|
|
||
|
Как лев, в нашей тигрортани /нем. Tiergarten: зоопарк/ помнит кувшинки /женские гениталии/ своего Нила (забыть что-ль Арьюзу Арьюна /арм. лев и кровь/ или Бокхосу нóголок /англ. baregams; арм. мальчики/ Марморозалей из Марменьерии?), быть может, тот веер зин с /гол. до свидания/ целыми неги ты винтик /гол. '29', Исси и 28/ започтамптили что /что-то/ в наш брифингбюст /гол. почтовый ящик/, осажденные приснили его стиль /гол. тихо/ и единственно о тех лилилитках разоблачёровых что разделались с ним, пропащим целую старость, и знали не что бдительные вероломы на его поминках, так скозлять. Фоой, фоой /гол. чаевые; фуй/, камермейсьес! Зеепизупи, ларзенлядки /гол. мыло, суп; башмальчики/! Зейнзейн, зейнзейн /гол. быть; его/! Может и быть, вы мост онс хастен /гол. мы должны поторопиться/ самим те' деклареять это, что он переглазил? превидил? поля жары и рожь уржая где кукурузлатая Yсит? стыдилась и сияла. Может и быть, нам ежно разыскать ебейтье /гол. немножко/ дверез нашего честнóго городишки курантов /гол. газет/ хотяб мы знали'то, что своей глубокозлящей проницательностью (не было б хотение лишь храше времемем растолчённым), в рамках его патриархальных шаменок /канитель/, камнетесен над городом (Градёт! Градёт!) он чувствуя врага, какой-то корольбилли белоконный в Фингласной фабрике, молился, как сидел он на покаянном стуле, (мне могли б вы потрáвить пэрочкой всмятку глязиц!) в течении той три с чертовиной часа длящейся агонии молчания, ex profundis malorum /лат. из глубин зол/ , и разродился с непритворным милосердством что его словощемливатель (один англе́ц до зубов который, неименованный Нахом из Гирахуша, пошел б куда попало в сем плакучем мире на своем крапчатом пузе (рэб сей, коленопреползённый сей!) ради молока, музыки и замужних миссус) мог бы, мерси провиденциальному щедряку кто ненавидит рассудительностей прозорливость, распуститься в первую из знатных династий его потомков, чернолицых коннемаров /порода овец/ не с загона, а старших детей его семейства, его самая донимающая из идей (при всем уважении к его дволкнадцати преоблатвёрдующим страстям) бывая формирование, как в более благоприятных климах, где Мёдоусный Луг - гостерадушнен и встречает Гора Радости, истинно криминального стратума, Хамоновых кражвломщицких медвежайцев, тем самым наконец ликвидируя из всех классов и массов прямой производной декаузализацией /обратное к: переводить на непостоянную работу/: sigarius (так!) vindicat urbes terrorum /убийца мстит городу ужасов; ср. Бл. Авг.: securus iudicat orbis terrarium - верное дело судить взем шаром/ (такее!) /terrorum (G) неправильный падеж; sicarius специально через g/ : и вот так, короче говоря, послушание граждан собствует цве́танью елого /Obedentia civium urbis felicitas - девиз Дублина/.
Ну худо /гол. goede: хорошо/. Давайте оставим теории там и вернемся к здешней здесь. Ну слушайте. Этось худо снова. Тиковый гроб, Пьюгласспанельдогнанный, ногами на восток, был вручиться после, и хлюп хлоп около цела, материально осуществляя вопрос. И это, лежевечно, есть сей тингхолм. Любое число консервативных публичных тел, чрез некое число избранных и прочих комитетов имеющих власть чтоб добавить к своему числу, пред голосованием за самих и самого себя, город, порт и гарнизон, должной и подходящей резолюцией, следуя судéсподнему постановлению граундвета /гол. конституция/, раз и навсегда вне интриганского существования, в качестве предоплаты, так что вы маатескиперы /гол. сотоварищ(ество)/ могли б тебе мигом скроить когти на ньювую пачку клердов /гол. костюм/, сделали ему, пока тело его все еще упорствовалось, подарок в виде временной могилы в Мойелте по лучшему Лох Нейскому образцу, тогда настолько востребованную среди ретроградных полных островщением как Айл Мэна сегодня среди лимнифобов /гр. limne: озеро/. Вахт евнух! /гол. wacht even: подожди минутку/ Было это в совершенно срыбном котелкерри /ср. Дж. писал про голландцев: карри что зовут себя керри/, после того как Фианны /ирл. группа охотников/ предводитель забрал свою горсть, обогащенный старинными лесами и дорогим грозным глублинном меж которых находились холмик и форели ручей, самотщесуетный своим ивняком и какой болта ивой с любым Уилтом или Уолтом что б выудил ее как Изаак делал щекотанию своего посоха и наблюдал б за ее водами ее глупышных вод у и там сейчас коричневый торфник рябленный (пусть одеяло их слегка позолотит его дремилистую фигуру!) Ктодлявас приказал долго лежать, гневом Болога, словно первый окаянный Гун в русле своего иссиянего Дунаика. Отлучшо. Эти погибывшие подпольные небеса, или крота рай который был вероятно также и инверсией фаллофароса, предназначенного пестовать пшеницы урожай и подстегнуть туристичическую отрасль (ее архитектор //Tim Finnegan// , Мгр Пёрляшас, уже быв обкайкатенным /лат. obcaecate: ослепленный; mgr.: монсеньор; PERE LACHAISE: кладбище в Париже, где О.Уайльд, фр. peur: страх, la chasse: охота/ как бы не остолнаёбил он никогдобного пока подрядчики Месср Т.А.Биркетт и Л.О. Туохоллз сделаны были неуязвимо досточтимыми) первую на западе, наш мистероитель, Мерзамок, открыто проклятый и взорванный посредством гидромины, системы, Совин и Белкин /гаэл. ноябрь и май/, пущенной на ветер из переизобретенного Т.Н.Т. /динамит/ бомбопоста все наверх в одинадцать тридцать флангвольно (циркитер /лат. приблизительно/) чтобы штирбортить из своей аэростарпеды, Автона Динамона /греч. самогучий/, связанной с выжидательным минным полем посплавством усовершенствованного аммиака скрыжеванного к ее общитому планширу, и приплавленная в тяговые канаты, скользя через скобы и преуменьшаясь из рубки в аккумуляторные предохрапители, все похожи как гвоздики для пани хильды раз уж никто не казался иметь то же самое время брады, некоторые говоря по своим Орлогам /фр. часы; гол. война/ что было без Зигстригсти девять, по-больше ж придерживаясь Раян фогта /гаэл. несчастная королева: Ирландия/ что было без Датцати пу́лять. Он впоследствии гаага б его блэттхеры /нем. листья/ ни начинали опадать с него и его грубый кожель совсем был сухриплым и, сгиб за сгибом, он приблизился к этому (лысерубщади!) тщательно выстлал железобетонный результат гнилостойкими кирпичами и раствором, рвём ко рву, и уединился за семивластьем своих башенок, бошан сей, караул, бык и лев, белая, гардероб и окровавленная, так поощряя (инступим, аль стул б в лифте! /гол. instappen, alstublieft - входите, пожалуйста!) дополнительные полезные органы народного самоуправства с головными департаментами что были полны ледикантов те хуур /гол. койка внаем/ внимательно вышлюхать чтоб такие как Союз Скотоводов, Гильдия Торговцев на Экспорт et , a.u.c. /anno urbis conditae - в год основания Рима/ по сегодняшний дар ему с похоронной помпой, сверх и лихвой того, каменной плиты с обычной Мак Пелахской /могила Авраама/ ловкостью прощайречия, очень благословным примером лжесмысленной адамологии: Мы сделали свой кчёртебя с тобой, Господин Нупобеди, высдали это, ба! Но н'домý и всенбортемия! Демонстративные гробы, саваны, гудбайные /гол. goede koop: дешевые: хорошая покупка/ пицепсы, пепельные урны, лголосные бледни, табаклетки, баччата поттина /самогон/, слёзницы, мошляпочные дозы, воднючие /гол. парфум/ байкалы, бракмедли /рвотное/, сосуски для жражды, включая вашездоровьенную рухвёрсту /нем. Rauchwurst: копченая колбаса/ и мягкобойные студни и коль на то пошло, жавель также /Ja wohl!; гол. jawel/, любой род ингумационного безделушества для украшения его стеклянной камни́цы гонофрея /Гонофрий: мавзолей у Мавзола/, вполне бы, с этими вереницею обстоятельств, естественно следовал, хувы, в обычном течении, позволяя этому кругосветниковому прохаживающеству, шед такости ему мимо, прожить в домашней безопасности предстарческие дни его жизни изобилия, старцо скорей чем дряхло, поздней весны последнюю кротость, до отвальной стадии, бздельничая целыми маеднями (hypnos chilia eonion! /лат. сон на тысячи эр/) летойбаюканными между взрывом и равзрывом (Дуйнарветер! /нем. разрази его гром!/ Стогромье!) от гросскоппа до мегапода /гол. огромная голова; гр. огромная нога/, преклонного возраста, богатый в смерти предвосхищаемой. Но соблюдай Зейца /нем. время/ вызовру́чие, восстань наупадок. Ясногромчась оттуда, зная червяпетль холлмраков безжилищности, погребен зарывшись в Гехинноне, чтоб размножиться чрез всю свою преисбеднюю, пласт за пластом, шеол на шеоле /ивр. обитель мертвых/ , и перевести́ть нашу Высшесветскую Сидерию Утилитариев, божественную, распостраннея свое плутонародное потомствие горшков и кастрюль и кочерг и каламбуров от внутрии до внешции, копьеход пред шпороходом! Другое яровое наступление на высотых Авраама могло вполне случиться всевершенно по аварийности, Фатарунзе (ибо Бридабруда /Полубратка/ обстоятельно убеждал раней его самому быть должным так же семикратно похороненным как и убиенный Киан в Финнграде), не понаходился еще и трех монад как в своей водяной могиле (что за дружинщики и верхоезды тогда и спутвейные тосты с аардаппельными фритлингами! /земляблочными; картошка фри/) когда огноевание, распострёхногое /нем. дрейфуссное/ как всегда, начинало бузеть, бузеть, бузеть, у парней пресыхает во рту. Один недоучковтиратель дал сигнал и одна славословная газета дала волю потопу. Зачем патриции /гол. куропатки/ строили ему пугала своими кряхтлями? Потому что друйвены /гол. виноград(ины)/ мускатились у двери. Из обоих Кельтоберийских станов (грантируя в начале спора ради что люди по две стороны Новой Южной Ирландии и Ветера Уладха /Древний Олстер/, во время возброжения С Папой или На Папе, имели, белее или меднее, грантные идеи, грёбные) все звания, бедные сретники и крезый мор, каждый, конечно, в чисто настуборющейся позиции поскольку предвечные были всовремя на их стороне каждый раз, притягивались по направлению Беллоны Черного Низда /танец/, некогда Вулвайта Вальса (Охибо /ит. фу!/, какого покрамоленного, поцелоклятого, выеруганного!) одни за неимением должной кормежки в младости, другие застуканные уж в почетном акте сдирания карьер для семьи и резчики в сообществе; и, ежель изможден вдоволь, персонаж уда́вленный вполне мог бы уже и присоветовать кому-угодно с кого снял он сей колбас, плана бывая втянута в темноту, отстойный циркный ро́зыгряз, нэй, даже первый старый хвостряк себяшный во плоти, олицветокровие либералиссимуса, когда ложнозримый тем кольтаки́мбывшим задиракой на холме ибо циркулировало уже там совершенно свободно среди его оппозиции чувство что в так зимовании Масса Эваска, про кого, предшествующе той дмиобособленнной жизни, было известено о бармицидных /подобных пиру без угощения/ деньках, сказал повар, меж супами и смаками, чтоб навернуть свою собственную длину радужной форели и таертов атта /молодой лосось; инд. мука/ крачки как ни один человек от женщины рожденный, ней мог, словно большая хохлатая поганка, поглощать своих тридвесят /библ. three score and ten/ воблы в жиздень, ах, и столько сколько пескарешек в минуту (большой микс, да подавит его Висельница!) было, словно лосось своего лестничного скока все то время совокупности секретно и путем сосального кормления на своем неуместном жире. Дамы не брезговали теми паганскими ирглажными временами /Irish Times/ первого града (названного в честь мерзительнейшего Данфорта) когда драк был другом в самом бе́де чтоб нести, как уховертки делают свою дохлу, свой компост землешару где дейсмертельно должны мы будем спокойненько угаснуть, наше наследие неведомо. Венерки были хихихуемо соблазнительническими, вулканы угогоченно извергательными и весь у жен мир- полнатьицем влюбочек. Факт, любой человеческий втвоин /гаэл. дочерь/, какой ты только хочешь любым прежднем или пездже, достал б своего в одном исподнем бомжка, или четную парочку ых, (любог! любогряз!) и красивенько молился с ним (или же с ними даже) каждон на ее вкус, чая счастья, балаболка и била бойкой и была б ой какой. (Тип!) Хлыном она б хмурила и желанием она победить но откуда дорогатому было знал где выйдет она замуж! Беседка, драндулет, фургон, канава? Карета, экипаж, тачка, навозная телега? Кейт Силова, вдова (Типтип!) - она выделывает уединенную картину для нас, в дуоридрамном обрамлении, пылающую и очень видовую, старого тýплана как она высразилась, по-домашнемый коттедж из порфирного камня с пометом цыпок, штинкными /нем. вонючий/ рыбисками, тухлыми котофеек псасками, гниющим капусором и нищих пульками, если не хуже, засылая сальмовсяческих микробов внутрь злорадно через вдребезгные окна - Вдова Силова, тогда, как ее слабеев /her weaker, HCE/ обратил его к стенке (Типтиптип!), сделала почти всю мусоройку из доброго Короля Хамсмеха злотых надменьков хоть ее тощее сордце и очищенно не иначе как скупо и ее голое заявление это и говорит, не бывая там никаких щебеночных обочин этими старыми некрополитанскими ночами по, за исключением пешего отмесива, Дороге Бриантов, окаймленной вероникой, белым клевером и щавелем роще одной известно, которая оставлена, бывая побитой, где истец был сражен, она оставила, в ка́щустве мусоройщиков, кто будут мусоройщиками должен, свою потаскучу около Серпантина в Блудличном Парке (в ее пору называемого Чистоемов Суветын но позже тафтафкрещенного Пэтовым Чистком /нем. tauf: крестить/), этот опаснополь окружая лихолес где пиротехник ох флэерти подрядил психа какого-то из замковых крякв, повсюду которых ископаемые следы, отпечатки ботинок, знаки пальцев, вмятины локтей, ложбины ягодиц, и т. д. были все последовательно прослежены презапутанного описания. Какое незаметней времесто на слесе нежели подобный волчаничный кастрамент /лагерь/ чтоб спрячут леабхар /гаэл. книга/ от Четвереческих огнерук или любовное письмо, похотеряно ееное, что будется жажда на Ма, чем тогда когда рукция /беспорядки/ прекратится, чем здесь где раса /гонка/ началась: и четырьмя руками предусмотрительности первая детка примирения кладется в его последнюю колыбель дёмы милого дёмы. Завязывай с этим! И чтоб больше этого не было! И передай избор чада ради! О люди! Для услышать как Всевышный язычит для кришниан что до пропаганизма веры и его брачные орлы точат свои хищные клювы: и каждый смеркный из нас, поима за поимой, впадает в свою террину: как было пусть и будет, говорит он! И это так же как если б где Агни арафламмила /лат. ara: алтарь; flamen: жрец; aurea flamma: золотое пламя/ и Митра вещевала и Шива резал словно майямутра 'забвонные воды нашей ноархаичной памяти схлынули, извилисто гейхёрзамной /нем. послушный/, к какому-то скоропалитерщемуся плотничьему трохиерею, фламинфану, стражу сему ветра что засветил огонь что лежал в лесу что пострелил Джов, по его грубому словцу. О Посейдониус О'Кобылыхен! Омой тот кроварварский камень как есть! Что делаешь ты свою грязную пи́сёлицу и его большой древокряж на подьеме твоей тропки? Обскользи, ты, со стылоны у священниковых! А, ты, отнеси этот ствол туда где взял, Мак Сиянз, и иди путем старик твой шел, Заройтопорская Улица! И брысь! как брызнули они прочь, пенниездочки /Изольда и 28 девочек/, целая школа злоскоканья, со своими ленточками летая ласточкно вслед за ними, все маленькие кружевубочки! Исси-ля-Шапель! Каких-нибудь луканчиков, пожалуйста? Да, живучесть соседских если невидима неодолима. И мы не посягаем на его любимую мозоль также. Взгляни на весь плотч! Флуминиев! Если это была Ганибала тропа было то Геркулеса рук. Истотыщи изнемосво́божденных рабокопили путь. Мавзолей лежит позади нас (О Аджигаста, multipopulipater! /лат. многолюдотец/) и есть там мильные камни в своих кед мильях /гаэл. стысяч милости-просим/ спы́ткаясь вдоль тканьвайного нити́ у Брахма и Антона Гермеса! Омнибуса веки ждущие. Аминь. Но прошлое сделало нам этот презент гужевой дороги. Такая мор бохер /гаэл. великая дорога/ О'Коннелл! Хоть и дождеприятанный, ты- носокож. И если он никакой не Ромео можешь заустричь свою шляпу. Чудоружие в храме Святого Фиакра! Халат! /нем. halte: стоять!/ Случилось это недалёко ко котловине там, отравнинно в этой безблюдной и буканской /шотландский чувак любил пресказывать периоды холодной погоды на год врепед/ хладовой точке, накаменной тогда, вновьсплывшей сейчас что, что Латтрел б продал если б Лоттрел вкупил, в седловине Бреннанского (сейчас Малпасплац?) перевала, версты и версты от подлинной цивилизации, не там где его мечснам топ их шокмарам стоп (Подтам! Потсдам!), а там где ливни́на по ту сторону прилива межит с залежью, солелуг с поймой, что злоумыжник ж, кровьпьёткин один, хоть и под медиумом /тж. ниже среднего/ и между цветами со своей истинно коренной отвагою, вступил в бой с противником, у кого было больше в глазу чем меньше к ноге но кого грабежа ради, принял он в проливной дождь за Оглторпа или какого другого гинкуса, Парра очевидно, с кем сие безверхногамое ципляйцо имело Микеланджлобское скодство, употребляя кощунственные языки с тем дефектом что бросил б он вызов их гемосфорам даб истребить их но он бы канонирзовал б - у б - р'ову жизнь из него и угорошил его покайлностью также сурово как сей б - р уже свои б - у'шные ночные молитвы сказал, три отченаша и куплетец из увымуиры /гаэл. Muire: Аве Мария (имя только матери христа)/ (все свято суть для святотатца, бородатая женщина или мужик-кормилица) одновременно, так чтоб двинуть хорошенько выбить из него ревоющий дурьх, схватив продолговатный пруток что был у него и которым побивал он обычно мебель он па́днил палку на него. Широграничный инцидент предвторил себя. Парочка эта (Япполуон нападая на Вей-Линг-Тау или де Резкияс пытаясь рекогнобировать генерала Букелева, муже и не говори), сражалась пара-видимо какое-то внушительное время, (колыбель качаясь поровну одному и противоположно от другого на своем законе захвата и перехвата), по Вседозвольным правилам вскруг бухсейфа сражаясь подобно пурпуроглавому и типперурскому Шведу, (Секрементыльный Сервиоз Божественного Жар Пыла!) и в течении их борьбрыков тот что по-свисше, который открыл уж свою обо́страшную чашу чтоб спопрошаить, сказал тому что по-молче который таскал с собой змеевик (сподручный термин для переносной винокурни что стояла из трех баков, двух склянок и пары бутылей хоть мы намеренно ничего и не говорим про фалькаша, обе стороны имея интерес в спиртном): Отпусти меня, Паутийн! Я теб еле знаю. Позже ж, после солнцестоянной паузы для чего-булдыть освежающего, тот же самый чувак (иль какой иной и по-моложе он того же самого актришества) спросил на начервии с очень углазеюще чав-чин-оскалом: Было там шесть виктолиев пятнадцать голубо́к потлохнул тебя, скажи он мне /форма обращения к кому-то лучшему/, здоловяз, щипнув калманы на десять к четылем месяцам позадо́коло? Было там еще сколько-то дальнейшего калейдостеба и жестких проб новообратить в течении битой части часа и сейчас во́динова стычка в форме уэбли /производитель револьверов/ (мы сразу ж узнаем нашего старого друга Нэда столь сил брюзгливого литератора) отпала от чужезванца //Óдин уступил Христу// который, так влипнув как тот кот к той мыши в той трубе того хрисцерковного органа, (образ Девицы той в Облаках Витая не проплывал ли над ними легким юным шармом, в ленточках и косичке?), вследствие чего подружелюбнел и, сказав не его рубаху рвать, знать хотел, шутя и дубинки в сторону все отклав, коль уж его случаенному спутнику всё корпевшему над изобретением своего сейф-пакета, с упорством подблуждая свои взаимные территореаленные права, не случилось ли иметь кубычу мелочи с десятифунтового хрустлера с собой в тот момент, доёбавляя что сейчастьем случь, вернет ему он шесть виков с лишним, ты видишь, из того за что было взято у того чела с образцами в прошлый Юни или Юли, понимаешь, Капн? На это другой тот, Билли с Булей, что мымчался и колошматился (ибо был он кобелянц ведом к превосхо́дствизму) скорее забавляемо отвечал: Удуд удивился чрезмёртво ты б, Холм, узнать что, раз на то пошло, у меня чувстное слово даже такой хуйни как толчок нет, так как мазлейший шанс червóняющего хрустлера где-либо при мне в настоящий момомент но думаю что мог б я и фиг с тобой, как ты и предлагаешь, это ж бывая Юлетайд или Юданфест /святки; еврейский праздник/ и так как это ёбнутый псих, сынок, для тебя когда это шляпника зайцы /ср. сумашедший как шляпник, или как мартовский заяц/, мужах, для меня, дать тебе авансом где-то вроде четырех и семипенсовика меж заскоками и капканом которые могли б у тебя и не хуже быть, бой бачес /гаел. baches: малый/, на что купить Дж. Дж. и С-а чтоб. /вискаря, Дж. Джойс/. Была там минутная тишина пред памяти о́гневым разожгниением и тогда. Серцо живьем! Который при самом первом дуновении гей гея /дж. дж/ и вискозгов фитилька уши навострив, вооружранный уголодник сей, вот это да, странным образом успокоился и откровенно шапоклялся всем своим ларцев порсеналом /Ларс Порсена/ что терновник шеола может и разветвится по самый его Шеофон /ст.-англ. heaven/ к луксу опойнтлексу но покатит он ему прекрасно когда-лето помарксни мое слово, ибо щеп от старого Крелмнца, (в Ничтеанском глоссерии который заготовляет априорные корни для апостериорных языков это является ночьим наречием в любом значинании мира и можешь совершенно также идти ты целовить ему ботанье как и так и не смочь удосто́вергнуться являлся ли сей боетрофей ускользумеваемый в каких-то жизнях раньше кчём-то могподумие кувшина, к чему, вари́вомому) и делая ремаркску по-елейнивцки /ланг д'ойле: фр. диал/, по-видимости гораздо более чрезвычайно доволен чем язык мог сказать на эту возможность всей жизни и предвкушение Мышастого Брега перламутров и шампарня чтоб запить что скормит он б себе в Руадх Коу в Талле /гаэл. Красная Корова; чумная могила/, а затем внутри Доброй Женщины в Рингсенде и после нее ву Конвея Инне у Черной Скалы и, в падшую очередь, да буде все проклято, где аппетит б острейшим был, в, похоронный проед и луна-парк реальный, в Адам и Еве на Количественской Улице милостью взадорной королевы Хвостеля, ее воля и завещание: Ты потрясный маленький южастик! Я знала тебя б где-угодно, Деклейни, дай мне искренне тебе сказать на или из лексикóнчания жизни и кому черт-угодно еще, быть бéленной латкой у тебя на костистой части! Голбол я забила этой солднечной днеугасной ночью ночей, выей-богу! Шляпо моё, у тебя так есть здоровской Германской отваги, зазенитник. Он поплевал себе в фауст /нем. кулак/ (спрошив); он затóпил сырец зверху (пардун); он пыхнул свой одбор (тычок это затычка): и он откланял своего дружка, с Французской курицей или потрфаулимом спешек и досугов, сбираясь это продолжить, чудачливая смеска ж та обменялась паксом /поцелуй мира/ в объятиях или погхьем пукси /ирл. pogue: поцелуй/ как практикуемо меж братьями одной груди, холмоллуя, убиллуя, алленналы, и, ратифицировав пред богом деньским свое бомбармирие что умалители эти ошмалькальдили /пренебрекли; SCHMALKALDEN/ суглощеньем коньяковского, поворачивая свою феску подхалямо в направлении Моски, сперва избавился он от парочки биссмилях и хурышуз и слевантил с тубулярной журбулентностью бычим бегом чрез Осёлзадов мост, наплевав на жадлость, с семью и четырьмя в датскеньгах /англ. Danegeld: дань викингам/ и их гуморальным хёрбатом /метательный топорик/ или прочим неопределенным оружием из лингума витай /лат. дерево жизни/, но так навечно ревманисцентным о тобогганском бив-пахе, приобранном чтоб забить сводносчетные стрелки с некими риальторами где-угольно меж Пириджем и Малрогом пока этот бедный делэйни, которого оставили они вместе с конфедерастской решеткой позади и который пусть и очкоблефствуя, вынеся чудесно чудно всё то с целым количеством со сливу размером контузиумов, плюс аласалах ушибленный копчик, по всему телу, доложил о слечившемся лучшем образом как мог, к изумпяленью всей лабы, отдавая Паддибаннерам воинскую честь что до его превоизгнательства О'Даффи, в оправданной надежде что, в благороманском ревью богатырски удовлетвожаждущего завершениума их переговоров и джолглимонхского рукосглашательства тебедражательно, какой-нибудь лосьон или припарка маковой головкой будет бы щедро введен в члены, в ближайшей караульной будке в Вискаровом Переулке, белый грунт его лица весь в двоегонально краснокрестной нефатальной млекопритающей крови в качестве неопровержимого доказательства серьезности его характера и что кровоточил он себе наперекор (останови его!) из ноздрей, губ, ушной раковины и нёба, пока сколько-то из его вышибаловских волос выдергнуты из его щеголя головы были Кольтом, хоть в других отношениях его всестороннее здоровье похоже худо-бедно и справлялось, так как оказалось то в высшей степени удачливым что ни одна из двухсот шести косточек и пятисот одной мышцы в его корсе не была и чуть не хуйже для ее отпизженья. Когоё? Тогдарь, оставляя клацающему ясеню, плоти и мускулу и медянному вытеснять земняно́жденное и горному хрусталю крушить слюду но по́лзмея вперед мало-помалу ради наших сбереганий по назадлению маточных вод так много миль от банки и Дублинского камня (олимпиадя даже до одиннадцатой династии чтоб достичь того трётсявдороге Гамлафа /1132-го; Хамфри/) и к вопросу об костлявца незаконном злополучении перфорованного парапламя и трескучего пожарника там обнажается та еще более перегибная точка политишных поползновений и городских устремлений нашего прабухателя, Эль Дона Де Дунелли /венец: el don de dunele: яд женщин; Дон Жуан/ , (пусть его корабль хряснув вязнет на донышке реки, а все его круизеры штаплем запертво в погребне морей!) кто, когда в пределах черноготной твоих ног /очень маленькой расстояние/, сэр, от того чтоб быть по-ошибке подстереженным одним из Уддаведдов, и так близко что было уже и неважно, мэм, к тому чтоб быть каóченным на скорую руку когда гугонотский кретикун с Питером Художником хотели продырягить его, с непрерывной последовательностью практиковал первую из перспичных и неотъемленых свобод пацифичного подданного путем циркулирования (будьте Британцами, хлопцами до пуза костей и швырьте корешу шанс!) вдолее одного из наших амфрещенных семитарных /лат. semita: дорожка/ проездов, открытого для двуместки и велика, троп есть /а именно/, Веллингтон Парк роуда, с бордюром или квакера шарлатанским снадобьем под мышкой и альстерштоком в красноруке /герб Ольстера- красная рука на белом щите/, в высшей степени похвальное упражнение, или, номер два нашего acta legitima plebeia, на грани (остерегайтесь артачить человека по его волению!) занимания места на общественном стуле, тесть, оголо Заддова /Butt Bridge/, наиболее восточного (но всему дорога на запад!) из чернолужных мостов, в качестве публичного протеста и натуравным образом порочсто, без намеренья докучать также, бывая слава благу сбасибенно за обездоленного гневом витютеня и ужаленного страхом боа-констриктора /удав/ и тем не более вполне право же довольным, каким он и был, обладанием других погодою. Но чтоб вернуться к атлантику и Финиции Собствене. Как будто было этому не быть достаточным для кого-угодно но мало продвижения, если вообще, сделано было в решении несужденбытной криминальной головоломки когда дитя одно Женчи́ны, Прáзгнойного Короля, из семьи долго и почитаемо ассоциированной с дегтя и перьев индустриями, который выступил с обращением на плугманшском Мейо Саксонов /диалект; монастырь/ в сердце знаменизменного потийного /самогон/ района, было впоследствии притащено в Олд Бейли /центральный суд в Лондоне/ в календах Марса /первые числа марта/, по несовместимо сфабрикованному обвинению обоих пунктов (с каждой равновредственных точек зрения, что для одного двойник, настояд для следóго) так взгляну́ть, гоняя вяхирей /воровать уголь/ из штанов и валяя фекляра с ратью своих войск нá поле. Ойё! Ойё! Когда заключенный тот, пропитанный в метилированном, предстал в сухом доке, очеводно амброзиареолизованный /Ambrosius Aurelianus/, подобно Кирзы Кордюроя Карикатуре, нося, помимо пятен, дыр и заплат свою драчную рубашку, соломенные подтяжки, зюйвестер /штормовка/ и полицейские втискнутые брюзки, совершенно безо всякой подгонки (раз уж разодрал он все свои кимтриманкские /житель Уэльса, острова Мэн; земляк/ покройки тюрем временем), свидетельствуя в пользу своей экзуции /исключение из дела; эккл. те, кому нет прощения/ со всеми цветечностями редчи на королевском Ирлядском вокабуляре как целый педдержукмартинский /ср. у Свифта в Басне- католицизм, англиканизм и протестантизм/ трипьезитный /трапеция/ кощум и весь сульфейк купороса отпóлностились с него словно кристализации Алума на Евне пока пытался заразжечься огнем для себя самого-он, (по-жути капался он когда нашел по отгонке ковшик молта так как боялся что холойдёт дэждж) было предпринято короной (П.К.Робортом /полицейский констебль; сл. Роберт: полицейский/) показать что Король, под йеменем Ломо́вик, некогда известный как Мелеки /араб. ивр. король/, выдавая себя за лазальщика /трубочиста/, растер пару дёготков лювиальной негрия́зи по свемý лицу, плукам и пуссам /гаэл. щекам и губам/, чисторфяна /оксюморон/ как лучшего средства замаскировать себя и отправился на среднебелую /порода свиней/ ярмарку в Илфорде по Чёртзвергам, фейшт Пента и Поляка /фестиваль/, под вре́дмышленными именами Тикингфест и Рабворк бранными им и Антонием из целофайной книги, предполажательно с породистым хряком (нелицензированным) и гиацинтом. Были они на том море у равнины Ира девять сотен и девяностодевять лет и ни разу не спасовали они или не прекратили регулярной отгребатери пока не причалили своих двух с пустяшкой себяк, средиких верблюда и осла, седобородца и сосунка, попа и попера, матрматроны и веселой пилы, всунмый центр гря́збури. Сборище то, созванное Ирландскими Злобнодельческими и Пустошескими Ураганизациями, чтоб помочь Ирландскому навозу смотреть смело своему брату датчанину в лицо и поприсутсвующие спасибо Ларри в больших количествах, христизанок и евреевых тотемов, позли потопу, было отчетливо врасбросного сорта когда боллибрикена /центр свиноторга/ не смог он добиться никакой пользы от, после того как распетухорился за счет пары-тройки ожесточудливых главняков /сл. main: петушиный бой/, лайдяга тот /т.е. король/ позже продавая джентельмена налогоплательщика /поговорка: свинья это единственный джентельмен что платит аренду/ потому что она, Фрэнси сестра, так сказать, съела целый бок его (животновово) хлева, на борецкой Улице, Qui Sta Troia /ит. здесь стоит Троя, тж. tròia: свинка; тж. questa troia: какая шлюха/, для того чтоб выплатить, как с гуся орлык /Гиссарлык: где теперь Троя; была ни была/, шесть дублонов пятнадцать задолжепок с него, злодеева ж- не ропчу́нова /горлодягова/ рента. Замечательное свидетельство было сделано, аноне /тотчас/, одним глаза, ухо, горло и носовидцем, кого Уэслийские сектанты подозревали в бытии священником в штатском И.О., расположе в Нульнуль /00: обозначение МЖ в Германии/, Медицинский Сквер, кто, по спусканию своих рисовых и горохуевых голежд и бывав торжестрого предупрежден против зевания пока буде мурыжен, улыбнулся (пропустил он раней однучерку до краев на посошок от Мсс Молро утрицем) и заявил своим выпытателям под моржовыми усами (безлыбными!) что спал с одной бонафидами /чистая совесть/ и что займется там дверяпровождением в ту ночь и как был радешенек припомнить питое Ноября /Пороховой Заговор в 1605/, шляпунарингуя /hatinaring : ступить в борьбу/, буяня О, которое, с жибулеями Юноны и датами древлёкого страшлого, доходило, пожалуйста дождеятель, до декомб в рамках эфемерид профанской истории, вшистко едно с Сегýном, Вычюрой и Завстрахом, и одна вещь которая б свинстинно поразила кого-угодно с такими болюче пробованно наблюдательными способностями как Сэм, он и Моффат, хоть ихним и не причи́нить почему, самое поразительное в этом было что оценемел он увидеть, услышать, смакануть и занюхнуть, в как свое время ночи, как Гиацинт О'Доннелл, Б.А., описанный в календаре как мешалка и словомастер, с частицею сивыспатьсям /лат. si vis pacem: хочешь мира .../ (Гаэльтакт для навозных вил /район где говорят по-ирландски/) на феар грине /ярмарка/ в годину двадцати четырех часов искал (хуликэссиди фридхофферов! /нем. кладбищ/ ) в мешок с размаху забил, заколол и зарезал в одноручку еще двоих из старых королей, Хлына Мак Бури и Ревуху О'Руна, Мл., оба подменышы, нелукализованные, без адреса и в некоммуникабельностях, между им и кем, со времен тумаков еще до Льюиского сговора, дурная кровь существовала на основании бура посягания на быка /гол. крестьянин; англо-бурская война/ или потому что первочёсил он свои как у полярной медвыдры волосы двусторонкой, или потому что у них ползлись как по стрекоже и муравьишки из-за одной проворницы /официантка/в новелке, или потому что не могли они выговорить ирлаш, (глупо́й и немой) ирлаф. Истецчики, сказал он, местные конгсмены /дат. роялисты/ и дональды /гаэл. donel: всемогущий/, короли аранов и долкизы /анг. шуточный король/, короли Ила и Тори, даже козлодоев король Киллоргина, были науськаны своими стронниками в виде лучшенщин с тетивными волосами картофагениенского румянца, развевая кармазиновыми юбчиками и визжа с Изодова вéрхвышка. Были там вопли от густоседов в суде и от макдублинов на богернабрине о /гаел. дорога к особняку/: Вон ид' из Ряда, Мик, сэр! Продульсируйте О'Доннера. Ай! Предъявите его реликты /сл. мужские пол. органы/! Бу! Пользуй боль язык! Меньширь губу закатываривай! Но высочилось из Мертвецова Декоратёмного Суда в ходу перекрестного запуга тех затвердéльцевых очеяйдцев что где и когда в ту нож ножей была дрёвсторонняя засада учинена (грубо извергольствуя в районе половины часов меж закатом в заре, у Водохозникова Сридне Европейкового Времени, около Стой и Думая, верховного шефа окрестностей и лишь рублонька по всей стране) не было там столько света от овдовелой луны сколько б затускнил дитёв алтарь. Мешалкин же, соответственно, прямиком был обсуждаебан, и лучшим базелем вботинок, что до того не был ли он одним из тех везучих птушиков для которых сей слышмый-видмый-знаемый-едаемый мир имел существование. Что был он лишь слишком когнитивно конативно когитабильно уверен в том потомак что, живущие, любящие, дышущие и спящие морфомелософопанкреаты /гр. форма, музыка, наука, все, плоть/, как он наиболее значительно и делал, когда б не подумал он что слышал что видел что чуял что заставил колокольчик кусачкисачкисачкусачки. Был ли он практически уверен тоже в своих олушах /ухо/ и свинстинных именах в этом короля и тужурика бизнесе? Что и был он завшивéнно таким. Удостоветрился? Как только хам и мог б. Можешь и лжать! Бредом кляноюсь я так и сделаю. Был это Хвори О'Важик? А'Правдне. Щердов сын /венгр. среда/? Сатир на средьбах. И как же зеленоглазый минстр тот /шекс. зависть/ /баккалавр искусств/? Что это было вроде и его головосéние*. Какой-то строптивый траппер с му́темной чудинкой оогами, дикорванным аресами /бог войны, arse/, сорёлжительным назом и дрожательским аротом? С него б не стало. Кто мог бы поп-отче-мать тебя на полную таньерку /венгр. тарелка/ когда падальют н'осёл? Баллера Джоббера /венгр. налево, направо/ . Еще чуток мозгьяр бора тоже /венгр. magyar bor: вино/? Игинес /венгр. igenis: Да, зпц/. И со штопорной головой, бутыльными плечами, бочатым брюзом и спотыкательными ногами, переокуназванный Хелмингхэмом Эрченвейном Руттером Егбертом Крамволлом Одином Максимусом Эсме Саксоном Эзой Версингеротиксом Этельвульфом Рупрехтом Идваллой Бентли Озмундом Дизартом Йиггдрассельманном? Праведный святой Эйфель, самый что есть феникс! Был это Чадли Маньол /Charlemagne: Карл Великий/ еще раз снова меж молочниковым и навальным? Две шпионерки бухваливая его эдик-колóм но раскол его скалы исходил от трех гнусных Ванкувирателей чужелесцев пригнувшись саму малость, есьты уверен? Ещеб, Кимвалствие грядет! Один из воскóточных ка́ктамых, хвад? /дат. а? что? / И был ли он уж освежёнен фонтанами щедрости играя там - есть - ой - боль - эльяндия в Длинга бульхающем бочонке? Потеря какого Лордэдварда и нехватка какого сэрфиллипа 'хирурганд шырьюдан мог высосать по-больше полощенных пузырьков из Пяти Ламп /пятикрёсток в Дублине/ на Портеррандской Хвалице. Путаница и ма́рии? А чей б отказался, прозливая свою желзнь в Чернóмуте /ирл. Дубх линн/. Но, разумеется, он мог бы звать себя и Темом /бог Книги Мертвых/ , тоже, если б имел время на? Жё будь уверен он мог затом. Когда б только захотел? Победа и место. Один кочегар искушаебан там подслеживанием против водилы того что был и свидетелем тоже? Священный аватар, как черт-дери они это угадали? Два дрёмиума в одном дромиуме? Да и никакой ошибки. И оба похожи как дуэль чечевичин? И́мирно. Так-вот был он вышкурнут из корам популо /лат. на публике/ , не так ли? Будь силы несбытные что будь он был. Принцу в принчипе не стоит раскрывать свою персону? Маккевуоле! /ит. а он что хотел?/ Рооскейманский камерад? Скорее Гальвежский б он сказал. Не неинтоксицированный, честной свидетель? Пьян как рыби́скоп. Спросивьте что до не против б ли она ку-даб он закирилл? Нет если не вспы́хует он флегменем. К вопросу об его аякскуляциях в свою Кроссканн Лорну, косса? /ирл. Cruiskeen Lawn: наполненный кувшинчик, тж. корсиканец кинут; ит. диал. cossa: чего?, фр. он боднулся/ /ит. corso- важная поступь/. Милостивая мисс была мы не сумняшесь ощущелкой как желтоватье на львилке было изменившись? Что она свобычно была, О'Сомне не! Что до его религии, если вообще? Был он пока-до-воскресного сорта. А именно что имел он в виду под педерастным хлыщом? Иисука, всё-лишь джента что умолял свой пост. А если среднеклассовый дверьжора /portavorous/ был обычным животным? Ночти так же полезно как и блевок остриженому челку́. Если б он только рогнаречил /Рогнарёк/ тем зудябным Изболотелям? Чтот ндень за нмого нденей он выдал. Линденделли, курок или скариес пишется мне гордо нон-грата /4 части Ирландии: Londonderry (Ulster), Cork (Munster), Skerries (Leinster), and Gort (Connacht)/. Каплиотроп. Права по выпасу (Мсс Магистра Мартинетта /солдафонша/) истекли с истёком козлюбного предка, если конечно они не ошибаются? Что он мог точно и не распознать достопочтенных тех но у его болотёщи имелись рецепства за цену гроба и что был он там чтоб сказать им что сама была велосипедиком что могла распизнать их по в-пояс. Бормотучный язык в разъедумчивой челюсти? Четче нáшепт в матерьях произвнушения. Дистрибутивные окончания? А мы рекомендует. Quare hircum? /где козел?/ Unde gentium fe . . . ? /откуда на земле ты спе...?/ Никакого аха. Разве не ослепляшешь ты по крою вулкана? Сияр, дейсмертельно. А как странно ему лет? Он управдóмылился изучать пулу /типа ин'яза/. Что подразумевалось в рубашке двух сорошек макогхамодных /ogham: кельтский алфавит/ или вверх Финн, трехшляпая гардюка? Что голова в бедрах под кустом на солни́це взяла б на отпижца змеюку в мельничный лоток чрез верескняк. Аист бедный весь глухнем для етниковой жабы может б? /а.б.в.г.д.е.ж./ Конечно и спизгэльский сподручный иоталфесон тадже. Гольфподи иясóне, тогда, в одном и пёкся-гусь-из /гр. epexegesis: разъяснительное истолкование/? По одного понтифика приказу также дверно как что там хвáстух на мяушке. Как и салавы чуток иидлусу? Пре́длинно и иисутинно. Но, зачем эта козвиночка и откуда этот второй тон, сын-яд-солн? Есть у него коитай в буксерах дран с лица. /англ. поклон ниц; Боксерское Восстание, дат. штаны/ Так вот эти что ли соласистры /рел. трещотка; солярис/, пуская разницу равнице в отказ, взяли бухвалу от рук Ослаборатителя? Что убрало Тоба, Дильке и Халлея, не побывавших сильно вовлеблёными в игру. И, меняя подсудщиков, от короля головы в республиканца руки, что до драчлинственностей выкозланных от отмашки флага до антепоста /antepost: ставка задолго до ожидаемого события/ во время сдраков в районе отцевременной /старость/ подзывадницы** и регнцев /нем. идет дождь, регент имел резиденцию в Финикс Парке/ в скверовых дожденьях, со скóльзведами и гнойлохо-взвинчением как приглянулись вообще они ему тогда? Что была пожарищей ночь у всех беттигаллахерок. Микмайкла мечии визжа в ужас сквозь небесалливанов и шееридановы тостовые вилки засаживая зубья по самы тунцов пузыри. Да будет схват? И там был. Фехтобой. На старине Ангеловых, ты сказал? /on the side of the angels (Дизраэли): исповедывать вечные ценности/ Гиенаса брешь, сказал он, между тем что сказали они и пуссикисочки. В самом центре лужая, тогда? /garth of Eden/ Что им нульзя прикусаться к нему. Была это беззаветная парочка ли иль всего лишь две разночарýмянные пристрекательны на работе с обездолбленного класса в Сатурна горном форте? На этом и все, ях! И Камеллус тогда сказал Гемеллусу: Мне тебя следовало б знать? Парфётно. И Гемеллус тогда сказал Камеллусу: Да, твоего брата? Старвшéнно. А если это и было всё про этого, вопиющий сэр? Про этого и другого. Если он не намекал на ды́ру в стене? Что он не избегал от целого у женщины. Короче, как такое начавсё в-итоге поразило его сейчас? Как и взломщелка что сорвал банк в Мультикаргополе. Случайно ли он соглашёлся с тем что они имели в виду? Мерзотно что он гонорейдился так он и делал. Тос Торис, Томара Том? /Thos, Thoris, Thori, Thorem, Thore: лат. падежи/ Куртуавый мерзавец в Косульске. Надместный? Подлюдский. Было ли то, на языке брехляндцев, ах дурной триппер? Оо! А! Ауги и оры /нем. глаза и уши/ с Рианом О'Гортни чтоб выразить это трехденно, не прав мы? Шокирующе! Как например так истинно пырснут о реали'сть /Перси О'Рейлли/ что он мог бы, что он не мог б никогда, он он не мог б никогда в ту ночь? Дейревственно и сельско. Блядижаснымеглинбуркхурахораскротаструмпапорнаненникиксазапихпотупперстриппукпутанах, э? Ты всё сечешь в порядке. /прим. продолжение сквозной со 2-й главы темы обвинения Иервикера в домогательстве ль, эксгибиционизме там толком и не разберешь. *//чуваку показывают на опознании голову из мешка, а он: так-то я не уверен что это он, но голова вроде как его// **/Толи Х.Ц.Е показывал жепу, толь две чувихи свои штуковины/ * /скажет матери, когда возвратится домой/ И в постольку отвлеченные (ибо не было ли как-раз это на самом деле что только что вызвало что тот эффект того что вызвало то произойти) четверо юстициев склали парики вместе, Унтиус, Мунциус, Панчус и Пюлáкс но не смогли ничего хуже как объявить свой стоячий вердикт Ноланса Валенсы /лат. volens nolens: волей-неволей/ впоследствие чего Король, поубивав всех Англичан что знал, очистил свои карманы и вышел из трибунала сухим /scotfree: безнаказанный, не облагаемый налогом/, волоча свою Томмиломмиевую /дат. tomme lommer: пустые карманы/ тунику в спешке своей, его тамниже́ гордо показируясь бликом пека своим бригиткам чтоб доказать себя (ёж укольно вас!) раельным джентилом. Швейцацкому боббигарду куриально но куртульно: Как вздором воя овчара ваша, плугородный госпахарь? /тема: как поживаете сегодня?/: огневодолюбзец ж тот парировал таким зловинным сракодув годов /42/ яголённым лещуном* как выдал б латунский желудок у какого даже фимоза акведуского (мы были подготовлены к хлопца трипп хлопу, ж акцент, но, принял нас за, врасплох и сейчас мы взахлёбуем как хлынь гназ из горелки!) так что все двеотридцатые адвокатши в пределах эха, подтягивая свои вкра́тцелки в кригкрике: Бегись ж Остреца!: сохранно и крепко футболя этого фенеминного Приходского Позера, (как смеет он!) импромтом дóчас по дамóчкам, премного к его благодарностям, гратьясагама /grot'esogum: кличка Св. Патрика, лат. gratias agamus: возблагодарим же/, всем ложным давательницам, то есть дракопойным гряшливым домлинам /тема: дорогой грязный Дублин/ где (ибо подобно вашему верному венерисынскому Исаву был он пугулькливым как милань в Заднести) он засерда́л в (зоо), как закогрязнелый углевонник каким он и был, кокетитек красули визжалуя: Ты и твой дар твоей хитречи твоего брехла́ма иоб Цветче нашем! и по-накричающей: Хон! Верг! Нау! Путор! Скам! Шамс! Шеймз! /honey (англ. дорогой) + honte (фр. стыд); verge (фр.сл. пенис) + vergogna! (ит. стыдоба!); pudor (лат. стыд); скам (дат. стыд); Scham (нем. стыд)/ */fortytudor ages rawdownhams tanyouhide: f.a.r.t./ И так вот это все кончилось. Атрха кама дхарма мокса /хинд. богатство; удовольствие; учение; освобождение/. Спроси у Кавьи кляч. И так вот каждый слышал их сетования и все слушали их аплестьюменты. Письмо! Пимьсор! Чем сгорчее тем слудче! Бровью карандашено, помадонной писано. Заимствуя словечко и само собойным разумея и тыря лавры и перескальзывая как мыло. От темной Роз Аллеи /Dark Rosaleen- персонификация Ирландии/ вздох и всплач, от Лесбии Клуши бревно в ее глазу, от однонокого Кугана Барри его стрела песни, от Шона Келлиевого анагрома краска стыда при упоимени, от меня зовут Салливана тот трубящий труболёт, от Страдальной Дуфферины Сид ее Стиля, от Кэтлин Май Вернон /англ.-ирл. mavourneen: моя дорогая/ ее Чайбы поднатужки, от Полнючего Горшка Куррана его любвискенная мьятшлюшка, от гимна Опус 2 Фила Дольфуса усталое О, ушлое О, Отца-Мы-ели Листера или Чёртбери Любстера то́тславный старый неженка или тот оскучертелый гуляймимо, от Тимма Финна гона слабоватые кланы, сдохер сил его видуху, от свардеб на злении, издевочки, грандизадность мальчикайфов, от Пэта Муллена, Тома Маллона, Дана Мелдона, Дона Малдона лёгкичевый пикник устроенный в Моате Малдунами /пикник Малдуна- неразберихаос/ . Солидный мужчина избавленный своей оглупленной женщиной. Откалывая трещутки словно дроги в огне. Вяз что скулит на вершине сказал камню что стонет когда пизжен. Ветр разбил его. Волна понесла его. Тростик написал о том. Грум убежал с ним. Рука разорвала его и дико шла война. Кукрица отыскала его и положеньице ручало мир. Оно было сложено с хитринкой, запечатано с преступленьем, завязано блудницей, разделано ребенком. Это была жизнь но было ль оно справедливым? Оно было своебодным но было ли то искусством? Старые брезгуны пробежались по нему дыр совершенства. Оно заставило ма развесмеяться, а сисси разсмущаться и счистерло малость лоска с Шема и вогнало чуток стыда в Шона. Тем не менее Уна и Ита /ирл. голод и жажда/ упролили голод с засухой и Агриппа, пропастырный тот, колдиктует треволнытья на своем тризне. Ах, фурхте фрухте, боязные Данаиды! /нем. бойся фруктов; ср. Виргилий: timeo Danaos- бойся греков дары приносящих/ Эна мило меломон /гр. одно яблочко, мое яблочко/, фрай суть фрау и мила также, мила суть дважды когда млея суть вольна, ана мала враг суть мы /ирл. изобилие; гр. яблого, плохой/! Парочка панхалонок с магдалевидными глазами, один старый офруктусный глупшишка и три надоеды на своих подтишках. И вот было как из Греха пиит Сына, огóрод возник, финфин фанфан, беззащитный от стрел. Теперь скажи мне, скажи мне, скажи мне же! Что это было! А............! ?............О! /альфа и омега/ Ну вот ты теперь там они были, когда все было кончено снова, четверо с их, рассевшись по своим судей палатам, в архиварской, ихней маршалси /тюрьма в Дублине/, под подозрительством Лалли, за своими старыми традиционными скрижалюзями закона подобно Тамногим Соланам /Solon/ чтоб обсудить это всёднотоже. Хорошо и воислюну сухо. Страдая суд бухмылья. Так поможет ей козлодь и целуй апокозлипсис. Сооблазно злодетелю короны /тот кто здает подельников/. Праздныры и веселялки и розвягинцев и ее безстрыжая юбёнка и не забыть чтоб сейчас а'дюну о'дарнел. Четверо их и слава сýду не было там больше их. Так что передай рыбу ради всивух спирного. Быть тому вскоре. Ах хо! И помнишь ли ты, Сингабоб, дурнойтец такой, то же самое, великого Какбишьего, и его старую кличку, Грязные Папкины Панталоны, в его монополеумах, позади войны двух роз, с Майклом Викторием, шайманов свящемником, до того как поймал он свое папирское благолысение от попы, старый Минас и Минстер Йорк? Возражаю ли я? Я возражаю против духана от человонника как от Шаробычьей фабрики навоза в пассатный день. И О'Мойливы любезницы и О'Брайнивы ерыжницы поддразнивая его мордеясть и проделывая с ним приколы. Как вы поживаете, севóзня, Норд Мистер? Залазь у меня на пути! Милдом для матросона! Ушедший за бухты. Джинхабный бухабло. Йерра, зачем вообще колышен б ему тот старый газометр с его коклюшем и гибухашлем и все птахи с саутсайда за ней, Пописсой Каннингэм, их дорогой разведёнки милашки, джиммикам и джонникам быть ее хахалем? Приздержи конейца. Есть еще три других угла нашему пробки поплавку. До конечно, это все хорошо я могу телечуять его H2CE3 что захватило б горожанам дух! Гоб и я обоняю его слишком хорошо как самого себя, вздымаясь ввысь Пристани стены у 32 по 11 своими известнячными жеребрюками полными кунжутных семян, Белобокого Кяфира, и с перманентным миазмом и притвонным голосом, выпыхтевая свой громыхный большой коричневый кабачок! /сл. тухлая сигара/ Па! Чтумал я тут восторженная девчайка на его поздин фьюнн! /гаэл. paistin fionn: белокурое дитя; ирландский воздух/ Гоборро, горит он, Ланкешид! /добрутро, гаел. великолепно; Danke schön/ Гобугга ть, горю я! /гудбай, гаэл. полегче!/ О бризы! Я разнюхал этого перца /парня/ задолго до кого-либо. Было это когда был я в прародалях на западе и она и самья, рыжеглавая девица, первоночивая на Сикоморной Аллее. /премьера/ Славную прелюбдию мы поимели с этого средь кувыркального поцейложа в прохляйдных хуркурвных сумерках бухотли́вого собластрастия. Мой парфум пампасов, говорит она (имея ввиду меня) раздвигасив свой нижный свет, и я б скорей одного драгоценного глотнул твоего чистейшего маунтин дью нежель чем обогатил свое знакомство с тем большого пиваря отрыгом. И так они продолжали, четыребутыльника, аналисты, унгуам и нунгуам и лунгуам опять, свой аншлюс про ее чьяранею и его гдепослии и как потерялась она вдали на далёком растея́нии и как был он найден гублен на глуби в поблизке, и шуршания и щебетания и скрежетания и огрызания и воздыхания и живопы́хтенья и укукукания и же (тсс!) расставырвания и же (живей!) байбаюдиранья и всех скандаплетников и чистейших заглотков что в прошлом (вплоть) по сие время жили и пыжили и бранили и читхали и писсорили в районе Чревни́цы Сквера. И все птенисы в куздах. И хохотливый ослина. Ищик! Ищик! Ищик! Роза- бела в марике! И у Солнцека воспалуние рогоноса от преслебания косуль в пáрике! Так что все дурёхи бредут в рифм. Противопиючи сами себе про Лиллитрилли закон о холмле и Мсс Ниалл с Девяти Корсажей и старого маркисса их бестерфара /норв. дед/, и, арра, точно не бывало там никогдаго маркуса воще воще средь человраков и дорогой Сэр Арсенал, чукаковый Сэр Брехнял, и старный дом у щебелизойда, и все происшествия столь сильно неправильные задолго до того как удалились они от мира, в древние гаммельдаги /норв. старомодни/, четверо их, в Милтонском Парке под восхитительным Отцом Шептуном и занимаясь ее любовью с его ставстафом на язычахе цветов и чувствуя обнаружить была она мушимуши, не было ли это очень уж скверзким с их стороны, сестлюшек, а драхерин о махрии! /ирл. о мой братик сердешный!/, и (пиеп!) сплавляя воды наиболее непридирчно (пипец!) повсюду в саду, струй струй струй строй, пожалуйста, мамужка, можно пойду пофлиртую? фермеры уйдя с же́нюхом и как они бавляли ее, забавляли ее, подхализывали ее и обнимели. Я рознюсь с теб! Ты уверен в себе сейчас? Ты лжец, простите! Я не бу, а ты ж другоеще! И Лалли /lully: почка (коровы)/ соблюдая их нарушение мира для них. Бедрая стараясь Лолли /леденец/! И дать и взять! И отказаться от душлого! И все будет забыто! Ах хо! Это было очень очень плохо поссориться из-за ее милого котика и форма О О О О О О О О Уранга времени. Ну, все нормально, Лелли. И жмирук. И шенкусмор /гаэл. Свод Законов; нем. подари нам больше/. Хрейгá ради. Да будет так. Ну? Ну, даже стоит подтасовке подобных домыслов в доказательном порядке и не вывести истинную правду на свет также счастлуйно как мутного прозревателя звездной карты настройка могла б (небеси допомоси!) раскрыть наготу незнакомого тела в полях синевы или так же ослышаще как близыки всего человечества уж разлистовали (земля схватив их!) из корня какого-нибудь шутникова заики весь здравейший смысл найденным быть средивных наших закадычных менталистов сейчас признает (securus iudicat orbis terrarum /лат. верное дело судить взем шаром/) что так включив опоссума /прикидываясь непонимающим/ наш агиозный курьёзный праросмеситель /ХЦЕ/ зверьше всего спас своего пушистка пред потомками, вами, очаровательными сонаследниками, нами, приемниками по его майорату. Охотничьи псы всех пород гончили с отвещающими урбийорбинскими рожками /лат. urbi et orbi: городу и миру, для каждого/, чтоб с жаром гнать его, дав фору, по следу по грудь /охот. запах столь силен что псам на уровне ноздрей можно гнать во весь отпор/ , алча растерзания. Цель! Из его норы искрысённой через Юлетайдвенскую радушную пересеченку Хамфриза Травеля от Маллинабоба и Спавлинграда, затем держась правее на Танкардсград, останец сей, белый ноелан /фр. рождество/ которого Мра Львинодойля Фица Урсе таксовые загонщики сперва по-ошибке прибарсучили за буркина какой-то тьмасти, вел гавщикам бег, затем через Рэйзтаун и Хорлокстаун и, совершая петлю, в Танкардстаун опять. Ухом хитр заяц для следопута через Чиверстаун они мчали его, через Лафлинстаун и Психтаун чтоб вычуять ему дыхалку у Буйлиз. Но от хорошего поворота где был он в последний раз потерян, на Тъ Холме Гона в длинном зимнем пальто с тикалки набиением, показывая на свой пансион старым своим севостоком в напыщественных гессианках /ботфортах/ один глухой фухсерский вольпонизм /нем. + ит. лиса; лисичество/ спрятал его тайком в чащобе, чудом воронвскормлен и взбодрен, в рубце, сетке, книжке и сычуге, на (да получит абрагам свою медальвуху!) кремковатой хересовости коричного силлабуба, Миккельспоен, Никкельспасен. Отсюдовательно борзые щеманулись домой. Предохранительное упорство в переобучении своих внутренностей было тем опровержением посредством которого он что-то вроде полечил громадное преивспучество над целой кучей спайцев, диетствуя против глиев и соусов, в этом одно время предуличном пригороде. Напрасно жестокость, язвительность и пононешие старались почти что с концами атаксировать и урезать, срельсить и распонтифить, затарифить и посягнуть, подстрыкнуть и разгумировать сего великого судоходного могула и исподнего сверхлорда. Ассамблейцы бормотали. Рейнард тормознут! /фр. лиса/ Один боялся за свои дни. Зевалось ли там? 'Тбыл его жирлундок. Рыгать? Почень. Извержение? От его зрищи. Трескалии? Разродись ими, рудная жила. Он наложил на себя насильственные руки, это было приведено в Фуггера Ньюслеттере, захавано, перемусолено, измождено, с равно меланхолической смертью. Трехдневку Сатурналий его козлецкий козырял своими воленсынами /веллингтоны, высокие сапоги/ на Форуме, пока дженни младенчила девочку встреченной бывать хрипло (по Заярдвлению) с падубом и плющами и отмеренной миссилиями также от сотни мужалости и нытья бабцов. Большой шел бац: затем по всем дебрям было тихо: один репорт, молчание: последняя Фама /лат. слух, молва/ положила это под эфир /т.е. в воздух/. Шум и тишь сревели ему ушню. Искры летали. Он бежал снова (открытая гнусхема!) из этой страны изгнания, скинул шелуху, бочком вернулся домой чрез подземелье подпертое кровати досками, прокравшись и заякорясь в голландском днищном отсеке, Арсы, дали кони С.С. Финляндия, и был даже сейчас занимающим, под исламистским новымем в седьмом поколении, физическое тело Корнелиуса Маграта (стардуркарактер) в Большей Азии, где словно Турок театра (первый сеанс весь бемольный: король, одиннадцать диезов /sharps and flats: жулики и простаки, черные клавиши/ он пиастрил буйктанцовщиц /гол. buik: живот/ из роскоши своего омнибокса /просторная общ. ложа в партере/ в то время как словно араб у парадной двери клянчил у бомжпаше́й милостыню в один пара пенсовик /турк. пара = 1/40 пиастра/. Провода жужжали. Мирно повальное изумление с помощью облагорче́ния положило срок до его существованию: он увидел семейку саггарт /жрец/, смирился, откинул свои остатки, был призван и насвалкен Создателем. Щебетания схлестнулись. Постыдная частная болезнь (вульговариовенерическая /ovaries: яичники/) истребовала кончетающееся по праву, замкнула его порочный круг, щелк. Заклины задребезжали. Он прошагал к середине орнаментального лилипруда когда в нутрезвом состоянии до точки где рукавки на подтяжках встречают брижди, словно корыбль отважась в плавучие воды, когда реечника первопомощные руки спасли уна от очень возможно особого ощущения демибóдрыбьей воды. Жижа хлюпнула. На Амбрелла Стрит где налегал он на дринки из туфлёдочек добрый работник один, Мр Уитлок, дал ему пень. Что за слова сильнодействия сделаны были фас между ними, отврозвища и неприклички, acnomina ecnumina? /лат. доп. имя в честь признания воин. заслуг; за пределами божественной воли/ Это, О это, сказал Ганзеат нам, будет гяр ганц /нем./ Дуба ухо чесать в каждом пабе всей читты! /ит. город/ Шизик верит дубинке пока Хоган слышит лоток но все ж Воедыка предпочитает тычелку для каламбушей, а Билл и Бык партейку в бильбоке. Toties testies quoties questies /лат. как только жалобы, сразу ж и свидетели/. Война- в словесах, а древеса это мир. Кленовый он, ивовые вы, пеканная она и тисовый ты. Какдлянего чирикайфит всякптичка! От златозарной глории до светлячервьего проблеска. Мы были трещотками не сделай мы молча ловче. Где-было еще там никакого здесь касательства к Гиннессам. Но только крушение дождя услышало. Есть теперь портер! /лат. esto perpetua!; дж. Estout pourporteral! / Красули стрекотали. Людской мор в поте лизировался (пст!) и утилизировался (пзц!) по санным улицам, вот и был он (пых!) снова! Мóрзевая досаждалка шумела. Он был крепко в разгуле и (О детка!) может быть где-угодно когда переодетая экс-монашка одна, окрупной статуйности и маскулинных манер в своих тучных весьма сороковых, Карпулента Гигаста, привлекала внимание произвольным поведением с мужиконкой. Антенны жужжали прибрежным слушателям о сверхналогового сбратщика бюджете, филебыках /шот. килт/, спорране /шот. торбочка/, гастуке, кисточке, табарде /накидка поверх лат/ и кровучем противознобном плаще, его портного (Баернфатера) ярлык читаясь В.П.Ч., найденном около Дыры Паршибрата, и шныряльщики содрогались подумать какого ирода зверь, волки, острижники или четырехпенсовые монахи, поглотили его. На его пятидесятницы задней двери, хлопцы знают это, в Белую Средмицу пригвоздено было зачерниленное имя и титул, начертанное в национальных курсивах, ускоренное, регрессивное, нитевидное, с башенкой и объядое свинжеством: Пошевеливайся, Мампти! Дейв место для Рамти! По приказу, Никкекеллос Плугг; и сие идя, никакого троицского хвастёбства по этому поводу, каким бы стадным его племя или искусным мудреным умным умелым сведующим ясным глубоким его при́сказное фортитудо /лат. храбрость, твердость, дж. 42/ ни преисполненно или предусмотверенно, был льон вождем, графом, генералом, фельдмаршалом, принцем, королем иль Майлзом Рубакой собственной персоной, с Мольямордхарским особняком в Бреффнианской империи и местом инаугурации на холме Таллимонгана, сбы́лось там реальное убийство, рэйхиеллахной ройгхальной раксакряксенной разновидности /ирл. REILIG NA RIOGH: кладбище королей; лат. rex, crux: король, крест/, Макмахоновы ребята, то бышь, укокошили его. На пойле Вердора бастионные комбатанты оставили его львёжа с праворным рукотрюком воскрештопыренным в яблатной пюре́зни кровавой есцветственности. Действительно добрая половина худых и сочных /англ. thick and thin: верный до конца/ доброжелателей, главным образом клонтарфрóднушного класса, (Полковник Джон Ревец О'Раткин, например) решились вплоть до того чтоб отдолжить иль выпросить копии Д.Блейнкиева трехязычного трехнедельника, Субболтней Вечердневной Пичты, так чтоб убедиться достоверно одноразу и быть удовлетворенными своим квазиконтрибусодалитарием ставшим истинно совсем прижучно мертвым будь-то по суше плыть-то по морю. Трансокеанец предупрездел ему; Письморе! Письморе! /The letter, latter, Thalatta/ Так быть их надежде тогда немою или Макфарлейнский недостаток ламентации? Он лежал под лигами этого в глубинном Бартоломановом Пучини. /гаел: Mac Pharthalain: сын Бартоломея/ Вонимания! Позор! Аттеншхуне! Виконг Бесегерь Смаки Юнг Пегискулик. Три Паисдинерки Евентюр Мед Лохланнер Фатах И Фьюнисгехавен. Банналанна Бивает Боллихуйли из Своего Баддарея Буллавога. /Pozor: чех. внимание!; дат. Vicekonge besøger smukke unge skolepiger: Вице-король посещает прелестный юных школьниц; гаэл-англ.-ирл.-дат. Трое маленьких ирландских деток приключение с норвежцем Гигантом в Финнском Парке (Феникс парк); англ.-ирл. эль-женщина выбивает взбучку из своего мужлана из задирчивых/. /наружные жен. гениталии; ист. забрало/, (вы могли и видеть уже жидкую янтамбру сочась экзотно из бальзамичного тополя в Партийн-а-лакса И́звесткамне. Поперечил и закричал Абьес Магнифика! */Tour de Beurre: башня в Руане, построенная на средства взамен на прощение за еду масла в пост/ Поэтому пусть насилу любым сущим думалком будет сказано также либо помыслено что узник того священного здания, быль он Ивором Бесхребетным или Олафом Хайдом, был в лучшем своем еёнштановой притчей, грубым дыханием на пустоту того чему быть, чревуном слышащим свою брюхречь словом наперед, или, болей строже, но триждывёрнуты инициалы, клюбчём к какому-то космиру за пределами сего мирказуса, ибо едвалый один, или патетически мало кто из его доде канальных /додекагон/ сообжителей имеет охоту серьезно иль уже давно ставить под сомненье с Куртом Иулдом ван Дейке /гол. dyke, лесбиянка/ (гравитационная тяга восринимаемая определенными фиксированными жителями и захват неопределенных комет дрейфу́нкционирующих случерез нашу систему наводя на аутентицитему его нéчтости) каноничность его существования в качестве тессеракта. Не шевелись, О по-живее! Выскажи нему нéмо! Утихни т' ветвистья Ульмы! /вяз; место рождения Эйнштейна/ &bnpb&bnpb Рассеиванные женщины недоумевали. Была ль она быстрой? Обязательно скажите нам всё про. Так как мы хотим услышать всепрь. Так что скважина скажинам всёпроей. Те почему либо или выглядела она славно словно нашенки и держал он свое нытьёвство словно ихоньки на замке? Записки и вопроски, фактюки и ответы, взляды и пады. Теперь в список друг к дрýгому и прочудай их по по-радостней и разгладь твои листья из роз. Войне ко'ец. Туймаас, дядь место для тво' дядьки! Свинглазки, придержопьте свое дуракова́лянье! Кто, но кто же (во второй раз спрашивания) являлся тем бичом частей богачейного Люкализойда бывало обыкновение спрошенным быть, что до, в века позади Хомо Капите Эректуса /лат. Человек Головою Выпрямленный/, какова цена у Пибоди денег, или, выражаясь напрямик, откуда тот херрингтонов белый крават /галстуг/, что до, в эпохи по-кайнозойнее, кто поразил Бакли хоть в наши дни как и в оны времена каждая школьдница семидвесяти лун иль больше /т.е. 12 лет/ кто знаея интимологии и каждая горлапочка на краше и каждая краснофламельшущая военжена и вдовомир на Дублинской Стене на века знает как свои два пальца каким образом был это Баклисам (не нужно никакой нам окровонной газеты чтоб сказать это такжне) кто сразил и Русские генералы, да! да!, вместо Бакли кто был по-скотски сражен им когда быть оне-сами. Что полнопытствовало варварьяд в шпиона трех замков /герб Дублина/ или который наполнил ненавистью улывбухивателя? И такая сарказва злобы, это изображение королевы освобождалки, лейкопластырский пыл мог охватить, предпостенный и постоплоченный! Салонные ящерицы в бювете имели свои девятидневные глумишки, прачкошки за своими плачкадками тоже и холенполендом позади, Шпынясь Шписьмас, женижёны, когда, все еще веря своему собственному зенькальцу, лазóрки были мерцульками, что верхние пределы ее безустьевого лица и ее непостоянные волны были лучшей ее половинкой, кем-то поближе ему, дороже всех остальных, первым согревающим существом его утраницы, рабыней хозяина дома, и мурмуркой всех макавиков /дат. mormor: бабушка; гаэл. moke vik: сыновья сына/, она что не спускала глаз его со своей постели и зуб давала за ребенка пока один один и один десять и один сто снова /111- АЛП/, О я и О да! младшенький и первочка, голордная и аннгневанная (и если она старше сейчас чем ее зубы у ней волосы по-моложе будут чем твощи, дорогой!) она которая зашторила его после падения и разбаюкала его не вдов церемонясь и дала ему успокаина и сделала его авельнем и держала адазиллы /Ада и Зилла: сестры и жены Каина и Авеля/ на каждый архэ его отнекивок, она за которой не заржавеется от беготни в поисках его до, с помощью океамического, того приблизного момента что догонится она уж прятанием остатков крупиц его огромности в тыщешь Жемчужеземное море (ур, ури, урия!) выпятилась вперед, сжижгущие горгоний старый датсмир, во имя гогора, ради гагара, таща деревню в ее обозе, придираясь тут придуряясь там, в своих шаловлядских брогах и испóподней подушечкой и маленьком болеро боа и всем и дважды двадцатью кудряхушками для ее причусика и мушками на глазиях, кляупсами в хореях /фр. (h)oreille: ухо/ и распутием гарцующим ее Парижанкин курносик, бахваличком ее ноги врозь езду из Конюшего Эгона, когда Диньдинь за цергородью звякнул Степлояджазимное Воскресенье /Septuagesima: третье воскресенье до великого поста/, Сола, с пешками, прелатами и пуками /ирл. pooka: эльф/ окатышиваясь у нее в мешке, для Хандимана Човка, Эсквора /HCE/, бискбаск, чтоб сокрушить клевéта голову. | ||
|