Сознание нехотя возвращалось. Воронка, втягивающая меня в темное спокойное беспамятство словно наткнулась на какую-то преграду и теперь начала активно меня выталкивать. Уши заложило, как будто бы я поднимался на скоростном бесшумном лифте. Постепенно начали появляться звуки и я услышал голоса, сначала неразборчивые и не имеющие для меня никакого смысла.
Аккурат .., аккуратней бери, кому сказал, не видишь, крылья у него помяты ?!
Острая боль заставила почти мгновенно очнуться от бессознательной неги. У меня есть тело, я чувствовал все нарастающую пульсацию в каждой клеточке моего естества и мне это ужасно не нравилось. Боль упорно возрастала, чтобы не закричать я заставил себя снова прислушаться к разговору.
- Слышь, кому говорю ?! Давай, на ветки клади, токо крылья ему не трогай, пущщай так лежать. Да не поворачивай, на живот не клади - задохнется ешшо. - бочком его, бочком!
Голоса доносились как сквозь толщу воды: едва слышное бульканье. Я чувствовал, что меня силятся поднять, хотел бы помочь, но не мог даже пошелохнуться.
- Ишь, тяжелый какой! Пудов десять, не менее! И откуда в нем столько?
- А ты крылищи такие потаскай и не такой, поди, будешь. Силы в нем, видал сколько, ораву такую одолеть ?! Мечом как махал? Р-раз! И нету сотни! Жаль, крылья сломал.
Откуда у меня меч? Не было его никогда. И придумают же такое. Я пытался открыть глаза, но сил совершенно не было. И тела я своего не чувствовал. Словно шарик болтался от него отдельно, и только острая боль от сломанных крыльев удерживала рядом.
- Да, знатно его в стену впечатало, аж камни помяло - Как еще жив остался? - тяжелый вздох и мои носилки сдвинулись с места.
- Что же ты, Пахма, сразу помощь не позвал, пока туча далеко была? Почем нам не сообщил, кто на границе появился? А если б не поспели? - послышался новый незнакомый голос.
- Да разве ж я знал, что эти ироды до такого додумаются? Думал, что они, как и раньше: шмякнутся о стену, да и расползутся себе в разные стороны, не солоно хлебавши! - пыхтел от натуги Пахма - Да и откуда ж мне знать-то было, что энтот вот, птица важная! Стоял у стены, скалился, по имени меня звал, да командовал. Ни в жизть бы не позвал! Это ж надо было меня хрычом старым обозвать!
- Да ты ж и есть хрыч! Поганка лесная, забодай тебя комар! Ишь ты, обиделся он! Тьфу - ответил ему незнакомый голос - от ежели не поспели бы, Святобор тебя до конца дней поганкою бы и оставил. На кого б обижался? На Святобора?
Я про себя улыбнулся. Нравился мне их говор. Чудно.
- Тять, а тять! А дяденька птица? - послышался детский голосок. Кто-то погладил мои крылья.
- Нет, Мирка, не птица.
- А Пахма ж сказал, что птица. (Она разочарована?) Он у него крылищи то какие, пол деревни укрыться может!
- А ты Пахму больше слушай, он тебе и не такого расскажет. Бог он, или дух какой, только не нашенский, не с нашего пантеону. Пришлый.
- Но он же хороший, тятя, правда хороший? - не унимался голосок
- Конечно, Мира, хороший. Вон он какую орду нечисти положил, они еще долго теперь с силами собираться будут. Хоть месяцок-другой спокойно поживем. Ты лучше к мамке беги, скажи, раненого несем. Пусть приготовит, что нужно. Слаб он совсем. Того и гляди, до завтрашнего утра не дотянет.
Легкий ветерок дунул мне в лицо, оставляя на бровях талые снежинки - будто птичка порхнула.
- Ох и способная у тебя дочка, Еремей! С виду пигалица, а как ладно обращается. Даже у меня так не выходит - пропыхтел Пахма.
- Да куда уж тебе, беличий хвост - в голосе отвечающего появились теплые нотки - это у нее от Любавы.
- Что есть то есть. Любава у тебя на все руки мастерица. В кого хочет обернуться может, не то, что Марфа моя - что не птица, то курица. Тьфу ты, ешкин кот! Помяни зло - вот и оно!
Словно в ответ на его слова внезапный порыв ветра поднял настоящую снежную бурю. Послышался гул, как будто где-то рядом вдруг заработала лопастями огромная ветряная мельница. Носилки остановились.
- Это ты кого курицей обозвал, коряга подводная ?! - раздался в голове незнакомый мелодичный голосок - это я то курица ?!
- Ох ты ж ешкин кот, услыхала! Ярило свидетель, услыхала! - в голосе лешего отразилась неприкрытая тревога - что ж за непруха то такая ?! И как услыхала? Ведь высоко ж летела? Чё делать то теперь? А, Еремей? Чё делать? - Пахма метался вокруг носилок, как раненный зверь.
- Эх ты, забодай тебя комар! Раньше думать надо было! Марфа у тебя баба строгая и рука у нее тяжелая! А тепереча то что? Делать нечего: Беги, Пахма, беги! - засмеялся Еремей - авось пронесет, может до вечера и охолонет.
- Ох ты батюшки! Ну, друг, не поминай лихом, а я отсюда тихом. Вечерком свидимся - Крадущиеся шаги и легкий хлопок возвестили о том, что Пахма обернулся.
- Пахма! Ах ты ж Ирод языкатый! А ну вернись! Куда поскакал? - "мельница" заработала мощнее и новая лавина снежинок укрыла меня с головой.
Судя по голосу и накрывшему меня сугробу, исход побега был явно предречен, но пропустить такое зрелище я просто не мог! Ради этого стоит постараться вернуться в свое тело. Никогда бы не подумал, что открывать глаза так трудно. Казалось, что прошла целая вечность прежде, чем одно веко повиновалось. Яркий свет отозвался диким пожаром. Неужели один из оплетай все таки достиг своей цели? Внутренним взором быстро пробежался по телу, оценивая масштабы увечий. Так: кости рук сломаны, позвоночник помят, про крылья я вообще молчу - что ж, я похож на шхуну, изрядно пожованную штормом. Но на плаву! Нет ни одной открытой раны, кровь на месте, тело регенерируется. Процесс уже начался, отсюда и жар. Кости срастутся дня за три-четыре. Крылья конечно жалко, на их полное выздоровление уйдет месяца три, если конечно здесь, на Земле, мне их не подлечат.
Смех Еремея отвлек меня от внутреннего сканирования и я открыл глаза в надежде лицезреть хоть концовку побега.
Солнце уже во всю светило на небосклоне, разорвав ватные облака и позволив небесам хвастаться чистейшей голубизной. Чтобы снег на склонах и в низовьях не отставал от идеальной чистоты, его тоже слегка подсинили и заставили переливаться на солнце мириадами алмазных пылинок. По одному из таких склонов бежал, сверкая пятками и делая огромными петли, заяц. Он так старался, бедняга, запутать следы, что вовсе не замечал, что практически над ним, не торопясь, на бреющем полете и как бы нехотя, летит огромная сова. Она ждала, позволяя беглецу основательно выдохнуться. И в тот момент, когда окрыленный надеждой укрыться между стволов могучих елей, заяц сделал последний рывок - она грациозно спикировала и плавно подцепила беглеца огромными когтями. Он покорно повис, обреченно прижав уши.
Однако покорность была только внешней. В мыслях же Пахма матерился на чем свет стоит. Таких заковыристых фраз я не слышал даже от троллей. А уж они в этом деле непревзойденный мастера. Уж я то знаю. Попробуйте свести тролля с его будущей половиной и не такое узнаете!
Видимо не я один слышал сыплющиеся, словно семечки, проклятия. Не выдержав, сова в конце концов разжала когти, и заяц кубарем полетел со склона вниз, на ходу трансформируясь. Однако, то ли ругательства отняли у него львиную долю сил, то ли постоянные пинки, как коршуна налетающей жены, но Пахма так и не смог завершить превращение.
В конце концов леший сдался и спикировав в сугроб, остался лежать в нем, раскинув руки. Окрестности огласила такая заковыристая, берущая за душу тирада, от которой любой уважающий себя тролль впал бы в эмоциональный ступор и смахнув с лица скупую мужскую слезу, ушел восвояси.
Немного покружив над поверженным, сова полетела в нашу сторону. Грациозности ее полета можно только позавидовать. И как Пахму угораздило обозвать ее курицей? Воистину "язык мой - враг мой"
Уже на подлете птицу окутало легкое серебристое сияние, на мгновение размывшее ее основные черты. Марфа трансформировалась легко и непринужденно. И вот уже на землю аккуратно ступила обутая в сафьяновый сапожок ножка. Из сияния вышла прекрасная и грациозная великанша. Но мне она сейчас больше всего напоминала фурию. Марфа прямо таки пылала гневом, но он видимо, действовал только на Пахму.
Еремей, глядя на нее, все также продолжал улыбаться:
- Здравствуй, Марфушка! Не злилась бы ты так: Пахма леший, натура у него такая. Ты ж знаешь, что пока семь лун не спадет - не волен он за себя отвечать.
Негоже так мужьями то раскидываться. Гляди, угробишь мужика. Чай не любишь совсем?
- А это уж не твоё дело, Еремей. В нашей избушке свои погремушки. А Пахма пущщай полетает, может научится рот на засове держать. Да и что ему сделается то? Раз орет, значит жив здоров. Вон, гляди, уже на ветке сидит, лапти свесил.
- И чтоб к ужину дома был! И бороду сбрей, а то всех белок в округе распугаешь!
- Да я лучше в дупле жить буду, чем с такой мегерой! Перед людьми меня позоришь! - донеслось приглушенное ворчание.
- Да ладно тебе, Пахма! Не серчай, Ладу! Приходи домой. Я тебе баньку истоплю, картошечки тебе напеку.
На дереве засопели.
- с опенками и сметанкой - голос у Марфы стал бархатным бархатным. Так разговаривают со зверьем, приманивая, чтобы не спугнуть.
У меня невольно вырвался смешок. Пахма чертыхнулся и исчез в чаще.
- Ты гляди, при смерти, а смеется - оглянулась на меня Марфа - Но я сюда пришла не с мужем разбираться. Меня Девана прислала. Просила сподмочь раненого домой доставить. Уж со мной то наверняка побыстрее будет.
- Уж что верно, то верно - уважительно сказал Еремей, укрыл меня рогожей и почтительно отошел от саней, на которых лежало мое тело. Марфа закрыла глаза и взмахнула руками. Огромная сова бережно подцепила сани когтями и аккуратно взмыла в воздух. Мерное покачивание крыльев снова убаюкало меня и я снова погрузился в мягкий спокойный сон.