Альм Лара : другие произведения.

Игра в родословную. Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Кто мне друг, кто мне враг - разберусь как-нибудь:
  Я российский солдат - прям и верен мой путь.
  Даже мать и отца, даже брата забыл,
  Но в груди до свинца лишь Россию любил...
   / А.Дольский /
  
  Предисловие
  
  
  Что вы предпримете, если узнаете, что человек, с которым вы прожили бок о бок энное количество лет, совсем не тот, за кого себя выдавал? Существует несколько вариантов последующих событий: вы уходите с гордым видом, поджав губы, показывая тем самым свою глубочайшую обиду, или попытаетесь разобраться в возникшей ситуации, докопаетесь до истины, а уже потом, в зависимости от полученного результата... уйдете, поджав губы. Или продолжите общение с этим засекреченным индивидуумом. Есть еще масса вариантов, если есть желание докопаться до истины...
  У меня такое желание было, только я не знала, с чего начать. Я напоминала себе старуху, сидящую у разбитого корыта не в начале сказки, а в ее конце, когда развитие событий закончено и от жизни уже ничего хорошего не ждешь.
  Все началось со шкатулки, которая в нашей семье хранилась много-много лет. Сначала моя бабушка складывала туда свои немногочисленные ценности в виде нескольких золотых украшений, потом, по мере износа, шкатулка перешла по наследству моей маме, которая прятала в ней свои вещицы, а затем досталась мне.
  Шкатулку привез мой дед в пятьдесят первом году из Китая, где базировалась его военная часть, в которой молодой лейтенант Александр Алышев был командиром роты. В те времена СССР и Китай находились на пике дружбы и братства, и наша страна снабжала Китай различной военной техникой. Дед со своей частью провел там полтора года, передавал опыт братскому народу, отъедался после тяжелых военных лет и затаривался одеждой и обувью, бывших в дефиците в нашей стране. Приодел, приобул свою молодую жену и сына, который родился через два месяца после отъезда отца.
  Поженились они в сорок девятом, когда моя бабушка Нина Криштопина поехала в отпуск в Минск к своей старшей сестре, которая была замужем за военным. Перед отъездом Нина рассорилась со своим женихом Владимиром и поэтому пребывала в расстроенных чувствах. Её мать, моя прабабушка, Вера Васильевна, была женщиной умной и наблюдательной, всегда верховодила в собственном доме и любила полное подчинение себе всех домочадцев. Жених дочери ей не нравился, но против любви, как известно, не попрешь. Вера Васильевна пыталась, но безуспешно. Нина безумно любила Вовку, хотя, все недостатки его замечала, но смотрела на них "сквозь пальцы".
  - Он же бабник! Всю жизнь будет на сторону смотреть. И хорошо, если только смотреть, - печально вздыхала сердобольная мать, пытаясь облагоразумить дочь. - Неужели тебя это устраивает?!
  Нина слушала предводительницу и молчала.
  - Гулящий муж хуже мужа-пьяницы! - не унималась Вера Васильевна.
  - Почему? - с напускным удивлением спрашивала Нина, желая увести мать с "наезженного пути". - По мне так и то и другое - равнозначно плохо.
   И Вера Васильевна сразу хваталась за возможность пуститься в воспоминания, каждый раз начиная повествование со слов: "Вот помню, был у нас случай..."
  Про мою прабабушку, которую я, к большому моему сожалению, не застала в живых, стоит рассказать особо.
   Я не знаю почему, но моя мама называет себя ведьмой в третьем поколении. Начало "ведьминского" древа, естественно, исходит от Веры Васильевны. У нее не было ничего общего с бледнолицей старухой с крючковатым носом и большими алчными губами, она не наводила на людей порчу, не была сварливой и злой бабой, проклинающей всех и вся. Именно, таких в повседневной жизни презрительно называют ведьмами. Предсказательницей прабабушку тоже трудно назвать, так как он не вещала о будущем, прикрыв глаза, словно видит все грядущее четко и ясно. Она не насылала болезни, не руководила погодой, Вера Васильевна относилась к тем женщинам, которые много знают и могут влиять на ход событий. Поэтому ее называли в семье ведьмой, за глаза, потому как высказываться открыто никто не решался. Прабабушку побаивались. Если она "заимеет на тебя зуб", то бойся! А заимеет она его только в случае сильной обиды, которая касается не только её, но и её близких людей. Особенно, близких! Прабабушка не скажет худого слова, она просто обидится на этого человека и перестанет с ним общаться. Вы подумаете: и что в этом страшного? Ну, не хочет разговаривать и не надо! Подумаешь! Но через некоторое время с обидчиком или его родственниками случаются неприятности разного рода. Нет-нет, Вера Васильевна, не произносит таинственных заклинаний, она, как я уже сказала, просто обижается...
   Бабушка Нина уверяла, что мать Веры Васильевны, будучи беременной, проглотила ненароком кусочек уголька во время приготовления вечерней трапезы, поэтому на свет появилась прирожденная ведьма. Бывают еще ученые ведьмы. Это те, которые приобретают силу таинственного мастерства у прирожденных ведьм, которые более добродушны к людям, нежели ученые ведьмы, и твердо знают, что всегда добьются цели.
   Вот и Вера Васильевна предчувствовала: одну дочь отпускать в Минск ни в коем случае нельзя. Там случиться может всякое, и это всякое способно коренным образом изменит ее жизнь. Но при этом должна присутствовать мать, чтобы вовремя среагировать: дать отмашку-разрешение или заблокировать это изменение, если внутреннее чутье прирожденной ведьмы сработает. А оно сработает, в этом она не сомневалась.
   Итак, обе дамы прибыли в город-герой Минск, где их встретила старшая дочь Катерина с мужем Николаем. Вера Васильевна рассказала ей о проблемах на "личном фронте" у Нины. Катя сразу нашла выход из создавшейся сложной ситуации: предложила познакомить сестру с молоденьким лейтенантом, который недавно прибыл в их часть.
  - Мам, Сашка парень хороший, фронтовик, окончил Рязанское автомобильное училище с отличием, - быстро перечислила достоинства потенциального зятя старшая дочь.
   Мать задумалась и на следующий день дала добро на знакомство младшей дочери и Александра Алышева.
   Нина не обратила внимания на сослуживца Николая, все ее мысли были об оставленном в родном городе любимом Вовке, тяготила размолвка, в голову протискивались мечты о будущей встрече. И чего скрывать, о примирении. Вера Васильевна поняла настроение дочери и перешла к непродолжительной осаде. Для продолжительной отпускного времени было недостаточно. Просто сидеть сложа руки и ждать не входило в планы матери.
  - Ты посмотри, как живет твоя сестра! У военных и зарплата выше, да, и люди они более ответственные. Не то, что... - мать замолчала, предчувствуя, что сравнение Александра и Владимира пока преждевременно. Душевная рана дочери еще кровоточит, и упоминание имени нового знакомого рядом с Вовкой может повлечь за собой антипатию со стороны Нины к новоявленному жениху, которого выбрали мать и Катерина.
  - Надо вести игру тонко и осторожно, не ускоряя событий, - задумчиво произнесла Вера Васильевна, когда они остались наедине с Катериной.
  - Времени не так уж и много, - напомнила она.
  - Я мы его остановим, - неожиданно выдала прирожденная ведьма, зыркнув в сторону старшей дочери светло-карими глазами, совсем не черными, какими положено быть глазам матерой ведьмы.
   Когда прабабушка ставила себе цель, то обязательно добивалась желаемого. Так было и на этот раз. Вера Васильевна не вела душевные беседы с дочерью, не уговаривала ее, просто "капала на темечко", как говорили в нашей семье, когда кто-то каждый день говорит одну фразу-заклинание, которая вбивается в мозг слушателя.
   В данном случае этой фразой стало высказывание, которое всегда начиналось словами: Саша - хороший парень... А потом следовали различные вариации, раскрывающие все плюсы этого парня. То ли Нина устала от взбрыкиваний Вовки, то ли захотела спокойной жизни рядом с хорошим и надежным парнем, но осада вскоре закончилась победой: в самом конце отпуска Нина и Александр расписались. Молодая жена ненадолго покинула мужа и отправилась в родной город, чтобы завершить свои дела.
   В первый день по возвращении к ней прибежал Владимир, чтобы в очередной раз покаяться и помириться. В успехе он был полностью уверен, зная отходчивый характер Нины и веря в ее неугасающую любовь к нему. На пороге его встретила будущая теща и сообщила, что она уже не будущая, а состоявшаяся теща одного хорошего парня и выставила Вовку за дверь.
   Сначала тот опешил, но затем быстро опомнился и решил бороться за девушку. Он подкараулил ее на улице, подальше от ее дома, не желая попадать в поле зрения Веры Васильевны. Владимир взывал к пониманию, обещал измениться, напоминал о прекрасном чувстве, которое испытывает молодая жена не к мужу, а к нему. Нина, молча, выслушала бывшего жениха. Когда его красноречие иссякло, она напомнила, что вышла замуж и будет век верна своему избраннику. Что-то в этом роде. Надо сказать, моя бабушка обладала обширным словарным запасом и смогла подобающим образом ответить Вовке, дабы тот не тешил себя надеждой на ее возвращение.
   Вскоре она вернулась в Минск...
  
   Бабушка как-то раскрыла мне тайну.
  - Знаешь, Сашенька, я никогда не любила твоего деда, но прожила счастливую жизнь. Он был замечательным человеком...
   Да, мой дед был, именно, таким. Боевой офицер, прошедший Великую Отечественную войну, дослужившийся до командира батальона, немногословный, ответственный, порядочный человек. В общем, настоящий мужчина. Когда я слышу песню группы "Любе" "Комбат" у меня всегда наворачиваются слезы. Эта песня о моем дедушке, который никогда "не прятался за спины солдат".
   Жаль, что я плохо помню его. Он умер, когда мне исполнилось пять лет.
   И вот теперь прошло восемнадцать лет после его ухода, и я получаю от него своеобразный привет, привет из шкатулки, которую он привез из Китая в тысяча девятьсот пятьдесят первом году.
   Это великолепие китайского производства является таковым и не вызывает кривую ухмылку при произношении этого сочетания. Не каждая современная вещица может столько лет прослужить своим хозяевам. Поколениям хозяев. Последняя владелица шкатулки - я, Александра Козловская, названная в честь деда. Девица двадцати трех лет, незамужняя... пока, стройная красотка ростом метр семьдесят, с длинными русыми волосами и серо-голубыми глазами. Как у деда.
   За пять совместно прожитых лет с дедушкой он мне дал столько, сколько другие предки не вкладывают в своих чад за всю жизнь. Бабушка утверждала, что он больше всех на свете любил меня и свою дочь, мою мать Жанну Козловскую, в девичестве Алышеву. При этом в голосе чувствовалось обида: за себя, которая не слышала слов любви от сдержанного в эмоциях супруга, за сына, который впервые увидел отца, вернувшегося из длительной командировки, будучи "взрослым" парнем - ему был год и восемь месяцев. Не думаю, что так было на самом деле, просто дед привык держать чувства в узде. Он выказывал любовь не на словах, а на деле. Как все интеллигентные люди, которые не выставляют на всеобщее обозрение свои эмоции, свою радость или свое горе.
  
   Когда шкатулка перешла ко мне по наследству, она являла собой жалкое зрелище, этакая нереставрированная семейная реликвия, готовая к утилизации. Мой отец взялся ее восстановить. Благодаря его "золотым" рукам шкатулка получила новую жизнь.
   Прошло пятнадцать лет после последней и единственной реставрации. Коричневое покрытие шкатулки порядком вытерлось, металлическая окантовка покрылась коррозией и превратилась в "вековую" зелень, приклеенный некогда обод крышки отвалился, оголив брешь в благородной шелковой подкладке розового цвета. Взрослая девица Саша Козловская не придумала ничего лучше, как засунуть в образовавшуюся брешь два пальчика и проверить содержимое. Не знаю, что я хотела там найти. Может, имя мастера: эту шкатулку сделал мастер Ли, о чем указывается на... визитке с иероглифами. Типа нашей упаковщицы номер два...
   Или я все же ведьма в четвертом поколении, которая знает, что делает?..
   В моих руках оказался обрывок записки, где рукой моего деда было написано: "Я давно хотел признаться, что на самом деле не тот, за кого себя выдавал". И почерк какой-то корявый, будто писали второпях и "на коленях", но вполне читаемый, а главное - узнаваемый. Дед всегда писал мелко, буквы шли стройными рядами, причем были кругленькими, ладненькими, что говорит о покладистом характере пишущего и желании идти на компромисс, желая избегать споров, ссор и выяснения отношений. Таким был мой дед - Александр Григорьевич Алышев.
   Который на самом деле оказался не Алышевым, а непонятно кем на самом деле.
   Я сразу решила обратиться к позднему и любимому ребенку деда - моей матери.
   Она несколько раз прочла записку, даже не записку, а ее часть, потому как остальная часть текста отсутствовала. Потом повертела бумаженцию в руках, я даже подумала, что она ее понюхает или попробует на зуб, но моя мамуля была женщиной здравой, притом ведьмой в третьем поколении, поэтому предложила свою версию.
  - Ты заметила, Сашуня, что почерк отца не совсем обычен. - В подтверждении ее слов я бойко кивнула. - Буквы какие-то пляшущие, - задумчиво добавила она и еще раз пробежала глазами по написанному тексту. - Я догадываюсь, когда он мог ЭТО написать.
  - Когда? - спросила я, удивленно вскинув брови: скорых объяснений услышать не ожидала. Подхватилась с места, подошла к матери и встала у нее за спиной, заново перечитывая выученный наизусть текст.
  - Помнишь, мы с бабушкой рассказывали тебе, что у деда случился инсульт, когда тебя еще не было на свете. Отец находился в нормальной памяти, но у него отнялась речь, и парализовало правую половину тела. Он пролежал недели две, потом врачи разрешили ему вставать, но реабилитация проходила достаточно долго. Речь восстановилась гораздо быстрее, чем двигательная функция правой рукой на том уровне, на котором она действовала до болезни. Мне кажется, что почерк не стал прежним уже никогда. Хотя, эта фраза, - мать потрясла в руке пресловутый обрывок, - написана спустя полгода после инсульта. Я помню, как он разрабатывал руку и подолгу сидел за письменным столом. Это был переходный период от совсем непонятной писанины и ее лучшему варианту, который остался до конца жизни.
  - И что нам это дает?
  - А то и дает, что это всего лишь фраза... Может, он развивал руку и переписывал отрывок из книги, - предположила она. - Человек просто пишет, не задумываясь над написанным, он сосредоточен лишь на каллиграфии, желая вернуть свой привычный почерк.
  - А потом идет к шкатулке, аккуратно распарывает подкладку, и прячет туда эту тренировочную для восстановления почерка бумагу, - монотонным голосом закончила я.
  - Все может быть, - пространно заметила моя маман и спрятала глаза. Я воззрилась на нее, не понимая странного поведения.
   А когда я чего-то не понимаю, то иду до конца.
  - Ты же сама утверждала, что дед находился в здравом рассудке. Даже во время болезни, не говоря уже о том времени, когда была нацарапана эта странная записка, - не унималась я.
  - Саша, ну какая эта записка! - возмутилась Жанна Александровна и возвела к небу свои злато-карие миндалевидные глаза. - Так, кусочек бумаги с вырванным текстом.
  - Мам, ты всегда уверяла меня и Нину, что твой отец не похож на родителей и его многочисленных братьев и сестер.
  - Это... мои предположения. - Жанна изучила небо за окном, потерла ложбинку под носом указательным пальцем и тихо изрекла. - Он не только не похож внешне, он другой...
  - И глаза у него не такие, как у всех Алышевых, у них темно-темно-карие, а у него серо-голубые, как у меня.
  - Это у тебя, как у твоего деда, - усмехнулась мама, потрепала меня по голове и расцеловала в обе щеки. - Я тебя очень люблю, Сашка...
  - Я тебя тоже.
  - Поэтому не хочу, чтобы с тобой... - она неожиданно смолкла, словно споткнулась обо что-то. Я терпеливо ждала продолжения. - Я не хочу, чтобы ты лезла в это дело... Пусть все остается по-прежнему. Александр Григорьевич Алышев всегда останется в нашей памяти настоящим мужчиной, воином-защитником, преданным Родине и своей семье... - Ее голос дрогнул. Несмотря на громкие слова, в них не было пафоса. Явно слышалась тоска, боль и непроходящее чувство скорби. По ее щеке пробежала одинокая слеза. Я не удержалась и поддержала ее обильным слезным потоком.
  
   После разговора с матерью, который меня запутал еще больше, но дал возможность предположить, что в жизни деда были темные пятна, я решила направить стопы к своей бабушке.
   Нине Степановне стукнуло восемьдесят лет, ее здоровье нас беспокоило, но радовал ее интерес к жизни, к происходящим событиям в мире и в России в частности. Поэтому минут тридцать мы уделили обсуждению последних новостей, поведению одной культовой фигуры на политическом олимпе, который, как всегда, обратил на себя внимание и вызвал споры, воспели президента, и перешли к земным проблемам, главной из которых было мое замужество. Мой выбор бабуля одобряла, в очередной раз поинтересовалась, когда назначен день бракосочетания, я увильнула от ответа, потому что сама не решила, выйду замуж или повременю? Сейчас меня волновал совсем другой вопрос - прошлое моего деда.
  - Нина, расскажи мне об Алышевых, - попросила я, сделав милое личико прилежной первоклассницы.
  - С чего это вдруг? - удивилась ведьма во втором поколении.
  - Просто так, - пространно заявила я.
  - Темните, девушка, - выдала бабуля и пронзила меня взглядом вылинявших глаз моей мамы.
   Я сжалась: сейчас она перейдет к допросу, я не выдержу и открою ей все карты. Выложу про обнаруженный в шкатулке обрывок бумаги с непонятным текстом, у нее подскочит давление, уровень сахара в крови, и как итог - я получу нагоняй от мамы за доставленные бабушке неприятности. Если эти процессы в старом, нет, в пожилом организме, можно назвать неприятностями. Я недаром поправилась. Мою бабулю ни в коем случае нельзя назвать старушкой, она следит за собой, любит наряжаться, подкрашивает бледно-розовой помадой губы, покрывает перламутровым лаком длинные ногти и красит волосы в огненно-красный цвет. Только в детстве я называла ее бабуша, а сейчас обращаюсь к ней по имени, показывая этим незначительную разницу в возрасте. Иногда она бурчит, выказывая свое недовольство таким обращением, но в глазах я улавливаю удовлетворение. Она хитрит и желает услышать комплимент в свой адрес. Я не скупа на комплименты и начинаю петь хвалебные оды.
   Иногда между нами происходят стычки, когда Нина слишком далеко углубляется на мою территорию. Она привыкла руководить мужем и детьми и старается это проделать со мной. Но я обладаю жестким мужским характером и быстро ставлю заслон ее желаниям влезть в мою жизнь. Она обижается, напоминает о полной своей самоотдаче мне в раннем детстве, когда мама вышла из отпуска по уходу за ребенком, то есть за мной, и оставила меня заботам бабушки. Можно подумать, меня выставили на улицу, а она подобрала. Основная забота всегда лежала на маме, она не перестала это делать и сейчас, когда я окончила институт и поступила в аспирантуру. Мама всегда держит руку на пульсе, но в отличие от Нины, не переходит разрешенных границ. Наверное, она сумела сделать выводы о воспитании взрослых детей на своем собственном опыте.
   Теперь к заботам обо мне добавилась постоянная тревога за Нину. Поэтому, зная мою настойчивость и желание идти до конца, мама предвидела мой визит в бабушке и настойчиво попросила не вовлекать ее в процесс расследования прошлого деда.
  - Да и тебе надо подумать о защите кандидатской диссертации, - в заключении сказала она, - а не выяснять родословную предков.
  - Диссертация давно готова, - заверила я мамулю и отправилась к бабушке, желая ее разговорить.
   Особого труда это не составило, Нина всегда любила поболтать, а с годами и вспомнить далекое прошлое. Своими рассказами о молодости она напоминала прабабушку Веру Васильевну, которая, со слов моей мамы, дожив до девяноста лет, забывала, что было полчаса назад, но с удовольствием описывала в мельчайших подробностях день своего бракосочетания, свой свадебный наряд и еще многое другое, на первый взгляд, незначительное, что произошло более полувека назад...
  - Я не знаю, что тебе рассказать об Алышевых, - пожала плечами Нина. - Мы столько раз говорили на эту тему, что ничего нового ты из моего рассказа не почерпнешь.
  - Я уже ничего не помню, - протянула я. - Расскажи еще раз!
  - Ладно, - спокойно согласилась бабушка, не стала при этом задавать лишних вопросов. - Я знаю совсем немного и только то, что мне поведал твой дед, а не его родители, которые не любили распространяться на эту тему.
  - Почему? Неужели им было, что скрывать?
  - Твой дед легко поднимался по служебной лестнице и каждый раз, при очередном повышении, его... проверяли, - она возвела очи к потолку. - И, удивительно, что не накопали компромата.
  - А... было, что накопать? - опешила я. Начало меня заинтриговало, чего ждать дальше?
  - Однажды муж обмолвился, что его семью раскулачили во второй половине двадцатых годов, но я не придала этому значения, так как раскулачиванию и ссылке подвергались многие. Те, у кого было, что забрать. Раз не "гол, как сокол", значит, кулак! Отдавай свою немногочисленную живность, целых две коровы и захудалую лошадку, и вон из деревни. В то время Сталин призвал "ударить по кулакам" и "пустить в ход чрезвычайные меры", вот его приспешники и расстарались, гребли всех кого надо и кого не надо, выполняя приказ вождя.
  - Но мой дед не был похож на крестьянина, даже и зажиточного! - вставила я.
  - Его вывезли на Урал в двухлетнем возрасте! Какой же он крестьянин!
  - А гены? Гены всегда сказываются... И у него сказались. Он больше похож на дворянина...
   В памяти пятилетнего ребенка укрепился образ лощеного джентльмена, каковым являлся мой дед: отглаженный костюм, обязательный галстук в тон, приличная сорочка, гладковыбритое лицо, аккуратная стрижка. Дома он тоже не опускался до треников с вытянутыми коленками.
  - Да, он всегда отличался аристократическим лоском, - подтвердила мои мысли бабушка. - Твоя мать пошла в него. В них есть... какая-то... отстраненность от всех. Я не имею в виду, что они ставят себя выше других, они стараются отгородиться, чтобы не вступать в полемику, если это будет необходимо. Оба способны постоять за себя, тем более за своих близких, но стараются избегать конфликтных ситуаций.
  - Это плохо? Ведь, не всегда нужно давать сдачи. Христианский принцип призывает: подставь правую щеку, когда получил по левой. Но мне это изречение не нравится.
  - Я тоже не понимаю этого... - Наша предводительница привыкла, чтобы последнее слово всегда оставалось за ней. И высказать свое мнение по любому вопросу она считала обязательным. Мы с мамой поступаем иначе: обнародуем вслух мысли только при желании своего собеседника.
  - Нина, мы пустились в философские рассуждения, а я просила тебя рассказать об Алышевых! - призвала я, переключаясь на нужную волну. - Где они жили до того, как их раскулачили?
  - Не знаю, - хмыкнула бабушка.
  - Никогда не поверю, что ты не интересовалась!
  - Интересовалась несколько раз, но ни разу не получила ответа и махнула рукой. Твой дед сразу перескакивал на тысяча девятьсот двадцать восьмой год, когда молодая семья с двухлетним ребенком появилась в слободе при Мотовилихинском заводе, который в конце девятнадцатого века стал главным центром производства артиллерии в России. Это сейчас он один из районов Перми, а тогда это было небольшое село при заводе. В двадцатые годы Пермь была заштатным городишком, жалким районным центром, потому что не была большевистской. Ее считали мещанским городом. В отличие от Екатеринбурга, названного второй столицей большевиков, Пермь слыла кадетским центром, а большевиков в семнадцатом году насчитывалось около десятка человек. Через этот город проходила "государственная дорога на каторгу" - Сибирский тракт.
  - Что при царе ссылали по Сибирскому тракту, что при Советской власти, - вздохнула я. - Значит, семья Алышевых осела в слободе при заводе. Что дальше?
  - Сначала в слободе, потом они перебрались в Пермь. Вскоре у них родился второй ребенок - дочь, затем - сын, потому еще одна дочь, и еще. В семье работал один отец, а нахлебников было шестеро.
  - Поэтому они решили на один рот убавить, - зло высказалась я.
  - Сашка, ты напоминаешь мне твою мать, которая всегда возмущалась поступком родителей своего отца! С этого все и началось!
  - Что началось? - ухватилась я за случайно оброненную фразу.
  - Ну... Жанна утверждала, что своего ребенка родители никогда не отдали чужим людям, как бы им не было тяжело.
  - Я с ней полностью согласна! - с чувством заметила я.
  - Но Алышевы его не в детдом сдали, а определили трубачом в музыкальный взвод при артиллерийском полке, расположенном в Перми.
  - Конечно, зачем им чужой ребенок, когда своим есть нечего! - съязвила я.
  - Это все домыслы!
  - Не домыслы, а версии, которые пока не нашли подтверждения.
  - Твоя стезя - экономика, а не юриспруденция! Каждый должен заниматься своим делом! - Нина была права.
   Потом мы принялись рассматривать фотографии деда того времени. Вот на пожелтевшем снимке молоденький мальчишка Сашка Алышев в буденовке со звездой, в шинельке и с приятной улыбкой, едва тронувшей его пухлые губы.
   Я в очередной раз пожалела этого десятилетнего пацаненка, которого выставили из родного дома, и в очередной раз осудила поведение его родителей.
   ...Война застала Александра под Смоленском, где их часть попала под бомбежку. Всех воспитанников отправили в тыл. Саша стал работать на Авиационном моторном заводе, за одну неделю освоил профессию токаря и стал трудиться самостоятельно. До июня сорок второго молодой парень безуспешно обивал порог военкомата, стремился на фронт. И в шестнадцать лет был направлен в запасной стрелковый полк, который базировался в селе Алкино под Уфой. На срочную службу его так и не зачислили - не хватало возраста. В сорок третьем перешел в Артиллерийскую часть имени Салавата Юлаева. Там он встретился с командиром Артполка, в котором служил в музыкальном взводе. И упросил командира взять его на фронт, тот согласился. Они прибыли в село Парфеньево, близ Коломны, погрузились в эшелоны и отправились на фронт. Было начало ноября. Уже по дороге они узнали, что наши войска освободили Киев.
   Дед воевал в артиллерийском полку вплоть до сорок четвертого года, потом перешел служить в разведку. Остальная фронтовая жизнь покрыта мраком. Известно, что Александр Алышев воевал на третьем Украинском фронте и закончил войну на озере Балатон в Венгрии...
   Скрытность деда всегда бесила мою мать, любую информацию о военных годах из него надо было вытаскивать клещами. Только в День Победы, когда Александра Григорьевича приглашали в школу, где училась его дочь, он коротко рассказывал о каком-либо эпизоде, произошедшем на фронте. Рассказ был посвящен его боевым товарищам, но не собственным ратным подвигам...
   С фотографий военных лет на меня смотрел серьезный парень в папахе, лихо сдвинутой на бок. Вот совсем маленькое фото: он сидит в окопе и смотрит в бинокль, наверное, изучает позиции фашистов. На другой фотографии дед снялся с друзьями, они улыбаются, словно войны и нет. И везде на снимках на голове Саши Алышева неизменная папаха. Из одежды - штаны-галифе и аккуратная гимнастерка, затянутая на тонкой талии ремнем. На ногах начищенные сапоги. Видимо, тщательно готовился в фотосъемке.
   Я всегда чувствую запах кожи и слышу скрип сапог, когда долго изучаю фотографии деда тех военных лет. Мне кажется, что он где-то рядом. Прошел неспешно мимо, засунув руки в карманы галифе...
   После окончания войны Александр поступил в Рязанское автомобильное училище и окончил его с отличием в сорок восьмом году. На фотографии тех лет худощавый парень стоит с товарищами у волейбольной сетки с мячом в руках.
   Интересно, выиграла команда моего деда? - каждый раз думала я и всегда утверждала, что его команда выиграла. Иначе, нельзя.
   По фоткам можно проследить весь боевой путь Александра Алышева от мальчишки из музыкального взвода до полковника...
   Серьезный интеллигентный человек с безупречной репутацией... Таким был мой дед для меня, для его дочери и его жены...
  
  Глава первая
  
   Гимназист Павел Леонов тихонько поднялся с кровати, быстро оделся, накинул долгополую шинельку, надел фуражку, поверх нее накинул башлык, обмотал его вокруг шеи и вышел в морозную ночь. Взглянул на звездное небо, передернул плечиками и бойко зашагал прочь.
  - Я должен это сделать, я должен это сделать! - как заклинание бубнил он себе под нос.
   Вот и кладбище.
   Мальчик остановился, вжал голову в плечи и стал испуганно озираться по сторонам. Ветер кинул иголки-снежинки ему в лицо, он отпрянул, как от удара, приложил к щекам руки, очнулся и продолжил свой путь, постоянно стреляя глазами по сторонам, чтобы вовремя отреагировать на любую опасность.
  - Надо бояться живых, - убеждал он себя шепотом. Нервы мальчика были на пределе, один тихий звук мог заставить его пуститься наутек.
   Чтобы отвлечься он стал думать о прочитанной накануне книге - "Рассказы о Суворове".
  - Уж, Суворов никогда бы не побоялся пойти ночью на кладбище! -прошептал Павлик, с трудом размыкая застывшие на морозе губы.
   Он старался идти уверенным шагом, с трудом удерживая себя от огромного желания вернуться назад. И не просто вернуться, а так припустить, что время возвращения в теплую казарму Петровско-Полтавского Кадетского корпуса было вдвое, а то и втрое, меньше времени, затраченного сейчас...
   Почему, именно, этот кусочек своей насыщенной на события тридцатишестилетней жизни вспомнил подполковник Павел Алексеевич Леонов перед эвакуацией из Севастополя в ноябре тысяча девятьсот двадцатого года? Ни учебу в Михайловском артиллерийском училище, ни участие в Первой мировой войне, ни развал Русской армии в декабре семнадцатого, ни борьбу с большевиками в составе Добровольческой армии, которая с боями пробивалась к Москве и дошла до Орла... А потом от Орла было отброшена до Новороссийска...
   Павел Алексеевич долго всматривался в личико спящего на его руках трехмесячного сына, потом поднял глаза на супругу Лидию Андреевну, которая держалась из последних сил, и тихо сказал:
  - Лидуся, я не могу взять вас с собой. - Эту фразу он повторил уже несколько раз за последний час. - Я не знаю, что с нами может произойти... Но я обязательно, ты слышишь, я обязательно вернусь за вами. За тобой и Владимиром.
   Слезинки бегло побежали по лицу Лидии Андреевны. Она быстро смахнула их кружевным платочком.
  - Не волнуйся, Павлуша, с нами все будет хорошо. Мы уедем подальше... С нами Катюша и Григорий, они не дадут нам пропасть.
   Стоявшие поодаль Катерина и ее муж Григорий не сводили глаз со сцены прощания хозяина и хозяйки. Еще мать Кати служила горничной в доме отца Павла Леонова, генерала Гордея Ильича Леонова, участника обороны Севастополя.
   Мысли подполковника вновь вернулись в прошлое...
   Последний раз он видел отца перед войной, в четырнадцатом году. Тот крепко расцеловал сына на прощание и сказал:
  - Будь всегда честным и преданным нашей России. Долг перед Отечеством исполни до конца! Побеждает тот, кто готов отдать всего себя!..
   Судорога пробежала по лицу потомственного военного.
  - Нет больше России, - прошептал он. - Жестоко карает судьба русский народ, соблазненный большевиками.
  - Павлуша, тебе пора, - напомнила Лидия. Короткая фраза далась ей с трудом.
  - Поезжайте в Москву, там легче затеряться. - Молодая женщина удивленно посмотрела на мужа. - Да-да, только в Москву, - задумчиво повторил он. - Я заберу вас с Володей... или вернусь сам.
   Незаметно подошла Катюша, взяла из рук хозяина ребенка. Павел Алексеевич обнял жену, потом резко отодвинул от себя, всмотрелся в любимые черты, желая запечатлеть их в памяти, крепко поцеловал в губы, покрыл поцелуями руки, потом снова прильнул к губам...
  - Мы будем вместе! - заверил он Лидию, пытаясь убедить и себя, чтобы расставание не было таким горьким. Поцеловал сына, развернулся и взбежал, не оглядываясь, по трапу парохода "Херсон"...
  - Пойдемте, Лидия Андреевна, - позвала Катюша, - не будем рвать душу Павлу Алексеевичу...
  - Сейчас, сейчас, - пролепетала Леонова, отступая на несколько шагов назад, чтобы не пропустить момент, когда знакомая широкоплечая фигура промелькнет на палубе...
  
   Русская Армия генерала Врангеля в количестве ста тридцати плавсредств прибыла в Константинополь. Люди не могли сойти на берег, так как оккупационное командование Франции для начала должно было принять непростое решение - где всех разместить? Наконец, после двух недель ожидания прибывших беженцев распределили по трем лагерям. Один из лагерей располагался возле города Галлиполи, на европейском берегу пролива Дарданеллы.
   Двадцать второго ноября двадцатого года два парохода - "Херсон" и "Саратов" - встали на рейде у портового города Галлиполи. На "Херсоне" и "Саратове" находился весь Первый Армейский Корпус под командованием генерала Кутепова.
   Месторасположение русским было предоставлено в районе каменистой реки Биюкдере. Они сразу прозвали его "Голым полем" за пустынность. Высадка проходила под проливным дождем.
   Даже природа играет против бедных русских, сломленных морально и физически, - подумал Павел Леонов, оглядывая перепуганных людей.
   По прошествии многих лет, Павел Алексеевич с чувством благодарности вспоминал командира корпуса Александра Павловича Кутепова, который в то нелегкое время взял на себя все проблемы, попытался встряхнуть растерянных людей. Он издал указ, который не все оценили правильно, нашлось много недовольных жесткостью этого указа, и не все поняли самого командира, грозившего полевым судом за каждое неповиновение или нарушение воинской дисциплины. Но со временем осознали своевременность такого решения. Они - армия, а не сброд из дезертиров и предателей. Люди как-то подобрались, подтянулись и поверили в будущее.
   Когда Армейский корпус обустроился, Леонов запоздало пожалел, что не взял с собой семью. Но тогда он не был уверен до конца, что его пароход пришвартуется на пристани Константинополя. Он не мог рисковать жизнью близких людей...
   Через несколько месяцев "Голое поле" было не узнать. Место, некогда заросшее кустами шиповника и заселенное одними змеями, теперь представляло собой обжитый военный лагерь. Здесь проводились парады, смотры, устраивались концерты. Действовали два театра: один в самом Галлиполи, где расположился штаб, а другой - в лагере. Проводились спортивные состязания, футбольные матчи. Малыши посещали детский сад, дети постарше - военные училища. Но все понимали, что это временное пристанище. А куда потом?
   После Галлиполи полковник Леонов в декабре двадцать первого года оказался в Болгарии, через год перебрался в Сербию...
   В марте тысяча девятьсот двадцать четвертого года Павел Алексеевич переехал в Париж. Все эти годы он ничего не знал о своих самых дорогих людях - жене и сыне. Оставалось лишь мечтать о встрече.
   В Париже Леонов вступил в Русский Обще-Воинский Союз, идея создания которого принадлежала барону Врангелю. РОВС должен был объединить стихийно возникшие военные союзы в один. Во главе Союза стал Александр Павлович Кутепов. Полковник Леонов поддерживал генерала, который был сторонником активных военных действий против Советов, выступал за развитие контактов с тайными организациями на территории Советской России.
   Павел Алексеевич надеялся попасть в Советскую Россию не только для проведения террористических актов, главное для него - найти жену и сына. Генерал Кутепов возложил на полковника Леонова организацию "Союза боевиков", и тот активно включился в работу. Через три месяца первая группа была готова для заброски в Советскую Россию. Павел Алексеевич решил возглавить эту группу, но Кутепов был категорически против.
  - Я не могу обезглавить "Союз боевиков", - так он объяснил свой отказ.
  Леонов не мог найти выхода из сложной ситуации. Понимал, что генерал, как всегда, прав. Долг на первом месте. А как же семья?
  - Господин генерал... Александр Павлович, - твердо выговаривая слова, произнес он, - я должен пойти с первой группой!
   Кутепов прищурился, в его взгляде читалось недоверие. В этот момент генерал напомнил Леонову последнего императора. Стало неуютно, почувствовал себя предателем интересов РОВСа. Решил отказаться от своего решения, но не успел. После некоторого раздумья генерал коротко произнес:
  - Желаю удачи! - И протянул на прощание руку...
  
   Боевики в количестве трех человек тайно пересекли финскую границу в мае тысяча девятьсот двадцать пятого года, вышли на станцию Левашово и сели на поезд, следующий в Ленинград.
   Перед группой Леонова стояла задача: установить связи с антисоветскими организациями, узнать истинное положение дел в Советской России и понять настроение людей.
   Когда полковник бывшей Русской Армии ступил на перрон, его сердце учащенно забилось. Он вернулся на Родину!
   Но это была уже не его Родина, совсем не та Россия... Те же здания, те же улицы, некоторые из которых получили новые названия, но все было иначе. Другими были люди, идущие по прежним улицам. Эти люди были иначе одеты и выглядели, как больные с высокой температурой. Объяснялось все просто - их глаза горели нездоровым блеском. Революционный задор охватил все массы. Трое боевиков были чужими на их празднике жизни, и сразу это почувствовали. Косые взгляды дружной человеческой массы, пребывающей в безумной радости от своего господства и вседозволенности, были направлены на трех мужчин, которые старались не выделяться из толпы. Но даже под обносками прирожденную интеллигентность не спрячешь, а глаза не заставишь светиться безумием.
   Они купили газету "Комсомольская правда", причем ее первый номер, о чем свидетельствовал заголовок на первой странице. Здесь же сообщалось о проведении второго конкурса на проектирование памятнику вождю мирового пролетариата у Финляндского вокзала. Следующая статья повергла Леонова в шок: "Раскрыто "Дело лицеистов"! Обвинение в создании "Контрреволюционной монархической организации" предъявлено восьмидесяти одному человеку"... Назывались несколько фамилий известных в прошлом людей, закончивших в разные годы Императорский Александровский Лицей, больше известный как Пушкинский. Этот лицей в Царском Селе окончил Александр Сергеевич Пушкин. В середине девятнадцатого века лицей переехал в Санкт-Петербург и был переименован в Императорский Александровский лицей в честь императора Александра I.
   Четырехэтажное здание лицея располагалось на Каменноостровском проспекте между Большой Монетной и улицей Рентгена. В годы Первой Мировой войны в нем располагался офицерский лазарет, где раненный в ногу капитан Леонов познакомился со своей будущей женой Лидочкой Насоновой, выпускницей Женского Медицинского института. Лидия Андреевна была из семьи потомственных врачей, но первая из женщин рода Насоновых получила высшее медицинское образование. Лазарет был совсем небольшим: всего шесть палат на пятнадцать коек. Павел Алексеевич часто посмеивался, что германская пуля свела его с женой...
   Леонов отвлекся от воспоминаний о прошлом и вернулся к первому номеру газеты "Комсомольская правда". Быстро пробежал глазами непрочитанные страницы, узнал, что сборная СССР по футболу провела один официальный матч со сборной Турции и выиграла со счетом 2:1. Также в газете были напечатаны стихи пятнадцатилетней поэтессы Ольги Бернгольц, но их Алексей читать не стал.
   Леонов посмотрел на своих единомышленников. Новости из газеты их огорчили.
  - Рискнем пойти на явочную квартиру? - спросил он.
  - И угодим прямо в лапы ОГПУшников, - ответил один из боевиков по фамилии Михайлов.
  - Не хотелось бы сразу оказаться на одной скамье с бывшими лицеистами, не успев отомстить за них, - не слишком настойчиво поддержал его капитан Епифанов.
  - Согласен, здесь находится опасно. Сейчас начнут хватать всех подозрительных. Едем в Москву! - Поставил точку в обсуждении руководитель боевой группы.
   Троица попала в вагон, где ехал комсомольский актив Ленинграда. И опять все тот же фанатичный блеск глаз. Добавились заученные, скорее всего, внушаемые с рождения, фразы. Они разговаривали лозунгами, их это не смущало и не удивляло. Так жили и общались все вокруг, другой жизни одни не знали, другие не помнили, третьи смирились с судьбой и пытались забыть.
   Полковник задумался.
   От фанатизма излечить невозможно. Здесь, в России фанатизм подобен эпидемии. Вакцину пока не изобрели. Если уничтожить этих фанатиков, им на смену придут другие.
   Павел Алексеевич продолжал прислушиваться к разговорам патриотической советской молодежи. Не сомкнул глаз всю ночь. Он слушал чужие непонятные разговоры и думал о сыне. Владимиру скоро исполнится пять лет. Неужели он может стать таким, как эти молодые люди? В такой стране, где все подчинено пропаганде и борьбе с классовыми врагами, где только и твердят о преимуществах советского строя, возможно все...
   Уже на подъезде к Москве он утвердился в своем решении отыскать семью и перевести ее во Францию, пока Володя не пропитался социалистической заразой...
  
   Поезд в Москву пришел рано утром. Боевики сразу отправились на явочную квартиру, которая находилась на Маросейке. В этой квартире проживал руководитель антисоветской организации - Владимир Зенонович Аноев. Леонов представился сам и познакомил хозяина со своими спутниками. Аноев оказался высоким мужчиной средних лет с волевым взглядом, маленькими усиками, орлиным носом и узкими губами. Беседа продолжалась пару часов. Леонов остался доволен: организация, руководимая Владимиром Зеноновичем, имела связи в Красной Армии и насчитывала в своих рядах несколько десятков человек. Аноев настаивал на встрече с Кутеповым, но Павел Алексеевич посчитал ее преждевременной. Обсудив дальнейшее сотрудничество, они расстались.
   Боевики устроились в небольшой гостинице. Михайлов и Епифанов легли спать, а Леонов незаметно покинул номер.
   Он решил навестить подругу своей жены Анастасию Яворскую, которая вместе с Лидой училась в Женском медицинском институте. До Павла доходили слухи, что муж Яворской перешел на вражескую сторону еще в восемнадцатом году и сейчас достиг определенных высот. Леонов знал, что рискует, явившись к бывшим знакомым, но желание узнать о Лиде и Володе пересилило.
   До революции Яворские жили на Большой Ордынке. Алексей не знал, с чего начать поиски, и отправился по старому адресу.
   Удача была на его стороне: на звонок вышла... Анастасия и вопросительно уставилась на посетителя.
  - Здравствуй... те, Анастасия Романовна, - тихо произнес Леонов.
  - Вы... к Антону Ивановичу, но...
  - Я к вам, - перебил ее мужчина и протиснулся в прихожую, любезно отодвинув хозяйку.
  - Что вы себе позволяете, я сейчас... - задохнулась она.
  - Настя, ты меня не узнаешь?
   Яворская надела пенсне, которое до этого держала в руке и внимательно посмотрела на наглеца.
  - Павел?! - удивилась она и приложила ладонь к губам, желая погасить следующее восклицание.
  - Да, это я.
  - Но как ты... здесь? - Женщина окинула его взглядом, будто внешний вид мужчины мог ответить за него на все вопросы.
  - Я ищу Лидию, - прошептал он, не вдаваясь в подробности своей биографии. Сказал и замер, ожидая приговора: если лучшая подруга жены ничего не знает о ней, то последняя надежда будет потеряна. А вдруг Лиды и сына нет в живых? Вдруг оголтелая толпа революционных фанатиков растерзала их? И бедную слабую женщину, и ее неразумное дитя, которое не может отвечать за поступки своего отца...
  - Проходи в гостиную, - пригласила его Анастасия. - Не волнуйся, я одна в доме. Антон уехал инспектировать военную часть под Москвой.
   Последнюю фразу Леонов пропустил мимо ушей, ему было все равно, где в данный момент находится предатель Яворский. Хозяйка усадила гостя за стол и предложила чай.
  - Нет, спасибо, - покачал головой Павел. - Я хочу узнать о...
  - Не волнуйся, с ними все хорошо! - перебила его женщина.
   Наконец! Наконец, она сказала то, что так надеялся услышать Леонов.
  - Где они?
  - Они живут на улице Герцена...
  - На какой улице? - не понял он.
  - Бывшей Большой Никитской, - пояснила Яворская и назвала номер дома. - Лида работает в Детской городской клинической больнице Святого Владимира. Я ее туда устроила.
  - Спасибо, - задумчиво поблагодарил Леонов, еще раз сказал "спасибо" и поспешил к выходу.
  - Павел... - остановил его голос хозяйки.
  - Что-то еще?
  - Нет, ничего.
  - Спасибо, - еще раз повторил он и исчез, будто его и не было...
   Анастасия Яворская опустилась на стул, потерла пальцами виски и погрузилась в размышления. А она могла быть на месте Лидочки... Могла...
   Молодой врач Анастасия Ожерельева сразу заприметила симпатичного офицера Павла Леонова. Она часто забегала в палату, где лежал раненый капитан. Молодой мужчина рассказывал о войне, причем его рассказы не навевали ужас, совсем напротив, они наполняли сердце радостью, что у нас, в России, есть такие верные сыны, готовые победить врага. На соседней койке лежал подполковник Яворский. Он слушал рассказы молодого Леонова со снисходительной улыбкой опытного вояки, который прошел несколько войн. Со временем Настя стала замечать особое к себе расположение Антона Яворского. Особо относился к ее подруге Лидочке Насоновой молоденький офицер Леонов. Увы, не к ней.
   Насоновы приняли Анастасию в свою семью, когда она в пятнадцатилетнем возрасте осталась сиротой. Относились они к Насте, как к родной дочери.
   Когда Ожерельева заметила взаимный интерес Лиды к Леонову, то решила отступить...
   Воспоминания десятилетней давности сменились картиной появления Лидии Леоновой с ребенком на руках в квартире Яворских.
  - Где Павел? - сразу задал вопрос Антон Иванович.
  - Не знаю, - пожала худенькими плечиками Лидочка и опустилась на стул, не выпуская из рук малыша. В прихожей жалась верная прислуга - Катерина и Григорий.
  - Не смей! - прошипела Анастасия, прожигая мужа своими изумрудными глазами. - Не смей пытать ее!
  - Я... просто интересуюсь! - опешил от решительности жены Антон.
  - Поинтересуйся у своих хозяев, зачем они Россию залили кровью?
  - Настенька, не надо произносить вслух таких слов! - прошептал он и повертел головой. - Даже думать...
  Яворская отмахнулась от мужа и занялась подругой.
  - Давай сюда ребенка! - приказала она. - Поживешь пока у нас, а потом будет видно.
  - Но... - хотел возразить Антон Иванович, но умолк под убийственным взглядом жены.
  - Скажи спасибо, что я осталась с тобой, - на ходу бросила она.
  - Настюша, может не надо, - попыталась вставить слово Леонова.
  - Я уже все решила! - отрубила подруга, решительно забрала малыша из рук уставшей матери, внимательно изучила его личико и с улыбкой проговорила, - вылитый отец! Копия! Как его зовут?
  - Владимир. - Лида встала рядом с подругой и с умилением посмотрела на сына. - Мы к тебе так долго добирались. Слава богу, что ты живешь в той же квартире. - Она уткнулась в плечо Насти и горько заплакала. Впервые после расставания с любимым мужем в Севастополе...
   Анастасия Яворская не задумывалась о последствиях, она знала одно: надо помочь подруге, ставшей ей родным человеком, отплатить в ее лице всем Насоновым за доброту и любовь. Уже нет в живых отца и матери Лидочки, расстрелянных большевиками еще в семнадцатом, убит её старший брат Владимир Андреевич Насонов, блестящий хирург, спасший много человеческих жизней.
   Настя не знала, почему осталась рядом с мужем-предателем, может, испугалась остаться одна в такое страшное время. Ей хотелось жить, лечить людей и не важно, на чьей они стороне...
  
   Павел Леонов остановился у нужного ему дома, расположенного на улице Герцена. Огляделся по сторонам, не заметил ничего подозрительного, и скрылся в парадном.
   Дверной звонок не работал, пришлось осторожно поскрестись. Никто на робкие призывы не откликнулся. Павел постучал чуть громче. Защелкали замки, и его взору предстала заспанная горничная Катюша. Про сон она мигом забыла.
  - Па... Павел Алексеевич, - заикаясь, произнесла девушка, отступая вглубь квартиры. Гость не заставил себя ждать, проник внутрь и прикрыл за собой дверь.
  - Лидия Андреевна дома? - поинтересовался Леонов. Онемевшая прислуга закивала в ответ и показала рукой на одну из дверей. Павел решительно подошел к двери и потянул её на себя. И сразу увидел спящего в кроватке сынишку, а рядом с кроваткой - его мать. Лидия безмятежно спала, прислонившись к спинке детской кровати. На ее коленях лежала раскрытая детская книга.
   Женщина резко проснулась от непонятного звука, открыла глаза и с непониманием посмотрела на стоящего перед ней мужчину. Тяжело вздохнула и снова закрыла глаза, пробормотав что-то себе под нос.
  - Лидочка, - шепотом позвал ее супруг.
   Молодая женщина не пожелала вновь открыть глаза. Только отрицательно затрясла головой.
  - Лидочка, это я, - повторил Павел.
   Она дернулась, книга упала на пол.
  - Па... Павлуша... Павлушенька, - прошелестела она, попыталась подняться и лишилась чувств. Леонов подхватил ее на руки и позвал Катерину. Прибежавшая прислуга стала хлопотать около хозяйки, больше суетилась, чем оказывала помощь. На странные звуки явился Григорий и уставился на Леонова, как на пришельца с того света.
  - Павел Алексеевич?
  - Да, это я, - подтвердил "призрак" с хозяйкой на руках. Хотел что-то сказать, но Лидия Андреевна пришла в себя.
  - Павлуша...
  - Все хорошо, родная, все хорошо, - успокоил ее мужчина ласковым голосом. Дошел до спальни и уложил супругу на кровать. В дверях застыли Катерина и Григорий.
  - Точно, Павел Алексеевич, а ты сомневалась, - обратился Григорий к Катерине. Та не стала противоречить, хотя, сомнений по этому поводу не высказывала. Лишь смахнула слезу и потянула за собой мужа.
  - А Володечка спит себе и не знает, что батюшка вернулся! - прошептала Катюша, прикрыв дверь спальни.
  - Как думаешь, Павел Алексеевич совсем вернулся? - так же шепотом поинтересовался Гришка.
  - Не знаю, - пожала плечами жена. И после некоторого раздумья заявила, Павел Алексеевич обещали забрать Лидию Андреевну с Володей, вот теперь приехали за ними. - И тяжело вздохнула. С одной стороны, она радовалась, что семья соединиться, а с другой - не хотела расставаться с Лидией Андреевной и Володечкой, к которому прикипела всем сердцем.
  - Катерина, ты не права, - выдал муж, прочитав ее мысли.
  - Да, все я понимаю, - отмахнулась она и отправилась на кухню...
   Павел сидел около жены и не сводил с нее влюбленных глаз.
  - Я не чаял увидеть тебя и сына, - говорил он жене и целовал ей пальчики, каждый в отдельности, причем делал это с такой нежностью, что сердце женщины замирало.
  - Я очень люблю тебя, Павлуша. Сколько раз за эти годы я мысленно признавалась тебе в любви, пересказывала нашу с Володей жизнь, словно письма писала. Мне всегда становилось легче. Будто бы на самом деле поговорила с тобой... Ужасно жить в неведении. Отгоняешь плохие мысли, а они нет-нет и приходят в голову.
  - Не плачь, мой ангел, все позади, мы теперь всегда будем вместе. - Он промокнул своими губами ее слезинки.
  - Ты хочешь взять нас с собой?
  - За этим я и вернулся, - признался Павел и пристально посмотрел на жену. А согласна ли она на бегство из России? Или она привыкла жить вдвоем с сыном. Без мужа. У Лидочки здесь работа. А что там? Полная неопределенность. Но там они будут вместе.
   Вместе... Леонов сам не знал, что будет через месяц. Служба в РОВСе связана с риском, даже, если он не будет покидать пределы Франции. Сотрудники ОГПУ уже просочились через границу, они могут пойти на крайние меры. Фанатики.
   Полковник Леонов неоднократно докладывал генералу Кутепову, что в их организацию затесался шпион, но Александр Павлович этого не допускает, он утверждает, что ему, Леонову, повсюду мерещатся враги. Но полковник уверен, что как только "Союз Боевиков" станет опасен для Советов, если их вылазки будут результативными, то ОГПУшники постараются обезглавить организацию. Павел Алексеевич не боится смерти, много раз смотрел ей в лицо. Он офицер Русской Армии, в любой момент может пожертвовать собой, но что будет с семьей? С другой стороны, в теперешней России им тоже грозит опасность. Случайно встреченный знакомый из прошлой жизни, сочувствующий существующему строю, пытаясь выслужиться перед этим строем, легко сдаст органам жену высокопоставленного белогвардейского офицера Леонова. А не тот ли это Леонов, который возглавил за границей организацию, проводящую на территории Советской России террористические акты? Вот так удача!
   Эти нелюди не пожалели восьмидесятилетних стариков, вся вина которых заключалась в том, что они в разные годы окончили Императорский лицей. Что говорить о жене злейшего врага...
  - Павлуша, почему ты так на меня смотришь? Неужели ты мог подумать, что я откажусь?.. Я поеду с тобой! Мы с Володечкой поедем с тобой.
  Леонов прижал к себе Лиду и забыл обо всем...
  Он покинул квартиру на улице Герцена на рассвете...
  
   Отъезд Павел отложил на два дня, взял отсрочку для изучения настроений в Москве. Ему хотелось "вдохнуть советский воздух", влезть в шкуру фанатично настроенных людей, чтобы понять их. Зная врага, с ним легче воевать, его легче победить. Хотя, простых жителей Москвы он не считал врагами, Леонов искренне жалел их. Руководство страны зомбировало их советской пропагандой.
   Вскоре он понял, что люди-зомби, резко вышагивающие по улицам Москвы с радостными улыбками на устах, вполне счастливы. Их такая жизнь устраивает. Они культивируют руководство страны и готовы в любую минуту встать на его защиту.
   Но отказываться от своих планов он не спешил. Организация будет действовать на территории Советской России...
   Пришло время отъезда.
   Семья Леоновых, по давней традиции, присела перед дальней дорогой. Тишину нарушали частые всхлипывания Катюши. Неожиданно в дверь постучали.
   Михайлов и Епифанов достали револьверы и замерли по обеим сторонам от входной двери.
  - Матерь божия, царица небесная, - запричитала Катя и несколько раз перекрестилась.
  Павел опустил сына с рук и легонько подтолкнул его к матери.
  - Идите в детскую! - твердо произнес он.
  - Павлуша, это, наверное, Настя, - предположила Лидия, не двигаясь с места. - Она обещала зайти попрощаться.
  - Ты ей сказала, что мы уезжаем?
  - Я не могла иначе. Она мне очень помогла. Если бы не она... Страшно подумать, что с нами было.
  Павел Алексеевич подошел к двери, прислушался. Робкий стук повторился. Он решительно распахнул дверь...
  - Добрый вечер, Павел, - деловито произнесла Яворская и зашла в квартиру. Спокойным взглядом окинула двух стражей двери, которые при виде прекрасной незнакомки подтянулись и щелкнули каблуками, не забыв незаметным движением спрятать оружие. Анастасия гордо кивнула им и проследовала в гостиную.
   Подруги бросились друг к другу.
  - Слава богу, я успела, - сказала Анастасия. Они присели и стали перешептываться. Но Лидия чувствовала на себе требовательный взгляд супруга.
  - Настенька, нам пора, - растерянно произнесла она. Женщины всплакнули, к ним присоединилась Катюша. Григорий цыкнул на нее, подхватил небольшой чемоданчик, и направился к выходу, но Павел перехватил у него из рук поклажу.
  - Я сам, не нужно всем вместе появляться на улице и привлекать к себе внимание.
   К разговору женщин Павел не прислушивался, но вдруг до него долетела фраза, которая заставила его вмешаться.
  - Ты вся горишь! - озабоченно сказала Яворская и приложила руку ко лбу подруги. - Как ты себя чувствуешь?
  - Не волнуйся, Настенька, все нормально, - с трудом произнесла она.
  - Лидочка, что с тобой? - забеспокоился Леонов, выпуская из рук чемодан. Жена снова опустилась на стул и приложила ладони к горящим щекам.
  - Легкое недомогание, - еле слышно сказала она и откинулась на спинку. - Наверное, простудилась.
  - Мне кажется, это не простуда, - задумчиво произнесла Яворская, не сводя взгляда с подруги. - Поясница болит?
  - Побаливает...
  - Покажи язык! - приказала она.
  - Что с ней? - вмешался Леонов, внимательно следя за манипуляциями Яворской.
  - Я думаю... это почечные колики. Но сказать точно смогу после проведения обследования...
  - Обычный пиелонефрит, ничего страшного, - сказала Лида. Её лицо было пунцовым.
  - Конечно, ты сама врач и давно разобралась в своей проблеме. Удивляет то, что ты ничего не предприняла. Запустила болезнь, теперь придется тебя госпитализировать.
  - Нет- нет! - покачала головой больная. - Я не поеду в больницу. Нам пора ехать. Я буду лечиться там, в Париже. Да, Павлуша?
   Павлуша ничего не ответил, обратил немой вопрос к единственной компетентной инстанции.
  - Если доберешься до своего Парижа, а не скончаешься по дороге, - поморщилась прямолинейная докторица Яворская.
  - Ты сгущаешь краски, - попыталась улыбнуться Лидия, выгнула спину и непроизвольно приложила ладонь к пояснице.
  - Я называю вещи своими именами, - вздохнула подруга.
  - Все так... серьезно? - напряженно осведомился Павел.
  - Серьезней не бывает, - тихо сообщила Анастасия. - Ей нужно лечиться. Прямо сейчас, а не откладывать лечения до Парижа.
  - Лидочка, тебе нужно в больницу, - вздохнул он. - Но ты не волнуйся, я скоро вернусь, и тогда мы уедем отсюда навсегда...
  - Павлуша, забери с собой Володю, - попросила она, незаметно смахивая слезы. - Я не хочу, чтобы он оставался здесь...
  - Но я...
  - Я прошу тебя! - уже громче произнесла Лидия.
  - Я думаю, так будет лучше, - поддержала ее Яворская.
   Павел увел ее в сторону.
  - Анастасия, не надо скрывать от меня правду. С моей женой все настолько серьезно, что... ребенок может остаться один?
  - Дело не в Лидочке, а в тебе, - в сердцах заявила Анастасия. Понизила голос и призналась, - я боюсь, что на Лиду могут донести... Но я никогда не соглашусь на ее отъезд. Это смерти подобно. Я всё сделаю, что в моих силах. А ты, Павел, спаси ребенка.
  - Я забираю ее с собой! И не спорь.
  - Ну, если тебе...
  - Хорошо, я все понял, - перебил он Яворскую. Но, видно, понял не все, раз задал следующий вопрос, - какова вероятность, что Лидочка сможет перенести переезд?
  - Почти нулевая...
   Леонов посмотрел на притихшего сына, который испуганными глазенками поглядывал то на мать, то на дяденьку, который назвался его отцом. Он видел его на фотографии. Мамочка показывала на бравого офицера и уверяла, что это его папа - Павел Алексеевич Леонов. Но тот, на фотографии, совсем не похож на этого...
   Папа-дяденька приблизился к Владимиру и взял его на руки.
  - Сынок, мы с тобой уезжаем, - без уверенности сообщил он, словно сомневался, уезжают они или остаются.
  - А... мамочка? - спросил перепуганный мальчик, он готов был разреветься, если мамочка останется здесь. Губки уже приготовились изогнуться коромыслом, глазки начали заполняться слезами.
  - Ну-ну, не плачь! - Мужчина погладил его по голове. Этот жест почему-то быстро успокоил пятилетнего ребенка. - А мама приедет позже, - заверил отец, чем окончательно вселил в Володю уверенность, что все будет хорошо.
   Владимир перевел взгляд на мать, та кивнула, подтверждая слова дяденьки.
  - Иди ко мне, мой мальчик! - Лидия протянула руки к сыну. Отец опустил его на пол, и он бросился к матери, спрятал голову у нее на коленях и затаился. Захотелось снова заплакать, но он передумал. Неожиданно он осознал, что сегодня стал взрослым. Рядом не будет мамочки, не будет Катюши и Григория, которые много времени проводили с ним, баловали, уговаривали скушать булочку или конфетку, которые так любил мальчуган, но еще больше любил, чтобы его уговаривали... Теперь никто уговаривать не будет - это Владимир понял сразу, никто не будет с ним сюсюкать, читать книжки на ночь, целовать и удивляться, какой он умный и красивый мальчик! Лучше всех! Теперь он будет, как все...
   Мамочка расцеловала сына, едва сдерживая слезы. А младший Леонов уже был далеко от матери, он представлял себя лихим военным в фуражке и с золотыми погонами, как у отца на фотографии...
  
   Весь опасный путь до Парижа Леонов думал о жене, успокаивал себя, что совсем скоро вернется за ней, что она выздоровеет, что заберет её из этой ужасной Советской России, что они всегда будут вместе. Владимир показал себя настоящим мужчиной: не хныкал, не задавал вопросы, просто шагал рядом с отцом, подпрыгивая иногда, стараясь попасть в ногу. Или сидел рядом в вагоне, прислонившись к нему, и тихо посапывал.
   Они возвращались тем же путем, каким пришли. Можно было сократить путь и перейти границу в другом месте, но боевики не стали рисковать.
   В Париже Павел Алексеевич нашел сыну няню - вдову поручика Громова, с которым воевал еще в Первую Мировую войну, потом они вместе были в Галлиполи, в Сербии. Во Франции Громов работал таксистом и умер прямо за рулем автомобиля от сердечного приступа. Анна Федоровна осталась без средств к существованию. Громова была потомственной дворянкой и происходила из известного рода Моновых, закончила Бестужевские курсы при Смольном институте благородных девиц в 1915году. Своих детей у Громовых не было, и Анна Федоровна сразу привязалась к голубоглазому мальчику Володе Леонову. Тот понял: теперь можно снова капризничать и изображать из себя барчука, как называла его Катюша.
   Однажды отец пришел домой и застал сцену обеда любимого дитяти. Анна Федоровна подносила к его губам ложку с супом и приговаривала:
  - Скушай еще одну ложечку, Володенька!
   Мальчик дул со всей силы на ложку с супом, жидкость летела во все стороны, обрызгивая самого баловника и няню.
  - Это еще что такое! - взревел отец. Сын подскочил на стуле и попытался скрыться, но Павел Алексеевич успел схватить его за худенькое плечико. - Стоять! - Приказал он. - Анна Федоровна, Владимир вполне взрослый ребенок и может кушать сам. А сейчас он быстро уберет за собой. - Внятно произнес Леонов, сделав ударение на слове "быстро". Больно надавил на плечо и спросил, - ты понял меня?
  - П... понял, - испуганно закивал сын.
  - Извините меня, Анна Федоровна, - качнул головой бравый полковник, - и Владимира тоже извините. - Упомянутый Владимир повторил жест отца и вызвал у него легкую усмешку.
   Усмешка не позволила ослушаться. Но на всякий случай мальчик тяжело вздохнул, чтобы показать, как ему нелегко живется.
   В этот день окончательно закончилось его беззаботное детство...
  
   По возвращении в Париж, полковник Леонов прибыл на доклад к генералу Кутепову. Он кратко изложил результаты поездки в Ленинград и Москву, закончив словами:
  - Господин генерал, я считаю, что систематический террор в Советской России возможен, но не целесообразен.
   Кутепов удивленно вскинул брови и внимательно посмотрел на полковника, ожидая пояснений сказанному.
  - Мы отправим людей на верную смерть. Принесет ли их гибель пользу делу освобождения Родины? Одиночными взрывами и поджогами мы ОГПУ не запугаем, а общественное мнение взволнуем.
  - Вы хотите свернуть деятельность "Союза боевиков" в самом начале, хотите отказаться от борьбы? - Голос генерала набирал силу, последние слова он произнес достаточно громко и грозно, будто подозревал Леонова в измене. - Если вы, господин полковник, отказываетесь от подготовки боевиков, то я найду другого человека, - с презрением добавил он.
  - Я не отказываюсь от борьбы и не отказываюсь от подготовки террористов, я хочу найти другие способы...
  - Способ один, - перебил его генерал, - устранение Сталина, Бухарина, Менжинского и других руководителей ОГПУ. Идите, Павел Алексеевич, и работайте в этом направлении...
   В составе "Союза боевиков" было всего тридцать два человека. Леонов не хотел терять людей, но жертвы были.
   Через семь месяцев после первого посещения России полковник снова оказался в Ленинграде для проведения террористического акта в одной из частей Ленинградского военного округа. Один из боевиков проник на территорию части, добрался до кабинета представителя ОГПУ, застрелил его из револьвера и скрылся.
   Целью самого Леонова была Москва. Он и еще три человека прибыли в столицу. Задуманная операция была дерзкой и рискованной. Боевики бросили бомбу в бюро пропусков ОГПУ. Один из них был убит, второй ранен, а Леонову и еще одному боевику удалось уйти.
   Надо было быстро покинуть Москву, но Павел должен был забрать Лидию.
  
   Поздним вечером одинокая мужская фигура остановилась у знакомого дома по улице Герцена. В окнах интересуемой квартиры было темно. Леонов осторожно поднялся по лестнице и прислушался. В квартире было тихо. Он поскребся, как это уже проделывал семь месяцев назад, в мае этого года. Сейчас на дворе был конец декабря.
   Послышались шаги, и дверь со скрипом отворилась. На пороге стояла Катя.
  - Я чувствовала, что это вы, Павел Алексеевич, - без эмоций произнесла она, будто они расстались только вчера, и посторонилась.
  - Лидия Андреевна здорова? - напряженным голосом спросил он, потирая озябшие на морозе руки.
  - Слава богу, здорова! Она сегодня на дежурстве...
  - Как некстати... - покачал головой Павел. - Я забежал на минуту, хотел забрать ее с собой... Когда она вернется?
  - Утром, часов в десять, - доложила Катерина и стала усердно рассматривать носки своих поношенных туфель.
  - Ты.... что-то недоговариваешь, - догадался Леонов. - Катерина, что случилось? Лида, правда, на работе?
   Катерина усиленно закивала головой.
  - Да-да, и Григорий там. Он устроился в больницу санитаром. Но...
  - Не тяни!
  - В общем, не знаю, имею ли я право первой сообщить вам новость... - замялась девушка. - Павел склонил голову на бок и терпеливо стал ждать продолжения. - Но я думаю, что Лидия Андреевна на меня не обидится, если...
  - Если ты выложишь мне все сию же минуту!
  - У вас будет еще один ребенок! - выпалила на одном дыхании Катя.
   Павел опустился на стул, стоящий здесь же в прихожей, стянул головной убор и непонимающе уставился на Катерину. Новость потрясла его, одновременно обрадовала и напугала. Что же теперь делать? Через границу не потянешь беременную женщину. А потом родится ребенок и снова переезд отложится на неопределенное время. Малышу надо будет подрасти, Лидочке окрепнуть.
  - А ей можно рожать? - опомнился Павел Алексеевич. - У нее проблемы с почками...
  - Анастасия Романовна говорила, что ей, вообще, нельзя рожать, - не подумав, ляпнула Катерина, но быстро опомнилась. - Ой, вы не слушайте меня, Павел Алексеевич!
   Леонов пока не принял окончательного решения, заберет он Лиду или снова им придется пожить врозь. Решил дождаться ее возвращения.
   И сразу заметил ее утомленный вид, сильно отекшие ноги, нездоровый цвет лица. И понял, что не имеет права рисковать ее здоровьем и здоровьем неродившегося малыша.
   Целый день они провели вдвоем. Павел все рассказывал и рассказывал о Владимире.
  - Я очень соскучилась, - вздохнула печальная мать.
  - А я волнуюсь за тебя, - не сдержался Павел.
  - Не волнуйся, все пройдет хорошо. Ребенок должен родиться в конце февраля. Как мы его назовем?
  - Его или ее? - усмехнулся мужчина и положил руку на округлившийся животик жены.
  - Павлуша, ты хочешь мальчика или девочку?
  - Я хочу быть рядом с вами, когда все это случится.
  - Во время родов первенца ты тоже был далеко.
  - Надеюсь, при рождении третьего ребенка я буду примерным отцом и мужем.
  - О, нет! - погрозила пальчиком супруга. - Остановимся на двоих...
  - Давай назовем сына Александром, в честь Кутепова, а если родится дочь, то Настенькой, в честь Яворской. А весной, я на это очень надеюсь, ты уже сможешь перебраться ко мне во Францию.
  - Не будем загадывать...
  
   Двадцать третьего февраля тысяча девятьсот двадцать шестого года Лидия Леонова родила здорового мальчика. Но у самой роженицы отказали почки, и она скончалась через два часа после того, как ее сын свой первый крик.
  - Александр, - последнее, что успела произнести Лидия Андреевна.
   Анастасия Яворская приняла решение усыновить малыша, взять на себя все заботы о нем до тех пор, пока не объявится Павел. Другого выхода не было - мальчик мог оказаться в чужой семье или в доме малютки.
   Сначала Настя была занята похоронами Лидочки, потом оформлением бумаг на усыновление Александра. Когда все было готово, и чета Яворских прибыла за малышом, то оказалось, что он бесследно исчез. Прислуга Лидии Андреевны - Катерина и Григорий - исчезла вместе с ним...
   Все попытки найти сбежавшую пару успехом не увенчались...
   Через четыре месяца в Москву инкогнито прибыл Леонов. В квартире жены проживали посторонние люди. Павел не стал задавать лишних вопросов и быстро ретировался. Он отправился к Яворской.
   Спрятавшись за толстоствольным тополем-старичком, Леонов окинул взглядом притихший двор. Покидать укрытие он пока не торопился. И тут к парадному подкатил автомобиль, из которого вывалился вальяжный Антон Иванович Яворский, бывший подполковник Русской Армии. Павел прижался к стволу дерева. Яворский проследовал к себе на квартиру, автомобиль умчался. Снова двор погрузился в ночную дремоту.
   Встречаться с Антоном в планы Павла не входило, но желание узнать, что с с Лидией и ребенком, пересилило. Он вывернулся из своего укрытия, не успел сделать и шага, как услышал стук каблучков. Леонов пригляделся. Это была Яворская.
   Павел Алексеевич тихо окликнул женщину, та вздрогнула от неожиданности, затем, не раздумывая, приблизилась к дереву, возле которого стоял мужчина.
  - Где Лида? - спросил он, забыв поздороваться. Анастасия прижала руки к груди и тяжело вздохнула.
  - Пойдем ко мне, - прошептала она.
  - Там твой муж.
   Анастасия удивленно вскинула брови. Видно, супруг своими визитами в родной дом не баловал.
  - Почему ты молчишь? Что случилось? - Леонов догадался, что ему сейчас скажет близкая подруга жены, но до последней минуты надеялся на лучшее...
  
  - Владимир, мамы больше нет, - едва шевеля губами, сказал Павел Алексеевич, прижимая к себе сына. - И твой младший брат... пропал.
   Мальчик непонимающе уставился на отца.
  - Мамочка в Москве, - промямлил он. - Но скоро приедет в Париж... Она обещала. - Потом подумал немного и добавил. - У меня нет брата. - И пожал худенькими плечиками. Образ матери стал быстро стираться из памяти ребенка, последнее время в его жизни происходило столько событий, что он стал забывать ее. Она часто приходила к нему во сне, мальчик прятал голову в ее коленях, мать гладила его и рассказывала, как она скучает по своему Володеньке... После этого он просыпался в слезах, и Анна Федоровна долго не могла его успокоить.
  - Есть, брат, есть, но он исчез... А мамочка не приедет к нам.
  - Но она же обещала! - закричал мальчик. Отец усадил его на колени и погладил по голове. Глаза Володи наполнились слезами, затем они стали ручьем бежать по лицу, но он не издавал при этом ни звука, не вытирал их кулачками, размазывая по щекам, как это всегда делал.
   Так они и сидели: вдовец с плачущей душой, и его осиротевший сын, беззвучной рыдающий на его коленях...
  
   Повзрослевший Владимир Леонов свое детство делил на три части: первая - жизнь без отца, вторая - жизнь с отцом-дядей, которого он никак не мог принять в качестве своего родного отца, и третья - жизнь без любимой мамочки, но с отцом - единственным родным человеком на земле...
   В августе тридцать девятого года Леоновы стояли у могилы Анны Федоровны Громовой на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, где покоятся многие русские эмигранты. Здесь же была символическая могила генерала Кутепова...
   Александр Павлович был похищен сотрудниками ОГПУ в январе тридцатого года, когда вылазки боевиков стали сильно беспокоить руководство Советской России. Они решили обезглавить РОВС и им это удалось. Что случилось с Кутеповым, никто не знал, хотя, прошло уже более девяти лет. Свидетели утверждали, что его насильно усадили в большой автомобиль неподалеку от собственного дома на улице Руссель и увезли в неизвестном направлении. Больше его никто не видел. Ни живым, ни мертвым. Русские эмигранты решили поставить памятник генералу на кладбище, где похоронены белые офицеры.
   После похищения Кутепова РОВС возглавил генерал Миллер, но и он был похищен сотрудниками ОГПУ в тридцать седьмом году. Решающую роль в этом похищении сыграл бывший командир армии Корнилова генерал Скоблин, которого завербовали вскоре после исчезновения Кутепова. Похищение Александра Павловича пошатнуло ряды РОВСа. Одни офицеры разъехались по странам Европы, другие сменили профессию, получили "гражданское" образование. Павел Леонов хотел переехать в Бельгию, но передумал. Владимир недавно закончил Военно-Училищные курсы, и начал учебу на офицерских курсах РОВСа, совсем скоро получит звание унтер-офицера. Отец не решился уехать один и бросить пусть и взрослого сына, на попечение старой няни.
   Теперь Анны Федоровны не стало. Леоновы были ее семьей.
   Они стояли у могилы, но говорили не об усопшей, а тихо обсуждали взрывоопасную обстановку в Европе.
  - Я не удивлюсь, если Гитлер нападет вскоре на Польшу, а потом проглотит и другие страны Европы, - промолвил Павел Алексеевич. - Посмотри, что творится в Испании...
  - Ну, почему ты сам не поехал в Испанию и меня не отпустил?! - в который раз возмутился взрослый сын.
  - Потому что гражданская война в Испании - это ее внутреннее дело. Я тебе об этом говорил.
  - Но многие наши сторонники поехали помочь генералу Франко! И генерал Миллер объявил участие в этой войне продолжением "белой борьбы"? - не унимался Владимир.
  - Я так не считаю, - произнес отец после некоторого раздумья. Он хотел объяснить сыну собственную точку зрения, но не стал этого делать. Последнее время полковник Русской армии стал сомневаться в правильности своего выбора. Что дали террористические акты против Советов? Почти ничего. Несколько покушений и взрывов, не всегда удачных, но унесших жизни многих боевиков. Антисоветская организация на территории Советской России, с руководителем которой Леонов встречался в Москве, оказалась липой. Она состояла из членов ОГПУ и была в курсе всех дел РОВСа.
  - А я... - начал сын.
  - Тебе не кажется, что это не самое подходящее место для дискуссии, - перебил его отец и двинулся к выходу с кладбища.
  - Ты сам завел разговор на эту тему, - пробубнил себе под нос Владимир. Но так, чтобы жесткий отец не услышал. Прошептав слова благодарности своей почившей няне, Володя двинулся следом за родителем...
  
   Вторая Мировая война началась вторжением гитлеровской Германии на территорию Польши, как и предсказывал Павел Леонов. Уже через пару дней Франция вместе с Англией объявила войну Германии. Русские офицеры-эмигранты замерли в ожидании, они пока не знали, на чьей стороне им выступать. Полковник Леонов принял решение соблюдать нейтралитет. Пока. А после будет видно...
   Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорокового года Франция капитулировала. Павел понял, что держать нейтралитет в такое время позорно. Нельзя оставаться в стороне, его теперешняя Родина - страна, которая приняла его - находится в опасности, она нуждается в помощи таких знающих людей, как он. Надо сражаться с фашистскими захватчиками. Другие офицеры РОВСа имели иное мнение, они считали Советскую власть, уничтожившую лучших людей страны, хуже фашистской оккупации, и призывали оказать помощь Гитлеру для скорейшего освобождения Россия от большевизма.
  - План Гитлера - это химера! - отвечали они. - Завоевать всю Россию для Германии непосильная задача! И тогда у фюрера будет два выхода - считать войну проигранной или предоставить возможность русскому народу сбросить советское иго, обеспечив нейтралитет на Востоке, и тем самым выиграть войну на Западе. - Обращали недовольный взор на соратника и вкрадчиво интересовались, - а вы, господин Ленов, желаете выступить на стороне красных? Мечтаете о мировом господстве большевизма?
  - Я не собираюсь воевать плечом к плечу с большевиками, но считаю, мы должны оказать СССР посильную помощь, не личным участием, а своим влиянием на западных союзников. Материальная помощь тоже не помешает. Но в этом случае СССР должен пойти нам на уступки.
  - Что вы имеете в виду? Выторгуете у них часть России?
  - Россия должна быть единой! История осудит не тех, кто остался на Родине и честно исполнил свой долг, а тех, кто заискивал перед ее врагами и предал ее интересы.
   Противники Леонова недоуменно поглядывали на пожилого полковника, возраст которого приближался к шестидесяти. Считали, что он повредился рассудком на почве переживаний, и стали его избегать.
   Сначала Владимир не принимал идей отца, но его слова отложились в его памяти. Россию он помнил плохо, как и свою мать. Его воспоминания больше были связаны с книжками, которые читали ему на ночь, с холодом, ветром и суровыми людьми, снующими по улицам Москвы. Но младшему Леонову, который большую часть жизнь провел вне Родины, не хотелось, чтобы фашисты топтали ее землю своими сапогами. В России он родился, там жили его предки, там покоится его мать. И где-то, возможно, живет его младший брат.
   Приятель Владимира, с которым они вместе учились на Офицерских курсах, стал звать его в Югославию, где Русский Корпус под командованием генерала Штейфона воевал против партизан, руководимых коммунистом Тито. Прежде чем дать ответ, молодой унтер-офицер решил посоветоваться с отцом. Павел Алексеевич внимательно выслушал сына, а потом недовольно спросил:
  - Тебе напомнить об Испании?
  - Причем здесь Испания? Я говорю о Югославии. - Володя покосился на взбешенного родителя, с трудом удерживающего свой гнев. Подумал, что недоброжелатели отца в чем-то правы, намекая на странное поведение и резкие безумные высказывания.
  - И к военным действиям к Испании, и к военным действиям в Югославии, мы не имеем никакого отношения. Мы живем во Франции. И должны защитить Францию, как её граждане.
  - Но каким образом? - задумчиво поинтересовался Владимир, мысленно соглашаясь с отцом.
  - Я вступил в Движение Сопротивления, - доложил Павел Алексеевич будничным тоном. Владимир потерял дар речи от такого заявления, а когда речь вернулась, с придыханием спросил:
  - Отец, ты... маки? - Из короткой фразы выделил последнее слово.
  - Можешь считать меня партизаном. Пока я не участвую в боевых вылазках, я развожу листовки и антифашистские газеты по городам, на конспиративной квартире принимаю бежавших из концлагерей пленных разных национальностей.
  - Ты... видел русских коммунистов? - со страхом в глазах вопросил сын, словно коммунисты были инородными существами.
  - Видел, - кивнул головой отец. - Это... хорошие люди, они преданы своей Родине. - Последнее слово он произнес еле слышно и с такой болью, что у младшего Леонова запершило в горле. "Своей" он почти проглотил, не решившись сказать "нашей". И подтвердил тем самым, что Россия им уже не принадлежит. Они - граждане Франции.
   Странно, что Владимир упустил момент, когда отец перестал призывать своих соратников воевать за Россию. Понял, что сие невозможно. Но складывать руки не стал, нашел способ борьбы с фашистами на территории страны, где живет.
  - Я хочу быть рядом с тобой, - уверенно заявил сын...
   Леоновых арестовали в сорок третьем и отправили на восток Франции в концлагерь, расположенный в городе Буле. Оба жили надеждой на побег и на продолжение борьбы с фашистами. Первый побег был неудачным, двое из пяти бежавших погибли. Павлу и Владимиру повезло, если можно назвать везением возвращение в лагерь. Вторую попытку они предприняли через три месяца.
   Полковник Леонов, русский офицер, воевавший за свободу Францию, был смертельно ранен. Перед смертью он успел сказать сыну всего несколько слов.
  - Найди брата Александра... Прошу тебя... - И потерял сознание. Владимир решил, что всё, это конец, но отец открыл глаза и слабым голосом попросил, - беги, сын, оставь меня...
  - Я отомщу, - пообещал он, - отец, ты слышишь, я отомщу!
   Он уже ничего не слышал.
   Через две недели безнадежных плутаний Владимир, наконец, повстречался с франтирерами, которые вели активную партизанскую войну против немецко-фашистских захватчиков и их пособников. Франтиреры предпочитали вести внезапную борьбу, совершая вылазки небольшими группами по три - четыре человека. В одну их таких групп вошел сбежавший из концлагеря Вади Леон. Теперь его так называли товарищи по оружию.
   Сын русского полковника храбро сражался за освобождение Франции. В июне сорок четвертого года он принял активное участие в национальном восстании, а в сентябре - в полном освобождении Франции от фашистов.
   Франция свободна. Что теперь делать Владимиру Леонову? Вернуться в Париж и встать под знамена РОВСа? Какой смысл продолжать борьбу с коммунистами, если они уверенно шагают по Европе, вытесняя фашистов? Честно говоря, Леонов не видел больше в лице коммунистов врагов. Он воевал рядом с французскими коммунистами, отважными и порядочными ребятами, но их идеи его не вдохновили.
   Владимир решил где-то отсидеться, но не собирался скрываться от бывших соратников по РОВСу. Хотел осмыслить свою двадцатичетырехлетнюю жизнь. Захотелось найти себя в этом сложном запутанном мире, в котором у него никого не осталось. Главный советчик его покинул, приходится рассчитывать только на себя.
   Об отце он в последнее время думал все чаще. Строил догадки, чем бы тот занимался после войны. Осмысливал его отношение к коммунизму. Володе казалось, что Павел Алексеевич остался бы верен своим убеждениям. Не знал, в какой форме он продолжил бы войну с Советской Россией, но точно бы не смирился с существующим там строем. Или смирился? Раньше он считал самодержавную монархию единственно правильным строем. Но будучи здравомыслящим человеком, в последнее время понимал, что возвращение монархии невозможно. Скорее всего, жил бы себе спокойно во Франции, вспоминал прошлое, лелеял мечту вернуться в Россию. Он любил прежнюю Россию, эту, Советскую Россию, он не понимал.
   Владимир своей Родины не помнил, он знал ее по рассказам отца, потомственного офицера Русской Армии. Сын продолжил династию, стал унтер-офицером. Унтер-офицером Русской Армии в изгнании. До второй Мировой войны ее члены еще лелеяли надежду на возвращение к старой жизни, а теперь уже даже самый ярый фанатик понял, что это утопия.
   Владимира Леонова нельзя упрекнуть за нелюбовь к стране, в которой он родился. Мысли о Родине тянули за собой неразгаданное волнение. Может, он вспоминал о матери, которую почти не помнил. Или мысли о Родине неразрывно связаны с отцом, с человеком, который всегда был рядом, который постоянно говорил о своей Родине. Да, отец и ЕГО Россия неразрывно связаны. Есть еще брат, у которого своя Россия. Он не догадывается, кто его родители. Он вырос в иной среде, воспитан на других ценностях. Нужны ли ему чужие родственники с чужими взглядами? Допустим, старший брат отыщет младшего, придет к нему и заявит: "Я должен открыть тебе правду - ты не сын прислуги, ты сын полковника Царской Армии!" Что дальше? Они кинутся в объятия друг другу? Вряд ли Александр захочет принять братскую любовь классового врага. Так воспитаны люди в СССР...
   Нет, Владимир не отказывается от поисков, тем более, что это была последняя просьба отца. Для начала он хочет разобраться в себе, встать на ноги, а потом уже заниматься поисками брата.
   В жизни часто так бывает: руку помощи протягивает тот, от кого ты этого не ждешь...
  
   В одной группе с Вади Леоном воевал Поль Верьен, сторонник "Свободной Франции" и ее лидера Шарля де Голля, недавно возглавившего Временное правительство. Двадцатидвухлетний Поль видел смысл своей жизни в борьбе за демократические свободы и социально-экономические реформы, о которых говорил генерал Шарль де Голль. Верьен пытался заразить своими идеями и Вади Леона, но тот оказался как пассивным слушателем, так и пассивным борцом. Поль стал замечать, что его друг, с которым они вместе воевали против фашистов, все больше погружается в невеселые думы. Это уже не тот Вади Леон - решительный и смелый парень. Он замкнулся в себе, казалось, что решает сложную задачу и никак не может найти правильный ответ. Верьен догадался, что Вади стоит на перепутье...
   Надо помочь другу, - решил Поль, - растормошить, оживить.
  - Давай махнем в гости к моему старику! - однажды предложил он.
  - Куда? - безразличным тоном поинтересовался Вади.
  - Судя по голосу, тебе все равно, - усмехнулся Поль.
  - Ты прав, друг.
  - Мы отправимся в Бургундию! - мечтательно протянул Верьен, - хочешь в Бургундию?
   - У меня есть возможность отказаться? - усмехнулся приятель.
  - Сам знаешь, нет!
  - Твой отец занимается виноделием? - попытался угадать Вади. Его познания об этом крае сводились к бургундскому вину.
  - Виноделием? Нет, не виноделием. Ты все узнаешь позже...
   Вади и Поль прибыли в столицу Бургундии город Дижон - прекрасный старинный город, возникший еще в шестом веке до нашей эры, тихий, зеленый, величественный, с чудесной архитектурой, с садами, парками. Оказавшись в этом городе, никто не мог предположить, что он находился в фашистской оккупации на протяжении четырех с лишним лет.
   В старом торговом квартале на улице Верье стоял большой деревянно-каменный дом, где проживала семья Верьен.
  - Семья Верьен на улице Верье! - выдал каламбур Владимир.
   Дверь им открыла симпатичная девушка и с визгом бросилась на шею Поля.
  - Амели! Сестричка! - воскликнул Поль и сгреб ее в объятия.
  - Как я рада, как я соскучилась! - причитала она, не отлипая от брата.
   Рядом кто-то осторожно кашлянул, напомнив о себе. Девушка повернулась и с вызовом уставилась на незнакомца, осмелившегося помешать бурному выражению чувств.
  - Амели, познакомься, это мой друг Вади Леон, мы вместе воевали за освобождение нашей Франции! - несколько пафосно заявил он.
  - Владимир.
  - Владимир, - повторила она за ним, произнося его имя на французский лад, сделав ударение на последнем слоге. - А я Амели, сестра Поля. - При этом она слегка наклонила голову, словно оценивала гостя, затем сверкнула своими темно-карими глазами, встряхнула гривой каштановых волос, струящихся по спине, и с лукавой улыбкой пригласила в дом.
   Леонов замешкался, не сразу сообразил, чего от него хотят, пока друг Поль легонько не подтолкнул его в спину.
  - Моя сестра оказывает на всех мужчин странное завораживающее действие, - шепотом сообщил он другу. А тот следовал за прекрасной девицей с фигурой статуэтки, и мысленно повторял ее имя, мягкое, ласкающее слух.
   Поль плелся рядом и хитро поглядывал на него.
  - А вы не похожи, - произнес Владимир, кивая в сторону сестры. Надо было что-то сказать, вот он и сказал.
  - Все говорят, что Амели похожа на прабабку по линии отца, - пояснил Поль. - Она была необыкновенной красавицей. А я пошел в породу моей мамы... Она умерла... Давно. Мне было четыре года, а сестре - два.
   В это время девушка и двое мужчин оказались в гостиной. Гостя мало интересовала обстановка, он не сводил глаз с хозяйки. Но та неожиданно исчезла. Вскоре вернулась со статным мужчиной лет пятидесяти.
  - Сынок! - вздохнул он и привлек к себе Поля.
   Сердце в груди Владимира громко застучало, он представил другую встречу - встречу со своим отцом...
   Володя почувствовал себя лишним в этом доме, ненужным свидетелем чужого счастья.
   Амели почувствовала напряжение в госте, заметила потухший взгляд, устремленный в пол. Приблизилась и встала перед ним. В поле зрения гостя попали ладные туфельки, он поднял голову, заглянул в ее глаза и... снова забыл обо всем. А догадливая девушка приподнялась на цыпочки, и звонко чмокнула его в щеку. Отпрянула, не сводя с него оценивающего взгляда, желая угадать реакцию, затем уверенно произнесла:
  - Все уже позади, все позади.
   Потерявший способность соображать Владимир Леонов приложил ладонь к щеке, словно боялся, что быстрый поцелуй сбежит, потом неожиданно расцвел счастливой улыбкой и выдал.
  - Да, все уже позади. Спасибо вам.
  - За что?
  - За то, что поняли мое состояние.
  - Тогда, пожалуйста, - усмехнулась она. Опять приподнялась на цыпочки и опять запечатлела поцелуй на его другой щеке. Прикладывать другую ладонь еще и к этой щеке молодой человек не решился, хотя, очень этого хотелось. И очень хотелось прижать ее к себе и вдохнуть запах роскошных волос.
   Отец и брат спокойно наблюдали за ее действиями. Когда смелая девушка с вызовом взглянула на них, они опомнились, переглянулись.
   - Отец, позволь представить тебе моего друга Владимира Леона. - Первый раз за все время знакомства Поль назвал его так, как до этого сделала Амели. Раньше он был просто Вади.
  - Жан Верьен. Очень рад, что сын пригласил вас погостить.
  - Владимир Леонов.
  - Вы русский? - без удивления спросил хозяин дома.
  - Да. Мой отец был русским офицером. Он эмигрировал из России в двадцатом году... Отец погиб при побеге из концлагеря...
  - Вам надо гордиться таким отцом! - Верьен привлек к себе Леонова. Рядом захлюпала носом Амели.
  - Так, все успокоились! - вмешался Поль. - Вади... Владимир, - поправился он, - приехал со мной, чтобы отдохнуть, забыть обо всех ужасах, а вы...
   И Володя почувствовал себя не гостем, а членом дружной семьи Верен.
   А потом все сели за стол. Подняли бокалы за освобождение Франции. Леонов успевал слушать Жана и поглядывать на его красавицу дочь. Поль замечал заинтересованные взгляды друга и радовался, как правильно поступил, что уговорил его поехать в это райское место.
  - Дижон славился своей горчицей еще с раннего средневековья! - вещал между тем глава семейства, радуясь присутствию нового знакомого, готового слушать его бесконечно. - Производители поставляли ее даже королям Франции! Спустя время люди утратили интерес к горчице, но дижонцы решили спасти любимую приправу. В восемнадцатом веке в голову к одному нашему умельцу пришла идея делать горчицу с добавками: каперсами, анчоусами, эстрагоном, лимоном. И слава о дижонской горчице снова загремела. Незадолго до начала войны даже вышел декрет, закрепляющий за дижонской горчицей название и охраняющий ее производство.
  - У отца небольшой завод и несколько лавок, - вставил свое слово Поль.
  - Увы, производство сейчас в упадке, - печально вздохнул Жан. - Война...
  - Скоро все наладится! - заверил его сын и похлопал по руке.
  - Работать надо, а не слушать речи Шарля де Голля, - отмахнулся Верьен-старший. - А знаете, что он недавно сказал? - Он обвел присутствующих напряженным взглядом, - он сказал: "Жизнь не является работой, безостановочная работа может свести с ума!" Как вам это "глубокомысленное" высказывание?! Давайте ничего не делать! Только сидеть и рассуждать о том, как улучшить жизнь, как вернуть все, что мы потеряли за годы оккупации.
  - Отец, ты не прав, - попытался охладить его возмущение Поль - ярый сторонник Шарля де Голля.
  - Ты тоже не хочешь сходить с ума от безостановочной работы?! Так? - Не дождавшись ответа, он запричитал, - а я так надеялся, что передам свое дело в надежные руки.
  - У тебя есть еще дочь! - проницательно глядя на сестру, произнес сын. Та скорчила мину, показывая свое нежелание стать наследницей дела отца.
  - А чем вы занимаетесь, Амели? - прервал долгое молчание Владимир.
  - Я шью костюмы для актеров нашего оперного театра, - с вызовом ответила она.
   Леонов сразу догадался, что профессия дочери не вызывает восторг у ее отца.
  - Она с детства шила наряды своим куклам, - не замедлил вмешаться Жан.
  - Наверное, это здорово, когда твое увлечение становится профессией! - Леонову стало жаль Амели, занятие которой отец считает продолжением игры в куклы.
   Девушка кивнула в ответ, не желая разжигать дискуссию на эту тему. Верьен-старший улыбнулся, желая замять неловкость, обратился к сыну.
  - Ты надолго приехал? Или, как обычно, на пару дней?
  - Как обычно, - вздохнул Поль. - Но я оставляю тебе Владимира! - Выставил он козырь. Жан удивленно вскинул кустистые брови, некоторое время осмысливал заявление сына, затем усиленно потер ладони друг о друга, выказав высшую степень радости, что подтвердил следующим высказыванием:
  - Это замечательно! Это великолепно!
   Радость была такой искренней, что все невольно заулыбались в ответ, не сообразив, что кроется за всем этим. Никто не решился задавать уточняющие вопросы, но разговорчивый хозяин и здесь не подкачал.
   - Предлагаю тост за нового производителя дижонской горчицы! - воскликнул он.
  - Э-э-э... Я... я... пока... - Нужных слов Леонов подобрать не смог, воззрился на друга, который выглядел вполне довольным.
   Пока Жан пел оду в честь дижонской горчицы, его сын придвинулся к приятелю и зашептал:
  - Я не понимаю, чего ты испугался: предложению отца или того, что сестра все время будет рядом?
   Вопрос повис в воздухе. Леонову заявление хозяина уже не казалось таким пугающим. Рядом всегда будет Амели. Ну, за исключением тех моментов, когда будет шить костюмы для артистов оперного театра. Он несмело взглянул на девушку, чтобы угадать, какое впечатление на нее произвело неоспариваемое решение отца. Она выглядела безучастной. Владимиру вновь захотелось покинуть этот дом. Но если первый раз это желание возникло от зависти, чего скрывать, от зависти в меньшей степени, а в большей степени от боли, которую смог растворить один невинный поцелуй. Два поцелуя. И убеждение, что все уже позади. Сейчас пришла обида. Ему показалось, что его обманули. Почему обманули? Никто ему ничего не обещал. Он услышал то, чего она не говорила. Напридумал, нагородил что-то в голове. И теперь обманулся сам.
   Значит, ей все равно: уедет он или останется.
   Владимир не заметил, как опрокинул в себя содержимое бокала, не услышал, о чем заговорил Жан Верьен.
   А Жан расхваливал свой любимый город Дижон и уверял, что лучше и красивее нет города во всем мире. Заметив отстраненность Леонова, он бесцеремонно хлопнул его по плечу и по-родственному обратился к нему:
  - Не волнуйся, сынок, я все тебе покажу и расскажу, со временем ты станешь великолепным специалистом!
  - Со временем, - шевеля одними губами, повторил за хозяином Леонов, опешивший не так от скорого решения, как от позабытого обращения.
  - Вади, если тебе здесь не понравится, насильно никто удерживать не станет, - заверил его Поль. Жан отчаянно закивал в поддержку сына...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"