Вечереет. Всё дождём искапано. 
На дорогах тоненькая скользь.
Не в восторгах я и не заплакана.
Просто - жить на свете привелось.

Просто есть внутри отрава жгучая,
Что и в ночь покоя не даёт.
То молчит, а то тоской колючею
Окна, точно изморозь,  забьёт.

То весенней встретится улыбкою
Или злобой вцепится в лицо,
То во храме засветлеет ликами,
Шею сжав зазубренным кольцом.

Всё логично в мире и прощаемо:
Солнце - утром, вечером - луна,
Расстаёмся и не возвращаемся,
Отнимаем и  даём сполна.

Отберём у нищего да сирого,
Бормоча, что сами без гроша.
Плачем над вчерашними могилами,
Деловито кости вороша.

Тем, кто дорог, рвём сердца обманами,
Ненавидимых целуем в лоб -
Пусть грохочет всё-по-барабанная
Совесть, заколоченная в гроб!

Чередой  колышутся отчаянной
В первую осеннюю метель:
Мальчик, что совсем не по случайности
Брошен был на рельсов параллель.

Холмик над детишками из Вязьмы,
Что сгорели заживо в огне.
"Спальники" Каширки и Гурьянова
Всгорбленной плитою на  земле.

Узники Беслана и Норд-Оста -
Щепки столкновений грубых сил.
И в машинах сваренные просто
Потому, что кто-то их забыл.

Брошены, пропиты и разъяты,
Сжёваны и выпиты до дна,
Дети чьи, ни в чём не виноватые,
Жертвы извращений и вина?

Выжженные танковыми бойнями
На слепой бессмысленной войне
В мыслях всё руками беспокойными
Тянутся и тянутся ко мне.



Не смогу я сердце, как ни хочется, 
От тоски и боли уберечь.
Потому что плачет в одиночестве
Эта преждевременная смерть.

Пусть, пока мы гнёзда вьём нагретые,
Отрывая клочья там и тут,
Эти настрадавшиеся дети
Мотыльками  в  головах живут.