Альм Лара : другие произведения.

Цепочка женских обид. Главы 11-12

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Глава одиннадцатая
  
  - Роберт, я нашла твой альбом с марками! - когда-то давно сообщила мне мама в мой очередной приезд.
  - Неужели он сохранился? - удивился я.
   Филателией я увлекся в пятом классе. Все мальчишки нашего класса коллекционировали марки. Так бывает всегда: один начал и заразил всех. Перемены между уроками были заняты рассматриванием коллекций и обменом. Наше увлечение доставляло удовольствие не только нам, но и нашим родителям: с помощью марок мы познавали историю, географию и многое другое и отвлекались от "глупостей".
   Сначала моя коллекция носила бессистемный характер. Я покупал в киосках "Союзпечать" наиболее понравившиеся и раскладывал в своем альбоме в определенном порядке. В итоге получалось, что альбом выглядит пустым: на каждой странице было по пять-шесть марок. Потом отец посоветовал мне сосредоточиться на одном направлении. Я задумался. В то время я уже всерьез занимался живописью и решил собирать марки с репродукциями картин великих художников.
   Вскоре я понял: моя коллекция интересна только мне. Обмениваться марками со мной никто не желал, а простое собирательство и единоличное любование для несерьезного коллекционера, каким был я, не вдохновляли.
   Передо мной встала новая задача - придумать новую тематику, которая была разнообразной, но содержала нечто общее, а главное - заинтересовала бы моих собратьев-коллекционеров.
   Решение пришло неожиданно...
   У нас появилась идея - поздравлять именинников в классной стенгазете. Я, как главный редактор, постановил на заседании редколлегии, что газета должна выходить раз в месяц, а поздравление объединять всех именинников это месяца. Одна девочка вызвалась сделать таблицу, куда переписала всех учеников с датами рождения. Достаточно большое количество именинников пришлось на лето, поздравление мы решили отложить на сентябрь - начало учебного года, остальных разделили по месяцам. И почти все ученики были одного года рождения - шестьдесят первого, кроме Толи Варавкина и Насти Ветровой - оба родились на год раньше, в последних числах декабря тысяча девятьсот шестидесятого года.
   Не знаю почему, но год рождения всех одноклассников занозой засел в моем мозгу на весь день. Я даже напевал про себя это четырехзначное число на разный мотив, хотя, со слухом у меня всегда были проблемы. Учительница пения выделяла меня из общего хора и просила замолчать, так как я своим зычным голосом портил все слаженное исполнение.
  - Шестьдесят первый, тысяча девятьсот шестьдесят первый, - выводил я вслух уже дома, чем вывел из себя мою сестру. Она отвесила мне подзатыльник, а я поставил огромную кляксу в ее тетради, куда она только что переписала с черновика сочинение.
  - Сволочь! - взвыла Элька и разревелась.
  - Крыса! - радостно парировал я без сожаления и продолжил свое пение.
   Вечером я получил нагоняй от мамули, но быстро забыл об этом: меня беспокоила одна мысль - новая тематика для коллекции. Проблема разрешилась за ужином...
   По телику рассказывали об очередном полете наших космонавтов, и я вспомнил Юрия Алексеевича Гагарина, который отправился в космос в тысяча девятьсот шестьдесят первом году.
  - Пап, как ты думаешь, много событий произошло в тот год, когда я родился?
  - Самый неудачный год! - съязвила Элька, но свои нападки на меня прекратила под грозным взглядом мамы.
  - Думаю, немало, - ответил отец, после недолгих раздумий. - Чтобы больше узнать, надо почитать энциклопедию.
  - Или начать коллекционировать марки, выпущенные в том году, - рассеянно заметил я.
  - Тоже вариант, - поддержал меня он.
   И я увлекся новой идеей.
   Первой по этой тематике, конечно, была марка "Первый в мире космонавт Ю.А. Гагарин". Потом, естественно, марка с портретом вождя мирового пролетариата, которому в тот год исполнилось девяносто один. Вроде дата не круглая, а марку выпустили, - подумал я. Потом покопался в каталогах и выяснил, что такие марки выпускали каждый год: девяносто два, девяносто три... Об этом я незамедлительно сообщил отцу за очередным ужином.
  - А наш сын оказывается диссидент, - сообщил папа сидящим за столом домочадцам.
  - Боже упаси! - взмахнула руками мама, - у нас итак фамилия...
  - Что фамилия? - хмыкнул я. - Нормальная фамилия! Бывают и хуже.
  - Ты не умничай, а слушай, что тебе старшие говорят, - прошептала она и оглянулась по сторонам, словно за ее сыном уже пришли люди из органов.
  - Эти старшие... ничего не объясняют и изъясняются загадками, - спокойным тоном отозвался я, запихивая в себя котлету.
  - Роберт! - взвилась мать.
  - А я что?! Я ничего...
  - Так что там с марками? - пресек нашу словесную перепалку отец голосом рефери, разводящего боксеров по углам.
  - Пап, не знаю, как в другие годы, но в шестьдесят первом столько событий произошло!
  - Неужели? - Его заинтересованность подвигла меня на подробный рассказ.
  - В этот год исполнилось сто лет Рабиндранату Тагору и грузинскому поэту Важе Пшавела, сто лет со дня смерти Тараса Шевченко...
  - Подожди, не тараторь! - перебил меня отец. - Что тебе лично дали эти марки, что ты успел почерпнуть?
  - Тараса Шевченко мы в школе проходили...
  - "Тараса Бульбу", - подсказала мама, которая участвовала в написании сочинения.
  - "Я тебя породил, я тебя и убью!" - похвастался эрудицией отец.
  - Давно пора! - вмешалась сестра.
  - Крыса!
  - Сам ты... - задохнулась она от зашкаливающего возмущения, позабыв все эпитеты, которыми обычно характеризовала меня. В отместку я показал ей язык.
  - Не отвлекайся! - призвал папа.
  - На марке такое же изображение поэта, как на портрете, что висит в кабинете литературы...
  - Он и писатель, - вновь встряла мать, взявшая на себя роль подсказчика. Я кивнул.
  - Про Рабиндраната Тагора я до этого не знал... На марке я с трудом смог прочитать его имя и фамилию, потому что шрифт какой-то странный: то ли "а", то ли "и". Пришел в школьную библиотеку и говорю: "Дайте мне, пожалуйста, книгу о Рибандрините Тигори". Библиотекарь странно на меня посмотрела, улыбнулась и спрашивает: "Наверное, о Рабиндранате Тагоре?" Я смутился и промолчал. А она протянула книжку, а на ней портрет того же дядьки, что и на марке... Теперь я знаю, что он был индийским писателем, поэтом, композитором и общественным деятелем.
  - Об этом всем известно, кроме таких ничтожеств, как ты! - скривилась Элька и сквозь зубы процедила, - дядька! Сам ты дядька!
   Мама перетянула ее полотенцем.
  - Да что ж ты за злыдня такая! - возмутилась она. - Порадовалась бы увлечению брата, а ты... -
   Сестра насупилась и уткнулась в свою тарелку.
  - Продолжай, Роберт! - вежливо попросили родители почти одновременно, а я восторжествовал: наконец-то, не я получил нагоняй от матери, а моя старшая сестра, не ее приводят мне в пример, а восхищаются моим хобби.
  - Вы слышали про Важу Пшавела? - спросил я заумным голосом, каким вещает с экрана телевизора ведущий программы "Очевидное-невероятное" Сергей Капица.
  - Нет! - отрицательно задергали головами родственники, даже Элька оторвалась от тарелки и заинтересованно взглянула на меня.
  - Я увидел его портрет и удивился: почему человек с грузинской фамилией больше похож на простого русского крестьянина средней полосы?
  - Почему? - подхватил "зал".
  - Оказывается, Важа Пшавела - это псевдоним, а на самом деле его зовут...
  - Иван Иванович Иванов, - усмехнулась сестра.
  - Нет, - с улыбкой заметил я, - его зовут - Лука Павлович Разикашвили. В его родословной прослеживаются русские корни, - задумчиво добавил я, будто делал очередное открытие в литературе, в котором сам пока не уверен.
  - Не неси отсебятины! - вернул меня на землю отец. - Излагай полученную информацию!
  - Излагаю... Важа Пшавела - известный грузинский поэт, родился в семье священника...
  - Стихи читал? - оборвала мое монотонное бормотание мама.
  - Кое-что, - уклончиво заметил я.
  - А надо не кое-что!
   Я пристыжено кивнул, а Элька возликовала. Чтобы ее "уесть", я продолжил выкладывать полученную информацию.
  - Еще у меня есть марка с изображением Патриса Лумумбы! Он погиб в тысяча девятьсот шестьдесят первом году. - Я сбегал в свою комнату и вернулся с альбомом в руках. - Посмотрите, совсем молодой мужчина, ему было всего тридцать шесть лет...
  - "Памяти Патриса Лумумбы", - прочитала мама, - а он не похож на борца за свободу конголезского народа, больше на преподавателя университета: костюм на нем европейский, ухоженное лицо с маленькими усиками и очки в дорогой оправе.
  - Я хочу сделать доклад на следующем классном часе. Сначала решил написать заметку в стенгазету, но потом передумал: мои одноклассники не станут ее читать.
  - А доклад будут слушать! - ядовито сказала неугомонная сестрица.
  - Будут! - уверенно заявил я.
  - Надо собрать побольше информации, - посоветовала мама.
  - Дай, мне альбом, - протянул руку отец. - О, да у тебя здесь много марок серии "Костюмы народов СССР". При слове "костюмы" Элька вытянула шею, пытаясь разглядеть марки. Потом не удержалась и выхватила из рук отца мой альбом.
  - Мне нравятся грузинские национальные костюмы! - призналась она после недолгого изучения.
  - А мне коряцкие! Смотри, какая девушка симпатичная сидит на санях! - Я увидел удивленные взгляды родителей и поспешил пояснить, - мне понравилась поза: этакая дамочка на приеме, сидит с прямой спиной, ножка на ножку...
  - А сзади кавалер со шкурками песцов в руке, - подхватила сестра. Мы дружно расхохотались...
   За короткий период времени я собрал большое количество марок, выпущенных в год моего рождения. В моем альбоме были марки с изображением космонавта Титова, молодежи на ударных стройках, посвященные достижениям советской науки и техники из серии "ХХII Съезд КПСС".... Я увлекся сам и увлек своих одноклассников, мы не просто обменивались марками, но и обменивались информацией. Просто похвастаться добытой маркой было неинтересно, надо было рассказать о ней...
  
  - Когда я решил снова заняться филателией, то долго размышлял, на какую тематику обратить свой интерес. Янка, ты не задумывалась, в какой период времени человек бывает счастлив? Конечно, в беззаботном детстве! Как вернуться туда? Можно читать детям сказки. Наверное, поэтому я был так счастлив в поселке Большой Утриш... Жаль, очень жаль, что у меня нет ни своих детей, ни племянников... Ладно, не будем сыпать соль на кровоточащую рану, вернемся в детство. Попытаемся вернуться. Какие марки мне в этом помогут? С изображением детей? Таких, как девочка Аленка на шоколадке? Не думаю. Надо придумать что-то поинтересней...
  
   Однажды я прочел в одном немецком издании, что почтовое агентство Германии выпустило "сказочные" серии марок. Это было то, что нужно!
   Марки выпускались совсем небольшими тиражами, что отражалось на их стоимости. Меня это очень устраивало, так как деньги я зарабатывал немалые, а тратить их было не на что. Поэтому я решил вкладывать деньги в покупку редких марок. Первой в новой коллекции стала марка посвященная столетию со дня смерти Вильгельма Гримм, одного из братьев-сказочников. Затем последовали марки с изображением фрагментов из их сказок. Меня увлекал поиск раритетов, я шел по следу, как заправский сыщик. На каждую из сказок было выпущено четыре фрагмента. Это были известные из детства сказки: "Красная шапочка", "Белоснежка", "Волк и семеро маленьких козлят" и много других. Мне была неизвестна лишь одна - "Король-лягушонок, или Железный Генрих". Эти марки стоили дорого поодиночке, а в серии их цена еще больше возрастала.
   Еще в восемьдесят пятом ГДР выпустила марку к двухсотлетию второго брата - Якоба Гримм. Вот за ней мне пришлось побегать! Потом последовала серия из других сказок, за которой я тоже долго охотился.
   Примеру Германии последовали Польша и Швейцария. Первая выпустила красочную серию марок, посвященных писательнице Марии Конопницкой и ее сказкам, а вторая - еще одну серию, посвященную братьям Гримм...
   Скоро вся моя коллекция перейдет в руки Раисы Леонидовны Комаровой...
  
  - Что-то мне совсем не понравилось настроение Роберта, - сказала Вера мужу, убирая со стола. - Тебе не показалось, что он... пришел проститься?
  - Мне не понравилась напускная веселость, - задумчиво произнес Борис Лейкин. - Раньше я его таким никогда не видел. Даже отказался смотреть хоккей...
  - Тоже мне показатель! - хмыкнула жена.
  - Я очень люблю дядю Роберта, хоть, он нам и не родня, - встряла в разговор появившаяся из своей комнаты Райка.
  - Иногда не родня бывает роднее всей родни, - философски изрек отец, а мать пожурила дочь.
  - Раиса, тебе разве не говорили, что подслушивать за дверью некрасиво!
  - Я не подслушивала, - заявила Рая, взирая на родителей широко открытыми глазами, выказывая свое удивление. - Я хотела показать свой портрет, который успел набросать дядя Роберт. Еще он сказал... - Девочка замолчала и с испугом посмотрела на родителей.
  - Что? - дуэтом спросили они испуганно.
  - Он сказал, чтобы я не беспокоилась, деньги на учебу он мне оставит...
  - Что значит, оставит? - не понял Лейкин.
  - Дядя Роберт сказал, что откроет счет на мое имя...
  - Почему сейчас? - нахмурилась Вера. - Тебе всего тринадцать лет. До поступления в институт еще целых четыре года.
  - Потом он... не сможет, - сообщила дочь.
  - Почему? - снова задала тот же вопрос мать.
  - Не знаю! - отмахнулась девочка и протянула лист бумаги со своим собственным изображением.
  - Все-таки, Роберт - талант! - с чувством признал в очередной раз Борис. - А Яночка, всегда возмущалась, что он пишет только портреты...
  - Но он же художник-тральфреалист, - осторожно вставила Вера, чтобы он не заметил, как она уводит разговор с опасной темы.
  - Раньше он был портретистом.
  - Если человек талантлив, то талантлив во всем, - изрекла Райка. Родители с ней согласились.
  - Борис, я думаю, что ты должен сходить к Роберту и поговорить с ним...
  
   Звонок в дверь прервал мое созерцание потолка. Я лежал на диване и с интересом наблюдал за паутиной, колышущейся на ветру. Хозяин-паук бросил свое плетение на полпути, а я должен все довести до конца. Не в том смысле, что доделать незаконченную пауком работу, а задуматься о своей жизни, вернее, о ее остатке. Нельзя оставлять незавершенных дел!
   Головные боли усиливались с каждым днем. Лекарство, выданное мне Францем, облегчения не приносило. Поэтому вчера я выбросил его в помойное ведро. Зачем пить, если толку в этом нет? С утра я протянул руку к тумбочке, на которой всегда лежала коробка с пилюлями, похлопал по ее поверхности, а потом вспомнил, что ее больше нет. Теперь мне не нужно, как заведенному роботу, по три раза в день пить лекарство! Ура, одной проблемой меньше!
  - Если бы все вопросы так просто решались, то жить стало легче, - вслух произнес я.
   Думаешь, размышляешь, как поступить в той или иной ситуации, а потом... открываешь, как шкатулку, голову, вытаскиваешь из нее эту думу, подходишь к мусорному ведру... Нет, лучше к окну! И со всей силы выбрасываешь ее. Прямо, как метатель диска. И чем дальше ты метнешь, тем лучше!
   Звонок снова разлился по квартире противной трелью.
  - Кто бы это мог быть? - спросил я у самого себя, не соизволив пошевелить ни ногой, ни рукой. Дожился, даже поговорить не с кем! Сейчас пойду во двор, сяду под орехом и буду вести беседу с многоуважаемой бабой Марой...
  - Роберт, открой! Я знаю, что ты дома! - Мой бывший тесть оповестил весь подъезд о своем визите, дав понять соседям, что рядом с ними проживает негостеприимный человек.
  - А я знаю, откуда вы знаете, что я дома! - пробубнил я себе под нос, - дай вам бог здоровья, баба Мара! Всех благ и долгих лет жизни! - Пожелал я ей - высококвалифицированному информатору и задал себе резонный вопрос, - а почему я не иду открывать дверь дорогому гостю? А потому, что знаю, зачем он пришел.
   Между тем, в подъезде нашлись люди, которым помешал зычный мужской голос.
  - Гражданин! Кто вам нужен?! - услышал я возмущенный голос соседки по лестничной клетке. Она переехала недавно, мы успели познакомиться, но я, по обычаю, забыл ее имя: теперь не люблю забивать голову ненужной информацией.
  - Мне нужен Роберт Зепп! - недовольно отрапортовал Лейкин, вложив в голос непонимание: а кого он еще может искать в этой квартире?!
  - Его, наверное, нет дома, - предположила соседка без имени.
  - Без имени и, в общем, без судьбы, - шепотом, но все равно фальшиво, затянул я, не забывая прислушиваться к разговору за дверью. - Я хорошо отношусь к Лейкину, - четко выговорил я, - но вести задушевные разговоры НЕ ЖЕЛАЮ! Пять минут назад жаловался, что поговорить не с кем, а сам не хочу открывать дверь. Почему? - Другим голосом поинтересовался я у самого себя. - Потому что я должен прямо сейчас решить, как... уйти?
   Я не хочу дожить до того момента, когда моя голова увеличиться в два раза, нестерпимая боль лишит меня рассудка, и я буду лежать бревнышком на кровати в каком-нибудь хосписе и раздражать своими капризами персонал. Первое, что я для себя решил - умру на Родине, а второе - мое тело кремируют, а пепел развеют в Цемесской Бухте...
   Чем скорее это произойдет, тем лучше...
   Но как приблизить момент? Поехать в страну, где разрешена эвтаназия? В Нидерданды, в Америку или в северную часть Австралии. Мне стало смешно: я мысленно провел линию по материку Австралия, разделив его на две части - северную и южную, и назвал верхнюю часть - Эвтаназийная Австралия.
   А споры на лестничной клетке разгорались не шуточные. К двум предыдущим участникам присоединилась еще Валентина, - женщина, которая ходила на кладбище и по просьбе бабы Мары посетила могилы моих родителей...
  - Я тоже схожу на кладбище, - пообещал я Янке, искоса поглядывая на ее возмущенное лицо. - Я тебя отлично понимаю: не пускать в дом отца - это верх неприличия! Но я должен решить важную проблему, - попытался оправдаться я. Но она была непреклонна, ее взгляд прожигал меня. - Ладно, я поднимаюсь! - Успокоил я жену.
   Я сел на диване и потрогал свою голову, проверяя ее размеры. Пока все было по-старому. Кажется.
  - Роберт! Наконец-то! - воскликнул Борис Андреевич Лейкин, окинув озабоченным взглядом мою фигуру, возникшую в дверном проеме. - Что случилось? Я уже начал беспокоиться...
  - Задремал, - нехотя, объяснил я и пригласил его в квартиру, не забыв поблагодарить соседок за бдительность. Те не успели ничего сказать, я захлопнул дверь.
  - Что у тебя с лицом? - поинтересовался тесть, озираясь по сторонам, будто захотел во что бы то ни стало отыскать виновника моего нежелания открывать кому-либо дверь.
  - Что у меня с лицом? - по-попугайски переспросил я без должных эмоций. Другой бы бросился к зеркалу и стал изучать свой подпорченный фейс, но я остался безучастен.
  - У тебя кровь! - Лейкин потащил меня в ванную, потом схватил за подбородок и стал показывать поцарапанную щеку, тыча в зеркало, где я смог бы оценить урон своему лицу.
  - А, это... - протянул я, - сегодня стоял у окна, и что-то обожгло мне щеку. Может, оса? - предположил я.
  - Это царапина, а не укус, - голосом заботливой мамы заметил Борис Андреевич. - Дай мне йод.
   На душу плеснули бальзамом: появился человек, который позаботится обо мне, обработает рану. Надо поехать в Новороссийск, там живет любимая Вафа, я буду лежать в гамаке, а она будет закармливать меня блинами...
   Я так хочу быть кому-то нужен...
  - Я, конечно, не специалист, - задумчиво произнес Лейкин, - но мне кажется, что это след от пули.
  - Пули, - развеселился я, - по мне стреляли!
  - Не нахожу в этом ничего смешного! - буркнул заботливый тесть.
  - Извините, что-то я сегодня... не в форме, - торопливо признался я, чтобы меня не уличили в затяжной депрессии с вытекающими из нее последствиями. А так оно и было.
  - Роберт, я хочу поговорить с тобой? - осторожно начал Лейкин, опуская тему моего травматизма.
  - О чем?
  - О деньгах, которые ты намерен оставить Рае на обучение. - Потом он замахал руками, будто отпугивал такими действиями слетевшихся в мой дом пчел. Я даже осмотрелся, пытаясь уловить момент, когда нужно ретироваться в ванную. Неожиданно пришедшие в действие руки, также неожиданно упали вдоль туловища, как плети. - Я неправильно выразился. Конечно, речь пойдет не о деньгах, а о тебе.
  - Обо мне? - Тупость и попугайство достигли апогея, сейчас должен наступить некий спад, тогда со мной можно будет разговаривать. Хотя, не думаю, что сообразительность будет на высоте. Я представил свой съедаемый раковой опухолью мозг, мне стало дурно, сам собой вылетел вопрос, который сидел глубоко внутри. - Почему в России не разрешают эвтаназию?
  - Эвтаназию? - Борис удивленно посмотрел на меня, потом обнял за плечи, подвел к дивану, пристроился рядом и обреченно сказал, - я так и знал.
  - Что, именно? - придя в себя и глупо скалясь, поинтересовался я. Мой оскал еще сильнее утвердил тестя в собственной догадке.
  - Роберт, ты болен? Не отвечай, я сразу понял, что ты болен. Все эти разговоры о деньгах и о том, что после ты не сможешь их дать Райке на учебу...
  - Вы не беспокойтесь, я сделаю все, как обещал.
  - Дурак ты, Роберт Зепп! - Я никогда не слышал таких слов от тестя. - Я надеюсь, это, - он кивнул на царапину на моей щеке, - не твоя попытка уйти из жизни?
  - Я бы не промахнулся, - невнятно пробормотал я.
  - Тогда, что это? - не унимался Лейкин.
  - Я же объяснил!
  - В тебя... стреляли, - выдохнул он. - У тебя есть враги? - Я пожал плечами. - Как у каждого небедного человека, у тебя есть недоброжелатели, - предположил Борис Андреевич.
  - Я ни у кого не стою на пути, у меня нет совместного бизнеса с человеком, который желает стать единоличным его владельцем! - Не выдержал я и повысил голос.
  - А артклиника? Ты же владеешь ею вместе с мужем твоей сестры? - продолжил он, не обратив внимания на мой резкий тон.
  - Моя часть все равно достанется Шуттлерам.
  - Они не испытывают материальных затруднений? Может, им нужны деньги прямо сейчас, а не после того... - Продолжение вызвало у него затруднение.
  - Когда меня не станет, - пришел я ему на помощь.
  - Роберт, нельзя терять надежду! - Он перевел взгляд на портрет Яны, словно просил у нее поддержки. - Один врач поставил диагноз...
  - Один очень хороший врач...
  - Даже хороший специалист может ошибаться. Ты должен цепляться за жизнь! Обратись, хотя бы, к своим картинам! Не хочешь к своим, есть другие художники-тральфреалисты. Не сиди, не смотри в одну точку! Так нельзя! Ты молод...
  - Я не молод!
  - Скажи об этом моей матери!
  - Борис Андреевич! Как же вы не понимаете, что у меня нет желания метаться по врачам, вымаливая продлить мою жизнь, у меня нет желания сидеть перед картиной, вперив в нее взгляд и медитировать. - с трудом справившись с дыханием, заявил я. Мгновенно представил себе жизнь в виде коварной соблазнительницы с ярким макияжем, которая проходит мимо меня, а за ней следует шлейф поклонников - любителей жизни. Они рвутся к ней, отталкивая друг друга. Искусительница вызывающе смотрит на меня, я отрицательно качаю головой и отворачиваюсь, успевая заметить на ее лице растерянность...
  - Ты хочешь... встретиться с моей дочерью? - с сочувствием в голосе спросил Лейкин. Я промолчал. - Неужели на земле нет человека, который смог бы убедить тебя в обратном, ради которого ты захотел бы жить?
   Я задумался. Ни одной женщины после Яны я не любил. Что касается приятелей, то они были, но приятели - не близкие друзья. Неужели я, взрослый мальчик сорока восьми лет от роду, за всю жизнь не приобрел себе друга, который смог бы меня остановить, переубедить.
  - Послушай друг Роберт, - сказал бы он мне, - какой же ты мужик, если сложил ручки и безропотно подчиняешься судьбе! Не ты ли уверял всех, что каждый человек - кузнец своего счастья, что жизненные преграды надо преодолевать самому, без помощи разных подсказчиков, которые укажут, где эта преграда пониже, чтобы тебе было легче ее преодолеть. Необязательно карабкаться наверх, обдирая ладони и набивая шишки, гораздо проще отыскать лаз. Пусть маленький, но при большом желании можно протиснуться и в маленькую форточку. Помни - в любой самой сложной ситуации всегда найдется выход, главное - желание его найти!
  - Меня ничто и никто не держит здесь! - ответил бы я ему в надежде на переубеждение.
  - А работа? Тебе еще творить и творить, какие твои годы! Ты не подумал, скольких людей сможешь излечить от недуга?
  - У меня много соратников, они продолжат мое дело...
  - Ты говоришь, как умирающий на баррикадах революционер! - возмутился бы он.
  - Я устал жить, я устал прибавлять частицу "бы"...
  - Что ты сделал, чтобы изменить свою жизнь?
  - Я хотел создать семью, но не смог.
  - Ты просто не хотел этого...
  - Меня заставили...
  - Неправда! Ты ищешь себе оправдание! Ты всегда оправдывал себя.
  - Нет, я виню себя за смерть Яны и Роберты!
  - Ты извини, но мне кажется, что тебе нравится эта боль. Без нее ты чувствуешь себя голым.
  - Как ты можешь!
  - Ты носишься с ней, как...
  - Я не выставляю ее напоказ!
  - Но всем своим видом показываешь - у меня горе!
  - Мне не нужна жалость!
  - Не знаю... Наверное, любой человек, хотя бы, раз в жизни хочет, чтобы его пожалели, даже самый сильный. Уйти легче всего, а бороться за жизнь может не каждый.
  - Должно быть желание, а у меня...
  - Это я уже понял, - перебил бы он и задумался. - Ты сказал, что тебя здесь ничто и никто не держит. Этого не может быть! Если один человек будет горевать и страдать, то надо жить ради него. Задумайся над моими словами...
  - Роберт, тебе плохо? - Борис Лейкин сидел рядом и участливо смотрел на меня. - Может, дать лекарство? Что ты принимаешь?
  - Я его выбросил!
   - Но как же так... На упаковке было название? Надо сходить в аптеку и купить.
  - Не было, - отмахнулся я. - И пить я ничего не стану!
  - Ты ведешь себя, как Яна... в трехлетнем возрасте.
  - Почему в трехлетнем? Она всегда стояла на своем, - мы с Лейкиным уставились на ее портрет.
  - Не думаю, что она порадовалась твоей безвольности, - после долгого молчания сказал Борис Андреевич. - Мне кажется, тебе надо обратиться в милицию, - без перехода заметил он.
  - Зачем?
  - Написать заявление. На твою жизнь покушались...
  
   Лейкин настоял, чтобы мы посетили районное отделение милиции. У меня не было сил спорить, и я безропотно, как ослик на веревочке, последовал за ним.
   За стеклом с надписью "Дежурный" сидел надменно вялый лейтенант. Он неприветливо воззрился на нас, едва мы появились в поле его зрения. Сделал сосредоточенное лицо, выслушал моего тестя и направил на второй этаж в одиннадцатый кабинет к капитану Татаренко.
   Мы постучали в дверь и, не дожидаясь приглашения, вошли. За заваленным папками столом сидел хмурый капитан и строчил что-то на листе бумаги. Он оторвался от писанины и одарил нас убийственным взглядом. Сразу стало понятно, что дел у человека и без того выше крыши, а тут явились желающие подкинуть очередное. Я уже хотел ретироваться, но Лейкин схватил меня за руку и повел к столу. Мы расселись на шатких стульях, предложенных капитаном.
   Убедительная речь Бориса мало тронула Татаренко, слушал он вполуха и все время поглядывал в окно, будто там разворачивалось самое интересное. Потом протянул лист бумаги и приказал все изложить в письменном виде.
  - В одном экземпляре? - выдал я.
  - Остряк! - изрек немногословный капитан и склонился над недописанным "сочинением".
   Я быстро изложил суть и протянул наполовину исписанный лист Татаренко.
  - Краткость - сестра таланта! - В его устах это прозвучало, как похвала. - А пульку, случайно не нашли. - Мы с Лейкиным пожали плечами. - Понятно! Может, в вас, гражданин Зепп, какой-нибудь мальчишка из рогатки пальнул, а вы сразу заявление в милицию писать. - Он отодвинул от себя папки, показывая этим, что у него работы невпроворот, но он готов нам помочь.
  - Товарищ Татаренко, не могли бы вы отправить... на место происшествия своего сотрудника, который поищет пулю? Проведет, так сказать следственный эксперимент. Роберт, - Лейкин кивнул в мою сторону, - станет у окна, а криминалист просчитает полет пули и определит, в какое место на стене она могла попасть.
   Капитан так взглянул на моего тестя, что я уже собрался по-быстрому откланяться, прихватив с собой настырного Бориса, чтобы не услышать затяжное пожелание в адрес слишком умных любителей, возомнивших себя профи. Мое ерзание на стуле было замечено сопровождающим. Он подбадривающее мне кивнул.
  - Умные все стали! - ограничился коротким замечанием капитан, сгреб папки и придвинул к себе.
   Это он так разминается, - подумал я. - Этакая зарядка для уставшего от долгого сидения милиционера.
   Мы были удивлены, когда грозный капитан Татаренко внял просьбе моего тестя и отправил с нами молоденького криминалиста.
  - Володя, - представился он, даже не назвав своей фамилии и звания, прихватил тяжелый чемоданчик и потрусил за нами.
  - Здесь недалеко, - сказал я, с сочувствием поглядывая на тощую фигуру Володи, перекошенную под тяжестью ноши. - Может, вам помочь?
  - Не надо, я привык! - весело ответил он и переложил чемоданчик из одной руки в другую.
  - И давно... привыкли? - проявил интерес Лейкин, а мне на ухо с неудовольствием прошептал: Совсем еще пацан...
  - Пять лет, - сказал Володя. В его устах это прозвучало, как тридцать пять...
  - Да уж, - усмехнулся Борис.
  
   Несмотря на подростковый вид, криминалист Володя оказался дотошным и грамотным специалистом, и уже через полчаса осторожно вытащил из стены с помощью пинцета пулю, которую представил нам с Лейкиным и двум соседкам, приглашенным в качестве понятых. Он рассмотрел ее с неким восторгом, произнес понятные только ему слова, из которых мы разобрали два - "экспертиза установит". Потом быстро связался с капитаном Татаренко, доложил обстановку и объявил всем присутствующим.
  - Сейчас подъедет опергруппа и составит протокол.
  - А сразу нельзя было? - возмутился Борис Андреевич. - Вы решили, что мы все придумали? - Володя развел руками...
   Когда опергруппа во главе с капитаном Татаренко удалилась, я пригласил соседок и Лейкина выпить по чашечке кофе.
  - Спасибо, Роберт, но мне пора. Верочка меня давно ждет с новостями. - Борис удалился, пообещав на днях меня навестить.
  - Я собираюсь в Новороссийск, - сообщил я ему у самого выхода.
  - Отлично! Я поеду с тобой, давно пора проведать мать.
  - Вы теперь повсюду будете следовать за мной? На должность телохранителя я вас не приглашал.
  - Какой из меня телохранитель! - отмахнулся Лейкин и быстро ретировался.
   А я пригласил соседок к столу.
   - Роб, я пойду, - сказала Валентина, - сейчас Митька из школы придет, надо его покормить.
   Я вопросительно уставился на соседку без имени, которая была второй понятой. Теперь у нее было имя, вернее оно было всегда, но я узнал его полчаса назад, когда она подписывала протокол, а я засунул в него свой длинный нос. Янина Игнациевна Шиманская. Не Игнатьевна, а Игнациевна... Ее имя я воспринял совершенно спокойно, не Яна же она, а всего лишь Янина. Странно, что оно не отложилось в памяти при первом знакомстве. Наверное, вообще, не слушал ее. Внешне соседка была абсолютной противоположностью моей жены: блондинка с вьющимися до плеч волосами, большими голубыми глазами и обычными губами, не такими пухлыми, как у Янки. Вся она была какая-то кукольная, только кукла вышла из детсадовского возраста лет тридцать пять назад. У меня появилось желание понаклонять ее туда-сюда, чтобы послушать умеет она плакать или нет. Так всегда поступали девчонки во времена моего детства, когда играли в дочки-матери. Но эта проверка на плаксивость едва ли получится - женщина-кукла доставала мне ростом до уха, а я мужчина рослый, почти сто девяносто сантиметров.
   Я надеялся, что и Янина откажется от кофе и покинет мою холостяцкую конуру, но она прошла на кухню и устроилась за столом.
  - Вы давно здесь живете? - без особого интереса спросила она, чтобы разговор поддержать.
  - Почти всю жизнь, если можно назвать последние двадцать лет проживанием на одном месте. - Я взялся варить кофе, сожалея при этом, что стою к соседке спиной: она может спокойно изучать меня, а я ее нет. Я расправил плечи и втянул живот, будто Янина могла заметить мои ненужные выпуклости. Мое поведение показалось мне несколько странным: никогда раньше я не задумывался, какое впечатление произвожу на слабый пол. - У вас редкое имя.
  - Обычное польское имя.
  - Вы полячка?
  - Мой прадед приехал в Россию до революции и так здесь и остался. Женился на русской девушке, у них родилось двое сыновей... - монотонным голосом произнесла женщина, думая о чем-то другом. - Роберт, вы меня извините, что снова возвращаюсь к неприятной теме, - стушевалась она, - но эта история меня обеспокоила.
  - Вы про пулю? - беззаботно спросил я без тени театральности.
  - Кто-то на вас покушался...
  - Ерунда! - поспешил я успокоить соседку. - Это все случайность. Может, кто-то развлекался подобным образом. Мало ли дебилов на свете.
  - Эта пуля из снайперской винтовки.
  - Откуда вы знаете? - опешил я. - Еще не провели экспертизу.
  - Я медик, хирург, бывала в горячих точках, - призналась Янина. - И потом... я случайно услышала разговор капитана и этого мальчика криминалиста...
   С ума сойти - с такой-то кукольной внешностью быть на передовой!
  - Я не думаю, что кто-то нанял киллера, заплатил ему неплохие деньги, чтобы отправить на тот свет человека, которому... - начал я и осекся.
   Кажется, я чересчур разговорчив сегодня. Хотел выпытать все о соседке, а сам выворачиваюсь перед ней - перед совершенно посторонним человеком. Хотя, перед посторонним это сделать гораздо легче. Но раньше я за собой такого не замечал.
  - Которому что? - прицепилась Янина к последней фразе.
  - Ничего! - отрезал я, разлил кофе по чашкам, сел на стул и схватил свою чашку-спасительницу, показывая, что процесс захватил меня полностью.
  - Вы... серьезно больны? - не унималась экс женщина-кукла, не сводя с меня пристального взгляда. Мне ничего не оставалось делать, как кивнуть. - А диагноз? - деловито осведомилась она.
  - Опухоль мозга, - бесстрастным тоном сообщил я, будто сообщал, что на завтра синоптики передали кратковременный дождь.
  - Вы обследовались в Германии?
  - Да, но давайте опустим эту тему, - предложил я.
  - Там, конечно, лучшие специалисты, но попробуйте...
  - Я не буду ничего предпринимать, - перебил я свою визави. - Давайте поговорим о вас!
  - Давайте, - пришлось ей согласиться, чтобы я не указал ей на дверь. Так мне, по крайней мере, показалось. Но Шиманская была из той породы людей, которых весьма трудно уговорить сделать что-то без их желания. - Сегодня я впервые была понятой в квартире соседа, вполне приятного и разумного на вид человека, который любит свою болезнь и не желает что-либо предпринять, - задумчиво произнесла она так, словно рядом был кто-то другой, не я - не человек, в квартире которого...
  - Янина, я же просил, - стукнув чашкой по блюдцу, возмутился я, не перебарщивая с эмоциями. И проговорил в пустоту, - что ж сегодня за день такой!
  - День, скажем прямо, не очень. Но моим соседям стреляют из снайперской винтовки, - язвительно заметила она, ожидая моей реакции.
  - Что вы говорите! - выразил я свой восторг.
  - Представьте себе! - загордилась женщина, словно жила в доме знаменитостей.
   Я не заметил, как фотография Яны очутилась на кухне.
  - Эта девушка ваша жена?
  - Это моя жена. Ее зовут... звали Яна. Ее давно нет.
   Сегодня мое красноречие побило рекорд за все годы одиночества.
   - Вот почему вы не держитесь за жизнь.
  - Это одна из причин.
  - Вы вините себя в ее смерти.
   Проницательность Янины Шиманской меня не пугала. Напротив, мне импонировало, что рядом со мной человек, с которым я могу быть слегка откровенным. Но больше, чем с другими...
  - Я тоже не верю в судьбу, - задумчиво высказалась Янина, когда выслушала мой рассказ о гибели жены и дочери. - Это удел слабых, - повторила она мои слова, произнесенные много лет назад.
  - А как объяснить причину этой трагедии?
  - Стечение обстоятельств, непрофессионализм капитанов, неслаженность команды, волнение моря, плохая видимость... Можно бесконечно перечислять причины, если вас это немного успокоит. В чем лично я сомневаюсь. Какой вопрос рождается в голове любого в тот момент, когда он слышит страшный диагноз или убийственную новость? Почему это случилось со мной? Почему это случилось с родными людьми? И причины произошедшей трагедии здесь не важны. Ужас заключается в конечном результате... Извините за сухой стиль.
  - Я смутно помню, какие мысли вертелись тогда в моей голове. Я плохо соображал. - Я лукавил - подобным вопросом о Яне и Роберте я задавался всегда.
  - Что вы можете изменить? - неожиданно спросила Шиманская.
  - Уже ничего.
  - Это вы говорите о прошлом, которое, действительно, нельзя изменить. Оно живет в нас, хотим мы этого или нет. На то оно и прошлое, чтобы пустить корни внутри нас и время от времени напоминать о себе. Но человек должен себя щадить, не размахивать своим горем перед всеми, как красным стягом.
  - Я не размахиваю. Я, вообще, стараюсь не касаться больной темы. - И снова я лукавил. Мой воображаемый друг заметил, что без своей боли я чувствую себя голым. Не зря вложил в его уста свои мысли, которые посещают меня каждый раз, когда вижу сочувственные взгляды знакомых людей.
  - Вам так кажется, - прочла мои мысли соседка. - Уверена, у вас бывают в жизни всплески.
  - Бывают, когда я пишу картины для нуждающихся людей.
  - Вы живете, чтобы писать? Или пишите для того, чтобы жить?
  - Вы знаете ответ.
  - Если вы думаете, что я выберу второй вариант, то глубоко ошибаетесь. И вот почему я выбираю первый вариант: вы не цепляетесь за жизнь. Вы всеми силами желаете искупить несуществующую вину перед женой и дочерью спасением чужих жизней. Одно мне непонятно: неужели все творческие силы исчерпаны? Или все люди на земле неожиданно выздоровели, и вам незачем писать картины, способные творить чудеса?
  - В моем состоянии сие невозможно, - буркнул я.
  - А вы прикованы к постели? - вскинула брови Янина. - Вас мучают такие боли, что хочется лезть на стену?
  - Меня мучают боли, но я стараюсь держать себя в руках. Не выношу жалости! - И снова ложь! Я мечтал об этом. - И если вы хотите меня...
  - К чему уговоры, если вы все для себя решили?! - отмахнулась Шиманская, насуплено глядя на меня.
  - Решил, - неуверенно заявил я и с интересом посмотрел на Янину.
  - Наверное, местечко на кладбище выбрали, дубовый гроб заранее приобрели. Где храните?
   Вместе того, чтобы возмутиться и расстаться врагами, я невольно улыбнулся и сказал.
  - Сразу видно, что вы хирург - режете по живому.
  - Приходится, если лечение не дало результата.
  - А до этого, вы меня пытались лечить?
  - Намекаете, что попытка не удалась? Сама знаю. Но вы сами заметили, что я хирург.
  - А сколько вам лет? - задал я некорректный вопрос.
  - Сорок пять, - легко призналась она без кокетства.
  - Никогда бы не дал, - искренне заметил я, - моей жене тоже на днях исполнилось... бы сорок пять. Вы так похожи с Яной. Не внешне. Она тоже была бескомпромиссной, прямолинейной и нефальшивой.
   Мое сравнение смутили женщину-хирурга. Она взглянула на наручные часы, сказала, что ей давно пора идти, поднялась, затем снова опустилась на стул, потом снова поднялась. А я сидел и наблюдал за его прыжками. Когда она все-таки направилась в сторону прихожей, я направился за ней и спросил:
  - Тоже ребенок должен из школы вернуться?
   Я не хотел получить положительный ответ. И не потому, что меня пугало наличие у нее ребенка - к ребенку прилагался отец. Женщины, подобные Шиманской, или имели полноценную семью, или вовсе не имели семьи. В роли матери-одиночки я таких не представлял.
   И еще я не хотел, чтобы она уходила. Ее присутствие играло роль чудодейственного препарата, способного договориться с непроходящей головной болью. И только ли?
  - У меня нет детей. И уже нет мужа, если вас это интересует. - Последнее обстоятельство я ее явно не огорчало.
  - Уже? - переспросил я, будто не понял, что Янина имела в виду.
  - Мы развелись и разъехались, - сообщила она бесцветным голосом, как о чем-то совершенно незначительном. Потом окинула меня опытным взглядом. - Роберт, вы выглядите совершенно здоровым человеком. Я вам это говорю не для того, чтобы вас успокоить. Часто люди принимают за неизлечимую болезнь совершеннейшую ерунду... А мнение специалиста бывает ошибочным, - опередила меня Шиманская. - Постарайтесь не думать о своей болезни.
  - Легко сказать! - скривился я. - Иногда боль бывает невыносимой.
  - Что вы принимаете?
  - Уже ничего! - Я ожидал, что она возьмет меня за руку и отведет в аптеку для закупки всех имеющихся препаратов, способных расправиться с моей болезнью.
  - И правильно! - Я обалдело уставился на дипломированного специалиста в области медицины, который удивил меня нетрадиционными способами лечения - а именно, наплевательством на организм, пораженный злокачественной опухолью. Следующая фраза дала понять, что наплевательством здесь не пахнет. - Это говорит о том, что вы сильный человек и можете исцелить себя сами.
  - Каким образом? - заинтересовался я.
  - Каждое утро вы должны встречать словами: Я совершенно здоров!
  - Ваша фамилия Кашпировский?
  - Вы зря иронизируете! - Она взялась за дверную ручку.
  - Вы обиделись?
  - Боже упаси! Я похожа на девицу из Смольного института, которую легко обидеть?
  - На девицу - да! - развеселился я.
  - Еще одно лекарство - чувство юмора. Меньше грустите, больше шутите и улыбайтесь!
   Уже стоя в дверном проеме, Шиманская спросила:
  - Можно я дам вам совет, так сказать, восполню пробел, допущенный нашей доблестной милицией? - Я согласно кивнул, напомнив себе болванчика. - Не подходите к окнам и не отменяйте своего решения уехать в Новороссийск. - Я вопросительно взглянул на нее. - Извините, что стала невольным свидетелем вашего разговора с тем господином...
  - Это Борис Лейкин, - пояснил я.
   Что за дурная черта - всё объяснять - появилась у меня сегодня?..
  
  Глава двенадцатая
  
   Говорят, что к советам умных женщин надо прислушиваться.
   Я прислушался и поехал в Новороссийск. Лейкин увязался со мной.
  - Давайте возьмем с собой Райку! - предложил я.
  - У нее занятия в школе! Дисциплину нарушать нельзя!
  - Но мы же не в армии, - заметил я и взглянул на напряженную в ожидании дочь Бориса.
  - Нельзя! - отрубил начальственным тоном отец. Мне оставалось только развести руками.
  - Присматривай за ним, - попросила меня Вера, - он в последнее время за сердце хватается, а от ответов на мои вопросы о здоровье увиливает.
  - Присмотрю, - успокоил ее я...
   Мы заранее не предупредили Вафу о приезде, чтобы она не начала метаться и готовиться к приему гостей. Поэтому на вокзале нас никто не встречал.
   На привокзальной площади мы с Борисом взяли такси и поехали к дому Спирина.
  - Лев, убери локти со стола и выпрями спину! - Это первое, что мы услышали, открывая калитку. Чета Спириных - Истоминых сидела во дворе за столом и пила чай. Насупленный муж с испугом взирал на свою жену. - Не ешь столько сливочного масла, в нем полно холестерина! - Возмутилась Вафа и отодвинула от него масленку.
  - Бедный Лев Александрович! - сочувственно воскликнул я.
  - Робик! Боречка! - запричитала Истомина и бросилась к нам. Расцеловала нас по очереди, на ходу характеризуя мой внешний вид. - Робик, как ты похудел, но я...
  - Она тебя откормит! - усмехнулся Спирин.
  - Лев, не начинай! - пригрозила она мужу.
  - Я не начинаю, но ты всегда хочешь его откормить!
  - Я рад, что у вас все хорошо, что вы полны сил, - поиронизировал я.
  - Этим и живем! - Лев Александрович протиснулся к нам, отодвинув возмущенную жену, - здравствуйте, гости дорогие! Вот радость, так радость! А где Верочка и Раечка?
  - Вера работает, а Райка учится, - отозвался Лейкин.
  - Не приставай с разговорами, люди с дороги, им нужен отдых! - скомандовала Вафа.
  - Что за женщина! - нерешительно пошел в атаку Спирин. - Целый день меня пилит, пилит, а мне... нравится!
  - То-то же! - расцвела счастливая жена.
  - Перепалкой сыт не будешь! - философски заявил я. - Где блины?
  - Сейчас все будет! - пообещала хозяйка и скрылась в доме.
   Завтрак за разговорами плавно перетек в обед, а потом в ужин. Как мне было хорошо среди этих людей! А я еще утверждал, что никому не нужен, что ничто и никто меня не держит на этой земле...
   На следующий день мы отправились на мыс Дооб.
   Здесь, на мысе, я каждый раз перекручиваю в голове нашу встречу с турчанкой Марты. И каждый раз боюсь признаться, что мечтаю еще раз ее увидеть. Пусть турчанка не выступает подсказчицей судьбы, просто помолчит и посмотрит на меня своими огромными карими глазами.
  - Ты хочешь побыть один? - осторожно поинтересовался Борис.
  - Нет, - ответил я после некоторого раздумья.
  - Мать сильно сдала, - сказал Борис, всматриваясь в глубины Цемесской бухты. Он хотел увести мои мысли подальше от трагедии.
  - Но все равно она молодец, не унывает.
  - В отличие от тебя, - в сердцах заявил Лейкин.
   Я промолчал, затевать дискуссию у меня не было желания.
  - Давайте сходим в музей! - вдруг предложил я ему.
  - В музей?
  - В музей-заповедник, где раньше работал Спирин.
   Мне захотелось увидеть свою картину с изображением крепости Суджук-Кале, которую я подарил Льву Александровичу.
   Мы остановили такси и поехали на улицу Советов, где располагался музей...
  - Это твоя работа? - поинтересовался Борис Андреевич, прочитав надпись. Дескать, художник Роберт Зепп передал ее в дар музею и так далее.
  - Моя, я сделал ее по заказу Спирина, - легко солгал я. Черты моего характера претерпели изменения не в лучшую сторону.
  - Ты видел эту крепость своими глазами? - Лейкин в первый раз видел не только мою картину, но и слышал о крепости Суджук-Кале.
  - Этой крепости давно нет, я писал картину по рассказам... историков. - Я чуть не ляпнул "очевидцев". Тайное хотело стать явным, но эта метаморфоза откладывалась на неопределенное время.
  - Почему в крепости нет людей? - не отставал Лейкин.
  - Я... я не успел доделать работу, Спирин убедил меня оставить ее в таком виде.
   Пусть это будет фата-моргана...
   Мое воображение дописывало незаконченную работу...
   Я видел турчанку Марты, сидящую у постели своего обессиленного мужа в огромной казарме. Все помещение было заполнено людьми. Молодая женщина бросалась по первому зову и подносила к губам ослабленных от голода янычаров кувшин с водой. Люди умирали на ее глазах. Она смирилась с этим. Марты молила аллаха об одном, чтобы он не забирал ее мужа... Потом они остались вдвоем. Остальные ушли... Женщина не знала, откуда у нее берутся силы. Она выходила из казармы, шла к бухте и всматривалась вдаль, ожидая появления турецкого судна, которое, наконец, доставит продовольствие в крепость.
  - Пожалуйста! - взывала она к морю, словно оно забирало корабли, не допуская их к берегу. - Помоги! Я не могу смотреть, как крепкий мужественный воин превращается в высохшую мумию. - Слезы текли по ее лицу. Затем Марты брала себя в руки, решительно вытирала мокрые от слез щеки и возвращалась к мужу. Позволительная минута слабости истекла.
  - Что я могу сделать для тебя? - спрашивала она, наклонившись к нему.
  - Посиди рядом, - просил он, еле-еле шевеля потрескавшимися губами.
   Она присаживалась на край топчана и начинала вслух мечтать об их будущем. Муж закрывал глаза и слушал, она поглядывала на него, прислушивалась к его неровному дыханию. Вдруг он глубоко вздохнул и... затих. Марты замолчала и с недоумением уставилась на него, ожидая долгожданного выдоха.
  - Нет, нет, нет, не может быть, - убеждала себя турчанка, отступая от лежащего на топчане мужа. - Ты спи, спи любимый, а я схожу на берег.
   Она ушла от него, не поворачивая головы. Каждый шаг доставлял боль, измученное сердце разрывалось на части.
  - Неужели, неужели это конец? - еле слышно спрашивала она у самой себя. Больше спросить было не у кого. Она осталась одна. Слабая женщина еще жива, а сильные турки-янычары скончались от голода.
   Марты замерла на пороге: Может, стоит вернуться, лечь рядом с ним и дожидаться конца? Она будет разговаривать с ним, гладить его по лицу... Они будут вместе...
  - Нет, я должна успеть уйти вместе с ним, пока его душа еще здесь. Она ждет мою душу. Они вместе улетят на небо, как два голубка...
   Она поднялась на скалу, подняла глаза к небу, словно проверяла: не появилась ли душа умершего мужа?
  - Я скоро, - прошептала Марты и расправила руки, как крылья. Закрыла глаза. Постояла так несколько минут и спрыгнула.
   Полет получился совершенно иной, не тот, который она ожидала. Тело Марты стало легким, как пушинка. Она думала, что вот- вот погрузится в море, а она поднялась ввысь. Марты открыла глаза и увидела лежащую, как на ладони, крепость. Потом окинула себя цепким взглядом и удивилась: ее душа вселилась в тело чайки.
  - Недаром меня нарекли Марты... Я чайка...
   Она долго летала над морем, пока не потеряла последнюю надежду отыскать душу своего любимого мужа...
  - Куда теперь? - спросил Борис, вырывая меня из гипнотического сна.
   Я был уверен, что это Марты погрузила меня в него, чтобы поделиться своей болью... У меня хватало своих переживаний и душевных терзаний, но я не очерствел душой, ее боль я воспринял, как свою. Только человек, потерявший самое близкое и дорогое сможет оценить и понять потерю другого. Она спросила меня тогда на мысе: "Ты все убиваешься?" Будто хотела вызвать меня на откровенный разговор, и после моего рассказа поделиться своим горем, она выбрала меня из тысячи или миллиона других людей, а я отверг ее...
   Почему мы приходим к мудрости только с годами? Почему мы варимся в своем котле с наглухо задраенной крышкой, не пуская к себе людей, желающих нам помочь? Это моя посудина, а там твоя... Ты не трогаешь меня, а я не лезу с разговорами к тебе...
  - Роберт, ты меня слышишь?
  - Теперь, да! Теперь я не буду глухим!
   Я не знаю, о чем подумал Лейкин, но странности в его взгляде, устремленном на меня, я не заметил. Он приветливо улыбнулся и с видом абсолютно счастливого человека заметил:
  - А не пропустить ли нам по стаканчику?
  - Не - не - не откажусь! - заверил его я.
  - Вот и отлично!
   Мы дружным шагом покинули музей и направили стопы в ближайшее кафе...
  
  - Ты послушай, что я тебе скажу! - призывал меня Лейкин, едва ворочая языком. - Мы должны перейти на "ты". Мы же пили за это?
  - Пили, но не помню где. - Я придерживался за забор Вафы, потому что земля уходила из-под ног.
  - Во втором ресторанчике, - задумчиво произнес Борис, будто место, где мы решили перейти на "ты" станет местной достопримечательностью. Надо быстренько вспомнить его название и повесить табличку с надписью: Здесь были Боря и Роберт, которые стали закадычными друзьями.
  - "У Тамары"? - спросил я, вспомнив название заведения, и мутным взглядом посмотрел на приятеля.
  - Точно! - подтвердил Лейкин, хватая меня за локоть.
  - Тебе нельзя столько пить! - с осуждением заметил я. - Вера сказала, - я перешел на шепот, - что у тебя - сердце! - Я постучал кулаком себе по груди, предварительно оторвав руку от забора, чего категорически было нельзя делать. В результате я завалился сам и потянул за собой Бориса.
   Мы расположились с комфортом на травке, прислонившись к неустойчивому забору, который прежде выглядел иначе.
  - Хорошо! - протяжно констатировал Лейкин. Задрал голову вверх и признался, - так бы сидел все время и любовался звездным небом... Роб, а почему сегодня столько много звезд, и все они постоянно бегают туда-сюда?
  - Бегают? - удивился я, тоже задрал голову, полюбовался звездным небом и согласился, - бегают, даже голова закружилась.
  - А почему? - не отставал от меня приятель.
  - Ну, у них там праздник, они танцуют, - предположил я.
  - Бардак!
  - Согласен! - махнул я головой, при этом клацнул зубами и чуть не прикусил язык.
  - Хороши красавцы! - услышали мы голос Вафы и попытались укрыться от нее в густой траве. Безрезультатно! - Я волнуюсь, а они... небом любуются! - Из-за ее спины выглядывал Лев и с завистью взирал на нас.
  - Лева, не волнуйся, - успокоил его Борис, - в следующий раз будешь третьим!
  - А я четвертой! - хмыкнула мать, наклоняясь к разомлевшему от усталости сыну. - Поднимайся! - Приказала она.
  - А... я? - испугался я.
  - И ты тоже! - рявкнула она. - Сегодня я разбирательств устраивать не буду, а завтра.... берегитесь, голубчики!
  - Вафа, ты не права! - в сердцах заявил я, становясь в позу собаки.
  - За мной! - командным голосом приказала Истомина и двинулась к калитке.
  - Может, лучше здесь останемся? - неуверенно предложил Борис.
  - Нет, тогда нам точно завтра не сдорвовать?
  - Чего?
  - Сдорво... Тьфу! Сдоб - ро - вать! - по слогам выговорил я и обрадовался, что у меня это получилось, пусть не с первого раза, но получилось.
  - Молодец! - похвалил меня Лейкин, передвигаясь за мной.
  - Боря, не отставай! - призвал я.
  - Роб, все нормально, прокладывай дорогу.
   Вафа стояла у калитки и контролировала наши перемещения. Когда мы преодолели вход во двор, она с шумом захлопнула калитку и заявила.
  - Вот две раскладушки. Как чувствовала, что вас в дом пускать нельзя!
  - Почему? - нестройно поинтересовались мы.
  - Потому что у меня нет противогаза! - сообщила она и скрылась в доме...
   Кто-то положил мне на лоб горячую ладонь и забыл убрать. Мне самому тяжело было поднять свою руку и скинуть эту печку. Пришлось открыть глаза, чтобы изучить обстановку. Утренние лучи солнца сконцентрировались на моем лбу, будто другого места, чем моя больная голова, не нашли. Я перевернулся на бок, стараясь укрыться от палящих лучей. Старая раскладушка издала страшные скрипы и разбудила спящего по соседству Бориса. Он открыл один глаз и непонимающе уставился на меня.
  - Привет, - прохрипел он. - Пить хочу.
  - В смысле выпить? - Я оценил внешний вид своего приятеля и ужаснулся: неужели и я так выгляжу?
  - Нет, - резко дернул головой Лейкин, - воды - ы - ы, - протянул он.
  - Сейчас, - успокоил я друга и отправился на поиски живительной влаги.
   Заслышав наш разговор, во дворе нарисовалась Вафа с большим кувшином.
  - Дай! - приказал я и протянул руки к источнику блаженства. Первым предложил утолить жажду приятелю.
  - Ох, хорошо! - со счастливым лицом заметил Борис. Потом перевел взгляд на насупленное лицо матери и заявил, - только не надо читать нотаций Роберту, я один во всем виноват!
  - Почему ты? - удивился я, отрываясь от кувшина.
  - Я был инициатором!
  - Я не снимаю с себя ответственности за вчерашнее поведение! - уверенно заявил я и посмотрел на молчавшую до сих пор Истомину.
  - Высказались? - спокойным тоном поинтересовалась она. Мы дружно кивнули. - Тогда идите завтракать!
  - Нет! Только не завтракать! - хором заявили мы, снова показав свою сплоченность.
  - А кофе? - Мы переглянулись и согласились.
   После кофе нам стало легче, в голове немного прояснилось, и через час мы смогли плотно позавтракать. Потом нас снова потянуло в сон...
   Меня разбудил звонок мобильного телефона, брошенный вчера вечером на столе во дворе дома. Пришлось вставать и идти за ним. На дисплее высветился незнакомый номер, я хотел отключить телефон и вернуться на раскладушку, но потом решил ответить.
   Это была новая соседка Янина Шиманская.
  - Роберт, приходили из милиции, хотели с вами побеседовать, - доложила она.
  - Зачем? Я, вроде, все сказал...
  - Я думаю, что мои предположения оправдались, и они всерьез взялись за это дело, не каждый день по людям стреляют из снайперской винтовки.
  - Вы уверены в этом? - После сна голова работала с трудом, плохо воспринимались слова, произнесенный Яниной, но воображение работало, что надо: я представлял Шиманскую, стоящую с телефоном в руке, отчетливо видел ее кукольное лицо, ее руки с короткими ногтями, ее сдержанную улыбку... Нет, улыбки, скорее всего, не было, соседка говорила о серьезных вещах.
  - Я разговорила молоденького милиционера, рассказала, где побывала, чтобы расположить его к себе.
  - Расположили? - недовольно брякнул я.
   Не обратив внимания на мой тон, Янина сказала, что в меня стреляли из снайперской винтовки Драгунова. И стрелок, видимо, был неопытен, иначе я находился бы не в Новороссийске, а в другом месте, где климат не такой благоприятный.
   Я передернул плечами: ее короткий рассказ меня впечатлил и обеспокоил. Почему-то мне расхотелось опережать события и отправляться в мир иной, тем более под чьим-то руководством.
   По совету той же Шиманской я стал заниматься аутотренингом: каждое утро, только не сегодня, я уверял себя, что совершенно здоров, что жизнь прекрасна и удивительна! Пока это самовнушение результатов не приносило, головная боль была постоянной, иногда невыносимой...
  - Эй, вы не заснули часом? - вернула меня в реальность Янина.
  - Нет, просто задумался, - с готовностью откликнулся я.
  - Немудрено после таких-то новостей! - заявила Шиманская. - Я сказала, что вы уехали в Новороссийск, милиционер поинтересовался, когда вы вернетесь, но я не смогла ему ничего ответить.
  - Я пока сам не знаю, - задумчиво сказал я. Мне так хорошо рядом с Вафой, что уезжать совсем не хочется. - Я вам позвоню, - пообещал я и отключился.
  - У тебя проблемы? - Рядом стояла бабуля и озабоченно всматривалась в мое лицо. Я широко улыбнулся, желая показать, что моя жизнь представляет собой кружево, сплетенное из радостных и счастливых моментов.
  - Все хорошо! Это раз! Я тебя обожаю! Это два! А три... когда мы будем ужинать? - поинтересовался я, проследив за почти скрывшимся за домами солнцем.
  - Не юли! - Вафа усадила меня на табурет, сама опустилась на соседний стул и пронзила меня взглядом. - Робик, ты мой единственный внук! - У меня запершило в горле, к глазам подступили слезы, я склонился и положил ей голову на колени. - Что случилось, мой мальчик? Я чувствую, с тобой что-то происходит. Неведение хуже правды, я все время строю догадки. - Она гладила меня по голове, как маленького...
   Когда я буду умирать, то обязательно вспомню эти минуты совершеннейшего счастья!
   Я не мог рассказать ей правду, я не мог ее убить этой правдой...
  - Роберт, ты должен во всем признаться! - Борис проснулся и нарушил нашу идиллию.
  - Не говори в моем присутствии слово "должен", у меня на него идиосинкразия, - едва слышно произнес я и непроизвольно скривился.
  - Значит, я была права, - трагическим шепотом констатировала бабуля.
  - Вафа, не переживай, все нормально! - Я поднял голову с ее колен и попытался изобразить радость.
  - Ты не умеешь лгать! - вздохнула она, - и мое сердце говорит совсем другое, даже не говорит, а кричит! - Последнюю фразу старушка произнесла с такой придушенной болью, словно это не она сказала, а само любящее сердце.
  - Ты расскажи, а мы подумаем, как тебе помочь, - ласково попросил Борис, будто уговаривал маленького ребенка признаться, съел он упаковку таблеток или всего лишь спрятал в своих игрушках.
   К нашей компании присоединился Лев Спирин. Он присел к столу и с участием взглянул на меня.
  - Я так тронут вашим вниманием! - с трудом выговорил я и снова приткнул свою голову на колени Вафы.
  - Не сдерживай себя, поплачь, это не признак слабости, - уговаривала она меня.
  - Помнишь, как ты пришла в наш... в мой дом, - поправился я, - когда... не стало Яны и Берточки?
  - Да, - нахмурилась бабуля. - Почему ты сейчас вспомнил об этом?
  - Я хотел вышвырнуть тебя и налетевшую саранчу из дома, - с трудом выговорил я, будто мне в рот напихали вату.
  - Я догадалась. Но я должна была так поступить ради тебя.
  - Ты всегда приходишь в трудную минуту, ты чувствуешь меня, как чувствовала меня моя мать.
  - Катюша была тонким и чутким человеком, - прошептала Вафа. - Нам ее очень не хватает, как и Володи, твоего отца. Но люди уходят когда-то. Я тоже уйду...
  - Только после меня, твой уход я не переживу, - прошептал я, из уголка глаза выползла тягучая слеза. Вафа, несмотря на свой преклонный возраст, обладала чутким слухом.
  - Даже думать не смей! - взвилась она. - Ты мальчишка совсем!
  - Ты забыла, что мне сорок восемь лет! - А про себя подумал: Доживу ли я до следующей даты?
  - Все, хватит! - Лейкин хлопнул себя по бедрам. - Хватит разводить антимонии! Или ты все выкладываешь, или... я сам все расскажу!
  - Еще другом назывался, - нерадостно усмехнулся я, отрывая голову от бабушкиных колен. - Ладно, изложу, так сказать из первых уст, только попрошу без истерик. - Я специально говорил деловым тоном, чтобы осадить эмоции.
   По мере моего рассказа лицо Вафы становилось все пунцовее и пунцовее, я испугался, что у нее случится гипертонический криз, о чем высказался незамедлительно, прервав повествование о своей болезни.
  - Не дождешься! - отмахнулась она, - пока тебя не вылечу, на тот свет не уйду!
   Мы долго обсуждали методы лечения, словно находились на конгрессе мировых светил по онкологии. Наконец, общее собрание приняло решение: я поеду в Германию, так как там лучшие специалисты и проконсультируюсь у другого врача, диагноз одного доктора вся компания поставила под сомнение.
  - Франц Шуттлер - хороший специалист! - заверил я, словно он открыл метод лечения тяжелых заболеваний.
  - Не думай об этом! - призвала меня Вафа. - Внушай себе, что он никчемный онколог, часто ошибается, неправильно лечит! - Она снова напомнила мне Яну. Я будто бы услышал эти слова из уст моей любимой жены.
  - Хорошо, я включу это в аутогенную тренировку! - Зря я сказал про этот метод психотерапии. Истомина прицепилась, как банный лист. Пришлось ей рассказать о Янине Шиманской.
  - Она симпатичная? - с лукавой улыбкой спросила она.
  - Так, ничего, - пространно ответил я.
  - Ну-ну! - покачала головой Вафа.
  - Расскажи, как ты с ней познакомился! - призвал меня Борис, за что получил полный возмущения взгляд.
  - Мы не в бане, а сегодня не тридцать первое декабря, - проскрипел я, не сводя взгляда с Лейкина.
  - Причем здесь тридцать первое декабря? - не понял Спирин и с недоумением воззрился по очереди на всех троих.
  - Лева, ты каждый год смотришь комедию Рязанова, - укоризненно заметила Истомина.
  - "Карнавальную ночь"?
  - И эту тоже, но я имею в виду "Иронию судьбы..." Помнишь, друзья каждый раз после выпитой рюмки спрашивали у Лукашина: "Расскажи, как ты с ней познакомился?"
  - А-а-а, - протянул Лев и усмехнулся.
  - Правда, Робик, расскажи, как ты с ней познакомился?! - повеселела Вафа.
  - С кем? - удивился я, подражая герою из новогодней комедии, который произнес эту фразу после четвертой выпитой бутылки водки.
  - С Шиманской! - подсказал мне Спирин.
   Я хотел продолжить пикировку фразами из фильма, но заметил серьезное лицо Лейкина. Он решил идти до конца.
  - Мам, этому знакомству кое-что предшествовало... Скажем, не совсем приятные обстоятельства, - начал он. С лица бабули мигом исчезла улыбка, она вопросительно уставилась на меня.
  - Это все сущая ерунда! - вяло отозвался я, зыркнул в сторону Бориса и одарил его осуждающим взглядом.
  - С каких пор покушение на жизнь человека стало ерундой? - пошел в атаку Лейкин. Вафа с Левой переводили взгляд с меня на Бориса, с Бориса на меня, будто мы играли в большой теннис. - Зачем тебе звонила Шиманская? Я кое-что понял из вашего разговора, хотя, ты не отличался красноречием.
  - Зачем ты пугаешь людей? - тихо, но внятно сказал я.
  - Они должны быть готовы, если сюда...
   А вот об этом я не подумал. Жизнь бабушки и Льва Спирина я подвергаю опасности.
  - Дети, не говорите загадками, - с легким заиканием произнесла бабуля, не дождавшись продолжения. - Робик, выкладывай все на чистоту.
  - Выкладывать особо и нечего, - попытался я увильнуть.
  - На жизнь нашего Роберта кто-то покушался! - не выдержал моих увиливаний Борис и проследил за реакцией матери.
  - Этого еще не хватало! - Вафа схватилась за сердце.
  - Тебе плохо? - испугался правдолюбец Лейкин. Мы окружили женщину.
  - Видишь, что ты наделал, - с укоризной произнес я. Борис пристыжено опустил голову. - А ты думал, что она пустится в пляс от этой радостной новости? Ну, зачем все валить в одну кучу: и болезнь, и покушение...
  - Может, неотложку вызвать? - спросил перепуганный Спирин.
  - Не надо! - четко сказала Вафа. - Терпеть не могу медиков!
  - Сама терпеть не можешь, а меня заставляешь. - Я попытался улыбнуться.
  - Ты - совсем другое дело, ты еще молод, - вздохнула она. Истомина закинула под язык валидол, предложенный мужем. - Сейчас отпустит.
  - Лев, дай и мне, - попросил Борис. Тот выполнил его просьбу и обратился к жене.
  - Вафочка, тебе уже легче? - с надеждой в голосе поинтересовался он.
  - Гораздо, - заверила его Истомина. - Я в состоянии выслушать очередное признание.
   Борис рассказал, как пришел ко мне, как заметил на моей щеке царапину.
  - А ты сам не почувствовал боли? - перебила она сына, который хотел обратиться ко мне за продолжением.
  - Почти нет, у меня голова сильно болела, по сравнению с этой болью все остальное пустяк. - Бабуля сочувственно посмотрела на меня, я наклонился и поцеловал ей руку.
  - Что было дальше?
  - Мы пошли в милицию... - Я быстро пересказал злоключения того дня.
  - О чем тебе рассказала по телефону Янина? - спросил Борис, когда я закончил.
   Я снова пустился в объяснения...
  - Тебе нужно срочно возвращаться в Берлин! - подвела итог нашего разговора Вафа.
  - Потому я и заставил Роберта все вам рассказать! - заметил Лейкин, - хотел, чтобы он ощутил ответственность не столько за себя, сколько за близких людей.
  - Прекрасный повод вытурить меня в Германию!
  - Мы желаем тебе добра, - прослезилась бабушка, - там безопасно. И специалисты лучше. Серьезно начнешь воевать с болезнью, не отвлекаясь на посторонние дела.
  - С чего ты взяла, что снайпер не достанет Роберта там, в Германии? - вмешался Спирин.
  - Мне так кажется, - задумчиво протянула она.
  - Можно перед отъездом я поужинаю? - с умильной улыбкой попросил я...
  
  
   Я хотел заехать в родной город, но мои близкие настояли, чтобы я летел в Берлин через Москву. В аэропорту Вафа не сводила с меня глаз, а я прятал свои глаза от нее: боялся, что она заметит в них слезы и все поймет. Поймет, что я не стану действовать по разработанному ею плану, что не стану цепляться за жизнь, а самое главное - она догадается, что мы прощаемся навсегда.
  - Робик, пожалуйста, сделай все так, как мы договаривались! Я тебя умоляю! - безостановочно шептала она. - Ради меня, ради памяти девочек. Ты же сильный, Яночка никогда бы не полюбила слабого мужчину.
  - Хорошо. - Я лгал ей. В самом конце жизни я научился лгать. Правда была в следующем: я хотел к Яне. Я больше не могу без нее.
  - Слушай, Роберт, я читал, что следующий чемпионат мира по хоккею пройдет в Германии, - сообщил Борис, желая отвлечь от грусти.
  - Я не знал, - рассеянно сказал я. - Ты хочешь приехать?
  - Мечтаю, - с радостной улыбкой произнес Лейкин.
   Я понимал: вся его радость напускная, он ухватился за хоккей, как за соломинку, желая убедить меня, что в мае следующего года я буду жив и здоров. Боря просил меня, чтобы я жил... Я читал это по его глазам...
   Но сие от меня не зависит. Окончательный диагноз установлен, он неутешителен, и ничего уже нельзя изменить. Жизнь катится под откос все быстрее и быстрее, скоро остановка...
  
   После отъезда Роберта Зеппа Лейкин погостил у матери еще пару дней. Когда он собирал вещи, в комнату просочилась Вафа и присела на диван, наблюдая за действиями сына.
  - Пришла меня проконтролировать? - усмехнулся он. Но старушка не отреагировала на реплику Бориса. Тот удивился отрешенности матери. - Что случилось?
  - Все прекрасно, - с иронией заметила она, - если не считать, что мой внук смертельно болен и служит мишенью для наемного убийцы. Знаешь, сынок, мне очень жаль нашего мальчика, на его долю выпало столько испытаний, а мы стоим в стороне и наблюдаем.
  - Мам, мы не можем заставить Роберта следовать нашим рекомендациям. Человек принял решение, он не желает бороться. - Борис сел рядом с матерью и закрыл лицо руками.
  - Ты тоже догадался, что он согласился с нашим планом лишь бы не травмировать нас. - Она тяжело вздохнула. - Боря, он тебе никогда не рассказывал о турчанке Марты?
  - А кто это?
  - Значит, не рассказывал. - Вафа вышла из комнаты, но вскоре вернулась вместе с мужем. Они расселись рядком и переглянулись. Потом жена кивнула Спирину, словно давала разрешение начать разговор.
  - Борис, я не знаю, могу ли я открыть тайну Роберта, - начал он. - Я виноват перед ним, что все выложил Варфоломее. Конечно, он рассказывал ей о турчанке, Роберт всегда делится с ней своими секретами, но кое-какие подробности известны только мне и ему.
  - Лева, ты обязан это сделать! - констатировала Вафа. - Может, это наша последняя надежда.
  - Но... - хотел поспорить он, но хорошо знал, что пререкаться с женой бесполезно. - Ладно, - вяло отозвался он, - я все расскажу.
   Лектор, как всегда, был на высоте: он рассказал историю крепости Суджук-Кале...
  - Я видел в музее картину Роберта, - обескуражено протянул Борис, выслушав историка. - Я догадался, что здесь что-то не так: он стоял перед ней в прострации, только потирал все время подбородок и вздыхал, а в глазах застыла такая боль, я даже испугался.
  - Он думал о Марты. - Лев нахмурился и замолчал.
   Лейкин непонимающим взглядом уставился на Спирина, ожидая продолжения, потом - на Вафу.
  - Подожди, - шепотом произнесла она.
   Они посидели в молчании минут десять, пока Лев не очнулся от своих дум и начал повествование...
  - Я сам просил Роберта забыть турчанку. Потому что она - необыкновенная женщина, женщина - магнит, который притягивает к себе людей. Я видел ее портрет, который нарисовал наш мальчик.
  - У вас он сохранился?
  - Нет, я его уничтожил.
  - Зачем?
  - Не знаю. Наверное, я испугался за Роберта, вдруг он... заболеет ею... Хотел оборвать все нити, связывающие его с ней.
  - Вы думаете, что он послушался и забыл ее?
  - Не уверен, хотя, за все годы мы вспоминали Марты лишь однажды, причем инициатором был я.
  - Я попросила Леву рассказать об этой девушке не просто так, - вмешалась в диалог мужчин до сих пор помалкивающая Вафа. - Я думаю, что она - единственный человек, который способен нам помочь.
  - Она не человек, она призрак из прошлых веков! - в сердцах заявил Борис. - Роберт двадцать три года назад потерял жену и дочь. Мы тоже понесли утрату, но ему гораздо больнее: он был там, на теплоходе, он винит себя за смерть девочек, он выжил, а они... - Мужчина тяжело вздохнул. - Роберт казнит себя до сих пор, как бы ни скрывал это от нас. Через два года после их гибели он встречает на мысе девушку-турчанку, которая произносит некое напутствие или пожелание, называйте его, как хотите. - Он обвел взглядом притихших родственников. - Вы до сих пор не догадались, что она родилась в его воображении?
  - Ты не прав, Боря, Марты несколько раз спасала людей, есть рассказы очевидцев. Я же говорил тебе, что наша сотрудница собрала на нее целое досье...
  - А потом она пришла за этими материалами и потребовала отдать их, - усмехнулся Лейкин.
  - Ты зря иронизируешь, сынок, - не выдержала Истомина.
  - Мам, по-моему у вас массовый психоз... Я не знаю, чем он вызван, может климатическими условиями, может любовью к фантастическим рассказам, которые вы переносите в жизнь.
  - Это твое право - верить нам или нет, - пожал плечами Спирин и гордо отвернулся, выказывая так свою обиду на выпад Лейкина.
  - Вы не обижайтесь, признаюсь, был несколько резок, - попытался оправдаться Борис, - но слушать байки у меня нет желания. Мы должны не языками трепать, а решить, как нам вывести Роберта из этого замкнутого круга. А вы предлагаете вызвать дух Марты, девушки-чайки, и попросить послать нашему больному выздоровление. Ему надо вправить мозги, тогда он сам быстро вылечится. Пробудить интерес к жизни!
  - Что ты предлагаешь? - Вафа подобралась и с готовностью посмотрела на сына, забыв недавнюю обиду.
  - Пока не знаю. Но жизнь в "полусне", в котором он пребывает сейчас, не позволяет ему правильно толковать реальность. Роберт, еще при жизни Яночки, всегда был немногословен и замкнут, только она могла достучаться до него. А теперь он отгородился от всех, никого не желает слушать. Иногда хочется приблизиться к нему и проверить, не заткнул ли он уши берушами.
  - Ты сам сказал: хватит болтать! Нужны действия, - с важным видом заметил Лев Александрович.
  - Я кое-что вспомнила, - проницательно глядя на мужчин, произнесла Вафа, будто подозревала их в укрытии информации относительно Роберта. - Это было много лет назад. Прошло пять лет со дня гибели наших девочек. Роберт внял моим уговорам и отправился в рыбацкий поселок, оттуда вернулся совершенно другим человеком. Я долго выпытывала у него, но он отмахивался. Только спустя годы Роберт рассказал, что останавливался в Большом Утрише в одной семье, муж с женой и девочка, ровесница нашей Берточки. Уже в пятилетнем возрасте было заметно, что у нее большое будущее.
  - К чему ты это говоришь? - не выдержал Борис. - В команде замена: вместо предсказательницы Марты на подмогу вызывается девочка... Ты помнишь, как ее зовут?
  - Рая, - ответила Вафа, с укоризной глядя на разошедшегося сына.
  - Рая? - вроде бы не поверил он.
  - Эта маленькая художница напомнила ему Берточку. Роберт очень привязался к ней.
  - Они больше не встречались?
  - Кажется, нет. По крайней мере, мне это неизвестно. Но не так давно в его отсутствие к нему на квартиру приходила незнакомая девушка, она расспрашивала соседку о нем. Назвалась старой знакомой.
  - И он уверен, что это была Рая? - деловито спросил Лейкин.
  - Больше некому. Перед отъездом Роберт написал ей в альбоме свой адрес.
  - Неужели ты думаешь, что маленькая девочка помнит дядю, который занимался с ней живописью и перед отъездом чиркнул адрес, пригласив в гости?
  - Иногда в детской памяти остаются самые на первый взгляд незначительные события. Я думаю, что встреча с Робертом оставила след в ее душе, - философски заметила мать.
  - Почему бы не поехать в рыбацкий поселок и не поговорить с ней или с ее родителями?
  - Вот, старость - не радость! Совсем забыла, что наш мальчик вновь отправился туда через год, но семья девочки покинула те места, а куда они отправились, никто из соседей не знал. Роберт пытался отыскать Раю, но безуспешно.
  - Ты предлагаешь заняться нам розысками девочки?
  - Можно попытаться, - неуверенно предложила Вафа.
  - Ты знаешь ее фамилию? Хотя, нам это ничего не даст, девочка давно выросла, вышла замуж и сменила фамилию.
  - Если она ровесница Роберты, то ей двадцать три года, - пробормотала она и посмотрела на присмиревшего мужа, который не вступал в их диалог. - Лева, почему ты молчишь?
  - Боюсь снова попасть впросак, - пробормотал он.
  - Лев Александрович, не обижайтесь на меня, - снова извинился Борис.
  - Когда вы с Робертом... любовались ночным небом у нашего забора, ты обращался ко мне по имени и на "ты", - не к месту вспомнил Спирин. - Мы же родные люди, почему бы...
  - Согласен перейти на "ты", - опередил его Лейкин.
  - Ребята, не отвлекайтесь! - призвала раскрасневшаяся Вафа.
  - Предлагаю отыскать Раю, - вставил Спирин.
  - Легко сказать, - отозвался Борис и почесал затылок.
  - Можно позвонить Роберту и спросить фамилию девочки. Если она ее не сменила, то у нас есть шанс, - предложила Истомина.
  - А он заинтересуется, зачем нам это нужно? - заявили мужчины.
  - Придумаем какую-нибудь причину...
  - Какую?!
  - Сразу не скажу, - рассеянно пробормотала Вафа. - А чего вы на меня оба набросились! - Взвилась она, - сами ничего не предлагают, только критикуют!
  - Успокойся, мамуля, я предлагаю следующее: двигаться в двух параллельных направлениях. Во-первых, попытаться найти Раю, предварительно наведя о ней справки у Роба, а во-вторых... - Борис попытался подобрать слова.
  - Ну! - поторопили его муж с женой.
  - Как вы смотрите на то, чтобы сосватать нашему Роберту невесту?
  - Давно пора! - ухватилась за эту мысль Вафа.
  - Я не знаю, - вставил Спирин, - он, как мне кажется, однолюб...
  - Просто Роберт не встретил женщину, которая смогла бы помочь ему залечить душевную рану, - перебила мужа Истомина. - Не заменить Яночку, ее никто не заменит, но стать другом - это реально!
  - Не другом, - не согласился с ней Борис. - Вернуть его к жизни может только любящая и любимая женщина. И у меня есть подходящая кандидатура!
  - Ты имеешь в виду Янину Шиманскую? - догадался Спирин.
  - Но почему ты решил, что Роберт клюнет на нее? - проявила интерес Вафа.
  - Уверен, она не оставила его равнодушным. Я видел заинтересованный взгляд Роберта, когда он на нее смотрел. После Яны он ни на кого так не смотрел. Даже на свою вторую жену Лену. И этот звонок...
  - Что звонок? - испугалась Истомина.
  - У него было такое лицо...
  - Какое?
  - Счастливое. Он был рад этому звонку, несмотря на неприятные новости, которые сообщила ему Шиманская. - Борис еще не решил, как будет действовать, скорее всего, пойдет к этой женщине и объяснит все напрямую. Но захочет ли она помочь ему? Захочет только в том случае, если Роберт Зепп привлек ее внимание...
  
   Вечером Лейкин собрался на вокзал. В последний момент мать решила ехать с сыном, объяснив это желанием повидаться с невесткой и внучкой. Борис не мог ей отказать и согласился.
  - А я? - опомнился Спирин. - Я тоже хочу поехать с вами!
  - Лева, ты останешься на хозяйстве! - скомандовала Вафа. И он смиренно согласился. - Тем более, что моя поездка будет недолгой, дней пять, не более...
   Уже на пороге у Истоминой случился сердечный приступ.
  - Это у нее от пережитых волнений, - констатировал перепуганный Лев.
  - Сынок, я не смогу поехать с тобой, - сконфуженно призналась она.
  - Ничего, мамуля, когда выздоровеешь, обязательно нас навестишь. - Борис хотел задержаться, но мать настояла на его отъезде.
  - Не спорь с ней, - прошептал Спирин, - и не волнуйся, она не одна, я всегда буду рядом.
   Молодая женщина-врач на "скорой" диагностировала гипертонический криз и предложила госпитализировать больную, но та наотрез отказалась.
  - Дома и стены помогают, - заявила она.
   Лейкин все-таки задержался на день. Матери не стало лучше, но и не стало хуже. Его присутствие только обременило больную: она все время порывалась подняться, чтобы приготовить сыночку любимые яства. Поэтому он решился на отъезд.
   Напоследок Борис получил от матери наказ - встретиться с Яниной Шиманской и серьезно поговорить. Вафа забыла, что инициатива сблизить Роберта и Янину исходила от сына, пальму первенства она взяла в свои руки. Но Лейкин не стал спорить, молча, выслушал последние наставления от "знающего жизнь человека" и отбыл домой...
  
   По приезду в Берлин я первым делом навестил семью моей сестры. Элька с интересом рассматривала меня, словно искала проявляющиеся признаки болезни.
  - Ты хорошо выглядишь! - невесело заметила она, показывая тем самым, что мой внешний вид ее не радует.
   Я хотел сказать, что она может не переживать, моя смерть не за горами, скоро я перестану мозолить ей глаза, но передумал: мне было неприятно разговаривать с ней, смотреть на нее. Она так ненавидела меня, что не могла это чувство держать в себе: глаза Эльки при виде меня метали молнии, рот кривился, нос еще сильнее заострялся. Мне даже казалось, что волосы на ее голове поднимаются, как у Медузы Горгоны.
   Жила-была красивая морская девушка с великолепными волосами, и захотела девушка сравниться красотой с богиней Афиной. Та рассердилась и превратила ее в чудовище с волосами-змеями. Я представил себе сестру с такими волосами и остался доволен увиденным зрелищем.
   Надо же как-то мстить ей. Хотя бы, мысленно.
   Да, неплохой символ выбрали себе современные феминистки.
   Я скользнул взглядом по сестре.
  - Голова болит? - с надеждой в голосе поинтересовалась она.
   Единственный родной человек на всей земле желает тебе скорейшего ухода в мир иной. Что может быть ужаснее? Ей нужно от меня только завещание, где будет четко прописано: Эльза Шуттлер получает все движимое и недвижимое имущество Роберта Зеппа. Дело в том, что этот противный братец на своем счету в банке имеет совсем незначительную сумму, а из недвижимого имущества ему принадлежит небольшая квартира в Берлине и квартира родителей в России. Есть еще автомобиль, но он не новый. Основным богатством является коллекция марок, которая, увы, достанется не Эльке, а одной русской девушке. Так что, корыстная сестрица, ничего вы не выиграете от смерти брата. Или вам важен сам факт: человек, который виноват во всех смертных грехах, должен понести заслуженное наказание!
   Жаль, я не увижу физиономию Эльки, когда нотариус прочтет завещание...
   Я не удостоил ее ответом и прошел в кабинет Франца.
  - Роберт, поездка в Россию пошла тебе на пользу! - странным голосом заметил Франц. - Как ты себя чувствуешь?
   Я смотрел на него и не мог понять: когда произошло превращение моего друга и единомышленника в совершенно постороннего человека. Мне всегда импонировал Франц, мы общались часами, не замечая, как бежит время. Я мог прийти к нему за советом, он всегда помогал мне, открыто смотрел мне в глаза. Теперь это был совершенно чужой мне человек, он прятал глаза, будто боялся, что я прочту в них его мысли. Я не знал, о чем разговаривать с ним.
   Зачем я пришел сюда? - мысленно задался я вопросом, а вслух бодро сказал:
  - Я чувствую себя хорошо! - И старательно подчеркнул последнее слово, желая уловить его реакцию.
  - Ты пьешь лекарство, которое я тебе назначил? - Франц сидел за своим столом и перекладывал бумаги с места на место. Это занятие полностью поглотило его. Я проследил за судорожными движениями своего зятя. Мне захотелось растянуться на этом столе, прямо на исписанных листах, подставить для удобства руку под голову и заглянуть ему в глаза.
  - Тайное всегда становится явным, - внятно, но не громко, изрек я, будто мне удалось расположиться на столе и прочесть в глазах бывшего приятеля скрытую тайну. Почему эта фраза вырвалась из меня, не догадываюсь. Но ее действие поразило еще больше: Франца окатили ушатом, нет, ушата бы явно не хватило, его окатили несколькими тоннами воды, сброшенными с вертолета спасательной службы. Он уставился на меня, как на пришельца с того света, и стал хватать ртом воздух. Я и интересом наблюдал за ним, не выказывая признаков беспокойства. Теперь мне хотелось бы узнать причину испуга...
  - П... почему ты это сказал, - заикаясь, произнес Шуттлер, немного приходя в себя.
  - Не знаю! - Я беспечно пожал плечами, - что-то навеяло. - А почему ты так перепугался?
  - Я? - удивился Франц и снова уткнулся в бумаги.
  - Может, мне уйти? - поинтересовался я, показывая всем видом, что не хочу мешать занятому человеку.
  - Нет, что ты! - Шуттлер помотал головой. - Роберт, меня беспокоит твоя беспечность! - Голосом заботливой мачехи воскликнул он. Не матери, а мачехи, у которой вся ласка и забота исходит вовсе не от сердца, одна видимость и показуха. Игра на публику. Однако, в кабинете мы были вдвоем, не считая стоящую за дверью Эльку. Для кого играем? Для любимой жены, которая выступает режиссером жалобно-смехотворного действа?
  - Не волнуйся, все идет по плану, - пространно заметил я. По какому плану? По чьему плану? Я сегодня изъясняюсь чужими подсказками, будто кто-то невидимый стоит за моей спиной и нашептывает мне на ухо.
   По лицу Франца было заметно, что он не понял мою завуалированную фразу, но углубляться не стал.
  - Чем ты намерен заняться? - сменил он тему, разглядывая стену за моей спиной.
   Может, там и, правда, притаился кто-то? Я оглянулся: никого!
  - Пока не знаю, - задумчиво протянул я.
  - Тебе нужно больше работать! - призвал меня Франц, переводя взгляд на окно.
  - Может быть...
  - В клинику поступила молодая женщина... - Он рассказал мне историю болезни очередной пациентки, не отводя взгляда от окна, словно его собеседник не Роберт Зепп, сидящий в его кабинете, а некто, притаившийся по ту сторону окна. - Ты можешь ей помочь! - Приказным тоном закончил свой короткий рассказ Франц Шуттлер.
   Я снова хотел сморозить глупость, поинтересовавшись у невидимки за окном о роде его занятий и выпытать: сможет ли он излечить больную? Ведь вся речь доктора была обращена к нему. А я так, соглядатай... Но потом подумал: после такого поведения Франц может упечь меня в клинику для усиленного лечения, заверив всех, что моя болезнь повлияла на мои умственные способности.
  - Мои картины вряд ли помогут ей. Я не в том настроении, - ляпнул я первое, что пришло в голову.
  - Работа лечит, - промямлил он, обращаясь к своему визави за окном. Я приподнялся на стуле и незаметно бросил взгляд на улицу, убедился, что там никого нет, и заявил:
  - Тебя, действительно, беспокоит мое душевное состояние? Ты, действительно, хочешь отвлечь меня от печальных мыслей с помощью усердной работы? Или преследуешь свою цель - стремишься как можно больше выкачать из меня, как из художника-тральфреалиста, идей?
  - Роберт, ты сегодня в плохом настроении, - поставил диагноз мой лечащий врач, желая уйти от ответа.
   Когда мы только создали клинику, Шуттлер жил в ней, он носился с каждым пациентом, не спал ночами, отрицательный результат воспринимал, как удар, теперь его интересовали только деньги. Любовь к моей сестре изменила психологию этого человека. Хорошо, что другие врачи клиники отличаются от него. Они, как две капли воды, напоминают прежнего Шуттлера. Благодаря их отдаче любимому делу наша клиника продолжает процветать. Нельзя забывать и о моих соратниках - художниках-тральфреалистах. Это необыкновенные люди. Жаль, что мы расстались с Валерой Фокиным. Он давно живет в Америке. Я не поддерживаю с ним связь, он обиделся на меня за Эльку. Можно подумать, что я помешал большому и светлому чувству. Мужчина искал себе отдушину и нашел ее в лице моей замужней сестры. Обоих устраивали эти ровные, основанные на сексе, отношения, но они не устраивали ее мужа и меня. Я пришел тогда к Валере и заявил:
  - Я не против вашей... любви, но не забывай, что Эля замужем за моим другом. Я не хочу, чтобы вы оба унижали его. Пусть она подает на развод, ты женишься на ней. Пусть все будет по-честному...
   Надо было видеть ошалевшее лицо моего однокашника. Он замотал головой:
  - Нет- нет, я не хочу жениться на твоей сестре! - испуганно заявил он, словно я предложил ему взять в жены Медузу Горгону, а не собственную сестру. - У нас это не серьезно. Так, легкое увлечение.
  - Если ЭТО НЕ СЕРЬЕЗНО, то я набью тебе морду вместо обманутого мужа, потому что он на такие действия не способен! - пообещал я без шума и пыли.
  - Мы же с тобой друзья, - поперхнулся Фокин.
  - Уже нет!
   Он пообещал, что после нашего разговора расстанется с Элькой.
   Через месяц, боясь нарушить клятву, он покинул Германию...
  - Может, ты все же попытаешься? - прервал мои воспоминания Франц, напоминая о новой пациентке.
  - Я подумаю! - Меня давили стены их дома, поэтому я решил откланяться. Шуттлер выхватил из ящика стола новую упаковку с пилюлями и протянул мне.
  - Не забывай принимать! - дал мне наставления озабоченным голосом.
   Я не отказал себе в желании прочесть его тайные мысли по глазам. Но передумал устраиваться на столе с удобствами. Я протянул руку, чтобы ухватить его за подбородок, но быстро ее отдернул. Догадывался, что увиденное меня окончательно добьет. Может, я возвожу напраслину на человека, он старается скрыть от меня свои переживания? Знает больше, чем рассказывает?
  - Что происходит? - все-таки спросил я.
  - Ты о чем?
  - Я о тебе... Что ты скрываешь от меня? Диагноз свой я знаю, меня он не пугает, я не требую от тебя решительных действий...
  - Я пытаюсь... помочь тебе. - Он снова рассматривал пейзаж за окном. - Кроме меня, тебе никто не сможет помочь - Последнюю фразу он произнес с нажимом, будто пытался втолковать ее мне. Но я не тупой, я давно все понял.
  - Я тебе доверяю, и не буду обращаться к другим специалистам. - Я убеждал его в этом еще до отъезда в Россию. Сегодняшнее заявление снова странно подействовало на Франца: он подергался несколько раз, словно его стул подключили к электрическому току - кто-то за стенкой включил рубильник на пару минут и снова выключил. Передо мной сидел полуживой человек: по его бледно-серому лицу бежали струйки пота, остекленевший взгляд уставился в одну точку, причем даже в таком состоянии он успел от меня отвернуться.
   Я хотел проверить его реакцию и поводить рукой перед лицом, как это обычно делают, но решил отдать его полуживое крупногабаритное тело жене на расправу. Она всегда найдет, к чему прицепиться.
  - Элька! - Я особо не нагружал свое горло, так как упомянутая жена, как всегда, подслушивала под дверью, - иди сюда, с твоим мужем неладно.
   Она тотчас появилась в кабинете и стала хлопотать возле почти бесчувственного тела моего бывшего друга...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"