих актерских дарованиях, на которые я, кстати сказать, и не претендую... Так сколько стоит твой контракт?
Она. Какой контракт?
Он. Если не ошибаюсь, ты получила роль в кино. Или зритель оказался слишком непонятлив?
Она. Мой контракт бесценен: я буду сниматься бесплатно!
Он. И конечно же, в голом виде!
Она. Ты почти угадал... Почти... Тебе не понравилось?
Он. Что именно? Твоя нагота восхитительна, но я имел несчастье думать, что она доступна только мне и никому другому.
Она. Я говорю о другой наготе, когда Джульетта превращается в Офелию, а Офелия в Джульетту. Всё это довольно интимные вещи, тебе не кажется?
Он. Может быть. К тому же, с розоватым уклоном.
Она. Скажи лучше, что тебе не хватает воображения.
Он. Где уж нам, дуракам, чай пить!
Она. А еще художник!
Он. Бездарь! К тому же, признаться, покинутые женщины не вызывают у меня симпатии.
Она. Только, пожалуйста, не нужно говорить мне о твоих пассиях! Когда-нибудь и я окажусь в этом хороводе.
Он. Это зависит только от тебя.
Она. От тебя, можно подумать, ничего не зависит.
Он. На самом деле, ни от кого ничего не зависит. Мы можем думать, что любим кого-то, но вдруг, безо всякой на то причины, ловим себя на мысли, что уже забыли об этом. И от пылкой страсти не остается и следа.
Она. Так может говорить только безнравственный и безответственный человек.
Он. Знаешь что? Не пора ли тебе закончить декламацию и предоставить партнеру сказать свой текст?
Она. Думаю, что еще не пора. Странно, что ты так не любишь женщин.
Он. А почему я должен их любить? Они мне принесли одно только горе.
Она. Как я понимаю, все они любили тебя.
Он. Лучше бы они этого не делали. Сценарий тут просто элементарен. Представь себе: горизонт чист и безоблачен, ничем не омрачен, никто не мозолит тебе глаза. Правда, это немного скучно, но всё же лучше, чем то, что воспоследует потом.
Она. А что воспоследует потом?
Он. А потом появляется женщина, существо слабое, которому необходима поддержка. Она говорит, что любит тебя. Поначалу ты сопротивляешься, потом начинаешь приглядываться к человеку, узнаешь о нем разные вещи, он становится тебе близок, и не заметишь, как уже любишь его. А еще позднее вдруг оказывается, что у нее были свои мотивы, что каждой из них что-то от тебя было нужно: одной - твоя мастерская, другой - твоя мужественность, третья тебя соблазнила просто со скуки, четвертая нежданно-негаданно превратилась в жену в халате, пятая уцепилась за тебя как за соломинку утопающий, шестой льстило общество твоих друзей, пока она не уразумела, что находиться в нем можно только на равных, седьмая вбила себе в голову, что выведет тебя в люди, восьмая... впрочем, я устал.
Она. Не то что устал, а просто вошел во вкус. Послушать тебя, женщины - это ведьмы.
Он. Ведьмы.
Она. А ты - молот ведьм!
Он. Ха-ха-ха!
Она. Не пойму только, чем они перед тобой провинились?
Он. Я ни в чем никого не виню... Все они что-то искали... не знаю, как это объяснить... каких-то благ... точнее, пытались найти во мне или со мной способ существования, понимаешь?
Она. С трудом, но ты говори, я постараюсь.
Он. Они все как-то пытались существовать во времени...
Она. Ну да, они искали временных благ, тогда как ты со своим искусством существуешь вечно!
Он. Пожалуй.
Она (намеренно высокопарно).
Не спи, не спи, художник,
Не поддавайся сну.
Ты вечности заложник
У времени в плену.
Он. Это чьи стихи?
Она. Пастернака.
Он. Твой Пастернак прав, хотя я его терпеть не могу.
Она. Ты его не знаешь, а терпеть не можешь. Может, ты и женщин своих терпеть не можешь потому, что не знаешь их.
Он. Что было то было. В конце концов, это моя жизнь, и я всем им по-своему благодарен. Но мне это неинтересно.
Она. Ему нелюбопытно!
Он. Точно. Нелюбопытно.
Она. А я тебе на что?
Он. А я тебе?
Она. Ни на что.
Он. Вот именно! И пока между нами будет эта бесцельность, я буду тебя любить.
Она. Ой, как ты меня осчастливил!
Он (не слушая). Пока любовь порождает наши сны...
Она. Пока любовь порождает наши сны... (После паузы.) Ну, а потом?
Он. Ты хочешь знать, что будет потом?
Она. Хочу.
Он. Потом будет плохо. Прежде всего - мне. Тебе, впрочем, тоже.
Она. Почему?
Он. Потому что ты женщина и надолго тебя не хватит.
Она. Тогда почему ты до сих пор не расстался со мной?
Он. Я пытался... Мне не удалось...
Она. Я была слишком настойчива?
Он. Не в этом дело... У меня возникла слабая надежда, что ты исключение.
Она. Приятно слышать.
Он. Ты талантлива. У тебя есть своя внутренняя жизнь, свое пространство, которое ты бережешь. Меня, как мужчину, это не может не раздражать, но твоя самостоятельность и невозможность полностью слиться со мной наводят меня на мысль, что ты разделяешь эту мою любовь к пространству и ненависть ко времени.
Она. Боюсь, ты заблуждаешься на мой счет. Боюсь, тебе придется сжечь меня на костре.
Он. Тем хуже для нас обоих.
Она. Тогда мне лучше уйти.
Он. Может быть.
Она. Как скоро ты соглашаешься! А если я ухожу навсегда?
Он. Скатертью дорога, я тебя не держу.
Она. Тебя выдает интонация.
Он. Если я скажу: "Проваливай!", тебе легче не станет.
Она. Ты думаешь, твоя брань меня оскорбляет? Ничуть. Так что я, пожалуй, лучше останусь. И не смей говорить со мной в таком тоне... любимый...
Он (сдавленно). Повтори.
Она. Любимый. Любимый. Любимый... (Целует его.)
Он. И ты только сегодня решила мне это сказать?
Она. Но когда-нибудь я бы всё равно тебе это сказала. Или ты считаешь, что лучше было бы не говорить?
Он. С самого первого дня ты только и твердила, что нам надо расстаться.
Она.
Вы говорили, нам пора расстаться,
Что вам наскучила моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел катиться дальше, вниз...
Он. Примерно так.
Она. За весь вечер это первое, что не вызвало у тебя раздражения.
Он. Великая актриса в состоянии пронять даже камень. А ты великая актриса.
Она. Беда лишь в том, что об этом никто не знает.
Он. Кроме меня.
Она. Да, кроме тебя, великого живописца, о котором тоже никто не знает, кроме меня.
Он. Не совсем так, дорогая.
Она. Ты неподражаем: "Не совсем так, дорогая!"
Он. Ты не даешь мне слова сказать.
Она. Как, разве ты еще не сказал свой текст?
Он. Я еще ни о чем тебе не сказал.
Она. А я думала, этот твой пассаж против женщин...
Он. Просто к слову пришлось. Будем считать, что я ничего не говорил.
Она. О да, ты молчал! Ты только и делаешь, что молчишь. И довольно красноречиво.
Он. У меня работа такая, молчаливая.
Она. И сколько платят за такую работу?
Он. Не моя вина, что здесь ничто никому не нужно. А те, кому нужно, тоже сидят без денег.
Она. Все сидят без денег. Тотальное безденежье. На последний спектакль было продано всего восемнадцать билетов. Но мы все равно играли. Неважно...
Он. Так что нечего колоть мне глаза моей нищетой. В конце концов, художник должен жить так, как живет народ.
Она. Ну, допустим, у народа кое-что все-таки есть, в отличие от тебя.
Он. Я тебе с самого начала сказал, что со мной каши не сваришь.
Она. Это точно... Ты, кстати, ел что-нибудь?
Он. Пил.
Она. Я уже поняла. Самогон. Опять занял у соседа?
Он. Нарисовал портрет его дочери. Теперь я ему ничего не должен.
Она. Ну, хоть кому-то ты не должен! Уже хорошо.
Он. Я и тебе ничего не должен.
Она. О! Если бы мы сейчас расстались, мне было бы не в чем тебя упрекнуть.
Он. Ты правда так думаешь?
Она. Ты хочешь со мной расстаться?
Он. Ты не ответила на мой вопрос.
Она. А ты - на мой.
Он. Но я первый спросил.
Она. Хорошо. Мне не в чем тебя было бы упрекнуть. Звучит убедительно?
Он. Звучит.
Она. Теперь моя очередь... (Играя.) Дорогой, ты хочешь меня покинуть?
Он. Ненадолго.
Она. Ну уж нет, лучше исчезни навсегда.
Он. Послушай...
Она (хлопнув себя по лбу). Боже, я не сказала тебе самого главного: я договорилась с худруком о вашей встрече по поводу "Лигейи"!
Он. Что?
Она. Разве это не здорово? Я уверена, что ему понравятся твои эскизы. И я буду играть эту ведьму в твоих декорациях!
Он. И когда встреча?
Она. Завтра.
Он. Завтра я не могу.
Она. Что?
Он. Завтра я не могу.
Она. Как это ты не можешь? Ты же сам мне говорил, что готов оформить спектакль... Что случилось?
Он. Видишь ли, пока ты была на гастролях...
Она (подхватывая). ...я встретил другую женщину...
Он (невольно улыбнувшись). Это хорошо, что ты меня ревнуешь: значит, у меня есть шансы нравиться всем женщинам.
Она. Ну, не всем, допустим. Разве что таким чокнутым, как я. (Подходит к зеркалу, внимательно смотрит на свое отражение.) Чокнутым нравятся сумасшедшие.
Он. Это одно и то же.
Она. Как посмотреть. Если рядом с тобой поставить человека сумасшедшего, он, вероятно, будет выглядеть почти нормальным.
Он. Ты хочешь сказать, что мое безумие беспримерно? Так вразуми меня.
Она. Для этого рядом со мной тоже нужно поставить сумасшедшего.
Он. Вот он стоит. (Встает у нее за спиной.)
Она. У тебя есть шанс взглянуть на себя со стороны.
Он. И что я увижу?
Она. Возможно, человека, имеющего отдаленное сходство со мной.
Он. Насколько отдаленное?
Она. Насколько и мы сейчас отдалены друг от друга.
Он. Мы отдалены друг от друга на расстояние вечности.
Она. Чего же еще желать?
Он. Иди ко мне.
Она. О, мне придется проделать слишком большой путь.
Он. Я помогу тебе, выйдя навстречу.
Она. А если мы разминемся?
Он. Что ж, наша вечность все равно останется с нами.
Она (как эхо). Наша вечность все равно останется с нами... (Оборачивается к нему.) Что это за текст мы с тобой произносим?
Он. Это текст любящих вечно... Ты сегодня очень красива... Но как бледна!.. Тебе нездоровится?
Она. Если ты о месячных, то они еще не начались.
Он. Ты не беременна?
Она. А что если я отвечу тебе: "Да, беременна"?
Он. С этим не шутят.
Она. А я и не шучу.
Он. Так ты беременна?
Она. Пока нет.
Он. Откуда ты знаешь?
Она. Знаю. Ты бы хотел, чтобы я забеременела?
Он. Ты же знаешь, мне нужен сын.
Она. Ну, а чем ты будешь нас кормить?
Он. Будет день - будет пища.
Она. Святым духом? Амброзией?
Он (улыбнувшись). Или придут волхвы.
Она (с внезапной мрачностью). Волхвы не придут. И потом, я не Дева Мария.
Он. К сожалению.
Она. А ты не Иосиф.
Он. К счастью.
Она. Поэтому не капризничай и берись оформлять спектакль.
Он. Я не могу.
Она. Ты серьезно?
Он. Я уже битый час пытаюсь растолковать что к чему, а ты не даешь мне слова сказать.
Она (с сарказмом). Какая нехорошая женщина! Вульгарная и невнимательная!
Он. Ну вот, пожалуйста!
Она (очень просто). Я устала, соскучилась по тебе. Моя бы воля - я всю бы жизнь провела рядом с тобой, не отходя ни на шаг.
Он. Твоя бы воля! Да ты без своего паршивого театра дня прожить не можешь!
Она. Да, я не могу обойтись без своего паршивого театра точно так же, как и ты без своих паршивых картин. Что, получил фашист гранату?
Он. Получил фашист гранату. В конце концов, это хорошо, что мы так отдельны.
Она. Я не знаю, как со всем этим быть. Но ведь до этого мы как-то обходились друг без друга и делали свою работу.
Он. Прекрасно! Значит, мы и после вполне обойдемся друг без друга и будем делать свою работу. Можем проститься хоть сейчас.