Деревья жадно пили дождь и никак не могли напиться. Вот уже несколько дней они ждали, подобно страждущему, ползущему по знойной пустыне, который всё готов отдать за один глоток жидкости... ощутить губами, щеками, пальцами, как течёт, блестит животрепещущая влага...только глоток...два...три...
И пролился долгожданный дождь, намочил городские горячие дороги, от которых сразу, при первых каплях поднялся густой, такой летний-летний запах мокрой пыли. Деревья пили, влага стекала по их листам, просачивалась в серую землю, проникала вглубь и поила корни.
Скудная городская природа торжествовала. Прошедшая гроза оставила лужи, мокрые деревья и едва уловимый запах озона.
Мокрые, высыхающие на солнце голуби весело расхаживали вокруг наполненных водой вымоин в асфальте.
В лужах отражались деревья и небо, и было волнующе-жутко провалиться туда, в бездонную манящую синь.
Голуби - самцы, важно ступая, раздували переливающиеся шеи, из самого нутра рвался уверенный, глуховатый, гукающий звук. Серенькие самочки казались недовольными столь назойливыми ухаживаниями и возмущённо вспархивали прямо под носом у незадачливого ухажёра, а он ещё немного топтался на месте и гукал, как бы для самоутверждения.
Один из голубей настойчиво раздувал шейку перед серой голубицей, но ему никак не удавалось соблюсти все тонкости ритуального танца: при любой попытке совершить грациозный поворот он жалко заваливался на бок. Одной ноги у голубя не было, торчала лишь жалкая культя, которая как чужеродное тело мешала ему. Вторая ножка тоже была изуродована: затянута ниткой. Скоро бедолага превратится в полного инвалида.
Я, маленькая девчушка в коротком платьице, была раздосадована тем, что голубка не оказывает хромому особого внимания. Однако, по всей вероятности, не понимавшая ничего в природе любви, я ошибалась совершенно. Напротив, это якобы невнимание самочки, попросту - женское кокетство и было проявлением благосклонности.
Во всяком случае, она не улетала, и вскоре перестала отстраняться, когда хромой к ней приближался.
Но, "пожалев" хромого, я очень рассердилась на голубку. Подбежав к ней и топнув ногой, я заставила её нехотя подняться в воздух. Хлопая крыльями, она скрылась из виду.
Голубь замер. Он перестал кружиться, раздувать сизое горло. Он грустно смотрел ей вслед.
Потом медленно отошёл в сторону, и я разглядела, что он совсем старик.
Он был одинок и обречён.
Он полюбил её всем своим птичьим сердцем, а она с лёгкостью уплыла от него в небесную синь.