31.08.82 Приехали с Жорой на такси в пол второго ночи в Коммуну. Маялся я час в постели, потом сорвался, ушел в каморку, сел написать хоть что-нибудь.
- Я не ставлю вопрос: где вам жить. Я ставлю вопрос: почему вы здесь жить не должны, - декан фыз-хыма, заместитель парторга. Паскудливая рожа, холеная рожа.
Англия уехала домой. В тот же день с АГ забрались по "вертолету" в Беляево, взломали 15NN. Я толкнул дверь в ее комнату, и - как сыростью из подвала - пустые кровати, пусто - уехала...
Нас не жалели? А может быть, мы не жалели? Подходит к концу учеба.
Пусто, не пишется. Грызет, гложет внутри, ворочается что-то, как гайка с сорванной резьбой. Ни туда, ни сюда.
Декана я через недельку пришиб потолком его кооперативной квартиры. Мне кажется, что он был плохим человеком. Глупым.
01.09.82 Перечитал Карельский дневник. Хороший можно сделать рассказ. Но рассказ бессюжетный, значит, он может быть хорошим только за счет техники.
Полдня убирался в каморке. По уши в нем самом вывозил дерьмо. Убрался - стало уютно. Если вырасту большой и заимею квартиру - обязательно сделаю в ней маленькую комнатку, чтобы все было под рукой.
09.09.82 Вчера узнал от АГ о замужестве моей любви. Как говаривал директор гимназии, "трудолюбивая бездарность лучше ленивой талантливости". Вполне возможно.
Почти сразу сообразил, для чего наносились те визиты. Удивительная пошлость. Этой банальной, обычной девушке я присваивал столько добродетелей! Тогда, в феврале ей надо было решать с замужеством. А так как воспитана она была на идее "лучшего удела", то попыталась вернутся ко мне для сравнения перспективности. Она боялась прогадать. Что в жизни ни происходит - все к лучшему.
Виток спирали завершен. Длина его составляет четыре года. Приобретен серьезнейший опыт и сильный иммунитет. Возросло циничное отношение к жизни. С другой стороны: я избежал опасности перестать расти, ослепнуть, испоганиться.
Общий итог должен быть таким: болезнь - это путь к здоровью еще более крепкому, чем до болезни.
14.09.82 Сижу в состоянии аморалки, трясет комплекс вины после четырех дней рассеянной жизни. Время ускоряется, а начала серьезной работы и не видать. Мне просто стыдно перед собой за безалаберность, за халяву уже неприкрытую. Знаю как надо жить, знаю зачем и во имя чего, а вместо работы пропиваю драгоценные и невозвратимые дни. Был на "автопилоте", оперотряд разбил харю. И правильно сделал. Не мальчик, хватит играть в детские игры.
Любовь мне нужна, новая и сильная. Приходится признать, что себя я не люблю и даже не уважаю. Это вовсе не достоинство - это порок. Не баба мне нужна, нет. Любовь, братцы мои!
16.09.82 Ну вот, испытываю это знакомое состояние приподнятости и остроты мышления, но не пишу. Почему? Черт его знает.
Скорее всего потому, что могу не писать.
Потом был еще один поход в Карелию и тогда новая для меня мысль: "А что, если писанина художественных произведений есть просто бегство от действительности?" Типа: "Если бы вы нас догнали, то мы бы вам надавали..."
Я оставил этот вопрос без ответа.
08.11.82 Проснулся в час ночи, одетый, в спальне, в родном доме. Давит тишина, глухая тишина. Как на улице, так и в голове. Сегодня последний день безработицы, в шесть вечера уезжаю в Москву. А так - ничего, все нормально. Еще пьян. Хочется что-то удержать, а что это такое - не пойму, словно забытый, но очень хороший сон.
Через несколько дней я прослушал на Ленинском проспекте гудение в честь смерти Брежнева, остро почувствовал, что вместе с моей молодостью кончилась целая эпоха и укатил по распределению в благословенный город А - два часа на электричке.
20.11.82 Передо мной на столе стоит стакан с чаем, украденный в комнате 628, сверху он накрыт куском батона. Это - поминки, поминки по трижды проклятой, трижды благословенной, любимой и разухабистой Коммуне.
Я сижу в каморке - последнем оплоте старой Коммуны и поминаю свою молодость. Ах, как красиво звучит: "поминаю свою молодость"! Но это не поза, не игра в слова.
Говорят, что когда хотят проверить сколько сала у свиньи - ее колют длинной иглой. Игла доходит до мяса и свинья взвизгивает, ей больно.
Брехня, наверное.
...Иду мимо 313. Какие-то гнусные молодые рыла рассусоливают у дверей. И я взвизгиваю. Я помню, как в углу этой комнаты стоял кирпич, обдуваемый вентилятором, и Квач с Музыкантом дружелюбно поглядывали на меня - побочной волной пьянки занесенного к ним на запах паркетного лака.
А вот 330, 320, 301... Я визжу без перерыва. Милые мои друзья: А3, Б, У, Ч, Клетчатый... Клетчатый! Здесь мы провожали в нашу память погибшего Кешку Князева. Нашего Кешку...
Вот комната 601 и по диагонали к ней - 502-я. Б, Г, В, С. Балконные оргии, ночные бдения, разговоры, чаепития. Веселая, веселая пора, которая заставляет сейчас визжать без перерыва.
Как много сплавлено мимо глаз и ушей, как много не замечено, не понято, не оценено в суматохе дней, когда казалось, что вся жизнь - в ИЕ! А она была - порядочная сволочь. Глупый, глупый Хрущик. Подрастающий Эдик спрашивает: "Почему с тобой интересно?" - а мне хочется визжать, потому что я - чужой здесь. В этой новой и уже не родной Коммуне.
Я провожаю свою молодость, сожалею об ошибках и глупостях, которыми полна была моя жизнь. Вспоминаю девушек, которые искренно меня любили (господи, как это здорово, когда тебя любят просто так, без расчета!), вспоминаю красавицу, которая обосрала мне два года жизни, вспоминаю женщин, которым я портил жизнь и прошу у них прощения. Да, я был молод и глуп, но тогда я был честен и делал свою жизнь (мне верилось) без обмана.
Тяжелая, но нежная печаль сидит во мне. Эти драгоценные воспоминания молодости останутся на всю жизнь. Все-таки я жил честно и правильно (хоть и неправильно), именно поэтому "со мной интересно" и именно за это сильно любят женщины. Настоящие женщины.
Прощай моя молодость. Прощайте мои милые друзья. Больше я не увижусь с вами. Будут встречи, будут пьянки...
А молодость не вернется никогда.
Только сейчас, переписывая эти отрывки из тетради в книгу, я вдруг понял, что именно они мне напоминают:
- Закрытие файлов в программе.
CLOSE #1, #2, #3...
Одна из первых моих моделей жизни, перфолента жизни. Si fata sinant - если позволит Судьба. А как по латыни будет "если позволю судьбе"?
Файлы, так файлы. Модель нам строить и жить помогает. Отвечаю в одно касание: текст программы бесконечен, закрытие одних файлов влечет за собой открытие других, новых.
Так закроем же последний файл в этой книге, и, треснув аппаратным прерыванием по мозгам безмозглой и беременной моей книгой машины, откроем новый пул - новую жизнь! Впереди часть вторая, долгожданная.
Дураки и стратеги.
Над Москвой ненастье. В аллеях старого больничного сада пустынно и чисто. Отмытый дождями асфальт отражает небо, отражает склоненные ветки деревьев.
По аллее медленно идет человек. Щелкает дождь, намокший шелк провис на спицах зонта. Человек не спешит, он обходит лужи, останавливается, выбирая куда ступить, медленно идет дальше. Там, за воротами, откуда он только что пришел, живет сентябрьская Москва. Там за воротами - дорога, а по ней - двести метров до Сокольников. А от Сокольников три остановки до Курского вокзала.
На Курский вокзал сейчас приходят горячие поезда с юга. Выскакивают из вагонов загорелые девушки, сверкая ногами бегут под дождем, смеются, а за ними бегут лохматые студенты, волокут чемоданы. Под навесом устроился на рюкзаках стройотряд. Звенят гитары, бородатые мальчики хрипло поют мужественные песни.
Перед вокзалом площадь, Садовое кольцо. Несутся в туче водяной пыли машины, по широким тротуарам идет вереница зонтиков. Отпуска и каникулы кончаются, скоро зонтики пойдут учиться, пойдут работать. По вечерам засияет для кого-то театральная рампа, засветится киноэкран, рассказывая сказки. Зазвенят бокалы в вечерних ресторанах, и белая скатерть стола поплывет перед глазами за мягкой пеленой вина. А утром будет пробуждение и утренняя электричка, пахнущая мокрой шерстью. И заторы на станциях пересадки, и чья-то спина перед глазами в переходе на Новокузнецкой.
Будут шуметь принтеры за перегородкой в конторе, грохотать станки в соседнем цехе. Бесшумно раскроются высокие двери кабинетов, пропуская через себя чьи-то карьеры. Будут свистеть постовые милиционеры, будет бежать толпа через дорогу, спеша в магазин. И где-то разобьется в лепешку машина, и кто-то торопливо будет жрать в обед шашлык, запивая его "Абрау". Все это будет.
А здесь сейчас тихо.
Человек убирает зонтик в сторону. Дождь падает на его волосы. Стоит двухэтажное здание красного кирпича. Стоит перед ним человек под дождем. Над крыльцом с чугунными завитушками, над жестяным козырьком крыльца надпись - "Корпус 8". Кирпичные стены здания промокли. Тускло-красный цвет стен - словно сырое мясо. Вспыхивают в памяти бестеневые лампы, и тонкий скальпель проходит по обнаженной груди девушки, оставляя за собой расширяющийся красный след. Скальпель рассекает чужое тело.
Человек отворачивается, медленно, обходя лужи, идет обратно. Сегодня он разменял четвертый десяток, сегодня у него день рождения. Перед воротами больничного сада человек останавливается. Он видит перед собой тонкую черту, которую легко переступить оттуда, из сентябрьской Москвы. Черта соединяет две кирпичные тумбы ворот, но на асфальте ничего не заметно. Всплескивают фонтанчики на лужах, и листья на деревьях вздрагивают под дождем, стряхивая с себя холодные, живые капли.
Этим отрывком заканчивается моя литературная деятельность. Отрывок понравился мне, язык был ровным и русским, слова говорили то, что им было велено. И я понял, что больше никогда НЕ буду писать. Потому что это - херня. Работа обычная. Пройденный, никому НЕ нужный этап. - А что нужно, что нужно? - спрашивал я себя торопливо, чувствуя как летит момент истины. Литература умерла, что ли? - спрашивал я себя возмущенно. - Так это исключено, - кричал я в ответ. А сам уже видел, как за распахнутыми земляными стенами тупика чуть брезжит дневной свет жизни. А сам уже знал, что мой отказ от мечты молодости - стать знаменитым, открывает дорогу к мечте еще более дерзкой - стать счастливым. Со мной была моя Вера, и я чувствовал, что она - цель гораздо более высокая, сложная и достойная, чем все шедевры мировой литературы.
Мне было очень грустно. Я жалел придуманный мною мир, который бросал на произвол судьбы. Но я любил Истину всем сердцем, я люблю Истину всем сердцем, и дорога, по которой я пошел, начала потихоньку удаляться от незнакомок, Ростовых и приглашений на казнь. Еще какое-то время светила мне в параллельном туннеле яркая волшебная картинка, а потом ее снесла черная стена и разом ослепшие глаза стали медленно привыкать к почти полной темноте.