Альм Лара : другие произведения.

Цепочка женских обид. Главы 7-8

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Глава седьмая
  
  - Тебе звонила твоя сокурсница, - сообщила мне мама, как только я переступил порог дома. Потом заглянула за мою спину, пытаясь отыскать за ней Варфоломею.
  - Она осталась в Новороссийске, - пояснил я, не вдаваясь в подробности. Я не надеялся, что ответ устроит моих родителей и не ошибся.
  - Почему? - поочередно спросили они, не забыв укоризненно на меня посмотреть, будто я не поддался уговорам бабули и насильно оставил ее на Черноморском побережье без средств к существованию.
  - Ей... нужно отдохнуть, - неопределенно заявил я. - А кто мне звонил? - Хотя, мог и не спрашивать, сам догадался.
   Мама открыла блокнот, который лежал в прихожей на тумбочке около телефона.
  - Елена Приставка, - прочла она. - Она просила тебя перезвонить...
  - Хорошо... Она не объяснила, что ей нужно? - Я старался не выказывать своего недовольства, чтобы оградить себя от вопросов мамули. Но та все равно не удержалась.
  - У этой девушки такой приятный голос. Почему ты никогда не рассказывал о ней, когда учился в своем училище живописи?
  - Мы... мало общались.
  - Ты всегда избегал общения с противоположным полом! - упрекнула меня мать. - И сейчас... почему бы тебе не позвонить Елене, не поговорить... Может, ей нужна твоя помощь? Роберт, ты слышишь меня?
  - Да, мам, я тебя внимательно слушаю. - Я скороговоркой произнес эту фразу и скрылся в ванной.
   Мне нравилось, когда прохладные струи душа стучат по голове, стимулируя мыслительный процесс. Вот и сейчас я раздумывал: позвонить Приставке или нет. Признаться честно: я боялся. Я не знал, что последует за моим звонком к ней? Ограничится ли наше общение междугородними переговорами? Или она предложит встретиться и вспомнить былое. Я не желал ни встреч, ни воспоминаний. Я уже выстроил схему нашей беседы, это будет легкий и непринужденный разговор двух сокурсников. Ведь, предаться воспоминаниям о студенческих годах можно и по телефону.
   А почему я, собственно, так переживаю? И с чего я решил, что Лена до сих пор питает ко мне чувства? Может, она давно замужем, у нее трое детей, муж - токарь шестого разряда... А почему токарь? Скорее всего, такой же художник, как и она. Они берут с собой детей и отправляются на пленэр...
   Так что опасаться ее притязаний не стоит.
   Моя мама излишне громко шуровала на кухне, выказывая недовольство и моим корявым объяснением отсутствия Вафы и нежеланием перезвонить сокурснице.
  - Сейчас будем ужинать, - деловито сообщила она и, молча, протянула мне листок с номером телефона Елены Приставки. Я понял, что мне не отвертеться, и направился к телефону.
   Тягучие гудки внушали надежду - Лены дома нет! Перезванивать я едва ли стану, мамин напор к тому времени ослабнет. Но Приставка все же откликнулась бодрым "алло!"
  - Привет, Лена, - так же позитивно поприветствовал я её, - это...
  - Здравствуй, Роберт. - Она узнала меня сразу. - Я тебе звонила...
  - Да, мне мама передала. - Мы немного помолчали. Я с волнением ожидал следующего вопроса: как дела? Но ошибся.
  - Я звонила тебе по просьбе Валеры Фокина. Он сейчас в Киеве и никак не может с тобой связаться. - Она сказала это совершено спокойным безразличным голосом, что с одной стороны меня успокоило, а с другой озадачило. Наверное, она все-таки замужем, - решил я.
  - Как твои дела? - неожиданно спросил я, пропуская мимо ушей Валеру Фокина, который спит и видит, как бы со мной связаться.
  - Нормально, - буркнула Лена и снова вернулась к причине телефонного звонка. - Валерка просил, чтобы я уговорила тебя приехать к нему в Киев, раз он сам не может до тебя дозвониться.
  - Приехать в Киев? - удивился я.
  - А ты забыл, зачем он туда направился? - поинтересовалась Лена, не дала мне возможности ответить и сказала, - а Валерка говорил мне, что вы встречались в аэропорту. Он успел рассказать о своем новом увлечении - о тральфреализме.
  - Да, он мне рассказал о тральреализме, - без энтузиазма подтвердил я.
  - Он хочет, чтобы такой талантливый художник, как ты, примкнул к их компании. Валерка сказал, что тебе это нужно... Не так тебе, как людям, которых ты можешь спасти, - поправилась она.
   Я задумался: а почему бы нет? Кто или что ждет меня в Берлине? Элька? У нее есть муж... Работа? Работа может подождать. Холст с изображением крепости Суджук-Кале передан в надежные руки. Марты благополучно забыта... Почти забыта... Чем занять свою голову и руки?
   А почему бы тебе, Роберт Зепп, не поехать в Киев?
   Елена терпеливо ждала моего ответа.
  - А ты? - бросил я. И снова удивился вылетевшему из моих уст вопросу.
   Если бы она ответила вопросом: хочу ли я этого? Я, скорее всего, отказался от поездки, но Лена деловито сообщила:
  - Я лечу завтра в Киев вечерним рейсом. Если желаешь, можешь присоединиться...
  
   На следующий день я стоял в переполненном зале аэропорта и старался отыскать глазами Елену.
  - Привет! - раздался сзади меня звонкий голос.
   Я начал оборачиваться, при этом, не забывая нацепить на лицо маску искренней радости от встречи с сокурсницей. Но маска быстро сползла, уступив место удивлению: это была все та же Лена Приставка - худенькая девушка-подросток с длинными волосами и карими глазами, но какая-то другая. Ее тусклые русые волосы превратились в блестяще-каштановые, а бледное лицо мима засияло благодаря искусно наложенному, едва заметному, макияжу, выделившему на лице те самые красивые карие глаза. Эти глаза не смотрели на меня, как раньше - преданно и зовуще, теперь это был взгляд молодой женщины, знающей себе цену. На Лене были потертые джинсы, майка с портретом девушки, очень похожей на саму Приставку, в руке она держала джинсовую курточку и спортивную сумку, совсем небольшого размера. Женщины берут в путешествие гораздо больше вещей, - подумал я, делая при этом вывод, что Лена летит в Киев ненадолго. Почему-то эта догадка меня не порадовала.
  - Привет, - протянул я ей в ответ. Она сделала вид, что не заметила моего удивленного ощупывающего взгляда.
  - Уже началась регистрация, - сообщила она. Я галантно забрал из ее рук сумку, Приставка не выказала эмансипированных наклонностей, избавилась от груза и пошла впереди. Я был похож на пажа, следующего за своей хозяйкой. Но меня это не раздражало. Я следовал за ней и любовался ее ладной фигуркой и легкой походкой. И мне нравилось, что многие мужчины обращают на нее внимание. Но Лена никого не замечала или делала вид. Она шла, высоко подняв голову и рассекая толпу людей, как ледокол "Ленин". Несколько странное сравнение хрупкой девушки с ледоколом-богатырем, но оно мне пришло не зря... Совсем недавно я слушал по радио новости. Женщина-диктор доложила всем советским гражданам, что ледокол "Ленин" выведен из состава флота, его проводили на пенсию. Я еще подумал: сколько же это судно прошло миль по Северным морям за свою долгую жизнь? И сразу же получил ответ, словно там, на радио, услышали мой вопрос: женщина назвала цифру, которую я не запомнил, но я запомнил сравнение: это равняется тридцати земным экваторам!
   Надо признать, моя голова, по мнению моей сестры Эльки, напоминает хламовник, где складируется ненужная информация. Нечто подобное я думал о своей Янке.
  - Она сейчас не нужная, но в любой момент мне эти сведения могут пригодиться, - всякий раз оправдывался я перед старшей сестрой.
  - Чтобы поражать девчонок своей эрудицией! - догадалась она.
  - Об этом я думаю в последнюю очередь?
  - Но все-таки думаешь, - уцепилась за неосторожно брошенную фразу Эля...
   Сейчас мне хотелось чем-то поразить Елену Приставку.
   Конечно, не сведениями о ледоколе "Ленин", с которым я ее сравнил...
  
   Я не мог понять: почему я никак не могу познать мир тральфреализма, ведь прошло почти полгода? Мне это не дано или... я попросту тупой?
  - Потерпи, Роб, - уговаривали меня друзья на протяжении всего этого времени, - постарайся сосредоточиться только на этом, выбрось из головы весь негатив, хоть, на короткий период. Надо всего лишь подойти к холсту с желанием создать что-то простое и непростое одновременно, взять в руки кисть и без долгих размышлений изобразить то, что взбредет тебе в голову. Это называется сиюминутный всплеск мысли.
  - Я так не могу! - нудил я. - Не могу, понимаете! Я привык делать наброски, размышлять... А, вот так, подойти и что-то писать на холсте без подготовки, мне не дано. Я понимаю, что все должно идти изнутри. Я должен думать о незнакомом человеке, которому моя картина облегчит страдания.
  - Нет, не облегчит страдания, а поможет избавиться от тяжелого недуга! - доказывал мне Валера Фокин. - Настраивайся на это. Облегчить страдания - это тоже результат, но в этом помогут лекарственные препараты. Ты замахивайся на большее. - Он умолкал, устало проводил рукой по лицу, показывая, как он замучился нянчиться со мной. И в сто тысячный раз призывал, - Роб, ты должен очиститься от земных проблем. Твоя душа должна парить...
   Я сидел и виновато смотрел на товарища. Его слова отлетали от меня, от моей головы, перенасыщенной информацией. Я чувствовал себя глухим человеком, который даже не понимает по губам. Он видит, что сидящий перед ним мужчина пытается что-то до него донести, но безуспешно.
   Когда мое отчаяние достигало апогея, я возвращался в родной город, затем пересекал границу, скрываясь в Берлине. Я снова принимал решение - бросить все! Заняться чем-то другим, более доходчивым для моей натуры, растворившейся в печали.
   Но мысленно я оставался в Киеве...
   И вновь возобновлялся круговорот с задержкой в столице Украины.
   Я не мог разобраться в тральфреализме, и не мог выбросить его из головы...
   Однажды Лена сказала:
  - У тебя в голове засела одна мысль, от которой не можешь избавиться. Так бывает, когда хотел что-то сделать и не сделал. Смысл позабылся, а желание осталось. Еще бы вспомнить, чего ты хотел. Как поступить в этом случае? Выбросить из головы эту мысль! Это единственно умное решение. Рано или поздно ты всё вспомнишь, а сейчас лучше не зацикливаться. Когда в голове не будет ненужной паутины, загораживающей свет, станет светло, идеи начнут вылетать легко и талантливо.
  - Я так не могу.
  - Я не заставляю тебя забыть собственное имя на неопределенный срок. Лишь на время, чтобы погрузиться в тральфреализм и создать шедевр. В подобном погружении постоянно жить нельзя. Это не нормально. Чувствуешь желание творить, зашел в мастерскую, закрыл за собой дверь, оставил за ней все проблемы, ненужные мысли, посторонние желания, погрузился в транс творчества, и начал... получать удовольствие от того, что твоя крылатая мысль очутилась на холсте.
  - Я не успеваю крылатую мысль ухватить за хвост.
  - Она не проникает в тебя, ее отбивает глубоко засевшая проблема.
  - Наверное, мне не стоит этим заниматься.
  - Я этого не говорила... - Лена понимала, что на данном этапе мне это необходимо больше, чем больным людям, которые нуждались в моих картинах...
   Я тоже болен... Для начала надо разобраться с собой...
   Приставка права. В моей голове засела нерешенная проблема. Она съедала меня изнутри. Можно было обсудить проблему с Леной, а смысл? Чем она мне может помочь? Скажет: "Да, езжай ты в свой Утриш! Зачем всё усложнять?! А если не хочешь этого делать, то выбрось всё из головы!"
   Я давно выбросил, но паутина, как выразилась Лена, закрывает свет...
   Лена Приставка незаметно стала мне близким другом. Я не шарахался от нее. Мы нормально общались, она не требовала от меня ничего. Мы встречались, расставались без страстей и эмоций. Когда я находился в Берлине, мы перезванивались, говорили на общие темы, не касались межличностных отношений.
   Ни сразу, но я рассказал ей о катастрофе "Нахимова". Лена не просила меня об этом, она догадывалась, что мне это воспоминание дается нелегко. После рассказа она не стала произносить слов утешения и убеждать меня в невиновности, заканчивая словами о судьбе-злодейке, которая так жестоко обошлась со мной...
   О Марты я рассказывать не стал, не хотелось вспоминать о ней, тем более меня просил об этом Спирин. Но не это главное. Я не хотел, чтобы обо мне думали, как об умственно неполноценном человеке. Одно дело люди, которые "варятся" в этой среде, другое дело - люди творческие, но не подверженные мистике.
   Лена по-прежнему любила меня. Я чувствовал это. Я читал по ее глазам. Но ничего не говорила на эту тему и не пыталась вызвать ответное чувство. Однажды я сорвался, как срывается алкоголик, прошедший долгий курс лечения, и нагло предложил Лене остаться у меня. Она передернула плечами и осталась.
   Она стойко выносила мои метания из одной страны в другую, никогда не спрашивала, когда я вернусь. Надеялась, что вернусь, и я возвращался. Иногда мне было обидно, что она не выдает своих чувств, а она боялась меня спугнуть своей навязчивостью. Мы оба все понимали, и отношений не выясняли...
   Я собирался вернуться домой двадцатого августа девяносто первого года. Уже на выходе из моей берлинской квартиры меня перехватил телефонный звонок.
   Это была моя заботливая мама.
  - Сынок, не приезжай! - неожиданно заявила она, - в стране переворот. Путчисты захватили власть, Горбачева не выпускают из Фороса... - Понизила голос и доложила, - в Москве танки...
  - Я видел репортаж по телевизору...
  - Вдруг тебя обвинят в шпионаже, как иностранца, - испуганно произнесла мама.
  - Я не иностранец, у меня двойное гражданство.
  - Все равно...
  - Мам, я еду в аэропорт! Скоро увидимся...
   Я был уверен, что эта неразбериха скоро закончится. Так все и вышло... Уже двадцать первого числа сторонники Ельцина праздновали победу.
   Я побыл пару дней с родителями, а потом поехал в Новороссийск. Необходимо во всем разобраться. Избавиться от паутины...
  
  
   Вафа встретила меня на вокзале, не забыв прихватить свою вторую половину - Льва Спирина. Выглядели оба просто великолепно: помолодевшие, счастливые, с горящими глазами.
  - Роберт, ты похудел, - пожурила меня Истомина, привычно поставив ударение на втором слоге. И сразу успокоила, - но, ничего, я тебя откормлю.
  - Он не поросенок, - вставил реплику Спирин.
   Я усмехнулся и обнял сначала Вафу, расцеловав ее в обе щеки, затем Льва Александровича.
  - Я соскучилась по тебе, мой мальчик, - бабуля вытерла слезы.
  - Я тоже соскучился.
  - Как родители?
   - Все хорошо. Отец не отходит от телевизора, смотрит новости по всем каналам, мама работает официанткой. - Я заметил удивленный взгляд Вафы и пояснил. - При папе. Мечется между кухней и гостиной, подавая кушанья любимому супругу.
  - Вдвоем всегда лучше, чем одному, - изрекла она и с любовью взглянула на мужа.
   Они поженились через год после знакомства. Истомина сначала возражала, ссылаясь на возраст и на осуждение окружающих, но Спирин смог ее уговорить. Жаль, что я не присутствовал на их бракосочетании, но я делегировал своих родителей в Новороссийск на это торжественное мероприятие. Новобрачные расписались, а потом вместе с гостями отправились в ресторан. Кроме моих предков на празднике были еще трое друзей Спирина с супругами и Борис Андреевич Лейкин с молодой женой.
   Мама мне потом все пересказала в подробностях.
  - Верочка, жена Бориса, очень милая и приятная женщина. Она на четырнадцать лет моложе моего сына, но искреннее его любит. И он ее. Мы много говорили о тебе. Боря не в чем тебя не винит. Твои родители тоже ему понравились...
   Она еще долго предавалась воспоминаниям о собственной свадьбе, пока я не уснул под ее тихий монотонный голос...
  - Ты надолго к нам? - на следующее утро после приезда спросила Вафа.
  - Пока не надоем! - развеселился я, нисколько не удивляясь ее прямоте. После Германии я привык к "открытому диалогу".
  - Так ты и чаю не попьешь? - улыбнулась она, вспомнив старый анекдот.
  - Как мне с тобой хорошо! - с чувством признался я. Подошел к ней и прижал к себе. - Обнимаю тебя, а кажется, что... обнимаю Яну. Вы так похожи... Смотрю на тебя и представляю ее в твоем возрасте. Но она... навсегда осталась молодой... - Я заметил слезы на глазах Вафы. - Ты извини, что я завел разговор на эту тему-табу, но только с тобой я могу говорить о ней... Лев Александрович говорил, что нельзя этого делать - нельзя представлять наше совместное будущее, надо вспоминать милое прошлое.
  - Яночка, девочка моя, - всхлипнула Вафа, уткнувшись лбом мне в грудь, - как я тоскую по тебе!.. Как я...
  - Бабуля, не нужно... Прошу тебя, успокойся.
  - Знаешь, Роберт, я часто хожу на мыс, смотрю на море и разговариваю с нашими девочками... Наверное, я осталась здесь из-за них. Кто-то должен быть рядом с ними... Когда приезжал Борис, мы вместе ходили туда. Он плакал... Уже не упомню, когда он плакал в последний раз. Еще в младенчестве. Боря не любит выставлять чувства напоказ, всегда держит все внутри.
  - Прости меня, Вафа, прости, что растревожил твою душу... Но мне так хочется поговорить с кем- то о Яне и Роберте, поплакаться...
  - Я понимаю тебя...
   Я провел у них три дня. Спирин не заводил разговор о Марты, за что я был ему благодарен.
  - Вафа, я решил съездить в поселок Большой Утриш! - объявил я утром четвертого дня.
  - Надолго? - забеспокоилась она, позабыв, что сама уговаривала меня на эту поездку.
  - Не знаю... Поеду, осмотрюсь, прогуляюсь.. Я храню твою брошюру, которую ты мне подсунула тогда в гостинице...
  - Поезжай, осмотрись, погуляй, - автоматически повторила она за мной, погрузившись в себя. Помолчала и брякнула, - поезжай, раз она велела.
  - Я еду туда не потому, что кто-то мне велел, просто хочу подышать свежим воздухом, проветрить голову, - обманывал я ее и себя...
   Я шел по узкой улице рыбачьего поселка и разглядывал небольшие домишки, укрывшиеся за густой зеленью. Все они были чистенькие, выбеленные, в каждом дворе стоял стол и две скамейки по бокам.
   Дома-близнецы, выбирай любой, - подумал я.
   На каждой калитке имелась табличка, где старательно выведено: сдается жилье. Еще при приезде в поселок у меня возникло чувство, что кто-то целенаправленно меня направляет по нужном ему пути. Сначала вывел на эту улицу, а потом тащит дальше и дальше, не дает затормозить. Я уже хотел остановиться возле одного двора, завидев в нем симпатичную женщину, но ноги двинулись дальше. И я подчинился.
   Вдруг мои ноги... приросли к земле. Или я наткнулся на невидимую преграду, которая не пускает меня дальше. Я огляделся, надеясь найти объяснение.
   Совсем близко, во дворе одного дома-близнеца, на маленькой скамеечке сидела девочка. Столом ей служила табуретка, где были разложены карандаши. Она увлеченно что-то рисовала в альбоме, высунув от напряжения свой язычок. Из дома показалась немолодая женщина. Сначала она улыбнулась, глядя на ребенка, потом, завидев меня, напряглась.
  - Вы кого-то ищите! - повысив голос, спросила она, продолжая вытирать тарелку перекинутым через плечо полотенцем.
  - Я ищу пристанище, - улыбнулся я, переводя взгляд на девочку. - Вы не сдаете жилье? - Я настолько обнаглел, что зашел во двор без разрешения хозяев.
  - Сдаем, но... - начала она и осеклась. Я решил, что мне откажут. И это обстоятельство меня напугало. Мне хотелось остаться в этом доме.
  - Я хорошо заплачу... Я художник, могу позаниматься с вашей внучкой, - привел я последний довод, который, по моему мнению, должен сработать.
  - Это моя дочь, - ответила она, нисколько не смутившись. Видно, подобные заявления, она слышала не раз. - Наша Раечка очень любит рисовать.
  - Раечка? - Я присел возле девочки, которая только сейчас оторвалась от своего занятия и серьезно посмотрела на меня.
  - Вы кто? - заинтересовалась она.
  - Я дядя Роберт, - назвался я и протянул ей руку. - А тебя зовут Рая?
  - Раиса Леонидовна, - насупившись, поправила она, отвечая на мое рукопожатие.
   Мне не хотелось выпускать ее маленькую ручку из своей руки. Внутри что-то сжалось, выдавив сердце с положенного места. Показалось, что эта моя Берточка, что я сжимаю ее ладошку. И сейчас услышу" "Пап, ну, посмотри, что я нарисовала! Пап, ну, посмотри!"
   Девочка Рая освободилась от моей руки и недовольно покосилась на меня.
  - А сколько тебе лет? - спросил я, пытаясь загладить свою вину. Девочка вытянула вперед левую ручку с пятью растопыренными пальцами, показывая, что ей пять лет. - Пять? - Удивился я.
  - Да, пять, - подтвердила она.
  - Как моей дочери... - обронил я.
  - А как ее зовут? - заинтересовалась Рая, продолжая пристально меня изучать.
  - Ее... - Я хотел сказать "звали", но передумал: за этим последуют вопросы, отвечать на которые у меня не было желания.
  - Так как ее зовут, дядя Робот? - повторила девочка, не понимая моих затруднений.
  - Дядя Роберт, - подсказала мать, которая до этого, молча, наблюдала за нашим знакомством.
  - Нет, дядя Робот! - упрямо заявила она. Мать только развела руками.
  - Она у нас упрямая, всегда стоит на своем...
   Я знал одну девушку по имени Яна, которая всегда отстаивала свое мнение.
  - Роберт, - я опомнился и протянул руку хозяйке.
  - Феона Карповна. - Женщина приветливо улыбнулась мне. От уголков глаз разбежались лучики морщинок. У нее было доброе, открытое лицо, и походила она на сдобную аппетитную булочку: такая же пухленькая и мягкая. Длинные волосы были забраны в тугой пучок. - Если вас устроит наше скромное жилище, то добро пожаловать. Хотите, я покажу вам комнату?
  - Хочу. - Я пошел за Феоной Карповной, не забыв оглянуться на Раю, которая продолжила свое занятие.
   Женщина провела меня в небольшую светлую комнату, где стояла кровать, застеленная пестрым покрывалом, рядом с кроватью - тумбочка, на противоположной стене - небольшой шкаф для одежды, журнальный столик, между шкафом и столиком втиснулся видавший виды стул, оббитый дерматином.
  - У нас все по-простому, - извинилась хозяйка, - и удобства во дворе... Вы надолго в наши края?
  - Даже не знаю... - Сначала я думал, что поеду в Утриш на пару дней, но, увидев даже незначительную часть этого райского места, решил задержаться. - Может, на неделю, - неопределенно ответил я.
  - Вам здесь понравится: у нас воздух необыкновенный, а море... - Она удовлетворенно вздохнула полной грудью, - такого чистого моря нет на всем побережье! - Ну, что, остаетесь?
  - Остаюсь! - улыбнулся я. - Сколько я вам должен?
  - Ой, - отмахнулась Феона Карповна, - потом сочтемся.
   Во дворе раздался мужской голос, потом заливистый детский смех.
  - Это мой муж, - пояснила хозяйка и выскользнула во двор.
   Я двинулся следом за ней. И успел к концу радостной встречи отца и дочери. От этой картины мое сердце значительно увеличилось в размере, как воздушный шар, и как воздушный шар готово было лопнуть - разлететься на мелкие кусочки. У меня все это могло быть. Милые домашние радости...
  - Ленчик, знакомься, это наш новый постоялец, - сказала женщина, любуясь дочерью и мужем.
   Мужчина выпустил из рук хохочущую девочку и подошел ко мне.
  - Комаров Леонид Иванович, - представился он.
  - Роберт Зепп. - Мы пожали друг другу руки.
  - А я на рыбалку ходил. - Он кивнул головой на ведро, стоящее неподалеку.
  - Мам, дай мне хлебушка, - попросила Рая, - я буду рыбок кормить. Дядя Робот, посмотри, какие они красивые.
   Мы присели возле ведра и начали разглядывать рыбешек, мечущихся по небольшому объему.
  - Это мама, папа и их рыбенок, - важно пояснила она мне, выделив три рыбешки.
  - Ребенок, - поправил я.
  - Нет, рыбенок, он же рыба, только еще маленькая, - сказала Рая и покачала головой, удивляясь моей несообразительности.
  - Давайте обедать, - пригласила хозяйка.
   Мы расселись по двум сторонам стола: с одной - родители Раечки, с другой - она сама и я.
  - Доченька, иди ко мне, - позвал ее отец.
  - Нет, я с дядей Роботом.
  - Наша Рая, как придумает что-то, - рассмеялся Леонид Иванович. - Дядя Робот...
  - Я ей уже говорила, но она в своем репертуаре, - усмехнулась Феона Карповна. - Вы кушайте, Роберт, - сказала она, показывая рукой на стол.
   Я с удовольствием принялся за еду.
  - Никогда не ел такой вкуснятины, - признался я, быстро расправившись с огромным куском жареной рыбы.
  - Берите картошечку, салат, вот морс... Угощайтесь!
  - Феона Карповна, вы великолепный кулинар, - похвалил я, накладывая полную тарелку.
  - Да, что вы, - отмахнулась она, - Рая мою стряпню не очень ценит, кушает плохо...
  - Женщина должна следить за фигурой, - важно заявила упомянутая Рая, ковыряя картофелину. Мы дружно рассмеялись...
  
   Неделя пролетела незаметно. Сначала я гулял по горам один, дышал можжевеловым воздухом, потом мое одиночество разбавила Раечка, чему я был очень рад. Ее родители сначала присматривались ко мне, а затем дали добро на наши совместные прогулки, поверив в мою благонадежность. Мы брали альбом и карандаши и после завтрака шли или в лес, или на берег моря. К обеду мы возвращались голодные и усталые. Во дворе стояла старая кровать на панцирной сетке, после плотного обеда мы устраивались на ней вместе с Раей и читали детские книжки, вернее, читал я, а Раечка внимательно слушала. Хотя, девочке было всего пять лет, она знала все буквы и уже складывала слоги, ей хотелось читать быстро - "как взрослые", но пока не получалось.
  - Чтобы хорошо и быстро читать, надо больше заниматься, - говорил я, чувствуя себя занудой.
  - Я знаю, но у меня нет времени, - разводила руками Раечка, - я очень занята...
  - Чем же та так занята? - спрашивала мать.
  - Рисованием! - удивлялась Рая недогадливости взрослых. - Когда я вырасту большая, буду рисовать огромные картины, - она при этом разводила в стороны ручки, показывая величину полотен, - и отдавать их в музей за деньги, потому что родители буду старенькие и им надо помогать.
  - Слышь, Ленчик, нам старость не страшна! - успокаивала супруга Феона Карповна.
  - Да, повезло нам с дочерью, - соглашался с ней Леонид Иванович, - есть кому дать бутерброд с маслом.
  - А у вас еще есть дети? - как-то спросил я за ужином.
  - Одна Раечка. И ту нам бог послал за наши молитвы. - Женщина прижала к себе худенькое тельце дочери. - Мне уже сорок девять лет было, когда я ее родила.
  - Вы здесь давно живете? - Я удивился: мой вопрос вызвал в рядах хозяев тихий переполох. Они переглянулись, причем Ленчик посмотрел на жену с укоризной, а она - встревожено.
  - Раньше мы жили на севере, - наконец, сказала Феона после переглядываний, - но там климат, как известно, суровый, вот и пришлось перебраться сюда... из-за ребенка.
   Ответ, как ответ... Что здесь такого - ну, перебрались ввиду суровости климата, но к чему волнения?
   Я хотел поинтересоваться тамошней жизнью, но хозяева быстро перевели разговор на живопись, зная, что эта тема мне близка.
   Я рассказывал о своей учебе в училище, о своих работах и поделился своими переживаниями по поводу тральфреализма:
  - Ну, ничего не могу с собой поделать: не идет работа, хоть, плачь! Уже прошло два года, а я никак не могу понять сути...
  - Не плачь, дядя Робот! - жалостливо произнесла Рая и погладила меня по руке. - Надо просто больше рисовать и тогда все получится, - заявила она, вспомнив мои слова о занятиях чтением.
  - Один-один! - рассмеялся я, - вот умыла, так умыла! - Я подхватил ее за руки и закружил вокруг себя.
   И вдруг резко остановился, споткнувшись о взгляд Феоны Карповны, которая замерла, как изваяние, и ошарашено уставилась на нас. Я уже хотел поинтересоваться ее здоровьем, но она подхватилась, взяла посуду и ушла в дом.
  - Пойду, телевизор посмотрю, сегодня футбол, - прервал затянувшуюся паузу Леонид Иванович. - Не хотите присоединиться, Роберт?
  - Нет, спасибо. Из всех видов спорта я предпочитаю только хоккей.
  - Вы тоже? - хмыкнул он. - Наша Рая тоже любит хоккей. Да, доча?
  - В хоккей играют настоящие мужчины, трус не играет в хоккей, - весело запела Рая. - Ты иди, папочка, смотри свой футбол, а мы с дядей Роботом будем книжку про крота читать.
   В ее руках появилась любимая книга - "Как кроту штанишки сшили".
  - Раечка, мы ее сто раз читали, - попытался отговорить я. - Давай, другую почитаем. Я тебе привез из Анапы "Незнайку"...
  - Про крота! - заявила девочка, взяла меня за руку и повела на наше место. Мы расположились на кровати, и я стал читать. После третьей страницы я начал зевать, мои глаза стали закрываться...
  
   Во дворе дома Комаровых, возле старой кровати с продавленной панцирной сеткой, на которой лежали мы с Раей, стояла... Марты. Турчанка держалась за металлический поручень и с укоризной смотрела на меня. Я тихо поднялся, чтобы не разбудить спящую Раечку.
  - Чего ты хочешь, Марты?
  - О, ты даже знаешь, как меня зовут! - удивленно протянула она.
  - Да, и еще я знаю...
  - Остановись! - Она выставила вперед ладонь, предостерегая от дальнейших заявлений. Большие серьги в ее ушах тревожно качнулись.
   Вы слышали выражение - "язык прирос к небу"? Я испытал это на себе. Эта женщина-чайка умела повелевать людьми: то мои ноги парализовало на развалинах крепости, то теперь язык не слушается...
  - Молчи и слушай! - приказала Марты голосом медиума, будто я мог ослушаться ее повеления.
   А так хотелось задать вопрос, который волновал меня уже несколько лет. Я выполнил ее приказ и приехал в Утриш, что дальше? Последуют новые подсказки? Или обида за несвоевременное выполнение приказа грозит наказанием? Обиженная Марты не пожелает исполнять роль судьбоносного вещателя при неудачнике Роберте Зеппе...
   И она словно услышала мой мысленный посыл и подтвердила сомнения.
   - Теперь, ты не получишь подсказку. Слишком много времени взял на размышление. Я имею право так поступить!
   Кто бы спорил!
   Я открыл рот, не мог выдавить ни звука, и закрыл рот, чтобы меня не посчитали глухонемым попрошайкой - отказывает мне в поддержке, ну, и ладно.
  - Но ты можешь сам во всем разобраться, если у тебя хватит сообразительности, - доложила "добрая фея" и перевела взгляд на спящую Раечку. - Роберт, посмотри на эту девочку. Посмотри внимательно! И сделай вывод!
   Я отрицательно покачал головой, выказывая так свою непонятливость. Уже решил, что турчанка рассмеется и исчезнет, но она только горько усмехнулась и презрительно заявила:
  - Все мужчины.... жуткие тупицы...
   Я поднял брови и опустил, выказывая удивление ее несдержанностью. Хотя, чему тут удивляться?! С первой встречи она неправильно повела разговор.
  - Тебе пора создать собственную семью тогда в душе наступит мир и покой, и ты сможешь творить и помогать своими работами больным людям, - услышал я. Марты обнадеживающе кивнула. - У тебя все получится. И не смотри на меня с таким недоверием. Надо принимать на веру мои советы, а не раздумывать несколько лет, когда уже ничего нельзя изменить.
  - Почему? - Последовал новый мысленный посыл.
  - Потому что нельзя построить счастье на несчастье других. Я сама виновата, но у меня не было выбора.
   Она взмахнула руками, как крыльями, мое лицо обласкал легкий ветерок, словно это рука Марты провела по нему, я упал на кровать и снова погрузился в беспокойный сон...
   Меня разбудил чей-то взгляд. Я уже приготовился выслушивать продолжение монолога турчанки, будучи сам при этом немым слушателем.
   Я ошибся. Передо мной навытяжку стояли Комаровы и внимательно рассматривали нас с Раей. Я оторопел от их пронзительных гипнотических взглядов, не понимая, чем вызван этот интерес, и непроизвольно покрутил головой.
  - А где... - Я вовремя замолчал. До меня стало доходить, что Марты мне приснилась... Но все происходило, как наяву... Полусон - полуявь.
  - Вы нормально себя чувствуете? - встревожено поинтересовалась Феона Карповна. Я пожал плечами, потому что сам не мог понять, как я себя чувствую. - Роберт, вы так стонали во сне, мы с Ленчиком перепугались, подумали, вдруг у вас сердечный приступ или... - Дальнейшее оправдание не последовало, Комаровых заинтересовали мимические упражнения, выполняемые мною: я открыл рот, потом закрыл, затем повторил это движение несколько раз, будто я рыба, выброшенная на сушу. Потом подвигал нижней челюстью.
  - Сон приснился... странный, - наконец произнес я хриплым голосом, но был рад, что речь вернулась. Я сел на кровати, посмотрел на спящую Раечку, потом - на ее родителей. - А девочка мирно спит, ее мои стоны не потревожили.
  - А я на кухне услышала и прибежала, потом мужа позвала, он футбол смотрел. - Леонид подтвердил слова жены кивком головы. - А Раечка всегда чутко спит, удивляюсь, что... - Она испуганно кинулась к дочери. - Рая, доченька, просыпайся. - Феона стала гладить ее по голове, по лицу, но та не реагировала. Мы с Леонидом присоединились к встревоженной матери.
  - Раечка, открой глазки! - Отец стал тормошить девочку. Он приложил голову к ее груди. - Она дышит... - Радостно сообщил он нам, вызвав облегченный вздох.
   Я пощупал пульс на руке.
  - Нормальное сердцебиение, - непонимающе пролепетал я и погладил ее по плечу. - Раечка, просыпайся, красавица, - ласково пропел я.
   Девочка сразу открыла глаза, посмотрела на наши испуганные лица, потом потерла кулачками глазки и снова окинула взглядом нашу компанию.
   - Какой счет? - бодро поинтересовалась она.
  - Ничья, - на автомате ответил отец, - 1:1.
  - Победила дружба! - Она вскинула вверх ручки, сжатые в кулачки.
  - Доченька, мы тебя еле-еле разбудили... У тебя что-то болит? - забеспокоилась мать, осматривая и ощупывая Раечку.
  - Мне снился интересный сон, и я хотела досмотреть его до конца, а вы мне не дали! - возмутилась она.
  - И что тебе снилось? - осторожно поинтересовался я.
  - Не что, а кто! Мне приснилась странная тетя.
  - Какая тетя?
  - Почему ты спрашиваешь, если сам с ней разговаривал. Ты еще называл ее Марты...
  - Ты же... спала, - ляпнул я.
  - Спала и видела сон, будто ты и тетя Марты разговаривают, только я ничего не поняла... У нее такие красивые серьги и корона на голове...
  - Диадема, - подсказал я.
  - Вы видели один сон? - хором спросили Комаровы.
   Я не знал, что им ответить, но Рая, как всегда, имела свое мнение на этот счет.
  - Конечно! - с умным видом заявила она. - Мы же рядом спали.
   Ее ответ несколько разрядил обстановку, но весь вечер Феона с Ленчиком странно посматривали на меня. Но я старался не обращать на это внимания, моя голова была занята Марты.
   Если мы с Раей оба видели турчанку, то это... не сон. Сон про сон в унисон, - усмехнулся я про себя. - Означает ли ее приход, что она меня простила за пренебрежение? И, как человек-спаситель, выражаясь словами Спирина, снова протянула мне руку помощи и указала направление движения моей дальнейшей жизни. Марты решила помочь мне, чтобы я не блуждал бесцельно по рытвинам-ухабам, а пошел коротким утрамбованным путем к намеченной цели.
   Теперь я могу принять ее совет, потому что она правильно угадала мое желание. Не стала его оспаривать. И это меня подкупило.
   Что касается всего остального, то я ничего не понял. Сказано: мужчины - тупицы! Если тупицы, то доходчиво объясни - почему поздно? То, что на чужом несчастье счастья не построишь - это бесспорно.
   И чтобы постичь тральфреализм, мне нужно тотчас жениться и завести детей. Тогда у меня будет такая же счастливая семья, как у Комаровых. Я избавлюсь от паутины в голове и займусь настоящим делом - мои картины буду лечить людей.
   Ах, вот, зачем Марты выманивала меня в Утриш... Однако, неувязочка выходит - о тральфреализме я тогда не знал.
   Я окончательно запутался. Неужели Марты не разобралась в моих желаниях. Но тогда... семья - не выход из творческого кризиса...
   На следующий день за завтраком я заикнулся об отъезде. Мое сообщение порадовало хозяев, что отчетливо отразилось на их лицах, но опечалило Раечку.
  - Дядя Робот, побудь еще, - заныла она.
   Я усадил ее на колени и погладил по густым светло-русым волосам.
  - Я приеду на следующий год, - пообещал я.
  - Ты точно приедешь? - спросила она сквозь слезы.
  - Конечно! Я ты будешь рисовать все, что пожелаешь, а потом покажешь мне свои работы.
  - Я хочу научиться... этому... тр.. Ну-у-у, как его? Которому ты никак не научишься
  - Тральфреализму, - подсказал я.
   Мы с Раей проводили много времени вместе, я беседовал с ней, как с взрослым человеком: рассказывал о своих проблемах, о жизни, о своих родителях.
   Девочка внимательно слушала. Ее очень заинтересовал мой рассказ о тральфреализме.
  - Я всегда так поступаю: беру в руки карандаш и рисую. Заранее никогда не спрашиваю у себя: "А что бы ты, Раечка, хотела изобразить?" Сегодня я хочу нарисовать наш дом, завтра маму с папой, потом небо...
  - Просто небо? - удивился я. Вот тебе и пятилетний ребенок. Она, в отличие от меня, сразу проникла в смысл.
  - Просто небо... Иногда я рисую солнышко и облачка. Но мне больше нравится рисовать ночное небо: тоненький месяц и звездочки...
  - Интересно, - задумчиво протянул произнес я, - оказывается, ты художник-тральфреалист.
  - Не знаю, - пожала Рая плечами и принялась перелистывать свой альбом.
   Эта пятилетняя художница рисовала такие радостные картинки, любой тяжело больной, глядя на них, моментально выздоровеет.
   Я понял, чего не хватает моим творениям: детской наивности и открытости. Надо показывать радость жизни! А как я могу показывать радость, если у меня на душе черно? Но надо признать правоту Марты - после приезда в Утриш и знакомства с Раечкой моя душа просветлела. Эта девочка дала мне ключ к пониманию тральфреализма.
   Но надо ли исполнять второе пожелание турчанки?..
  - Так вы сегодня хотите уехать? - вернул меня в реальность вопрос Феоны. Она замерла в напряженном ожидании.
  - Да, сегодня вечерним автобусом.
   У хозяйки непроизвольно вырвался вздох облегчения. Я не понял: чем им так не угодил? Неужели Комаровы ревнуют ко мне своего ребенка? Мы с Раечкой, действительно, очень подружились и что в этом плохого? Я не настолько дрянной человек, чтобы ограждать меня от общения с девочкой. А что касается ревности, то дети часто привязываются к людям, которые уделяют им больше времени, чем собственные занятые родители. Посторонние дают им ключ к познанию нового, но потом их детская память стирает облик старшего друга. Ребенок помнит, что когда-то давно один дядя научил его каким-то поделкам или, как в случае с Раей, основам живописи. Так что Комаровым не следует волноваться...
  - Дядя Робот, пойдем на море... в последний раз, - предложила девочка и печально вздохнула. Я вопросительно посмотрел на ее мать.
  - Идите, - с неохотой разрешила она.
  
  - Поплаваем? - спросила Раечка и, не дожидаясь ответа, побежала к воде. Я устремился за ней.
   Мы долго плескались в морской воде, пока губы девочки не посинели. На берегу я закутал ее в полотенце и усадил к себе на колени.
  - Какой заботливый отец, - услышал я совсем рядом женский голос, - а как дочь на него похожа, прямо одно лицо.
   Я оглянулся, чтобы посмотреть на того, к кому было обращено заявление неизвестной особы. Недалеко от нас стояли две кумушки лет под пятьдесят и с умилением смотрели на нас.
  - Они думают, что ты мой папа, - прошептала Рая и хихикнула.
  - А ты бы этого хотела? - вырвалось у меня. Я об этом пожалел, но было уже поздно оправдываться.
   Девочка серьезно посмотрела на меня, вздохнула и промолчала. Она оказалась гораздо умнее дяди, который старше ее на четверть века.
   Согревшись, Рая выскользнула из моих объятий, достала их своего рюкзачка альбом и карандаши и протянула мне.
  - Нарисуй мне что-нибудь на память, - попросила она.
  - А чтобы ты хотела?
  - Не знаю. - Девочка задумалась. И я тоже.
   Мы с Раей сидели и смотрели на спокойное море. Потом она тихо сказала.
  - Я хочу, чтобы ты сделал несколько рисунков...
  - Хорошо, - невесело согласился я. Предстоящая разлука тяготила нас обоих.
  - Сначала нарисуй большой корабль...
  - Теплоход или яхту?
  - Очень большой...
  - Значит, теплоход... А почему именно теплоход?
  - Мне часто сниться море, а по нему идет белый большой... теплоход.
   У меня по телу побежали мурашки. Я по привычке потянулся к горлу. Друга душителя я боялся зря: он исчез еще два года назад и с тех пор не возвращался. Но головная боль волной накатила на меня. Я положил руку на затылок и закрыл глаза.
  - У тебя болит голова? - озабочено спросила девочка.
   Она поднялась на ножки, стала возле меня и начала гладить по голове.
  - Сейчас все пройдет, раз мной занялась такая целительница, - с серьезным видом признался я.
   На удивление, боль, и правда, исчезла. Рая еще пару раз провела рукой по голове - для закрепления результата.
  - Ты мой маленький доктор! - Я прижал ее к себе.
  - Я бы очень хотела, чтобы ты был моим папой, - шепотом призналась она. - Я тебя люблю!
  - Я тоже тебя люблю. Я никому не говорил этих слов уже... пять лет.
  - Почему пять? - нахмурилась Раечка.
  - Так получилось, - ушел я от ответа, чтобы не пугать маленькую девчушку.
  - Ты был занят? - не унималась она и заученно повторила, - постигал свой... тральфрелизм?
  - Тральфреализм, - автоматически поправил я. - Я все пять лет... спал.
  - Спал? - вскинула брови Рая, выказывая удивление. - Как же можно проспать столько времени? Это значит, что ты заснул, когда я родилась, а проснулся, когда я стала такая большая? - Она расправила плечи и приподнялась на цыпочках.
  - А когда ты... родилась? Когда у тебя день рождения? - Я замер в ожидании ответа. Почему-то мне показалось, что Раечка появилась на свет в один с Робертой...
  - Первого июля, - доложила девочка.
  - Я моя дочь родилась двадцать девятого июня. - Я облегченно вздохнул. Чего я испугался? Испугался совпадения? Или того, что одна девочка уже достигла пятилетнего возраста, а другая... осталась двухмесячной... Мне тридцать, а Янке было... бы двадцать семь... А осталось двадцать два... Навсегда молодая Яночка и навсегда двухмесячная Берточка... Боже мой, как мое сердце выдерживает это?! Почему оно не остановится и не избавит меня от мук?! Зачем я живу на свете? Для чего? Для кого? Для отца и матери? Для Варфоломеи? Наверное, да... Я нужен им, а они нужны мне. Почему я постоянно забываю о том, что мне говорил Лев Александрович?!
   Я закрыл глаза. Еще чуть-чуть и я потеряю сознание от нахлынувших воспоминаний.
  - Дядя Робот, что с тобой? Ты больше не заснешь? Ты не заснешь? - тормошила меня Раечка.
   Я вырвался из полубессознательного состояния.
  - Нет, я уже выспался на всю жизнь.
  - Тогда давай рисовать. Давай? Ты же обещал.
  - Давай. А какой рисунок будет следующим?
  - Ты пока рисуй теплоход, а я буду думать. - Рая села на коврик возле меня, подставила кулачки под подбородок и задумалась. Она была такой трогательной, что я не выдержал и чмокнул ее в затылок.
  - Вот, жене повезло! - услышал я тот же голос. - Ухаживает за дочерью не хуже матери.
   Мы с Раей заговорщицки переглянулись и занялись каждый своим делом. Я рисовал в альбоме теплоход, а малышка предалась размышлениям.
  - Как мы назовем его? - спросил я, когда моя работа подходила к концу.
  - Мы назовем его... - Она задумалась, а я снова напрягся. - Надо соединить два наших имени в одно, придумала она. - Робертрая. - Она несколько раз произнесла это слово и осталась недовольна. - Какое-то оно корявое. Лучше... Робертая. - Она повторила новое сочетание наших имен и улыбнулась - Правда, хорошо получилось?
  - Неплохо, - согласился я и стал выводить на борту теплохода придуманное Раей название. Я споткнулся перед последней буквой, написав "Роберта". Имя моей дочери...
  - Дядя Робот, ты неправильно написал: надо еще буковку "я" добавить. Смотри, ты написал "Роберта", а надо - "Робертая". Смотри, как смешно получилось, будто Роберта - я.
   Я посмотрел на девочку, словно первый раз ее увидел: у нее такие же пухлые губки, как у моей жены... А улыбка... У кого я видел похожую улыбку?
   Кажется, я начинаю терять рассудок, хотя, это произошло давно, пять лет назад. Нельзя в каждой сверстнице дочери искать знакомые черты...
   Рая забрала у меня рисунок теплохода, внимательно изучила его и осталась довольна, о чем свидетельствовало ее радостное личико.
  - Теперь переходим ко второму рисунку, - заявила она с важным видом. - Следующее задание: нарисуй меня и себя. - Сказала она и перекинула альбомный лист на чистую страницу.
  - А позировать будешь? - таким же серьезным тоном поинтересовался я.
  - Ну, если это надо, - жеманно произнесла она. - Только нарисуй нас сидящих на горе, а внизу море.
  - А мы сидим и смотрим вдаль, - продолжил я. - Так?
  - Да, так мне нравится.
   Перед моими глазами вдруг возник мыс Дооб. На самом краю сидим мы с Раей и... пытаемся разглядеть место гибели "Нахимова". Маленькая девочка даже не догадывается, что этими рисунками пытается излечить мою душу. Сейчас я изображу этот мыс, на котором провел не самые лучшие часы своей жизни, и найду успокоение. Ведь, я не один... Рядом со мной, на рисунке, будет сидеть девочка, очень похожая на Берточку. Будто это не чужая девочка Рая, а моя дочь, которая чудом спаслась в той катастрофе. Мы сидим на мысе, и я рассказываю ей о ее матери, которую она совсем не помнит...
   Когда я закончил у меня в горле стоял ком, а в глазах - слезы. Но на душе стало светло и спокойно.
  - Здорово! - похвалила меня Раечка, - дядя Робот, ты - талант!
  - Я ты - будущий гениальный художник!
  - Гений не может быть будущим, - заявила она после некоторого раздумья. - Человек или гений сразу после рождения, или... просто человек.
  - Ну, значит, ты... уже гений! - рассмеялся я.
  - Мне кажется, что гению сегодня всыплют по первое число! - испуганно произнесла она, взглянув на мои часы. - Мы опоздали к обеду...
  
  Глава восьмая
  
   До дома Комаровых мы добежали за семь минут, раньше наш неспешный путь занимал не менее получаса. Калитка была распахнута настежь, в доме никого не было.
  - Странно, - произнес я и почесал затылок. - Куда подевались твои родители?
  - Не знаю, - ответила рассеянная Рая и зачем-то заглянула в холодильник. Потом уселась на табурет, сложила колечком руки на груди и с умным видом произнесла, - надо в милицию заявить. Так и сказать: пропали родители, довольно симпатичные и положительные люди, без вредных привычек...
   При всей серьезности момента я не выдержал и расхохотался. Рая недоуменно взирала на меня, а потом закатилась вместе со мной. Наше веселье прервал недовольный голос.
  - Им, видите ли, весело, а меня чуть удар не хватил! - возмутилась Феона Карповна и обтерла платком пунцовое мокрое лицо. Сзади нее маячил муж и укоризненно поглядывал на меня. Женщина опустилась на стул, и более сдержанно доложила, - я уже весь поселок оббегала, вас нигде нет. - К дочери она не бросилась, и старалась не смотреть в ее сторону: видимо, обида касалась не только меня, но и её.
  - Извините, это я виноват, - попытался оправдаться я.
  - Нет, это я виновата, - встряла в разговор Рая, сползла с табурета, подошла к матери, прижалась к ней, преданно глядя в глаза, и отрапортовала, - я дала задание дяде Роботу, он так увлекся, что забыл о времени. Так всегда бывает, когда человек занят творчеством - он не замечает, как быстро летит время. - Погладила мать по руке, и пролепетала, - мамочка, ты зря волновалась...
  - Я думала, что Роберт увез тебя, - всхлипнула женщина и прижала к себе дочь, позабыв об обиде. Мне показалось, что она защищала девочку от меня. Так защищает курица своих цыплят.
  - По... почему вы решили, что я могу увести вашу дочь?! Как вам это в голову могло прийти?! - опешил я. Что угодно ожидал услышать, только не обвинение в киднеппинге.
  - Потому и решили, что... - осеклась Феона и вопросительно посмотрела на мужа, будто искала у него подсказки.
  - Вы, Роберт... очень... привязались к нашей Рае, а она - к вам. Вот, мы и подумали, что вы пригласили ее поехать с вами, а она не стала возражать.
   Объяснение повергло меня в шок.
  - Как вы могли такое подумать?! Неужели я похож на человека, который может похитить ребенка?! - возмутился я, пусть чересчур резко, но эмоции захлестывали. Бросил взгляд на притихшую девочку и более спокойным тоном попросил, - Раечка, выйди, пожалуйста, на улицу.
   Она не стала спорить, двинулась к выходу, но постоянно оглядывалась на меня. Комаровы проводили ее взглядом, потом дружно перевели взгляд на меня. Я предчувствовал, что Феона сейчас возмутиться моим поведением. Я даже знал, что она скажет...
  - Да, я здесь не хозяин, - предварил я ее высказывание в свой адрес, - но мне кажется... - Тут я задумался: а надо ли давать советы людям старше меня по возрасту? Зачем лезть в чужую жизнь? Марты уверяла, что с этой образцовой семьи надо брать пример. Но будет ли счастлива в этом идиллическом болоте их талантливая дочь? Ведь, они не понимают ее, ставя во главу не развитие интересов девочки, а только примитивную заботу о ней: накормил, одел, обул - этого на первых порах достаточно. Потом приготовил к школе, научил читать - писать, прицепил банты на голову, вырядил в ужасную форму и вперед... Десять лет пролетит, не заметишь, и на пороге выпуска опомнятся и спросят: "А где ты Раечка хочешь учиться дальше?" Будто за все годы не заметили особых талантов ребенка, не вникли в ее увлечения... Складывается впечатление, что эти престарелые родители растят себе заботливую сиделку на склоне лет. Скорее всего, они впихнут её в какое-нибудь медучилище. Как хорошо иметь в доме своего медработника! И давление померяет, и укольчик сделает... Благодать, живи и радуйся! А как иначе? Мы тебя растили, кормили, поили, теперь будь добра - отплати за заботу! А то, что у девочки талант художника - это никого не интересует! Это же божий дар! А родителям и дела мало! Сидит ребенок на маленькой скамеечке и целый день рисует в своем альбомчике. Вывод: спокойный воспитанный ребенок, не пристает с вопросами, не мешается под ногами... Идиллия в семье Комаровых!.. Что-то Марты перемудрила! Ведь счастье не во внешнем спокойствии и заботе и не в постоянном заверении в любви... Счастье, когда тебя чувствуют... даже на расстоянии. Как меня чувствует моя мамуля... Мне плохо, я мечусь по своей берлинской квартире, и тут же раздается телефонный звонок. Сынок, у тебя все хорошо? - беспокоится мама. И на душе становится тепло-тепло, я купаюсь в ее заботе... Никто и никогда не поймет человека так, как понимает собственная мать. Это аксиома. Других матерей я называю мачехами, даже тех, которые произвели ребенка на свет. Родить - не главное, главное - дать путевку в жизнь, пусть это звучит немного по-коммунистически, но в этой фразе скрыто многое... Какую путевку в жизнь получит Рая, живя в этом поселке? Да, это великолепное и красивое место, может, именно здешняя природа наделила девочку талантом, но где здесь развиваться? Я не должен оставаться в стороне!
   Боевой настрой передался взгляду, под которым и без того присмиревшие Комаровы как-то сникли. Но глаз не отводили, пытались угадать, что у меня на уме. Пока я думал, как бы поделикатнее "повоспитывать" родителей Раи, Леонид Иванович перехватил инициативу.
  - Вы хотите забрать у нас Раечку?
  - С чего вы это взяли? - удивился я. - Вы родители, какое я имею отношение к ВАШЕМУ ребенку?!
  - Никакого! - вразнобой заявили Комаровы и облегченно выдохнули. Вид у обоих был, как после тяжелых физических работ.
   И чего я в них въелся? - подумал я, - нормальные простые люди. Любят дочь, заботятся о ней... С чего я взял, что они не захотят развить её талант? И кто я, вообще, такой, чтобы им указывать? Постоялец!
   Но все-таки брякнул.
  - А можно я дам вам совет... Если вы, конечно, не против? - После моих заверений, они готовы выслушать, что угодно, даже нелестные речи в их адрес.
  - Мы вас слушаем, Роберт, - подбодрил меня Леонид Иванович.
   Я попытался донести до родителей, насколько их ребенок талантлив. Я вбивал это в их головы, а они тупо смотрели на меня, явно думая о своем и лелея мечту о том, чтобы вы вымелся из их спокойной и понятной жизни.
   - Леонид Иванович! - на повышенных тонах обратился я к главе семейства, даже мерзко взвизгнул, словно мне наступили на больную ногу. - Вы должны взять семью в охапку и уехать отсюда!
  - Зачем? Здесь хорошо, а воздух...
  - Это я уже слышал, - невежливо перебил я. - Но вы понимаете, что Раечке нужно заниматься живописью, серьезно заниматься с хорошим педагогом? - Тот кивнул. - А где это лучше сделать? - День вопросов без ответов. До Комарова не доходило. - В столице или, в крайнем случае, в крупном областном центре!
  - А как же мы туда поедем?
  - На поезде! - рявкнул я.
  - Да, я не об этом... У нас никого там нет, - промямлил он и кивнул на жену, - а ты чего молчишь?
  - Вы, Роберт, конечно в вопросах... рисования...
  - Живописи, - подсказал я.
  - Да, живописи, - согласилась Феона. - Вы в этом деле... специалист, - наконец, она подобрала слово, которое мне якобы подходило. Не художник, а специалист! Ну, и ладно! - Но это НАШ ребенок и нам решать, что ему лучше! Как-нибудь обойдемся без чужих советов! - С явным недовольством произнесла гордая мать.
   А как не гордиться - у нее все отлично: заботливый муж, послушная дочь, есть дом - "полная чаша". И тут приходит какой-то специалист и указывает, как жить, где жить.
   Я понимал, что был неправ - не стоит вмешиваться в их семейный уклад. Или я правильно сделал, дав им совет? С этой миссией меня направила сюда турчанка Марты: прознала о талантливой девочке и моими руками решила ей помочь. Чтобы талант не был загублен на корню!
   Пока я раздумывал, стоит ли продолжать бессмысленный разговор - выполнять возложенную Марты на меня миссию, Феона Карповна бросила реплику, после которой у меня пропало желание не только разговаривать, но и оставаться в этом доме.
  - У вас есть свой ребенок, вот им и занимайтесь!
   Я пошел в отведенную мне комнату, покидал вещи в сумку, оставил на столике деньги и вышел из дома.
   Во дворе сидела Раечка на своей скамеечке и рисовала в альбоме. Та же картина, что и в день моего приезда. Девочка услышала шаги и подняла голову.
  - Дядя Робот, еще не вечер! Ты же обещал только вечером уехать! - На ее глазах выступили слезы.
   Я присел на корточки и постарался ее успокоить.
  - Я должен уехать, у меня дела. - Я поцеловал ее в макушку. - Я оставлю тебе свой адрес. - Я взял ее альбом и написал свои координаты. - Когда вырастишь, приезжай...
  - Я обязательно приеду! - пообещала она.
   Мое сердце разрывалось на части. Но я взял себя в руки, попрощался с маленькой пятилетней девочкой и покинул дом Комаровых...
  
   У меня остался неприятный осадок, будто я забыл что-то в поселке Большой Утриш. Я старался не вспоминать юную художницу, но она постоянно вставала у меня перед глазами.
   Чтобы заглушить душевную боль, я переключился мыслями на Марты.
   Ну, Роберт Зепп, вы получили очередной намек? Как вы отнесетесь к этой подсказке судьбы? Отмахнетесь или все-таки прислушаетесь? - обратился я к себе.
   Жениться, жениться или не жениться, - мысленно пропел я, подражая Миронову. В сочетании с частицей "не" глагол "жениться" мне нравится больше. Так что, можете обижаться на меня, уважаемая Марты, но предать Яну я не могу.
   Я сам удивился, но воспоминание о жене не принесло обычной душевной боли. Нет, я так же ее помню и люблю, но при нахлынувшем воспоминании о ней, я больше не бьюсь о стену, только наваливается мягкая грусть-тоска, не такая колюче-сверлящая, как раньше.
   Марты что-то говорила о прямой связи понимания тральфреализма и женитьбы... Значит, если я ослушаюсь, то никогда не постигну этого направления в живописи? Ерунда! Мне кажется, что я, наконец, дошел до понимания с помощью Раечки.
   Всю дорогу домой я вспоминал слова Валеры Фокина и Лены Приставки, а так же рисунки Раи Комаровой...
   Лена... Лена Приставка, - пережевывал я. - Как же ты измучилась из-за своей любви к неблагодарному Зеппу! А, может...
   А Яна? Яночка, тебя нет уже долгих пять лет!
   Почему я считаю, что женитьба - это предательство, а занятие сексом с нелюбимой женщиной - нет. Из-за того, что она нелюбимая или из-за того, что мы не связаны узами брака? Я хочу обмануть себя, а не Яну на небесах... Она все давно поняла.
   Мне стало так стыдно, даже уши покраснели, будто жена меня застала в постели с другой женщиной. Но так все и было...
   Что теперь? Узаконить свои отношения с одной, а любить другую? Ту, которая давно ушла, ушла навсегда.
   Обидится на меня Яна или все же поймет? Если Марты права, и я смогу помочь больным людям, когда обзаведусь семьей, то... надо принять ее условие. Не каждый человек, разобравшийся в тральфреализме, сможет своими творениями облегчить, нет, излечить от тяжелой болезни. Нужно обладать чуткостью и талантом - все эти качества, по мнению, друзей у меня есть. И еще... Я сам выкарабкался с того света, если можно сравнивать неизлечимую болезнь от потери самых близких людей с обычной физической болью, поэтому я могу понять чужие страдания, умею сопереживать, обладаю желанием помочь.
   Значит ли это, что я готов сочетаться законным браком с...
   С кем? С Леной Приставкой? С Ильзе Айгнер? Или найти другую кандидатуру? Марты говорила о счастливом браке, но разве может быть счастливым брак без любви? Бывает брак по расчету или брак по договоренности. Мы договариваемся о видимости счастливого брака, без заверений в любви... Брак, основанный на уважении друг к другу, на доверии, а еще лучше на единомыслии. Тогда это уже не видимость счастливого брака, это на самом деле счастье, когда у людей есть единство взглядов и убеждений...
   Из двух имеющихся в наличие кандидатур наиболее подходящая - Лена Приставка. Может, Ильзе тоже мыслит со мной одинаково, но мне сие неизвестно ввиду замкнутости этой женщины. То ли она не очень умна, то ли теряется в моем присутствии... Хотя, внешне Айгнер очень даже ничего. Последнее время она очень изменилась: стала следить за собой, перестала носить потертые джинсы и ужасные майки, из русоволосой превратилась в платиновую блондинку, даже стала пользоваться косметикой. Не иначе подействовали советы моей сестры! Но все эти внешние достоинства перечеркивались одним - мы были и остаемся разными людьми. Я утверждаю это, а сам до сих пор не понял эту женщину, не знаю ее мыслей, ее интересов. И сколько нужно времени на это узнавание, мне неведомо, может, год или два, может меньше, если я захочу этого. Я прислушался к себе: хочу я узнать Ильзе Айгнер ближе? Ни да, ни нет... Мне все равно. Безразличие - это самое ужасное! Безразличный человек не живет, он существует. Я не выношу людей-амеб, которые никак не выражают своих чувств. Это не значит, что у них внутри пустота, просто они более сдержанны в эмоциях. Сидит перед тобой человек, ты говоришь, говоришь, а он молчит и слушает, молчит и слушает. Сначала тебя устраивает терпеливый слушатель, а потом ты начинаешь ерзать: он, вообще-то, понимает, о чем идет речь, или понимает, но не вникает, предаваясь своим мыслям? Возникает резонный вопрос: какого черта я "мечу бисер" перед этим человеком?! Это я об Айгнер...
   Я не люблю безвкусных конфет, даже если они завернуты в красивую обертку...
  
  - Я решил жениться! - заявил я с порога, чем удивил моих родителей.
  - Ты встретил в Новороссийске девушку? - сдержанно поинтересовалась мама.
  - Эту девушку я знаю много лет, - обронил я.
  - Это Лена Приставка? - быстро догадалась она.
  - Да. И я вас скоро познакомлю.
  - А она об этом знает? - усмехнулся неразговорчивый отец и, как всегда, оказался прав.
  - Лена не будет против! - Невзирая на скрытые внутренние сомнения, в моем голосе было уверенности с избытком.
   А почему я решил, что она согласится выйти за меня замуж? Лена знает, что я ее не люблю. Не каждый решиться на брак с человеком, который к тебе "просто хорошо относится". И в будущем вряд ли что-то изменится в его отношении.
   Не перевелись еще мужчины-однолюбы, которые душевно верны своим женщинам всю жизнь.
   Я только сейчас понял, что, женившись на Лене, никогда не изменю Яночке, потому что буду любить только ее одну.
   Я боялся одного, что уже завтра могу передумать. Поэтому решительно набрал телефонный номер Лены. Трубку долго не брали. Внутри меня вдруг появилась надежда, что дома никого нет. А на нет и суда нет. Судьба, - подумал я и обругал себя за трусость. Совсем недавно я отметал это понятие. Каждый человек - кузнец и так далее. Сейчас я спихиваю все на судьбу.
   И тут в телефонной трубке раздался спокойный голос Приставки.
  - Роберт, это ты? - сразу спросила она, словно кроме меня ей никто не звонит. - Я боялась, что ты больше не вернешься в мою жизнь.
  - Почему? - удивился я, забыв поздороваться.
  - Не знаю... Предчувствия, наверное.
  - Лена, выходи за меня замуж! - скороговоркой предложил я, испугавшись, что продолжение нашей беседы уведет меня от этого решения.
  - Я согласна! - не раздумывая, сказала она. А мне стало стыдно, что я использую эту девушку в своих целях, что я живу по подсказке судьбы в лице турчанки Марты. Но я должен так поступить.
   Я оправдываю себя и злюсь...
   Через месяц мы расписались и отправились в Берлин. Моя сестра встречала меня в аэропорту Шенефельд. Я не оговорился, сказав меня. Она не знала о моей женитьбе и думала, что я прилечу один.
   Когда мы с Леной появились в поле ее зрения, я сразу вспомнил картину великого Ильи Репина "Не ждали".
   Опережая вопросы сестры, я заявил.
  - Элька, знакомься, это Лена - моя жена.
  - А как же, - едва не сдала меня и себя сестра, но вовремя остановилась.
   Я догадался, кого она имеет в виду. Можно подумать, что я что-то обещал ее подруге.
   В паузе выступил я. Покаялся, что скрыл факт своей женитьбы, сам не ожидал от себя такого прыткого шага. Да, я очень люблю сестру, которая негодует, и я принимаю это негодование и готов загладить свою вину, пригласив ее и ее мужа в самый лучший ресторан, где мы посидим в узком семейном кругу и отметим это событие.
  - И не нужно вопросов! - выдохнул я.
  - Но, Роберт... - начала Элька.
  - Все выяснения отношений мы перенесем на более удобное время. А сейчас предлагаю выпить по чашечке кофе? Дамы, вы не против?..
  
   Октябрь в Берлине выдался холодным и дождливым. Полуголые деревья стыдливо прикрывали мокрые стволы остатками желто-красной одежды с вкраплением коричневых ржавых пятен.
   Сырая промозглая осень навевает на меня скуку. Я люблю весну - рождение новой жизни, когда вокруг все просыпается, когда дни становятся длиннее, когда на душе глупо-празднично и неоправданно-весело. Но приходится переживать и увядание-усыпание.
   Творческие люди черпают из осени вдохновение, а я хожу полусонный и вялый...
   Мы сидели в кафе-кондитерской на Бергманншрассе. Подобные заведения называют "завтрачными", потому что сюда люди приходят завтракать. Я никогда не понимал странности: если сюда ходят завтракать, то почему кафе-кондитерские работают до полуночи? А некоторые и, вообще, круглосуточно. Где логика? Нет, есть и такие, которые работают до двух или до четырех часов дня, но это исключения. Их, немцев, нам русским не понять!
   Эля что-то рассказывала о своем муже, а я не слушал ее и смотрел в окно. А еще я смею клеймить позором людей-амеб, которые никак не реагируют на посторонние заявления! Так всегда - в чужом глазу и мелкую соринку увижу, а в своем - и бревна не замечу!
   Мелкие дождинки колотили по большому стеклу, будто просились к нам. Мне захотелось подставить лицо под этот холодный душ, прийти в себя после всех событий последних дней.
  - Роберт, - окликнула меня сестра, - вернись к нам.
  - Я здесь! - наигранно-весело откликнулся я. И мы продолжили беседу втроем. Я стал рассказывать о родителях, Элька загрустила, а Лена решила оставить нас одних и отправилась в дамскую комнату.
   Я попытался развеселить сестру и начал вспоминать смешные случаи из нашего детства, но вдруг замер. В кафе зашли две девушки, причем одна из них была Ильзе Айгнер, а другая - тоже Ильзе Айгнер, но выглядела она так, будто стилисты над ней еще не работали. Первая Ильзе улыбалась и что-то рассказывала своему двойнику. Такой я ее никогда не видел. Оказывается, эта девушка может разговаривать и веселиться. Она поправила свои влажные волосы и провела взглядом по столикам. Ильзе улыбнулась, увидев нас с Элькой, и подошла к нам.
  - Добрый день! - поздоровалась она, естественно, по-немецки, не отрывая от меня взгляда, будто я сидел в гордом одиночестве. - Роберт, когда ты приехал?
  - Пару часов назад. Присаживайтесь за наш столик, - пригласил я. - Надо сказать, что маленькие круглые столики были рассчитаны максимум на четырех человек. Ильзе хотела позвать свою сестру-близняшку, но потом заметила еще один прибор на нашем столе.
  - С вами Франц? Мы все не поместимся...
  - Сейчас что-то будет, - прошипела Элька, продолжая скалить зубы. Естественно, она произнесла это по-русски, чтобы ее подруга ничего не поняла.
  - Не начинай, - отмахнулся я, продолжая приветливо улыбаться. - Лучше пусть узнает обо всем сейчас.
  - Надо ее подготовить.
  - Эля, перестань! Я не знаю, что вы с ней нафантазировали, но я никогда не собирался на ней жениться. - Улыбка стерлась с моих уст, когда я уловил странное выражение лица Айгнер. Мне показалось, что она уловила суть нашей беседы. Или не показалось?
   Разобраться я не успел, вернулась Лена. Она заметила возле нашего стола незнакомку и напряглась.
  - Лена, познакомься, это подруга моей сестры Ильзе Айгнер, - произнес я по-русски, так как моя жена не знала немецкого. Потом повернулся к Ильзе и представил Лену, как свою жену, уже по-немецки.
   Когда Ильзе услышала, что перед ней моя жена, то пошатнулась, как от удара, потом опомнилась, вежливо поздоровалась и перевела взгляд на меня.
  - Когда ты успел жениться? - Девушка старалась говорить спокойно, но ее выдавали нервически-подрагивающие губы.
  - Неделю назад...
  - Поздравляю! - Она произнесла это таким тоном, словно желала мне провалиться на этом самом месте.
  - Спасибо, - сказал я с глупой улыбкой. Лена наблюдала за нашим диалогом. Для тех, кто не владеет немецким, тоже было понятно, что моя собеседница раздавлена новостью.
  - Ты надолго вернулся в Берлин? - продолжила светскую беседу подруга моей сестры, игнорируя всех остальных.
  - На пару недель, - ответил я.
  - Тогда мы еще встретимся...
   Она махнула рукой и ушла в дождь. Я видел ее бредущей по улице без зонта, она подставляла свое лицо мелким дождевым капелькам, о чем еще недавно мечтал я. Я не понимал, почему испытываю чувство вины, ведь между нами ничего не было, клятв и обещаний я не давал. Женщины сами выдумывают себе объект для завоевания и ведут постоянную осаду. А еще утверждают, что мужчина - охотник, а женщина - слабое существо.
   Ее сестра расположилась через два столика от нас. Она непонимающим взглядом проводила Ильзе, потом укоризненно посмотрела в нашу сторону, поднялась и бросилась догонять беглянку.
  - У нее есть сестра, а я и не знал, - изучая дождевые потоки на окне, безучастно произнес я.
  - Есть, - односложно подтвердила Эля. - Они, как все близнецы, очень привязаны друг к другу. - Потом Элька посмотрела на мою жену. - Лена, ты не волнуйся по поводу Ильзе, у нее с моим братом ничего не было... - Та лишь пожала плечами: понимайте, как хотите.
   Мы посидели еще немного, разговор не клеился, и Эля отвезла нас домой...
   Мы проскочили мимо двух похожих девушек и даже не заметили их...
  - Это был он? - спросила Марит свою сестру.
  - Отстань от меня! - Ильзе вырвалась и пошла по улице. Она не чувствовала, что ее курточка промокла, что в туфлях хлюпает вода, ей было все равно. Зачем теперь жить? Она знала, что Роберт ее не воспринимает, как женщину, она - приложение к его сестре, но фрейлейн Айгнер так хотела стать фрау Зепп. Она мечтала, что ее эротические фантазии претворятся в жизнь... Она болела Робертом, она жила надеждой и теперь эта надежда испарилась. Пшик и нет ее! Ильзе подняла глаза к серому небу, словно хотела рассмотреть улетевшую надежду.
  - Почему мне не везет? - взвыла она и почувствовала на локте чью-то руку.
  - Пойдем домой, сестра! - Марит потянула её к припаркованному автомобилю. - Только не надо принимать быстрых решений, жизнь не закончена. - Произнесла она, когда они сели в теплый салон "фольксвагена". Марит убрала мокрые волосы с лица сестры. - Ты слышишь меня?
  - Да, - тихо ответила Ильзе и беззвучно заплакала.
  - Поплачь, - разрешила Марит, - пусть слезы унесут все неприятности.
  - Я все делала ради него, а он... Он сказал, что... никогда не собирался жениться на мне... - Она всхлипнула и закрыла лицо руками, загораживаясь от сестры.
  - Все можно исправить, - задумчиво произнесла она, потом повторила эту фразу несколько раз, то ли внушала это себе, то ли сестре. - На пятый раз Ильзе ее услышала, подняла на Марит опухшее от слез лицо и спросила.
  - Как? Найти себе другого? Я не хочу! Мне нужен Роберт Зепп! - закричала она, отбросила от себя дверцу и хотела улизнуть, но сестра удержала ее.
  - Успокойся, Ильзе! Куда ты пойдешь такая мокрая?! Я же говорю - все можно исправить! Ты меня не поняла?
  - Ты будешь исправлять? Это не автомобиль, который ты чинишь в своей мастерской, - вяло отозвалась Ильзе. Внешнее сходство сестер оставалось только внешним: Ильзе была ранимой и слезливой, а Марит обладала волевым мужским характером. Она давно призывала сестру бросить этого Зеппа, оглянуться вокруг и найти более подходящую кандидатуру, но Ильзе была помешана на Роберте и никого не желала видеть рядом с собой.
   Профессия, как и характер, была у Марит самая мужская: она трудилась в небольшой автомастерской обычным механиком и могла "засунуть за пояс" любого мужчину. Сейчас она поняла, что должна принять важное решение и помочь сестре.
  - Ради твоего счастья я готова на все! - с чувством произнесла она после раздумий.
  - Даже... убить его молодую жену? - проницательно глядя на Марит влажными глазами, спросила Ильзе.
  - На все! - резко подтвердила сестра...
  
   Первую неделю пребывания в Берлине я полностью посвятил жене. Мы гуляли по парку Тиргартен, который предпочитали для прогулок молодые мамочки с колясками и для пробежек - спортсмены-любители. На площади Большой Звезды мы постояли возле Триумфальной колонны Победы.
  - А что это за статуя на вершине? - поинтересовалась Лена.
  - Это скульптура богини победы Виктории, в народе ее называют "Золотая Эльза". Отцы города четыре года назад выделили килограмм золота на ее покрытие.
  - Красиво! - восторженно протянула жена и повертела головой. - А эта улица куда ведет?
  - К Бранденбургским воротам. Пойдем! - Я взял ее за руку и потянул за собой.
  - Так бы шла и шла рядом с тобой всю жизнь, - мечтательно произнесла она.
  - Так и будет! - уверенно заявил я. Когда мы добрались до Бранденбургских ворот, я сказал, - есть одна примета: если пройти через ворота, то обязательно вернешься в Берлин еще раз.
  - Ты не обижайся, но мне этого не хочется. - Лена покачала головой. - Мне здесь... неуютно.
  - Это погода навевает на тебя грусть, - проницательно глядя на нее, предположил я.
  - Не знаю, может, и погода...
   Но мы все равно прошествовали через Бранденбургские ворота, и вышли на знаменитый Унтер-дер-Линден.
  - Эту улицу называют "бульваром под липами".
  - Какие хорошие дороги в Берлине, не то, что у нас, - посетовала жена, не среагировав на мое заявление, будто дорожные покрытия были для нее важнее.
  - Когда Гитлер пришел к власти, в Германии была безработица, и он предложил всем безработным пойти на строительство дорог, с тех пор проблема решена. На бульваре много магазинчиков, но я думаю, что с Элькой тебе здесь будет интереснее, чем со мной. Я отвечаю за культурную программу, а она - за шопинг. Согласна? - Лена кивнула.
  - Надеюсь, наша экскурсия еще не закончена?
   Я молчал и "ощупывал" жену взглядом, будто никак не мог разобраться - хочет она бродить по городу или мечтает вернуться домой, раз ей здесь неуютно.
  - Что-то не так? - поежилась она под моим изучающим взглядом. - Роб, не молчи. О чем ты задумался? - У Ленки возникла паника, плохо скрываемая под напускным весельем. Да, сложно ей со мной.
  - Вот подумываю над решением одной проблемки, - насупившись, произнес я, намекая, что мои размышления не приведут ни к чему хорошему.
  - Это... касается меня... Извини, но я сказала правду. Зачем мне тебя...
  - Не за чем, - подтвердил я, не дослушав продолжения. - И раз тебе не комфортно в моем любимом Берлине, то я тебе жестоко отомщу.
  - К...каким образом? - заикаясь, поинтересовалась Лена.
  - Брошу реку Шпрее и дело с концом! - плотоядно скалясь, миролюбиво пообещал я.
   Лена исподлобья посмотрела на меня. В глазах затаилось удивление: чувство юмора посещает меня так же редко, как идет снег в Африке. И тотчас в её глазах заплясали чертики: решила мне подыграть.
  - Прошу тебя, смилуйся надо мной, я тебе еще пригожусь! - пообещала она, приподнялась на цыпочках и звонко чмокнула меня в щеку. Но на всякий случай шепотом напомнила, - а реки-то рядом нет.
   - Здесь нет, но там, куда я тебя сейчас повезу, будет. Так что бойся!
  - А куда ты меня повезешь?
  - На остров!
  - На остров, - восторженно протянула Лена, вскинув брови. - Мы будем робинзонами?
  - Увы! Этот остров обитаем! И называется он Музейный остров...
   Был понедельник, и я совсем забыл, что на этот день выпадает выходной для всех музеев острова. Поэтому мы никуда не попали. Но с другой стороны - не было привычных столпотворений, и мы спокойно могли погулять и полюбоваться красотами острова. Я перечислил названия всех музеев, мы дошли до конца острова, где стоял музей Боде, последний из пяти, побродили возле него и отправились в обратный путь.
  
   Вечером состоялся семейный ужин, который прошел не в ресторане, как я обещал, а, по настоянию сестры, в доме Шуттлеров. Элька расстаралась на славу, наготовила разных блюд, Франц веселил нас своим русским, неимоверно коверкая слова. Причем, как нам показалось, он делал это намеренно, чтобы позлить супругу и рассмешить нас с Леной.
  - Учу- учу его, а он... - отмахнулась Элька.
  - Дорогая, я тебе очень благодарен! - произнес Франц на чистом русском языке. Его жена открыла рот от удивления, да, так и осталась сидеть. - Муха залетит! - Выдал он, чем окончательно довел нас до слез. Мы так хохотали, что дрожали стены.
  - Сейчас соседи вызовут полицию! - безразличным голосом предупредила сестра, вытирая слезы. Немецкое "стукачество" ее бесило больше всего. Но чужие порядки надо уважать, поэтому мы более-менее успокоились.
   И вскоре разделились на две половины - мужскую и женскую. Не знаю, о чем беседовали наши жены, а мы разговаривали о работе.
   Мне было любопытно услышать компетентное мнение врача-онколога. Я поведал Францу о тральфреализме.
  - Ты веришь в подобный способ лечения? Или доверяешь только проверенным методам?
  - Не думал об этом. - Франц потер подбородок, что говорило о высшей степени задумчивости. Меня успокоило и порадовало одновременно, что он не воскликнул: "Это полная ерунда!" - Знаешь, Роберт, в Канаде недавно открылась артклиника. В ней пациентов лечат воздействием различным цветом на биологически активные точки проблемных органов. Известно, что красный цвет положительно влияет на репродуктивные органы, зеленый - на сердце...
  - Если у меня все получится, мы смогли бы открыть подобную клинику в Германии! - моментально вдохновился я идеей. Раньше я не был строителем "воздушных замков". Но ищущий повод забыться ухватится даже за нереальную на первый взгляд мысль. А почему нереальную? Потому что для начала нужно раствориться в тральфреализме, научиться создавать картины, способные вылечить больного человека.
   Не знаю, что отразилось на моем лице, кроме, естественно, неудержимого восторга, но Франц в лоб заявил:
  - Как я понимаю, ты еще не создал ни одной картины.
  - Пока не создал, но в скором будущем... - Не договорив, я заметался по комнате, как тигр в клетке в ожидании обеда. Мне захотелось убежать домой, схватить кисти и писать, писать, писать... Я не знал, что изображу, но огромное желание накатило на меня волной. Я удержал свой порыв, посчитав такое поведение бестактным. Даже пригвоздил себя к стулу. И более сдержанным тоном проговорил, - у меня много друзей, увлеченных тральфреализмом. На первых порах они могли бы... нас поддержать.
   Шуттлер уже не смотрел на меня с недоверием. Недоверие еще не затмилось желанием открыть новое лечебное заведение с революционными методами, но мое предложение не казалось ему иллюзорным. Он снова стал рассказывать об артклиники в Канаде, но я так ерзал на стуле и так напряженно поглядывал в сторону выхода, что он постоянно сбивался. Первым не выдержал я. Вскочил с места и заявил:
  - Извини, Франц, но я сейчас должен уйти! Извини.
   Прихватил жену, напомнил сестре, что завтра она будет её гидом, поблагодарил на прекрасный ужин и оставил чету Шуттлер в полном недоумении. Я понимал, как был не прав: сейчас Элька начнет выяснять у мужа, почему я так быстро ретировался, начнет обвинять его во всем. Но я не сомневался, что их ссора будет милой, беззлобной, и закончится скорым перемирием.
   Я не мог тратить время на объяснения. Меня захватила жажда творчества. Я, как алкоголик, пустился в запой! Я был счастлив!
   Я забыл, какой день недели, забыл о времени, я упивался.
   Лена понимала мое состояние, не приставала с вопросами, оставила меня наедине с мечтой, казавшейся совсем недавно несбыточной. Жена уходила с утра и возвращалась вечером. Перед уходом оставляла мне еду, здесь же, на столике. Я чем-то перекусывал, чем-то запивал. Мог, вообще, ничего не впихивать в себя. Я не испытывал голода, не испытывал жажды, не мечтал о глотке свежего воздуха, заточив себя в четырех стенах по собственной воле. Я был ученым, который изобретает новый супер препарат для лечения людей со страшным диагнозом.
   Моя первая работа вызвала у меня нескрываемую гордость, а у Лены - восхищение.
  - Ты - гений, Роберт! - с трудом справившись с дыханьем, произнесла она.
  - Давай позовем Шуттлеров и поинтересуемся их мнением.
  - Отличная идея! Я приготовлю ужин! - с готовностью заявила жена и умчалась на кухню, бросив еще один взгляд на мое творение.
   Ничего особенного в этой картине не было. На первый взгляд...
   Темно-зеленое болото, которое с первого взгляда пугало и вызывало удушающее отвращение. Будто стоишь совсем близко и боишься, что тебя оно затянет. Но следующее пятно заставляет расслабиться и позволяет вдохнуть полной грудью. Этим пятном является божественный лотос - белоснежный невинный цветок, расположившийся на светло-зеленых листьях. Я не знаю, почему, именно, лотос, а не наша родная водяная лилия. Это получилось спонтанно, по всем правилам тральфреализма: подошел к холсту, взял в руки кисть и, не задумываясь, начал творить.
   Спасибо тебе, маленькая девочка Раечка!
  
  - С ума сойти! - своеобразно выразила свой восторг сестра и повторила слова Лены. - Роб, ты - гений! - Не забыла одарить меня укоризненным взглядом и добавила, - только, чур, не зазнаваться!
   Я с готовностью кивнул, хотя, "надевать корону" не собирался. Элька то приближалась к полотну, то отступала, продолжая восхищаться.
   - Ты даже не представляешь себе, что написал! - Я пожал плечами, будто, и, правда, не сознавал. И тут она произнесла то, что я никак не ожидал услышать. И не потому, что сомневался в её умственных способностях, просто считал ее познания ограниченными. - Лотос это символ возрождения новой жизни, символ красоты и чистоты. - Мы смотрели на нее с ожиданием, она приняла это за недоверие, - да-да, я читала, что лотос - взаимодействие мужского и женского начала, поэтому он и связывается с плодородием и зарождением новой жизни.
  - А я и не знал! - удивленно протянул я. А хорошо менять мнение о родном человеке в лучшую сторону! Только обидно, что ты жил с этим человеком бок обок и, как оказалось, плохо его знал. Не хотел покопаться у него в голове, не хотел прислушиваться к нему, почему-то считал себя гораздо умнее.
  - Лотос - символ мирового древа, - выдал Франц, который с интересом рассматривал картину и до сей поры собственное мнение не высказывал. - Это древо связывает три уровня мироздания: во-первых, лотос растет из ила, во-вторых, его стебель находиться в воде и, в-третьих, - он загнул палец и обвел нас взглядом, - в-третьих, цветок обращен к небу! - Шуттлер поднял вверх палец другой руки, а мы дружно проследили за его направлением. И это было еще не всё, что он хотел сказать, оставив в покое свои руки. - Если перейти к индийской культуре, то нужно вспомнить, что лотос олицетворяет богиню-мать и соотносится с женским детородным органом.
  - Кажется, я догадываюсь, к чему ты ведешь! - Я чуманел от счастья: первая работа и такая удача! - Моя картина поможет женщине стать матерью! - Заявил я, с трудом соображая, что несу.
  - И не только! - вмешалась Лена. - Для художника очень важно начать новую творческую жизнь с изображения лотоса.
  - Почему? - хором спросили мы.
  - Лотос - символ творческого рождения. Сегодня ты родился, как художник- тральфреалист! Я тебя поздравляю, дорогой! - Жена обняла меня и нежно поцеловала. Я любил ее в эту минуту. Я любил всех!
  - Спасибо вам, друзья! Спасибо за понимание и поддержку!..
   Я боялся, что после первой удачи наступит некий ступор, я предамся размышлениям о новых планах, чего делать ни в коем случае нельзя. Это будет уже обычный пейзаж, а не картина-лекарь.
   Но я боялся зря: через день меня снова потянуло к холсту...
   Но моей увлеченной работе помешал требовательный телефонный звонок. Я хотел отмахнуться, но телефон продолжал трезвонить и вынудил меня поднять трубку.
  - Слушаю! - рявкнул я, позабыв, что нахожусь "в неметчине", как говорила Вафа.
  - Роб, ты только не волнуйся, - прощебетала Элька испуганным голосом, - у нас тут...
  - Что случилось? - перебил я её.
  - Лена... немного травмировалась. Самую малость. Ее жизни ничего не угрожает, - промямлила сестра.
  - Ты можешь выражаться яснее! - растерялся я. - Где вы?
  - Мы в больнице, - она назвала адрес клиники, и я бросился туда...
   Дамы поджидали меня на улице, что меня немного успокоило: если бы травма была серьезной, мою жену так просто из больницы не отпустили. Я не успел ни о чем спросить, как затараторила сестра.
  - Мы были в супермаркете на Потсдамской площади, ехали по эскалатору и вдруг... - Она сделал круглые глаза, словно увидела инопланетянина, случайно залетевшего на своей тарелочке в этот многоэтажный магазин.
  - Ну, - поторопил я её, - не тяни...
  - Мы ехали по эскалатору, - снова повторила Эля. Я, молча, показал ей кулак, как в детстве, что привело ее в чувство, она даже усмехнулась. - И какой-то парень толкнул Лену в спину, она скатилась вниз и ушибла плечо.
  - Не толкнул, - вмешалась в разговор моя покалеченная жена, - он меня случайно зацепил, а я не удержалась на каблуках и полетела вниз.
  - Нет, толкнул! - не сдавалась Элька.
  - Как он выглядел? - Этим вопросом я озадачил девчонок.
  - Это был... черный человек! - после недолгих раздумий, выдала сестра.
  - Не рассказывай мне страшилки! Черный человек под ручку с желтой женщиной, а у той в руках желтый чемоданчик! ... Вы в полицию заявили?
  - Все произошло на глазах сотрудников безопасности супермаркета. Но они не успели задержать этого парня. Он скрылся.
  - Он был в черных брюках, в черной куртке, а на голове бейсболка, - вспомнила Лена.
  - Тоже черная? - невесело усмехнулся я.
  - Кажется, - пространно ответила жена.
  - Приметы... так себе...
  - Не бери в голову, Роберт, - попыталась успокоить меня Лена, - я сама виновата: стала посередине прохода.
  - Но это не эскалатор в метро в Москве, где все летят, как на пожар. Это Берлин - спокойный размеренный город. С чего бы этому парню спешить по коротенькому эскалатору? - не унимался я.
  - Я хочу кушать! - капризно заявила "больная" и прильнула к моему плечу.
  - Фрау Зепп, ваша уловка удалась: я на время забуду об этом инциденте.
  - А как же театр? - вмешалась в наш диалог сестра и растерянно оглядела нас, остановив глаза на подвязанной руке Лены.
  - Какой театр? - взбодрилась жена и тотчас вытащила руку из перекинутой на шее широкой ленты, показывая этим, что с ней все в порядке. Я вернул конечность на место и повернулся к Эльке.
  - Что за сюрприз ты нам приготовила?
  - Это Франц... Он купил билеты в "Шаубюне ам Ленинер Платц".
  - Это как Большой театр в Москве, - объяснил я жене.
  - Хочу, хочу! - развеселилась она. - А этот театр находится на улице Ленина? - Хитро улыбнулась она.
  - На улице Крупской, - выдал я. - Ну, если чувство юмора не пропало после непродолжительного полета и жесткой посадки, то... - Я загадочно оглядел присутствующих дам. - Думаю, что поход в театр Лене не повредит.
  - Даже пойдет на пользу! - со счастливой улыбкой пообещала она...
   Когда вечером мы вернулись домой, я сказал, глядя на бледное лицо жены:
  - Теперь ты находишься под домашним арестом! Без меня из дома ни шагу!
  - Роберт, ты не прав, - попыталась поспорить Лена.
  - Это приказ! Споры здесь неуместны!
  - Я не хочу отвлекать тебя от работы.
  - Ты не будешь меня отвлекать. Найди себе занятие по душе.
  - Хорошо. Но удели мне внимание... Например, завтра. А потом каждый займется своим делом... Это возможно?.. Если у тебя другие планы...
  - Я согласен. После сегодняшнего происшествия все равно не смогу полностью сконцентрироваться на работе...
  
   На следующий день с самого утра мы отправились на прогулку, заранее не обговаривая маршрут.
   Уже по дороге я решил, что мы пойдем смотреть Рейхстаг. Нужно было переключиться с волнительных моментов настоящего на ужасы прошлого...
   Вся площадь перед зданием Рейхстага была запружена народом. Желающих попасть внутрь, как всегда, было много.
  - Туда пускают не всех? - почему-то испугалась Лена, словно боялась расстаться с мечтой, о которой с утра еще не подозревала.
  - Всех, - успокоил я жену, - вход свободный.
  - А где флаг, о котором нам рассказывали в школе? - поинтересовалась она, запрокидывая голову.
  - На реконструкции, - рассеянно ляпнул я. Меня преследовало странное чувство, похожее на манию преследования: казалось, что мой затылок сверлит чей-то пристальный взгляд. Я вертел головой, пытаясь уловить чей-то нездоровый интерес, но ничего необычного не замечал.
  - На какой реконструкции?
  - Шутка, - усмехнулся я и пожалел, что я не сова, которая можем вращать головой на сто восемьдесят градусов. - Наверное, временно сняли...
  - Понятно, что ничего не понятно, - вяло отозвалась жена.
  - Как ты себя чувствуешь? - забеспокоился я.
  - Нормально.
  - Пойдем в более спокойное место, а то тебя зацепит как-нибудь шустрый турист.
  - Хорошо, - согласилась она.
   В сквере у Рейхстага стоял памятник советскому солдату, туда мы и направили стопы.
  - Есть еще один памятник в Трептов-парке, - пояснил я.
  - Памятник советскому солдату с девочкой спасенной на руках, - процитировала Лена и поинтересовалась, - эти стихотворные строки про тот памятник, в Трептов-парке?
  - Да.
  - Смотри, все надписи сделаны на русском языке! - с восторгом сказала она, рассматривая два танка, стоящих по бокам от памятника, и зенитные установки времен отечественной войны. - Так приятно читать и понимать... Словно находишься дома в России. - С грустью добавила она.
  - Ты хочешь домой?
  - А ты?
  - Мне все равно. Главное - ты рядом.
  - Мне так приятно услышать это, - с чувством сказала жена и положила голову на мое плечо...
  
   Вечером позвонил Франц Шуттлер, поинтересовался здоровьем Лены и быстро перешел к главному.
  - Твоя картина имеет успех у женщин! - обрадовано заявил он, будто сам имел успех у дам. В тот вечер он прихватил картину с моего разрешения. Я ее писал не для удовлетворения собственных амбиций, а для людей. Поэтому с удовольствием расстался с ней, но с волнением ожидал результатов. Нет, я не думал, что они появятся через день - два, но очень хотелось узнать реакцию на нее пациенток гинекологического отделения, куда Франц ее передал. - Картину повесили в холле, над телевизором, - доложил он. - Все женщины сидят на диванах и вместо включенного телевизора любуются твоим творением. Раньше их интересовали перипетии сериалов, после просмотра проходили дискуссии, но теперь все изменилось. Фильмы ушли на второй план. Не у всех, конечно, некоторые продолжают пялиться в телевизор и принимать пилюли. А другие сочетают и пилюли, и созерцание твоего шедевра.
  - А как мы узнаем: помогло им лекарство или мое творение?
  - Узнаем, - пространно заявил он. - Мой друг, врач-гинеколог, выявил группу женщин - фанаток твоей картины, и решил отказаться на время от лекарственных препаратов. Он дает им безобидные витамины. Конечно, он проводит этот эксперимент, подвергая риску свою репутацию...
  - А эти женщины в курсе?
  - В курсе чего? - не понял Франц.
  - Ну, что... являются подопытными кроликами? Если нет, то сам знаешь, чем это может закончиться.
  - Никто им ничего не рассказывал! Если им рассказать, то они будут проводить на диване круглые сутки, там же дремать, там же питаться, постоянно молясь на картину, как на икону. Здесь нужны не мольбы, а заряд энергии, идущий от картины. У человека появляется вера в свои силы...
  - Франц - ты гений! - повторил я слова, обращенные в мой адрес совсем недавно. - Держи меня в курсе, - попросил я и отключился.
   Но через пять минут он перезвонил снова.
  - Они предлагают купить у тебя картину, - произнес он извиняющимся голосом.
  - Но я же...
  - Твоя работа стоит денег. И не малых денег, - перебил он и назвал сумму, от которой мои волосы на голове пришли в движение.
  - Ничего себе! - Я пригладил шевелюру, призывая ее к порядку. - Но...
  - Без "но"! - отрезал зять. - Твой шедевр стоит гораздо больше. Это во-первых.
  - А, во-вторых? - усмехнулся я его немецкой расчетливости.
  - Во - вторых, тебе нужно кормить семью! Нельзя жить на те крохи, что ты зарабатываешь случайными заработками.
  - Слушай, Франц, если так пойдет дело, то мы сможем открыть свою артклинику! - размечтался я.
  - Поживем - увидим, - по-русски рассудил он. Сказывалось воспитание жены.
   Связь с Шуттлером можно держать, находясь в России, - решил я и объявил Лене, что через два дня мы возвращаемся домой.
  - Ура! - Она обняла меня одной рукой, так как вторая была подвязана. - Завтра мы поедем с Элей на Александрплатц! - С вызовом заявила она, дав понять, что споры здесь неуместны.
  - Я не понял: кто в семье главный?
  - Ты, только ты! - пропела она. - Но я должна купить подарки родным, а твоя сестра говорила, что там самый лучший выбор сувениров.
  - Ладно, - легко согласился я, пребывая в превосходном настроении. Нехорошие предчувствия меня не тревожили. А зря...
  
   На следующий день произошло еще одно происшествие... с теми же участниками. С теми ли? Но двое точно были теми же.
   Снова какой-то черный человек вытолкнул Лену на проезжую часть, когда по ней шустро сновали автомобили. Хорошо, что немцы - законопослушные граждане, всегда соблюдают скоростной режим, поэтому водитель успел вовремя затормозить. И Эля не опростоволосилась - в последний момент успела ухватить мою жену за пояс плаща, чтобы она плашмя не растянулась на проезжей части. Лена только сделала пару шагов в наклонном состоянии.
   Я узнал об этом поздно вечером, о чем мне было сказано за ужином, как о чем-то незначительном. Я взбесился и прочел длинную лекцию о поведении на улицах Берлина. Я не знаю, что на меня нашло, ведь жена была не причем, но плохое настроение, преследовавшее меня весь день, к вечеру, только усугубилось.
   Причина мне была известна - новое творение забуксовало в самом конце. Я не мог ухватить самого главного и злился на себя.
   Когда я понял, что день потерян, то лег на диван и углубился в чтение, стараясь отвлечь себя от горьких мыслей. Нельзя додумывать, нельзя! - приказал я себе и незаметно уснул.
   Проснулся я еще в худшем настроении, выглянул в окно, увидел робко выглядывающее из-за туч солнышко и решил пройтись.
   Бесцельное брожение завело меня в незнакомое место. Я оглянулся по сторонам и заметил маленькую кафешку.
   Никто не скажет, что я тиран и сумасброд, за то, что к чаю я люблю хороший бутерброд! - вспомнил я стихотворные строки из детства и решительным шагом двинулся к заведению.
   С газетой в руках и чашечкой чая я почувствовал себя... лентяем и тунеядцем.
   Сидишь, - мысленно обругал я себя, - наслаждаешься жизнью, а работа стоит!
   Самоедство заняло немного времени, после чего я решил вернуться домой и приступить к написанию другой картины. Если получится. И только поднялся на ноги, как в поле моего зрения, сосредоточившегося на изучении полового покрытия, попались женские туфельки.
  - Какая приятная встреча! - широко улыбаясь, воскликнула Ильзе Айгнер. От радости клацнула зубами.
   Акула на охоте, - подумал я, а вслух заметил, не преминув съязвить:
   - А главное - случайная!
  - Я здесь была... недалеко... у подруги, - с трудом справившись с дыханием, сбивчиво пояснила она. Я пожал плечами и попытался обойти Ильзе по большому радиусу, на ходу придумывая, чем бы ее "порадовать", чтобы она отстала от меня раз и навсегда. Дерзить или напрямую высказывать свое пожелание я не собирался. - Уже уходишь? - Испугалась она. Хотела ухватить меня за руку, но мой взгляд остудил ее порыв.
  - Дела, - нашелся я, передумав с ней разговаривать о чем-либо.
  - Боишься, что жена увидит в обществе другой женщины! - вскипела подруга моей сестры.
   Я мило улыбнулся, попрощался и покинул заведение. Акула осталась без добычи...
   А вечером я услышал бесшабашную историю о новом приключении моей супруги на улицах Берлина.
  - Да, что ж за день такой! - возмутился я не первый раз за сегодня.
  - Что-то еще случилось?
  - На жизнь моей жены покушаются уже второй раз! Этого недостаточно?!
  - С эскалатора меня столкнули ни сегодня, - напомнила она, - так что колись, чем тебя поразил прошедший день?
  - Я застопорился, - признался я.
  - Не тебе объяснять, что в творческом процессе бывают взлеты и падения. После большой удачи всегда идет некий спад... Тебе кажется, что ничего более совершенного ты уже не создашь. Отчаяние - не самый лучший помощник. И злость, - совсем тихо добавила Лена.
  - Извини меня, - я притянул ее к себе и поцеловал в висок. - Совсем скоро мы будем дома, а дома, как известно и стены помогают.
  - И черные человечки не посещают! - хмыкнула жена...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"