Козырев Андрей Вячеславович. Города в моей голове

ОБ АВТОРЕ

Андрей Вячеславович Козырев -- поэт молодой, но много и плодотворно работающий. Автор четырёх поэтических сборников, последний из которых -- "Любовь чайника" (Омск: Вариант-Омск, 2013), и многочисленных публикаций: в журналах "Арион", "День и Ночь", "Голоса Сибири", "Литературный Омск" и других журналах и альманахах.

Дело, однако, не в количестве публикаций.

Андрей Козырев -- стихотворец со сложившейся поэтикой, с определившимся взглядом на мир и бытие.

Он работает в технике свободного стиха -- для русской поэзии всё ещё достаточно новой и притом трудной. Хотя бы потому, что стихотворец - верлибрист прежде всего и всякий раз должен убедительно доказать, что написанное им -- именно поэзия.

Козыреву это удалось. В рамках свободного стиха он нашёл свою и притом узнаваемую форму. Как правило, это небольшое стихотворение, сочетающее, в лучших его вещах, одновременно лирический, философский и не лишенный иронии взгляд на мир. Читать их -- интересно, а этот критерий дорогого стоит. Я думаю, мы можем ожидать от него яркого продолжения начатого.

Существенно, что Андрей Козырев не только интересно пишет, но и активно участвует в литературной жизни, прежде всего -- своего родного Омска и Сибири. Он главный редактор литературно-художественных альманахов "Точка зрения" и "Менестрель", руководитель литературной студии "Магнит", администратор сайта молодой омской поэзии "Молодёжный проспект". Одарённые молодые стихотворцы, имеющие вкус к литературной и просветительской работе и обладающие необходимой для этого энергией и трудолюбием, -- и есть наша надежда на будущее.

Алексей Алёхин?

член Союза писателей Москвы,

главный редактор журнала поэзии "Арион".

Андрей КОЗЫРЕВ

ГОРОДА В МОЕЙ ГОЛОВЕ

Венок верлибров

ПРЕДИСЛОВИЕ К ЖИЗНИ

Они растут, города в моей голове. Они растут,

Поднимаются к небу, воздвигают

Все новые этажи; длинные автострады

Мчатся по моим мозговым извилинам, и жители городов -

Слова, образы, мысли, чувства,

Желания -

Передвигаются по ним.

Города растут. Города стремительно

Заполняют пространство моей памяти, которое

Расширяется с каждым мигом; города

Превращаются в скопления, мегаполисы, агломерации,

Колоссальные обиталища мыслей и чувств, мне жизнью

Дарованных. Они растут, меня перерастая,

Они растут с каждым мигом,

Города в моей

Голове,

Именуемые -

Стихами.

-- КАМЕНЬ, ДАВШИЙ ОГОНЬ

ЖИЗНЬ

Припадая на бок,

Волоча кровоточащую лапу,

Бежит и бежит

Раненая лиса

По берегу озера,

Опустив морду,

Роняя загустевшую слюну,

Смешанную с кровью,

В чистую синюю волну.

А за ней

Бесконечной синевой расстилается

Огромное озеро,

Озаренное первыми лучами

Рассвета.

КАК УМИРАЕТ ЛЮБОВЬ

Это начинается незаметно:

Просто глаза становятся чуть тусклее,

Улыбка - чуть грустнее,

Морщинки в уголках губ - чуть-чуть глубже.

Затем в глубине души

Начинается засуха,

И почва,

На которой произрастали нежные слова,

Начинает изнемогать от жары.

Потом -

На опустевшее пространство сердца

Обрушивается пыльный ветер,

От него начинаются

Рези в глазах и в совести,

Перехватывает дыхание.

И, наконец, мертвый, белый и легкий иней

Опускается на опустевший ландшафт

Миновавшего счастья...

Но и от засохших деревьев любви,

Когда-то даривших плоды

Первым влюбленным

(ибо каждая любовь -

Первая на земле),

Еще долго продолжает исходить

Тонкий, пьянящий,

Немного терпкий

И вызывающий странную сладкую боль

Аромат.

СЕРДЦЕ ЯБЛОНИ

Я -

Яблоня в старом саду,

Плоды приносящая.

Моё сердце не таится в груди,

А висит на ветке

Спелым яблоком...

Скоро

Его сорвет женщина

И скажет:

"Попробуй яблоко, Адам!"

И они разделят мою душу на дольки,

Бросят огрызки к ногам...

Потом - люди уйдут.

Навсегда.

А я буду всю жизнь стоять одна,

Чтобы потом Кто-то,

Подойдя ко мне в тиши,

Постоял и прослезился,

Сжав старыми пальцами

Засохшие листья мои...

КАМЕНЬ, ДАВШИЙ ОГОНЬ

Земля помнит камень, давший огонь.

Свет горит под темным набухающим небом.

Камень о камень

Ударяется в руках человеческих,

Высекая искру ежедневного возрождения.

Земля помнит все.

Пирамиды возносятся к солнцу,

А люди, их строившие,

Вниз свои главы склоняют.

И солнце течет по сияющим каменным плитам,

Стекает, как дождь, в пустоты,

Меж сердцем и миром возникающие.

Оно напоит светом души человеческие,

Когда тьма девятидневная

Осенит землю.

Земля помнит камень, давший огонь.

Колонны дорических храмов

Вонзаются в мускулы серого, рыхлого неба.

Пожар озаряет окрестности древнего города.

Варвар взирает на замки убитых вельмож,

Как время,

Всем достоянием нашим

Упорно овладевающее.

Но ребенок сидит на развалинах старого храма

И греется у костра,

Из книг разведенного.

Сгорают слова поэта,

Рождается живое тепло,

Спасается жизнь.

Земля помнит камень, давший огонь.

Костер пожирает тело погибшего Будды.

Цари Востока и Запада кланяются плотнику

из Галилеи.

Бедуины идут сквозь пустыню дорогой пророка.

Солнце сверкает,

Поля и леса опаляя,

Осеняя землю вечным огнем пожирающим

И зарождая в темных глубинах

Новую жизнь.

Камень в грубых руках человека

Ударяется о камень,

Выжигая искру ежедневного возрождения.

Вновь и вновь

Искры летят сквозь пространство,

От прошлого - к будущему,

От звезды - до земли

И обратно,

Связуя жизнь

И смерть.

Земля помнит каждую искру.

Земля помнит камень,

Давший огонь.

КВАРТЕТ

Лик недужный, унылый

Проглянул из самой глуби земли.

Хагивара Сакутаро

Мои слова катаются между пальцами, как бусинки чёток.

Под земной корой кипит лава,

И я слышу, как раскалываются и движутся континенты,

Я слышу, как земля целует ноги прохожих,

Тянет к небу ладони в перчатках листвы;

Я чувствую, как мои ноги топчут виноградную мякоть земли.

Я вглядываюсь в ночь:

Луна плавает в небе, как долька лимона в чае,

И я пью черный чай неба со спелой луной.

Снег лежит белым полотенцем на голове земли,

И земля удивляется, следя за моей жизнью.

Ты и я-- как два континента,

Мы отдаляемся друг от друга, не желая этого,

Но подземные кочующие плиты властвуют над нами,

Разделяя нас Тихим океаном слёз.

Мои слова, как полипы, отмирая, образуют грозные рифы,

И океан между нами-- как синяк на теле земли.

Горы опускаются ниже поверхности морей,

И гейзеры источают раскалённую воду.

Ты знаешь об этом, но не хочешь слушать молчаливую речь земли.

Замри на мгновение и вслушайся:

Раны земли закрылись и кровоточат внутрь;

Зародыши копошатся в тёмной воде;

Шахтёры опускаются в глубину,

И земля мнёт их, как виноград, в давильне шахты.

Я пытаюсь вырыть в небе котлован

И вбить в небо сваи слов,

Чтобы построить здание для новой жизни.

Проросшим зреньем и проросшим слухом

Я воспринимаю любовь травы к росе,

Росы--к небу, неба--к дождю, дождя--к траве.

Новая жизнь скрыта от меня,

Но она станет видимой через девять месяцев.

Над миром восходит солнце,

Подобное срезу спиленного дерева

С годовыми кольцами воспоминаний.

На земле шумят леса,

И тени деревьев опускаются в озеро,

Не ведая о его глубине.

-- ПИСЬМА К АНТИПОДУ

ПИСЬМО К АНТИПОДУ

Ты живешь на обратной стороне земли,

Мой двойник. Ты работаешь где-то

В банке, по вечерам посещаешь

Рестораны, раз в неделю

Ходишь в бордель. Ни одной мысли

О поэзии, искусстве, судьбах мира

И прочей метафизической дребедени не приходит

В твою проветренную просвещением голову.

Тебе невдомек, что где-то

В сибирском городе живет твое

Полное подобие - человек такого же

Роста, с такой же улыбкой и таким же

Близоруким прищуром карих

Глаз, заведующий

Библиотекой и черкающий по ночам

Строки о смысле жизни,

Истории, времени, пространстве и прочей

Метафизической дребедени - в том числе и о тебе,

Двойник мой неизвестный.

Лишь иногда, когда коктейль

С лаймом и алкоголем, настоянным на

Мечтах о несбывшемся,

Ударит тебе в голову,

Тебе мерещится ни разу не увиденный

Снегопад, Соборная площадь, желтки

Православных куполов, нищие старухи

В пестрых платочках десятилетней давности

И твой двойник, спешащий в библиотеку

Под снегопадом, держа в руке сумку

С потрепанными книгами.

И в этот момент тебе в голову

Приходят странные вопросы:

Кто он? Кто я? Кто мы,

На разных концах земли проживающие,

О разном думающие, о разном

Заботящиеся, и почему мы все,

Все - одной крови,

И почему и мне, и этому

Чудаку, привидевшемуся мне, дано

Странною волею судеб

В один и тот же день

Умереть?

ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЬ ПОДМЫШКИНА

Da sturtze Gott aus seinem Hinterhalt.

R.M.Rilke.

...Итак,

Я выхожу в дорогу,

Я еду по улицам, освещенным

Закатными лучами солнца,

Под небом, схожим с надтреснутою

Дыней, по лабиринтам

Городских улиц. Я еду,

Наблюдая, как мчатся машины,

Как кузнечиком застыл на остановке транспорта

Мотоцикл, как на стене дома

Соседствуют вывески пивной и

Похоронного бюро;

Слежу за жизнью, приглядываю,

Как она проходит мимо, пока я

Рассусоливаю в голове своей одни и те же

Вечные вопросы.

Где она сейчас? Наверное, уже ждет меня

На назначенном месте... А меня все нет.

Меня нет. Я думаю. Я решаю,

Как мне объясниться, как

Встроиться в эту жизнь, мне,

С моей не поддающейся причесыванию

Головой, тараканьими усами,

Двухметровым ростом, метровыми

Руками, умеющими

Писать, а сейчас теребящими

Мой вечный носовой платок.

...Всюду жизнь, всюду -

Вечное возвращение, копошение, движение,

Муравейничанье; вот ребенок

Плачет, забытый родителями на улице;

Вот женщина бежит за уходящим

Автобусом; вот пьянчуга

Пытается встать с деревянной скамейки

В городском парке; вот человек,

Похожий на меня, ездит на трамвае

По кольцевому маршруту, круг за кругом,

Мусоля в голове одни и те же

Мысли, пока его девушка,

Вероятно, мерзнет на назначенном

Для свидания месте.

Кольцевые маршруты жизни. Круг за кругом

Расширяются они, как годовые кольца

На срезе дерева; мы же не замечаем этого,

И повторяем одни и те же действия,

И повторяются пейзажи за окном,

И возвращаются трамваи на круги своя.

...А она стоит и ждет: приду ли я? Приду ли?

...Круги, круги. Третий круг

Совершаю я на своем трамвае, на своем

Движущемся доме (или, вернее,

Бездомье); который раз

Репетирую наш разговор - и возвращаюсь вновь

К убийственному вопросу, вечному,

Как строительство омского метрополитена:

Осмелюсь ли я

Задать ей вопрос? Сказать,

Что чувствую сейчас? Люблю ли я?

И любим ли? И что мне делать,

Если я не любим? И кто виноват

В этом? Быть мне

Или не быть? И кем быть -

Тварью дрожащей или человеком?

Вопросы, вопросы. Весь мир состоит из

Вопросов; и любовь, в конечном счете,

Есть искусство вопрошать; и человек

Есть вопрос, поставленный миру.

Во сколько завтра вставать? Кто выполнит

Задание шефа? Насколько

Урежут зарплату? Растут ли

Цены на молоко, хлеб, отопление,

Проживание на этом свете?

Вопросы, вопросы.

Вечное вопрошание, недоуменные фразы, строящиеся

В длинные полубезумные монологи некоего

Современного проповедника, Екклесиаста

Пустоты,

Произносящего речи самому себе, комкая

Носовой платок, пока цель его

Вечного путешествия

Все более отдаляется от него:

"...И задаем мы вопросы,

Смысл которых - в полном отсутствии

Ответа, и поворот за поворотом

Совершаем по кольцевой дороге

Жизни; и содрогается над нами пустота,

И время, как закат, догорает,

И мгновения мчатся, как лошади

В сражении; и большое солнце

Опускается в расплавленную реку,

И сроки истекают,

И отходит человек в вечный дом свой,

И закрывается дверь за ним,

И пыль встает столбом над дорогой;

И ожидает душа подведения итогов...

... и молодая женщина, слегка

Рыжеватая, высокая, с тонкими

Руками, синими глазами,

В легком зеленом платье, мерзнет

На назначенном месте, ожидая,

Приду ли я вообще".

И я, человек

Повторения, дылда

В черном пиджаке не по размеру,

Шланг ходячий, наделенный

Душой, поэт с ампутированной

Жаждой жизни, А.И.Подмышкин,

Человек, вечно решающий задачи и не умеющий

Принять окончательного решения,

Екклесиаст пустоты, временно

Заведующий библиотекой в колонии,

Бог, распятый и не смеющий

Воскреснуть, трус,

Любящий опасности из-за страха,

Причиняемого ими; маленький большой человек,

Гигант, атлант, плечами поддерживающий

Воздух, выдерживающий

Давление атмосферного столба -

Седьмой раз проезжаю мимо места

Свидания, вижу Ее, замерзшую, уходящую

Навсегда, и достаю из кармана

Носовой платок, чтобы высморкаться.

...А завтра начнется

Новый день, и взойдет

Солнце, и будет время

Снова отправляться в путь,

И шагать, и ждать отдохновения;

И будет время трудиться и отдыхать,

И страдать, и любить, и вспоминать

О любви минувшей,

И забывать то, что подлежит забвению, и помнить

О пустяках, важнее которых нет,

И снова ездить по кругу, и снова

Доставать вечный носовой платок,

И встречать Ее, и объяснять

Причину моего метафизического,

Вечного опоздания.

...И что я скажу,

Что скажу я ей, что скажу жизни моей

В моем вечном подмышкинском

Сомнении? "Тому, кто был в аду,

Трудно воскреснуть. Воскресение к жизни -

Испытание труднейшее, чем рождение,

И перенести его часто не по силам

Сыну человеческому. Но таков удел,

Нам судьбою дарованный", и т.д., и т.п.,

И прочая трансцедентальная

Дребедень, от которой

Левая бровь Ее чуть-чуть

Поднимется вверх, глаза

На минуту застынут, затем

Чуть растянутся уголки губ,

Родинка на правой щеке задрожит

(как мое сердце), и раздастся апокалиптический

Смех, возвещающий

О конце мироздания,

Именуемого любовью.

Что ж, чему суждено произойти,

То произойдет. Инцидент

Будет исперчен. Я же останусь

В вечном моем вращении вокруг

Центра города, вокруг

Смысла, в вечном

Сомнении, в вечном

Ожидании, которого я не выношу;

В вечном повторении банальных

Истин, которые только острее становятся

Из-за своей банальности.

...Трамвай идет в депо. И жизнь -

Вместе с ним. Холод

Пронизывает до костей. Я выхожу из трамвая,

Истоптанный сомнением, потрепанный,

Как товар одноразового использования,

Трижды продававшийся в "секонд хэнд",

И сердце мое истощено

...и носовой платок изорван

Нервными, тонкими руками,

И надо будет завтра первым делом отправиться

В магазин за новым вечным

Носовым платком.

ВСЁ ДВИЖЕТСЯ ЛЮБОВЬЮ

Триптих

-- ИСПОВЕДЬ ВЛЮБЛЕННОГО ВЕТРА

Я, -

Ветер,

Листвою одетый,

Ароматами осени наполненный,

В шахматы с темнотою играющий.

Когда солнце, как ястреб, парит в высоте,

Когда ветви рассекают на части

Прозрачное тело мое --

Я падаю к тебе,

К ногам твоим,

Любимая...

В часы осени, -

Суровой, холодной,

Страшной Осени Всея Земли, -

Ты дышишь мной,

А я тобою дышу,

С каждым вдохом твоим проникаю в тебя,

И, словно воин, плененный в бою,

В темнице легких твоих живу,

Чтоб с выдохом новым

Родиться на свет -

Снова.

Пробиваясь

Сквозь поры твои,

Как сквозь землю родник пробивается,

Глажу я нежную, тонкую, чистую кожу твою...

Я - ветер!

А ты - человек, обреченный на смерть,

Не с небом, - с землёю тяжёлой,

С глиной сыпучей

Повенчана ты.

Я лечу за тобой,

Человеческим криком кричу,

В ритме ямба о стены бьюсь грудью,

И песня по венам воздушным незримо струится,

И кровь по закатному небу, алея, стекает.

А ты -

Когда-то, как я, плоть земную навеки оставишь,

Станешь ветром, дыханием, духом бесплотным...

Я к одру твоему припаду -

И твой выдох последний

Во мне растворится,

Как в воде быстротечной -

Вино,

-- И мы пребудем едины -

-- Во веки веков,

-- Во веки веков.

-- ИСПОВЕДЬ ВЛЮБЛЕННОГО ДОЖДЯ

Я - дождь.

Я - скульптор,

Из воздуха изваяние высекающий

Падением своим.

Я - поэт,

Пишущий иероглифы

На лужах, на окнах, на стенах

Влажным своим карандашом.

Я - дождь.

И я - люблю.

Люблю - человека!

Любовь моя,

Я падаю с неба,

К глазам твоим прикасаюсь,

Живу на коже твоей

И на губах умираю,

Чтоб возродиться - слезой

И упасть к ногам твоим,

Как бриллиант,

На тысячи осколков

Разбиваясь

В блеске смертельном!

Пусть краток мой поцелуй,

Пусть незримы губы мои, -

Но в синеве глаз твоих,

Как в озере чистом,

Купаюсь я,

Небу изменив,

Расставшись с родиной - с облаком белым...

Но,

Подобно демону, небо утратив,

Я речь глаз и губ твоих перевел

На наречье природы,

Когда ливень неба

С теплым ливнем поцелуев твоих

Слились,

Слились воедино...

И верю я,

Тая на губах твоих,

Что я перед небом - не грешен

И что скоро

К тихим берегам дождя нежности моей

На водопой придут

Сердца и души человеческие!

-- ИСПОВЕДЬ ВЛЮБЛЕННОЙ ТЕНИ

Я - вечно с тобой,

Моя любимая.

Ни летом, ни зимой,

Ни днем, ни ночью,

Ни в миг,

Когда Полынь-звезда над миром воспылает,

С тобой я

Не расстанусь.

Я днем лежу у ног твоих,

Иду, когда ты идешь,

Лежу, если ляжешь,

А ночью - неслышно обнимаю тебя

И заполняю целый мир - собою...

И как горько мне тогда

Вспоминать о рассвете!

Я люблю

В осенний серый день

Идти за тобой

По тропке, травой зарастающей,

И чувствовать, как незаметно расту я,

Расту,

Над всей Землею встаю -

В часы,

Когда не горячи лучи света,

Когда закат

Догорает.

Чем ярче солнце,

Тем чернее тени.

Мой главный враг--

Полдень беспощадный,

Ослепительный,

Мертвенно-яркий,

Когда таю я,

Когда исчезаю бесследно -

До вечера.

И, исчезая,

Понимаю,

Что от любви растаял я,

Что тенью твоей стал...

Я умер?

Да?

А я и не заметил...

ГОРЬКИЙ ОПЫТ

Жизнь в 9 стихотворениях

-- 1

-- Каждый день

-- Над миром

-- Поднимается новое солнце,

-- Освещая новую землю

-- Новыми лучами.

-- Старое небо,

-- Старое солнце -

-- Не найти уже их,

-- Ибо прежнее - прошло.

-- Только я пытаюсь собирать

-- Небеса прошлых лет

-- В памяти,

-- Чтобы лучами их

-- Греться от холода земного.

-- И в каждом человеке -

-- Свое небо

-- Захоронено...

-- Когда же я найду тебя,

-- Тебя, небо мое,

-- Единое вовеки?

-- 2

-- Я говорил тебе нежные слова,

-- Но они едва касались тебя,

-- Растекаясь,

-- Как слепой дождь, по коже.

-- Но клейкие листья

-- От дождя

-- Освободились из почек;

-- Распустились

-- Клейкие, прозрачные слова

-- На весеннем деревце,

-- Которое -

-- Ты!

-- Она сказала,

-- Что у нее есть немного нежности

-- Ко мне.

-- Так звезда говорит,

-- Что у нее есть немного света.

-- Так волна прибоя говорит,

-- Что у нее есть немного прохлады.

-- Звезда не говорит, что у нее есть вселенная

-- Волна не говорит, что у нее есть море

Она не говорит, что у нее - молодое тело.

-- ПОТОП

-- Словно новый Ной,

-- Я долго плыл

-- По океану моих одиноких слез.

-- Как голубей, я выпускал стихи

-- Искать сушу,

-- Но они возвращались назад.

-- Я скитался полжизни,

-- Пока сквозь шторм не приплыл

-- На тихий берег твоего тела,

-- Где грудь твоя - Арарат обетованный...

-- Мы не венчались в храме,

-- Но в знак любви

-- Вместо колец

-- Обменялись чуткими сердцами.

-- И с этого момента

-- Мы всюду - наедине.

-- И, как цветок меж двух страниц книги,

-- Меж твоих грудей

-- Дремлю я...

-- Он вечен,

-- Брак книги и цветка,

-- Цветка и книги.

От любви до неба -

-- Расстояние протянутой строки.

-- Ты вошла,

-- Молча разделась

-- Перед зеркалом моих ладоней.

-- Грудь твоя зреет в руках моих,

-- Словно плод времени,

-- И глаза отныне не нужны нам:

-- Мы видим друг друга всем телом,

-- Осязаем всей природой.

-- На границе слова и счастья

-- Полными пригоршнями пью я

-- Влагу тела твоего,

-- Твою созревшую истину.

-- Мне нужно было двадцать лет,

-- Чтобы понять то, что ты

-- Объяснила мне мгновенно

-- Силой бесплотной наготы своей.

-- 7

-- Моя память о тебе

-- Так похожа

-- На последний лучик заката.

-- Помню,

-- Он играл на лице моем,

-- Касался рук моих,

-- Не желая уходить,

-- А солнце - торопило его.

-- Когда же вернешься ты,

-- Маленький теплый лучик,

-- Лежавший в руке моей?

-- Моя рука, кожа, душа

-- Скучают по каждому лучу,

-- Согревавшему их...

-- 8

Так больно сказать "прости". Давай говорить

-- О чем-нибудь ненужном: так мы легче поймем

-- Друг друга. Знаешь,

-- Сейчас - не время плакать, а время прощаться.

-- Скоро ты снова станешь счастливой.

-- Наступает осень, пыль

-- Клубится в лучах заката, и дорога

-- Зовет меня. Наверно,

-- Когда-нибудь мы увидимся снова: не узнаем себя,

-- Или подружимся, или, кто знает, полюбим снова.

-- А сейчас - просто молча смотри, как кружится

Пыль...

-- Замкнулся годовой круг.

-- Годы жизни дрожат за спиной,

-- Словно картонные крылья.

-- Ну что ж, подведем итоги.

-- Ты смотришься в зеркало -

-- И оно покрывается пылью

-- От скуки.

-- Это еще ничего,

-- Пока ты не дорос до себя.

-- Пройдет лет пять -

-- И зеркало будет плакать перед тобой.

-- Да, и время заплачет.

-- Женщина, любимая тобою, -

-- Сейчас одна, затерянная в человечестве.

-- А ты грелся возле нее

-- Все эти годы. Она была небом,

-- Которое ты мог потрогать телескопами пальцев.

-- И руки и губы твои в темноте

-- Казались только следами ее прикосновений.

-- Земля волновалась, как тело твое,

-- От касания ее ног,

-- Легких,

-- Как слова твои,

-- В полночь произнесенные.

-- Сейчас - стала светом она,

-- Но не знаешь ты, где она,

-- И не видишь, где свет.

-- ГОРОДА В МОЕЙ ГОЛОВЕ

МОСКВА В МОЕЙ ГОЛОВЕ

Поэтхроника минувшей вечности

1.ПАРАД ТИШИНЫ

И вновь я посетил

Столицу встреч и разлук, точку схода

Надежд и разочарований, материальную точку сборки

Бесчисленного множества невидимых исторических

Линий, библиотеку слов и дел, раскинувшуюся

На территории, равной полутора Нью-Йоркам или доброму десятку

Парижей,

Великую первопрестольную,

Город сорока сороков царей и царьков -

Москву.

Я,

Андрей Козырев, тварь

Недрожащая, небочеловек,

Гражданин поэзии, столичный литератор, член

Москвы, поэт номер

Две тысячи пятьсот сорок четыре (согласно билету городской

Писорганизации, полученным неделю назад),

Прохожу по Садовому кольцу, как конец часовой стрелки,

Гонясь за своим более быстрым подобием - мечтой,

Проходит концентрические окружности по краю

Циферблата судьбы, не имея возможности попасть в его

Центр - и тем более в сердцевину того механизма,

Железная воля которого и дает ему

Жизнь.

Я ищу кратчайшую дорогу к Красной

Площади, где готовится

Шестьдесят девятый Парад одной на всех Победы,

Но постоянно натыкаюсь на перегородки,

Турникеты, охраняемые полицией, пропускающей

Только обладателей заранее полученных

Пропусков.

Чтобы победить в войне,

Не нужно заполнять заявку на победу и получать

Согласие в руководящих инстанциях, но,

Чтобы отметить праздник, нужно иметь разрешение.

Улицы, ведущие к Красной площади, перегорожены,

Как нередко перегораживается запрудами человеческая

Совесть,

Когда она грозит затопить разум неугодной ему

Правдой.

Народ тем временем смотрит праздник по

Телевидению. Улицы опустели.

И я, не попавший на парад вооруженных сил, наблюдал в Москве

Парад Тишины. Тишина проходила

По опустевшим улицам, войска ее

Несли бесцветные знамена;

Тишина маршировала по брусчатке площадей,

Тишина расточалась, рассеивалась,

Как зерна, в пространстве, дабы возродиться

Ростками новых стихов, -

Тишина Московской Земли,

Тишина, пересекаемая

Гудками машин и трехцветными

Полосами, чертимыми самолетами в небе.

Тишина,

Бесконечное пространство тишины,

В которой вечно вращается

Некая полая сфера,

Похожая на земной шар.

Сфера, центр которой -

Везде, а границы -

Нигде, как сказал

Какой-то допотопный

Философ.

2. НЕБЕСНАЯ МОСКВА

...Незадолго до праздника

Поступила информация о возможном

Теракте. И полиция, дабы не допустить

Теракта, принялась терроризировать население

Мерами, необходимыми для его охраны.

Красная площадь была перегорожена

Турникетами, охраняемыми служебными собаками

И приставленными к ним полицейскими, сорок сороков раз,

И, чтобы пройти из одного края площади на другой,

Надо было перенести как минимум семь досмотров.

Здесь становится ясным отличие

Милиции от полиции: если моя милиция

Берегла меня, то наша полиция нас

Стережет.

От нас же.

И в этом ее работа подобна работе

Совести

И противоположна работе разума.

И я, доморощенный

Улисс, странник, не имеющий цели

Странствия, проходил по этому лабиринту,

Мучаясь от нестерпимых болей в ступнях,

Стиснутых слишком тесными ботинками, подаренными

Незадачливым другом за день до вылета моего

В Москву.

А над лабиринтом города грозно нависал другой

Лабиринт, -

Пересечение тысяч путей небесных, домов и обиталищ,

Деревьев, животных, человеческих тел и лиц,

Облаками созданных. Москва небесная

Простиралась над земной на сотни километров

В высоту человеческой памяти. Москва,

Где нет ничего постояннее перемен. Столица,

Ветром гонимая от одного края земли к другому. Город,

Построенный без единого камня. Пространство

Пересечения аэропутей, облаков и голосов,

Траекторий душ и воспоминаний человеческих,

Покинувших землю. Небесное метро,

По которому передвигаются души.

Транспорт потаенных чувств и переживаний. Пустота,

Наполняющая мир. Реки пустоты,

Напояющие вселенную. Небо,

Огромное, как тишина.

Москва небесная.

И Улисс блуждает

Из края в край неба, то умирая,

То воскресая, по бесконечным лабиринтам

Без крыш и стен. И пустота

Содрогается, когда полый шар

Человеческого воображения

Вращается в пустоте, приводя в движение

Мир.

И я проходил пустоту из края в край

Горящими ступнями, как Красную площадь,

Где земля действительно настолько кругла,

Что на ней невозможно было бы удержаться, если бы не

Давление неба, утяжеляющее нашу поступь

И прижимающее нас к земле.

Над Красной площадью всего круглее небо.

Оно изогнуто, как выпуклая линза, через которую мы рассматриваем

Ничтожно малую часть поверхности голубой кожи

Небес, пронизанной белыми кровеносными

Прожилками.

А вот бы взглянуть сквозь линзу неба

На себя: какие мельчайшие первоэлементы

Подлости и благородства обнаружились бы тогда,

Какие истины стали доступны бы людям?

Впрочем, для этого надо перевернуть

Линзу, перевернуть

Небосвод,

Лицевая сторона которого голуба, а изнанка -

Черна, -

По крайней мере, так кажется нам, жителям земли, затерявшимся в недрах

Неба и воспринимающим его

Изнутри.

Шар Земли несется по орбите сквозь

Черноту изначальной материи, сквозь

Время и пространство. Человек

Идет по поверхности земного шара

И спотыкается от боли вонзающихся в подошвы

Тысяч незримых иголок. Дело не в обуви,

Тесной для ног, а в теле,

Слишком тесном, чтобы вместить

Душу. И душа

Медленно выходит, как капли пота, сквозь поры

Времени,

Задыхающегося от жары.

3. НЕДОКАЗАТЕЛЬСТВО ЖИЗНИ

Наконец, после двух часов блуждания по

Лабиринту площади, посетил я

Инсталляцию в Манеже, ради которой и пролетел

Три тысячи километров, три тысячи

Книг и картин, за столетие написанных, -

На выставку русского авангарда,

Сделанную неким британцем, проживающим в Голландии.

Это была

Выставка Времени. Самый совершенный созданный Богом

Ад; настолько совершенный, что от созерцания его безупречной

Сделанности

Чувствуешь себя на верху блаженства. Серый полумрак зала,

Разрезаемый по диагонали плоскостями изображений,

Телевизионными экранами минувших дней с лицами

Поэтов, художников, режиссеров, картин,

Рисунков, фильмов, вещающих

Отчасти подлинные, отчасти выдуманные монологи;

Пол, перегороженный так, что почти невозможно

Пройти темноту из края в край, не споткнувшись;

Зрители - умственные дамочки и сопровождающие их мужчины,

Занятые глубокомысленным созерцанием постановки

Спектакля памяти. И кажется, что в темноте над всем этим

Блуждает незримый Улисс,

Бог, забывший о своей божественности,

По вечно вращающемуся шару человеческой

Памяти, памяти крови.

Алые шарики несутся по

Венам вселенной. Я вхожу

В неосвещенный зал прошлого,

В искусство, не хотевшее быть

Искусственным, в историю,

Не хотевшую становиться прошлым.

В вечное сегодня. В Настоящее-

В-Прошлом. В категорию памяти,

Переходящей в предчувствие. В мир,

Неосуществленный полностью,

Но долженствующий быть.

Тишина. Тишина, набухающая,

Как почки на вербе. Тишина,

Собирающаяся в единую точку.

Тишина, порождающая безумие,

Которое есть перебродивший

Разум.

Концентрические окружности расходятся от

Точки безумия, поставленной гением,

И захватывают мир. Слово прыгает,

Как камешек, по поверхности воды жизни,

Нарушая покой ее.

И над всем этим

Полый шар вращается в пепельно-сером

Пространстве. Улисс блуждает

От континента к континенту. Небо

Прячется в конверт облаков, чтобы быть отправленным

По ангельской почте.

И от созерцания этого

Зрелища сами собой выстраиваются в воображении

Строки трактата, которые могли бы быть написаны

Неким художником, супрематистом Творения - или

Сами написали бы супрематиста

На серовато-желтом холсте человеческого

Воображения. Кисть снует по холсту,

Оставляя черные полосы мыслей,

И выстраиваются в ряды примерно такие

Фразы:

"Главной проблемой, которую нам предстоит преодолеть,

Несомненно, является смерть. Но, чтобы добиться этого,

Необходимо устранить ее причину,

Именуемую банальным коротким словом -

Жизнь. Смерть подлежит физическому уничтожению,

А жизнь можно победить простым указом

О ее отмене. Стоит председателю земного шара объявить, что жизнь

Аннулируется,

Как станет ясно, что ее на самом деле и не существовало

Как явления эстетически наполненного. Ведь, в действительности,

Если жизнь в строго научном определении есть способ

Существования белковых тел,

То какое отношение это может иметь

К поэзии, мысли, созидательной эволюции, работе

Души? Смерть есть поэтическая реальность,

Тогда как жизнь есть пустота между рождением и смертью,

Которую мы и пытаемся всеми силами

Заполнить. Мы боремся с пустотой,

В конечном счете, с жизнью, а так как пустоты

Не существует (ибо еще древними греками было доказано,

Что пустота есть несуществование, следовательно,

Ее не существует), то и жизнь

Есть фикция с точки зрения поэзии. Возможно,

Когда-то она и будет существовать -

Тогда, когда прекратят быть пространство

И время, энергия и материя, ограничениями своими

Придающие нам характер смертных. Сейчас же

Жизнь есть великолепная гипотеза,

Которую нам предстоит

Доказать или опровергнуть...

За работу, друзья!"

Я погружаюсь в размышления и перестаю

Замечать, что делаю. В это время

Умственная девушка фотографируется на фоне

Меняющейся инсталляции, зевающих посетителей музея

И меня, бессознательно поправляющего гульфик.

Искусство иногда ошибается.

Гульфик была права.

Я ухожу с выставки, унося воспоминания,

Боль родины - на подошвах своих,

Измученных ботинками на два размера меньше, чем я

Могу надеть, и вдохновение -

В груди своей, как воздух

Иной планеты, в мои легкие навсегда

Въевшийся острее туберкулеза,

Воздух, не имеющий облика

И голоса; воздух,

В котором вращается полый шар и странствует

Божественный Улисс, умерший и

Вечно воскресающий, - странствует

От воспоминания к воспоминанию.

4. ПРОСТРАНСТВО СУПРЕМУС

Метро везет меня

С выставки в гостиницу. Я сижу,

Повторяя в памяти строки, сложившиеся

На выставке (см. Выше). В это время

В вагоне, где я еду, пьяные пассажиры

Затевают драку. Метро останавливают,

И полиция выпроваживает пьяниц

Из вагона.

Драка на перроне

Человеческой истории, по-видимому,

Не прекратится никогда. И буяны,

И люди, утихомиривающие их, навеки остаются

Спутниками Истории, - искусственными

Спутниками, запущенными

В космическое пространство.

Тишина набухает.

Спутники посылают планете все новые сигналы.

Шар продолжает вращаться

В сером пространстве, во внутреннем пространстве

Памяти.

Словно в песне, в небе происходит

Тайное движение. Струи воздуха принимают

Подобие человеческого лица. Мир становится

Человеком. Человек обращает к миру

Чистое лицо свое.

Я читаю книгу

В метро. Поезд выезжает

Из туннеля на метромост в тот самый момент,

Когда над Москвой начинается

Фейерверк. За окнами мелькают

Звезды, розы, квадраты, расширяющиеся

Сферы - воплощенные образы созидательной

Эволюции. И в пространстве супрематизма

Поезд взлетает. Он проникает

В те сферы, где странствует

Улисс, - в сферы за три тысячи километров

Выше уровня человеческой

Жизни. Там и пишу эти строки

Я, небочеловек,

Член Москвы, поэт номер

Две тысячи пятьсот сорок четыре,

Космос,

И надеюсь не кончить до смерти.

09.05.2014. Аэропорт "Шереметьево", зал ожидания.КОКТЕБЕЛЬСКИЙ НОКТЮРН

Ганне Шевченко

В тёплом море тлеет

Звездопадаль. Дикий виноград

Жмется к стенам, словно писатель,

Возвращающийся с пирушки.

Ветер -

Ангел, посланный в ад

И изгнанный оттуда

За дурное поведение -

Придавлен к городу небосклоном.

Одиночество звенит,

Как цикада, в летней траве. Фонари

Подмигивают звездам. И хрустальный воздух

Разбит на осколки человеческим

Голосом.

Настает ночь. Ночь признаний,

Ночь воспоминаний о жизни.

Это - время, когда душа раскрывает все

В ней потаенное. Говори. Говори обо всем,

Что ты знал, чувствовал и пережил - и неважно,

Услышит ли тебя кто-то.

Говори - с пустотой. Говори в пустоту.

Говори правду.

Там она будет услышана,

Ибо в пустоте - ее

Родина.

Ночь размывает очертания предметов

Под ногами. И время,

Подобно колесу обозрения,

Поднимает меня над простором прошлого,

И я могу обозревать с высоты лета его противоречивый

Ландшафт: сначала - сухие степи детства, солончаки, пустыня,

Где еще почти нет людей, красок, голосов;

Чуть южнее - буйные леса юности, сады, парки,

Дворцы вельмож, ныне пришедшие в запустение; а еще

Дальше -

Горы, скалистые и высокие, еле заселенные

Чувствами. Такова карта жизни,

С высоты полета памяти увиденная.

Эта панорама воспоминаний и зовется в просторечии

Человеком. Бог создал человека не из глины,

А из воспоминаний. Что мы помним -

Тем и живем. Ибо человек -

Это память,

В плоть облеченная.

Говори, память. Говори -

Обо всем на свете. О пустяках. Например,

О жизни и смерти. О любви. О злобе,

Еще более безответной, чем любовь.

О навязчивости света.

О прозрачности тьмы. О воспоминаниях,

В которых люди барахтаются,

Как в воде, не умея плавать.

О волнах прошлого,

Набегающих на берег настоящего, уносящих

Накопившийся за день мусор и оставляющих

Раковины, пену и соль.

Соль,

Которой всякая жертва осолится.

Соль,

Которая обжигает кожу земли.

Соль,

Которая ночью блестит ярче далеких и неподвижных

Звезд.

Говори.

Ночь признаний

Лучше Люмьера прокрутит перед глазами

Старинную пленку, именуемую жизнью.

Вот садовник поливает цветы, а мальчишка

Наступает на шланг; вот поезд,

Приближающийся к вокзалу, распугивает

Зрителей синематографа. Вечные сюжеты,

Вечные черно-белые картины

Первой встречи юности и старости,

Техники и человека, иллюзии

И реальности; прошлого

И настоящего. Приезжай снова,

Как сто лет назад, старый поезд

Воспоминания; я больше не испугаюсь тебя.

Что наши жизни,

Жизни человеческие? Только створки

Некоей одушевленной раковины,

Темною волной разбитые.

Мы уже не можем звучать,

И между нами уже не зародится

Жемчужина. Но нас может подобрать

Бродящий по песку ребенок,

Забытый родителями, или заплутавший в мироздании

Неприкаянный ангел.

Счастье не вернется к нам,

Как бумеранг, бьющий по голове каждого,

Кто запускает его в пространство -

По-видимому, в отместку

За нарушение покоя. Счастье не возвращается,

Ибо оно недостаточно криво, чтобы летать

По кругу. Но и для смерти

Этот маленький космос слишком груб.

Соль не сходит с губ

Омываемого приливом берега. Ангел

Бродит босиком по пляжу,

Всматриваясь в даль. Ночь

Медленно перетекает с неба

В море.

Седина полыни

Серебрится около дома,

Где жил поэт. Темная волна

Памяти опьянена неизбывно

Горечью песка, песчинок человеческих,

Пересыпающихся на побережье

Жизни моей. На побережье,

На границе счастья

И пустыни человеческой,

Как и тысячелетия назад,

Возвышается ночь.

Ночь - собор всей твари,

Ночь - единение прошлого и настоящего,

Ночь воспоминаний,

Чаша,

До конца мною испитая.

ОМСКИЕ ЭЛЕГИИ

Песок пересыпается

В песочных часах: из верхнего полушария -

В нижнее. Из будущего -

В прошлое. Из полусферы неба -

В полусферу земли.

И только одна песчинка,

Именуемая Настоящим, замерла

В горле времени, не позволяя

Перетекать секундам.

Настает пауза созерцания.

Остановлюсь, прищурю глаза и взгляну

На город, для жизни данный мне:

Трава прорастает

Сквозь трещины асфальта;

В утренних маршрутках

Подремывают люди;

Где-то в отдалении

Ребенок смеется;

Сквозь равнодушие рабочих будней

Весна прорастает.

Весна.

Сибирская

Весна!

Ну что ж, мой город,

Ты вступаешь в совершеннолетие

С неплохим багажом опыта

И воспоминаний. Ты еще скажешь

Свое слово. И я еще буду

Писать стихи о тебе

Всеми человеческими руками, -

Сильными,

Опытными,

Умелыми, -

Всеми руками,

Мною пожатыми

В городе моем, -

В Омске,

В Сибири,

На планете Земля.

Свет на стенах

Трепещет, как хвост трясогузки. Пространство

Срывается со взгляда и уносится вдаль.

Это вечер.

Вечер Омска.

Закат над Иртышом

Окрашен в цвета российского флага: белые облака,

Синяя полоса между ними,

Алый край,

Прикасающийся к реке.

Кисти деревьев мешают воздух,

Как будто краску,

Чтобы окрасить ей мечты

И мысли твои. Люби,

Надейся и верь:

Сбудется все предначертанное.

Наступает весна.

Первое тепло летит, как воздушный корабль,

Над зданием Пароходства,

Над реками улиц центральных,

Над Омкой,

Впадающей в Иртыш

И в небо - одновременно.

Вода кажется неподвижной,

Как время, законсервированное в стеклянных

Сосудах торговых центов. Стекло и пластик,

Пластик и стекло - два языка,

На которых говорит город.

Реки золотистой пыли,

Прилетающей с Юга,

Впадают одна в другую

В летнем воздухе.

И вечернее солнце

Прыгает с трамплина Музыкального театра,

Делает в воздухе последнее сальто-мортале

И исчезает за горизонтом.

Машины мчатся

В пригородные поселки, вдоль

Улицы Конева. С одной стороны ее -

Современные здания, говорящие стеклом

И пластиком, а с другой -

Зеленая степь,

Травы, травы,

Не занятое еще ничем

Пространство Будущего. Только здесь

Могу ощутить я ненавязчивое

Равновесие дома

И мира, человека

И пустого пространства, настоящего

И грядущего.

Я пересчитал свой город

По пальцам высотных зданий. В полдень

По циферблату неба ходят

Птичьи крылья, как стрелки, сошедшие с оси

И мечущиеся в беспорядке.

Время движется

В нескольких направлениях: минута езды -

И из пятизвездочного отеля

Метромост переносит тебя

В поселок, за столетие не изменившийся,

Такой же беззащитный,

Как и во времена

Гражданской Войны. И так же виновато

Смотрят окна вросших в землю и в прошлое

Деревянных домишек

На строящийся напротив мегамолл,

Обнесенный лесами

Модного безразличия.

Утром город накрывают тучи,

Медленно набухающие, как будущее,

Чтобы крестить город

В веру весеннюю

Водой дождевой.

От нее

Быстрее распускаются листья,

Ярче расцветают надежды.

А ближе к вечеру

Небо проясняется,

В ресторанах зажигаются окна,

Доносится музыка,

И пивные кружки скидывают

Белые шапчонки перед людьми,

Пришедшими с работы.

И я допоздна

Блуждаю в весне, как шмель - в цветке,

И праздную дни рождения весны,

Деревьев, кустов, травинок

И даже старых пней,

Крича им в слуховые аппараты:

"Ваше здоровье!"

Я хочу

Положить руку на плечо тебе, Омск. Ты - верный

Друг: сильный, спокойный,

Проверенный в испытаниях.

Даже если ты не безгрешен -

Ты честен

В своих ошибках.

И поэтому -

Ты - настоящий Человек,

Мой город.

От городского вокзала поезда уходят

По Транссибирской -

Трансжизненной - магистрали,

И следом за ними

Идут по Сибири двадцать пять лет моих

И триста твоих -

Нога в ногу,

Шаг в шаг,

Мой друг,

Мой Город.

ОМСК. РЕЧНОЙ ВОКЗАЛ

Иртышский речнойtxyjqh вокзал,

За три тысячи километров от моря

Находящийся. Камнем мощеная площадь

С каменной сферой, таящей в себе

Солнце. Крест искусственной мачты,

Которой никогда не дано

Увидеть море, - только

Небо.

Морской вокзал

На границе с небом.

Камни, камни. Здесь постигается равновесие камня

И воздуха. Взаимное перетечение неба

И воды. Связь всего

Со всем.

Здесь человек открыт небу

И отправляет мысли свои, хлебу подобно,

По водам времени, дабы по прошествии дней многих

Опять обрести их - и по ним

Узнать себя.

Центральная точка системы координат

Неба и земли. Точка

Самопроникновения,

Самопознания,

Самоузнавания человека

И неба.

Рябь и гранит - две стихии

Прибрежного, пограничного

Мира. При первом взгляде

Может показаться, что гранит

Долговечнее мелкой ряби,

Чей век - мгновение. Но с течением времени

Становится ясно, что гранит -

Это то, что воздвигается и разрушается,

А рябь - нерукотворна, вечна,

И неподвластна воле ничьей,

И города разрушатся, а болотистая равнина

И пересекающие равнину реки -

Останутся.

И вечно будет трепетать рябь на поверхности

Реки, называемой -

Омью,

Временем,

Памятью...

Бессмертно будь, преходящее!

ОМСК. СОБОРНАЯ ПЛОЩАДЬ

Соборная площадь. Плоскость,

Оставшаяся от многомерного пространства

Истории. Поверхность,

На которой, как в микрокосме,

Собирается все сотворенное. Площадь,

Равная произведению широты русской души на глубину

Совести за вычетом высоты веры -

Это измерение еще существует,

Но ему отказано современным обществом в

Легитимности. Бог не избирается народом,

А сам избирает народы по воле своей -

Следовательно, он не соответствует безупречно четким канонам

Народовластия. И вера,

Как третье измерение души, которое не поддается

Измерению, вычеркнуто современными

Схоластами из системы

Координат.

Хотя не имеет смысла, собор еще растет.

Он растет в памяти нашей, он пускает корни

В землю, в историю, в Россию,

Подобно дереву, из неба в землю врастающему.

Корневая система кафедрального собора распространяется

По всей сибирской земле, пересекаясь

С корнями других церквей,

Костелов, кирх, синагог, мечетей,

Взаимно переплетаясь и обмениваясь

Животворящими соками: вот - сверхсоциальная сеть,

Вопреки человеческому разуму

Объединяющая человечество.

И корни переплетаются прочнее,

Чтобы стволы, их соками питающиеся,

Стояли прочно, каждый на своем месте,

Свою землю листвой осеняя

И с почвы своей не трогаясь.

На площади перед Успенским собором успешно проходит

Собор свей твари: парни в джинсах

Потягивают пиво, жмурясь и поглядывая

На купола, в небесах золотящиеся;

Из подземного перехода доносятся

Завывающие звуки попсы;

Дети играют около

Уличных туалетов, возвышающихся между

Областным собором

И областным правительством.

А нищие - просят милостыню,

Глядя не на людей, мимо проходящих,

А на соборное здание.

Солнце палит нещадно.

Воздух дрожит и переливается.

Камни молчат раскаленные.

А собор куполом своим,

Как грудью - мать кормящая,

Питает солнце,

Дабы ярче сверкало оно

Над площадью Соборной,

Над городом,

Над тысяча первым по счету Римом

(ибо каждый город - сам себе Рим),

Над собором всей твари,

Над собором

Несобранности нашей.

-- АУКЦИОН

АУКЦИОН

Уважаемые покупатели! Аукцион

Начинается. Назначайте вашу цену

За эти товары. Пусть они

Не новы, но имеют некоторую,

По крайней мере, историческую

Ценность. Хозяева

Отказались от прав собственности

На эти антикварные товары,

И вы можете приобрести их

Дешевле, чем раньше. Вот - Европа,

Это чудовище именуется Азией,

Этот окорочок - Америка, вот эта промежность -

Африка, а эта отрезанная ляжка -

Австралия. Медуза,

Именуемая Антарктидой, сейчас

Не продается, - вряд ли она найдет

Покупателя. Приобретайте

Товары, приценивайтесь,

Не забывайте о скидках. Товары

Не могут храниться бесконечно долго на складе

Истории, ведь у них может кончиться

Срок годности. Покупайте океаны,

Леса Амазонии, упакованные

В квадратные километры,

Реки, свернутые рулеткой,

Чтобы удобнее было нести. Все на свете

Имеет цену; нет вещи

Без имени, а имя - есть ценник,

Определяющий доступность товара

Для кошелька, именуемого памятью.

Платите, господа.

Платите честно.

Покупки сделаны. Вы хорошо провернули сделки,

Уважаемые господа. Мир принадлежит вам.

Но знаете ли вы, что именно

Вы приобрели? Часто приобретение

Делает человека нищим, а потеря -

Обогащает. Изучите же

Свойства мира, вами на аукционе

Купленного. Посмотрите

На небо в микроскоп, а на песчинку -

В телескоп; и вы поймете, что эти предметы -

Одно и то же. Исследуйте

Карту, вычерченную звуками

В воздухе. Прочтите

Стихи, облаками на небе написанные.

Может быть, тогда и сами вы

Что-то создадите. Только не спешите

Мумифицировать историю, принадлежащую вам

По праву подлости; возможно,

Она еще жива, и вместе с ней вы заживо

Превратите в мумии самих себя.

Как вы умудрились

Опоздать на аукцион? Все лоты уже проданы:

Так, человеческие лица принадлежат

Зеркалам, мысли - книгам,

Прошлое - памяти, будущее - предчувствию,

Настоящее - подлости, ибо хозяином настоящего

Должно быть нечто иллюзорное, обманывающее

Самое себя. Единственное,

Что осталось еще не купленным -

Это крючок, заброшенный

С неба, чтобы ловить

Души человеческие. Он называется

Совестью; очень интересная вещица,

С которой, впрочем, почти никто

Не умеет управляться. Купите, если желаете.

Можно взять ее в кредит: первый взнос -

Один грош, второй -

Счастье; за неуплату процентов вовремя придется

Заплатить жизнью. Как видите,

Условия аукциона очень демократичны,

Как и весь современный мир, созданный

Для человека

Вопреки воле человеческой.

Покупайте, покупайте, господа. Покупайте

Пустоту. А когда ее не останется,

Время, бегущее к старости, с удовольствием купит

Вас. Сегодняшние покупатели

Завтра сами станут товаром;

Это необходимо, чтобы продолжался аукцион, начатый

Первым коммерсантом -

Змием сада Эдемского -

И именуемый историей.

Торговать, чтобы жить. Жить, чтобы

Умирать. Умирать, чтобы

Вступить в круговорот

Торговли.

Вот три процесса, -

Становление, бытие и исчезновение, -

Которые суть одно. Впрочем,

Я слишком разговорился.

Покупайте мир, покупайте

По дешевке, пока это возможно,

Пока не вернулся к продаваемому товару

Хозяин. Тогда, сами понимаете,

Восторжествует справедливость, и торговля

Станет раз и навсегда

Невозможной.

ИСТОРИЯ - ЭТО ИЗДАТЕЛЬСТВО

Гора книг, написанных и ненаписанных,

Звездных и человеческих,

В мозгу громоздится,

И прочитать ее всю

Должен редактор,

Верный

Ей.

Растет ли гора, из слов сотворенная,

Тает ли, в сгусток света

Превращаясь быстро -

Я прочесть ее всю

Должен. Ибо в этом

Жизнь моя

Таится.

Горы растут, города поднимаются

По склонам их. Музеи и храмы

Кормят мир одним хлебом

Вдохновения. И важнее

Музеев всех собрание

Мыслей человеческих,

Произнесенных

И скрытых,

Которые

Читаю

Я.

Сложна работа моя- корректировать

Будущее, в мозгу громоздящееся

Горой рукописей, в журнал

Отданных. Выбирать

Варианты времени,

Править рифмы

Чувств моих

И чужих.

Когда гора будет разобрана, мне

Предстоит испытание новое:

Наблюдать, как минуты,

Мной подписанные

В печать, в жизнь,

Тают, становясь

Сгустком

Света.

И новая дорога моя - вслед за мыслями,

В воздух человеческий обращенными,

Становиться незримой

Атмосферой,

Состоящей

Из вздохов

Горьких.

Гора громоздится в моем мозгу. Я разбираю

Ее по камешку, по кирпичику, по крохам,

Редактируя периодическое издание,

Временем именуемое. И пусть

Жестока правда его

И неутешительна -

Я должен быть верен

Ей,

Я, поэт,

Я, редактор времени.

ДИАГНОЗ СМЕРТЕЛЬНО ЗДОРОВОМУ

Непоседливое время,

Как ходячая энциклопедия, в которой перемешаны страницы

И нет оглавления,

Прыгает с полки на полку

В моем книжном шкафу.

Времени надоело пылиться,

Оно ищет самостоятельной жизни.

Время достигло совершеннолетия.

Пришла пора оглядеться по сторонам

И понять:

Я живу в городе,

Где вечно царит осень,

Где листья, ударяясь затылками оземь,

Становятся не принцами, а перегноем,

Где высотный дом, как холодильник,

Охраняет людей от гниения,

Замораживая их эмоции телевидением, радио, Интернетом и мобильной связью,

Где изогнутая луком железнодорожная линия

Похожа на улыбку Анны Карениной.

Город живет своей жизнью.

Заводы оптом выпускают счастье

И успешно продают со складов товар

(иногда - бракованный),

Загрязняя природу отходами высокотехнологичного производства.

Университеты, нужные нам,

Чтобы мы умели думать, что думаем,

Выпускают новых и новых работников,

Приложенных к дипломам.

В книжных магазинах

Годами пылятся книги Пушкина и Толстого -

Дневник Господа Бога,

Изданный посмертно.

И икона,

Как вариант телевидения,

Известный со средних веков,

Сообщает верующим

Последние новости

О неторопливом продвижении конца света

По земному шару.

Приватизация совести,

Раньше бывшей исключительно принадлежностью общества,

А сейчас служащей частной собственностью, идет

Полным шагом. Кто хочет

Приобрести чужие подвиги,

Просьба зарегистрироваться

У окна номер шесть. Добродетели продаются

В порядке очереди. Распродажа

Не терпит нечестного жульничества!

Только честное жульничество

Уместно в нашем цивилизованном обществе.

История также продается

С аукциона. Ее ценность измеряется

В двух различных валютах,

Использующихся в зависимости от цели покупки -

Чтобы попасть в историю, надо заплатить жизнью,

А чтобы вляпаться, - только порядочностью.

Так провозглашают люди,

Торгующие историей, не подозревая,

Что будущая история смотрит на них

С безопасного расстояния и, как подобает художнику,

Макая кисть в текучее и липкое время,

Пишет с наших торговцев историей

Натюрморты.

Да, мы уходим в землю.

Мы уходим в землю,

В прах, пыль, вьющуюся столбами,

В великое Ничто - или в ничтожное Все.

Чувствовать себя пустотой.

Забыть обо всем. Видеть мир

Глазами цветов, ощущать жизнь,

Как зерно, в земле погребенное, ощущает дожди.

Знать истину - или знать ничто

(это в принципе одно и то же).

Постепенно становиться природой,

Вернее, черной рассыпчатой правдой,

Между пальцев Гамлета пересыпающейся.

Говорить молчанием,

Ко всей жизни обращаясь,

Единственную правду этого света -

Правду праха.

Праха, жизнь порождающего

И жизнью зовущегося.

Вот что значит -

Уйти в Землю.

В землю, как в космос.

В космос, как в себя. В себя, как в рай воспоминаний.

В рай памяти нашей.

И да будет память нам пухом!

Да будет пухом поэзия,

Наши души хранящая,

И да будет земля нам - стихом!

DE PROFUNDIS

Я говорю из бездны. Из пропасти

Падения человеческого. Из объективного

Ада истории. Из глубины

Скорбей и страстей, людям отпущенных.

Из пустоты. Из точки

Отсчета, точки молчания.

Из русского Ничто.

Из мозга своего алмазного,

В уголь превратившегося. Из сердца

Обезлюбленного, правду познавшего

И в прах превращенного.

Из правде праха причастного

Сердца своего,

Сердца человеческого.

Здесь таится все: объективное инферно

Естественного отбора; субъективный ужас

Первого человека, небесного грома

Испугавшегося; жестокость

Фараона, миллионами своих рабских рук

Надгробие себе строящего (не зная,

Что миллионы раз умрет он до завершения

Строительства, - с каждым рабом,

До смерти засеченным);

Предсмертное удушие

Распятого на кресте четырех измерений

Времени и пространства, - на кресте,

Бесконечно во все стороны расширяющемся;

Судороги жителей Геркуланума,

Под пеплом Везувия задыхающихся;

Боль еретика, на костре сожженного,

И муки инквизитора, не спящего

В ночи всея земли;

Спазмы в разлагающихся легких

Солдат, ядовитым газом отравленных;

Чистота газовых камер Освенцима

И легкие тени, навеки застывшие

На камнях Хиросимы. Смерть,

Рождение, любовь, разлука -

Все страдание, людям дарованное.

Все это таится здесь.

В сердце. В обычном сердце

Человеческом. Выбирайте, господа,

Все, что вам заблагорассудится: весь спектр

Чувств, называемых жизнью,

В вашем распоряжении.

Беззаконная комета

Летит по просторам, сбивая

Тяжелый виноград звезд.

Это ночь.

Ночь всепроникающая.

Ночь всея земли.

Они встают,

Они идут, направив взоры на землю,

Идут сквозь нас,

Сквозь сновидения

И мечты наши -

Деды,

Отцы,

Братья наши,

Нами утраченные,

На войнах погибшие,

В человечестве затерянные.

В их мире,

В их царствии темном и тихом,

В просторе, отзыва и отклика не знающем,

Давно оплакан я,

Оплаканы все живущие -

Мы, те, кого наши пращуры

Потеряли.

Мы не слышим их.

Только иногда,

Почувствовав, как дрожит занавеска

На окне ночном,

Как по-человечески кричит осенний ветер,

Как плачут капли, по окну ночью стекающие, -

Могу подумать я:

"Вот, уходят люди...

В чем смысл разлуки?

Кто умер - я или они,

Если они неизменны вовеки,

А я -

Я от них вечно влеком течением?"

И, наверно,

Скоро кто-то из родных моих

Найдет в столе телеграмму

Без адреса отправки:

"ПРИВЕТ ТЧК

Я ДОЕХАЛ ХОРОШО ТЧК

СКУЧАЮ ТЧК

В РАЮ ПРОЕЗДОМ"

Восходит солнце. Восходит

Кровь человеческая. Восходит

Время, из глубин сердец прорастающее.

Восходит жизнь.

И в этом ежедневном

Ритуале, в этом обыденном

Чуде, в повседневном обряде

Воскресения земли -

Участвует каждый, на земле

Живущий, в земле и в небе

Участвующий.

Я живу, я оставляю атомы

Своего дыхания в атмосфере земного

Шара, атомы своей плоти

В почве земной;

Я оставляю атомы своей души и мысли,

Слова своего живородящего

На поверхности тайного зеркала

Истории.

И в этом

Участии в земле и небе,

В участии в становлении и разложении,

Возрождении и распаде,

Жизни и смерти, аде

Умопостигаемой повседневности

И заключается преодоление

Ада.

Очищение от боли - в самой

Боли. Очищение от жизни - в самой

Жизни. Очищение от немоты -

В выстраданном молчании.

Пройди сквозь ад, жизнь,

И поймешь, как счастлива ты.

И душа приходит к вратам

Рая, стучится туда,

Но, никого не застав,

Уходит -

Назад, в жизнь,

Назад,

К участию в чуде ежедневного

Воскресения.

-- ПУСТИ КОРНИ В НЕБО

ПУСТИ КОРНИ В НЕБО

Пусти корни в небо: учись у них -

У дуба, березы, яблони;

Учись у времени, корнями в память,

А ветвями в мечту врастающего.

Пусти корни в прошлое, а ветвями достигни

Будущего. Укоренись в нем,

Чистом,

Глубоком,

Необитаемом доныне.

Учись у деревьев:

Они только для нас, по земле передвигающихся,

В земле укоренены; ангелы же

Видят, что деревья растут из неба,

В которое пустили корни свои,

Ветвями именуемые. И чистейшими соками

Небесными они питают цветы

И плоды свои,

К ногам нашим падающие.

Мрак крови моей

Пронзают птицы и звезды. Время трепещет,

Как оторванный хвост ящерицы, подрагивающий на ветру.

Пульсация времени - главный залог

Возрождения нашего. Жизнь

Есть укорененность в небе

Земли. И точка,

Где мы находимся, теряется

На плоскости, мирозданием именуемой.

Теряемся мы. Теряется город,

Теряется дорога, во вчера уходящая,

Теряются границы государственные

И границы времен. Теряется жизнь,

Рассеивающаяся, подобно зерну, в пространстве

Памяти. Теряются яркие витрины,

Проспекты, торговые центры и рестораны,

Теряются деревянные домишки в просторах полей,

Теряются музеи, театры и библиотеки.

Так происходит перед сном, когда занавес

Легких трепещущих век опускается на мироздание,

И только странный розовый свет еще трепещет между

Напряженным зрачком и мирозданием,

Во сне теряемом нами.

Так во сне человек начинает понимать,

Что он спит, но не желает

Просыпаться. Так умирающий

Осознает, что его уже нет: я еще мыслю,

Но уже не существую. Так птица,

Пролетающая сквозь озаренное пространство крови моей,

Оставляет след, еще долго

Светящийся.

Каждое пробуждение погружает меня в сон,

Сон, именуемый явью, мир, полный новостей

О прошлом: вчерашних терактах, тревогах

Дня миновавшего, столкновениях

Власти с народом, столкновениях машин

На трассах жизни человеческой,

О земли упругих содроганиях,

Уносящих жизни.

Закрой глаза, погрузись

В реальность, сном именуемую: сквозь мрак крови

Проносятся птицы и звезды;

Нежное розовое сияние

Мерцает сквозь опущенный занавес век;

Зрители расселись по своим местам и ждут

Представления, оркестр пробует

Инструменты, суфлер

Мирно подремывает в будке.

Скоро начнется представление. А пока -

Нежный розовый свет

И звезды, пронзающие память крови моей.

Но везде,

Во сне и в яви, на сцене

И в зале зрительном, в обществе

И душе человеческой, в небе

И на земле, нигде не укорененной еще, -

Одно и то же беспокойство,

Подобное подрагиванию оторванного хвоста

Ящерицы на ветру или

Копошению зародышей в мутной воде.

Время пульсирует,

Облекаясь в плоть.

Время диктует сердцам нашим

Темп, в котором им предстоит

Задыхаться.

Корни в небо пусти: будь деревом,

Вверх корнями и вниз ветвями растущим,

Древом Совести, ангелов питающим.

Будь с небом плотью единой, если нельзя

Быть с ним душою одной. Но земля,

Планета, мрак крови небесной пронзающая, -

Нет у нее корней,

И без страховки, без опоры летит она

От дня к ночи,

От лета к зиме,

От прошлого к будущему

И назад. Таково движение,

Потоком своим вещи мира сего увлекающее.

Вечная неукорененность, вечное сиротство

Пребывания в жизни, вечное одиночество

Пространства, центр которого везде, а границы -

Нигде; вечное скитальчество дома нашего,

По вселенной несущегося -

Вот мой удел,

Твой, его, ее, наш общий удел,

Не имеющий разрешения.

И я закрываю глаза

Ладонями, в которых трепещет толика

Живой, сияющей тьмы - и вижу

Нежное розовое пламя,

Теплое пламя, разливающееся

В храме сведенных ладоней. Молитесь,

Молитесь лицом в горсти, прижимая к лицу своему

Лицо тьмы, в беспредельности мерцающей.

Пустите корни в небо.

Укоренитесь в пустоте,

Как я укоренился в ней,

Необитаемой,

Благодатной вечно.

Вот оно,

Слово, которое есть Бог,

Преодоленное молчание пространства.

И мною - немым - говорят вещи,

Камни, деревья, цветы, животные,

Лазурь и песок,

Из ладони в ладонь пересыпающийся.

ARS POETICA NOVA

(стихи о запретном)

Книга хороших стихов - это верительная грамота,

Господом Богом врученная. Только нам неизвестно,

Что она удостоверяет и зачем она вообще нужна.

Впрочем, величие поэзии -

В ее бесцельности; будь у нее цель,

У нее не было бы смысла.

Но поэт обычно предъявляет свою грамоту

Везде, где только можно, надеясь,

Что использует по назначению. А бессмертие,

Как государь державы, поэта принимающей,

Зевает, не дожидаясь

Конца церемонии приема верительных грамот

От послов - смертных,

Обязанных говорить с бессмертием

На одном языке.

Слава - это почетная форма позора.

И, если "Гамлет"

Написал Шекспира, то наши творения

Стирают нас с грифельной доски

Нашей собственной памяти.

Вдохновение, как загранпаспорт

Иного времени, нужен преимущественно тем,

Кто намерен выехать из своей эпохи -

Ненадолго или на постоянное место жительства.

Домоседы обычно не любят

Вдохновляться, т.е. Получать повестки

Из Ниоткуда, призывающие в Никуда.

А большинство поэтов

Живут одновременно не на две страны, а на два времени -

Настоящее и Будущее,

Что не всегда одобряется

Законодательством Настоящего.

Стихотворение по отношению к описываемому предмету -

Это ярлык с ценой, которая никогда не будет уплачена.

Поэт получает все, что любит, даром,

Но все ненужное вынужден оплачивать втридорога -

Деньгами, временем, счастьем, в конечном счете -

Жизнью. Поэзия жестока

К тем, кто не ожидает от нее жестокости,

И милосердна к тем,

Кто немилосерден к себе.

Творчество - это курьерская переписка с Музами

В эпоху электронной почты.

Она усложняется тем,

Что Музы, как все богини, любят пошалить

И пишут анонимно, так что порою

Трудно догадаться, какая из Резвых

Написала это письмо.

С другой стороны,

Неприятно писать, зная, что твое письмо

Подвергнется люстрации Обществом

И каждый читающий поставит под ним свою подпись.

Впрочем, этот ритуал -

Своего рода перепись всех подданных

Слова, которое есть Бог -

Единственный,

Не требующий славословий.

Авангард - это классика

Наизнанку. Ходить в пальто наизнанку так же тепло,

Как в обычной форме, но более нелепо. Классика - это авангард,

Прочитанный по системе реникса. Классика - это способ восприятия

Авангардных произведений; в конечном счете, классика - это Читатель.

Читатель - это авангард наступающего просвещения.

Авангард - это поэт.

Поэт - это стиль.

Стиль - это человек.

Человек - это слово.

Слово - это Бог.

Следовательно, авангард - это Бог.

А читатель - это тот, кто создает богов

По образу и подобию своему,

И при приближении читателя начинает содрогаться,

Дрожать мелкой дрожью, как при проезде трамвая под окнами,

Книжный шкаф - холодильник, где хранится пища

Для души, опиум для народа и пудра для мозгов -

Литература.

БОЛЬШАЯ ЭЛЕГИЯ НА СМЕРТЬ БОЭЦИЯ

Лишь человек -- он единственный держится прямо и гордо,

Сверху на землю взирая вниз с высоты легкого тела.

Коль не безумен совсем ты, сравни это все и подумай:

Образ напомнит пусть твари земной что дух свой всем выше

Надо нести, чтобы вниз не увлек его ум неподвижный.

Выпрями ж стан свой и гордо смотри ввысь, в высокое небо.

Аниций Манлий Торкват Северин Боэций.

Утешение философией

Имяреку, тебе, утешенному философией, через

Полторы тысячи лет и пять тысяч

Километров от смерти твоей,

Пишу я,

Тебя ощущающий

Растворенным в крови своей.

Человек - это память

Генов, крови, плоти,

Память о поколениях,

Упакованных в сновидения наши,

Как в консервные банки.

И где-то, наверное,

Красными шарикам в сосудах моих мчатся

Данте, Бруно, Кассиодор, Августин

И ты, Утешенный философией,

Обгоняющий их

В вечной гонке кровавых шариков-планет

По жилам моим,

Движением этим утешенным.

Утешение философией. Утешение

Истиной. Утешение тем,

Что восторжествует, даже если погибнет жизнь.

Утешение несчастьем. Утешение мечом,

Над жизнью твоей нависающем,

Крестообразным, как первая буква азбуки

Творения. Меч стал

Символом веры после тебя, Боэций.

Время мечом опустилось на тебя

И твои творения. А над плахой твоей

Вертикально,

Несгибаемо,

Неколебимо

Стоял Крест

Души твоей, слов

Последнего твоего трактата,

Подвига твоего.

Всю жизнь хотел ты

Предстоять перед Распятием; Господь услышал

Твои моления и сделал тебя крестом.

Крест зародился в тебе -

Нотой, цифрой, перекрестием

Латинских фраз; стал формулой

Утешения, сердцевиной

Твоей жизни, вошел тебе

В плоть и кровь;

Стал основой плоти, скелетом

Веры твоей.

Ты писал свое "Утешение",

И крест, образованный позвоночником

И плечевым поясом, рос в тебе,

Несгибаемый, перерастал тебя,

Не позволяя тебе

Кланяться; он ждал,

Когда освободится от оболочки

Жизни

И примет Господа.

Философия - это искусство выращивать

Крест в себе; это искусство

Ходить прямо, не сгибаясь

Ни перед кем, дабы не сломать

Крест, в позвоночнике медленно произрастающий.

И его рост есть поэзия.

Человек - это двуногая прямоходящая

Поэзия; остальное -

Досадные случайности, финтифлюшки,

Молчание не про нас.

Стой прямо.

Стой вечно на месте

Казни твоей, стой памятником

Самому себе, помни,

Что мудрец - это пересечение

Мысли и жизни, перечеркивающих друг друга,

Крест, образованный

Двумя перпендикулярными прямыми:

Утешением философией

И оскорблением философией.

Это - два минуса, стоящие друг другу

Поперек горла. Это протест

Протесту, превращающийся в

Утверждение отрицаемого.

Это свет, пересекшийся

С тьмой. Это тьма,

Излучающая сияние.

Это жизнь, пропадающая

В бездне времени. Это время,

Без конца поглощаемое жизнью.

Это слово, становящееся плотью.

Не метафорической, а живой

Плотью, движущейся,

Пьющей, едящей, совершающей

Покупки, пишущей

Буквы на бумаге - моей плотью,

Плотью человеческой.

Это истины тело, рассеянное

Во времени. Это жизнь,

Во все века единая.

Это все мы.

Это и я, сии строки пишущий,

И ты, Утешенный

Философией и казнью,

Последний римлянин, музыкант,

Математик, философ,

Заговорщик, мудрец,

Человек человечества,

Это - ты,

Строки мои читающий.

ЕККЛЕСИАСТ ЗАКАТА

Борису Пастернаку

Я один на закате крови

Пребываю в высоком доме

На холме над живой рекой,

Протекающей меж холмами

И струящей напевы птичьи,

Переплески, плоды, приветы

От минуты - другой минуте,

Листья, листья, лучи заката,

Лепестки утихающих бурь.

Я с холма озираю время,

Города, автотрассы, фермы,

Топи, топи, болота, скалы,

Океаны, суда и льдины -

Все, что мчится вплавь по теченью

К вековому закату крови,

И вещаю не словом - плотью:

...Будет время, настанет время,

И вернется душа к истокам,

И истоки вернутся к морю,

И вернется на небо море,

Ну, а небо - в яйцо свернется.

Кем мы будем тогда, кем будем?

...И взметнутся под диким вихрем

Зданья, словно пучки соломы,

И пустынею ветхозаветной

Распахнется над нами небо,

И пронзится стрелою отзвук

Высших песен в груди усталой.

Где мы будем тогда, где будем?

...И уходит дорога в небо,

И идет человек сквозь солнце,

Прорубая тоннель словами;

И струятся в крови мгновенья,

Лепестки утихающих бурь,

Облетевшие в миг молчанья.

И кончается все земное,

И выходит за грани мира,

За тот берег, где мы родились,

Неподкупная взорам вечность.

С кем мы будем тогда, с кем будем?

Солнце в санках скользит по небу,

Ниже, ниже - мне в грудь стремится,

Чтоб прожечь в ней сквозную рану,

Где бы ветер времен поселился.

Реки вспять утекают, в землю,

Море всасывает закаты,

Я же - строки иглой сшиваю,

Той иглой, сквозь ушко которой

Проникает большое солнце.

Я же - славлю звезду над небом,

Ту, что вечно сияет в сердце,

Ту, что песню поет от боли,

Ту, что кровью моей истекает,

Ту, что здесь рождена человеком.

В небо взгляд направляя, вижу

Отраженье свое, как в море,

И мои раздаются строки

В переводе молчащих рыб

Под обрывом времен и сроков,

И моей несуразной жизнью

Говорит, онемев, природа.

Для земли, что дана мне небом,

И для неба, землею данного,

Сочиняю ковчег словесный,

Шелестящий, шуршащий, прущий,

Чтоб проплыть сквозь потоп мгновенья

Вместе с жизнью, любовью, смертью,

Мирозданием и забвеньем.

Слышишь, яблоня над рекою,

Каждым глазом своим, мои речи?

Слышишь, дуб, древне-хмурый, темный,

Как язык церковнославянский?

Слышишь, ясень, пронзивший небо,

Соки неба струящий в землю?

Слышишь, тишь, этот громкий молот,

Раздающийся над пространством,

Молот слов, разбивающих время,

Утрамбовывающих столетья

До размеров одной минуты?

(Мой язык, словно Ноев молот,

Из эпох, как из крепких брусьев,

Крестовины сухие строит,

Корабельный остов скрепляет).

Заходите в ковчег, созданья

Лихорадочного воображенья,

Каин, Авель, Геракл и Марсий,

Мани, Будда и Заратустра,

Лао-цзе, Кун-цзы, Бодхидхарма,

Уицтлипочтли, Кетцалькоатль,

И иные, иные, иные.

Мой ковчег, из обрывков сшитый,

Паруса свои поднимает,

И на небе, покрытом потопом

Разливающегося заката,

Наблюдая кочевья ковчегов,

Видим мы, как плывут фрегаты

И пионом цветет потоп.

ВЕРУЮ

(Рифмованная интермедия)

В истории чреве,

Огромном, тяжелом, китовом,

Как новый Иона, к вещанию зла неготовый, -

Молюсь тебе, Господи.

В саду Гефсиманском,

Просторы России вместившем,

Как ветвь тишины,

Как олива, -

Без ветра застывши,

Молюсь тебе, Господи.

На куполе неба,

Забравшись, как мастер-ремонтник,

Превыше звезды,

Что горит над большим горизонтом, -

Молюсь тебе, Господи.

Моллюск твой, Господи,

Жемчужину вынашивая,

Раковину робости

Вовеки не нашивал я.

Пилигрим тишины,

Под ветвями олив гефсиманских,

Горчайших,

Я молюсь, я молюсь

О возврате космической чаши,

И покрылся кровавыим потом большой небосвод...

Облака - словно ветви олив...

Небо, ставшее плотью...

Солнце, как вечный взрыв...

Ветер пыль поднимает щепотью...

Крест встает над землей. Воздвигается. Вечно растет.

В облако, что с чьим-то мозгом блистающим схоже, -

Верую, Боже.

В сердце, которое стало грядущему дверью -

Верую.

В души, живущие в слове молитвы, как в хосписе, -

Верую, Господи.

В правду, которая зреет на древе, как вишня, -

Верю, Всевышний.

Как ветвь Гефсимании,

Облако в тебе трепещет...

Себя не обманывал я,

Не прятал души в плоть и в вещи.

Не знал лицемерья,

Хоть был и жесток, и безжалостен...

На белые перья

Огромное небо распалось бы,

Когда бы Господь

Не сочился, как кровь, сквозь него.

...Прости меня, Боже,

За правду греха моего.

Я стану мишенью

Для выстрелов, плоской, картонной.

И страшно согнется

На теле Земли тень Креста.

Стерплю. Промолчу.

Не издам ни молитвы, ни стона.

Но будет звучать в каждом сердце и сне -

Высота.

В свет, расточаемый солнцем по небу, как зерна, -

Верю упорно.

В небо, которое в нас, в нашем мозге, таится, -

Верю, как птица.

В звук, водруженный над миром, как Божие знамя, -

Верю, как пламя.

В правду, что черпаю из небосвода, как ковш - из колодца, -

Верю, как солнце.

Сомкнулись тени трех крестов

В объятье.

Кресты стоят

Вокруг всея Руси.

Живые брусья строф

Готов собой держать я,

Российский крест

Нести сквозь небеси.

Закат кровав

За Божиим распятьем,

И солнце алое

Пригвождено к кресту.

Я был неправ,

Когда хотел узнать я,

Как вознестись

Без Бога в высоту.

Не пропадай

В небесном захолустье.

Не голоси.

Не жди огня с высот.

Раскинь объятья,

Как скупые брусья,

Стань сам крестом, -

Господь к тебе сойдет.

В веру, которая прячется в злобе и в ропоте -

Верую, Господи.

В правду, - гвоздями-звездами пронзенное ложе, -

Верую, Боже.

В Божье богатство, живущее в каждой потере, -

Верю.

В веру, которая стала небесною сферою, -

Верую.

Руки свои пригвоздив, как к кресту, к вечной радуге, -

Радуюсь.

И о дороге сквозь смертную радугу к раю -

Знаю.

Омск. 10.05.2014.

ЗАХОДЯЩЕМУ СОЛНЦУ СЛАВЯНСТВА

Юрию Кузнецову

...И я стоял,

Повернувшись спиной к западу,

На стене крепости истории русской,

И бросал тень

На просторы русского будущего,

Неисхоженные,

Нераспаханные,

Неосвоенные, -

Живые

И живородящие.

Передо мною

Восходило солнце славянства,

Закатившееся за горизонт

Несколько поколений назад.

Отброшенная мною тень,

Некогда покрывавшая половину будущего,

Постепенно таяла,

Как волна,

От берега отливающаяся,

И забирала с собой

Вешки и метки

На путях непройденных,

Озаряющихся

Светом новым, -

Алым,

Живым,

Трепещущим.

А солнце -

Восходило,

Кровью окрашивая

Границу земли и неба.

Ныне чудо свершается:

Свет плотью становится, -

Живой,

Непрозрачной,

Смертной,

Заточившей в себе

Тление.

А тьма -

Бесплотна,

Нетленна,

Зряча,

Прозрачна вечно.

Ее прогоняет

Солнце славянства,

Солнце вечно поднимающееся...

Свет и тьма

Полосами чередуются

В мире земном,

На прозрачность скупом,

И знаю я,

Что скоро

Русским узлом

Завяжутся полосы тени,

Блики света,

Часы дня и ночи,

Горы и пропасти,

Верх и низ,

Восток и запад,

Благодать и закон,

Высота и низость,

Божеское и человеческое -

Все крайности,

В России вместе живущие.

Русский узел -

Гордиев узел,

Узел света и тени,

Средоточие четырех координат,

Где измерения перекрещиваются

И искривляются, приближаясь

К Точке Отсчета -

Точке плодотворного молчания,

Точке русского Ничто,

Все порождающей

И все подытоживающей, -

На нем крепится

Меч,

Нависающий над ложем

Человечества дремлющего.

Развязать ли узел,

Разрубить ли его -

Равно опасно,

Пока не встало человечество

С ложа сна своего,

Ложа царского,

Змием Адаму дарованного.

И солнце славянства,

Солнце восходящее,

Освещает узел,

Между небом и землей связанный,

Превращая его

В черный силуэт

На красном круге.

Восходит солнце.

Восходит огонь.

Восходит кровь славянская.

УТРО ВЕЧНОГО ВОСКРЕСЕНИЯ

Он вышел в сад.

Заря вставала, безмятежная.

Спал Город. Спал мир,

Тяжелый, смутный,

Необозримейший.

В лучах зари начавшейся

Чуть-чуть дрожала

Листва.

На ладони

Язва кровоточила недавняя.

Ступня, пронзенная копьем,

Касалась черных камней.

Он был распят -

День ли назад? Год ли?

Миллион лет?

Неважно.

Он воскрес. Он прав.

Прав - неизбывно,

Смертельно,

Неисчерпаемо.

Все кончено.

Впереди - жизнь.

На камне, первыми лучами согретом,

Он сел, взглянул на сад,

Утренним светом озаренный...

"Авва Отче,

И горько, и светло мне припоминать

О пире в Кане Галилейской,

О входе в Иерусалим,

О высоком кресте моем.

Воскресать оказалось больно -

Больно,

Светло,

И одиноко.

Туман дрожит

Под пустотой небесной. Пыль над дорогой

Вьется столбами. И ветер ниссана

Холодит раны, бичами нанесенные.

Еще тысячелетья будут болеть они,

Мчаться будет земля

Среди безмолвия пространства и времени,

Кровоточить - ладони мои,

Свет - лететь над миром,

Над листвой, прозрачной,

Лучами времени пронизанной.

Все свершено. Черный камень

Отвален от двери гроба.

Но еще раз

Предстоит прийти мне сюда -

Пречистыми руками пригвожденными,

Руками, как никогда, кровоточащими

Указать людям пути -

Последние,

Бесконечные,

Непреодолимые вовеки.

Когда-то путь казался очень длинным...

Но все прошло. Есть только благодать.

И над миром,

Миром древним и юным,

Миром безмерно малым и необозримым

Дрожит в неясности утренней

Час рассвета,

Час восхождения совести,

Час,

Прощаться и прощать повелевающий".

Все спали в чуткой свежести рассветной:

Ученики,

Убийцы,

Воины римские,

Мать земная и Отец небесный.

Он горько улыбнулся:

Завершен путь предначертанный.

И конец - впереди.

На влажном от росы камне огромном

Ящерица неподвижная сидела.

Он взял ее в ладонь

И долго в глаза зеленые,

Глаза бездонные и бессмысленные

Вглядывался...

Рассвет...

Встает рассвет милосердия.

Пустыня мира молчит, Богу внемля.

Роса на черных камнях мерцает благодатная.

И Он один выходит на дорогу,

Длинную,

Высокую,

Неисчерпаемую вовеки.

ТАЙНАЯ ПЕСНЯ ЗЕМЛИ

Я - горстка земли,

Лежащая в ладони твоей.

Я сыплюсь сквозь пальцы,

Крупица к крупице,

Атом за атомом,

Черною пылью,

И вот -

Меня почти уже нет

В руках твоих,

В теплых твоих ладонях,

О Человек!

Во мне зарождалась жизнь.

По мне,

По моей черной груди

Ты делал первые шаги свои.

Меня ты взрезал плугом,

Бросал в мои раны семя,

Чтобы я произвела на свет

Колосья, полные солнечного света,

Ставшего плотью

И именуемого -

Хлебом.

Я -

Горстка земли.

И горжусь я лишь тем,

Что я - пыль, которую ты отрясаешь

С ног своих.

А когда-то

На меня падали звезды,

Во мне пылал огонь,

И я возвещала миру,

Принося тройной урожай,

О рождении Будды,

Моисея,

Иисуса Христа.

Я -

Горстка земли.

И хочу одного:

Отныне и присно,

Во веки веков

Топчи меня,

Режь плугами,

Разрезай на части,

Проводи каналы,

Меняй направление рекам,

Иссушай океаны,

Но помни одно:

Ты, в сущности, тоже -

Такая же, как я,

Горстка земли.

ЭЛЕГИЯ ПРЕДЧУВСТВИЙ

В глубине моей жизни прозрачным крылом стрекозиным

Память трепещет. И снится мне озеро. Снится тепло,

Деревья, склонившие ветки над длинною тропкой,

Над ними - лазурная глина небес обожженных.

И где-то вдали деревянный нахохлился дом.

Там травы грустят по ногам моим, их не примявшим,

Там красный листок задержался на синей воде.

Там где-то бредет по тропинке неслышное Лихо...

Стекает закат по стволам. Возвращаются в сердце,

Светлея, слова. Но вдали, на вечерней дороге --

Опасности, боль и закрытые двери любви.

Отверженность. Страх. И дорога, - без края, без цели...

Все это грядет. Это сбудется. Только сегодня -

Сегодня со мною союзники в вечном пути:

Багровый листок, паутинка, дрожащий ковыль,

И птичье перо, и неясных следов отпечатки,

И теплая желтая пыль на вечерней дороге--

Все это я встречу опять, но потом... Но - потом...

И время засеяно мной, как прозрачным зерном--

Живым, благородным, немым. Только озеро это,

Где бродит, подобно вину, чистый солнечный свет,

Застыло навеки меж словом и откликом темным.

И сжаты слова, словно рожь. Урожай прошлых лет--

Улыбки, загадки, просветы меж туч над обрывом--

Всё это вошло в тусклый свет, отраженный в воде,

И кажется, все прощено, в чем я был невиновен,

И кажется, можно быть просто счастливым под небом вечерним.

Вместо послесловия

РАСЩЕПЛЕНИЕ АТОМА ПОЭЗИИ

(попытка построения теории верлибра)

Как возникает верлибр? Возможно, его рождение подобно возникновению Вселенной: сначала возникает некий первоатом поэзии - образ или метафора, в которой сконцентрировано и спрессовано содержание будущего произведения; затем этот первоатом взрывается, и вследствие его расщепления возникает гигантская эмоциональная энергия, заставляющая бесконечно быстро разлетаться в разные стороны поэтические галактики и миры, до этого момента мирно дремавшие в зародыше будущего стихотворения...

Верлибр строится из "атомов" поэтической речи -- коротких афористичных фраз, отличающихся смысловой завершенностью. Сначала он трудно воспринимается с точки зрения традиционной логики. Нам постепенно открывается смысл произведения, что-то пока остается темным для нас, но есть в нем и моменты не просто непознанные, а принципиально непознаваемые. И в этом не слабость, а сила искусства. Вспомним строки А.Введенского:

Нам непонятное приятно,

Необъяснимое нам друг,

Мы видим лес, шагающий обратно,

Стоит вчера сегодняшнего дня вокруг.

Поэт внутренним интуитивным зрением видит в окружающих его явлениях жизни начало творчества, поэзии, которое является такой же стихией, как вода, земля, огонь и воздух. Но видеть эту стихию и взаимодействовать с ней может только художник, умеющий воспринимать мир при помощи интуиции.

Стихотворения словно строятся из "кубиков", каждый из которых имеет собственную "картинку". Лишь поставленные рядом, они создают общую картину мироздания, где все друг с другом связано. Рифма и размер в стихотворении были бы лишними--рифмуются смыслы, и размер заменяется их гармоническим строем.

Расхожие речевые выражения переживают в верлибре новое рождение. Их переработку поэтом можно назвать инверсией обыденного сознания. Если вселенная может быть истолкована как некий текст, организованный по правилам, подобным правилам поэтической организации речи, допускающими наличие созвучий, перекличек, рифм, тропов и т.д (такая ее трактовка встречалась у Шопенгауэра, Ницше и т.д.), то творчество в каком-то смысле является прочтением "фразы жизни" в обратном (или, по крайней мере, смещённом) порядке, причём при этом фраза может оказаться палиндромом. Творчество --это инверсия обыденной жизни и обыденного сознания.

При этом подобные приемы напоминают китайскую иероглифическую поэзию, где добавление новой черты к иероглифу вызывает такой же результат, такое же обновление речи. Подобно тому как существует письменность, сводящая язык к ряду букв-немногочисленных условных знаков, не имеющих сходства с явлениями реальной жизни,-и письменность иероглифическая, в которой язык формируется из колоссального ряда иероглифов, своеобразных маленьких смысловых княжеств, имеющих определенный изобразительный смысл, при оперировании которыми разум переходит от одной грани мира к другой,- так и "алфавит поэзии" может быть организован по двум подобным принципам. Каждый маленький верлибр из книги есть одновременно "смысловой иероглиф", маленькое поэтическое княжество - и часть большой поэтической державы, "венка верлибров".

Каким же образом связываются эти "княжества" в единое смысловое пространство?

Одним из этих приемов является организация произведения по принципу "алмазного ожерелья", каждое из звеньев которого отражает каждое.

Процесс возникновения стихотворения можно уподобить процессу образования кораллов: слова и фразы так же образуют строфы, как полипы образуют кораллы. Подобно тому как полипы, отмирая, соединяются в единую структуру коралла, обладающую цельностью и сложностью, атомы поэтической речи, теряя часть своего прежнего значения, создают поэтический текст. Соединить их с наименьшим ущербом для живой ткани бытия--задача поэта.

Бытие стихотворения есть "эхо-бытие", мир которого имеет несколько центров, взаимодействующих, говоря словами Тойнби, по принципу оклика и ответа, ответа и оклика.

Основу для соединения "полипов" в единое тело "коралла" составляют "поэтические доминанты". А.Блок писал, что стихотворение--это покрывало, держащееся на остриях нескольких наиболее важных слов. В венке верлибров можно найти несколько словосочетаний, которые выражают основные понятия цикла. Их можно назвать "смысловыми доминантами" поэзии.

Организованная по этим принципам поэзия должна стать - и становится - доминантой жизни.

Андрей Козырев. Омск. Февраль 2014.

Оставить комментарий © Copyright Козырев Андрей Вячеславович (yakozyr@rambler.ru) Размещен: 21/05/2014, изменен: 12/09/2014. 131k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Тема книги "Города в моей голове" - топография души. Рукопись описывает путешествие лирического героя по мирам, таящимся в нем самом, в его воспоминаниях, чувствах, мыслях. Лирический герой перебирает в памяти образы стран, городов, пейзажей, лица людей, с которыми он когда-либо встречался, а также те или иные эмоции, пережитые им, пытаясь выстроить из этого материала здание собственной жизни. Стилистика книги основывается на попытках создания новых жанров в пространстве пересечения поэзии, прозы и эссеистики. Рукопись одновременно является единым повествованием с неявным, но четко соблюдаемым сюжетом, опытом философского мышления в безвоздушном пространстве и сборником небольших нерифмованных текстов. Жанр книги можно определить как венок верлибров или метаверлибр-эссе.

Козырев Андрей Вячеславович : другие произведения.

Города в моей голове